Туманность Андромеды (гет)

Утро Андромеды Тонкс начиналось с приготовления завтрака. Она вставала рано — так ее приучили в детстве — умывалась и шла на кухню, куда вскоре приходил муж, чтобы съесть поджаренный Андромедой омлет и запить его большой чашкой сладкого кофе со сливками и с тостами, густо намазанными маслом и джемом. После этого Тэд, поцеловав жену, со словами: «Пока, дорогая!» уходил на работу — в госпиталь святого Мунго. «Пока, Тэд!» — ласково улыбалась ему Андромеда и закрывала за мужем дверь.

Нимфадора обычно вставала чуть позднее — Андромеда безошибочно определяла, когда дочь просыпается: как только она поднималась с кровати, то сразу что-нибудь роняла или сама спотыкалась.

Заспанная, со спутанными волосами — розовыми, если проснулась в хорошем настроении, и обычного темно-русого цвета, если не в духе, в разрисованной забавными мышатами из маггловских комиксов пижаме, часто разодранной о какой-нибудь гвоздь — где только Нимфадора их находила? — дочь появлялась на кухне. Она подходила к столу, по дороге уронив пару табуреток, и с закрытыми глазами пила кофе. Только после этого Дора шла умываться. «Не могу проснуться без кофе, мамуль, — говорила она. — Пока не выпью кофе, я просто не человек, а вареный флоббер-червь…» Затем, наконец проснувшись и наскоро поев, начинала лихорадочно собираться на работу, и в конце концов убегала, напоследок торопливо чмокнув мать в щеку, запнувшись о тумбочку в прихожей и хлопнув дверью так, что в доме дребезжали стекла.

Оставшись одна, Андромеда принималась за уборку — к сожалению, Тэд с годами становился все более неряшливым, и Дора пошла в него: в комнате у девочки царил хаос. Андромеда зачаровывала тряпки и швабры, и они сами протирали пыль и мыли полы, пока она разбирала вещи мужа и дочери — какие отправить в стирку, какие починить, а какие, аккуратно сложив, убрать в шкаф. Потом наводила порядок в ванной. Мерлин, когда же Тэд наконец приучится закрывать тюбик с зубной пастой и вешать полотенце на крючок…

Уборка, стирка, глажка, поход по магазинам — а там и ужин пора готовить. Андромеда умела все — ее мать, Друэлла Блэк, урожденная Розье, была отличной хозяйкой и воспитывала дочерей строго. «Эльфы эльфами, но уют в доме создает хозяйка. И мужчины это ценят в женщинах. Поэтому вы, девочки, должны и сами все уметь. Чистокровной волшебнице стыдно быть неряхой.»

Конечно, мама никогда всерьез не предполагала, что кому-то из ее девочек придется управляться по хозяйству самой, без помощи эльфов. Но жизненный путь средней дочери, Андромеды, сильно отклонился от, казалось бы, предопределенной фамилией судьбы…

* * *

Сегодня Андромеда быстро покончила с делами. В магазин идти было не нужно — и она устроилась в гостиной перед телевизором с вязанием в руках. У Тэда все носки снова прохудились, просто стыдно — и пятки торчат, и пальцы — поэтому она решила связать мужу несколько пар новых.

Проворно двигались спицы в ее руках, с экрана телевизора чарующий голос пел: «Все, что тебе нужно — это только любовь…» — эта песня для Андромеды значила много. Она напоминала, как в далеком уже 1972 году Андромеда Блэк — выпускница Хогвартса — украдкой убегала из дома, чтобы встретиться с Тэдом Тонксом... Как они садились на маггловский автобус и уезжали куда-нибудь за город… Как однажды Андромеда не вернулась домой, оставшись у Тэда ночевать — и после этого путь назад был для нее закрыт навсегда. Она стала его женой, порвав с древнейшим и благороднейшим домом Блэков. Тетя Вальбурга, узнав о побеге племянницы, пришла в неистовство и выжгла Андромеду с родового гобелена.

С тех пор прошло двадцать пять лет.

«Все, что тебе нужно — это только любовь…» — повторила Андромеда вполголоса. И впервые задумалась — а так ли это? Действительно ли человеку для счастья ничего не нужно, кроме любви? «Конечно же, ничего», — ответила она на свой вопрос. Ведь Андромеда когда-то так и поступила — бросила все, что имела, ради того, чтобы быть вместе с любимым человеком. И она ничуть не прогадала — разве она не счастлива? В отличие от своей старшей сестры, Беллатрикс, которая вышла замуж за Рудольфуса Лестрейнджа, как того хотели родители невесты и жениха. Но этот брак не принес никому ничего хорошего — вскоре после свадьбы Белла вступила в ряды Пожирателей смерти, и говорят, она душой и телом предана их вождю, Тому-Кого-Нельзя-Называть. Ради него она потеряла человеческий облик — ведь даже подумать страшно, что она сделала с Лонгботтомами — а потом ради него же провела четырнадцать лет в Азкабане…

Младшая сестра, Цисси, как будто счастливее Беллы — ни она, ни ее муж после войны не попали в тюрьму, у них богатый дом, положение в обществе, сын… Хотя… какое счастье, какая любовь может быть с этим холодным, чопорным, надутым павлином — Люциусом Малфоем? К тому же сейчас ему не удалось отвертеться, как в восемьдесят первом году — в Отделе Тайн его вместе с другими боевиками Того-Кого-Нельзя-Называть взяли с поличным и посадили в Азкабан.

И Нимфадора в этой операции участвовала — сердце Андромеды сжалось от тревоги за дочь. Видит Мерлин, как она не хотела, чтобы Дора шла на службу в Аврорат. А девочка еще и в Орден Феникса вступила… Когда она не на работе — все равно где-то пропадает, и ночевать часто остается в доме на Гриммо — когда-то там безраздельно царила тетушка Вальбурга, а теперь дом служит Ордену штабом…

И сейчас у Доры, похоже, какие-то неприятности, хотя она и говорит, что все нормально — ну, насколько может быть «все нормально» у аврора в то время, когда Тот-Кого-Нельзя-Называть не только возродился, но и начал открытую войну. Девочка уже почти целый год ходит с волосами тусклого, какого-то пыльного цвета — и Андромеда голову на отсечение готова дать, что печаль Доры не связана с Темным Лордом. «Может, влюбилась, да неудачно? — думала мать. — Ох, лучше бы она замуж вышла, да забросила этот свой Орден… Может быть, стоило бы и вовсе уехать из страны…»

Андромеда положила вязание на стол и прикрыла глаза рукой. Ей очень ярко и живо, как будто это было вчера, вспомнилась свадьба старшей сестры. Гости в черных мантиях — все сплошь либо Пожиратели смерти, как и сам жених, либо сочувствующие им. Жесткие, суровые лица, воинственные речи о новом порядке, который воцарится, когда Темный Лорд победит… И он, собственной персоной появившийся ненадолго в конце свадебного пира — полыхающие багровым пламенем глаза, красивое, но жуткое лицо, властный, холодный голос. И невеста, забывшая о женихе, восторженно глядящая на своего кумира…

Именно тогда Андромеда поняла, что не хочет, не может оставаться в этом кругу. Она не будет сражаться за власть чистокровных — пусть все ее родные и знакомые и примкнули к Темному Лорду. Но идеи Дамблдора о «всеобщем благе» и равенстве ее тоже не воодушевляли. Она вообще не хотела войны, не хотела принимать ничью сторону. Ей мечталось о тихой и спокойной жизни в любви и согласии... И, наверное, поэтому ее так потянуло к Тэду, который пришел из другого мира, казавшегося более добрым и светлым, чем мир волшебников — конечно, вскоре Андромеда поняла, что это совсем не так, люди везде одинаковы — но семья Тэда была бесконечно далека от всякой борьбы за власть, от политики и интриг. «Все, что тебе нужно — это только любовь…»

Что ж, она создала себе именно такую жизнь, какую хотела. Ее, Андромеды, дом совсем не богат — обычный маггловский коттедж в деревне неподалеку от Лондона, возле пруда, укрытый от любопытных соседей живой изгородью в два человеческих роста и легкими магглоотталкивающими чарами — чтобы магглы не видели, как к ним прилетают совы, неся в лапах газету или письмо на свитке пергамента, или как хозяева дома и гости аппарируют прямо со двора. Дом Тонксов, конечно, ни в какое сравнение не идет ни с роскошным Малфой-мэнором, ни с величественным замком Лестрейнджей… Зато в нем тепло и уютно, они с Тэдом любят друг друга, у них замечательная дочь…

Тэд Тонкс — волшебник из семьи магглов. Когда-то это был широкоплечий, статный юноша с копной светло-русых кудрей — а сейчас он стал похож на немецкого зажиточного бюргера: круглый животик, добродушная улыбка на румяном лице... Нет, Андромеда ни разу не пожалела о своем выборе — Тэд хороший. Очень хороший — славный и добрый, настоящий друг, любящий отец, верный муж… Он не пьет и не курит, не заводит романов с пациентками или молоденькими целительницами, не идет после работы с коллегами в бар или, Мерлин упаси, казино — он спешит домой, к жене и дочке… И ни разу Андромеда не слышала от него грубого слова.

Вот только… Андромеда никак не могла вспомнить, когда они в последний раз были близки. Месяц назад? Или больше? Тэд неумолимо стареет — отчетливо поняла она. Он перестал за собой следить, обрюзг и вечером предпочитал сидеть перед телевизором с газетой в руках, пока его не начнет клонить в сон. Изредка он уделял внимание жене — но все сводилось к нескольким быстрым движениям, после чего, уронив голову на плечо Андромеды, Тэд благодарно целовал ее в шею, нежно гладил по спине, по плечам — и тут же засыпал.

А женственность Андромеды в ее сорок с небольшим, казалось, только расцвела. Даже кожа стала чувствительнее к ласкам, ей было мало торопливых объятий Тэда. Часто она, разгоряченная, вся пульсирующая внутри от неутоленного желания, поднималась с кровати, осторожно, стараясь не разбудить спящего мужа, и шла в душ — смывать свою страсть под струями холодной воды.

Но желание не уходило до конца, оно бродило в ее крови, от него тяжелела голова и путались мысли. Разочарование неясной тенью скользило на краю сознания, отравляя радость жизни и временами вплетаясь в ее сны, где вместо Тэда с нею был кто-то другой — она не знала, кто это, да ей даже и не хотелось знать, но просыпалась она с горящими от стыда и удовольствия щеками.

Вот и сейчас она снова поймала себя на этих не вполне осознанных мечтах и рассердилась. Какой стыд! О чем она только думает… Как можно пренебрегать счастьем, за которое она заплатила дорогую цену? Да многие другие женщины просто молились бы на Тэда, а ей чего-то не хватает… Ее мать, Друэлла Блэк, как-то, горестно вздыхая, призналась тете Вальбурге, что темперамент супруга — Сигнуса Блэка, отца Андромеды — не позволяет ему ограничиться женой, и можно по пальцам пересчитать дам их круга, с которыми он не переспал. Мать тогда употребила другое, куда более грубое слово — к немалому потрясению юной Андромеды, слышавшей весь разговор через открытую дверь террасы...

Андромеда поднялась с кресла и, подойдя к зеркалу, окинула себя строгим взглядом. Зрелая, все еще красивая женщина — правильные черты лица, густые темно-каштановые волосы, большие карие, теплого золотистого оттенка, глаза... Распахнув халат, приподняла ладонями свои груди — тяжелые, упругие и пышные. Живот почти плоский, словно она и не рожала…

«Все, хватит! Да что со мной сегодня такое?!» Андромеда затянула пояс на халате потуже, бросила взгляд на недовязанные носки, потом на часы — хотя еще рано, однако она пойдет готовить ужин. Тогда глупые, никчемные мысли отступят. До поры до времени...

Она решительными шагами направилась на кухню, когда хлопнула входная дверь, с грохотом упала скамеечка для обуви, и ворвалась Нимфадора. Ее волосы полыхали ярко-алым, заплаканные глаза как-то странно блестели. Она выпалила:

— Дамблдор убит! Сегодня ночью, в Хогвартсе! Туда проникли Пожиратели смерти… Снейп оказался предателем! А еще… — дочь перевела дыхание, — мамочка, не волнуйся только… мы с Ремусом женимся!

— Что, прости? — Андромеда застыла на месте, уставившись на дочь.

Нимфадора уже более спокойным голосом повторила все свои новости. У Андромеды голова шла кругом — предательство Снейпа ее не слишком взволновало, она почти не знала этого слизеринца, а вот убийство директора… Это значило, что Тот-Кого-Нельзя-Называть одержал решительную победу. Ведь Дамблдор — единственный, кто способен был с ним справиться, а теперь его нет… На Избранного, Гарри Поттера, Андромеда не возлагала особых надежд — что может сделать с величайшим темным волшебником недоучившийся школьник? Правда, в детстве Авада от него отскочила — но кто его знает, что там на самом деле произошло? Да и нельзя же все время рассчитывать на чудо — Андромеда хорошо знала, что настоящие чудеса даже в волшебном мире если и случаются, то крайне редко. Впрочем, и весть об убийстве Дамблдора отступила на задний план перед предстоящей свадьбой дочери.

— Кто такой Ремус? — обескураженно спросила Андромеда. — И почему мы с отцом ничего не знаем?

— Ну, мамочка… — Нимфадора обняла мать. — Я тебе не рассказывала, потому что думала, он меня не любит. А теперь все решилось. Знаешь… это так ужасно… Дамблдора нет, Пожиратели смерти были в школе… Снейп нас предал… Но я так счастлива! Это нехорошо, да? Или нет? Профессор МакГонагалл сказала, Дамблдор был бы только рад, что в мире стало больше любви… Представляешь? И я тоже так думаю, если честно. — Она опустила глаза и покраснела.

— Так что за Ремус? — допытывалась Андромеда.

— Он тоже из Ордена… гриффиндорец, — ответила дочь со счастливой улыбкой. — И он оборотень.

— Что? — Андромеда почувствовала, что ноги ее держат плохо, и поспешила сесть на табуретку. — Как — оборотень? Что это значит?

— Ну что ты, мам… Да, он оборотень. Но Ремус не такой, как все они… Он замечательный. Очень добрый и очень умный. Вот увидишь! Тебе он понравится. И такой скромный, такой благородный… Ты представляешь, он потому и делал вид, что я ему совсем не нравлюсь — не хотел портить мне жизнь…

— Нимфадора… — дочь поморщилась, как всегда, когда слышала свое «дурацкое», как она говорила, имя. Но Андромеда продолжала: — А ведь этот твой Ремус был прав. Если он действительно порядочный… человек… он должен был от тебя отказаться. Как вы будете с ним жить? Ты хоть понимаешь, что тебя ждет в браке с ним? Как можно жить с человеком, который раз в месяц превращается в кровожадную тварь? Которого ты боишься?

— Я его не боюсь, мама. Я сама буду ему аконитовое зелье варить.

— Ох… — Андромеда сжала пальцами виски, пытаясь собраться с мыслями.

— Мама, ну что тут такого? Ну, оборотень… Он сам говорит, что у него «пушистая проблема», — дочь засмеялась. — То есть, это Джеймс Поттер с Сириусом так говорили — они же с Ремусом вместе учились на Гриффиндоре и были лучшими друзьями.

Нимфадора оборвала смех и печально вздохнула — Сириус Блэк погиб год назад в Отделе Тайн, в бою с Беллатрикс Лестрейндж...

— Но как же ты с нами даже не посоветовалась… — Андромеда покачала головой. — Сама все решила… И этот твой… Ремус должен был сначала с нами познакомиться… хотя бы для приличия. Как, кстати, его фамилия?

— Люпин, — с нежностью произнесла Нимфадора. — Ремус Люпин.

— Люпин… Кажется, в Министерстве такой работал…

— Ну да, это его отец. А кстати, папа еще на работе?

— Да, — кивнула Андромеда. — Вот подожди, придет…

— Он меня поймет, — уверенно заявила дочь.

— Не думаю, — покачала головой мать. — Отец куда лучше тебя знает, на что способны оборотни. Он в Мунго видел их жертв…

— Мама, но Ремус не такой! Он не хочет никого убивать. Он сам очень страдает из-за того, что оборотень…

— Милая, это ведь не зависит от него… Да, конечно, аконитовое зелье... — отмела Андромеда возможные возражения дочери, — а если ты его не достанешь?

— Я же сказала, что сама буду варить! Я же все-таки аврор, ты не забыла? На аврорские курсы не берут с оценкой ниже «Превосходно» по зельеварению!

— А вдруг он однажды забудет его выпить? Или выпьет слишком поздно? Или… или ты все-таки ошибешься при приготовлении?

— Мама, — дочь начинала сердиться, — зачем уже сейчас придумывать ужасные вещи, которые, может быть, никогда и не произойдут? Ты хочешь меня отговорить? Так знай — как я решила, так и будет. Мы поженимся, пусть хоть весь мир против нас!

— Но подожди… — Андромеда сама удивилась, как беспомощно звучит ее голос. — Может быть, ты еще подумаешь… Нельзя такое важное решение принимать так скоропалительно.

— Но ты же сама в свое время так вышла замуж — ни с кем из родных не посоветовалась, даже из дома сбежала! Да уж, воображаю, как бы ты пришла за советом к тетушке Вальбурге…

— Это совсем другое дело, — отрезала Андромеда. — Твой отец — человек, а не… — она осеклась и замолчала.

— Темная тварь, да? Договаривай уже… — Нимфадора вспыхнула, в глазах выступили злые слезы. — Вот, значит, как? То, что отца твои родные называли грязнокровкой, тебя не остановило… А теперь ты сама…

Она круто развернулась и вышла. В ее комнате хлопнула дверь. А Андромеда поняла, что ей нечего сказать собственной дочери, что у нее нет ровным счетом никаких доводов, чтобы удержать ее от рокового — самоубийственного, как она считала — шага.

Тэд, как и ожидала Андромеда, от известия об избраннике дочери пришел в ужас. Еще будучи ребенком, не знающим, что волшебный мир на самом деле существует, Тэд слышал много страшных сказок об оборотнях. В некоторых маггловских легендах оборотни похищали женщин, и впоследствии либо убивали их, либо превращали в себе подобных. И рождались от таких связей тоже оборотни, но еще более жуткие и свирепые — а рождение такого дитя приносило матери неминуемую смерть.

Разумеется, подрастая, Тэд переставал верить в эти сказки. Но тут-то и выяснилось, что он — самый настоящий волшебник, что мир магии — не выдумка, а реальность, и маггловские сказки лишь в искаженном виде эту реальность отражают. Значит, и сказочные создания тоже существуют. Только вот добрых фей в действительности не наблюдается, зато оборотней, вампиров, драконов и других всевозможных чудовищ — сколько угодно. К тому же, став целителем, Тэд насмотрелся в Мунго на убитых и искалеченных оборотнями людей. Он был убежден, что в таких существах просто нет и не может быть ничего человеческого.

Но и у отца не вышло переубедить Нимфадору. И вскоре она привела жениха, чтобы познакомить его с родителями.

Оборотень оказался высоким мужчиной не первой молодости, худощавым и болезненно-бледным, с сединой в каштановых волосах, в старой, штопаной мантии. Серые глаза смотрели с какой-то застенчивой добротой — но этого было мало, чтобы переломить предубеждение. К тому же Люпин как будто не мог долго выносить чужой взгляд, он начинал нервничать, отворачивался, не знал, куда девать руки…

Нимфадора поняла, что ее затея примирить родителей со своим выбором не увенчалась успехом. Впрочем, она действительно не собиралась менять свое решение, и вскоре явилась домой с обручальным кольцом на безымянном пальце левой руки. Свадьба состоялась в какой-то шотландской деревне, а свидетелями стали случайные знакомые. «Мерлин знает что такое… — вздыхала Андромеда. — Все как-то… неправильно…»

Как бы то ни было, Люпин поселился в доме Тонксов, в комнате Нимфадоры, и теперь Андромеда и Тэд со страхом ожидали полнолуния. Дочь с совершенно спокойным видом варила в кухне аконитовое зелье — и даже улыбалась и шутила при этом. Однако еще не все ингредиенты были куплены, а Дора не могла отойти от котла — и Андромеда сама отправилась в Сумеречный переулок. Если знать, к кому обращаться — там можно было достать практически все.

Тогда и произошла эта неожиданная встреча — с человеком из прошлого, все равно что с покойником, которого Андромеда не помнила и не хотела помнить.

* * *

Она уже вышла из аптечной лавки, купив все необходимое, и собиралась аппарировать домой — когда натолкнулась на двух препротивных типов.

— О-о… что понадобилось благородной леди в столь поздний час, в таком опасном месте? — поинтересовался один из них.

Скабиор — Андромеда помнила его по фотографиям, развешанным повсюду в Косом переулке. Он был закоренелым бандитом, вором и убийцей, дважды отсидевшим срок в Азкабане. Нимфадора еще говорила, что сейчас многие преступники вступают в ряды Пожирателей смерти.

— Не твое дело, — резко бросила Андромеда и крепче сжала палочку под мантией.

— Да вы что? А может, мое? А? — издевался Скабиор, подходя к Андромеде все ближе, пьяно покачиваясь, на его губах играла порочная улыбка. — Экспеллиармус!

Палочка вылетела из рук Андромеды.

— Уйди прочь! —вскрикнула она, но это было уже бесполезно. Скабиор выхватил из ее рук сумочку и теперь оценивающим, плотоядным взглядом рассматривал ее саму. Его товарищ, еще более пьяный, чем Скабиор, глумливо гоготал.

— Круцио! — раздался низкий хриплый голос из темноты.

Силой заклинания Скабиора отбросило на несколько ярдов. Он начал извиваться от боли и истошно кричать. Другой бандит, видимо, сразу протрезвев и сообразив, что к чему, мгновенно скрылся.

— С вами все в порядке? — высокий худой незнакомец вышел из тени — его лицо было скрыто под капюшоном.

— Д-да, — начала заикаться от неожиданности Андромеда. — Может быть, уже хватит? — кивнула она в сторону бандита.

Незнакомец все это время держал заклинание — вопли Скабиора, наверно, были слышны за пределами Сумеречного переулка.

— А, да, простите, — сказал незнакомец, глядя на уже абсолютно трезвого, тяжело дышащего бандита, по лицу которого градом катился пот, а из носа текла кровь. — Падаль, — с отвращением бросил он. — Вы не будете против, если я помогу вам?

Андромеда кивнула и стала быстро собирать упавшие вещи.

— Не стоит, — он взмахнул палочкой, и все вещи оказались в сумке, а палочка в руках ее хозяйки.

— Спасибо, — почти радостно ответила Андромеда.

Незнакомец просто дернул плечом, словно отмахиваясь от назойливой мухи.

* * *

Нимфадора благополучно сварила аконитовое зелье, и перед полнолунием напоила своего мужа, после чего отвела его в погреб и заперла там.

Всю ночь полнолуния Андромеда и Тэд не спали, прислушиваясь к шорохам в подвале — там ходил из угла в угол огромный зверь. Временами слышалось поскуливание и царапание, как будто он точил когти о каменный пол. Хорошо, хоть не выл и не крушил все подряд — аконитовое действовало.

Нимфадора тоже не спала и, видимо, плакала — за завтраком она появилась с покрасневшими глазами и распухшим носом, волосы опять сделались тускло-русыми.

Ремус вышел из подвала вечером — еще бледнее, чем обычно, с синяками под глазами, с нервно трясущимися руками. На родителей жены он, видно, не мог смотреть — сидел, опустив голову. Нимфадора налила ему большую кружку горячего чая и потом сразу увела в свою комнату.

Через два дня после полнолуния дочь рано утром пришла на кухню, когда родители завтракали, и объявила:

— Я вижу, что вам страшно жить с ним под одной крышей. Поэтому мы уйдем. Я уже присмотрела дом в Уилтшире, в деревне, но на отшибе. Укрою его магглоотталкивающими чарами, поставлю защиту… Подвал там есть, двери прочные, замки надежные.

— Нет! — воскликнула Андромеда. — Как ты с ним будешь одна? Лучше уж оставайтесь здесь… Правда, Тэд?

Тэд с усилием кивнул.

— Что ж… если иначе — никак, то мы постараемся как-нибудь привыкнуть.

— Мама, папа… Я совсем не хочу, чтобы вы в собственном доме боялись… И ничего, что я буду с ним одна — я же аврор, в конце концов, если уж на то пошло. Да и не случится ничего. Есть же аконитовое зелье… вы же сами видели, что он разум не потерял. Когда вы спали, я спустилась к нему, и гладила его по голове… Он мне руку лизнул, — Нимфадора покраснела, на глаза у нее навернулись слезы. Она говорила об оборотне с такой нескрываемой любовью и нежностью, что Андромеде подумалось, что либо она чего-то не понимает в жизни, либо дочь сошла с ума.

— Мы не спали в ту ночь, — призналась Андромеда. — Но я не слышала, как ты спускалась.

— Да, мама! И ты представляешь, я ничего не уронила! Удивительно, правда? — Нимфадора расцвела улыбкой, и ее волосы снова окрасились, но не в розовый, а в светло-золотистый цвет. — Все будет хорошо. И вам будет спокойно, и нам.

Вскоре дочь с мужем переехали в дом, который Нимфадора сняла на свое имя и заплатила за полгода вперед. Андромеда и Тэд остались одни. Впрочем, Дора заходила к родителям часто — иногда вместе с Ремусом, который обычно сидел молча и лишь застенчиво улыбался. «Если бы я не знала, кто он, мне бы и в голову не пришло… — думала Андромеда. — Меньше всего он напоминает оборотня. Действительно, похоже, он человек мирный и добросердечный — и за что ему такое несчастье?»

Рабастану Лестрейнджу снился Азкабан. Он снова видел себя в камере, где провел в общей сложности пятнадцать лет. Только камера как будто становилась все меньше, тяжелые серые стены сдвигались вокруг него, грозя раздавить, и он наконец проснулся от удушья, весь в поту, тяжело хрипя и мечтая о смерти.

Сделав пару глотков из бутылки огневиски, стоящей у изголовья, и утерев холодный липкий пот со лба, он немного пришел в себя и снова попытался заснуть. И опять увидел во сне тюрьму. Только в этот раз он слышал крик брата, над которым склонилась фигура в черном саване, сдвинув капюшон и угрожающе раскрывая пасть — такое действительно однажды случилось, Руди чуть не поцеловал дементор. Он молил о помощи и просил у кого-то прощения — но все было тщетно, никто не приходил, а дементор наклонялся над ним все ниже и ниже. Рабастан был рядом — так близко — он царапал каменные стены ногтями, разбивал кулаки в кровь, но не мог добраться до Руди, не мог ничем помочь… И от осознания собственного бессилия Рабастан плакал, плакал, как в детстве, кричал, но на его крик приходили только призраки отца и матери. Они холодно смотрели на него, словно он в чем-то был перед ними виноват.

Их мать погибла вместе с отцом, когда Руди и Басти были еще совсем мальчишками. В тот страшный день авроры вломились в дом Лестрейнджей и крушили все, до чего могли дотянуться — они пришли, потому что узнали, что Темный Лорд, который уже тогда был объявлен вне закона, скрывается здесь. Найгерт Лестрейндж, отец Рабастана и Рудольфуса, как было отлично известно аврорам, входил в круг единомышленников Темного Лорда еще со школьных времен и одним из первых стал Пожирателем смерти.

В Азкабане Рабастан снова и снова видел, как зеленый луч срывается с палочки одного из авроров, и мать, как подкошенная, падает на пол. Все вокруг заливает зеленый свет. А потом в комнату врывается отец — он убивает двух противников на месте, но третий оказывается проворным и хитрым — попадает отцу в грудь красным лучом, и тот валится с ног... Рабастан помнил сумасшедший блеск в глазах аврора, который уже занес палочку над ним и братом — и в этот момент появился Темный Лорд. Он парализовал аврора и оставил его на полу, сказав, что они с братом могут сделать с ним все, что захотят. И мальчишки тогда выместили на поверженном весь свой ужас и всю боль…

Призраки родителей растаяли, словно исчезая в тумане, и он провалился в глухую темноту. Но и там не было покоя — ему слышались душераздирающие крики и стоны — это были голоса Лонгботтомов, которые он не забудет, не перестанет слышать до самой смерти. Раньше он и не представлял себе, что человек может так кричать…

— Забери мою душу… — взмолился он, сам не зная, кому. Но знал, что никто не сжалится и не разорвет этот бесконечный круг, что он теперь до самого конца — а может быть, и после — обречен снова и снова переживать самые страшные дни своей жизни. И нет ему избавления…

Рабастан проснулся, стуча зубами от озноба — нет, в Малфой-мэноре было тепло, да и на дворе стояло лето. Это был азкабанский холод, который узники, пропитавшись им насквозь, уносили с собой навсегда.

Он встал и, пошатываясь, поплелся в ванную. Полежав в горячей воде около получаса, но так и не избавившись от ощущения, что в груди, рядом с сердцем — комок льда, Рабастан быстро вытерся и опять завалился на кровать, прихватив еще одну бутылку огденского — первая была уже почти пуста.

— Черт! — ругнулся он, пролив немного виски на грудь, но вытирать не стал — не хотелось.

Ему вообще ничего не хотелось. Только напиться так, чтобы ни о чем не думать и ничего не помнить.

Так повторялось каждую ночь. Зелье Снейпа в сочетании с огневиски помогало забыться, но на следующий день голова была такой тяжелой и мутной, что каждое действие давалось Рабастану с огромным трудом.

Он уже и не знал, что хуже — мучиться в Азкабане или на свободе. Одно он ясно понимал — что никогда больше не станет самим собой — прежним.

* * *

Утром, как и всегда, Рабастан поднялся с жутким похмельем.

— Пьянь... — с отвращением оглядев в зеркале помятое лицо, синяки под глазами и пятна от пролитого огневиски на рубашке, процедил он сквозь зубы, подавляя желание швырнуть в стекло бутылкой.

«Пойти вечером в Лондон прогуляться, что ли? — подумал он. — Просто чтобы не пить. Хватит уже.»

В тяжелом походном плаще, с надвинутым на лицо капюшоном он медленно шагал по Косому переулку, потом свернул в Сумеречный. Красными огнями светились окна борделя — Рабастан посмотрел на них с вялым любопытством, но не остановился и не зашел. Может быть, объятия женщины — пусть даже продажной — избавили бы его от мертвящего холода внутри, но он не был уверен, что сможет быть с женщиной, что еще сохранил способность заниматься любовью.

Встав неподалеку от публичного дома, он наблюдал за местными обитателями — шваль и шушера, которых стыдно и по имени-то называть — но теперь Лорд принимает их в свою армию. Воры, оборотни, рецидивисты… Ни одного представителя древнего благородного рода, как раньше. Рабастан понимал, что эту войну Темный Лорд точно не выиграет, как бы он этого ни хотел, и сколько бы тысяч черни он ни собрал под свои знамена.

Внезапно он заметил, что неподалеку аппарировала женщина. Каштановые волосы, собранные на затылке в тяжелый узел, чуть тронуты сединой, шарф почти закрывает лицо, только глаза видно. Что ей нужно в таком мрачном и унылом месте?

Рабастан пошел за ней, и в его памяти всплывали смутные обрывки воспоминаний, но он никак не мог поймать ускользающий образ. Незнакомка держалась гордо и холодно. Спина прямая, в движениях грация и властность — неповторимое сочетание, выдающее чистокровную волшебницу.

Черт. Вот и вляпалась — он видел, как Скабиор, оборотень без стыда и совести, обезоружив женщину, когда та вышла из аптеки, выхватил у нее сумку. И, кажется, намеревался поразвлечься. Рабастан моментально среагировал:

— Круцио! — его захлестывал гнев, какого он давно не чувствовал. Он знал, что оборотня сейчас жжет, словно огнем, но не отпускал заклинания.

Незнакомка отшатнулась — шарф, прикрывающий лицо, соскользнул, и он увидел ее.

Андромеда.

Рабастан застыл, не веря своим глазам. Сколько лет прошло… Воспоминания врывались в мозг, сметая ужасы пережитого, сметая боль, горечь, холод и пустоту Азкабана, наполняя его грудь живым, чистым теплом, которое было в его жизни лишь однажды.

В детстве.

Он плохо помнил, что произошло потом. Она попросила его прекратить мучить оборотня, и он послушался. Помог Андромеде собрать оброненные вещи и вернул ей палочку. Она его поблагодарила и разрешила проводить себя до «Дырявого котла» — видимо, после нападения бандита не чувствовала себя в состоянии аппарировать. Но он так и не показал ей своего лица. Догадалась ли она, что это был Рабастан? Тот самый Басти Лестрейндж, мальчик, с которым они когда-то вместе бегали по парку в загородном поместье Блэков, ели за одним столом сахарную вату, учились в одной школе, спали под одной крышей и мечтали поскорее стать взрослыми…

— Спасибо, — еще раз поблагодарила его Андромеда, и Рабастан кивнул ей.

— Прощайте, — единственное, что он смог сказать в ответ.

Очутившись в Малфой-мэноре, Рабастан сбросил плащ и уселся в кресло перед камином. Когда-то давно он любил вот так сидеть в доме Блэков... Андромеда, едва заметным касанием дотронувшись до его макушки, желала ему спокойной ночи, и уходила к себе.

Он не заметил, как уснул, погрузившись в воспоминания детства.

Этой ночью Рабастан впервые за долгое время спал без сновидений, не прибегая к помощи зелий или выпивки.

Андромеда проснулась со странным ощущением, словно сама магия прикоснулась к ней и наполнила до краев такой веселостью, какой не было с самого детства.

— Андромеда, дорогая, ты не заболела? — спросил Тэд, зайдя в спальню и увидев, что жена, вместо того, чтобы возиться на кухне и провожать его, все еще лежит в кровати.

— Нет, все хорошо.

— Я пошел на работу.

— Пока.

— Пока.

Хлопнула дверь — Тэд ушел. У Андромеды был впереди целый день, который можно посвятить себе и своим мыслям.

Она думала о том незнакомце в капюшоне. Он так и не открыл ей своего лица. Андромеда до сих пор удивлялась, что так доверчиво позволила ему проводить себя до «Дырявого котла» — после пережитого страха у нее дрожали руки и ноги, и она побоялась аппарировать, поэтому решила воспользоваться камином в баре — но ей почему-то было с ним так спокойно, словно… словно она вернулась домой.

Когда незнакомец повернулся, чтобы уйти, она задержалась пристальным взглядом на его фигуре, скрытой под плащом. Ей показалось, что она его когда-то уже видела… Когда-то очень давно…

Но когда? В школе? Или еще раньше?

* * *

Андромеде вспоминалось последнее лето перед школой в загородном доме тети Вальбурги. Какой роскошный сад был у тетушки, какие там росли красивые цветы... В августе пышно цвели мальвы — розовые, белые и темно-бордовые, почти черные, георгины — красные, как кровь, и еще какие-то цветы, название которых Андромеда не помнила — похожие на золотисто-желтые шары.

Кроме трех сестер Блэк и их маленьких кузенов — Сириуса и Регулуса, в доме проводили лето недавно осиротевшие братья Лестрейнджи и Люциус Малфой — он уже тогда был очень важным и все время что-то из себя строил — подражал своему отцу, как позднее поняла Андромеда…

Дети дружной компанией бродили по саду, играли, иногда дрались, но вскоре мирились. Сириус часто подначивал старших — Беллатрикс или Рудольфуса, которые уже учились в Хогвартсе — и ему всегда доставалось от них, но он никогда не плакал и, больше того, наслаждался своими каверзами. И ни разу не пожаловался родителям. Он вообще не умел жаловаться — в отличие от Регулуса, который, чуть что, с плачем бежал к маме.

— Отпусти! Сириус, больно! — вскрикнула Нарцисса — тоненькая высокая белокурая девочка, вырывая свою ладошку из цепких пальцев маленького Сириуса.

— Нет! Цисси! Ты обещала! Теперь ты моя жена! — насупился пятилетний Сириус, не отпуская кузину.

— Я была твоей женой уже три раза! Теперь не моя очередь! — Нарциссе удалось-таки вырваться из захвата Сириуса и отбежать к Белле — старшая сестра, стоя возле большого дерева, задумчиво обрывала лепестки у цветка.

Сириус сузил глаза и, надув губы, стал доламывать свою игрушку — деревянного человечка, который разговаривал и двигался, как живой.

— И вообще, я уже слишком взрослая, чтобы играть в такие детские игры, — Нарцисса взмахнула длинными светлыми локонами, вздернула подбородок, копируя манеру Беллы, и ушла в дом, оставив Андромеду возиться с Сириусом и Регулусом, который снова хныкал — его по малолетству вообще не приняли в игру, и ему стало скучно.

Братья Лестрейнджи держались поодаль. Они обычно играли в шахматы — между собой или с Люциусом Малфоем, который часто проигрывал, потому что был слишком азартен и, увлекшись, недооценивал противника. Рудольфус украдкой поглядывал на Беллатрикс — но та не обращала на него внимания. Когда затеяли игру в свадьбу, Белла наотрез отказалась — ее, ученицу Хогвартса, перешедшую на третий курс, «эти глупости» уже не занимали. А вот Руди, как подозревала Андромеда, был бы рад любой возможности оказаться с Беллой рядом и подержать ее за руку. Рабастан же, казалось, думал о чем-то своем и грустил, лишь изредка включаясь в происходящее. Он вообще был по характеру молчалив и задумчив, и обычно предпочитал сидеть с книгой или о чем-то шептаться с братом.

* * *

Андромеда так и не вспомнила, кем мог быть тот незнакомец, но думать о нем было до странности приятно. Посмотрев на часы, показывающие десять, она, наконец, заставила себя встать — негоже лежать в постели, если не больна, ведь уборка сама собой не сделается, и ужин сам не приготовится. Потянулась, пытаясь прогнать ленивую истому во всем теле, и направилась в ванную, но, уже стоя под душем, когда струи горячей воды ударили по коже, она внезапно ощутила, как сладко заныло в груди и в низу живота, соски напряглись и отвердели. Андромеда мылась, как делала это всегда по утрам, но сегодня каждое прикосновение к собственному телу почему-то отзывалось внутри чувственной дрожью, казалось, ее страсть готова была вырваться наружу, помимо ее воли.

— А-а-ах, — вскрикнула Андромеда и закрыла глаза, переживая такое долгожданное и такое острое наслаждение, сама не веря, что ее тело еще способно так чувствовать.

После душа, спустившись со второго этажа в кухню, она заметила, что солнце сегодня светит как будто особенно ярко. Занимаясь привычными делами по хозяйству, Андромеда напевала какой-то веселый мотив без слов, на ее губах дрожала беспричинная улыбка, и вообще, ей казалось, что она сбросила с плеч лет двадцать.

Закончив свои дела быстрее, чем обычно, она отправилась в Косой переулок — надо было пройтись по магазинам. И когда Андромеда, обвешанная пакетами, уже подходила к «Дырявому котлу», чтобы через камин вернуться обратно домой, она оглянулась — и обомлела, увидев того самого человека в капюшоне.

Нервно сглотнув и крепче сжав в руке палочку, Андромеда, повинуясь какому-то безотчетному порыву, быстро подошла к нему.

— Здравствуй, — незнакомец сбросил капюшон, и она, как громом пораженная, уставилась на него.

Высокие скулы, покрытые щетиной, худое лицо, темные глаза, седина в длинных черных волосах. Его лицо было ей смутно знакомо — но она все еще не могла вспомнить, где его видела. Нет, этого не может быть…

— Рабастан…

Она протянула руку, чтобы прикоснуться к лицу мужчины, но вовремя спохватилась.

— Ты же… в Азкабане…

— Нет.

Некоторое время Андромеда растерянно смотрела на него, потом торопливо огляделась по сторонам и вполголоса произнесла:

— Пойдем быстрее, не хватало, чтобы тебя здесь схватили… На нас уже смотрят.

В баре она, едва кивнув хозяину, бросила щепотку летучего пороха в камин — и они оказались в доме Тонксов.

Андромеда, сама поражаясь собственному легкомыслию — «А я еще Дору ругала!» — провела Рабастана на кухню. Он неуверенно огляделся и сел на первый попавшийся стул. А она засуетилась, словно перед ней был не убийца, прошедший Азкабан, а долгожданный гость.

— Хочешь чаю? Или чего-нибудь поесть? — спросила она.

— Просто чай, — еле уловимо подняв уголки губ, ответил Рабастан.

Руки у Андромеды дрожали, и она сама не знала, почему. «Если бы не он, то неизвестно, вернулась бы я в тот вечер домой или нет... И вообще, мне просто приятно его внимание, он ведь мой старый знакомый, мы больше двадцати лет не виделись...» — подумала она, словно оправдываясь перед самой собой. Но ведь Рабастан все эти годы не розы выращивал, и не книззлов разводил, он убивал и пытал людей, а потом сидел в тюрьме — почему же она тогда так радостно взволнована?

Андромеда поставила на стол чашки, расписанные красными кругами, блюдца, свежий, испеченный утром, кекс и печенье.

Рабастан смотрел в пол.

— Чай готов, — сказала Андромеда, и он впервые за все время взглянул на нее прямо, широко распахнутыми глазами, в которых она ясно прочла боль одиночества, холод и горечь потерянных лет.

— Спасибо, — моргнув, тихим голосом произнес Рабастан.

Вот так же они когда-то сидели в столовой родительского дома Андромеды и пили чай. Разговаривали о школе, о ненавистных и любимых учителях, и никто тогда не думал о войне, смертях и тюрьме…

Вдруг Андромеду почему-то бросило в жар. Она сама чувствовала, что зарделась, как девчонка. Взгляд Рабастана обжигал кожу, словно он касался ее раскаленным металлом. Она присела на краешек стула и ощутила себя первоклассницей на экзамене — так она волновалась. Но нет, первоклассница не смущается от мужского взгляда — Андромеда же сейчас осознала, что ведет себя так, будто рядом — мужчина, который… который к ней неравнодушен…

Позже Андромеда не сможет дать ответ самой себе, как получилось, что Рабастан, уже собираясь уходить, мимолетно затронул ее руку, как так получилось, что она внезапно вспыхнула, и он притянул ее к себе, накрыв своими губами ее губы. Как получилось, что они целовались, вот так запросто, стоя посреди кухни, а их одежда падала на пол. Будто не было этих двадцати с лишним лет разлуки, боли, крови и смертей. Как они оказались в постели, и Андромеда, впервые за долгое время, чувствовала себя женщиной, а не сосудом для питья…

«Он ведь ровесник Тэда… к тому же в Азкабане столько отсидел. А до сих пор хорош, — думала Андромеда, глядя на мускулистую, поджарую фигуру одевающегося Рабастана. — Даже в этих нелепых старомодных подштанниках, какие они все носят — хорош». Андромеда знала, что многие чистокровные маги — а тем более такие, как Лестрейндж — из принципа игнорируют маггловские веяния в одежде.

Тэд в модных маггловских трусах-боксерах все равно казался уютным, круглым и гладким. От Рабастана же исходила угроза, как от хищного зверя, который сейчас свернулся клубком и мурлычет, и дает себя погладить, но отнюдь не перестал быть опасным. Андромеда закусила губу. Это чувство опасности будоражило ее, зажигало кровь, распаляло воображение — и ничего поделать с этим она не могла.

Когда Рабастан ушел, Андромеда, торопливо перестелив постель, побежала в душ, чтобы успеть до прихода Тэда смыть следы своего «преступления». Ее губы саднили от жарких поцелуев, верхняя губа и кожа на подбородке покраснела от щетины, но по телу разливались приятные волны тепла и расслабления, словно она стала морем под безоблачным небом, морем, согретым ярким солнцем.

Вечером с работы вернулся Тэд, а с ним пришел и стыд за содеянное. Андромеда смотрела на мужа и понимала, что она его любит. Несмотря ни на что. Он остался все тем же, каким был всегда, славным, милым, родным Тэдом — пусть к нему и подступила старость…

Ей казалось диким и ужасно неправильным, просто невозможным — после произошедшего днем так спокойно, так невозмутимо, как будто так и надо, лечь в постель с мужем. Она считала, что должна признаться ему в своей измене — но не смогла. Тэд ласково ее гладил, и в его глазах плескалось море нежности, словно между ними и не было двадцати лет супружества, любви, ссор и отчуждения, вновь сменяющегося теплом. Словно они встретились и полюбили друг друга только вчера.

Она не смогла.

Стоя на следующее утро перед зеркалом, Андромеда испытывала смесь отвращения к самой себе и торжествующей радости, которая словно пенилась внутри нее, как шампанское в бокале. Она повернулась вполоборота — прядь волос упала ей на лоб, и она увидела себя прежнюю, ту, какой она могла бы стать. Андромеда Блэк. Надменная, красивая, умная. Женщина-вамп. И этот образ в отражении ей чертовски нравился.

Андромеда дала себе слово, что это был первый и последний раз, когда она изменила мужу. Но когда через два дня в двери ее дома вновь постучался Рабастан — чисто выбритый и словно помолодевший, с букетом заколдованных роз, которые распускались днем и закрывали лепестки на ночь, причем видеть их могла только Андромеда и больше никто — она не смогла сказать ему «нет».

Рабастан всегда уходил сразу же, чтобы не компрометировать Андромеду своим присутствием в доме Тонксов — беглый преступник, он вообще был не вправе здесь находиться. Он уносил с собой тепло, страсть и пыл жарких поцелуев, с Андромедой же оставалась только тоска и горечь. Тоска, потому что она вновь хотела страсти и огня, которые давал ей Рабастан. Горечь — от измены Тэду. Но вечерами, когда Тэд был дома, и особенно, когда их навещали дочь с мужем — Нимфадора играла с отцом в шахматы, а Люпин сидел за ее спиной и подсказывал ей ходы — Андромеда забывала о своих терзаниях, любуясь этой мирной и уютной картиной, и понимала, что ни за что на свете не разрушит свою семью.

Но и от Рабастана она пока не могла отказаться. Не получалось, сколько она ни старалась взять себя в руки.

* * *

Вскоре Нимфадора попросила родителей о помощи. Речь шла о запланированном на конец июля перемещении Гарри Поттера из дома его маггловских родственников в надежное убежище — Тот-Кого-Нельзя-Называть объявил на него открытую охоту. Даже в «Пророке» намекали, что Поттер замешан в убийстве Альбуса Дамблдора — а это значило, что на защиту Министерства Гарри надеяться не стоит.

Андромеда и Тэд не могли отказать дочери, да и мальчика было жаль. Через несколько дней вместе с Нимфадорой и Ремусом прибыл Артур Уизли и еще какие-то люди из Министерства Магии — они установили над домом Тонксов сложную защиту, через которую не мог прорваться ни один человек с Темной Меткой.

И вот двадцать седьмого июля, в субботу, Нимфадора утром забежала к родителям и сообщила, что операция назначена на сегодняшний вечер. Она вкратце рассказала о новом плане, который привел Андромеду в недоумение и беспокойство. Если сначала предполагалось, что Грозный Глаз Грюм вместе с Гарри аппарирует в дом Тонксов, а уже оттуда мальчика переправят в «Нору» к Уизли — то сейчас было решено, что в деле будут участвовать четырнадцать человек. Шестеро из них выпьют оборотное зелье и примут облик Гарри, а потом они вместе с настоящим Гарри — каждый в сопровождении одного волшебника — полетят по семи разным адресам. По словам Доры, так нужно было для того, чтобы сбить с толку Пожирателей смерти, если они пустятся в погоню.

— Вы же просто подставляетесь под удар — все, в полном составе! Что за безумный план! Кто его только придумал? — ужасалась Андромеда.

Оказалось, идея о двойниках была подсказана Мундунгусом Флетчером — мелким воришкой и мошенником, который неизвестно как затесался в Орден — что, конечно, не добавляло доверия к плану.

Правда, дочь пыталась успокоить родителей тем, что Пожиратели смерти уверены, что перевозить Гарри будут в день его рождения, а значит, ничего страшного не должно случиться, но все равно Андромеда с утра была как на иголках, и все валилось у нее из рук. Она то ходила из угла в угол по комнате, то застывала у окна, глядя в небо, то бросалась в объятия Тэда и спрашивала:

— Нет, ну как так можно? В этом Ордене хоть один человек с головой на плечах есть? Мерлин, почему, почему мы не уехали из Англии, пока Дора была еще маленькой?

Уже стемнело, а от участников операции не было никаких известий. Казалось, время остановилось. Андромеда лихорадочно принималась за какое-нибудь дело, и тут же бросала, снова замирая у окна.

«А ведь он, наверное, тоже там… — кольнуло Андромеду в сердце. — Мерлин! А если…»

Ей с беспощадной ясностью представилось, как Рабастан убивает Авадой ее дочь, как летит вниз головой с метлы Нимфадора, и ее розовые волосы развеваются по ветру, а на лице навсегда застыла улыбка… Андромеда со стоном уронила голову на руки.

Снаружи раздался грохот и плеск воды. Потом голос Тэда:

— Кто здесь? Это Поттер? Вы Гарри Поттер?

Андромеда сорвалась с места и выбежала из дома. В саду валялись дымящиеся обломки мотоцикла, рядом лежала какая-то огромная темная масса — Андромеда сначала и не поняла, что это такое — а со стороны пруда ковылял худой мальчишка в очках.

— Они разбились, Тэд! Разбились в саду! — позвала она мужа.

— Хагрид… — пробормотал мальчик и повалился навзничь.

Тэд быстро перенес Гарри Поттера в гостиную, затем снова побежал к пруду. Темная масса оказалась полувеликаном Хагридом, школьным лесничим. Бегло осмотрев его, Тэд сказал, что с ним все в порядке, Хагрид просто ударился о землю, но падение смягчил илистый берег пруда. Тэд велел Андромеде принести из кладовки зелье, чтобы привести упавшего в чувство — с тех пор, как дочь стала работать в Аврорате, и особенно после ее вступления в Орден Феникса в доме всегда хранился большой запас зелий, необходимых для оказания первой помощи — и снова поспешил к Гарри.

Полувеликан, которому Андромеда влила в рот целую кастрюлю зелья, встал на ноги и, торопливо поблагодарив ее, ринулся в дом, где в гостиной Тэд колдовал над ушибами и переломами Гарри.

— Подождите… Хагрид! — остановила его Андромеда. — Что случилось?

— Ну дак… Пожиратели смерти следили за домом… и погнались за нами, едва мы взлетели.

— Ох… — Андромеда схватилась за сердце, которое вдруг словно сбилось с ритма. Перед глазами у нее поплыли круги, стало трудно дышать. — Нет…

«Только бы Дора была жива… Это мне наказание... Сейчас они улетят, и я все расскажу Тэду... Я не буду больше ему изменять. Попрошу, чтобы Тэд дал мне отворотное… Чтобы он мне стал противен — раз я сама не могу это перебороть… Только бы с Дорой ничего не случилось…»

Войдя в гостиную следом за Хагридом, она увидела сидящего на диване мальчишку, который, заметив ее, молниеносно сунул руку в карман и, не найдя там палочки, уставился на нее со страхом и ненавистью:

— Вы! — крикнул он.

Андромеда резко остановилась, удивленная такой беспричинной неприязнью. И лишь услышав голос Тэда, поняла, что Гарри принял ее за Беллатрикс — они с сестрой всегда были похожи, только Белла — жгучая брюнетка, а у Андромеды волосы каштановые.

— Вот ваша палочка, сынок, — сказал Тэд. — Лежала рядом с вами, я ее подобрал. А кричите вы на мою жену.

— Ох, я… простите…

Андромеда прервала извинения мальчишки:

— Что с нашей дочерью? Хагрид сказал, что вы попали в засаду. Где Нимфадора?

Гарри ответил:

— Не знаю. Мы оба не знаем, что произошло со всеми остальными.

Андромеда перевела взгляд на Тэда и прочла в глубине его глаз то же беспокойство, что терзало и ее. У нее задрожали ноги, и она схватилась за спинку кресла, уже не понимая, о чем ее муж говорит с Поттером, и не слыша, как он пытается ее успокоить.

Когда Тэд вместе с гостями направились в прихожую, где был портал, чтобы переместить Гарри и Хагрида в «Нору», Андромеда без сил опустилась в кресло и закрыла лицо руками. Сухие глаза жгло, как будто в них насыпали раскаленный песок, в сердце словно вонзились железные когти.

Она сидела так, не отнимая ладоней от лица и не отвечая на обращенные к ней слова Тэда, пока в гостиной не появился патронус дочери — серебристый волк, который сообщил голосом Доры, что она жива и невредима. Только тогда Андромеда наконец заплакала, уткнувшись в плечо Тэда.

* * *

Нимфадора появилась на следующий день. Она рассказала, что погиб Грозный Глаз Грюм — Тот-Кого-Нельзя-Называть лично убил его, и что Джордж Уизли потерял ухо. Все остальные участники этой сумасшедшей авантюры остались живы. Вообще, Дора говорила об операции таким тоном, как будто речь шла о квиддичном матче. И между прочим упомянула, что они с Роном Уизли покалечили Рудольфуса Лестрейнджа, и что она чуть-чуть не попала в Беллатрикс.

«А ведь Белла-то — ее родная тетя, да и Рудольфус — дядя. Правда, они виделись-то всего один раз, и то — в бою... Ни они нас за родню не считают, ни мы их…» — горько вздохнула про себя Андромеда.

Все ее переживания по поводу Рабастана в эти дни как-то отошли на второй план. По правде говоря, она почти не вспоминала о нем.

Первого августа Нимфадора и Ремус были приглашены на свадьбу к Биллу Уизли, который женился на француженке-полувейле. Тонксы в тот день не ждали никого и проводили вечер, сидя в гостиной — Тэд с газетой, Андромеда с вязанием. По телевизору шла какая-то старая комедия.

Тэд уже собирался идти спать, когда входная дверь с грохотом слетела с петель. В дом ворвались несколько человек — трое были в черных плащах и масках Пожирателей смерти, а пятеро — в аврорских мантиях.

— Мы ищем Поттера! Есть сведения, что он может прятаться здесь, — объявил один из авроров. — Оставайтесь в гостиной, а мы обыщем дом, — приказал он хозяевам.

Пожиратели смерти и авроры рассыпались по всему дому. Только один в черном плаще и маске остался караулить Андромеду и Тэда. Она слышала, как двигали мебель, переворачивая все вверх дном, как кто-то выругался, поскользнувшись в ванной, как на кухне упала полка с посудой... Напоследок обыскали и гостиную. Телевизор один из Пожирателей с брезгливой гримасой: «Маггловская дрянь!» выбросил в окно.

— Да что же вы делаете?! — не выдержала Андромеда. — Просто вандалы какие-то…

— Молчать! — рявкнул Пожиратель и направил на Андромеду палочку. — Круцио!

Андромеда закричала от боли. Тэда, бросившегося к ней на помощь, поразил тем же заклятием один из авроров.

— Да что же это такое?! Вы же аврор, а не разбойник! — крикнула она.

— Молчи, а то Аваду схлопочешь! — оскалился тот.

Один из Пожирателей, который был здесь, судя по всему, главным, и все это время что-то писал на листе пергамента, поднялся и деловито произнес:

— Ну все, тут ничего нет. Пошли отсюда!

Незваные гости один за другим убрались, оставив хозяев дома в страхе и недоумении. Андромеда пыталась вызвать дочь по каминной сети, но, похоже, в их доме камин был заблокирован. Впрочем, Дора вскоре пришла сама, непривычно мрачная и серьезная.

— Тот-Кого-Нельзя-Называть захватил Министерство. Кстати, сейчас его действительно нельзя называть по имени — оно зачаровано так, что сразу явятся Пожиратели. Скримджер убит, Министром стал Пий Тикнесс, но он либо под Империо, либо продался ему… Мы с Ремусом спрячемся под Фиделиус. Можем и ваш дом спрятать, — предложила она. — Министерская защита, как вы и сами убедились, больше не действует.

— Да нет, дочка… я думаю, пока не надо, — покачал головой Тэд. — Мы ведь в Ордене не состоим. А с обыском к нам уже приходили и ничего не нашли... Потом, я же все равно на работу буду ходить. Верно, Дромеда?

Андромеда согласно кивнула, и тут же встала из-за стола и подошла к плите, чтобы муж и дочь не заметили ее внезапно вспыхнувшего румянца. Когда Дора заговорила о Фиделиусе, она подумала, что ей следует согласиться, тем самым положив конец лжи и двойственности, в которой она живет с тех пор, как встретилась с Рабастаном. Под чарами Фиделиуса Рабастан просто не сможет найти ее дом — и она больше не будет обманывать мужа, ее жизнь снова станет чистой и ясной. Но какая-то ее часть отчаянно не хотела возвращения к прежнему. Андромеда промолчала и не стала спорить с Тэдом, когда он отказался прятаться. И тут же рассердилась на себя за это.

* * *

Наутро, когда Тэд ушел в Мунго, а Андромеда наводила порядок после вчерашнего налета Пожирателей на их дом, явился Рабастан. Она открыла дверь и, увидев его, отшатнулась.

— Ты! — вскрикнула она.

— Что такое, Меда? — встревоженно спросил он.

— Вчера ваши здесь были. Вот посмотри, что они устроили! — она повела рукой, показывая разгромленную гостиную. — Поттера искали. Нам с Тэдом досталось по Круциатусу…

— О, черт… — потрясенно вздохнул Рабастан, привлек ее к себе и погладил по спине. — Жаль, что не меня к вам отправили. Я бы не позволил…

— Басти, — сказала она, высвобождаясь из его объятий. — Нам надо поговорить. Проходи в гостиную и садись.

Он пожал плечами и направился в сторону гостиной. Там, сев в кресло, выжидательно посмотрел на нее.

— Послушай… Я не знаю, что на меня нашло, почему я с тобой… Но это не может так продолжаться…

— Почему не может?

— Ну... как — почему? Я ведь замужем...

— Ты давно замужем, — напомнил он.

Андромеда нахмурилась и пристально поглядела на него — ей показалось, что он насмехается над ней и над Тэдом. Но его лицо было серьезно и выражало лишь недоумение.

— Мы же — по разные стороны… — привела она еще один довод. — Ты забыл об этом?

— Если ты о своей дочери… — медленно произнес он, — я ее никогда не трону. А вот Белла может. Повелитель как-то прослышал, что она за оборотня замуж вышла, и сильно разгневался. Ты ее предупреди, чтобы не лезла никуда, и особенно, чтобы встреч с Беллой не искала…

Андромеда не нашлась, что ответить, и только кивнула, ошеломленная и испуганная тем, что над головой Доры нависла еще одна угроза.

Некоторое время оба молчали. Затем Рабастан снова заговорил:

— А Руди тяжело ранен... Его заклятием прямо в голову ударили, да он еще и с метлы свалился. Хорошо, мы с Беллой успели его поймать.

— Мне жаль… — пробормотала Андромеда, и только потом поняла, что именно она сказала и о ком. Мерлин, как же все это дико! И как ее только угораздило с ним связаться…

— Спасибо, — серьезно кивнул Рабастан.

Она встала с места, не зная, что еще сказать. Сегодня утром она заготовила целую речь, которая должна была объяснить ему, почему им надо прекратить встречаться — но сейчас ей ничего не приходило на ум. Он подошел к ней и впился в ее губы жадным поцелуем, припал так, как умирающий от жажды припадает к роднику. Потом подхватил ее на руки и отнес в спальню.

Позже, когда Андромеда расчесывала волосы у зеркала, а Рабастан лежал на кровати, накрывшись одеялом — она заметила, что он немного мерзнет даже в жаркие дни — Андромеда на краткий миг уловила в глазах любовника то, чего не видела раньше. Он всегда любовался ею, но сейчас в его глазах промелькнул отблеск прошлого — и в этот момент он так напоминал себя прежнего, замкнутого и нерешительного, недавно потерявшего родителей мальчика...

Она еще раз медленно провела гребнем по волосам, подошла к нему и присела на край кровати, и он с какой-то ненасытной, неутолимой страстью снова притянул ее к себе.

В середине августа Нимфадора неожиданно вернулась к родителям. Открыв дверь, Андромеда с удивлением глядела на дочь, стоящую на пороге с двумя большими чемоданами. Глаза у нее были заплаканы, щеки бледны, а волосы опять потускнели.

— Ремус от меня ушел, — шмыгнув носом, выдавила она из себя и, обняв мать за шею, уткнулась ей в плечо.

Андромеда поняла, что ничуть не удивлена случившемуся, но решила промолчать. Она погладила дочь по вздрагивающей спине, по волосам, потом мягко взяла ее за руку и повела в гостиную.

— Что произошло? — спросила она, усадив Нимфадору в кресло перед камином и сама расположившись напротив.

Андромеда была уверена, что речь пойдет о заурядном семейном скандале, и уже готовилась уговаривать Нимфадору, что все к лучшему, что Люпин — не тот человек, который ей нужен, что это пройдет, и все будет хорошо. Однако новости оказались гораздо хуже.

Нимфадора, бедняжка, успела забеременеть от оборотня. Когда она сообщила об этом мужу — «Я думала, Ремус обрадуется…» — Люпин побледнел и словно потерял дар речи. Потом, видимо, сделав над собой усилие, улыбнулся и обнял жену, но глаза у него были несчастными. «Как будто я ему сказала, что мы завтра умрем…» С того дня он стал ложиться спать в другой комнате и часто сидел, о чем-то напряженно думая и избегая встречаться взглядом с женой. Нимфадора пыталась расспросить его, что с ним такое, но он отделывался уклончивыми, ничего не значащими ответами.

— А вчера сказал, что пойдет помогать Гарри Поттеру.

— Поттеру? Что за бред? — Андромеда сдвинула брови и насупилась.

— Ремус… он сказал, что не должен был на мне жениться…

У Андромеды округлились глаза:

— Вот как? — она саркастически усмехнулась: — Вовремя же ему это в голову пришло.

— Он боится, что ребенок будет таким же, как он… — продолжала Нимфадора. — А даже если он будет здоровым, то все равно… он говорит, лучше ему совсем без отца, чем с оборотнем… Он потому и спать стал один — говорит, что он прокаженный… И что я теперь тоже прокаженная… Он… он ненавидит себя!

Последняя фраза прозвучала, как звон лопнувшей струны, и в комнате повисла тишина. Наконец, Андромеда нарушила молчание:

— А ты точно беременна? И какой примерно срок?

— Да, мама. Наверное, около четырех недель...

— Ты не думала о… — осторожно начала Андромеда.

— Что ты, мама! Конечно, нет! — вскинулась Дора. — Ни за что! Никаких абортов! — ее голос задрожал и осекся.

Андромеда погладила дочь по плечу.

«Что же на нас всех за проклятие какое-то... То война, то еще что…» — думала она по пути на кухню.

Андромеда поставила чайник и махнула палочкой — из носика повалил пар. Она была не в восторге от зятя-оборотня, и, пожалуй, если бы не беременность дочери, то даже радовалась бы такому исходу. Ушел — и слава Мерлину. Но, зная Нимфадору и ее фамильные — блэковские! — упрямство и пылкость, Андромеда понимала, что дочь будет мучиться, пока чувства не остынут. А они могут и не остыть никогда...

«Белла променяла Руди — молодого, красивого, влюбленного в нее — на чудовище... — неожиданно вспомнила Андромеда старшую сестру. — И у Доры ведь были женихи, очень приличные молодые люди — нет, она оборотня полюбила... зверя. А теперь еще и ребенок...»

Андромеда уже слышала, что в Министерстве создали комиссию по учету магглокровок — «маггловских выродков», как они говорят… Неизвестно, чем будет заниматься эта комиссия, но ничего хорошего ждать не стоит, это ясно как день, и к гадалке не ходи. А оборотни — это даже хуже, чем магглорожденные, они были изгоями при всех министрах. И что будет с ребенком-оборотнем?..

Поставив на поднос чашки, малиновое варенье в вазочке и печенье, Андромеда пошла обратно в гостиную.

— Все устроится, дочь, — сказала она и неожиданно осознала, что похожа в эту минуту на Беллатрикс — так твердо и высокомерно, хотя и с теплотой, прозвучал ее голос.

Нимфадора шмыгнула носом, достала платок и высморкалась. Потом взяла чашку, отпила немного и поставила обратно на стол.

— Прости, не хочу.

— Варенье — твое любимое… Ты вообще сегодня ела?

— Нет.

— А как ты себя чувствуешь, кстати? Тебя не тошнит? — заботливо спросила Андромеда.

— Нет, все нормально. Просто ничего не хочу. Я пойду посплю, мам. Не спала сегодня всю ночь.

Андромеда неодобрительно покачала головой.

— Ну, подожди, я постелю тебе…

Она торопливо прошла в комнату дочери — там, произведя несколько выверенных движений волшебной палочкой, застелила кровать свежим бельем — и снова вернулась в гостиную, где Дора, опустив голову, все так же сидела в кресле.

Когда дочь встала из-за стола, Андромеда спросила с внезапно нахлынувшей злостью и решимостью:

— Так куда же он отправился? Ты сказала — с Гарри Поттером? Приключения искать?

— Ага… — кивнула Нимфадора. — Дамблдор дал Гарри какое-то поручение… Это поможет победить Сама-Знаешь-Кого. Рон Уизли с ним… и еще Гермиона Грейнджер, девочка с их курса, магглорожденная…

— Хороши герои, — Андромеда сузила глаза, еще больше напоминая себе старшую сестру. — Школу даже не закончили… И что за поручение им Дамблдор дал, ты не знаешь? И как у него вообще мозгов на это хватило? Черт, вот это Орден…

— Ну, мам… Пророчество же… Гарри должен его победить, — уже без слез ответила посуровевшим голосом Нимфадора.

— Откровенный бред. Сколько их было — несбывшихся пророчеств? Надо думать, как дальше жить, и не рассчитывать на чудо.

— И совсем не бред. Нам ничего не известно об этом поручении, но я уверена — Дамблдор знал, что делал, и не зря на Гарри надеялся.

— Ладно, Мерлин с ним, с пророчеством, и с Дамблдором. Иди, отдыхай, дочь.

Андромеда смотрела вслед дочери тяжелым взглядом, чувствуя в себе сильное желание пустить по Аваде и в Поттера, и в Волдеморта, и в Люпина... и во всех остальных — и Пожирателей, и орденцев.

* * *

Дора так и не вышла из своей комнаты до вечера. Андромеда несколько раз заглядывала к ней и, видя, что дочь спит, прикрывала дверь.

Вечером пришел Тэд. Когда Андромеда за ужином рассказала ему о случившемся, он замер, не донеся вилку до рта, потом положил ее на стол и вздохнул так, как будто у него камень с души свалился.

— Ну, вот и прекрасно. Я рад, что она с ним рассталась. Хорошо, что он показал свое звериное нутро так скоро, и что с Дорой не случилось чего похуже... А беременность… я сам сварю ей зелье, и все обойдется без последствий…

— Тэд… ты имеешь в виду… аборт? Дора этого не хочет. Она ясно дала понять…

— Конечно, нет! — в дверном проеме показалась дочь. Она была в своей любимой пижаме с мышатами, волосы завязаны в коротенький хвостик, лицо, казалось, немного порозовело. — Папа! Я не буду убивать ребенка!

Голос Нимфадоры неприятно подрагивал, а в глубине глаз полыхали нехорошие огоньки.

— Нет, дочка, давай все же поговорим, — настойчиво сказал Тэд. — Тебе нужно избавиться от… от последствий твоего необдуманного брака.

— Папа, нет! — резко ответила Нимфадора. — Я уже сказала — я не буду делать аборт. Даже если Ремус не вернется.

— Да не вернется он — и слава Мерлину! Пусть катится к… Поттеру, Дамблдору или кому там еще! Но я не хочу, чтобы он сделал тебя несчастной на всю жизнь! Я тебя люблю! Ты — моя дочь! И я сделаю все, чтобы ты была счастлива! Даже наперекор тебе!

Нимфадора застыла. Андромеда тоже была шокирована — она не могла и подумать, что Тэд способен говорить так строго, властно и жестко.

— Тэд... — попыталась она разрядить обстановку.

— Нет! — почти вскричал Тэд. — Мы были против этого брака! Хватит лжи и притворства!

Нимфадора смотрела на отца широко распахнутыми глазами, и в них стояли слезы. Ее обычно веселое лицо было непроницаемо — Андромеде на миг показалось, что она сейчас швырнет в Тэда заклинанием. Но потом у Доры задрожала нижняя губа, она резко повернулась и убежала в свою комнату.

Андромеда собиралась уже накричать на Тэда, в глубине души зная, что он прав, но когда глянула на мужа, то опешила. Тэд посерел лицом и словно бы выдохся — весь воинственный дух улетучился.

— Я… Я ненавижу себя… — сказал Тэд, и Андромеда увидела в его глазах слезы.

Она взяла руку мужа и накрыла своей.

— Ты прав, Тэд.

Тэд Тонкс несколько раз то ли кашлянул, то ли всхлипнул и замолчал. Когда он вновь открыл рот, его голос звучал хрипло, как после долгой болезни.

— Я слишком люблю дочь и не хотел ее потерять. Но, кажется, именно это сейчас и произошло…

Время шло, незаметно приблизилась осень. Дора так и не помирилась с отцом — как только Тэд приходил с работы, она скрывалась у себя. Андромеда несколько раз осторожно заговаривала с ней о том, что отец, возможно, прав — сейчас вообще не время заводить детей, тем более, от оборотня. Однако дочь наотрез отказывалась даже обсуждать эту тему. Она не плакала и не спорила, но лицо приобретало упрямо-замкнутое выражение, губы поджимались, а глаза становились непроглядно-черными.

В первые дни Дора вообще мало выходила из своей комнаты. Вставала поздно, видимо, потому что по ночам плохо спала. Выглядела она измученной и усталой, под глазами залегли круги, а волосы снова потускнели.

Андромеда разрывалась между жалостью к дочери и гневом на непутевого зятя. Временами она начинала сердиться и на Нимфадору — нельзя же так раскисать, да и было бы из-за кого! Мало того, что оборотень, так к тому же и тряпка! Сделал свое дело — и сбежал, оставив жену одну расхлебывать все последствия. В такое время, с ребенком — и еще неизвестно, каким он родится... Ох, дай-то Мерлин, чтобы все обошлось! Иначе... Андромеда боялась и представить, что будет с Нимфадорой.

"Да в любое время, даже когда ничто не угрожает... Он не понимает, как это важно, как это нужно женщине — чтобы муж, любимый, отец ребенка был рядом! Как успокаивает само его присутствие, возможность взять за руку, положить голову на плечо... Не понимает, где ему! Только о себе и думает, жалеет себя, какой он несчастный... И напрочь забывает о жене... А ведь ей-то, в любом случае, тяжелее всего придется", — думала Андромеда, с теплотой и нежностью вспоминая, каким внимательным и заботливым был Тэд, когда она носила Дору.

Конечно, во все времена бывало, что мужчины уходили на войну, оставляя дома жен с маленькими детьми, и беременных... Но сейчас-то никакой войны нет — никто, похоже, и не думает бунтовать против Темного Лорда, все притихли и как-то приспосабливаются к обстоятельствам. Только Дамблдор чего-то ждал от Поттера, возложил на мальчишку непонятное задание — и никто не знает, в чем оно заключается. По-хорошему, Гарри надо было помочь уехать за границу, да подальше — туда, где Темный Лорд его не найдет. Но нет, трое школьников отправились неизвестно куда, на верную гибель... И Люпин зачем-то с ними увязался. Что он один — ну, пусть даже вместе с тремя подростками — может сделать? Да он ведь сам сказал Доре, что боится свалившейся на него ответственности за семью, за ребенка — в этом все дело.

И как девочке теперь быть? У кого искать помощи? Что осталось от когда-то большой и могущественной семьи Блэков? Если бы хоть дядя Альфард был жив... Или Сириус — может, он бы вправил мозги своему дружку... Правда, все равно толку от него никакого, судя по всему. Нет, ушел — и пусть, лишь бы Нимфадора как-то с этим справилась. И чтобы на ребенке его болезнь не сказалась, Мерлин, спаси и помоги!

"Вот в мое время, — закрадывалась порой непрошеная мысль, — никто не посмел бы так обойтись с девицей из дома Блэк... Если бы кто так поступил со мной, или с Беллой, или с Цисси... За нас было кому вступиться. Обидчик недели бы не прожил, ему Азкабан показался бы раем. Но теперь... Теперь и Блэков-то не осталось. Одна тетка ее знать не хочет, другая и вовсе собирается убить... Что с нами произошло? Мы же так дружили в детстве... Когда я из дома ушла, я надеялась, что сестры меня когда-нибудь поймут, и мы опять помиримся. А сейчас Белла и через кровь родную переступит, для нее один закон — воля ее Лорда. И ведь все из-за оборотня... Конечно, из-за него — Уизли же не тронули! — Андромеда только вчера была в Лондоне и видела, что магазин братьев Уизли по-прежнему работает (1). — И Рабастан так сказал, что это из-за оборотня, из-за свадьбы Нимфадоры их Лорд так рассвирепел... Хотя, казалось бы, какое ему дело?"

Рабастан... Андромеда не видела его с того дня, когда он явился к ней после "визита" в дом Тонксов Пожирателей смерти. Наверное, Темный Лорд, упустив Поттера и захватив Министерство, строил новые планы и своих людей держал при себе, так что Рабастан не имел возможности повидаться с ней. И это было к лучшему. Андромеде порой казалось, что ее роман с Лестрейнджем случился когда-то давно, в какой-то другой жизни. Да и можно ли это назвать романом? Несколько коротких свиданий от скуки — именно, что от скуки, ни о каких чувствах с ее стороны и речи не могло быть. Теперь она это отчетливо понимала, и краска стыда заливала щеки, когда Андромеда вспоминала, как привела Рабастана к себе домой, как поила его чаем, и как потом они оказались в спальне... Нет, она не будет об этом думать! Было — и прошло, и больше не повторится.

* * *

— Послушай, Дора... — Андромеда вошла в комнату дочери и села рядом с ней на диван. Нимфадора отложила книгу, которую читала уже неделю и не продвинулась даже до середины, и повернулась к матери. — Мы ведь тебе не враги... Ну, сколько же можно сидеть взаперти? Это нездорово. А ты сейчас должна беспокоиться не только о себе и о своих проблемах с мужем... если уж решила рожать... В конце концов, хоть бы в сад вышла, тебе обязательно надо дышать свежим воздухом и двигаться.

— Конечно, мама, — неожиданно кротко согласилась Нимфадора. — Я и сама сегодня хотела выбраться в Лондон. Мне нужно увидеться с Кингсли, узнать, как там наши... В "Пророке" могут и не написать, если кого-то арестовали или убили.

— Насколько я знаю, Уизли живы и здоровы, — сказала Андромеда.

— Пока живы и здоровы, — поправила ее дочь, многозначительно сделав ударение на слове "пока". — А там — кто знает? И ведь о смерти Грозного Глаза так и не сообщили. Не бойся, — прервала она собиравшуюся возразить мать, — я пойду не в своем виде. Думаю, лучше всего будет превратиться в старушку — знаешь, такую старомодную пожилую леди, совсем безобидную с виду, которую никто ни в чем не заподозрит и внимания особого не обратит... Я Гарри так провожала на вокзал в прошлом году.

— Хорошо, иди, — вздохнула Андромеда, решив не спорить с дочерью. — Только, пожалуйста, не задерживайся долго.

— То ты говоришь, чтобы я не сидела взаперти дома, то просишь вернуться поскорее, — усмехнулась Нимфадора.

— Ты же сама понимаешь, какое сейчас время. Не нужно далеко уходить от дома... тем более, в твоем положении. Слава Мерлину, у нас есть сад, можно там гулять. И кстати, надо бы защитные чары усилить... как считаешь? Или это бесполезно, и только лишние подозрения вызовет?

— Да нет, хуже не будет. Вот я вернусь, и все сделаем, — Нимфадора подошла к шкафу и достала строгий костюм темно-коричневого цвета — длинную узкую юбку и просторный пиджак, затем, придирчиво оглядев содержимое шкафа, выбрала кремовую блузку с высоким воротничком.

— Знаешь, а у нас ведь есть Исчезательный шкаф, — заговорила Андромеда, наблюдая, как дочь переодевается, — правда, толку-то от него сейчас... Он на чердаке. Другой стоял в Бирмингеме, в маггловской квартире, которую папа унаследовал от своей бабушки. Мы эту пару купили в семьдесят... да, в семьдесят восьмом году. Тогда как раз война была. Но мы им так и не воспользовались. Когда Сама-Знаешь-Кто исчез, мы вынесли шкаф на чердак и забыли про него. А потом, в девяносто третьем, в Бирмингеме случился большой пожар, и наша квартира сгорела, и вместе с ней второй шкаф... Но ведь, наверное, можно было заказать другой? Ох, почему я тогда об этом не подумала?

— Действительно, жаль, — согласилась Нимфадора. — Ну да что теперь об этом говорить... Ой, мама, а я этот шкаф помню! Такой большой, черный, да? Там еще дверцы такие резные были... И он всегда был заперт, ты мне еще говорила, чтобы я ни в коем случае не пыталась в него залезть...

Она засмеялась, и щеки чуть порозовели.

— Ох, дочь... Я все думаю — а что, если бы тогда, после того, как вы Поттера выкрали из-под носа у Сама-Знаешь-Кого... если бы ты была дома? — у Андромеды сжалось сердце и потемнело в глазах, как всегда, когда она вспоминала тот страшный день. — И если они сейчас придут... и тебя увидят?

— Надо подумать насчет укрытия, — серьезно кивнула дочь. — Может быть, нам все-таки стоит спрятаться под Фиделиусом. Ремус еще тогда хотел...

Голос Нимфадоры дрогнул, она шмыгнула носом, но не заплакала.

— А ты сама... сможешь поставить Фиделиус? — торопливо спросила Андромеда, стараясь скорее увести разговор от опасной темы.

— Да, я умею. Я же аврор, мама. Мне кажется, ты постоянно об этом забываешь... — Дора уже справилась с подступившими слезами, в ее голосе появились ласково-поддразнивающие интонации, совсем как в прежние времена. — И к тому же, я в Ордене. Там тоже кое-чему научилась.

— Да уж, этот твой Орден... — проворчала Андромеда, но тут же улыбнулась — ей было отрадно видеть, что дочь немного пришла в себя и уже не похожа на больную... или на узницу Азкабана.

Мерлин! Почему ей пришло на ум это сравнение, напомнившее о Рабастане, мгновенно вызвавшее в памяти его облик: глаза, навсегда вобравшие в себя холод и тьму, глубокие, словно прорезанные ножом, складки в углах рта, нездоровую бледность и худобу — и скрытую за ними силу? У Андромеды перехватило дыхание, и она отвернулась к окну, стараясь скрыть свое волнение. Конечно, Дора ничего не поймет — ей и в голову не придет подобное... А Андромеда скорее умрет от стыда, чем допустит, чтобы дочь хоть что-то заподозрила.

Нимфадора, не заметив смущения матери, встала перед зеркалом — и ее лицо начало меняться, кожа приобрела желтовато-сероватый оттенок и покрылась морщинами, нос и подбородок заострились, а волосы стали длинными и совершенно седыми, и она тут же собрала их в пучок на затылке и заколола шпильками.

Андромеда передернула плечами от внезапного страха, будто ледяной иглой кольнувшего в сердце — в кого только Нимфадора ни превращалась, мать давно к этому привыкла — но почему-то сейчас ее до ужаса напугало, когда белая, гладкая, сияющая здоровьем кожа молодой женщины увяла на глазах. Маленькие, округлые ладони с короткими пухлыми пальчиками, так не похожие на изящные, "аристократические" руки самой Андромеды — высохли и сморщились, напоминая цветом старый пергамент. Мгновенно выцвели и поредели, повиснув безжизненными космами, густые темные волосы. Будто из зеркала на Дору смотрела сама смерть.

* * *

Нимфадора вернулась через два часа, немного успокоенная, и рассказала, что о Гарри Поттере никто ничего не знает, но он не пойман — это совершенно точно. И все члены Ордена пока живы и на свободе, Артур Уизли по-прежнему работает в Министерстве, а Кингсли Шеклболт — в Аврорате. Правда, о муже Кингсли ей ничего не сообщил — в разговоре с ним Дора умолчала о разладе в своей семье, но рассудила, что, если бы с Люпином что-то случилось, то Кингсли бы об этом знал, и не стал бы от нее скрывать.

Однако в целом обстановка была тревожной. В Министерстве начали избавляться от магглорожденных сотрудников. Их вызывают на комиссию, которую возглавляет Долорес Амбридж, а курирует Корбан Яксли, Пожиратель смерти, в свое время избежавший справедливого возмездия и ставший при новой власти начальником Департамента магического правопорядка. И эти люди теперь решают судьбы магглорожденных волшебников — у кого просто отбирают палочки, а кого и сажают в Азкабан (2). Дирк Крессвелл, начальник Управления по связям с гоблинами — Андромеда помнила его еще по Хогвартсу — желая выдать себя за полукровку, подделал родословную, но был изобличен. Кто-то донес на него. И сейчас Дирк ждет решения своей участи в министерской тюрьме. Некоторые, впрочем, купили себе свободу, дав взятку мадам Амбридж (3).

— Хорошо, что ты уволилась из Аврората, — вздохнула Андромеда. — Успела до переворота — сейчас, пожалуй, это было бы не так просто.

Тем временем с работы пришел Тэд.

— Газеты теперь можно сразу на растопку пускать, не читая, — кивнув на "Ежедневный Пророк" в руках у Андромеды, сказал он. — Или еще как-нибудь использовать, мало ли... в хозяйстве все пригодится. Ни слова правды в них нет.

— Что-нибудь случилось, папа? — спросила Нимфадора. Это был первый раз, когда она не только не ушла в свою комнату при появлении отца, но и заговорила с ним.

— Говорят, сегодня Гарри Поттер и с ним еще двое наведались в Министерство. Ну и переполох же они устроили!

— Как?! Расскажи... — Дора вскочила с места и подошла к отцу.

— Конечно, я там не был, только слышал... В общем, утром, в самом начале рабочего дня, к нам явился Каттермол — он работает в Департаменте магического хозяйства — с признаками острого катара желудка. Правда, его быстро привели в порядок, похоже, кто-то над ним решил подшутить и угостил батончиком из магазина братьев Уизли... Потом Ранкорн — с сильнейшим кровотечением из носа. В больнице коридор после этих двоих мыть пришлось. Ну а потом оказалось, что как раз в это время неизвестные проникли в Министерство под оборотным зельем — и, видно, воспользовались их волосами, или чем-то еще...

— Но зачем? Что Гарри... что они там делали? — Нимфадора замерла, не сводя с отца лихорадочно блестевших глаз.

— Говорят, они сорвали заседание комиссии по магглорожденным, и нескольким подследственным удалось бежать. А еще они влезли в кабинет Долорес Амбридж, но зачем — непонятно.

— Но это точно был Гарри? Откуда это известно?

— Яксли их чуть не поймал, — помрачнел Тэд.

— А как ты обо всем этом узнал? — спросила Андромеда.

— Так ведь к нам, когда все уже закончилось, доставили двоих министерских сотрудников. Яксли был в бешенстве, оттого, что ему не удалось никого схватить — и сорвал на них злость. Круцио, со всеми последствиями.

Нимфадора в ужасе приоткрыла рот.

— Круцио... Но этим негодяям теперь все можно... А пострадавшим сумели помочь? С ними все будет в порядке?

— Да, все обойдется, ничего непоправимого не случилось. Но вот что это такое было, и зачем...

— Не знаю, — Нимфадора покачала головой. — Ума не приложу, для чего Гарри это понадобилось.

— Так ты вообще ничего не знаешь, ни что за поручение Дамблдор ему дал, ни как он будет его выполнять... — не удержалась Андромеда. — И чего они думали этим добиться?

— Пока они добились лишь того, что в Министерстве усилят охранные чары. И в Мунго тоже, и в Гринготтсе, и вообще во всех учреждениях, — ответил Тэд.

— А Ремус, должно быть, с ними... — пробормотала Нимфадора.

Тэд слегка поморщился и хотел что-то сказать, но удержался, видимо, благоразумно решив, что не стоит снова ссориться с дочерью. По виновато-ласковому выражению его лица, по готовности подробно отвечать на все вопросы Доры было видно, как он рад, что дочь опять с ним разговаривает.

Когда Тэд, Андромеда и Нимфадора поужинали — все вместе, как в старые добрые времена — Тэд сообщил:

— А у нас в Мунго списки составляют…

— Какие списки? — переспросила Андромеда и тут же, поняв, в чем дело, вскрикнула: — О, Мерлин... Списки магглорожденных, ты имеешь в виду?

— Ну да. В Министерство, говорят, отправят, — лицо Тэда побагровело от сдерживаемого гнева. — Проскрипционные списки, как в Древнем Риме — всех, неугодных новому режиму... — он махнул рукой.

— А твои коллеги как ко всему этому относятся? — нахмурилась Андромеда.

— Некоторые сочувствуют, правда, шепотом. А некоторые, наоборот, даже здороваться перестали.

— В Министерстве, Кингсли говорит, многие против... Но все боятся, — вздохнула Дора.

— Ты что, была в Министерстве? — Тэд обеспокоенно взглянул на дочь.

— Нет, конечно, мне там лучше не появляться. Я отправила Кингсли Патронус, и мы вместе пообедали в "Дырявом котле".

Она коротко рассказала о своем сегодняшнем разговоре с Шеклболтом и добавила:

— Вот видите, мама, папа... Я думаю, нам нужно спрятаться под Фиделиус. Сейчас никто не может чувствовать себя спокойно. Тем более, папа — магглорожденный, я в Ордене...

— Тэд, — произнесла Андромеда, мягко дотронувшись до руки мужа, — но если Амбридж, как говорят, берет взятки, может быть, мне пойти к ней? У меня есть кое-какие драгоценности, фамильные, блэковские... Вряд ли она устоит перед жемчужным ожерельем... или браслетом с изумрудами. Все-таки, хоть как-то себя обезопасить надо. Конечно, можно и родословную подделать, но это большой риск. Помнишь Дирка Крессвелла? Или ты его не знал, я-то с ним в клубе у Слагхорна познакомилась... Так вот, он пытался, но его разоблачили. Ему теперь Азкабан грозит.

Тэд решительно отказался:

— Нет, Дромеда, я не хочу, чтобы ты из-за меня лишилась своих драгоценностей. Пусть они останутся у тебя, потом пригодятся... Да и мало ли, что еще нас ждет впереди. И документы подделывать я тоже не стану. Буду работать, пока не выгонят, — сказал он.

— А может быть, тебя и не тронут? — осторожно предположила Андромеда. — Ты ведь один из лучших целителей…

— Будем надеяться, — пожал плечами Тэд.

* * *

Фиделиус так и не был поставлен — да и какой смысл, если Тэд все равно каждый день ходил на работу в Мунго?

А однажды поздним вечером кто-то позвонил в дверь.

— Я открою! — поспешно сказал Тэд и быстрыми шагами направился в прихожую.

— Осторожно… Может быть, там Пожиратели… — Андромеда побежала за мужем.

— Будь это они, не стали бы звонить, просто выбили бы дверь, — успокаивающе произнес он, отпирая замок.

На пороге стоял Люпин. Еще более похудевший и осунувшийся.

— Здравствуйте… — тихо сказал он. — А… Дора дома?

— Ремус! — Нимфадора выбежала из кухни и повисла на шее мужа.

— Знаешь… я был неправ… Прости меня, если можешь…

— Ты больше не уйдешь? — счастливо улыбаясь, Дора смотрела на него.

— Нет, — Люпин покачал головой. — А как… — он, не договорив, опустил глаза.

— Все хорошо, Ремус, — она прижалась к нему и что-то прошептала на ухо. Потом немного отстранилась, глядя на мужа с бесконечной, всепрощающей любовью, и спросила: — Ты здоров? Совсем исхудал, бедный мой...

Люпин склонил голову. В глазах на миг снова мелькнуло обреченно-затравленное выражение, но он сжал губы, словно делая над собой усилие, и крепко обнял свою жену, которая уже не пыталась сдержать радостных слез.

Примечания:

(1) Артур Уизли работал в Министерстве, а близнецы Уизли благополучно держали свой магазин вплоть до того момента, когда вся семья Уизли спряталась под Фиделиусом (апрель 1998 года, вскоре после побега Трио из поместья Малфоев, когда выяснилось, что Рон не болен, а скрывается вместе с Гарри и Гермионой).

(2) Не всех магглокровок сажали в Азкабан. В эпизоде, предшествующем ограблению Гринготтса, мы видим лишенных палочек, которые просят милостыню на Диагон-аллее.

(3) Амбридж взяла у Флетчера медальон за то, что отпустила его, несмотря на то, что он явно торговал краденым. Значит, она вообще склонна к коррупции — вполне возможно, брала взятки и с обвиняемых в "воровстве магии" за прекращение дела.

Нимфадора пожелала вернуться вместе с мужем в свой дом в Уилтшире в тот же вечер, не откладывая переезд на завтра. Пока она собирала чемоданы, Люпин стоял в прихожей, неловко переминаясь с ноги на ногу, а Тэд, с нахмуренными бровями и побагровевшим лицом, неодобрительно молчал. Видимо, он и желал высказать все, что думает о зяте, и в то же время боялся обидеть дочь — память о ссоре была еще слишком свежа. Однако Андромеда чувствовала, что внутри у него все прямо-таки клокочет от возмущения.

И в конце концов он не выдержал.

— Зачем ты пришел? — обратился он к Люпину. — Мало она из-за тебя плакала? Только немного успокоилась, пришла в себя... и ты снова заявился, как ни в чем не бывало. А что будет дальше, ты подумал? Опять жизнь под постоянной угрозой? Я, как целитель, говорю, что для беременной женщины оборотень — отнюдь не самое лучшее соседство. Да у тебя ведь и работы нет! Дора из Аврората ушла — и правильно сделала, ей сейчас нужно подальше от всего этого держаться. Но на что вы будете жить?

— Простите меня... Я тоже так думал, и все же... Если уж мы женаты и у нас будет ребенок... теперь уже ничего не поделаешь. Я больше не оставлю Дору одну, а на время моих... моей болезни... мы будем принимать меры, — Люпин смотрел на Тэда откровенно несчастными и виноватыми глазами, но голос его был тверд.

— Ты вообще не должен был допустить, чтобы она забеременела! Это слишком опасно... и для ребенка, и для нее самой.

Из своей комнаты вышла Дора, левитируя перед собой пару чемоданов. Она прислушалась к разговору отца с мужем, и сияющая улыбка на ее лице мгновенно поблекла.

— Нет, папа! — прервала она Тэда. — Я знаю, что ты думаешь, мы ведь об этом уже говорили... Но ребенок родится в любом случае! Каким бы он ни был, я все равно буду его любить. И Ремуса я не оставлю.

Люпин торопливо подошел к жене и подхватил чемоданы.

— Дора, я прошу тебя... останься с нами, — с отчаянием произнес Тэд. — Тебе у нас будет лучше... Ведь, если он снова тебя бросит... Как волка ни корми, он все в лес глядит (1)... Натуру не переделаешь.

Люпин дернулся, как от пощечины, и побледнел, глаза сузились и вспыхнули желтыми огоньками, но он не тронулся с места.

— Нет! — вскрикнула Нимфадора. — Папа... Ремус...

— Дора, я обещаю тебе... — начал Люпин, но Тэд его перебил:

— Я ему не верю! Он еще принесет тебе несчастье...

Губы Нимфадоры задрожали, на глазах показались слезы.

— Если это случится, — вмешалась молчавшая до сих пор Андромеда, — то Дора, конечно, вернется к нам, и мы ее примем.

— Я обещаю, что больше не оставлю Дору, — повторил Люпин. — Да, я очень виноват перед ней... и перед вами... Но это больше не повторится. Я сделаю все, что смогу...

— Ремус... — Нимфадора погладила его по плечу, — милый... Не слушай, пожалуйста... Пойдем домой... Папа! — повернулась она к отцу. — Ну как же ты можешь такое говорить?! Ведь ты теперь точно в таком же положении, как Ремус... Мама... ну, скажи ему!

Андромеда приблизилась к дочери и обняла ее.

— Идите к себе. Не сердись на отца. И помни — что бы ни случилось, ты всегда можешь на нас рассчитывать. Это и твой дом тоже.

Нимфадора прижалась к матери, всхлипнула и, бросив на отца обиженный взгляд, подтолкнула мужа к камину. Взяв щепотку летучего пороха и бросив в огонь, она исчезла в зеленом пламени. Люпин последовал за ней.

А Тэд все никак не мог успокоиться.

— Ну как так можно? И эта дурочка даже ни слова упрека ему не сказала, нет, она как будто счастлива, что он снова до нее снизошел! А ты... ты ее одобряешь?!

— Тэд, — ровным голосом произнесла Андромеда, — я ее, не то чтобы одобряю... Нет, конечно, по правде говоря, я бы тоже хотела, чтобы она осталась у нас, и лучше бы он не возвращался... Но я понимаю, что она сейчас чувствует. А так, как ты с ней разговариваешь — так нельзя, будет только хуже... Ты же не хочешь, чтобы она от нас совсем отдалилась и никакой помощи не принимала, даже когда ей это будет нужно? Я тоже не исключаю, что он снова может уйти. И куда ей тогда деваться, если не к нам?

— Разумеется, только к нам... — вздохнул Тэд. — И, разумеется, мы ее не выгоним. Но следовало бы дать ей понять, что нельзя так себя вести. Нужно же себя уважать! Этот никчемный, безответственный тип... Да что она в нем нашла, в конце концов? — он повысил голос, снова распаляясь гневом. — И ведь это еще не самое страшное — если он опять сбежит! Ох, да пусть бы сбежал! Боже мой... как подумаю, что Дора теперь там одна, с оборотнем... — он замолчал, переводя дыхание, потом снова обратился к жене: — Дромеда, а когда полнолуние?

— Через неделю. У нее все есть для аконитового, если будет нужно, я ей помогу и сварить, и ингредиенты достать... Тэд, — Андромеда взяла мужа за руку, — ты прав, я совершенно с тобой согласна в том, что этот брак был ошибкой. Но пойми, сейчас уже поздно, все уже случилось. И нам остается только принять это так, как есть... если мы не хотим ее потерять. Она не отступит.

— Да, кто бы мог подумать... У девчонки совершенно отсутствует здравый смысл... Но я не собираюсь с этим мириться!

— А что ты можешь сделать? Это же наша, блэковская кровь, — Андромеда мягко, примирительно улыбнулась. И поймала себя на странном чувстве — что почти гордится Нимфадорой. Дочь, которую ее семья никогда не признавала, тем не менее, пошла в их породу, она — самая настоящая Блэк.

— Вот уж нашла, чему радоваться... — покачал головой Тэд. — Прости, но родня у тебя... Чего стоит сумасшедшая сестрица, которой только детей пугать... Или твоя тетушка, прогнавшая родного сына...

— Сириус сам ушел, — возразила Андромеда. — Хлопнул дверью, сказал, что ненавидит и дом, и родителей, и брата...

— И поделом! А Вальбурга даже после смерти не смирилась, — проворчал Тэд. — Помнишь, Дора рассказывала, как Сириус с портретом матушки бранился...

— Портрет — это все же не человек, — покачала головой Андромеда. — Видимо, его писали, когда тетя перед смертью уже была не в себе. — Она вздохнула: — Как это, должно быть, страшно — так умирать...

Она отвернулась от Тэда и подошла к окну, за которым сейчас не было видно ничего, кроме ее отражения в темном стекле. Ее родители, Сигнус и Друэлла, умерли несколько лет назад — сначала отец, а вскоре и мать — ушли друг за другом. И она узнавала об этом только из газет — после ее побега все связи с домом Блэков были прерваны. Как она тогда плакала — втайне от Тэда и от Нимфадоры! Но возле мамы и папы в их последние дни была, по крайней мере, младшая дочь — Нарцисса... Да и Андромеда с Беллой все-таки были живы. А вот каково пришлось тете Вальбурге — умирать, зная, какая страшная судьба постигла обоих сыновей... и обвиняя себя, что не уберегла...

* * *

Люпин не ушел, более того, он, видимо, всячески старался загладить свою вину перед женой, взяв на себя почти все домашние хлопоты. Впрочем, Дора никогда не отличалась хозяйственностью, а Ремусу, как выяснилось, за годы одинокой жизни в крайней бедности многому пришлось научиться.

Ночь полнолуния прошла благополучно — на следующее же утро, выждав лишь, когда Тэд уйдет на работу, Нимфадора появилась в доме родителей.

— Я так и думала, что вы, наверно, опять всю ночь не спали, вот и пришла к вам сразу же... Чтобы вы знали, что у нас все в порядке. Скажи папе, хорошо?

Андромеда вздохнула:

— А ты сама не хочешь с папой поговорить?

Нимфадора в ответ сердито поджала губы:

— Он опять начнет Ремуса ругать... Пусть он его не обижает, и вообще, оставит нас в покое!

— Подожди немного, — Андромеда погладила дочь по волосам, которые теперь, когда Нимфадора чувствовала себя умиротворенной и почти счастливой, приобрели теплый красно-золотой оттенок. — Дай отцу время привыкнуть. А кстати, где твой муж был все это время, он тебе не сказал?

— Ну почему же, сказал, — улыбнулась Дора. — Он у братьев Уизли в магазине кое-какую работу выполнял, иногда ингредиенты добывал для них, или еще что-нибудь... Ему даже немного денег скопить удалось. Ну, и с нашими, из Ордена, встречался. Да, и еще у оборотней побывал, — она нахмурилась, — но те почти все на стороне Сама-Знаешь-Кого... (2) Они сейчас в егеря очень охотно идут — их целые банды, рыщут по лесам и ловят тех, кто объявлен в розыск…

Впоследствии Нимфадора все же стала ненадолго приходить и тогда, когда отец был дома — но всегда одна, без мужа.

Орден Феникса, как поняла Андромеда, свернул свою деятельность, все сидели по домам и ничего не предпринимали. Только близнецы Уизли — не без помощи Ремуса — организовали подпольную радиостанцию и время от времени вели передачи по волшебному радио. Иногда на этих передачах выступал Люпин или другой человек из Ордена, призывая всех волшебников Британии не отчаиваться и надеяться на победу — и защищать магглов, которые могут пострадать от произвола слуг Того-Кого-Нельзя-Называть.

Андромеда лишь горько усмехалась про себя, когда ведущий утверждал, как некую неоспоримую истину, что нужно верить Гарри Поттеру, который каким-то образом всех спасет, и что он сейчас именно этим и занят. Но вслух она ничего не говорила — муж и дочь слушали радио, как завороженные: у Нимфадоры горели глаза, и Тэд, казалось, чувствовал себя увереннее.

Был еще журнал "Придира", который издавал Ксенофилиус Лавгуд, совершенно открыто выражавший поддержку Гарри Поттеру. Андромеда удивлялась — как это журнал еще не закрыли, а сам Ксено жив и на свободе? Но, может быть, Темный Лорд и Министерство просто не принимают его всерьез? Да, пожалуй — она и сама считала Лавгуда, мягко говоря, человеком с большими странностями. Но сейчас репутация чудака, помешанного на несуществующих животных и бесполезных изобретениях, играла ему на руку.

Тем временем осень окончательно вступила в свои права, принеся с собой дожди и туманы. Почему-то в этом году холода были особенно пронизывающими, и Андромеда все время куталась в шаль и заботливо следила, чтобы Тэд обязательно надевал теплый свитер. Проводив мужа на работу, она подолгу стояла у окна, глядя на тоскливо-серое, свинцовое небо, и ей становилось неуютно и тревожно, когда она думала о тех, кто в это время вынужден покинуть свой дом и скрываться в лесах.

Примечания:

(1) В английском языке есть пословица, аналогичная этой: леопард никогда не избавится от своих пятен. Но русская уж очень подходит к случаю, поэтому я не стала ее менять на английский вариант.

(2) В каноне не указано точное время, когда Люпин вернулся к Нимфадоре, и нет сведений о том, чем он занимался после того, как Гарри отказался от его сопровождения. А близнецы вполне могли ему дать хотя бы временную работу, и помощь в оборудовании радиостанции он им мог оказать.

Андромеда задумчиво разглядывала зимние мантии, выставленные в магазине «Твилфитт и Тафтинг» — особенно ей понравилась черная, бархатная, на собольем меху, с высокой талией, расширяющаяся книзу, но она стоила дорого, и Андромеда с сожалением покачала головой. "Может быть, все-таки купить? Ведь старая мантия у Доры уже совсем истрепалась, а зимой она на нее просто не налезет... В конце концов, деньги еще есть, да и Тэд скоро получит жалованье... Нет, по нынешним временам не стоит бездумно тратить деньги, ведь неизвестно, что дальше будет... Отдам Доре мою мантию — я ее почти и не носила еще — только надо будет перешить. В конце концов, она сейчас нигде и не бывает, кроме своей деревни... Лучше куплю теплую кофту, или даже две — они и потом ей пригодятся", — решила Андромеда и, вздохнув, прошла в соседний отдел.

Наконец, покупки были сделаны, деньги заплачены, и Андромеда, нагруженная свертками, направилась к выходу — и едва не столкнулась с полной женщиной в ярко-розовой мантии. Андромеда поморщилась — она вообще не очень любила яркие цвета, а этой даме розовый и вовсе не шел, подчеркивая нездоровую бледность одутловатого лица с широким ртом и глазами навыкате. В довершение всего, на коротких полуседых кудряшках красовался черный бархатный бантик, странным образом придающий ей сходство с жабой, на голову которой села большая жирная муха. «Некоторые женщины совсем не умеют одеваться, — подумала Андромеда. — Или, может быть, все это — и розовый цвет, и бант — хорошо смотрелось на ней лет тридцать назад… И она просто не хочет смириться с подошедшей старостью. Грустная картина».

Однако дама, казалось, была вполне довольна собой — она двигалась уверенной походкой, виляя упитанными боками и высоко держа голову, и сладко улыбалась, милостиво кивая направо и налево. Должно быть, тут ее хорошо знали, потому что навстречу ей сразу поспешила молоденькая продавщица — белокурая худенькая девушка в темно-синей форменной мантии с белым кружевным воротником.

— Как приятно снова видеть вас в нашем магазине, мадам Амбридж! Что желаете? Мы недавно как раз получили новую коллекцию, прямо из Парижа — там чудесные платья, и вечерние, и деловые… И белье — в этом сезоне модно розовое с черными кружевами…

— Да, Мэгги, покажите мне каталог белья, пожалуйста… Вы же знаете, розовый цвет — мой любимый, — сладким голоском произнесла дама и как-то по-девчоночьи хихикнула.

Амбридж… Андромеда, резко остановившись, повернулась в сторону новой посетительницы — так вот она, глава комиссии по учету магглокровок… Вот от кого зависит судьба Тэда и таких, как он. Эта стареющая женщина, с виду безобидная и даже немного смешная…

— О, мне нравится этот гарнитур… — между тем ворковала та, получив каталог. — И еще вот этот, со змеиным рисунком — очень современно... Я их, пожалуй, возьму.

— У вас прекрасный вкус, мадам Амбридж... — рассыпалась в любезностях продавщица, ни на шаг не отходящая от важной клиентки. — Желаете примерить?

Амбридж снова жеманно хихикнула, потом, пролистав каталог до конца, велела продавщице проводить ее туда, где можно посмотреть на новые платья. Андромеда, опомнившись, медленно пошла к дверям, которые негромко и мелодично зазвенели колокольчиками, выпуская ее на улицу.

В Косом переулке было малолюдно и тихо, много магазинов и кафе стояли закрытыми, в том числе и кафе-мороженое Фортескью — хозяин в прошлом году бесследно исчез, и говорили, что он похищен и убит Тем-Кого-Нельзя-Называть. Андромеда в этом, правда, сомневалась — зачем Темному Лорду мороженщик? Уж скорее, Фортескью стал жертвой разбойников, которые в это смутное время чувствовали себя весьма вольготно, пользуясь тем, что властям не до них, и совсем обнаглели от безнаказанности.

Андромеда прошла мимо кафе Фортескью с разбитыми витринами, мимо запертой лавки Олливандера, бросив взгляд на пыльные стекла — мастер волшебных палочек тоже пропал больше года назад. Редкие прохожие, попадавшиеся навстречу, казалось, торопились быстрее покончить со своими делами и вернуться домой, где можно, заперев двери, ощутить себя хотя бы в относительной безопасности.

Андромеда устала — она целый день провела на ногах, с утра отправившись в банк за деньгами, потом в Сумеречный переулок, в аптеку за ингредиентами для аконитового зелья — хотя идти туда ей было страшно, ведь именно там на нее в прошлый раз напали, и, если бы не Рабастан... Однако сегодня все обошлось благополучно, и, выйдя из аптеки, она зашла в "Твилфитт и Тафтинг", где накупила Нимфадоре обновок — два широких платья, две кофточки, халат и кое-что из белья.

Нимфадора за прошедшие несколько недель немного поправилась, лицо округлилось и сияло довольством, но она жаловалась, что вся одежда ей тесна в груди. "Мама, а ведь скоро я уже вообще ни во что не влезу", — говорила дочь, тараща глаза в притворном ужасе, но не в силах скрыть счастливую и гордую улыбку. Однако самой Доре показываться в магическом квартале сейчас не следовало — можно было нарваться на нежелательных знакомых, и Андромеда вызвалась купить ей все, что нужно, по снятым накануне меркам — с учетом ее положения.

"Мама, да ты опять купишь что-нибудь... этакое, в стиле тетушки Вальбурги", — недовольно ворчала дочь. Она считала, что у матери безнадежно старомодный вкус — однако Люпин, к словам которого Дора прислушивалась больше, чем к чьим-либо еще, тоже категорически отсоветовал жене появляться в Лондоне. И она сдалась.

Дойдя до "Дырявого котла", Андромеда посмотрела на часы — еще рано идти домой, Тэд сегодня придет поздно, у него дежурство. Она вошла в бар и, кивнув хозяину, села за столик в углу.

— Том, будьте добры, черный кофе. И можно маленькую рюмочку мараскина.

* * *

Она сидела за столиком, время от времени маленькими глотками отпивая ликер — кофе давно остыл, но Андромеда про него забыла. Ей хотелось просто посидеть в тишине и подумать. Посетителей было мало, за стойкой Том задумчиво протирал стаканы, поминутно вздыхая и охая, но Андромеда его не слышала, как не замечала и изредка проходящих через бар волшебников. Сладкий вкус и аромат ликера — вишневый и чуть-чуть отдающий горьким миндалем — не пьянил, но слегка туманил голову, успокаивал, позволяя ненадолго отгородиться от безрадостной действительности, от неприглядного темного бара, пропахшего пивом и табаком, от недавней встречи с Амбридж, от тревожных мыслей о дочери, о ее будущем ребенке, о муже... Тэд пока работал, и вроде бы все в Мунго было по-прежнему, однако списки магглорожденных сотрудников уже ушли в Министерство, и кто знает, как там решат распорядиться его судьбой? Поставят ли ему в вину происхождение от магглов, отнимут ли волшебную палочку, а может, и вовсе посадят в тюрьму?

Андромеда устала жить под постоянной угрозой, устала от беспокойства, не отпускающего ни на минуту, заставляющего сердце судорожно сжиматься, пальцы дрожать, а плечи сутулиться — что никогда не было ей свойственно, наоборот, она привыкла всегда и везде сохранять гордую осанку истинной Блэк. Сейчас же страх — неизбывный, выматывающий, давящий — прочно угнездился в душе.

Ей хотелось верить, что все каким-то образом обойдется — и с Тэдом, и с Дорой, и с маленьким... Но муж, судя по всему, наоборот, ожидал только самого худшего. Когда дочь в последний раз навещала родителей, она спросила у матери, скоро ли можно будет услышать, как шевелится ребенок — недавно у нее появилась привычка, положив ладонь на свой живот, еще незаметный, и затаив дыхание, к чему-то прислушиваться, и она уверяла, что чувствует какое-то движение внутри себя. "Я думаю, это тебе кажется, пока еще рано", — ласково улыбнулась Андромеда, а Тэд вздрогнул и побледнел. Нимфадора заметила это и, сразу помрачнев, заторопилась домой.

После ее ухода Андромеда завела с мужем разговор о том, что, может быть, нет оснований для большой тревоги, ведь науке, кажется, неизвестны факты, чтобы женщина произвела на свет волка или "урожденного" оборотня. "Неужели ты думаешь, что ни один оборотень ни разу за сотни лет не спал с женщиной, и что ни одна не забеременела? Да наверняка подобное случалось. Женщина могла и не знать, что ее любовник — оборотень, они ведь это обычно скрывают, а в человеческом облике ничем не отличаются от других людей..."

Тэд в ответ хмуро покачал головой: "Все это домыслы, а точных, подтвержденных наблюдениями данных нет. Мы не знаем, кто родится у Доры... Я тоже молю всех богов, чтобы все обошлось."

Вообще, Тэд в последнее время как будто отдалился не только от дочери, но и от нее, Андромеды. Позавчера, после разговора с ним, она не спала всю ночь, лежала, прислушиваясь к ровному дыханию мужа, который и всегда-то спал крепко, а в эти дни к тому же очень уставал на работе. Он даже похудел, здоровый румянец сбежал с лица, и улыбался Тэд теперь очень редко, да и улыбка выходила не такой уверенной и добродушной, как раньше, а печальной и вымученной, так что Андромеде, глядя на него, хотелось плакать. Она лежала неподвижно, чувствуя, как слезы скатываются из глаз по вискам на подушку, и снова и снова повторяла про себя горькие слова Тэда: "Если что со мной случится, тебя не тронут, ты чистокровная. Ты даже можешь найти себе нового мужа. Ты ведь еще молода... и красива." (1) В ту минуту Андромеде показалось, что Тэд знает об ее измене.

Рабастан снова объявился около месяца назад — пришел, как ни в чем не бывало, улыбнулся, увидев Андромеду, какой-то печальной и вместе с тем просветленной улыбкой, взял ее руку в свою и поцеловал.

— Я скучал по тебе, Меда... А прийти никак не мог. То есть, однажды пришел, но увидел в окне твою дочь...

— Слава Мерлину, что ты не зашел, — Андромеда вздрогнула. — Еще этого не хватало...

— Меда, я же все понимаю, я и сам не хотел, чтобы она меня здесь увидела. Я под дезиллюминационными чарами был. Давай условимся — когда мне нельзя приходить, ты задернешь шторы на кухне?

Она не нашлась, что ответить, только потупилась, сознавая, что прогнать его не в силах, потому что... потому что ей нравится видеть эту улыбку на изможденном лице, этот обращенный к ней взгляд, исполненный почти благоговейного восхищения. Потому что ей от этого тепло и не так страшно. И еще потому, что, когда он обнял ее, Андромеде захотелось закрыть глаза и приникнуть к его широкой груди, почувствовать на своем теле его сильные руки — и ни о чем не думать, потеряться в ощущениях... Хотя бы ненадолго... У нее предательски задрожали ноги, и она склонила голову на его плечо, вдыхая запах дорогого табака и французского одеколона, и еще чего-то, воскрешающего в памяти безумие их первой — вернее, второй — встречи, когда она на какое-то время просто забыла обо всем.

Он подхватил ее на руки, и она позволила ему унести себя в спальню, раздеть и уложить на кровать... А потом долго не открывала глаза, чувствуя, что ее как будто укачивают теплые, ласковые волны...

* * *

Вернувшись домой, Андромеда написала дочери, что выполнила все ее просьбы. Через некоторое время пришел ответ от Люпина — он благодарил тещу, но сообщал, что Дора сегодня неважно себя чувствует — ничего серьезного, обычное для беременных недомогание, зелье она уже приняла и теперь спит — поэтому придет завтра или послезавтра.

"Ну что ж, оно ведь не к спеху, — подумала Андромеда. — А может быть, я сама к ним схожу, посмотрю, как она там? Может, ей помощь какая нужна... Вот сейчас поставлю тесто для пирожков и напишу Люпину, чтобы он меня встретил и провел в дом." Из-за Фиделиуса в жилище Нимфадоры и Ремуса было не так-то просто попасть.

Она начала готовить тесто, время от времени поглядывая на часы, прикидывая, успеет ли обернуться до прихода Тэда с работы. И тут в окно постучала министерская сова.

Андромеда похолодела и не сразу смогла сдвинуться с места, чтобы открыть птице окно вмиг задрожавшими руками. Наконец ей удалось отвязать от лапки совы пергамент.

Птица улетела, а Андромеда развернула свиток, едва не порвав его — так тряслись у нее руки — и вскрикнула.

"Мистер Эдвард Тонкс!

Настоящим уведомляю, что Вам надлежит 24 октября сего года всенепременно прибыть на заседание Комиссии по учету маггловских выродков. При себе иметь волшебную палочку, которой Вы пользуетесь.

С наилучшими пожеланиями,

секретарь Комиссии Мафалда Хопкирк." (2)

Андромеда опустилась на табуретку, схватившись за край стола, в другой руке держа письмо, снова и снова скользя глазами по строчкам, будто силилась прочитать там что-то другое, но не то, что было написано.

"Палочку, которой Вы пользуетесь" — так они написали. Не "Вашу волшебную палочку"... Что же будет? Значит, отберут? Ох, да Мерлин с ней, с палочкой... Лишь бы не посадили. Зря я не пошла к Амбридж... Двадцать четвертое октября — это через три дня... Я еще успею — вот прямо завтра и пойду, возьму жемчуг..." — лихорадочно думала Андромеда.

Она вскочила и метнулась в спальню, вынула из комода шкатулку с прабабушкиным жемчужным ожерельем, подаренным ей на совершеннолетие, прошла в прихожую и положила его в сумочку.

"А может быть... — неожиданно пришло ей в голову, — может быть, попросить помощи у Рабастана? Вдруг Амбридж откажет? Ох, нет, стыдно... Невозможно... И, если Тэд, не дай Мерлин, узнает... он меня возненавидит. Хотя... откуда он узнает? А вот Цисси, пожалуй, пошла бы на такое — с кем угодно... С виду тихий ангел, воды не замутит, но если ей что-то нужно — она пойдет на все, через все переступит... Тихо, незаметно, легкими шажками, скользя по-змеиному — но она добьется своего. Белла — нет, Белла на такое не способна. Она всегда была слишком прямой и гордой... Убить, запытать — это она может, но не притворяться... А я? На что я пойду ради Тэда? Ну, какие же глупости в голову лезут! Да на все пойду, и без Рабастана обойдусь. Решено — завтра иду в Министерство, к Амбридж... Нет, не устоит она перед жемчугами... Ох, да ведь можно проще — у Доры спрятаться. Они не откажут. Там же Фиделиус, никто не найдет. Конечно, Тэду придется работу бросить — но ведь его в любом случае в Мунго не оставят... Ничего, проживем какое-то время, а там что-нибудь придумаем... Может быть, удастся уехать из Англии..."

Андромеда несколько раз глубоко вздохнула, потом зашла в ванную и умылась холодной водой. Это ее немного приободрило. Она даже снова направилась на кухню, когда хлопнула входная дверь, и на пороге появился Тэд.

— Ты так рано... — Андромеда взглянула на мужа с беспокойством и по его лицу, по сгорбленным плечам и потерянным движениям поняла, что он уже знает. Она без слов протянула ему пергамент.

Тэд бегло просмотрел его и, скомкав, молча швырнул на стол.

— Ты решил туда не ходить? Ну и правильно. Слушай, что я придумала — мы спрячемся у Доры, там нас никто не найдет. Я сейчас же напишу им. А потом... посмотрим, может быть, получится уехать за границу. Маггловским транспортом — можно же как-то запутать следы, чтобы на них нигде не нарваться. Можно под оборотным зельем... Тэд? Ты меня слышишь?

Он по-прежнему молчал, потом подошел к ней, отвел рукой упавшую на ее лоб прядь волос и прижал жену к себе. Она стояла, гладя его по спине и изо всех сил стараясь не заплакать.

— Дромеда... — наконец, заговорил он и, отстранившись, заглянул ей в лицо — и в ясных глазах было столько нежности и тоски, что Андромеда не выдержала и всхлипнула. — Дромеда, не плачь. Я уйду в леса. Сейчас там много таких, как я, бродит. На Комиссию я, конечно, не пойду. Но и к Доре тоже не пойду. Не уживемся мы с оборотнем.

— Тэд, милый, родной! — вскрикнула Андромеда. — Что ты говоришь? Ну какое это сейчас имеет значение?

— Да, я так решил уже давно. А сегодня мне извещение пришло — вижу, они прислали и на работу, и домой... Не спорь со мной, Дромеда, так будет лучше.

— Но послушай, Тэд... Если ты не хочешь к Доре, то может быть... я пойду к Амбридж... Дам взятку! Чтобы тебя в Азкабан не посадили! А без палочки можно прожить... какое-то время... Ну не может же это продолжаться вечно! Потом что-нибудь придумаем...

— Нет, палочку я им не отдам. Регистрироваться, как маггловский выродок, я не желаю в принципе.

Он поцеловал Андромеду и прошел в комнату. Она бросилась за ним, убеждая его остаться, но Тэд так и не поддался на ее уговоры. Он быстро собрал вещи — то есть просто побросал их в рюкзак, и Андромеда даже не обратила на это внимания, потом попросил дать ему с собой каких-нибудь продуктов и, наконец, уже у порога еще раз крепко обнял жену, прижавшись губами к ее губам. И вышел из дома.

— Тэд... — простонала она, цепляясь за лацканы его мантии. — Тэ-э-эд! — закричала, побежала следом.

— Дромеда, не надо, — он обернулся. Глаза у него покраснели, а губы чуть дрожали. — Ничего не поделаешь... Это же на время — я тоже верю, что... в общем, что это когда-нибудь закончится. А сейчас мне лучше уйти.

Он аппарировал, растаяв в воздухе. Андромеда, шатаясь, вернулась в дом, где упала на диван в гостиной и громко, в голос, расплакалась.

* * *

Андромеда до рассвета не сомкнула глаз, она то подходила к окнам и вглядывалась в темноту, то стояла у дверей, которые на ночь не стала запирать — прислушивалась к каждому шороху. Дочери и зятю она об уходе Тэда не сообщила, все никак не могла подобрать подходящих слов, чтобы не слишком напугать Нимфадору. Впрочем, утром дочь явилась сама.

— Мамочка! Мне Ремус передал письмо. Ты извини, мне вчера нехорошо было целый день, а потом я уснула, так он не стал меня будить... Что? — вскрикнула она, приглядевшись к матери. — Что случилось?!

— Папа... — Андромеда не смогла больше вымолвить ни слова, ее душили рыдания. Она лишь кивнула на пергамент, так и оставшийся валяться на столе.

— Мерзавцы... — простонала Нимфадора, пробежав глазами извещение. — Но что... Где же папа?!

— Он ушел... Сказал, будет в лесу прятаться, сейчас многие так поступают...

— Но почему же он к нам не пришел? — вскинулась Дора и, взглянув на мать, поняла. — Это из-за Ремуса... Вот как...

Они долго плакали, обнявшись, потом, когда обе немного успокоились, дочь сказала:

— Мама, а ты переедешь к нам жить? Тебе ведь плохо одной будет... И что, если они к тебе придут? Они же будут искать папу!

— Нет, Дора, — покачала головой Андромеда. — Я останусь дома. Ничего со мной не случится. А я буду ждать — вдруг отец вернется...

Примечания:

(1) В каноне мне кажутся очень странными слова Тэда из его разговора с Дирком Крессвелллом, Дином Томасом и гоблинами, подслушанные Гарри: "С женой ничего не случится, у нее кровь чистая". Столь же странен, если разобраться, и его уход из дома — ведь Нимфадора и Ремус могли спрятать его под Фиделиус. Понятно, что там были какие-то сложности, возможно, конфликт — и это моя версия событий.

(2) В каноне нет точной даты, когда Тэд ушел из дома. Однако с Трио они пересекаются уже глубокой осенью, и Тэд говорит, что ушел неделю назад. Вполне возможно, это конец октября.

Тэд аппарировал в ближний лес, где он в прежние времена любил летом гулять — иногда вместе с Андромедой и Дорой, пока дочка была маленькой, а иногда и один. Лесная прохлада, солнечные лучи, пробирающиеся сквозь ветви деревьев, тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев да голосами птиц, напоенная ароматами лесных трав и цветов — все это умиротворяло, вносило в душу покой и равновесие.

Но сейчас в лесу было неуютно. Накрапывал мелкий дождь, промозглый холод забирался под мантию, птицы умолкли, а деревья, к концу октября уже почти голые — осень в этом году пришла рано — не давали ощущения защиты. Казалось, лес просматривается насквозь, и чей-то недобрый взгляд следит за путником. Тэд поежился, потом сказал себе:

— Так, все это глупости! Совсем нервы расшатались... Никого вокруг нет, никто за мной не следит. А холод… В конце концов, волшебник я или нет? И палочка моя при мне.

Он взмахнул палочкой, накладывая на себя согревающие чары, потом, подумав, добавил дезиллюминационное заклинание. По телу разлилось приятное тепло, будто от глотка старого огденского, и на душе стало легче. Он шел вперед, не зная, куда приведет его лесная тропинка — и ему казалось, что с каждым шагом он оставляет далеко позади все страхи и тревоги последних месяцев. Словно нет никакой войны, никто не угрожает отнять у него палочку и посадить в тюрьму. Он шагал бодро, выпрямив спину, и в какой-то миг ему даже пригрезилось, будто он чудесным образом вернулся во времени назад, что ему снова двадцать лет и перед ним открыты все дороги. И тут же сердце тоскливо защемило — вспомнил о жене и дочери: «Как они там? Дромеду не тронут, для нее лучше, что я ушел… А Дора? Одна с оборотнем… Полнолуние недавно было, зелье у нее еще есть, она сказала… Ох, до чего упрямая девчонка!»

Вскоре стемнело. Тэд устроился на ночлег под большим деревом. Несколько заклинаний — и земля стала сухой и чистой. Он поел, потом расстелил плед, трансфигурировал его в большое теплое одеяло и завернулся в него, как в кокон. Снова согревающие чары, потом защитные — пригодилось и старинное сложное заклинание, которое ему когда-то показала Андромеда, не позволяющее ни увидеть человека, ни приблизиться к нему, — и под тихий монотонный звук усилившегося дождя заснул так крепко, как не спал уже давно.

Разбудили его грубые голоса неподалеку.

— Скабиор, ты думаешь, там кто-то есть? Мы же все обошли, и под деревья заглядывали, и в кустах шарили — никого.

— Погоди, еще рано. Наверняка дрыхнет, но скоро проснется. Гляди в оба! Антиаппарационные чары я поставил на тринадцать ярдов вокруг. Не сбежит!

— Да куда глядеть-то?

— Вон туда! Говорю тебе, я нюхом чую, что здесь человек! Пока я его не вижу и подойти не могу — но он тут есть. А кто еще, кроме беглых грязнокровок, станет ночевать в лесу в эту пору? В такую дрянную погоду хороший хозяин и эльфа не выгонит, я вон весь продрог, и согревающие опять выветрились, дракклы их задери! Бобби, дай мне фляжку! Да ты все виски вылакал, что ли, в одну морду? Мать твою… чтоб тебя кентавры отымели…

Послышалась ругань и звуки ударов. Тэд, затаив дыхание, прислушивался к перебранке — наверняка это и есть егеря, о которых он слышал раньше. И похоже, они каким-то образом улавливают его присутствие — только не видят и не могут подойти, пока не спадет поставленная им защита. Стараясь не издать ни звука, Тэд скомкал одеяло, схватил рюкзак — и пополз в сторону, противоположную той, откуда доносились голоса.

«Тринадцать ярдов, он сказал… Так, еще немного... А вот теперь можно бежать!»

Тэд подобрал еловую шишку и швырнул ее далеко вправо. Там, куда шишка упала, послышался шорох — и егеря, судя по звукам, бросились туда. А Тэд побежал, уже не заботясь о том, чтобы его не заметили — и когда, по его расчетам, он оказался на расстоянии больше тринадцати ярдов от места своего ночлега, аппарировал.

Когда его ноги снова коснулись земли, он осмотрелся. Дождя здесь не было, а лес вокруг казался еще глуше. Деревья стояли, не шелохнувшись, кое-где на ветках остались листья — желтые и красные, они казались не настоящими, точно игрушечные фонарики, вырезанные из цветной бумаги, и как будто на самом деле светились среди леса, который поздняя осень окрасила в унылый и грязноватый серо-коричневый цвет.

Тэд некоторое время постоял на месте, прислушиваясь и озираясь. Затем, опять скрыв себя дезиллюминационным заклинанием, двинулся дальше, стараясь ступать бесшумно и осторожно, готовый в любую минуту при малейшем шорохе снова мгновенно аппарировать. От вчерашнего приподнятого настроения не осталось и следа, тишина словно давила на уши, а за каждым деревом мог таиться враг.

«Все же одному скитаться плохо», — подумалось Тэду.

Он прошагал весь день, изредка останавливаясь, чтобы отдохнуть и перекусить. А когда спустилась ночь, снова выбрал место под большим деревом. Но поспать ему почти не удалось — едва задремав, он тут же просыпался, будто кто-то толкал его в бок. Не хотелось опять нарваться на егерей — ведь ему удалось от них ускользнуть только потому, что те поругались из-за выпитого кем-то виски. Вряд ли еще раз так повезет.

В конце концов он сел, прислонившись спиной к дереву, и зажег Люмос. Огонек на конце палочки горел ярким, теплым светом, от которого тьма, простиравшаяся на много миль вокруг, казалась еще мрачнее, и Тэд ясно осознал: нависшая над ним беда отступила, но ненадолго. Им овладело предчувствие, что своей судьбы он не минует.

Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, Тэд встряхнул головой и, прикрыв глаза, попытался думать о другом — например, об очень интересном случае, с которым недавно столкнулся в Мунго: пожилая волшебница наложила проклятие на своего сына, когда тот женился на не нравящейся ей девушке. Еще не прошел медовый месяц, а жена неимоверно раздражала молодого человека — нет, он не перестал ее любить и разводиться не хотел, но ничего не мог с собой поделать. Каждое слово жены ему казалось глупым и неуместным, еда, приготовленная ею — невкусной, а манера одеваться — вульгарной. Причем до свадьбы ему все это, наоборот, было очень по душе, но с первого дня совместной жизни ссоры в их доме не утихали. В конце концов молодая жена заподозрила, что здесь что-то не так, и привела супруга в Мунго, где общими усилиями нескольких целителей заклятие удалось снять.

«Как эгоистичны бывают родители…» — подумал Тэд и вспомнил их с Андромедой юность, когда она проявляла чудеса хитрости и изворотливости, чтобы дома не узнали, что она встречается с магглорожденным. И как она, наконец, решилась на побег, как после свадьбы он все ждал, что к ним домой явятся оскорбленные Сигнус и Друэлла Блэк, а может быть, кто-то еще из многочисленных родственников. Однако пришло лишь короткое письмо от матери, где она упрекала дочь в легкомыслии и эгоизме, жаловалась, что та опозорила семью, и сообщала, что Андромеду лишили наследства, а тетя Вальбурга была так разгневана, что выжгла племянницу с родового гобелена.

Андромеда ничего не сказала, лишь гордо вскинула голову и поджала губы. И скомкала письмо. Но через несколько дней Тэд, придя домой раньше обычного, застал жену плачущей над альбомом с ее семейными фотографиями. Он не знал, что сказать, как утешить Андромеду, которая, к тому же, в то время была беременна, и он изо всех сил старался ничем ее не огорчить, не расстроить. Подойдя к жене, он неловко обнял ее за плечи. Она схватила его руку и прижала к своей щеке, потом порывисто вскочила на ноги, прильнула к нему и зашептала: «Тэд, любимый, мы ведь не будем такими?! Когда наш ребенок родится… Я хочу ему только счастья!» Он ответил, гладя ее по спине: «Конечно, милая, мы такими никогда не будем».

Тэд горько усмехнулся. Но ведь не могли они тогда предугадать, что их единственная обожаемая дочь, их прелестная малышка, такая веселая и ласковая — что она влюбится в оборотня! В кровожадное чудовище…

А ведь Люпин — внезапно пришло ему в голову — поступил в Хогвартс, еще когда они с Андромедой там учились! Тэд попытался вспомнить первое сентября семьдесят первого года и церемонию распределения — но, кроме Сириуса Блэка, вопреки традициям своей семьи попавшего на Гриффиндор, память не сохранила ни одной из фамилий тогдашних новичков. Наверное, потому, что Тэда мало занимали первокурсники — он не сводил глаз со слизеринского стола, за которым, чуть склонив гладко и аккуратно причесанную темноволосую голову, сидела Андромеда Блэк.

В отличие от своих сестер — резкой, импульсивной Беллы и надменной Нарциссы — Андромеда была простой и приветливой, и в то же время спокойной и скромной. Примерная ученица, образец прекрасно воспитанной юной леди — недаром все преподаватели ее очень любили. Да и студенты в основном относились к ней с симпатией. Она не затевала ни с кем ссор, не ябедничала, ничего из себя не строила, была неизменно доброжелательна — и Тэду, когда они встречались в библиотеке или на совместных уроках, было легко с ней общаться. А постепенно он понял, что не представляет себе, как будет жить, не видя ее теплых карих глаз, каштановых волос, не слыша ее приятного мелодичного голоса…

Он не строил иллюзий — все хорошо знали, что представляет из себя ее семья. И Тэд понимал, что родня Андромеды никогда не примет его не только как возможного жениха, но даже как просто знакомого — для него и подобных ему двери дома Блэков закрыты. Когда придет время, она станет женой кого-нибудь вроде Лестрейнджа или Малфоя…

Он знал это — и все равно ничего не мог с собой поделать. Сколько он ни убеждал себя, что лучше ему даже не смотреть в ее сторону — но, заметив ее в библиотеке, он подсаживался к ней за стол и предлагал свою помощь, или просто заговаривал о каком-нибудь интересующем их обоих предмете. Видел, как вспыхивают теплые искорки в ее глазах при его приближении, как уголки губ приподнимаются в ласковой улыбке — и понимал, что никогда не сможет по доброй воле отказаться от мечты о ней…

Однажды, когда они вот так сидели в библиотеке и готовились к контрольной по ЗОТИ, речь зашла о Том-Кого-Нельзя-Называть и о Пожирателях смерти — организация тогда уже заявила о себе несколькими погромами и убийствами. Андромеда вдруг произнесла с тоской: «Как бы я иногда хотела быть простой магглой, только бы не иметь с этим ничего общего!» Тэд заметил, что в ее глазах блеснули слезы и голос задрожал — и ему захотелось оградить Андромеду от всего этого, увести ее туда, где о начинающейся войне никто и не слышал... Туда, где жизнь течет мирно и спокойно — вот только не было на всей земле такого места.

Все же тот разговор их как-то сблизил, и они оба это чувствовали. В субботу на прогулке в Хогсмиде Тэд подошел к Андромеде, отделившейся от своих сокурсников, и позвал ее в кафе мадам Паддифут. Она не отклонила его приглашение с вежливым недоумением, чего он с затаенным страхом ожидал, а, мягко улыбнувшись, кивнула и дружески взяла его за руку.

Вскоре они в первый раз поцеловались. Да, Андромеда сама поощряла его несмелые ухаживания — иначе он просто не решился бы ни на что, потому что вовсе не считал себя таким уж замечательным, чтобы ради него девушка пошла против воли семьи.

Со своей матерью — отец Тэда был пожарным и погиб, когда мальчику было четыре года — он познакомил Андромеду незадолго до свадьбы. Мама тогда вздохнула: «Тебе бы лучше девушку попроще… Нет, она хорошая, конечно — да только сразу видно, что не чета нам». Он даже немного обиделся на мать — ведь сам Тэд совсем не видел в Андромеде никакого высокомерия, ни разу она не дала ему понять, что не считает его достойным себя…

Впрочем, со свекровью у Андромеды сложились неплохие отношения — хотя они и виделись не слишком часто, а через несколько лет мама умерла…

Но в последнее время Тэд, кажется, стал понимать, что имела в виду мама. Словно бы Андромеда, несмотря на годы, прожитые среди магглов, вдали от своей семьи, сохранила в себе все блэковское, и сейчас это в ней наконец проявилось — как со временем проявляются письмена, начертанные невидимыми чернилами. Почему-то именно сейчас Андромеда стала похожей на ту, кем она и была на самом деле — чистокровную волшебницу из древнейшего и благороднейшего рода. Властность, гордость и надменность во взгляде, в посадке головы, в голосе — и временами просто поразительное сходство со старшей сестрой, неистовой Беллатрикс…

* * *

Погруженный в эти невеселые размышления, Тэд не заметил, как заснул, а когда проснулся, солнце уже взошло. Он прислушался — вокруг было тихо, только ветер шумел в кронах деревьев.

— Ну что ж... Ночь прошла благополучно, слава Богу. Только все-таки хорошо бы найти попутчика, — проговорил Тэд, поднимаясь и собирая вещи. — Могли бы спать по очереди, чтобы егеря не застали врасплох.

Через несколько дней его желание исполнилось. Когда Тэд сидел у костра и пек картошку — пирожки и ветчина, взятые с собой из дома, закончились, и он купил немного картошки в маггловской деревне — он услышал вдалеке шаги. Прятаться Тэд не стал, лишь поспешно сложил вещи в рюкзак, чтобы быть готовым немедленно аппарировать, и с сожалением поглядывал на костер, где в углях как раз запеклись до готовности несколько клубней. Вскоре среди деревьев показался человек — это был совсем молодой чернокожий парень, лет, наверное, семнадцати, одетый по-маггловски. Но что магглу делать в лесу в такое время?

— Эй, сынок! — позвал Тэд, поднявшись на ноги.

Юноша резко остановился и выхватил палочку. Тэд выставил руки вперед в успокоительном жесте.

— Да не бойся, я тебе не враг. Тоже от комиссии скрываешься?

Лицо молодого человека приняло настороженное выражение, потом он недоверчиво улыбнулся, но палочку не опустил.

— Я просто гуляю. А вы кто?

— Ну... я тоже просто гуляю, если это можно так назвать. Я Тэд Тонкс, целителем в Мунго работал. Магглорожденный.

— А я Дин Томас, — парень наконец поверил, что опасности нет, и подошел ближе. — Вы здесь один?

— Один, — ответил Тэд. — Ты тоже один... гуляешь?

Молодой человек кивнул.

— А ты с какого факультета? Я с Хаффлпаффа, правда, давно уже это было...

— Я с Гриффиндора... вернее, мне остался последний курс, но сейчас таким, как я, в Хогвартс нельзя...

— Постой... Гриффиндор, седьмой курс... А ты Гарри Поттера знаешь?

— Я с ним учился! — Дин сверкнул белозубой улыбкой. — А где Гарри? Вам о нем что-нибудь известно?

— Последний раз я его видел летом, — вздохнул Тэд. — А слышал про него в начале сентября — он тогда вместе со своими друзьями в Министерство явился. Помог сбежать нескольким волшебникам, которых на комиссию вызвали. И с тех пор я ничего не знаю. Однако говорят, что он жив и скрывается... Как и мы.

— Гарри жив? Здорово! — обрадовался Дин. — А я в этом году в Хогвартс не поехал, остался дома. Ну, мне и пришло уведомление, что я должен явиться на комиссию... Однако палочку я им не отдам. Вот и пришлось мне уйти...

— Та же история, — кивнул Тэд. — А родители твои где живут?

— В Лондоне. У меня мать, отчим и три сестры.

— А родственников-волшебников у тебя нет?

— Я не знаю, — признался Дин. — Мама говорит, что мой родной отец... Он ушел еще до моего рождения... Может быть, он был волшебником и исчез, потому что за ним Пожиратели охотились... Вроде он что-то такое маме сказал, когда они в последний раз виделись — что его ищут, и он не хочет, чтобы она пострадала...

— Все может быть, — согласился Тэд.

— А ваша семья где? — спросил Дин.

— У меня жена чистокровная, так что ей ничего не грозит. Дочка еще есть, она уже взрослая, замужем... — Тэду не хотелось рассказывать о зяте-оборотне, и он не стал вдаваться в подробности.

Через пару дней они встретили в лесу двух гоблинов в компании Дирка Крессвелла, бывшего начальника управления по связям с гоблинами. Дирк бродяжничал с начала сентября. Он пытался выдать себя за полукровку и даже подделал какой-то документ, но был разоблачен и бежал, когда его уже переправляли в Азкабан.

— Оглушил Долиша — аврора, который меня вез, — маггловским способом... Пришлось вспомнить, как дрался мальчишкой, когда про волшебные палочки только в сказках читал! — посмеивался Дирк. — А надо сказать, что его, похоже, кто-то крепко приложил Конфундусом. Уж очень легко было с ним справиться...

Дирк отобрал у конвоира его палочку и подался в леса, где вскоре набрел на двух гоблинов — Грипхука и Горнука. Гоблины так толком и не объяснили, почему решили скрыться, и вообще говорили уклончиво, в основном какими-то полунамеками. Правда, Грипхук утаил от Северуса Снейпа и от руководства банка «Гринготтс», где он работал, важную информацию — что меч Гриффиндора, помещенный в сейф Лестрейнджей после того, как трое школьников пытались его украсть из кабинета директора Хогвартса — подделка. И, кажется, гоблин очень гордился собой. Но зачем ребятам понадобился меч — было непонятно. Неужели они собирались убить Темного Лорда — и верили, что меч славного Годрика им поможет?

"Гарри Поттеру Дамблдор какое-то задание дал, Дора говорит, — с горечью думал Тэд. — И эти трое школьников... Только у детей, похоже, и осталась смелость сопротивляться, а взрослые смирились".

Скитаться в компании действительно оказалось легче и веселее. Они уже почти не опасались встречи с егерями — все-таки их пятеро. Еду добывали, совершая вылазки в маггловские деревни и небольшие города, а иногда ловили в речке рыбу и жарили ее на костре.

Незаметно приблизилось Рождество. Тэд все чаще с тоской вспоминал жену и дочь и в конце концов решился навестить Андромеду. Дин тоже собрался к своим. Крессвелл, жена которого после его ареста уехала с сыновьями к тестю и теще, остался с гоблинами в лесу.

И двадцать четвертого декабря, когда короткий зимний день уже начинал клониться к вечеру, Тэд аппарировал к дому и постучал в дверь.

Авроры пришли за Тэдом спустя несколько дней после его ухода. Когда Андромеда открыла дверь, их предводитель, увидев хозяйку дома, вздрогнул и, как показалось ей, смутился.

— М-миссис Андромеда Тонкс, урожденная Блэк? — спросил он, слегка заикаясь.

— Да, это я, — ответила она, высоко подняв голову и скрестив на груди руки, и отступила вглубь прихожей, давая им пройти.

— Ваш муж, Эдвард Тонкс... — начал тот, почему-то все еще явно робея, — он обязан был предстать перед комиссией по учету маггловских выродков.

Андромеда промолчала, лишь смерила аврора презрительным взглядом. А он с таким видом, словно был совсем не уверен в своем праве находиться здесь и приказывать ей, продолжал:

— Эдвард Тонкс не явился на комиссию. Мы пришли его арестовать.

— Его здесь нет.

— Вот как? И вам известно, где он?

— Нет.

— Прошу прощения, мадам, — аврор не сводил с нее настороженного взгляда, — мы уполномочены произвести обыск в случае, если...

Андромеда поморщилась и нетерпеливо махнула рукой, не дав ему договорить:

— Ищите.

Они обследовали каждое помещение с Хоменум Ревелио, а каждый предмет обстановки — с Фините Инкантатем. Потом появился еще один — по виду настоящий бандит, и аврорской формы на нем не было — оказывается, пока остальные обыскивали дом, он проверял, не прячется ли Тэд в саду. Этот тоже обошел все комнаты, но никаких заклятий не применял, а просто принюхивался.

— Нет здесь никого, кроме нее, — наконец сказал он.

"Это оборотень! — поняла Андромеда. — Они притащили его с собой, потому что полагаются на его нюх больше, чем на свое владение чарами. Что ж, ничего удивительного — ведь почти все оборотни поддерживают Темного Лорда... Кроме Люпина".

Не найдя Тэда, авроры в конце концов убрались восвояси. Главный сказал уже в дверях:

— Мадам, если ваш муж появится, вы обязаны сообщить в Министерство. Иначе вы тоже будете подлежать ответственности — за укрывательство.

Андромеда не ответила, и аврор закрыл за собой дверь.

Оставшись одна, она принялась наводить порядок — хотелось скорее убрать все следы пребывания в доме этих людей и дать выход бушевавшей внутри темной, злой энергии, порожденной сдерживаемым изо всех сил гневом. Все было перевернуто вверх дном, хорошо, хоть мебель не переломали. С каким-то остервенением она протирала тряпкой и пол, и столы, и стулья, и вообще все, чего авроры касались. Работала без магии, руками — почему-то ей казалось, что так будет чище. Заметив, что составлявший протокол аврор забыл на столе перо, Андромеда сломала его пополам — и сжала в кулаке так яростно, что перо вспыхнуло и рассыпалось в пепел, а она даже не ощутила ожога.

Когда ее взгляд случайно упал на отражение в зеркале, она отшатнулась — до того была сейчас похожа на старшую сестру: на белом, как мел, лице молниями сверкают черные глаза, губы сжаты, как будто с них вот-вот сорвется убивающее заклятие... Неудивительно, что аврору стало не по себе.

"Ох, да если бы я была такой, как Белла... они бы живыми не ушли!"

Спать она легла уже далеко за полночь, смертельно уставшая. Все было вымыто и вычищено до блеска, но Андромеда все равно чувствовала, что дом как будто осквернен.

Наутро пришел Рабастан. Увидев его на пороге, Андромеда со стыдом и злостью на себя поняла, что ее по-прежнему тянет к нему.

— Меда... здравствуй.

Он снял мантию и повесил на вешалку у двери. Андромеда с внезапным холодным отчуждением подумала: "Ведет себя так, словно имеет право... словно у себя дома. А Тэд из своего дома должен был бежать! Теперь где-то в лесах... как затравленный зверь, скитается... Да на них ведь действительно идет охота, как на зверей..." Она отошла к стене и крепко сжала в руке палочку.

— Что с тобой, Меда? — Рабастан приблизился к ней и дотронулся до ее плеча. — Что-нибудь случилось?

— Уходи, — глухим, безжизненным голосом сказала она. — Уходи, или, видит Мерлин...

Он отступил на шаг.

— Меда?

— Тэд ушел. Это вы его из дома выгнали! Он получил эту мерзкую бумажку из вашей комиссии... и ушел. Да неужели же конца этому не будет?! Неужели не найдется никого, кто...

Она осеклась, но тут же посмотрела на него с вызовом.

— На Поттера надеешься? — криво усмехнулся Рабастан. — Я-то думал, ты умная женщина. Мальчишка, похоже, сбежал. Ищут его и найти не могут, уже давно о нем ничего не слышно. А вот я мог бы тебе помочь, мне достаточно пару слов сказать Амбридж — и твоего мужа оставят в покое.

— Неужели ты не понимаешь, что Тэд никогда не купит себе свободу такой ценой?! Вы отняли у него все, даже само право на существование! А теперь, конечно, ты можешь даже поиграть в благородство... Но он лучше тебя! Хотя тебе этого не понять... Чистокровные, благородные... а сами заодно с бандитами! С разбойниками!

Лицо Рабастана омрачилось.

— Мы ведем войну, а на войне все средства хороши. А ведь я тебя спас от таких, помнишь? Ты помнишь, как мы в первый раз встретились, Меда? Знаешь... я тогда будто снова жить начал...

Она тяжело вздохнула.

— Но пойми... Сейчас, когда Тэда нет, когда ему ежеминутно грозит опасность — это будет... совсем мерзко. Я не могу, Рабастан. Пожалуйста, уходи. И не приходи больше. Не могу.

— Если ты не забыла, я тебя ни к чему не принуждал. А теперь ты меня гонишь? Позволь мне помочь твоему мужу... если уж тебе это настолько важно, что ты не можешь...

— А каково нам будет с этим жить? Знать, кому мы обязаны спокойной жизнью и свободой... Сначала лишить человека дома, работы, семьи... А потом вернуть в обмен на... И пусть еще благодарит милостивого хозяина... Так? Может быть, ты даже думаешь, что он и на нашу связь закроет глаза? Из благодарности? — Андромеда зло рассмеялась. Она чувствовала, что говорит лишнее, но не могла и не хотела сдержаться. — Ты придешь к нам, а он на пару часов оставит меня с тобой наедине? Кто тебе дал право так о нем думать? Он — не твой брат! Ох... — осознав, что она сказала, Андромеда прикрыла рот ладонью, словно желая, чтобы последние слова не были произнесены.

Рабастан побелел от гнева, левый уголок его рта задергался, и в тот же миг лицо Андромеды обожгла пощечина.

— А вот это ты зря сказала...

Он шагнул к ней и крепко обхватил, так, что руки Андромеды оказались плотно прижаты к бокам, и она не могла ничего сделать, хоть палочка и была при ней.

— Пусти... — простонала она.

— Ты в моей власти, Меда. Я могу сейчас же отправить тебя в Азкабан, могу сообщить в Министерство, что ты помогаешь Ордену Феникса... Тебе развяжут язык, и мы найдем твою дочь... и зятя-оборотня. А еще я могу наложить на тебя Империус. И мне ничего не будет. А ты сделаешь все, что я пожелаю... Все! — его глаза были как у пьяного или сумасшедшего. — Понимаешь? Петрификус Тоталус!

Тело перестало слушаться Андромеду, палочка выпала из оцепеневших пальцев. Он легко подхватил женщину на руки и быстрыми шагами направился к дивану в гостиной. И она не могла даже сказать "нет", только глаза наполнились слезами. Где те светлые, счастливые воспоминания, где застенчивый мальчик из ее детства? Сейчас она видела перед собой совершенно чужое, незнакомое лицо с кривящимися в жуткой усмешке губами, с горящими яростным, жестоким вожделением глазами...

Он положил ее на диван и некоторое время смотрел на нее — она со страхом и отвращением, сознавая свою абсолютную, унизительную беспомощность, ждала, что будет дальше. Вдруг его черты исказились болью и ужасом, он с силой провел ладонью по лицу — словно маску сорвал. Взмахнув палочкой, Рабастан отменил заклятие и отступил на шаг. Андромеда снова могла двигаться, но ее палочка осталась на полу в коридоре, да и руки дрожали — и она лишь села на диване, вся сжавшись и подобрав под себя ноги.

— Я не хочу брать тебя силой, Меда... У меня... тоже есть воспоминания... Их даже дементоры не смогли отнять... — хрипло, с надрывом произнес он.

Было видно, что он борется с собой, что каждое слово дается ему с огромным трудом.

— Что бы ты обо мне ни думала, я не насильник. Я бы и с магглой так не поступил. Нет — значит, нет... Прощай, Меда.

Она не ответила. Закрыв лицо руками, Андромеда так и сидела на диване, и не видела, как он ушел, как обернулся на пороге, будто надеясь, что она его позовет. Только услышала, как хлопнула дверь.

Потом, немного успокоившись, она подумала, что, пожалуй, все к лучшему — давно пора было порвать с ним. Правда — и с этим она ничего не могла поделать — ей все же было его жаль. И, конечно, не следовало упоминать его брата — открытая связь жены Рудольфуса с Темным Лордом пятнала честь благородного дома Лестрейнджей, а Рабастан всегда очень любил брата и нападки на него воспринимал болезненно-остро, как личное оскорбление... Но сделанного не воротишь, а значит, и думать об этом не стоит. Тэд — ее муж, ее единственная и настоящая любовь.

Дни шли за днями, люди из Министерства не беспокоили Андромеду, Рабастан тоже не приходил. Иногда что-нибудь напоминало ей о любовнике, время от времени он появлялся в ее снах — но в памяти сразу же вставала последняя встреча, и Андромеда отгоняла от себя всякую мысль о нем.

Дочь с мужем жили в полном согласии: Люпин, судя по всему, больше не помышлял об уходе и трогательно заботился о жене, у Нимфадоры округлился живот и ребенок внутри уже начал шевелиться, к несказанной радости будущей матери.

"Слава Мерлину, хотя бы у них, кажется, все хорошо, — думала Андромеда. — Только бы с ребенком все обошлось... Но, наверное, если бы что-нибудь было не так, она бы чувствовала себя плохо? Или ее тянуло бы на кровь, на сырое мясо? Но ничего такого нет, и в полнолуние она чувствует себя так же, как обычно. Вообще, Дора переносит беременность даже легче, чем я... Может, и обойдется".

* * *

Год подходил к концу. Андромеда и Нимфадора с мужем начали готовиться к Рождеству. Андромеда заранее испекла традиционный рождественский кекс по старинному, доставшемуся от бабушки Ирмы (1), рецепту — с изюмом, орехами и цукатами, благоухающий ванилью и политый шоколадом. Она всегда любила Сочельник. Любила наряжать елку и украшать комнаты, и с удовольствием стояла у плиты, стряпая праздничный ужин — и дом наполнялся аппетитными ароматами жареной с яблоками утки и запеченного в пряностях окорока... Любила она и доставать из шкафа праздничный сервиз, и накрывать на стол. Белоснежная скатерть сияла чистотой, огоньки свечей весело переливались в гранях хрусталя, на елке крошечные фарфоровые феи порхали с ветки на ветку, тоненько позванивая в колокольчики, а на вершине дерева сверкала рождественская звезда.

И всегда они встречали Рождество вместе, всей семьей — Тэд, Андромеда и Дора. Даже когда дочь выросла и у нее появились свои друзья, в этот вечер она оставалась с родителями.

Но нынешний Сочельник был и на праздник-то не похож. Проснувшись, как всегда, рано и выпив чаю, Андромеда подошла к окну — с беспросветно-серого неба моросил дождь; сад, где голые деревья качались под сильным ветром, казался до боли пустым и каким-то заброшенным. И в доме царила унылая пустота, от которой хотелось бежать, неважно куда, лишь бы вокруг были люди, лишь бы не чувствовать, не видеть, что ее семья, ее уютный дом, полный тепла и счастья — все, что с такой любовью создавала и так тщательно оберегала Андромеда, — рушится, осыпается, как замок из песка...

Андромеда и не собиралась, конечно, в этот день сидеть одна. Вообще, с тех пор, как Тэд покинул дом, она почти каждый день хоть ненадолго уходила к дочери и зятю. И всегда оставляла на столе в кухне что-нибудь съестное, такое, что можно взять с собой в дорогу — пирожки, ветчину или окорок, или жареную курицу — на случай, если вдруг заглянет Тэд. Но за два месяца он так ни разу и не появился.

Все же по случаю праздника она навела чистоту. Правда, теперь ни Тэда, ни Нимфадоры дома не было — а именно они в основном создавали беспорядок — поэтому уборка заняла вдвое меньше времени, чем прежде. Но у Андромеды больно сжималось сердце и слезы подступали к глазам, когда она протирала мебель и полы в их с Тэдом спальне и в комнате дочери — чего бы она ни отдала, чтобы сейчас здесь снова царил хаос, чтобы вещи были разбросаны как попало, лишь бы в доме снова слышался голос и смех Доры, лишь бы Тэд снова сидел в своем кресле в гостиной, с газетой в руках, и улыбался доброй, мягкой улыбкой...

Закончив с уборкой, она занялась приготовлением окорока — нужно было нашпиговать его чесноком, лавровым листом и морковью, натереть солью и перцем, а потом запечь. Несмотря на то, что на улице было еще светло, Андромеда задернула штору на кухне и зажгла свечи. Ей хотелось отгородиться от внешнего мира, от безрадостно-тусклого зимнего дня за окном, а живой огонь хоть немного разгонял мрак и холод, сковавший сердце.

Когда мясо было поставлено в печь, и осталось лишь дождаться, пока оно будет готово, Андромеда поднялась в спальню, чтобы переодеться. Там, у большого зеркала, равнодушно поглядела на свое отражение — круги под глазами стали заметнее, резче обозначились скулы, и в волосах, кажется, прибавилось седины... "Надо бы покрасить", — подумала она, но тут же осознала, что ей совершенно все равно.

— Ну и пусть, — сказала она своему отражению. — Пусть седая. Я скоро бабушкой стану, так что... Все естественно. Тэд меня и седую будет любить, а другой мне не нужен.

Андромеда глубоко вздохнула и улыбнулась через силу, чувствуя, что в горле как будто застрял комок, а глаза защипало.

— Только легкомысленные и распутные женщины, имея внуков, думают о любовниках... Надо забыть его и жить дальше. Я правильно сделала, что прогнала его. Ну, не влюблена же я в него, на самом деле! Не влюблена! — повторила она, и по щекам покатились слезы. — Мне даже вспоминать о нем не хочется...

В этот миг внизу хлопнула дверь. Андромеда на мгновение замерла, но тут же сорвалась с места, побежала в прихожую — и увидела Тэда.

— Тэд! — она бросилась на шею мужу, все еще плача. — Тэд, милый... Слава Мерлину...

Какое счастье, что Тэд пришел — сейчас, когда он ей так нужен! Он сильно похудел и отпустил бороду, но выглядел вполне здоровым и даже гораздо более спокойным и уверенным, чем перед уходом.

— Дромеда... Родная моя... Как ты? А Дора?

— Я ничего... и у Доры все хорошо... А ты как? Где ты все это время был?

— Мы по лесам бродим, — улыбнулся Тэд. И улыбка у него была совсем прежняя.

— Мы? — переспросила Андромеда.

— Ну да. Я встретил Дирка Крессвелла. Оказывается, он сбежал, когда его перевозили в Азкабан. Еще парнишка с Гриффиндора с нами... И два гоблина. Вот такая у нас подобралась компания. Дин тоже решил на Рождество навестить своих, а Дирк с гоблинами меня ждут на условленном месте, в лесу.

— Так ты не останешься? — разочарованно вскрикнула Андромеда.

— Нет, милая, что ты... Я утром уйду. Они ведь могут прийти в дом. И что тогда сделают с тобой? Да и со мной...

— Они уже приходили после того, как ты ушел. Обыскали все... и сказали, что я обязана сообщить в Министерство, если ты придешь домой.

— Ну вот видишь...

— Ладно, не будем о них... Все-таки, как славно, что ты именно сегодня пришел! — Андромеда взяла мужа за руку и повела в комнаты. — У меня в печи окорок, скоро он будет готов, и мы пойдем к Доре. Рождество с ними встретим.

Лицо Тэда приняло озабоченное выражение.

— Кстати, как там Дора? Этот ее оборотень — он все еще с ней? Или снова сбежал?

— Да, он с ней, — кивнула Андромеда. — И ты знаешь, он вообще-то совсем неплохой муж. Если бы не его несчастье, лучшего и желать не надо.

— А Дора... она не...

Андромеда поняла, что он хочет сказать.

— Конечно, нет, Тэд. Дора так ждет этого ребенка, так радуется... И чувствует она себя хорошо. Как будто у нее совершенно нормальный ребенок, а не... — она запнулась.

— ...не полуоборотень, — договорил за нее Тэд. — Похоже, ты уже смирилась с этим браком.

— Да, пожалуй, смирилась, — улыбнулась Андромеда. — И я тебя прошу, Тэд, пожалуйста, давай не будем об этом... И когда к Доре придем, постарайся не портить ей настроение. Конечно, я тоже боюсь... и молю богов, чтобы ребенок родился здоровым. Но что будет — то будет... Ничего изменить мы не можем, остается принять так, как есть.

— Хорошо, — Тэд обнял жену и поцеловал в висок. — Ты права... Мы ничего не можем изменить, осталось лишь надеяться на лучшее.

— Тэд... — Андромеда прильнула к мужу и посмотрела ему в глаза, потом прижалась губами к его губам. — Я так соскучилась... — добавила она, чувствуя, что у нее горят щеки и внутри разливается жар.

— Дромеда... — он смущенно улыбнулся, — давай я хоть в ванную зайду... А то ведь толком и не мылся, только очищающие чары...

— Я с тобой...

Поцелуи и ласки Тэда, тоже стосковавшегося по жене, пылкие, нежные и безыскусные, неожиданно показались ей восхитительными, как глоток чистой и прохладной родниковой воды, когда от жажды пересохло в горле. Вина она уже напилась с другим — терпкого, тяжелого, густого, как кровь, туманящего голову — и с нее хватит.

* * *

Рождество прошло прекрасно — Андромеда и не думала, что будет так весело и уютно. В доме Люпинов витал дух настоящего светлого праздника, любви и радостной надежды. Нимфадора, округлившаяся и похорошевшая, с роскошными волосами цвета красного золота, сидела между мужем и отцом и поминутно то целовала Тэда в щеку, то сжимала его руку. Люпин, как всегда, говорил мало, больше слушал, и улыбался своей застенчивой доброй улыбкой.

У Андромеды на душе было так ясно и спокойно, как не было уже давно. Наконец-то она избавилась от мучительного раздвоения, и больше не обманывает мужа. И себя обманывать — этого она втайне боялась, оттого и плакала днем, перед самым приходом Тэда, — ей тоже не придется. Она любит его по-прежнему, и даже больше.

Ночевать они остались у Люпинов. Небольшая заминка возникла только утром, когда Тэд собрался уходить. Ремус предложил тестю:

— Вы ведь можете остаться у нас, Тэд. Наш дом под Фиделиусом, его ни авроры, ни Пожиратели не найдут. Дора — хранитель, но она почти никуда не выходит, только в сад...

Тэд смутился.

— Гм... спасибо. Я бы, пожалуй... да меня там попутчики ждут... Я обещал, что вернусь...

Лицо Люпина слегка омрачилось, и Андромеда торопливо заговорила, чтобы сгладить неловкость:

— Тэд, я тебе с собой положу и окорока, и пирог, и кекса... Сколько вас? Три человека и два гоблина? А гоблины едят человеческую еду?

— Еще как едят, — улыбнулся Тэд.

Вскоре он с доверху наполненным рюкзаком — Люпин добавил к праздничному угощению пару бутылок огденского — вышел из дома вместе с Андромедой и, едва покинув пределы, на которые распространялся Фиделиус, аппарировал обратно в лес. Андромеда же отправилась домой.

Примечание:

(1) Ирма Блэк, урожденная Крэбб — мать Сигнуса Блэка, бабушка Андромеды, Беллы и Нарциссы (сведения с гобелена Блэков на Поттермор).

Когда Андромеда простилась с Тэдом возле дома Люпинов и вернулась к себе, она заметила в конце улицы человека в мантии. «Кто это? Что ему нужно?» — с тревогой подумала она, отпирая входную дверь. Войдя в дом и поднявшись на второй этаж, она долго глядела в окно спальни — незнакомец теперь стоял напротив и, не отрываясь, смотрел на дом Тонксов, как будто чего-то ждал.

«Может быть, это Рабастан под оборотным? — пришло в голову Андромеде. — Но зачем? А вдруг… — она похолодела, — вдруг это из Министерства, следит, не вернулся ли Тэд? Но не станут же они следить за всеми домами, где есть магглорожденные, не явившиеся на комиссию? Или станут?..»

При мысли о том, что могло бы случиться, появись этот незнакомец вчера, когда пришел Тэд, Андромеде стало нехорошо, и она ухватилась за подоконник.

«А что, если, — думала Андромеда, — они все время следили за домом? А вчера… может быть, соглядатай просто отлучился куда-нибудь ненадолго, или по случаю праздника был пьян и не вышел на работу? Но нет, наверняка они тогда захотели бы выяснить, куда я каждый день аппарирую — и попытались бы увязаться за мной. Как бы там ни было, слава Мерлину, что с Тэдом все обошлось… А я еще хотела, чтобы он остался… Но все же это ужасно — то, что он скрывается в лесах, когда можно спрятаться под Фиделиусом. Когда он снова придет — надо его уговорить. Ох, да только когда же он теперь появится? Как глупо, что я не настояла! Может быть, Тэд и не стал бы спорить — кажется, он тоже готов примириться с Люпином».

Андромеда отошла от окна и спустилась на кухню, налить себе чаю. Спустя некоторое время снова зашла в спальню и бросила взгляд на улицу, но незнакомца там уже не было. Она немного успокоилась, хотя в течение дня еще несколько раз подходила к окну — однако никого не видела.

«Может, и правда — Рабастан? — решила она в конце концов. — Но если это он, то хорошо, что ушел».

* * *

Наступивший вскоре новый год принес с собой новые тревоги и беды. В один из первых дней января прилетела сова со свежим, первым в этом году номером «Придиры» — и ошеломленная Андромеда увидела на первой полосе министерский плакат с изображением Гарри Поттера и подписью: «Нежелательное лицо номер один». Ниже публиковалось объявление о награде за поимку или помощь в розыске.

— Ну, вот и до Лавгуда добрались, — вздохнула она.

Люпин, который, как всегда, встретил ее на окраине деревни, где жили они с Нимфадорой, узнав новость, не удивился:

— Я вчера встречался с близнецами Уизли. Им сестра рассказала, что дочь Лавгуда забрали прямо из Хогвартс-экспресса и теперь где-то держат в заложницах. Поэтому неудивительно, что Ксено сломался…

Андромеда была потрясена.

— Мерлин! Бедная девочка… Надеюсь, ей вреда не причинят и отпустят — ведь Лавгуд уступил их требованиям… И правильно сделал, — добавила она, строго взглянув на Люпина. — Вы это скоро поймете, Ремус, когда сами станете отцом. Нельзя приносить детей в жертву чему бы то ни было.

— Почему вы думаете, что я его не понимаю? — тихо сказал Люпин. — Знаете, Андромеда… я ведь вам этого не рассказывал никогда… Как получилось, что я стал оборотнем (1)…

— Нет! — Андромеда остановилась.

— Мой отец, Лайелл Люпин, работал в Министерстве в Отделе магических популяций... Однажды они задержали Фенрира Грэйбека, который выдавал себя за маггла-бродягу. Все сотрудники, кроме отца, поверили ему и собирались отпустить, хотя отец их предупреждал, что бродяга подозрителен, и советовал подержать его под арестом до полнолуния, чтобы убедиться... Они долго спорили, отец сказал, что оборотни — темные твари, бездушные, злобные существа, которые заслуживают только смерти... Фенрир это слышал. В конце концов его все же отпустили. А в следующее полнолуние Фенрир напал на меня... Нарочно, чтобы отомстить отцу. И я стал оборотнем.

Люпин проговорил все это тихим, лишенным всякого выражения голосом, отвернувшись от Андромеды и стиснув кулаки. Левая щека его подергивалась.

— Мы переехали в город, потому что там легче было скрывать мою... болезнь. Мне не разрешали играть с другими детьми — боялись, что я могу проговориться. И, знаете, если бы не Дамблдор... я не знаю, что со мной было бы... Он явился к нам — родители не хотели его пускать, но он все равно вошел в дом. И сказал, что знает про меня, но, несмотря на это, предложил все же отправить меня в Хогвартс. Он все продумал, чтобы я мог учиться и никому не причинил вреда во время полнолуния... Поэтому Дамблдор для меня был, как... как второй отец...

— Ох, Ремус... — Андромеда не знала, что сказать, ее сердце переполняла жалость. Она положила ладонь на руку Люпина. А он продолжал:

— Отец всю жизнь винил себя в том, что я стал... таким... А мама так никогда и не смогла оправиться от горя. Она умерла молодой, — Ремус помолчал, потом добавил, опустив голову и уставившись на носки собственных ботинок: — И я его понимаю теперь... Я бы все отдал, чтобы моему ребенку это не передалось... И Лавгуда я понимаю...

— Ремус... — Андромеда мягко дотронулась до его плеча, — мы все надеемся, что с ребенком все обойдется. В конце концов, наверняка такие случаи были и раньше — думаете, вы первый оборотень, который спит с женщиной? Да быть такого не может. Просто об этом никто никому не рассказывал. Но ведь никто и не слышал, чтобы женщина — волшебница или маггла — родила волка или оборотня с рождения. Это бывает только в маггловских страшных сказках, но мы-то с вами точно знаем, сколько в них правды, а сколько — вымысла.

— Андромеда... Если бы вы оказались правы! — воскликнул Люпин. Он только сейчас поднял глаза на тещу — и в них блеснули слезы.

— Будем надеяться, Ремус. Кстати... я хотела с вами поговорить. Вы предложили Тэду остаться у вас... Но как-то все получилось так внезапно, и разговор этот... Он был еще не совсем готов принять ваше предложение... но мне кажется, что, подумав, он согласится. Пожалуйста, Ремус, когда он снова придет — давайте вместе убедим его!

— Я буду только рад, Андромеда, если Тэд останется у нас... И для Нимфадоры это будет хорошо. Она мне потом сказала то же самое — как же так, почему же мы папу отпустили... Но, пожалуй, действительно, следовало этот разговор начать раньше, и, наверное, лучше бы его начал не я...

— Думаю, вы правы, Ремус, — вздохнула Андромеда. — В общем, мы с вами договорились, да? Ну, а теперь пойдемте, и так задержались.

* * *

Проходили дни за днями. Тэд не появлялся, никаких странных незнакомцев возле дома Андромеда тоже больше не замечала. Однажды она спросила у Ремуса:

— Как вы думаете, за нашим домом могут следить? Ну, караулить, вдруг Тэд вернется?..

— Не знаю, — нахмурился Люпин. — Я точно знаю, что следят за домом Уизли. Их Рон ведь дружит с Гарри Поттером, и сейчас он с ним. Правда, Артур и Молли сумели обмануть Пожирателей. Они сказали, что Рон дома, болеет обсыпным лишаем — выдали за него своего упыря, который живет у них на чердаке. А почему вы думаете, что за вами тоже следят? Вы что-то подозрительное видели?

Андромеда, немного поколебавшись, все же рассказала о том человеке в мантии.

— Очень странно, — покачал головой Люпин. — Но не похоже, что это кто-то из Министерства. Я думаю, они могли следить за вашим домом раньше, еще до ухода Тэда — ведь Гарри с Хагридом были у вас, и они это знают... Того-Кого-Нельзя-Называть интересует в первую очередь Гарри. Ну, а потом могли и отменить слежку...

— Ой, мамочка! — Дора села на диван рядом с Андромедой и прижалась к ней. — Что-то мне теперь и за тебя страшно стало... Когда папа снова придет, давай, ты тоже сюда переберешься, вместе с ним?

— Ну, конечно, — ласково улыбнулась Андромеда, гладя дочь по голове. — Так и сделаем. Ремус, вы не знаете, сегодня будет "Поттеровский Дозор"?

— Будет, — кивнул Люпин, включая радиоприемник. — Скоро уже начнется, давайте послушаем.

Он всегда знал время выхода и пароль следующей передачи, потому что поддерживал связь с близнецами Уизли, а иногда и сам принимал участие в программе. Каждый раз все трое, затаив дыхание, слушали ведущих, боясь, что среди имен пойманных или погибших от рук егерей окажется имя Тэда. А когда передача заканчивалась, их снова одолевала тревога, вытесняя хрупкую, призрачную надежду.

Особенно тяжело стало, когда Люпин однажды сообщил, что подпольную радиостанцию чуть не захватили Пожиратели. Близнецам Уизли и Кингсли Шеклболту, который в это время как раз был в студии, удалось скрыться и забрать с собой оборудование — но теперь неизвестно, когда они снова смогут выйти в эфир.

— У них антенна повреждена, — объяснил Люпин, — и что-то еще сломалось. Надо ждать, пока починят, пока место подходящее найдут. В магазине это невозможно, за "Норой" следят...

Между тем стало известно — опять же от Люпина, которому сказали близнецы Уизли, а те, в свою очередь, узнали новость от своего отца, — что Лавгуд арестован. Видно, Пожирателям показалось мало того, что его журнал перестал поддерживать Гарри Поттера, и они потребовали чего-нибудь еще. А в Годриковой Лощине был обнаружен труп Батильды Бэгшот со следами применения Темной магии.

— Да что же это такое?! — возмущалась Нимфадора. — И старушку не пожалели! Чем она им помешала-то? На свадьбе у Билла Уизли — помнишь, Ремус? — Мюриэль Прюэтт уверяла, будто Батильда уже и из ума выжила, и слепая была совсем...

— Ну, вообще-то Батильда была в таком возрасте, что могла и по естественным причинам умереть, — предположила Андромеда.

— Но ведь там Темная магия! — воскликнула Нимфадора. — Хотя... может быть, она умерла и сама. Но они могли что-нибудь сделать с мертвым телом... Ой... — она побледнела и прижала ко рту платок.

— Дора! — всполошилась Андромеда. — Тебе плохо? Вот, выпей воды с лимоном... И выбрось это все из головы! В твоем положении просто вредно о таких вещах думать! Ремус, лучше бы вы ей про это не рассказывали...

— Мама, да я в порядке, — ворчливо отозвалась дочь, сделав глоток воды и глубоко вдохнув. Она уже справилась с собой. — Ремус, не вздумай от меня ничего скрывать, я же должна знать...

В другой раз Ремус, вернувшись от Уизли, рассказал, что в Хогвартсе Хагрид устроил вечеринку в поддержку Гарри Поттера. Это дошло до Снейпа и Кэрроу, которые предприняли попытку задержать Хагрида, однако лесничий сумел скрыться.

— Им сестра написала, — пояснил Люпин. — Она тоже на этой вечеринке была.

— Ну и ну! — восхищенно покачала головой Нимфадора.

— А по-моему, это просто глупо, — нахмурилась Андромеда. — Темному Лорду от этих вечеринок ни жарко, ни холодно. Хагрид-то сбежал, но он подумал, каково теперь будет школьникам? Особенно тем, кто был на вечеринке?

— А ведь вы правы, Андромеда, — задумчиво кивнул Люпин.

— Нет, мама, ты не понимаешь! — заспорила Нимфадора.

— Чего я не понимаю? — с иронией спросила Андромеда.

— Ну... надо же показать им, что не все их боятся!

— Какой ты еще ребенок... — Андромеда снисходительно улыбнулась и поцеловала дочь в нос.

Дора обиделась — даже волосы вспыхнули ярко-красным — но тут же засмеялась, потом заплакала и обняла мать.

— Ну что ты, Дора? Что такое?

— Ой, мама... Я все время о папе думаю... Каждый день, каждый час. Вот иногда делаю что-нибудь, вроде отвлекусь — а потом как вспомню... И по ночам тоже, пока не засну — как представлю, что они там в лесу... и егеря вокруг бродят...

— Я тоже, милая, — Андромеда прижала голову Доры к своей груди. — Я тоже...

Примечание:

(1) Сведения о родителях Люпина и о его детстве — с Поттермор.

Тэд снова пришел повидаться с женой в день ее рождения — двадцать пятого января. Андромеда тут же заговорила о том, что ему следует остаться у Люпинов и не возвращаться в лес — однако он отказался.

— Дромеда, милая, я ведь не один... Со мной еще Дирк, Дин и два гоблина. Как же я их брошу? К тому же Дирк недавно в одной деревне едва не попал в руки егерей, когда пошел раздобыть чего-нибудь съестного. Он убежал, но те ему вдогонку послали какое-то темное заклятие, и у него рука все еще плохо действует. Я взял с собой кое-какие зелья, и чары целительные накладываю, однако рана плохо поддается лечению. Вести их всех к Доре неудобно, к тому же Дирк оборотней очень не любит... Гоблины же их вообще боятся до смерти. Правда, — добавил Тэд, — Дин о Люпине очень хорошо отзывается — он у них ЗОТИ преподавал на третьем курсе...

Нимфадоре и Ремусу Тэд просто сказал, что не может оставить своих товарищей по несчастью, и что слишком беспокоиться о нем не стоит — они вполне приспособились к жизни в лесу, к тому же скоро весна, и станет полегче.

Действительно, зима, которая в этом году казалась необыкновенно долгой и холодной, наконец-то подошла к концу. Однако приближение весны и тепла не чувствовалось — наверное, в этом были повинны дементоры, беспрепятственно бродившие по всей Британии. Магглы их не видели, но тоже ощущали холод и гнетущую безнадежность. Андромеда, покупая в деревенском магазине продукты, слышала, как пожилые женщины жалуются друг другу на усталость, на разыгравшийся из-за погоды ревматизм или артрит, на дурные сны и плохие предчувствия.

Тонксы ни с кем в деревне не водили тесной дружбы — слишком многое пришлось бы скрывать либо выдумывать более или менее правдоподобные объяснения. На дом и сад были наведены чары, отвлекающие внимание (1), и местные жители считали их состоятельной супружеской парой из Лондона (муж — врач-психиатр, жена — домохозяйка), время от времени приезжающей сюда отдохнуть.

— Что-то вашего мужа давно не видно, миссис Тонкс, — полюбопытствовал мистер Картер, мясник, заворачивая говяжьи отбивные.

— Он в Лондоне, у него сейчас много работы, — невозмутимо ответила Андромеда и вежливо улыбнулась.

— Да, этой осенью и зимой прямо напасть какая-то… — вздохнула мисс Лоуренс, сухопарая женщина лет пятидесяти. — Особенно нервным людям тяжело приходится. Я получаю «Британский медицинский журнал» (2), так там пишут, что за последние месяцы число самоубийств и депрессий выросло вдвое!

— Да, это ужасно, — кивнула Андромеда, складывая покупки в сумку. — Ну, всего хорошего, мисс Лоуренс. До свидания, мистер Картер.

Она направилась к дому и, войдя во двор и закрыв за собой калитку в живой изгороди, уже оттуда аппарировала к Люпинам. Однако сегодня вместо Ремуса ее встретила Нимфадора.

— Ремус пошел к братьям Уизли, — пояснила она. — От них сова прилетела, чтобы он поскорее прибыл, какое-то дело важное... Ох, мама, мне что-то не по себе... Боюсь чего-то... — она остановилась. — И ноги болят...

Нимфадоре уже тяжело было ходить, просторная зимняя мантия не могла скрыть большой живот, а на лице проступили коричневатые пятна.

Андромеда взяла дочь за руку:

— Обопрись на меня, и пойдем потихоньку. Кстати, Дора... Тебе ведь рожать уже месяца через полтора — так мы с тобой подсчитали? А тебя даже ни разу акушерка не осматривала... И я тоже хороша — мне бы раньше об этом позаботиться...

— Ну, мама... Какая акушерка? Мы же почти сразу под Фиделиус спрятались... Да и не до того было... И как я сейчас в Мунго пойду?

— Нет, конечно, тебе самой в Мунго нельзя. Надо подумать... Та акушерка, что тебя принимала, миссис Сплин — она уже в то время была старенькая... Должно быть, ее и в живых-то нет. У нее есть сын, тоже в Мунго работает, но я с ним не знакома. С кем из целителей папа дружит, и кого я знаю? — Андромеда задумалась. — Мириам Страут...

— Я ее помню, — кивнула Нимфадора. — Она вроде ничего, но у нее в палате лежал Бродерик Боуд, он в Отделе тайн работал... И кто-то из Пожирателей принес ему дьявольские силки, которые его задушили.

— Думаешь, Мириам в этом участвовала? — усомнилась Андромеда. Убийство не вязалось с обликом добродушной целительницы, всегда такой ласковой и приветливой.

— Очень странно, что она не распознала опасное растение, а ведь должна была... Но, скорее всего, на нее Конфундус наложили.

— Нет, все-таки к ней обращаться не стоит, мало ли... Кто еще? Гиппократ Сметвик? Или Август Сепсис — кстати, папа о нем хорошего мнения.

— Август Сепсис? — переспросила Дора. — Я его тоже знаю. Он лечил Артура Уизли, когда его Сама-Знаешь-Чья змея укусила. А еще он маггловские методы изучает — уж наверное, такому человеку можно доверять... Правда, мне хотелось бы, чтобы это была женщина... — она покраснела.

— Не имеет значения, — улыбнулась Андромеда. — Мужчины, насколько я знаю, справляются ничуть не хуже. Главное, что он свое дело знает. А стесняться целителя просто глупо — ну, представь, чего он только ни насмотрелся за годы практики? Ты его ничем не удивишь и не шокируешь. А может быть, он и женщину-целительницу надежную посоветует. Надо будет мне сходить к нему в Мунго. Вот завтра же и пойду.

Так они дошли до дома. Нимфадора, оглядевшись по сторонам, прошла через границу Фиделиуса, ведя за руку мать.

— Наконец-то! — вздохнула она, переступив порог дома. — Знаешь, мама, я так отвыкла на улицу выходить. Только в саду и бываю, а за забор носа не показываю. И сколько же нам еще так сидеть, Мерлин знает...

Андромеда помогла дочери снять мантию и ботинки.

— Посиди, отдохни, я пойду обед готовить, — сказала она.

На кухне Андромеда положила на сковородку четыре отбивных: две для Люпина — их она вскоре сняла с плиты, потому что Ремус любил мясо с кровью, и по одной для Доры и для себя.

— Мама, посмотри, — вошедшая Дора, уже переодетая в домашнее платье, протянула Андромеде две крошечные рубашечки. — Это я сегодня сшила. Сама, от начала и до конца.

— Ну, швы немного кривые, а так — неплохо, — улыбнулась мать.

Нимфадора сначала собиралась купить все необходимое для ребенка в маггловском магазине, однако Андромеда убедила ее не тратить деньги — ведь Дора еще летом уволилась из Аврората, вскоре лишился работы Тэд, а у Люпина и вовсе никогда не было постоянного заработка. Так что "приданое" малышу они шили сами.

— Я для тебя тоже все сделала собственными руками, — сказала Андромеда. — Не потому, что мы не могли купить это, просто мне с детства нравилось шить. Меня мама всему научила...

— А разве у вас дома не эльфы все делали?

— Эльфы делали не все, — усмехнулась Андромеда. — Мама и бабушка много чего умели. А тетя Вальбурга... видела бы ты, какие кружева она плела... А какие цветы у нее в саду росли — она сама за ними ухаживала.

— Трудно поверить, — Нимфадора покачала головой.

— Конечно, ты ведь ее видела только на портрете — полусумасшедшей старухой. А знаешь, какой она была красавицей в молодости? Сириус на нее был очень похож. И характером тоже, — Андромеда вздохнула. — Не могу представить, как она умирала... одна, в пустом доме, потеряв обоих сыновей... Даже думать о таком страшно. Не дай Мерлин!

— Она тебя с гобелена выжгла, а ты ее жалеешь? А с Сириусом... разве не она сама была виновата? Сириус говорил, что он с детства ненавидел эту одержимость чистотой крови...

— Да какое там — с детства? Что он в одиннадцать лет мог в этом понимать? Я знаю, почему он на Гриффиндор попросился — накануне с матерью поругался, уж не помню, из-за чего... но точно — не из-за чистокровности. Она его без сладкого оставила. А он потом еще в вагоне с Джеймсом Поттером познакомился, тот его и сманил на свой факультет — и уж после этого они не разлей вода были. С первого взгляда бывает не только любовь, но и дружба. У всех Блэков — горячие сердца, дочка. И ты такая же...

— Мне больше нравится быть Тонкс, чем Блэк, — упрямо возразила Нимфадора. — А когда ты так говоришь... знаешь, мне иногда кажется, ты жалеешь о том, от чего отказалась. Жалеешь, что замуж за папу вышла...

Андромеда застыла на месте. Неужели дочь права? Неужели действительно они с Тэдом так и остались людьми из разных миров? И может быть, именно поэтому он сейчас не с ней? И верность Тэду она не смогла сохранить по этой причине? По щекам Андромеды покатились слезы.

— Мамочка... Ты что? Мама, ну, прости, я не хотела... Я не то хотела сказать... — Дора тяжело поднялась с места и, подойдя к матери, с виноватой нежностью погладила ее по плечу.

— Нет, Дора... Я ни разу, никогда, ни на минуту не пожалела, что вышла за твоего отца... Но и отречься от всего, что было, я не могу... Сириус отрекся, он действительно это все потом возненавидел — даже то, что ненависти не заслуживало. А я не могу. Предки живут в нас, и мы такие, какие есть — во многом благодаря им. Не знаю, может быть, тебе это сейчас трудно понять... Может быть, поймешь потом, позже... Ладно. Когда Ремус придет, он не сказал?

— Вообще-то уже должен бы прийти... — Дора бросила тревожный взгляд на часы. — Давай подождем его?

— Конечно, подождем.

Люпин пришел спустя полчаса, и, едва увидев его, обе женщины поняли — случилось что-то очень плохое. Уходя из дома, он чарами изменил свою внешность и сейчас походил на какого-нибудь родственника Уизли — рыжий, веснушчатый, с длинными усами. Но не это поразило Андромеду, а блуждающий виноватый взгляд на словно враз постаревшем лице.

— Что?! — вскрикнули мать и дочь в один голос.

— Тэд... Его убили. Я сейчас был у братьев Уизли, их отец сообщил...

Нимфадора громко зарыдала, спрятав лицо на плече матери. Андромеда же стояла, словно окаменев, только чувствовала, как сердце оборвалось.

— Нет! — сказала она хрипло, каким-то чужим голосом. — Нет... — и упала.

Очнулась Андромеда на диване — рядом сидела испуганная дочь.

— Мамочка! — Нимфадора шмыгнула распухшим носом и снова залилась слезами.

— Андромеда, выпейте это... — с другой стороны над ней склонился Люпин с флаконом зелья.

Она сделала глоток и села — так резко, что закружилась голова.

— Как это случилось, Ремус?

— Я сам мало знаю... Третьего дня егеря убили его... Еще Дирка Крессвелла и гоблина Горнука, которые были с Тэдом... Дин Томас и другой гоблин, Грипхук, убежали...

— Но это точно папа? Может быть, это какая-то ошибка? — с мольбой и надеждой повернулась к мужу Нимфадора. Люпин сокрушенно покачал головой и обнял плачущую жену.

— Нет, увы, не ошибка. Андромеда, — обратился он к теще, — надо решить насчет похорон...

— Ох... Да, конечно. А где... он? То есть... тело... — Андромеда с трудом произнесла это слово, которое с безжалостной ясностью подтверждало смерть. Тэда больше нет, есть его тело. Труп.

— Егеря отчитываются перед Министерством, — объяснил Люпин. — Тех, кого поймали, тащат в Министерство, там им выдают премию за каждого. А схваченных ими потом либо везут в Азкабан, либо сажают до суда в тюрьму — знаете, которая под Визенгамотом, на самом нижнем уровне (3)? И мертвых егеря тоже приносят туда, там они и лежат, пока родственники не заберут. Артур говорит, в камере, которая сейчас служит моргом, дежурит дементор.

— Значит, нужно идти в Министерство? — уточнила Андромеда. Она вновь казалась спокойной и собранной, только внутри словно дрожала натянутая до предела струна.

— Да, — кивнул Люпин. — Хотите, я пойду с вами?

— Нет, — отказалась Андромеда. — Побудьте с Дорой, Ремус, ей вы сейчас нужнее. Я сама.

* * *

Андромеда хотела было аппарировать сразу к Министерству, но подумала: "Я ведь собиралась встретиться с Сепсисом, поговорить насчет Доры... Может быть, сразу к нему зайти? Пусть он ее посмотрит. Ведь неизвестно, как на ней все это скажется... А целитель, может, что-нибудь посоветует..."

В Мунго она знала, где найти Августа Сепсиса, и, не задерживаясь, поднялась по лестнице на второй этаж — и в коридоре столкнулась с ним лицом к лицу. Это был высокий моложавый мужчина с острой бородкой и приветливым лицом.

— Андромеда! Рад вас видеть, — улыбнулся он и тут же, приглядевшись к ней, посерьезнел: — Что случилось?

— Тэд убит, Август, — проговорила она с усилием.

— Ох... Какое несчастье! И какая потеря для нас всех, не только для его друзей, но и для медицины! Вы знаете, Андромеда, как многие возмущались, и целители, и пациенты, когда узнали, что с ним произошло? Когда его вызвали на комиссию, а потом стало известно, что он вынужден скрываться, чтобы не лишиться палочки и не попасть в тюрьму? К сожалению, никто ничего не мог сделать...

— Я понимаю, Август, — махнула рукой Андромеда. — Вы знаете, я хотела вас попросить... Тэд вас очень уважал, а теперь его дочери... нашей дочери нужна помощь. Но ей нельзя в Мунго, вообще нельзя нигде показываться...

— Вашей дочке? Доре? Такая милая девушка. Я помню, она в Аврорате работала. Что с ней? Ранена?

— О, нет, — Андромеда улыбнулась сквозь навернувшиеся слезы. — В Аврорате Дора давно уже не работает. Она беременна, ей рожать примерно через полтора месяца... а мы ни к кому не можем обратиться...

— Вот как? Дора вышла замуж? Тэд не говорил...

— Нам с Тэдом ее жених не слишком нравился. Но мы смирились. К тому же он оказался не так плох, как мы опасались.

— Я готов помочь. Для дочери Тэда Тонкса — все, что могу, сделаю.

— Спасибо, Август. Я бы хотела, чтобы вы ее осмотрели. Она за все время ни разу не была у целителя... А сейчас еще такое потрясение для нее... Дора очень любила отца... — Андромеда не выдержала и всхлипнула. — Простите... — пробормотала она, доставая носовой платок.

— Ну что вы... Пожалуйста, если хотите, я могу и сегодня ее осмотреть. Прямо сейчас — у меня как раз дежурство закончилось.

— Сейчас мне нужно в Министерство... — покачала головой Андромеда. — Забрать Тэда...

— Вам помощь нужна? Я пойду с вами.

— Ох... спасибо, Август. Большое вам спасибо.

* * *

Вспоминая потом свой визит в Министерство, Андромеда не понимала, как ей удалось сохранить спокойствие и не швырнуть в кого-нибудь непростительное заклятие — Аваду Кедавру, а лучше — Круцио... Наглые, равнодушные лица, начальственный тон — и это у мелких канцелярских сошек, которые, видно, трепетали перед вышестоящими, зато упивались своей маленькой властью над ней — женой "маггловского выродка, убитого при задержании вследствие попытки к бегству", как они, нисколько не стесняясь, и даже с каким-то извращенным удовольствием называли Тэда.

Похоронили Тэда на бирмингемском кладбище, рядом с могилами его родителей. Кроме Андромеды, Доры с Ремусом и Августа Сепсиса, не было больше никого. Ехать до Бирмингема пришлось маггловским поездом — все волшебные способы передвижения были либо опасны, либо неприемлемы в положении Доры. Для поездки они изменили внешность чарами: Люпин превратился в брюнета с бородой, Андромеда — в кудрявую блондинку. Нимфадора хотела было снова превратить себя в пожилую даму — только на этот раз толстую, чтобы не бросалась в глаза беременность, — но Андромеда воспротивилась:

— Не надо... Я так боюсь почему-то, когда ты в старуху превращаешься...

И Нимфадора приняла вид молодой беременной негритянки.

В дом Люпинов все четверо вернулись смертельно усталые и разбитые, да еще и замерзшие — день выдался холодным, а они все время были на глазах у магглов, и даже не могли применить согревающие чары. Дора, которая весь день проплакала, кажется, была даже немного простужена. Август Сепсис сказал, что ей стоит выпить горячего чаю с чайной ложкой бодроперцового зелья, а также разрешил принимать небольшие дозы успокоительного.

— Ребенку это не повредит, Дора. А вам нужно хорошо и спокойно спать. В целом у вас все в порядке.

Когда целитель уходил, Андромеда шепотом спросила:

— Как вам кажется, с ребенком все нормально?

— Думаю, да, — улыбнулся Август. — А что вас беспокоит?

— Так, ничего... — Андромеда неловко пожала плечами. — Просто тревожусь.

— Это естественно. Но я не вижу никаких отклонений от нормы. Однако, если что — сразу шлите мне сову, договорились?

— Хорошо, Август. Спасибо.

Примечания:

(1) Чары, отвлекающие внимание — фанон, однако кажется логичным, что на жилища волшебников наводились в большинстве случаев именно такие чары. Если бы магглы вообще не могли видеть их дома — тогда у местных жителей возникало бы много вопросов, стоило Молли Уизли, например, появиться в деревне в магазине (а ведь она где-то покупала продукты, да и близнецы в 6 книге познакомились в деревенском магазине с красивой девушкой). А чары отвлечения внимания, судя по всему, действуют так, что у магглов волшебные дома и их обитатели не вызывают ни желания приблизиться, ни особого любопытства.

(2) "Британский медицинский журнал" — British Medical Journal (BMJ — еженедельное научное издание.

(3) Тюрьма в Министерстве магии, использующаяся как КПЗ для большинства задержанных — хэдканон.

После похорон Тэда Андромеда решила перебраться к дочери. Дома ее теперь ничто не удерживало, а вот Нимфадоре скоро понадобится ее помощь. Собрав вещи, она отправила Люпинам сову, затем вышла на крыльцо и заперла дверь — и услышала хлопок аппарации. Перед ней стоял Рабастан Лестрейндж. Он, как показалось Андромеде, за эти месяцы постарел и вообще имел вид опустившегося, сильно пьющего человека, но сейчас, кажется, был трезв.

— Ты? Что тебе нужно? — Андромеда направила на него палочку.

— Не пугайся, Меда... — заговорил он, подняв руки, чтобы показать, что безоружен. — Я просто хотел тебя увидеть...

— Тэд убит, — резко сказала она. — Я уезжаю отсюда.

— Я знаю, — он опустил голову. — Это не я...

— Это сделали бандиты на службе вашего Лорда. Так что тебе нужно?

— Ничего... Я боялся за тебя, Меда...

— Боялся? Ты лучше за себя бойся, не за меня. Так это ты приходил сюда под оборотным? — вдруг догадалась она.

— Приходил, — признался он. — Но я понял, что ты меня заметила... И, чтобы не беспокоить тебя, стал применять чары невидимости.

— И зачем?

— Просто, чтобы увидеть тебя... Чтобы знать, что ты жива, что с тобой ничего не случилось... — проговорил он, глядя на Андромеду погасшими глазами.

— Ну, как видишь, я жива, — Андромеда против воли смягчилась, но палочку не опустила. — Только я здесь больше не останусь.

— Ты к дочери уходишь? Не бойся, я никому не скажу.

Андромеда горько улыбнулась — этим "никому не скажу" он снова напомнил ей детство, когда у них не было секретов друг от друга, — и, не отвечая, бросила последний взгляд на свой дом, потом повернулась к нему.

— Все, Басти. Прощай.

— Прости меня... — успела она услышать, перед тем, как ее затянуло в вихрь аппарации.

* * *

У Люпинов Андромеда, точно так же, как и раньше, у себя дома, вела хозяйство — вставала рано, готовила завтрак, потом убирала комнаты, потом варила обед. И неукоснительно следила, чтобы Нимфадора не меньше двух часов проводила на свежем воздухе. А еще они с дочерью кроили и шили пеленки, распашонки, чепчики и прочие детские вещички — все такое умилительно крошечное, что обе невольно улыбались, глядя на дело своих рук. Поздними вечерами Андромеда усаживалась у большого стола в гостиной с вязанием.

А ночью, когда отвлечься было не на что, ее одолевала тоска. Она вспоминала Тэда — их юную любовь, лето после Хогвартса, маггловский автобус, в котором они вечером возвращались из-за города... Андромеда сидела, положив голову Тэду на плечо и думала, что бы такое сегодня наврать родителям и сестрам насчет того, где и с кем она провела время... Их скромную — почти тайную — свадьбу... Рождение Доры... И последние месяцы, когда она впервые в жизни лгала своему мужу... Тут Андромеда не выдерживала и принималась плакать, кусая губы до крови и стискивая пальцы.

Полнолуние прошло спокойно. Они с Нимфадорой сварили аконитовое зелье, и Люпин еще засветло выпил его, а когда солнце село, спустился в подвал, и жена заперла его там.

— Вот видишь, мама, — сказала Нимфадора, — и ничего страшного. Он тихо сидит, мы с тобой и не услышим ничего.

Они по-прежнему прятались под Фиделиусом, только Андромеда иногда ходила за продуктами в деревню, да Люпин время от времени виделся с близнецами Уизли, которые и сообщали ему новости. Да и новостей-то особых не было — когда Фред и Джордж наконец починили радиостанцию и нашли новое место для студии, они рассказали слушателям лишь то, о чем Люпины и Андромеда уже давно знали: об аресте Лавгуда, о бегстве Хагрида, о Батильде Бэгшот — и о смерти Тэда и двух его попутчиков...

Где сейчас Гарри Поттер и что он делает — никто не знал. Скорее всего, он был жив и на свободе — иначе вся пресса Магической Британии, подвластная Темному Лорду, уже трубила бы о его поимке или гибели. Однако Кингсли Шеклболт, к которому как-то незаметно перешло руководство Орденом Феникса, считал нужным поддерживать в людях надежду, что Гарри занят чем-то таким, что обеспечит падение Темного Лорда. Впрочем, Нимфадора и Ремус были уверены, что так оно и есть на самом деле.

И вот однажды — в один из последних дней марта — в гостиной Люпинов появился патронус Билла Уизли.

— Гарри Поттер у нас! — заговорил серебристый утконос голосом Билла. — Они сбежали из Малфой-мэнора, куда их притащили егеря. Мы с Флер теперь тоже под Фиделиусом, как и вся наша семья. Ремус, ты больше к близнецам в магазин не ходи, они тоже перешли на нелегальное положение. Связь будем держать через патронусы. До встречи!

Патронус растаял в воздухе. Радостно-возбужденная Дора — Андромеда не видела ее такой с того дня, как Тэд ушел из дома, — воскликнула:

— Вот и Гарри объявился! Теперь что-то будет!

— Что будет? — попыталась спустить ее с небес на землю Андромеда. — Убежали они от егерей — и слава Мерлину. Ну а дальше-то что?

— Я же тебе говорила, Дамблдор Гарри какое-то важное задание дал, — Нимфадору было не переубедить. — Ремус, может быть, ты сходишь к Биллу, узнаешь что-нибудь? Ах, да, они ведь под Фиделиусом... Но можно же послать патронус!

— Видишь ли, — замялся Люпин, — я думаю, что Билл сам сообщит, когда можно будет к нему прийти.

— А пожалуй, ты прав, — Дора слегка огорчилась.

Проходили дни, но больше никаких известий от Билла не было, и оживление, вызванное появлением Гарри, утихло. А утром четырнадцатого апреля Люпин постучался в комнату тещи:

— Андромеда! Дора, кажется, рожает...

Андромеда, только что проснувшаяся, вскочив с постели и накинув халат, побежала в спальню дочери и зятя, где перепуганная, с округлившимися глазами Нимфадора сидела на кровати, обхватив руками живот.

— Мама...

— Сейчас, — торопливо заговорила Андромеда, — сейчас я напишу Августу... Сейчас, подожди... Где у вас пергаменты и перья?

— Что? Зачем? — бледный и изможденный после недавнего полнолуния Ремус, тоже испуганный, никак не мог взять в толк, что ей нужно.

Андромеда и сама была растеряна — чего от себя никак не ожидала. Она даже накричала на Ремуса, будто у них в доме ничего найти невозможно, потом, сломав два пера и распоров лист пергамента, наконец написала Августу Сепсису, прося его прийти поскорее. А Дора то начинала громко стонать, то плакала, то успокаивалась — и все время умоляла Ремуса не отходить от нее.

— Дора, Ремус должен выйти на улицу и встретить Августа. Успокойся, пожалуйста... Ремус, идите, не бойтесь, она сию минуту не родит. Это обычно довольно долго тянется...

Август Сепсис не заставил себя ждать, и вскоре уже стоял в прихожей с чемоданчиком в руках и добродушно успокаивал Люпина:

— Да что же это на вас совсем лица нет? Все будет хорошо. Андромеда, здравствуйте, — улыбнулся он. — Вы мне поможете?

— Так я же не целитель, я ничего не знаю...

— Будете делать то, что я говорю, вот и все. Ну, где наша милая пациентка? Дора, девочка, спокойно... Все у тебя идет нормально, скоро ты своего малыша увидишь... А вы, Ремус, лучше посидите где-нибудь, я понимаю, это трудно — но возьмите себя в руки.

— Ремус, не уходи! — вскрикнула Нимфадора.

— Дора, комнатка маленькая, нам троим здесь просто не повернуться, — уговаривала дочь Андромеда, гладя ее судорожно сжатую руку. — Он же здесь, рядом, мы его позовем... Ремус, правда, идите!

* * *

Ремус то неподвижно сидел на диване, сжав обеими руками голову, то вскакивал и ходил из угла в угол гостиной. Он не знал, сколько прошло времени — ему казалось, что стрелки на часах не двигаются вовсе. Время от времени из спальни торопливыми шагами выходила теща, потом снова скрывалась за дверью. Она заглядывала к Люпину и говорила что-то вроде: "Все в порядке, Ремус", но он ей не верил. Несколько раз хотел зайти к Доре, но его оттуда выпроваживали. Ремус слышал стоны Доры, громкие, такие жалобные, что сердце разрывалось. А потом Дора кричала — так, как будто ее заживо раздирают на части.

— О, Мерлин, о, боги! За что? — простонал он.

"А если родится не человек? — от этой мысли его пробрала дрожь. — А если... если Дора умрет?" Он вспомнил мертвую мать, ее похороны — Хоуп Люпин, женщина небольшого роста, хрупкая и очень красивая, она лежала в гробу, словно дорогая кукла в коробке. А он, ее сын, стоял рядом, и ему казалось, что мама просто спит, а когда гроб опустили в могилу, он зарыдал и закричал: "Не надо!"

Ремус уронил голову на руки и заплакал. "Если бы я знал... Мерлин! Боже милостивый, пусть она только выживет!"

Из спальни снова донесся громкий крик, не похожий на те, что он слышал раньше. Но он не понял, что это значит, и продолжал сидеть, закрыв лицо руками, пока не вошла Андромеда. У Люпина перед глазами все расплывалось от слез, и ему показалось, что теща тоже плачет. Он медленно поднялся с дивана.

— Что? — спросил он, и голос у него сорвался. — Что... Дора?!

— Ремус, идите к Доре, теперь можно, — ласково сказала Андромеда, подойдя к нему поближе, и Люпин наконец увидел, что ее глаза влажны, но усталое лицо светится радостью. — У вас мальчик.

— А Дора? — повторил он, все еще не в силах осознать новость. Мальчик? Какой мальчик?

— С Дорой все нормально, — терпеливо ответила теща. — Идите же, слышите, она вас зовет?

— Ремус! — услышал он слабый голос жены — и побежал к ней.

— Дора! — он опустился на колени возле кровати и, еще не веря, что все обошлось и Дора жива, глядел на ее покрасневшее, мокрое от пота и слез лицо и целовал руки.

— Ремус, милый... — она счастливо улыбнулась. — Давай назовем его Тэдом? В честь папы. Ты согласен?

— Тэдом? Тэдди... Конечно, согласен!

— Да, Тэдди... А второе имя — Ремус.

— Как скажешь, — он крепко сжал ее в объятиях, так, что Дора ойкнула. — Прости... Тебе больно?

— Сейчас уже нет. Было очень больно... Даже хуже, чем Круцио! — с наивным удивлением произнесла она. — Но это неважно, все уже прошло...

— Ремус, взгляните же, — Андромеда, держа на руках ребенка, которого она только что выкупала и запеленала, подошла к нему.

Он поднялся на ноги и несмело посмотрел на малыша. Головка была покрыта редкими черными волосиками, мягкими, как пушок. Красное, чуть припухшее личико, крохотные ручки, сжатые в кулачки...

— Он так похож на тебя! — восхищенно сказала Дора.

— А по-моему, на тебя... — Люпин наклонился к жене и снова поцеловал ее руки.

— Ну вот видите, все хорошо! — заговорил Август Сепсис, о присутствии которого они совершенно забыли. — Дора, я завтра вас навещу, ладно? Примерно в час дня? Ремус, вы меня точно так же встретите?

— Конечно, — Люпин поднялся на ноги и с признательностью крепко сжал обе руки целителя.

— Ну, а теперь позвольте откланяться.

— Ох, Август, я вам так благодарна...

— Что вы, Андромеда... Я всегда рад помочь, чем могу... Нет, не надо денег, пожалуйста, прошу вас...

— Спасибо... Пойдемте, я вас провожу.

Когда целитель ушел, а Нимфадора с маленьким Тэдди заснули, Андромеда увела Ремуса на кухню, где заставила его проглотить немного огневиски и напоила чаем с сэндвичами, да и сама поела — в первый раз за сегодняшний день. Потом, заглянув в спальню, на цыпочках вышла в коридор и позвала Люпина.

— Ремус, — шепотом сказала она, — посмотрите, он стал рыжим!

— Кто? — не понял тот.

— Да Тэдди же... — засмеялась Андромеда и пояснила: — Он метаморф, как и Дора. У нее тоже волосы начали менять цвет в первый день жизни...

— Андромеда... — Люпин вдруг кое-что вспомнил. — Можно, я отлучусь ненадолго? Я к Биллу Уизли... там сейчас Гарри, мне надо с ним поговорить.

— Но вы вернетесь? — Андромеда нахмурилась.

— Конечно! Я понял, о чем вы подумали... Но я иду туда не затем... Я вам не говорил... но летом Гарри отказался, когда я предложил сопровождать их. Сказал, что я должен быть со своей женой и ребенком.

— Хорошо, Ремус. Идите, — вздохнула Андромеда.

— Я скоро! — он накинул мантию и вышел за дверь.

Ремус Люпин никогда в жизни не был так счастлив. Дора жива и родила ему сына, у него, оборотня, который с детства считал себя проклятым, прокаженным — нормальный, здоровый человеческий ребенок... А теперь он наконец помирится с Гарри и предложит ему быть крестным отцом Тэдди.

С рождением Тэдди жизнь стала совсем другой. Не только потому, что весь распорядок теперь был подчинен его кормлению и сну — нередко ночь превращалась в день, когда Тэдди плакал, засыпая лишь на рассвете, и только тогда давая отдохнуть родителям и бабушке. Казалось, его появление принесло новую надежду — даже дом как будто преобразился, в комнатах стало светлее и веселее. Словно Тэдди был крошечным солнцем этой маленькой вселенной, которую создали трое взрослых людей, отгородившись от внешнего мира с его бедами и опасностями.

Иногда они забывали и о Темном Лорде, и о Гарри Поттере — во всяком случае, Андромеда уж точно не желала об этом думать, у нее были дела поважнее: сварить зелье для Тэдди — от колик, для дочери — чтобы было больше молока, погулять с малышом в саду, чтобы дать Доре подольше поспать... А еще она снова обдумывала возможность отъезда за границу — где они наконец-то смогут жить как люди, а не как обложенные со всех сторон дикие звери, на которых объявлена охота.

Нимфадора медленно восстанавливалась после родов — она стала нервной, часто плакала — видимо, сказались пережитые во время беременности волнения и тревоги, горе от потери отца. Август Сепсис, первое время навещавший ее каждый день, прописал ей успокоительное зелье — но дело было в том, что молодая мать еще и не высыпалась как следует.

Однажды Андромеда увидела ее, плачущую у кроватки Тэдди — в этой кроватке когда-то спала маленькая Дора, Андромеда с Ремусом принесли ее из дома Тонксов, где она пылилась на чердаке, и старую коляску тоже захватили.

— Что случилось, Дора? — Андромеда сначала решила, что дочь по неосторожности сделала Тэдди больно, но мальчик спал.

— Мама... Знаешь, я плохая мать.

— Почему? Что ты такое говоришь?

— Мне кажется... кажется, я его не люблю... так, как нужно... — Дора всхлипнула.

— Вот глупости! Почему тебе так кажется?

— Ну... я знаю, как это, когда кого-то любишь... А Тэдди... мне его так жалко, он такой маленький... Но я не чувствую того, что должна... А еще я так устаю... Он плачет, а мне хочется только спать (1)... Вот и сейчас еле уложила, а надолго ли?

— Глупышка, — Андромеда, как маленькой, утерла Нимфадоре слезы. — Конечно, это не такая любовь, как к мужу или к родителям... Но ты любишь Тэдди, просто еще не осознала этого... И то, что ты устаешь — естественно. А подумай, как маггловские женщины справляются — без магии! Мне и то было временами трудно, — призналась она, — когда ты родилась. Девятнадцать лет, еще ничего толком не знаю, Тэд... папа на работе, помочь некому, кроме твоей маггловской бабушки, а она магии побаивалась... И эльфов нет. Да и жили мы среди магглов... Я каждый раз, когда мы выходили гулять, наводила на тебя отвлекающие чары — вдруг на улице волосы станут зелеными или синими — а вокруг магглов полно! И ведь тогда еще времена были более или менее спокойными... Так что не плачь, лучше ляг и отдохни. Я тебе принесу Тэдди, если заплачет, чтобы тебе не вставать.

У самой Андромеды, наоборот, будто открылось второе дыхание. Она с утра до вечера хлопотала по дому, нянчила внука, а ночью, когда все спали — если, конечно, Тэдди тоже удавалось убаюкать, — проглаживала горячим утюгом (2) пеленки с двух сторон.

Люпин оказался прекрасным отцом, заботливым и терпеливым, а у Доры, считала Андромеда, со временем все наладится. Ничего удивительного, что у девочки нервы расстроены — ведь сколько ей пришлось пережить! Притом, что беременность и роды — сами по себе нелегкое испытание.

Словом, маленькая семья была почти счастлива.

* * *

Поздним вечером первого мая, когда Нимфадора и Тэдди спали, Андромеда гладила пеленки, а Люпин следил за слабо кипящим на огне зельем от колик, в кухне появился патронус Кингсли Шеклболта — серебристая рысь.

— Гарри Поттер в Хогвартсе! Всем членам Ордена Феникса срочно прибыть туда!

Андромеда чуть не уронила утюг. Люпин замер на месте, выпрямился и как-то весь подобрался, словно хищный зверь перед прыжком, глаза сузились и черты лица как будто стали резче. Потом, спохватившись, он погасил огонь под котлом — зелье как раз сварилось, — и повернулся к Андромеде.

— Я должен идти.

У Андромеды тоскливо заныло сердце.

— Что там происходит, Ремус, вы не знаете? Зачем он всех собирает?

— Не знаю. Но, похоже, что-то важное...

В кухню вошла заспанная Дора в халате.

— Ремус! Я тоже получила сообщение... Ты пойдешь туда? А мне...

— Конечно, Дора, а как же иначе? А ты, разумеется, останешься дома, — непререкаемым тоном главы семьи заявил он.

— Но...

— А если со мной что-нибудь случится, вам сообщат. Хранитель Фиделиуса — ты, так что дом не будет обнаружен. Ну что ты, Дора... — уже мягче добавил Ремус, видя, как побледнела жена. — Мы ведь оба в Ордене, и всегда знали, что нам следует быть готовыми ко всему. И не бойся, я не вчера в Орден вступил, кое-что умею.

Он обнял Нимфадору и крепко прижал к себе.

— Тэдди спит? Пойдем, дорогая, я с ним попрощаюсь. Не волнуйся, я его не разбужу...

Он долго стоял возле кроватки, глядя на спящего мальчика, перед тем, как уйти. Нимфадора не отходила от мужа, цеплялась за его мантию, так, что он, уже переступая порог дома, с усилием высвободился из ее объятий. Андромеде Люпин почтительно поцеловал руку, а она, прослезившись, обняла зятя.

Притихшие и испуганные женщины не находили себе места, Дора то беспокойно ходила по комнатам, то смотрела в темные окна, то замирала возле спящего сына. У Андромеды тоже все валилось из рук. Потом проснулся и заплакал Тэдди, и Дора поспешила к нему. Андромеда ушла в ванную стирать белье. Когда она заглянула в спальню, дочь сидела на кровати и все еще кормила Тэдди. Взгляд у Нимфадоры был странно отрешенным, как будто в мыслях она находилась где-то далеко отсюда.

— Дора! Ты его перекормишь, и он заболеет! Не надо так! — Андромеда забрала у нее мальчика.

— Ох, мама... Я не могу! Не могу тут сидеть, когда он там...

— Ну что же делать? Надо набраться терпения и ждать.

— Не могу ждать! — Нимфадора с тоской и мукой посмотрела на мать. Ее волосы стали темно-красными.

"Цвет крови", — вдруг подумалось Андромеде, и она едва не застонала от пронзившей сердце острой боли.

— Не могу, мама... — Нимфадора вскочила и метнулась к шкафу. — Я пойду туда! Хотя бы узнаю, что там... и что с Ремусом... Мама, не останавливай меня, прошу тебя! Я просто умру здесь...

— Но, Дора, это может быть опасно... А ты ведь все еще слаба...

— Мама, я же аврор!

— Ты прежде всего мать, — строго сказала Андромеда. — Нет, я тебя не отпущу.

— Я не маленькая!

— Когда ты так говоришь, ты ведешь себя именно как маленькая девочка.

— Мама... Ну, пожалуйста, я только ненадолго! Я не вынесу... Ведь я даже не знаю, что там происходит... Может быть, ничего особенного... Мало ли, зачем всех собрали...

Андромеда поняла, что со стороны дочери это просто уловка, но все же подумала: "Может быть, действительно... Они же в Хогвартсе. Правда, там Снейп и Кэрроу..."

— Дора, не делай глупостей, прошу тебя...

Но ту было уже не остановить. Она вихрем пронеслась по комнате, торопливо одеваясь, схватила палочку, ненадолго задержалась возле Тэдди и, всхлипнув, решительно повернулась и направилась к двери. Обняла тяжело вздохнувшую мать, пробормотала: "Я скоро приду!" — и исчезла в темноте.

"Дора характером точно в тетушку Беллу удалась, — подумала Андромеда. — С той тоже было не сладить, когда она себе что-нибудь в голову заберет... Ох, беда с ней..."

Она подошла к внуку — ребенок спал. Андромеда зажгла свечу и взяла в руки вязание, чтобы хоть как-то скоротать время — она знала, что заснуть не сможет, и приготовилась ждать.

Андромеда ждала до утра — пока не пришли Кингсли Шеклболт с Гарри Поттером и не принесли страшную весть: Нимфадора и Ремус погибли.

Примечания:

(1) Мне кажется, что у Доры могла быть послеродовая депрессия в легкой форме (и неудивительно, учитывая, какие события происходили и в Маг.Британии, и в ее собственной семье, пока она была беременна — все это могло повлечь нервное истощение) — это объясняет, на мой взгляд, почему она, оставив новорожденного Тэдди матери, пошла за Люпином на битву. Я не хочу сказать, что Дора имела суицидальные наклонности, но женщины в таком состоянии бывают несколько неуравновешенны и не совсем адекватны.

(2) Роулинг в интервью говорила, что заклинания для глажки белья не существует.

Потом Андромеде рассказали, что Нимфадора, когда появилась в Хогвартсе, выглядела подавленной и растерянной и, похоже, толком не понимала, что происходит. Пришла она туда одной из последних, вместе со старой миссис Лонгботтом. Искала мужа, спрашивала у всех, кто встречался ей на пути: "Вы не видели Ремуса? Где Ремус?"

А когда началась битва, она наконец нашла его — Ремус дрался с Долоховым. Дора видела, как он погиб. С воплем ярости и отчаяния она кинулась в бой — с ее палочки летели убивающие и режущие заклятия, Долохова она не достала, но несколько человек полегли от руки Нимфадоры Люпин, пока ее не остановила Авада, посланная Беллатрикс Лестрейндж. Ее родной теткой, с которой она, впрочем, встречалась всего три раза в жизни — и всегда в бою. Саму Беллу потом убила Молли Уизли. Долохов тоже не ушел от смерти — его сразил профессор Флитвик.

После битвы тела Ремуса и Нимфадоры в Большом зале положили рядом — и всем, кто их видел, казалось, что они и в смерти тянут друг к другу руки.

* * *

Андромеда не плакала ни на похоронах погибших в битве за Хогвартс, ни после. С тех пор, как ей сообщили о смерти дочери и зятя, она не проронила ни одной слезинки — не могла. Казалось, слез больше не осталось, и в сердце — словно выжженная дотла пустыня. Улыбаться она тоже разучилась, и говорила только по необходимости. Иногда ей казалось, что она и сама умерла, что из нее вынули душу, а похоронить забыли. И теперь она, как инфери — или, скорее, как голем, оживленная магией глиняная кукла, — делает лишь то, для чего она нужна.

Она нужна для того, чтобы вырастить Тэдди. Она кормила его — маггловскими молочными смесями, о которых ей рассказала Гермиона Грейнджер, купала, стирала пеленки, гуляла с ним в саду, укладывала спать. Потому что так надо. Точно так же она и ела, и пила — надо было есть и пить, чтобы жить, чтобы было кому заботиться о Тэдди.

Она не думала о том, что так ее надолго не хватит — вообще не думала о будущем.

Почти каждый день приходил Гарри Поттер, ставший по желанию Люпина крестным Тэдди — рассказывал о Нимфадоре, о Ремусе, о том, какими героями они были. Андромеда равнодушно слушала его, поила чаем, угощала печеньем, купленным в магазине — она больше не пекла сладостей, потому что Тэдди их пока нельзя, а ей незачем.

Однако в канун дня, когда Тэдди исполнялся месяц, она решила, что пирог испечь нужно — завтра придет и крестный, и семья Уизли, и Гермиона Грейнджер... Если приходят гости, их надо принять достойно. Андромеда уже собиралась взяться за приготовление теста, когда услышала плач Тэдди — и быстрыми шагами прошла в спальню.

— Тэдди, малыш, — ровным голосом сказала она, — что случилось? Пеленки сухие. Кушать рано. Вот, возьми... — она протянула мальчику погремушку. Тот перестал плакать и схватил игрушку пальчиками, волосы, только что темно-каштановые, окрасились в ярко-малиновый цвет, глазки распахнулись — и Андромеда застыла, словно пораженная молнией. На нее смотрели глаза Доры — живой Доры — смотрели пристально и серьезно (1). Не сводя с бабушки больших карих глаз, Тэдди протянул ручку, уголки его губ приподнялись, будто в улыбке — еще бессознательной, и Андромеда, ошеломленная, потрясенная до глубины души, прошептала:

— Тэдди...

И зарыдала, чувствуя, как с каждой пролитой слезой тяжесть, сдавившая грудь, словно бы тает, и она снова может дышать в полную силу. Прижав малыша к себе, целуя крошечные ручки, щечки, носик, Андромеда плакала, плакала горько, но эта горечь была как лекарство, возвращающее сердце к жизни.

Свежий ветерок врывался в приоткрытое окно, из сада доносился шелест листьев, запах цветов и недавно прошедшего дождя. Солнечный луч упал на фотографии, висящие на стене — на одной был Тэд в лимонно-желтой мантии целителя, на другой Дора и Ремус в день свадьбы. Все трое улыбались.

— Тэдди, маленький мой... — сказала Андромеда, поднимая с пола погремушку, уроненную Тэдди, который, вытаращив глаза и приоткрыв ротик, смотрел на плачущую бабушку. — Ну что ж... будем жить, малыш. Может быть, ты станешь счастливее нас...

Примечание:

(1) В первые недели жизни у ребенка взгляд не сфокусированный, а когда ему исполняется примерно месяц (плюс-минус) малыш начинает по-настоящему видеть и различать окружающее. Это сразу заметно, как у него меняется взгляд — очень волнующий и радостный момент.