Сказки о Камнях (Сказки для старшего отряда) (джен)

Почитали в племени Жреца. Почитали и боялись. Некоторые — до колик, до икоты — от одного только взгляда его. А остальные меньше, всего лишь до дрожи и слабости в коленках. Сильные охотники, не раз выходившие с рогатинами на медведя. Шутка ли, самые старые старики Жреца начинали бояться, когда еще детишками были. Никто не помнит, сколько живет он, и совсем не меняется. А порой люди из племени исчезают куда-то. Чаще дети. Но иногда и женщины. Реже — старики.

* * *

Давно никто не припомнит, чтобы просто так кто-то умер. Ну, на охоте, от зверя, от ран… На жертвеннике — как же, раз в месяц надо весь Камень залить. А если зверя не привели — то кто-то из племени и ляжет. На кого Жрец покажет. А остальные… как камень в воду и по воде круги, вот был и — нету. А вода, она что расскажет? Рассказывали люди. Страшные истории, непонятные…

Хотя куда там страшней — позавчера вот трое мальчишек в жертвенную пещеру хворост носили. Двое вовсе исчезли, а третий, Ловчего сын, через сутки пришел, так не узнал его никто. Черноволосый был, в отца и мать. Все волосы светло-серые стали, как пепел. И молчит, словно рта открыть не может. Хотя, может, и правда не может — никто еще не видел, чтобы он ел или пил… молчит и сам как каменный. Может и не слышит ничего. Что с ним сталось да почему — никому не ведомо. А Ловчий к Жрецу сходил и сам замолчал. Словно туча грозовая нависла…

А через пять дней сын Ловчего ушел к жрецу. И с ним остался. И больше никогда не приходил к своим, не играл с мальчишками, только зимой уже, когда отец вернулся с охоты раненый, в дом к своим зашел. Мать — к нему, а он все равно, что не видит ее. На кровь отца смотрел и улыбался. И не говорил больше ни с кем. Может, со жрецом только.

СЕРЫЙ

Замерзли мы тогда как цуцики. Старшие велели дров в пещеру натаскать, скоро время жертву приносить. Сучьев много надо, сухих, толстых… Целый день таскали — да нас трое всего, остальных, кто помладше, женщины в лес забрали собирать поздние ягоды. А постарше кто, все на охоту ушли с мужчинами. Ну и пришлось нам втроем корячиться. Весь день не присели — да и как присядешь, если то дождь, то снег, то вместе все на голову сыплет. И поди не натаскай дрова-то, что будет, и подумать страшно.

Наконец набрали кучу, как велели — от входа до большого камня. Присели. Умотались за день. А от камня тепло вроде идет, но вроде и жуть какая-то. И убежать бы… но — тепло. А за выходом снова дождь со снегом, да взрослые еще за водой погнать могут, или еще куда… решили тут посидеть немного. Тепло… Есть хочется, да не привыкать. Оно и сморило. Сперва Вица заклевал носом, да лег поудобнее. За ним и Гуга — ничего страшного не случилось вроде, а усталость брала свое. Уснули. Только сон был страшный… и сон ли?

Жрец вошел в пещеру, и я открыл глаза, но не мог шевельнуться. Ни руки, ни ноги не слушались да и будто их и не было вообще. Будто весь я — это только глаза. И не могу оторвать их от лица Жреца. Страшного. Не могу оторвать… Но вот лицо изменилось, словно рябь прошла по воде… и кровь застыла в моих жилах, если, конечно, они еще были. Он достал нож, посмотрел как сквозь меня, и ударил с размаху.

Я уже умер? Я не могу открыть глаза, их застит кровавый туман… и липко… Во рту соленый вкус, и запах крови… И тут появилась женщина. Красивая. Черноволосая. Неживая. Она светилась изнутри красным, и она подошла к Жрецу. Дальше опять ничего не помню. Но когда мне плеснули водой на лицо — я понял, что жив.