Сын героя (джен)

— Так… что ты думаешь об этом?

— О любви?

— Не только, — тихо, но немного нервно она стучала пальцами по столу. — Вообще о человеческих связях. Об узах. Я… знаешь ли, у меня нет друзей, я имею ввиду близких, нет семьи, и иногда я думаю: на свете несколько миллиардов человек, и все они, по сути, одинаковы, почему же людям свойственно выделять кого-то среди всех? Отношения в семье ещё можно объяснить, но любовь, дружба — между незнакомыми людьми возникает какая-то связь, и она многое меняет. Например, если чужой нам человек совершил преступление — мы его всячески осуждаем, но если это сделал кто-то близкий, то отношение к нему совсем другое, мы даже можем простить его… — она замолчала.

— Ты не совсем правильно рассуждаешь. Во-первых, люди не совсем одинаковы, и зачастую именно определённые отличия привлекают нас в человеке. Потом, то, о чём ты говоришь, это естественная потребность людей, это наше свойство — мы не можем обходиться без тех, кто нам дорог, и им прощаем многое, потому что иначе мы можем потерять их. Проще говоря, стремление создавать узы с кем-то и сохранять их заложено в природе человека.

Стало тихо, потому что она перестала барабанить.

— Хочешь сказать, это так специально кем-то задумано, чтобы людям было удобнее жить?

— То есть?

— Ну, человечество ведь не может заботиться сразу обо всех и каждом. Это невозможно из-за большого расстояния и из-за количества людей. Поэтому у каждого человека есть близкие, о которых он заботится, и которые заботятся о нём. Разве не так?

Он покачал головой.

— В идеале, должно быть так, но, на самом деле, связи часто приносят лишь боль и страдания. Иногда я думаю, что лучше бы их вообще не было, и все жили бы сами по себе. Но… в таком случае моя жизнь лишается всякого смысла.

Её глаза блестели в лунном свете. Его же — были тёмными и матовыми. Возможно просто потому, что окно было зашторено только с одной стороны, где он и сидел. Девушка склонила голову.

— Разве у тебя есть близкие люди? А так и не скажешь, я думала, ты такой же одинокий, как и я, даже больше меня.

— Ты довольно проницательна.

— Но тогда…

— У меня есть младший брат. Но мы с ним… плохо ладим, почти не общаемся.

— Почему?

Он опустил взгляд на свои руки, только сейчас почувствовав, какая странная получилась ситуация.

— В основном, это моя вина. Я допустил ошибку — с тех пор он меня ненавидит.

— Неужели всё настолько серьёзно?

Он внимательно посмотрел на неё.

— Ты всегда так доверчива? — вопрос, с виду, не был связан с их разговором. — Впустила меня в свой дом, рассказала о себе… А что ты знаешь обо мне? Я ведь не безгрешен на самом деле. И у моего брата есть весомые причины меня ненавидеть. Тем не менее, ты не выглядишь даже настороженной.

Она посмотрела в окно, задумчиво накручивая на палец локон густых волос. Потом пожала плечами.

— Ты прав, я совсем ничего о тебе не знаю. Но… — тут она смущённо опустила глаза, — несмотря на это, я чувствую, что ты хороший человек. Какими бы не были твои поступки, мне кажется, у них не может не быть оправдания. Поэтому я даже не хочу знать, что ты там сделал, а ещё я надеюсь, что твой брат однажды поймёт тебя и простит. Ты — хороший человек, я почему-то знаю это.

Сначала он просто молчал, не отрывая от неё взгляда. Потом вдруг наклонил голову и взъерошил дрожащей рукой длинную чёлку. И улыбнулся.

— Может быть, — раздался его тихий шёпот. Смешок заставил его поднять голову. Девушка глядела на него с интересом, положив подбородок на сцепленные в замок руки. — Что такое?

— Ничего. Просто ты впервые искренне улыбнулся за три часа нашего знакомства, Итачи.

…

— Это точно?

— Да. Никаких законных оснований не было. Да и быть не могло. Кроме того, возможно имеет место быть не просто незаконное провозглашение главой, но и преступный контекст. Вовремя исчезли неудобные люди, затерялась пара-тройка важных документов, способных уличить его в самозванстве.

— А жители? Покорно подчинились?

— У него всё куплено — населению жаловаться некому. Появлялись, конечно, смельчаки, но их быстро утихомирили — местное подобие Анбу, которое он привёл с собой, довольно жестко выполняет свою работу. Как шиноби они из себя мало что представляют, но для простых людей этого вполне хватает. Вас что-то ещё интересует?

— Нет. Всё вполне ясно. Ваши деньги.

— Приятно с вами работать.

…

…

— В Коноху Хокаге.

Сидящий на руке ястреб повернул голову, будто рассматривая что-то, а потом бесшумно взмыл, скрывшись за верхушками деревьев.

…

Деревня Озёр — довольно маленькое, но уютное поселение. Прекрасные пейзажи, отзывчивые люди. Шиноби здесь не живут, правительство всегда отдавало предпочтение туристической сфере. Тому в помощь уникальнейшая в своём роде долина озёр, рядом с которой располагается деревня, и развитое ремесло и искусство, наполнявшее своими творениями сувенирные лавки.

Именно такой запомнил Саске эту местность, когда год назад останавливался здесь на ночлег.

Сейчас же остро чувствовались напряжение и страх, сквозившие по улицам. Они отражались в лицах людей, в их резких, нервных движениях, отрывистой речи. Тут и там сновали шиноби в масках и форме — на них косились с опаской и замолкали при их приближении. Половина лавок была закрыта, в остальных же ассортимент значительно обеднел. В целом, общий облик деревни оставлял неприятный осадок в душе, особенно, если сравнивать её с тем, что было раньше.

Нога на что-то наткнулась, и Саске опустил глаза на валявшуюся в пыли, однако совсем новую детскую игрушку. Перевёл взгляд вверх — прямо перед ним расположилась управляющая резиденция.

«Впрочем, всё это вполне поправимо» — подумал он, направляясь прямо ко входу в здание.

По словам информатора, некий Джиро появился здесь сразу после смерти правителя Иошинори и вскоре неожиданно объявил себя его преемником. Как это произошло — никто до конца не понял, но, судя по всему, не обошлось без заговора со стороны лиц, которым доверял Иошинори. Убрали слишком много знающих и недовольных, подделали некоторые бумаги, и в один день население просто поставили перед фактом. Вслед за этим начались ограничения свобод и прав, произвол властей, доходящий до откровенного грабежа. Деревня никогда не слыла бедной, и цель преступников была очевидной — нажиться всласть, а потом исчезнуть, чтобы через несколько месяцев появиться уже в другой, подобной этой, деревушке.

Но в этот раз им не повезло. Чередой разорения небольших деревень заинтересовалась Коноха. Саске сам вызвался провести расследование — проблема уже с первого взгляда казалась не из лёгких, и Учиха, с его любовью к сложным заданиям, не смог пройти мимо. Опираясь на некоторые связи, проверенных информаторов и собственную интуицию, он смог вычислить, что нынешняя жертва преступников — Деревня Озёр и, скрыв оружие и эмблему клана глухим чёрным плащом, направился в поселение.

В само здание Саске вошёл свободно, однако у ведущей на верх лестницы его остановила группа из пяти охранников, в грубой форме сообщивших, что жалобы больше не принимаются.

— Я не с жалобой, — ответил Саске.

— А с чем тогда ты мог сюда заявиться?

— У меня личное дело к господину Джиро.

Раздался дружный гогот.

— Не, вы слышали? Личное дело! Да на кой ты ему сдался?!

— У меня к нему личное дело, — не меняясь в лице, повторил Саске и двинулся вперёд.

Дорогу ему тут же перекрыли.

— Шёл бы ты отсюда, а? Господину Джиро до таких, как ты, дела нет, у него своих забот полно.

Шиноби обречённо выдохнул, а потом внезапно исчез.

— Э-э! Ты… ты!

Не ожидавшие такого охранники с секунду тупо смотрели на пустое место, а, обернувшись, увидели нарушителя уже на первых ступенях лестницы. В доли мгновения достав оружие, они взвились в атакующем прыжке.

Саске вновь выдохнул и обернулся.

— Ша… шаринган?!

В то время, как Саске расправился с Джиро и находящимися в резиденции его охранниками и приспешниками, в Деревню Озёр уже прибыл отряд из Конохи, включавший в себя шиноби, юристов и медиков — необходимый минимум, стартовая помощь в восстановлении благополучия поселения.

— Всё-таки я думаю, что надо послать за подкреплением и обойти все дома — кто-то из них мог спрятаться и прикинуться мирным гражданином, запугав хозяев. Вы как считаете, Саске-сан?

Прищурившись, Учиха окинул взглядом простые, но хорошо сложенные строения. Вполне вероятно, что где-то за их стенами обезумевший от страха или же наоборот холодно-расчётливый преступник, угрожая одному члену семьи, требует с других, чтобы они его не выдали.

— Лишним не будет. Пошлите за подкреплением и начинайте пока обход своими силами.

— Хорошо, — начальник отряда отправился выполнять приказ. Саске собирался было отправится за ним, но внезапный шум отвлёк его. На соседней улице слышались звуки погони.

Из-за поворота выбежал мальчонка, на вскидку лет шести-семи. Запылённый, вспотевший и испуганный, он выскочил на середину улицы, споткнулся и упал, однако как-то сумел быстро вскочить и продолжить бег. Вслед за ним показался мужчина в форме охранника Джиро. Саске сделал два шага вперёд и ловко поймал мальчика.

— Пустите, пустите меня! Я не виноват, я даже не дотронулся до неё! — отчаянно вырываясь, закричал тот. Отсутствие сил он успешно компенсировал упорным и беспрестанным брыканием, так что Саске с трудом мог его удерживать, не причиняя боли. Не выдержав, слегка встряхнул мальчишку, рявкнув:

— Успокойся! Ничего я тебе не сделаю!

На удивление, это подействовало. Мальчик действительно успокоился, и теперь лишь смотрел на него испуганными и обречёнными глазами. Он не верил ему.

В это время к ним подбежал «Анбу» Джиро.

— Хо… хорошо, — стараясь отдышаться произнёс он, — давайте мне его сюда.

— Зачем?

— Как, зачем?! — мгновенно разозлился мужчина, — этот мальчишка — вор, он пытался утащить булку с прилавка! Давайте его сюда! — уже приказным тоном добавил он, протягивая руку к Учихе, всё ещё державшего мальчика на руках. Саске аккуратно поставил ребёнка на землю.

— По-видимому, ты ещё ничего не знаешь. Вашего босса сегодня утром объявили незаконным правителем и убили при сопротивлении, при помощи шиноби из Конохи. С того момента все вы лишились всяких полномочий в этой деревне.

— Что ты мелешь? Сам-то себя слышишь, какую ерунду говоришь? Чтобы господина Джиро…

— Тем не менее это так, — перебил его Саске, — поэтому мальчик останется со мной. А тебе я настоятельно рекомендую прийти в резиденцию и сдаться добровольно, в противном случае тебя придётся арестовать.

— Что?! Меня арестовать? Головкой не ударялся, не? Я здесь суд и закон, я здесь арестовываю.

Спорить с ним казалось бесполезным. Саске окликнул пару шиноби из отряда, на удачу проходивших мимо. Бывший «суд и закон» был задержан и уведен для дальнейших разборок. Перед уходом один из шиноби коротко отчитался, что, судя по спискам, на воле осталось ещё двое преступников, и они собираются бросить все силы на их поиски.

— Хорошая работа, — Саске кивнул в благодарность, наблюдая, как они скрываются за углом улицы.

— Это правда?

Тоненький детский голос заставил его обратить внимание на мальчика, всё ещё стоявшего рядом.

— Что правда?

— Что этот Джиро теперь не правитель. И что он мёртв. Это правда?

Саске всматривался в чёрные глаза ребёнка — его взгляд, серьёзный и внимательный, напоминал ему другой, уже немного забытый, но по-прежнему рождавший в груди непривычно щемящее чувство.

Он опустил веки, прогоняя наваждение.

— Да, правда.

— И теперь вы будете управлять? — Саске усмехнулся.

— Нет, мне это ни к чему. Новым правителем станет один из жителей.

На минуту наступила тишина. Мальчик смотрел куда-то в сторону, обдумывая эти слова, в то время как Учиха оценивающе рассматривал его. Чёрные, постриженные под каре волосы, бледная кожа, этот серьёзный взгляд тёмных глаз — он действительно походил на Итачи. Наверное, это и было причиной странного чувства, так заключил Саске.

— Тогда… я могу идти? — осторожно спросил мальчик.

— Да.

Он развернулся и пошёл торопливым, но неуверенным шагом. Саске продолжал стоять, смотря ему в спину. В конце концов, ему не должно быть дела до незнакомого ребёнка…

— Постой, — оклик стал неожиданным даже для него самого. Мальчик замер и обернулся. Смотрел он испуганно.

— Что-то не так?

Саске догадался, что выглядит, возможно, слишком угрожающе. Смягчив взгляд и чуть улыбнувшись, он подошёл к ребёнку.

— Как тебя зовут?

— Кезуки*… Намура Кезуки.

— Послушай, Кезуки. Ты ведь слышал, что где-то тут ещё бродят два преступника?

Мальчик кивнул.

— Конечно, вероятность того, что ты с ними столкнёшься, мала, но всё же… Они сейчас напуганы и могут выкинуть всё, что угодно. Будет лучше, если я провожу тебя до дома.

— Не стоит, я живу близко, — неуверенно возразил Кезуки.

— Мне не трудно. К тому же, так действительно будет лучше. Пойдём.

— Ну… х-хорошо, — они двинулись по улице, — тогда, может быть, я познакомлю вас с мамой? Если вы освободили нас от… этих людей, то мама обязательно захочет с вами познакомиться.

Он вопросительно поднял голову. Саске посмотрел в ответ, заметив, что одет он довольно бедно и неопрятно: простая одежда была сильно измята и местами порвана.

— А что, много трудностей они доставили?

Кезуки поджал губы, переводя взгляд под ноги.

— Да, много, — тихо ответил он, — нам перестали выплачивать пособие.

— Пособие?

— Мама очень больна, — он виновато улыбнулся, — и при прежнем правителе нам выплачивали пособие каждый месяц, и ещё лекарства бесплатно давали. А когда эти… захватили власть, всё прекратилось.

Саске невольно проникнулся сочувствием к мальчику.

— И как вы жили?

— Ну, соседи нам очень помогают, хотя у них самих еды не хватает. Они хорошие люди.

Учиха нахмурился, вспоминая инцидент с булкой.

— То есть, сейчас вам нечего есть?

Кезуки смутился и сжал кулачки, нервно переводя взгляд с предмета на предмет.

— Ну, там, что-то осталось со вчерашнего дня, и соседи к вечеру…

— То есть, нечего.

Он уставился на свои сандалии.

— Да. Нечего.

— Где здесь можно купить продукты?

Мальчик резко вскинул голову.

— Нет, не стоит! Я же сказал, к вечеру соседи принесут…

— До вечера ещё далеко, — перебил его Саске, — кроме того, Коноха в любом случае выплатит вашей деревне компенсацию. Так что, считай, что я уже начал её выплачивать.

— Но ведь это мы должны вас благодарить! — горячо возразил Кезуки. — Вы же нас освободили!

Саске вздохнул, стараясь подобрать слова.

— Не совсем так. Мы, как шиноби, в принципе обязаны были следить за благополучием вашей деревни и вообще уничтожить эту преступную группировку ещё в зародыше. Но мы этого не сделали, поэтому освобождение — это, можно сказать, исправление ошибки, за которую мы вам и заплатим.

Кезуки молчал.

— Так где можно купить продукты? — повторил вопрос Саске.

Мальчик словно раздумывал, говорить или нет, а потом тихо произнёс:

— На рынке лучше всего.

На рынке было не слишком шумно, однако гораздо оживлённей, чем за всё время преступного гнёта. Узнав, что скоро всё придёт в норму, люди не боялись потратить последние деньги.

— Ты знаешь, что брать? — спросил Саске у Кезуки, когда они двигались к лавкам с продуктами.

— Да. Меня мама часто посылала и говорила, что купить.

Кезуки действительно хорошо знал, что покупать. Вскоре он уже держал пакет с хлебом и другими сдобностями, ожидая, пока бакалейщик наполнит следующий. Саске протянул деньги и уже хотел было взять покупки, как детская рука цепко ухватилась за ручки тяжёлого пакета. Учиха нахмурился.

— Тебе не стоит таскать такие тяжести. Давай я понесу.

— Да мне не трудно… — начал было Кезуки.

— Послушай. — Саске начинал злиться. — Это совершенно нормально, когда взрослый помогает ребёнку. Это естественно. Давай сюда пакет, хватит упрямится.

Мальчик в который раз уткнулся взглядом в землю, но повиновался. Своим нежеланием принимать помощь он был похож на самого Саске — тот тоже всегда от неё отказывался, пусть и в гораздо более грубой форме.

— Хорошо, — вздохнул Учиха, — пойдём, провожу тебя до дома. Заодно и с матерью твоей познакомлюсь.

Кезуки молча кивнул. Они протиснулись сквозь образовавшуюся толпу покупателей и вышли на главную улицу деревни. Как вкратце объяснил мальчик, дом находился в конце ближайшего к ним переулка, буквально в двух шагах от рынка.

— Что… мать совсем не встаёт? — осторожно спросил Саске, впрочем, уже зная ответ.

— Да, — маленький Намура поджал губы, — в последнее время она почти всё время лежит.

— А отец?..

Кезуки пожал плечами.

— Я никогда не видел его. Мама говорит — он умер, когда я был ещё совсем маленьким. Однажды она сказала мне, что отец был шиноби, — на детском лице отразилась грустная усмешка, — я не верю ей.

— Почему?

Прямой, насмешливо-вопросительный взгляд поразил Учиху. В нём сквозил недетский ум и… боль?

— Откуда в нашей деревушке взяться шиноби? Ни один из соседей не помнит, чтобы какой-то ниндзя жил здесь. Думаю, мама сказала так чтобы утешить — у всех были отцы. Кроме меня. Наверное, он просто бросил нас, а она не может признаться в этом. Она у меня всегда была очень гордая.

Саске внезапно остановился, пристально глядя на мальчика. Было в нём что-то такое, что не давало ему покоя — мысль, догадка вертелась в голове и никак не давала поймать себя. Кезуки смотрел на него в ответ. Он ждал сочувствия, сожалений. Все, кто узнавал эту историю, жалели его и виновато улыбались. Это не нравилось мальчику, порой бесило его, но приходилось терпеть.

— Сколько тебе лет?

Вопрос, неожиданный даже для самого Саске, крайне удивил Кезуки.

— Что?

— Говорю, лет тебе сколько? — терпеливо повторил Учиха.

— А… лет. Шесть.

Столь же внезапно Саске продолжил путь. Мальчик секунду смотрел ему в спину, а потом, спохватившись, обогнал и пошёл впереди.

— Ты совсем ещё ребёнок, но рассуждаешь как будто многое познал в жизни и как минимум закончил школу.

Прозвучавшая за спиной фраза от почти незнакомого человека заставила Кезуки смутиться. Он обернулся и окинул мужчину рассеянным взглядом.

— Я просто очень понятливый, — пробормотал он, и, прежде чем Саске успел ответить, добавил, — мы пришли.

Мать и сын жили недалеко от рынка, в небольшом, но симпатичном доме. Однако уже было заметно, что долгое время за ним никто не ухаживал: черепица местами облупилась, то тут то там виднелись трещины и зазоры. Сёдзи открывались со скрипом.

Вопреки ожиданиям Саске, прихожая встретила его чистотой и уютом. Быстро скинув обувь и выхватив-таки тяжеленный пакет из рук Учихи, мальчишка шустро убежал вглубь дома. Последовав примеру, Саске снял сапоги и, ощущая уставшими ступнями приятную прохладу дерева, последовал за ним.

Несмотря на солнечный день, комната, в которой оказался шиноби, была покрыта полумраком: тяжёлые тёмные шторы не давали лучам ни единого шанса осветить помещение. Вся обстановка состояла из шкафа, тумбы и высокой кровати, на которой лежала женщина. Кезуки был тут же, сидя на краю кровати, он, по-видимому, уже успел рассказать матери обо всём, что случилось. Когда Саске вошёл, мальчик обернулся.

— Вот, познакомьтесь, — радостно сказал он, — это моя мама.

Женщина повернулась к Учихе насколько могла и слабо улыбнулась.

— Здравствуйте. Меня зовут Намура Медока. Рада знакомству, — говорила она тихо и с трудом.

— Учиха Саске, — представился шиноби. — Взаимно рад.

Услышав имя, Медока поменялась в лице. В её глазах вспыхнуло удивление… и надежда. Тяжело задышав, она словно что-то искала взглядом, осматривая лицо мужчины, волосы, видневшуюся из-за плаща катану.

— Мама, всё хорошо? — Резкая смена настроения не могла не обеспокоить Кезуки, но Медока лишь вымученно улыбнулась ему.

— Всё в порядке, родной. Иди… разбери продукты и сделай мне, пожалуйста, чаю.

Кезуки настороженно посмотрел на Саске, потом снова на мать. Было заметно — он понял, что она не просто так отсылает его, но виду старается не подавать. Спрыгнув с кровати, он подхватил ручки пакета и обратился к Учихе:

— А вы будете чай?

— Нет, спасибо.

— Но у нас в деревне всегда очень вкусный чай. Вы пожалеете, если не попробуете.

Медока рассмеялась.

— Лучше не отпирайтесь, он всё равно не отстанет.

Саске примирительно прикрыл глаза.

— Ну хорошо.

Кезуки вышел из комнаты. В воздухе повисло молчание. Первым заговорил Саске, смотря на дверной проём, где только что скрылся мальчик.

— У вас замечательный сын.

— Да. Я знаю.

Саске обернулся к женщине.

— Что-то не так?

Бледная кожа Медоки совсем побелела, она явно сильно волновалась.

— Вы… не могли бы… показать… — медленно, делая большие паузы после слов, проговорила она.

— Что показать?

— Его… символ… вашего клана. Я просто… хочу увидеть его. — В её глазах снова плескалась надежда.

Саске помедлил. В данной обстановке, при первой встрече, подобная просьба казалась странной, неуместной, и, более того, невежливой. Но назойливую догадку наконец-то удалось уцепить за хвост, и пальцы невольно потянулись к застёжке на воротнике. Сняв плащ, он повернулся спиной к кровати. Сзади послышался тихий вздох и следом шёпот:

— Да… такой же.

Саске снова повернулся, ожидая продолжения. Медока замялась:

— Я… не знаю, можно ли вам доверять и…

— Мне кажется, у вас уже нет выбора.

Она отчаянно усмехнулась.

— Видите ли… в этом доме однажды уже был человек… с таким же символом на спине.

Саске замер. Казавшаяся невероятной догадка приобретала доказательства.

— Итачи?

Медока тихо выдохнула.

— Да.

Саске сидел на краю кровати больной женщины, спиной к ней, вслушиваясь в тихий, слабый голос, стараясь не пропустить ни слова.

— После смерти родителей я жила одна. В ту ночь, придя с работы, я поняла, что в доме нет куска хлеба, и отправилась в круглосуточный магазин. Там я встретила… вашего брата. Мы… случайно столкнулись, случайно разговорились. У него были очень хорошие манеры и… он так улыбался мне, что я сразу доверилась ему, абсолютно незнакомому человеку. В пустом доме было так одиноко, а ему нужен был ночлег. Мы пошли ко мне. Помню, по дороге зашёл разговор о лжи, и я сказала, что не терплю её, и считаю, что лжи во благо не существует. Быть может, поэтому он назвал своё настоящее имя.

Медока замолчала, переводя дух. Саске мельком глянул на неё: измождённая болезнью, женщина всё ещё хранила остатки былой красоты. Скорее всего, в лучшие годы мужчины сходили от неё с ума. И брат не стал исключением. Ведь разве не безумием было разыскиваемому преступнику остаться на ночлег у незнакомой девушки и, кроме того, назвать своё имя?

— На счастье или на беду — не знаю, но наша деревня всегда была в стороне от дел шиноби, а я — тем более. Меня это вообще не интересовало. О клане Учиха я имела смутные представления… так, знала, что он сильный и обладает неким шаринганом. Итачи был очень хорошим собеседником: я увлекалась философией, но таких мыслей и идей никогда прежде не слышала. Мы проболтали до утра, днём вместе готовили и завтрак, и обед, и ужин. Он… остался ещё на одну ночь… и… Впрочем, вы уже взрослый человек, всё понимаете. Я до сих пор не знаю, что двигало им, он не говорил мне слов любви, но за эти двое суток я узнала его как очень чуткого и доброго человека. Женщины всегда чувствуют чужую боль, и от меня не укрылось, что у него тяжёлое прошлое, да и настоящее… Но я не стала расспрашивать.

Вновь наступила тишина. Медоке явно было трудно говорить, и в душевном, и в физическом смысле. Саске тоже молчал, давая ей необходимую передышку, и сам пытаясь переварить услышанное. Наконец, он спросил:

— А дальше?

Женщина вздохнула.

— Он ушёл на следующее утро. Извинялся и говорил, что я вернула ему давно забытое чувство тепла и уюта, но остаться он не может. Было какое-то важно дело, которое он должен закончить. Он, Итачи… не тешил меня надеждами, сразу предупредив, что мы больше никогда не увидимся. Так, в общем-то, и произошло… А через месяц я узнала, что беременна. Хотела найти его, бросилась искать информацию об Учихе Итачи, и только тогда узнала правду… Сказать, что я была шокирована, значит не сказать ничего. Я даже пыталась избавится от ребёнка, но кое-что остановило меня.

— И что же?

Медока улыбнулась.

— Его фотографии.

— Фотографии?

— Да. В то утро, перед его уходом, когда он только встал, я сделала две фотографии. На одной он смотрит в окно, а на другой улыбается мне. Он услышал щелчок камеры и обернулся. Наверное это слишком наивно, но тогда, смотря на эти фотографии, я подумала, что такая улыбка не может принадлежать плохому человеку. И… как бы там не было, ребёнок ни в чём не виноват, а тот факт, что его отец — преступник, не обязательно значит, что он пойдёт по его стопам. Конечно, сначала многие глядели косо, но, Кезуки, возможно, уже говорил вам — у нас очень хорошие соседи. Они много помогают нам и…

— Так значит, Кезуки — сын Итачи? — перебил её Саске.

— Да, — Медока настороженно посмотрела на него, ожидая реакции. Естественно, она ничего не знала и думала, что младший брат по-прежнему ненавидит старшего. Саске молчал. — Послушайте, я знаю, что между вами произошло, но… Повторюсь ещё раз — Кезуки не виноват, и… вы — его единственный близкий родственник, — на этих словах она нервно оглянулась на приоткрытую дверь.

Саске внезапно понял, к чему она клонит. Он сосредоточился и, благодаря навыкам шиноби, обнаружил, что мальчик стоит за дверью.

Он не должен был слышать последнюю фразу матери. Саске подался вперёд, взяв женщину за руку и незаметно указывая другой рукой на дверной проём. В глазах Медоки мелькнул испуг. Она поняла его.

— Единственный родственник? А как же вы? — спросил Саске. Женщина неловко улыбнулась.

— Эм, я, наверное, неточно выразилась. Я имела ввиду — единственный, не считая меня. Просто я сейчас не в самом лучшем состоянии, чтобы приглядывать за ним должным образом.

— Кезуки! — громко позвал Саске. Несколько секунд за дверью было тихо, потом послышались шаги. Саске с удивлением понял, что мальчик сделал вид, будто только что был в кухне. А он не так прост.

Кезуки заглянул в комнату.

— Что?

— Чай уже готов?

— Да.

— Ты, наверное, заждался? — не дав мальчику ответить, Саске продолжил, — прости, мы слишком долго говорим. Иди на кухню, поешь. Я скоро присоединюсь к тебе.

Кезуки внимательно посмотрел на мать и, помедлив, кивнул.

— Хорошо. — он ушёл, закрыв за собой дверь.

Убедившись, что мальчик далеко и больше не услышит их разговор, Саске повернулся к Медоке.

— Как я понимаю, вам недолго осталось?

Она удивлённо ахнула.

— Откуда вы… Но…

— Это очевидно. Узнав, что я Учиха, вы даже в лице поменялись. И то, что вы рассказываете мне обо всём этом, а особенно, то как вы сказали, что Кезуки ни в чём не виноват… Вы знаете, что скоро умрёте, и хотите, чтобы я позаботился о вашем сыне, так?

Медока побледнела. Часто задышав, она закрыла лицо руками и зажмурилась. Саске запоздало понял, что лучше было бы позволить ей самой обо всём сказать, а не блистать своими аналитическими способностями.

— Простите, — негромко проговорил он. — Я не должен был так…

— Нет, нет, вы правы, — перебила его Медока, взяв себя в руки. — Не стоит меня жалеть, не до этого сейчас. Вы правы во всём.

— Почему вы думаете, что умрёте? — нахмурившись, спросил Саске. Женщина вздохнула, расправила складки на одеяле и начала говорить. На удивление, очень спокойно.

— Моя болезнь, она излечима. Но для успешного выздоровления нужны лекарства. Прежний правитель щедро помогал таким, как я, но с приходом этих бандитов… Они не давали даже минимальной пенсии по болезни, о лекарствах же и речи не шло. Я не буду вдаваться в подробности, скажу только, что проблема моей болезни в том, что даже один пропуск приёма препаратов влечёт за собой серьёзные последствия. Я не пила лекарства больше месяца. И… болезнь уже не остановить.

— Понятно, — Саске помрачнел. Осознавать, что человек перед тобой вскоре станет просто немым, бездушным трупом — всегда крайне неприятное чувство.

Медока решительно встретилась с ним глазами. В её взгляде читалась мольба.

— После моей смерти Кезуки неминуемо попадёт в приют. А ему нельзя туда. Он тяжело идёт на контакт с ровесниками. Вы могли заметить, что зачастую он ведёт себя слишком по-взрослому. Другим детям… это не нравится. Я боюсь, его загнобят, будут бить и издеваться. Он ведь у меня очень гордый, ни за что не станет подстраиваться под других. Поэтому… увидев вас, я подумала, что вы могли бы… взять его к себе. — Медока предупреждающе подняла руку, опасаясь, что Учиха перебьёт её. — Я понимаю, что в вашем возрасте, и брать на себя заботу о ребёнке, к тому же, я ничего не знаю о вашем материальном положении, но вам же будут платить как опекуну! — видя, что Саске не спешит отвечать ей, она поникла, опустив голову. — Не бросайте его, я прошу вас. — прошептала она.

Учиха молча смотрел, как отчаявшаяся мать перед смертью пытается позаботиться о своём ребёнке. Медока не думала о смерти, она думала лишь о том, что будет с Кезуки, когда он останется один. Саске догадывался, что этот вопрос начал мучить её, как только она поняла, что не выживет.

О чём думала его мать перед смертью? Сожалела ли она, что покидает своих детей, даже не поборовшись за то, чтобы остаться с ними? И если сожалела, почему ничего не сделала?

Саске не знал ответов на эти вопросы. Он рассеянно блуждал взглядом по бывшей возлюбленной своего брата и невольно отмечал про себя схожесть с Микото. Наконец он посмотрел в глаза женщине. Они смотрели напряжённо, и в глубине Саске видел готовность в любой момент упрашивать его — упрашивать до последнего вздоха. Лишь узнав о том, что он — Учиха, она почему-то решила, что только он может позаботиться о её сыне и прилагала все усилия, чтобы Саске согласился.

«Бесполезно и бессмысленно» — подумалось ему. Эта женщина бесполезно и бессмысленно тратит последние силы.

Потому что, если этот мальчик действительно сын его Учихи Итачи — а в этом сомнений не было — он возьмёт его к себе. Просто потому, что это сын его брата, и других причин не требуется.

— Я позабочусь о нём. Не волнуйтесь.

В тусклых от болезни и отчаяния глазах загорелся огонёк надежды и облегчения.

— Правда?

— Я не люблю лгать.

— Но… Это же не просто… Ему будет нужно внимание и поддержка, особенно после моей смерти, да и вообще. Это большая ответственность, неминуемые трудности, проблемы, не говоря уже о деньгах…

Саске усмехнулся.

— Вы что, пытаетесь теперь меня отговорить? Или же проверяете? Можете не беспокоиться, у меня есть дом и даже семья, которая не будет против Кезуки. А насчёт остального… Я сам в его возрасте потерял родителей, я знаю, каково это и, думаю, смогу его понять.

Медока покачала головой. Ей глаза наполнились слезами.

— Я, — она всхлипнула, — я даже не знаю, как отблагодарить вас. Кезуки — это самое дорогое, что у меня есть и… я так рада… Наверное, небеса послали вас к нам… — она заплакала.

Саске почувствовал себя неловко. Почему-то впервые, с начала их разговора. Он наклонился и положил ей руку не плечо.

— Не стоит меня сейчас благодарить, я ведь ничего ещё не сделал, — Медока не ответила, и он отстранился и встал. — Боюсь, Кезуки уже устал меня ждать. Пойду к нему.

Она кивнула.

— Да, идите.

Однако Саске не спешил.

— Вы не против, если я переночую здесь.

— Конечно нет.

Он пошёл из комнаты, но на выходе остановился и чуть обернулся.

— Можно задать ещё один вопрос? — Медока в ожидании взглянула на него. — Почему вы так доверяете мне? Вы ведь почти ничего не знаете обо мне, а уже рассказали всё самое сокровенное, пустили в дом и даже доверили ребёнка. Мне, чужому человеку, от которого, если мыслить здраво, можно ожидать чего угодно. Так почему?

Она неожиданно широко улыбнулась.

— Итачи много рассказывал про вас. Он говорил, что как бы вы не выглядели и не вели себя, внутри вы всё равно добрый человек. — Саске скептически нахмурился на этих словах. — И, кроме того, мой сын каким-то неизвестным мне образом всегда понимает — хороший перед ним человек или нет. Он никогда бы не привёл вас домой и не познакомил бы со мной, представляй вы для нас угрозу. — вспомнив, она прибавила, — эм, передайте, пожалуйста, Кезуки, что я не хочу чай.

Саске задумчиво кивнул и покинул комнату. Медока устало откинулась на подушки — разговор выжал из неё последние силы. Но теперь она твёрдо знала, что с сыном всё будет хорошо. Последние слова Учихи не выходили у неё из головы. Она боялась оставить Кезуки соседям, боялась отдать его в приют, боялась рассказать о нём двоюродной тёте — единственной родственнице, которую она видела лишь однажды. Всё время ей казалось, что его будут обижать или вообще выгонят из дома, не желая возиться с ребёнком. Но она безоговорочно верила Саске, этому странному, немногословному парню, которого она видела впервые. И дело было даже не в том, что ему доверял Кезуки. Просто она почему-то была уверена, что, каким бы тяжёлым характером он не обладал, для него родственные узы значат очень многое, а семья — самое ценное в жизни.

Медока закрыла глаза, воскрешая в памяти образ единственного любимого человека.

«Всё-таки они так похожи».

Кухня радовала глаз опрятным и уютным видом. Ветер из приоткрытого окна развевал лёгкие ситцевые занавески, косые лучи солнца блестели и переливались на столе и расставленной на нём посуде. После тёмной спальни, омрачённой присутствием умирающей, эта комната будто дышала спокойствием, светом и теплом.

Кезуки стоял на цыпочках возле плиты и наблюдал за чайником, который должен был вот-вот закипеть. Саске замер, рассматривая худенькую мальчишескую фигурку. По-детски костлявые ноги, свободная, скрадывающая очертания тела, одежда, тонкая шея, прикрываемая волосами — мальчик казался слишком хрупким, особенно учитывая его активный, полный забот образ жизни.

— Прости, ты, наверное, устал уже ждать.

Кезуки резко обернулся, видимо, напуганный его внезапным появлением. Но, тут же взяв себя в руки, улыбнулся.

— Ничего страшного. Только вот чай пришлось второй раз поставить греться, но вы не волнуйтесь, вода скоро закипит.

Словно услышав его слова, чайник звонко засвистел, выпуская пар. Кезуки достал было прихватку, но Саске, представив тяжёлый раскалённый чайник в этих тонких ручках пацана, под его возмущённый взгляд голой рукой взялся за ручку и, пронеся посудину высоко над макушкой, стал разливать кипяток по чашкам.

— Я мог бы и сам, — пробурчал мальчик.

— Не отказывайся от помощи, пока предлагают.

— А, — мальчик удивлённо взглянул на стол, — почему только две чашки?

— Твоя мать сказала, что уже не хочет. — ответил Учиха, подметив, как он поджал губы.

Саске сел, взяв чашку. Кезуки последовал его примеру, сев напротив. Осторожно подул, но пить не стал, лишь болтая ногами, разглядывал плавающие чаинки.

— О чём вы говорили с мамой? — спросил он, не отрываясь от своего занятия.

Учиха сделал глоток и прищурился, глядя на мальчика.

— Ты ведь всё слышал. Зачем спрашиваешь?

Кезуки вздрогнул, едва не уронив чашку.

— Откуда… с чего вы взяли? — Саске усмехнулся — всё-таки он ещё ребёнок.

— Для любого шиноби не составит труда понять, что его подслушивают. Хотя признаюсь, я заметил тебя не сразу, просто не думал, что ты способен на такое.

Смутившись, мальчик опустил голову.

— Просто… в последнее время мама будто что-то скрывает от меня. Часто выгоняет из комнаты, не договаривает на полуслове. Я не понимаю, что происходит, и поэтому волнуюсь.

— Я тебя не обвиняю. Только ты должен понимать, если от таких не по годам умных детей, как ты, что-то скрывают, значит это что-то такое, что тебе действительно не следует знать. Или пока не следует.

После слов Саске воцарилась тишина. В воздухе повисло неловкое молчание. Темы для нейтрального разговора закончились, но продолжать никто не торопился. Оба понимали, что теперь они не просто столкнувшиеся на улице незнакомцы, а родственники. Но перейти на другой уровень отношений оказалось не так просто.

Наконец, Кезуки, допив чай, тихо спросил:

— Значит, вы — брат моего отца?

Саске медленно кивнул.

— Получается, что так.

— А то, что он был преступником — правда?

Было странно, что это первое, что он хотел знать об отце. Саске не спешил отвечать, и Кезуки молча ждал, уставившись куда-то в стену.

— Не совсем.

Мальчик нахмурился.

— Что значит — не совсем?

— Видишь ли… — Саске старался подобрать правильные слова, — твой отец стал преступником не по своей воле. Это была вынужденная мера ради спасения многих людей. Он стал членом преступной организации, выполнял противозаконные миссии, но в то же время шпионил за ними, позволяя скрытым деревням вовремя реагировать на их действия.

— И что же, он не мог хоть раз навестить нас?

— Не мог. В организации могли что-нибудь заподозрить.

— Но тогда… — Кезуки стиснул зубы и гневно посмотрел на Учиху, — мама сказала, что он целых два дня здесь провёл! Так почему потом не мог заглянуть хотя бы на час?

Саске покачал головой.

— Кезуки, он ведь не знал о тебе.

— Ну и что, что не знал? Маму он мог навестить! Если он любил её — в чём она уверена — то должен был ещё раз с ней увидеться! — в глазах мальчика пылала ярость вперемешку с болью. Саске вздохнул, прикрыв глаза. Кажется, знаменитое спокойствие отца сын не унаследовал. Парень встал и, обойдя стол, присел на корточки перед мальчиком, оказавшись с ним на одном уровне.

— Послушай меня внимательно. Во-первых, то, что он один раз задержался в какой-то деревне ещё можно было объяснить. Но второй раз уже вызвал бы подозрения. Та организация была гораздо серьёзней, чем банда Джиро. Они очень пеклись о своей безопасности, и методы действий у них были весьма жестокие. Если бы о вас узнали, то в лучшем случае — просто убили. Понимаешь?

Кезуки опустил глаза и кивнул.

— Да.

Саске взял его за руки.

— А во-вторых, твоё отношение к нему неправильное. Кем бы он не был, он — твой отец, и для тебя это должно быть самым главным. Он на самом деле был очень добрым и, поверь мне, если бы он знал о тебе, то очень бы любил. Любил, даже если бы никогда не видел. Так что не усердствуй в поисках недостатков — у него их достаточно, как и у любого другого человека.

Кезуки грустно и немного виновато взглянул на Учиху и отвёл глаза.

— Я понимаю. Просто… я часто думал, что… если бы он был с нами, то маме было бы легче. Она бы быстрее выздоровела или вообще не болела. — почти прошептал он.

Саске болезненно усмехнулся.

— Да, если бы… Сколько этих если бы преследует нас. Но, зацикливаясь на них, ты вязнешь в прошлом и, следовательно, теряешься в настоящем. Что было — то было, и этого нельзя исправить, это можно только принять. — Кезуки кивнул, и Саске, повинуясь внезапному порыву, потрепал его по волосам и улыбнулся, поднимаясь.

Понимая, что мальчику требуется время чтобы осознать его слова, Учиха, желая себя чем-нибудь занять, убрал со стола и начал мыть посуду. Тихий голос отвлёк его:

— А что теперь будет дальше? Вы заберёте нас в Коноху?

— Не знаю.

— Вы не говорили об этом с мамой?

Саске помедлил с ответом.

— Нет. Но в любом случае у меня ещё остались дела в этой деревне, так что я останусь пока у вас. Время есть — мы успеем это обсудить.

Кезуки спрыгнул со стула и выхватил чашку из рук Учихи.

— Давайте помогу.

Солнце давно зашло. Саске, проведя остаток дня в резиденции, где обсуждал транспортировку преступников в места заключения и будущее Деревни Озёр, тихо зашёл в прихожую спящего дома. Усталость давала о себе знать и, скинув обувь и плащ, он уже собирался лечь на заранее расстеленный для него диван, но остановился у соседней двери. Это была комната Кезуки.

Тихий скрип раздался, когда он приоткрыл дверь, но, к счастью, сладко спящий мальчик не услышал его. В комнату Саске вошёл уже беззвучно. Обстановка поражала аккуратностью и порядком, что было необычно для детской. Кезуки спал на спине, распластавшись звездой, одеяло сползло на пол, лишь одним углом прикрывая мальчика. Во сне его сходство с отцом было ещё более явным.

Саске только сейчас начал осознавать, что у него теперь есть племянник, родной сын его старшего брата. Этот факт стал известен ему ещё днём, но потребовалось время, что бы это стало чем-то большим, чем просто факт. В любом случае, скоро вся ответственность за ребёнка опустится на его плечи, и Саске был уверен, что это пусть не кардинально, но всё же изменит его привычную жизнь.

Вздохнув, он поправил одеяло. На полу оно остыло и, почувствовав холод, Кезуки свернулся клубочком. Саске улыбнулся.

«Господи, Итачи, да как тебя так угораздило-то?»

Несмотря на насыщенный событиями и впечатлениями день, уснуть Учихе долго не удавалось. В результате он заснул во втором часу ночи и проспал до половины десятого, в то время как в десять было назначено очередное собрание всех прибывших в Деревню Озёр шиноби. Наспех позавтракав и успев лишь парой слов переброситься с Медокой и Кезуки, Саске покинул дом.

Может из-за дурных снов, содержание которых он не помнил, а может просто из-за духоты, подступавшей по ночам, выспавшимся и отдохнувшим он себя не чувствовал. Наоборот, в сон клонило неумолимо, в голове плыл туман, а мышцы ныли так, будто сражался без перерыва несколько суток. Естественно, работе это не способствовало, но выбора не было.

Собрание началось с обсуждения скучных вопросов, таких как, например, способы выяснения личностей и принадлежностей к деревням членов банды, и прервалось внезапным известием о побеге трёх преступников. Дальше следовала не самая приятная погоня, осложнённая болотистой местностью с хилыми деревцами, не пригодными для привычного передвижения, но зато «отлично» загораживающими обзор.

Выловив беглецов, шиноби приступили к допросу. Требовалось опросить каждого, даже самого незначительного участника группировки — были подозрения, что над Джиро стоял кто-то ещё, уж слишком удачливой была деятельность преступников для такого, по словам свидетелей, вспыльчивого и прямолинейного главаря.

Время близилось к вечеру, когда Саске, собираясь свалить всю бумажную волокиту двум юным, прошатавшимся где-то весь день чуунинам, давал им последние указания. Уже немолодой мужчина, по виду местный, неловко замялся на пороге кабинета. Уставший морально и физически, Учиха с сожалением понял, что тому что-то от него требуется. С чистой совестью отправив тунеядцев пахать, Саске мысленно смирился с тем, что отдых сегодня ему не светит, и обратил на него внимание.

— Вы что-то хотели?

— Да, нам нужна помощь, — мужчина сделал шаг вперёд, сминая в руках фуражку, — мне сказали, вас можно попросить и вы распорядитесь…

Учиха сдержал тяжёлый вздох.

— В чём дело?

— Вы сами знаете, как сейчас обстоят дела с финансами. Надо организовать похороны, а они недешево стоят. А человек был хороший, хочется проводить хотя бы прилично.

— У вас кто-то умер?

— Нет, не у меня. Знакомая соседка. Она хоть и молодая, но болела сильно и вот… отмучилась, несколько часов назад. У неё и родственников-то не было, сын только. Жалко мальчишку, малец ещё, а теперь всё одному придётся…

Саске побледнел, не двигаясь и не пытаясь ответить мужчине. С каждым словом неприятная догадка становилась всё более и более реальной.

— А как звали её? — спросил он отстранёно.

— Намура Медока, — мужчина ответил быстро, не заставляя в напряжении ожидать себя, настолько быстро, что Саске не сразу понял, что ответ уже прозвучал и что прозвучало то, что он меньше всего желал слышать. Собравшись с мыслями, он неопределённо покивал. Этого следовало ожидать. Он прекрасно знал, как долго может держаться стоящий одной ногой в могиле человек ради близких и как легко и быстро он умирает, убедившись, что с ними всё будет в порядке.

Саске не замечал, что от него ещё что-то ждут до тех пор, пока мужчина не повторил просьбу о помощи.

— Да, я займусь этим. — коротко ответив, Учиха стремительно покинул здание.

Порог дома встретил его атмосферой помещения, где находится умерший человек. На кухне, в гостиной, в коридоре находились незнакомые люди, ещё не облачённые в траур: мужчины с мрачными лицами, заплаканные женщины, старики и старухи с видом умудрённых опытом и уставших от жизни.

Большая часть последних, прикрыв глаза, говорили о том, как им надоело хоронить, как они ждут своей смерти, вспоминали каких-то других умерших и деловито интересовались подготовкой к похоронам. Саске всегда воротило от подобных разговоров. Создавалось впечатление, скорее всего, правдивое, что эти люди привыкли к смерти и присутствовали здесь только из-за праздной скуки. Они могли сколько угодно повторять эти «отдать последние почести покойной» и «поддержать близких в трудную минуту», но всё это было ложью. Они были здесь, потому что так надо, потому что это событие, выделяющееся из каждодневной рутины, здесь они могли пожаловаться на жизнь и поохать из-за несправедливой судьбы. Саске скривился. Не все, конечно, но отчего-то большинство пожилых, встречавшихся ему, были такими.

Тех, кто по-настоящему любил покойную и пришёл с ней проститься можно было определить по заплаканным лицам и трясущимся рукам. Они в основном молчали, лишь кивая в согласии говорившим.

И на фоне этого мрачного молчания, тихих всхлипов и громкого шёпота раздавался пронизывающий до сердца, наполненный болью, отчаянный плач. Кезуки.

Саске прошёл в спальню. Здесь была полная женщина лет пятидесяти, вроде Рицуха-сан, соседка, про которую вскользь упоминал Кезуки, и ещё двое незнакомых людей — взгляд Саске равнодушно скользнул по ним и остановился на кровати, на которой лежала покойная. Смерть вместе с дыханием забрала и все страдания, сейчас лицо женщины, прежде искажённое болезнью, выглядело спокойным и в какой-то степени удовлетворённым. Будто она излечилась от болезни и теперь легла отдохнуть.

Кезуки же страшно трясло. Будучи столь сильно привязанным к матери, преисполненным нежной любви, ценивший и по-детски боготворивший эту женщину, теперь он тонул в пучине своего горя, оказавшегося слишком тяжёлым для детской души. Прижавшись к безжизненному телу он рыдал отчаянно и громко, стискивая в пальцах одеяло и дрожа всем телом.

Не сводя мрачного взгляда с ребёнка, Саске шёпотом спросил как и во сколько скончалась Медока. Рицуха также шёпотом ответила, что, по словам Кезуки, он был в своей комнате, а когда захотел проведать мать, то сперва решил, что она спит. Заметив же мертвенную бледность и неестественную неподвижность, он сразу позвал соседку, и уже ей пришлось сказать мальчику страшные слова.

— А было это, — добавила она, — часа три назад. С того момента он от неё не отходит.

«Значит, не мучилась».

Да. Наглядный пример урока, который Учиха крепко усвоил в своё время. Не надо жалеть мёртвых, им уже всё равно, они освободились от бремени жизни. Жалеть надо живых, близких, тех, кто теперь обречён страдать от тяжёлой потери и оставшейся после болезненной пустоты.

За окном смеркалось. Некоторые, насколько слышал Саске, уже уходили. Неудивительно — слышать непрекращающийся плач ребёнка было почти невыносимо. Рицуха склонилась над мальчиком, что-то прошептала ему, коснувшись плеча, но Кезуки резко, почти со злобой, оттолкнул её руку. Женщина хотела снова что-то сказать и приобнять мальчика, но Саске жестом остановил её.

— Не надо.

— Но…

— Пусть плачет столько, сколько хочет. Он должен осознать, что она умерла, осознать уже сейчас, сегодня. Тогда ему будет легче принять это.

Женщина отступила.

— Да, наверное, вы правы.

В комнату заглянула другая женщина, с желтоватыми волосами средней длины и в костюме. За её спиной маячил мужчина, сообщивший Саске о смерти Медоки.

— Извините, вы Учиха-сан? — вежливо обратилась она.

— Да.

— Можно вас.? — она окинула взглядом комнату, намекая, что предстоящий разговор не для ушей ребёнка.

Саске был с ней согласен.

— Пойдёмте.

Все, кто ещё остался, собрались в гостиной. Кухня была пустой, поэтому они не сговариваясь заняли её. Женщина представилась как Кимура Наоки и сказала, что в деревне она занимается похоронами. Она стала расспрашивать его мнение, но Саске совершенно не знал, что сказать. Он ответил лишь, что пусть всё будет попроще, но с соблюдением основных обрядов.

— А в остальном целиком полагаюсь на ваш профессионализм. Я заплачу, сколько требуется. — закончил он и, заметив, что плач внезапно стих, хотел было вернуться в спальню, но к нему снова обратились.

На этот раз женщина из опеки, Фукуда Минори, и юрист, занимающийся имущественными вопросами. Его имя Саске не запомнил. Минори начала говорить что-то об отсутствии родственников у мальчика и о детском доме, но Саске перебил её.

— Медока-сан просила меня позаботиться о Кезуки.

— Вас? — в голосе сквозило явное удивление.

— Да, я… — Учиха не секунду замялся, — я знал его отца и… был его близким другом. — пусть так, — Медока-сан считала, что Кезуки с его характером будет тяжело в детском доме и поэтому просила меня взять его к себе.

— Но… — Фукуда была растеряна, — мы не можем вот так просто отдать ребёнка первому встречному.

Саске нахмурился.

— Первому встречному? Я от имени Конохи руковожу операцией по освобождению и восстановлению вашей деревни. Вы мне не доверяете? Если так, мы можем отправить запрос Хокаге, и он подтвердит мою личность.

— Но… — протянула Минори, а потом улыбнулась, — простите, я неправильно выразилась. Конечно, если вы знали его отца и Медока-сан сама попросила вас, то ваше желание взять мальчика к себе понятно. Но по закону, семья, берущая ребёнка, должна быть полноценной.

— У меня есть жена, — коротко сказал Саске.

— Ну, в таком случае вам ничто не мешает, — она открыла папку, которую держала до этого в руке. — Мне будут нужны документы о вашем семейном положении, месте проживания, жилищных условиях, состоянии здоровья, …

— Простите… — перебил её Учиха.

Выдернутая из профессиональной среды Минори немного раздражённо, но внимательно посмотрела на него. Саске с трудом подавил зевок.

— Давайте завтра? Я очень устал, и вы, думаю, тоже. Завтра мы всё обсудим, и я предоставлю вам необходимые документы.

— Эм, хорошо. Тогда не стану вас больше задерживать, — закрыв папку, она ушла.

Кивнув, Саске перевёл усталый взгляд на мужчину.

— Я вас слушаю.

— Я насчёт дома. После смерти Медоки-сан Кезуки стал его собственником, но… мы считали, что его отдадут в приют, а дом перейдёт в руки правительства. Естественно, по достижению совершеннолетия мы бы выдали мальчику квартиру. Но если вы хотите стать опекуном или усыновить Кезуки, то, наверное, дом будем переписывать на вас?

Саске вздохнул, задумавшись.

— Нет. Право на владение домом принадлежит Кезуки, на него и пишите. Это всё?

— Да. В таком случае прошу откланяться.

— До свидания, — пробормотал Саске.

Юрист ушёл и, видимо, ушли уже и все остальные. В доме было тихо. Саске помотал головой — мандраж от известия о смерти Медоки неожиданно отступил, и усталость навалилась с новой силой. Взъерошив волосы, он направился, наконец, в спальню.

В комнате осталась только соседка. Она молча сидела на стуле, погружённая в свои мысли. Кезуки спал, по прежнему прижимаясь к телу матери. Женщина подняла глаза на вошедшего Саске.

— Вот так и теряем мы лучших и молодых, — вздохнула она.

На душевные разговоры Саске не тянуло.

— Вы возьмёте к себе Кезуки, пока всё не уладится? — спросил он.

— Да, конечно, — соседка кивнула.

— И… мне можно тоже переночевать у вас?

Она снова кивнула. Саске осторожно взял мальчика на руки. Впрочем, он напрасно боялся его разбудить — вымотанный истерикой, Кезуки спал очень крепко. Рицуха поправила одеяло на покойной, что-то прошептав себе под нос. В молчании они покинули дом.

Несмотря на то, что он опять не выспался, Саске встал рано — Кезуки ещё спал, когда он уходил. День оказался страшно напряжённым. У него конечно был опыт с бумажной волокитой, но всё равно для шиноби, чьим основным занятием были сражения и планирование стратегий, процесс доказывания документами того, что и так ясно и всем известно, казался пустой и невыносимой тратой времени. Помимо прямых обязанностей приходилось выкраивать время для встреч с Фукудой и Кимурой, каждая из которых заняла не меньше часа. Результатом первой встречи стало оформление всех основных документов касаемо Кезуки, а второй — условия организации похорон. Так как кроме сына у Медоки больше не было родных, Саске решительно оказался от всех ритуалов, в которых требуется участие родственников, предоставив всё похоронному бюро. В своём решении он был уверен, поскольку точно знал, что все эти обряды не принесут маленькому Кезуки утешение, а лишь ещё больше ударят по нему.

Обедать он пошёл к Рицухе — она ещё утром его приглашала. В не самом лучшем расположении духа он зашёл в дом и по запаху решил, что обед уже начался. Но у входа в кухню его встретила чем-то озабоченная и расстроенная хозяйка — она шёпотом сообщила, что Кезуки не стал завтракать и теперь наотрез отказывается обедать.

Мальчик сидел на кухне, угрюмо уставившись куда-то в столешницу. Глаза были сухие. На появление Учихи он никак не отреагировал. Саске присел перед ним на корточки, пытаясь разглядеть эмоции на лице. Похоже вчерашняя истерика уступила место молчаливой апатии. Что ж, может, это сейчас и к лучшему.

Ему пришлось больше минуты не менять положения, прежде чем Кезуки наконец-то перевёл на него взгляд. В глубокой черноте глаз мальчика Учиха прочёл лишь одно желание — чтобы его оставили в покое. Саске помнил, как невыносимо было терпеть окружающих с их соболезнованиями, сочувствием, заботой. Тогда, после смерти родителей, он хотел того же — оказаться одному и в одиночестве наконец предаться своему горю и пережить его. Но напор «добрых» людей не прекращался и вскоре это вылилось в жуткую злобную истерику, после которой на него ещё косились, обходя стороной.

— Точно не хочешь есть? — шёпотом спросил Саске.

Кезуки покачал головой.

— Тогда иди в гостиную, не дразни желудок.

Мальчик приоткрыл рот, будто хотел что-то сказать, но, передумав, спрыгнул со стула и быстрым шагом вышел. Саске поймал непонимающий взгляд Рицухи.

— Лучше не трогать его пока. По крайней мере, до ужина.

Женщина стала накрывать на стол его обед.

— Хоть я и не совсем согласна с вами, но, кажется, вы знаете, о чём говорите. Простите мою невежливость, но разве вам приходилось испытывать подобное?

Саске посмотрел на неё удивлённо и нахмурился.

— Да, вполне. — нехотя процедил он.

Почувствовав некую неловкость момента, Рицуха поспешила сменить тему.

— К слову, мы ведь так и не познакомились, но вы знаете моё имя. Неудобно получается. Как вас зовут, позвольте узнать?

— Учиха Саске, — ответил шиноби, принимаясь за еду.

На минуту наступила молчаливая тишина. Потом женщина наконец собралась с мыслями.

— Вот оно как… Тогда понятно… Прошу меня извинить.

— Ничего страшного.

После обеда он снова направился в резиденцию. Нужно было доделать всю работу сегодня, чего бы это ему не стоило. Завтра ему будет не до этого.

Вернувшись поздно вечером он обнаружил записку, что хозяйка уже легла спать, ужин на столе, а Кезуки опять отказался. Саске знал, что в этой деревне всегда ложились рано, и не винил женщину. Захватив на кухне тарелку с ещё не остывшей ароматной лапшой с овощами, он прошёл в гостиную. Как и предполагалось, мальчик не спал, просто лежал, бездумно разглядывая потолок. Саске поставил тарелку на столик рядом с кроватью, Кезуки обернулся на звук, мельком взглянул на еду и тут же отвёл глаза. Вздохнув, Саске взял мальчика за плечи, заставляя принять сидячее положение.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — негромко проговорил он, не убирая рук с худеньких плеч, — но тебе надо поесть. Завтра будет тяжело, тяжелее, чем сегодня и, возможно, тяжелее, чем вчера. Так что подкрепиться ты должен, пусть и через силу. Давай, хотя бы немного.

Кезуки молчал. Не желая настаивать, Саске ушёл ужинать на кухню. Когда он вернулся, тарелка была наполовину пустой, а мальчик уже тихо и мерно дышал, свернувшись клубочком. Накинув на него одеяло и убрав посуду, Саске сел на свой футон, прислонившись к стене.

Направляясь в Деревню Озёр, Саске надеялся на сложную миссию и интересных соперников — слава о банде шла весьма занимательная. Однако надежды его не оправдались: миссия оказалась скучной и посредственной, никто из разбойников особо не сопротивлялся, даже пресловутый Джиро, так что достойных противников он не нашёл. Зато нашёл кое-что другое. Вернее, кое-кого. И Саске уже сейчас чувствовал, как с появлением Кезуки неумолимо меняется его совсем недавно установившийся жизненный уклад.

Учиха устало прикрыл глаза. Надо поспать. С самого прибытия в эту деревню ему ни разу не удавалось нормально выспаться и, видимо, уже не удастся. Но поспать надо. Хотя бы потому, что завтра тяжёлый день. Тяжёлый не только для Кезуки, но и для самого Саске.

Он так и уснул сидя. Всё происходящее заставляло его вспоминать собственную трагедию и, возможно, именно поэтому ему снилась мама. Микото что-то говорила сыну, но он, плавая в пелене сна, не понимал её слов. А ещё, кажется, она улыбалась.

Некоторые говорят, что когда они переживают какое-нибудь горе, и при этом за окном плохая погода, то эти тучи, этот дождь и эта слякоть только усугубляют их положение, заставляя чувствовать себя ещё более несчастными. Но это верно лишь для некоторых. Когда идёт дождь, кажется, будто погода сочувствует тебе, и ты полностью отдаёшься своему горю, глубоко переживаешь его и выздоравливаешь. Но нет ничего хуже, чем яркое солнце, особенно летом, сочная зелёная трава, гуляющие люди, дети, — когда внутри тебя плещется боль пополам с отчаянием, глядя на эту идиллию, начинаешь ненавидеть. Солнце, лето, людей. И самое страшное, что есть опасность погрузиться в эту ненависть настолько, что она останется. Боль пройдёт, раны заживут, а ненависть останется.

После уничтожения клана начался сезон затяжных дождей. Людей на улицах было мало, да и сам Саске предпочитал сидеть в квартире, переживая первое, самое тяжёлое время после утраты. Когда дожди закончились, ему уже было полегче, и он почти с радостью встретил солнце и высыпавших из домов людей. Но после смерти брата светило солнце, пели птицы, веселились люди. Словно назло ему, словно показывая, что он один такой несчастный, а весь мир вокруг него просто ликует. И Саске ненавидел. О, как он ненавидел это солнце, этих птиц, этих людей. Ненависть к последним преследовала его ещё многие годы.

Впрочем, возможно это только Саске. Возможно, с другими всё иначе. Возможно, Кезуки вообще не затрагивает тот факт, что в день похорон его матери такая прекрасная погода. Возможно, он её даже не замечает.

Такие мысли были в голове Учихи, стоявшего на кладбище рядом с племянником, окружённого толпой пришедших отдать последние почести и выразить соболезнования. Быть может, это бессердечно, находиться на похоронах и размышлять о влиянии погоды на чувства, при этом всё больше вспоминая и анализируя собственную судьбу. Но он не мог скорбеть и страдать из-за смерти Медоки, поскольку почти не знал её и ни на секунду не был к ней привязан. Он мог только сочувствовать маленькому Кезуки, но сочувствие ему, оказавшемуся в ситуации, которую Саске когда-то пережил сам, невольно заставляло его думать о происходящем через призму своего прошлого.

Вырвав себя из воспоминаний, Саске посмотрел на Кезуки. Он не плакал. И это беспокоило Учиху больше всего. Вчера это можно было объяснить последствием истерики и апатией, но сегодня… Это не было нормально. Мальчик не плакал, но был страшно бледным. Закусив губу, он смотрел на обряд полными отчаяния и немой мольбы глазами. Его ладошка, судорожно сжимая руку Саске, была ледяной и дрожала.

Камень с высеченным именем. Вот всё, что остаётся после смерти человека у его близких. Место, куда можно прийти, вспомнить покойного. Можно даже поговорить, если удастся убедить самого себя, что тебя слышат. Новая могильная плита появилась на кладбище, и на неё стали класть цветы и курения. После всеобщей молчаливой молитвы, Саске развернулся и потянул Кезуки за собой. Больше здесь делать нечего. Мальчик не сопротивлялся, покорно позволяя уводить себя с кладбища.

Дом встретил их непривычной тишиной и пустотой. Пальцы Кезуки выскользнули из ладони Учихи, и мальчик, по привычке, машинально разувшись, сразу же ушёл в свою комнату.

Саске не стал его тревожить и прошёл в гостиную. Настало время подумать о том, что ему делать дальше. Его миссия в этой деревне завершена, банду он ликвидировал, первую помощь разорённой деревне организовал. Остальное возьмут на себя сами жители при помощи остающейся до поры до времени части отряда из Конохи. Саске тут больше не нужен. Медока похоронена, все дела, с этим связанные, улажены, документы оформлены. Ничто не мешает Учихе уйти уже сегодня, тем более, он и сам уже хотел домой. Вот только Кезуки… Саске боялся, что расставание с родным домом и деревней принесёт ему ещё одну психологическую травму. В конце концов здесь знакомые ему люди, дом, привычный жизненный уклад. В Конохе всё будет по другому — это большая деревня, особенно по сравнению с Деревней Озёр, можно сказать, столица страны Огня, где почти каждый прохожий — нинзя, и жизнь строится на их законах. Мальчику, три дня назад первый раз увидевшему шиноби, будет трудно приспособиться к этой жизни.

Но с другой стороны… Оставаться, пусть и на время, в доме, где всё напоминает о матери и её смерти — не лучший вариант.

Саске помнил, как сам, будучи маленьким мальчиком, часто приходил в свой опустевший дом. Быстро пробегая мимо затянувшейся паутиной кухни и той двери, за которой до сих пор можно было увидеть обведённые мелом силуэты родителей, он пробирался в свою комнату. Наспех протерев пыль, встряхнув одеяло и открыв окно, он придавал ей жилой вид, какой она когда-то имела. Тогда можно было лечь на кровать и, ощущая на лице лучи солнца, крепко закрыть глаза и представить, что той ночи никогда не было, что это всего лишь страшный сон. Саске представлял, что сейчас утро, скоро зайдёт мама и станет будить его в академию, а он пожалуется на кошмар. Мама улыбнётся, погладит его по голове, скажет, что всё хорошо, и позволит ему ещё чуть-чуть поваляться. А потом будет завтрак в кругу семьи, бенто в школу, «я ушёл», уроки, брат, забирающий его из академии, «мы дома»…

Если запретить себе думать о реальности, представить всё так ярко, как только способно воображение, то можно было, на одно хрупкое мгновение, поверить в это. Тогда Саске засыпал с улыбкой на лице, и ему снилось счастливое детство. Но… когда он просыпался, после этих красочных и тёплых сновидений, в промозглой, выстывшей комнате, в пустом доме, где вокруг ни единого звука, ни единого намёка на жизнь, то будто заново переживал потерю и, рыдая, убегал, обещая себе, что больше никогда не вернётся.

А потом приходил опять.

Саске не хотел, чтобы с Кезуки случилось что-то подобное. То, что постоянно напоминает о прошлом — заставляет жить в прошлом. А жизнь в прошлом рождает только страдания. И поэтому Саске решил забрать мальчика в Коноху. Конечно, резкая смена обстановки станет стрессом, но, возможно, этот стресс поможет ему отвлечься от боли.

Рицуха, добрая женщина, считавшая своим долгом заботиться о Кезуки, принесла им обед. И Саске был действительно благодарен ей, ибо сам не чувствуя голода, чуть не забыл о том, что мальчик сегодня наотрез отказался завтракать, и его нужно покормить.

Оставив, как и вчера, тарелку в комнате, Саске направился в резиденцию — он решил уйти завтра, и об этом надо было сообщить. Кроме того, остались ещё незначительные дела. Вернувшись через час, он с недовольством обнаружил, что мальчик съел от силы две ложки и по прежнему лежит, уставившись в потолок.

Уже начало смеркаться и, если Саске хотел уйти завтра до обеда, прежде чем в деревне начнётся ажиотаж, связанный с выборами нового правителя, то времени оставалось немного. Он сел на край кровати и осторожно коснулся плеча мальчика.

— Эй, — Кезуки не реагировал, — хватит, вставай. Тебе нужно собрать вещи.

— Зачем? — на грани слышимости прошептал он.

— Мы завтра уходим в Коноху.

Эта новость взволновала мальчика. Он сел, испуганно посмотрев на Учиху.

— В Коноху? — хрипло переспросил он, — но зачем?

Саске вздохнул. Этого следовало ожидать.

— С недавнего времени я являюсь твоим опекуном. Моя миссия закончена, поэтому я возвращаюсь домой. Ты пойдёшь со мной и будешь жить в Конохе.

Глаза мальчишки расширились, он медленно, умоляюще помотал головой.

— Н-нет, — прошептал Кезуки, — нет! — крикнул он, спрыгнув с кровати и отходя к стене, — я не уйду отсюда. Я никуда не пойду! Я… Здесь мой дом, здесь моя мама!

Саске нахмурился, наблюдая за мальчиком.

— Твоя мама умерла, — произнёс он.

— Я знаю! — отчаянно прокричал Кезуки, — Я знаю! Но она всё равно здесь, она недавно была здесь, она жила в этом доме! Я не уйду отсюда, я не уйду от неё.

— Кезуки… — начал Саске, насторожившись.

— Нет! — перебил его мальчик, — вы не понимаете! Мама — всё что у меня есть! Она лучшая на свете, она самая лучшая! Я не уйду от неё, я не брошу её, я не…

— Кезуки! — Саске повысил голос, поднявшись, — твоя мать — мертва, а ты — жив. Останешься ты тут или уйдёшь — ей уже всё равно. Если ты будешь думать о ней, как о живом человеке, если не отпустишь её, то тебе будет только хуже. Ты загонишь сам себя в ловушку и сойдёшь с ума. Повторяю — она мертва, и ты должен научиться жить без неё.

Эти слова сильно подействовали на Кезуки. Саске сказал то, о чём он не хотел думать, во что не хотел верить. И теперь, сказанное другим человеком, это стало реальностью. Реальностью, которую мальчику ещё слишком сложно было принять. Грудь сдавило, на глаза навернулись слёзы, губы задрожали, Кезуки резко сорвался с места и выбежал из комнаты. Через секунду хлопнула входная дверь.

Саске не стал его останавливать. Пускай. Он всё равно знает, где его искать. Тяжело вздохнув, Учиха сел на кровать, откинувшись на стену. Возможно, он переборщил. Кезуки ещё совсем ребёнок, переживающий первую в своей жизни трагедию, и с ним надо было по легче. Но с другой стороны, Саске удалось вывести мальчика из пугающей апатии. Пускай поплачет ещё раз, осознанно, а не от шока.

Наспех проглотив свой остывший обед, Саске пошёл в спальню Медоки, где на комоде лежали все документы. На дом, на опеку, свидетельство о смерти женщины, свидетельство о рождении Кезуки с прочерком в графе отца. Вроде всё тут. Саске открыл первый ящик, где хранились другие бумажки, бегло просмотрел их. Счета, чеки… ничего важного. Второй ящик был забит рецептами и пустыми упаковками из-под лекарств. А в третьем лежала резная шкатулка и альбом.

Альбом?

«Его фотографии».

Присев на корточки, Саске открыл потрёпанный картонный переплёт. Фотографии молодой Медоки, потом маленького Кезуки, младенец, первые шаги, дни рождения, праздники. Итачи здесь не было. Немного разочарованно Саске положил альбом на документы — его надо взять обязательно.

Шкатулка была с замком, но, видимо, там не было ничего ценного, поскольку ключ торчал из скважины, и открыть её не составило труда. Пара колец, цепочек и кулонов, браслет — ничего особенного. Внезапно Саске заметил белый уголок, на бархатной обивке крышки, торчащий, судя по всему, из потайного кармашка. Потянув за него, Саске вытащил две помятые фотокарточки. Те самые.

Поставив шкатулку рядом с альбомом, Учиха стал рассматривать фото. Как и говорила Медока, на одном Итачи смотрел в окно, а на другом улыбался в объектив. С распущенными волосами и в чуть мятой футболке он выглядел домашним и… почти счастливым. Сам Саске уже не помнил его таким.

«Брат… Неужели эта женщина заставила тебя так улыбаться? Или даже эта улыбка — ложь, призванная скрыть от постороннего человека ту боль, которую ты нёс всю свою жизнь?»

На снимках Итачи казался искренним, но, зная своего брата, Саске не мог сказать это наверняка.

Вернув фотографии на место, Саске нашёл на антресолях шкафа вместительную сумку и сложил туда альбом с документами и шкатулкой. Потом зашёл в комнату Кезуки и кинул туда же два комплекта одежды на смену. Оставшееся пространство он оставил мальчику, чтобы тот сам решил, какие дорогие ему вещи он хочет взять.

За окном уже угасал закат, пора было идти за Кезуки. Но у Саске оставалось ещё одно дело. Привести ребёнка в Коноху, не только никого не спросив, но даже не предупредив, было бы слишком неожиданно и неправильно. Поэтому, найдя на столе чистый лист и ручку, Саске написал пару абзацев и свернул лист в несколько раз.

Захватив с собой плащ, он вышел из дома и сразу призвал ястреба, к лапе которого тщательно прикрепил письмо.

— Домой, к Сакуре, — ястреб кивнул и поднялся в ночное небо.

После жаркого и душного дня Деревню Озёр укрыла прохладная ночь. Погода была замечательной, дул свежий ветерок, пели свои ночные песни птицы, а небо сверкало звёздами — в общем, всё располагало к неспешной и приятной прогулке.

Но Саске было далеко не до прогулок. Он двигался с определённой целью, и он знал куда идти. Кладбище встретило его глубокой тишиной, даже птиц не было слышно. Но по мере продвижения вдоль ровных рядов могильных плит к одной, самой новой, до Саске стали отчётливо доноситься сдавленные всхлипы. Они разрезали тишину, разрушая обманчивое спокойствие этого места, напоминая о его предназначении.

Кезуки лежал рядом с могилой матери и плакал, обняв себя за колени. Заслышав шаги Саске, он затих.

— Уходите, — дрожащим голосом сказал он.

Учиха подошёл ближе.

— Уходите! — теперь голос звучал громче, в нём зазвенели слёзы, — оставьте меня! Я всё равно никуда не пойду.

Вздохнув, Саске сел рядом с мальчиком.

— Боюсь, у тебя нет выбора, — в ответ лишь молчание. Уткнувшись лицом в коленки, стискивая в пальцах края штанов, Кезуки едва сдерживал рвущиеся наружу рыдания. От разрывающих изнутри эмоций его сильно трясло.

Учиха прикрыл глаза. Он плохо умел успокаивать людей, гораздо лучше с этой задачей справлялись Наруто или Сакура. Даже Какаши знал некоторые приёмы, умел подбирать нужные слова. Но всё-таки новая семейная жизнь кое-чему научила Саске и, кроме того, в данной ситуации у него было преимущество — он по своему опыту знал, что испытывает Кезуки и что ему сейчас требуется.

Протянув руки, он поднял уже продрогшего мальчика с земли и притянул его к себе. Кезуки вздрогнул и попытался вырваться.

— Пустите! — сдавленно крикнул он, — пустите же!

Он начал брыкаться сильнее, но Саске лишь крепче прижимал его к себе до тех пор, пока сдерживаемые мальчиком рыдания не вырвались наружу. Разревевшись в голос, Кезуки перестал отталкивать от себя Учиху и наоборот невольно вцепился в него, ища поддержку и утешение.

Саске не думал, что мальчик в таком состоянии способен что-либо услышать и понять, поэтому он молча обнимал его, позволяя уткнуться в своё плечо и выплакать всё, что накопилось за эти два дня. Лучшее, что он мог сейчас сделать.

Через несколько минут мальчик стал успокаиваться и вскоре, судорожно вздохнув, затих, обмякнув в руках Учихи. Саске наклонил к нему голову, убирая с мокрого от слёз лица непослушные пряди волос.

— Полегчало? — тихо спросил он.

Кезуки неопределённо дёрнул головой. Потом, осознав, где находится, предпринял попытку выскользнуть из объятий, но Саске не дал ему этого сделать. Мальчик замер, растерянно смотря куда-то в сторону. Учиха, взявшись сильными пальцами за подбородок, повернул его лицо к себе, всматриваясь в блестящие глаза и вытирая ладонью дорожки слёз.

— Послушай внимательно, что я скажу. Болезнь зашла слишком далеко, и твоя мать знала, что умрёт. Давно знала. — заметив шокированный взгляд Кезуки, Саске добавил, — она скрывала это от тебя, потому что не хотела, чтобы ты страдал и переживал раньше времени. Она… боялась умирать. Не только потому, что причинит тебе боль, но ещё потому, что оставит тебя одного. А быть одному в этом мире, тем более после такой потери нелегко. Очень нелегко, не все это выдерживают. Она говорила мне, что тебе будет тяжело в детском доме, и я думаю, ты сам это понимаешь. Поэтому в тот день, когда мы разговаривали, твоя мать попросила меня позаботиться о тебе после её смерти. И я обещал ей.

— Я не хочу отсюда уходить, — прошептал Кезуки.

Саске вздохнул. Упрямый.

— Оставаться тебе здесь всё равно, что человеку, потерявшему руку, носить её с собой. — мальчик вздрогнул. — Знаю, это грубое и неприятное сравнение, но оно довольно точное. Ты не сможешь вернуть свою мать. Всё, что тебе остаётся, это смириться с потерей. Другие пути ведут в тупик. Но продолжая жить здесь, ты будешь постоянно думать о ней и постоянно испытывать боль. И поверь, ничего хорошего из этого не выйдет.

Кезуки молчал, смотря на могилу Медоки, и Саске не торопил его. Вдали слышалось пенье птиц, но здесь, на кладбище, было тихо, и эта тишина не давила. Ночь полностью вступила в свои права, небо усыпали узоры летних звёзд. Подул холодный ветер и Саске накинул плащ на съёжившегося от холода мальчика. К удивлению, Кезуки не стал сопротивляться. Сжав в кулаке ткань плаща, он наконец сказал подрагивающим голосом:

— Вы не понимаете. Вы не знаете, что я чувствую. Я…

— Боюсь я знаю это гораздо лучше тебя, малыш. — перебил его Саске. — Мои родители были убиты, когда я был немногим старше тебя. А через десять лет у меня на глазах умер брат, твой отец. И хотя тогда последствия были гораздо тяжелее, я, пусть и не без помощи, смог пережить это. — Кезуки поджал губы, будто хотел сказать что-то, но не решился. — Я знаю, о чём ты думаешь. — на этих словах мальчик вскинул голову, — ты думаешь, что если перестанешь испытывать боль от потери матери, то предашь её. Я прав?

Кезуки вновь опустил голову.

— Да, — одними губами ответил он.

— Я в доме сказал тебе, что мёртвым уже всё равно. Прости, я не должен был так говорить. На самом деле никто не знает, правда ли это. Но если им действительно не всё равно, если они наблюдают за нами, то видя, как мы страдаем, они будут страдать сами. А ведь они заслужили покой. Так что твоя мать будет только рада, если ты сумеешь справиться с этой болью. Больше того, она будет тобой гордиться. Именно поэтому я забираю тебя в Коноху. Хорошо?

Кезуки понадобилось время, чтобы обдумать слова Саске. Он переводил взгляд с него на могилу, прикусывая нижнюю губу и теребя воротник плаща, прежде чем ответил:

— Хорошо.

От Саске не ускользнули нотки обречённости в его голосе.

— Ты же не думаешь, что мы уходим навсегда? Мы будем возвращаться сюда, будем навещать эту могилу. Не очень часто, конечно, но будем. Твой дом останется твоим, и если ты после совершеннолетия захочешь жить здесь, никто не сможет помешать тебе.

— Правда? — по глазам мальчика можно было понять, что он на самом деле считал, что никогда больше не вернётся сюда.

— Разумеется. А теперь нам пора домой — тебе надо выспаться перед дорогой. — плотнее укутав его в плащ, Саске взял несопротивляющегося мальчика на руки, поднимаясь.

Когда они дошли, Кезуки уже клевал носом. Заставив его, полусонного, умыться перед сном, Саске уложил мальчика в постель. Засыпая, Кезуки пробормотал:

— Саске-сан, а мама действительно сейчас на небесах, да?

Саске вздохнул, поправив одеяло.

— Так говорят, но никто точно не знает. В любом случае, она всегда будет с тобой.

— Почему? — Учиха неожиданно улыбнулся.

— Потому что она любила тебя, и всегда будет любить.

Кезуки нахмурился.

— Но… я не понимаю…

— Поймёшь со временем. — Саске наклонился к мальчику и коснулся губами его лба, — а теперь спи.

— Точно больше ничего не хочешь взять? — обратился Саске к Кезуки, застёгивая молнию сумки.

— Точно.

— Дело твоё, — Учиха развернул над сумкой свиток, и она с громким хлопком исчезла. Поймав удивлённый взгляд мальчика, Саске коротко пояснил, — Так удобнее, не придётся тащить всё с собой.

Тянуть резину Саске не хотел. После завтрака он позволил Кезуки напоследок походить по комнатам, прощаясь с родным домом, и вскоре они уже стояли на крыльце. Заперев дверь, Учиха кинул ключи в карман.

— Не забывай, ты сюда ещё вернёшься и не раз. — напомнил он грустно глядевшему на дом мальчику. Кезуки кивнул.

Они подошли к соседнему дому. Открывшая им дверь Рицуха сразу всё поняла.

— Уже уходите? Так рано? — она выглядела расстроенной.

— Да, — ответил Саске, — нам уже пора.

Женщина одёрнула фартук и, вздохнув, улыбнулась.

— Тогда подождите, я сейчас сделаю вам бенто в дорогу.

— Не стоит… — хотел было отказаться Саске, но Рицуха прервала его.

— Это не займёт больше пяти минут.

Она действительно очень быстро вернулась и протянула Саске коробочку для бенто.

— Вот, подкрепитесь в дороге.

— Спасибо, — поблагодарил Учиха, принимая обед. Рицуха наклонилась к тихо стоявшему в стороне мальчику.

— Ну, — она ласково взъерошила ему волосы, — пока, Кезуки. Надеюсь, у тебя всё будет хорошо.

К удивлению Саске, мальчик обнял добродушную соседку.

— До свидания, Рицу-сан.

Женщина немного смутилась, но обняла его в ответ.

— Удачи тебе, — тихо сказала она, а потом высвободилась из объятий, выпрямляясь. — Я не люблю долго прощаться, так что идите. Счастливого пути, — пожелала Рицуха уже им обоим и скрылась за дверью.

Саске спустился с крыльца и протянул ладонь Кезуки.

— Пойдём.

Помедлив, мальчик позволил взять себя за руку. Перед уходом они планировали посетить два места — резиденцию и кладбище. В резиденции Саске сообщил о том, что покидает деревню и забирает с собой Намуру Кезуки. Оформление пропусков не заняло много времени, и вскоре они уже подходили к кладбищу. Купив у торговавшей цветами старушки белые хризантемы, Саске отдал их Кезуки и остановился у ворот.

— Иди один, — ответил он на вопросительный взгляд уже зашедшего на территорию кладбища мальчика, — я подожду тебя здесь. Можешь не торопиться, но и не задерживайся слишком долго.

Не возражая, Кезуки двинулся по тропинке и скрылся за поворотом. Прислонившись спиной к забору, Саске посмотрел на медленно, но верно поднимающееся по небесному куполу утреннее солнце. Будет лучше, если они достигнут находящегося сразу за долиной озёр леса до того, как станет совсем жарко. Иначе непривыкшему к долгим походам мальчику будет тяжело.

Кезуки вернулся довольно быстро, не прошло и десяти минут. Саске окинул его оценивающим взглядом — мальчик был бледным и понурым, но не плакал. Хорошо это или плохо, Учиха не знал, поэтому просто спросил:

— Ты как?

Кезуки поравнялся с ним и тихо невнятно ответил.

— Всё нормально.

— Готов?

— Да. — на этот раз в голосе было больше уверенности. Саске снова взял его за руку, крепко сжав маленькую ладошку.

— Тогда вперёд.

Долина озёр, подарившая деревне название и известность, — это скопление чуть больше десятка небольших, но близко расположенных озёр, славившихся кристальной чистотой воды и редкими видами рыб, обитавшими только здесь. Самое маленькое расстояние между двумя соседними озёрами — шестнадцать метров, но как ни странно они никогда не смешиваются, даже во время весеннего разлива или сезона дождей.

Ещё одна особенность долины — разный оттенок воды в каждом озере. От бирюзового до тёмно-зелёного и от небесно-голубого до глубокого синего. Это объясняется тем, что все озёра имеют совершенно различные характеристики: глубину, флору и фауну, форму дна и даже состав воды.

И конечно, люди внесли свой вклад в красоту этого места, высадив по берегам специально подобранные деревья и кустарники, выложив дорожки и возведя мосты, каждый из которых — произведение искусства. Особенно притягивающий и волшебный вид долина обретает вечером, когда десятки фонарей отражаются в тёмной воде, Саске видел это в прошлое посещение деревни — зрелище поистине впечатляющее. В это время здесь всегда собирается много людей, однако и днём народу немало. Всё-таки достопримечательность, известная далеко за пределами деревни и даже страны.

Но сегодня выборы, на которые пошли почти все местные жители, а туристов после недавнего упадка деревни ещё не было. Долина пустовала.

Саске с Кезуки в тишине пересекали долину, стараясь выбрать среди дорожек и мостов самый короткий путь. День уже вступал в свои права, жара усиливалась, но от воды веяло прохладой. Это радовало.

— Ты часто бывал здесь? — нарушил Саске молчание. Просто для того, чтобы оторвать мальчик от явно невесёлых раздумий.

— Да, наверное. Здесь проходят очень красивые фестивали, да и вообще… — Кезуки замолчал, но через какое-то время продолжил, — раньше мы ходили сюда с мамой, но потом, — он слегка запнулся, — когда она заболела, меня водила Рицу-сан.

— А одного тебя не пускали?

— Нет. Мама боялась, что я упаду в воду и утону.

Саске удивлённо поднял бровь.

— Серьёзно?

— Я ведь не умею плавать.

— Что так? Некому было учить? — едва озвучив вопрос, Учиха понял, что зря задал его. Ответ ему и так был известен.

— Да. Мама сама не умела, да и времени у неё не было. А соседей я не хотел просить.

Саске молчал, но даже без слов можно было понять, о чём они оба думают.

По определению вещей учить мальчика должен был Итачи. Его обязанность. Но, чёрт возьми, если бы в этом мире каждый выполнял то, что должен. И ни меньше, ни больше. Саске знал множество случаев, когда невыполнение обязанностей влекло за собой немало потерь. И наоборот, когда кто-то брал на себя слишком много… Это никогда не приводило к хорошему. Вспоминая самого Итачи, который взвалил на свои плечи столько ответственности, почему-то посчитав, что решение конфликта между кланом и деревней его долг. Или же Данзо, записавшего в свои обязанности управление человеческими судьбами себе в угоду.

Сам Саске считал, что долг перед семьёй — самый важный. Даже не перед кланом, а перед родителями, перед братьями и сёстрами, перед детьми. Пусть это было эгоистично, но…

— Саске-сан? — прервал его размышления Кезуки.

— Что? — Саске отреагировал с некоторым запозданием, посмотрев на мальчика. Под пристальным взглядом Учихи он замялся.

— А… а вас кто учил плавать?

— Меня? — вопрос был неожиданным, но если Кезуки, судя по всему, немного отошёл от переживаний и решил поговорить, то… То надо было ещё вспомнить, кто его учил плавать. Саске задумался, перебирая в голове моменты из полузабытого детства. Кажется, это было на речке, а учил его…

— Брат. Меня учил Итачи. — уверенно ответил он.

— Брат? — переспросил Кезуки, — разве не ваш отец?

— Отец? — Саске усмехнулся. — Нет.

— А почему?

— Мой отец, твой дед, получается, был главой клана Учиха. И поэтому у него никогда не было свободного времени. Итачи он ещё занимался, потому что тот был старшим наследником. А до меня у него руки не доходили.

— Разве управлять кланом так сложно?

— Конечно. Тем более, если это клан Учиха.

— Что особенного в этом клане?

Саске остановился. Повернувшись к Кезуки, он пристально посмотрел в его большие, по-детски наивные глаза. Был на месте мальчика кто-то другой, Саске бы подумал, что это неудачная шутка, но…

— Что ты знаешь об Учиха?

— Ничего.

— Совсем?

Кезуки пожал плечами.

— Я знаю только, что вы принадлежите к нему и отец… принадлежал.

Саске вспомнил, как Медока говорила, что знала о клане только по слухам. И Кезуки, скорее всего, даже не слышал эту фамилию до его появления.

— Ты тоже Учиха, не забывай. Твоя мать дала тебе свою фамилию, потому что, если бы все узнали о твоём происхождении, это создало бы много проблем.

— Каких проблем? — Кезуки выглядел озадаченным.

Саске опустил ладонь на макушку мальчика и нахмурился, ощутив жар.

— Я расскажу тебе, когда придём в Коноху — история нашего клана не самая весёлая. — он взглянул на небо и нахмурился ещё больше, — солнце уже в зените, а до леса далеко. Пойдём быстрее.

Оставшийся путь по долине они проделали молча. Когда они спустя полчаса наконец достигнули лесного массива, Кезуки уже заметно подустал. Саске достал флягу с водой и, сделав глоток, протянул мальчику. Наблюдая, как жадно тот стал пить, Учиха про себя посетовал, что не предложил воду раньше.

— В следующий раз, если что-нибудь захочешь — говори сразу, хорошо?

— Хорошо, — Кезуки кивнул, возвращая флягу, — а долго нам ещё идти?

— Идти мы больше не будем, а тебе вообще можно расслабиться.

— Почему?

— Ты ведь не знаешь, как шиноби передвигаются по лесу?

— Нет.

— Многому же тебе придётся учиться. — Саске вздохнул, — мы перепрыгиваем с одного дерева на другое, поэтому, — он присел на корточки, — залезай.

— Но… — Кезуки топтался на месте, — может, мы просто пойдём. Я могу ещё идти. Вам будет тяжело…

— Во-первых не смеши меня, — резко перебил его Саске, — тяжело мне не будет. Во-вторых, идти слишком долго, а время нужно ценить. Давай залезай и держись крепче.

По мальчику было видно, что он хотел ещё что-то сказать, но не решился и послушно вскарабкался ему на спину. Учиха выпрямился, придержав Кезуки за ноги.

— Держишься? — мальчик кивнул, — если что-то случится, говори, — ещё раз

предупредил его Саске.

— Хорошо.

Шиноби легко оттолкнулся от земли и приземлился на ближайшей ветке.

Путь от Деревни Озёр до Конохи был довольно долгим даже для такого сильного шиноби, как Саске. Благо, почти везде, за исключением небольших степных зон, находился лес. До самого вечера Учиха нёс Кезуки на спине, изредка делая привалы. Поначалу мальчик боялся, порою слишком сильно сжимая шею Саске на особо дальних прыжках, или когда тот с высокой ветки резко уходил вниз, но потом привык и даже немного вздремнул. Более того, ему понравилось. На первом привале, когда они остановились ненадолго передохнуть, Саске отчётливо видел в его глазах неподдельный восторг и восхищение. В то время как для шиноби такой способ передвижения был почти рутиной, для Кезуки это было чем-то новым и необычным. Впрочем, у мальчика ещё всё было впереди.

Когда совсем стемнело, Саске нашёл удобную поляну, где они молча поужинали и легли спать. На этот раз оба спали крепко, видимо, сказалась усталость, да и свежий лесной воздух сыграл свою роль. Проснувшись на рассвете, Саске объединил остатки бенто со своими скромными запасами, благодаря Рицуху за то, что ему не пришлось охотиться и разделывать тушки кроликов на глазах ребёнка. Организовав еду, он сразу разбудил Кезуки, решив, что будет лучше быстрей прибыть в деревню, до которой оставалось не так уж много, и выспаться уже там.

После завтрака Саске снова усадил на спину полусонного мальчика и двинулся в путь. Через четыре часа лес закончился, и они вышли на дорогу, ведущую непосредственно к деревне. На горизонте показался знакомый любому, кто хоть раз бывал в Конохе, монумент. Растормошив дремавшего Кезуки, Учиха поставил его на ноги.

— Мы почти у цели. — сказал он.

Сонно протирая глаза, мальчик огляделся.

— Что это? — спросил он, указывая вперёд.

— Скала с лицами хокаге. Местная достопримечательность, — лаконично ответил Саске.

— А деревня где?

— Деревню отсюда не видно, она находится в большом углублении, сразу перед скалой.

Издалека создавалось впечатление, будто впереди обрыв, но оно было обманчиво.

Дорога просто круто уходила вниз и, выпрямившись, огибала деревню до главных ворот, у которых сходились все без исключения дороги, ведущие к деревне.

На спуске их взору наконец предстала Коноха. Ещё сонная и малолюдная, но оттого не менее впечатляющая, Деревня Скрытого Листа раскинулась в низине, окружённая со всех сторон густым лесом, подёрнутым дымкой сверкавшего на солнце тумана. Словно зазывая путников, она приветливо пестрила многочисленными крышами домов, магазинов, кафе и бакалейных лавок, над которыми возвышались резиденция хокаге, академия и госпиталь.

— Она… огромная, — заворожённо прошептал Кезуки.

— По сравнению с твоей родной деревней — может быть. Но на самом деле она не такая уж и большая. Скоро ты это и сам поймёшь.

Главные ворота встретили их привычно-распахнуто, словно приглашая войти внутрь, неизменные охранники у входа по привычке кивнули ему, внимательно посмотрев на мальчика, вежливо поинтересовались как прошла миссия и поздравили с возвращением. Вообще, зная, насколько любят жители свою деревню, Саске удивлялся, как на воротах ещё не повесили плакат с надписью: «Добро пожаловать домой».

Не то чтобы он по прежнему ненавидел Коноху. Это прошло. Однако неприятный осадок в душе всё равно остался, и потребуется много времени прежде чем он уйдёт. И домом для него была не деревня, как для многих других, а вполне конкретное здание, где жила его семья. К которому он, кстати, и направлялся. Хокаге подождёт.

Дом Саске, совсем недавно построенный, находился на другом конце, в новом районе расширяющейся Конохи. Кезуки пришлось взять за руку — мальчик совсем потерялся, восхищённо рассматривая улицы и здания, и совершенно не смотрел, куда идёт. Глядя на него, Саске позволил себе улыбнуться. Он не ошибся, смена обстановки действительно оказала на мальчика положительное влияние — он смог отвлечься от своего горя. Конечно, боль и чувство потери ещё вернутся, но… Даже так, это уже неплохо.

Утреннее солнце ещё блестело на окнах, когда они подошли к двухэтажному дому с моном Учиха. Поднявшись на крыльцо, Саске нажал на кнопку звонка. Робкое прикосновение к руке заставило его опустить взгляд на Кезуки. В глазах мальчика читалось беспокойство.

— Расслабься, — сказал Саске, положив руку ему на плечо. — Всё хорошо.

— Но… — начал Кезуки и тут же замолчал, услышав шаги. Им открыла Сакура, видимо, недавно проснувшаяся, с распущенными волосами и в лёгком платье на бретельках. Поёживаясь от утренней прохлады, она торопливо пропустила их в прихожую. Закрыв за собой дверь, Саске обнял жену, поцеловав её в щеку.

— Я дома.

Сакура прижалась к нему в ответ.

— С возвращением.

Отстранившись, она улыбнулась ему, а потом перевела взгляд на замявшегося на пороге мальчика. Присев перед ним на корточки, она заговорила, продолжая улыбаться:

— Здравствуй. Ты, должно быть, Кезуки? — мальчик кивнул, — Саске предупредил о тебе. Я — Сакура, его жена. Получается, твоя тётя. — с этими словами она протянула ему руку.

— Р.рад знакомству, — Кезуки робко пожал её ладонь, чуть улыбнувшись.

— Вы будете завтракать? — спросила Сакура у Саске, поднимаясь.

— Мы завтракали уже, но это было рано утром, так что, думаю, не откажемся.

— Ну тогда разувайтесь и мойте руки. А я пока на стол накрою.

Сакура ушла на кухню. Саске снял осточертевшие за время путешествия сапоги, ступая босыми ступнями на прохладный, приятный на ощупь деревянный пол. Кезуки возился со шнуровкой ботинок. Дождавшись, когда он разуется, Учиха положил руку ему на спину, подталкивая вперёд.

— Ну, вот. Теперь это твой дом, — сказал Саске, когда они переступили порог прихожей, — пойдём, я покажу тебе, где ванная. Заодно и сам умоюсь.

Идя чуть впереди, Кезуки рассматривал место, где он отныне будет жить. В отличии от его прежнего дома, выдержанного в традиционном стиле с сёдзи и деревянными панелями, этот выглядел гораздо современнее, сверкал со вкусом подобранными элементами декора и будто дышал чистотой и новизной.

Раковина в ванной находилась несколько выше, и Кезуки пришлось подняться на носочки, чтобы вымыть руки. Умывшись, он собрался было подождать Саске, но тот, взглянув на него, покачал головой.

— Иди на кухню. Она сразу за стеной. Мне надо ещё переодеться. — его одежда действительно была вся в пыли, в то время как Кезуки, почти всё время сидевший у него за спиной, остался чистым.

Кезуки смотрел в спину поднимающегося наверх Саске. Без него он сразу почувствовал себя неуверенно. Потоптавшись в коридоре, он вошёл в кухню и нерешительно замер на пороге. Здесь вкусно пахло свежей выпечкой, рисом и овощами. Сакура крутилась у кухонного стола, заканчивая нарезку. Когда-то, до того, как слегла в постель, также делала его мама, но Кезуки уже смутно это помнил.

Разложив завтрак по тарелкам, Сакура повернулась, чтобы поставить их на обеденный стол и заметила мальчика.

— Что стоишь? — спросила она, расставляя тарелки, — проходи, не стесняйся, — девушка отодвинула для него стул, улыбнувшись, — садись.

Кезуки робко вошёл, шлёпая босыми ногами по плитке, и забрался на стул. Он пока не знал, как ему относиться к Сакуре, но её яркие, необычного цвета волосы и живые искристые глаза привлекали внимание мальчика. Пока девушка суетилась, раскладывая палочки и наливая воду в чайник, Кезуки невольно следил за ней, тут же отводя глаза, стоило их взглядам встретиться. Сакура казалась ему полной противоположностью Саске — в то время, как её муж был немногословным и спокойным, одним своим видом внушающий уважение и подчас даже страх, девушка почти всё время что-то говорила или напевала себе под нос, изредка спрашивая что-то у Кезуки и постоянно улыбаясь. В отличии от Саске, она располагала к себе с первой минуты общения и, отвечая на её вопросы, мальчик неожиданно расслабился и почувствовал себя почти дома.

Глава семьи спустился через несколько минут, одетый в слегка помятую домашнюю футболку и бриджи, и занял место рядом с Кезуки.

— Ты к Сараде не заглядывал? — спросила Сакура, присоединяясь к ним.

— Она ещё спит, — ответил Саске, принимаясь за еду.

Кезуки удивлённо посмотрел на него.

— Сарада?

— Наша дочь, — пояснил Учиха и указал палочками на тарелку мальчика, — ешь, а то остынет. Приятного аппетита.

Кезуки первый раз слышал, что у его дяди есть и свой ребёнок, и эта новость почему-то встревожила его. Может из-за того, что Саске ни разу не упоминал о дочери, а может из-за страха быть лишним в чужой семье.

Однако голод давал о себе знать, и мальчик, отогнав пока невесёлые мысли, начал есть. Завтрак был вкусным, а его апатия уже прошла, так что на этот раз он оторвался от тарелки, только когда она опустела, к немалому удовольствию Сакуры. Вдоволь наевшийся, он почувствовал, как глаза начинают слипаться, и не смог удержать зевок.

— Ты будешь чай? — вопрос Саске прозвучал как в тумане.

— Мм? — Кезуки с трудом понял, что от него хотят, — нет, спасибо.

— Э, да ты спишь, — протянул Учиха, склоняясь над ним. Откуда-то сверху, будто сквозь толщу воды донёсся голос Сакуры.

— Конечно, поднял ребёнка ни свет ни заря… — она что-то ещё говорила, но Кезуки уже не разбирал слов, сквозь сон ощущая, как его подняли и отнесли видимо в одну из комнат на втором этаже.

Переодев мальчика, Саске уложил его на заранее расстеленный Сакурой футон и укрыл одеялом. Кезуки тут же свернулся калачиком, зарывшись носом в подушку. Улыбнувшись, Учиха неслышно покинул комнату, аккуратно закрыв за собой дверь.

На кухне Сакура уже убирала посуду. Саске подошёл к ней со спины и, обняв за талию, притянул к себе. Сакура чуть приподняла уголки губ, но ничего не сказала, продолжив вытирать тарелки.

— Всё хорошо? — уже привычный вопрос, который он задаёт каждый раз, возвращаясь домой.

— Да.

— Без происшествий на этот раз?

Сакура усмехнулась вместе с ним.

— Нет, на этот раз ничего особенного не случалось.

Дождавшись, когда она поставит в шкафчик последнюю тарелку, Саске негромко начал:

— Сакура, послушай… — уловив серьёзные нотки в его голосе, девушка повернулась к нему лицом. Саске пристально посмотрел ей в глаза. — Насчёт Кезуки. Ты же не против?

Сакура покачала головой.

— А должна быть?

На лице Саске можно было прочесть облегчение. Он слегка виновато улыбнулся.

— Я хочу, чтобы он рос здесь, в нашей семье, — сказал он, выделив предпоследнее слово, — хочу растить его так же, как растил бы собственного сына. Ты же понимаешь, что тебя это тоже неминуемо коснётся?

— Я понимаю. — она опустила глаза, — ну, конечно, это было неожиданно и не пришлось ждать девять месяцев, но… это ведь такой же ребёнок, как и наша Сарада, только старше. Кроме того, он, похоже, хороший мальчик, спокойный, вежливый. Мы справимся, я думаю. Только…

— Что?

Сакура мельком посмотрела на него и снова отвела взгляд.

— Я надеюсь, ты осознаёшь, какие проблемы могут возникнуть, если жители узнают, что в деревне находится сын Учихи Итачи. И в первую очередь пострадает сам Кезуки.

— Ты права, — сказал Саске со вздохом, — но, думаю, у меня есть идея.

— Какая?

— Потом скажу. Надо сначала сходить к Какаши, обсудить этот вопрос, да и насчёт Деревни Озёр отчитаться. Ты позаботишься о Кезуки, если он проснётся раньше, чем я вернусь?

— Ну разумеется.

На стук в дверь Шестой хокаге отреагировал машинально, не отрываясь от бумаг:

— Да, войдите.

Когда Саске уже закрыл за собой дверь, Какаши наконец поднял голову.

— А, это ты, — он отложил бумаги, придвинув к себе папку с края стола и открыв её, — как всё прошло?

— Отлично. Банда ликвидирована, деревня восстанавливается. Подробный отчёт доставят остальные члены отряда. Они вернутся чуть позже. — Саске ненавидел отчитываться перед кем-то, поэтому говорил всегда предельно кратко. Понимая это, Какаши никогда и не просил его о большем. Хатаке пролистал папку с той информацией, которая уже была выслана ему. Всё-таки этот случай вызывал у него смутные подозрения.

— Ну, а сам ты что думаешь об этом?

— Есть предположение, что за этим стоит кто-то, и Джиро был всего лишь исполнителем, но прямых доказательств этому нет. В любом случае, будет лучше внимательней следить за деревнями, где не живут шиноби или их очень мало. Но это уже в вашей компетенции.

Какаши кивнул.

— Ты прав. Я займусь этим. Хорошая работа. — он убрал папку и вместо неё положил перед собой белый конверт. Затем внимательно посмотрел на Саске, будто ожидая от него чего-то. Саске молчал. Хокаге вздохнул и достал из уже вскрытого конверта фотографию, положив её на стол перед Учихой. — А насчёт этого что ты мне скажешь?

На фото были засняты Саске с Кезуки, проходящие сторожевой пост. Учиха приподнял бровь. Быстро работают.

— Его зовут Кезуки. У него умерла мать.

— И поэтому ты взял его в Коноху? Саске, я, конечно, всё понимаю, но мы же не можем собирать сирот со всего света. Мне доложили, что ты привёл его к себе домой. Что такого особенного в этом мальчике?

Саске прикрыл глаза.

— Это ребёнок Итачи.

Новость оказалась одной из немногих, способных вызвать у Шестого хокаге изумление.

— Ты серьёзно? — Саске кивнул. — Ты уверен?

— Я не делал тест, так что на девяносто девять процентов.

Какаши взял снимок и, откинувшись на спинку кресла, стал рассматривать его.

— Похож, — после затянувшегося молчания наконец сказал он, — но тест всё равно надо сделать. Будет плохо, если оставшийся один процент окажется решающим. — Хатаке кинул фотографию на стол, подняв глаза на Учиху. — Ты хочешь оставить его в деревне, я правильно понимаю?

— Да.

— Скажу сразу, я не считаю это хорошей идеей. Ты прекрасно знаешь, что мы не можем сейчас оправдать Итачи. И скрыть происхождение мальчика мы тоже не сможем, кровь Учиха рано или поздно даст о себе знать, да и… — он снова взглянул на снимок, — если он сейчас так напоминает его, то, когда вырастет, будет похож ещё больше. Думаю, тебе не стоит говорить о том, что будет, если жители узнают, что в деревне растёт сын Учихи Итачи?

— Он не просто сын Учихи Итачи. Он сын моего брата. Мой племянник. Мой близкий родственник. Я не могу прятать его и растить в каком-то другом месте, кроме моего дома, моей семьи. — Какаши хотел было возразить, но Саске перебил его. — Так что у меня есть план. Только без вашей помощи не обойтись.

— И что же ты предлагаешь?

Саске чуть наклонился, поставив руки на стол.

— В свидетельстве рождения Кезуки указана фамилия его матери, а в графе «отец» стоит прочерк. Получается по документам о его происхождении почти ничего не известно. Я предлагаю слегка подправить ДНК-тест, чтобы по его результатам отцом мальчика был не Итачи, а я. И сделать новое свидетельство о рождении.

Несколько секунд Какаши не сводил с бывшего ученика взгляда, чтобы убедиться, что тот не шутит.

— Я даже не знаю, с какого пункта начать критиковать твою идею.

Саске усмехнулся, выпрямившись.

— Начинайте с любого, я готов ко всему.

— Ты предлагаешь мне подделать документ?

На лице Учихи появилась улыбка.

— Только не надо делать из себя святого. Кому как не мне знать, сколько подделок вышло из этого кабинета.

— Хорошо. — не стал спорить Хатаке, — допустим, это не проблема. Сколько ему лет?

— Шесть.

— Стало быть, тебе было четырнадцать, когда ты его зачал?

Саске улыбнулся ещё шире.

— Поверьте, в четырнадцать лет я был вполне способен на это.

— И ты думаешь, реакция жителей на такую новость будет более положительной?

— Я думаю, она будет более нейтральной. В конце концов, что такого? У меня был переходный возраст, гормоны. Орочимару мне, естественно, ничего не запрещал. А теперь мы случайно встретились, и я узнал о ребёнке. И когда его мать умерла, я не мог поступить по другому и взял мальчика с собой.

Какаши привычно положил подбородок на сцепленные в замок руки, задумавшись.

— Складно у тебя всё получается. Но, — он снова взглянул, но фотографию, — он ведь похож на Итачи, а не на тебя.

— И что? — у Саске действительно было достаточно контраргументов, поскольку всё это он уже обдумывал, — во-первых, людей, после стольких лет хорошо помнящих лицо Итачи не так уж и много осталось. Потом мы с братом тоже были похожи, и он унаследовал внешность от наших общих предков. Почему бы по чистой случайности такую же внешность не унаследовать, скажем, моему сыну?

Хатаке вздохнул, прикрыв глаза и потерев переносицу.

— Ну хорошо. В любом случае, лучше, если ребёнок Учиха будет воспитываться представителем своего клана, да и в Конохе ему будет безопаснее. Сегодня… нет, лучше завтра. Завтра мне нужны все документы на него и результаты ДНК-теста. Настоящие. Чтобы никто посторонний ничего не узнал, попроси Сакуру. Ты ей, кстати, говорил о своей идее?

— Ещё нет. Но не думаю, что она будет против. Они с Кезуки уже познакомились, и Сакура сказала, что готова воспитывать его.

— Сакура всегда готова на всё ради тебя, ты прекрасно знаешь. Не злоупотребляй этим, — предупреждающе сказал Какаши, серьёзно посмотрев на Саске. Тот в ответ нахмурился, и по его взгляду было видно, что вопрос его разозлил.

— Уж поверьте, я ни за что не позволю ей делать то, что она не хочет, только ради меня. — процедил он, затем развернулся и, не спрашивая разрешения, ушёл, лишь бросив через плечо, — до завтра.

Проснувшись, Кезуки не сразу сумел понять, где он находится и что его разбудило, и почти испугался. С минуту мальчик мутным взглядом осматривал незнакомую ему почти пустую комнату, где был футон, на котором он лежал, и сумка с его вещами. Лишь окончательно вырвавшись из пелены сна, он вспомнил, что дядя привёл его в свой дом, и, кажется, отнёс куда-то наверх, когда он заснул.

Успокоившись, Кезуки сел и смог наконец сосредоточиться на звуке, разбудившем его. Он слышал этот приглушённый звук с самого момента пробуждения, но только сейчас понял, что это. Детский плач. Он доносился, видимо, из комнаты, находящейся дальше по коридору.

«Наша дочь», — сказал тогда Саске. Кезуки помнил это. Помнил он и своё волнение, которому не позволил тогда разрастись. Но всё-таки любопытство взяло верх, ведь, судя по голосу, плакал совсем маленький ребёнок, а таких детей Кезуки видел нечасто и только издалека. Поднявшись, он вышел из комнаты и пошёл на звук уже затихающего плача, который, к тому времени как мальчик достиг нужной двери, перешёл в тихое агукание.

Пересилив внезапно охватившую его робость, Кезуки приоткрыл дверь, заглядывая внутрь. В этой комнате мебели тоже было немного — детская кроватка, небольшие столик со шкафом и кресло. В кресле сидела Сакура, прижимая к себе малышку в розовом одеяльце. Увидев мальчика, она улыбнулась и подозвала его к себе. Кезуки подошёл, стараясь шагать потише.

— Смотри, — Сакура чуть повернула дочь, чтобы было видно её лицо, — это твоя двоюродная сестрёнка Сарада.

Кезуки посмотрел на круглое личико с покрасневшими от недавнего плача щёчками и чёрными блестящими глазами. Заметив мальчика, малышка уставилась на него в ответ почти по-отцовски серьёзным взглядом, а потом вдруг зажмурилась и улыбнулась, издав какой-то непонятный звук, и начала смешно пыхтеть и ворочаться.

— Она меньше, чем я думал, — прошептал он.

— Ей только три месяца, — сказала Сакура, перехватывая девочку поудобнее, чтобы она успокоилась. Поправив одеяло, девушка заметила, что Кезуки беспокойно теребит край футболки, переводя взгляд с неё на Сараду и обратно. — Если ты что-то хочешь, то просто спроси, не бойся.

Мальчик опустил голову.

— Я… я подумал, что… если у вас уже есть свой ребёнок, то я, наверное, буду вам… помехой. — он закусил губу, подняв глаза, в которых можно было прочесть настоящую тревогу.

На лице Сакуры отразилось удивление.

— С чего вдруг такие мысли? Мы с Саске вполне сможем потянуть двух детей.

— Но я ведь не родной вам.

— Почему не родной? Ты — наш племянник. И, знаешь, — она усмехнулась, — ну, про себя я не могу говорить объективно, но что касается Саске… Он терпеть не может лгать и никогда не делает этого без необходимости. И ещё больше он ненавидит притворяться, что испытывает то, чего на самом деле нет. Поэтому, если бы Саске считал тебя обузой, это было бы заметно. Он не стал бы брать над тобой опеку просто из жалости или потому что он такой добрый. Раз уж Саске привёл тебя домой, значит, ты что-то значишь для него.

— Поэтому прекрати забивать голову глупостями и отказываться от любой помощи. В одиночку в нашем мире никто не выживет, оставаясь собой, запомни это. — голос Саске, стоявшего в дверях заставил Кезуки резко обернуться, смутившись.

— Саске! — сердито воскликнула Сакура, — избавляйся от привычки ходить бесшумно, хотя бы дома!

— А может, я специально? — Саске улыбнулся и подошёл к ним, взъерошив волосы мальчика, — выспался? — спросил он и, дождавшись кивка в ответ, склонился над дочерью, положив руку её на макушку. — Привет, солнце моё. Ты меня ещё не забыла?

— Ты не так долго отсутствовал, чтобы она успела тебя забыть, — сказала Сакура.

— Да, в этот раз получилось быстрее, — согласился Саске и обратился к Кезуки, — мне нужно поговорить с твоей тётей, а потом и с тобой тоже. Подождёшь меня в своей комнате?

— В моей комнате? — переспросил мальчик.

— Там, где ты проснулся. Это теперь твоя комната.

— Хорошо, — Кезуки кивнул и вышел.

— Он довольно понятливый, — сказала Сакура, смотря ему в спину.

— Да, я тоже заметил.

— Ну что? Ты поговорил с Какаши-сенсеем?

— Поговорил.

— И что за идея? Он одобрил её?

Саске хмыкнул.

— Да куда он делся бы. Конечно одобрил. А насчёт Кезуки… я решил, что для всех он будет моим ребёнком. Так репутация Итачи отразится на нём не больше, чем на Сараде.

— Саске коротко объяснил Сакуре, как он собирается реализовать эту идею, уточнив, что понадобиться её помощь, и замолчал, ожидая реакции.

Девушка вздохнула.

— Я уже даже не удивляюсь тому, что может прийти тебе в голову. Но, думаю, это сработает.

— И это всё, что ты можешь сказать? — нахмурился Саске.

— А почему ты думаешь, что я должна ещё что-то говорить? — удивилась Сакура.

— Какаши привёл целую серию опровержений прежде чем наконец согласился. В отличии от тебя.

— Я знаю, что если ты что-то решил, то тебя уже никто не сможет переубедить.

— Ты сможешь.

Сакура подняла голову, внимательно посмотрев на него.

— Я? — она улыбнулась уголками губ, — может, и смогу. Но не вижу причин для этого.

Напряжение, которое проскальзывало в выражении лица Саске с момента, когда он появился в дверном проёме, отпустило его.

— Спасибо.

— Не за что, — Сакура посмотрела на малышку, — ой, уснула. А я покормить её хотела.

— Если уснула, значит, не голодная, — Саске протянул руки к дочери, — дай её мне, — осторожно взяв девочку, он собрался было уложить её в кроватку, но внезапно остановился, всматриваясь в детское личико. — А ведь у них с Кезуки такая же разница в возрасте, как и у нас с Итачи, — проговорил он задумчиво.

— Тебя это беспокоит?

Саске покачал головой.

— Нет. Просто я не хочу, чтобы Кезуки страдал так же, как его отец. Да и Сарада тоже не должна испытать что-то подобное.

— Ну, ты же этого не допустишь? — тихо спросила Сакура, встав рядом с мужем и коснувшись рукой его плеча. Саске коснулся губами носика Сарады и аккуратно положил её.

— Конечно не допущу.

Когда Саске зашёл в комнату Кезуки, тот сидел на футоне, обняв руками коленки. На этот раз он не стал подслушивать, и это радовало. Саске тоже сел, прислонившись спиной к стене.

— Насчёт мебели не волнуйся, мы скоро всё купим, — сказал он, заметив блуждающий по почти пустому помещению взгляд мальчика. Но того, похоже, отсутствие мебели совсем не волновало.

— О чём вы хотели поговорить? — тихо спросил Кезуки.

— Во-первых, о том, что тебе пора бы перестать называть меня на «вы». И Сакуру тоже. Во-вторых, я обещал рассказать тебе о клане Учиха и, это в-третьих, о твоём отце в частности.

— Зачем мне это знать? — спросил мальчик, хмуро посмотрев на дядю. Судьба клана, судя по всему, интересовала его не больше чем мебель, но на данный момент Саске не мог его осуждать за это.

— Я бы мог сказать, что ты должен знать всё о клане как Учиха и всё об отце как сын, и в конце концов, это действительно так, но… Есть куда более насущные проблемы, суть которых я не могу тебе объяснить, не вдаваясь в историю.

— Проблемы? — взволнованным голосом спросил Кезуки.

— Ничего такого, из-за чего надо беспокоиться. Но с твоей стороны потребуются некоторые усилия. Поэтому слушай меня внимательно, и, если что-то будет непонятно, переспрашивай.

— Хорошо, я вас… тебя… — это слово далось мальчику с трудом, — слушаю.

Саске поднял глаза к потолку, собираясь с мыслями.

— Так… Я опущу подробности и не буду рассказывать о происхождении нашего клана. Ты об этом ещё не раз услышишь. Сейчас тебе надо знать, что когда-то Учиха были одним из самых могущественных кланов в мире шиноби, во многом благодаря мощному додзюцу — шарингану. Позже я расскажу тебе о нём. И единственные, кто могли противостоять нам, были Сенжу, клан, с которым Учиха постоянно сражались. Тогда никто уже не помнил, почему они враждуют, и, в конце концов, оба клана устали от крови и бесконечных потерь. Глава Учиха, Мадара, и глава Сенжу, Хаширама, сумели найти общий язык и объединили кланы в одну деревню. Думаю, ты уже догадался, что это была Коноха. — Кезуки медленно кивнул, не сводя с Саске блестящих глаз, словно губка впитывая каждое слово. — Но на этом разногласия не закончились. Первым хокаге стал Хаширама, и это сильно задело Учих.

— Почему?

— Видишь ли, — со вздохом ответил Саске, — гордость и непокорность всегда были отличительными чертами нашего клана. Учиха ненавидят подчиняться кому-либо, и стремление во всём быть первым у нас в крови, и…

— Я не такой, — резко перебил его мальчик. Саске усмехнулся.

— Такой ты или нет — ещё неизвестно. Конечно, были исключения, но в целом все члены клана были в этом похожи. В общем, несмотря на недовольство, тогда уже никто не хотел снова начинать войну, и обстановка в деревне была достаточно стабильна до одного происшествия, — на этих словах он вдруг посерьёзнел и нахмурился, — тогда, двадцать лет назад, человек по имени Учиха Обито, который давно считался пропавшим и ненавидел как деревню, так и свой родной клан, с помощью шарингана заставил девятихвостого демона напасть на Коноху.

— Девятихвостого демона?..

— Огромный лис с девятью хвостами, обладающий невероятной силой и вполне способный разрушить деревню до основания, — кратко пояснил Саске, — О нём ты тоже ещё узнаешь. Девятихвостого смогли остановить, но когда стали разбираться, то в нападении обвинили наш клан. Учиха многое могли стерпеть ради мира, но подобного они не выдержали. — Саске взял паузу, обдумывая, как лучше объяснить ребёнку дальнейшие события, сам невольно погружаясь в то неспокойное, пропитанное ненавистью и болью время. — На протяжении семи лет, — продолжал он, — напряжение и недопонимание между кланом и деревней росло, пока не дошло до того, что Учиха затеяли государственный переворот. Они организовали заговор, решив силой захватить власть в Конохе. И… во главе этого заговора был мой отец, Учиха Фугаку, глава клана.

— Ва… твой отец?

— Да. Я тогда был маленьким и, естественно, ничего не знал. Но Итачи… он был в самой гуще событий. — по мере того, как рассказ приближался к роковой ночи, говорить становилось всё сложнее. Саске потёр лоб, чувствуя необъяснимую усталость. — Брат был гением. Великолепным шиноби. Гордостью всего клана. Но, в то же время, он разительно отличался от других Учих. Можно сказать, что он был тем самым исключением. Он был лучшим, но никогда не хотел им быть. Да он даже шиноби не хотел быть. И ещё… твой отец был очень привязан к деревне. Он не хотел переворота. Но Фугаку и остальных было уже не остановить. Отец приказал Итачи шпионить за верхушкой деревни, а те в свою очередь приказали ему шпионить за кланом. И всё из-за его необычайных способностей и умения скрывать эмоции.

Саске замолчал. Как бы он ни хотел рассказать ему всю правду, он осознавал, что Кезуки не поймёт. Для этого мальчика, так нежно и горячо любившего мать и так страдающего из-за потери, тот факт, что его отец своей рукой убил собственных родителей и весь клан… Он не сможет принять это. Сейчас не сможет. Он просто возненавидит Итачи, а, вслед за ним, возненавидит и себя, вернее, всё то в себе, что он унаследовал от отца. А унаследовал он немало.

— И что было дальше? — спросил Кезуки, не зная причины такого долгого молчания. Саске выдохнул сквозь стиснутые зубы. Он ненавидел лгать, но, видимо, придётся. Поклявшись себе, что позже он обязательно расскажет правду, он продолжил:

— В попытках избежать переворота старейшины решили избавиться от клана. И им подвернулся удачный случай. Учиха Обито собрал преступную группировку, которая называлась Акацуки, и собрался вновь напасть на деревню. Заметив его, старейшины вошли с ним в контакт и договорились, что они позволят ему уничтожить клан Учиха, а взамен он не станет трогать Коноху. Таким образом, они убили сразу двух зайцев — избавились от угрозы, исходящей от Учих, и на время отгородили себя от Акацуки.

— А вы? — голос мальчика дрожал, — вы с моим отцом? Вы же выжили?

— Так как Итачи был шпионом деревни, он знал об их замысле. И… старейшины поставили его перед выбором — либо он рассказывает обо всём клану, и тогда разразилась бы, наверное, одна из самых кровопролитных войн в истории шиноби, либо он молчит, и в таком случае… — мне оставили бы жизнь. Как ты понимаешь, он выбрал второе. А потом ему приказали присоединиться к Акацуки, чтобы шпионить за ними и держать их подальше от деревни.

— И он согласился?

Саске как-то нервно улыбнулся, чувствуя, что у него дрожат руки.

— Он слишком любил Коноху. Согласился. И до самой смерти оставался членом этой организации.

— А ты? — чуть слышно спросил Кезуки, пристально смотря на него широко распахнутыми глазами. Саске дёрнул плечом.

— А что я? Я возненавидел его, ведь он связался с теми, кто убил наших родителей. Только незадолго до его смерти мы… смогли помириться.

Кезуки выглядел совершенно потерянным. Беспокойно блуждая взглядом по стенам, он прикусывал дрожащие губы, то ли бессознательно, то ли пытаясь скрыть эмоции.

— Это всё? — невнятно пробормотал он.

— В той истории, да, всё. Но для тебя есть продолжение, и оно не самое радужное. Видишь ли… всё, что тогда происходило, держалось в строжайшем секрете от мирных жителей. Этот секрет хранится и по сей день. Открыть правду сейчас не представляется возможным — это сильно подорвёт авторитет хокаге и вызовет много волнений и возмущений. А деревня едва успела восстановиться после Четвёртой мировой войны, — Саске стиснул зубы. — В общем, ничего хорошего не будет. Должно пройти время. Годы. А до тех пор твой отец был и будет считаться преступником, предавшим и клан, и Коноху. Его ненавидят. И если узнают, что ты его сын, тебя будут тоже ненавидеть.

Кезуки встрепенулся.

— Но почему? Я же ничего не сделал! — испуганно воскликнул он.

— Почему? Хороший вопрос. Потому что в тебе течёт его кровь. Потому что они уверены, что сын обязательно повторит судьбу отца. Да ещё есть много разных «потому что», но всё сводится к одному — тебе просто не дадут нормально жить.

— И что же мне делать? Я не смогу жить здесь? — Саске понял, что перегнул палку. Надо было помягче. Он положил руку на макушку мальчика, слегка улыбнувшись.

— Не паникуй, всё будет в порядке. Я знаю, что нам делать. Я чуть-чуть подправлю некоторые документы, и скажу всем, что ты мой сын. Тогда тебя никто не тронет.

Удивление на лице мальчика граничило с шоком.

— Но… разве такое возможно?

— Конечно возможно.

Кезуки опустил голову. Последняя новость окончательно выбила его из колеи. Несколько минут он молчал, пытаясь осмыслить всё услышанное, а потом робко спросил:

— И… мне теперь надо будет называть тебя отцом?

Саске вздохнул.

— Придётся.

— Всю жизнь?

— Нет, конечно. Лет десять, может, чуть меньше.

— Десять лет?! — в глазах мальчика снова нарастала паника, — лгать всем? Я… — он замотал головой, — я не смогу.

— Другого выхода нет, — резко сказал Саске. Потом, мысленно одёрнув себя, сел прямо перед Кезуки, положив руки ему на плечи. — Послушай. Это не так тяжело, как тебе кажется. Ты справишься. А в случае чего, я всегда помогу тебе. Кроме того, здесь, дома, тебе не придётся лгать. Сакура знает правду. И Сарада будет знать. И есть ещё два человека, при которых можно не скрываться, ты с ними познакомишься.

— Почему всё так сложно? — прошептал Кезуки, смотря ему прямо в глаза. Саске покачал головой.

— Я не знаю. Честно. Но…

— Эй, есть кто дома? — раздался внизу громкий возглас. Учиха закатил глаза.

— Чёрт, его только не хватало, — вздохнув, он ненадолго прижал к себе мальчика, ласково взъерошив ему волосы, — ладно, не переживай так. Всё будет хорошо, — с этими словами Саске отпустил Кезуки, поднявшись. — Пойдём, этот идиот наверняка уже всё разузнал и горит желанием с тобой познакомиться.

Сакура проснулась от того, что услышала тихий детский плач. Первой мыслью по привычке было, что это Сарада, и девушка уже села на кровати, как поняла, что дочь не стала бы плакать так тихо. Значит, это…

— Кезуки, — негромко сказал Саске, — наверное, мать вспомнил, — он лежал, заложив руки за голову, рассматривая потолок. Заметив взгляд Сакуры, он добавил, — Сарада не просыпалась, ложись.

— Ты не пойдёшь к нему? — спросила девушка, опускаясь рядом с ним на подушку.

— Нет. Ему нужно время, и к счастью, оно у него есть. Так что, пускай.

Они лежали молча, пока всхлипы не стихли. Подождав несколько минут, Саске сходил проверить. Кезуки спал, по привычке свернувшись калачиком, его щёки ещё блестели от слёз. Саске хотел было погладить его по голове, но побоялся разбудить — мальчик спал беспокойно, часто дыша, дёргаясь и шевеля губами во сне, будто что-то говорил.

Осторожно поправив сползшее одеяло, Учиха вышел.

Сакура уснула вскоре после Кезуки, прижавшись к мужу, к которому сон не шёл. Саске раз за разом прокручивал в голове прошедший день. Всё ли он правильно сделал? Тогда, после войны, анализируя всё, что произошло между ним и Итачи, он навсегда запомнил, что ложь, особенно ложь близким людям, для каких бы целей она не была — никогда в итоге не приводит ни к чему хорошему. Да, она будет работать какое-то время на благо цели, но в конце неизменно придётся платить.

А сегодня он солгал два раза. И если первый раз был ради спокойной жизни и даже безопасности Кезуки, то второй… Может, всё же стоило сказать ему правду? Но мальчик и так выглядел очень потерянным после всего, что узнал. Если ещё и это… Саске уже успел предупредить Сакуру, Наруто и Какаши, чтобы не рассказывали Кезуки лишнего, и все они поддержали его, но… Саске зажмурился. Хватит. Решение уже принято. Сейчас главное то, что все, кто ему дороги, живы и здоровы. И на этот раз он сумеет защитить свою семью.

С момента возвращения Саске и появления в Конохе Кезуки прошла неделя. Были оформлены все документы, предупреждены те, кто должен быть предупреждён, обустроена комната. Но из обычных жителей о нём знали немногие. Отчасти потому, что в открытую о новоиспечённом сыне Учихи Саске никто не объявлял, отчасти потому, что мальчика видели всего три раза: в самый первый день, на пути от ворот деревни к дому Саске, и на следующий день, когда они ходили в больницу делать анализ ДНК.

Больше Кезуки из дома не выходил. Дело было не в том, что его не выпускают, или что он заболел. Кезуки сам не хотел. Первое восторженное впечатление от Конохи прошло, и теперь это была незнакомая и потому пугающая деревня. Друзей у него тут не было, а одному гулять было страшно.

В основном Кезуки находился в своей комнате. Груз страданий из-за потери матери по-прежнему давил на его плечи, а после того разговора с Саске, в котором он узнал правду об отце и своей собственной судьбе, этот груз стал ещё тяжелее. Большую часть дня мальчик проводил, сидя на кровати и смотря в окно. Просто потому что вид из окна был оживлённей, чем на стену, и хотя бы немного отвлекал Кезуки от тяжёлых мыслей, беспрестанно одолевавших его.

Он думал о матери и её уходе. Думал, мог ли он предотвратить трагедию, почему не заметил, что она при смерти, и как было бы хорошо, если бы мама осталась жива. Кезуки думал об этом, сдерживая слёзы, не позволяя себе плакать при свете дня. К мыслям о матери невольно добавлялись раздумья об отце. Каким был этот человек? Что он чувствовал, когда весь его клан был уничтожен? И, что было важнее для Кезуки, что он чувствовал к его матери? Любил ли он её? И как бы сложилась их жизнь, если бы он остался с ними?

Ответов не было ни на один вопрос. Мальчик просто тонул в омуте своего же разума, загоняя самого себя на дно отчаяния и безысходности. Плохо было то, что он не мог поговорить ни с Саске, ни с Сакурой. Они оба ещё не были настолько близки Кезуки, чтобы он мог довериться им. Но держать всё в себе было невыносимо, и тогда спасением для мальчика стала маленькая Сарада. Когда наверху никого не было, Кезуки пробирался в её спальню и, тихонько покачивая кроватку, рассказывал девочке о всех своих проблемах и переживаниях. Конечно, малышка не понимала его, но она так внимательно смотрела на брата, что казалось, будто она слушает и молча сопереживает. И Кезуки всё больше открывался, подолгу разговаривая с ней, пока на лестнице не слышались шаги или пока Сарада, убаюканная тихим голосом брата, не засыпала. Тогда мальчик возвращался к себе и ложился на кровать животом, уткнувшись лицом в подушку, вновь оставаясь наедине со своими мыслями.

Естественно, такое поведение волновало Сакуру. Однако Саске сказал, что пока лучше не трогать Кезуки, и она старалась следовать его словам, но с каждым днём это становилось всё сложнее. Наблюдая, как страдает мальчик, Сакура всякий раз хотела поговорить с ним и утешить, но всякий раз Саске останавливал её. Впрочем, он переживал не меньше её, только по привычке скрывал эмоции, так что волнение можно было прочесть только по напряжённому выражению лица и хмурому взгляду. Поэтому когда Сакура не выдержала и прямо сказала, что так продолжаться больше не может, Саске, помедлив, согласился.

Это было очередной ночью, когда они снова проснулись из-за плача Кезуки. Вздохнув, Саске поднялся с кровати и направился в комнату мальчика. Он не старался ступать бесшумно и лежавший к нему спиной Кезуки, услышав шаги, притих, спрятав лицо между подушкой и одеялом. Саске сел на край кровати и коснулся рукой макушки мальчика. Кезуки дёрнулся от прикосновения.

— Ну что с тобой? — тихо спросил Саске. — Так плохо?

— Всё нормально, — бормотание Кезуки сложно было понять, но Саске смог.

— Нормально? — переспросил он, — что нормально? То, что ты каждую ночь ревёшь в подушку? Это нормально?

Кезуки молчал.

— Так, — Саске протянул руки, вытаскивая слабо сопротивляющегося мальчика из-под одеяла и усаживая его на кровати. — Хватит. И с тебя, и с меня. Что у тебя в голове? О чём ты постоянно думаешь?

— Я хочу к маме, — прошептал Кезуки, низко опустив голову.

Саске выдохнул сквозь стиснутые зубы.

— Но ты же понимаешь, что это невозможно?

— Я понимаю! — дрожащим голосом почти крикнул мальчик. — Я понимаю, — повторил он уже гораздо тише, — но… это… всё, что произошло, и что ты рассказал об отце… Я… я не могу так! Это слишком тяжело… сложно… — он обнял себя за колени, крепко сжав кулаки. — О чём я всё время думаю? Я думаю, что… если бы…

— Если бы! — перебил его Саске, подняв глаза к потолку, — как знакомо это звучит! Ужасное начало предложения в большинстве случаев. — Кезуки поднял голову, удивлённо посмотрев на него. Саске откинулся на кровать, положив руки за голову.

— Хочешь, я сам скажу тебе, что ты думаешь? Если бы… Если бы ты знал, что твоя мать умирает. Если бы успел спасти её. Если бы я появился в деревне раньше. Если бы Джиро никогда не захватывал власть. Если бы мать никогда не болела. Если бы отец был рядом. Если бы ты вообще не рождался. Мне продолжать? — он посмотрел на мальчика снизу вверх. Тот выглядел растерянным.

— Откуда ты знаешь?

— Откуда? — Саске грустно усмехнулся, вернувшись к созерцанию потолка. Какое-то время он молчал, а потом тихо начал, — Если бы я не опоздал тогда к ужину. Если бы я раньше узнал правду. Если бы я был старше и сильнее. Если бы я вовремя сумел понять мотивы брата. Если бы этот Обито умер во время третьей мировой, и этого кошмара бы не случилось. Чёрт, да этих «если бы» может быть тысяча. Я как и ты был когда-то в их плену, цеплялся как за спасительную соломинку за это глупое слово. А теперь я ненавижу его, потому что сам себя загнал в ловушку и потратил потом уйму времени, чтобы из неё выбраться. Так что завязывай с этим.

— Я… не могу. Не могу перестать думать об этом.

— Это неудивительно, учитывая, что ты постоянно сидишь здесь один, — заметил Саске.

— Тебе нужно общение.

— Общение?

— Да. Я понимаю, что ты не из тех, кто легко идёт на контакт с людьми, но тебе надо хотя бы попытаться не быть таким замкнутым. На данный момент, разговор с кем-нибудь, обычная болтовня обо всём на свете — лучший способ отвлечься от ненужных мыслей, — с этими словами Саске сел, взглянув на Кезуки. Мальчик молчал. — Уже поздно, — добавил он, — тебе давно пора спать.

— Но всё-таки… что мне делать? — спросил мальчик. Саске положил ему руку на плечо.

— Мы поговорим об этом завтра, хорошо? А сейчас просто постарайся ни о чём не думать. У тебя ещё вся жизнь впереди для этого.

— Хорошо. — Кезуки лёг, и Саске помог ему натянуть одеяло.

— Спокойной ночи.

Кезуки ответил ему, когда он уже выходил из комнаты.

— Спокойной ночи, дядя.

На следующий день время уже шло к обеду, когда Сакура заметила, что закончился рис. На тот момент она была занята готовкой рыбы, и не могла отойти от плиты, а рис надо было уже ставить варить, поэтому Сакура крикнула из кухни мужу:

— Саске, купи рис, пожалуйста.

Саске на тот момент находился в комнате, которую полушутя называли оружейной, хотя выглядела она больше как кладовая. Недобросовестный продавец, у которого пришлось закупаться в последний раз смешал в кучу все свитки с различными видами оружия, даже не пометив где что запечатано. И теперь, чтобы элементарно рассортировать их, Саске приходилось частично распечатывать каждый свиток. Не то чтобы он не мог сходить в магазин, но отвлекаться не хотелось — Саске планировал закончить до обеда. К тому же в голову ему пришла одна идея. Он поднялся в комнату Кезуки, застав его в уже привычном положении на кровати.

— Можно тебя попросить о помощи?

Кезуки посмотрел на него удивлённо. В этом доме его впервые просили о чём-то, более того, мальчик сам не раз предлагал помощь, но от неё всегда отказывались.

— Да?

— Надо сходить в магазин за рисом, а мы с Сакурой заняты. Ты не мог бы? Я дам тебе деньги, а Сакура напишет, какой сорт нужен.

— Но… — Кезуки растерялся. С одной стороны он хотел помочь, но это означало, что придётся выйти на улицу одному, в незнакомой пока деревне.

— Магазин близко находится, я объясню тебе как пройти, — добавил Саске, видя его нерешительность.

— Ну… хорошо, — согласился Кезуки и спрыгнул с кровати, — я схожу.

— Отлично. Только футболку переодень, — заметил он, указав на пятно, которое мальчик случайно посадил за завтраком. — Я жду тебя внизу.

— Ладно.

Саске вышел. Кезуки стянул старую, привезённую ещё из Деревни Озёр футболку, и подошёл к шкафу. Там было несколько новых комплектов одежды, недавно сшитых на заказ. Вытащив первую попавшуюся футболку, он уже собрался было надеть её, но внезапно остановился. Его внимание привлёк яркий, выделяющийся на чёрной ткани герб Учиха. Кезуки сомневался, имеет ли он право носить этот символ на спине. Несмотря на то, что в его свидетельстве о рождении было ясно прописано «Учиха Кезуки», мальчик пока не привык отождествлять себя с кланом отца.

Но другого выбора не было. Поколебавшись, он всё-таки надел футболку и быстро спустился. Внизу Саске вручил ему деньги с запиской.

— Переходишь дорогу сразу перед домом, и направо. Дойдёшь до перекрёстка, повернёшь налево, там на углу и будет магазин. Мимо точно не пройдёшь, не волнуйся, — с этими словами дядя проводил его за дверь и вернулся к сортировке свитков.

Так Кезуки впервые оказался один на улице Конохи. Он без проблем добрался до магазина, протянул продавщице деньги и бумажку, получив в ответ нетяжёлый пакет с упаковкой риса. Дело было сделано, и мальчик успел расслабиться, но на выходе из магазина снова напрягся. Совсем рядом на скамейках расположилась группа мальчишек, с виду ровесники Кезуки, некоторые были чуть постарше. В родной деревне мальчику уже приходилось сталкиваться с подобными ребятами, и по одному их поведению он понял, что хорошего от них ждать не приходится.

Сделав вид, что не заметил их, Кезуки прошёл мимо, но стоило ему сделать ещё пару шагов, как его окликнули.

— Эй, ты! Ты кто такой?

Мальчик чуть обернулся, рассматривая, видимо, главного в группе — пацана лет семи-восьми, с коротко остриженными светлыми волосами.

— А тебе какое дело? — вопросом на вопрос ответил Кезуки. Так уж вышло, что если со взрослыми он был вежлив, то сверстников недолюбливал по многим причинам.

— Что это у тебя на спине? — не обращая внимания на заданный ему вопрос продолжил главарь. — Я видел этот знак, это же типа герб Учиха, да? Ты, что, Учиха, что ли?

— Я спросил, тебе какое дело? — нарочито спокойно повторил Кезуки. Мальчишке это не понравилось.

— Слышь, ты что такой наглый? Думаешь, нацепил на себя символ Учиха и крутым сразу стал? — Кезуки молчал. — Вот что, никакой ты не Учиха! — уверенно провозгласил главарь, — мы бы знали. Мы всех тут знаем, а ты — чужак! И ты мне не нравишься.

Остальные поддержали его громким гоготом, поддакивая. Кезуки нахмурился, стиснув зубы.

— А ты идиот, если думаешь, что имеешь право цепляться ко всем, кто тебе не нравится.

Пацан поменялся в лице, явно разозлившись. Другие мальчишки подобрались, подходя ближе.

— Что ты сказал?

По-хорошему надо было бежать или хотя бы отойти на пару шагов, но видимо Учиховская гордость у Кезуки была. Он не сдвинулся ни на шаг.

— Я сказал, что ты идиот, к тому же тугоухий.

Это стало последней каплей. Покраснев от злобы, главарь толкнул его в плечо, кто-то попытался ударить сбоку, но промахнулся. Отбросив подальше пакет, Кезуки наугад пнул одного ногой, одновременно отталкивая главаря. Завязалась драка.

Саске заканчивал разбирать свитки с оружием. Кунаи, сюрикены, взрывные печати, дымовые бомбы. Сейчас, с его силой и умениями, все эти предметы казались почти ненужными, но Саске знал, что на миссиях случается что угодно, и даже ему, обладающему ринненганом и многими мощными техниками, может потребоваться что-то простое и элементарное, как, скажем, та же дымовая бомба. Кроме того, в скором времени Кезуки начнёт учиться искусству шиноби, и всё это ему понадобится.

На этой мысли Саске осёкся. Что-то, касающееся Кезуки насторожило его. Саске поднялся, пытаясь ухватить крутящуюся в голове мысль. Что-то… Когда он провожал мальчика в магазин… Он нахмурился — Кезуки нет слишком долго.

Уже на пути в прихожую Саске наконец ухватил мысль за хвост. Чёрт, точно. Он же выпустил пацана в новой футболке. Наверняка многие, очень многие, проявят интерес к мальчику с символом клана Учиха на спине. Выйдя из дома, Саске сразу по отдалённому шуму понял, что недалеко от магазина происходит драка, причём дерутся мальчишки.

Он успел вовремя. Драка только началась, и Кезуки только что повалили с ног, ещё не начав избивать ногами. Одного вида Саске и громкого оклика хватило мальчишкам, чтобы дать дёру. Он не стал их догонять, сейчас его больше волновало состояние Кезуки. Впрочем, всё было не так плохо, как могло бы быть, если бы драка успела разгореться. Мальчик отделался слегка разбитой губой, парой синяков и ссадин. Он не плакал, лишь угрюмо смотрел куда-то в сторону, и Саске решил оставить все вопросы на потом. Взяв мальчика на руки и не забыв чудом уцелевший рис, он в мгновение ока оказался на пороге дома.

— Что случилось? — там их уже ждала обеспокоенная внезапным уходом мужа Сакура.

— Подрался, — коротко ответил Саске и тут же добавил, — я сам разберусь. На, — он протянул ей упаковку, — а то мы так никогда не пообедаем.

— Точно помощь не нужна?

— Точно, не волнуйся.

Ссадив мальчика на кровать в его комнате, Саске сходил за аптечкой и принялся обрабатывать ушибы. Благодаря заживляющей мази, лечение прошло быстро и почти безболезненно.

— Нигде больше не болит? — спросил он, закончив с последней ссадиной.

Кезуки покачал головой.

— Хорошо, — Саске стал убирать обратно в аптечку, но вдруг остановился. — Я должен попросить у тебя прощения. Это моя вина в том, что случилось, мне не следовало выпускать тебя в этой футболке одного, не подумав, как на это могут отреагировать другие. Это ведь из-за символа Учиха всё произошло, я прав?

— Да, — тихо ответил Кезуки.

Саске убрал на место баночку с мазью, закрыл аптечку и присел рядом с ним.

— Я надеюсь, этот случай не отбил у тебя желание выходить из дома?

Мальчик посмотрел на него удивлённо.

— Нет, всё нормально.

Саске нахмурился.

— Если всё нормально, тогда почему ты такой задумчивый? Тебя что-то тревожит?

Кезуки отвёл взгляд.

— Да. Это была не первая моя драка, раньше я уже сталкивался с такими ребятами. Но… здесь они гораздо сильнее, несмотря на то, что ненамного меня старше.

— Их родители — шиноби, поэтому естественно, что они сильнее обычных детей.

— И что мне теперь делать? — поникнув, спросил Кезуки. — Если я опять выйду из дома, и они меня заметят, то всё повторится, — добавил он угрюмо.

— Не вижу проблемы, — пожал плечами Саске, — тебе просто надо научиться сражаться как шиноби. Пару раз дашь отпор — и больше они к тебе не сунутся.

— Я не хочу быть шиноби, — неожиданно и резко ответил Кезуки. Саске удивлённо посмотрел на него. Сын Учихи Итачи не хочет быть шиноби? Новость.

— Почему?

— Чтобы стать таким же как они? — мальчик вскинул голову, встречаясь взглядом с дядей, — всё время сражаться и тренироваться для того, чтобы кичиться своей силой и избивать тех, кто не может дать отпор? Я не хочу.

Саске вздохнул и прикрыл глаза, чуть улыбнувшись.

— Ты всё не так понял. Эти… ребята, не стоит по ним судить обо всех шиноби в целом. К тому же, они ещё глупые дети.

— Если эти дети так себя ведут, значит их родители такие же, — парировал Кезуки. Саске хмыкнул.

— Ты прав. Но это лишь исключение из правила. Все шиноби заканчивают Академию, а воспитательная политика Академии направлена на то, чтобы либо отсеять подобных детей, либо перевоспитать их, — он жестом остановил собравшегося возразить мальчика, — а если всё-таки они становятся шиноби, то долго не задерживаются, или же не продвигаются дальше генина.

— Почему? — с долей сомнения в голосе спросил мальчик.

Саске пристально посмотрел ему в глаза.

— Потому что быть шиноби — одно из самых тяжёлых занятий в мире. Для того, чтобы удержаться в этой профессии нужно обязательно иметь определённую цель. Цель гораздо более высокую, нежели просто стать сильнее чтобы кичиться этим.

— И какая же это цель? — помолчав, задал вопрос Кезуки.

— У всех по-разному, — ответил Саске, — но самая распространённая и самая лучшая цель — это защита своих близких. Понимаешь? — мальчик не ответил, только поджал губы, задумавшись. — Кезуки, твой отец, как и многие из клана Учиха, был великолепным шиноби. И я уверен, что ты унаследовал его талант. Я могу научить тебя всему, что знаю сам, и ты больше никогда не допустишь того, что случилось с твоей матерью.

— Но… — начал мальчик.

— Есть ещё одна причина, по которой тебе стоит стать шиноби и научиться защищать хотя бы себя, — не дал ему договорить Саске. Его голос стал серьёзнее. — Уникальная способность Учиха — шаринган, способен развить силу, способную захватить весь мир. Теперь, когда Учих так мало, шаринган стал лакомым кусочком, на который пускают слюни многие преступные организации. Ко мне они не сунутся, но ты находишься под угрозой. И я не смогу всю жизнь защищать тебя и прятать за спиной, потому что жизнь моя не вечна. У тебя нет выбора.

Эти слова встревожили мальчика. Несколько минут они сидели в полном молчании, пока Кезуки, уткнувшись взглядом в пол, обдумывал всё сказанное. Наконец, он поднял голову и произнёс:

— Хорошо. Я буду шиноби.

Новые, предназначенные специально для активной жизни шиноби, ботинки упруго отталкивались от земли. Перед глазами мелькали дикие травы и цветы по краям утоптанной лесной тропинки, а если поднять голову, то становилось видно мощные деревья, стеной стоявшие с каждого бока и высокую фигуру дяди метрах в десяти от него.

Кезуки нахмурился — он отстал. Но сил прибавить скорость уже не было, их уже едва хватало на то, чтобы поддерживать заданный темп. И, когда тропинка круто ушла вверх, забираясь на пригорок, Кезуки остановился у подъёма, уперев руки в колени и пытаясь восстановить сбившееся ещё несколько минут назад дыхание.

— Выдохся? — раздался голос сверху. Мальчик только кивнул. — Соберись и забегай сюда. Дальше пойдём пешком.

Кезуки посмотрел на Саске. Тот стоял на вершине пригорка, ожидая его. Окинув взглядом предстоящий подъём, мальчик мысленно застонал. Метров семь крутой диагонали, не меньше. Туда и пешком нелегко забраться. Кезуки вытер ладонью пот с подбородка. Но… если это последний рывок. Стиснув зубы, мальчик стартовал.

Уже почти добравшись до верха, Кезуки ощутил гордость. Всё-таки он смог одолеть этот подъём, несмотря на горящие лёгкие и ноющие от усталости мышцы. Но на последнем метре колени подогнулись, мальчик споткнулся и зажмурился, с ужасом осознав, что сейчас кувырком полетит вниз. Крепкая рука схватила его за запястье и рывком втащила на ровную поверхность и, как только Саске разжал ладонь, Кезуки упал на траву, перевернувшись на спину. Мальчик тяжело дышал, волосы стали влажными от пота, как и прилипшая к телу майка без рукавов.

— Я больше не могу, — на выдохе пробормотал Кезуки.

— Больше и не надо, — сказал Саске и присел рядом с ним на корточки, проверяя пульс и температуру, — ты и так уже на пределе, — заключил он, вставая. — Я взял полотенца, мы можем дойти до конца леса, потом пересечь поля и окунуться в речке. Это недалеко, тем более, ты теперь умеешь плавать.

Наконец отдышавшись, Кезуки сел.

— Хорошо.

Подняв голову, он посмотрел на дядю. Тот даже не вспотел и вообще производил впечатление человека, который только что просто пересёк улицу, а не проделал километровый кросс по пересечённой местности.

— У шиноби всегда такие тяжёлые тренировки? — спросил мальчик.

— Да. Ты привыкнешь. Под конец тренировки выдыхаются все, даже самые сильные шиноби. Это необходимо.

— Даже ты?

— Да. Чем большей силой ты обладаешь, тем больше должен тренироваться.

— Почему? Разве не наоборот?

Саске подал ему руку, помогая подняться.

— Большей силой сложнее управлять. Сейчас ты учишься управлять своим телом, и всё, что тебе нужно, это выносливость и пара советов как держать дыхание. Но, когда дело дойдёт до оружия и до техник, придётся много думать, как правильно выполнить тот или иной приём и потом долго отрабатывать его.

— Как долго?

— До автоматизма. Чтобы для тебя это было так же просто и естественно, как ходить или дышать. Иначе неправильно применённая в бою техника может обратиться против тебя самого.

К девяти часам утра они были дома. Тренировки продолжались уже больше недели, и Сакура привыкла ожидать их к этому времени, заранее накрывая на стол. После завтрака Кезуки, пользуясь возможностью спокойно отдохнуть, поднялся в свою комнату и растянулся на кровати, прикрыв глаза.

В первый день тренировок Саске сказал, что Кезуки сам сможет заметить, как ему станет лучше. И теперь, вспоминая прошедшие дни, мальчик понимал, что дядя был прав. Терзавшее его чувство неуверенности и потерянности с каждым днём отпускало всё больше. Взамен приходило ощущение, которое он не мог описать словами самостоятельно. Ощущение, что его сознание и тело — это единое целое, слаженно работающий организм, надёжная опора в любую минуту. Вместе с усталостью в мышцах приходила, как ни парадоксально ему это казалось, небывалая лёгкость в голове, в мыслях. Болезненные воспоминания и тревожные раздумья посещали мальчика гораздо реже и уже не обладали над ним такой силой, как раньше. Теперь он засыпал почти сразу и крепко спал до самого утра, без кошмаров и слёз.

Тренировки делали его сильнее не только физически, но и психологически тоже, помогали справится с не так давно пережитым горем. Может, именно поэтому дядя Саске так любит тренироваться, подумал Кезуки, вспоминая вчерашний день.

Вчера дядя, тётя Сакура, Наруто-сан и Хината-сан решили устроить тренировку, плавно переходящую в пикник. В основном тренировка устраивалась для Кезуки, чтобы он посмотрел, как сражаются шиноби и сам немного поучаствовал, поэтому использовали только тайдзюцу, без техник и даже без шарингана и бьякугана. Просто чтобы не портить пейзаж, да и в целях безопасности, учитывая, что кроме Кезуки там были ещё маленькие Сарада с Боруто.

Для всех взрослых простые спарринги были скорее хорошим способом развлечься и расслабиться, чем настоящей тренировкой, в то время как Кезуки, затаив дыхание, наблюдал за их уверенными отточенными движениями, настолько быстрыми, что порой мальчик не мог их уловить. Самым удивительным было то, что, несмотря на напряжённость и приличную длительность спаррингов, никто из шиноби особо не уставал, разве что дыхание становилось чаще и тяжелее. Сам Кезуки выдыхался на второй минуте, учитывая, что с ним сражались в гораздо более медленном темпе.

Самым долгим и насыщенным впечатляющими ударами, фееричными падениями и фразами вроде: «что, лошара, профукал?» был последний спарринг Наруто и Саске, в котором последнему удалось победить, извернувшись немыслимым образом и поймав Узумаки в болевой захват, повалив на землю. Когда Наруто нехотя признал, что «в этот раз ему не повезло», Саске поднялся и скорее в шутку чем в серьёз спросил, кто хочет быть следующим. Руку подняла Сакура.

Саске это почему-то не обрадовало. Кезуки с удивлением наблюдал как расслабленное после победы выражение лица дяди меняется на хмурое и напряжённое. Но ещё больше мальчик удивился, когда спарринг начался. В своей деревне, наблюдая за матерью и другими знакомыми женщинами и девочками, Кезуки привык, что они всегда слабее мужчин и нуждаются в их защите. Но Сакура не уступала мужу, по крайней мере, в тайдзюцу. Более того, на протяжении всего боя Саске то и дело уворачивался от ударов, которые в спарринге с Наруто он просто блокировал или перехватывал. Почему так, Кезуки не понимал до тех пор, пока один раз Саске, не успев увернуться, всё-таки поставил блок и отлетел на несколько метров. Сакура прыгнула за ним, желая воспользоваться преимуществом, но Саске успел встать, и следующий удар не достиг цели. Спарринг продолжился, и никто никак не отреагировал на произошедшее, кроме Кезуки, на лице которого осталось удивлённое выражение.

Кто-то подошёл сзади. Мальчик обернулся и увидел Наруто, который сел рядом с ним и сказал с широкой улыбкой:

— Вот такие они, женщины-куноичи. Страшны даже на обычной тренировке, а уж в реальном бою… Но самое страшное, это когда они в гневе. И если ты — причина их гнева, то лучше беги, иначе костей не соберёшь, даттебайо!

— Вы серьёзно? — спросил Кезуки.

— Серьёзней некуда. Кстати, твоя тётя одна из тех, кого следует бояться больше всего. Она была ученицей Пятой Хокаге и, думаю, уже превзошла её. Ты ведь не знал об этом? — мальчик помотал головой, и Наруто положил руку ему на плечо, состроив серьёзную мину, — тогда вот тебе совет от старшего и наученного горьким опытом товарища — не зли Сакуру-чан почём зря, добром это не кончится.

Кезуки не знал, как реагировать на такой совет, но злить тётю он всё равно не собирался, поэтому просто кивнул.

Тем временем Саске удалось провести несколько атак, заставивших Сакуру отступить и уйти в защиту. Раз за разом она пыталась пробиться, но всякий раз Саске не позволял ей этого, наглядно иллюстрируя, что лучшая защита — это не давать противнику напасть. Он понимал, что в этом его шанс на победу и следовал выбранной тактике до тех пор, пока Сакуре это не надоело. Она разозлилась. Отбив очередной удар с такой силой, что Саске пошатнулся, Сакура проскользнула под второй рукой и молниеносно выбросила кулак прямо ему в лицо. Это произошло за секунду, но Кезуки успел испугаться.

А потом он едва уловил какое-то движение и Саске уже стоял позади жены. Оба смотрели друг на друга и улыбались.

— Я победила, — сказала Сакура, улыбаясь ещё шире.

— Я знаю, — ответил Саске. Он тоже улыбнулся шире, но его улыбка была другой. Она означала поражение.

Кезуки сначала не понял, почему дядя проиграл, ведь он смог увернуться, правда, непонятно как. Но приглядевшись к нему, мальчик заметил, что радужка его правого глаза стала красной с чёрным рисунком. Саске не показывал ему шаринган, но говорил, как он выглядит, и Кезуки вспомнил, как перед началом тренировки взрослые договорились, что Саске и Хината не будут использовать шаринган и бьякуган, чтобы все были равны. И тот, кто нарушит правило, будет считаться автоматически проигравшим.

Эта тренировка действительно пошла Кезуки на пользу — он хорошо провёл время, отдохнул и повеселился и, к тому же, выучил несколько ударов. А ещё он наконец-то понял, что за человек Наруто-сан. Этот вопрос тревожил мальчика с первого дня пребывания в Конохе, когда Узумаки решил к ним наведаться и своими глазами посмотреть на сына Итачи.

Сам Кезуки мало что понимал тогда — слишком подавлен и растерян он был после обрушившейся на него информации об отце. Но этот визит почти напугал мальчика. Ровесник его дяди, представленный как Узумаки Наруто, странно смотрел на него, говорил невпопад и иногда неестественно улыбался. Большую часть времени, что он пробыл в доме Учиха, Кезуки сидел с Сакурой, в то время как Наруто и Саске о чём-то говорили в стороне. Нет. Они спорили. Узумаки стоял к мальчику спиной, но зато было хорошо видно выражение лица дяди, хмурое, сердитое, с упрямо сжатой линией губ. Кажется, Наруто что-то пытался объяснить или доказать Саске, но тот гнул своё, говоря редко и отрывисто. Слов Кезуки не разобрал. Но осадок в душе остался неприятный.

Так что теперь, увидев совсем другого Наруто, искреннего и весёлого, Кезуки вздохнул с облегчением. Правда, тот спор он запомнит и через несколько лет спросит о нём у Саске и даже получит ответ, но сейчас это не имело значения. Сейчас имело значение лишь то, что он чувствовал себя легко и свободно, что он узнал поближе людей, которые на долгие годы станут ему самыми близкими.

За воспоминаниями и размышлениями Кезуки не заметил, как задремал. Сакура разбудила его уже перед обедом. Саске первый закончил есть и вышел из-за стола, сказав мальчику, что ждёт его во дворе. Кезуки доедал, гадая, чему он будет учиться в этот раз, ведь раньше они всегда тренировались в лесу или где-то рядом, кроме того, он знал, что после приёма пищи много двигаться вредно. Выйдя во двор, он увидел, что к дереву, стоящему недалеко от дома, прикреплена мишень, в шести метрах от которой сидел Саске перед небольшим низким столиком. На нём были разложены металлические звёздочки с четырьмя концами и отверстием посередине.

Заинтересовавшись, Кезуки подошёл поближе. Услышав его шаги, Саске сказал, не оборачиваясь:

— Это сюрикены. Простое метательное оружие ниндзя. В ближнем бою практически бесполезны. Если владеть сюрикенами на высоком уровне, то в сражении они могут стать отличным подспорьем и даже ключом к победе, — поясняя это, Саске не отрывался от своего занятия — брал сюрикен из одной кучи, крутил его в руке и клал в другую.

— Что ты делаешь? — спросил Кезуки, не поняв смысла работы.

— Проверяю на наличие сколов и смещение центра тяжести. Некоторые производители грешат подобным. С этими вроде всё нормально, но лучше перестраховаться.

— А что будет, если метнуть такой сюрикен?

Саске закончил с проверкой и наконец повернулся к мальчику.

— Ничего хорошего, особенно, если метать будет новичок вроде тебя. Повреждённые сюрикены ведут себя довольно непредсказуемо. А теперь смотри, — он поднялся, взяв одну звёздочку, — твоя задача — научиться делать так, — быстрым движением кисти Саске метнул сюрикен точно в центр мишени. Потом взял ещё один и протянул его Кезуки, — держи большим и указательным пальцем рядом с отверстием. Ладонь сильно не сжимай, чтобы не порезаться. За эту линию, — он прочертил носком сапога короткую борозду на земле, — не заступай, так быстрее поймёшь, что к чему.

Кезуки подошёл к линии, посмотрел на мишень и перевёл взгляд на сюрикен.

— А если я попаду случайно в дом?

Саске обернулся на дом, прищурившись.

— Ну, в принципе, ничего страшного не случится, но… Ладно, дам тебе один совет — при броске выпрямляй указательный палец, чтобы он был направлен точно в цель. Тогда ты не метнёшь сюрикен куда-нибудь в бок. И ещё, — с усмешкой добавил он, — не бросай слишком высоко, а то прилетит какому-нибудь прохожему счастье на голову, проблемы потом будут. Всё понял?

— Да, — кивнул Кезуки.

— До остального ты должен дойти сам. У меня сейчас есть одно дело, я вернусь через полтора часа и проверю тебя. А потом можешь быть свободен. Договорились? — мальчик вновь кивнул. — Только не перетруждайся, делай перерывы. И если порежешься или ещё что, сразу беги к Сакуре.

— Хорошо.

— Тогда удачи, — Саске зашёл в дом.

Оставшись один, Кезуки вновь посмотрел на мишень. Решив, что вытаскивать сюрикен Саске пока нет смысла, мальчик метнул свой. Он полетел прямо, но мимо, в нескольких сантиметрах от края мишени. Кезуки взял следующий. Тоже мимо.

После пятнадцати бросков он не стал брать следующий сюрикен и опустился на траву, вперив взгляд в мишень. В ней торчало всего семь сюрикенов, включая тот, который метнул Саске. Но даже эти шесть попаданий были совершенно случайными и хаотичными, Кезуки не мог контролировать их. Мальчик задумался. Что-то он делает не так. На прежних тренировках чем больше он прилагал усилий, тем лучше у него получалось, но сейчас это не работало. Наоборот, где-то с десятого сюрикена он стал чаще мазать. Вернее, постоянно.

Кезуки взял сюрикен и повертел его в руках. Обычная звёздочка, симметричная. По словам Саске, не повреждённая, а ему мальчик склонен был верить. Внезапно, смутная догадка промелькнула у него в голове, но поймать её Кезуки не успел. Что-то, связанное со словами дяди. Мальчик нахмурился, вспоминая. Саске сказал, что сюрикен — это «простое метательное оружие ниндзя». Что такого может быть в этой фразе? Задумавшись ещё больше, Кезуки стал крутить звёздочку на пальце, рассеяно наблюдая, как четыре луча сливаются в сплошной круг. Простое метательное оружие ниндзя. Мальчик резко остановил сюрикен, чуть не порезавшись. Точно. Оружие. В памяти всплыли другие слова дяди, сказанные утром.

«Когда дело дойдёт до оружия и до техник, придётся много думать, как правильно выполнить тот или иной приём».

Осознание пришло вместе с этими словами. Бездумное метание сюрикенов с надеждой, что он со временем приноровится и станет чаще попадать, возможно и неплохая идея, но времени потребуется слишком много. Кезуки понял, что гораздо лучше будет анализировать каждый бросок, чтобы потом скорректировать следующий, пока он не выяснит из какого положения и как именно нужно двигать рукой, и в какой момент нужно разжимать пальцы.

Кезуки подошёл к мишени и вытащил все сюрикены. Хотя то, что он собирался делать представлялось довольно сложным, мальчик был уверен, что справится.

Через час, когда Саске пришёл его проверить, Кезуки у него на глазах метнул сюрикен в красное яблочко мишени. Но к удивлению мальчика, дядя нахмурился и попросил его повторить. Когда и второй бросок попал в цель, он нахмурился ещё больше.

— Что не так, дядя Саске? — обеспокоенно спросил Кезуки, подходя к нему.

Саске отвёл взгляд от мишени и посмотрел на мальчика.

— Нет, — ответил он, слегка улыбнувшись, — всё хорошо. Ты молодец.

— Но мне показалось, что ты… — начал Кезуки, но осёкся, когда Саске положил руку ему на макушку.

— Тебе не показалось, — на мгновение его взгляд снова стал серьёзным, но тут же потеплел, — но ты не должен об этом волноваться. Ты отлично справился с задачей. Теперь покажи руку. — Кезуки замешкался, и Саске сам взял его правую ладонь. Как он и ожидал, ещё непривыкшая, детская кожа сильно натёрлась от грубого металла, кое-где были даже мелкие порезы. — Я же сказал тебе делать перерывы.

— Я делал, — тихо сказал Кезуки, отводя глаза.

— Сколько? Один раз?

— Да.

По лицу Саске было видно, что ему многое хотелось сказать, но вместо этого он только вздохнул.

— Ладно, иди к Сакуре, она тебя подлечит.

Кезуки кивнул и убежал в дом. Саске посмотрел ему вслед. Как он и думал, мальчик унаследовал от отца его талант. С одной стороны, это было хорошо и значило, что Кезуки будет способен защитить себя уже в скором будущем, но с другой стороны… Если разобраться, Итачи его гениальность не принесла счастья, только страдания.

Хотя, путь Кезуки только начинается, и ещё неизвестно, каким он будет. Возможно, Саске надеялся на это и готов был приложить ради этого все усилия, что судьба сына будет совершенно отличной от судьбы отца, яркой и счастливой.

Кезуки был дома один. Сакура, хоть и была ещё в декрете, сегодня ушла в госпиталь, подменяя заболевшую подругу. Сараду она взяла с собой. Саске, не сказав куда, ушёл два часа назад.

Кезуки потренировался в метании сюрикенов, отработал несколько приёмов тайдзюцу и даже достигнул определённых успехов. Но тренироваться целый день он не мог и не хотел — надо было заняться чем-нибудь другим. Послонявшись по дому, он включил телевизор, но, пощёлкав каналы, не нашёл ничего интересного. Стало скучно.

Через полчаса ничегонеделанья стало невыносимо скучно. Спустившись в коридор, Кезуки приоткрыл входную дверь и выглянул на улицу. Обычно, если ему что-нибудь запрещалось, дядя или тётя говорили об этом сразу. Насчёт выхода из дома никаких указаний не было, и мальчик воспринял это как разрешение.

Он быстро обулся и переступил через порог. В голове мелькнула мысль, что надо надеть футболку без герба Учиха, но, подумав, Кезуки не стал этого делать. В нём зрела какая-то упёртая решимость — пусть все будут смотреть на него и шептаться за спиной, пусть те мальчишки опять пристанут к нему. Он постарается дать отпор любому.

Нет.

Не так.

Он даст отпор любому. Раз уж волею судьбы он живёт в Конохе, деревня должна смириться с его существованием. И чем раньше это произойдёт, тем лучше.

Полдень, улица была полна людей: мужчин и женщин, стариков и детей, все в разных одеждах, с разными целями и настроениями. Уже просто смотреть на это многообразие было интересно, особенно для Кезуки. В Деревне Озёр, конечно, тоже бывали многолюдные дни, по праздникам или на ярмарках, но те люди были как-то неуловимо похожи друг на друга, а в Конохе каждый второй по сравнению с первым казался необычным.

Шум оживлённой улицы немного напрягал, но к нему Кезуки уже успел привыкнуть. Он двинулся вдоль дороги куда глаза глядят, лавируя между взрослыми, периодически сталкиваясь с детьми и спотыкаясь из-за того, что совершенно не смотрел под ноги. И так было на что поглазеть. Деревня, к которой он ещё час назад относился почти с враждебностью, внезапно расположила его к себе, привлекая яркими красками и вселяя радостное, приподнятое настроение.

Кезуки уже миновал приснопамятный магазин и, свернув направо, замер в восхищении. Прямо напротив него зазывающе шумел деревьями недавно благоустроенный парк. Под деревьями блестел пруд, пестрели киоски и палатки, а в глубине парка находилась площадка аттракционов, мимо которой Кезуки, как и любой ребёнок на его месте, не смог пройти. Он вошёл под тень деревьев и подпрыгивающими от предвкушения шагами направился к площадке. С опаской покосившись на казавшиеся громадными карусели, Кезуки огляделся и не смог сдержать радостного вздоха, заметив стоявший поодаль ряд качелей, которые он обожал всегда, сколько себя помнил. Мальчик рванул туда.

С каждым взлётом качелей смыкающиеся над головой кроны деревьев становились ближе, и Кезуки казалось, что он может дотронутся до пробивающихся сквозь листья зеленоватых лучей солнца. В упоении от ощущения полёта он стал раскачиваться сильнее…

Внезапно эйфорию прервал негромкий звук. Кезуки узнал в нём свист сюрикена, и в ту же секунду звёздочка облетела перекладину, обматывая вокруг неё леску, и кто-то дёрнул качели назад. Не удержавшись, мальчик кубарём полетел на землю, едва успев закрыть голову. Послышался громкий мальчишечий смех. Отплёвываясь от пыли и изо всех сил стараясь не обращать внимания на кровоточащие ссадины на локтях и коленях, Кезуки поднялся. Как он и думал, это была та же самая группа, с которой он столкнулся в прошлый раз.

— А ты думал, так легко от нас отделаешься? — спросил их главарь, подходя ближе. — Мы не позволим тебе свободно расхаживать тут.

Кезуки встретился с ним взглядом. В глазах маленького Учихи читалась такая ярость, что пацан невольно сделал шаг назад.

— Ну, чего уставился? — спросил он немного растерянно и тут же, устыдившись своей слабости, прибавил в голос уверенности. — Никапельки не страшно. А ты думал, я испугаюсь, да?

Кезуки думал только о том, как стереть эту самодовольную ухмылку с лица мальчишки. Вместо ответа он сделал шаг вперёд и быстрым движением заехал не ожидающему атаки пацану в скулу. Сила удара заставила того мотнуть головой в сторону, однако на ногах он устоял.

Усмешка пропала. Цель была достигнута.

Но главарь не разревелся и не убежал. Приложив ладонь к покрасневшей щеке, он оскалился:

— Ты сам напросился. Бейте его, ребята.

Стоявшие поодаль четверо ребят по команде взвились в воздух, атакуя Кезуки. Драка, уже вторая в Конохе, началась стремительно. Но на этот раз всё было по-другому. Гораздо серьёзнее. Зная, что Учиха может дать отпор и помня об обиде, нанесённой их главарю, мальчишки были настроены решительно. Кезуки тоже. Он знал наверняка, что ему не победить и что теперь Саске не появится в нужный момент, но, несмотря на это, даже не подумал отступить. Пускай он проиграет, но перед этим успеет разукрасить противников так, что, глядишь, в следующий раз они поостерегутся с ним связываться.

Конечно, все они были во много раз слабее Саске, с которым Кезуки уже приходилось спарринговать, но их было много, и в этом состояло их главное преимущество. Сосредоточится было невозможно. В клубах пыли мелькали руки, ноги, раскрасневшиеся лица, со всех сторон сыпались удары, и Кезуки активно отвечал, поддавшись азарту битвы. Ему удалось сильно расквасить нос одному мальчику и тот, заревев, выбыл из драки. Стало чуть легче. Понимая, что он ни в коем случае не должен упасть, Кезуки стал внимательнее следить за ногами, и из-за этого проворонил момент, когда чей-то кулак попал ему в ухо. Мир на мгновение зашатался, на глаза выступили слёзы, и лишь благодаря запалу Учиха сумел прийти в себя настолько быстро, что даже успел увидеть того, кому принадлежал кулак. Им оказался главарь, и на лице у него расплывалась та самая ухмылка. Кезуки рванулся к нему, намереваясь стереть её во второй раз, но не заметил ловко поставленной подсечки и упал на спину, приложившись головой о землю.

Шанса подняться ему не дали. Кто-то шустро схватил за ноги, кто-то за руки, и пока Учиха брыкался, пытаясь вырваться, главарь сел на него сверху, придавив своим весом.

— Ну что, получил? — крикнул он, вцепившись рукой в волосы Кезуки и потянув его голову на себя, — Получил? Больше не будешь драться?

Стиснув зубы, мальчик прохрипел:

— Буду…

— Что?! — Кезуки почувствовал, как с сильным рывком ему выдирают клок волос. От боли хотелось плакать, и он с трудом удерживал рвущиеся наружу слёзы, — Повтори! Повтори! — Во взгляде кричавшего мальчишки были ярость и злоба, но за ними — Кезуки это вдруг ясно увидел — за ними прятался страх. Скрытая слабость соперника придала Учихе сил.

— Буду драться! — закричал он в ответ, — Буду драться и буду бить тебя, столько, сколько придётся!

Лицо главаря перекосило от злобы, он замахнулся для удара, и Кезуки зажмурился, запоздало подумав, что не следовало так опрометчиво кричать. Это произошло за считанные секунды, а в следующее мгновение послышался звук удара, тяжесть, давящая на мальчика, исчезла, и откуда-то сверху раздался звонкий мальчишечий голос:

— Я смотрю, ты всё не уймёшься, Гото.

Открыв глаза, Кезуки сел и осмотрелся. Трое мальчишек, ранее державшись его, теперь стояли метрах в десяти и, будто ощетинившись, защищали медленно поднимавшегося с земли главаря, которого, видимо, и назвали Гото. А прямо перед Учихой стоял рыжеволосый мальчик примерно его возраста. Он обернулся к Кезуки, улыбнувшись.

— Ты как? Живой?

Кивнув, Учиха встал.

— А я смотрю, тебе прошлого раза мало было. Ещё хочешь, Акира? — Гото уже оправился от удара и теперь прожигал их взглядом, стоя в окружении своих подчинённых.

Рыжеволосый пожал плечами.

— Так в прошлый раз я один был. А теперь нас двое, и сегодня вы проиграете, — он снова обернулся к Учихе, — Ты ведь можешь ещё драться?

— Да, — не раздумывая, ответил Кезуки и подошёл ближе. Не важно, кто этот Акира — если он на его стороне, то их действительно двое. И они действительно победят, Учиха был уверен в этом.

— Что застыли? — закричал Гото, — Нападайте!

На это раз сражение не заняло много времени. Акира хорошо сражался, даже лучше, чем Кезуки, и их соперники выбывали из драки один за другим. Вслед за последним подчинённым побежал и главарь, прокричав на ходу:

— Вы ещё поплатитесь за это!

Акира разочарованно вздохнул.

— Ну во-о-т, — протянул он, — Это было так быстро, что я даже не знаю — радоваться мне или расстраиваться. Никакого удовольствия от победы, — с этими словами мальчик сел рядом с Кезуки, устало растянувшимся на земле.

В отличии от своего нежданного союзника, Учиха в полной мере чувствовал вкус победы и наслаждался этим чувством, несмотря на то, что деревья с небом над ним качались, всё тело ныло, а в ушах стучала кровь.

— Думаешь, они ещё вернутся? — спросил Кезуки и попытался встать, борясь с внезапно накатившей усталостью.

— Конечно, — беззаботным голосом ответил Акира, — такие никогда не понимают с первого раза.

— Как и ты, — заметил Кезуки, вспомнив слова Гото, — И как я тоже, — подумав, добавил он. Попытка встать успехом не увенчалась: ноги подгибались, и мальчик упал на пятую точку, решив пока повременить.

Акиру его слова нисколько не смутили.

— Ну да, — согласился он, — Но на этот раз мы победили, хотя у нас было преимущество. Они ведь были уже уставшие, а я нет. В следующий раз, возможно, всё будет по-честному.

О том, что будет, Кезуки не стал задумываться. Его больше интересовало происходящее.

— А ты кто вообще? — спросил он, повернувшись к мальчику, — И как здесь оказался?

Тот оживился и вскочил на ноги.

— Я — Кимура Акира, живу неподалёку, — представился он с гордостью в голосе и уже спокойно добавил, — А оказался случайно, решил покататься и вижу — опять Гото Кеничи со своей свитой кого-то мутузят. Не смог пройти мимо. Встречный вопрос, кто ты?

— Я недавно в Конохе. Меня зовут Учиха Кезуки, — фамилия отца легла на язык легко, будто он носил её с самого рождения.

— Учиха? — заинтересованно переспросил Акира, и внезапно наклонился так близко, что Кезуки смог без труда разглядеть коричневые вкрапления в его жёлтых глазах, — Круто! А я тебя знаю, вернее, я о тебе слышал. Тебя отец из другой деревни привёл!

— Откуда ты обо мне слышал? — немного испуганно спросил Учиха.

Акира выпрямился, скрестив руки на груди.

— От мамы. Она у меня всё про всех знает. А про вас — тем более, мы же живём напротив вашего дома.

— Правда? — удивился Кезуки, — А я тебя раньше не видел.

— И я тебя не видел, хотя даже специально высматривал пару дней.

Кезуки вдруг смутился, опустив глаза.

— Я редко выхожу из дома.

— Почему? Из-за них? — Акира мотнул головой в сторону, куда убежали их недавние противники.

— Нет. Просто… так получилось.

Кимура на секунду задумался, а потом широко улыбнулся.

— Не важно, — сказал он, — всё равно теперь ты будешь выходить гораздо чаще.

— Это почему? — спросил Кезуки, в упор посмотрев на него.

Казалось, для Акиры этот вопрос был неожиданным.

— Ну-у, я подумал, что раз мы живём рядом, то могли бы стать друзьями. Соседи ведь должны дружить.

Кезуки не был уверен, что он говорит правду. В Деревне Озёр рядом с ним жил один мальчишка, но они не были друзьями и знали только имена друг друга. Но молчание Учихи Кимура воспринял по-своему и продолжил что-то говорить задумавшемуся мальчику.

— … так что я угощаю тебя мороженым.

— Что? — растерянно посмотрел на него Кезуки, — Каким мороженым?

— Клубничным! Я люблю клубничное!

— Где ты его возьмёшь?

Акира нахмурился.

— Ты меня слушал вообще? Я же сказал, что тут рядом ларёк с дешёвым мороженым. А так как у меня есть деньги… — тут он захлопал по карманам, — если я их не обронил, конечно… — пробормотал он и в тот же миг ликующе извлёк горсть монет, — Так вот, так как у меня есть деньги, то сегодня угощаю я, а ты как-нибудь в следующий раз.

Почему он позволил угостить себя мороженым, Кезуки так и не понял до конца. Но факт оставался фактом, Акира купил два холодных клубничных лакомства, перед этим поболтав с продавщицей, у которой он был, видимо, постоянным клиентом, и они решили съесть его на ближайшей лавочке. Всё было хорошо ровно до того момента, когда Акира начал смазывать мороженым ссадины, которые он успел получить в драке.

— Почему ты смотришь на меня как на психа? — спросил Кимура, заметив, что Кезуки даже есть перестал.

— Зачем ты делаешь это? — вопросом на вопрос ответил Учиха.

— Холод успокаивает боль, — поучающим тоном произнёс Кимура, — Ты можешь тоже попробовать.

Кезуки посмотрел на свои пыльные, испачканные кровью руки и ноги, и перевёл взгляд на сверкающее на солнце мороженое.

— Но оно же будет грязным, как ты его есть потом будешь?

— Оно будет таять, и грязь стечёт, — невозмутимо ответил Акира.

— Но на коже оно станет липким, и пыль будет садиться.

— Не важно. Главное, это действует, — пожал плечами Кимура и обратился к Кезуки, — Давай, попробуй, тебе же тоже больно, я вижу.

— Нет. Это глупо.

Акира вновь пожал плечами и решил пройтись по ссадинам ещё раз. Это действо, бессмысленное и даже в какой-то мере вредное, настолько поражало Учиху, что он не мог перестать наблюдать за этим.

— Слушай, ты на мне сейчас дыру просмотришь! — сказал Кимура уже немного раздражённо, оторвавшись от своего занятия и повернувшись к Кезуки.

Тот пристально посмотрел в глаза Акиры.

— Ты странный, — сказал Учиха и хотел добавить «и тупой» — слово, которое он недавно подцепил из очередного спора Саске с Наруто. Но, подумав, что это будет не очень вежливо, воздержался. — И, кажется, не очень умный, — сказал он вместо этого.

— А ты, кажется, очень умный, — передразнивая его интонацию, сообщил Акира, — но тоже странный.

Кезуки вернулся к поеданию своего мороженого.

— Может быть.

Доев, они направились обратно к аттракционам. По пути Акира всячески агитировал Кезуки прокатиться на карусели, и Учиха подумывал согласиться — после пережитого за последний час, большая конструкция перестала вызывать какие-либо опасения.

— Ты не представляешь, как это классно, — увлечённо расписывал ему все прелести карусели Акира, — будто летишь, и воздух тебе в лицо…

— А щелбана в лицо ты не хочешь? — женский голос позади раздался так неожиданного, что мальчики вздрогнули, резко обернувшись.

— М…мама, — подавленно пролепетал Кимура, — привет, а ты как здесь…

— Тебя вот ищу. — мрачно ответила женщина. Мать Акиры была высокой, с такими же, как у сына, рыжими волосами и такими же жёлтыми глазами. На вид она была совсем молодая.

— А-а-а.я вот тут гуляю, — протянул Акира, отводя взгляд в сторону и чуть виновато улыбнувшись. Женщина скептически осмотрела его внешний вид.

— Я вижу, — коротко ответила она и спокойно добавила, — Домой, мыться. Без возражений.

Акира и не пытался возразить. Кивнув, он подошёл ближе к матери, и та обратила внимание на Кезуки.

— Учиха, да? — спросила она и, даже не дождавшись его кивка, продолжила, — Вас, молодой человек, между прочим, тоже родители ищут.

— Меня? — удивлённо переспросил Кезуки.

— Да, вас, — с этими словами она ловким выверенным движением поймала обоих мальчиков за руки и повела их к выходу из парка.

Кезуки не ожидал, что его будут искать. Уходя из дома, он думал, что немного погуляет и вернётся раньше дяди с тётей, но известные обстоятельства помешали ему, а потом… А потом он как-то и позабыл, что ему нужно домой.

Акира выглянул из-за спины матери и подмигнул Учихе. Кажется, его ситуация нисколько не волновала, в отличие от Кезуки, по спине которого пробежался холодок, когда он увидел Саске, шедшего им навстречу.

По лицу дяди нельзя было понять, злится он или нет. Поравнявшись с ними, Саске остановился.

— Ваш ребёнок? — спросила женщина, поднимая руку Кезуки.

Подняв бровь, Учиха каким-то странным взглядом окинул племянника с головы до ног.

— Мой, — кивнул он.

— Тогда забирайте, — она отпустила Кезуки и мальчик неуверенно подошёл к Саске.

— Что случилось? — спросил тот.

Кезуки уже открыл рот, собираясь ответить, но Акира внезапно перебил его:

— Всё нормально, мы просто надрали задницы десяти отморозкам!

— Их было всего четверо! — тут же возмущённо возразил Кезуки.

— Ну, — Кимура пожал плечами, — я просто считать не умею.

— Но за мороженое ты заплатил!

— Я просто часто его покупаю, вот и запомнил, какие монеты надо давать. И вообще…

— И вообще, вы сможете закончить свой спор позже, а сейчас нам надо идти, — перебила его мать и повернулась к Саске, — Всего доброго.

Саске кивнул в ответ, и женщина ушла, уводя за собой что-то недовольно ворчащего сына. Помахав Акире, Кезуки робко поднял глаза на дядю и столкнулся с всё тем же странным взглядом. Говорить что-либо Саске не спешил, и мальчик решился начать первым:

— Почему ты на меня так смотришь?

Дядя ответил не сразу. Снова пробежавшись глазами по синякам и ссадинам, тёмным от пыли, и по грязной, местами порванной одежде, он вздохнул и вынес вердикт:

— Сакура меня убьёт.

Кезуки, уже чистый после душа, молча сидел на диване, опасаясь вступить в спор между дядей и тётей.

— Что значит «ничего особенного»?! Я прихожу домой — тебя нет, ребёнка нет, я думала, ты его с собой взял. И тут через полчаса ты приходишь и говоришь, что не знаешь, где Кезуки! — ругалась Сакура, залечивая мальчика, — Это ты называешь «ничего особенного»? Или, может, ничего особенного в том, что на нём места живого нет?

Саске закатил глаза, облокотившись о стену.

— Что теперь-то волноваться? Он живой, дышит, раны ты ему подлечишь…

— Живой, дышит?! — Сакура повернулась к мужу, гневно уставившись на него, — Это для тебя критерий оценки состояния ребёнка? Живой, дышит — значит, всё нормально, по-твоему?! — Саске предпочёл промолчать. Сакура перевела дух и продолжила уже более спокойным голосом. — Хорошо. В этот раз появился соседский мальчик и помог ему. А если бы не появился?

Саске снова не ответил, и Кезуки решился подать голос:

— Ну они же не убили бы меня, тётя Сакура. Подрались бы и разошлись…

Сакура перевела на него взгляд и продолжила лечение.

— Мальчишки… — проворчала она, — Хлебом не корми, дай только подраться. — Саске хмыкнул и Сакура недовольно покосилась на него, — К тебе это в первую очередь относится, Саске. Мало того, что сам себя никогда не бережёшь, так ещё и ребёнка к тому же подталкиваешь.

— Так говоришь, будто я один виноват в произошедшем, — возразил Саске.

— А кто ещё? Ты должен был, по крайней мере, проинструктировать Кезуки, прежде чем оставлять его одного, хотя бы сказать, чтобы он записку оставил, если соберётся погулять. И вообще, если это были те же самые мальчишки, почему ты в прошлый раз с ними не разобрался, и почему ты и сейчас отказываешься разбираться? Неужели ты думаешь, что такое больше не повторится?

Саске ответил не сразу, словно что-то обдумывая.

— Я считаю, что не стоит вмешиваться, — наконец негромко проговорил он, — Они сами разберутся.

— Не стоит вмешиваться?! — возмущённо переспросила Сакура, поднимаясь с дивана, -То есть пускай ребёнка в следующий раз изобьют до полусмерти — не стоит вмешиваться, сам до дома доползёт!

— Думаю, до такого не дойдёт.

— А с чего мне верить в то, что ты думаешь?

Саске хотел было что-то ответить, но, на его счастье, сверху раздался плач Сарады.

— Я пойду проверю, а ты долечивай Кезуки. Позже ещё раз поговорим, когда ты остынешь, — с этими словами он вышел из кухни.

Раздражённо покачав головой, Сакура вновь принялась за ссадины Кезуки. Мальчик первым нарушил повисшее в воздухе молчание.

— Это ведь я во всём виноват, почему ты ругаешь дядю? — Сакура не ответила. Подумав, Кезуки продолжил, — Ты не волнуйся, мы теперь, наверное, с Акирой будем вместе ходить, те мальчишки меня не изобьют больше. А потом дядя со мной ещё потренируется, и я стану сильнее… — он замолчал, видя, что его слова не произвели впечатления.

Сакура вздохнула, откинув волосы со лба.

— Понимаешь, Кезуки, не в этом дело. Совсем не в этом.

— А в чём тогда?

Она залечила последнюю ранку и посмотрела мальчику в глаза.

— Знаешь, какое самое главное правило в любом сражении? Если есть такая возможность, надо избегать сражения — вот это правило. К сожалению, в жизни шиноби такая возможность — большая редкость. Но вы же ещё дети, зачем вам драться, что вам сейчас делить?

— Это ты у тех мальчишек спроси, не я начинал, — возразил Кезуки.

— Вот поэтому я и просила Саске поговорить с их родителями или хотя бы с ними самими. Но нет, и сам не идёт, и мне не позволяет. Считает, что именно вы с Акирой должны до них достучаться или ещё как-нибудь на них повлиять. Можно подумать, он в твоём возрасте прислушивался к сверстникам. Да наши слова для него тогда вообще ничего не значили. — На это мальчик даже не знал, что ответить. Пока он думал над словами Сакуры, она встала и, подойдя к столу для готовки, надела фартук. — Ладно, об этом потом. Ты, наверное, голодный?

— Я ел мороженое.

— Ну, мороженое — это не еда. — Сакура уже открыла дверцу холодильника, но почему-то остановилась, задумавшись, — Вот что… у тебя больше ничего не болит?

— Нет, всё хорошо, — ответил Кезуки.

— Тогда поднимись к своему дяде, — сказала она, закрывая холодильник, — и передай ему, что я теперь злая. Так что обед сегодня готовит он. И ужин тоже, — сняв фартук, она припечатала его ладонью к столу и мстительно улыбнулась.

Семь лет спустя

В тёмное, но хорошо обставленное подвальное помещение вошёл мужчина на вид лет двадцати пяти, очень смышлёный, но пока не опытный, особенно в их деле. Он подошёл к столу, за которым сидел один из самых влиятельных мафиози среди всего преступного мира, Огава Роичи, и коротко поклонился.

— Достал, Томео?

— Да.

На стол упали четыре листка с фотографиями и кратким досье. Роичи взял их и стал задумчиво рассматривать.

— Вот оно как бывает. Такой шиноби, каким он был в свои семнадцать… а теперь женился и даже завёл двух детей. Ты меня удивил, Саске, — с этими словами он щёлкнул пальцами по листку с фотографией старшего Учихи. Тут он заметил, что Томео, добывший ему досье, ещё не ушёл. — Ты что-то хочешь сказать?

Тот замялся.

— Не думаю, что вам понравятся мои слова.

Роичи снисходительно хмыкнул.

— Ты ещё молод, так что тебе пока простительно ошибаться. Говори, мне интересно, что ты думаешь по этому поводу.

— Это всего лишь моё мнение, — явно нервничая, начал Томео, — но я считаю, что ваша затея насчёт Саске не увенчается успехом. Я достаточно узнал о его силе и техниках и… не думаю, что нам удастся заполучить ринненган.

Огава снова хмыкнул, посмотрев на него.

— Как ты думаешь, — сказал он, поднимая руку с листами, — зачем я попросил тебя достать это?

Томео опустил взгляд на досье. Его осенило:

— Вы…

— Верно, — перебил его Огава, — нам не придётся сражаться за ринненган — Учиха Саске сам отдаст его.

— Даже если у нас получится… думаете, он согласится? — с сомнением в голосе спросил Томео.

— Одна из отличительных черт Учиха, это то, что они всегда страшно привязаны к своей семье, — прикрыв глаза, проговорил мафиози, — Все они грешили этим, за исключением, может быть, Итачи. Поверь мне, узнав, что в наших руках находится один из его драгоценных отпрысков, Саске отдаст нам левый глаз. Детьми он жертвовать не станет.

— Но младшая дочь не покидает пределов деревни, — возразил Томео, — на миссии ходит только старший, однако и его даже близко не подпускают к границам страны Огня. Это слишком далеко от наших баз, мы не сможем провернуть операцию по похищению. Кроме того, по слухам, мальчик довольно силён, да и на миссиях он обычно вместе со своей командой.

Огава нахмурился и, найдя лист с досье старшего сына Саске, поднёс его поближе к глазам, внимательно изучая.

— Хм… Ему тринадцать лет, а Саске двадцать восемь… — он задумался, потирая подбородок, а потом поднял взгляд на подчинённого, — Говоришь, парень проявляет большие способности?

— Да.

Роичи снова взглянул на снимок и бросил лист на стол.

— Тогда вот тебе первое серьёзное задание, Томео. Свяжись с нашими людьми в деревне, только так, чтобы тебя не заметили, и передай им — пусть нароют мне всю подноготную на этого Кезуки. Что-то здесь не так, и если это то, о чём я думаю, то мы сможем неплохо сыграть на этом.

Кондо снова поклонился.

— Как скажете.

Месяц спустя

Утро не задалось. Мало того, что забыл закрыть окно и теперь холод пробрался даже под одеяло, так ещё и это. Кот. Принесённый своей маленькой хозяйкой полгода назад, он производил впечатление милого котика ровно до того момента, как Кезуки решил взять его на руки. Животное по никому не известной причине люто ненавидело всё мужское население земного шара и, при малейшей попытке прикоснуться к нему, вцеплялось в неудачливого представителя сильного пола всеми когтями и зубами, отдираясь только с кровью.

Кот, видимо, вместе с холодом пробрался в комнату через окно и теперь рьяно месил одеяло, грозя порвать его. Приоткрыв один глаз, Кезуки стал прикидывать, как бы скинуть животное без особых последствий. Проблема была в том, что кот был очень ловким, сильным и хитрым. Дядя даже предполагал, что он может быть результатом союза кота-ниндзя и обычной кошки, если такой союз вообще возможен.

Собравшись с духом, Кезуки правой рукой кинул на кота свободный край одеяла в попытке закрыть ему обзор, а левой попытался поймать животное за загривок — его единственное слабое место. Но попытка провалилась — кот молниеносно дёрнулся в сторону, уклоняясь от падающего на него одеяла, и с грозным мявом взвился в прыжке, намереваясь вцепиться Учихе в лицо. В последнее мгновение Кезуки успел выдернуть из-под себя подушку, выставив её перед противником, и, как только тот с треском запустил когти в наволочку, извернулся, ухватил-таки его шкирку и, в мгновение ока добежав до двери, вышвырнул животное из комнаты.

Кувыркнувшись в воздухе, кот аккуратно приземлился, отряхнулся и, раздражённо мотая хвостом, направился в комнату хозяйки. Жаловаться.

Одной из черт сволочного характера кота было то, что он умело подлизывался как к Сараде, так и к Сакуре, невероятно правдоподобно изображая из себя бедного забитого котика.

Сестрёнка не заставила себя ждать. Выскочив из комнаты в своей розовой пижаме, она тут же заметила брата и встала перед ним, скрестив руки на груди.

— Ты опять обидел моего Мару-чана! — наглая скотина с довольной мордой тёрлась об её ноги.

— Он меня первым обидел, — попытался возразить Кезуки.

— Мару-чан никогда никого не обижает! — уверенно воскликнула Сарада, наклонившись и погладив кота, который не преминул посмотреть на неё большими печальными глазами. — Видишь? Он теперь грустит из-за тебя.

Кезуки вздохнул, и вздох неминуемо перешёл в зевок. Тряхнув головой, чтобы отогнать дремоту, он устало произнёс:

— Сарада, подобное уже столько раз случалось, я же говорил уже — твой кот любит тебя и поэтому с тобой он такой ласковый, а меня он не любит…

— Потому что ты его обижаешь, — перебила его девочка.

— Нет. Он первый начинает.

— Он никогда никого не обижает, он хороший, — упрямо повторила Сарада.

Кезуки закатил глаза, удерживаясь от нового зевка.

— Твой кот хороший, только когда ты на него смотришь. Но, ты же должна помнить, в первый день, только появившись у нас, он меня оцарапал, несмотря на то, что я просто хотел его погладить.

Девочка задумалась и Кезуки решил было, что его слова смогут убедить её, но Сарада не была бы Сарадой, если бы сдалась так просто.

— Ты его напугал тогда. Мару-чан первые дни был очень пугливым.

Первые дни кот был каким угодно, только не пугливым, но Кезуки понял, что, если сейчас начнёт спорить, это растянется на долго. Снова вздохнув, он спросил:

— Ну, и что ты от меня хочешь?

— Извинись перед ним, — тут же ответила Сарада.

Кезуки посмотрел на животное, и кот ответил ему довольным торжествующим взглядом.

— Ни за что.

Девочка хотела что-то возмущённо сказать, но тут, к счастью Кезуки, с первого этажа поднялся Саске.

— Доброе утро, — хором поприветствовали его двоюродные брат с сестрой.

— Доброе утро, — ответил Саске и, заметив напряжённую обстановку, спросил, — В чём дело?

— Он обидел моего котика!

— Не собираюсь я извиняться!

Саске посмотрел на кота и перевёл взгляд на детей.

— Вы о времени помните? Тебе скоро в академию, — обратился он к дочери, — а у тебя сегодня миссия, верно? — Кезуки кивнул, — Если не хотите опоздать, идите умываться и завтракать, а спор и потом закончить можно.

Ход был верным. Сарада любила поспорить и позиций своих без боя никогда не сдавала, но, в тоже время, была очень отходчивой. Вероятность того, что после академии она захочет продолжить утренний конфликт, была невелика.

Впрочем, за завтраком она всё ещё дулась. В отличие от брата, который был в той же мятой футболке, в которой спал, она уже успела надеть школьную юбку и блузку с галстучком, и теперь периодически бросала на него недовольные укоризненные взгляды.

— Где у тебя миссия сегодня? — спросила Сакура у Кезуки. Тот, оторвавшись от созерцания сестры, пожал плечами.

— Опять в деревне. Там точнее скажут, — ответив, он вдруг обратился к Саске, — Неужели сейчас совсем нет миссий вне Конохи?

— Для детей нет, — коротко проговорил дядя, не отрываясь от завтрака.

Кезуки фыркнул.

— Мы с Акирой уже чуунины, вообще-то, — заметил он.

— Звание не имеет значения, — отрезал Саске, — Для детей за пределами Конохи миссий нет. Все они слишком опасны, и вас туда не пошлют. Независимо от того, какими талантами вы обладаете, — последнее предложение он выделил, заметив, что Кезуки собрался было возразить.

Тот молча поднял руки, показывая, что смирился с положением дел.

— Просто надоели уже миссии ранга D, — с тоской пробормотал он, — а других в деревне и нет почти.

— Ну, проблемы никогда не переведутся, как и миссии для их решения, — решила утешить его Сакура, — Так что не переживай, тебе не придётся всю жизнь доставлять посылки. Тебе же, кажется, этим придётся сегодня заняться?

— Типа того, — угрюмо подтвердил Кезуки, но через какое-то время встряхнулся, будто сбрасывая с себя невесёлые мысли, — Ладно, я пошёл, — он поднялся, убрав за собой посуду с недоеденным завтраком, — Мы с Акирой собирались потом ещё кое-куда зайти, так что к обеду не ждите.

— Тебе сделать бенто? — крикнула ему вдогонку Сакура.

— Нет, не надо.

Он быстро поднялся к себе, переоделся и по привычке прикрепил к поясу сумку со всем необходимым для миссий. Вряд ли, конечно, её содержимое понадобится при доставке послания на окраину Конохи, но Саске учил всегда быть настороже, даже внутри деревни, и в этом Кезуки был с ним согласен.

Спустившись, он уже вышел в коридор, но, вспомнив кое о чём, снова заглянул на кухню. Сарада успела куда-то убежать, а Сакура готовила для неё бенто. Дядя, только закончив завтракать, был ещё там.

— Пап, я чуть не забыл, тебя Какаши-сан просил срочно зайти, там вроде что-то важное, — скороговоркой сообщил Кезуки и собрался было уйти, но Саске посмотрел на него, нахмурившись.

— Мы же, кажется, говорили об этом. Зачем ты меня дома называешь папой?

Кезуки вздохнул, закатив глаза.

— Просто привычка. Ты что, против?

— Твой отец не я, а Итачи. И ты не должен меня так называть без необходимости.

— Почему?

Саске отодвинулся на стуле и развернулся к нему.

— Тебе не кажется, что это несправедливо по отношению к нему? — спросил он, чуть наклонив голову. Кезуки не выдержал его взгляда, подняв глаза к потолку.

— Он умер, даже не зная о моём существовании. Так что не думаю, что это его каким-то образом задевает. Но ладно, — он пожал плечами, — если ты против, я больше не буду.

— Дело не во мне и даже не в Итачи. Дело в твоём отношении к нему, — ответа не последовало, — Кезуки?.. Кезуки, посмотри на меня, — окликнул он упорно наблюдавшего за деревьями в окне племянника. Тот поджал губы, но всё же выполнил просьбу. Их взгляды встретились, и в глазах Саске Кезуки прочёл беспокойство. — Что-то не так?

— Нет, всё нормально, — заверил его мальчик, разведя руки в стороны и мельком взглянув на часы, — Всё, мне пора идти, Акира наверняка уже ждёт меня. Пока, — с этими словами он вышел в коридор.

— Будь осторожен, — по привычке предостерёг Саске, не став настаивать на продолжении разговора.

— Хорошо, — отозвался уже вышедший за порог Кезуки и захлопнул за собой дверь.

Сакура, до этого момента молчавшая, повернулась к мужу.

— Тебе не кажется, что он стал будто отгораживаться от отца?

— Кажется, — задумчиво отозвался Саске.

Закончив с бенто, Сакура села за стол напротив него со вздохом сказала:

— Послушай, рано или поздно тебе всё равно придётся рассказать ему всю правду. И лучше сделать это рано.

— Узнав сейчас правду, он вообще возненавидит его, — рассеянно смотря в сторону, заметил Саске.

— А если он узнает её потом, да ещё и не из твоих уст, то возненавидит тебя. И поверь, это будет гораздо хуже, потому что когда дело касается отрицательных эмоций, он становится похожим на тебя, а не на Итачи.

Саске невесело усмехнулся.

— Н-да… Я знаю. Я расскажу ему в ближайшее время.

— В ближайшее время — это когда, — нахмурилась Сакура, — через год? Два? Когда он станет совершеннолетним?

— Через два месяца, когда ему исполнится четырнадцать, — ответил Саске, посмотрев в глаза жене. Она покачала головой и хотела было ещё что-то сказать, но тут в кухню забежала Сарада со школьной сумкой в руках.

— Я готова.

Отец перевёл взгляд на неё.

— Отлично, — сказал он, поднявшись, — пойдём, провожу тебя в Академию. Всё равно мне к Какаши зайти надо.

Резко отталкиваясь от земли и крыш домов, Кезуки направлялся к парку недалеко от почтового отделения, где они с Акирой договорились встретиться. После утреннего разговора в душе остался мутный осадок беспокойства с примесью злобы.

Не то, чтобы он ненавидел отца. Но и не любил. Он вообще не понимал, как можно любить человека, которого никогда не видел.

Отца ему сполна заменил Саске, и вот его Кезуки любил. И, в отличии от Сакуры, которую он никогда не смог бы назвать мамой, потому что слишком хорошо помнил родную мать, дядю ему нравилось называть отцом.

Вот только тот был против. Саске именно что любил старшего брата, и в Кезуки видел его продолжение, а не своё. Отсюда следовали фразы, вроде «весь в отца» и «отец бы тобой гордился», которые раньше нравились Кезуки, но уже больше года назад они начали его раздражать.

Приземлившись на очередной крыше и заметив внизу знакомую рыжую макушку, Кезуки отбросил все раздумья, решив что разберётся с этим позже, и прыгнул точно перед другом.

— Ну ты и копуша, — незамедлительно резюмировал Акира, — я целых десять минут тебя жду.

— Были небольшие проблемы, — неопределённо качнул головой Учиха, — Ну что, пойдём заберём посылки?

— Уже, — Кимура помахал у него перед носом двумя запечатанными свитками, — на юге деревни небольшой переулок, рядом с лесом. Помнишь, нас туда заносило как-то?

— Ну допустим, — согласился Кезуки, припоминая.

— Так вот, там два дома, в разных концах переулка. Номера написаны на свитках. Доставить не позднее полудня. Вам понятна суть задания и его детали? — последнее предложение Акира произнёс, явно пародируя их крайне нудного куратора, который по приказу Хокаге раздавал миссии всем мающимся в деревне детям.

— Так точно, — с сарказмом ответил Учиха.

— Тогда погнали.

На самом деле, доставка разного рода посланий удавалась им легче всего, по той причине, что не было в деревне такого закоулка, где бы они не побывали за время своего насыщенного приключениями детства. Кезуки и Акире были известны все тайные лазейки, проходные дворы и короткие дороги, так что посылка доставлялась всегда в срок или даже раньше.

Друзья любили вспоминать «весёлую юность». Бесчисленные драки, иногда даже целые сражения, путешествия вглубь леса и «экспедиции» в пыльных чердаках и заброшенных подвалах, эксперименты с техниками, побеги с уроков, — они всегда балансировали на грани между «разрешённым» и «запретным», периодически склоняясь в сторону последнего.

Немного остепенились они только два года назад, став генинами. Тогда в их дуэте появился третий. Вернее, третья — бывшая одноклассница, попавшая с ними в одну команду, спокойная и рассудительная девочка, в которую оба друга тут же влюбились. Правда, не подкрепляемые взаимностью чувства долго не продержались, но сокомандница, сама того не осознавая, сильно повлияла на обоих мальчиков, заставив их наконец-то повзрослеть.А месяц назад она решила полностью посвятить себя медицине, напросившись в ученицы к Сакуре и временно покинув команду. Последнее было особенно удручающим, так как теперь некому больше было отговаривать друзей от их порой безумных замыслов.

Зачинщиком, как правило, был Акира, но Кезуки всегда поддерживал практически все его идеи, за исключением самых невозможных. Тому было много причин, и одна из них — тот факт, что Саске не особо ограничивал племянника, закрывая глаза на его проделки, а иногда и выгораживая мальчика перед Сакурой и учителями. Не то, чтобы он не занимался воспитанием Кезуки, просто для Саске важнее было, чтобы тот усвоил основные моральные принципы. А с этим как раз всё было нормально — Кезуки не мучил животных, не избивал слабых, не предавал друзей, заботился о сестрёнке и в целом был довольно добрым и обходительным. Для дяди этого было достаточно, и к таким фактам, что, например, его племянник вместе с другом опять что-то напортачили с взрывными печатями, взорвали сараи на окраине и чуть не подожгли лес, он относился достаточно либерально.

Впрочем, просьба Какаши зайти к нему никак не была связана с его взглядами на воспитание детей — Саске знал это точно, потому что, если бы Кезуки вновь что-нибудь натворил, он бы признался в этом. Размышляя, что могло случиться, Учиха, как всегда без стука вошёл в кабинет Хокаге.

Хатаке рассматривал содержимое тонкой папки и, едва они обменялись приветствиями, протянул её Саске, коротко констатировав:

— За Кезуки следили. Более того, они собирали всю информацию о нём.

Тот быстро пробежал глазами по явно сделанным скрытно фотографиям, заметкам и сканированным документам и посмотрел на бывшего учителя.

— Когда? Я не замечал слежки.

— Две недели назад, как раз когда ты был в Стране Волн. Прости, на этот раз Анбу облажались, и поймать шпиона удалось только сегодня ночью.

Саске нахмурился.

— Вы изъяли всю информацию, или…

— Он успел отправить отчёт, — покачав головой, с сожалением сказал Какаши, — Кому, мы не знаем, куда — тоже. И это не самое страшное, — он взял со стола ещё один листок бумаги.

Это была копия свидетельства о рождении Кезуки. Настоящего свидетельства, где в графе «отец» было указано Итачи Учиха. Саске не собирался всю жизнь лгать. Рано или поздно, когда старое поколение, помнившее уничтожение клана Учиха, начнёт уходить, и подрастёт новое, для которого всё случившееся будет всего лишь частью истории, тогда будет открыта вся правда и восстановлено имя Итачи. А до тех пор свидетельство хранилось в одном из секретных архивов с усиленной охраной.

— Всё гораздо хуже, чем я думал, — проговорил Саске. Какаши кивнул.

— Согласен. Если они пошли на такой риск и залезли в архив, значит, их намерения крайне серьёзны.

— Может это быть делом той организации, признаки которой замечены вблизи границы страны? — спросил Учиха, отложив копию на стол.

— Вполне возможно, но доказательств у нас никаких, — Хатаке развёл руками и сел за стол, убрав папку в ящик на замке, — В любом случае, будь осторожен и присматривай за Кезуки. Что-то назревает, и это что-то сгущается вокруг твоего племянника.

Саске мрачно посмотрел на него и кивнул.

— Я понял.

— В какой руке: правой или левой?

До нужного переулка они добрались довольно быстро, и теперь Акира дурачился, спрятав руки со свитками за спину и предлагая Кезуки выбрать. Тот особого энтузиазма не проявил.

— Какая разница, какой свиток? — спросил он, протягивая руку к другу, который тут же отскочил на пару шагов назад, изобразив на лице удивление.

— Как это — какая разница? От этого зависит наша судьба — один пойдёт налево, а другой направо. Один в конец переулка, а другой в начало. Наши пути расходятся, друг мой, и только тебе решать, какими дорогами мы оба пойдём, и какие…— вдохновенно провозглашал Кимура, напустив на себя торжественный вид.

Кезуки вздохнул, прикрыв глаза. Подобный бред Акира мог нести часами, не останавливаясь.

— Ладно, в левой.

Кимура тут же замолчал и поднёс левую руку с посланием к глазам.

— Левая рука, и тебе в левую сторону. Какое неожиданное совпадение.

— Неужели? — скептически хмыкнул Учиха, забирая свиток.

Акира склонил голову набок, чуть прищурившись.

— Что-то ты какой-то невесёлый сегодня, — протянул он. Кезуки пожал плечами, не желая развивать эту тему. — Ну ладно, встречаемся на этом же месте через пятнадцать минут.

Махнув друг другу рукой, они направились в противоположные стороны.

Дом, в который Кезуки надо было доставить послание, выглядел немного странно. Это не бросалось в глаза, но если приглядеться и подумать, то можно было осознать, что дом не выглядел жилым. С неухоженным двором, местами покосившийся, с подгнившим крыльцом и пыльными окнами. Звонка не было, и Кезуки пришлось стучать.

Он бы не удивился, если бы дверь открыл какой-нибудь древний рассохшийся старик, у которого уже нет сил приводить жилище в порядок, но вместо этого на пороге стоял мужчина лет шестидесяти, ещё вполне здоровый и крепкий.

— Здравствуйте, вам послание повышенной секретности, — отбросив подозрительные мысли, бодро проговорил Кезуки.

Мужчина смерил его презрительным взглядом, нахмурился и, не сказав ни слова, грубо вырвал из протянутой руки свиток, повернулся и ушёл с ним вглубь дома.

Поражённый таким поведением, Кезуки хотел уже уйти, не желая больше иметь дело с этим странным типом, но, к своему огорчению, вспомнил, что ему нужно получить подпись от получателя. Вынув из сумки ведомость, он решительно шагнул в дом.

— Вам нужно поставить подпись, — начал Кезуки, войдя в обшарпанную гостиную, где находился мужчина, но осёкся, посмотрев на его руки.

В одной руке находился свиток, а другой он, сосредоточив в пальцах светящуюся голубым чакру, последовательно ощупывал его.

— Что вы делаете? — настороженно спросил Учиха.

— Проверяю сохранность печати, — даже не взглянув на мальчика, бросил мужчина.

Кезуки нахмурился, уже догадываясь, к чему тот клонит.

— Печать уже проверяли в здании почты, — мужчина не ответил, продолжив своё занятие, и Учиха начал терять терпение. — Свиток никто не вскрывал с момента его запечатывания, можете мне поверить. — его слова что-то изменили. Мужчина прекратил проверку, посмотрел на Кезуки и внезапно хрипло, но громко рассмеялся, что вконец разозлило Учиху, — Что смешного? — стиснув зубы, спросил он.

— Поверить? — прекратив смех, спросил мужчина, откладывая свиток в сторону, — Поверить тебе? — с издёвкой в голосе повторил он, — Ты предлагаешь мне поверить сыну человека, хладнокровно убившего целый клан, включая собственных родителей? — в глазах мужчины презрение смешивалось с торжеством.

Ведомость с тихим шелестом полетела на пол. Не узнавая своего голоса, Кезуки выдавил:

— Что вы сказали?

Он снова рассмеялся.

— А ты не знал? Разве твой любимый дядюшка не рассказывал тебе, какое выражение лица было у его старшего брата, после того, как он пронзил катаной своих маму и папу? — мужчина стал подходить к Кезуки, глядя ему прямо в глаза и заставляя тем самым пятиться, — Разве не говорил, сколько лет он провёл нукенином, живя лишь одним желанием — стереть с лица земли человека по имени Учиха Итачи? И, — он подошёл вплотную к мальчику, — разве не рассказывал он тебе, какая эпичная между ними была битва, и как Учиха Саске вышел из неё победителем?

Кезуки отшатнулся от него, прижавшись к стене.

— Ложь… — прошептал он, глядя перед собой пустым взглядом, — Это не может быть правдой.

— Если не веришь — всегда можешь спросить своего дядю.

Кезуки вздрогнул. Ему вдруг вспомнились сказанные однажды слова Саске: «Всегда всё проверяй и во всём сомневайся, если не хочешь, чтобы тебя обманули. Никогда и никому не верь на слово, даже если это близкий тебе человек». «Даже если это ты?» — спросил тогда мальчик. Саске тогда внимательно посмотрел на него и кивнул: «Даже если я».

Значило ли это, что он на самом деле лгал ему про отца? Хотя с другой стороны… Кезуки поднял взгляд на ухмылявшегося мужчину. Ему тоже нельзя верить.

— Зачем вам всё это?

— Я просто не могу терпеть тот факт, что по деревне свободно разгуливает такое отродье как ты, — ухмылка сменилась на хмурое выражение лица. Мужчина указал на него пальцем, — Ты грешен одним своим существованием.

— Я не…

— Молчать! — резкий окрик перебил Кезуки, — И ты, и твой папаша, и твой столь обожаемый всеми дядюшка — все вы преступники, уродливое пятно на репутации деревни, весь ваш клан! Учиха, — мужчина буквально выплюнул это слово сквозь зубы, — О, я помню, как твой дед, Фугаку, как он гордился своим кланом. Сильнейший в Конохе! Благородный, чтящий святые традиции предков! А знаешь, — он наклонился ближе к мальчику, — кем он ещё гордился? Конечно, своим дорогим старшим сыном. Интересно, что он чувствовал, когда сыночек в благодарность воткнул ему катану в спину?

Кезуки смотрел в находившиеся так близко маленькие глаза и с каждым словом, сказанным мужчиной, чувствовал, как неконтролируемая ярость поднимается, заполняя его изнутри. Как только она дошла до глаз, мгновенно заполняя радужку красным, сдерживаться было уже поздно. Учиха не помнил как это произошло, тело двигалось само. Очнулся он лишь когда голос друга ударил по барабанным перепонкам.

— Чёрт возьми, Кезуки, да отцепись ты от него!

С медленными волнами подступающим шоком он осознал, что сидит верхом на избитом мужчине, сжимая пальцами его горло. Ещё чуть-чуть, и Кезуки убил бы того, кто посмел оскорбить его семью, но в этот момент Акире удалось оторвать его и оттащить подальше. Почему-то Учиха почувствовал разочарование.

— Ч-что произошло? — хрипло спросил он.

— Это я должен спрашивать у тебя, что произошло! — воскликнул Акира, — Ты задержался, и я решил проверить, всё ли в порядке. Зашёл в дом, а ты его уже кончаешь. — Кезуки не нашёл, что ответить. Он лишь тяжело дышал, пытаясь унять дрожь в руках. Акира забеспокоился, — Эй, с тобой всё в порядке? Что случилось?

— Ничего, — Кезуки покачал головой, взглянув в глаза друга и убирая шаринган, — Я… Мне надо… кое-что сделать. Ты… не иди за мной. — выпалив это, он сорвался с места, выбегая из дома.

Кимура поражённо посмотрел ему вслед. Когда он оказался в комнате, и Кезуки поднял голову… таким Акира друга ещё не видел. Он никогда не позволял себе разозлиться настолько, чтобы активировался шаринган, и не уставал повторять, что в битву нужно вступать с холодной головой. А теперь… Кимура так и не понял, что произошло, но одно знал точно — случилось что-то очень серьёзное.

Бьющий в лицо ветер по идее должен был охладить пыл, но на деле лишь вносил ещё большую сумятицу в без того смешанные распалённые чувства, не позволяя сосредоточиться и просто во всём разобраться. Вместо этого Кезуки нёсся, не разбирая дороги, домой с одной надеждой, что Саске опровергнет всю эту чушь и успокоит его.

Вот он у цели. Порог, дверь, удивлённое лицо Сакуры, у которой он спросил, где дядя. Лестница. Второй этаж. Кабинет Саске.

— Что?

— Я спросил, это правда?!

Саске встал из-за стола, развернувшись к нему.

— Ты о чём?

Кезуки смотрел в лицо дяди, самого родного для него человека. Тот всегда хмурился, когда беспокоился.

— Про отца… Это правда… что он уничтожил весь клан и… своих родителей? — дрожащим голосом выдавил мальчик.

— Кто тебе это сказал? — в голосе Саске звенела сталь.

— Не важно! — не выдержав, закричал Кезуки, — Какая разница, кто мне это сказал? Это правда или нет?!

Саске ответил так быстро, что ужас его слов не сразу дошёл до племянника.

— Правда.

Вот теперь мир на самом деле пошатнулся. Его отец… Человек, давший ему жизнь, был убийцей.

Но это даже не самое страшное.

Самое страшное, что он был убийцей своих родителей.

Будучи в детстве очень привязанным к матери, и даже теперь, спустя столько лет, до сих пор часто вспоминая её с теплотой и любовью, Кезуки не понимал, как это вообще возможно. Он попытался представить, как убивает Медоку, Саске, Сакуру…

Нет, это невозможно. Для него невозможно. Но, видимо, не для Учихи Итачи.

От шока на глаза навернулись слёзы, и сквозь пелену мальчик увидел, что дядя подошёл к нему и собирается что-то сказать.

— Послушай… — успел проговорить Саске, прежде чем племянник с силой оттолкнул его.

— Почему ты не сказал мне?! — прокричал Кезуки, чувствуя, как в нём вновь закипает ярость, — Зачем?! Зачем всё это было?! Твой отец бы тобой гордился, твой отец был героем, твой отец полюбил бы тебя, — проговорил он, будто передразнивая, и снова перешёл на надрывный крик, — Зачем?! Зачем ты мне столько лет лгал?

— Я лгал тебе лишь в самом начале, боялся, что ты слишком мал и не поймёшь, — спокойно ответил Саске, — всё остальное, о чём ты сейчас говоришь, было правдой.

— Ты опять лжёшь, — дрожащим, но резким голосом оборвал его мальчик.

— Кезуки…

— Это не может быть правдой!

Саске вздохнул, покачав головой.

— Ты просто не знаешь всего…

— Я знаю достаточно! — взорвался Кезуки, — Достаточно, чтобы понять, что такой человек любить не может! Ты лжёшь мне, и… — он на мгновение замолчал, сглатывая, — и мама тоже лгала! Она просто не хотела об этом говорить, а он не мог полюбить её за два дня! Только не он! Он просто изнасиловал её, воспользовался как шлюхой и…

Крепкая пощёчина заставила его замолчать.

— Думай, прежде чем говорить такие вещи, — холодно процедил Саске.

Кезуки, мотнув головой в сторону от неожиданного удара, медленно повернулся обратно. В его глазах пылал шаринган. Несколько секунд дядя и племянник стояли молча. Потом Саске решил извиниться, сделал шаг вперёд, но мальчик резко отшатнулся.

— Ненавижу тебя, — прошипел он и выскочил из комнаты. Почти сразу хлопнула входная дверь.

Взволнованная Сакура застала мужа облокотившегося на стену и задумчиво потиравшего правую ладонь. Саске поднял на неё взгляд.

— Только не говори «я предупреждала». Я и так всё понимаю.

— Ты не собираешься за ним идти? — остановившись в дверях, мягко спросила Сакура.

— Ему нужно остыть, — сказал Учиха, взглянув на окно, — Потом сам вернётся.

— Ты уверен? Я уже говорила — характером он во многом в тебя пошёл.

— Зато мозгами в Итачи, — хмыкнув, парировал Саске, — Кезуки поймёт, что не всё так просто, что человек не всегда определяется тем, что он смог или не смог убить кого-то, и захочет узнать об отце побольше.

— А если он даже после этого откажется его принимать?

Саске нахмурился.

— В таком случае это будет полностью его право. Главное, чтобы не выдумывал лишнего.

Кезуки вновь не разбирал дороги, теперь уже из-за слёз, застилавших глаза. Жестокая правда причиняла боль, а сердце жгло так же, как и след от пощёчины. Дядя ударил его впервые за всё время их знакомства, впервые поднял на него руку. И из-за кого? Из-за человека, лишившего жизни собственную семью?

Это не укладывалось в голове. Вся эта история была непонятна Кезуки, но он и не желал ничего понимать. Ему было достаточно того, что его отец — жестокий убийца, а дядя — самый близкий и родной человек после матери — всю жизнь лгал ему, покрывая своего брата.

Зачем?

Кезуки старался об этом не думать. Он боялся возможного ответа, особенно вспоминая слова того мужчины о том, что Саске и сам был когда-то нукенином. Отступником! Во время их первой встречи в Деревне Озёр ему едва исполнился двадцать один год! Когда же… он им стал? Ещё раньше?

В памяти внезапно всплыло пугающее выражение лица, которое иногда появлялось у Саске во время серьёзных сражений. Будто он способен на всё, даже на самое ужасное. Это настолько не вязалось с привычным образом доброго дяди, что Кезуки всегда списывал это просто на особенность поведения. Но теперь…

Он потряс головой. Лучше не думать об этом.

Единственное, что он сейчас хотел — это оказаться подальше отсюда, побыть одному и успокоиться. Поэтому, остановившись и вытерев лицо рукавом, Кезуки не удивился, что ноги сами принесли его к главным воротам деревни.

Постояв некоторое время в двадцати метрах от поста охраны, он вздохнул и развернулся.

Через полчаса после ухода Кезуки в дом Учиха постучались. Сакура уже ушла в госпиталь, и дверь стоявшим на пороге Какаши и Акире открыл Саске, пропуская их внутрь и приглашая в гостиную. Оказалось, Кимура решил, что друг не стал бы без причины нападать на незнакомца, и, связав мужчину, обратился за помощью к хокаге. Хатаке понял всё мгновенно.

— Прости, мне надо было раньше сообщить тебе о слежке, — хмуро сказал Какаши после того, как Акира закончил описывать случившееся, а Учиха коротко упомянул о ссоре.

— Боюсь, это ничего бы не изменило, — пожал плечами Саске, — Ты выяснил, кто это был?

Какаши кивнул.

— Да. Анбу его мгновенно проверили. Это Сузуки Исао … — ответил Хатаке и после короткой паузы добавил, — Бывший ученик Шимуры Данзо.

Саске вскинул голову, нахмурившись.

— Данзо? И как давно он был его учеником?

— Более сорока лет назад. И, после того, как Исао стал чуунином, вся информация о нём исчезает.

— Корень?

— Скорее всего, — подтвердил Какаши, скрестив руки на груди, — Надо будет поднять их архивы.

Саске задумчиво перевёл взгляд с хокаге на Акиру.

— Кто-нибудь из вас говорил с ним?

— Я едва успел связать его, когда он очнулся, — негромко проговорил Акира, — и минут десять мне пришлось его слушать.

— И что он говорил? — заинтересованно повернулся к нему Какаши, — при мне-то он молчал как рыба.

— Он… — неуверенно начал мальчик, опустив глаза, — он кричал, что ненавидит весь клан Учиха, что… их надо истребить. И… — продолжил Кимура, мельком взглянув на Саске, — что ваш брат был сумасшедшим убийцей, и что Кезуки пойдёт по его стопам.

— Ну? — Какаши вновь повернулся к Саске, — со стороны похоже, будто Сузуки Исао просто фанатик, которому в своё время хорошо промыли мозги.

Учиха покачал головой.

— Даже если он фанатик, это лишь значит, что его фанатизмом воспользовался кто-то другой, у кого есть виды на Кезуки. Иначе зачем эта слежка, и почему он появился только сейчас?

— Да, ты прав. Но с какой целью?

— Естественно, чтобы рассорить нас с Кезуки и как-то повлиять на его эмоциональное состояние, тем самым ослабив.

Какаши задумался, и наступившую тишину нарушил голос Акиры.

— Извините конечно, что прерываю вас, но что происходит? Я имею ввиду, Кезуки что-то угрожает? И вообще, всё это как-то… — он чуть замялся, тряхнув рыжей чёлкой, — Я толком ничего не понял.

— Зайди ко мне завтра утром, и я объясню тебе, — сказал Саске, прежде чем Хатаке успел обдумать слова Кимуры.

— Ты уверен? — тут же спросил хокаге.

Оба мужчины посмотрели на мальчика, сразу почувствовавшего себя неуютно.

— Да, — как-то задумчиво ответил Саске, — он уже давно знает, что отец Кезуки Итачи, а учитывая, что кричал этот Исао… Лучше просто рассказать ему всё.

Какаши вздохнул.

— Ну как знаешь.

— Эм, — протянул Акира, — тогда я могу идти?

— Конечно, — кивнул Учиха.

Не заставляя себя ждать, Акира выскользнул из гостиной, а следом и из дома. Какаши с Саске остались вдвоём.

— Ты знаешь, где сейчас Кезуки? — спросил Хатаке, поднимаясь с дивана.

— Нет, — покачал головой тот.

— А когда вернётся?

— Тоже нет.

Какаши нахмурился.

— Ну, по крайней мере мы точно знаем, что он в деревне. Если бы он прошёл через главные ворота, мне бы тут же сообщили, да и в любом другом месте он не смог бы пройти незамеченным, не зная пароля. — Саске молча посмотрел на учителя снизу вверх, — Что? — насторожился Хатаке, — Он знает пароль? — Учиха чуть улыбнулся. — Саске…

— Я подумал, что ему может это пригодиться однажды.

Какаши вздохнул, зажмурившись и потирая пальцами переносицу.

— Будем надеяться, что уже не пригодилось.

— Подождём до вечера, — сказал Саске, тоже поднимаясь, — если не вернётся, я сообщу тебе, и пустим Анбу на поиски. А если за ночь его не найдут, я пойду за ним.

— Искать его за пределами деревни всё равно что иголку в стоге сена, — устало пробормотал Хатаке.

— Я знаю, куда он пойдёт, — парировал Учиха.

— И куда же?

— В Деревню Озёр, разумеется. Потеряв, если так можно выразиться, отца, он наверняка захочет побыть поближе к матери.

Коноха удалялась с такой скоростью, какую только может развить молодой шиноби. Кезуки не до конца осознавал, что он делает, в голову словно тумана напустили. Единственное, что он точно знал, это то, что он не может больше оставаться в деревне. По крайней мере, не сейчас.

Но куда тогда ему идти?

Он замер на одной из веток, рассеянно разглядывая окружающие его деревья. Ответ был очевиден. Кроме Конохи, у него был ещё один дом, в родной деревне. Кезуки не был там уже больше двух лет, и теперь понял, что соскучился. И по дому, и по доброй соседке, и по маме.

Мысль о маме, о том, что произошло тогда, почти пятнадцать лет назад, заставила его со злобой стиснуть зубы и продолжить путь. Он постарается узнать правду.

Через несколько часов наперерез мальчику выскочил человек в чёрной маске и такого же цвета костюме. Вытащив из-за пояса вакидзаши* с украшенным узорами клинком, он незамедлительно атаковал Учиху.

Кезуки отразил атаку кунаем. На ходу активируя шаринган, он молниеносно оказался за спиной противника и, сложив несколько печатей, нанёс точечный удар в слабое место на шее. В то же мгновение он понял, что это был теневой клон.

Техника развеялась. Кезуки осмотрелся — противника нигде не было. Внезапно он услышал нарастающее гудение, будто в дереве, на ветке которого он стоял, находится пчелиный рой. Шаринган подсказывал, что атаку следует ждать именно отсюда, и Кезуки на опережение прыгнул вверх. Вслед за ним из ствола вырвались похожие на корни лианы, покрытые маленькими алыми бутонами цветов.

— Стиль Огня: Техника Великого Огненного Шара!

Классическая техника клана Учиха за секунды превратила лианы вместе с деревом в пепел. Который, однако, не стремился оседать на землю, а плавал в ставшем вдруг густым воздухе. Кезуки услышал приторно-сладкий запах.

«Так и знал, что в бутонах ядовитый газ», — подумал он и попытался приземлиться на ближайшее дерево. Но тело уже онемело, и мальчик, скользнув ладонью по ветке, рухнул на землю.

От удара при падении в голове потемнело и заплясали искры, зато газа внизу почти не было. Но, когда к телу вернулась чувствительность, он понял, что и руки, и ноги оплетены лианами, а к горлу приставлен вакидзаши. Продолжая поддерживать шаринган, Кезуки с трудом открыл глаза.

Человек в маске склонился над ним, одной рукой держа меч, а другой поднимая лицо мальчика за подбородок.

— Это было даже проще, чем я думал. Всё-таки ты ещё сопляк, — прохрипел он странным голосом, будто звучащим из испорченной рации. — А вот шаринган с тремя томоэ — это мне нравится. Твои глаза станут отличным дополнением к главному призу. Всё равно ты не умеешь ими пользоваться.

Язык ещё плохо слушался, и говорить было трудно, да и вообще не стоило, но Кезуки не смог удержаться.

— Неужели? — с издёвкой спросил он, и в то же мгновение вакидзаши противника пошёл волнами и исчез.

— Что?.. — едва успел сказать незнакомец, как лианы, опутывающие Кезуки, вдруг поднялись и словно стая разъярённых змей набросились на своего хозяина. Тот стал шевелить пальцами рук, видимо, таким образом пытаясь управлять лианами, однако все его действия были напрасны.

Наблюдая за отчаянно дёргающимся в воздухе противником, Кезуки ухитрился высунуть руку так, чтобы сложить печати и активировать небольшую технику молнии, разрубая оплетающие его локти и кисти настоящие лианы. Потом поднял валяющийся на траве вакидзаши и освободил ноги, сетуя про себя, что можно было не попадаться под действие газа и не устраивать театр.

Тем временем человек в маске уже лежал на земле, не в силах пошевелить конечностями. Кезуки подошёл к нему, покачивая в руке лезвие меча.

— Гендзюцу? — опять прозвучал искажённый голос, — Но когда и как? Я всё время был в маске, ты не мог…

— Мог, — не без улыбки ответил Кезуки, — Если ты так хочешь знать — это одна из особенностей моей техники. Мне не обязательно смотреть в глаза человеку. Я могу наложить технику на сам участок сражения, так что все находящиеся в округе оказываются в моей власти. Это место было заключено в гендзюцу с того момента, как я активировал шаринган.

Искажённый смех звучал ещё более жутко, чем голос.

— Ну надо же, истинный сын своего отца. Учиха Итачи тоже был известен именно своим гендзюцу. Даже самые сильные…

Пинком ноги под рёбра Кезуки прервал его. Напоминание об отце его разозлило.

— Мне сейчас нет дела до этого человека. Лучше скажи мне — что ты там лепетал про мои глаза и про приз?

— Не в моих интересах тебе всё рассказывать.

Кезуки был уверен, что под маской у него — злобная усмешка. Интуиция завопила об опасности, и Учиха невольно сделал шаг назад.

— Это почему? — нахмурившись, спросил он, — Ты в моей власти.

— Нет, это ты в моей власти, — вновь раздался жуткий смех, переходящий в рычание, — И ты сейчас умрёшь!

На этой фразе Кезуки наконец понял, где опасность. Но было слишком поздно.

Погружённые в деревья, грамотно расположенные взрывные печати уже пришли в действие. В считанные секунды отдельные взрывы слились в несколько больших ударных волн, пугающих клубами огня. Волны распространялись со всех сторон до самых макушек деревьев, так что выбраться не было никакой возможности. Жалея, что шаринган не может видеть взрывные печати до того, как они активируются, Кезуки сделал единственное, что вообще мог сделать — присел на корточки и закрыл голову руками. Но прежде чем первая волна дошла до него, издалека послышался неразборчивый голос, использующий какую-то технику, и Учиху накрыл земляной купол.

Взрывы гулко раздавались снаружи, но защита оказалась надёжной — не было даже трещин. Когда всё стихло, купол раскрылся и Кезуки встал. Взрывы разрушили всё вокруг него, кроме светлого круга, где находился купол и ещё покрытой сажей полосы шириной в метр, опоясывающей этот круг. Шиноби, напавшего на него, нигде не было видно.

На обломок вздыбившейся земли спрыгнул незнакомый мальчик, на вид немного старше самого Кезуки.

— Привет, — сказал он, — Это я использовал технику земли, — мальчик указал на лоб, где была повязка шиноби Скрытого Камня, — Кажется, ты здорово кому-то насолил, раз они приготовили тебе смертельную ловушку.

— Печати были расположены так, что я вряд ли бы умер. Скорее всего, они хотели меня оглушить и схватить в плен, — отозвался Кезуки, ещё раз оглядевшись. Потом убрал шаринган и посмотрел на незнакомца, — Но всё равно спасибо.

— Не за что, — беспечным тоном ответил спаситель, и одним прыжком оказался рядом с Учихой. — Ишида Хидеки, из Скрытого Камня, — представился он, протягивая руку, — А тебя как зовут? И из какой деревни, я что-то не вижу твоей банданы.

Кезуки не очень нравился претензиционный тон, которым это было произнесено, и даже думал назвать чужое имя. Но это была бы ложь, а уже от одного этого слова в нём закипала буря.

— Учиха Кезуки, Скрытый Лист, — ответил он, протягивая правую руку в ответ, а левой поднимая за край повязку Конохи, висевшую у него на поясе. Привязанную именно там только потому, что так делает Саске, с некоторых пор не любивший надевать бандану на лоб.

— Учиха? — на лице парня читался восторг, — Ого, круто! Я слышал о твоём клане, особенно об Учихе Саске. Говорят, он один из сильнейших шиноби в мире! Кто он тебе?

— Отец.

— Отец? — переспросил Хидеки, подняв брови, — А мне кажется, он слишком молод для…

— Я просто ранний ребёнок, — перебил его Кезуки с такой интонацией, чтобы тот сразу понял, что это нежеланная тема для разговора.

— А-а… — понимающе протянул Ишида, — ну, бывает.

Учиха кивнул и, вдруг сообразив, что слишком долго они торчат на открытом месте, которое к тому же привлекает дополнительное внимание струящимся вверх дымком, поспешил попрощаться.

— Ладно, ещё раз спасибо за помощь. Мне пора.

Он развернулся и уже сделал пару шагов, как его окликнули.

— Эй, постой, — Хидеки явно не хотел терять с ним контакт, — ты сейчас на миссии?

И вновь Кезуки хотел солгать, но что-то не позволило ему это сделать.

— Нет.

— А что тогда тут делаешь?

Учиха вновь подошёл к нему.

— К тебе такой же вопрос.

Тот усмехнулся.

— Я первый спросил.

— Но я нахожусь в родной стране, а ты из Камня, — заметил Кезуки, — И что-то непохоже, чтобы ты стремился выполнять какую-либо миссию. К тому же… — он на мгновение осёкся, только что заметив, — с такой толпой.

На этот раз Хидеки уже рассмеялся.

— Ладно, чёрт возьми, твоя взяла! — он обернулся, махнув рукой, — Выходи, народ!

Из-за стоящих вдалеке деревьев показалось человек десять — все ещё подростки, в основном мальчишки, но была и пара девчонок. И главное, что поразило Кезуки, они все были не из одной деревни. Банданы встречались самые разные: двое, не считая Ишиды, из Камня, трое из Тумана, четверо из Облака, один из Песка. Символа Листа Учиха ни на ком не заметил.

— Всё началось вон с тех ребят из Облака, я тебе потом их представлю, если понадобится. Вкратце, их предки круто с ними обошлись, решив отправить их в двенадцать лет в специальный элитный отряд, который подразумевает жестокую школу обучения. Возражения никто не слушал, так что они объединились вчетвером и сбежали из дома, а потом и из своей деревни. У тех, кто из Тумана, почти такая же история — родители приверженцы старого режима, который был в Кровавом тумане… ну, и ты сам понимаешь. В один прекрасный момент Туман и Облако встретились и решили держаться вместе, искать таких же, как они. Из Камня, кроме меня, брат и сестра, у них родители разводятся и активно делят своих детей, разумеется, не спрашивая их мнения. Пацан из Песка сирота, но какая у него проблема, говорить отказался, хоть и подтвердил, что сродни нашей. — Хидеки развёл руки, — Вот так вот мы и образовались.

— А у тебя что?

Ишида внимательно посмотрел на него своими живыми карими глазами.

— Я как и пацан из Песка. Не сирота, но не хочу говорить. Теперь к тебе такой же вопрос.

Кезуки нахмурился.

— С чего ты взял, что у меня какие-то проблемы?

— Да ладно, мы тебя заметили полчаса назад. У тебя на лице было написано, что ты валишь из деревни, потому что тебя там достали. Мы хотели раньше с тобой встретиться, да этот хмырь в маске помешал. Эй, кстати, — Хидеки оглянулся, — а где он?

— Видимо, у него был сообщник, — спокойно заметил Кезуки, а потом добавил, — мне просто всю жизнь лгали насчёт кое-чего очень важного. Но вряд ли я вам подойду. Думаю, я скоро вернусь домой.

— Да мы все рано или поздно вернёмся, — махнув рукой, бросил Хидеки, — так что не парься по этому поводу и давай к нам, — он протянул Учихе руку.

— Чем вы вообще занимаетесь? — не спешил соглашаться Кезуки.

— Мы? Развлекаемся. И попутно пытаемся донести миру, что мы не деревяшки из шоги, чтобы нами кто-то управлял.

— И как же вы это делаете?

— Ну-у… мы нападаем. На разные известные или стратегически важные места и здания, — заметив шокированный взгляд Кезуки, Хидеки замахал руками, — ты не подумай, мы вреда не наносим, просто пугаем и устраиваем неразбериху, — на этих словах он засмеялся, — Это даже весело. Особенно, когда нас замечают и понимают, что не могут использовать смертельно опасные техники, мы ведь дети как-никак.

— Это безумие, — отшатнувшись, сказал Учиха, — Вы хоть понимаете, что с вами сделают, когда поймают? Или даже когда вы сами вернётесь?

Ишида подошёл к нему ближе, наклонившись и посмотрев прямо в глаза.

— Они сами виноваты во всём, что мы делаем. Должны понимать, что это они нас вынудили так поступать. А если не понимают, так мы попробуем донести это яснее, — медленно и вкрадчиво проговорил он, не разрывая зрительного контакта. А потом вдруг улыбнулся как ни в чём не бывало, — Ну так что, ты с нами? — и снова протянул руку.

Кезуки прекрасно понимал, что это безумие. Глупый, ребяческий подход к решению проблемы. Более того, он знал, что означает согласие. Он станет преступником. Нукенином. Пускай они и не оставляют отметины на повязках, но формально они всё равно все нукенины. Однако что-то внутри него требовало присоединиться к ним. Наплевать на всё, и стать таким же как они. Что-то внутри него будто толкало его руку навстречу руке Хидеки.

К вечеру Кезуки не вернулся. Какаши сам зашёл к Саске около восьми часов и пообещал выслать отряд, специализирующийся на поиске. Если мальчик ещё где-то в деревне — его найдут.

Сарада была в академии, когда всё произошло, и ничего не знала об уходе брата, но по плохо скрываемому беспокойству на лице родителей и заходившего несколько раз дяди Наруто, смогла понять, что что-то случилось.

Хоть она и считала себя достаточно большой, чтобы ложиться спать самостоятельно, сегодня Саске пришёл её укладывать. Сарада не возражала, позволив странно задумчивому отцу разобрать постель и переодеть её в пижаму. Натянув одеяло до подбородка, она тихо спросила:

— А где братик? Он же должен был вернуться раньше меня. У него срочная миссия?

Не сразу ответив, Саске сначала внимательно посмотрел на дочь, а потом всё же покачал головой.

— Нет. У него нет миссии. Кезуки просто… решил уйти на некоторое время.

— Почему? — Сарада удивлённо подняла брови, — Это на него непохоже. Он никогда не уходит, не предупредив меня, только если у него срочная миссия.

— Да, — прикрыв глаза, на выдохе ответил Саске, — Это действительно на него непохоже.

— Но он ведь вернётся? — с надеждой спросила Сарада, начав перебирать пальчиками край одеяла. Беспокойство отца передалось и ей.

Саске улыбнулся и наклонился, поцеловав дочь.

— Конечно вернётся, куда он денется. Спи, — он поднялся, выключая ночник — Сарада любила спать в темноте.

— Спокойной ночи, папа, — прошептала девочка, когда Саске уже выходил из комнаты.

— Спокойной ночи, — откликнулся он, закрывая дверь.

Впрочем, в эту ночь Саске спал мало. Он лёг раньше жены, но лишь два часа провалялся. Потом пришла Сакура, и, немного поговорив с ней, Саске всё же смог заснуть. Когда проснулся, на часах было четыре утра, а в голове — неприятный осадок мутного сна, которого он не помнил.

Саске встал. Присутствия племянника в доме не ощущалось, но он всё равно не смог себя остановить и не заглянуть в его комнату. Просто так.

Открытое окно, одежда, брошенная на наспех заправленную постель, два сюрикена, торчащие прямо над кроватью — была у хозяина комнаты такая скверная привычка, дырявить потолок перед сном. Куча книг, свитков и каких-то листков на столе, плавно переходящая на пол. Стул с висящей на нём курткой. Шкаф, предусмотрительно закрытый.

В отличие от обоих сыновей Фугаку, Кезуки не был особенно аккуратным. Он нуждался лишь в том, чтобы каждую вещь можно было легко найти, а комнату в экстренных случаях легко привести в порядок, за которым следила Сакура. Саске же обычно старался следить за порядком в головах своих детей.

Своих детей.

Он и сам иногда ловил себя на мысли, что считает Кезуки своим сыном. Не стоило тогда упрекать его, мальчику наверняка было трудно постоянно переключаться между «папой» и «дядей». Саске в этом плане было значительно проще, ведь Кезуки в любом случае оставался Кезуки.

Он ещё раз окинул взглядом помещение. Судя по тому, что сейчас комната необоснованно пустовала, за порядком в голове Кезуки Саске не уследил.

В пять часов командир поисковой группы доложил, что Учихи Кезуки в деревне нет.

— Ну, а сам ты что думаешь насчёт всего этого? — спросил Какаши, покачивая в руке чашку зелёного чая. Кажется, ему тоже не удалось выспаться.

Саске не надо было искать ответ. Он уже достаточно об этом думал.

— Знаешь, такое ощущение, будто что-то не так. Что-то в поведении Кезуки. Это странно. Кезуки, которого я знаю, скорее всего наорал бы на меня и заперся бы в своей комнате. А потом стал бы игнорировать меня, наверное, больше времени проводить вне дома, с Акирой, например. Ну, и, рано или поздно, он бы сам захотел поговорить со мной. Я ожидал чего-то подобного, и был к этому готов. Но то, что он просто убежал…

— Саске покачал головой, — Нет, это странно.

— Но ты же говорил, что он захочет навестить мать, — возразил Какаши.

— Да, не спорю. Но он бы предупредил об этом. Сказал бы Сакуре, Акире, тебе, да хоть Сараде! Хоть кому-нибудь, но он бы сказал. Он прекрасно знает, что мы будем волноваться.

— А может, он просто мстит тебе?

Саске усмехнулся, вновь качая головой.

— Нет. Он мог бы, в принципе. Жажда мести ему не чужда. Но, если бы он захотел отомстить, пострадал бы только я, ведь именно я тот, кто решил скрыть от него правду, — рассуждал Учиха, рассеянно смотря в пол, — А так под удар попадают и Сакура, и Сарада, и вообще все, с кем он хорошо общался. Сарада уж точно ни в чём не виновата. Кезуки любит её, и то, что он заставил её беспокоиться… Повторюсь, это странно. Нет, даже не так, — он поднял глаза на Хатаке, — Это ненормально. Ты поднял архивы Корня?

Какаши потёр переносицу.

— В том то и дело, что там нет ничего на Сузуки Исао. Вообще какие-либо ученики Данзо нигде не упоминаются, кроме как в воспоминаниях некоторых старожилов.

— И что теперь?

— Его сейчас допрашивают. Пойду туда. Быть может, они уже что-нибудь выяснили.

Хатаке ушёл, и Саске не стал его провожать. На часах было пять тридцать. Время утекало, а у него осталось ещё одно дело в Конохе. Очень важное. Которое, если он его реализует, сможет многое изменить.

Саске отправил ястреба к Наруто, не став дожидаться, когда тот продрыхнется. Буквально через пару минут в дверь постучались, но это был не Узумаки. На пороге стоял Акира, растрёпанный, как всегда по утрам, но серьёзный.

— Вы сказали зайти утром, и я…

— Проходи, — Саске пропустил его в дом, — Поднимайся.

На встречу Акире уже спускалась Сакура. Или только сейчас проснулась, или не хотела мешать разговору с Какаши и размышлениям мужа. Она поздоровалась с Кимурой и молча обменялась кивками с Саске. Учиха поднялся вслед за мальчиком.

Акира думал, что они снова будут разговаривать в гостиной, но Саске провёл его в свой кабинет, плотно закрыв за ними дверь. В доме всё ещё спала Сарада, которой пока ни к чему были лишние волнения.

— Ну, так что происходит? Вы обещали объяснить.

— Да, — кивнул Саске, — обещал. Тебе надо об этом знать. Но, видишь ли, времени осталось мало, мне уже надо выдвигаться вслед за Кезуки, а рассказывать придётся много. Поэтому мы ускорим процесс.

— Как? — склонил голову на бок Акира.

Саске подошёл к столу и поманил за собой мальчика, указав на кресло.

— Садись.

Кимура сел, повернувшись к Учихе.

— Что дальше?

— Дальше я покажу тебе всё, — с этими словами Саске наклонился к нему, активируя шаринган и погружая Акиру в гендзюцу. Всё-таки, несмотря на то, что в этом он никогда талантами не блистал, за прошедшие годы Саске многому научился. Поэтому через минуту Акира очнулся, уже зная всё о клане Учиха и Учихе Итачи в частности. Больше времени у мальчика ушло на то, чтобы переварить информацию.

— Это всё… правда? — спросил он наконец, поднимая взгляд на Саске.

— Я опустил самые шокирующие моменты, чтобы случайно не травмировать тебе психику, но действительности не искажал.

— И Кезуки узнал…

— О настоящей роли его отца во всём этом.

Акира задумался.

— Я даже не знаю, — проговорил он медленно, — может быть, Кезуки и прав в том что… — тут Кимура осёкся.

— Прав он или нет, сейчас не важно. Важно то, что он находится в опасности и, возможно, сам об этом не подозревает. Но, когда он вернётся в деревню, этот вопрос снова станет насущным, а я не успею ничего подготовить. Поэтому, надеюсь, этим займётесь вы, — Саске кивнул только что вошедшему Наруто. Вслед за Узумаки заглянула Сакура и спросила у гостей, будут ли они завтракать. И Акира, и Наруто уже перекусили дома.

— А ты? — она посмотрела на мужа.

Саске покачал головой.

— Сделай мне бенто в дорогу, — попросил он, и этого было достаточно, чтобы Сакура всё поняла. Кивнув, она закрыла дверь.

— Так о чём ты? — спросил Наруто, прислонившись к стене.

— Пришло время открыть всем правду об Итачи.

— Что?! — Узумаки был шокирован, — Пришло время?! Когда это оно пришло? Тут сейчас такие волнения начнутся.

— А ты предлагаешь ждать, пока передохнут все, кто сейчас старше двадцати пяти лет, включая нас с тобой? — Саске начал злиться, но пока оставался внешне спокойным, — Тогда какой вообще смысл будет в раскрытие правды?

— Ну как, — немного растерялся Наруто, — чтобы потомки знали…

— Потомки? — хмуро переспросил Саске. — Для большинства потомков всё, что тогда произошло, будет не более чем грустной историей. Все мы знаем, что если на уроках в Академии кого-то и может затронуть рассказываемое учителем, то после всё это вылетает из головы со скоростью ветра, дующего в лицо при выходе из школы. Смысла в такой правде я не вижу.

Наруто вздохнул.

— Ты же знаешь, Итачи хотел, чтобы никто не узнал, чтобы честь вашего клана осталась незапятнанной.

— Итачи всегда многого хотел. Особенно от меня, — тихо произнёс Саске, а потом повысил голос, — Но если он планировал остаться навечно презираемым преступником, то ему следовало внимательнее относиться к своим половым связям. В данном случае выше желаний Итачи я ставлю благополучие Кезуки. Хотя бы потому, что он живой.

— Всё это, конечно, очень мило, — произнёс внезапно появившийся на пороге комнаты Какаши, — но сейчас есть гораздо более насущные проблемы.

— Что случилось? — спросил Саске.

— Сузуки Исао пытался бежать. Его поймали буквально через двадцать метров от камеры, где он содержался.

— И в чём проблема?

Хатаке внимательно посмотрел на Учиху.

— Проблема в том, что Анбу, проверенные, — он выделил это слово, не оставляя в нём сомнений, — Анбу, сами выпустили его.

— Я усилил охрану, расставил ещё несколько постов, но нам всё равно следует поторопиться, — заметил Какаши, когда они с Саске уже двигались к зданию, где временно содержался Исао. Учиха прибавил скорость.

Пройдя идентификацию на всех постах, они наконец-то достигли цели. Камера Сузуки представляла собой огороженное решёткой небольшое пространство в конце коридора. В трёх метрах от решётки по бокам стояли Анбу, взамен тех, кто выпустил заключённого. Сам Сузуки со связанными руками и ногами сидел на стуле.

Какаши открыл дверь, и Саске вслед за ним вошёл в камеру. Заключенный поднял голову:

— О, надо же, какие лю… — начал он при виде хокаге, но осёкся, стоило из-за спины Какаши появиться Учихе, — и ты, мразь, здесь? — скривив губы процедил Исао, а после ухмыльнулся, — Как сынишка? Или, лучше сказать, как племянничек? Вот уж не ожидал, что ты приютишь у себя это отродье. Что, может быть, тебя гложет вина за убийство его папочки?

Саске не сразу ответил. Пока Сузуки говорил, Учиха внимательно, с активированным шаринганом, наблюдал за его мимикой. Наконец, когда в камере стало тихо, он покачал головой.

— Ты можешь обманывать кого угодно, но только не меня. Я вижу, что ты заставляешь себя кривиться и ухмыляться, это не происходит само собой, как было бы, если бы твои эмоции были настоящими. Поэтому хватит устраивать комедию.

Громкий смех Исао прервал его.

— Я даже и не надеялся провести тебя, но попробовать всё равно хотелось, — он вновь ухмыльнулся, на этот раз искренне, — А знаешь, что я ещё умею? Подойти поближе, и я тебе покажу.

Учиха сделал шаг вперёд.

— Саске, — предостерегающе выставил руку Какаши, — это ловушка. Вспомни, что он сделал с теми Анбу.

— Это я и хочу проверить, — ответил Саске, опуская его руку своей, — не волнуйся, у меня есть некоторые предположения, всё под контролем. — Хатаке кивнул, доверившись ученику, но всё же отошёл на два шага назад. Учиха наоборот приблизился к пленнику, наклонившись над ним, — Ну, давай, покажи мне, на что способен.

Ухмылка Сузуки стала ещё шире. Подавшись вперёд, насколько это было возможно в его положении, он взглянул в глаза Учихе.

— Теперь ты в моей власти, — прошептал Исао.

Саске внезапно почувствовал в себе дикое желание убить Какаши, а вместе с ним и всех, находящихся в здании. Он медленно повернулся к бывшему учителю, ощущая, насколько притягательной стала идея свернуть ему шею. Или размозжить голову об камень стены, на которую он опирался, внимательно наблюдая за Саске. Или вонзить катану в сердце.

Учиха выпрямился, развернулся и пошёл прямо на Хатаке. Тот понял, что что-то не так.

— Саске…

Не отреагировав, Саске подошёл вплотную к хокаге и опустил ладонь на рукоять катаны. А потом Какаши увидел, как его ринненган слегка засветился, и Учиха прикрыл глаза, выдохнув.

— Слабак ты, Исао, — Саске повернулся к заключенному, отмечая его перекошенное злобой лицо, — Что, мнил себя Учихой Шисуи? Думал, что можешь внушать мысли и желания? Да, может что-то такое в тебе и есть. Вот только Шисуи делал это на большом расстоянии и совершенно незаметно для жертвы. А твоя техника… — Учиха вновь подошёл к Сузуки и, будто издеваясь, вновь наклонился над ним, — как надоедливая песня, от которой сложно избавиться. Впрочем, — Саске кивнул своим мыслям, — не спорю. На Кезуки это могло подействовать. Эмоции всегда мешали шиноби здраво оценивать ситуацию.

— Хочешь сказать, он внушает людям мысли, которые те принимают за свои? — спросил Какаши, оставаясь позади.

— Нет, — ответил Саске, чуть обернувшись к нему, — Не мысли. Желания. Только ему для этого нужен весьма близкий зрительный контакт. Да и понять, что тобой кто-то управляет, довольно легко, ощущение, будто что-то чужеродное в голове застряло. Конечно, вытурить это сложновато, но мне оказалось по силам.

— Тебе по силам, а племянничек твой не сможет, — проговорил Исао, оскалившись, — Я над ним хорошо поработал своей техникой.

В ответ на его оскал, Саске улыбнулся, широко и искренне, следом разбивая Сузуки нос и скулу мощным ударом кулака, так что тот мотнул головой в сторону. Поймав заключенного за подбородок, Учиха повернул его лицом к себе, заставив увидеть свой правый глаз, в котором уже расцвёл узор Мангёке Шарингана.

— А теперь я покажу тебе свою технику, и ты расскажешь мне всё, что ты сделал с Кезуки, куда и к кому ты его направил, с какой целью и по чьему приказу.

Сарада давно проснулась и собралась, но упрямо не хотела идти в школу до возвращения отца, который, по словам мамы, пошёл узнать что-нибудь про Кезуки. Хотя первый урок уже начался, ни Сакура, ни тем более Акира, всё ещё находившийся в доме Учих, не настаивали на её немедленном отправлении в Академию, позволив сидеть с ними на кухне, в которой сегодня никто не завтракал.

Всех съедало волнение. Особенно Кимуру, догадавшегося по словам Какаши, что дело обстоит гораздо серьёзнее, чем просто семейная ссора и побег ребёнка из дома. Сарада ни о чём таком не знала, но тоже нервничала, теребя пальчиками галстук школьной одежды и время от времени задавая Акире или Сакуре, не уходившей на работу, беспокоящие её вопросы про отца и двоюродного брата. Те могли ответить далеко не на все.

Наконец послышался звук открывающейся двери и приглушённые голоса Саске и Какаши, что-то обсуждавшие. Когда Сарада, первой не вытерпев, выбежала в коридор, хокаге там уже не было.

— А ты почему ещё не в Академии? — спросил Саске, заметив дочь. Она обняла его за талию, смотря снизу вверх.

— Я тебя ждала, пап. Ты узнал, что там с братиком?

Саске взглянул на стоявших чуть поодаль жену с Акирой, потом опустил глаза на Сараду.

— Да. Я приблизительно знаю, где он. Сейчас пойду за ним.

— Прямо сейчас? — переспросила Сарада, отпустив отца. Саске кивнул.

— Чем раньше, тем лучше, — девочка выглядела ещё более взволнованной, и он добавил, — Не беспокойся. Я скоро вернусь, вместе с Кезуки, так что всё хорошо. А теперь тебе пора в школу.

Сарада посмотрела на мать, а потом сдержанно кивнула, видимо, догадавшись, что взрослым надо поговорить. Попрощавшись со всеми, особенно с отцом, она взяла заранее приготовленный портфель с тумбочки в коридоре, обулась и, уже стоя на пороге, вполоборота сказала:

— Передай братику, когда увидишь, что он ещё должен извиниться перед Мару-чаном.

Кот, услышав своё имя, не преминул откуда-то вылезти и чинно сесть на полу.

Акира не сдержал фырканья. Саске лишь спокойно кивнул.

— Обязательно.

— Если Кезуки узнает, что ему придётся извиняться перед этой рыжей мордой, он драпанёт ещё дальше, как мне кажется, — сказал Акира, когда за Сарадой закрылась дверь.

— Пусть только попробует, — Саске невесело усмехнулся, проходя из коридора сразу в комнату, где хранилось оружие. Там уже лежали готовые запечатанные свитки, которые он принялся распределять по карманам одежды.

— Так что там с Сузуки Исао, — спросил Акира, немного озадаченный поведением Учихи.

— Ничего хорошего, — мрачно откликнулся Саске, — Его способность — внушать людям желания, которым они не могут противостоять. Особенно это плохо, если человек в момент внушения находился во власти сильных эмоций — они не дадут ему сосредоточиться и понять, что им управляют.

— И Кезуки попал под внушение? — Сакура, уже выглядевшая взволнованной, забеспокоилась ещё больше, — Поэтому он убежал из деревни?

— Да… Исао над ним успел хорошо поработать. Мы смогли вытянуть из Сузуки всё, или почти всё, так что я знаю, где примерно находится Кезуки и что он делает. Если всё пошло по плану этой организации, конечно.

— Какой организации? — насторожился Акира.

— Потом расскажу. Сейчас нельзя терять время, — закончив сборы, Саске снял со стены плащ, накинув его на плечи и наконец повернувшись к жене и мальчику, — Мой ринненган легко может распознать эту технику и справиться с ней, так что мне нужно найти Кезуки, пока он не наломал дров, и пока с ним что-нибудь ещё не сделали.

Сакура, кивнув, пошла на кухню за его бенто.

— Я могу пойти с вами, — заявил Кимура, и Саске встретился со взглядом его уверенных жёлтых глаз.

— Нет, это не обязательно. Кроме того, если хочешь помочь Кезуки, ты можешь пригодиться здесь.

— В каком смысле? — непонимающе склонил голову Акира.

— Я же говорил, что пришло время открыть всем правду про уничтожение клана Учиха.

— Но что я могу для этого сделать? Разве это не в полномочиях властей?

Саске взял протянутое ему Сакурой бенто и вышел в прихожую.

— Думаешь, всё так просто? Власти объявят правду во всеуслышание, и дело с концом? Это прямой путь к волнениям, — ответил Учиха, обуваясь, — к таким шокирующим известиям народ будут приучать постепенно, и начнут с тех, кому до всего этого меньше всех дела, то есть с вас, с молодого поколения. И в этом ты можешь помочь.

Кимура задумался, рассеянно кивнув.

— Понятно.

— Тебя никто не заставляет, — добавил Саске, — но, если всё же захочешь, обращайся к Какаши. Кажется, мне удалось его убедить.

— Хорошо, — снова кивнул Акира.

— Ну, я пошёл, — Учиха повернулся к жене. Сакура обняла его.

— Возвращайся скорее. Вместе с Кезуки, — проговорила она, стиснув в пальцах его плащ.

— Конечно, — сказал Саске, прижимая её к себе одной рукой.

— И скажи ему, что мы всё ждём его и очень любим.

— Обязательно. А ты позаботься о Сараде. Если они добрались до Кезуки, то и она может быть в опасности, — Сакура только кивнула. Отпустив жену, Саске махнул Акире, — Бывай.

— Удачи.

Учиха вышел за порог и в мгновение исчез.

Верхушки деревьев плотно смыкались за их спиной и над головами, надёжно закрывая группу из двенадцати ребят от слежки издалека. Всё их внимание было обращено на карту, добытую разведчиками — двумя мальчиками из Тумана.

— Лучше всего подходить с этой стороны, — сказал Кезуки, поворачивая карту к себе и указывая на северо-восток от башни, — отсюда легче будет убежать в крайнем случае и, видите, здесь проходит перемычка? Она закрывает охранникам наверху обзор, так что, если правильно двигаться, нас не заметят до самого входа.

— Не забывай, там и вокруг башни куча охраны расставлена, — заметил Ишида, обведя пальцем основание здания, — Да и ещё где-нибудь рядом прячутся.

— Всех охранников снаружи я заключу в своё гендзюцу, об этом можно не беспокоиться.

— Эй, — поднял голову мальчик из Облака, — как ты это сделаешь? Мы не знаем точно, сколько их, но наверняка много. Ты же не сможешь взглянуть в глаза каждому?

Прежде чем Кезуки успел ответить, раздумывая, стоит ли говорить об особенностях его техники или нет, вмешался Хидеки.

— Кажется, ему это не нужно! Тогда ведь, в бою с тем хмырём в маске, он никак не мог посмотреть ему в глаза, но в гендзюцу как-то поймал. Верно, Кезуки? — улыбаясь, он повернулся к Учихе, который наоборот нахмурился.

— Вы что, с самого начала следили за боем?

Ишида неловко почесал макушку.

— Эм, ну да. Должны же мы были проверить тебя, вдруг ты слишком слаб, чтобы к нам присоединиться? Но мы в любой момент готовы были помочь тебе, и видишь, не зря.

Кезуки настороженно посмотрел на него.

— А если бы вы посчитали меня слишком слабым? Тогда что?

— Тогда… — Ишида пожал плечами, утыкаясь взглядом в карту, — Ну, мы бы просто не стали тебе рассказывать о нас и приглашать присоединиться. Всё-таки мы опасными вещами занимаемся, — как-то скомкано проговорил он.

— А спасли бы?

Вопрос повис в тишине, всё почему-то молчали. Потом Хидеки медленно поднял глаза на Кезуки, будто не понимая, что тот спросил.

— Конечно, спасли бы, о чём речь, — он улыбнулся, — только, наверное, посоветовали бы вернуться в деревню — тебя, всё-таки, никто не заставлял там вступать в различные отряды, так что, — на этих словах Ишида внезапно рассмеялся.

— Что смешного? — спросил Учиха.

— Да так, ничего, — помотав головой, сказал Хидеки, — Просто вспомнил кое-что. Ну, неважно.

Смотря на него и остальных ребят, Кезуки осознал, что что-то его напрягает во всём происходящем, что-то заставляет отточенное чутьё шиноби сигналить об опасности, но — и это было странно — понять, в чём заключается опасность, он не мог.

Почему? Раньше у него не было проблем с этим

Попытавшись проанализировать всё, что случилось с момента его встречи с этой группой сбежавших детей и до настоящего времени, Кезуки, к собственному удивлению и недовольству, пришёл к выводу, что он сам избегал подобных мыслей. Каждый раз, когда он начинал смутно подозревать что-то, Учиха тут же начинал думать о другом, стараясь переключить своё внимание.

Ему просто не хотелось об этом думать. Не хотелось дальше развивать свои мысли, связанные с подозрением и поиском опасности.

Ему даже сейчас очень не хочется.

Почему же, чёрт возьми?

— Эй, Кезуки, ты обиделся, что ли?

— А? — очнувшись от размышлений, Кезуки понял, что уже долгое время сидит молча, и все смотрят на него. — Нет, — сообразив наконец, о чём его спросили, ответил он, — Просто тебе надо было сразу об этом сказать, Ишида.

Тот опять пожал плечами.

— Ну прости, я не посчитал это нужным.

Учиха хотел было что-то ещё сказать, но его перебили:

— А может мы уже займёмся планом наступления? — недовольно спросила девочка из Камня. Представление Кезуки других ребят прошло как-то скомкано, но её имя, Муна, он запомнил, отчасти потому, что она любила встревать в любой разговор, часто совсем не по делу. Однако сейчас она была права. Если уж он ввязался в эту авантюру, надо сделать так, чтобы его не поймали.

— Да, продолжим, — кивнул он, возвращаясь к карте, — что насчёт самой башни? Там есть охрана?

— Охраны там совсем немного, — внезапно откликнулся до этого упорно молчавший парень из Песка, так и не назвавший своего имени, — по паре человек у главных складов, плюс те, что на самом верху. С этими… я разберусь. Но нельзя исключать, что кому-нибудь вздумается пройтись по коридорам, так что надо быть начеку.

— А ты не можешь наложить своё гендзюцу и на башню тоже? — спросил Хидеки, обращаясь к Кезуки, — тогда бы вообще не было проблем.

Учиха покачал головой.

— Нет. Я должен видеть место, или, по крайней мере, хорошо знать, как оно выглядит. Изнутри, я имею ввиду. В противном случае нет смысла.

— Ну ладно, — немного разочарованно вздохнул Ишида, — тогда будем действовать как обычно — нейтрализовывать. Не убивая, конечно, — добавил он, почему-то оглядывая всех, кроме Кезуки.

Ребята почти синхронно кивнули и все, поднявшись, стали распределяться на группы. Один останется следить за башней издалека, двое засядут совсем рядом, остальные восемь, которые попытаются проникнуть в здание, так же делятся на тех, кто будет нейтрализовывать охрану, и на тех, кто будет наводить хаос. Первых три, вторых пять. Кезуки относится к первым, и у него две задачи — погрузить в гендзюцу всех охранников снаружи и потом делать тоже самое внутри.

Когда все детали плана, обязанности и условные сигналы были обговорены, одиннадцать ребят стали незаметно продвигаться к невысокой башне, находящейся в низине на опушке леса. Проползая под кустами и прячась за редкими деревьями, недалеко от Ишиды, Кезуки спросил:

— Напомни мне ещё раз, почему мы делаем это днём?

— Ночью они усиливают охрану. К тому же, разве ты бы смог тогда наложить гендзюцу?

— Темнота для шарингана не помеха.

Хидеки посмотрел на его недовольное лицо.

— Да ладно тебе, днём же прикольнее. Когда узнают, обомрут от нашей наглости!

— Да, если не узнают прямо сейчас, — с этими словами Учиха обогнал Ишиду, одним движением оказавшись на несколько метров впереди.

Наконец они оказались в десяти метрах от башни и засели в разных местах. Кезуки, в разведку не ходивший, впервые видел это здание вблизи. Он знал о назначении и важности этого объекта — в башне, расположенной в глубине леса на окраине страны Огня, хранились свитки с тайными техниками и оружием, и прочая важная информация. Объект засекреченный и, по сути, найти его среди леса не зная точных координат практически невозможно, даже сверху его не увидишь — помешает мастерски наложенная иллюзия. Факт, что они даже и не искали башню, а сразу пошли напрямую к ней, наводил на мысль, что ребят поддерживает и помогает им информацией кто-то сверху, у кого есть доступ к секретным данным.

Кезуки вновь ощутил странное противоречие — подозрение, и в то же время нежелание подозревать. Но не успел он проанализировать это чувство, как Ишида подал сигнал — пора!

Тело двигалось само. Обходя башню издалека, Кезуки аккуратно погружал пространство вокруг неё под власть своего гендзюцу, которое заставит охранников снаружи попросту не видеть и не слышать подходящих к зданию ребят. Его техника имела ограничения по дальности, и Учиха не был уверен, что охрана на верху башни попадёт под неё, так что всем пришлось следовать намеченному плану, двигаться по слепому пятну, недоступному сверху для обозрения, а потом скользить вдоль стены до входа.

Проникнув в башню, где в отличии от солнечного жаркого дня царили прохлада и полумрак, юные преступники рассредоточились по группам и принялись за дело. Вырубить охранников, перевернуть хранилища, разбросав в беспорядке важнейшие свитки — в общем, навести хаос, как любит говорить Ишида, — вот какая у них была задача. По крайней, мере, так Кезуки говорили.

Они довольно быстро продвигались по узким коридорам и крутым лестницам башни, выложенным потемневшим камнем, во многом благодаря тому, что Учиха заранее сообщал о приближающихся охранниках, и, с помощью гендзюцу или техниками других ребят, вырубали их практически на лету. До самых важных складов они ещё не дошли, но по пути уже встречались незапертые хранилища, и периодически один из группы заворачивал туда, и, повеселившись, вновь нагонял остальных. Кезуки пока от подобного воздерживался, всё-таки для него это было слишком неприемлемо.

Узкий коридор расширился, приведя их в круглую комнату, находящуюся в центре башни. Здесь было много дверей, уже более серьёзных: запертых на замок и находящихся под защитой охранников, по одному на каждую. Мальчишки достали оружие и уже приготовились к сражению, как внезапно раздался крик девочки из Камня, отправленной вместе с братом на нижние, подвальные этажи, где хранились ненужные списанные свитки.

— Муна! — невольно вскрикнул Ишида, — Чёрт, откуда там может быть охрана! Ничего же ценного нет!

— Я пойду! — крикнул Кезуки, находившийся ближе всего к лестнице.

— Но… — Хидеки растерялся, — здесь ты тоже нужен.

Учиха оглядел комнату, считая охранников, уже приближавшихся к ним с намерением схватить. Семь человек. А их, если он уйдёт, будет пятеро.

— Я быстро! — принял решение Кезуки, — Продержитесь несколько минут.

— Ну, это мы сможем, — согласно кивнул Ишида, и Учиха уже миновал этаж, прежде чем наверху послышался звон сражения. Из подвала опять закричали, на этот раз это был голос брата Муны. Кезуки ускорил движение.

Он даже не считал этажи, определив то, что он оказался под землёй, по более холодному, сырому воздуху. Здесь было темно, лампа под потолком почему-то не горела, но тусклый свет с лестницы позволял разглядеть, что один из складов открыт. Войдя туда, первое, что увидел Кезуки, были лежащие без сознания на полу ребята из Камня. Он понял, что тот, кто их вырубил, находится где-то рядом, как раз в тот момент, когда сзади послышался тихий шорох.

В мгновение ока активировав чидори, Кезуки развернулся, собираясь атаковать противника и замер, столкнувшись взглядом со светящимся во тьме ринненганом.

— Весьма опрометчиво забегать в комнату, даже не проверив, есть ли там кто-нибудь. Я, кажется, не раз повторял тебе это, Кезуки.

Прежде чем Кезуки успел что-то сообразить, он почувствовал, как попадает под власть риннегана и сила этого глаза проникает к нему в сознание, ловко обходя его шаринган. Чидори без нужного контроля пропало, но мальчику уже было не до него. Следом пришло ощущение, словно из глубин его мозга что-то выпихнули мощным толчком, и голова даже стала как будто легче. Прижав ладони к вискам, Кезуки попытался проанализировать это чувство и с удивлением понял, что пропала та самая пелена, мешавшая ему нормально думать в последнее время.

— Что, мироощущение немного поменялось? — раздался вопрос, когда Кезуки мысленно начал перебирать свои недавние поступки, с ужасом не находя в них логики.

Голос Саске заставил его вспомнить про их ссору. Чувство стыда больно кольнуло, но тут же отступило, стоило мальчику напомнить себе о правде, которую дядя скрывал от него долгие годы.

Не поднимая на него глаз, Кезуки тихо ответил:

— Не во всём.

Саске чуть усмехнулся, делая шаг к нему, но Кезуки тут же невольно отступил. Саске остановился.

— Я знал, что ты скажешь нечто подобное. Поэтому слушай, — мальчик молча опустил руки, продолжая смотреть в пол, — недалеко от вашей базы, куда вы пойдёте после ограбления этой башни, есть небольшая деревня. В ней только одна гостиница, напротив ратуши. Я буду ждать тебя там ещё несколько дней. Приходи, и мы вместе постараемся во всём разобраться.

Кезуки не ответил и только дёрнулся назад, собираясь уйти, но Саске удержал его, поймав за плечо.

— Пусти, — процедил мальчик.

— Посмотри на меня, — попросил Саске и, не дождавшись реакции, повторил, — Просто посмотри на меня, Кезуки, я не собираюсь заключать тебя в гендзюцу, — внезапно разозлившись, Кезуки вскинул голову с активированным шаринганом, чтобы увидеть чёрную радужку правого глаза дяди. Левый был уже прикрыт чёлкой. Добившись, чего просил, Саске продолжил, — Вот с такими же глазами ты должен оглянуться вокруг себя. Тобой управляли, если ты ещё не заметил. И сейчас тебе по-прежнему грозит опасность. Не глупи, Кезуки, ты умный парень, ты гораздо умнее, чем был я в твои годы. Приходи. Мы все волнуемся за тебя, слышишь?

Кезуки вновь опустил глаза вниз. Саске отпустил его плечо, и, не сказав больше ни слова, ушёл. Кезуки почувствовал, как дядя задержался на несколько секунд у выхода, будто ждал, что он сейчас последует за ним. Но мальчик не двигался с места, и вскоре чакра Саске исчезла. Кезуки тихо выдохнул и несколько заторможено осмотрелся. Полуоткрытая дверь, полупустой склад. Что он вообще здесь делает?

Вспомнив о Муне и её брате, Учиха подошёл к ним, присев на корточки. Проверил пульс, приподнял веки. Они явно были под властью гендзюцу. Телесных повреждений не было, и Кезуки задумался, почему они тогда кричали. Увидели шаринган и испугались? Не похоже. Может, Саске специально заставил их кричать, чтобы выманить сюда его? Нет. Он не мог знать, что придёт именно Кезуки, и что он будет один.

Чуть дальше от него, и ближе к стене, лежал ещё кто-то. Учиха подошёл к нему, пристально всматриваясь в тусклом свете. Это был мужчина лет тридцати, судя по одежде, местный охранник. Но именно одежда и напрягала Кезуки: рукава, недостающие даже до запястий, штанины, заканчивающиеся задолго до щиколоток. Форму же шьют на заказ, разве может она быть не по размеру?

Осторожно присев, Кезуки осмотрел мужчину и нахмурился. Здесь Саске поработал Мангёке шаринганом. Зачем? И почему тогда Муна с братом под самым обычным гендзюцу, которое даже Кезуки может с лёгкостью наложить?

Или дело в другом. В том, что простую иллюзию он может как наложить, так и развеять, а вот с Мангёке… это будет слишком сложно. Саске не хотел, чтобы Кезуки приводил этого лжеохранника в чувство?

Ему вдруг вспомнилось, как года три назад, когда он только начинал ходить вместе с Саске на несложные миссии, дядя, уже во всём разобравшийся, ничего не говорил Кезуки и ждал, когда мальчик сам догадается, что произошло и что надо делать, лишь иногда оставляя намёки и подсказки. Это бесило его жутко, особенно при взгляде в снисходительно смеющиеся глаза Саске, но, в то же время, дарило чувство необычайного азарта и радости, когда очередную загадку удалось раскрыть раньше, чем в прошлый раз.

Сейчас Кезуки испытывал похожие ощущения. С одной стороны тот факт, что Саске ни словом не обмолвился об этом мужчине и вообще о том, что происходит, раздражал его. Но с другой стороны Кезуки понимал, что хочет сам во всём разобраться.

Он вдруг усмехнулся, покачав головой. Саске ничего не стоило просто взять его за шкирку и притащить домой, как заблудившегося котёнка. Ведь, пусть он и не делает на этом акцент, но всё же пропасть между их силами и способностями ещё слишком велика, действительно как между человеком и котёнком.

Но он не стал этого делать. Взамен Саске дал ему время на то, чтобы самому принять решение, хотя Кезуки подозревал, что, если он слишком замешкается, долго гулять ему не дадут.

Сверху раздавался шум сражения, и только сейчас, в тишине, мальчик обратил на него внимание, и быстро встал, вспомнив, что ему надо помочь Ишиде и остальным. Отбросив все ненужные мысли на потом, он привёл в чувство ребят из Камня, и отправил их, озирающихся и спрашивающих, что произошло, наверх. Сам остался на месте. Надо было ещё кое-что сделать.

Следуя элементарной логике, Кезуки рассудил, что если на мужчине форма охраны, которая ему мала, значит где-то здесь должен быть настоящий охранник, с которого и сняли эту форму. Его суждения подтвердились — в углу того же склада, под кучей свитков и бумаг, лежало тело без одежды. Кезуки проверил пульс — охранник был ещё жив, несмотря на открытую травму головы, из которой чуть сочилась кровь. Благодаря всех богов за то, что его тётя — медик, и никогда не позволяла ему выходить из дома без аптечки, Кезуки на скорую руку обработал и плотно перебинтовал рану.

Убедившись, что жизни охранника ничего не угрожает, Учиха приподнял ему веки, с помощью шарингана просматривая его последние воспоминания. Разочарованно вздохнул — мужчину просто вырубили со спины, так что ничего важного он не запомнил. Кезуки хотел таким же образом «допросить» и лжеохранника, но так как тот находился под властью Мангекё шарингана, гендзюцу которого на порядок сложнее обычного, мальчик не стал рисковать, опасаясь самому попасть под его влияние.

Поэтому он лишь вытащил настоящего охранника в коридор и надёжно закрыл склад, следом поторопившись присоединиться к ребятам.

Преимущество было уже на их стороне, но бой ещё не прекращался, всё-таки на верхних этажах охрана была надёжней, чем в подземных. Кезуки сосредоточил чакру в глазах, выбирая излюбленный метод — тонкую иллюзию, заставляющую противников видеть атаки, которых на самом деле нет, и, уворачиваясь от них, попадать под настоящие атаки, скрытые гендзюцу. Сражение закончилось меньше чем за минуту.

Ишида и остальные, наблюдавшие за тем, как охранники сами кидались под их атаки, поражённо обернулись к Кезуки

— Это твоя работа? — спросила Муна.

Учиха кивнул, и все, включая Хидеки, принялись восторгаться его техникой и хвалить его самого. Кезуки вновь ощутил двоякое чувство: с одной стороны, он никогда не был лишён гордости за свой талант, и слышать всё это было лестно, но с другой…

Он понимал, что его, по сути, хвалят за то, что он совершил преступное действие, вырубил людей, защищавших секретные данные Конохи.

— Сейчас не время для оваций, — перебил он ребят, — мы здесь уже больше двадцати минут и, кто знает, может здесь наружная охрана меняется с внутренней по какому-нибудь графику. Так что нам лучше убраться поскорей.

Спорить никто не стал. Ворвавшись в отвоёванные склады, юные преступники торопливо переворошили там всё, что только было можно, и через несколько минут, не тронув самые верхние этажи, все уже спускались к выходу. Щурясь от яркого солнечного света, Кезуки обновил гендзюцу, не позволявшее охране снаружи их заметить, и, подав сигнал стоявшим на стрёме уходить, восемь подростков спешно пересекли опушку, скрываясь за деревьями. Убедившись, что за ними нет хвоста, Учиха с облегчением убрал шаринган. Пусть и со множеством упущений, но операция была завершена.

И Кезуки был этому рад, чувствуя, что его силы уже на исходе. Слишком много он сегодня использовал шаринган, и теперь глаза устало побаливали, требуя отдыха. Уровень чакры также сильно понизился. Поэтому, когда они добрались до базы — заброшенного, но ещё вполне крепкого дома, окружённого лесом — о которой уже знал Саске, и которая действительно была рядом с небольшой деревней, Кезуки думал только о том, чтобы хорошенько вздремнуть, отложив все проблемы на потом.

Остальные в принципе разделяли его желание, но вначале всё-таки устроили небольшое собрание, чтобы обсудить только что завершённое нападение. Учиха устало присоединился к кружку на полу в пустой большой комнате, бывшей ранее, видимо, столовой. По его мнению, миссия выполнена не была — верхние этажи не просмотрены, подземные тоже, да и хаоса толком то и не получилось, чему, впрочем, сам Кезуки был даже рад, потеряв интерес к мероприятиям такого рода. Но вот почему остальные ребята не огорчились из-за провала и сейчас с довольными лицами обсуждали произошедшее, было непонятно. К тому же, никто даже не попытался возразить, когда Кезуки, по сути, предложил всем прервать операцию и свалить.

Учиха потряс головой. Об этом он порассуждает потом. Сейчас ему просто надо узнать, что успели увидеть брат и сестра из Камня, прежде чем Саске погрузил их в гендзюцу. По их словам, выходило, что ничего — они просто зашли в склад и следом провал в памяти. Хотя гарантий, что они не врут, не было, Кезуки был склонен им верить, всё-таки дядя всегда выполнял свою работу чисто.

— Ну так, а Кезуки же точно знает, что там было, — сказала Муна, указывая на него пальцем, — ты ведь даже там остался что-то проверить, да?

Все обернулись в нему.

— Да, охранник там был, что надо, и похоже он неплохо разбирался в гендзюцу, я не сразу смог его уложить, — пожав плечами, соврал Учиха, подумав про себя, что Саске, пожалуй, действительно неплохо разбирается в гендзюцу, а вот уложить его он бы не смог, — он и вас погрузил в иллюзию, мне пришлось вызволять потом.

— А остался ты зачем? — спросил Ишида, чуть подавшись вперёд.

— Подумал, что, раз там такой сильный охранник, значит в складе должно быть что-то действительно ценное, — снова неопределённо пожав плечами, ответил Кезуки.

— Ну и как, было что-нибудь? — поинтересовался кто-то из Облака.

— Не знаю, — отозвался Учиха, — Я к вам торопился и успел только мельком посмотреть. Может, и было, а может, его просто так туда поставили.

Все как-то странно вздохнули, и Кезуки предположил, что слова Саске «после ограбления этой башни», возможно, были правдивыми. Слишком это было похоже на плохо спланированное прикрытие воровства. Иначе зачем нападать на такие важные и хорошо охраняемые склады? Не только же для того, чтобы навести там «хаос»…

Поняв, что его снова занесло в подозрения и рассуждения, Кезуки сам, осознанно, отложил эти мысли в сторону. Да, он по-прежнему хочет во всём разобраться и выяснить правду, по крайней мере ту, что касается Ишиды, его команды и тех, кто скорее всего за ними стоит. Но в то же время Учиха понимал, что если сейчас не выспится и не восстановит силы, то завтра не будет готов к новым сражениям, которые могут произойти. Поэтому, взвесив все за и против, Кезуки поднялся.

— Вы как хотите, а я уже засыпаю, так что пойду вздремну, — сообщил он.

— Есть не будешь? — спросила Муна.

Кезуки покачал головой.

— Тогда конечно, иди отдыхай. Хорошая работа была сегодня, — бодро сказал Ишида, поднимая большой палец. Учиха в ответ лишь махнул рукой и отправился в выделенную ему комнату.

Так как жилых помещений на базе было не очень много, комнаты делили по двое человек. Вместе с Кезуки оказался мальчик из Песка, что радовало, ведь Учиха думал, что это будет Хидеки, который, по его мнению, был слишком болтлив. Так что против песочного молчуна Кезуки ничего имел, тем более, что когда тот тихо вошёл в комнату, Учиха уже давно провалился в сон.

Когда он проснулся, было уже темно. Судя по тишине и негромкому сопению, все спали. От щелей над подоконником потянуло прохладой. Кезуки сел, поёживаясь и жалея, что это не его комната, где в таких случаях можно просто поднять в полусне руку и захлопнуть окно. Мысли о доме напомнили ему, где он находится. Мальчик прислушался к своим ощущениям и сделал вывод, что достаточно отдохнул.

Накрыв плечи одеялом, он прислонился к стене, обводя взглядом покрытую полумраком комнату, сосредотачиваясь и настраивая мозг на рабочий лад. За последние два дня случилось очень много странного и непонятного, и теперь Кезуки надеялся собрать все эти отдельные пазлы в цельную мозаику.

Учиха закрыл глаза, чтобы ничего не отвлекало, и принялся вызывать из памяти образы, расправляя их, анализируя и сортируя.

Раз. Заброшенный дом, куда надо доставить послание. Мужчина, которого он никогда не видел раньше. Его поведение, которое теперь, на свежую голову, Кезуки оценивал как несколько наигранное.

Два. Он смотрит прямо в глаза незнакомца и чувствует невыразимую ярость. С этого момента в его голове периодически появляется будто туман, и странные, ничем толком не объяснимые желания. Сказать Саске, что он его ненавидит, хотя это ни на йоту не было правдой. Убежать из дома, хотя он никогда так не делал. Покинуть деревню и отправится в Озёра, к могиле матери, одному, и никого не предупредив при этом. Назвать своё имя Ишиде. Согласиться присоединиться к ним и согласиться участвовать в этой дурацкой авантюре.

Саске правильно сказал: им управляли. Кезуки и сам это замечал. Но зачем, и кто за этим стоит?

Три. Подозрительная осведомлённость Ишиды о секретных скрытых объектах. Откуда мальчишка из Камня может знать, где искать важные склады в Стране Огня, если только никто не поставляет ему эту информацию?

Четыре. Нападение недалеко от деревни. Сейчас у Кезуки создавалось впечатление, что оно было тщательно спланировано, как и удачное спасение его Хидеки — слишком вовремя тот появился. На вопрос о том, участвуют ли во всём этом остальные ребята, Кезуки не мог дать однозначного ответа. Возможно, да. А может быть, о тайных планах знают только некоторые, а остальные действительно просто хотят насолить родителям и своей деревне.

Но самыми любопытными были слова напавшего на него человека в маске. «А вот шаринган с тремя томоэ — это мне нравится. Твои глаза станут отличным дополнением к главному призу». Собственно, о том, что будет главным призом, догадаться было несложно — скорее всего, риннеган и Мангекё шаринган Саске. Известно ли это ему самому? Кезуки предполагал, что да — дяде всегда всё становилось известно в кратчайшие сроки.

Наверняка всё это затевалось для того, чтобы выманить обоих Учих из деревни, поближе к границам страны Огня. И раз и он, и Саске здесь, Кезуки был вынужден согласиться, что у них это получилось. Вот только как они собираются победить такого шиноби как Саске, у которого даже слабостей никаких нет?

Кезуки похолодел, когда понял, какой ответ на этот вопрос. Естественно, с помощью него самого. Схватят и предложат Саске сделку — его глаза в обмен на жизнь любимого племянника. Дядя сам как-то ему признался, что единственная его слабость — это семья. Согласится ли он на сделку или откажется, Кезуки точно не знал и проверять совсем не хотел.

Липкий страх пробрался в душу, ведь в отличии от Саске у него и в бою немало слабостей, так что в случае хорошо спланированного нападения с целью схватить его… Кезуки не был уверен, что победит или хотя бы сможет убежать.

Ему вспомнилось, как дядя задержался в башне, ожидая его. А он стоял как истукан и дурак, не сообразив, что надо немедленно догнать Саске, взять его за руку и держать, пока они не вернутся в Коноху. Или пока дядя не разберётся со всем этим.

Холодный воздух, стелющийся по полу, лизнул его босые ноги, и Кезуки вдруг словно очнулся и встряхнул головой. Слишком рано он начал паниковать. Всё, что ему надо сделать — это покинуть «базу» и добраться до гостиницы в деревне неподалёку. Путь должен быть чист, ведь Саске сам посоветовал ему идти так. Но даже если там будет засада… что ж, зря он, что ли, считается одним из самых талантливых шиноби Конохи? Справится, как-нибудь.

С этими мыслями Кезуки без лишнего шума обулся и встал с кровати. В свете уже высоко поднявшейся луны было отчётливо видно каждый предмет в помещении. Задержавшись взглядом на вынужденном соседе по комнате, Учиха вдруг понял, что плечи у того подрагивают, будто он плачет. Хотелось просто не обращать на это внимания и уйти, но, поколебавшись, Кезуки всё же тихо подошёл к кровати напротив. Догадка подтвердилась, когда он услышал судорожные вздохи и увидел руку, сжимавшую наволочку. Поддавшись внезапному порыву жалости, Кезуки осторожно тронул его за плечо.

Чтобы в ту же секунду отскочить назад, так как тот в мгновение ока достал из-под подушки кунай и, развернувшись, попытался атаковать его. В темноте они оба замерли, не сводя глаз друг с друга. Учиха приготовился к следующему нападению. На щеках мальчика из Песка блестели слёзы, а рука с кунаем дрожала. Наконец он медленно опустил её.

— Что с тобой? — спросил Кезуки, чуть расслабившись, — Плохой сон приснился?

— Это ты… — пробормотал сосед по комнате с долей облегчения в голосе, — Почему не спишь?

— Выспался, — коротко ответил Учиха, — Так что с тобой?

— Я… — начал мальчик и замолчал, бегая глазами по помещению. Его взгляд остановился на Кезуки, — Послушай… — обратился он к нему и снова замолчал, почему-то затравленно посмотрев на дверь.

— Что? — заражённый его беспокойством, Кезуки тоже оглянулся на дверь. Потом активировал шаринган, проверяя, нет ли кого поблизости. — Все спят, — установил он, возвращая радужке чёрный цвет, — можешь говорить.

Мальчик из Песка перевёл взгляд с двери на него. Зелёные при свете дня, в темноте его глаза казались серыми.

— Тебе надо уходить отсюда. Тебе грозит опасность. Ишида… и некоторые другие… они что-то замышляют, — отрывисто, на выдохах, прошептал он.

Насторожившись, Кезуки подошёл к нему ближе.

— Что конкретно?

— Я точно не знаю, но они намеренно ведут тебя куда-то. Я знаю их приблизительные планы, их цели всё дальше и дальше от страны Огня, а конечная — какая-то ближайшая база, о которой говорил и сам Ишида, и тот человек, который иногда встречается с ним, приносит ему указания и даёт информацию.

— И как он выглядит? — спросил Кезуки нахмурившись. Хотя его догадки подтверждались одна за другой, это не сильно радовало.

Мальчик из Песка помотал головой.

— Я не знаю. Моя стихия — ветер. И он может слышать чужие разговоры, это моя особенная техника. Я знаю только его имя — Томео Кондо. И ещё он ссылался на какого-то Огаву-сана.

Это встревожило Учиху.

— Слушай, — он понизил голос до еле различимого шёпота, — а Хидеки знает о твоей технике?

— Нет, — таким же шёпотом ответил мальчик, — Он знает только, что я хороший разведчик. А что?

— Имена — это серьёзно, пусть даже если они вымышленные. Если Хидеки или ещё кто-нибудь узнает о том, что знаешь ты… — Кезуки замолчал, перебирая в голове варианты возможных событий, — В общем, пойдём со мной.

— Нет.

— Почему?

Глаза его собеседника блестели в лунном свете.

— Ты уверен, что дома тебя ждут и примут после всего этого?

Кезуки даже не колебался.

— Да.

Мальчик кивнул.

— Видишь. А у меня никого нет, кроме этой команды. В родную деревню мне лучше не возвращаться, а в какую-нибудь другую… Я слишком много уже наворотил, чтобы меня приняли. А здесь… — он чуть улыбнулся, — я нужен им, они, в какой-то степени, нужны мне. Я останусь. Но ты уходи — тебе действительно грозит опасность.

— Хорошо, — после минуты раздумий согласился Учиха. — Но тебе следует быть осторожным, в любом случае.

— Обязательно.

Кезуки снял со спинки своей кровати лёгкую куртку и надел её, плотно застегнув. Проверил, на месте ли сумка с печатями и оружием. Подошёл к окну, и уже собрался открыть его, но остановился, кое-что вспомнив.

— Но почему тогда ты плакал?

Следивший за его движениями мальчик из Песка наклонил голову, смутившись.

— А, это… Я просто боялся, что, если то, что против тебя замышляют, случиться, мы станем не только преступниками, хулиганами и грабителями, но и похитителями людей и, может быть, даже убийцами. Этого я бы не выдержал.

Кивнув логичности его слов, Кезуки открыл окно и снова остановился.

— Мы наверное больше не увидимся. Может, скажешь мне своё имя? — спросил он, обернувшись к мальчику.

Тот лишь улыбнулся, покачав головой.

— Ну как знаешь, — пожал плечами Кезуки и вылез к окно, — Прощай, — махнув рукой, он перепрыгнул на ближайшее дерево и направился в сторону деревни, где его ждал Саске.

Внезапно ветер засвистел у него в ушах, и раздался тихий голос мальчика из Песка.

— Гаара. Я родился в день инаугурации Казекаге, и меня назвали в честь него, хотя мы совсем не похожи.

Кезуки резко обернулся, но рядом никого не было. Догадавшись, что это ещё одна особенность техники ветра, он посмотрел на здание, оставшееся позади. Окно, через которое он убежал, было уже закрыто.

Кезуки продвигался довольно быстро, несмотря на ночное время. Что-то подстёгивало его, может, страх, а может, просто желание поскорей во всём разобраться. В любом случае, он торопился, полностью сосредоточившись на дороге и на то и дело пытающихся хлестнуть его по лицу тёмных без солнечного света листьях.

Кезуки понимал, что если он сейчас начнёт думать об отце, дяде, о том, что произошло много лет назад и что произошло недавно, то начнёт сомневаться, остановится и в конечном счёте попадёт-таки в заготовленную для него ловушку. Поэтому всё своё внимание он направил на поиски наиболее короткого пути и проверку местности на наличие засады.

Ещё стояла глубокая ночь, когда Учиха достиг деревушки. Незаметно миновав охрану, чтобы лишний раз не светиться, он без труда нашёл гостиницу в центре поселения, которая, к его удивлению, оказалась довольно большим четырёхэтажным зданием. В некоторых окнах горел свет, и Кезуки беспокойно поглядел на них. Находится ли Саске в одной из этих комнат, или уже спит?

Мальчик зашёл в гостиницу и на секунду остановился, ослеплённый ярким светом. Привыкнув к освещению, он подошёл к стойке регистрации и спросил, в каком номере остановился Учиха Саске.

— А, вы, должно быть, его сын? — спросила регистратор, найдя названное имя в списке.

Кезуки, помедлив, кивнул.

— Да, он предупреждал, что вы зайдёте. Тридцать седьмой номер, это на втором этаже.

Поблагодарив, он поднялся по лестнице, оказавшись в длинном коридоре, освещённом тусклыми лампами на стене под потолком. Из-под некоторых дверей пробивалась узкая полоска света. Деревянный пол порой ощутимо поскрипывал, так что Кезуки старался ступать как можно мягче. Тридцать седьмая комната находилась в дальнем углу. Под этой дверью было темно.

Кезуки остановился, не решаясь ни постучать, ни войти. Он не понимал причину своего внезапного волнения, но справится с ним оказалось сложно. Наверное, причина заключалась в том, что он не знал, как ему теперь говорить с дядей. Обвинять или извиняться? К тому же…

— Я не сплю, можешь заходить, — голос Саске из-за двери прервал его размышления.

Чуть подрагивающими пальцами Кезуки коснулся ручки и нажал на неё, открывая дверь. Дядя стоял у открытого окна, в комнате витал уловимый запах сигаретного дыма. На подоконнике слегка дымилась пепельница.

— Пришёл всё-таки, — негромко проговорил Саске, когда Кезуки переступил порог, — Никто не пытался тебя остановить?

— Ты имеешь ввиду, из ребят или…

— Вообще.

Кезуки покачал головой, и Саске почему-то нахмурился.

— Что-то не так? — спросил мальчик.

— Если они так легко тебя отпустили, значит, у них есть какой-то план и ты по-прежнему в опасности, — невесело сказал Саске, закрывая окно, а потом повернулся к Кезуки, — Обещаешь, что будешь слушаться меня, пока я всё не улажу?

Поколебавшись, мальчик кивнул.

— Обещаю.

Дядя чуть улыбнулся.

— Вот и хорошо, — с этими словами он снял куртку, повесив её на стул, и сел на кровать, разуваясь, — Не стой на пороге, проходи. Я, как видишь, взял двухместный номер, так что та кровать твоя. Можешь поспать, до утра ещё далеко.

— Я уже выспался, — сказал Кезуки, но всё же, закрыв дверь, прошёл вглубь комнаты, присаживаясь на вторую кровать.

— Вот как? А я ещё не спал, — Саске почему-то усмехнулся, разбирая постель. — И да, очень надеюсь, что пока я сплю, ты никуда не уйдёшь.

— Не уйду, — пообещал Кезуки.

Удовлетворившись этим ответом, Саске лёг, и, может быть, заснул, а может и нет. Посмотрев на его спину, мальчик залез на кровать с ногами, притягивая их к себе. Здесь было теплее. И здесь он чувствовал себя в безопасности, потому что Саске был рядом. Кезуки даже думал было тоже прилечь, но спать не хотелось совершенно. Зато хотелось пить. Можно было выйти из комнаты и поискать кухню, но Кезуки не желал беспокоить дядю, который наверняка проснётся, стоит ему коснуться двери, и поэтому прошёл в уборную и по совместительству ванную комнату, которая, на счастье, была в номере.

Напившись прямо из-под крана, Кезуки умылся и хотел уже уйти, но внезапно задержался взглядом на своём отражении в висящем над раковиной зеркале. И чем дольше он смотрел, тем больше понимал, что, хоть все и говорили, что он похож на Саске, всё-таки это было не совсем так. Он был похож на отца. На Учиху Итачи.

Пусть причёска не та — у Кезуки были короткие волосы, не достающие до плеч, с закрывающей лоб чёлкой — но это ведь не показатель? Форма ушей, носа, губ, глаза, даже эти полосы на щеках, пусть и не так ярко выраженные — всё было таким же, как и у человека на фотографиях, который он сотни раз держал в руках в детстве.

Фотографиях, которые сделала его мама. На них он так улыбался…

Кезуки пристальнее всмотрелся в отражение, словно пытаясь через внешнее сходство понять человека, от которого он унаследовал эти черты.

Быть может, у них с мамой всё было гораздо лучше, чем он боялся? Быть может, этот человек, его отец, на самом деле был хорошим человеком, таким, каким его описывает дядя?

Несмотря на то, что он убил весь свой клан и собственных родителей?

Кезуки зажмурился, опустив голову, и сжал в руках края раковины.

А такое вообще возможно?

— Не понимаю, — прошептал он сквозь сжатые зубы, — Не понимаю, чёрт возьми, — Кезуки почувствовал, что от нахлынувших эмоций его начало трясти, — Я тебя не понимаю, отец!

Спохватившись, что последнее он произнёс слишком громко, Кезуки прикусил губу и закрыл глаза, заставив себя замолчать и успокоиться. Выдохнул. В конце концов, всё это было давно и его никак не касается, но…

Но всё равно почему-то его беспокоит. Занимает все мысли, заставляет сердце биться чаще, а руки — дрожать.

Отец… Сейчас, когда им никто не управлял, он пытался понять его, пытался осмыслить то, что говорил ему дядя, но не мог. В голове по-прежнему не укладывалось, как можно совершить то, что совершил Учиха Итачи.

А ведь тем, кто убил его самого, был…

— Я смотрю, ты не дашь мне поспать, — голос Саске прорезал тишину, заставив Кезуки вздрогнуть и почти испуганно обернуться.

— Дядя…

— Ты в курсе, что стоишь тут уже минут десять?

Кезуки взглянул ему в глаза и тут же опустил взгляд в пол.

— Могу я… кое-что у тебя спросить?

Саске скрестил руки на груди, облокотившись на дверной проём.

— Я тебя слушаю.

— Тот человек, — медленно начал Кезуки, — который управлял мной, внушив чужие желания…

— Его зовут Сузуки Исао, — коротко вставил Саске.

— Ясно, — мальчик кивнул, — Этот Исао, помимо того, что случилось тогда с кланом Учиха, сказал мне ещё кое-что, — тут Кезуки замолчал, подбирая слова.

— И что же? — спросил дядя, увидев его нерешительность и нахмурившись.

— Он сказал, что ты…

— Что я убил Итачи?

Кезуки поднял голову, встретившись с ним взглядом.

— Это правда?

Саске покачал головой, разворачиваясь и уходя в комнату. Мальчик последовал за ним.

— Если честно, я даже не знаю, хотя привык считать, что это правда, — сказал дядя, присаживаясь на кровать и включая настенный светильник. Комнату залил тёплый жёлтый свет.

— Что ты имеешь ввиду? — непонимающе нахмурил брови Кезуки, присаживаясь рядом.

— Фактически Итачи умер в сражении со мной. Но чисто физически я его не убивал. Он был серьёзно болен, — пояснил Саске, — и битва отняла у него слишком много сил, так что он умер. Когда я почти проиграл.

Кезуки смотрел на него и думал, что по идее он должен хотя бы разозлиться на него, ведь он лишил его отца и скрывал это. Но ни злобы, ни тем более ненависти не было. Ему вдруг стало как-то тоскливо и грустно.

— Почему вы сражались?

Саске потёр виски, опустив голову.

— В том, что я тебе рассказывал раньше, далеко не всё было ложью, — произнёс он, прикрыв глаза, — Я действительно его ненавидел. Ни в ночь, когда был уничтожен клан, ни в долгие годы после Итачи так и не рассказал мне истинных причин, почему он это сделал. Правду я узнал только после его смерти. А тогда… он солгал, что просто хотел проверить свои способности, и приказал мне ненавидеть его, стать сильным и однажды сразиться с ним. Так, в общем, я и сделал. Когда я посчитал, что достаточно силён, и стал искать его, Итачи сам назначил мне место встречи.

— Но почему он решил с тобой сражаться, если был болен? — хмуро спросил Кезуки, уткнувшись взглядом в свои руки.

— Потому что он хотел умереть. И хотел, чтобы именно я убил его, — коротко ответил Саске.

Кезуки перевёл взгляд на пол, осмысливая сказанное. Кончики его пальцев чуть подрагивали. На минуту в воздухе застыла напряжённая тишина.

— А если бы он знал о моём существовании, он бы попытался остаться в живых? — наконец озвучил мальчик свои мысли, подняв голову и посмотрев на дядю.

— Нет, — глядя ему прямо в глаза, ответил Саске. — Он бы не переменил своё решение умереть.

— Но почему?.. — Кезуки выглядел шокированным, — Если бы он знал, что у него есть сын, разве он… — мальчик осёкся, когда дядя покачал головой, — Почему?

— Почему? — повторил Саске, поднимаясь и подходя к окну, — Ты говорил, что не понимаешь, как он смог уничтожить свой клан, верно? А теперь представь, что ты это всё-таки сделал, неважно как. Ты бы смог после этого продолжать спокойно жить? — Саске обернулся к племяннику. Кезуки молчал. — Невозможно совершить такое преступление, а потом завести семью и жить счастливо. Ты должен это понимать. И дело даже не в том, что Итачи не смог бы стать счастливым. Дело в том, что и вас он бы сделал несчастными. Постоянно подвергал бы опасности одним своим присутствием. А что насчёт правды? Смог бы он рассказать её тебе? И, если бы всё же рассказал, смог бы ты принять это, если ты даже сейчас его отвергаешь, хотя простить мёртвого гораздо легче, чем живого?

— Ты же говорил, что терпеть не можешь оборот «если бы», — пробормотал Кезуки, рассеянно теребя рукав футболки.

— Я и сейчас тебе это скажу. Просто хотел показать тебе, что то, о чём ты думаешь, нереально. — Кезуки лишь сильнее сгорбился, ничего не ответив, и Саске подошёл, наклонившись и положив руки ему на плечи, — Послушай, — сказал он, — да, твоя мама рано умерла, да, твой отец был преступником, убившим собственную семью, и да, в этом нет ничего хорошего. Но всё это было в прошлом. А сейчас важно то, что есть люди, которые тебя любят. Кезуки, — Саске чуть сжал его плечи, и мальчик поднял голову, — Сакура и Сарада тебя любят, твои друзья тебя любят… я тебя люблю. Для меня ты и вправду как родной ребёнок. Не живи мечтами о прошлом, у них нет будущего. Прошлое нельзя забывать, но позволять ему влиять на твою жизнь, — он покачал головой, — это не приведёт ни к чему хорошему.

Некоторое время Кезуки молча смотрел на него, потом протянул ладонь и крепко стиснул руку Саске выше локтя, чуть потянув его на себя.

— Покажи мне всё про моего отца, — в глазах мальчик горела решимость.

Саске отпрянул.

— Кезуки…

— Покажи! И не скрывай ничего! Я достаточно слышал о нём — теперь хочу увидеть, — Кезуки встал, не отпуская мужчину.

Тот нахмурился.

— Успокойся.

— Покажи, и я успокоюсь. Честно, — пальцы на руке Саске разжались, — как бы я не отреагировал на увиденное, я успокоюсь и больше не буду донимать тебя насчёт отца.

Дядя выдохнул и, прикрыв глаза, нехотя проговорил:

— Хорошо. Только не говори потом, что я испортил тебе психику.

Слабо улыбнувшись и кивнув, Кезуки сел. Саске вновь склонился над ним, положив руки на плечи. Чёрную радужку сменил шаринган, и мальчик позволил погрузить себя в гендзюцу.

Собирались они в тишине. Кезуки вообще почти ничего не говорил с того момента, как очнулся от гендзюцу. Подавленным он не выглядел, но странная отрешённая задумчивость была, и Саске пока не пытался его растормошить. Рассудив, что позволить ему сражаться в таком состоянии будет опасно, он решил оставить мальчика в одном не так далеко расположенном убежище Орочимару, у которого, насколько он помнил, была отличная система защиты и маскировки.

Кезуки чуть нахмурился на его слова, но возражать не стал.

Саске планировал, поместив племянника в безопасное место, самому отправиться на поиски организации, главой которой был Огава Роичи, довольно известный в мире преступности авторитет. Что ему хватит сил на уничтожение этой организации, Саске был уверен — раз они хотели использовать Кезуки в качестве предмета шантажа, значит, в открытый бой с ним вступать там некому.

Было раннее утро, и за всю ночь ни одному, ни другому не удалось заснуть. Кезуки вообще просидел всё это время практически неподвижно. Саске не мог знать достоверно, о чём он думает, и опасался, как бы ему в голову не пришла очередная глупая идея, на этот раз самостоятельная. Впрочем, Кезуки заверил его, что ничего предпринимать не будет, и дядя был склонен ему верить.

Заказав еду прямо в комнату, Саске позавтракал сам, заставил позавтракать племянника, и, не сообщая работникам гостиницы о своём уходе, они покинули номер через окно. За ними следили, что было неудивительно, но представителю клана Учиха, особенно Кезуки с его гендзюцу, ничего не стоило уйти незамеченным. Так что, когда они достигли леса, «хвоста» не обнаружилось, и вполне можно было предположить, что никто ещё не догадался, что их уже нет в гостинице.

Путь до убежища занял не более получаса и прошёл в полном молчании. Наконец по скрытым приметам Саске понял, что они на месте. Развеянное гендзюцу открыло довольно широкий вход в подземные помещения.

— Гендзюцу было наложено не шаринганом, но, как видишь, оно пространственное, так что тебе будет легко его восстановить, — сказал Саске, повернувшись к мальчику, — Здесь тебя никто не найдёт. Главное, не выходи из наружу, пока я не вернусь. Они скоро поймут, что мы ушли, и могут попытаться засечь твою чакру. Убежище скроет её, но здесь, в лесу, ты в опасности. Понял?

Кезуки кивнул.

— А когда ты вернёшься? — тихо спросил он.

— Я постараюсь побыстрее, но двое суток меня не будет точно. В убежище есть целый комплекс для проживания, это здесь, ближе к поверхности. Найдёшь?

— Да.

— Тогда иди, нельзя терять время. И будь осторожен, что бы ни случилось, — с этими словами Саске протянул руку, легонько потрепав мальчика по волосам.

— Ты тоже, — коротко ответил Кезуки.

Спускался он не оборачиваясь. Лишь в самом низу лестницы остановился, и вполоборота восстановил гендзюцу. На глазах у Саске его спина с гербом Учиха словно растворилась, и на месте входа в убежище оказалась просто лужайка, покрытая спутанной лесной травой. Мужчина наклонился, проведя рукой по шершавым листьям. Действительно, для обычного взгляда — совершенно обычная земля и трава. Улыбнувшись своим мыслям, Саске поднялся и направился в сторону базы преступников.

Кезуки отошёл от небольшого окошка, позволяющего наблюдать за тем, что происходит снаружи, и снова лёг на подобие кровати, выступающее из стены. Заложив руки за голову, пнул стену босой ногой, сосредоточив внимание на медленно расползающейся по пальцам боли. Затем резко сел, оглядывая помещение.

Холодильник, стол со стулом, то, на чём он сейчас сидит, с матрацем, подушкой и одеялом, пустая тумбочка. Неподалёку находились ванна и туалет. В этом месте действительно было всё для проживания, возможно, даже, более или менее комфортного, однако на третий день пребывания здесь Кезуки хотелось выть и лезть на стены. Он мало спал, потому что ему снились плохие сны, и так же мало ел, потому что не было аппетита и некому было заставить.

Пустое ожидание изматывало. Но ещё больше изматывала страшная сумятица в мыслях, потерянность и неопределённость. В голове постоянно возникали кадры из того кошмара, который показал ему Саске. Мёртвые тела, брызги крови, интриги, заговоры, приказы, и среди всего этого — мальчишка, на вид такого же возраста, как сам Кезуки. Его отец.

И катана в руках этого мальчишки, безжалостно вырезавшая дом за домом, семью за семьёй. А потом дошла и до своей семьи.

Кезуки надеялся, что, увидев всё своими глазами, он сможет разобраться в себе, в своих чувствах и отношении к отцу, но на деле он запутался ещё больше. В первый день пребывания в убежище он прокручивал в голове те события почти не останавливаясь, и довёл себя до того, что его просто вырвало от постоянного стресса. Теперь он старался избегать мыслей об этом, но образы уничтожения клана Учиха уже намертво впечатались в кору головного мозга и избавиться от них было чуть ли не сложнее, чем от навязчивых чужих желаний.

Саске показывал ему далеко не только события той ночи. Всё начиналось с полуразмытых воспоминаний из детства и заканчивалось его встречей с воскрешённым во время Четвёртой мировой войны шиноби Итачи. Также Кезуки увидел сражение братьев и их встречу после смерти Третьего хокаге. И всё это не внесло ясности, мальчик не мог по таким противоречивым образам составить цельное представление о том человеке, каким был его отец.

Кроме того, ничто из показанного Саске не могло объяснить факта самого существования Учихи Кезуки. Ничто не указывало на то, как отец относился к его матери.

Кезуки встал, понимая, что дальнейшие рассуждения и переживания по этому поводу ни к чему хорошему не приведут. В попытках отвлечься он вышел в коридор, заглянул в соседние комнаты, как две капли воды похожие на ту, в которой он только что был, потом спустился глубже под землю. Здесь было гораздо темнее — факелы горели почему-то более тускло. И здесь, оглядывая бесконечный коридор с множеством дверей, Кезуки наконец осознал, как давят на него эти стены. Нахождение здесь стало вдруг невыносимым, и он поспешно поднялся к поверхности.

Однако один раз замеченное чувство давления теперь не желало уходить. С помощью шарингана Кезуки посмотрел наружу сквозь своё гендзюцу. Там сейчас был день, ясный, солнечный и спокойный. Мальчик поднялся по ступенькам, ведущим к выходу и остановился в нерешительности. Саске сказал ни в коем случае не покидать убежища, но… Кезуки обернулся, посмотрев на уползающую вдаль змею коридора. Ему нужно выйти, хотя бы ненадолго. Ему нужно это, как глоток воздуха для задыхающегося.

Он вновь взглянул на размытые из-за пелены иллюзии небо и деревья и деактивировал шаринган. Взору тут же предстала гладкая каменная стена. С усилием воли отвернувшись от неё, Кезуки стал спускаться. Всё-таки покидать убежище, даже ненадолго, слишком опасно. Кроме того, дядя не просто сказал ему не выходить. Это был не приказ, но это были слова шиноби, выше его по званию и к тому же, гораздо сильнее и опытнее. Кезуки тоже шиноби и должен контролировать свои эмоции, не позволяя им брать верх и подставлять его под удар. Ведь так?

Он открыл дверь своей, если так можно выразиться, комнаты, и, остановившись на пороге, понял, что нет. Не так. Кезуки стоило только представить, что он снова будет валяться тут часами, не зная чем себя занять, наедине с изнуряющим ожиданием, беспокойством, липкими кошмарами и своими собственными дурными мыслями, как его затошнило. К чёрту всё!

На ходу активируя шаринган, он помчался наверх. Плевать на опасность, пусть хоть убьют его. Кезуки и так уже трое суток проторчал в этой подземной тюрьме. Гендзюцу он даже не стал развеивать, просто прошёл сквозь него, как сквозь мыльный пузырь. Солнечный свет ослепил мальчика, а от свежего лесного воздуха даже закружилась голова. Жить сразу стало легче, и Кезуки пожалел, что не вышел раньше.

Он немного прошёлся, размявшись. Затем остановился, приводя в порядок мысли, и сделал вывод, что дольше задерживаться здесь нельзя. Провёл напоследок рукой по шероховатой коре ближайшего дерева, и уже собрался было открыть вход, как из-за кустов выбежала лисица. В зубах она держала ещё отчаянно трепыхающегося кролика. Кезуки не успел даже проконтролировать свои действия, как лисица оказалась в его иллюзии, а заяц — на свободе. Последний, отряхнувшись, тут же удрал, и Кезуки, выждав несколько секунд, высвободил лисицу из гендзюцу. Она разочарованно клацнула челюстями, покружилась, и уже хотела было броситься вслед за зайцем, как неподалёку раздался тихий скулёж. Лисица побежала туда.

Проследив за ней, Кезуки увидел трёх лисиц, беспокойно круживших возле матери. Он понял, что лишил их еды. Стало совестно и как-то мерзко от осознания, что, почему-то, спасая одно, чаще всего приходиться жертвовать чем-то другим. Поморщившись, Кезуки вернулся в убежище, где не придумал ничего лучше, как забыться беспокойным сном.

Проснулся он через несколько часов, от того, что кто-то шептал ему на ухо его имя. В первую секунду Кезуки подумал, что наконец-то вернулся дядя, однако сразу же понял, что голос не его. Жмурясь после сна, с тяжёлой головой он сел на кровати, прислушиваясь.

— Кезуки-и, — прошелестел ветер, и этого оказалось достаточно, чтобы Учиха понял, кто к нему обращается. Этот, названный в честь Казекаге. Гаара. Кезуки вскочил. Что он здесь делает, и как нашёл это место? Его ветер каким-то образом проникал сквозь гендзюцу, но ведь любая техника имеет ограничения по дальности. Значит, он где-то неподалёку.

— Гаара, — позвал Кезуки, вспомнив, что тот может слышать через ветер.

— Я здесь, — ответ последовал незамедлительно, — Выйди, надо поговорить.

«Выйди, надо поговорить». Учиха похолодел, услышав эту фразу. Так говорят только заложники. Кезуки подошёл к окошку и посмотрел наружу.

Увиденное ужаснуло его. Там находилось много шиноби, среди которых был и Ишида, и брат с сестрой из Камня, и Гаара. Последнего держал рослый мужчина, приставив к горлу мальчика кунай. Среди остальных шиноби Кезуки, присмотревшись, узнал и того, кто напал на него недалеко от Конохи. Как он и думал, они все были заодно.

Мужчина, державший Гаару, сильнее надавил на кунай, и по белой тонкой шее потекла струйка крови.

— Выходи пацан, — крикнул он, ухмыльнувшись, — ты же не хочешь, чтобы я вспорол глотку этому малышу? А то я ведь могу! — Кезуки не реагировал, обдумывая ситуацию, и мужчина встряхнул мальчика из Песка, — Ты же слышишь меня, так? Знаешь, я помню твоего отца, Учиху Итачи, — Кезуки вздрогнул, и преступник, будто почувствовав это, с нажимом проговорил, — Выходи, я хочу посмотреть в глаза сыну этого больного ублюдка!

Кезуки отшатнулся от окошка, стиснув зубы. Потом, что-то прикинув в уме, бросился в одну из комнат, где, как он помнил, хранилось оружие.

Кем бы он ни был…

Схватив попавшуюся под руку укороченную катану, он бросился наверх. Шаринган горел в его глазах, и, если бы он попытался, ему бы не удалось вспомнить, в какой момент он его активировал.

Мужчина хотел ещё что-то сказать, но в эту секунду между его кунаем и шеей Гаары вклинилось блестящее лезвие. Опустив глаза, преступник столкнулся с озлобленным взглядом Учихи.

— Кем бы он ни был, ты не имеешь права так называть моего отца! — прошипел Кезуки, отталкивая мальчика в сторону открытого входа убежища, и следом вонзая катану в сердце мужчины.

Хоть и за пределами Страны Огня, но довольно близко к её границам располагалась основная база преступной организации, образовавшейся сразу же после окончания Четвёртой мировой войны шиноби. Активность они начали проявлять совсем недавно, около года назад. Однако известно про них было очень мало — ни названия, ни количество членов, ни имён, кроме имени их лидера — Огавы Роичи. Даже их местоположение до недавнего времени было неизвестно.

Но после допроса Сузуки Исао многое стало ясно. В отличие от Акацуки, эта организация имела более сотни членов, из которых лишь немногие были более или менее сильны, некоторые же вообще не были ниндзя. Плохо было то, что её шпионы находились в каждой стране, одни засланные, другие — что хуже — завербованные. Занималась организация тем, что находила сильнейших шиноби с уникальными способностями — чаще всего с улучшенным геномом — и либо переманивала их на свою сторону, либо похищала.

Последние пропадали без следа.

Цель организации, по словам Исао, была известна лишь лидеру и его приближённым, но о ней можно было судить по одному простому факту — все, кто присоединялись к преступникам, были недовольны властью пяти Каге. Скорее всего, они хотят совершить переворот и захватить власть в одной стране, либо сразу в нескольких.

Всё это Саске, пусть и считая глупостью, но мог понять. Недовольные всегда находятся и процесс образования подобных организаций в какой-то мере даже естественный. Единственное, что Учиха не мог принять — вовлечение во всё это детей. А то, что группа ребят, к которым временно присоединялся Кезуки, была под непосредственным командованием лидера организации, не оставляло сомнений.

А ведь Кезуки сказал, что из них далеко не все осознают, чем занимаются на самом деле.

Нахмурившись, Саске сильнее оттолкнулся от очередной ветки, ускоряя движение. База преступников была уже совсем рядом, но путь вместе с поисками заняли больше суток. Обратный, конечно, будет быстрее, но даже так у него всего несколько часов на то, чтобы со всем разобраться.

Через час он наконец достиг базы. Она представляла собой низкое одноэтажное помещение, умело скрытое деревьями от посторонних глаз, и логично было предположить, что имелась ещё подземная часть. Учиха остановился в тени, поочерёдно выискивая расставленных по периметру охранников. Те выглядели расслабленно, не ожидая нападения.

Выбрав удобный участок стены — окно между деревом и углом здания, где стоял только один охранник, Саске приступил к делу. Вырубив незадачливого преступника, он оказался внутри. Здесь почти никого не было, а у тех, кто был, Учиха не увидел даже толком развитой чакры, сделав вывод, что они не являются шиноби. Их он трогать не стал, незаметно проникнув на нижние этажи. Учитывая устройство организации, ему нужно лишь уничтожить верхушку — остальные сами разбегутся. Этого, конечно, не следовало бы допускать, но нейтрализовывать всех слишком долго, да и что с ними потом делать? Саске отправил ястреба в Коноху, передав всю информацию, включая расположение базы, однако сделал это не более часа назад, так что подмогу в скором времени ожидать не приходилось. А это значит, что некому будет охранять и транспортировать в их деревни всех многочисленных участников группировки.

С такими мыслями Учиха обследовал верхний подземный этаж, незаметно для тех, кто там находился. Он также не заинтересовал его, представляя собой жилые помещения со спальными местами и парой кухонь. Большинство людей здесь либо спали, либо играли в карты и травили байки. Пройдя у них под носом, Саске спустился ещё ниже.

На этом, по-видимому, последнем этаже, обнаружилась большая прямоугольная комната, оставлявшая лишь узкий коридор по периметру. Серая шероховатая стена комнаты была непроницаемой для взгляда ринненгана, и это настораживало. Зайдя за ближайший угол, Саске увидел широкую двустворчатую дверь, распахнувшуюся, стоило ему подойти ближе. Одного взгляда внутрь было достаточно, чтобы понять — его здесь ждали. Мебели в помещении не наблюдалось, зато здесь присутствовало пять человек, по крайней мере из тех, кого было видно. Стоящий в центре самодовольно усмехался.

— Как и предсказывал Огава-сама, ты пришёл, даже несмотря на то, что Кезуки мы пока что не поймали, — сказал он, разведя руки в стороны, — Ну что ж, проходи, нам надо побеседовать. Меня зовут Кондо Томео, если тебе интересно.

Пол в комнате был на метр ниже, чем на этаже, из-за чего помещение напоминало арену. Саске знал, что это ловушка, надо быть совсем дураком, чтобы об этом не догадаться. Тем не менее, он спокойно спустился по широкой лестнице. Дверь захлопнулась за его спиной, и в это мгновение на всех стенах вспыхнула и погасла, оставив чёрный след, неразрывная узорчатая печать.

— Кажется, такой вид печатей блокирует высвобождение чакры? — полувопросительно, полуутвердительно заметил Учиха.

— Ты прав, Саске, — кивнул Томео, подходя ближе, — Понимаешь, что это значит?

— Нет, — пожал плечами Учиха, двигаясь ему навстречу, — А где Огава Роичи? Он мне нужен.

Боковым зрением он заметил, что у той стены, где находится дверь, прятались ещё как минимум десять человек. Сейчас они встали в ряд, отрезая ему путь к отступлению.

— Он пошёл за твоим племянником, — любезно ответил Томео, — Но неужели ты действительно не понимаешь, что значит запрет на высвобождение чакры в этой комнате? — вкрадчиво проговорил он, продолжая медленно приближаться.

— Скажем так, безопасность Кезуки меня волнует больше, — вновь пожал плечами Саске, принимая условия этой игры.

— Тебе бы сейчас за свою безопасность поволноваться, — уже жёстче сказал Кондо. Было видно, что он начинал раздражаться.

— Эта печать ничего не меняет, если ты об этом, — сказал Саске, наблюдая за реакцией оппонента.

— Неужели? — изобразил удивление тот, — Посмотри вокруг внимательней, или ты ничего не видишь без своего шарингана? Нас восемнадцать, ты — один, и теперь не можешь использовать свои глаза, как и все остальные техники, — они наконец вплотную подошли друг к другу, — Тебе конец, Учиха Саске.

— И чем я заслужил такую судьбу?

Насмешка, звучащая в голосе Учихи, и взгляд свысока не понравились Томео. Он подал знак остальным, и те начали приближаться, окружая Саске.

— Ты всей своей жизнью нарываешься на то, чтобы кто-нибудь тебя осадил. Вот, время пришло. Но у тебя есть шанс спастись — мы не тронем ни тебя, ни твоего племянника, при одном условии. Ты…

— Отдашь нам свои глаза?.. — закончил за него Саске, и по изменившемуся выражению лица Томео понял, что оказался прав. — Можно было придумать что-нибудь более оригинальное.

Кондо отшатнулся от него.

— О чём ты?

Учиха окинул взглядом вставших вокруг него преступников и покачал головой.

— Знаешь, со временем это надоедает. Куда ни плюнь, обязательно попадёшь в того, кому просто необходимы мои глаза. И все, как и ты, непоколебимы в мнении, что я должен их отдать.

Томео усмехнулся, мелко покивав головой.

— Да, я понимаю этих глупцов. Они далеко не всё осознают, но тоже чувствуют эту несправедливость.

— Несправедливость? — спокойно переспросил Саске, — В чём же она заключается, по вашему?

— А ты не понимаешь? — округлив глаза, воскликнул Томео, — Ты не понимаешь! — он даже всплеснул руками, показывая своё возмущение, — Вы, и ты, и все Каге, и этот Наруто, и твой брат, и многие другие, вы, получившие свою силу при рождении, долбанные гении, только и делаете, что кичитесь ею, да смотрите свысока на тех, кто слабее. Вы захватили власть своей силой, а делиться не хотите, цепляетесь за неё как за своё счастье! Конечно, ведь тогда вы потеряете свой статус, своё положение, — он скривился, — ведь ты, например, без своих глаз никто, а без чакры тем более, и поэтому мы сегодня победим тебя и наконец восстановим справедливость!

Последние слова он почти прокричал. В глазах его светился какой-то детский восторг оттого, что он высказал то, что давно мечтал сказать. В глазах Саске тоже было что-то вроде восторга. Слова Кондо вывели его из состояния апатичного спокойствия.

— Знаешь, — сказал он, — я за всю жизнь немало дураков повидал. С некоторыми, к сожалению, и до сих пор приходится иметь дело. Но такого уникума, как ты, я встречаю впервые. Каким же идиотом надо быть, чтобы решить, будто силу получают при рождении, и тем более, что сила может быть счастьем?

— Да, конечно, вы всегда так говорите, — даже не став слушать, грубо перебил его Томео. — Что сила вам досталась с трудом, и что она делает вас несчастными — слова эгоистов, желающих выглядеть благородно! А то, что без своих глаз ты никто, ты даже не пытаешься опровергнуть? — он чувствовал, что власть над таким шиноби, как Учиха, сейчас находится в его руках, и упивался этим чувством.

— Я это опровергну, — сказал Саске, доставая из ножен катану. Блеснуло пока ещё чистое лезвие. — Только не словами — говорить тебе что-либо, видимо бессмысленно.

По команде Томео, четырнадцать человек атаковали его почти одновременно. Но именно из-за того, что их было так много, они не смогли правильно скоординироваться, и Саске нашёл лазейку в их окружении, вырвавшись на пустое пространство. Первым делом надо было проверить дверь. Учиха бросил на неё короткий взгляд, который тут же был замечен одним из нападавших.

— Можешь даже не пытаться, она не откроется. Печать, кроме блокировки чакры, надёжно замыкает помещение, на которое наложена. Ты в ловушке, Учиха Саске.

Его снова атаковали, теперь уже в половину количества. Саске отбил несколько ударов, от остальных увернулся, чуть отступив.

— Печать хорошая, — сказал он, — но такая печать не может держаться сама по себе. Среди вас должен быть кто-то, на ком она завязана и кем подпитывается. Или же даже их должно быть несколько. Убить их — и печать прекратит своё действие.

По лицам преступников прошло волнение. Томео, стоявший в стороне, хмыкнул.

— Ты прав, к сожалению. Но без своих глаз ты не сможешь вычислить, кто это, и это уже к счастью.

Невозможность использования шаринган, ринненгана и вообще чакры с техниками действительно усложняла ситуацию. Битва обещала быть долгой и напряжённой. Однако нападавшие и сами могли использовать только тайдзюцу, и это значительно облегчало задачу.

Саске пожал плечами и принял атакующую позицию, для удобства отведя руку с катаной назад.

— Это всего лишь значит, что мне придётся убить вас всех.

Кезуки сделал это так быстро, что и сам не успел осознать, что творит. Секунда помешательства, и на его глазах человек медленно оседает на землю. Лезвие выскользнуло из раны, и кровь тяжёлыми каплями окрасила траву. Сзади раздался поражённый вскрик Гаары. Он вывел Учиху из оцепенения, охватившего его после удара.

Кезуки сжал рукоять крепче.

— Иди в убежище, — приказал он, не оборачиваясь.

— Но как же ты… — возразил Гаара, не двинувшись с места.

Спорить было некогда — Кезуки уже собирались атаковать. Выставив вперёд катану, чтобы отразить внезапное нападение, он быстро обернулся и поймал не успевшего ничего сообразить мальчика в гендзюцу, заставив того скрыться в убежище. Следом наложил иллюзию, которая никому не позволит даже близко подойти ко входу.

Обернулся Кезуки как раз тогда, когда ближайший противник был уже в метре от него. Едва успев отразить нападение, Учиха отскочил назад, не позволяя окружить себя. Оглядел нападавших. Включая трёх его ровесников — всего семь человек. Одного он убил, значит, было восемь.

Это о многом говорило. Столько людей, и среди них те, кто уже видел его в бою. Они основательно подготовились, решив захватить его. В другой ситуации такое внимание к нему и его способностям даже польстило бы, но сейчас Кезуки понимал, что попался, и выпутываться придётся самому. Настроившись, он стал создавать гендзюцу, забирая окружающий участок пространства под свою власть, но неожиданно столкнулся с преградой. Шаринган выхватил на деревьях небольшие, наспех нацарапанные печати, неизвестные Кезуки. Они слабо светились, и как только гендзюцу доходило до них, оно попросту лопалось как мыльный пузырь. С таким Учиха ещё не сталкивался.

Видимо удивление отразилось на его лице, потому что один из преступников с чёрными волосами и узкими голубоватыми глазами сказал:

— К сожалению, у тебя не получится использовать твою любимую фишку. Как видишь, мы подготовились — печати не дадут тебе наложить иллюзию на это место.

Печать больше напоминала загогулину, которую рисуют дети вместо иероглифов, Кезуки, которому в своё время Саске кинул на колени два свитка со всеми известными, малоизвестными и запрещёнными печатями, не мог её опознать.

— Что это? — спросил он отчасти из интереса, отчасти чтобы потянуть время перед началом битвы.

— Любопытно? — мужчина явно был не прочь поговорить на эту тему, — Знаешь, есть один шиноби, гениальный шиноби, изобретающий печати. Его имя тебе ни о чём не скажет — он всю жизнь работал на правительство, которое, естественно, держало его в тайне. Так вот ему достаточно увидеть технику или узнать про неё поподробнее, чтобы создать печать, которая будет её блокировать. Впечатляет, не так ли?

— Впечатляет, — согласился Кезуки. — И что же вы сделали с этим человеком?

— Мы? Помогли ему. Он вышел из тени, и теперь с нами, — мужчина протянул руку, указывая на одного из преступников, стоявшего чуть поодаль, — Хидеки Ринджи, собственной персоной. С его сыном ты уже знаком.

Ишида стоял рядом с отцом. Смотря на него, Кезуки подумал, что они теперь враги, и в сражении Хидеки-младший наверняка не замешкается с решающим ударом. Странно, ведь они почти не знают друг друга, и всё равно вынуждены воевать.

Кезуки понял, что отвлёкся, когда черноволосый мужчина стал приближаться. Все остальные тоже готовились к нападению.

— Кто вы вообще такие? И что вам надо от меня? — Учиха почему-то чувствовал, что надо как можно дальше оттянуть начало битвы, поэтому эти вопросы он задал чисто с этой целью. На самом деле — Кезуки сам удивлялся этому — ему было безразлично, кто они и чего хотят.

— Виноват, забыл представиться, — склонил голову мужчина, — Меня зовут Огава Роичи, я лидер организации, поставившей себе цель свергнуть узурпаторскую власть Пяти Каге. Для этого мы собираем информацию о сильнейших секретных техниках, в чём ты нам уже немного помог, и людей с Кеккей Генкаем, или же по возможности сами Кеккей Генкаи, в чём ты нам поможешь сейчас.

Он ещё продолжал говорить, но Кезуки уже не слушал, выцепив из его слов только имя и сосредоточившись на нём. Огава Роичи. Саске упоминал это имя, и говорил, что раньше он был очень неплохим шиноби и, кажется, служил где-то в Анбу. Либо из Песка, либо из Конохи. В любом случае, его следует остерегаться.

Он крепче сжал рукоять клинка. Дядя начал обучать его кендзюцу год назад, по просьбе самого Кезуки, однако на миссии брать катану пока запрещал, говоря, что неопытный мечник может в бою навредить сам себе. Это вселяло неуверенность, но без оружия было бы ещё хуже. Кезуки надеялся, что его навыка будет достаточно. Внимательно рассматривая противников, он незамедлительно отмечал всё — наличие оружия, вид костюма, печати у некоторых на руках, метательные ножи и сюрикены, спрятанные за подкладкой, характер боевой позы. Закончив с зрительным осмотром, стал вспоминать и анализировать техники тех, кого он уже видел в сражении.

Древесные лианы с ядовитым газом тот мужчина в чёрном костюме вряд ли будет использовать, ведь распространение газа невозможно контролировать: он может накрыть и союзников. С более менее сильными техниками земли Ишиды и других из Камня почти та же история — они заденут не только его. Остаются те, про чьи техники Кезуки ничего не знает, и этот Хидеки Ринджи. Насчёт последнего — если он может ставить печати на человека лишь с помощью касания — надо держаться от него на расстоянии. А если у него есть техники на дальность…

Кезуки вдруг понял, что разгадал их план. Он один — их много, и наверняка каждый владеет техниками, которые можно использовать на расстоянии. Самым логичным решением для нападающих будет заключить его в большой круг, чтобы он был в центре, а они на отдалении будут забрасывать его атаками, не позволяя ни сбежать, ни приблизиться к ним, затравливая и изматывая его как дикого зверя на охоте. Кезуки прикинул свои возможности для дальней атаки. Поймать человека в гендзюцу издалека почти невозможно, катана на расстоянии бесполезна, чидори — тоже. Остаются лишь огненные техники, которые наверняка кто-нибудь отразит или нейтрализует, пара техник молнии, имеющих точечное воздействие и к тому же ограниченных по дальности, и сюрикены, отбить которые на расстоянии никому не составит труда.

Да, у него по-прежнему будет шаринган, чтобы уклоняться от атак, и возможно он даже сможет кого-нибудь ранить, но на этом всё закончится — его схватят, как только он выдохнется. Отступить в убежище тоже не вариант, противники уже знают, где примерно находится вход, и смогут с помощью какой-нибудь печати снять гендзюцу. А дальше всё просто — раз это место нашли, значит, кто-то из них прекрасный сенсор, который вычислит и его самого, и Гаару.

Всё это проскальзывало у Кезуки в голове молниеносными мыслями, привычный анализ ситуации, который сегодня всё же был с примесью волнения и страха — в последнее время мальчик вообще почему-то чувствовал себя неуверенно, словно в подвешенном состоянии.

Вдруг Кезуки понял, что Огава уже замолчал, и в воздухе застыл заданный ему вопрос. Учиха напряг слуховую память, и только что услышанные слова прозвучали в его голове теперь уже осознанно:

— Так что, может присоединишься к нам? Обещаем тебе безопасность и место под солнцем в новом мире.

Рука Роичи была протянута к нему. Смотря на неё, Кезуки отрешённо думал, чтобы с ним было, если бы он сейчас согласился, и о каком новом мире говорит этот глава преступной банды. Видимо, он упоминал о нём в своей речи, пока сам Кезуки оценивал обстановку.

На этой мысли Учиха спохватился, что думает совсем не о том. Решительно посмотрев на протянутую руку Огавы, он сделал два шага вперёд. Со стороны это выглядело так, будто он собирается согласиться. В одной руке Кезуки продолжал сжимать рукоять клинка, и, медленно поднимая другую, сделал шаг вперёд и тут же исчез, появившись уже за спиной Роичи. Удар предполагался внезапным и быстрым, таким он и получился, но Огава всё же успел податься вперёд, и лезвие лишь оставило глубокую царапину на спине противника.

— Ах ты щенок! — прорычал Роичи, разворачиваясь и атакуя Кезуки металлической палкой, похожей на узкую длинную биту, — Тебе не кажется, что это подло, бить в спину?

Учиха отразил атаку, но удар был такой силы, что по пальцам прошла волна боли. Стиснув зубы, он прошипел:

— Это ты мне говоришь о подлости? Ты, который дал приказ взять в заложники ребёнка, а потом уговаривал другого ребёнка стать преступником?

На Кезуки напали сразу с двух сторон, и ему пришлось проявить чудеса гибкости и скорости, чтобы увернуться от обоих ударов и прижаться спиной к дереву и на секунду перевести дух.

— Ребёнок? Ты? — с издёвкой спросил Огава, приближаясь к Учихе, — Не смеши меня. Твой отец уничтожил целый клан в твоём возрасте, а дядя предал друзей и покинул деревню. Разве такое могли сделать дети? И разве ты не думаешь, что, в конечном счёте, ты такой же, как и они? Ведь кровь — страшная сила, она предопределяет нашу судьбу.

Кезуки вдруг понял, что осознал нечто важное, на что раньше почему-то не обращал должного внимания. В следующее мгновение он присел, и там, где только что была его голова, в дерево вонзился вакидзаши. Учиха перекатился в сторону и, вскочив на ноги, отпрыгнул к другому дереву, попутно ранив в бедро одного из преступников.

— Не важно, что они делали. Ни один из их поступков не меняет того факта, что они были детьми, — с этими словами он перешёл к решительным действиям, даже не дав Роичи время ответить. Его задача звучит просто, и в тоже время она неимоверно сложна — не дать напавшим на него шиноби разойтись и окружить его. А это значит, что ему надо сражаться со всеми одновременно.

Атаковав огненным шаром в том направлении, где был Хидеки-старший, и попутно задев ещё кого-то, Кезуки напал на остальных. Его клинок встретился сразу с двумя кунаями, и в то же время кто-то атаковал его со спины. Отбив кунаи, Учиха увернулся от оказавшегося сзади Огавы, и, не выпуская оружие, сложил печати, активируя Чидори Нагаши*. Вспышка молнии разметала противников, но не успела осесть поднятая техникой пыль, как на Кезуки напали те, кто оправился от его огня.

Происходящее живо напоминало Учихе детство, когда он сначала один, а потом вместе с Акирой сражался с толпой мальчишек. Тогда они и придумали эту тактику, которой Кезуки сейчас придерживался — все противники условно делились на две группы: одну парой сильных ударов на время выводили из боя и дрались со второй, потом нейтрализовывали вторую и сражались с оклемавшейся первой. Тогда это было очень удобно, позволяя сражаться вроде как и со всеми сразу, а по факту лишь с частью соперников.

Но сейчас Кезуки отчётливо понимал, что такая тактика обречена на провал. Он не мог использовать сильные техники, опасаясь раньше времени истратить чакру, так что группа, которую он нейтрализовывал, прекращала бой лишь на несколько секунд. Максимум — на минуту, но и этого было слишком мало, чтобы нанести какой-либо урон другой группе.

Кроме того, теперь Учиха сражался не с мальчишками, а с сильными, профессиональными шиноби; темп битвы был просто ужасающий. Вспышки своих и чужих техник, свист оружия, чьи-то руки, ноги, кровь, атаки и контратаки — всё мелькало настолько быстро, что даже с шаринганом было сложно за этим уследить. О том, чтобы наложить на кого-то гендзюцу, не было и речи.

И, наконец, самое страшное.

Он начал уставать. Гораздо раньше, чем это происходило обычно. Глазами он по-прежнему успевал всё замечать, но тело уже отказывалось реагировать должным образом и с должной скоростью. Как следствие — лишние порезы, пропущенные удары, захват брата и сестры из Песка, в который он всё же попал, и летящая в лицо бита Роичи. Рывком выскользнув из захвата, Кезуки вновь использовал поток Чидори, вложив в него больше чакры, и это дало ему секундную передышку. Уперевшись руками в дрожащие колени, он остро пожалел о том, что не уделял должного внимания приёмам пищи и сну, оправдываясь перед самим собой отсутствием аппетита и кошмарами. Теперь приходилось за это расплачиваться.

Преступники пришли в себя довольно быстро, и сражение возобновилось. Запустив Бомбу Пламени в тех, кто оказался слева от него, Кезуки развернулся, чтобы атаковать тех, кто справа, и в это же мгновение понял, что его техника не достигла цели. Боковым зрением Учиха увидел, как металлический щит вновь сворачивается в биту и Роичи оказывается совсем рядом. Отступать некуда — вокруг враги.

Раздался свист сюрикена. Кезуки отклонился, и перед глазами пронеслась пятиконечная металлическая звёздочка. Отвлёкшись на неё, Учиха пропустил удар битой в солнечное сплетение и следом мощный толчок какой-то техники Ветра. Его протащило несколько метров по земле, и когда мальчик наконец смог вдохнуть, а потом подняться, он увидел, что то, чего он боялся, всё же случилось. Преступники находились на одинаково отдалённом расстоянии от него, образуя почти ровный круг. Кезуки замер, как загнанный в угол зверь, затравленно озираясь в поисках лазейки, через которую можно сбежать.

Но, даже если такая и была, ему не дали времени найти её. Теперь противники развернулись в полную мощь. Техники Огня, Воды, Земли и Ветра смешивались в какое-то бесконечное марево, организованное настолько грамотно, что противоположные стихии не нейтрализовывали друг друга, и наоборот, взаимно усиливающие стихии делали это блестяще. Кезуки потерялся в плеске, свисте и грохоте, окружающих его. Маневрировать и уклоняться от этого дикого смешения было почти невозможно, однако это удавалось Учихе.

К сожалению, лишь первые несколько секунд. В следующие мгновения ему опалило плечо и располосовало бок острыми как лезвия потоками ветра. Разбив молниями летящие в него земляные камни, Кезуки едва не упал в раскрытую позади него трещину в земле и замер, балансируя на краю. Этого делать не следовало — огненный шар заставил его взвиться в воздух, где со спины тут же ударил поток воды, а в лицо поток воздуха, комбинированный с кунаями и сюрикенами. Лишённый возможности уклоняться, Кезуки успел только прикрыть голову руками. Острые лезвия беспрепятственно вонзились в плоть. Техники прекратили своё действие, и мальчик рухнул вниз. От удара об землю в глазах потемнело.

Первым появилось ощущение боли, пронизывающей конечности и правый бок. С трудом сосредоточившись, Кезуки сделал вывод, что важные органы не задеты, пострадали только мышцы. Следом вернулся слух, чьи-то голоса, сливавшиеся в один поток, разобрать который мешал звон в ушах. И, наконец, клочками стало проступать голубое небо в окружении зелёных деревьев. Собравшись с духом, Кезуки повернулся на бок и приподнялся, оглядывая поле боя. Видимо, отрубился он совсем ненадолго — преступники всё ещё были здесь.

Картина перед глазами периодически размывалась, но даже так Учиха смог разглядеть Огаву, что-то говорившего Ринджи, который, кивнув, подошёл к месту, где находился скрытый гендзюцу вход в убежище. Догадаться, что он собирается сделать, было нетрудно. Шипя от боли, Кезуки каким-то чудом сумел подняться на ноги. Это заметили, однако особого внимания на него уже никто не обращал. Представив, насколько жалко он наверное выглядит со стороны, Учиха стиснул зубы. Пострадало не только тело — голова налилась кровью, и думать было тяжело. Кезуки знал лишь то, что ему нужно каким-то образом отвлечь Ринджи.

Внезапно краем глаза он заметил Ишиду. Тот стоял совсем близко, в расслабленной позе и с ухмылкой на лице. Стоял позади, один, все остальные преступники были перед Учихой. Кезуки примерно представлял себе способности Хидеки-младшего и знал, что если сейчас атакует его, то Ишида не успеет увернуться. И тогда шиноби, находящимся ближе всех к ним, окажется Ринджи. Отец ведь примется спасать своего сына? Кезуки надеялся, что это так.

Огава раздавал указания подчинённым, не смотря на Учиху. Для остальных Кезуки сделал вид, будто собирается атаковать уже принявшегося складывать ручные печати Ринджи. Медленно присев на корточки, мальчик взял лежавшую рядом с ним катану и, стараясь не обращать внимания на жуткую боль от кунаев, резко выпрямился, разворачиваясь и взлетая в атакующем прыжке. Это был его последний шанс сделать хоть что-то — Кезуки чувствовал, что на это нападение он потратил последние силы. Взмахнув катаной, Учиха взглянул в испуганные глаза Ишиды, а потом посмотрел вбок, чтобы с ужасом увидеть, что Ринджи лишь скользнул по ним взглядом, продолжив рассеивать гендзюцу.

В это же мгновение сзади появился Роичи. Металлическая бита со свистом разрезала воздух. Учиха мог бы отразить этот удар, если бы резко развернулся, но развернуться — значить вспороть горло как назло застывшему Ишиде.

На это Кезуки пойти не мог, и следующим, что он почувствовал, была жуткая боль в затылке. Удар был настолько мощным, что перед глазами всё завертелось, а в голове будто вспыхнул пожар.

Падая на землю, Кезуки увидел яркую вспышку молнии, и успел удивиться — ведь молнией здесь владел только он — прежде чем всё начало темнеть и расплываться. Последнее, что он запомнил, перед тем как потерять сознание, было обеспокоенное лицо Саске. Дядя что-то говорил, но Кезуки уже не слышал его, погружаясь во тьму.

Печать, блокирующая чакру, последний раз вспыхнула, как она всегда реагировала на смерть очередного подпитывающего её человека, и наконец померкла окончательно. Саске повернулся к Томео. Естественно, тот не входил в число тех десяти человек, поддерживающих печать. И ни лишать сознания, как при возможности делал Саске с некоторыми, ни тем более убивать его уже не требовалось. Однако Учиха был в опасно-недобром настроении, причиной которого был именно Томео.

Из-за него Саске потратил столько времени, сражаясь здесь. Из-за него ему пришлось убить стольких людей, а убивать он не любил, не смотря ни на что. И, в конце концов, Кондо оказался просто трусом, не решившимся даже поддерживать печать. Трусов Саске терпеть не мог.

Поэтому сейчас он уверенно приближался к Томео, который стал сначала медленно, а потом всё быстрее отступать, пока не упёрся спиной в стену. Саске прибавил шаг, окровавленная катана мерно покачивалась в его руке, и Кондо не мог отвести взгляда от её лезвия.

— Теперь ты понял, что сильные шиноби отличаются от слабых не только наличием Кеккей Генкая или чего-нибудь другого, дающего им эту силу, — сказал он, подходя вплотную к Томео. — Они отличаются прежде всего высокими показателями ниндзюцу и тайдзюцу, которые достигаются многочисленными тренировками.

— Да, это вы тоже всегда повторяете! Но на самом деле это всего лишь оправдание! — Кондо попытался спрятать страх за злостью.

— Оправдание чему? — устало спросил Саске. — Даже если я сейчас пересажу тебе мои глаза, ты всё равно не сможешь ими пользоваться, так как у тебя нет достаточного запаса чакры для поддержания даже обычного шарингана, да и каналы чакры развиты слабо. Правда, боюсь, возможность потренироваться тебе выпадет нескоро, — с этими словами Учиха погрузил Томео в глубокое гендзюцу, в котором тот должен пробыть до прихода отряда из Конохи. Конечно, убить его хотелось больше, но всё-таки никакого смысла в этом не было, и Учиха не стал потакать своим желаниям. Кто знает — может быть, этот Томео окажется полезным для следователей и Анбу.

Сам Саске не намерен был задерживаться здесь и покинул здание также незаметно, как и проникнул в него. Главой организации был Огава Роичи, а значит, именно он представляет реальную опасность. Его надо ликвидировать в первую очередь.

Но сначала Саске решил забрать Кезуки. Убежище — это, конечно, хорошо, но всё-таки рядом с ним мальчик будет в большей безопасности. Кроме того, неприятное предчувствие, что случилось что-то плохое, не покидало его уже несколько часов. Саске не верил в предчувствия — они никогда не сбывались — но непонятная тревога заставляла его спешить, несмотря на усталость и многочисленные мелкие ранения, которые были естественны при сражении без шарингана.

Как выяснилось, спешил Саске не зря. Он успел вовремя.

Но впоследствии решил, что всё-таки опоздал.

Первое, что он увидел, когда достиг убежища, был Кезуки, падающий на землю, и Огава Роичи с окровавленной металлической битой в руках. Саске не успел подхватить мальчика, но успел перехватить следующий удар Огавы, пустив по металлу заряд молнии. Одновременно с этим он использовал Чидори Нагаши, вложив в него столько чакры, что громыхнуло на всю округу. Этого хватило, чтобы на время парализовать всех преступников.

Саске склонился над племянником, матерясь и ругая всех на свете, включая себя. Трава под головой мальчика была выпачкана густой липкой кровью. Травма оказалась серьёзнее, чем он ожидал. Серьёзнее настолько, что тратить время на уже начавших приходить в себя преступников было опасно. Саске поднялся, быстро оглядывая их. Как ни велико желание, сжигать их с помощью аматерасу было нельзя. Лучший вариант — погрузить их в гендзюцу, однако это отнимет много чакры, которая ему сейчас понадобится.

Секунду поразмыслив, Саске принял решение и, прокусив кожу на пальце, сложил печати призыва. Огромная змея, одна из дочерей Аоды*, заняла приличное пространство леса, лишь по случайности не придавив ни одного преступника.

— Займись ими, но не убивай, — бросил ей Саске и, взяв Кезуки на руки, направился ко входу в убежище. Сняв гендзюцу, он увидел на ступенях мальчика с банданой из Песка на голове. Тот держал в руках аптечку, которую Саске как раз собирался искать. При виде Учихи он что-то пробормотал про окно, через которое всё видел; Саске, молча прошёл мимо, лишь кивком головы приказав следовать за ним. В первой попавшейся комнате он уложил Кезуки на стол, повернув его голову так, чтобы хорошо была видна рана.

— Вскрывай бинты.

Гаара стал разрывать упаковки, передавая Саске стерильные мотки бинтов. Ополоснув водой рану, Учиха одной рукой приподнял Кезуки, а другой на удивление ловко стал перебинтовывать ему голову, полностью сосредоточившись на этом и не обращая внимания на шум сражения, разгоревшегося наверху. Бинтов он использовал совсем немного. Гаара это заметил:

— Разве не нужно больше? Так они скоро промокнут…

Не глядя на него, Саске ответил:

— К тому времени он уже будет на операционном столе. Нельзя, чтобы медики тратили время на снятие бинтов.

Гаара хотел было спросить, как они сумеют так быстро добраться до врачей, но в этот момент Саске снова взял Кезуки на руки и бросил на мальчика из Песка хмурый взгляд.

— Ладно, пойдёшь со мной. Будешь первым свидетелем, — после этих слов он активировал ринненган, и в пустом пространстве развернулся тёмно-фиолетовый портал, в который Саске, не церемонясь, толкнул ногой замешкавшегося Гаару, и сам прыгнул следом.

Место, в котором они очутились, напоминало пустыню, с одним только отличием — песок был серым и больше напоминал пыль. Эта пыль была везде, даже в воздухе. Понять это можно было, взглянув на солнце, оно светило будто через туманную дымку. Тускло и безжизненно.

Гаара вздрогнул. Опостылевшие ему песчаные пейзажи Суны вдруг показались привычными и родными. Мальчик даже подумал, что при желании их можно назвать красивыми. Но времени осознать это ему не дали. Саске, сощурившись, оглядел местность по кругу, бросил короткое:

— Следуй за мной, — и не дожидаясь ответа побежал в неопределённом, как поначалу показалось Гааре, направлении.

Бежали они не больше двух минут. Внезапно Саске остановился и замер, будто прислушиваясь к своим ощущениям. Потом снова открыл портал, и Гаара уже не задумываясь прыгнул туда первым.

Свежий воздух родного мира он вдохнул с наслаждением. Немного придя в себя и оглядевшись, мальчик понял, что находится перед воротами в Коноху.

Появившийся следом Саске присел, чтобы было удобнее осмотреть рану Кезуки. Он проверял, не попала ли пыль под какой-нибудь сползший бинт. А ещё, наличие пульса. К счастью, всё было в порядке, и Учиха поднялся, снова взяв бессознательного мальчика на руки.

Они прошли через ворота. Охрана удивлённо скользнула взглядом по идущему впереди Саске и поднялась при виде мальчика из Песка.

— Отведите его к Хокаге, — сказал Учиха охране и повернулся к Гааре, — Расскажешь ему всё, что знаешь.

Не успел мальчик кивнуть, как Саске уже исчез. Препоручив Гаару охранникам, он поспешил в госпиталь, понимая, что Кезуки нужна медицинская помощь, и чем скорее, тем лучше. Проходя мимо всех постов и приёмных сразу к операционным, Саске лишь надеялся, что Сакура сейчас на работе, где-то здесь. Никому другому доверять жизнь мальчика он не хотел.

Она была здесь, к его облегчению. Вышла из какой-то палаты в конце коридора, когда медсестра, первая встретившаяся Саске, увидела пропитавшийся кровью бинт и заверещала, зовя врачей и других медсестёр с каталкой. Кезуки уложили. Сакура подошла и, мельком взглянув на Саске, склонилась над мальчиком. Сняв бинты и осмотрев рану, она нахмурилась и хриплым голосом приказала готовить операционную.

Кезуки увезли, и Сакура пошла за ним. Саске поймал её за локоть. Их взгляды встретились, одинаково беспокойные и напряжённые.

— Всё плохо? — тихо спросил Саске.

Сакура нервно мотнула головой.

— Пока не знаю.

Саске отпустил жену, проследив, как она скрывается в операционной. Пусть Сакура и сказала, что пока ничего не знает, но тот факт, что помимо привычной решимости медика, в её глазах была тревога, говорил о многом. Говорил о том, о чём Саске не хотел думать.

Только сейчас, оставшись один в коридоре, он понял, насколько переживает. Почувствовал это напряжение, дрожь от которого передавалась по всему телу. Перед глазами стояло бледное, запрокинутое лицо племянника. Саске облокотился спиной на стену и медленно съехал на пол. Он знал, что при худшем исходе никогда не простит себя. Но теперь оставалось только ждать.

Мимо торопливо проходили врачи. Кто-то попросил его встать, и Саске поднялся, подойдя к окну. Часы тоже проходили мимо, только тянулись они невыносимо медленно, как всегда бывает, когда ждёшь чего-то. Для надежды такие условия — самые тяжёлые, но Саске не надеялся. Он верил. Верил, что Сакура сможет спасти Кезуки, верил, что мальчик выкарабкается, верил, что всё будет хорошо.

Верил, но смотрел в окно, а не на дверь операционной. Потому что страх никуда не делся. Это чувство, которое обычно получается подавить, в критические моменты не поддаётся контролю.

Через какое-то время подошёл Наруто. Спросил, как Кезуки. Саске неопределённо дёрнул плечом и указал головой на операционную, с горящим над дверью знаком «не входить». Тогда Наруто сообщил, что многие жители, кому уже рассказали правду об Итачи, восприняли её по-разному, но в целом спокойно, и в скором времени можно будет официально восстановить его имя.

Саске только отмахнулся. Конечно, это было важно, но не сейчас. Если посмотреть правде в глаза, он затеял всё это в первую очередь не для себя и даже не для Итачи, ведь брат давно мёртв да и был бы против разглашения тайны, а сам Саске был согласен подождать ещё.

Но раскрытие правды было нужно Кезуки. Чтобы он мог свободно говорить об Итачи, мог больше не лгать и не притворяться, чтобы однажды он смог гордиться своим отцом. Если Кезуки умрёт, всё это потеряет смысл.

Саске понял, что сказал это вслух, только когда Наруто, вскрикнув: «Эй!», схватил его за ворот рубашки и припечатал к стене рядом с окном. Учиха одарил его раздражённым взглядом.

— Что ты творишь?

— Это ты что творишь? — возмущённо спросил Узумаки, — С ума сошёл? Ещё ничего не известно, а ты его уже хоронишь! — его голубые глаза смотрели с таким уверенным осуждением, что это взбесило и без того напряжённого Саске. Он резко оттолкнул Наруто. Хотел было ещё по привычке сделать шаг вперёд и врезать ему по морде, но в последний момент передумал, совладав со своими эмоциями.

— Не неси чушь. Я никого не хороню, — отрывисто сказал он, поправляя воротник, — Просто говорю то, что есть.

— Твои речи меня пугают, Саске. — Наруто тоже чуть успокоился и взглянул на дверь операционной. — Всё настолько серьёзно?

— Сакура была сильно встревожена.

— Может, это просто потому, что ей пришлось оперировать не просто пациента, а близкого человека?

Саске раздражённо скривился.

— Она сотни раз оперировала близких ей людей. И такое лицо у неё было только в самых тяжёлых ситуациях. — Учиха снова отвернулся к окну.

Наруто подошёл ближе и облокотился на подоконник.

— Может, ты всё же преувеличиваешь? Ты же тоже волнуешься, а у страха глаза велики, знаешь ли.

— Только не в моём случае. Шиноби всегда должен трезво оценивать ситуацию, — ответил Саске. Потом вдруг прикрыл глаза и добавил, — Хотя не знаю. Надеюсь, что это действительно так, и я просто преувеличиваю.

Наруто только молча кивнул. В наступившей тишине время снова потекло медленней. Саске неотрывно, но рассеянно смотрел в окно. Наруто сидел на подоконнике, болтал ногами и вообще вёл себя нервно: постоянно вертелся, оглядывался то на окно, то на Саске, то вновь поворачивался к операционной, периодически что-то бормоча себе под нос. Через полчаса Учиха не выдержал.

— Если тебе надо куда-то, можешь идти. Тебе совершенно не обязательно тут со мной торчать.

Наруто вновь повернулся к нему.

— Но Кезуки…

— Ни твоё присутствие, ни тем более твоё отсутствие на его состоянии никак не скажется, — перебил его Саске. — Иди.

— А ты? — Наруто смотрел на Учиху с беспокойством.

— Что я? — раздражённо переспросил Саске, наконец оторвавшись от окна и встретившись взглядом с Узумаки, — Я, как видишь, в порядке.

— Но если… — начал Наруто, но сам осёкся, не решаясь продолжить.

— Что, если? — опять переспросил Саске, прожигая его глазами. Узумаки молчал, но его слова и так звучали у Учихи в голове. Если Кезуки умрёт. Что будет, если он умрёт?.. Саске вновь отвернулся к окну. — Проваливай уже.

Наруто спрыгнул с подоконника. Несмотря на то, что он не имел никакого отношения к случившемуся, Узумаки, как и всегда в таких случаях, чувствовал себя виноватым.

— Понимаешь, я бы не ушёл, но… Химавари заболела, и я пообещал ей, что посижу с ней сегодня, так что… Я не могу нарушить обещание.

— Так говоришь, будто я тебя заставляю.

Наруто ждал, что он ещё что-нибудь скажет, но Саске молчал.

— Ладно. Сообщи мне, когда операция закончится. Я буду дома, так что можно даже позвонить. Слышишь? Не думай, что меня не беспокоит судьба Кезуки.

Учиха только кивнул. Узумаки махнул рукой и, развернувшись, пошёл по коридору.

— Наруто, — внезапно окликнул его Саске. Тот обернулся через плечо, остановившись.

— Что?

— У Сарады скоро уроки закончатся. Заберёте её к себе сегодня? Ну или хотя бы к родителям Сакуры. Я бы не просил, но операция может затянуться…

— Конечно заберём! Всё равно за Боруто идти, — улыбнувшись, кивнул Наруто, и продолжил путь.

— Только не говорите ей пока про Кезуки, — вслед ему сказал Саске.

— Само собой, — не оборачиваясь, ответил Узумаки.

Операция действительно затянулась, как и предсказывал Саске. И с каждым пройденным часом ждать становилось всё труднее. Тревожные мысли всё чаще посещали голову, даже вид из окна опостылел Саске. Кажется, он на всю жизнь возненавидит эти ветви деревьев и газон с выложенными светлым камнем дорожками. Окна коридора выходили на восток, и небо уже начало темнеть, когда дверь операционной наконец-то открылась.

Вышли усталые медсёстры и ассистенты. Не замечая Учиху, они медленно побрели по коридору, видимо, думая только о том, как они придут домой после тяжёлого дня, примут душ и лягут спать. Саске не стал их останавливать. Вместо этого он решительно направился прямо в операционную. Выходивший в это время медик попытался было его остановить, бормоча, что ему нельзя туда, но Саске просто оттолкнул его в сторону, даже не заметив этого. Пройдя предоперационную, он вошёл в само помещение.

Позже Саске признается, что это больше напоминало кошмар, нежели реальность. Косые красные лучи заходящего солнца освещали комнату, придавая ей зловещий оттенок. Первое, что бросалось в глаза, окровавленные скальпели, красные комья ваты, какие-то ещё инструменты — всё разбросанное и почти всё в крови. Кезуки ещё лежал на операционном столе, с плотно забинтованной головой и кислородной маской на лице. В первое мгновение Саске почему-то подумал, что он умер. Сигналы из мозга перестали поступать, лёгкие прекратили свою работу, сердце остановилось…

Эта мысль была дурацкой и необоснованной, но она словно заняла всё место в голове Саске, не позволяя думать о чём-то другом. Учиха застыл на пороге, не отрывая взгляда от племянника. Будто стена выросла между Саске и трезвым мышлением.

Наконец, усилием воли, он сумел преодолеть это, прийти в себя. И первое, на чём Саске сосредоточил внимание, был мерный, непрекращающийся писк. Только сейчас Учиха заметил кардиомонитор рядом с операционным столом. Ломаная линия послушно поднималась и опускалась, рисуя частоту сердечных сокращений.

Живой.

Саске сделал шаг вперёд и наткнулся взглядом на Сакуру. С порога её не было видно, так как она сидела на полу за шкафом с инструментами, прислонившись к нему спиной, всё ещё в белом халате. На присутствие Саске медик никак не отреагировала. Её подрагивающие руки лежали на коленях, глаза опустошённо смотрели перед собой, выбившиеся из хвоста волосы частично закрывали лицо. Страх снова завладел Саске.

— Сакура, — тихо позвал он. Никакой реакции. — Сакура! — повторил Учиха уже громче. Сакура закрыла глаза, ниже опустив голову. Саске подошёл к ней, — Как всё прошло? — снова без ответа. Он опустился перед ней на колени. — Сакура, что с Кезуки? Как прошла операция?

— Удар оказался слишком сильным, — на грани слышимости проговорила Сакура, — Повреждены нервные волокна и связи. Мы старались восстановить всё, но это головной мозг, там есть такие отделы, куда нельзя вторгаться, — её отрешённый шёпот неестественно громко раздавался в комнате.

— Хочешь сказать, он на всю жизнь может остаться растением? — так же тихо спросил Саске.

Сакура нахмурилась, чуть приподнявшись, и медленно поправила спадавшую на лоб чёлку.

— Нет, — наконец ответила она, — Речь не идёт о том, будет ли его мозг полноценно функционировать или нет. Пока что не идёт. Не те отделы. Он сейчас в глубокой коме. Речь идёт о том, выживет он или нет. Это… — Сакура приложила ладони к вискам, — Это сложно объяснить. Он будто завис между жизнью и смертью. Балансирует на тонкой нити. Или очнётся, и всё будет в порядке, или умрёт. Вероятность, что он останется в коме надолго, есть… но небольшая.

Саске молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Руки Сакуры сползли с висков на лицо, и она заплакала.

— Сакура…

— Прости, — выдавила она сквозь слёзы, — Прости меня. Я пыталась его спасти, но не смогла. Я… я теперь не знаю, что будет. Я не знаю, — Сакура заплакала сильнее, — Прости, Саске.

— Хватит, — сказал он, болезненно скривившись, — Хватит, слышишь? — Саске притянул её к себе, снял окровавленный халат и обнял. — Это не твоя вина.

Зашли медсёстры, чтобы увезти Кезуки. Сакура продолжала плакать, вцепившись пальцами в рубашку мужа. Медсёстры расправляли провода, чтобы они не мешали и нигде не зацепились. Не слыша себя, Саске спросил, куда его везут.

— В третью реанимацию, — ответили ему. Учиха кивнул, и мальчика вывезли из операционной.

Саске склонился над женой.

— Пойдём, — тихо сказал он. — Ты выпьешь воды, ополоснёшься, а потом мы посидим с Кезуки. Может быть, всё обойдётся, надо верить в это. Кезуки сильный парень, он справится. — Саске замолчал, не зная, что ещё сказать.

Сакура кивнула, вытерев рукавом слёзы. Потом что-то вспомнила.

— Там Сарада… уже вечер…

— Наруто позаботится о ней, не беспокойся. Пойдём. Всё будет хорошо.

Она посмотрела на него блестящими и покрасневшими глазами. Снова кивнула.

— Да. Пойдём.

Саске помог ей подняться, взял за руку и вывел из операционной. Губы его дрожали.

Полуденное солнце, проходя сквозь синие полузадёрнутые занавески, освещало кухню мистическим голубым светом, создавая таинственную атмосферу. Впрочем, на самом деле атмосфера здесь была совсем иной.

— Да не хочу я есть! — воскликнул Акира и тут же сел за стол, повинуясь тяжёлому взгляду из-под рыжих бровей, — Между прочим, я спешу. Меня вызывал Хокаге.

— Если ты шлёпнешься в обморок от недоедания прямо в кабинете Шестого, вся твоя спешка будет бесполезна, — Кимура Наоми, энергичная женщина тридцати лет и по совместительству мать Кимуры Акиры, была непоколебима в вопросах питания.

— Да с чего бы мне… — Акира осёкся, когда перед ним поставили тарелку с рисом. — Блин, я так не в обморок от голода упаду, а в дверь кабинета не пролезу. А она, к слову, двустворчатая!

— Не волнуйся, — ответила Наоми, подав ему палочки, — Такие дураки, как ты, никогда не толстеют.

— Ну спасибо, мам, — фыркнул Акира, нехотя приступая к трапезе.

— Ешь аккуратно, дорогой, — пропела женщина и вышла из кухни, чтобы досмотреть наконец очередную серию любимого сериала.

— Ага, — на автомате пробормотал Акира.

Вернувшись через пятнадцать минут, она с удивлением застала сына на том же месте. Он уныло ковырял палочками обед.

— Ты же торопился к Хокаге.

— У меня уже весь запал кончился, — со вздохом протянул мальчик, — Мне, если я куда-то собираюсь, надо сразу туда идти или даже бежать, а незапланированные промедления просто выбивают меня из колеи и…

— Просто скажи, что ты предпочёл бы есть какую-нибудь гадость вместо риса, — оборвала его мать.

— Я такого не говорил, — тут же запротестовал Акира.

Наоми вздохнула.

— Вот ведь… Был бы здесь Кезуки, он бы тебя быстро заставил. Как-то ему это удаётся…

Акира помрачнел.

— Да, — вяло отозвался он. — Вот только он уже неделю из комы не выходит. И врачи ничего не могут сказать точно, — протянув последние слова, он положил голову на стол, вытащил из тарелки палочки, облепленные рисом, и стал мотать ими перед глазами.

Палочки у него тут же отобрали. Тарелку тоже.

— Ладно, не хочешь есть, не надо. Пусть тебе Хокаге-сама готовит. — она выложила рис обратно в кастрюлю, и стала мыть посуду. — А насчёт Кезуки… говорят, если у человека, находящегося между жизнью и смертью, есть люди, которые любят его и ждут его возвращения, и таких людей больше, чем тех, кто ненавидит и желает смерти, то этот человек обязательно выживет.

— Было бы хорошо, если это так, — сказал Акира, осмыслив слова матери. Потом отлепился от стола, потянулся и замер, глядя на часы. — Ух ты. Опаздываю.

— Следить же надо за временем, — упрекнула сына Наоми, но тот только махнул, рукой, выбегая из кухни.

— Я ушёл! — прокричал он с порога и хлопнул дверью.

В кабинете, несмотря на то, что там находилось всего два человека, звенело напряжение.

— Я не позволю тебе допрашивать их, Саске, — веско сказал Какаши, снизу вверх глядя на бывшего ученика.

— Я их не убью, так что нет причин беспокоиться, — спокойно и даже устало проговорил Саске.

— Есть. Причина беспокоиться лежит в тюремной больнице. Огава Роичи. Ты его чуть не убил.

— Не убил же.

— Потому что я тебя остановил, если ты помнишь. — Какаши достал из стола несколько листов с медицинскими заключениями. — Зато теперь мы не можем его толком допросить. Его только вчера перевели из реанимации и пока не разрешают с ним разговаривать. А это, между прочим, задерживает следствие.

— Поэтому я и хочу допрашивать остальных. С шаринганом у меня получится выжать из них всю информацию. Да и Огава дал уже достаточно показаний, — раздражённо процедил Саске, не отводя глаз от Хатаке.

Тот нахмурил брови и чуть подался вперёд — явный признак, что уступать он не собирается. Нехотя Учиха признал, что порой Какаши может быть очень несговорчивым.

— Ты меняешься, Саске. Ты всегда становишься жестоким, когда страдает кто-то, кто тебе близок. Огава Роичи живое тому доказательство. Кстати, насчёт него. Почему ты избил его только через три дня после того, как он был пойман? Два дня он спокойно провёл в камере, пока к концу третьего не пришёл ты. Я понимаю, что раз Огава ранил Кезуки, то ты захочешь ему отомстить. Но почему не сразу?

Саске закатил глаза, устало вздохнув.

— Я не хотел ему мстить. Вернее, хотел, конечно, но мне удавалось сдерживаться. А в тот день… — он вдруг замолчал. Наклонил голову, обхватив пальцами одной руки виски. Через какое-то время продолжил, — одна медсестра ляпнула, что-то вроде «симпатичный мальчик, жаль будет, если он всё же умрёт».

— И? Тебя это так затронуло?

Саске убрал руку, посмотрев на учителя.

— Это услышала Сарада, — ответил он тихо, — Мы не говорили ей, что Кезуки может умереть, не хотели добавлять ребёнку ненужных волнений. Но слова медсестры Сарада поняла правильно и… В общем, её насилу удалось успокоить.

Какаши кивнул.

— Кажется, теперь я понимаю. После этого ты решил выместить переизбыток эмоций на Огаву.

Саске скривился в чём-то похожем на усмешку.

— Я решил, что лучше, если это будет он, чем кто-нибудь невиновный.

— Ну, — Какаши откинулся в кресле, — может, это было правильным решением. Но я в любом случае не могу допустить тебя до арестованных. Если, например, ты перед допросом узнаешь, что Кезуки стало хуже. Сможешь ли ты сдержаться тогда? — Саске не отвечал, и Хатаке продолжил. — Кроме того, я знаю, зачем тебе это нужно. Ты страдаешь из-за того, что ничем не можешь помочь Кезуки, и таким образом пытаешься хоть как-то успокоить себя. Но…

— Мне просто нужно дело. — перебил его Учиха. — Нужно чем-нибудь заняться. Я не могу уйти из деревни на миссию, так что…

— Займись семьёй. — настала очередь Какаши перебивать ученика, — Им сейчас, возможно, тяжелее чем тебе. Я даже не хочу представлять, что чувствует Сакура, которая, будучи медиком, не может спасти близкого ей человека. Да и Сарада тоже переживает за брата, а ведь для неё это впервые.

— Я знаю, — коротко сказал Саске.

Какаши снова подался вперёд, поставив локти на стол.

— Тогда ты должен понимать, что, если случится худшее и Кезуки умрёт, у тебя не будет права раскисать. Как муж и отец, ты в первую очередь должен будешь позаботиться о жене и дочери.

— Это я тоже знаю, — процедил Учиха.

— Тогда почему бы не начать прямо сейчас?

— Ты что, думаешь, что я не забочусь о них? — по лицу Саске было видно — если ответ ему не понравится, Какаши несдобровать.

Тот примирительно поднял руки.

— Нет, я не сомневаюсь, что ты хорошо справляешься с ролью главы семьи. Но раз у тебя есть время, которое ты хочешь потратить на допросы, не лучше ли потратить его на Сакуру с Сарадой?

— Это время я провожу в больнице, — ответил Саске. — Впрочем, нет так нет. Не буду больше отнимать твоё время.

Он развернулся, собираясь уйти.

— Эй, — окликнул его Какаши, — между прочим это я тебя вызвал, а не ты пришёл с просьбой.

Саске остановился, посмотрев на Хокаге.

— И в чём дело?

— Это насчёт восстановления имени твоего брата. Скоро, — Какаши взглянул на часы и немного нахмурился, — скоро должен подойти Акира, и с ним мы обсудим это подробней. Я знаю, что тебе сейчас не до этого, поэтому скажу лишь то, что надо сказать. Мои слова как Хокаге и слова Наруто, конечно, возымеют свой эффект, но вместе с тем жители наверняка…— он на секунду задумался, — Нет, они точно захотят услышать твои слова. Тебе нужно будет дать что-то вроде интервью, ответить на вопросы и… Не надо на меня так смотреть. Я знаю, что ты это ненавидишь. Но нам нельзя допустить недомолвок и ложных слухов. Ты сам понимаешь, как мы рискуем.

Учиха лишь кивнул.

— Это всё? — немного раздражённо спросил он.

— Да. Ты можешь идти.

Снова кивнув, Саске направился к двери, которая с грохотом распахнулась, стоило ему подойти ближе. В кабинет влетел Акира.

 — Извините, опоздал! — выпалил он и, заметив Учиху, добавил уже тише, — Здравствуйте, Саске-сан.

— Здравствуй, — ответил на приветствие Саске и прошёл мимо мальчика. У самого выхода он остановился. — Могу я ещё кое-что спросить, Какаши? — спросил он, чуть обернувшись. Хокаге кивнул. — Кто-нибудь из преступников говорил, когда они вычислили, где находится Кезуки?

Хатаке задумался.

— Да, — наконец ответил он, — один упоминал, что они напали на убежище через несколько часов после того, как засекли его чакру.

— Ясно, — бесцветным голосом сказал Учиха, — Спасибо.

Он вышел, закрыв дверь, и Акира с Хатаке остались в кабинете одни.

— Разве он не будет обсуждать с нами раскрытие правды об Итачи? — спросил после некоторой паузы Кимура у Какаши.

— Нет, — покачал головой Хатаке, — Тебе, кстати, тоже необязательно участвовать в этом. Ты своё дело сделал отлично, дальше мы с Наруто справимся.

Акира посмотрел на него с удивлением.

— Но я бы хотел ещё немного помочь вам, — возразил он, — Всё-таки Кезуки мой друг, да и Саске-сан мне как отец, которого у меня никогда не было. Я понимаю, что для них это важно и… это единственное, что я могу сейчас сделать.

— В таком случае начнём, — раздался голос у него за спиной, — Кажется, нам надо будет многое обсудить.

Акира обернулся чтобы встретиться взглядом с Наруто, стоящим в проходе. Тот выглядел непривычно серьёзным.

— Да, — кивнул Какаши, — начнём.

Больница в последнее время вызывала у Саске всё больше отвращения. Явных причин этому не было, наоборот, здесь работала его жена, за племянником отлично ухаживали.

Добрый, отзывчивый персонал; чистые, стерильные помещения.

Тем не менее с каждым визитом приходило тянущее ощущение, что лучше немедленно покинуть это место. Быть может, это был просто страх. Страх, преследующий Саске изо дня в день, следующий за ним попятам, здесь, наверное, просто принимал другую форму.

В палате это чувство немного отступало. Саске смотрел на наполовину закрытое кислородной маской лицо Кезуки, потом на монитор, убеждался, что всё в норме, и только после этого позволял себе войти в палату.

Сакуре то ли кто-то говорил о его визите, то ли она это как-то чувствовала и вскоре после него входила в палату спокойными шагами, почти неслышными из-за мягких балеток, которые она в последнее время почему-то предпочитала каблукам.

Вот и сейчас Саске услышал лёгкий шорох и, не оборачиваясь, спросил:

— Всё так же?

— Да, — ответила Сакура и села на стул рядом с кроватью. Саске всегда садился с другой стороны на край постели.

Первые два дня после травмы состояние Кезуки было крайне нестабильным, показания приборов постоянно менялись в худшую или лучшую сторону, и Саске с Сакурой не отходили от племянника. Потом всё нормализовалось, но из комы мальчик до сих пор не вышел.

— Какаши сказал, что чакру Кезуки обнаружили за несколько часов до нападения, — сказал Саске, — Значит он всё-таки выходил из убежища, несмотря на моё предупреждение.

— Ты должен будешь поговорить с ним об этом, когда он очнётся, — прошептала в ответ Сакура, поправляя прикреплённые к голове мальчика датчики. — К слову, зачем тебя вызывал Какаши-сенсей?

— Не важно, — отмахнулся Саске. Почувствовав на себе пристальный взгляд зелёных глаз, посмотрел на жену. — Пока не важно. Потом скажу.

Сакура перевела взгляд на Кезуки.

— Как хочешь, — согласилась она. В будней жизни чета Учиха могла спорить между собой по поводу любых вопросов: начиная воспитанием детей и заканчивая тем, кто будет сегодня убирать со стола после ужина. Это была неотъемлемая часть их жизни, естественное следствие одинаковой упёртости в характерах, к которому оба привыкли. Но в тяжёлые моменты все разногласия между ними пропадали, и муж, и жена понимали друг друга буквально с полуслова. Саске особенно ценил это в их отношениях.

Он тоже опустил взгляд на племянника, и, избегая лица мальчика, разглядывал его волосы. Перед операцией врачам пришлось коротко остричь Кезуки, и сейчас его пряди, раньше достававшие до уровня подбородка, стояли коротким ёжиком. Саске вдруг подумал, что раньше видел племянника только с длинными волосами, и он, когда очнётся, будет выглядеть довольно непривычно.

Когда очнётся.

Когда,, а не если.

Саске постоянно приходилось повторять это про себя. Когда — это рано или поздно. То есть единственное, что нужно — набраться терпения. Скорее всего, ждать осталось совсем недолго.

— Саске, — позвала Сакура, заметив отрешённость в его взгляде.

— Что? — на удивление сразу отозвался Саске.

— Всё будет хорошо, — она улыбнулась, — Кезуки ведь очень сильный, он не сдастся так просто.

Саске кивнул.

— Я верю в это, — ответил он и, помолчав немного, спросил, — Ты сегодня во сколько домой идёшь?

— Я сегодня в ночную.

— Сарада у родителей?

Сакура покачала головой.

— Да, но… она звонила мне, просилась домой. Я так и не поняла, почему, торопилась на операцию. Может, ты заберёшь её? Переночуешь сегодня дома, за Кезуки я присмотрю.

— Хорошо, — подумав, на удивление легко согласился Саске.

Все слова уже были сказаны, и оставшееся время до конца перерыва Сакуры они просидели молча. Потом её позвали. Саске поднялся раньше жены. Которая почему-то не торопилась возвращаться к работе, продолжая смотреть на Кезуки, неотрывно и грустно.

Саске обошёл кровать и встал за спиной жены. Тронул её за плечо.

— Прости, — в который раз прошептала Сакура.

Солнце за окном близилось к горизонту.

— Ты сделала всё возможное, — спокойно ответил Саске.

Она обернулась через плечо, подняв на него взгляд.

— А как же невозможное? На тебе останется?

Саске улыбнулся и, наклонившись, коснулся губами нежной щеки.

— В конце концов это сын моего брата, — сказал он, выпрямившись. — Потом именно я виноват в случившемся. Мне следовало прислушаться к твоим словам и поговорить с ним раньше. А теперь… осталось только пытаться всё исправить и совершать невозможное.

Сарада встретила отца крепкими объятьями, вцепившись руками в его рубашку.

— Ты был сегодня у братика? — спросила она, задрав голову. Саске кивнул. — Как он?

— Всё так же. — Сарада сразу погрустнела. — Не расстраивайся. Главное, что ему не хуже.

Саске провёл рукой по волосам дочери, и она отпустила его, чуть отступив назад, а потом, развернувшись, зашла в прихожую чтобы собраться.

— Она сегодня сама не своя, — вступила в разговор стоявшая в конце коридора Мебуки, подходя поближе. — На месте усидеть не может, то в больницу просится, то домой. Даже есть отказалась.

Сарада тем временем, насупившись, застёгивала на ноге сандалии. Наконец, справившись с обувью, она выпрямилась.

— Я просто боюсь, что, когда братик очнётся, мне забудут об этом сказать, и я узнаю самой последней, — сказала девочка, переступая через порог и подходя к отцу.

— Тебе бы обязательно позвонили, — возразила Мебуки.

— Ещё я боюсь, вдруг он решит пойти сразу домой, — не унималась Сарада, — А дома никого не будет.

— Милая, его сразу никто не выпустит из больницы, — улыбнувшись, сказала Мебуки.

— Почему?

— Потому что очнуться — не значит стать здоровым. Кезуки придётся провести в больнице ещё какое-то время, прежде чем он вылечится, — ответил Саске дочери и повернулся к тёще, — Нам пора. Спасибо, что присмотрели за ней.

— Не за что, — откликнулась Мебуки.

— Пока, бабушка, — сказала Сарада, и Харуно нагнулась, чтобы обнять её. Саске в стороне терпеливо дожидался окончания обряда прощания бабушки с внучкой.

Наконец дочь подбежала к нему, и Саске протянул ей ладонь, за которую девочка сразу уцепилась. Мебуки зашла в дом, закрыв дверь. Саске с Сарадой спустились с лестничной площадки на улицу. Уже темнело, но Коноха была необычайно оживлённой.

Сарада была особенно задумчивой. Она всегда любила просто молча идти куда-нибудь, но сегодня девочка даже не поднимала голову, хотя посмотреть было на что — готовились к очередному фестивалю. Сарада любила фестивали, но их не любил Саске, а Сакура всегда где-нибудь дежурила вместе с другими медиками. Поэтому Кезуки, идущий на фестивали со своими друзьями, обычно всегда брал сестру с собой. В этот раз, наверное, придётся всё-таки Саске вести дочь. Если, конечно, она вообще захочет идти.

Дом встретил их непривычной тишиной. Тёмный коридор вдруг показался чужим и неуютным.

— Пап, включи свет, — прошептала Сарада. Видимо, аура пустого дома, в котором нет того, кого они любят и ждут, подействовала и на ребёнка.

Саске щёлкнул выключателем. Лучше не стало, учитывая, как мало времени они теперь здесь проводили, но по крайней мере всё было чётко видно. Вздохнув о чём-то, Сарада принялась разуваться. Саске тоже скинул сапоги, проходя на кухню. Открыв холодильник, он понял, что Сакура была сегодня дома — там был уже готовый ужин, который оставалось только разогреть.

Шлёпая босыми ногами, в кухню зашла Сарада и остановилась у дверного проёма.

— Что-то не так? — спросил Саске, заметив, что она беспокойно теребит край рубашки.

— Включишь свет наверху? — помявшись, попросила девочка и чуть наклонила голову в бок.

— Не припомню, чтобы ты боялась темноты, — заметил Саске, ставя ужин на плиту.

— Я не боюсь, — возразила Сарада. — Просто… — она подошла к отцу и ухватилась за край его рубашки, несильно, но настойчиво потянув, — Ну включи, папа.

Саске покачал головой.

— Ладно, что с тобой поделаешь.

Они поднялись на второй этаж. Здесь было ещё неуютней, несмотря на озарившую всё ярким светом люстру. Стараясь не смотреть в сторону комнаты брата, Сарада побежала в свою.

— Переоденешься, спускайся ужинать, — вслед сказал ей Саске.

Насупленное личико тут же выглянуло из-за двери.

— Я не хочу. Можно я не буду есть? — тихо спросила Сарада.

Саске нахмурился.

— Ты же и у бабушки ничего не ела. Так нельзя.

— Но…

— Спускайся ужинать, — он попытался сказать это строго, но вышло просто устало.

Впрочем, Сараде этого хватило.

— Ладно, — неохотно протянула она и закрыла дверь.

Саске вернулся на кухню. Ему вдруг вспомнилось, как он заставлял есть Кезуки после смерти Медоки. Вспомнилось это не по-детски угрюмое лицо, сухие отрешённые глаза, упорное молчание. Что, если так будет и с Сарадой, если умрёт её брат?

А что будет с ним самим? Да, сейчас можно честно признаться, что он всегда видел в Кезуки отражение своего брата. Но, если Саске его потеряет, он потеряет не брата. Он потеряет ребёнка. И это гораздо хуже.

Саске невольно зажмурился, пытаясь справиться с волной ледяного страха, внезапно охватившего его.

— Папа, еда горит! Папа! — крик Сарады вырвал его из оцепенения. Смысл слов дошёл не сразу, но наконец он выключил газ. Кухню наполнил запах горелого. Всё ещё словно в тумане Саске достал ложку и помешал рис в овощами.

— Всё в порядке. Подгорело только снизу.

На автомате он достал тарелки, наложил в них ужин, поставил на стол.

— Пап, что с тобой?

Саске задумчиво опустил взгляд на дочь. Сарада, выглядевшая испуганной, стояла рядом и смотрела на него своими большими, почти круглыми чёрными глазами. Повинуясь внезапному порыву, Саске опустился рядом с ней на колени и притянул девочку к себе, крепко обнимая её маленькое тёплое тело.

— Эй, ты чего? — снова спросила Сарада, чуть отстраняясь от отца и заглядывая ему в лицо. Потом она улыбнулась. — Всё ведь будет хорошо.

Неужели он уже дошёл до того состояния, когда тебя успокаивает твой же ребёнок? Саске кивнул, прикрыв глаза.

— Да, конечно. Давай есть.

Он поднялся.

Ужинали они молча. Также разошлись по спальням, лишь пожелав друг другу спокойной ночи. Саске боялся, что Сарада захочет спать с ним — она делала так иногда, когда чего-то боялась или была взволнована. Но девочка беспрекословно ушла в свою комнату, чему Саске был рад. Он мог потревожить сон Сарады, так как в последнее время слишком беспокойно спал.

Эта ночь не стала исключением.

Саске проснулся, и несколько секунд с ужасом глядел в потолок, не понимая, где он находится, и что с ним. Перед глазами мелькали жуткие картинки кошмара: люди в чёрных одеждах, перешёптывание, «соболезную». А среди всего этого, тела его детей, Кезуки и Сарады, холодные и неестественно белые.

Наконец Саске сообразил, что это был лишь сон. Сел в кровати, провёл рукой по влажному холодному лбу. Потом откинул одеяло, встал, медленно и тихо оделся. Зачем-то занавесил окно. Вышел в гостиную. Окинул взглядом сумрачное помещение и заметил на полу прямоугольники лунного света. С замиранием сердца подошёл к окнам. Яркая полная луна словно издевалась над ним, зависнув над деревней, пробуждая в душе давний детский страх. Саске зашторил оба окна гостиной — от луны так не избавиться, но хотя бы можно не пускать её в дом.

Потом он заглянул в спальню Сарады и убедился, что девочка мирно сопит, обнимая во сне любимого мишку. Прошёл мимо комнаты племянника, спустился в прихожую, обулся. Хотел было накинуть плащ, но передумал. Тихо открыл дверь.

Улица встретила его ночной прохладой и ясным полнолунием. Заперев дверь, Саске повернулся спиной к серебряному диску, буквально чувствуя, как он ехидно улыбается. По дороге в больницу ему не встретилось ни одного человека, и это ещё больше напрягало Учиху. Он шёл по пустынным дорогам, торопливо, но не переходя на бег. Дома в свете луны зловеще мерцали, всё больше напоминая ту ночь, которая не раз приходила к нему в кошмарах.

Ночь, когда он в одночасье потерял своих близких.

Здание госпиталя возвышалось над остальными и внушало бы страх, если бы в нём не светились отдельные окна. В некоторых даже виднелись силуэты людей. Несмотря на то, что это здание повидало множество смертей, жизнь там никогда не прекращалась. Саске вошёл в бокового входа, не желая, чтобы о его визите узнала Сакура. Медсестра, дежурившая у палаты Кезуки, подняла голову от журнала, но ничего не сказала, лишь жалостливо проводив мужчину глазами.

Обычно Саске бесила жалость со стороны чужих людей, но сейчас он не обратил на это никакого внимания. В палате горел светильник, стоящий на тумбочке рядом с кроватью. Снова, уже по привычке, Саске посмотрел на лицо Кезуки, на монитор, на чуть вздымающееся одеяло и облегчённо выдохнул. Живой.

Вошёл и как обычно сел на край постели. Протянул руку и коснулся короткого ёжика волос, потом нащупал шрам на затылке. Медики хорошо постарались — рана уже давно затянулась. Но мальчик не спешил приходить в себя, и в этом помочь ему никто не был в силах.

— Ну и зачем ты выходил из убежища? — тихо спросил Саске, убрав руку. Спросил так, будто разговаривал не с лежащим в коме человеком, а со здоровым Кезуки. Будто ждал ответа. — Ты же понимаешь, что, если бы ты не вышел тогда, сейчас бы не находился здесь на грани жизни и смерти, и не заставлял нас беспокоиться. Хотя… — Саске усмехнулся, — Если бы… Сколько этих «если бы» можно придумать. Если бы я послушал Сакуру и рассказал тебе всё раньше. Если бы заметил слежку за тобой. Если бы, сразу после того, как ты пришёл ко мне, мы отправились домой. Если бы я вернулся раньше. — Учиха запрокинул голову, смотря в потолок и по-прежнему улыбаясь, — Ты прекрасно знаешь, как я ненавижу этот оборот, и видишь, всё равно он так и просится на язык. Если бы… — он покачал головой, — Если бы твой папаша думал, что творит. Тоже хорош. Он ведь всегда продумывал свои ходы до последней мелочи. Как же он так налажал с тобой, Кезуки? На что он надеялся? Я ведь мог вообще не найти тебя. И тогда… один, без матери, с шаринганом ты бы стал лёгкой добычей. И у тебя могли либо забрать глаза, либо настроить против меня и вырастить из тебя второго Учиху Мадару. Ну, — он снова усмехнулся, — или второго Учиху Саске, это как посмотреть. Неужели он не подумал об этом?..

Саске опустил голову, снова посмотрев на Кезуки. Грустно улыбнулся. Потом устало сполз на пол, облокотившись спиной на кровать. Снова запрокинул голову, положив её на матрас. Его слова превратились в неразборчивый шёпот.

— Ну, положим, оно того стоило. Хотя ты всё равно мог бы позаботиться о нём, Итачи. Но сейчас. Чёрт возьми, это же твой сын, брат! Ты что, не можешь ничего для него сделать? Просто позволишь ему умереть, как позволил умереть себе? Но ведь он, в отличии от своих родственников, ни в чём не виноват. У него вся жизнь впереди, счастливая жизнь! Да, эту жизнь подарил ему ты, но это ведь несложно было сделать. Ты дай ему возможность прожить её! — Саске закрыл глаза и судорожно вздохнул. Потом положил руки на согнутые колени, уткнулся в них лбом, как часто делал в детстве. — Не забирай его у нас, — отчаянно попросил он, — Зачем он тебе? Ты ведь даже не знал о его существовании. А нам он нужен. Мы любим его. Так верни же его нам. Неужели, ты не можешь этого сделать?

Ответом ему была лишь тишина да начинающий раздражать писк приборов.

Кезуки выглядел как обычно — его тело, его волосы, его одежда, только сумка была пустой, и не было оружия. Как выяснилось, его внешность — единственное, что было обычным.

Он находился в очень странном месте, даже подобные которому он никогда в жизни не видел. Всё, что здесь было осязаемо, кроме него самого — белая светящаяся дорожка, шириной не более полуметра. На ней Кезуки очутился, на ней он и стоял сейчас. Не было ни стен, ни потолка, ни пола, лишь эта дорожка, которая уходила в никуда и приходила из ниоткуда.

Однако это место не было однородным. Дорожка будто разделяла его на две половины. Очень разные половины. С одной стороны было нечто отталкивающее, почти омерзительное, по мнению Кезуки. Красные и чёрные цвета, иногда со всполохами грязно-жёлтого, это «нечто» будто было живым, будто дышало, или же там что-то копошилось, но коснуться рукой его не удавалось. Пальцы не чувствовали разницу, и Кезуки словно хватал воздух. Зато разницу чувствовало другое в нём, разум или, может быть, душа.

Стоило мальчику протянуть руку за границу дорожки, как ему становилось плохо: он одновременно чувствовал страх и боль, отчаяние и ярость, желание убить, умереть, расплакаться и закричать, и все эти чувства и эмоции были настолько сильными, что Кезуки тут же в ужасе отдёргивал руку и, опустившись на колени, долго потом приходил в себя.

После нескольких попыток он прекратил касаться этой стороны. О том, чтобы попытаться перейти границу целиком, не было и речи.

С другой стороны всё было совсем по-другому. Хотя лучше сказать, что там ничего не было. Лишь пустая белизна, холодная и почти звенящая. Граница между дорожкой и этой белизной была почти невидимой, но всё же различимой. Пересекая её рукой, Кезуки чувствовал волну спокойствия и даже уюта, будто… Будто мама обнимала его. Он бы давно пересёк эту границу и ушёл туда, где ему так хорошо, но от этого спокойствия и уюта его сразу клонило в сон. И Кезуки боялся засыпать. Ему почему-то казалось, что, один раз заснув, он больше не проснётся.

Идти по дорожке вообще не имело смысла. Либо она была бесконечной, либо замыкалась в очень большой круг, либо же Кезуки только казалось, что он идёт, а на самом деле он стоял на месте.

Ничего не менялось.

В конце концов Кезуки бросил попытки выбраться отсюда.

Его мироощущение, его чувства и даже его тело — всё было как будто другим, не принадлежащим ему. Думать было тяжело, мысли текли медленно, эмоции были притуплены. Кезуки смутно догадывался, что находится здесь уже довольно долго, но не ощущал этого. Большую часть времени он сидел или лежал на дорожке, обычно бездумно. Иногда к нему приходили мысли, по большей части дурацкие, вроде того, что будет, если соединить это красно-чёрное «нечто» и белизну? Они смешаются, как если белила добавить в гуашь, или же будет кусками «нечто», кусками белизна?

Раньше подобное безделье вывело бы Кезуки из себя. Заставило пытаться что-то сделать, кричать и звать на помощь или решиться перейти одну из границ, и будь что будет.

Но проблема была в том, что этого раньше словно и не существовало.

Он знал, что его зовут Учиха Кезуки, что он шиноби Конохи, что у него есть семья, друзья, кот и так далее, но всё это будто было не им. Он просто знал эти факты, и всё. Знал даже, что его ранили, но это не трогало мальчика. Вся его жизнь принадлежала тому Кезуки, который находится или находился где-то в реальном мире, где светит солнце и растут деревья. А здесь, в этом странном месте, лишь его тень, его отпечаток, отсечённая часть, лишённая способности переживать, безразличная ко всему.

Кезуки, может, и мог бы найти выход, только ему слабо этого хотелось. Он понимал, что находится где-то, где как бы не должен находится, и ему надо что-то с этим сделать, но дальше этого понимания он обычно не заходил.

Хотя иногда Кезуки чувствовал какое-то смутное беспокойство, будто кто-то позвал его, а он не расслышал, в голове появлялась мысль, что нельзя просто сидеть, что это ни к чему хорошему не приведёт и надо выбираться. Тогда он вставал, тревожно озирался, порой даже делал несколько шагов, но безразличие скоро возвращалось, и мальчик садился там, где стоял, и снова проводил долгие, бесчисленные часы в бездумье.

Спать здесь, на дорожке по крайней мере, не получалось совсем, сон не шёл, да и усталости Кезуки не чувствовал. Точно также не хотелось ни есть, ни пить, ни справлять нужду. Вообще ничего не хотелось. Кроме того, он совсем не чувствовал чакры.

Так он существовал, если, конечно, это можно было назвать существованием. Время текло независимо от него, неощутимо, и Кезуки не знал, сколько он тут провёл… Часов? Дней? Может месяцев или лет? Возможно было всё.

Настоящий момент ничем не отличался от предыдущих. Кезуки лежал на дорожке, согнув ноги в коленях, и попеременно переводил взгляд справа налево и слева направо. Изредка он поднимал руки и смотрел на них, но долго они его внимание не привлекали, и мальчик опять опускал их.

Внезапно что-то нахлынуло на него. В первое мгновение Кезуки подумал, что это очередной «приступ» беспокойства. Но тревога была гораздо сильнее, она словно сдавила его тисками, активируя все процессы нервной стимуляции, вплоть до выброса адреналина. Сердце колотилось так, что в голове мальчик отчётливо ощущал пульс крови. Кезуки медленно поднялся, пытаясь унять дрожь в руках и ногах. Снова он чувствовал, что кто-то зовёт его, что надо искать выход из этого странного места. Не в силах справиться с этим, он в сотый раз осмотрелся.

И только сейчас, почему-то только сейчас до него дошло, насколько это место было странным. То, что раньше, ещё минуту назад, он воспринимал как что-то необычное, но вполне естественное, сейчас предстало в истинном свете. Ни эта бесконечная светящаяся дорога, ни эта чёрно-красная стена отвратительного «нечто», ни эта умиротворяющая холодная белизна…

Всё это просто не могло существовать в реальном мире!

На гендзюцу это не было похоже. Тогда… где он?

Где он, чёрт возьми?!

Теперь Кезуки хотелось, чтобы к нему снова вернулись безразличие и апатия. А лучше, чтобы всё это оказалось сном. Дурным дурацким сном. Потому что чем дольше он пытался проанализировать ситуацию, тем больше она походила на кошмар. С каждым взглядом, в какую бы сторону он ни был направлен, в Кезуки всё сильнее поднималась паника, а вслед за ней приступ клаустрофобии. Он словно между двумя высочайшими стенами, бесконечными во всех направлениях. И это даже хуже, чем замкнутое пространство.

Кезуки повернулся к чёрно-красной с жёлтыми сполохами стене. С минуту рассматривал её, теперь напоминавшую ему вывернутый внутренностями наизнанку организм. Потом быстро и решительно поднёс руку к границе, замер… и, стиснув зубы, резко отдёрнул её. Закрыл глаза, успокаивая участившееся дыхание. И отвернулся. Ему надоело испытывать эти эмоции — боль, страх, отчаяние, слёзы — сейчас Кезуки наконец понял, как устал от них.

Он посмотрел вперёд, в бесконечную белизну, напряжённо пытаясь высмотреть в ней хоть что-то. Неужели он не заслужил спокойствия? Сделав шаг, Кезуки оказался рядом с едва видимой границей. Стараясь не думать ни о чём, пересёк её рукой, с наслаждением почувствовав волну умиротворения, вздохнул и поднял ногу, собираясь сделать шаг.

— Не делай этого. — Голос, раздавшийся справа, заставил его в испуге отдёрнуть ногу и руку. Кезуки замер, не оборачиваясь. Это был определённо человеческий голос, но мальчик готов был поклясться, что несколько секунд он был один в этом странном месте.

Медленно он повернул голову вправо. В метрах десяти от него действительно стоял человек в чёрных штанах и рубашке. Беспокойство и некоторая растерянность была написана на его лице.

Кезуки не сразу узнал его. Сначала он лишь понял, что где-то уже видел его, что это лицо, эти глаза, волосы — всё было знакомым, всё это Кезуки не раз рассматривал. Мальчик нахмурился, заставляя обленившиеся мозги работать. Голос человека он никогда раньше не слышал, а значит, Кезуки видел его либо издалека, либо…

На фотографиях.

Точно. Как он мог сразу не вспомнить.

Кезуки даже как будто расслабился, однако лишь внешне — плетью повисли сжатые в кулаки кисти, разгладилась морщина между бровей — внутри же что-то натянулось звонкой струной, страшное напряжение которой мешало ему оценить ситуацию.

Человек стал медленно приближаться к нему, видимо, решив, что бессмысленно просто стоять и смотреть друг на друга. Его босые ступни мягко ступали по светящейся дорожке, и Кезуки почему-то вспомнилось, что дядя, заходя в дом, всегда сменял свою энергичную походку на такие же мягкие неслышные шаги. Семейное?

Расстояние между ними сокращалось, и Кезуки запаниковал, сообразив, что думает сейчас совсем не о том. Надо было что-то сказать, что-то, что обычно говорят в подобных ситуациях. Но времени обдумать свои слова не хватало, и Кезуки ляпнул первое, что пришло в голову:

— Что ты здесь делаешь? — и сразу понял, что вопрос получился дурацким. Но менять что-либо было уже поздно.

Мужчина остановился в трёх метрах от него. Кезуки думал, что он разозлится или по крайней мере удивится. Всё-таки это прозвучало довольно грубо. Но мужчина, казалось, ожидал подобного.

— Саске попросил меня помочь тебе.

Дядя?

Ну конечно. Этого следовало ожидать.

Следующий вопрос пришёл в голову мгновенно и был более уместен.

— И что будет, если я туда шагну?

— Ты умрёшь.

Кезуки догадывался об ответе. Догадывался ещё с того момента, как в первый раз «коснулся» этой белизны. Догадывался, но всё равно вздрогнул. Он ведь мог в любой момент туда прыгнуть. Чёрт возьми, да он мог просто споткнуться и упасть! Смерть всё это время находилась рядом с ним, в буквальном смысле.

Но в таком случае…

Кезуки повернул голову в другую сторону. Следуя простой логике…

— Тогда там…

— Твоя жизнь, — сказал Итачи, проследив за его взглядом. — Такая, какой ты её сейчас видишь.

Кезуки покачал головой.

— Но это не так, — нахмурившись, возразил он, — Моя жизнь совсем не такая ужасная.

— Это место не отражает твой разум. Здесь лишь твоё душевное состояние, — голос Итачи был мягким, будто он разговаривал с ребёнком, и это не понравилось Кезуки. Он обвёл взглядом дорожку и то, что находилось за её границами, почему-то избегая смотреть в глаза человеку, давшему ему жизнь.

— Дурацкое место, — честно заключил мальчик.

Итачи улыбнулся на его реплику.

— Оно такое, чтобы тебе было проще понять его. И принять решение.

Кезуки снова посмотрел на «жизнь», напряжённо обдумывая его слова.

— То есть, мне нужно пойти туда, чтобы выжить?

— Да.

— И долго придётся идти? — голос мальчика приобрёл отчётливую нервозность.

— Мне туда путь заказан, так что не знаю, — покачал головой Итачи, — Но определённое расстояние точно будет.

— Я же загнусь на втором шаге от переизбытка адреналина, — Кезуки знал, что находится на грани истерики. В такие моменты его речь всегда приобретала оттенок «уличного» разговора и на язык невольно просились сленговые и ругательные слова. — Я не хочу туда.

Вздохнув, Итачи сделал ещё два шага вперёд, оказавшись совсем рядом с Кезуки. Тот, не ожидав этого, резко повернулся и отступил на полшага. По-прежнему избегая зрительного контакта, уставился куда-то в районе ключиц и замер, ожидая дальнейших действий этого человека.

— Послушай… — начал было Итачи, но осёкся, — Я не знаю твоего имени. Как тебя зовут?

Вопрос оказался неожиданным для мальчика. Он ответил не сразу, словно обдумывал, стоит ли вообще отвечать. Но потом всё же негромко проговорил:

— Кезуки.

— Послушай, Кезуки. То, что ты видишь сейчас, это отражение того, что сейчас у тебя в душе. Сейчас, понимаешь? Если твоё состояние изменится, изменится и твой путь к жизни. Ты ведь знаешь, из-за чего тебе так плохо. Исправь это или же исправь своё отношение к этому. — Кезуки молчал, внешне никак не отреагировав. Итачи нахмурился, — Что-то не так?.. — спросил он, но ответа не последовало. — Кезуки… я не могу проводить тебя туда, но, может быть, я смогу помочь тебе разобраться в себе?

Мальчик внезапно понял. Вот он — его шанс найти все ответы на мучающие его вопросы. Спросить у того, кто знает всё, кто знал всё с самого начала, кто был причиной всех его вопросов.

— Тогда… — медленно начал он и наконец открыто посмотрел в глаза отцу. — Тогда для начала расскажи мне, что произошло между тобой и мамой?

На лице Итачи промелькнуло удивление. Потом он чуть опустил голову, грустно улыбнувшись.

— Вот как. Значит, я — причина подобного состояния, — заключил он. — Саске всё тебе рассказал?

— Не всё, — процедил Кезуки, — кое-что я узнал недавно от совершенно незнакомого человека. Например то, что это именно ты уничтожил клан Учиха, включая собственных родителей. — Итачи хотел что-то сказать, но мальчик не дал ему, — Ладно! — почти крикнул он, зажмурившись, — Допустим, это было необходимо. Я не понимаю твоих поступков, не могу понять, как ты вообще смог это сделать, но ладно! — Кезуки ненадолго замолчал, переводя дух и открывая глаза, однако теперь избегая зрительного контакта. — Допустим, у тебя не было выбора, — продолжил он уже тише, — Ты убил их всех, заставил дядю ненавидеть тебя, ушёл из деревни, а через несколько лет вы сразились, и в этом бою ты погиб. Это был твой план, если я правильно понимаю. И… меня там не было, и я не знаю ужасов войны, так что, наверное, я не имею права судить тебя за это. Но… — мальчик снова посмотрел в глаза Итачи, — но что насчёт нас с мамой? Какую роль мы играли в твоём плане? Если ты был так предан деревне, так любил своего брата и думал только об их благополучии, то как вообще я появился?! И почему на нас с мамой твоей любви не хватило?

Итачи смотрел в глаза так похожему на него мальчику, своему сыну, и узнавал в его взгляде своего брата. Эта смесь из боли, ярости и жажды правды — когда-то Саске так же смотрел на него, воскрешённого во время войны. Так же, как и Кезуки сейчас, Саске требовал ответов, требовал слов, способных утешить его, и так же, как и тогда, Итачи отчаянно искал эти слова. Подходящие слова. Но сейчас было сложнее, ведь он совсем не знал этого мальчика.

— Ты не пробовал спросить об этом у своей мамы? — наконец уточнил он.

— Мама умерла, когда мне было шесть, — дрогнувшим голосом ответил Кезуки, — И это чудо, что Саске случайно нашёл нас незадолго до её смерти.

Возникла тяжёлая давящая пауза. Наконец Итачи нарушил её.

— Отчего она умерла?

Кезуки угрюмо нахмурился, но всё же снова ответил:

— Она болела. Сначала нам давали лекарства по льготе, но потом к власти незаконно пришли преступники и всё пришлось покупать. Нам не хватило денег. Я тогда ничего не смог сделать, а когда пришёл дядя… было уже поздно, — тихо проговорив это, он замолчал, показывая, что по-прежнему ждёт ответы на свои вопросы.

Итачи сделал шаг, оказавшись совсем рядом с Кезуки, и протянул руку.

— Давай поговорим в другом месте, — сказал он, и, прежде чем мальчик успел отреагировать, ладонь отца легла на его плечо и всё окружающее их исчезло. На смену ему пришло что-то неопределённое, состоящее из множества разных цветов, которые, однако, хорошо сочетались и почти не бросались в глаза. Стены, если они были, ничем не отличались от пола.

— Где мы? — спросил Кезуки, озираясь.

— Можно сказать, что в глубине твоего подсознания, — ответил Итачи, отпуская его плечо, — Здесь тебе должно быть легче сосредоточиться.

На удивление уже не было сил. Хотя мысли на самом деле стали будто яснее и ярче, такими, какими они были обычно. Вместе с ними обострились и чувства. Но вместо недавней ярости Кезуки вдруг ощутил острую, непонятную тоску, от которой сжималось сердце.

— Ну и… — пытаясь справиться с одолевавшими его эмоциями, хрипло произнёс он, — Ты будешь мне что-нибудь рассказывать? — несмотря на грубую формулировку вопроса, прозвучал он почти умоляюще.

Итачи вздохнул, прикрыв глаза.

— Твоя мама, — медленно начал он, будто подбирая слова, хотя они давно уже лежали у него на языке, — она была необыкновенной женщиной, — губы мужчины тронула немного неловкая улыбка, — Звучит банально, но это действительно было так. Ей почему-то было абсолютно всё равно, кто я, чем занимаюсь и сколько на мне грехов, хотя я пытался сказать об этом. Рядом с ней я впервые за много лет почувствовал себя человеком. Отдельным человеком, а не инструментом, служащим лишь во благо других. Так я, наверное, даже в детстве себя не чувствовал. Пусть и ненадолго я забыл обо всех моих задачах и целях, обо всём, что я должен был сделать. И, понимаешь… это напугало меня. Мне нельзя было оставаться с Медокой. Ещё день или даже несколько часов, и я бы привязался к ней. Я ушёл сразу, потому что в противном случае пришлось бы разрывать сложившиеся между нами связи, а я не хотел ни себе лишней боли, ни тем более твоей матери.

— Значит, привязанность к маме могла помешать тебе исполнить… то что ты хотел? — так и не решившись назвать это долгом, уточнил Кезуки.

— Может да, а может и нет. Я не знал и не хотел проверять. Но в любом случае она оказалась бы под угрозой. Послушай, — он перебил собирающегося что-то сказать Кезуки, выставив перед собой ладонь, — Я знаю, что бессмысленно искать оправдания. Я и не собираюсь этого делать, потому что я в любом случае должен был обезопасить тебя и Медоку, и потому что я отлично представляю, что с тобой могло случиться при худшем развитии событий. Ты наверняка обвиняешь меня во многом, и ты прав. Это действительно моя вина. Только… встреча с твоей матерью не входила в мои планы, и я не знаю, было ли это случайностью или судьбой, но… сейчас, глядя на тебя, я думаю, что может, это и не было ошибкой.

— Что ты имеешь ввиду? — спросил мальчик. Голос его звучал напряжённо. Всё, что касалось родителей, всегда заставляло Кезуки нервничать, но в этот момент, нереальный с точки зрения здравого смысла и оттого ещё более волнующий, все его эмоции были на пределе. Он был готов отреагировать как угодно, начиная от громкого смеха и заканчивая рыданиями.

Итачи, видимо, почувствовал состояние сына, и говорил тихо и спокойно, снова будто с ребёнком, но на этот раз это не раздражало Кезуки.

— Один раз посмотрев на тебя, можно сразу сказать, что ты никогда не знал войны. А также что у тебя есть близкие тебе люди и что те вопросы, которые ты мне задал — единственное, что тебя волнует. Ведь так? — Кезуки кивнул, уставившись куда-то себе под ноги. Итачи улыбнулся. — Я рад, что это так. И ещё… так нельзя говорить, учитывая обстоятельства нашей встречи, но я рад, что смог увидеть тебя. А мои грехи тебя не должны касаться. Единственное, что тебе надо вынести из моей жизни — это то, что нельзя позволять гордыне брать верх, как это вышло с кланом Учиха, и нельзя взваливать всё на себя одного, как это попытался сделать я. Всё остальное лишь истории прошлого, которым нельзя позволять влиять на будущее.

— Лишь истории прошлого… — эхом повторил Кезуки, чувствуя, как буря внутри него утихает, — Разве это не нормально, интересоваться судьбой своих родителей, даже если они мертвы?

— Нормально, я думаю. Но только не в ущерб тем, кто жив, — ответил Итачи. Кезуки молчал. — Могу я спросить у тебя кое-что? — мальчик поднял голову, посмотрев ожидающе.

— Ты ведь вместе с Саске живёшь? — Кезуки кивнул. — Вдвоём?

— Нет. У него ещё есть жена и дочь. Так что нас четверо.

— Вот как, — с улыбкой сказал Итачи. Потом вдруг нахмурился, — Постой. Вы ведь в Конохе живёте?

— Да.

— У тебя нет проблем… из-за того, что ты мой сын? — в вопросе звучало беспокойство. — Я имею ввиду, с жителями? Вряд ли меня там забыли.

— Мало кто знает, чей я на самом деле сын, — ответил Кезуки и сразу пояснил, — Когда дядя привёл меня в Коноху, он договорился с Хокаге и сделал поддельное свидетельство, в котором записал себя как отца. Звучит странно, учитывая нашу разницу в возрасте, но это сработало. — На этих словах, впервые за долгое время, Кезуки невольно улыбнулся. Итачи заметил это.

— Кажется, тебе уже легче, — сказал он. — Думаю, мне надо поблагодарить Саске за то, что он так заботится о тебе. Передашь ему моё «спасибо»? — Помедлив, мальчик несколько рассеянно кивнул. — И… прости меня, — тихо добавил Итачи, положив руку на плечо сына, тем самым заставив Кезуки поднять голову и встретиться с ним взглядом, — Это была моя обязанность. Я должен был заботиться о тебе, растить тебя и воспитывать. Но сейчас уже поздно что-либо исправить, поэтому прости. Помочь тебе вернуться… это единственное, что я могу для тебя сделать.

Кезуки молчал. Он не мог найти слова для ответа, не знал, как реагировать, и чувствовал себя почему-то неловко. Мысленно мальчик повторял слова отца, пытаясь понять, насколько они для него значимы, и вдруг осознал, что их встреча подходит к концу. Ему ведь действительно стало легче, а значит, он сможет вернуться к жизни и…

И больше никогда не увидит этого человека, который, не дождавшись ответа, мягко улыбнулся и убрал руку с его плеча. Не успев даже задуматься, Кезуки машинально перехватил её, крепко сжав запястье. Паника захлестнула мальчика. Он понимал, что это, скорее всего, их первый и последний разговор, а значит надо успеть сказать что-нибудь… Что-нибудь очень важное, ведь другого шанса не представится.

— Послушай, — начал Кезуки дрогнувшим голосом, пытаясь справиться с участившимся дыханием и не отпуская руку отца, — ты можешь… найти маму? Можешь увидеться с ней? — выпалил он и замер в ожидании.

Итачи выглядел встревоженным его словами, и Кезуки боялся, что ответ будет отрицательным. Но отец едва заметно кивнул.

— Да, — негромко произнёс он. — Я могу.

Кезуки перевёл дыхание, чуть расслабившись.

— Тогда попроси прощения у неё. Она долго страдала перед смертью, и я всегда думал, что, если бы меня не было… она, может быть, и не умерла бы. — Он открыто и требовательно смотрел на отца. — Так что попроси у неё прощения. И расскажи ей про меня. Скажи, что со мной всё хорошо. Скажи, что, — тут Кезуки запнулся, но сразу же продолжил, — что я счастлив. Ты сделаешь это? Для меня?

Итачи снова кивнул.

— Да.

— Обещаешь?

— Да.

Кезуки закрыл глаза и разжал пальцы. Запястье выскользнуло, и только тогда он понял, что держал за руку будто живого человека. Даже чувствовал его учащённый пульс. Что-то неуловимое странное всколыхнулось в нём, когда он осознал это.

— Был бы я живым, остались бы синяки, — беззлобно сказал Итачи, потирая запястье.

— Прости, — на автомате выдал Кезуки.

— Тебе не за что извиняться, — покачал головой отец. Потом помолчал немного, словно прислушиваясь к своим ощущениям. — Думаю, ты уже готов вернуться. Не стоит попусту тратить время на тех, кто уже умер.

— Ещё один вопрос… — чуть слышно проговорил мальчик, — можно?

— Конечно.

— Если бы ты… был жив, и не было той истории с кланом, но были мы с мамой, ты бы остался с нами? — Кезуки было важно получить ответ на этот вопрос, но почему-то он даже не решался поднять взгляд, чтобы увидеть выражение лица Итачи.

Тот вздохнул, задумавшись.

— Я не могу сказать тебе однозначно, — наконец ответил он. — Это зависело бы от множества факторов. Я не настолько хорошо знаю твою маму, чтобы понять, были бы вместе или нет. Но в любом случае я бы постарался позаботиться о вас обоих. Особенно о тебе.

Давняя детская мечта — иметь обоих родителей, увидеть их вместе. Хоть Итачи и не сказал, что так и было бы, но по крайней мере так могло бы быть. Этого для Кезуки оказалось достаточно.

— Понятно, — проговорил он с тенью улыбки.

Итачи тоже улыбнулся и коснулся его руки. Они снова оказались на светящейся дорожке. С одной стороны по-прежнему была холодная, простирающаяся вдаль белизна, а с другой… Больше всего это напоминало ярко-голубое небо с облаками.

— Думаю, тебе ещё рано умирать, — заметил Итачи, слегка подталкивая сына к этой границе.

Кезуки подошёл ближе. Нерешительно поднял руку, протянул её вперёд. Пальцы, как и ожидалось, ничего не почувствовали, но в душе Кезуки ощутил, будто кто-то зовёт его. И ему хотелось поддаться этому зову.

Однако в то же время… В то же время что-то внутри него хотело остаться, что-то тянулось к тому человеку, что сейчас молча стоял за его спиной.

«Да, ты прав», — хотел сказать Кезуки, но слова встали комом в горле. Он медленно опустил руку.

— Что-то не так? — раздался тихий, но с нотками беспокойства, голос Итачи.

Кезуки не отвечал. Стоит ему сделать шаг, как всё закончится, и он снова думал о том, что это его последняя встреча с отцом, и снова чувствовал, что что-то он недосказал, что-то ещё не сделал. Стало вдруг так грустно и больно, что защемило сердце. Он ведь только начал понимать его. Впервые в жизни поговорил с собственным отцом, да что там, впервые в жизни увидел! Неужели… уже пора прощаться?

Прощаться навсегда.

Глаза защипало. Когда Итачи сделал шаг вперёд, оказавшись прямо у него за спиной, Кезуки не выдержал и, резко развернувшись, крепко обхватил руками этого почти незнакомого, но всё-таки родного ему человека, даже не дав ему отреагировать.

— Почему?.. — всхлипнул он, спрятав лицо в складках рубашки отца, — Почему я не могу остаться? Почему ты не можешь пойти со мной?! — Слёзы душили его, и Кезуки позволил себе беззвучно заплакать.

— Глупый, ты ведь знаешь, что так нельзя, — пробормотал Итачи, растерянно обнимая сына в ответ.

— Знаю! — сдавленно ответил Кезуки, — Но всё равно… Это то же самое, что хоронить маму. Я не могу так, я не хочу, я… — он замолчал, удерживая в себе рыдания.

— Глупый, — мягко повторил Итачи, качая головой. Потом обхватил его голову руками, отрывая от себя, — Посмотри на меня. Я давно умер, ты ведь понимаешь это? Я могу сейчас помочь тебе, но только сейчас, когда ты сам на грани жизни и смерти. А дальше я могу быть лишь отправной точкой, от которой тебе надо будет оттолкнуться и продолжить свой путь. Понимаешь, Кезуки? — он чуть наклонился, неотрывно смотря в блестящие от слёз глаза сына, — Я — тень прошлого, воспоминание. Тебе нельзя ко мне привязываться.

Кезуки понимал. Умом понимал, но ведь разум далеко не всегда отвечает за чувства. Впрочем, эта слабость, которую мальчик позволил себе показать, помогла ему прийти в себя. Когда Итачи отпустил его голову, снова обняв сына, Кезуки судорожно выдохнул и перестал плакать. Выпустив эмоции наружу, он наконец-то совладал с собой.

— Ты прав, — хрипло проговорил он, отстраняясь. — Прости.

— Тебе не за что извиняться, — вновь повторил Итачи.

— Ну тогда… — Кезуки на секунду замялся, — Прощай?..

Итачи смотрел на него с улыбкой. Потом протянул к нему руку, задержав её у лба сына, и всё-таки поднял выше, положив ладонь ему на голову и легко потрепав.

— Прощай. Я люблю тебя.

Кезуки широко улыбнулся.

— Я тоже тебя люблю, папа.

И не желая, чтобы эта секунда вспыхнувшего в нём счастья заканчивалась, он повернулся и решительно переступил границу.

Белый потолок и долбящий по мозгам писк приборов — первое, что почувствовал Кезуки, очнувшись. Однако внимания на это он почти не обращал — перед глазами всё ещё была улыбка отца, а сердце колотилось как сумасшедшее. На Кезуки по-прежнему была дыхательная маска, и от переизбытка кислорода, который он судорожно вдыхал, закружилась голова. Видимо всё это как-то отразилось на приборах, потому что не прошло и минуты, как к нему подошла медсестра.

Кезуки видел её обеспокоенное усталое лицо, морщины на котором разгладились, стоило ей понять, что он пришёл в себя. Заметив запотевший пластик, медсестра сняла маску, и мальчик вздохнул свободней, чувствуя, как проясняются мысли. Затем она что-то сказала, как показалось Кезуки, не ему. В первый раз он не расслышал, но когда медсестра повторила свои слова, разобрал их.

— Очнулся наконец-то. Слышите меня?

Кезуки не мог повернуть голову, и обзор его был ограничен. Поэтому он с долей удивления наблюдал, как откуда-то снизу поднимается Саске. Дядя тоже выглядел уставшим, но его усталость была не беспокойная, а какая-то умиротворённая. Саске сел на край кровати. Кезуки заметил круги под его глазами и растрёпанные волосы и не смог сдержать улыбки. Дядя тоже улыбнулся, смотря на него из-под полуопущенных век.

— Пойду сообщу Сакуре-сан, — сказала медсестра, и Саске кивнул ей.

— Да, спасибо, — Медсестра вышла, и дядя обратился к Кезуки. — Ну, как ты?

— Живой. — ответ получился тихим, но вполне разборчивым.

Саске коснулся ладонью его щеки, пощупал лоб.

— Заметно, — хмыкнув, заключил он. — Всё в порядке?

— Да, — Кезуки сглотнул, чувствуя сухость во рту, — Дядя, я… — начал он и замолчал, не зная, стоит ли ему об этом говорить.

— Что? — Саске чуть наклонил голову. Кезуки внезапно понял, что у него такой же мягкий взгляд чуть прищуренных чёрных глаз, как и у Итачи.

— Я видел отца, — проговорил мальчик на выдохе.

Саске, казалось, совсем не удивился. Лишь усмехнулся и кивнул будто своим мыслям.

— Хорошо.

Три дня спустя

Кот смотрел не мигая. Кезуки тоже. Он-то надеялся, что хоть в больнице отдохнёт от этого чудовища. Но Сарада, посчитав, что «Мару-чан тоже соскучился» и не забыв про необходимое коту извинение Кезуки, притащила его сюда. Прямо в палату. Что удивительно, кот, обычно не любивший передвигаться на человеческих руках вне дома, даже не возмущался, позволяя хозяйке тащить его куда вздумается.

Зато возмущался Кезуки, громко и отчаянно, до тех пор, пока Сарада не водрузила своего питомца прямо ему на одеяло и сама присела с краю. Так и началась эта смертельная игра в гляделки.

— Я жду, — серьёзно сказала Сарада, скрестив руки перед грудью. — Ты обещал извиниться перед ним.

— Я ничего не обещал, — пробормотал Кезуки, не отрывая взгляда от кота.

— Но ты должен! — воскликнула Сарада, — Мару-чан так переживал. Представляешь, он с таким потерянным видом заходил в твою комнату, будто искал тебя! А потом с грустной мордочкой ложился на твою кровать и…

— Эта мохнатая тварь валялась на моей кровати?! — забывшись, ляпнул Кезуки и тут же в испуге глянул на кота. Тот ощерился, но кидаться пока не стал. Однако Сарада, услышав, как брат оскорбляет её любимца, тут же спрыгнула на пол и насупилась. Она молчала, но по слезам, заблестевшим в её глазах, Кезуки понял, что надо срочно исправлять ситуацию.

— Ладно, ладно! — он примирительно поднял руки. — Признаю, что ты иногда можешь быть хорошим и милым котиком, — сказал Учиха, обращаясь к Мару-чану, — И да, возможно я был виноват… в некоторых ситуациях, — заметив краем глаза, что сестрёнка ещё сердится, он добавил, — Прости, если обидел тебя.

Следующее мгновение Кезуки запомнил навсегда. Кот поднялся, сделал пару шагов вперёд и, муркнув, потёрся головой о подбородок офигевшего Учихи. Сарада захлопала в ладоши.

— Наконец-то вы помирились! — улыбнувшись, сказала она. Кот тем временем повторил своё телодвижение.

— Сарада, что он делает? — сдавленно спросил Кезуки, вжавшись в подушку.

— Так он показывает свою любовь к тебе, — просто ответила Сарада.

— Он, любовь? Ко мне? — поражённо повторил мальчик, осторожно отодвигая животное рукой, — Должно быть, я вернулся не к той жизни.

— Ты о чём? — удивлённо склонила голову девочка.

— Да так, не важно, — отмахнулся Кезуки, — Ты не могла бы его снять с меня? Мне как-то неуютно пока.

Пожав плечами, Сарада снова присела на край кровати и взяла кота себе на колени. Облегчённо вздохнув, Кезуки провёл ладонью по голове — привычка, появившаяся с тех пор, как он осознал, насколько его обкарнали.

К слову, мнения о его новой причёске разделились. Сарада сказала, что едва узнала братика и что выглядит он странно. Акира заявил, что Кезуки совершенно не идёт стрижка. Сакура напротив утверждала, что он неплохо выглядит. Когда же спросили дядю, тот, хмыкнув, без лишней скромности сказал, что представителям клана Учиха всегда всё к лицу.

Сам Кезуки не знал, как реагировать, однако всё же решил снова отрастить волосы до прежней длины. Кроме того, он ни на секунду не забывал о причине смены имиджа. О случившемся напоминала и периодическая головная боль, и хорошо прощупывающийся шрам на затылке, и каждый день навещающий его Саске. Поморщившись, Кезуки вспомнил вчерашний разговор, не очень приятный, в отличие от остальных их бесед, когда дядя сообщил, что знает о самовольной прогулке племянника вне убежища, едва не стоившей мальчику жизни. Не то, чтобы Саске обвинял его, но неприятный осадок остался, ведь всё действительно могло закончиться трагедией.

Кезуки пообещал, что впредь не будет таким легкомысленным. Хотя он смутно помнил, что причиной его бездумного поступка была отнюдь не легкомысленность, а отчаяние и тихая истерика, в любом случае шиноби не должен был поддаваться подобным эмоциям, поэтому Кезуки ограничился лишь этим обещанием. Про своё состояние на тот момент он вообще не стал говорить дяде, Саске и так постоянно винил себя в случившемся, и Кезуки не хотел обременять его ещё больше.

Сарада гладила своего Мару-чана, тихо напевая что-то, когда разомлевший от ласки кот вдруг оживился и поднял голову. Дверь в палату открылась, и вошёл Саске. Была у него такая особенность — появляться в тот миг, когда о нём кто-нибудь вспомнит. Склонив голову на бок, Кезуки всерьёз стал прикидывать возможность того, что дядя умеет читать мысли на расстоянии. Именно на расстоянии, ибо сомнений в том, что он может это делать, глядя на лицо собеседника, вообще не возникало.

— А он что здесь делает? — спросил Саске, удивлённо воззрившись на кота.

— Мару-чан пришёл со мной проведать братика, — просто и естественно ответила Сарада. Кезуки всегда поражался тому, как ещё по-детски глупые вещи звучали в из её уст серьёзно и взросло.

— Это очень мило с его стороны, — столь же серьёзно ответил Саске и сел на стул с противоположного от Сарады края. С виду не специально. — Всё хорошо? — обратился он уже к Кезуки, — Голова сегодня болела?

— Нет, сегодня всё нормально, — заверил его племянник, — Пока, по крайней мере.

— Братик наконец-то подружился с Мару-чаном, — радостно сообщила отцу Сарада, поднимая повыше любимца, который уставился на Саске своими прищуренными жёлтыми глазами, — И тебе надо с ним подружиться, папа.

— Да, конечно, — с искренней улыбкой ответил Саске и добавил, — Как-нибудь попозже займусь этим.

Сарада посмотрела на него настороженно, но всё же кивнула.

— Хорошо.

— Мама сейчас пойдёт домой на обед, может, с ней пойдёшь? — спросил дочь Саске. Кезуки нахмурился — обычно дядя сам отводил Сараду домой.

Хочет поговорить наедине?

Секунду подумав, девочка снова кивнула.

— Ладно. Она у себя в кабинете?

— Да.

Сарада сняла кота с колен, положив его на одеяло, и подошла поближе к Кезуки.

— Пока, братик. Выздоравливай быстрей, — пропела она, протягивая к нему руки. Кезуки наклонился, чтобы обнять сестрёнку в ответ.

— Обязательно, — заверил он Сараду, и та, улыбнувшись, отпустила его и, взяв на руки кота, вышла из палаты.

— Разве в больницу пускают с животными? — задумчиво пробормотал Кезуки, глядя ей вслед.

— Видимо, пускают, — ответил Саске, пожав плечами.

Кезуки перевёл взгляд на него.

— Так что… случилось что-нибудь?

Саске покачал головой.

— Не совсем. Просто решил, что тебе надо это знать.

— Что знать?

— Это немного рано, но… — Саске почему-то устало потёр лоб, — В общем, мы решили открыть правду про уничтожение клана Учиха и про Итачи, соответственно.

Дядя смотрел на него, ожидая реакции, но Кезуки не знал, что сказать.

Смешанные чувства.

С одной стороны — беспокойство, ведь кто знает, как жители Конохи воспримут такую информацию? Если среди них есть подобные Сузуки Исао, то они не обрадуются в любом случае. Кроме того, Кезуки прекрасно понимал, для чего всё это затеялось и почему так рано. Всё чтобы свободно можно было открыть другую правду, правду об его происхождении. Но обязательно найдутся те, кто не поверит в историю о противостоянии Учиха и Конохи, зато поверит в то, что отец одного из чуунинов, живущих у них под боком, — преступник, который когда-то шокировал весь мир своей жестокостью.

К беспокойству присоединился страх.

Но с другой стороны… разве не этого он всегда хотел? Не лгать больше, не притворяться, что человек, являющийся твоим дядей, твой отец. Не вздрагивать при этом слове, произнесённом из чужих уст.

— И как же на это отреагируют? — задал Кезуки мучащий его вопрос.

— Все по-разному, — спокойно ответил Саске, — но в целом большинство воспримут новость достаточно адекватно.

Кезуки чуть нахмурился.

— Так уверенно говоришь… Ты что, исследование проводил?

— Не я, а…

— Я! — перебил Саске громкий голос. Дверь в палату распахнулась, и в проёме оказался Акира, как всегда весёлый и жизнерадостный.

— Ты? — недоверчиво уставился на него Кезуки.

— Что ты на меня так смотришь, будто я не способен на серьёзное дело, — шутливо пробормотал Кимура, однако выражение лица его друга не изменилось. — Стой, ты что, на самом деле так думаешь?

— Чем ты занимался? — не ответив, Кезуки задал свой вопрос.

— Это сложно назвать исследованием, — протянул Акира и бесцеремонно залез на спинку кровати, — Я поговорил с нашими бывшими одноклассниками и с их родителями, потом ещё с кое-какими знакомыми ребятами постарше. Не всем, но многим в общих чертах рассказал... ну... правду о тебе и Учиха.

— И?

— Ну и вроде все нормально отреагировали. Кто-то правда не поверил — всё-таки я считаюсь не самым надёжным источником информации. А те, кто поверил, спокойно отреагировали и, естественно, начали распространять это среди своих знакомых. Сейчас уже многие говорят и про тебя, и про отца твоего. Но пока беспорядков и возмущений не наблюдалось.

Кезуки пытался осмыслить и принять сложившуюся ситуацию. Да, он знал, что рано или поздно это произойдёт, Саске не раз обещал ему, но предполагалось, что Кезуки тогда уже будет лет шестнадцать, а может и больше. Что-то такое он и озвучил.

— Не думаю, что два года будут иметь критическое значение, — сказал Саске. — Конечно, лучше было бы подождать. Но, в любом случае, решение принято и даже одобрено Какаши. И теперь, когда уже пошли слухи, у него нет другого выбора, кроме как официально их подтвердить.

— И когда же будет это подтверждение?

— Пока неизвестно, но точно после того, как тебя выпишут, — неопределённо пожал плечами Саске, — В ближайшее время, возможно, в какой-то выходной, чтобы и Хокаге и население было более или менее свободно от дел.

Кезуки нахмурился.

— Всё равно, как-то это всё… странно и неожиданно, — проговорил он.

— Тебе не стоит беспокоиться, — улыбнулся Саске, — Даже если что-то пойдёт не так, я не дам этому как-то коснуться тебя. Да и не те сейчас времена, чтобы вспыхивала ненависть к сыну одного преступника. Люди слишком привыкли к миру и не захотят новых конфликтов.

— В том-то и дело, — возразил Кезуки, сцепив руки в замок, — Что, если они станут бояться меня? Решат, что раз отец смог уничтожить клан, то и я способен на что-то подобное? Что тогда?

— Эй, да не усложняй всё так. Никто не… — встрял в разговор Акира и тут же осёкся, так как Саске выставил перед ним ладонь, приказывая этим жестом замолчать. Сам же старший Учиха поднялся, подошёл ближе к племяннику и склонился над ним, положив руку на плечо мальчика.

— Неужели ты думаешь, что тебя в Конохе никто не боится, Кезуки? — тот не ответил, но его расширившиеся глаза говорили без слов, — Ты способный и талантливый шиноби, — веско сказал Саске, — Ты уже сейчас проявляешь большую силу. И, более того, ты — Учиха. И ты думаешь, что тебя не боятся? Боятся. И наверняка многие. Пусть они не высказывают этого вслух, некоторые даже себе в этом не признаются, но подсознательно они ожидают от тебя подлянку. И это речь о тебе, ребёнке, который ни разу не дал повода для такого отношения. Теперь взгляни на меня, — он выпрямился, отпустив его плечо. — Я клялся уничтожить эту деревню. Я когда-то покинул её. Я — один из сильнейших шиноби в этом мире, и, если честно, даже ты не знаешь всей моей силы. Думаешь, меня не боятся? Ещё как боятся. Боятся. Ненавидят, потому что я вызываю у них страх. Многие до сих пор не желают меня видеть в Конохе. И тем не менее, я живу здесь, здесь мой дом, моя жена, здесь мои дети. И ни ты, ни Сарада никогда не ощущали на себе эту ненависть и этот страх. Всё потому что люди действительно устали от конфликтов. Может быть, кто-то даже поумнел.

Шокированный словами дяди, Кезуки не сразу нашёлся что ответить.

— И что ты хочешь этим сказать? — выдавил он наконец.

Саске приподнял бровь.

— Не понимаешь?

Кезуки ещё раз прокрутил в голове его монолог.

— То, что это нормально, когда жители деревни боятся сильных шиноби?.. — неуверенно уточнил он.

— В целом, да, — кивнул Саске, — Но не просто сильных шиноби. Сильнейших. Тех, кто способен разрушить их мирную жизнь, и кого в таком случае будет очень сложно остановить. Таких, как я. Или же тех, кто не обладает такой силой, но предположительно способен ею обладать. У кого есть потенциал. Таких, как ты.

— А как же хокаге? — спросил внимательно слушавший его Акира, — Он ведь сильнейший шиноби в деревне. Но его не боятся.

Саске перевёл взгляд на Кимуру.

— Во-первых, большинство не боится. Кто-то всё же опасается. А во-вторых, хокаге — не обязательно сильнейший шиноби. Он один из сильнейших, и в этом есть разница. Например, я сильнее Какаши. В открытом бою я смогу его победить. То же касается и Наруто, и, может быть, ещё некоторых шиноби. Но мне никогда не стать хокаге. Мирным путём, я имею ввиду. Потому что хокаге — это один из сильнейших шиноби деревни, жители которой всецело ему доверяют. В вашем возрасте пора бы знать это определение.

— Но хокаге ведь Совет выбирает, — задумчиво проговорил Кезуки.

— Верно, — согласился Саске. — Но если мнение Совета не совпадает с мнением большинства жителей Конохи, то грош цена такому Совету. Более того, велика вероятность, что подобная власть либо долго не протянет, либо наделает множество ошибок. Страшных ошибок. Последствия одной из таких мы сейчас и разгребаем, — он по очереди взглянул на лица племянника и его друга, убеждаясь, что его слова понятны им, и выражение его лица из серьёзного стало просто спокойным, таким, каким оно было всегда. — Но я сюда не о политике пришёл разговаривать. Я лишь хотел известить тебя о скором открытии правды и убедить, что ничем плохим это не закончится. Надеюсь, у меня это получилось.

Кезуки неопределённо кивнул.

— Не скажу, что я больше не беспокоюсь, но… всё хорошо. Я понял тебя, дядя.

Саске несколько секунд всматривался в его глаза и, наконец, тоже кивнул.

— В таком случае мне надо идти домой. Не хочу опоздать на обед. Поправляйся.

— Ты зайдёшь ещё? — поинтересовался Кезуки.

— Вряд ли. Сегодня много дел.

— Тогда до завтра.

— До завтра, — эхом откликнулся Саске, уже направляясь к двери.

— До свиданья, Саске-сан, — вежливо попрощался Кимура.

— До свидания, — ответил тот и вдруг остановился, чуть обернувшись. — Тебе бы тоже не мешало пообедать, Акира. Твоя мать жаловалась, что ты совсем не ешь дома.

— Э-э, — немного смущённо протянул Акира, почесав затылок. — Да. Ладно. Я схожу. — Дверь за старшим Учихой закрылась, и, выждав некоторое время, Кимура повернулся к Кезуки, — Охренеть, ты это слышал? Моя мать жалуется твоему дяде на меня же. Хотя с одной стороны правильно — зачем искать мне отчима и пускать незнакомого мужика в дом, когда рядом есть такой замечательный сосед и по совместительству дядя моего лучшего друга.

— В смысле? — насторожился Кезуки. — Саске женат, если ты забыл.

Акира помотал головой.

— Не, я не об этом, — сказал он, спускаясь со спинки кровати и ложась поперёк ног Учихи. — Да, мой отец умер, но было это давно и мама, насколько я вижу, уже не тоскует по нему. Ей и со мной забот хватает. Но, — Кимура поднял указательный палец вверх, — она считает, что, цитата, «ребёнку мужского пола обязательно нужен родитель мужского пола, или, по крайней мере, кто-то заменяющий родителя, при условии, что этот кто-то тоже мужского пола». Не знаю, верно ли это на самом деле или нет, но мама так считает, и её не переубедишь. Так что Саске-сан, по-видимому, для неё подходящий кандидат на эту важную роль.

— Ты что, только сейчас это понял? — спросил Кезуки, устало прикрыв глаза.

— В смысле? — удивился Акира, приподнявшись, — А ты понял это раньше?

— Конечно.

— Ну-ка, ну-ка, — Кимура немедленно плюхнулся рядом с другом на подушку, заложив руки за голову, — И когда ты это понял?

— Ну не знаю, — флегматично ответил Учиха, — Может быть, в шесть лет, когда после очередной драки твоя мама пришла к нам домой и стала просить Саске повлиять на нас «по-мужски».

— Я такого не помню, — задумчиво протянул Акира.

— Ты тогда, кажется, лежал в травматологии с вывихом.

— Но я и не припомню, чтобы Саске-сан как-то влиял на нас.

— Ты не понял, — возразил Кезуки, — Твоей матери надоело, что мы постоянно дерёмся и хулиганим, как и моей тёте, в общем. Саске пообещал им, что разберётся с этим, — тут он замолчал, выразительно смотря на друга, в ожидании, что дальше тот и сам обо всём догадается.

— И?.. — не сразу сообразил Акира. С секунду они поиграли в гляделки, потом Кимуру осенило. — И он стал учить нас, как драться так, чтобы не было синяков, как не оставлять улик и запугивать врагов, чтобы они не жаловались на нас никому.

— Я смотрю мозги у тебя ещё ворочаются, — одобрительно кивнул Кезуки. — Да, так он и решил эту проблему.

— Кажется, мама ошиблась с выбором. Он же совсем не воспитывал нас.

— Ну, почему, — встал на защиту родственника Кезуки, — Немного всё же воспитывал.

— Ага, — сразу согласился Акира, — особенно когда мы устроили взрыв в Академии, и он долго возмущался, почему мы не могли сделать это так, чтобы нас не вычислили. Твой дядя конечно очень умный и опытный, но воспитатель из него так себе.

— Нет, помнишь, как мы исследовали край расщелины, сорвались в пропасть и дядя едва успел поймать нас в двух метрах от дна? Как он орал тогда?

— Естественно! Я тогда думал, что он сам нас убьёт. В первый раз такое было, чтобы он поднял на нас голос.

— Ну вот, после этого мы ведь всегда просчитывали все риски. Тоже, значит, своего рода воспитание.

— Да, — закивал Акира, — если подумать, Саске-сан по-настоящему злился, только когда мы рисковали жизнью. Кстати, — он приподнялся на локтях, — Какаши говорил мне, что ты как последний дурак выперся из убежища и засветился. Дядя не дал тебе втык за это?

— Нет. Кажется, он пожалел меня, — хмуро ответил Кезуки. — Но хватит об этом. Ты мне лучше скажи, где ты пропадал эти три дня?

— Говоришь как обиженная жена неверному мужу, — скривил Акира дразнящую рожу.

— Мне просто интересно, — с каменным лицом сказал Учиха, — Ты тогда забежал после того как я очнулся, пробормотал что-то насчёт твоей радости, обругал мою причёску и смылся. Чем ты так был занят?

— Делом государственной важности, — глазом не моргнув, ответил Акира, — Давно наблюдая за мной, Даймё решил, что я достоин раз и навсегда решить проблему Страны Огня и…

— На миссию отправили? — перебил его порядком уставший и потому не желающий слушать привычный бред друга Кезуки.

— Ну да, — свернулся Кимура, уловив его настроение. — Угадай, с кем?

— Что, неужто сам Хокаге-сама с тобой отправился?

— Нет, — тряхнул рыжими волосами Акира, — бери выше. Наша оторванная часть, потерянная душа, наш луч света в тёмном царстве тьмы!

— Джун?! — удивлённо воскликнул Кезуки, оживившись.

— Да! — по-видимому, восторг давно томился в душе Акиры, и его «да» вышло особенно впечатляющим.

— Она что, уже закончила обучение?

Кимура помотал головой.

— В соседней деревне вспыхнула эпидемия какой-то болезни. Меня отправили доставить им лекарства и заодно сопроводить Джун — она там будет помогать местным врачам.

— Вот как, — произнёс Кезуки, — Ей уже такое доверяют. Быстро растёт.

— Ага, — согласился Акира. — Но самое классное было то, что до той деревни больше суток пешком. И представляешь: ночь, костёр, мы вдвоём, задушевные беседы, интимные вопросы… — тут он злорадно улыбнулся, — Хорошо, что тебя там не было.

— Зная тебя, — нарочито широко зевнув, с непроницаемым лицом сказал Кезуки, — и твои способности в общении с девушками, интимные вопросы не заходил дальше уровня «какой зубной пастой ты пользуешься».

— Любишь ты всё испортить, — надулся Кимура, — Во мне, может, старая любовь вспыхнула с новой силой. Да мы, может, поженимся!

— Ага, и заведёте шестерых очаровательных спиногрызов, — мечтательно продолжил Кезуки.

— Говорю же, любишь ты всё испортить, — Акира старательно изобразил обиженную моську.

— Чем тебе не нравятся детишки? — поинтересовался Учиха.

— Ничем! То есть, всем нравятся, но почему сразу шесть и почему спиногрызы? — Кезуки пожал плечами, показывая, что просто на язык так легло. Акира вдруг что-то вспомнил, тут же перескакивая на другую тему, — Кстати о детишках. Угадай, кого мы встретили в той деревне в закусочной, работающего помощником повара?

— Даже не смею предположить.

— Ты его хорошо знаешь!

Кезуки снова зевнул, но на этот раз по-настоящему.

— Акира, я уже устал от твоих загадок, — пробормотал он, опуская слипающиеся веки, — И вообще я, если ты помнишь, больной.

— Выздоравливающий.

— Не суть важно. Так кого ты там встретил?

— Ну, ты его знаешь! Мы же всё детство с ним дрались!

Удивлённый своей догадкой, Кезуки шире открыл глаза.

— Гото, что ли?

— Ну да! — чистейший восторг был написан на лице друга, что не очень вязалось с воспоминаниями о том периоде, когда неугомонная шайка Гото Кеничи налетала на двух мальчишек и становилась причиной кровавого месива, в котором обычно не было победивших или проигравших — доставалось всем. Правда, после переезда главаря Кезуки и Акире удалось утихомирить остальных, но всё-таки Учиха не понимал энтузиазма Кимуры. — Тот тем временем стал рассказывать так, будто он встретил старого друга, а не врага, — Представляешь, он остепенился и разъелся. Ходит такой, толстый и опасный на вид. Как бочка с керосином!

Метафоры Акиры не всегда были удачны, но в этот раз Кезуки рассмеялся сравнению. Кимура продолжил что-то рассказывать про Гото, закусочную и Джун, но Учиха вдруг понял, что пропускает половину слов мимо ушей, а оставшуюся половину совершенно не обдумывает. Он хотел было исправить это, но не смог себя заставить. Последствия ранения всё ещё сказывались на нём, и Кезуки уже слишком устал от долгого и эмоционального разговора с другом. Его трескотня, обычно привлекающая внимание любого в радиусе десяти метров, в этот раз попросту усыпляла молодого Учиху.

В какой миг он перестал бороться со сном, Кезуки не помнил. Он лишь смутно уловил тот момент, когда Акира вдруг прервал свой рассказ и позвал медсестру. Кезуки хотелось, чтобы тот и дальше продолжал говорить, но Кимура видимо решил, что другу лучше отдохнуть в тишине. Вместе с медсестрой они перевели больного из полулежащего состояния в полностью лежачее, перебросились парой слов, и Акира попрощался с другом. Учиха думал, что ответил на прощание, но потом оказалось, что это было уже во сне. А тогда он лишь проследил из полуопущенных век за рыжей макушкой, скрывающейся в проёме двери, и окончательно провалился в сон.

Проснулся Кезуки уже вечером, когда комнату заполняли жёлтые лучи заходящего солнца. Голова не болела, что радовало, да и в целом он чувствовал себя отдохнувшим.

Выздоравливающим.

Выздоравливающим не только в физическом смысле, если подумать.

После всего, что случилось, включая сегодняшний разговор с Саске, он наконец осознал, что вот оно: вокруг всё спокойно и мирно, у него есть семья и друзья, и он может разделить с ними это спокойствие и этот мир, ничего не опасаясь. А то, что всегда волновало его, что чуть не разрушило его такую счастливую жизнь…

Лишь истории прошлого, да?

Так сказал отец. И ещё он сказал, что из этого Кезуки надо извлечь урок.

Но ведь одного Кезуки будет мало. Если подобное повторится, не важно, каким образом, что он сможет сделать один? То же самое, что сделал когда-то Учиха Итачи?.. Наверное, в этом ещё одна причина, почему Шестой согласился на разглашение правды о клане Учиха.

Размышления его прервал короткий стук, следом дверь открылась. В палату заглянула Сакура.

— Не спишь уже? — с привычной, и оттого родной улыбкой спросила она.

— Только проснулся, — подтвердил Кезуки, — Ты без халата? — удивлённо спросил он, когда Сакура вошла. На ней действительно было лишь лёгкое летнее платье.

— Я решила взять небольшой отпуск, — радостно сообщила ему тётя, присаживаясь на стул рядом с кроватью, — Пришла забрать кое-какие бумаги и заодно тебя осмотреть. Голова сегодня не болела?

— Нет.

— Хорошо. — Сакура положила ладони на макушку мальчика, выполняя технику обследования. Над головой Кезуки появилось зеленоватое свечение. Сам пациент замер, прикрыв глаза и сосредоточившись на ощущениях. Каждый раз, когда Сакура использовала на нём медицинские техники, ему казалось, что он чувствует, как через каждую клетку больного участка тела проходит её чакра. Вот и сейчас его затылок наливался приятным теплом, хотя когда его лечили другие медики, подобного не ощущалось.

— Что же, ты меня здесь одного оставишь? — спросил он вдруг.

— А? — удивлённо взглянула на него Сакура. — Конечно нет! — Она убрала руки, закончив осмотр. — Я думаю, тебя уже можно забрать домой.

— Но я же ещё не долечился, — неуверенно возразил Кезуки.

— Ничего страшного, — улыбнулась тётя, — Уже нет никакого риска в том, чтобы ты поправлялся дома, под моим присмотром. Теперь в госпитале тебе находиться необязательно.

— А в честь чего ты взяла отпуск?

— Пока секрет, — с доброй усмешкой сказала Сакура, — Но мне пора, надо накрывать на стол — уже ведь ужинать пора. Тебе тоже скоро принесут, так что поешь и отдыхай. Можешь даже снова заснуть, если получится.

— Ладно, — кивнул Кезуки, — А дядя дома?

— Не было, когда я уходила, но он обещал прийти к ужину, — ответив, Сакура потрепала его по стриженной голове и встала со стула, — Так что мне действительно пора, извини, что тороплюсь.

— Я не в обиде, — улыбнулся мальчик, и Сакура вдруг склонилась к нему и быстро чмокнула его в щёку, чего уже давно не делала с тех пор, как её племянник вырос. Кезуки уловил запах духов.

— Ты сегодня какая-то странная, — заключил он.

— Может быть, — не стала спорить тётя. — Ну, пока, — она подошла к двери и, напоследок помахав рукой, покинула палату.

Кезуки откинулся на подушки. Попытался мысленно предположить, что могло стать причиной подобного поведения, но ничего дельного в голову не приходило, и он отложил это в сторону. Оставаясь с Сакурой наедине, Кезуки всегда невольно вспоминал маму. Хотя эти две женщины не были похожи ни внешностью, ни характером, что-то такое общее проскальзывало между ними. Может, это умение любить и заботиться о своих близких, а, может, что-то другое. Нельзя было сказать наверняка.

Но в этот раз Кезуки не стал погружаться в воспоминания детства. Его волновало другое.

— Интересно, отец уже извинился перед мамой? — тихо прошептал он, глядя в потолок.

— Ну вот, так что сестра Казекаге обещала помочь мне с техниками ветра, как только я снова вернусь в Коноху, — закончил Гаара, неловко улыбнувшись.

— Ты так хочешь быть в Конохе? — спросил Кезуки, разворачивая фольгу с мороженым. — Может, лучше в Суне останешься? Всё-таки это твоя родина.

— Да, но… Родители всё ещё сердятся на меня, судя по письму. И, зная их, боюсь, что если я постоянно буду у них на глазах, они так и будут ругаться. Я загляну к ним, когда буду в Суне, извинюсь. А потом, как только оформлю документы, вернусь в Коноху. Поживу здесь какое-то время под присмотром Темари-сан.

Всю их небольшую прогулку Гаара с любопытством рассматривал такую непривычную для жителя деревни Песка архитектуру.

— Может, ты и прав, — пожал плечами Кезуки, любуясь вместе с ним улицами.

Из-за внезапного желания Каге всех остальных стран присутствовать вместе с делегациями на фестивале, его пришлось перенести на неделю, чтобы все гости успели прибыть. А так как украшать Коноху начали с расчётом на прошлую дату, в деревне который день стояла праздничная атмосфера, создаваемая многочисленными фонариками, гирляндами и лавочками с традиционными развлечениями.

Фестиваль Мира. Так его назвали первые организаторы, устроившие праздник в честь годовщины окончания Четвёртой мировой войны шиноби. Что-то подобное проводилось и в других странах, однако в этом году все решили сделать центром праздника Коноху. И Кезуки знал, почему.

Завтра, за три часа до начала фестиваля, Хокаге Скрытого Листа Хатаке Какаши сделает важное объявление. С крыши резиденции. Всем незанятым жителям просьба подойти и послушать. Во время объявления на крыше будут присутствовать все пять Каге, а также Узумаки Наруто, Учиха Саске и… Учиха Кезуки.

Об этом известно уже второй день, как сказали Кезуки. Сам он впервые после выписки из госпиталя вышел на улицу и теперь немного нервничал. Хотя официального подтверждения ещё не было, слухи уже потихоньку распространялись, и периодически Учиха ловил на себе то заинтересованные, то оценивающие, то просто косые взгляды.

На самом деле он пока не должен здесь быть. Сакура ещё не разрешала ему покидать дом, особенно без присмотра, и Кезуки этот день намеревался провести за чтением и редкими разговорами с сестрой или дядей. Но тёзка Казекаге застыл на пороге, отказываясь пройти в дом и при этом желая пообщаться с младшим Учихой.

Дядя, махнув рукой, отправил племянника прогуляться, сказав только, чтобы тот не задерживался долго.

Поэтому сейчас они неспешно шли по улицам Конохи и поедали мороженое, которое Кезуки вдруг остро захотелось. Гаара рассказал про судьбу всех преступников из организации — те, кто был приближен к верхушке и кого не убил Саске, получили свой срок. Шпионов выслали из стран, многие обошлись условным сроком, кто-то — лишением статуса шиноби. Обидно было только, что многие талантливые люди, в чьей истории так и оставшаяся безымянной организация была лишь ошибкой, теперь не смогут найти нормальную работу.

Но были и хорошие новости. Всех детей удалось оправдать. Безусловно, за ними будут наблюдать какое-то время, но записей в их личные дела оставлять не стали и тайну об их преступном прошлом решили не разглашать.

Решили на суде, где Саске в числе многих других влиятельных шиноби встал на защиту этой группы ребят, половина из которых хотела реализовать своё чувство обиды, а другая половина — просто была обманута.

За это Гаара успел уже десятки раз выразить свою благодарность. Выражал он её, почему-то, только перед Кезуки, объяснив это тем, что перед его дядей он это сделать не решится.

— А как ты себя чувствуешь? — осторожно спросил мальчик у Учихи, — С твоей травмой всё в порядке?

— Моя травма отлично поживает, — не преминул пошутить Кезуки.

— Нет, я серьёзно, — возразил Гаара.

— Да всё нормально, не переживай, — отмахнулся Учиха, — У моей тёти золотые руки, она меня вылечила.

— Просто… — потупился мальчик из Песка, — это ведь из-за меня всё. Если бы меня не взяли в заложники, если бы я был чуть сильнее и…

— Эй, — Кезуки остановился, взяв Гаару за плечо и заставив повернуться к нему, — Об этом тоже можешь не париться. Мы с дядей вообще терпеть не можем оборот «если бы». Он слишком коварен. А насчёт вины… Знаешь, я думаю, что мы все в этой ситуации изрядно налажали. И я, если честно, уже устал извиняться и выслушивать извинения.

— Но… — хотел было возразить Гаара, но его перебили.

— Просто нужно извлечь из этого урок и жить дальше, — подытожил Кезуки и словно в подтверждение откусил большой кусок пломбира. — Ешь, а то растает, — добавил он, кивнув на мороженое Гаары.

Тот уставился на лакомство.

— А у нас в Суне мороженое непопулярно. На улицах его точно никто не ест.

— Из-за песка?

— Да. Но у вас оно очень вкусное. Ты часто ешь мороженое? — в глазах Гаары было настоящее любопытство, и Кезуки несколько удивился подобному вопросу.

— У меня есть друг, который обожает мороженое и жрёт его постоянно, в любое время года. Волей-неволей приходится разделять его увлечение, — всё же ответил он.

— Классно, наверное, иметь такого друга? — поинтересовался Гаара.

— Э-э, — протянул озадаченный Кезуки, вспоминая все счастливые моменты, проведённые с Акирой, и все проблемы, с ним же связанные. — Да, вроде бы. У тебя что, нет друзей?

— Да как-то не получилось завести. Были только ребята, с которыми я играл на улице в детстве, но…

— Мы пришли, — сказал вдруг Кезуки. — Извини, что перебил, — Они стояли перед резиденцией Хокаге, в которую Гааре надо было зайти перед отправлением в Суну. — Тебе туда.

— Ты не пойдёшь со мной? — робко уточнил Гаара.

— Нет, — покачал головой Кезуки, — Мне не стоит надолго отлучаться. Да ты и сам справишься.

Помедлив, мальчик из Песка кивнул.

— Тогда… до встречи? — он поднял руку в прощальном жесте.

Учиха махнул в ответ.

— До встречи.

Перед домом его встретил Саске. Дядя выглядел немного встревоженным, но на губах его играла улыбка.

— Будет лучше, если ты проберёшься в свою комнату через окно, — сообщил Саске, как только племянник с ним поравнялся.

Кезуки нахмурился.

— Хочешь сказать…

— Да. Сакура неожиданно пришла. Я сказал ей, что ты спишь, и она пока на кухне, но рано или поздно она решит тебя проведать. Поэтому возвращайся через окно, и бесшумно. Я отвлеку её.

Секунду Кезуки обдумывал его слова.

— Но меня же недолго не было, — неуверенно возразил он, — Может, просто признаться ей? Не убьёт же она меня.

— Кезуки, — поморщившись, вздохнул Саске, — Сакура в таком состоянии, что лучше не злить её лишний раз — целее будешь. Поэтому не спорь, пожалуйста, не думаю, что тебе трудно сделать то, что я говорю.

В окно Кезуки залезал несколько офигевший. Во-первых, он не считал, что такая небольшая провинность стоит подобных мер во избежание гнева Сакуры, поэтому просьба дяди показалась странной. Во-вторых, Саске сказал «пожалуйста». Слово, которого вообще нет в его словарном запасе, по крайней мере, мальчик так думал до сегодняшнего дня.

Сакура пришла через десять минут, и Кезуки притворился только что проснувшимся. Выполз из-под одеяла, привычно ответил на все касающиеся его здоровья вопросы, улыбнулся какой-то шутке, при всём этом пристально наблюдая за тётей.

Сакура вела себя как обычно. Может быть, была чуть более весёлой и улыбчивой. И более ласковой. Снова поцеловала его в щёку. Что-то рассказывала ему про случай в госпитале, но Кезуки слушал плохо, занятый своими мыслями, и к его удивлению, Сакура это даже не заметила.

Потом её позвала Сарада, и Сакура вышла из комнаты, по пути улыбнувшись появившемуся в дверях мужу. Саске улыбнулся в ответ, проследил за женой взглядом и, когда послышались её шаги на лестнице, прикрыл дверь.

— О каком таком состоянии ты говорил? — поинтересовался Кезуки, — Она в последние дни словно ангел во плоти.

— Я потом тебе всё объясню, — покачав головой, Саске уклонился от ответа. — Сейчас важнее завтрашний день. Ты готов к нему?

— Я? — переспросил Кезуки, — А мне что-то придётся делать?

— Возможно. Но я не совсем об этом.

— Не знаю, — честно признался мальчик, сжав в пальцах одеяло, — До сих пор не знаю.

Саске нахмурился.

— Ты слишком близко всё принимаешь. Я говорил тебе уже — не стоит так беспокоиться.

Кезуки поднял на него взгляд.

— Но ты ведь и сам беспокоишься, дядя. Иначе ты бы не говорил мне сейчас всё это.

Саске как-то криво улыбнулся.

— Может быть, — не стал спорить он, — Но в любом случае я буду там же, рядом с тобой, так что, надеюсь, всё будет в порядке.

Кезуки оставалось только кивнуть.

В час перед началом выступления Хокаге в Конохе было особенно оживлённо. Подстегаемые слухами и собственным любопытством, к резиденции стекались даже те, кто вообще едва знал о том, что клан Учиха когда-то был самым сильным кланом в деревне.

Желающие занять лучшие места уже давно их заняли. Но Кезуки пока был не на своём месте. Тихо и незаметно пристроившись на подоконнике в кабинете Хокаге, он то смотрел вниз, откуда раздавался монотонный гул сотен голосов, то переключал внимание на происходящее в помещении.

Какаши раздавал приказы. Формировались целые отряды Анбу и рядовых шиноби для контролирования ситуации в случае, если что-то пойдёт не так. Когда Шизуне отвлекала Хокаге организационными моментами, учителя заменял Саске, отдающий столь же точные приказы. На удивление, Учиху слушались.

Но вся эта суматоха проходила будто в стороне от Кезуки. Окружаемый шумом со всех сторон, сам он молчал. Он пытался представить, как это всё было. Много лет назад, когда его отец был его ровесником. Как у того человека, Шимуры Данзо, при имени которого дядя до сих пор кривится, хватило духу отдать подобный приказ? Как у отца поднялась рука его исполнить? И почему, почему все те люди, которые знали о происходящем, почему они ничего не сделали, чтобы остановить это безумие?

Кезуки посмотрел на Саске, стоящего к нему спиной и разговаривающего с Какаши. Мальчик был уверен, что живёт в безопасной деревне. Даже если бы сейчас началось нечто подобное, с кланом Хьюга, например, то в какой бы тайне это не держалось, кто-нибудь обязательно узнал бы об этом: дядя, Наруто, Сакура, Какаши, чёрт, да сейчас так много шиноби, которые ни за что не допустят трагедии, которые знают, что делать, и умеют решать проблемы не только силой, но и словами, искать компромиссы, договариваться. Неужели тогда не было никого, кто способен на такое?

В конце концов, Кезуки пришёл к выводу, что во многом была виновата Третья мировая война шиноби, унёсшая жизни многих выдающихся шиноби. Более того, среди выживших одних она напугала настолько, что они были готовы на всё, лишь бы не допустить очередной войны, а других сделала бесстрашными и беспощадными, способными развязать новый конфликт.

Но даже война не объясняла всего. Даже она была лишь одним из условий, обеспечивших случившееся. Но что же было причиной?

Кезуки не сразу понял, что Саске уже некоторое время стоит рядом с ним. Он вздрогнул, поднимая взгляд.

— О чём ты так задумался? — спросил дядя.

— Я просто… — мальчик уставился на свои руки, — Когда я думаю о том, что случилось с кланом Учиха, то вроде бы понимаю, насколько всё это было ужасно, но почувствовать этот ужас почему-то не могу. Наверное, потому, что я не был там, пусть даже ты и показывал мне гендзюцу. Но… с тобой ведь всё по-другому?

Саске ответил не сразу. Кезуки не видел его лица и взгляда, но по прозвучавшему наконец голосу понял, что дяде этот разговор не нравится.

— Верно, — сказал Саске, — То, что произошло, было на самом деле ужасно. И мне даже сейчас не составит труда вспомнить и ощутить тот ужас. Но от этого нет никакой пользы. Моё участие в тех событиях приносит мне лишь боль и страх, ничего больше. И тебе совсем не обязательно чувствовать то же. Более того, я сделаю всё возможное, чтобы ты никогда этого не почувствовал. Тебе достаточно лишь знать и сделать из своих знаний соответствующие выводы. Понимаешь?

Кезуки вспомнил, что отец говорил ему почти то же самое, и в очередной раз осознал, как много общего между этими братьями.

— Да, — тихо ответил мальчик, — Ты прав. Прости.

— Ничего страшного, — смягчился Саске. — Но нам пора, я за тем и подошёл к тебе. Скоро эта история наконец закончится.

Кезуки спрыгнул с подоконника.

На крыше резиденции было прохладно. Ёжась от ветра, Кезуки находился на некотором расстоянии от края, так, чтобы его пока не было видно. Рядом стоял Саске.

Гул толпы стих в тот момент, когда показался Какаши вместе с остальными Каге. Сначала были общие слова: про мир, про цену, которую пришлось заплатить за мир, про память о погибших, про важность единства и сотрудничества. Качественные микрофоны далеко разносили их, чтобы даже те, кто не попал на площадь, могли услышать речи Каге. Но ничего особенно нового в них не было, в общем, подобное Кезуки слышал довольно часто. Хотя в устах Какаши или Гаары, озвучиваемые их спокойными голосами и подкрепляемые их незримым авторитетом, привычные слова звучали иначе, заставляя вслушаться в них каждого.

Оставшихся трёх Каге Кезуки знал гораздо хуже — они редко бывали в Конохе, кроме того, двое из них лишь недавно заняли свои посты. Их мальчик слушал с меньшим вниманием, просто потому, что волнение и томительное ожидание делали его рассеянным.

Наконец, все речи были сказаны. Все Каге, кроме Какаши, отступили назад. Толпа загудела, но Хокаге поднял руку, призывая к тишине. На крышу вбежал припоздавший Наруто. Кезуки поднял взгляд на дядю, но тот был внешне совершенно спокоен, только его губы были плотно сжаты, а взгляд словно прожигал спину Хатаке.

Кезуки посмотрел туда же. Красные иероглифы на белом плаще. Хокаге. Какую же силу он имеет на самом деле?

—…и многие помнят, насколько шокирующим стало это событие, — Кезуки наконец сосредоточился на словах Какаши, — Событие, внезапное для всех нас. Однако были люди, которые знали о том, что должно произойти. Были люди, которые стали тому причиной. — Вновь зазвучала история, которую Кезуки уже слышал от дяди и даже видел в гендзюцу. История его клана. История его отца. История прошлого. Кезуки выцеплял лишь имена: Учиха Мадара, Учиха Обито, Намиказе Минато, Шимура Данзо, Учиха Фугаку, Третий Хокаге, Учиха Шисуи, Учиха Итачи. Кезуки думал, что уже достаточно готов, но на последнем имени всё равно вздрогнул. — Это не было его прихотью или желанием проверить свои способности. Это был его приказ. И также это было его решение, его выбор между уничтожением собственного клана и кровопролитной войной, которая, возможно, затянула в себя и другие страны.

Жители должны были как-то отреагировать на слова Хокаге. И они отреагировали гулом, волнениями в толпе, отдельными выкриками. Внешне не изменившись, Кезуки стиснул в пальцах край рубашки. Какаши вновь поднял руку, и вновь стало тихо.

— Я представляю, что вы чувствуете, узнав подобное, но дайте мне договорить до конца, — Какаши говорил спокойно и размеренно, делая паузы там, где это требовалось, — В Конохе о случившемся знали только три старейшины и Третий Хокаге, и они долго скрывали правду. Я сам узнал обо всё лишь через десять лет, из уст Учихи Обито. Всем остальным было объявлено, что Учиха Итачи — преступник. Многие из вас скажут, что он, будучи членом организации Акацуки, способствовал началу Четвёртой мировой войны. Отчасти это верно. Но Четвёртая мировая сплотила нас. Показала, что есть силы, против которых никакая страна не справится в одиночку. Война же, которая могла бы разразиться между Учиха и Конохой, в итоге привела бы к ещё большей разрозненности в мире, — тут, несмотря на спокойный и уверенный тон, Какаши всё равно остановился ненадолго, словно переводя дух. Толпа молчала.

Кезуки оторвал взгляд от Хатаке и перевёл его на Саске. Тот посмотрел в ответ. Видимо, в глазах мальчика читалась явная тревога, потому что дядя чуть улыбнулся и сказал одними губами:

— Всё хорошо.

Кезуки заставил себя выпустить ткань рубашки из рук.

— Я хочу сказать ещё кое-что, возможно, самое важное. — в тишине голос Хокаге, обычно хрипловатый, казался звенящим, — Да, в том, что случилось, виноват клан Учиха, а также есть доля вины и самого Итачи. Но точно также в этом виноваты и старейшины Конохи. И Третий Хокаге, — он вздохнул, прикрыв глаза, — И Учиха Обито. И Учиха Мадара. В конце концов всё это восходит к Кагуе Ооцуцуки и её порождению, Чёрному Зецу. Но мы сейчас не будем трогать Кагую. Нас больше интересуют те люди, которых мы когда-то знали или о ком, по крайней мере, слышали. Люди, которые претерпели много боли и страданий и которые не могли поступать иначе. Нельзя отрицать их вину, но нельзя и ненавидеть их за совершённое. Ненависть принесёт лишь новые раздоры и страдания, да и, в конце концов, все эти люди уже умерли, смертью искупив свои грехи. Нам остаётся лишь знать и помнить о них. Кроме того, вы должны знать и о том, что именно Учиха Итачи, будучи сам воскрешённым, остановил технику Эдо Тенсей. Даже после смерти он защищал свою деревню. Даже после смерти он был героем. Поэтому сегодня я вычеркну его имя из списка ниндзя-отступников. — Какаши снова замолчал, чтобы каждый успел услышать и осознать его слова, — И также я, как Шестой Хокаге, приношу вам официальные извинения за все ошибки правительства деревни, а также за сокрытие правды. Кое-что скрыл от вас и я. В Скрытом Листе живёт мальчик, Учиха Кезуки. Многие из вас его знают как сына Учихи Саске. Но на самом деле это ребёнок Итачи. Он родился в другой деревне, и, когда Саске его нашёл и привёл в Коноху, мы решили оградить его от клейма сына преступника. — Тут Какаши обернулся и поманил напряжённо слушавшего Кезуки рукой. На негнущихся ногах мальчик подошёл, встав рядом с Хокаге, и пока он нервно рассматривал толпу, Хатаке продолжил. — Нам долгие годы приходилось лгать. Но сегодня, я надеюсь, всё изменилось, и этот мальчик сможет с гордостью говорить о своём отце. Не хочешь сказать что-нибудь сейчас? — обратился Какаши к Кезуки.

Хокаге обратился к нему, с просьбой что-нибудь сказать. Хокаге обратился… Но Кезуки забыл все слова. Он не двигался и не произносил ни звука, всё больше и больше нервничая. Толпа людей, в которой каждый смотрел на него, пугала мальчика, хотя раньше подобных страхов он за собой не замечал.

Паника уже начала давить изнутри, когда на его плечо легка широкая ладонь. Кезуки вздрогнул. Он даже не услышал шагов.

Саске говорил без микрофона, но при его появлении воцарилась такая тишина, что Кезуки казалось, будто чёткий, чеканный голос дяди можно было услышать и в соседней деревне.

— Я знаю, что вам трудно принять всё, что было сказано. Особенно то, что касается моего брата. Но Итачи всегда любил Коноху. Даже после того, что его заставили сделать, он всё равно считал себя шиноби Скрытого Листа. Он пожертвовал собой ради сохранения спокойствия и безопасности в этой деревне и во всём мире, и я, как его брат, всегда буду защищать то, что он так любил. Но я делаю это не только ради Итачи. В первую очередь, как и многие другие шиноби, я делаю это ради самого главного — наших детей. Таких, как Кезуки, тех, кто старше и тех, кто младше. Чтобы им, повзрослевшим, не пришлось разгребать наши ошибки, и они смогли начать свою жизнь в чистом и счастливом мире.

Саске замолчал и на несколько секунд воцарилась полная тишина. Кезуки невольно отступил и столкнулся с дядей. Поднял на него взгляд. Саске был предельно спокоен, и мальчик не нашёл доказательств обратному.

Услышав шум снизу, он, ещё не обернувшись, в первую секунду подумал, что жителям всё-таки не понравилась навязываемая им правда и дерзкие слова Учихи. Не сразу до него дошло, что это были всего лишь аплодисменты.

Всё хорошо.

Кезуки облегчённо вздохнул. К счастью, его страхи не оправдались. И только теперь он стал понимать то, что уже не раз говорил ему как Саске, так и остальные. Он слишком нервничал и переживал из-за всего этого. Слишком для шиноби. Может, сказывалось недавнее ранение? Или то, что было после него? Точно Кезуки знал только одно — эта история закончилась, и теперь действительно стала историей. Частью которой является он сам.

Коноховцы уже во всю обсуждали всё, что сегодня было сказано, и на этот раз утихомирить толпу было труднее, но Какаши как-то это удалось.

— Я прошу внимания, — громко сказал он, и шум не сразу, но начал стихать, — Совсем скоро начнётся фестиваль, но у вас ещё есть время подготовиться к нему. И перед тем, как вы отправитесь по домам для сборов, я хочу сказать ещё одну вещь, — ожидая слов своего Хокаге, толпа наконец успокоилась, — То, о чём мы сегодня говорили — страницы прошлого, грустные и даже трагические. Но сегодня мы должны веселиться. На Фестивале Мира, веселитесь и радуйтесь, потому что сейчас, в мирное время, вы можете это себе позволить.

Площадь вновь зааплодировала.

Какаши и Саске с Кезуки отошли от края. Хатаке усталым движением руки снял головной убор Хокаге и вытер пот со лба.

— Ну как? — спросил он непонятно кого.

— Вы были невероятны, Какаши-сенсей! — воскликнул Наруто, — Мне даже не пришлось ничего говорить.

— Да, спасибо, Наруто, — пробормотал Какаши и посмотрел на Саске, — С тебя должок теперь.

— Какой? — нахмурившись, спросил Учиха.

— Потом как-нибудь придумаю, — расплывчато ответил Хатаке и, направившись к к лестнице, добавил, — Никогда в жизни я не говорил так много! Просто кошмар. Знал я, что быть Хокаге сложно, но чтобы настолько… — он ещё продолжил что-то бормотать, спускаясь, но уже себе под нос.

За ним стали спускаться остальные Каге. Наруто, перебросившись парой слов с Саске, тоже двинулся к лестнице. Кезуки стоял в задумчивости, пока дядя не подтолкнул его вперёд. Спускались они позади всех, на некотором расстоянии. Саске чуть сжал плечо мальчика.

— Ну и, чего струсил? — тихо спросил он, — У тебя, между прочим, гораздо лучше меня получается речи задвигать.

Кезуки не ответил, и Саске не стал настаивать.

К фестивалю готовились активно. Вернее, половина семейства Учиха готовилась активно. Сарада носилась кругами, в этот раз почему-то не желая надевать новое кимоно, Сакура бегала за ней, утверждая, что девочка будет сильно выделяться, если придёт на такой известный фестиваль в футболке и шортах. Кезуки наблюдал за этим, сидя на диване. В отличие от большинства мальчишек, ему, в принципе, нравилась традиционная одежда, поэтому он уже был в своей тёмно-синей юкате*, дожидаясь, пока соберутся тётя и кузина.

Наконец Сакуре удалось совладать с дочерью и переубедить её, что-то прошептав ей на ухо. Захихикав из-за чего-то, девочки ушли переодеваться. Кезуки заскучал, заранее зная, что ждать придётся долго. Саске был в своём кабинете, и мальчик зашёл бы к нему, но Сакура сказала, что дядя чем-то занят, и Кезуки решил не мешать ему. Он включил телевизор. Показывали трансляцию сегодняшнего объявления. Он выключил телевизор. Сейчас ему хотелось расслабиться и отвлечься от сегодняшнего события, а не пересматривать его, снова переживая прежнее состояние.

Через вечность, когда до начала фестиваля оставалось не более десяти минут, Сакура и Сарада наконец вышли в гостиную, Сарада в голубом детском кимоно с розовыми цветами, Сакура в розовом кимоно, с зелёными природными узорами.

— Саске ещё не выходил? — несколько удивлённо спросила она. Кезуки помотал головой, не понимая, зачем этот вопрос, если Сакура сама сказала, что Саске занят. — Мы уже уходим! — позвала тем временем тётя. — Саске! Пора.

— Да, сейчас, — отозвался глава семьи из-за двери, и Кезуки подвис, обдумывая ситуацию. Либо Сакура хочет, чтобы Саске оценил их кимоно, что странно, потому что тот никогда не считал одежду чем-то важным, либо же… дядя идёт с ними на фестиваль. Что, в прочем, ещё странней, потому что Саске терпеть не может шум и большие скопления людей, что является нормой для подобных мероприятий.

Сомнения разрешились, когда дядя вышел из кабинета. В чёрной юкате и такого же цвета хаори*. Первый раз в жизни Кезуки видел Саске в традиционной одежде, хотя держался тот так, будто ходил в ней каждый день.

Пока поражённый мальчик не мог вымолвить ни слова, Саске спросил, с едва заметной нотой раздражения в голосе:

— Ну что, довольна?

Сакура с восторженной улыбкой обошла мужа кругом.

— Как я и думала, ты выглядишь превосходно, — заключила она, остановившись перед ним, — Тебе надо чаще надевать юкату.

— Сакура, — Саске посмотрел на неё, нежно улыбнувшись, — ни за что.

Та на секунду надулась, но тут же расслабилась, ответив такой же улыбкой.

— Ничего. Думаю, ты переменишь своё мнение, — с этими словами она взяла Сараду за руку, — Пойдёмте, а то опоздаем.

Мать с дочерью стали спускаться.

Что-то пробормотав себе под нос, Саске двинулся за ними и натолкнулся на по-прежнему удивлённый взгляд Кезуки.

— В чём дело? — недовольно спросил он, — Привидение увидел?

Мальчик пожал плечами.

— Почти, — ответил он, сдерживая улыбку, и потому немного сдавленно, что, впрочем, не мог не заметить дядя.

Саске лишь демонстративно закатил глаза.

— Поднимайся уже, а то действительно опоздаем.

Фестиваль был поистине грандиозным, учитывая тот факт, что вслед за своими Каге приехали погостить и многие простые жители дружественных деревень. Туда-сюда сновали и пожилые, и взрослые, и дети, и от постоянного мельтешения казалось, что народу ещё больше, чем на самом деле.

Впрочем, Кезуки с Акирой это не особо волновало. Успешно лавируя в толпе, а иногда и прибегая к способностям шиноби, они без труда добирались до всего, что им было нужно. Сарада в кои-то веки присоединилась к своим сверстникам и теперь играла с ними под присмотром матери или, может быть, отца.

О Саске Кезуки думал с сочувствием. В подобной обстановке дяде должно быть предельно некомфортно. Не то, чтобы он не умел веселиться. Нет, Саске довольно благосклонно относился ко всем семейным праздникам, на которых мог быть довольно общителен, и даже шутить и принимать участие в различных забавах, свойственных подобным мероприятиям. Но всё это только в кругу семьи. На людях, особенно в большом скоплении, набор выказываемых дядей эмоций и черт характера менялся настолько кардинально, что Кезуки иногда побаивался этого мало знакомого ему человека.

Однако переживать за Саске было некогда. Неугомонный друг Учихи был неистощим на новые затеи, и Кезуки постоянно приходилось то принимать в них участие, то отговаривать от этого участия Акиру. Например, в тот момент, когда Кимура решил, что нашпиговать детскую карусель фейерверками — отличная идея, не взирая на опасность. Его «железным» аргументом было то, что будь он сам ребёнком на этой карусели, то был бы в восторге от такого сюрприза. Благодаря чуду и многолетнему опыту общения с Акирой, Кезуки всё же удалось его переубедить, хотя благоразумие не помешало Учихе помочь разместить те же фейерверки на крышах ближайших высоких домов, окружавших место проведения фестиваля.

Уж в чём, а в активировании салютов на расстоянии Акира был мастер, и уже сгустившаяся тьма над улицами на несколько минут расцвела небесными цветами. Впрочем, судя по их реакции, большинство присутствующих даже не поняли, что это не было запланированным мероприятием. Естественно, это не касалось отрядов шиноби, выставленных, чтобы следить за порядком, которые едва не вычислили их, заставив поволноваться.

Но даже без Акиры праздник был наполнен событиями и встречами. Так, в одно прекрасное мгновение между мальчиками вклинилась Джун, необычайно красивая в своём зелёном кимоно и убранными в высокую причёску каштановыми волосами. Общение с ней принесло массу положительных эмоций и впечатлений и чуть не привело к драке между Акирой и Кезуки. Благо, на пути им встретилась Сакура, и Джун присоединилась к ней.

Друзья решили, что ещё успеют встать на тропу войны из-за девушки, и отправились отметить своё мудрое решение перекусом в ближайшей лавке. Милостью или кознями судьбы, хозяин этой лавки оказался хозяином той самой закусочной, которую Акира и Джун посещали на недавней миссии. Решив, что выставить здесь палатку будет очень выгодно, он приехал в Коноху на фестиваль, разумеется, взяв с собой помощника.

И если Акира общался с Гото как со старым другом, то Кезуки на протяжении всего приёма пищи следил за тем тяжёлым взглядом, многозначительно помалкивая. Чувствуя напряжённую обстановку, Акира однако не мог её разрядить, так как Гото тоже не был в восторге от встречи с давним врагом. Почему-то, быть может, из-за своего лёгкого характера, Кимура под эту категорию не попадал.

Когда они доели свои порции данго и допили свой чай, Акира отошёл по нужде и Гото стал убирать посуду — в «походных» условиях он был ещё и кем-то вроде официанта. Кезуки настороженно наблюдал за его изменившимся и потолстевшим лицом, бывшим на удивление спокойным, и размышлял, как так получилось, что главный задира Конохи стал вдруг работником общепита.

Гото тем временем сложил посуду на поднос и выпрямился, вдруг посмотрев на Кезуки.

— Окстись, Учиха, — сказал он басом, — Мне невыгодно устраивать драку в собственном заведении.

Кезуки скривился в усмешке.

— Поразительно, что тебя вообще посетила такая мысль, как драка со мной.

— Самоуверен, как и всегда, — фыркнул Кеничи, — Я смотрю, жизнь тебя не обламывала.

— Пыталась, да я не дался, — парировал Учиха.

— Ты не дался или папочка твой не позволил? — с презрительной улыбкой спросил Гото. Не успел Кезуки отреагировать, как он продолжил, — Хотя точно, я был сегодня на объявлении. Он же не папочка тебе, а дядя. Видимо, с племянничков и спрос меньше, а, Учиха? Или же он просто всегда жалел бедного сиротку?

Кезуки побледнел. Затем медленно поднялся.

— Держи язык за зубами, ты… — он уже хотел обозвать Гото и сделать шаг к нему, как между неприятелями вклинился Акира.

— Спокойно, ребята, не дурите, — быстро затрещал тот, придерживая друга за предплечье, — Гото, вот деньги за еду, всё было очень вкусно, Кезуки, пойдём, не стоит так злиться, — Акира вытолкал Учиху из заведения. — Что между вами произошло за две минуты? — спросил он, как только они отошли на несколько метров.

— С каких пор ты стал приверженцем побега от конфликтов? — игнорировав вопрос друга, задал Кезуки свой.

— Ну, во-первых, раз мы на Фестивале Мира, то логично будет избегать драк, — справедливо рассудил Акира. — А, во-вторых… ну… есть у этого Гото причина злиться на тебя.

— Да неужели? А я думал, что наши драки забылись как страшный сон, и мы с ним теперь друзья, — съязвил Кезуки.

— Нет, я не об этом, — помотал головой Акира. — Я поспрашивал про него немного, и… понимаешь, его отец пил страшно, и постоянно избивал его с матерью. Они и переехали от него в другую деревню в конце концов. Ну и поэтому Гото так хорошо дрался — потому что ему с самого начала приходилось обороняться от гораздо более сильного противника.

— Хочешь сказать, он завидовал мне? — судя по тону, Учиха не был в восторге от своей догадки.

Акира кивнул.

— Он даже мне походу завидовал, потому что у меня не было отца и мы с мамой спокойно и мирно жили. А у тебя был Саске, который в любой непонятной ситуации горой за тебя стоял. Так что… как-то так. Может, поэтому он и наехал на тебя сегодня, узнал, что ты ему даже не сын, а он всё равно о тебе так заботится, или же его взбесили слова Саске о том, что надо защищать детей, а его никто ведь тогда не защищал.

Кезуки промолчал, подняв глаза наверх и принявшись рассматривать праздничные фонарики. Потом вдруг спросил:

— Если его отец здесь, что же он так свободно по Конохе ходит?

— А говорят он после того, как жена с сыном уехала, совсем спился и умер вскоре.

Кезуки нахмурился от его слов, потом, что-то увидев за спиной Акиры, вдруг остановился, нахмурившись ещё больше.

— Ты чего? — удивился Кимура.

— Да вот думаю, как бы уже мой оте… родитель приёмный не спился.

— А? — Акира обернулся.

На другой стороне улицы, рядом с магазинчиком, торгующей алкоголем и закусками, облокотившись на прилавок, стояли Саске и Какаши с пиалами в руках. Однако сказать, насколько они были пьяны, было сложно — несмотря на расслабленные позы, выражения лиц у обоих были серьёзные и напряжённые. Они что-то обсуждали, но стоило Кезуки задуматься о том, что могло случиться в такой короткий срок, как Хатаке сказал что-то и засмеялся. Саске тоже улыбнулся, и мальчик решил пока не делать выводов.

— Странно это, — сказал лишь он, — Дядя пьёт редко и никогда — на улице. В последнее время я не перестаю ему удивляться.

— Думаешь, что-то происходит? — с беспокойством взглянул на друга Акира.

Кезуки покачал головой.

— Не знаю. Надо будет с ним поговорить.

Домой они возвращались уже за полночь, и с удивлением натолкнулись на Саске и Сакуру, которые тоже почему-то припозднились. Саске нёс уставшую и давно уснувшую Сараду, одной рукой придерживая дочь, другой чуть приобнимая жену за плечи.

Кезуки и Акира поравнялись с ними и пошли рядом.

— Нагулялись? — с улыбкой спросила Сакура.

— Угу, — промычали мальчишки.

— Салют получился отличным, — коротко заметил Саске.

— Ну разумеется, Саске-сан! — ничуть не смутившись, ответил Акира, — Всё по высшему классу!

Кезуки оставалось только кивнуть.

Они дошли до дома, попрощались с Акирой. Тёмный коридор встретил их привычным запахом дерева, который Кезуки обычно уже не замечал, но сегодня вдруг учуял. Он присел на корточки, разуваясь и слыша над собой тихий шёпот Саске и Сакуры. Свет, чтобы не разбудить Сараду, включать не стали.

В темноте всё чувствовалось немного иначе. Тихие голоса, лица в полумраке, едва уловимый звук шагов, шорох одежды, бессвязное бормотание Сарады, когда её укладывали — всё это создавало щемящее ощущение семейного уюта, дома, всего родного и привычного, и Кезуки хотелось подольше продлить это ощущение, впитать его в себя и навсегда сохранить в душе.

Наконец все умылись и легли спать. Голова мальчика гудела от обилия событий, слов и лиц, однако сон не шёл. Минут десять он просто лежал, наблюдая за вздувающимися от открытого окна занавесками и прокручивая в голове сегодняшний день, потом, устав от этого, от нечего делать решил сходить на кухню попить воды.

Выполнив задуманное, он уже собирался снова подняться наверх, когда почувствовал холодок, лизнувший босые ноги. Дверь была закрыта, а, значит, единственное место, откуда могло тянуть — сёдзи с выходящей на двор стороны дома. Кезуки решил проверить, и, действительно, оказалось, что одна из ставен задвинута неплотно. Он протянул руку, чтобы закрыть сёдзи, но внезапно снаружи раздался негромкий голос Саске:

— Кезуки?.. Не спишь?

Кезуки вышел наружу. Несмотря на глубокую ночь, было довольно светло — луна, уже полумесяцем, давала достаточно света. Ступив на настил, Кезуки одновременно почувствовал и прохладу, и тепло от нагретого за день дерева. Одетый в привычные чёрные штаны и совсем непривычную белую футболку, несколько великоватую ему, Саске сидел неподалёку, снова с пиалой в руке и стоящей рядом с ним бутылкой, облокотившись на стену дома. Он явно слышал племянника, но продолжил смотреть куда-то вверх. Кажется, на небо, хотя Кезуки не был уверен.

— С каких пор ты стал выпивать по ночам? — поинтересовался он, подходя ближе.

Саске мельком глянул на него и вернулся к созерцанию звёзд.

— Не волнуйся. Это только сегодня.

— Ага, — кивнув, Кезуки сел рядом, положив ладони на тёплые доски, — Знаешь, все начинающие алкоголики так говорят.

— Ты знаком с начинающими алкоголиками? — спросил Саске, улыбнувшись его словам, — Или это основывается на личном опыте?

— Это основывается на личных наблюдениях и народной молве.

— Да? А может, я всё-таки чего-то не знаю? — наверное, из-за алкоголя, голос его был хрипловатым.

— Чтобы ты и не заметил бы мой алкоголизм? — Кезуки покачал головой, — Ты сам-то в это веришь?

— Нет. Но вдруг ты стал настолько хорошим шиноби, что теперь можешь скрыть даже такое?

Мальчик усмехнулся.

— Хорошие шиноби не бухают.

— Пятая Хокаге очень даже бухала.

Кезуки почувствовал, что их разговор уходит не в ту степь.

— В любом случае, что ты здесь делаешь? Представляешь хоть, как это странно выглядит?

Саске нахмурился, качая в пиале блестящий в свете луны напиток. Потом отхлебнул немного.

— Это не только странно, это ещё и опасно, — сказал он наконец, — Напади кто сейчас, и я не уверен, что смогу дать достойный отпор. Кажется, я уже слишком пьян.

Кезуки наклонил голову вбок.

— Как же ты допустил это?

— Расслабился, — со вздохом ответил Саске. — В последнее время… в последние годы я слишком расслабился. Отвык от серьёзной опасности. От нужды делать что-то тяжёлое и неприятное. Случившееся с тобой тому доказательство. Сначала тянул время, не желая рассказывать тебе правду — боялся твоей реакции. Потом стал нянчиться, право выбора дал… Надо было хватать тебя за шкирку, ещё там, в башне, и тащить домой — как раз бы осталось время на восстановление чакры после перемещений. Лет в восемнадцать я бы так и сделал, и это было бы правильно. Пусть было бы больше разногласий и споров, но, по крайней мере, я бы не рисковал так твоей жизнью. Я стал слишком добрым, — заключил он, глотнув ещё саке. Потом поставил пиалу и, подняв руку, вдруг щёлкнул двумя пальцами по лбу племянника, — А всё из-за вас, — беззлобно продолжил он. — Я не могу сделать вам больно, хотя иногда это необходимо. Вы… как бы сказать? — Саске посмотрел на Кезуки с улыбкой, заглядывая ему прямо в глаза, — Слишком милые, что ли, и ещё слишком маленькие. Вот я и балую вас как могу.

Замолчав, Саске прикрыл глаза, снова вернувшись к саке. Кезуки смотрел на дядю, слегка ошарашенный его словами. Язык у Саске не заплетался, но то, что он изрядно выпил, определить было нетрудно. Во-первых, речь его текла слишком быстро и плавно, практически без пауз, что было не присуще трезвому Саске. А во-вторых, подобные вещи, настолько личные вещи, дядя обычно не говорил.

Кезуки не знал толком, что ответить. Наконец, неловко улыбнувшись, он сказал:

— Ну, знаешь, немного подождать, и мы с Сарадой вырастем и станем вредными и противными. Тогда у тебя не будет таких проблем.

Саске внимательно посмотрел на него. Потом обвёл взглядом двор.

— Ага, — с нотами сарказма подтвердил он, — Немного подождать, и вы вырастете. Вы-то вырастете. А там ещё один на подходе, — он указал большим пальцем позади себя, на дом.

Кезуки проследил это направление взглядом.

— В каком смысле?

— В том самом.

— И всё же? — не понял Кезуки.

Саске снова посмотрел на него.

— Ты что, тупой?

Кезуки посмотрел в ответ, вспоминая его слова. «Ещё один на подходе»… То есть… Мальчик зажмурился.

— Подожди. То есть ты хочешь сказать, что… Сакура беременна?

— Да. — ответил Саске. — Да, чёрт возьми. Именно это я и хочу сказать, — с этими словами он наполнил пустую пиалу.

Хотя догадаться можно было, новость оказалась неожиданной, и Кезуки не сразу осознал её. Осмыслив всё значение ситуации, а также её влияние на будущее, он, наконец, спросил у почему-то хмурого Саске:

— Но разве это плохо?

Дядя, как раз собиравшийся опрокинуть в себя полпиалы, остановил руку, задумчиво уставившись на неё. Потом отлип от стены и облокотился руками на полусогнутые ноги, немного сгорбившись.

— Нет, — ответил он, — Это хорошо. Я, видишь ли, очень рад этому. Но с другой стороны… это ещё один человек, к которому я буду привязан и, следовательно, за которого буду бояться и которого надо будет защищать. В конечном счёте, мне же будет тяжелее потом.

— О чём ты? — нахмурился Кезуки.

Саске ответил не сразу. Мальчик не торопил его, но, пока ждал ответа, только сейчас заметил с другой стороны от мужчины ещё одну бутылку, уже пустую.

Мягко, но настойчиво Кезуки забрал у дяди пиалу с недопитым тёплым саке. Саске не возражал.

— Скорее всего, мне придётся уйти через какое-то время, — сказал он наконец, и в голосе его зазвучали привычные твёрдые ноты, — та организация, которая похитила тебя… Я не говорил об этом, и вообще мы решили не распространяться пока, но часть шиноби с улучшенным геномом, которые были связаны с этими преступниками, просто пропала. Понимаешь? Люди исчезли без следа. Из членов организации даже под техниками Яманака не удаётся получить информацию о них. Впрочем, ещё до всего этого я замечал некоторые странности, да и не только я. Что-то есть в этом мире, или что-то готовится быть. И, я пока не буду говорить тебе, почему я так решил, но это что-то, возможно, ещё страшнее Кагуи. Мне с моим ринненганом будет легче всего проводить расследование.

— И когда ты уйдёшь?

— Года через четыре. Может через пять.

Кезуки удивлённо взглянул на него.

— Тогда почему ты говоришь мне это сейчас? Да и… зачем ждать столько времени?

— Ты не совсем меня понял, — покачал головой Саске, — Скорее всего, я уйду надолго. Я не знаю, насколько точно. Может, на год. Может, на два. Может, на пять лет. Мир большой, а вместе с измерениями Кагуи он ещё больше. Сложно предугадать, учитывая, что мне придётся проверять даже самую незначительную мелочь, чтобы ничего не упустить. Поэтому ты должен заранее это знать и готовиться к тому, что меня долго не будет. А зачем столько ждать… тому много причин. Во-первых, мы даже не знаем, с чего начать. Пока что будем исследовать архивы и сами деревни с их окрестностями. Потом, до определённого момента я могу проводить расследование на краткосрочных миссиях или перемещаясь с помощью ринненгана. Ну и, наконец, я хочу немного подождать, пока вы не подрастёте. Для меня это самая важная причина.

— Может, мне тогда с тобой пойти?

— Нет. Ты останешься в Конохе.

— Но почему? Через пять лет мне будет уже девятнадцать. Думаешь, я не смогу ничем помочь тебе?

Саске вымученно улыбнулся племяннику.

— Разумеется ты сможешь мне помочь, — сказал он и веско добавил, — оставшись здесь. Я хотел бы, чтобы ты, пока меня не будет, позаботился о моей семье. О Сакуре, о Сараде и о будущем ребёнке. И о себе самом тоже. Мы надолго расстанемся, и я хочу, вернувшись, увидеть всех вас живыми и здоровыми. Поверь, твоя задача будет немногим легче моей, а может даже сложнее, так что не думай, что я тебя недооцениваю. Хотя конечно я не имею права тебя заставлять — только попросить.

Кезуки пожал плечами.

— Об этом тебе даже просить не стоило. У меня просто нет выбора — это ведь и моя семья, я в любом случае буду о них заботиться, — заверил он дядю и, заметив, что тот хочет что-то сказать, поспешно добавил, — Да-да, о себе я тоже буду заботиться. Можешь не волноваться. — На этих словах Саске вдруг усмехнулся и оценивающе посмотрел на него. Кезуки поднял бровь, — Что?

— Подумать только, — дядя обхватил его одной рукой за плечи, притягивая к себе, — У меня замечательный племянник. Видимо, я всё-таки умею растить детей. Итачи должен быть благодарен мне за такого сына.

От Саске пахло алкоголем. А ещё он был очень тёплым, почти горячим. Дядя действительно был пьян, но Кезуки не имел права упрекнуть его в этом. По крайней мере, он ведёт себя довольно миролюбиво. Даже слишком миролюбиво. А ещё его речи приобрели оттенок сентиментальности, и это было дико странно. Даже отца вспомнил… Тут Кезуки словно обухом по голове ударили.

— Точно! — воскликнул он, вывернувшись из объятий и посмотрев дяде в лицо, — Отец ведь просил передать тебе спасибо, ну, за то, что ты заботишься обо мне.

— И ты говоришь мне это только сейчас?

— Прости, — виновато улыбнулся Кезуки, — Я хотел тебе сразу сказать, как очнулся, но тогда мне не дали, а потом… как-то к слову не приходилось.

— Ладно, — не стал возмущаться Саске. Потом зачем-то обвёл глазами двор, потянулся за недопитой бутылкой. Остановил руку. Вновь посмотрел на Кезуки и вдруг спросил, — Ты сильно хочешь спать?

— Пока нет, — ответил мальчик, — А что?

— Ну тогда расскажи мне, что там ещё говорил тебе мой мудрый старший брат.

Две недели спустя

Кезуки опаздывал. Банально проспал и теперь, коря себя за неорганизованность, спешно собирался на миссию. Его первую миссию вне деревни с тех пор, как он оправился от травмы. Расслабился за время выздоровления.

Наконец, собрав сумку со всем необходимым, проверив и разместив оружие и одевшись, Кезуки сбежал вниз, на ходу поздоровавшись с Сарадой, и хотел уже было выскочить из дома, как рука Саске ловко поймала его за ворот. Во второй его руке был недоеденный бутерброд.

— Подожди полминуты, Сакура как раз доделывает тебе бенто.

— Но я…

— Ничего с твоей миссией не случится за такое время.

Спорить с дядей было бесполезно, и Кезуки покорно замер. Сакура действительно не заставила себя долго ждать и вскоре вручила ему коробочку с обедом. Убрав бенто в сумку, юный шиноби стал обуваться. Сарада, воспользовавшись моментом когда он наклонился, подбежала к брату и обвила руками его шею.

— Удачи, братик, — сказала девочка, и Кезуки улыбнулся ей.

— Спасибо.

— Будь осторожен и береги голову — травма ещё может дать о себе знать, — напутствовала его Сакура.

— Хорошо, — кивнул Кезуки.

— И следи за правым боком, ты не всегда точно отражаешь атаки с той стороны, — донёсся из кухни голос Саске. Кезуки закатил глаза.

— Да-да, — пробормотал он себе под нос, торопливо завязывая на поясе бандану.

— Не слышу, — повысил голос Саске.

— Обязательно! — крикнул мальчик и, махнув рукой семье, вышел, наконец, из дома.

— Ты побил свой рекорд по опозданию! — возопил Акира, как только Кезуки достигнул ворот Конохи.

— Ну прости, — неохотно проговорил Учиха, — Так получилось.

— Кабы знал Хокаге, насколько халатно ты относишься к своим обязанностям, он бы ни за что не допустил тебя до миссий, — важно сказал Акира.

— Может, мы уже выдвинемся? — начал терять терпение Кезуки.

— Может и выдвинемся, а может здесь минут пятнадцать назад был Шестой и сказал, что должен подойти какой-то старик и передать послание, как раз туда, куда мы отправляемся.

Кезуки огляделся. Вокруг кроме охраны никого не было.

— Выходит, я ещё не совсем опоздал, — заключил он.

— Вы оба должны были ещё минут десять назад подойти, — проворчал Кимура. — Шестому я сказал между прочим, что ты вот-вот будешь. Твоё счастье, что он не остался проверить.

— Шестой сам горазд опаздывать, насколько я слышал.

— Он Хокаге, ему можно.

— Вот именно! Раз он Хокаге, то ему ни в коем случае нельзя опаздывать.

Пока они спорили, что может, и что не может Хокаге и обычный шиноби, вдали улицы появилась неприметная фигура. Приблизившись к мальчикам, старик прокашлялся, привлекая их внимание.

— А, здрасьте, — поприветствовал его Акира. Стоявший к старику спиной Кезуки обернулся.

— Здравствуйте, — сдержанно проговорил он. Старик улыбнулся.

— Неужели ты и есть тот самый Учиха Кезуки? Не думал встретиться с тобой лично.

Кезуки невольно насторожился.

— О чём вы?

— Как же? — удивлённо поднял брови старик, — В последнее время ведь про тебя много говорят. Про тебя, и про отца твоего.

— Про отца?..

С того момента, как всем стала известна правда об Учихе Итачи, Кезуки не раз чувствовал на себе любопытные взгляды, но впервые кто-то незнакомый открыто заговорил с ним об отце. Тем более поразительно было, что человек этот был уже немолодой, наверняка присутствовавший при событиях тех лет, но в глазах его был лишь интерес и та умиротворённая доброта, которая иногда свойственна довольным жизнью старикам.

Несмотря на это, Кезуки по привычке напрягся, как было всякий раз, когда он слышал имя отца от чужого человека. Видимо, беспокойство частично отразилось на его лице и, возможно, он даже побледнел, потому что старик снова улыбнулся и сказал:

— Тебе уже не о чем волноваться. То, что случилось тогда — ужасно, но действия твоего отца… их можно понять, если постараться. И, знаешь, я думаю, что ты можешь гордиться своим отцом. Ты — сын героя, мальчик.

Кезуки не помнил, что ответил. Помнил только, как Акира взял у старика послание и стал поторапливать друга, они отправились наконец в путь, начался лес, кроны деревьев стенами окружали двух молодых чуунинов, и они, скрытые в листве, привычно отталкивались от ветвей, устремляясь вперёд, а в голове Учихи всё ещё звучали эти новые, необычные, щемящие слова.

«Сын героя».

Они виделись лишь раз в жизни и было это почти вечность назад, но она узнала его сразу. По мягкой походке, спокойному выражению лица и длинным волосам цвета вороного крыла.

Медока знала, что он придёт. Рано или поздно, когда Итачи отпустит наконец тот груз грехов, всех грехов, совершённых за его недолгую жизнь, он придёт к ней, и тогда она всё-таки сообщит ему радостную новость.

Но по взгляду Итачи Медока вдруг поняла, что он уже всё знает.

Откуда?

Сложно передать волнение матери, слушающей о том, что её сын был тяжело ранен и висел на волоске от смерти. Сложно передать и облегчение, когда она узнала, что всё обошлось, и осадок тревоги, всколыхнувший её бесплотную душу.

— С ним ведь всё будет в порядке?

— Я уверен в этом. Кроме того, он сам сказал, что счастлив.

— А твой брат…

— Саске позаботится о нём.

— Спасибо, что рассказал мне об этом. Я… очень волнуюсь за него.

— Я тоже. Но, — он вдруг взял её руки в свои, — я пришёл не только для того, чтобы рассказать тебе о нашем сыне.

Она взглянула на него удивлённо и ласково, и глаза её блестели.

— Тогда для чего ещё?

Итачи грустно улыбнулся.

— Я пришёл попросить прощения.