Туманность Андромеды (гет)

Андромеда проснулась со странным ощущением, словно сама магия прикоснулась к ней и наполнила до краев такой веселостью, какой не было с самого детства.

— Андромеда, дорогая, ты не заболела? — спросил Тэд, зайдя в спальню и увидев, что жена, вместо того, чтобы возиться на кухне и провожать его, все еще лежит в кровати.

— Нет, все хорошо.

— Я пошел на работу.

— Пока.

— Пока.

Хлопнула дверь — Тэд ушел. У Андромеды был впереди целый день, который можно посвятить себе и своим мыслям.

Она думала о том незнакомце в капюшоне. Он так и не открыл ей своего лица. Андромеда до сих пор удивлялась, что так доверчиво позволила ему проводить себя до «Дырявого котла» — после пережитого страха у нее дрожали руки и ноги, и она побоялась аппарировать, поэтому решила воспользоваться камином в баре — но ей почему-то было с ним так спокойно, словно… словно она вернулась домой.

Когда незнакомец повернулся, чтобы уйти, она задержалась пристальным взглядом на его фигуре, скрытой под плащом. Ей показалось, что она его когда-то уже видела… Когда-то очень давно…

Но когда? В школе? Или еще раньше?

* * *

Андромеде вспоминалось последнее лето перед школой в загородном доме тети Вальбурги. Какой роскошный сад был у тетушки, какие там росли красивые цветы... В августе пышно цвели мальвы — розовые, белые и темно-бордовые, почти черные, георгины — красные, как кровь, и еще какие-то цветы, название которых Андромеда не помнила — похожие на золотисто-желтые шары.

Кроме трех сестер Блэк и их маленьких кузенов — Сириуса и Регулуса, в доме проводили лето недавно осиротевшие братья Лестрейнджи и Люциус Малфой — он уже тогда был очень важным и все время что-то из себя строил — подражал своему отцу, как позднее поняла Андромеда…

Дети дружной компанией бродили по саду, играли, иногда дрались, но вскоре мирились. Сириус часто подначивал старших — Беллатрикс или Рудольфуса, которые уже учились в Хогвартсе — и ему всегда доставалось от них, но он никогда не плакал и, больше того, наслаждался своими каверзами. И ни разу не пожаловался родителям. Он вообще не умел жаловаться — в отличие от Регулуса, который, чуть что, с плачем бежал к маме.

— Отпусти! Сириус, больно! — вскрикнула Нарцисса — тоненькая высокая белокурая девочка, вырывая свою ладошку из цепких пальцев маленького Сириуса.

— Нет! Цисси! Ты обещала! Теперь ты моя жена! — насупился пятилетний Сириус, не отпуская кузину.

— Я была твоей женой уже три раза! Теперь не моя очередь! — Нарциссе удалось-таки вырваться из захвата Сириуса и отбежать к Белле — старшая сестра, стоя возле большого дерева, задумчиво обрывала лепестки у цветка.

Сириус сузил глаза и, надув губы, стал доламывать свою игрушку — деревянного человечка, который разговаривал и двигался, как живой.

— И вообще, я уже слишком взрослая, чтобы играть в такие детские игры, — Нарцисса взмахнула длинными светлыми локонами, вздернула подбородок, копируя манеру Беллы, и ушла в дом, оставив Андромеду возиться с Сириусом и Регулусом, который снова хныкал — его по малолетству вообще не приняли в игру, и ему стало скучно.

Братья Лестрейнджи держались поодаль. Они обычно играли в шахматы — между собой или с Люциусом Малфоем, который часто проигрывал, потому что был слишком азартен и, увлекшись, недооценивал противника. Рудольфус украдкой поглядывал на Беллатрикс — но та не обращала на него внимания. Когда затеяли игру в свадьбу, Белла наотрез отказалась — ее, ученицу Хогвартса, перешедшую на третий курс, «эти глупости» уже не занимали. А вот Руди, как подозревала Андромеда, был бы рад любой возможности оказаться с Беллой рядом и подержать ее за руку. Рабастан же, казалось, думал о чем-то своем и грустил, лишь изредка включаясь в происходящее. Он вообще был по характеру молчалив и задумчив, и обычно предпочитал сидеть с книгой или о чем-то шептаться с братом.

* * *

Андромеда так и не вспомнила, кем мог быть тот незнакомец, но думать о нем было до странности приятно. Посмотрев на часы, показывающие десять, она, наконец, заставила себя встать — негоже лежать в постели, если не больна, ведь уборка сама собой не сделается, и ужин сам не приготовится. Потянулась, пытаясь прогнать ленивую истому во всем теле, и направилась в ванную, но, уже стоя под душем, когда струи горячей воды ударили по коже, она внезапно ощутила, как сладко заныло в груди и в низу живота, соски напряглись и отвердели. Андромеда мылась, как делала это всегда по утрам, но сегодня каждое прикосновение к собственному телу почему-то отзывалось внутри чувственной дрожью, казалось, ее страсть готова была вырваться наружу, помимо ее воли.

— А-а-ах, — вскрикнула Андромеда и закрыла глаза, переживая такое долгожданное и такое острое наслаждение, сама не веря, что ее тело еще способно так чувствовать.

После душа, спустившись со второго этажа в кухню, она заметила, что солнце сегодня светит как будто особенно ярко. Занимаясь привычными делами по хозяйству, Андромеда напевала какой-то веселый мотив без слов, на ее губах дрожала беспричинная улыбка, и вообще, ей казалось, что она сбросила с плеч лет двадцать.

Закончив свои дела быстрее, чем обычно, она отправилась в Косой переулок — надо было пройтись по магазинам. И когда Андромеда, обвешанная пакетами, уже подходила к «Дырявому котлу», чтобы через камин вернуться обратно домой, она оглянулась — и обомлела, увидев того самого человека в капюшоне.

Нервно сглотнув и крепче сжав в руке палочку, Андромеда, повинуясь какому-то безотчетному порыву, быстро подошла к нему.

— Здравствуй, — незнакомец сбросил капюшон, и она, как громом пораженная, уставилась на него.

Высокие скулы, покрытые щетиной, худое лицо, темные глаза, седина в длинных черных волосах. Его лицо было ей смутно знакомо — но она все еще не могла вспомнить, где его видела. Нет, этого не может быть…

— Рабастан…

Она протянула руку, чтобы прикоснуться к лицу мужчины, но вовремя спохватилась.

— Ты же… в Азкабане…

— Нет.

Некоторое время Андромеда растерянно смотрела на него, потом торопливо огляделась по сторонам и вполголоса произнесла:

— Пойдем быстрее, не хватало, чтобы тебя здесь схватили… На нас уже смотрят.

В баре она, едва кивнув хозяину, бросила щепотку летучего пороха в камин — и они оказались в доме Тонксов.

Андромеда, сама поражаясь собственному легкомыслию — «А я еще Дору ругала!» — провела Рабастана на кухню. Он неуверенно огляделся и сел на первый попавшийся стул. А она засуетилась, словно перед ней был не убийца, прошедший Азкабан, а долгожданный гость.

— Хочешь чаю? Или чего-нибудь поесть? — спросила она.

— Просто чай, — еле уловимо подняв уголки губ, ответил Рабастан.

Руки у Андромеды дрожали, и она сама не знала, почему. «Если бы не он, то неизвестно, вернулась бы я в тот вечер домой или нет... И вообще, мне просто приятно его внимание, он ведь мой старый знакомый, мы больше двадцати лет не виделись...» — подумала она, словно оправдываясь перед самой собой. Но ведь Рабастан все эти годы не розы выращивал, и не книззлов разводил, он убивал и пытал людей, а потом сидел в тюрьме — почему же она тогда так радостно взволнована?

Андромеда поставила на стол чашки, расписанные красными кругами, блюдца, свежий, испеченный утром, кекс и печенье.

Рабастан смотрел в пол.

— Чай готов, — сказала Андромеда, и он впервые за все время взглянул на нее прямо, широко распахнутыми глазами, в которых она ясно прочла боль одиночества, холод и горечь потерянных лет.

— Спасибо, — моргнув, тихим голосом произнес Рабастан.

Вот так же они когда-то сидели в столовой родительского дома Андромеды и пили чай. Разговаривали о школе, о ненавистных и любимых учителях, и никто тогда не думал о войне, смертях и тюрьме…

Вдруг Андромеду почему-то бросило в жар. Она сама чувствовала, что зарделась, как девчонка. Взгляд Рабастана обжигал кожу, словно он касался ее раскаленным металлом. Она присела на краешек стула и ощутила себя первоклассницей на экзамене — так она волновалась. Но нет, первоклассница не смущается от мужского взгляда — Андромеда же сейчас осознала, что ведет себя так, будто рядом — мужчина, который… который к ней неравнодушен…

Позже Андромеда не сможет дать ответ самой себе, как получилось, что Рабастан, уже собираясь уходить, мимолетно затронул ее руку, как так получилось, что она внезапно вспыхнула, и он притянул ее к себе, накрыв своими губами ее губы. Как получилось, что они целовались, вот так запросто, стоя посреди кухни, а их одежда падала на пол. Будто не было этих двадцати с лишним лет разлуки, боли, крови и смертей. Как они оказались в постели, и Андромеда, впервые за долгое время, чувствовала себя женщиной, а не сосудом для питья…

«Он ведь ровесник Тэда… к тому же в Азкабане столько отсидел. А до сих пор хорош, — думала Андромеда, глядя на мускулистую, поджарую фигуру одевающегося Рабастана. — Даже в этих нелепых старомодных подштанниках, какие они все носят — хорош». Андромеда знала, что многие чистокровные маги — а тем более такие, как Лестрейндж — из принципа игнорируют маггловские веяния в одежде.

Тэд в модных маггловских трусах-боксерах все равно казался уютным, круглым и гладким. От Рабастана же исходила угроза, как от хищного зверя, который сейчас свернулся клубком и мурлычет, и дает себя погладить, но отнюдь не перестал быть опасным. Андромеда закусила губу. Это чувство опасности будоражило ее, зажигало кровь, распаляло воображение — и ничего поделать с этим она не могла.

Когда Рабастан ушел, Андромеда, торопливо перестелив постель, побежала в душ, чтобы успеть до прихода Тэда смыть следы своего «преступления». Ее губы саднили от жарких поцелуев, верхняя губа и кожа на подбородке покраснела от щетины, но по телу разливались приятные волны тепла и расслабления, словно она стала морем под безоблачным небом, морем, согретым ярким солнцем.

Вечером с работы вернулся Тэд, а с ним пришел и стыд за содеянное. Андромеда смотрела на мужа и понимала, что она его любит. Несмотря ни на что. Он остался все тем же, каким был всегда, славным, милым, родным Тэдом — пусть к нему и подступила старость…

Ей казалось диким и ужасно неправильным, просто невозможным — после произошедшего днем так спокойно, так невозмутимо, как будто так и надо, лечь в постель с мужем. Она считала, что должна признаться ему в своей измене — но не смогла. Тэд ласково ее гладил, и в его глазах плескалось море нежности, словно между ними и не было двадцати лет супружества, любви, ссор и отчуждения, вновь сменяющегося теплом. Словно они встретились и полюбили друг друга только вчера.

Она не смогла.

Стоя на следующее утро перед зеркалом, Андромеда испытывала смесь отвращения к самой себе и торжествующей радости, которая словно пенилась внутри нее, как шампанское в бокале. Она повернулась вполоборота — прядь волос упала ей на лоб, и она увидела себя прежнюю, ту, какой она могла бы стать. Андромеда Блэк. Надменная, красивая, умная. Женщина-вамп. И этот образ в отражении ей чертовски нравился.