Радужный мост (джен)

— И где твой замок? — Эйшелин недоуменно рассматривала невысокие холмы, к которым их с котом вывела тропинка.

— Здесь, — Кот раздраженно хлестнул себя хвостом по бокам, — ты опять не хочешь видеть дальше своего собственного носа! Смотри, Эйшелин. Смотри внимательно.

И Эйшелин смотрела. До рези в глазах всматривалась в холмы, которые закатные лучи солнца окрашивали во все оттенки багряного. И чем дальше смотрела, тем яснее видела, как контуры холмов будто таяли, а сквозь них проступали резные башенки и ажурные мосты переходов.

— Идем скорее, — поторопил ее Кот и, решительно задрав хвост к небесам, побежал по едва заметной тропинке, что вилась между холмов. Эйшелин ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Первый ее шаг пришелся на узкую тропку и поднял волну пыли, на втором она больно ударилась о какой-то камушек, а на третьем пятка девушки звонка шлепнула по каменной мостовой огромного города, который, казалось, был весь соткан из обрывков тумана и снов.

— Так вот ты какая, Рановира, — прошептала Эйшелин, останавливаясь и разглядывая дома с ажурными балконами, диковинные вывески лавок с неизвестными названиями и странно одетых людей, которые периодически забывали о том, что разумным положено ходить по земле, и взлетали ввысь, расправляя яркие крылья, каких она не видела и на картинках в старых книжках. Очнулась Эйшелин, только услышав гулкий и протяжный бой часов. Кот недовольно урчал, теребя подол ее платья, и требовал следовать за собой.

— Опоздаем! — зло прикрикнул он на девушку и первым бросился вперед через большую площадь, на противоположной стороне которой стражники в богатых доспехах уже закрывали высокие резные ворота.

Они проскочили в самый последний момент, причем Кот опять обернулся туманной дымкой и обвился вокруг тела Эйшелин.

— Кто такая? — дорогу преградил высокий стражник с алебардой. Лицо его было удивительно правильным и красивым, чуть заостренные уши торчали из копны темных густых волос. Эйшелин обязательно засмотрелась бы на него, если бы прямо под нос ей не приставили холодную сталь.

— Э… — девушка замерла, не зная, что и ответить. «Путница, — шепнул ей на ухо дымок-кот, — я войду по праву и закону гостеприимства, ибо солнце уже село». Стоило Эйшелин повторить вслух эту странную фразу, как стражник убрал алебарду в сторону и указал ей на освещенные окна большого дома:

— Ты вовремя, Путница, пир еще только начался. Иди, там тебя накормят и дадут постель.

— Спасибо, — Эйшелин кивнула и поспешила скрыться с глаз суровой стражи. — Почему ты не показался? — спросила она Кота через некоторое время.

— Ну, вряд ли меня рады здесь видеть. Так что, ты не упоминай обо мне, когда будешь говорить с королем.

— Что еще ты забыл мне рассказать? — возмущенно зашептала Эйшелин, но ответить ей кот не успел, так как они уже входили в раскрытые настежь двери большого дома, откуда доносились музыка и смех.

Огромная пиршественная зала будто сошла с картинки в ее любимой книжке: в первую секунду Эйшелин даже показалось, что все это лишь застывшая иллюзия, а потом уши наполнились шумом, чужим смехом и какими-то выкриками. Девушка нерешительно мялась на пороге, стыдясь своего простого платья, босых ног и пыли, которая совершенно точно успела осесть на лице — ведь все вокруг были так красиво и ярко одеты!

— Иди же! — шепнул ей Кот, пребольно впиваясь когтями в лопатки. И Эйшелин сделала шаг, а потом еще один и еще, пока неожиданно для самой себя не оказалась в самом центре зала. Ей показалось, что огромные столы сами собой отъехали в стороны, причем никто из гостей этого будто и не заметил. А напротив нее стоял огромный трон, украшенный цветами и побегами — даже в Цветочном городе фей Эйшелин не видела настолько прекрасных растений!

— Проходи, Путница, садись и рассказывай нам историю, — чей-то высокий надменный голос вернул ее к реальности, и девушка сосредоточила внимание на том, кто сидел на цветочном чуде. Король показался Эйшелин ужасно красивым, ужасно молодым и ужасно важным. Все в нем было самую чуточку слишком: яркость и богатство наряда, зелень больших глаз, угольная чернота волос. Казалось, он один способен затмить собой весь зал.

Эйшелин неуверенно прошла вперед и тихо ойкнула, когда высокий трехногий табурет стукнул ее под коленки, заставляя упасть на мягкое сидение. И вот она уже обнаружила себя сидящей за столом по левую руку от короля, а перед ней стояло диковинное блюдо с самыми разными яствами, каких она не видела никогда в жизни. Эйшелин сжимала в руке вилку и никак не решалась прикоснуться хоть к чему-нибудь.

— Будешь медлить — останешься голодной, — голова Кота материлизовалась прямо у нее под ладонью, и уж он-то совсем не терялся, ловко стаскивая с блюда то одну, то другую вкусность. Эйшелин возмущенно распахнула глаза и решительно вонзила вилку в ближайший к ней кусочек неизвестно чего, пока тот не исчез в бездонной кошачьей пасти.

Девушка только и успела проглотить пару кусочков, как вся еда исчезла, столы пропали вслед за ней, а прямо в центре пиршественной залы появились музыканты, заигравшие самую дивную мелодию из всех слышанных Эйшелин. Дамы и кавалеры неспешно закружились в диковинном танце, а король со своего трона склонился к ней:

— Так что же тебя привело в Рановиру, Путница? Уже давно никто не ищет здесь ни убежища, ни приюта.

Только теперь, увидев короля вблизи, Эйшелин заметила, как холодны его зеленые глаза, а в очертаниях носа и рта ей померещилось нечто хищное и звериное. Она вздрогнула и отвела глаза, всматриваясь в скользящие мимо них пары. И чем больше Эйшелин смотрела, тем отчетливее она замечала, что во всех этих прекрасных созданиях есть какой-нибудь изъян или неправильность. Они были одновременно красивы и ужасали своим уродством. Эйшелин никак не могла понять, как такое может быть.

— Я ищу дорогу домой, — заговорила она, почувствовав, что ее молчание слишком затянулось.

— Вот как, — король откинулся на спинку трона, — расскажи мне о нем. Ты ела и пила в моем доме, ты ищешь моей помощи, а значит — задолжала мне историю.

— Мой город велик и шумен, — начала рассказывать Эйшелин, разом пытаясь вспомнить хоть что-нибудь хорошее о том месте, где проходила ее жизнь. Она рассказывала о высоких зданиях и летающих дирижаблях, о сверкающих витринах и стремительных обводах автомобилей. О людях: плачущих, смеющихся и вечно куда-то спешащих. Она говорила долго, пока голос не стал прерываться кашлем. Эйшелин не помнила, чтобы хоть когда-то с ее губ срывалась такая длинная речь, а король все слушал и слушал, спрашивал ее снова и снова. Девушка даже не заметила, что танцы уже закончились, а все придворные исчезли из зала.

— Пей, — король подал ей кубок, наполненный чистейшей водой, такой холодной, что от нее заломило зубы.

— Идем со мной, — сказал он после того, как Эйшелин напилась, и повел ее на широкий балкон. — Смотри. Это мой мир. Разве он не прекрасен?

На Рановиру спустилась ночь, но она вся казалась живой, освещенная тысячами светлячков, что танцевали под луной диковинный танец. До слуха доносилось пение ночных птиц и стрекот сверчков, а нос пьянили ароматы цветов и трав.

— Прекрасен, — Эйшелин не врала. Она действительно не видела ничего более прекрасного в своей жизни.

— И ты хочешь, чтобы я открыл дорогу в твой пропахший дымом и отравой мир? — он покачал головой, — этому не бывать никогда.

— А как же я…

— Оставайся здесь, — король беспечно пожал плечами, — ты видела лишь малую толику моей страны. Посмотри на нее, и сколько бы ты не смотрела — всегда отыщется что-нибудь, что ты еще не видела.

* * *

Эйшелин сидела на кровати в отведенных ей комнатах, подтянув колени к груди, и бездумно смотрела в одну точку. Ее не радовала ни белизна подушек, ни едва уловимый лавандовый запах перин.

— Все бесполезно, — сообщила она Коту, который наконец-то прекратил прятаться и сидел сейчас рядом с ней, позволяя вволю перебирать густую дымчатую шерсть, — он не послушал меня. И не послушает. Кто согласится променять эту красоту на мой мир?

— Рано опускаешь руки, — Дымник фыркнул и решительно спрыгнул на пол, — идем со мной.

— Куда?

— Какая разница? — искренне удивился вопросу Кот, — я же сказал — за мной! Этого вполне достаточно, чтобы не потеряться, — сказал и выскользнул за дверь, махнув напоследок хвостом.

Эйшелин помедлила всего секунду, а потом спустила ноги на пол и, как была, в длинной батистовой сорочке, вышла в коридор. Кошачий хвост тенью мелькнул в отдалении. Девушка чертыхнулась про себя и бросилась бежать за ним следом, радуясь, что мягкий ковер приглушает ее шаги.

Они с котом шли долго, очень долго. Эйшелин быстро потеряла ориентацию в длинных запутанных коридорах дворца, только замечала, что они становились все более узкими, пустынными и пыльными. Если там, откуда они начали свой путь, повсюду висели картины, полы были укрыты пушистыми коврами, на окнах стояли богатые вазы, то здесь уже не было ничего, кроме голых стен, а от каменного пола волной расходился холод. Эйшелин начала подрагивать: она обхватила себя руками и энергично растерла плечи, переминаясь с ноги на ноги и думая, что стоило захватить хотя бы домашние туфли, которые ей любезно поставили возле кровати.

— Долго еще? — спросила она, заметив, что кот остановился у одной из узких обшарпанных дверей и теперь тщательно ее обнюхивает.

— Нет, мы пришли. Открывай, — он отошел в сторонку, предоставив Эйшелин самой разбираться с тяжелой дверью, которая с неохотным скрипом поддалась ее усилиям. Стоило между стеной и дверью образоваться крохотной щелке, как кот немедленно растворился дымом и исчез внутри.

— Иди сюда, — позвал он, пока Эйшелин пыхтела и отдувалась, стараясь открыть дверь хоть немножечко шире, чтобы проникнуть внутрь.

— Сейчас, — наконец-то дверь поддалась, надсадно заскрипела, и девушка практически ввалилась в небольшую каморку, тут же расчихавшись от пыли. — Что это? — больше всего комнатка напоминала склад каких-то старых вещей: здесь были сломанные стулья, ржавые алебарды, рыцарский шлем с отломанным забралом — одним словом, все то, что люди зовут мусором.

— Очень-очень хорошее место, — недовольно чихая, Кот рылся в какой-то груде хлама, — чтобы спрятать что-то действительно ценное. Здесь никто не будет искать, — наставительно сказал он и выкатил к ногам Эйшелин маленький предмет.

— Калейдоскоп? — она подняла и оттерла от пыли старинного вида игрушку. В отличие от прочих вещей в комнате, он казался абсолютно целым.

— Именно. Идем, — и Кот с самым деловитым видом вышел в коридор, — и не забудь закрыть дверь!

— Раскомандовался! — недовольно ворча, Эйшелин выполнила указание и снова пошла за котом сквозь переплетение дворцовых коридоров.

За их блужданиями Эйшелин не заметила, как наступило утро. Рановира еще спала, узкий лучик солнца только-только выглянул из-за горизонта, прогоняя стыдливую бледную луну. На плотно сомкнутых цветочных бутонах застыли капельки росы.

— Смотри. — Кот вывел ее на тот балкон, где король показывал Эйшелин ночную Рановиру.

— Красиво.

— Да не так смотри, через калейдоскоп.

Эйшелин удивленно взглянула на раздраженно мерящего шагами балкон кота и поднесла к глазам старинную игрушку. Рановира окрасилась красным, желтым, зеленым… множество цветов сменяли друг друга, и в каждом она казалась еще прекраснее, чем в предыдущем, а Кот все не унимался, заставляя ее смотреть и смотреть, пока в очередной раз повернув колечко, Эйшелин не увидела простое прозрачное стекло.

— Смотри, — настойчиво повторил Дымник, сверкнув глазами, и на мгновение снова стал таким же огромным, как показался девушке в самом начале пребывания за Радужным мостом. Эйшелин послушно взглянула, ожидая увидеть то же самое, что и без калейдоскопа открывалось ее глазам, да так и замерла, пораженная открывшейся картиной.

Повсюду зияли прорехи: дома казались покосившимися, их крыши давно никто не чинил, а сквозь пустые проемы окон гулял ветер. Опушка леса, всего мгновение назад радовавшая глаз зеленью елей и изящным убором осин, торчала в небо обломками сухих ветвей. Только цветы все еще цвели. Яростно, отчаянно поднимали вверх тяжелые шапки, источающие тяжелый гнилостный дух, да пунцовели так ярко, что казались каплями застывшей крови.

— Что… это… — все еще не отнимая от глаз калейдоскоп, Эйшелин начала медленно поворачиваться.

— Не смотри на меня. Не надо, — голос Кота звучал глухо и как-то обреченно. Девушка торопливо отдернула игрушку от глаз, с трудом подавив желание отбросить ее в сторону и раздавить. Рановира снова цвела, радуя глаза тысячью красок, но теперь Эйшелин и без калейдоскопа видела, насколько неестественно яркими, кричащими они были. Обреченными. Словно этим цветением старались заглушить весь ужас разложения.

— Что это? — снова повторила Эйшелин.

— Рановира, — Кот с мрачным видом сидел на перилах балкона, — то, что от нее осталось. Если ваш мир умирает без сказок, то сказка умирает без веры в нее. Никто не читает сказки, не сочиняет новые. Никто не верит в нас. Не помнит о нас. И мы… мы умираем.

— Но почему тогда… почему король не откроет мост?

— Когда-то давно он дал клятву, что вновь откроет дорогу, когда люди позовут волшебство назад. Тогда он… мы… никто не верил в то, что это продлится долго. Мы верили, что вы одумаетесь. Но вы предпочли просто забыть. А король в гневе забыл о вас. Забыл обо всем, приказав Рановире оставаться неприкосновенной. И все тоже забыли.

— А почему ты помнишь? — пальцы Эйшелин крепко стиснули опасную игрушку. Истину.

— Я? Я просто как-то еще маленьким котенком заглянул в белое стекло и увидел… игрался в старой кладовой и увидел, — Кот горько улыбнулся.

— Но… если король вспомнит… он же откроет двери? — Эйшелин с робкой надеждой протянула руку к коту. — Я же человек. Я могу позвать волшебство. И двери откроются, и все будет хорошо, да?

— Да, — Дымник вдруг перестал быть дымником, превратившись на мгновение в самого обычного серого кота, — ты ведь убедишь его?

— Я попробую, — Эйшелин решительно кивнула и, убрав калейдоскоп в карман, шагнула в высокие двери пиршественной залы.

Король все так же сидел на троне, словно никуда не уходил со вчерашнего вечера.

— Ваше Величество, — позвала Эйшелин, и он встрепенулся, словно сбросил с себя покров сна.

— Решилась, Путница? — спросил король высоким голосом, в котором ей теперь чудились надтреснутые старческие нотки.

— Да, я решилась отправиться в путешествие. Но напоследок хочу преподнести вам Дар, — она подошла ближе к трону и поклонилась, протягивая королю калейдоскоп. — Взгляните, в его стеклах вы увидите вашу землю такой, какой никогда не видели раньше.

Пальцы короля сомкнулись на подарке, лицо его выглядело отстраненным, словно он вспоминал нечто, едва коснувшееся его памяти и тут же ускользнувшее прочь.

— Мне кажется, я где-то его уже видел, — он медленно поднял игрушку к глазам, крутанул колесико и посмотрел вдаль.

Время замедлилось. Растянулось как вязкое желе на целый удар сердца, пока цветные стеклышки крутились, неукротимо останавливаясь на одном. Прозрачном, как ничем не прикрытая истина. Время остановилось, а потом понеслось вскачь, разом промотав все те годы, что оно пребывало застывшим по воле короля. Прекрасная зала обветшала в мгновение ока, пышные волосы короля поредели и сделались совсем седыми, увяли цветы на троне, демонстрируя тщательно до того скрываемую кость.

Король смотрел на Эйшелин и только на нее, и на лице его больше не было ни одной красивой черточки: казалось, что жизнь теплилась только в глазах, горящих мертвенным зеленым светом.

— Зачем ты показала мне все это? — Эйшелин ждала, что он будет зол. Ждала, что он разобьет калейдоскоп, а может быть, попытается уничтожить и ее саму за то, что она разрушила его прекрасную иллюзию. Но голос короля оставался тих и удивительно пуст, будто вместе с облетевшими цветами его оставило всякое выражение.

— Вот ваш мир. Вот он каков на самом деле, — Эйшелин обвела рукой полуразрушенную залу, в которой стылый ветер шевелил обрывки когда-то прекрасных партьер. — Чем же он отличается от моего?

— Он был прекрасен.

— Как и мой, — упрямо повторила Эйшелин.

— Вы сами выбрали свою судьбу и обрекли нас на свою.

— Все еще можно исправить, — слова Дымника теперь были ее словами, — Все можно вернуть. Только откройте двери, восстановите мост. Пожалуйста, — Эйшелин говорила быстро и горячо, будто захлебывалась словами, — Наши миры… это нужно нам обоим. Мы… мы просто умрем в одиночестве.

— Ты думаешь, все так просто? — король снова улыбался, но теперь от этой улыбки у Эйшелин дрожали колени, а зубы выбивали дробь. — Открыть ворота и все исправится? Случится чудо?

— Не попробуем — не узнаем, — убежденно повторила Эйшелин. — Что ты потеряешь, если рискнешь проверить?

— В сущности — ничего, — король вдруг навел на нее калейдоскоп и опять крутанул колесико, — а в синем ты выглядишь намного лучше, Видящая.

— А вам идет красный, — буркнула в ответ Эйшелин и, сама не зная от чего, смутилась.