Вспомни (джен)

* * *

Противный протяжный писк разных приборов пробивается сквозь укутавшую темную пелену и вгрызается в мозг. Раф с трудом разлепляет веки, озирается по сторонам, пытаясь сфокусировать мечущийся взгляд и определить, где находится. Цепляется им за знакомую зеленую макушку, торчащую из-за высокой спинки офисного кресла, и с облегчением выдыхает. Дома.

— Донни… — Раф с трудом узнает собственный голос, тихий, хриплый и дрожащий. Язык будто липнет к небу, а каждое слово с усилием выталкивается из глотки, неприятно царапая пересохшее горло. — Где Лео?..

— Брат… — гений мгновенно подскакивает и подлетает к брату, начинает суетиться вокруг, светит фонариком в глаза и радостно улыбается. — Ты очнулся. Пить хочешь?..

— Лео… Где? — Раф дергает головой, перехватывает руку брата с фонариком и настойчиво глядит в глаза, требуя ответ.

Донни как-то сникает и отводит взгляд. Он этого вопроса ждал и боялся, и как теперь сказать правильно, понятия не имеет.

* * *

Положив бо рядом с правым коленом, чтоб легко и быстро дотянуться, Дон обратил все свое внимание на самого младшего брата, надо проверить, как сильно его контузило и чем сейчас можно помочь. Казалось бы, отвлекся буквально на секунду, а все уже случилось.

— ЛЕО!..

Донателло почувствовал, что сердце замерло на мгновение, перед тем как, подскочив к горлу, забиться в бешеном ритме. Раф, вцепившись в панцирь старшего, медленно сползает на крышу, увлекая лидера за собой.

— Раф?!. — и гений срывается с места, позабыв и о своем оружии, и о Майки, который, все ещё держась за кровоточащую рану, сильно жмурится и трясет головой, наверное, решив, что все это ему привиделось или он просто слишком сильно приложился затылком, вот и мерещится всякое.

Донни на ходу перетряхивает свою сумку, выуживая остатки бинтов и анестетика. Скользкие ампулы так и норовят выпасть из непослушных пальцев, и он, спотыкаясь и оскальзываясь, на бегу ломает тонкое горлышко голыми пальцами, не озаботившись предосторожностями, чувствуя, как острые осколки стекла впиваются в кожу, а второй рукой пытается нащупать шприц в отдельном кармашке.

Упав на колени и набирая в шприц лекарство, он мельком бросил взгляд на застывших, словно каменное изваяние, братьев. Отметил, как слегка подрагивают сжавшиеся на загривке лидера пальцы Рафаэля («Живой!»), заглянул в глаза Лео… И содрогнулся от увиденного.

Старший судорожно, короткими вдохами хватает ртом воздух, уставившись куда-то вдаль широко распахнутыми глазами, и взгляд у него совершенно пустой, отсутствующий, а зрачки расширены настолько, что яркая синяя радужка превратилась в тонкую кайму вокруг абсолютно черного провала в никуда.

Донни, тряхнув головой, постарался взять себя в руки и прогнать (временно) мысли о старшем, помощь нужна в первую очередь Рафаэлю, а с остальным можно разобраться и позже. Он не без усилий расцепил чуть ли не судорогой сведенные пальцы вспыльчивого брата и оторвал его от лидера, попытавшись уложить на холодную поверхность крыши. Но Раф словно проснулся и внезапно вскинулся, отпихнул от себя руки гения и попробовал встать. Дон приложил невероятные усилия, удерживая его, уговаривая, не давая подняться, одновременно целясь шприцем в незащищенную кожу, чтоб не погнуть иглу об панцирь. Да куда уж там, и откуда у этого упертого барана силы-то берутся.

Раф упрямо повторяет свои попытки, складывается впечатление, что он ничего не слышит и не понимает, только надсадно хрипит и выворачивается.

Резкий громкий вскрик заставил вздрогнуть и крепче сжать шприц, чуть было не выскользнувший из непослушных пальцев. Донни вскинул голову, найдя растерянным взглядом старшего брата, и в нерешительности замер, Раф рядом вдруг тоже затих.

Лео, схватившись за голову и вцепившись побелевшими пальцами в полоску черной ткани в районе висков, кричал, не переводя дыхания, на одной пронзительной высокой ноте. Синие глаза словно заволокло туманом, они, не мигая, уставились куда-то вдаль сквозь младших и с каждой секундой становились все больше и больше, расширяясь от ужаса и просочившейся во взгляд боли. Порыв ветра подхватил этот безумный, рвущий душу и сердце, болезненный крик и унес в небо, дробящимся эхом развеял по округе, приумножая и растягивая.

Шатнувшись, лидер подался вперед и упал на крышу, даже не пытаясь смягчить удар руками. Он, так и не убрав рук, заскреб ногтями по вискам и затылку, раздирая зеленую кожу в кровь, проехался лбом по шершавой поверхности крыши, оставляя красную широкую полосу. Вскинулся, свалился обратно, со всего маха врезался головой в бетон, сдавленно зарычал и опять попытался подняться, и снова сорвался… и снова, и снова, и снова…

Донни уловил движение пальцами: брат, прижатый ладонью, дернулся, и он не успел его удержать на месте. Рафа будто подбросило — мгновенно, молниеносно. Порыв не принес ничего, кроме боли, и мастер сай, взвыв сквозь плотно стиснутые зубы, схватился за раненый бок и без сил рухнул в вовремя подставленные руки гения. Его губы стремительно потеряли цвет, побледнели настолько, что стали почти белыми, а глаза закатились, и Донни, осторожно уложив отрубившегося брата на крышу, подорвался к лидеру.

Но не успел он и шага ступить, как чуткий слух уловил сквозь сорванный и хрипящий голос старшего брата щелчок и тонкий свистящий звон летящей стрелы.

А дальше все как в плохом сне, как в ночном кошмаре. Все произошло одновременно и очень-очень быстро, но гению показалось, что этот миг растекся на несколько часов, расслоился и распался на кадры, отпечатавшись в памяти отдельными жуткими картинками.

Испуганный вскрик Майки где-то за спиной, растянувшийся без движения и затихший лидер с дротиком в плече, с десяток футов вокруг, Бакстер Стокман, спустившийся откуда-то сверху, и Шредер со скрещенными на груди руками между ним и лидером.

* * *

— И ты позволил им забрать Лео? — Раф морщится и смотрит с упреком, почти с отвращением. — Донни, как ты мог?

— А что я, по-твоему, мог? — гений дергает плечом, с вызовом уставившись на вспыльчивого брата. — Майки с открывшейся раной, ты с дырой в боку и без сознания, и я со шприцем обезболивающего в руках. Вот скажи мне, что?

* * *

Донни сглотнул и дернулся, то ли вперед, то ли назад, смутно осознав, что в ладони у него только до сих пор зажатый шприц, а оружие осталось лежать рядом с Микеланджело. Как глупо и опрометчиво. Он мельком бросил взгляд за спину — Майки, не отрываясь, застывшими огромными глазищами, в которых плещется страх, смотрел мимо него, на врага, а Раф все еще в отключке и непонятно в каком состоянии — и сделал неуверенный шаг вперед, медленно поднимая руки в защитную позицию и сжимая кулаки покрепче.

Шредер усмехнулся и жестом остановил двинувшихся навстречу черепахе футов.

— Ты можешь присоединиться к своему брату, если хочешь, — глава клана Фут презрительно прищурился, качнув головой в сторону все так же неподвижно лежащего на крыше лидера. — Или можешь получить возможность рассказать вашему мастеру-крысе, что его старший сын теперь мой ученик. Подумай, ты вроде умный, твои шансы ничтожны!

Это так, и гений понимал это очень хорошо. Он ничего не сможет сделать против такого количества врагов, даже если Майк попробует помочь. Они все сильно потрепаны и устали, сил на драку не осталось, да и плана нет никакого. В лучшем случае плен, и что дальше, ничего он тогда не сумеет сделать. А в худшем два других брата, да и он тоже, могут… О худшем думать не хотелось. Донни понимал все это и раньше, сразу все осознал, как только появился клан Фут, но принять такую простую правду тяжко. Как выбрать между братом и братом, как забыть об одном, чтоб уцелели остальные? Как? Как потом смотреть в темные печальные глаза отца и в тусклое зеркало над раковиной в ванной комнате? Как? Вот Лео бы знал ответ, а он — нет, тоже мне, гений. И Дон, затолкав все вопросы поглубже, отложив до поры до времени, опустил руки, разжал стиснутые до впившихся в кожу ногтей кулаки, выпустив, наконец, не пригодившееся лекарство. Протяжно выдохнул, он потом со всем разберется и обо всем подумает, сейчас надо уберечь хотя бы часть семьи. Очень неторопливо и неохотно отступил назад и чуть не рухнул рядом с бессознательным братом, почувствовав, как задрожали от напряжения колени, когда крышу заволокли клубы фиолетового дыма.

* * *

— Не знаю, — мастер сай со вздохом, устало закрывает глаза и отворачивается от Дона. — Не знаю, только Лео никого бы не оставил. И ты это тоже знаешь.

— Знаю, — Донни виновато опускает глаза и долго-долго молчит. — Мы с Майком тебя еле до дома дотащили. Ты-то о чем только думал?

— Я думал, как вернуть брата, — снова открыв глаза, Раф поворачивается к гению, очень серьезный и собранный. — Лео нельзя там оставлять, мы должны его как-то вытащить.

* * *

— ЛЕО!..

На лицо тенью легла презрительная улыбка. Его противник оказался невероятно глуп и сам подставился под удар. Годами отточенная реакция сама направила руку в открывшуюся брешь. Чужая кровь согрела дрогнувшие пальцы, сильнее сдавившие мягкую кожаную оплетку, а взгляд удивленных зеленых глаз заглянул в запертую душу, отчего-то заставив замереть и прислушаться.

Горячие тяжелые ладони вцепились в плечи и прижали к широкой груди, раненый враг уткнулся в шею лбом, обжигая кожу прерывистым жарким дыханием. Качнулся, задрожал, как от мороза, и стал медленно оседать, утягивая за собой. И Лео поддался этим рукам, потому что сил оттолкнуть или вырваться не нашлось. Опустился на колени и уставился в черное небо, слушая отдающиеся в ребра удары двух бьющихся рядом сердец.

— Брат… Вспомни…

Тихо-тихо, почти неслышно. Слова долетели сквозь плотную пелену серого тумана, порвались в клочья, жгучим крошевом проникли куда-то глубоко, стали такими неподъемными, но безумно теплыми, согревающими.

Странный зеленый парень, чем-то похожий на него самого, просил, отчаянно, из последних сил умолял, хрипя и захлебываясь вязким воздухом. С безнадежной надеждой в дрожащем голосе, до боли вжавшись в плечи и шею. Назвал братом…

— Раф?!.

Второй голос, взвившийся на истерической нотке где-то рядом, показался смутно знакомым. Дыхание пресеклось, когда чужое тепло пропало, оставив саднящие ожоги на влажной коже и нарастающую боль в висках.

«Брат», — когда-то у него были братья, когда-то давно. Их лица осыпались, будто растрескавшаяся фреска, а имена растворились в темноте, картинки прошлого распались на острые царапающие куски, вмерзли в неподвижную пустоту и покрылись снежной поземкой.

И Лео неосознанно потянулся за этим теплым уютным «брат», выловил из сознания первый осколок, бережно сдул с него пылинки, освежая затертые краски, и внимательно всмотрелся вглубь. Одного крошечного кусочка недостаточно, ничего не разберешь, лишь отдельные ничего не значащие черточки. Надо еще, надо больше, чтоб пазл сложился в цельную картину. И чем больше деталей всплывало на поверхность, тем сильнее возрастала гудящая боль в затылке.

Он вцепился ногтями в виски, раздирая кожу, чтоб заглушить пульсацию крови, чтоб как-то достать каждую иголку, впившуюся в мозг, и как-то избавиться от этого наваждения, чтоб ничто не мешало сложить мозаику правильно, в нужном порядке.

Боль сводила с ума, короткими частыми импульсами прошивая все тело насквозь, пол холодный, жесткий, на короткий миг голова проясняется, встречаясь с ним. Крик. Горло саднит. Хрип. Удержать в руках осколки, не дать картинке рассыпаться вновь, пока еще зыбкой и неясной. Сердце заходится в бешеном ритме. Адреналин. Встать. Удар. Вспомнить! Избавиться от боли, что мешает сложить пазл. Шум в ушах. Зрение двоится, мир теряет четкие очертания и медленно пропадает. Глухая тишь и ледяная темень.

* * *

— Мы что-нибудь придумаем, — Донни кивает и сжимает рафовы пальцы в своих ладонях. — Обязательно.