Честная бедность (джен)

Поздний вечер

Сначала долго привыкал к непроницаемой плотной тьме, окружавшей со всех сторон, а теперь точно так же мучительно привыкаю к яркому белому свету… Не знаю, как рассудок не покинул меня, когда после ранения я в ужасе осознал, что ослеп, и как я не рехнулся, когда воля случая вернула мне возможность видеть. До сих пор боюсь, что проснусь утром, и все будет лишь одним из тех снов, постоянно терзавших меня.

За это время чуть не разучился писать. Смотрю на свой почерк и не понимаю больше половины. Руки дрожат, пальцы дергаются, перо пляшет, и строчки уплывают то вверх, то вниз. Буква «f» ничем не отличается от «t», столько клякс у меня не было, даже когда я только начинал учиться писать. Жальбер утешает меня, списывая все на контузию. Зрение тоже подводит, в глазах иногда мутнеет, будто бы внезапно все затягивает вязким туманом. Фельдшер обещал, что со временем пройдет и это. Надеюсь…

Много размышлял за прошедший месяц. Столько всего передумал, а изложить на бумаге не выходит. Мысли не обретают нужную форму… Наверное, оттого, что я мало с кем говорил. Да можно сказать, что ни с кем и не говорил, исключая нашего Кукушку и капитана. О, как я благодарен последнему!.. Больше всего на свете я боялся, что известие о ранении и слепоте убьет и без того больную матушку.

Но письмо не дошло. Капитан сказал, что оно пропало вместе со всей почтой, однако вчера, перебирая бумаги и карты в палатке месье Тео, я натолкнулся на самодельный конверт, в который оно было вложено. Поверх него торопливым нервным почерком капитана было написано: «Не отправлять».

Не отправлять!.. Два простых слова, написанные в спешке, поразили и ошеломили меня. Странное чувство охватило все мое существо: капитан словно заранее знал, что слепота продлится недолго…. Месье Тео вообще очень часто предугадывает ход событий, но я как-то не обращал внимания на это до сегодняшнего дня. Он ворчал, что Аустерлиц будет тяжелым для артиллерии, и он стал. Он просил меня не лезть на первую линию, и стоило только туда сунуться, как по голове мне прилетело осколком. Он сказал, что все обязательно вернется на круги своя, и все вернулось!.. В голову закралась жуткая мысль, что капитан и не человек вовсе, а некое высшее существо, имеющее власть над всем…

Впрочем, кем бы он ни был, я безумно благодарен ему за все. Если бы не его помощь и трогательная забота как о ребенке, что стало бы со мной?.. Он тот, кто спас мою душу, мой разум. Порой, смотрю на него исподтишка и задаюсь вопросом: «Что было бы, если он был моим отцом?». Это странные, отчаянные и грустные мысли, но, наверное, я был бы другим человеком, был бы счастлив.

Неловко признавать, но месье Тео в самом деле дал мне в сто крат больше, чем настоящий отец. И волнуется капитан за меня точно так же, как должен бы волноваться родитель. Именно он сидел и успокаивал меня, когда я, оскорбленный и униженный, не имеющий сил и возможности ответить обидчикам, лежал ничком в палатке и задыхался от душивших меня рыданий; именно он шептал молитву, — а ведь он атеист! — когда я лежал в полузабытье; именно он, в этом нет сомнения, вытащил меня, когда я оказался засыпанным землей; именно его я увидел, когда после второй контузии зрение вдруг вернулось.

На всю жизнь запомню его лицо, уставшее, бледное, но посветлевшее от искренней счастливой улыбки, звездами вспыхнувшей в его теплом взгляде, расползшейся лучами тонких морщинок от глаз, притаившейся в уголках изогнувшихся губ. Мне показалось тогда, будто внутри него настоящее солнце, он светился изнутри. Быть может, я не ошибся.

Все бы отдал теперь, чтобы набраться смелости и поговорить с ним, узнать, что так мучит его!.. Он помог мне, и хочется отдать долг.

Раннее утро

Вышло как-то глупо и нелепо и совсем не то, что я хотел… Нет, не судьба мне сегодня поспать! Всю ночь промучился с бессонницей, и решил, что больше толку от меня будет, если я закончу разбирать документы у капитана. Как раз шел к нему и вдруг услыхал разговор на повышенных тонах. Говорили месье Тео и полковник Монро. Сначала я хотел пройти мимо, но вышло так, что в глазах потемнело, и пришлось остановиться. Так я и стал невольным слушателем.

— Я считаю, что вы, Тео, лезете совсем не в свое дело, — сурово выговаривал полковник Монро, роняя каждое слово, как свинцовую градину.

— Конечно, вы правы. Каждый должен заниматься своим делом, — соглашался с ним капитан, — командир командует, повар кашеварит, солдат исполняет приказы… И все же, я настаиваю на добавлении имен Адде, Бюжо, Линде и Нуари в список представленных к награде. Они все проявили редкостную храбрость не только под Аустерлицем, но и ранее. Несправедливо в очередной раз обходить их. Иначе я попросту откажусь от своей награды.

— Да вы что же, угрожаете мне? — Монро, кажется, сердился. Однако через минуту серьезного молчания он со вздохом согласился: — Черт с вами. Пусть будет так.

Понятия не имею, о чем был их разговор и чем он кончился. Меня словно громом поразило. Совсем недавно в разговоре я случайно обронил, что учился в Академии и безумно хотел бы продолжить обучение там, но не могу поступить из-за невозможности оплачивать учебу. Так неужели капитан запомнил и теперь пытается выдвинуть меня в обер-офицеры? Неужели он всерьез слушал меня?..

Даже дыхание перехватило. Совершенно не помню, как добрался до палатки. Туман перед глазами не хотел рассеиваться, но сидеть там я не смел: в любой момент капитан мог выйти и наткнуться на меня. Не помню и того, как раскладывал карты. Скорее всего, я ничего толком и не разложил. Я все думал, что бы мне сказать месье Тео, но когда он вошел, все тут же выветрилось из головы.

— Пьер, шли бы спать, — он внимательно всмотрелся в мое лицо, сев за стол. — Вы бледны.

Слов от его пристального взгляда не прибавилось, я утратил последние частицы разума, и все, что оставалось, так безмолвно упасть перед ним на колени и прижаться лбом к холодной ладони.

— Линде, ну что же вы?.. Что такое? — подавшись вперед, почти шепотом поинтересовался капитан, словно внезапно потерял голос.

А я не мог выдавить из себя ни слова, слезы благодарности и какого-то странного стыда за свою беспомощность душили меня, и я все так же продолжал стоять перед ним на коленях, не в силах подняться. Как же объяснить вам, месье Тео, из какого мрака на самом деле вы выдернули меня на свет!.. То был не мрак слепоты, то был бесконечный и беспощадный мрак одиночества, окружавший меня с ранних лет!..

Запись от 28 февраля 1806 года