Зло со вкусом апельсинов (джен)

— Сможешь идти?

Вопрос звучал странно. Она не знала даже, сможет ли встать, не испытав при этом мучительной боли. А Рик спрашивал о таком. Даже пытаться было бы не только напрасно, а необыкновенно глупо с ее стороны. Поежившись, она тихо вздохнула и подползла к выходу. Не сдержавшись, она беспомощно застонала, дрожа всем телом от слабости и напряжения. Ладонь Рика сжалась в кулак, но сам он не произнес ни слова. Уверенно потянувшись к ней, мужчина обхватил ее крохотное тельце и осторожно вытащил из машины, взяв на руки. Она невольно дернулась, но вовремя собралась с мыслями и не стала сопротивляться.

Он вышел в светлый коридор. Шагал спокойно и уверенно, взгляд его был направлен вперед, но сам он явно о чем-то задумался. Она боялась его тревожить и оттого не вертела головой по сторонам в надежде получше рассмотреть место, в которое ее привезли. Тем более в груди теснилось сомнение в том, хватило бы ей на это сил. Стены были однотонно бежевыми, на пол глядеть не решалась. Уже помнила, что, будучи поднятой на уровне груди, она достаточно высоко, чтобы при падении расшибить себе голову. Слишком пустым показался ей коридор, хотя впереди он становился намного шире, там наверняка была целая комната.

Вскоре Рик повернулся и остановился на секунду перед дверью. Она окинула взглядом другую сторону коридора и поняла, что за ее спиной все это время находилось еще несколько дверей. Она даже начала считать их, чтобы хоть как-то абстрагироваться от растущего волнения внутри нее. Однако не успела досчитать и до четырех, как человек отпустил руку, которой держал ее ноги, отчего те беспомощно обвисли как поломанная ветка. Чтобы девочка совсем не упала, Рик крепко прижал ее к груди второй рукой, удерживающей кроху за спину.

Одним рывком он открыл дверь и немедля вошел внутрь. Первым, что бросилось в глаза, стали небольшие кроватки, расставленные в два ряда. Чувствуя, как на виски что-то давит, в груди сжимается страх, а к горлу подступает паника, она начала про себя считать их количество. У каждой кроватки стояли маленькие тумбочки. Комнату освещал дневной свет, льющийся сквозь окна. Убедившись, что из живых людей в комнате нет никого, она облегченно выдохнула. Рик остановился и осторожно опустил ее на одну из кроватей.

В попытках рассмотреть комнату получше, она замерла и даже не заметила, как сжалась. Что это было за место, спрашивала она себя. Что будет теперь и для чего ее привезли сюда. В горле скопился огромный ком из вопросов, но ни один из них озвучить не решилась. Она изо всех сил старалась понять сама и оттого придумывала страшные вещи. Медленно подняла голову, взглянув на Рика и чуть приоткрыв рот. Но тот уже отвернулся и был готов оставить ее одну. Что-то в ней задрожало, когда он стремительно зашагал на выход, даже не обернувшись на нее. Захотелось окликнуть его, но слова застряли у нее в глотке, рука дернулась, но не потянулась в его сторону. И она только хлопала глазами, позволяя панике захлестнуть ее с головой.

Тишина сковала ее страхом. В ужасе она цеплялась взглядом за все, что было в этой комнате, чтобы хоть немного отвлечься от того, что она одна, совершенно одна в незнакомом месте, чужом… доме? Рик говорил ей, что везет ее к себе домой, но это не было похоже на дом. Неужели он нагло соврал? Обхватив себя руками и не позволяя себе расплакаться от страха, она считала кроватки. Но тут же она столкнулась с еще одной досадной проблемой. Когда она, проговаривая каждую цифру дрожащим голосом, буквально задыхаясь от неспособности глубоко вдохнуть, дошла до пяти, в мозгу выстрелила леденящая душу мысль: она не знает, что дальше, а кровати еще не кончились. Что это за место? Рик солгал, не могло быть иначе. Солгал и бросил ее здесь, чтобы… Чтобы что? Почему она так легко позволила себя обмануть и привести в место, которое могло быть в разы хуже, чем комната Уоррена? Почему Уоррен отдал ее этому человеку, кем бы он ни был?

Чем больше вопросов задавала она себе, тем крепче становилась ее уверенность в том, что Рик намного страшнее Уоррена. Не замечала уже, сколько слез уронила на чистую простыню. Она не хотела рассматривать комнату дальше. В глаза ей на мгновение попался маленький столик, но в его сторону она даже не взглянула; мысли унесли ее слишком далеко, чтобы думать о хорошем.

Именно такой — заплаканной, съежившейся и обнимающей себя — ее увидел Рик, когда вернулся. Услышав шаги, она испуганно дернулась, подняв голову. На раскрасневшемся мокром лице застыла наивная растерянность, когда мужчина недоуменно и даже немного испуганно взглянул на нее. Он рванул к ней и сел рядом, на что она только вздрогнула, всхлипнув.

— Что случилось? — точно раскаты грома над ухом раздался его чуть встревоженный голос.

Не найдя, что ответить, она закрыла лицо руками, чтобы не увидел он, как стыдится она себя.

Горячие пальцы коснулись кожи на плече. Она вновь дернулась, но рук не отняла, только сильнее разрыдалась.

— Не плачь, — в который раз он говорил это совершенно одинаково, и никак до него не доходило, что это не помогало ей ни капли. — Успокойся и объясни.

Объясняться следовало далеко не ей, и они оба понимали это. Но молчали в ожидании ответов на интересующие вопросы. Ее кожа покрылась мурашками. Она не могла никак остановить поток слез. Он замер и только кончиками пальцев касался ее, боясь даже погладить.

— Тебя нужно помыть, Тиша, — твердо произнес Рик спустя какое-то время. Видимо, вновь устал ждать, пока она успокоится. — А после тебя осмотрит врач и займется лечением. Ты дашься мне?

Почему он был таким прямолинейным и бесчувственным, спрашивала она себя из раза в раз, и всегда в ее душе этот вопрос не находил отклика. Про себя она скулила, даже выла от отчаяния, но вслух только всхлипывала.

— З-зачем… Зачем я здесь? П-почему Уоррен отдал меня вам? — беззвучно прошептала она, медленно опуская руки на простыню. — Почему не вернул маме? Если я… если я так ему надоела? Пожалуйста… я так хочу домой. Я нужна маме. Пожалуйста, спросите у Уоррена.

Она подняла глаза. Больше нельзя было прятать лицо за руками, смотреть в любую сторону, только не на него, боясь увидеть этот пронзительный холодный взгляд. Она повернула голову несмело, точно знала, что из этого не выйдет ничего хорошего. Но не могла стерпеть больше поглощающий все ее мысли ужас неизвестности. Ответы были там — в голове этого человека. Нужно было только решиться протянуть руку навстречу и понадеяться на его милость.

Она взглянула ему в лицо. И увидела сочувствие. Глубокое сострадание в его темных глазах. Ничем не прикрытое сожаление. И страх будто рассыпался в прах, раскрошились в песок мысли о том, что Рик — такой же монстр. Он чувствовал. Понимал ее боль и хотел помочь. Вот, что поняла она, только взглянув в его живые глаза.

— Уоррена больше нет, — грянул его голос, будто Рик выстрелил из дробовика. Перезарядил. И вновь выстрелил. — Я убил его.

* * *

Он глядел в упор и в глазах его застыло презрение. Чуть ссутулив спину, опираясь о стол одной рукой, он стоял и то сжимал ладонь в кулак, то вновь разжимал. Подле него, развалившись на стуле, сидел, нет, полулежал Уоррен и, прикрыв глаза, хлебал с нечеловеческой скоростью воду. Выглядел он не менее уставшим и разочарованным. Как только стакан опустел и Уоррен отпрянул от него, поставив на стол, лицо его скорчилось в страдании. Сквозь стиснутые зубы он вдохнул воздух, точно засасывал его прямиком в легкие, и на мгновение метнул взгляд на приятеля. Тут же голова его дернулась, как если бы он получил хлесткую пощечину. Уоррен застонал. Ему вовсе не собирались оказывать помощь. Обжигающая кожу кровь живым потоком стекала по левой руке, пропитывая рукав рубашки и по капле падала на пол. Хуже и быть не могло, думал он, тяжело моргая. Рука приятеля медленно, подобно удаву, потянулась к его шее, и Уоррен резко отодвинулся вместе со стулом, широко раскрытыми глазами взглянув на мужчину.

— Я не знал. Клянусь тебе, не знал, что все так обернется, — взмолившись, то ли шептал, то ли хрипел Уоррен. — Я видел все своими глазами. Они были там, поверь мне.

Сперва приятель молчал, склонив голову над ним. Чуть сощурившись, он вглядывался Уоррену в глаза, и взгляд этот был чудовищен в своей отчужденности. Он все понимал. И это ничего не меняло.

— Из-за тебя все провалилось, — звучало словно вердикт. Беспристрастно, холодно, отстраненно. Рука опустилась, но осталась напряженной, готовой в любой момент атаковать.

— Я… Я бы не пострадал, если бы хотел, чтобы все так обернулось. Ричи, ты же знаешь, я не обманул тебя. Мне незачем…

— Молчи.

Уоррен скосил глаза и некоторое время молчал, скуля от боли.

— Мне нужно обработать рану… Пуля, кажется, не прошла насквозь, — жалобно глядел в поисках поддержки. — Мы можем все обсудить, когда оба успокоимся, ведь так?..

Вместо этого собеседник сделал небольшой, но уверенный шаг в сторону Уоррена и, распахнув плащ, достал из внутреннего кармана складной нож. Отразившись от стали, свет блеснул Уоррену в глаз, и тот на мгновение отвернулся, сощурившись и оскалившись, но тут же дернулся, вскочил со стула и отбежал, почти отпрыгнул назад, подальше от приятеля. Сжав левое плечо правой рукой, он, рассвирепев, угрожающе скалил зубы, но глаза его в страхе бегали.

— Прочь!.. Прочь!..

Человек не рванулся за ним, но решительно зашагал к Уоррену. Последний пятился назад, а как только его сгорбленная и дрожащая от напряжения спина коснулась подоконника, дернулся к стене и, не удержавшись на ногах, стукнулся о нее больным плечом. В этот момент приятель точно кобра нанес сокрушительный удар, однако не ножом. Кулаком — в челюсть, ведь от боли вскричал Уоррен остервенело. И пока сраженный не мог решить, за что схватиться в первую очередь: кровоточащую руку или крест под рубашкой, потому как пистолет он выронил по пути до машины этого выродка, счет его жизни сократился до секунд.

Мужчина склонился над ним, повернув голову и, слабо растянув губы в кривой улыбке, потянулся к выключателю. В следующее мгновение свет перед глазами Уоррена померк, а спустя еще миг он ощутил на своем горле холод стали. Однако щекочущее чувство продлилось недолго. Приятель одним рывком перерезал артерию и отшагнул, будто боясь запачкаться. Присев на стул, он вытащил из кармана бумажный платок. Устремив взгляд в пустоту, под захлебывания Уоррена в собственной крови, вытирал с ножа кровь. Покончив с этим так же быстро, как и с самим Уорреном, закурил, выпрямившись и свободно вздохнув. Уоррен наконец-то затих.

* * *

В порыве нахлынувшей паники отскочила от Рика, в ужасе глядя на него. Казалось, только что необычайно теплый взгляд остыл и в мгновение ока сделался таким же непроницаемым и отчужденным.

— Почему?! — закричала бы она, если бы голос позволил ей; вместо этого, вопрос прозвучал сдавленно и глухо.

Сердце тревожно колотилось, а в грудь будто плеснули кипятком. Рик не шелохнулся, не потянулся к ней навстречу, не швырнул в лицо ругательства. Он думал. Он серьезно размышлял над тем, что ответить напуганному маленькому ребенку. Как бы передать ошеломляющую новость короче и прямолинейнее. А если бы она — наивная дурочка — не поняла бы за два-три слова глубину его послания — это была бы ее проблема, а не его грубая ошибка. Она осеклась от этой мысли. Нельзя было думать о нем плохо. Но, стоило ей увидеть в Рике что-то родное, он тут же разрубил это на куски.

— Он подвел нас, — прямо заявил он, но, выдержав небольшую паузу, добавил, — и тогда я действовал от своего имени. Как бы мне самому этого хотелось. Не имея при этом времени, чтобы разойтись вовсю, к сожалению.

Рик говорил об ужасных вещах. Но пугало ее больше другое. Если бы не мысли о маме сейчас и о том, что этот человек отрезал последнюю тонкую ниточку, ведущую домой, она бы радостно улыбнулась. Уоррен погиб. Уоррен был безжалостно убит. Уоррен получил то, что заслуживал с самого того момента, когда прижал ее к стене в ее собственной комнате.

— Но… мама, — жалобно протянула, осторожно подползая к Рику на коленях, — м-может, если вернуться… м-может, папа придет к Уоррену и… м-может…

— Тиша, — одним только тоном голоса он заставил ее замолчать. Она вжала голову в плечи. Немного погодя, Рик продолжил спокойно. — Я почти ничего не знаю о твоих родителях. Но в том, что знаю, мало приятного. Не говори об отце. Он не заслуживает упоминания. Не говори о матери. Она заслуживает, чтобы о ней вспоминали с тенью улыбки. Понимаю, из меня выходит ужасный психолог. А еще хуже — родитель. Но я не отказываюсь от своих слов. Я не отказываюсь от своих поступков. Я не отказываюсь от своих намерений. Поэтому… пойдем.

Он протянул ей руку, но коснуться не посмел. Она сама осторожно дотронулась до его горячей ладони, провела по ней пальцами и вложила в нее свою ладонь. Замерев, точно боясь вспугнуть момент, они оба сидели в таком положении, пока Рик второй рукой не коснулся ее спины. Мужчина медленно притянул ее к себе. Она не воспротивилась, и сама обхватила его, уткнувшись лицом в грудь. И беззвучно заплакала.

Меньше всего хотелось, чтобы хоть кто-то помешал, разорвал это устоявшееся хоть на секунду равновесие. Но в какой-то момент она дернулась, вырвалась из его слабых объятий, только чтобы увидеть, кто зашел в комнату и безмолвно подошел к ним.

Задрав голову, как только могла себе позволить, она увидела седого мужчину. На лице его застыло слабо различимое изумление. Пройдя к тумбочке, он усыпал ее небольшими коробочками, упаковками с чем-то неизвестным ей. Поправив освободившейся рукой очки с огромными линзами, он выпрямился, остановив свой взгляд на Рике. Тот поспешил подняться.

— Анна приедет позже, — проскрипел мужчина, после чего его рука сплелась в рукопожатии с рукой Рика.

— Очень хорошо. До ее приезда здесь работаешь ты.

— Как тебя зовут? — старик повернулся к ней, слегка наклонившись. Что-то в нем выдавало неестественность, но она не могла понять, что именно настораживало ее.

В голове всплыли неутешительные мысли. Рик хотел оставить ее одну с этим человеком, с какой-то Анной, которая приедет позже. Он хотел уйти, снова, только теперь надолго, явно надолго. Или даже навсегда?.. Бросило в дрожь от одного такого вывода. Она опустила голову, точно позабыв о вопросе. Сердце безудержно колотилось в груди, и чтобы хоть как-то его усмирить, она прижала к груди ладони.

— Тиша, — голос Рика показался ей слишком резким и внезапным. Она метнула взгляд в его сторону, но поняла, что он не обращался к ней, — ее зовут Тиша.

Только после этого он осторожно обхватил ее крохотное тело, поднял в воздух и слегка прижал к себе. Чудом Рик не дотронулся ни до одного синяка. Она почти не почувствовала боли, однако сразу же напряглась. Какое-то непонятное отвращение вдруг захлестнуло ее с головой, сдавило горло до невозможности дышать и прокралось внутрь вместе с дыханием. Рик поторопился выйти из комнаты. Он молчал. Но она была уверена, что он уловил ее тревогу, странную панику. Зажмурилась, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не закричать. Она не могла дышать, что-то мешало ей спокойно мыслить. Ей хотелось оттолкнуться, вырваться из объятий, и даже страх упасть и расшибить себе голову был слабее этого желания. Она чувствовала, как его руки превращаются в коварные тиски, в наслаждении сдавливающие ее, как беспристрастное лицо Рика перекашивается в жадной, властной улыбке. И будто шепот проник к ней в голову.

…мы же не хотим привлечь лишнее внимание… смешная зайчишка… грязная тварь… С куском дерьма иметь дело приятнее, чем с тобой… Что это, если не любовь?..

Тише… Тише… Тише…

* * *

В лицо ударил поток холодной воды. Она тут же открыла рот, завизжав, но, захлебнувшись, только закашлялась. Поток исчез. Открыв глаза, она увидела Рика, держащего в одной руке душ, а другой ухватившегося за небольшой вентиль.

Оглядевшись по сторонам, она поняла, что сидит на полу в незнакомой белой комнате; кроме таких же душей, закрепленных к стенам, она не увидела ничего. В растерянности подняла голову, встретившись глазами с Риком. Тот выглядел обеспокоенно и угрюмо.

— У нас больше проблем, чем мне казалось, — прямо заявил он, обратив внимание на нее. Мужчина вновь включил воду, но в этот раз направил щекочущий поток ей в грудь. Стало намного теплее, и она бы даже немного расслабилась, если бы не слова Рика. — Как ты себя чувствуешь сейчас?

Словно разбил окно, вырвал осколок из рамы и рывком разрезал ей сердце одним лишь вопросом. Рик не желал зла, но его низкий голос был годен только для того, чтобы озвучивать смертельные приговоры. Она смотрела на него и не могла выдавить из себя ни слова, не расплакавшись. И это убивало ее сильнее всего. Даже сейчас, когда ничего не должно было угрожать, она все плакала и плакала, едва ли успокаивалась и снова плакала.

— Намылишь себя сама? — произнес Рик, вновь выключая воду.

Оставив душ на полу, он быстро вышел из комнаты, но почти сразу же вернулся с большим куском мыла в руках. Протянул его и, как только она в нерешительности сжала мыло в руках, снова схватившись за душ, намочил кусок.

Она отреагировала не сразу. Некоторое время она не могла прийти в себя. Мутные мысли не желали оставлять ее разум. Слегка резкими, неосторожными движениями она натирала себя мылом, а сама думала о том, что же будет теперь. Рик отметил, что проблем больше, чем ему казалось. Но что он хотел этим сказать? Что он решил делать теперь? Не оставлять ее одну? Или, может, наоборот, укрепился в мысли, что лучше всего будет уйти? Или вовсе избавить себя от этой сплошной проблемы, так нелепо жмущейся к стене и так неумело двигающей собственными руками?

Хуже стало только тогда, когда она поняла, что ей нечем прикрыть собственную наготу, чтобы натереть мылом ноги. Что делать с спиной, она даже представить не могла. От одной только мысли, что придется попросить Рика о помощи, ее передернуло. Но он сам все понял. Не сразу, только тогда, когда она совсем застыла, погрузившись в себя.

— Поворачивайся.

Покрылась мурашками не то от холода, не то от ужаса. Лучше бы он окатил ее ледяной водой с ног до головы. Но не подчиниться было гораздо страшнее. Тело вновь взвыло от боли и напряжения, и сама она едва сдерживала стон, отворачиваясь головой к стене. Сидя на коленях, она нагнулась к ногам, обняв себя и закрыв глаза. Нужно было только досчитать до пяти. И все закончилось бы быстрее. Стоило только не растягивать каждую секунду, в страхе думая о том, как Рику, должно быть, весело наблюдать ее такой слабой.

Его руки были грубы, движения уверенными, а сам он — безмолвным. Хоть она и чувствовала, что Рик старался быть аккуратнее, от каждого прикосновения она стискивала зубы, еле сдерживаясь от крика. К боли она быстро привыкла. Но под давлением его тяжелого взгляда за спиной, она сжималась в комок.

— Дальше сама, — заключил Рик, оставив мыло на полу и отойдя на несколько шагов.

С души будто камень упал. Выдохнув, она осторожно пересела и, не поворачиваясь к мужчине лицом, продолжила мылить ноги. Без слез на эти две маленькие спички нельзя было взглянуть. Ей всегда не нравилась их слабость и чрезмерная худоба. Тусклые полосы только добавляли ногам уродство. Проводя по ним рукой, она невольно морщилась и незаметно для Рика вздрагивала, вспоминая, как жесток был Уоррен в тот день.

Стоило ей отложить мыло в сторону, на спину тут же брызнула вода и поспешила согреть окоченевшее тельце. Рик осторожно проводил рукой по коже, надеясь побыстрее очистить ее. Когда он коснулся синяка, она невольно взвизгнула, чем заставила его на секунду отступить. Она услышала его тяжелый вздох, приглушенный шумом воды из душа, и виновато опустила глаза. К сожалению, Рик вскоре приказал повернуться к нему лицом; оттого ей пришлось сдерживать свое волнение и тревогу, хоть выходило это скверно.

Вода приятно грела тело, но вскоре ее объятия остались позади. Рик вновь куда-то ушел, но быстро вернулся с полотенцем в руках. Она заметила, что рукава его рубашки пусть и были предусмотрительно закатаны, все же насквозь промокли. Странное чувство стыда овладело ею, но воспылало ярким огнем оно тогда, когда Рик настолько низко наклонился к ней, что был способен рассмотреть все ее тело. Она дернулась к стене, щеки безжалостно покраснели, а глаза смущенно опустились в пол. Но мужчина не обратил внимание это неоднозначное поведение, спокойно укутав ее в полотенце. Однако надеяться на то, что он в самом деле ничего не заметил, было глупо. Оттого она ни на секунду не усомнилась в том, что Рик выскажет что-то прямое и резкое. Но его голос прозвучал мягче и снисходительнее, хоть это могло ей только показаться.

— Все в порядке. Я не смотрю.

Мягкая ткань коснулась кожи и на мгновение она почувствовала себя так уютно, что слегка улыбнулась. И пусть в слова Рика трудно было поверить, она немного успокоилась. Впрочем, продолжалось это недолго. Вскоре он вновь расстроил ее.

— Мне не нравятся твои волосы, — отрешенно заявил он, когда все ее тело скрылось от глаз под полотенцем. Поднимать ее на руки Рик не спешил.

Непонимающе она взглянула на него, но долго держать голову задранной оказалось тяжелее, чем представлялось. Его лицо не выражало никаких эмоций; более пустого взгляда ей не приходилось еще видеть.

— А м-мама любила… — начала было она, но тут же осеклась. Не при нем. Рик велел не говорить о маме. Но разве это мешало думать о ней, вспоминать о ней, оплакивать ее?..

Когда-то мама действительно любила ее волосы. Они всегда так красиво блестели на солнце. Но в дождливые дни эти яркие рыжие локоны радовали глаз гораздо сильнее. Она была маминым солнышком и гордилась этим безмерно. Волосы никогда не заплетали; так они становились неприметными и какими-то совершенно обыденными. Зато всякий раз, когда ветер раздувал их словно семена одуванчика, мама не могла сдержать широкую улыбку, потому как в такие моменты ее дочь столь нелепо жмурилась и прикрывала ладошками личико, чтобы только не так сильно щекотались непослушные локоны. Лицом она пошла в мать. Но, когда она шла рядом с папой, крепко сжимая его огромную руку, издалека было видно, что шагают отец и дочь; он был столь же ярко рыж. И пусть нос его, в отличие от ее, россыпью покрывали бесстыжие веснушки, одни только волосы вызывали у него повод для гордости. Когда-то мама действительно любила ее волосы. Когда-то мама действительно любила отца. Теперь же, подобно любви к отцу, волосы были мертвы.

Рик смотрел сверху вниз и многозначительно молчал. Какое ему было дело до мамы, и что там она любила. Он велел не говорить, надеясь, что что-то поменяется. Надеясь, что это утратит значение и будет стерто и забыто. Ведь искренне верил: все, что утратило значение, должно быть сожжено, растоптано, уничтожено. Срезано под корню.

— Будет лучше их отрезать, — констатировал он громко. Или только ей так показалось, потому как его голос грохотом пронесся в ее голове, разнося во все уголки ее сознания страшные слова.

— Не надо, — прошептала она, опуская голову. Рик, похоже, не услышал ее слов. Или не захотел услышать.

Он потянулся к ней, но, прежде чем подхватить ее на руки, замер.

— Ты успокоилась?

Как умалишенной. В груди кольнуло, но виду не подала. Обижаться на Рика, после того, что он сделал, было как минимум нечестно. А как максимум — опасно. Вдруг он обидится в ответ.

Не представляла, как мириться с этим. Но сопротивляться боялась. Маме бы очень не понравилось, если бы ее малышку ударил за непослушание такой страшный человек. Даже если бы на кону были ее любимые волосы.

Она тряхнула головой. Рик не чудовище, он не станет бить, попыталась внушить себе она и тихо кивнула.

Он отнес ее в соседнюю комнату. В ней ничего не привлекало внимание; самая обычная ванная с туалетом и раковиной, над которой висело большое чистое зеркало. Смотреться в него оказалось страшнее, чем оставаться на несколько минут в полнейшем одиночестве в незнакомом месте. Потому как лицо ее было отталкивающе бледно, изуродовано царапинами и синяком. Щека так и вовсе опухла. Но встретиться глазами с собственным отражением стало для нее настоящим испытанием. Как Рику удавалось лицезреть столь пронизывающе умоляющий взгляд и не акцентировать на нем внимание?.. Как Уоррену удавалось продолжать издевки и насмешки, видя это лицо, полное страдания и тоски?..

Рик опустил ее на пол и вышел, чтобы вернуться со стулом и ножницами в руках. Но она была слишком маленькой, чтобы, сидя на стуле, видеть свое отражение. И потому Рик попросил ее стоять.

Покуда он ее удерживал, она верила, что все не так плохо и ноги способны удержать ее. Однако, стоило ей опереться о раковину, а Рику — отпустить малышку, она почувствовала, будто кто-то безжалостный нанес удар молотком по ее несчастной пояснице. Ноги ее подкосились, а руки мертвой хваткой вцепились в раковину. На нее вновь будто повесили огромный камень и легонько подталкивали вниз к обрыву, а она послушно падала. Подаваясь все сильнее вперед, она не поняла, в какой момент оказалась прижатой к груди Рика и как произошло, что он подхватил ее и не позволил свалиться ни в раковину, ни со стула.

— Все в порядке, не плачь, — тихо произнес он, стараясь усмирить свой командный тон. Чуть отодвинув стул, он усадил ее, а сам опустился на колени. — Попробуем так. Ничего, справимся. Тебя вылечат.

Сглотнула, отворачивая голову. Рик в который раз успокаивал тем, что врачи помогут. Он просил не бояться, потому что ее вылечат. Верил ли он в это сам или просто хотел, чтобы верила она — не имело значение. Значение имело другое. Те чувства, что въелись в ее душу навечно, никогда не покидали ее на самом деле. Уоррен только приумножил, наполнил ее всем тем отвращением, ненавистью, болью и отчаянием. Однако познать это не посчастливилось ей еще дома, расти с ними бок о бок, чтобы в конечном счете срастись воедино. Страх ко всему, что окружало, — вечный скарб ее, мучение ее и вместе с тем единственное, что не покинуло ее. Но, забери Рик все это, что осталось бы внутри?.. Быть пустой тенью подчас гораздо страшнее, чем бьющимся в агонии агнцем.

Над ухом неприятно чикнули ножницы. От неожиданности она широко распахнула глаза и даже вздрогнула. На пол полетела первая прядь, точно горящий лист; на земле ему оставалось бы только тлеть. А с каждой минутой их становилось все больше; одинаково тусклые, грязные, мертвые. Рик обращался с волосами неумело. Казалось, он даже не скрывал, что до этого никогда ему не приходилось никого стричь. И пусть движения его были полны уверенности, а взгляд — сосредоточенности, что-то выдавало его странную суету.

Прядь обхватил решительно, но, прежде чем отрезать столь же отстраненно, как и отдать приказ расстрелять неугодного, повертел, рассмотрел под разным углом, зажал меж лезвий и принялся примерять, где лучше всего чикнуть. А после так долго сравнивал один локон с другим, с досадой вздыхал и вновь чикал. В нелепости этой, в, казалось бы, непробиваемой сдержанности, пошатнуть которую не смогли ни слезы, ни мольбы, ни благодарность, но которую удалось надломить безжизненными волосами, Рик был по-настоящему мил. Его искренние старания, странная смесь уверенных движений и раздосадованных пыхтений и серьезное лицо, рассмотреть которое удавалось, к сожалению, лишь боковым зрением — вот то, что заставило пугающие мысли залечь в самые дальние уголки сознания, уступив место любопытству и тихому утешению. Она теряла волосы, но обретала уверенность в том, что человек с ножницами в руках для нее не опасен.

— Все, — выдыхая, заключил Рик.

Это было его самое долгожданное исполнение смертельного приговора. Всего на секунду удалось взглянуть на его покрасневшее от напряжения лицо. Она была готова поклясться, что видела выступившие капельки пота на его лбу. В глубине души прорезалось непривычное чувство; обуздать его оказалось труднее, чем укрыть в себе ноющую тоску по волосам. Уши горели от непонятного смущения. Она подумала, что хотела бы видеть Рика таким как можно чаще.

Его ладонь неаккуратно стряхнула с полотенца на спине непослушные волосинки. Им пришлось упокоиться подле собратьев, а ей — лицезреть печальную картину, представшую перед ней, как только Рик осторожно взял ее на руки. Волосы обкорнали безжалостно, и пусть она не знала, кому хуже пришлось — им или мужчине — выглядели они ужасно. Рик состриг почти все, а то, что осталось, торчало в разные стороны. Теперь она была похожа на мальчишку; измученного, голодного, уставшего мальчишку, которого побили за углом несколько человек разом.

— Отрастут, — подбадривающе кивнул Рик, заметив смятение на ее лице. Сам он вернулся в привычное непоколебимое состояние. — Прежде чем мы вернемся, я хотел бы, чтобы ты приняла кое-что к сведению. Я должен буду уехать. Скорее всего до завтра. Ты останешься с тем человеком, потом приедет женщина. Ты будешь с ней. Они оба врачи, они позаботятся о тебе. Веди себя хорошо, Тиша. Не устраивай истерик и не плачь. Во всем слушайся этих людей. Когда я вернусь, я хочу знать, что ты была послушной девочкой. Ты все поняла?

Чем дольше говорил он, тем сильнее тоска заполняла ее сердце. Не успевала она хоть немного привыкнуть к обществу незнакомого человека, ее тут же швыряли навстречу другим незнакомцам. Рик перестал казаться ей страшным, но теперь и он спешил ее покинуть. Но та уверенность, с которой он твердил из раза в раз, что о ней позаботятся, не могла не поразить ее. Рик нисколько не сомневался, он знал наверняка, точно все просчитал заранее; точно он был волен все контролировать. И это немного успокоило ее. Рик пообещал вернуться уже завтра. Но его приказы… Не плакать, не устраивать истерик. Это звучало так, словно она рыдала без поводов, словно не должна была она чувствовать себя абсолютно беспомощной в руках чужих людей, словно это нисколько не страшно — оставаться одной, задыхаясь в собственной боли и чувстве неизвестности. Словно не было ничего того, что сотворил с ней Уоррен.

Послушно кивнула, поникнув головой. Казалось, что Рик считал ее проблемой. И от этого становилось обиднее всего. Но, как ни странно, кивка оказалось достаточно, чтобы мужчина остался доволен этим ответом. И этот разговор прекратился, не начавшись.

Незнакомец, которого Рик не представил именем, но ясно дал понять, что теперь в его руках оказалась ее жизнь, казалось, заскучал. То ли ожидание его утомило, то ли день для него был не менее утомителен, чем для нее самой, но встретил он их, сидя на одной из кроваток, прислонившись головой к стене и будто бы задремав. Рик осторожно коснулся старика рукой, и тот устало открыл глаза. Промычав под нос извинение, он поднялся на ноги и наклонился к тумбочке.

— Зайду вечером, — кивнув мужчине, произнес Рик и опустил ее на кровать. Их взгляды вновь встретились, и он добавил с полной серьезностью. — Не забывай, о чем я говорил. И все будет в порядке.

Ей показалось, Рик старался выглядеть и звучать максимально отчужденно, как если бы он видел ее впервые. Взгляд его остался холоден и тогда, когда она на прощание протянула ему руку, рискуя уронить полотенце. Он не оценил этот жест и не шелохнулся, и тогда она окончательно расстроилась. К горлу подступал ком, когда она приказала себе успокоиться. Нельзя было плакать. Иначе Рик разозлился бы. Потому она крепче ухватила полотенце, опустив взгляд и отвернув голову в сторону. Чтобы только не видеть его беспристрастное лицо снова. Послышались отдаляющиеся шаги, и Рик покинул ее до вечера.

Как только она осталась наедине с незнакомым мужчиной, невольно поежилась. Она тут же словила на себе его взгляд и напряглась, закрыв глаза. Внезапно ощутила на себе его тяжелую руку и дернулась.

— Да не бойся, — его голос был бархатным. Но насмешка не обрадовала ее.

Исподлобья глянула на него и вздрогнула от столь широкой доброжелательной улыбки. Когда Уоррен только пришел в их дом, он так же улыбался. Почувствовала, как полотенце будто сползает с нее. Резко вцепилась в него и только потом заметила, что это мужчина за него тянет. На лице ее застыло недоумение. Она хотела было дернуть полотенце на себя, схватить человека за руку, испуганно крикнуть. Но Рик велел во всем слушаться. Рик велел не забывать его слов. Нужно было помнить лишь то, что этот человек позаботится. И она подчинилась, позволив ему делать с собой все, что заблагорассудится, и только внимательно следила за каждым его действием.

Оказавшись голой, она покрылась мурашками то ли от холода, то ли от страха. Человек совсем ей не нравился. Его маленькие будто крысиные глазки осматривали все ее тело, а пальцы бесцеремонно скользили по ее коже. Хотелось кричать. Отвращение брало над ней верх. Едва ей хватало сил на то, чтобы не впиться ногтями в его руку, лишь бы он убрал ее подальше. Но вместо этого она молчала и мысленно скулила от стыда и волнения. А человек, будто не видя ее состояния, просил то поворачиваться боком, то вовсе ложиться на живот. Мужчина на мгновение отвернулся, но лишь для того, чтобы достать из упаковки вату и смочить ее резко пахнущей жидкостью.

Однако после он оставил ее на тумбочке и взял в руки плоскую коробочку, в которой что-то то хрустело. Он достал оттуда таблетку и, положив ее на салфетку, скрошил в порошок, надавив стеклянной баночкой. Она невольно почувствовала себя этой таблеткой. Так же легко разломалась и беспомощно рассыпалась. А мужчина тем временем обхватил салфетку по краям и повернулся. Поднеся к ней эту салфетку, он велел ей открыть рот. Сдерживая панику, она подчинилась и вскоре ощутила на языке щекочущий порошок. Доктор осторожно подложил под ее голову свою руку и легонько приподнял ее, поднося к детским губам крохотный пластмассовый стаканчик. Она послушно выпила все до дна, хоть там и было всего два глотка.

Она вопросительно смотрела на мужчину, надеясь, что ей объяснят, для чего нужно было глотать порошок, но он будто погрузился в свои мысли, лишь тихо буркнув ей указание: лечь на живот.

Когда он дотронулся до поясницы, она не выдержала. Дернулась, извилась, дико взглянув на него и тихо взвизгнув. Мужчина в свою очередь растерянно посмотрел на нее.

— Тихо, спокойно. Тиша, у тебя здесь огромная гематома. Придется немного потерпеть, ничего страшного. Это ведь лучше, чем оставлять так, как есть, верно?

Не дожидаясь ответа, он продолжил мазать поясницу. Отвернувшись, впилась пальцами в подушку и как можно глубже вжалась в нее лицом. Не в силах сдерживаться, она закричала. Зажмурила глаза, чтобы только слезы не высвободились наружу, но было поздно. Плечи ее дрожали, а сама она, закашлявшись, застонала. Почему, почему Рик не остался с ней, безутешно спрашивала она себя, задыхаясь. Одно его присутствие хоть и вызвало бы у нее стыд, помогло бы сдерживать себя. Но теперь он будет недоволен, теперь он разозлится. Она оказалась слишком слабой, чтобы подчиняться.

Мужчина схватил ее за ноги. Хватит, пожалуйста, хватит, невнятно кричала она в подушку, но мольбы ее не услышали. Нужно было найти в себе силы терпеть, но она не могла. Этот доктор не был резок и наверняка действовал осторожно, но та боль, что причиняло его лечение, была невыносимой.

— Тиша, посмотри на меня, — раздалось над ухом, но она не шевельнулась навстречу бархатному голосу. И тогда он повторил более ласково, — посмотри, милая. Все в порядке, я не трогаю. Приедет Анна и поможет. Тут понадобятся свечи, у меня их сейчас нет. Посмотри на меня, Тиша. Пока ты плачешь, мы не можем продолжить.

Он больше не трогал. И, послышалось, вовсе отошел на несколько шагов. Но она не могла так быстро успокоиться. Тяжело дыша, она повернула голову в его сторону и, продолжая плакать, всхлипнула. Лицо вновь будто загорелось. Слезы жгли кожу, и она понимала, что делает хуже, но не могла остановиться. В пояснице тупая боль словно медуза расплывалась и вновь сжималась, а в бедра будто воткнули что-то острое. Мужчина сочувствующе кивнул ей и ненадолго скрылся за дверью.

Тряслась и всхлипывала, пока он не вернулся. Голова вновь разболелась. А все, что ей хотелось, чтобы Рик вернулся, ведя за собой маму. Мама, милая мамочка. Если бы видела она, сколько страданий испытывала ее глупая трусливая дочь, которая даже во время лечения потерпеть не может… И почему была она такой слабой, такой никчемной и беспомощной? Рик обещал вернуться вечером. Она уже понимала, что, когда они вновь посмотрят друг на друга, он отвернется, морщась, и поймет, что зря привел ее сюда, зря дал ей шанс вылечиться и получить заботу.

Мужчина вернулся, держа в руках маленький платок. Он подошел к ней быстро; его движения выдавали его волнение и несобранность.

— Возьми, вытри лицо, — дрожащими руками она взялась за платок. Еще мгновение, и он упал подле нее на кровать. — ну ты только взгляни на себя. Так все опухло, а ты еще и плачешь.

— Б-больно… — скуля, отозвалась она, чувствуя, как краснеет от стыда.

— Конечно больно, так много плакать. Ну все-все, ложись на спинку и успокаивайся. Сейчас посмотрим, что можно сделать.

Всхлипывая, она повернулась на спину. Плечи все еще подрагивали, вздымалась грудь. Кашель овладел ей на какое-то время, и пока она задыхалась, мужчина взял платок в руку и наклонился над ней в ожидании. Сощурившись, она смотрела на его морщинистый лоб и крысиные глазки и постепенно замолкала. И тогда мужчина провел холодным мокрым платком по ее разгоряченному красному лицу, от самого лба до подбородка. От неожиданности она взвизгнула, но быстро поняла, что это даже приятно. Во всяком случае было приятно до тех пор, пока мужчина не коснулся опухшей щеки. Несколько раз он провел платком по царапинам и синяку, пытаясь убрать жгучие слезы. Она тихо вскрикивала от каждого такого прикосновения, жмурилась, кривилась, вертела головой — и все безуспешно; мужчина вытер все без остатка.

— Потерпи еще немного, — ободряюще произнес он, вновь промачивая вату в жидкости с резким запахом, — будет немного больно.

Аккуратными движениями, еле касаясь ранок, доктор начал подтирать больное место. И почти сразу кожу ужасно защипало. Жжение от слез теперь казалось ей простой забавой. Но, прежде чем она взвыла от боли, мужчина вдохнул полную грудь воздуха и начал дуть ей в лицо; продолжалось это до тех пор, пока она не перестала всхлипывать. Человек сочувствующе улыбнулся, когда она устало посмотрела на него.

— Теперь разберемся с этими полосками. Больно больше не будет, не переживай. Их только помазать, и будешь отдыхать. Скоро подействует обезболивающее и совсем полегчает. Так что не раскисай, все самое страшное позади.

Все случилось так, как он сказал. Человек дал ей немного времени, чтобы прийти в себя, а потом вскрыл еще одну баночку. Вытряхнув на руку белую мазь, он тихо вздохнул, после чего принялся осторожно втирать ее в кожу, изуродованную полосами от прутьев. Мазь неприятно воняла, и все же от нее ничего не жгло, и она почти не чувствовала ее на себе. Страх медленно отступил, и на его место пришла усталость. Повернув голову, она безучастно смотрела в окно. Небо полыхало алыми красками с розовыми и оранжевыми переливами. Наступал вечер. Рик обещался прийти, и она замерла в ожидании, пока доктор мазал ей ноги.

На ужин он принес ей пюре из картофеля. Уже давно она не ела с таким удовольствием, как теперь. Еда была мягкой; мужчина сказал, что ей нельзя было давать ничего твердого, и это ее нисколько не беспокоило. Ей было стыдно за себя. Этот человек так устал, помогая ей. А она смела еще мешать ему делать его работу. Ведь Рик наверняка не просто попросил о помощи. Нет, Рик наверное и не умел просить. Он, должно быть, приказал лечить ее. И этот человек наверняка не смел ослушиваться. А она посмела. И ожидала наказания.

Когда солнце уже почти скрылось за горизонтом, в комнату вошла женщина; все, как и говорил Рик. Обменявшись рукопожатием, взрослые простились друг с другом. Полусонный доктор оставлял ее, напоследок вымучив улыбку. Женщина почти не говорила. Но в ее темном лице читалось сострадание. Она принесла с собой какую-то коробочку, похожую на ту, в которой лежали таблетки. Но внутри были не таблетки. А что-то более скользкое и продолговатое. Женщина откинула полотенце — одеяло мужчина не принес, а совсем голой оставаться было стыдно и холодно. Нежная рука коснулась бедер. От страха она зажмурилась, но почти ничего не почувствовала. Среди слов, произнесенных звонким голосом, она едва уловила вопрос, хочет ли она спать. В сон действительно клонило. Но она боялась не дождаться Рика. Впрочем, ее ответа никто и не ждал. Женщина ушла и вернулась с плотным одеялом в руках. А после было слишком тепло, уютно и приятно, чтобы думать.

Когда темная фигура Рика показалась на пороге, она чутко спала. Его шаги заставили ее проснуться. И все же тело ее было слишком обмякшим, чтобы шевелиться, и оттого она лишь повернула в его сторону голову. В коридоре еще горел свет, хотя за окном уже давно стемнело. Его лицо тускло освещалось. И, казалось, Рик сам был готов прилечь на одну такую детскую кроватку и крепко заснуть, потому как вид у него был изнуренный, взгляд — отсутствующий. И тем не менее он лишь сел подле нее.

— Как ты себя чувствуешь? — шепотом спросил он, и в этом шепоте не осталось места строгости.

— Я… Я вас ждала, — сонный голос показался ей дрожащим, и она попыталась совладать с собой, — почти не больно…

Вспыхнуло чувство стыда, а вслед за ним и ее щеки. Она ослушалась. Она вновь плакала. Рик должен был знать. Но как только она приоткрыла рот, чтобы попросить прощение, он опередил ее, протянув большого плюшевого зайца и спокойно произнеся:

— Возьми. Он будет охранять тебя, пока я не приеду.

Пальчики сами потянулись к игрушке. До чего мягкая… И пусть от нее немного пахло табаком, она была прекрасна. Крепко прижала зайца к груди, к самому своему сердцу. Когда-то очень давно у нее был такой же мягкий медведь. Подарок папы на Рождество. Совсем новый, такой белый и мягкий, какой бывает только на картинках, украшенный алой ленточкой. А потом у нее было не так много игрушек. И оттого тот медведь, которого она так безжалостно забыла на улице, когда еще выходила на нее гулять вместе с папой, остался в ее памяти символом давно потерянного, забытого, отобранного детства. Рик не мог знать этой истории. С папой он не был знаком, а если бы и был, тот вряд ли бы рассказал ему. Ведь для папы этот медведь не имел никакого значения. А для Рика… наверняка ему тоже было все равно, какой формы заяц, какой он на цвет и запах. Но, в отличие от папы, для Рика было важно, чтобы она крепко прижимала к груди этого зайца до тех самых пор, пока он не навестит ее вновь.

— Спасибо… — выдыхала она, ощущая небывалое облегчение. Она почему-то понимала, что не увидит в глазах Рика отталкивающего холода.

Что-то стукнуло о тумбочку. Рик поставил на нее какую-то бутылку. Но она была слишком уставшей, чтобы с любопытством рассмотреть ее, как и зайца; он был слишком пушистым и теплым, чтобы отпускать его ради такой мелочи.

— Это сок, — не заставляя ее мучиться в догадках, пояснил Рик. — Не знаю, можно ли его тебе. Потом выпьешь, если разрешат.

— Сок?.. — как давно она не пила ничего кроме воды. Это, должно быть, сон, подумала она, глядя на мужчину.

— Да. Апельсиновый, — заключил он, даже не представляя, как бешено заколотилось ее сердце.

Апельсиновый.

В какой-то момент перед глазами всплыл образ Уоррена. Его хищная улыбка, коварный взгляд и озорные искры в глазах. Его коричневый костюм и желтоватые зубы. Вкус его слюны, смешанный со вкусом апельсинов. Все это было когда-то наяву. И все это рассыпалось в прах.

Она закрыла глаза, откинув голову назад. Зло оказалось слабее. Оно испарилось, оставив после себя лишь кисловатый привкус апельсина. Ей уже не терпелось почувствовать его на губах, в этот миг расплывающихся в улыбке.

Теплая рука осторожно погладила ее по лохматым волосам. Отрастут. Да, так и будет. Рик не станет обманывать.

— Увидимся завтра, — ласковый шепот пронесся шелестом листьев у ее уха. Рик тихо ушел. А она крепче сжала в руках зайца.

Да, Рик, думала она, погружаясь в первый за долгое время по-настоящему сладкий сон. Обязательно увидимся.