Добро пожаловать в Куббсвилль, или Посторонним W (джен)

Линда поняла все сразу, только перешагнув порог каптерки и увидев Брюса, которому сейчас здесь совершенно нечего было делать, если бы все шло как положено. Но понять — не значит поверить.

— Какого хрена?!

Брюс с выражением мрачного удовлетворения на лице полулежал в углу продавленного дивана. Ноги в полосатых носках (на левом дырка, в которую торчит большой палец) он забросил на офисный стул и меланхолично развлекался тем, что шевелил пятками, заставляя стул слегка ерзать на месте и поскрипывать колесиками. Кажется, в этом поскрипывании даже прослеживался какой-то определенный мотив, но Линду слишком переполняло возмущение, чтобы прислушиваться.

— Какого хрена, я спрашиваю, твоя задница делает тут, когда еще полчаса до конца смены там?!

Тонкий указательный палец с обломанным ногтем обвиняющее ткнул в пол. Лак на ногте был черным, а сам ноготь — коротким и почти круглым, и оттого палец казался восклицательным знаком.

Брюс перевел взгляд на Линду и согнул колени, подтягивая стул ближе к дивану (колесики при этом скрипнули как-то особенно жалобно и пронзительно).

— Бур сломался, — сказал Брюс. Его невозмутимое спокойствие окончательно вывело Линду из себя.

— У тебя был запасной!

— Так я про запасной и говорю. — пожал плечами Брюс. — Первый-то сдох почти сразу, как я ковырнул ту складку, ну помнишь, еще при начальном сканировании опасались, что сложно будет.

Брюс завозился, снял ноги со стула, но обуваться не стал, хотя его растоптанные ботинки стояли рядом с диванной ножкой (из-под них уже натекла омерзительного вида лужа, заставив Линду сморщиться). Вместо этого подтянул скрещенные ноги под себя и наконец-то принял более или менее вертикальное положение, пусть даже и сидя. Все это он проделывал возмутительно медленно, словно им больше совершенно некуда было торопиться. И ситуацию нисколько не улучшало то, что сейчас, похоже, все именно так и обстояло и торопиться им действительно было некуда.

Брюс моргнул и закончил:

— А запасной загнулся около часа назад.

— Китц! Китц, китц, китц!!!

Линде очень хотелось что-то разбить — и желательно понятно о чью китцеву голову! — но вместо этого она плюхнулась на диван рядом с Брюсом, уронив на пол сумку с таким важным, так тщательно буквально по крохам собираепмым (и таким совершенно не нужным теперь!) супрапластитом. Злость наполняла рот кислой горечью. Очень хотелось, чтобы хотя бы на этот раз Брюс оказался виноватым в чем-то и можно было бы сорваться на нем, но Линда слишком хорошо понимала, что это не так. Даже в таком состоянии — понимала. Брюс не стал бы ломать буры специально, и по неосторожности тоже не стал бы, таких аккуратистов и зануд еще поискать.

Значит, опять то самое, что они между собой предпочитали называть законом подлости, отлично понимая, что это не более чем эвфемизм (или сраное вранье, как выражалась Линда). И вряд ли этот закон ограничился на сей раз только буром, пусть даже и двумя бурами, — иначе китцев Брюс не сидел бы тут и не играл на стуле.

Линда сгорбилась, уперлась локтями в колени.

— Что еще? — спросила она глухо, не поднимая головы. И пояснила: — Ты не стал бы дожидаться меня из-за одного сраного бура. Даже из-за двух сраных буров не стал бы.

— Не стал бы, — понуро согласился Брюс. — А вот из-за плывуна — стал бы. То есть стал, без бы. Зачем уходить, если все равно потом придется возвращаться, чтобы обсудить?

— Какого еще сраного плывуна? Там же сухо было!

— Да кто же его знает? — Брюс вздохнул. — Было сухо. Стало мокро. Это Сильвия, детка.

Еще одно сраное вранье. Ну или еще один эвфемизм, как сказал бы Брюс: Сильвия была тут совсем ни при чем, и они оба знали это.

— Подмокать стало еще с самого начала смены, я сразу заметил. Вроде бы монолитная скала, вроде бы никаких водных карманов поблизости не сканериться, а капли сочатся. словно из микротрещин. Словно скала живая и потеет. Поначалу чуть, потом сильнее. После того как первый бур накрылся, пришлось наладить помпу, иначе уже никак было. Дальше — больше. А когда навернулся второй, хлынуло так, что я все там побросал, что не в руках было. Сам еле выплыл.

— Выплыл?

— Именно. Говорю же — хлынуло. Там теперь все залито, вплоть до третьего уровня.

Линда еле слышно застонала: сегодня она рассчитывала пройти восьмой, потенциально критический, для того и притащила сумку. Чтобы быть готовой, чтобы не терять ни единой лишней секунды, когда под буром лязгнет защитная оболочка — ну должна же она у них быть, не сплошная же там скала! Наверняка укрепили чем-то, какой-нибудь сраной квазиорганической броней, у них же все из нее. Ничего, супрапласт — взрывчатка мощная, ею и не такие консервные банки вскрывали.

Не надо было приносить заранее, прав был Брюс. Не говори «халва», пока не откусила и все такое. И китц бы с нею, с потерей этих самых секунд или даже часов. И обидно до судорог: это была самая удачная их шахта, самая глубокая. На предыдущих трех им не удавалось ни разу докопать и до шестого уровня, начало пятого — максимум. Вот и расслабились, вот и поверили в то, что на этот раз все точно получится, вот и наплевали на суеверие и на то, что это плохая примета — чесать спину клыками непойманного вриста. Суеверие, да.

Не стоило приносить.

— Ничего, — сказала Линда с тихой яростью, сцепляя пальцы в замок. — Это все ничего, слышишь? Сегодня отдыхаем, а завтра начнем демонтаж оборудования. И пойдем на новую точку. Ничего не кончено, ясно? У нас еще есть маячок.

— Уже есть?

Даже не поворачивая головы, Линда чувствовала, как подобрался Брюс:

— Уже есть маячок? Точно?

Очень хотелось соврать и несколько упредить события. Это ведь не сраное вранье, совсем можно сказать не вранье! Нужный человек обошелся ей дорого, очень дорого, но половину суммы он брал за срочность и обещал вернуть, если не сумеет доставить маячок за мембрану в течение ближайших дней. Такие как он не размениваются на пустопородные обещания, их слова можно сейфить. Возможно, маячок окажется на месте еще до того, как они завершат демонтаж буровой установки. Возможно, он окажется на месте уже сегодня, возможно даже, что он уже на месте и ее слова вовсе не будут враньем…

И все-таки — плохая примета.

— Нет, — она с трудом подавила рвущееся наружу рычание. — Но скоро будет. Скоро! И на этот раз мы не будем тыркаться наугад, словно слепые кройтята!

— А.

В голосе Брюса прозвучало почти не скрываемое разочарование. Он снова расслабился. Добавил задумчиво:

— Порою мне кажется, что все это зря и не имеет ни малейшего смысла. Глупо спорить с судьбой.

Линда зажмурилась. Оскалила зубы. Зашипела, втягивая воздух сквозь зубы. Китц! И почему в их паре бряцать стальными яйцами все время приходится именно ей?! Как же она не любила уговаривать нытиков — и как же часто ей приходилось в последнее время это делать!

— Они — не судьба, и ты это отлично знаешь. И не боги. С ними можно бороться. И победить. И это ты тоже знаешь. Эзре удалось, это потом все просрали и скатились к той хрени, что сейчас… Но Эзра сумел тогда. И мы тоже сумеем, победить и вернуть все как правильно. Главное — не бросать на полпути, ты же помнишь про воду и сраный камень. Мы начнем снова, и снова, столько раз, сколько будет надо. Потому что главное что?

— Главное, что мы люди. — Теперь в голосе Брюса звучала улыбка. — А люди никогда не сдаются. — Он обнял ее за плечи, потерся щекой. — Да. Я помню.

* * *

Выйти из главного корпуса удалось без проблем, похоже, под домашний арест его ещё не посадили. Досадное упущение со стороны Директрисы, которым грех не воспользоваться. Для нее досадное, конечно же, а для Рика самое то что надо. Впрочем, и не прояви она подобной небрежности, это ничего бы не изменило. Рик уже продумал как минимум три пути отхода, если датчик парадного шлюза откажет в валидности. Но обошлось. Вот и ладушки.

На полузакрытой предшлюзовой веранде, как всегда, малолюдно и относительно тихо. Степенные разговоры, негромкие голоса, если и разборки — то по-тихому. Здесь собирались лишь старшие. Галдящую и суетливую малышню не то чтобы гнали взашей, просто ей тут неуютно было. Интернатские очень быстро учатся сами понимать, где им не рады, иначе не выжить. Рик тут не был совсем уж своим, не выпускной все же. Но и не малышня.

— Режик есть у кого? — спросил Рик независимо в пространство, ни к кому вроде бы конкретно не обращаясь. Хотя и понятно всем, что лезвие может быть разве что у Бандоса. Ну и у Ножа, конечно же. Но к нему и обращаться глупо, это всем тоже понятно.

— С возвратом? — Встречный и вроде как бы тоже независимый и нейтральный выпад Бандоса означал предварительное согласие и подразумевал только положительный ответ. Обычный ритуал. Кто же даст столь ценную вещь без возврата? Но спросить и дождаться ответа — разумеется, положительного, — обязательно требовалось по сложному внутреинтернатскому кодексу правильного поведения, многих нюансов которого Рик не понимал, а каких-то и вообще не знал, но все известные соблюдал неукоснительно.

— Без.

Бандос тяжело задышал, наливаясь кровью. Он всегда начинал злиться от растерянности. Отдавать ценное лезвие без возврата ему, разумеется, совершенно не улыбалось. И теперь он судорожно искал способ забрать уже данное по неписанным правилам предварительное согласие и не потерять при этом лица. Ритуал нарушен, причем нарушен не им, и это вроде бы давало ему шанс.

Бандос был тугодумом и пока еще не понимал, что на самом деле никакого шанса нет и в помине. Ради пустой забавы нож без возврата не просят. Так просят только в том случае, если кому-то действительно очень надо. А если кому-то очень надо, а ты отказал — это не просто потеря лица. Это вообще конец. С тобой перестанут здороваться вчерашние лучшие друзья, ибо зачем здороваться с собачьей кучкой?

Как только Бандос это поймет — он ножик даст. И с превеликой радостью, еще и уговаривать будет, чтобы Рик взял обязательно — и ликовать, что вовремя сообразил и избежал многих и многих неприятностей. Только вот соображать он будет долго. Придется ждать.

— Держи.

Стилет, легший в ладонь Рика, был узким и длинным. Куда длиннее положенных пяти сантиметров. И совершенно не походил на двухлезвийного краба Бандоса. По правилам, нож такой длины обязан был отобрать первый же надзиратель, который его увидит. Только вот этот, конкретный, отобрать они не могли. Не пытались даже.

Он был амулетом, этот нож.

Крупная розоватая бусина, настолько типичная, что не опознал бы ее разве что только слепой, была намертво вмурована (или врощена? Кто их знает, куббсвилльских-то) в него как раз на месте стыка лезвия и рукояти, создавая удобный упор.

— А… как же? — невнятно спросил вконец растерявшийся Рик, осторожно удерживая подарок двумя пальцами за лезвие, подальше от бусины. Но Нож понял.

— Не бойся, она не алармит. Дохлая.

Сказанное только что было настолько ужасным, настолько не представимым, что Рик сам не понял, как спросил и вовсе немыслимое:

— Д-давно?

Тишину, наступившую на веранде, можно было резать кусками. Тем самым стилетом. Если бы кто осмелился.

Нож передернул плечами. Протянул равнодушно, почти скучающе, словно о чем-то совершенно неважном:

— Может, и изначально дохлой была.

Тишина перестала дышать. И Рик забормотал торопливо, отчаянно, наплевав на то, что тем самым, вполне вероятно, уже совершенно теряет лицо и сам — только чтобы не слышать этой жуткой, немыслимой, невозможной тишины, только чтобы ее больше не было:

— Да чего ты, да зачем так сразу… Почему сразу дохлая? У половины народа они не алармят, и что с того? Не алармят и пофиг, молжет, потом заалармят, они же иногда подолгу не включаются, бывает… Это же не значит, что они сразу дохлые…

— Не значит. — Нож усмехнулся. Недобро так. кривовато. — Ничего это не значит. Ты прав. И точно так же не значит, что они — живые.

И добавил быстро, сводя запредельный ужас сказанного ранее всего лишь к неудачной шутке юмора:

— Шучу. Не бери в голову. А режик бери. Тебе пригодится.

— Спасибо, — выдавил Рик, не зная, что тут еще можно сказать.

А что тут еще скажешь, когда вот так, совершенно обыденно, мало того что говорится невероятное, так еще и происходит совершенно небывалое.

Амулеты не умирают, это знают все! Они просто не могут умереть, их же кубики делают, а кубики вообще не понимают, что такое смерть. Амулеты засыпают, переставая работать — да, такое случалось, но это ведь не настоящая смерть, это как фазовый криосон. А вечная детская страшилка про мертвый амулет… ну, она страшилка и есть, ночью в спальне нервы пощекотать. Днем про такое никто и никогда…

Ну да. Точно так же, как никто и никогда не отдает свои амулеты в чужие руки. Никто. Никогда. Даже если они не алармят больше! Это просто… неправильно.

Но ножик был нужен — риковский забрала Директриса, и именно тогда, когда нужен он стал до зарезу, словно почувствовала, зараза, чтоб ей удавиться этим ножиком!

— Не за что. — Нож дернул плечом.

— Эй! — неуверенно подал голос Бандос, до которого, похоже, кое-что начало доходить. — Я ведь типа… тоже… того-этого! Отдам, да! — и добавил, не понимая, что теряет остатки лица: — Я токо припоминал, где заныкал, во! Не с собой он у меня. А так — бери! Раз надо. Ты чего лезешь, э? Не тебя просили!

Но на его бессвязные выкрики никто не обратил внимания. Разве что Викс чуть отодвинулся брезгливо. Нет, пожалуй, здороваться не перестанут, все-таки прямого отказа не прозвучало. Но теперь еще долго каждый раз при упоминании в разговоре имени Бандоса кто-нибудь обязательно спросит со значением: «Бандос? Это который? Это не тот ли самый, за чей гнилой базар Ножу пришлось отдать свою цацку?»

А вот за цацку, кстати, следовало отдариться чем-то не менее ценным. И не приходилось особо ломать голову над тем — чем именно.

Информация и откровенность — самый ценный товар.

— Я ухожу.

Уважительное присвистывание.

— Совсем?

— Там видно будет.

Рик постарался, чтобы его слова прозвучали так же обыденно, как и предложение Ножа. Действительно, ну чего тут особенного? Один чигрант отдаёт свой амулет в чужие руки, другой собирается бежать из интерната. Обычное дело.

Из интерната не бегут. Во всяком случае, парни не бегут точно, ни разу не было, за все годы. Девчонкам по большому счету интернат не особо и нужен, им так и так светит работа на Сильвии, на шахты или в пояс астероидов их гонят лишь в самом крайнем случае, если совсем уж отмороженные и с неисправимыми дефектами генотипа. Они тут куда нужнее, обеспечивают естественный прирост населения и все такое. А вот для парней интернат — действительно выигрышный лотерейный билет в будущее, платиновая карточка, бонусный чек. Реальная возможность заслужить стипендию и приличную учебу, а потом и работу не в карьерах Кейселя или Замбики, где люди дохнут быстрее, чем бактерии в автоклаве. Там даже не говорят «умереть» — там говорят «уйти в отвал», стать шлаком. Словно они изначально уже неживые.

Интернат — реальный шанс никогда не познакомиться с шахтами изнутри. Сделать карьеру не в карьере. Получить приличную медицинскую страховку, с премиальными и правом на фазовый криосон. Кто сказал, что долгая счастливая жизнь обязательно должна быть непрерывной? Шанс увидеться с матерью, наконец! Век — это не так уж и много, если его проспать хотя бы частично, а фазы могут ведь и совпасть? Очень даже могут!

Если не убегать из интерната.

Да и куда, собственно, бежать?

Рик не знал.

Но теперь уже поздно идти на попятный, сказано вслух, не воротишь. Да при свидетелях, да после такого подарка. Поздно. Впрочем, когда было не поздно? Уж во всяком случае не в холле первого этажа, где Тони смотрел восторженно-перепуганными глазами и качал головой: «Ну ты даешь… я бы никогда…» Тони — он такой, он все воспринимает слишком всерьез, даже брошенное в сердцах после разговора с Директрисой и совершенно необдуманно. Хотя почему необдуманно? Другого выхода ведь все равно нет. Просто очень уж не хочется с этим соглашаться.

Интернатская Директриса тоже была из чигрантов. И на дух не переносила вранья, видя его насквозь. Вернее, обоняя — ее амулет давал ей такую вот не слишком приятную особенность, чуять ложь издали и безошибочно. Иной раз Рик думал почти с сочувствием, как же несладко ей живется — люди ведь все время врут друг другу, не всегда со злым умыслом даже, чаще просто так. А ее каждый раз корежит. Да, иногда Рик был близок к тому, чтобы ей посочувствовать — но не сегодня.

— Достукался? — спросила она, кривя крупное породистое лицо, словно кто-то в кабинете пустил особо вонючие ветры. Впрочем, для нее почти что так оно и было — втолкнутый сопровождающим Рик прямо с порога сделал невероятную глупость, по инерции заявив, что ни в чем не виноват. И теперь ругал себя последними словами. Но было поздно.

— Незаконным путем проник на закрытую территорию, оказал сопротивление при задержании, укусил сотрудника администрации… Да вдобавок еще и врешь мне в нос, нагло и глупо. О, конечно же, ты ни в чем не виноват.

До чего же в этот момент она была похожа на капрала — хотя тех капралов из Директрисы нарезать можно было штук шесть, да еще и на младший офицерский состав останется. Она возвышалась над своим огромным столом подобно громадной скале, и беспросветная тень ее монолитности тяжело лежала поперек ближайшего будущего Рика.

— Твое счастье, что они не подали иск. А то бы ты стоял не тут. И не со мной разговаривал.

Удержаться от довольной улыбки удалось легко — да, амулет сработал, расчет оказался верным, но что-то в голосе Директрисы Рику очень не нравилось. Некое отдаленное и пока еще кажущееся совершенно безопасным легкое погромыхивание, еле слышный рокот, вот-вот грозящий сорваться всесокрушающей лавиной от первого же маленького камушка «Но…»

— Но мое терпение, знаешь ли, не безгранично.

Начало лавины выглядело не слишком опасным. Скорее, задумчивым. Неторопливым таким. Лавины часто так выглядят — поначалу.

— И сегодня ты его, похоже, исчерпал.

Пшикнул сифон, наполняя стоящий на столе бокал более чем на две трети. Стекло сразу же запотело, пошло разводами. Бокал был под стать хозяйке кабинета, литровый, толстостенный. Пила Директриса медленно и неторопливо, шумно глотая и словно бы продолжая раздумывать. И это было уже серьезно. Рик не помнил, чтобы когда-нибудь ранее она так тянула паузу, словно не уверенная в том, что собирается произнести.

— А я ведь шла тебе навстречу, Эрик. Закрывала глаза на то, что твой кулон — никакой не амулет. — Директриса подозрительно втянула носом воздух, поморщилась и уточнила. — Ладно, почти совсем не амулет. Скажем так — в очень малой степени амулет, но далеко не только. — Принюхалась снова, кивнула удовлетворенно.

— Я закрывала глаза на твои вечные выходки. Драки. Прогулы. Несданные вовремя зачеты. Проваленные тесты. У тебя перспективные гены, думала я, они должны проявиться рано или поздно. Мальчишки всегда дерутся и нарушают правила. Это болезнь роста, ее надо переждать. Да, я так думала. Но всему есть предел. Однажды вдруг я поняла, что мне надоело. Это было вчера. После жалобы коридорного надзирателя. И как раз вчера с Кейселя пришел запрос. Такое вот совпадение.

Она отпила еще несколько глотков — крупных, медленных.

Рик сам не заметил, как его брови поползли вверх. Она что — это всерьез? Про запрос и жалобу надзирателя, которому они вчера ботинки к полу примагнитили. Спящему на посту, между прочим! На рудники за такую ерунду? Да быть не может.

— Обычно я игнорирую подобные запросы. Могла бы и сейчас. К тому же в этом году мы уже проводили отбраковку. Жирно им. Я, пожалуй, так и собиралась ответить — до сегодняшнего утра. Даже невзирая на вчерашнее. Но! Это было раньше, до того, как ты устроил дебош в общественном месте и напал на представителя администрации. А теперь еще и врешь… И вот я в сомнениях. Ибо не знаю, что доставит мне большее удовольствие — послать подальше лунников с их наглыми запросами, или же более никогда не видеть твоей наглой лживой рожи. И я решила пока придержать ответ. До завтра.

Лавина медленно ползла по пологому гребню, набирая скорость совсем по чуть-чуть, словно бы неуверенно, но уже неостановимо, и до края оставалось совсем немного.

— Я не буду выяснять, зачем ты туда полез. Мне это неинтересно. И за каким таким… хм… тебе так нужно было оталармить охрану. Лучше молчи, я же чую, ты опять соврать хочешь, а тут и так дышать нечем. А вот на что мне не наплевать — так это на то, кто именно был твоим сообщником, вернее, подстрекателем… Молчать! Не врать! Я знаю, что он был! Сам бы ты никогда… Иди! Пока. И думай. Когда надумаешь рассказать мне что-нибудь такое, что я смогу выслушать, не зажимая нос — приходи, поговорим. Не надумаешь — что ж, это будет твой выбор.

* * *