Начать заново (гет)

2 сентября, 1982 г.

Прозвенел звонок, а студенты всё продолжали сидеть на своих местах, напряжённо всматриваясь друг в друга и косясь на преподавателя с уже зародившимся в мыслях, но ещё не успевшем сорваться с губ вопросом: «И что нам делать?»

Студенты, ранее посещавшие маггловские школы заразились недоумением тех, кого обучали на дому, и тоже не спешили что-либо предпринимать, ведь, может быть, звонок в этой школе означает что-то иное?

— Это звонок с урока, он для учителя, — спокойно заметил профессор зельеварения, предотвращая взрыв вопросительного шёпота, словно прочитав беспокойные мысли детей, а затем продолжил прерванную фразу. —…ни при каких обстоятельствах. Повторяю: ни один игредиент, даже тот, который может показаться вам безвредным, ни одно из ваших зелий, готовых или находящихся в процессе готовки или, тем более, зелья соседа не пробовать ни при каких обстоятельствах. Я, надеюсь, этот пункт пояснять не нужно. Здесь не кондитерская лавка, и то, что вы будете варить, имеет очень мало общего с яблочным вареньем. Поэтому не подставляйте ни меня, ни себя. На этом закончим.

Преподаватель вдруг замолчал, перебирая какие-то бумаги в руках: одни положил на свой, учительский, стол, другие ещё раз просмотрел, отправил к тем, первым, потом взял со стола учебник и открыл по закладке одну из последних страниц. Затем он поднял взгляд на свою аудиторию: дети поспешно собирали вещи в сумки, а многие из них повскакивали со своих мест, думая, вероятно, что «на этом закончим» значило «урок закончен, все свободны».

— А теперь я дам вам задание к следующему уроку, — сказал он, пряча свою улыбку за коркой учебника: его умиляла детская наивность.

* * *

Стены Хогвартса затряслись от топота студентов, радостно выбирающихся из пропитанных мудростью кабинетов на блаженную свободу. Их голоса, зазвенели, кажется, в каждом пролёте и коридоре замка, а чуть позже и за его пределами. Первокурсники же зашуганно сжимались в кучки и ходили по стенкам. Застенчивые, непривычные к столь высоким потолкам, играющим лестницам, болтающим без умолку портретам и привидениям, готовым в самый неожиданный момент вылезти из-за угла или вообще из пола, они ещё привыкали к новой для себя обстановке. Но вскоре и их голоса присоединятся к общему детскому многоголосию, делая его ещё звонче — хотя куда бы, спрашивается?

В то время как остальные первокурсники покидали подземелья, Алекс собиралась не торопясь, так что дверь захлопнулась за последним выходившим учеником раньше, чем она задвинула свой стул. Вот она пригладила рукой идеально причёсанные и собранные в аккуратные косы волосы, слетевшие ей на лоб во время усердного записывания диктанта, вот подошла поближе к учительскому столу.

Преподаватель, водя около доски волшебной палочкой, стирал написанные самокалякающим мелом уставы своего маленького царства. Закончив с этим и оставив на доске только дату, он обернулся к ученице, которая — это не было для него сюрпризом — терпеливо ждала, когда на неё обратят внимание.

— Мисс Сильвер, вы что-то хотели?

 — Да, — девочка, вот уже несколько минут с большим вниманием разглядывала разворот какой-то книги, но при его словах быстро отвела взгляд и посмотрела ему прямо в глаза. — Да, сэр.

Он взял книгу со стола и взглянул на так заинтересовавший её разворот. Характеристика, история создания и состав зелья. «Зелья всемогущества». Он прикрыл книгу и положил её обратно, заметив, что девочка слегка покраснела, уличённая в своём любопытстве.

— Это сборник интересных зелий, не входящих в основную программу, — прокомментировал он. — Я выбираю из них те, что можно было бы сварить вместе со студентами на дополнительных занятиях.

— Интересно, — сказала Алекс, и тут же перешла к тому, о чём планировала говорить. — Профессор Снейп, я бы хотела поблагодарить вас за вчерашнее. Мадам Помфри мне рассказала обо всём, когда я пришла в себя. Она сказала, что я потеряла сознание в лодке, а вы меня подхватили, не дали упасть в воду, а потом лично донесли до медпункта. Я правда очень вам благодарна. Не знаю, что бы произошло, если бы вас рядом не было. Со мной раньше такого не случалось. Мадам Помфри сказала, что это всё из-за волнения и недосыпа. Ничего страшного, в общем.

— Это мой долг — помогать студентам, — ответил Снейп, — так что всегда пожалуйста, обращайтесь. И да, я очень испугался за вас, — добавил он. — Надеюсь, вы падаете в обморок в первый и последний раз.

— Я тоже на это надеюсь, — улыбнулась ему Алекс. — Ещё раз спасибо вам, сэр.

— Кстати, мисс Сильвер, поздравляю вас с поступлением на мой факультет, — продолжал Снейп. — Я надеюсь, ваше желание совпало с решением шляпы.

Это прозвучало как вопрос. Вежливый вопрос, не требующий ответа. Но Алекс всерьёз задумалась над ним. Совпали ли их с шляпой решения? И да, и нет. Её всегда привлекал Слизерин своей загадочностью: он был не похож на другие факультеты, и о нём всегда отзывались как об особом. Особый. Независимый мирок в большом мире Хогвартса, наиболее отчуждённый от трёх остальных. Мирок, в котором обитают подлецы-хитрецы и потенциальные Мерлины. Да, он привлекал Алекс. Но когда она начинала фантазировать о своей жизни в Хогвартсе, она не могла представить себя в зелёном галстуке. Только в синем, только под эгидой Ворона. Как и её родители, как и её отец, по стопам которого она просто обязана была пойти. Но получилось иначе… Ещё перед поездкой в Хогвартс она планировала, что спросит шляпу о том, куда ей лучше поступить и где она принесёт больше пользы. Она хотела выпытать у шляпы, что именно та видит в её голове, что именно убедило её в том, что она, Алекс, подходит конкретному факультету. Она заранее сформулировала все вопросы, но на деле… Когда выведенная из равновесия своим обмороком, растерянная и смущённая, Алекс села на трёхногую табуретку, на которой сидели сотни первокурсников до неё, то в голове её было совершенно пусто. Шляпу только поднесли к её голове, и та закричала: «СЛИЗЕРИН!» И всё. Никаких вопросов и допросов. Никакого выбора.

— Мисс Сильвер?

— Да, сэр, — ответила Алекс после некоторой заминки. — Я рада, что поступила на Слизерин.

В глазах Снейпа промелькнуло сомнение, и Алекс это заметила. Он словно прочёл её путаные мысли и теперь был слегка удивлён, услышав столь же путаный ответ.

— А эти дополнительные занятия… На них можно записаться первокурснику? — быстро спросила она, стараясь сгладить непонятную ей атмосферу.

Профессор, казалось, понял её приём и даже согласился подыграть ей.

— Я не думаю, что вы их осилите, — честно сказал он. — Вы посетили только один мой урок, на котором мы просто записали правила техники безопасности в этом кабинете. Вы и сами ещё не можете знать, заинтересует вас мой предмет или же нет. Зельеварение ведь не для всех… Но, полагаю, если после рождественских каникул, как минимум, у вас ещё сохранится желание и интерес, то… Сообщите мне, я подумаю.

— Хорошо, сэр. Спасибо.

* * *

Алекс достала из сумки сложенный вчетверо пергамент с расписанием. Так, следующим уроком у неё стояла Трансфигурация, совмещённая с Гриффиндором. Она довольно улыбнулась: можно будет встретиться с бывшими попутчиками. На Зельеварении она сидела в одном классе с Когтевранцами и, увы, среди них не было никого из знакомых.

Пока Алекс взбиралась по лестницам и тыкалась по коридорам, она мысленно снова и снова возвращалась в подземелья, в кабинет Зельеварения, а перед её глазами мелькал расплывчатый образ профессора Снейпа: строгая чёрная мантия, длинные, немного сальные волосы, полуулыбка на губах и… что-то странное в глазах, что-то внимательное, проницательное, нездешнее. Ей вспомнилось, как на какой-то костюмированный праздник отец надел яркий костюм под старинный рыцарский наряд. Ещё он надел маску — застывшая счастливая улыбка, длинноватый нос, одна бровь приподнята, другая опущена, а на месте глаз пустые отверстия. Вот отец надевает костюм и маску и превращается в рыцаря из детских сказок, в котором ничего не остаётся от Николаса Сильвера, кроме его лучистых глаз. Ослепительно живых на фоне маски-лица. Ослепительно не сказочных.

* * *

У него ещё оставалось немного времени до начала следующего урока. Взгляд мельком на пергамент с расписанием — второкурсники, Гриффиндор и Пуффендуй. Жуткая смесь: выскочки и тормозы. Но он старался совмещать эти два факультета, чтобы сразу отмучаться, а потом поработать с тем же курсом, но более адекватным набором. Зельевар уважал когтевранцев за их какое-никакое стремление к знаниям, пусть за этим часто и стояла абсолютная бездарность, и, конечно, любил слизеринцев, прячущихся от странного, полного предрассудков мира под его мантией.

Он Северус Снейп, профессор зельеварения и декан факультета Слизерин в Школе магии и волшебства Хогвартс. Это звучит гордо, это звучит красиво, будто мечта, вставленная в рамочку. Это звучит серьёзно, это звучит ответственно, словно петля, накинутая на шею.

Строгого покроя чёрные мантии составляют большую часть его гардероба, книги по зельеварению и педагогике — большую часть его личной библиотеки. Нужные книги всегда под рукой, мантии чисты и выглажены, а в голове мысли лишь о его предмете, о студентах, о Хогвартсе. Но всё это днём, а по вечерам, особенно, ночью…

— Я становлюсь похожим на Люпина, — прошептал Северус и тут же огляделся по сторонам. Он знал: в Хогвартсе даже стены имеют глаза и уши, впитывают в себя всю доступную информацию, а потом передают… известно, кому.

Нужно вернуться к работе. А вечером у него будет время предаться самобичеванию. У него будет очень много времени, очень много вечеров.

Поэтому сейчас он откладывает все неучебные мысли в отдельный уголок сознания и тянется к той книжке, которая так заинтересовала маленькую первокурсницу. «Занимательные зелья». Он ещё раз пробегается по закладкам, которые поставил на страницах самых простеньких и интересных рецептов, потом берёт со стола чистый пергамент и пишет на нём: «Список студентов, записавшихся на курс „Секреты Зельевара“» — и ставит двоеточие. Пока что записывать некого — никто не успел изъявить согласия. Никто?.. Ну разве что…

Северус вертит перо пальцами. Длинное и пушистое, оно щекочет ему шею. Записывать её или нет? Наконец, он решает, что позже вычеркнуть лишнее имя не составит труда, как, впрочем, и вписать его, но… Северусу очень хочется заполнить пустоту под двоеточием. Поэтому он пишет: «Сильвер, Алексия, Слизерин, 1 курс». Странная обморочная девочка со смелым взглядом и… путаными мыслями. Вскоре она поймёт, что не стоит глядеть другим людям прямо в глаза, если только ты не окклюмент, конечно.

* * *

Он продолжает вертеть перо, перекатывает его фалангами пальцев от большого к мизинцу, от мизинца к большому, его глаза устремлены на пустой желтоватый лист пергамента на письменном столе. Он смотрит на этот лист, лишённый движения, и двигает лишь пальцами, а желваки под его скулами напрягаются и опадают сами собой. Моргает он раз в минуту, медленно опуская и поднимая тонкие синеватые веки, почти по-змеиному прозрачные. Он смотрит на чистый лист столь безотрывно, столь жадно, будто ждёт, когда чернила его радужек прольются на лист, разрушат его белизну, наполнят её хоть каким-нибудь смыслом. Но чернила не выбираются за пределы глазного яблока, бурля волнами в ограниченном зрачком и белком пространстве.

«Я становлюсь похожим на Люпина…»

Наконец, он прикрывает свои глаза, окунает дрожащее перо в чернильницу и оставляет его там, судорожно разжимая затёкшие пальцы. Он свёртывает пергамент, перевязывает его плетёной верёвочкой и, привставая со стула, кладёт его на полку, закреплённую над столом. Он освобождает стол от лишних предметов: учебников, дополнительной учебной литературы, вежливых приветственных писем от семей старых студентов, писем-ответов семей новых студентов, которых он уведомил сразу после распределения о судьбе их детей, и каких-то других рабочих бумаг. Всё он располагает по своим местам, а что-то бросает в остывающий камин, подпитывая его пылание. Он смотрит на убранный стол, потом осматривает весь свой кабинет, выходит из него, заходит в класс, потом в лаборантскую, осматривает их, запирает за собой двери, идёт в спальню, вновь осматривается, оставляет дверь открытой, возвращается в кабинет, выдвигает задвинутый несколькими минутами назад стул из-за стола, садится на него, складывает руки на коленях, и сидит, выпрямив спину и смотря прямо перед собой.

Что мне делать теперь? Теперь, когда все учебные дела переделаны. Что?

Извечный вопрос, на который легко ответит посторонний, но не он. Почитать, поэксперементировать, составить ту же программу для курса «Секреты Зельевара» (чем он и пытался заняться несколько ранее, но пергамент остался пустым, у него ничего не получилось), порисовать, может быть, послушать радио, написать кому-нибудь, отправиться в гости к Альбусу, помечтать, повспоминать, поразбираться в ингредиентах, снова убраться, может, поколдовать, пойти собирать ингредиенты в Запретный Лес, наведаться в Хогсмид, просто погулять, навестить слизеринцев, придумать какое-то новое занятие, поспать, в конце концов.

Что мне делать теперь?

Обычно он находил ответ на этот вопрос, но иногда на него что-то находило, и он просто сидел посреди кабинета на стуле сложа руки на коленях. Начиналось это всегда одинаково: непонимание, чем занять себя, усталость, бессмысленный взгляд в одну точку, нарастающая скорость движения желваков. А потом…

Он подносит руки к склонённой голове, накрывает ими лицо, ощущая, как ладони мгновенно становятся влажными. Он никак не может определить, когда именно начинают из его глаз течь слёзы: когда он убирает со стола, осматривает помещения, садится на стул или когда его ладони соприкасаются с его щеками. Горло разрывают рыдания, и он даёт им прорваться наружу. Лицо краснеет, ладони перемещаются к волосам, теребят их, захватывают прядями. Спина его отвратительно горбится, локти ударяются о колени, брюки и мантия становятся мокрыми от слёз. Он рыдает как ребёнок, отчаянно и громко, но он не старается привлечь внимание родителей или друзей, вообще людей. Он знает, что Альбус, чёртовый блядский Альбус, слышит всё, что происходит в его, Снейпа, комнатах, защищённых десятками заклинаний, взломанных сотнями чар. Но он знает так же, что Альбус никогда и виду не покажет, что слышал всё это: истошные рыдания, жалкие причитания, выкрики боли и шепотки отчаянья. Добрый директор никогда не лишит своего раба хотя бы маленькой, но надежды на то, что его хрупкий подземельный мирок не прослушивается. Ему это невыгодно, Мерлин его побери. Он хочет, чтобы его слоно-коне-ладья чувствовал себя не как под микроскопом, не нервничал лишний раз и ни в чём не подозревал улыбчивого старика, а потом как-нибудь сказал ненароком что-нибудь очень важное в своих комнатах, что могло бы пригодиться Ордену, Планете, Магической Британии, бородатому директору лучшей и единственной английской школе магии.

И через пару часов он будет очень жалеть, что снова дал какую-то информацию о себе этому старику, но сейчас… сейчас он просто плачет, дрожит и старается стать меньше, сжаться до размеров молекулы, атома, электрона… исчезнуть.

* * *

8 сентября, 1982 г.

—…и я спрашиваю такой у этой, м-м-м, МакГонагал, мол, что это за человек в чёрном, который побежал с тобой, Алекс, на руках по коридору, а она отвечает: «Это профессор Снейп, декан Слизерина». И я сразу понимаю, что как-то меня больше не привлекает этот факультет. Госпо… Мерлин, этот Снейп странный, ну очень. Я просто сказал, что хочу со всеми вами сесть в одну лодку, а он такой: «К ноге, мистер, как ваше имя, я вас запомнил!» А потом начал про баллы что-то кричать…

Билл Уизли повёл плечами и сел на скамье поровнее: он старался держать осанку, аккуратно носить одежду, гладко причёсывать свои кудрявые волосы, мыть шею и вообще выглядеть прилично и аккуратно. Он хотел, чтобы его друзья — друзья! какое волшебное слово! волшебнее любых волшб! — относились к нему хорошо. Он помнил, как некоторые коллеги отца презрительно смотрели на его, отца, руку, протянутую к ним для рукопожатия. Билл думал, что с отцом не здороваются, потому что он выглядит как бедный, горбится и не чистит мантию. Биллу же было важно, чтобы его принимали, поэтому он плакал, но драл свои медно-рыжие кудри, хрустел суставами, но держал лопатки вместе и выглядел нелепо, медленно кроша тоненькими пальцами круассан.

— Ужас, честное слово! — продолжал возмущаться тем временем Томас Сейл, разрывая уже пятый по счёту круассан, давясь тестом с кремом, плюясь крошками, но не останавливая поток своих претензий. Как ворона восседал он на веточке-скамье, мотал из стороны в сторону тёмными завитками своих волос и сверкал синими глазками, заглядывая в лицо каждому из своей компании, проверяя слушают ли те его речи.

И они слушали, а Джимми Нексес даже кивал в подтверждение каждого его слова, вставляя свои комментарии через фразу, ведь он-то сидел в одной лодке со Снейпом и кое-что успел о нём узнать. Разгорячённый, он вторил Тому, повторял его фразы немного другими словами, поддакивал, кивал и перегибался через стол, чтобы коснуться его рук в безуспешной надежде привлечь внимание ворона к своей маленькой персоне. За несколько дней, проведённых в Хогвартсе в «однокупешном обществе», как выражалась Алекс Сильвер, он успел полюбить всех и каждого из них, но особенно — бесконечно болтливого Тома, не стесняющегося, кажется, никаких выражений, всегда говорящего с уверенностью — какой же он умный! — и изредка хвалящего его, Джимма, эрудицию — как лестно!

Порой он поворачивался к Биллу, жаждая увидеть на его лице отражение своего восторга и благолепия перед речами Тома, но натыкался лишь на ничего не выражающую закрытую улыбку, нервно теребящие круассан около рта руки и сосредоточенный взгляд в пространство. И Джимми, видя эту картину снова и снова, каждый раз с недоумением отворачивался от рыжего, возвращаясь обратно к своему божеству.

Его взгляд также падал на Алекс Сильвер, сидящую рядом с Томом, и тут же отскакивал в сторону от её нахмурившегося лица. Девочка молча мазала тосты яблочным джемом, жевала их, а потом глотала вместе с горячим кофе. В перерывах она косилась на воронёнка с какой-то странной раздражённостью. Даже Билл иногда вставлял одно-другое замечание в разговор, она же высказываться не торопилась.

—…знаете, он мне чем-то вампира напоминает из ужастиков. Весь в тёмном, кожа бледная, а глаза… — Том кашлянул, ощущая сухость в горле, прервался и потянулся за стаканом с тыквенным соком. — Так вот, глаза… — он опять прервался, начав втягивать сладкую жидкость с мякотью.

— Прежде чем ты продолжишь, — сказала Алекс, удерживая в руках обкусанный тост, — я бы хотела высказать своё мнение.

Джимми в изумлении широко раскрыл рот и глаза, собираясь попенять Алекс за прерывание Тома, но тот кивнул головой и опустил ладонь на плечо девочки — «Давай!» Джимми быстро пришёл в себя и тоже выпалил: «Давай!»

— Я знаю, что сужу о профессоре субъективно, но мне он кажется, как минимум, адекватным человеком. Даже если забыть о том, что он меня в медпункт отнёс, профессор Снейп — хороший учитель, а все слизеринцы от него в восторге, потому что он ещё и прекрасный декан. Как часто к вам, Джим, Билл, заходит МакГонагалл? Говорят, она не бывала в гостиной Гриффиндора уже десять лет. А наш декан заходит к нам каждый вечер.

— Чтобы крови вашей напиться? — хохотнул Джимми.

— Пусть договорит, — шикнул на него Том.

— Чтобы поговорить с нами, — спокойно ответила на этот выпад Алекс. — Чтобы узнать о наших проблемах и постараться помочь нам в их решении. Он неплохой человек, Том. Да, он строг в плане дисциплины, но ты сам виноват, что так резко ему тогда ответил. Теперь я всё сказала. И если ты продолжишь оскорблять человека, которого я уважаю, я уйду за свой стол, — и с этими словами Алекс запихала себе в рот останки тоста.

 — Ясно, — сказал Томас. — Я всё понял.

Джимми тяжело вдохнул в себя воздух. Всё, минус один в компании. Сейчас Том прогонит глупую Алекс с их стола. И правильно сделает — нечего становиться на сторону какого-то сального полудурка.

— И я с тобой согласен.

Джимми поперхнулся воздухом.

— Нет, правда, ты говоришь правильные вещи. Но понимаешь, они… слишком правильные. Ты где училась до Хогвартса?

— Ко мне домой приходили разные преподаватели.

— Вот, домашнее обучение. Значит, ты не знаешь, каково это: учиться в частной школе. А мы с Элис знаем, мы там учились. И это жуткая жуть. Учителя смотрят за каждым твоим шагом, слушают каждое твоё слово, постоянно критикуют: не так посмотрел, не то сказал, сгорбился, пнул камушек, поцарапался где-то, не заправил рубашку. И постоянно замечания, замечания, замечания… И никакой жизни! А если что против скажешь им — тут же захлебнёшься в потоке обвинений, да ещё и розгами накажут. Это не жизнь, это ад. И когда я получил приглашение в Хогвартс, я был счастлив — наконец-то буду учиться в школе мечты! Буду творить волшебство! Но нет, только прибыл сюда — и здесь то же самое. Даже здесь, Алекс, в мире магии! А я так хотел свободы, я так её хотел! И до сих пор хочу. Ты понимаешь меня, Алекс?

— Да. Я, кажется. тебя понимаю, — сказала Алекс, смотря прямо в синие омуты глаз Тома. Воронёнок широко улыбнулся.

— Я рад.

За островком их столика воцарилось молчание.

Билл кончил терзать круассан и теперь потерянно озирался вокруг. Какая-то нездоровая атмосфера искренности и непонимания витала вокруг его друзей. И Биллу показалось, что всему виной был он, что если бы он тоже участвовал в разговоре, то пауза бы не настала. Но он боялся сказать что-нибудь глупое и обратить на себя раздражённое внимание, поэтому молчал, а теперь пытался придумать нечто такое, что разрушило бы тишину, вернуло непринуждённость. И придумал.

— Я слышал, — осторожно начал он, — что вампиры обитают среди нас совершенно незаметно. Среди магглов, да и магов тоже, существует убеждённость, что у них глаза различных оттенков красного, но это не так. Такой слух распустили сами вампиры, чтобы люди не уничтожили их всех. На самом деле, у вампиров глаза чёрные, как ночное небо, как бездонный колодец, как пустота, которая зияет в их сердце. Ведь у них нет души, просто ямка на её месте.

— А какие цветом глаза у Снейпа? — округлил глаза Томас.

— Чёрные, — константировал факт Джимми.

— Афиге-е-еть, — протянул Том.

— О Мерлин, — сказала Алекс глядя куда-то поверх голов Билла и Джимми.

— Афиге-е-еть! — выкрикнул Том, и глаза его вспыхнули. Афигеть, народ! Вы понимаете, что у нас учитель — вампирюга самый настоящий?! Вот почему он такой бледный, как поганка, ходит в застёгнутых на все пуговицы мантиях, полы длинным подолом метёт, пролетает по коридорам летучей мышью. Давайте директору расскажем, а? Да он же может нам всем глотки перегрызть, высосать, выдавить до капли, если на него что-то найдёт!!!.. Эй, а что у вас с лицами? Испугались что ли? — и тут Том поднял взгляд выше, туда, куда столь удивлённо смотрела Алекс, куда повернули головы другие мальчики.

— Мистер Сейл, — прозвучал холодный голос, разрезающий мягкую тишину Зала, замеревшего ещё в самом начале выкриков Тома про «вампирюгу», — какая встреча.

— С-сэр, — пролепетал Том под пронзительным взглядом чёрных глаз.

— А я всё думаю, почему я вас никак встретить не могу в коридорах, а в Большом Зале вы появляетесь, когда я уже сел за стол, и уходите раньше меня. Хотел вот спросить сегодня, когда у нас с вами урок будет, но удача снизошла до меня раньше. Значит, мистер Сейл, боитесь, что я вам кровь всю выпью? Хотите на меня директору пожаловаться?

— Н-нет, сэр, — прошептал Том.

— По вашим глазам вижу — боитесь, — заключил Снейп, наклонился над столом, упёрся в него ладонями (Билл и Джимми откинулись от профессора в разные стороны), приблизился поближе к Тому и оголил верхние зубы в оскале. — Вот, смотрите: никаких клыков. Или, вы думаете, вампирюги их в дёсна прячут?

— Н-не знаю, сэр, — промямлил Том и отодвинулся от стола на максимальное расстояние, как можно дальше от бледного лица, от затягивающей черноты. Он ощущал биение своего сердца, чувствовал, как страх обволакивает его разум, и не мог прервать зрительный контакт с профессором зельеварения, будто его голову закрепили в одном положении, а глаза лишили способности двигаться.

Контакт продолжался секунд пять-десять, но мальчику эти мгновения показались вечностью, и он с облегчением выдохнул, когда профессор наконец моргнул.

— Минус двадцать баллов Пуффендую, как я вам и обещал, мистер Сейл: за дерзость и непослушание. Радуйтесь, что на вас надет жёлтый галстук. Я, например, этому очень рад. И минус ещё двадцать баллов за оскорбление преподавателя, за клевету. И я не говорю даже о том, что вы пытались избегнуть наказания. За это я вам очки не сниму, вы их мне отработаете за чисткой котлов, Завтра, после уроков. И послезавтра, и до конца следующей недели, мой юный пуффендуец.

Джимми, ранее просто сидевший с открытым от изумления и страха ртом, вдруг очнулся, перекрестился, и, не сводя взгляда с профессора, перекрестил и его и прошептал:

— …и избави нас от лукавого…

Билл и Алекс, до этого момента молча наблюдающие за происходящим, не удержали писка в лёгких, который, сдавленный напрягшимися мыщцами, но всё равно по-детски звонкий, вышел из их ртов в унисон с ещё парой сотен детских писков в Зале.

Снейп повернулся к дрожащему мальчику с тесно сжатыми губами и приподнятой кверху рукой, заприметил на нём красно-золотой галстук, вздохнул и произнёс:

— Минус десять баллов Гриффиндору. За глупость, доверчивость и наивность. Даже будь я и вправду нечистью, молитвы бы меня не сгубили. К следующему уроку ЗОТИ напишете вашему преподавателю эссе о вампирах — я его об этом предупрежу. Перед тем, как сдавать эссе, прочтите его вашим друзьям — это может пойти им на пользу.

Снейп оторвался от столешницы, выпрямился и пригладил упавшие на лицо пряди сальноватых волос. На рыжего гриффиндорца он не обратил никакого внимания, а вот на блондинистую девочку…

— Я был о вас лучшего мнения, мисс Сильвер, но, надеюсь, вы убедите меня, что сели рядом с этими господами по чистой случайности. Ваше место не здесь — вы носите зелёный галстук, так извольте находиться рядом с теми, кто носит те же цвета. Впрочем, вы всегда можете поменять факультет. Вам выдать разрешение?

— Нет, сэр.

— Тогда я всё ещё ваш декан, а со своего факультета снимать баллы не хочется. Доучитесь эту неделю спокойно, а со следующей несколько дней походите ко мне на отработки. Не в одно время с мистером Сейлом, разумеется. Вы всё поняли?

— Да, сэр.

— Хорошего вам дня.

* * *

— Я поражена вашим поведением, Северус! Устроить такое представление на глазах у всей школы, оскорбить первокурсников… За наивность и доверчивость! Отработки до конца следующей недели! Северус, они же дети, они просто шутили!

— Просто шутили… Я помню, как вы говорили то же самое, когда один мальчик со Слизерина бежал от троицы гриффиндорцев, улюлюкающих ему вслед. Бежал и не мог убежать. Взлетал в воздух, давился мылом, кувыркался над мёрзлой землёй… Жаждал справедливости.

— Но Северус…

— Мальчик вырос, Минерва, и понял, что безразличие — тяжкий из грехов. Сегодня они оскорбят меня, и я пропущу это мимо ушей, ибо мне всё равно. Завтра они унизят другого, и ему будет больно. Вы помните, что случилось с этими мальчиками, Минерва? Вы помните. Жизнь наказала их со всей жестокостью. А могли наказать вы, и всё обошлось бы… малой кровью.

— Я помню и то, что произошло с тем мальчиком.

— И в этом есть доля вашей вины.

— Скорее, вашей, Северус.

-…вы мне отвратительны.

— Северус…

— Обсудите свои претензии ко мне с Альбусом. И пусть уже он меня обвиняет. Перед ним я объяснюсь, пред вами — не стану и пытаться. Закончим разговор. У меня работа.

* * *

— Привет, ребят! Я тут помогала в библиотеке распаковывать новые книги. Там такие интересности завезли… Я взяла с собой кое-что. Ой… Что-то случилось?