Жизнь на диктофон (гет)

В горле неприятно першило, было больно глотать. Кажется, тело трясло, как в ознобе и, словно насмехаясь, начинала болеть голова. В весело-радостном настроении она продержалась неделю, может, чуть больше. Потом начала медленно уходить в апатию, но боролась с собой, продолжая улыбаться и делать вид, что все в порядке, что неудивительно.

Только, кажется, не стоило ей, поддавшись порыву, гулять под дождем. Хотя тогда ей это понравилось. Холодные капли барабанили по плечам, по закинутому вверх лицу, остужая тело и замораживая душу. Как будто смывали с нее печаль. Мир смазался, становясь размытым пятном и оставляя ее совсем одну. Она пробежалась по лужам, покружилась по пустынным улицам, махая проезжающим мимо машинам, и задорно смеясь, когда ей сигналили. Как оказалось дома — не помнила, но на следующий день поднялась температура и пропал голос. Пришлось остаться дома.

Тишина квартиры почти ощутимо давила на уши, тянуло в груди: то ли от постоянного кашля, то ли от того, что она вновь держала в руках фотографию Димы, обводя контуры его лица пальцами. Лика не сразу поняла, откуда взялись на ней мокрые разводы, и торопливо стерла их рукавом махрового халата, вскинула лицо наверх в бесплодной попытке остановить слезы. Судорожно втянула воздух, пытаясь успокоиться и уткнулась лбом в колени, отпуская эмоции.

Зачем, зачем все это? Она всхлипнула, заходясь надсадным кашлем, и тихонько заскулила, бессильно обхватывая себя руками еще крепче. Больно, больно… Хотелось тепла, чтобы родные руки обняли, прижимая к себе, ласково провели по волосам. Хотелось увидеть чуть усталую улыбку, окружить теплом и заботой. Хотелось тихого голоса над ухом, знакомого до последней нотки запаха. Прижаться и не отпускать, буквально сплавляясь в единое целое…

Голова кружилась, картинка расплывалась от слез. Зачем, зачем все ее попытки? Если бы она знала, что он ее слышит, что она не зря старается… Если слышит, то почему не подал знак? Хоть какой-нибудь… Она дура, что надеется до последнего…

Дрожащими пальцами зарывается в волосы, сжимая голову. Нет! Откуда такие мысли?! Она ждет, она ждет не зря! Он жив, не смей даже допускать иной мысли… Но если… Нет!

Лика помотала головой и хрипло застонала, пытаясь справиться сама с собой. Она будет верить. Она будет ждать. Или его, или его тела, во что не хотелось верить отчаянно.

Вздрогнув, торопливо слетела с подоконника, на котором сидела, взгляд лихорадочно заметался по комнате, выискивая знакомый предмет. Вот он.

— Привет, — голос дрожал, Лика рукавом вытерла слезы, но упорно продолжила. — Привет, светлый мой, — мысли пропали, и Лика замолчала, потерянно глядя на устройство. Тихонько всхлипнула и зашептала. — Это последняя моя запись. Не могу больше. С каждым разом все сложнее говорить бодро, искать что-то светлое в моих серых буднях. Нет ничего, понимаешь? Ни-че-го. И жить не хочется. Впрочем, живу, — она вытерла слезы снова замолчала. — Я до последнего буду верить, что ты жив, — она поднесла диктофон самым губам. — Вернись, пожалуйста. Пожалуйста, — голос срывается, Лика всхлипнула, продолжая повторять. — Вернись, только вернись. Пожалуйста…

Щелкнула кнопка диктофона, обрубая запись. Она безвольно осела на пол, сворачиваясь в тугой клубочек и оплакивая любимого человека.