Асимметричное шифрование (гет)

Если то, в чём сейчас пребывает Фелисити, называется «сознанием», она хотела бы немедленно стать бессловесным животным. Или деревом. Если эта мутная пелена под веками и тошнотворная слабость во всём теле — привилегия человека, дарованная современной медициной, лучше человеком не быть. Только обеспокоенное лицо матери заставляет снова и снова открывать глаза, наблюдая, как под действием препаратов углы комнаты падают внутрь. Врачи пытаются ей что-то объяснить, светят в глаза фонариком, заглядывают в лицо, но Фелисити отрешенно наблюдает за суетой вокруг её койки, прикрытой идеально расправленным одеялом. Первые часы она не чувствует ни боли, ни собственного тела, ни желания жить.

Сутки спустя кризис проходит, и Фелисити требует бургеров. Самых больших. Козий сыр, пармская ветчина, помидоры, соус песто. Вместо этого мама протягивает ей небольшую чашку бульона, и даже с нею Фелисити не справляется до конца.

Ей приносят цветы. Благопристойные розы, вежливые хризантемы, милые ландыши, элегантные лилии, вычурные орхидеи невероятных расцветок. Большинство букетов Фелисити раздает персоналу сразу же, как только визитёры выходят из палаты. Её никогда не оставляют одну, и Фелисити подозревает, что Тея наверняка составила график дежурств. В нескольких экземплярах, один из которых, небось, висит где-нибудь в логове, на самом видном месте. Организаторские способности дочери Мойры сопоставимы только с неиссякающими запасами её энтузиазма. Фелисити любят медсестры и врачи, её любит весь город, перед лицом которого ей предложили стать миссис Куинн. Плечистые мужчины, нанятые Джоном, едва сдерживают поток любопытствующих и сострадающих, худшую часть которых составляет пресса.

Палату Фелисити избегает только один человек. Таким же образом этот человек избегает общества всех остальных.

Она не винит Оливера. Предлагать ему помощь — бесполезно. Тем более, сейчас. Фелисити рада бы забыть, но помнит, каким карающим градом осыпались на них осколки автомобильного стекла, как страшно грохотали выстрелы, как Оливер склонялся над ней, стараясь занять как можно больше места, заслонить, защитить. И как посерело его лицо, когда он понял — не смог. Не справился. Подвёл. Практически — убил.

Фелисити ждёт. Расспрашивает Джона о малыше, Тею — о планах, маму — о капитане Лэнсе, и ждёт. Выслушивает неутешительные прогнозы врачей, пытается пошевелить хотя бы мизинцем ноги, не может этого сделать — и снова ждёт. Каждую ночь, когда мама тихо притворяет дверь, уверенная, что с её дочерью ничего страшнее произойти уже не может.

Мама не знает, сколько боли и отчаяния отражается на лице осунувшегося Оливера, когда он наконец присаживается на край больничной койки. Капюшон вернулся. Фелисити не спрашивает, скольких «призраков» тот убил за эти дни. Скольких людей загнал в многочисленные тупики знакомого как свои пять пальцев города. Сколько стрел выпустил, разделяя ими жизнь и смерть. Она не выдаёт своей тревоги даже вопросом, сколько Оливер спал, потому что знает ответ: ровно столько, чтобы тело функционировало на пределе возможностей. Ни секундой больше.

— Я не знаю, какой смысл в том, что делает Зелёная Стрела, если при этом я не могу защитить тех, кто мне близок.

«Но если ты откажешься от своих принципов, то перестанешь быть собой, » — тихим голосом объясняет ему Фелисити. Зелёная Стрела как герой, как система координат, как новый образ, не наводящий ужас, но обещающий справедливость — творение самой Фелисити. Пока Оливер чинил подоконники соседей и бегал с их собаками, она переписывалась с Циско по поводу нового костюма. Каждая мелочь, каждая деталь, каждый ремешок, охватывающий руку — всё было тщательно обдумано, взвешено и переделано много раз. Фелисити столько души вложила. Оливер — её стрела, и лучник теперь она. Ведь именно наблюдатель выбирает цель. Не то, чтобы стрела — всего лишь оружие. Но стрелок — это уже совершенно другое.

Оливер с массой предосторожностей перевозит её в лофт. Вокруг снова суета, мягкие игрушки, цветы и жалость, прущая изо всех щелей, изо всех улыбок. Фелисити становится тошно. На следующее утро, с уверенной улыбкой выпроводив всех из дома, она выбирается на улицу. На машине было бы гораздо быстрее, но сегодняшним маршрутом она не готова делиться ни с кем.

Администратор первого попавшегося салона красоты удивлённо распахивает глаза, но спустя несколько секунд всё же подрывается с места, придерживая для запыхавшейся мисс Смоук дверь. Не так просто сохранить лицо, ведь Фелисити прекрасно видит — её узнали. Все, сидящие в холле салона, весь персонал, случайные прохожие на улице. За несколько дней мало кому известный президент Палмер-Тек стала знаменитостью номер один для Стар-сити. Рецепт вирусной популярности прост. Всего-то: стань невестой кандидата в мэры с сомнительным прошлым и переживи жестокое покушение, оставшись на всю жизнь инвалидом.

— Вас проводить?

— Если можно. Буду очень признательна.

Фелисити горда, но не дура. Она ещё не настолько освоилась с креслом, чтобы преодолеть случайный порожек, не говоря уже о более серьезных препятствиях. Следующий час она упорно рассматривает белый потолок, не желая опускать взгляд на безвольно раскинутые ноги, и пытается сфокусироваться на том, чего не чувствует. Поначалу ничего не происходит, и Фелисити расстроено зажмуривается, стараясь не разреветься прямо на столе у мастера. Несколько резких вспышек боли заставляют её расхохотаться. Минутой позже на внутренней поверхности бедра расцветает огненный цветок, но у Фелисити нет никакого желания капризничать и выражать неудовольствие, доставленное воском. Вопросы техники безопасности и эстетики вторичны. Именно за болью она сюда пришла.

Не всё потеряно.

Она знает — просто знает, и всё тут, — что Оливер ни за что в жизни не поинтересуется ни у неё самой, ни у врачей. Будет носить на руках, растирать мышцы, наделает пандусов везде, где можно и нельзя — но не притронется к Фелисити так, как ей сейчас хочется больше всего. К чёрту новый ноутбук, шикарный плед из настоящей мериносовой шерсти и ежедневные расслабляющие ванны с последующим долгим массажем. Она частично парализована — и только. Не в коме и не мертва. Отнюдь.

Когда вечером Оливер заходит в ванную, она сидит на обогреваемом полу, водя по обнажённому бедру кистью с длинной деревянной ручкой. Утром Фелисити пробовала использовать для этой цели силиконовую, с кухни; ту самую, которой в их доме умеет пользоваться лишь Оливер, но потерпела неудачу. Слишком большая площадь соприкосновения. Тяжело различить реакцию собственной кожи, едва-едва проскальзывающую через повреждённые провода нервов. Поэтому на обратном пути из салона, где, вне всякого сомнения, она произвела фурор, Фелисити заехала в канцелярский магазин. Кисточки с беличьим ворсом показались ей самыми тонкими и нежными. То, что нужно.

— Что ты делаешь?

Выражение искреннего замешательства на лице любимого мужчины могло бы насмешить, не будь оно припорошено тревогой и… виной. Снова — вина. Он всё ещё себя не простил, хотя Фелисити не раз говорила, что прощать не за что и нечего.

— У нас же есть йод?

Оливер пожимает плечами, в задумчивости оглядываясь по сторонам. В лофте, как и в убежище, точно есть оружие на любой вкус, а также дефибриллятор, клей для ран, мини-станция по переливанию крови, хирургические инструменты, шовный материал и пара коробок морфия. Йод? Сложно сказать.

— Должен быть. На кухне, сейчас принесу.

Вернувшись, он стоит в проёме, крутя карандаш между пальцев. Фелисити похлопывает по полу рядом с собой, и Оливер присаживается на корточки, не прекращая нервно вращать неизвестно зачем найденный предмет. Она ненадолго вынимает карандаш из его ладони, зубами снимает колпачок и с улыбкой снова вручает Оливеру.

— Держи, — говорит Фелисити, накрывая его кисть своей. — Я нарисую для тебя карту сокровищ.

— Как у пиратов? — слабо, но всё же улыбается он в ответ. Первая маленькая победа на сегодня, и вечер только начинается. Она верит, что у них всё получится. — Охота за сокровищами опасна и трудна.

— Мой пират не знает равных во всём, что опасно и трудно. Он умеет с этим справляться. А ещё он скоро станет мэром. И моим мужем. Представляешь, какой разносторонний искатель сокровищ. Искал… Искал… и нашёл.

Фетровый кончик оставляет на бёдрах рыжие точки. Здесь — пятнышко с цент, здесь — островок с подушечку большого пальца, здесь — чёрточка, похожая на след от прыжка кузнечика. Отметинки поднимаются от полукружий коленей всё выше и выше, доходя до кромки чёрного белья.

— Я чувствую, Оливер. Здесь я чувствую. Это немного, но гораздо больше, чем совсем ничего. Пожалуйста, прикоснись ко мне. Я люблю тебя. Мы справимся.

Он с едва слышным всхлипом утыкается Фелисити в живот, сгребая её в сильные объятия. Она перебирает короткий ёжик волос, массирует напряжённую шею, оглаживает бугрящиеся, вздрагивающие плечи. Оливер никогда не признается, что боится. Но ведь Фелисити привыкла читать между строк, разгадывать шифры, подбирать пароли, понимать Оливера. Это — её страсть и её предназначение. Она ложится на его спину, накрывая его точно так же, как он накрыл её собой в расстреливаемом лимузине. И ей так же больно: потому, что больно ему.

— Пойдём в постель. Ты поможешь мне закончить с разметкой местности, — через несколько минут шепчет Фелисити. — У управляющей компании большие планы на этот участок.

Она просыпается резко, будто от толчка. В доме стоит предрассветная тишина, нарушаемая только шумом воды в ванной. Оливер появляется в спальне через несколько минут, невыспавшийся, взъерошенный, но сияющий. Свет бра со стороны кровати, на которой обычно спит его невеста, подсвечивает алмазом каждую капельку, стекающую с мокрых волос по мышцам и шрамам, которыми Фелисити не устаёт любоваться каждый раз, когда видит Оливера обнажённым. Скульптурно вылепленное тело по-кошачьи выгибается, когда мужчина наклоняется к ней, опираясь на костяшки.

— Вечером закажем что-нибудь из японского ресторана. Обязательно с водорослями, — с ласковой безаппеляционностью заявляет он. — И ты съешь всю порцию.

Фелисити приподнимает брови, на что Оливер без слов стягивает с неё одеяло. Маршрут воссоединения и утешения, обрисованный несколько часов назад, исчез, впитавшись в бледную кожу. Фелисити нахмуривается, стараясь вспомнить, под какой из шкафов закатился карандаш, но пират и по совместительству будущий мэр одной репликой возвращает девушке состояние расслабленной умиротворённости.

— Я выучил карту наизусть.

Оливер всегда отличался блестящей топографической памятью.

Они открывают друг друга заново, приноравливаясь, привыкая, прислушиваясь друг к другу. Трепет, который рождают прикосновения, сравним разве что с поцелуем первой любви. А у них, взрослых людей, за плечами багаж прежнего опыта и других отношений. Раньше Фелисити мечтала о том, чтобы забыть (Лорел, Сара, Шаду, Изабель, Хелен, детектив) весь этот длинный список бывших пассий Оливера, но по-настоящему это сделать получилось лишь сейчас. Каждый день становится борьбой и победой, маленькой или большой. Маленькой, крохотной, приятной, неожиданной, малюсенькой… пока вечер приёма в честь грядущей свадьбы не превращается в триумф.

На широкой ладони Кёртиса лежит будущее. Миниатюрный чип похож на кокон, хранящий шелковую нить или яркую бабочку.

Шанс вновь встать на ноги.