Асимметричное шифрование (гет)

Вы когда-нибудь проживали целую жизнь за один удар сердца? Или — целых две жизни? Что ж, если нет, то мисс Фелисити Смоук и сама не знает, кому (вам или ей) повезло больше.

Пустота замершего дома, объятого молчаливой скорбью, подарила Фелисити первое видение. В тот момент, когда Стрела, этот невероятный товарищ по борьбе со злом, негромко признался, что любит её и только её. Солнечный свет, льющийся из окон позади всё того же совершенно невыносимого мужчины, кольцо, цепляющееся за фаланги безымянного пальца, заставили Фелисити во второй раз пролистать жизнь на годы вперёд.

Она ни о чём не жалела. Практически год ей довелось быть женщиной самого достойного на свете мужчины.

Впервые увидев наследника империи Куиннов вживую, Фелисити встретилась с Линчевателем, сама того ещё не осознавая. Тогда её совершенно не занимал новоявленный ночной мститель, а Куинн был рядом — руку протяни — и это ошеломляло. Больше, чем ноутбук, который, похоже, использовали в тире вместо мишени.

Да, Оливер Куинн был человеком из плоти и крови, но живым его можно было бы назвать лишь с очень большой натяжкой. В развороте его плеч, посадке головы, движениях Фелисити видела лаву, окаменевшую на склоне умершего вулкана. Хороводы, которые весь город водил вокруг внезапно воскресшего, напоминали девушке преклонение аборигенов, помнящих яростное пламя, некогда вырывавшееся из сердца земли.

Аборигены не понимали, что сердце умерло, а пламя задохнулось в дыму и пепле.

Бравада вечеринок (вопли шаманов), ящики алкоголя (жертвенная кровь) — всё было напрасно. В мужчине, вернувшемся с того света, таилась угроза, подобная неспешной смертоносности тектонических плит, но не было ни грамма тепла.

И тогда Фелисити принялась раздувать пламя. Никаких резких движений. Ласковое дыхание, лодочкой сложенные руки, напряжённый живот. Лёгкое дуновение, пытающееся оживить остывающие угольки.

Первая искра. Теряющий сознание Капюшон в её машине. Не Линчеватель с его жаждой расправы. Именно Капюшон. Едва заметная в полумраке салона кровь, затемнённое краской лицо, умоляющий взгляд. Сильное тело мужчины на самом пике жизни, так беспомощно распластанное на светящейся панели стола. Словно Капюшон знал, что в убежище необходима некая «операционная зона». Вместе со взглядом на запаянную в пластик, впрок заготовленную кровь самого мстителя, приходит внезапное. Он знал. И не боялся. Просто положил поближе кровь для переливания, как автомеханик — масло. Механическое и рациональное решение.

Да, у Оливера Куинна были проблемы. С эмоциями — в первую очередь. И с доверием. И с друзьями, точнее, с отсутствием друзей. А ещё с семьей… Фелисити не стала бы продолжать список и дальше. В её собственной семье всё было далеко не радужно, и хватит об этом.

Вторая искра, отлетевшая от постепенно разгорающегося пламени. Всё то же тело — молодое, сильное, но теперь полностью здоровое, — с восхитительной ловкостью взбирающееся всё выше и выше по самодельному тренажеру-«лесенке» в убежище. Да, до таланта Циско подбирать хорошо звучащие названия Фелисити далеко, но для личного пользования сойдёт и такое. Тем более, зрелище произвело на неё гораздо большее впечатление, чем любой виденный до этого стриптиз. О, не то чтобы Фелисити увлекалась… Было интересно. Иногда. Особенно если речь шла о великолепно поставленном бурлеске с обилием сверкающих деталей, прелестной музыкой середины двадцатого века и женщинами, для которых нагота стала сценическим костюмом. Но ни один артист не смог создать такого мягкого ощущения интимности, которое распространялось вокруг тренирующегося Куинна. Он и не думал смущаться, продолжая подтягиваться. Казалось, даже не заметил вошедшую.

Всё же заметил. Выдохнул короткое «привет» перед тем, как забраться на самый верхний уровень, немного покачаться на расслабленных руках и пружинисто приземлиться на ноги.

Фелисити вспомнила холод, который оставил на кончиках пальцев пакет с кровью, вручённый в ту ночь Дигглом. Теперь подушечки тоже покалывало — от невыносимого желания прикоснуться. Отгородившаяся от мира монитором, клавиатурой и гигабайтами научно-фантастических сериалов, Фелисити и не думала, что такое возможно. Жажда тактильного контакта с ним — Линчевателем, Капюшоном, Оливером — иссушала до двусмысленных отговорок, до пылающего лица и мушек перед глазами. Какой это, наверное, необычайный контраст: тёплая, упругая кожа, над татуировками покрытая почти незаметным рельефом, оставшимся на месте вкола иглы, а дальше — стянутая в грубые рубцы, в шрамы самых невероятных форм. Хотелось проследить каждую чёрточку (глазами, пальцами, губами, чёрт побери, даже языком), придумать свою историю для каждой отметины. Только пусть молчит, ради всего святого.

Ведь если от его колкостей дыхание Фелисити сорвётся, робкий огонёк в её ладонях потухнет. И всё придется начинать сначала.

Ей приходилось вновь и вновь воскрешать пламя. На команду, к которой постепенно присоединялось всё больше людей, злодеи, раны и смерти близких сыпались нескончаемым потоком. Сотрясались основы мира, город переживал землетрясение, осаду и полчища убийц с самыми разными фетишами. И многоликий мужчина, которому Фелисити продала душу, стоял в центре торнадо, получая все новые шрамы. Она опасалась думать о том, что именно Оливер Куинн является магнитом для воцарившегося в городе хаоса, для мести очередного сумасшедшего со сверхсилами. Она не станет взваливать на плечи Стрелы и это. Довольно.

Появление Барри Аллена было подарком судьбы. Судебно-медицинский эксперт из Централ-Сити, выглядящий на неполные семнадцать, на несколько дней стал лучиком света для Фелисити, порядком уставшей от хмурого Капюшона и простого как топор Джона. Но всё стало по-прежнему, когда Барри впал в кому на долгие месяцы. Смотреть на него, неподвижного и бледного, было тяжелее, чем Фелисити могла представить. Спасибо Оливеру, выдернувшему её из бдения у постели почти безнадежного больного ради очередного дела. И спасибо Циско и Кейтилин — за СМСку о том, что Аллен наконец-то пришёл в себя, при этом невольно выйдя за грань возможного.

Поцелуй в поезде ничего не изменил. Барри так и остался для неё младшим братом — балованным младшим братом, который наизусть помнит её любимые фильмы, может процитировать дословно любой диалог из любой серии «Доктора Кто» и придумать гиковскую шутку в стиле «E=mc Хаммер».

Очень смешную шутку, если знать, о чём речь.

Да, они оба грезят о несбыточном. Вот Барри мечтает о своей первой любви, и это умиляет. Но о чём мечтает Фелисити? О мужчине, который откликается на десяток имён, и все они — правда? Оливер Куинн, сын Роберта и Мойры Куинн, плейбой, кутила и центр любой компании. Олли, брат Теи, окружающий её гиперопекой. Оливер, лучший друг Томми и бывший парень Лорел, любовь всей её жизни. Линчеватель, не гнушающийся пыток. Капюшон, решивший разделить свою миссию и довериться команде. Мужчина, которому необъяснимым образом задолжали люди со всего мира. Человек, со спокойным интересом встречающий сверхъестественное, от появления Флэша до встречи со считавшейся мёртвой бывшей (с которой он изменил другой бывшей, но кого это может удивить).

Она продолжает нежно раздувать угольки. Один раз всколыхнувшееся пламя даже прожигает её ладони до костей: когда за спиной выходящего из номера московского отеля Оливера Куинна возникает едва одетая Изабель Рошев. «Это не предательство и не измена,» — говорит себе Фелисити. «Как можно изменить той, с которой тебя ничего не связывает,» — спрашивает она себя, отшатываясь подальше. Всё нормально, Куинн в своей стихии. Обожжённая душа не в счёт.

Оттого так приятно направить мчащуюся машину прямо на Изабель. Не только из-за воровства компании, не только из-за миракуру в её венах, но и из-за случившегося тем вечером. Фелисити помнит об этом до тех пор, пока Оливер в полумраке обшитой деревом прихожей фамильного дома не признается ей в любви. Ей, Фелисити Смоук, не раз обжигавшейся, но так ничего и не сказавшей вслух.

— Он похитил не ту девушку.

Она просто отупело молчит, распахнув глаза, стараясь впитать в себя как можно больше. Он смотрит на неё сверху вниз, во взгляде — знакомая мольба с заднего сидения. Мольба и ещё что-то. Словно Оливер идёт по тонкому льду, боясь промедлить и поспешить одновременно. Шприц-ручка, перекочевавший в ладонь Фелисити, сейчас не так важен. Что-то ускользает от её внимания, и пока она пытается найти ответ, Капюшон уходит, своим признанием оставив больше вопросов, чем может вместить один перепуганный разум.

Слейд в камере на том самом острове, где впервые встретился с Оливером. Стоя на прибрежном песке всего в нескольких шагах от Джона, она набирается смелости и негромко произносит:

— Может, это и было правдой. То, что ты сказал. На мгновение я поверила.

— Я тоже.

Впереди у них — неожиданное открытие, что Оливер умеет управлять самолётом, обратный путь в Старлинг-сити и долгожданное свидание, кульминацией которого стал взрыв. Действительно, чего ещё можно было ожидать. Фелисити была к этому готова, а вот её спутник — нет. И Куинн вновь идёт на попятный, делая то же самое, что и всегда. Встает на защиту тех, кого любит. Ценой похороненных привязанностей и эмоций, взнузданных единожды и жестоко.

Вскоре после того, как Малкольм Мерлин по всем законам супергеройской жизни оказался не просто живым, но и отцом Теи впридачу, Оливер получает очередное имя. Детектив Лэнс расстарался. Стрела стал творением команды, общим детищем, ведь костюм носили и Рой, и Диггл. Ещё немного, и кому-нибудь точно пришла бы в голову дурная идея одеть Фелисити в латекс.

Маскарад кончился, когда Сара погибла, а Оливер решил, что Стреле следует защитить отца сводной сестры. Фелисити верила до последнего, что он жив, что Малкольм лжёт, как всегда лжёт, и тот, кого он объявил погибшим от руки Рас аль`Гула, привычным жестом облокотится об компьютерный стол, спрашивая, как скоро Фелисити закончит пеленговать нужный сотовый. Вместо живого Оливера на столе у неё — устрашающего вида клинок с потеками крови. Той же крови, которую Фелисити видела столько раз: в упаковке для переливания, на ночной униформе, на теле Куинна, пока зашивала очередную рану, размышляя, останется ли от неё шрам и какой он будет формы.

Фелисити не хочет верить, что в метре от неё лежит надгробие единственного мужчины, умудрившегося забрать её сердце.

Спустя недели она опускает руки, и ветер уносит пепел её надежд прочь. Оливер, каким именем его не зови, мёртв. В городе хозяйничает Кирпич, на периферии жизни маячит ненавистный Малкольм, Тея не подозревает, какую кашу невольно заварила, Лорел пускается во все тяжкие, пытаясь стать Канарейкой. Дни проходят серой чередой. Фелисити движется на автопилоте. К горлу подкатывает тошнота, и её не унимает ни сон, ни пустой желудок. В кошмарах к ней приходит Оливер, мужчина, который знает о себе две вещи, одна из которых: «Я люблю тебя, Фелисити Смоук». Команду разрывают конфликты, каждый переживает потерю лидера по-своему. Они едва справляются, очередная миссия проходит на грани катастрофы. Малкольм, узнав истинного убийцу жены, окончательно слетает с катушек, но, кажется, только Фелисити горит желанием пристрелить его как бешеного пса.

И именно в этот момент по местным каналам начинается трансляция в прямом эфире. Фелисити лихорадочно перемещается между компьютерами, согласовывая действия команды, разбросанной в радиусе пары кварталов. В городе — драки и погромы, поэтому экстренный выпуск новостей, занимающий правый верхний уголок каждого монитора, привлекает внимание не сразу.

Сердце пропускает удар. Фелисити замирает, не слыша голоса Лорел в наушнике. Этого мужчину она узнает в любом костюме и под любым именем.

— Вы не подвели этот город, и я обещаю, что не подведу вас, покинув его снова.

Да, иногда его хочется убить самостоятельно. Чтобы больше не мучиться неизвестностью.

Оливер пахнет недавней дракой, ночной прохладой и — едва ощутимо — лекарствами. Фелисити обвивает его, воскресшего в очередной раз, прижимается ближе, ещё ближе, стараясь раствориться. Сейчас такая близость допустима, её легко списать на потрясение, сентиментальность, дружескую радость, в конце концов.

— Там, где я был, сотовые не берут.

Признание о грядущем сотрудничестве с Мерлином выдергивает Фелисити из состояния радостного блаженства. Она чувствует себя обманутой, одураченной каждой из личин Оливера Куинна. Линчеватель обещал возмездие. Капюшон клялся, что нет ничего выше справедливого суда. Стрела ни за что не опустится до сотрудничества с маньяком, патологическим лжецом и манипулятором. Оливер не должен был заключать сделку с убийцей Сары Лэнс и Томми. Но заключил. И дорожит этой сделкой больше, чем Фелисити, у которой внутри после недель скорби не осталось мышцы, не сведенной судорогой отчаянья. Он вернулся — и она потеряла его. Теперь, кажется, навсегда.

— Мне надо подышать. Рада, что ты не умер.

Неоновые огни никогда не спящего города. Вот уже два года Фелисити работает по ночам, координируя, направляя, наблюдая. Доводилось быть заложницей, сапёром, хакером, врачом и — самое ужасное — секретаршей. Ради него она готова на все безумства, кроме одного.

Она не готова потерять себя.

— Я не хочу быть женщиной, которую ты любишь.

Фелисити на негнущихся ногах идёт домой, спиной чувствуя его взгляд. Стрела провожает её до квартиры, не говоря ни слова. Сейчас внутри слишком много — боли, радости, разочарования, ликования, — и губы зудят, не в силах выразить и толики происходящего внутри. Фелисити захлопывает за собой дверь и беззвучно сползает по ней на пол. Она не хочет, чтобы Оливер её любил. От этого их жизнь становится лишь сложнее. Она не хочет быть самой важной женщиной в его жизни. Не хочет.

В ладонях светлячком тлеет воскрешённый её дыханием огонёк.

Через несколько дней она снова проводит ночь в убежище. Судорога отчаянья превращается в натяжение страховочного троса, и Фелисити с облегчением чувствует себя всё той же частью команды. Оливер больше не говорит с ней о любви. Только о деле. И о Рэе Палмере — с подозрительным одобрением.

Рэй. Удивительно напоминающий принца Эрика из диснеевского мультфильма про русалочку. Скучно, предсказуемо, идеально. Фелисити не любит идеальности и обожает асимметричное шифрование. Оно напоминает причудливо протекающую репликацию ДНК — отрывками, с противоположных концов цепочки молекул. Рэй Палмер — это слева направо и сверху вниз. Красиво и… искусственно. Реакция в пробирке, которую видно насквозь. Уравнение ядерного синтеза, начерченное на школьной доске. Тот раз, когда они впервые занимались любовью, тот раз, ставший толчком для начала их отношений как пары… Она влетела в кабинет, не постучав, не представляя, что увидит Рэя совсем не в костюме. Так привычно было видеть тело мужчины, обнажённого по пояс и тренирующегося до красноты, что Фелисити почти убедила себя: мускусный запах, капельки влаги на ключицах — это всё Оливер. Её Оливер.

Тот самый мужчина, который не должен её любить. Ни при каких обстоятельствах. Особенно — когда по всему городу ведётся охота на мстителя в полумаске.

Ещё не отойдя от удара об пол мэрии, Фелисити внутренне холодеет. Вид стрелы, торчащей у Рэя из-под ключицы, вызывает невольный вопрос: кто натягивал тетиву? И в первые секунды девушка готова подумать, что это был Оливер. Да, Стрела — человек принципа (не думай о Малкольме), но когда нынешний бойфренд любимой женщины объявляет приз за твою голову, сложно сохранить трезвый рассудок. Привычным движением придавив раненного к полу, Фелисити гладит лицо Палмера, уговаривая не двигаться. К стреле она не прикасается, опасаясь усилить кровотечение, извлечением оружия должны заниматься врачи и, желательно, на операционном столе. Наконец, Фелисити удается взять себя в руки. Когда Рэя опускают на каталку, девушка выдыхает, запрокидывая голову и зажмурившись. Труп мэра по соседству не мешает ей улыбаться. Фелисити представляет, что Оливер сделает с человеком, посмевшим в неё целиться.

Правду сказать, вводить в сонную артерию Палмера нанороботов было приятнее, чем выслушивать от него признания в любви. В первом случае Фелисити чётко представляла себе алгоритм действий.

Мама права. Впервые за много лет. Оливер заставляет её испытывать ни с чем не сравнимое счастье. Кто-то подсаживается на алкоголь, кто-то — на вертиго, кто-то — на острые ощущения, то бишь на адреналин. А мисс Фелисити Смоук умудрилась заполучить прогрессирующую зависимость от Оливера Куинна во всех его ипостасях.

Нанда Парбат становится их Эдемом на двоих. Возвращение Теи к жизни исполнено безумия падшего ангела, но Оливер и Фелисити не теряют надежды. Безвыходная ситуация оборачивается даром небес. Загнанные в угол обязательствами и собственными решениями, они наконец-то остаются наедине. И Фелисити дотрагивается до своей мечты так, как и хотела — пальцами и губами, просачиваясь в каждый шрам, впитываясь в каждую татуировку. Мысль о том, что за близостью неминуемо последует расставание, что придется отдать Оливера на откуп этому жутковатому месту, гложет душу. Облегчение наступает, когда Фелисити наблюдает за снотворным, медленно растворяющимся в вине. Мужчина в постели потягивается, встречая протянутый бокал улыбкой.

— Я тебя не отдам, — улыбается она в ответ.

«Нам столько раз приходилось прощаться».

«И за это я люблю тебя ещё больше».

Фелисити размешивает сахар в утренней порции кофе, которая удержит её сознание в теле ещё несколько часов. Наверное, удержит. Той ночью в горах слова, слетающие с их губ, звучали по-другому. Оливер благодарил за отчаянную попытку. Она же просила не прощаться навсегда. А сейчас реплики путаются в её голове, создавая какофонию образов. И в том, что должно было стать утешением, звучит приговор.

Патрулирование города продолжается. Фелисити нужна команде в полной боевой — хакерской — готовности. Первые недели она справляется с видимым трудом, но потом наступает перелом, и, после очередного кошмара, девушка фактически переезжает в убежище. Там легче. Она замечает внимательные взгляды Джона, в них — такая понятная боль от потери Оливера и беспокойство за неё саму. Фелисити занимается повседневной (еженощной) рутиной, вгрызаясь в карты, сводки полиции и отчёты со списками несправедливо освобождённых из Айрон-Хайтс. Система УДО не делает улицы безопаснее. Несколько раз они с Лорел обсуждают проблемы современного гуманизма в свете здравого смысла, и Фелисити ловит себя на мысли, что разговаривает с Чёрной Канарейкой, а не с Лорел Лэнс. Поднимающееся из недр памяти сравнение с Оливером подёргивается дымкой печальной нежности. Выходит, маска не скрывает личность, а создает нового человека, отделаться от которого не так-то просто.

— Похоже, я лишь порчу ваши воспоминания о нём. Возможно, вам не стоит думать, чем стал Оливер. Оставлю вам эту роскошь.

Звук удаляющихся шагов Ниссы аль`Гул отражался от стен лаборатории, а Фелисити пыталась плотнее укутаться в пальто. Было холодно. Так холодно, что по животу пробегали мурашки, а кончики пальцев и губы онемели. В здании Палмер-Тек прекрасно отлаженная автоматическая система контроля климата, тут полным полно высокочувствительных приборов и их прототипов, а значит, дело в другом.

Как только за Дигглом и Лорел захлопнулась дверь, Фелисити поднесла сжатые в кулачки ладони ко рту, чтобы отогреть их, как в детстве. Дыхание срывалось. Тело била крупная дрожь.

Такая же дрожь охватила Джона, когда, вернувшись домой, он обнаружил пропажу жены и плачущую дочь. Фелисити в безмолвном ужасе пыталась прикачать малышку, но ничего не выходило: ребёнок чувствовал настроение взрослых и жалобно, пронзительно кричал. Сара хотела к матери. Фелисити хотела крепко-крепко зажмуриться и никогда не открывать глаз, чтобы не видеть такого Оливера. Нет, не так. Облачённый в чёрное, с непривычно коротким ёжиком волос и мрачным взглядом, напротив стоял Аль Сах-хим.

Лорел не собиралась сдаваться. Не хотела отдавать Ниссу без сопротивления, даже в обмен на Лайлу.

— Не смей ко мне прикасаться.

Тщательно обдуманные слова вылетели сами собой, выдавая кипящую внутри ярость. Фелисити едва сдерживалась, чтобы не плюнуть в лицо вплотную подошедшего убийцы, который вознамерился обыскать её, как уже проверил остальных. Момент истины. Они поставили всё на то, что где-то в этих чёрных одеждах осталась частичка Оливера Куинна, и теперь пришло время вскрывать карты.

Согласный кивок незнакомца напротив обдал Фелисити таким знакомым теплом. Он не позволит, чтобы до неё дотронулся другой мужчина. Не после случившегося на атласных простынях Нанда Парбат. Удивительно, но ей против всякой воли начинает нравиться Аль Сах-хим. В одном он даже лучше привычного Оливера: этот не станет настойчиво подталкивать Фелисити в объятия Палмера, внутренне воя от боли и морщась при каждом взгляде в их сторону.

Она очень хорошо помнит, как Малкольм вновь заявился в убежище без всякого предупреждения и права, заявляя, что они нужны Оливеру. Что произошедшее накануне — вынужденные меры. Всё внутри протестовало — Малькольм же! — но в памяти то и дело всплывал тот тяжёлый кивок, просчёт, непозволительный с точки зрения логики, тактики и стратегии. Просчёт, который можно объяснить, только если принять за аксиому: Оливер жив и намерен защищать любимых людей до последнего. Сомнительность методов — его личный выбор, оправданный крайне жесткими условиями. Фелисити твердит это снова и снова, пока не теряет сознание на каменном полу подземелий. Перед тем, как глаза наполняет тьма, она видит лицо Аль Сах-хима, будто высеченное из камня.

Фелисити кажется, что Оливера Куинна никогда не существовало.

На обратном пути в Старлинг-сити она размышляет о том, каким видит Барри окружающий мир. Как выглядят люди, здания и природа, если проноситься мимо них на сверхскорости? Фелисити прижимает подушечку указательного пальца к стеклу иллюминатора, затем убирает палец и смотрит, как исчезает ободок, оставленный теплом её тела на высоте в тридцать пять тысяч футов. Потом повторяет процесс, словно мантру, словно обряд, словно жертвоприношение. Колечко конденсата неизбежно истаивает, как и нимб над головой того, кто когда-то был героем для города и для Фелисити Смоук.

Кулак Диггла, влетевший в скулу человека, которому Фелисити никак не может подобрать имени, не приносит облегчения. Она чувствует смущение, усталость, неловкость, тревогу, вину, но легче не становится, пока она не ставит перед… Оливером кружку с кофе. Когда облачённый в глухой чёрный костюм мужчина поднимает взгляд, Фелисити вздрагивает. В этих ледяных глазах — пожар.

Огненный шторм, который она сама раздула из едва тлеющих угольков и пары слабых искорок.

Её вина? Нет, её гордость. Теперь он не имеет никакого права проиграть даже такому безжалостному противнику, как Рас аль`Гул. Стрела мёртв, но на защиту того, что любят, иногда встают в такой спешке, что выбирать девиз и имя некогда. Да и не за чем. Нужно просто победить, остальное сделает Фелисити, благо костюм Атома они с Рэем разрабатывали вместе. Она прекрасно знает, как управлять этой штуковиной, стоящей почти столько же, сколько сама компания.

О внезапной гибели Палмера и новой должности Фелисити в качестве президента Палмер-Тек они узнают где-то на полпути между Старлинг, теперь уже Стар-сити, и небольшим городком, в котором решили обосноваться на первое время. «Первое время» для Оливера и Фелисити звучит как «первозданный рай» и растягивается всего лишь на пять месяцев. Не нужно оглядываться, чтобы узнать, следят ли за тобой. Не нужно проводить ночи на крышах, стройках, заброшенных заводах или стоя на бомбе. Правда, возникают новые сложности. Фелисити обнаруживает, что приготовление пищи лучше доверить Оливеру, даже если речь идёт об омлете на завтрак. Так вероятность того, что завтрак пройдет успешно с первого раза, равна ста процентам.

Есть ещё кое-что, с чем смириться сложнее. Скука. Пустота там, где раньше ключом била энергия. В доме, пронизанном солнечными лучами, Фелисити мучительно не хватает холодного света, пластмассы и металла, наполняющих любое логово мстителей. Она, как наркоман, срывается раз за разом, помогая команде отслеживать и находить. Оливер не подаёт вида, что замечает её компьютерных самоволок, но вечерами Фелисити легко читает в его позе у окна — прямая спина, сложенные на груди руки, слегка наклонённая набок голова, — недоумение. Тело Оливера требует привычных нагрузок, и он подряжается помогать соседям с ремонтом, газонами, собаками…

Безмятежная идиллия не может длиться вечно. Когда на дружеском ужине речь заходит о рецептах для мультиварки и очередях в детские сады, Фелисити вырывается из-за стола. Ей надо побыть в тишине и успокоить сердцебиение. Ночное появление в доме встревоженных Лорел и Теи, просящих Оливера вернуться и навести порядок в городе, такого эффекта не вызывает. Фелисити ожидала, что это произойдёт.

Через несколько дней после возвращения в Стар-сити, Фелисити просыпается на рассвете в пустой постели. Подушка Оливера валяется на полу, отброшенная в дальний угол комнаты. Наверняка сам он получил экстренный вызов от Диггла и решил, что справится сам. Или же вышел на привычную за последние месяцы утреннюю пробежку. Фелисити улыбнулась, вспомнив, с каким выражением лица её мужчина говорит, как же ему непривычно, бежать не от опасности и не к ней. Рутина, дающая ощущение защищённости. Нечто нормальное в их безумной жизни.

Паззл сложился лишь под Рождество, когда мама в радостном волнении показала ей найденное в лофте кольцо. Фелисити тут же метнулась к Тее, выяснять, правильно ли она поняла ту оговорку в день, когда Оливер показывал команде ещё пустой кандидатский штаб. Да, Тея знала. И ещё она несколько раз находила брата в убежище в совершенно неурочное время. Нахмурившись, Тея пояснила — Оливер выглядел странно. Странно даже для вернувшегося в город героя, который официально мёртв и при этом баллотируется в мэры, скрываясь за своим настоящим именем. Кандидат на место первого человека в Стар-сити с пустым лицом колотил по деревянным стойкам, не останавливаясь. Так, словно вернулся с острова не годы назад, а только сейчас.

— Ему снились кошмары, — сцепив пальцы, наконец сказала Тея. — Олли потом рассказал. Кошмары о ночи, когда Слейд убил маму. То есть… — Девушка выдохнула, поднимая взгляд на Фелисити, и продолжила: — Ему снилось, что Слейд убивает тебя. Что Олли стоит связанный, на коленях, а рядом с ним — ребенок. Твой и Оливера. Мальчишка лет десяти, темноволосый, с голубыми глазами. И Слейд убивает тебя так же, как убил маму.

Прошедшее со смерти Мойры Куинн время изменило Тею, но в её голосе звучит застарелая боль.

— Видела бы ты лицо Олли после этих кошмаров. Я помню, как упала мама, помню её волосы на траве и мёртвые глаза. Она лежала прямо перед Оливером, между нами и Слейдом, словно и после смерти хотела защитить своих детей. И если он видел на её месте тебя…

«Ребёнок, — думала Фелисити. — Там был не только Слейд, одним своим появлением перенесший остров на улицы родного города Оливера. Не только я, мёртвая или живая. Там был ребёнок, видевший смерть матери и бессилие отца, и это подкосило Оливера сильнее всего остального».

Фелисити бьётся о стекло газовой камеры всем телом, невольно цепляясь взглядом за красные всполохи на прозрачной поверхности — рефлексы от алого платья. Фелисити кричит, уже зная, что Оливер не услышит. Красный — цвет с самой большой длиной волны среди видимого спектра; она надела это платье для возлюбленного, но он не услышит. У цвета жизни, страсти и Рождества нет ни единого шанса во владениях Дэмиана Дарка.

Когда Оливер разбивает стекло, она без сил падает в его руки. Сейчас неважно, почему Зелёная Стрела уже несколько месяцев хранит коробочку с кольцом, всё никак не решаясь задать тот самый вопрос. Фелисити и без всяких вопросов знает, чего хочет. Она хочет быть Наблюдателем в городе, которому не выжить без защитников. Да, Оливер может стать мэром, не самым искушённым в политике и ведомственных интригах, но самым осведомлённым о настоящей жизни Стар-сити.

И самым несгибаемо-упрямым, восторженно думает Фелисити, наблюдая за тем, как огни празднично украшенной ели играют на лице коленопреклоненного перед ней — на глазах всего города — мужчины.

Если то, в чём сейчас пребывает Фелисити, называется «сознанием», она хотела бы немедленно стать бессловесным животным. Или деревом. Если эта мутная пелена под веками и тошнотворная слабость во всём теле — привилегия человека, дарованная современной медициной, лучше человеком не быть. Только обеспокоенное лицо матери заставляет снова и снова открывать глаза, наблюдая, как под действием препаратов углы комнаты падают внутрь. Врачи пытаются ей что-то объяснить, светят в глаза фонариком, заглядывают в лицо, но Фелисити отрешенно наблюдает за суетой вокруг её койки, прикрытой идеально расправленным одеялом. Первые часы она не чувствует ни боли, ни собственного тела, ни желания жить.

Сутки спустя кризис проходит, и Фелисити требует бургеров. Самых больших. Козий сыр, пармская ветчина, помидоры, соус песто. Вместо этого мама протягивает ей небольшую чашку бульона, и даже с нею Фелисити не справляется до конца.

Ей приносят цветы. Благопристойные розы, вежливые хризантемы, милые ландыши, элегантные лилии, вычурные орхидеи невероятных расцветок. Большинство букетов Фелисити раздает персоналу сразу же, как только визитёры выходят из палаты. Её никогда не оставляют одну, и Фелисити подозревает, что Тея наверняка составила график дежурств. В нескольких экземплярах, один из которых, небось, висит где-нибудь в логове, на самом видном месте. Организаторские способности дочери Мойры сопоставимы только с неиссякающими запасами её энтузиазма. Фелисити любят медсестры и врачи, её любит весь город, перед лицом которого ей предложили стать миссис Куинн. Плечистые мужчины, нанятые Джоном, едва сдерживают поток любопытствующих и сострадающих, худшую часть которых составляет пресса.

Палату Фелисити избегает только один человек. Таким же образом этот человек избегает общества всех остальных.

Она не винит Оливера. Предлагать ему помощь — бесполезно. Тем более, сейчас. Фелисити рада бы забыть, но помнит, каким карающим градом осыпались на них осколки автомобильного стекла, как страшно грохотали выстрелы, как Оливер склонялся над ней, стараясь занять как можно больше места, заслонить, защитить. И как посерело его лицо, когда он понял — не смог. Не справился. Подвёл. Практически — убил.

Фелисити ждёт. Расспрашивает Джона о малыше, Тею — о планах, маму — о капитане Лэнсе, и ждёт. Выслушивает неутешительные прогнозы врачей, пытается пошевелить хотя бы мизинцем ноги, не может этого сделать — и снова ждёт. Каждую ночь, когда мама тихо притворяет дверь, уверенная, что с её дочерью ничего страшнее произойти уже не может.

Мама не знает, сколько боли и отчаяния отражается на лице осунувшегося Оливера, когда он наконец присаживается на край больничной койки. Капюшон вернулся. Фелисити не спрашивает, скольких «призраков» тот убил за эти дни. Скольких людей загнал в многочисленные тупики знакомого как свои пять пальцев города. Сколько стрел выпустил, разделяя ими жизнь и смерть. Она не выдаёт своей тревоги даже вопросом, сколько Оливер спал, потому что знает ответ: ровно столько, чтобы тело функционировало на пределе возможностей. Ни секундой больше.

— Я не знаю, какой смысл в том, что делает Зелёная Стрела, если при этом я не могу защитить тех, кто мне близок.

«Но если ты откажешься от своих принципов, то перестанешь быть собой, » — тихим голосом объясняет ему Фелисити. Зелёная Стрела как герой, как система координат, как новый образ, не наводящий ужас, но обещающий справедливость — творение самой Фелисити. Пока Оливер чинил подоконники соседей и бегал с их собаками, она переписывалась с Циско по поводу нового костюма. Каждая мелочь, каждая деталь, каждый ремешок, охватывающий руку — всё было тщательно обдумано, взвешено и переделано много раз. Фелисити столько души вложила. Оливер — её стрела, и лучник теперь она. Ведь именно наблюдатель выбирает цель. Не то, чтобы стрела — всего лишь оружие. Но стрелок — это уже совершенно другое.

Оливер с массой предосторожностей перевозит её в лофт. Вокруг снова суета, мягкие игрушки, цветы и жалость, прущая изо всех щелей, изо всех улыбок. Фелисити становится тошно. На следующее утро, с уверенной улыбкой выпроводив всех из дома, она выбирается на улицу. На машине было бы гораздо быстрее, но сегодняшним маршрутом она не готова делиться ни с кем.

Администратор первого попавшегося салона красоты удивлённо распахивает глаза, но спустя несколько секунд всё же подрывается с места, придерживая для запыхавшейся мисс Смоук дверь. Не так просто сохранить лицо, ведь Фелисити прекрасно видит — её узнали. Все, сидящие в холле салона, весь персонал, случайные прохожие на улице. За несколько дней мало кому известный президент Палмер-Тек стала знаменитостью номер один для Стар-сити. Рецепт вирусной популярности прост. Всего-то: стань невестой кандидата в мэры с сомнительным прошлым и переживи жестокое покушение, оставшись на всю жизнь инвалидом.

— Вас проводить?

— Если можно. Буду очень признательна.

Фелисити горда, но не дура. Она ещё не настолько освоилась с креслом, чтобы преодолеть случайный порожек, не говоря уже о более серьезных препятствиях. Следующий час она упорно рассматривает белый потолок, не желая опускать взгляд на безвольно раскинутые ноги, и пытается сфокусироваться на том, чего не чувствует. Поначалу ничего не происходит, и Фелисити расстроено зажмуривается, стараясь не разреветься прямо на столе у мастера. Несколько резких вспышек боли заставляют её расхохотаться. Минутой позже на внутренней поверхности бедра расцветает огненный цветок, но у Фелисити нет никакого желания капризничать и выражать неудовольствие, доставленное воском. Вопросы техники безопасности и эстетики вторичны. Именно за болью она сюда пришла.

Не всё потеряно.

Она знает — просто знает, и всё тут, — что Оливер ни за что в жизни не поинтересуется ни у неё самой, ни у врачей. Будет носить на руках, растирать мышцы, наделает пандусов везде, где можно и нельзя — но не притронется к Фелисити так, как ей сейчас хочется больше всего. К чёрту новый ноутбук, шикарный плед из настоящей мериносовой шерсти и ежедневные расслабляющие ванны с последующим долгим массажем. Она частично парализована — и только. Не в коме и не мертва. Отнюдь.

Когда вечером Оливер заходит в ванную, она сидит на обогреваемом полу, водя по обнажённому бедру кистью с длинной деревянной ручкой. Утром Фелисити пробовала использовать для этой цели силиконовую, с кухни; ту самую, которой в их доме умеет пользоваться лишь Оливер, но потерпела неудачу. Слишком большая площадь соприкосновения. Тяжело различить реакцию собственной кожи, едва-едва проскальзывающую через повреждённые провода нервов. Поэтому на обратном пути из салона, где, вне всякого сомнения, она произвела фурор, Фелисити заехала в канцелярский магазин. Кисточки с беличьим ворсом показались ей самыми тонкими и нежными. То, что нужно.

— Что ты делаешь?

Выражение искреннего замешательства на лице любимого мужчины могло бы насмешить, не будь оно припорошено тревогой и… виной. Снова — вина. Он всё ещё себя не простил, хотя Фелисити не раз говорила, что прощать не за что и нечего.

— У нас же есть йод?

Оливер пожимает плечами, в задумчивости оглядываясь по сторонам. В лофте, как и в убежище, точно есть оружие на любой вкус, а также дефибриллятор, клей для ран, мини-станция по переливанию крови, хирургические инструменты, шовный материал и пара коробок морфия. Йод? Сложно сказать.

— Должен быть. На кухне, сейчас принесу.

Вернувшись, он стоит в проёме, крутя карандаш между пальцев. Фелисити похлопывает по полу рядом с собой, и Оливер присаживается на корточки, не прекращая нервно вращать неизвестно зачем найденный предмет. Она ненадолго вынимает карандаш из его ладони, зубами снимает колпачок и с улыбкой снова вручает Оливеру.

— Держи, — говорит Фелисити, накрывая его кисть своей. — Я нарисую для тебя карту сокровищ.

— Как у пиратов? — слабо, но всё же улыбается он в ответ. Первая маленькая победа на сегодня, и вечер только начинается. Она верит, что у них всё получится. — Охота за сокровищами опасна и трудна.

— Мой пират не знает равных во всём, что опасно и трудно. Он умеет с этим справляться. А ещё он скоро станет мэром. И моим мужем. Представляешь, какой разносторонний искатель сокровищ. Искал… Искал… и нашёл.

Фетровый кончик оставляет на бёдрах рыжие точки. Здесь — пятнышко с цент, здесь — островок с подушечку большого пальца, здесь — чёрточка, похожая на след от прыжка кузнечика. Отметинки поднимаются от полукружий коленей всё выше и выше, доходя до кромки чёрного белья.

— Я чувствую, Оливер. Здесь я чувствую. Это немного, но гораздо больше, чем совсем ничего. Пожалуйста, прикоснись ко мне. Я люблю тебя. Мы справимся.

Он с едва слышным всхлипом утыкается Фелисити в живот, сгребая её в сильные объятия. Она перебирает короткий ёжик волос, массирует напряжённую шею, оглаживает бугрящиеся, вздрагивающие плечи. Оливер никогда не признается, что боится. Но ведь Фелисити привыкла читать между строк, разгадывать шифры, подбирать пароли, понимать Оливера. Это — её страсть и её предназначение. Она ложится на его спину, накрывая его точно так же, как он накрыл её собой в расстреливаемом лимузине. И ей так же больно: потому, что больно ему.

— Пойдём в постель. Ты поможешь мне закончить с разметкой местности, — через несколько минут шепчет Фелисити. — У управляющей компании большие планы на этот участок.

Она просыпается резко, будто от толчка. В доме стоит предрассветная тишина, нарушаемая только шумом воды в ванной. Оливер появляется в спальне через несколько минут, невыспавшийся, взъерошенный, но сияющий. Свет бра со стороны кровати, на которой обычно спит его невеста, подсвечивает алмазом каждую капельку, стекающую с мокрых волос по мышцам и шрамам, которыми Фелисити не устаёт любоваться каждый раз, когда видит Оливера обнажённым. Скульптурно вылепленное тело по-кошачьи выгибается, когда мужчина наклоняется к ней, опираясь на костяшки.

— Вечером закажем что-нибудь из японского ресторана. Обязательно с водорослями, — с ласковой безаппеляционностью заявляет он. — И ты съешь всю порцию.

Фелисити приподнимает брови, на что Оливер без слов стягивает с неё одеяло. Маршрут воссоединения и утешения, обрисованный несколько часов назад, исчез, впитавшись в бледную кожу. Фелисити нахмуривается, стараясь вспомнить, под какой из шкафов закатился карандаш, но пират и по совместительству будущий мэр одной репликой возвращает девушке состояние расслабленной умиротворённости.

— Я выучил карту наизусть.

Оливер всегда отличался блестящей топографической памятью.

Они открывают друг друга заново, приноравливаясь, привыкая, прислушиваясь друг к другу. Трепет, который рождают прикосновения, сравним разве что с поцелуем первой любви. А у них, взрослых людей, за плечами багаж прежнего опыта и других отношений. Раньше Фелисити мечтала о том, чтобы забыть (Лорел, Сара, Шаду, Изабель, Хелен, детектив) весь этот длинный список бывших пассий Оливера, но по-настоящему это сделать получилось лишь сейчас. Каждый день становится борьбой и победой, маленькой или большой. Маленькой, крохотной, приятной, неожиданной, малюсенькой… пока вечер приёма в честь грядущей свадьбы не превращается в триумф.

На широкой ладони Кёртиса лежит будущее. Миниатюрный чип похож на кокон, хранящий шелковую нить или яркую бабочку.

Шанс вновь встать на ноги.

— Спасибо, что ты всегда рядом со мной.

— Мне больше никуда и не надо.

Чип крохотным зёрнышком прячется в глубине её позвоночника. Остаётся только ждать, когда это микротехнологичное семечко прорастёт в ноги Фелисити возможностью движения. Слова Оливера, его голос, его руки, ласково обтирающие её трясущееся тело после очередной попытки подняться на ноги, действуют словно вода. Успокаивают, сглаживают острые углы, прячут в себе слезы, полнящиеся то бессилием, то яростью.

Отец появляется в жизни Фелисити неожиданно. В этом есть дурная симметрия: внезапно исчезнув, внезапно же появится. Страшно другое — она практически не удивляется тому, что её отец (да, это всё же он, пусть Фелисити и не произносила слова «папа» долгие годы) оказывается Калькулятором. Так, мелочи жизни, по сравнению с умирающей на руках у брата Теей.

От Малкольма её всё так же трясет. Этот человек безумен, опасен и мстителен. И не собирается жертвовать статусом главы Лиги ради единственной выжившей из своих детей. Он не способен не то чтобы на сопереживание — на базовые эмоции, которые и животные испытывают к собственному потомству. Фелисити с ужасом наблюдает, как Оливер, пошатываясь, выходит от Малкольма. Решить дело переговорами не удалось. Мерлин не соглашается выкупить Лотос ценой титула Рас аль’Гула, а Нисса, озверевшая от жажды крови, и не думает отступать. Тея для неё не живой человек, не сестра Оливера, а убийца Сары и дочь Мерлина, и никак иначе.

На крыше холодно и многолюдно. Малкольм и Нисса замерли, готовые порвать друг друга в клочья с помощью одних только взглядов. Фелисити пытается плотнее запахнуться в пальто, цепляется за плед, прикрывающий беспомощные ноги, и не отрывает взгляда от мужчины, который скоро должен стать её мужем.

Если доживёт до свадьбы.

— В глазах Лиги эта женщина — моя жена. И на правах её мужа, я буду драться от её имени.

Фелисити согласно склоняет голову. Нанда Парбат соединил с Оливером не только её. Пусть мэрия Стар-сити никогда не признает брак между ним и Ниссой аль’Гул действительным, по законам Лиги они всё же муж и жена. И что она, калека, не знающая, как обращаться с пистолетом, может противопоставить Ниссе? Ничего. Фелисити может только смотреть, как между двумя мужчинами, отцом и братом умирающей Теи, разгорается схватка, которая должна закончиться лишь смертью. А всему виной власть, от которой не смог отказаться Малкольм.

Когда отрубленная рука с кольцом владыки демонов падает на бетон, Фелисити едва не выворачивает наизнанку. Она понимает, что выкрутиться подобным образом Линчеватель не смог бы. А вот Зелёная Стрела — смог. От этого её переполняет гордость.

— После расставания с твоим отцом я думала, что нашла того, кто не будет мне лгать!

Фелисити в растерянности разглядывает мишуру и блестки, шары и цветы. Она не знает, как объяснить матери: да, капитан Лэнс тебя обманывает. Ради твоего же блага, мама! Он тебе жизнь спасает, а ты устроила истерику, и теперь мне приходится страдать от того, что в моменты душевных потрясений и без того ускользающее чувство меры отказывает тебе напрочь!

Она только потом поймёт, что правильно промолчала. Когда недомолвки, недоверие, тайны и скрываемый от неё родной сын Оливера обрушатся на Фелисити снежным бураном, погребая мисс Смоук под мёрзлыми завалами. Прекрасно представляя себе прошлую жизнь Оливера Куинна, Фелисити отдаёт себе отчёт, что наличие только одного внебрачного ребёнка опровергает все законы вероятности. Улицы Стар-сити должны наводнять маленькие Оливеры, приближающиеся к подростковому возрасту. Это давно не ранит.

Фелисити не хочет лежать под треснувшими плитами, вопя: «Хэй, парень, дай моей жизни немного смысла!». Она так больше не может. Брак связывает людей, а как быть связанной с тем, кто тебе не доверяет? С тем, искренностью которого так легко манипулировать? Сколько людей знало об Уилльяме-неофициально-Куинне? Тея, точнее, уже тетя Тея. Барри — ни с боку припёку, но как защитник Централ-сити пусть. Но Малкольм! Убийца, безумец и психопат Малкольм был в курсе, в отличие от самой Фелисити, отдавшей Оливеру и его идеям пять лет жизни и здоровые ноги!

Она была так счастлива. Так невозможно счастлива с ним, что это попросту не могло длиться долго. Они сами всё испортили.

Фелисити с трудом стаскивает с безымянного пальца кольцо, кладёт его перед замершим Оливером. Он только что записал видеообращение, которое Саманта покажет сыну по достижению тем совершеннолетия. Привычный мир рушится, пока Фелисити проговаривает обдуманную загодя речь. Оливер практически её не слушает — расширившимися глазами рассматривает кольцо. Его взгляд оживает, когда она, внезапно ощутив, что ноги откликаются на желание оказаться как можно дальше отсюда, медленно встаёт.

Она уходит. А Оливер не делает никакой попытки её удержать.

И это — главное доказательство того, что она права.

Сдавая свадебное платье обратно в прокат, Фелисити задерживается возле стойки с периодическими изданиями. Яркий заголовок «Как пережить разрыв» привлекает внимание, актуальный как никогда. Так что не удивительно, что она вчитывается в тщательно оформленную статью, полную душещипательных фотографий, и пытается примерять на себя советы, которые одни нормальные женщины дают другим нормальным женщинам. Отдать все подарки, чтобы ничего не напоминало о прошлых отношениях? А если бывший не раз и не два спасал вам жизнь? Не встречаться, не иметь общих знакомых, не ходить в те места, которые посещали вместе? Фелисити со смешком думает: чтобы забыть Оливера, нужно уничтожить город.

И не один.

Детектив Билли Мэллоуэн нормален до мозга костей и кончиков волос. Рядовой, симпатичный, неглупый полицейский, не миллионер, не сын миллионера, не чудесно выживший после кораблекрушения или неудачного научного эксперимента. Фелисити спокойно рядом с ним, вот только посвящать Оливера в детали собственной личной жизни не хочется вовсе. Кажется, он пока ничего не подозревает, поэтому Фелисити с чистой (почти) совестью приглашает Билли переехать к ней, в лофт, подаренный Куинном. Имя последнего она не произносит вслух.

Одним ранним утром, когда команда новобранцев разбредается по домам зализывать раны, случается неизбежное. Фелисити не совсем понимает, с чего всё началось. Кажется, она потянулась поправить отошедший от гнезда кабель, а Оливер, маячивший за спиной, её опередил. Почти опередил. Дальше — резкий звук, с которым стол упёрся в металлическое ограждение, его рука берёт штурмом молнию её платья, пока вторая ладонь сбивает на бок идеально завязанный хвост волос, привлекает Фелисити к губам бывшего — настоящего? вечного? — возлюбленного. Они не успевают добраться даже до узкой лежанки, где коротал ночи прятавшийся от людей Улья капитан Лэнс. Ближе, ближе, ещё ближе, отчаянно, до крика, лишь бы ни на секунду не отрываться, лишь бы больше не тосковать по тому, что не сбылось. Тому, что они вдвоём не сумели сберечь.

Лишь бы это благословенное безумие никогда не кончалось.

— Прости, — шепчет Оливер ей на ухо. — Я подвёл тебя. Я подвёл нас. Этого больше не повторится, верно? Верно?

Фелисити молча встаёт с пола. Оливер приподнимает корпус, опираясь на локоть, следит за каждым её движением. По его глазам она понимает, насколько красива сейчас: обнажённая, под голубоватым светом ламп, играющим на множестве металлических, зеркальных и стеклянных поверхностей. Как цветок в оранжерее. Иногда Фелисити кажется, что это убежище Оливер построил именно для неё, как подарок, как второй дом. Поэтому мисс Смоук не отвечает — она не знает, что можно сказать Стреле сейчас. Она просто уходит, подобрав с пола испорченные вещи и натянув на голое тело спортивный костюм.

В лофте стоит тишина, у Билли сегодня ночное дежурство. Как и у неё самой. Только Фелисити уверена, что детектив Мэллоуэн занят делом и не развлекается со своими бывшими.

Она залезает в ванную и долго-долго трётся джутовой мочалкой. До ярких красных полос на теле. Смыть запах Оливера удаётся с огромным трудом. Когда Фелисити это удаётся, она вздыхает с облегчением, надеясь, что это станет последней ошибкой в их с Оливером отсутствующих отношениях.

Прометей доказывает обратное, похитив Билли. Мучительно тянутся часы и, наконец, на мягко сияющей платформе возникает осунувшийся до зелени мужчина. За те секунды, пока длится молчание, Фелисити успевает вознести истовые молитвы всем известным ей божествам, но сломанный, хриплый голос Оливера разносится по убежищу, проникая в каждый закуток, не оставляя возможности надеяться.

— Это я убил Билли.

В глазах Оливера — искры, послужившие запалом для взрыва рудничного газа. В его позе — беспомощность исковерканных чудовищным обвалом горных пород. Убийца её любви. Или — убитый её любовью? И в этот миг, стоя перед лицом Стрелы и его команды, Фелисити в первый и последний раз жалеет о том, что не стала супругой Оливера. Тогда в её жизни не было бы никакого детектива по имени Билли Мэллоуэн. Тогда Билли был бы жив.

Подтянув ноги в груди, она бездумно гладит подаренного детективом игрушечного медвежонка. В то второе свидание в парке аттракционов она всеми силами старалась не думать, сколько банок сбил бы прицельными выстрелами Оливер. И не обязательно из пневматической винтовки. Столовых приборов ему бы тоже было достаточно.

Решать, насколько действия согласуются с моралью — давно гиблое дело, особенно после всех этих воскрешений, исцелений, двойных жизней и сомнительных по здравости решений. Фелисити даёт себе зарок — она пригласит Оливера скорбеть вместе, если сам он не далее чем в десяти кварталах. Но перед тем как предлагать, надо проверить самой. Оливер из сострадания — жалости, чувства вины, желания искупить ошибку, — может солгать. Поэтому Фелисити берёт в руки не телефон, а ноутбук. Мигающая точка, обозначающая местоположение сотового человека по имени Оливер Куинн — всего лишь в трёх кварталах, сигнал проходит через вышку сотовой связи с крыши напротив.

Квартира репортёрши.

Ловким движением Фелисити делает скриншот экрана, отставляет ноутбук на журнальный столик и поднимается с дивана. Открытый всем ветрам балкон встречает девушку прохладой и пустотой.

Теперь жар Оливера Куинна греет целый город, а Фелисити, отдавшая этому пламени весь воздух из лёгких, стоит поодаль, беспомощно опустив руки. И все, что ей остаётся — пепел в хватке обожжённой ладони.