Сын героя (джен)

Несмотря на насыщенный событиями и впечатлениями день, уснуть Учихе долго не удавалось. В результате он заснул во втором часу ночи и проспал до половины десятого, в то время как в десять было назначено очередное собрание всех прибывших в Деревню Озёр шиноби. Наспех позавтракав и успев лишь парой слов переброситься с Медокой и Кезуки, Саске покинул дом.

Может из-за дурных снов, содержание которых он не помнил, а может просто из-за духоты, подступавшей по ночам, выспавшимся и отдохнувшим он себя не чувствовал. Наоборот, в сон клонило неумолимо, в голове плыл туман, а мышцы ныли так, будто сражался без перерыва несколько суток. Естественно, работе это не способствовало, но выбора не было.

Собрание началось с обсуждения скучных вопросов, таких как, например, способы выяснения личностей и принадлежностей к деревням членов банды, и прервалось внезапным известием о побеге трёх преступников. Дальше следовала не самая приятная погоня, осложнённая болотистой местностью с хилыми деревцами, не пригодными для привычного передвижения, но зато «отлично» загораживающими обзор.

Выловив беглецов, шиноби приступили к допросу. Требовалось опросить каждого, даже самого незначительного участника группировки — были подозрения, что над Джиро стоял кто-то ещё, уж слишком удачливой была деятельность преступников для такого, по словам свидетелей, вспыльчивого и прямолинейного главаря.

Время близилось к вечеру, когда Саске, собираясь свалить всю бумажную волокиту двум юным, прошатавшимся где-то весь день чуунинам, давал им последние указания. Уже немолодой мужчина, по виду местный, неловко замялся на пороге кабинета. Уставший морально и физически, Учиха с сожалением понял, что тому что-то от него требуется. С чистой совестью отправив тунеядцев пахать, Саске мысленно смирился с тем, что отдых сегодня ему не светит, и обратил на него внимание.

— Вы что-то хотели?

— Да, нам нужна помощь, — мужчина сделал шаг вперёд, сминая в руках фуражку, — мне сказали, вас можно попросить и вы распорядитесь…

Учиха сдержал тяжёлый вздох.

— В чём дело?

— Вы сами знаете, как сейчас обстоят дела с финансами. Надо организовать похороны, а они недешево стоят. А человек был хороший, хочется проводить хотя бы прилично.

— У вас кто-то умер?

— Нет, не у меня. Знакомая соседка. Она хоть и молодая, но болела сильно и вот… отмучилась, несколько часов назад. У неё и родственников-то не было, сын только. Жалко мальчишку, малец ещё, а теперь всё одному придётся…

Саске побледнел, не двигаясь и не пытаясь ответить мужчине. С каждым словом неприятная догадка становилась всё более и более реальной.

— А как звали её? — спросил он отстранёно.

— Намура Медока, — мужчина ответил быстро, не заставляя в напряжении ожидать себя, настолько быстро, что Саске не сразу понял, что ответ уже прозвучал и что прозвучало то, что он меньше всего желал слышать. Собравшись с мыслями, он неопределённо покивал. Этого следовало ожидать. Он прекрасно знал, как долго может держаться стоящий одной ногой в могиле человек ради близких и как легко и быстро он умирает, убедившись, что с ними всё будет в порядке.

Саске не замечал, что от него ещё что-то ждут до тех пор, пока мужчина не повторил просьбу о помощи.

— Да, я займусь этим. — коротко ответив, Учиха стремительно покинул здание.

Порог дома встретил его атмосферой помещения, где находится умерший человек. На кухне, в гостиной, в коридоре находились незнакомые люди, ещё не облачённые в траур: мужчины с мрачными лицами, заплаканные женщины, старики и старухи с видом умудрённых опытом и уставших от жизни.

Большая часть последних, прикрыв глаза, говорили о том, как им надоело хоронить, как они ждут своей смерти, вспоминали каких-то других умерших и деловито интересовались подготовкой к похоронам. Саске всегда воротило от подобных разговоров. Создавалось впечатление, скорее всего, правдивое, что эти люди привыкли к смерти и присутствовали здесь только из-за праздной скуки. Они могли сколько угодно повторять эти «отдать последние почести покойной» и «поддержать близких в трудную минуту», но всё это было ложью. Они были здесь, потому что так надо, потому что это событие, выделяющееся из каждодневной рутины, здесь они могли пожаловаться на жизнь и поохать из-за несправедливой судьбы. Саске скривился. Не все, конечно, но отчего-то большинство пожилых, встречавшихся ему, были такими.

Тех, кто по-настоящему любил покойную и пришёл с ней проститься можно было определить по заплаканным лицам и трясущимся рукам. Они в основном молчали, лишь кивая в согласии говорившим.

И на фоне этого мрачного молчания, тихих всхлипов и громкого шёпота раздавался пронизывающий до сердца, наполненный болью, отчаянный плач. Кезуки.

Саске прошёл в спальню. Здесь была полная женщина лет пятидесяти, вроде Рицуха-сан, соседка, про которую вскользь упоминал Кезуки, и ещё двое незнакомых людей — взгляд Саске равнодушно скользнул по ним и остановился на кровати, на которой лежала покойная. Смерть вместе с дыханием забрала и все страдания, сейчас лицо женщины, прежде искажённое болезнью, выглядело спокойным и в какой-то степени удовлетворённым. Будто она излечилась от болезни и теперь легла отдохнуть.

Кезуки же страшно трясло. Будучи столь сильно привязанным к матери, преисполненным нежной любви, ценивший и по-детски боготворивший эту женщину, теперь он тонул в пучине своего горя, оказавшегося слишком тяжёлым для детской души. Прижавшись к безжизненному телу он рыдал отчаянно и громко, стискивая в пальцах одеяло и дрожа всем телом.

Не сводя мрачного взгляда с ребёнка, Саске шёпотом спросил как и во сколько скончалась Медока. Рицуха также шёпотом ответила, что, по словам Кезуки, он был в своей комнате, а когда захотел проведать мать, то сперва решил, что она спит. Заметив же мертвенную бледность и неестественную неподвижность, он сразу позвал соседку, и уже ей пришлось сказать мальчику страшные слова.

— А было это, — добавила она, — часа три назад. С того момента он от неё не отходит.

«Значит, не мучилась».

Да. Наглядный пример урока, который Учиха крепко усвоил в своё время. Не надо жалеть мёртвых, им уже всё равно, они освободились от бремени жизни. Жалеть надо живых, близких, тех, кто теперь обречён страдать от тяжёлой потери и оставшейся после болезненной пустоты.

За окном смеркалось. Некоторые, насколько слышал Саске, уже уходили. Неудивительно — слышать непрекращающийся плач ребёнка было почти невыносимо. Рицуха склонилась над мальчиком, что-то прошептала ему, коснувшись плеча, но Кезуки резко, почти со злобой, оттолкнул её руку. Женщина хотела снова что-то сказать и приобнять мальчика, но Саске жестом остановил её.

— Не надо.

— Но…

— Пусть плачет столько, сколько хочет. Он должен осознать, что она умерла, осознать уже сейчас, сегодня. Тогда ему будет легче принять это.

Женщина отступила.

— Да, наверное, вы правы.

В комнату заглянула другая женщина, с желтоватыми волосами средней длины и в костюме. За её спиной маячил мужчина, сообщивший Саске о смерти Медоки.

— Извините, вы Учиха-сан? — вежливо обратилась она.

— Да.

— Можно вас.? — она окинула взглядом комнату, намекая, что предстоящий разговор не для ушей ребёнка.

Саске был с ней согласен.

— Пойдёмте.

Все, кто ещё остался, собрались в гостиной. Кухня была пустой, поэтому они не сговариваясь заняли её. Женщина представилась как Кимура Наоки и сказала, что в деревне она занимается похоронами. Она стала расспрашивать его мнение, но Саске совершенно не знал, что сказать. Он ответил лишь, что пусть всё будет попроще, но с соблюдением основных обрядов.

— А в остальном целиком полагаюсь на ваш профессионализм. Я заплачу, сколько требуется. — закончил он и, заметив, что плач внезапно стих, хотел было вернуться в спальню, но к нему снова обратились.

На этот раз женщина из опеки, Фукуда Минори, и юрист, занимающийся имущественными вопросами. Его имя Саске не запомнил. Минори начала говорить что-то об отсутствии родственников у мальчика и о детском доме, но Саске перебил её.

— Медока-сан просила меня позаботиться о Кезуки.

— Вас? — в голосе сквозило явное удивление.

— Да, я… — Учиха не секунду замялся, — я знал его отца и… был его близким другом. — пусть так, — Медока-сан считала, что Кезуки с его характером будет тяжело в детском доме и поэтому просила меня взять его к себе.

— Но… — Фукуда была растеряна, — мы не можем вот так просто отдать ребёнка первому встречному.

Саске нахмурился.

— Первому встречному? Я от имени Конохи руковожу операцией по освобождению и восстановлению вашей деревни. Вы мне не доверяете? Если так, мы можем отправить запрос Хокаге, и он подтвердит мою личность.

— Но… — протянула Минори, а потом улыбнулась, — простите, я неправильно выразилась. Конечно, если вы знали его отца и Медока-сан сама попросила вас, то ваше желание взять мальчика к себе понятно. Но по закону, семья, берущая ребёнка, должна быть полноценной.

— У меня есть жена, — коротко сказал Саске.

— Ну, в таком случае вам ничто не мешает, — она открыла папку, которую держала до этого в руке. — Мне будут нужны документы о вашем семейном положении, месте проживания, жилищных условиях, состоянии здоровья, …

— Простите… — перебил её Учиха.

Выдернутая из профессиональной среды Минори немного раздражённо, но внимательно посмотрела на него. Саске с трудом подавил зевок.

— Давайте завтра? Я очень устал, и вы, думаю, тоже. Завтра мы всё обсудим, и я предоставлю вам необходимые документы.

— Эм, хорошо. Тогда не стану вас больше задерживать, — закрыв папку, она ушла.

Кивнув, Саске перевёл усталый взгляд на мужчину.

— Я вас слушаю.

— Я насчёт дома. После смерти Медоки-сан Кезуки стал его собственником, но… мы считали, что его отдадут в приют, а дом перейдёт в руки правительства. Естественно, по достижению совершеннолетия мы бы выдали мальчику квартиру. Но если вы хотите стать опекуном или усыновить Кезуки, то, наверное, дом будем переписывать на вас?

Саске вздохнул, задумавшись.

— Нет. Право на владение домом принадлежит Кезуки, на него и пишите. Это всё?

— Да. В таком случае прошу откланяться.

— До свидания, — пробормотал Саске.

Юрист ушёл и, видимо, ушли уже и все остальные. В доме было тихо. Саске помотал головой — мандраж от известия о смерти Медоки неожиданно отступил, и усталость навалилась с новой силой. Взъерошив волосы, он направился, наконец, в спальню.

В комнате осталась только соседка. Она молча сидела на стуле, погружённая в свои мысли. Кезуки спал, по прежнему прижимаясь к телу матери. Женщина подняла глаза на вошедшего Саске.

— Вот так и теряем мы лучших и молодых, — вздохнула она.

На душевные разговоры Саске не тянуло.

— Вы возьмёте к себе Кезуки, пока всё не уладится? — спросил он.

— Да, конечно, — соседка кивнула.

— И… мне можно тоже переночевать у вас?

Она снова кивнула. Саске осторожно взял мальчика на руки. Впрочем, он напрасно боялся его разбудить — вымотанный истерикой, Кезуки спал очень крепко. Рицуха поправила одеяло на покойной, что-то прошептав себе под нос. В молчании они покинули дом.

Несмотря на то, что он опять не выспался, Саске встал рано — Кезуки ещё спал, когда он уходил. День оказался страшно напряжённым. У него конечно был опыт с бумажной волокитой, но всё равно для шиноби, чьим основным занятием были сражения и планирование стратегий, процесс доказывания документами того, что и так ясно и всем известно, казался пустой и невыносимой тратой времени. Помимо прямых обязанностей приходилось выкраивать время для встреч с Фукудой и Кимурой, каждая из которых заняла не меньше часа. Результатом первой встречи стало оформление всех основных документов касаемо Кезуки, а второй — условия организации похорон. Так как кроме сына у Медоки больше не было родных, Саске решительно оказался от всех ритуалов, в которых требуется участие родственников, предоставив всё похоронному бюро. В своём решении он был уверен, поскольку точно знал, что все эти обряды не принесут маленькому Кезуки утешение, а лишь ещё больше ударят по нему.

Обедать он пошёл к Рицухе — она ещё утром его приглашала. В не самом лучшем расположении духа он зашёл в дом и по запаху решил, что обед уже начался. Но у входа в кухню его встретила чем-то озабоченная и расстроенная хозяйка — она шёпотом сообщила, что Кезуки не стал завтракать и теперь наотрез отказывается обедать.

Мальчик сидел на кухне, угрюмо уставившись куда-то в столешницу. Глаза были сухие. На появление Учихи он никак не отреагировал. Саске присел перед ним на корточки, пытаясь разглядеть эмоции на лице. Похоже вчерашняя истерика уступила место молчаливой апатии. Что ж, может, это сейчас и к лучшему.

Ему пришлось больше минуты не менять положения, прежде чем Кезуки наконец-то перевёл на него взгляд. В глубокой черноте глаз мальчика Учиха прочёл лишь одно желание — чтобы его оставили в покое. Саске помнил, как невыносимо было терпеть окружающих с их соболезнованиями, сочувствием, заботой. Тогда, после смерти родителей, он хотел того же — оказаться одному и в одиночестве наконец предаться своему горю и пережить его. Но напор «добрых» людей не прекращался и вскоре это вылилось в жуткую злобную истерику, после которой на него ещё косились, обходя стороной.

— Точно не хочешь есть? — шёпотом спросил Саске.

Кезуки покачал головой.

— Тогда иди в гостиную, не дразни желудок.

Мальчик приоткрыл рот, будто хотел что-то сказать, но, передумав, спрыгнул со стула и быстрым шагом вышел. Саске поймал непонимающий взгляд Рицухи.

— Лучше не трогать его пока. По крайней мере, до ужина.

Женщина стала накрывать на стол его обед.

— Хоть я и не совсем согласна с вами, но, кажется, вы знаете, о чём говорите. Простите мою невежливость, но разве вам приходилось испытывать подобное?

Саске посмотрел на неё удивлённо и нахмурился.

— Да, вполне. — нехотя процедил он.

Почувствовав некую неловкость момента, Рицуха поспешила сменить тему.

— К слову, мы ведь так и не познакомились, но вы знаете моё имя. Неудобно получается. Как вас зовут, позвольте узнать?

— Учиха Саске, — ответил шиноби, принимаясь за еду.

На минуту наступила молчаливая тишина. Потом женщина наконец собралась с мыслями.

— Вот оно как… Тогда понятно… Прошу меня извинить.

— Ничего страшного.

После обеда он снова направился в резиденцию. Нужно было доделать всю работу сегодня, чего бы это ему не стоило. Завтра ему будет не до этого.

Вернувшись поздно вечером он обнаружил записку, что хозяйка уже легла спать, ужин на столе, а Кезуки опять отказался. Саске знал, что в этой деревне всегда ложились рано, и не винил женщину. Захватив на кухне тарелку с ещё не остывшей ароматной лапшой с овощами, он прошёл в гостиную. Как и предполагалось, мальчик не спал, просто лежал, бездумно разглядывая потолок. Саске поставил тарелку на столик рядом с кроватью, Кезуки обернулся на звук, мельком взглянул на еду и тут же отвёл глаза. Вздохнув, Саске взял мальчика за плечи, заставляя принять сидячее положение.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — негромко проговорил он, не убирая рук с худеньких плеч, — но тебе надо поесть. Завтра будет тяжело, тяжелее, чем сегодня и, возможно, тяжелее, чем вчера. Так что подкрепиться ты должен, пусть и через силу. Давай, хотя бы немного.

Кезуки молчал. Не желая настаивать, Саске ушёл ужинать на кухню. Когда он вернулся, тарелка была наполовину пустой, а мальчик уже тихо и мерно дышал, свернувшись клубочком. Накинув на него одеяло и убрав посуду, Саске сел на свой футон, прислонившись к стене.

Направляясь в Деревню Озёр, Саске надеялся на сложную миссию и интересных соперников — слава о банде шла весьма занимательная. Однако надежды его не оправдались: миссия оказалась скучной и посредственной, никто из разбойников особо не сопротивлялся, даже пресловутый Джиро, так что достойных противников он не нашёл. Зато нашёл кое-что другое. Вернее, кое-кого. И Саске уже сейчас чувствовал, как с появлением Кезуки неумолимо меняется его совсем недавно установившийся жизненный уклад.

Учиха устало прикрыл глаза. Надо поспать. С самого прибытия в эту деревню ему ни разу не удавалось нормально выспаться и, видимо, уже не удастся. Но поспать надо. Хотя бы потому, что завтра тяжёлый день. Тяжёлый не только для Кезуки, но и для самого Саске.

Он так и уснул сидя. Всё происходящее заставляло его вспоминать собственную трагедию и, возможно, именно поэтому ему снилась мама. Микото что-то говорила сыну, но он, плавая в пелене сна, не понимал её слов. А ещё, кажется, она улыбалась.