Делая выбор (джен)

Молчание висело над ними, точно пелена облаков — это, впрочем, могло соответствовать истине даже вполне буквально: последние остатки солнечного света давно уже исчезли, но луна так и не начала серебрить высокие кроны.

Куруфин смотрел на Келегорма поверх сбившегося покрывала на голове Арэдели — которую успел подхватить у самой земли; — не обвиняя, только оценивая возможные последствия.

Тот глядел в ответ исподлобья, хмуро, немного искоса — в то же самое время привычным движением вытирая от крови меч. В позе Келегорма читалась полная уверенность в правильности выбранного им образа действий. Куруфин неосознанно скрипнул зубами.

Вес бесчувственной Арэдели начинал тянуть руки. Она была тяжелее, чем могло показаться со стороны — и ему не хотелось думать, что это как-то связано с тем, что у нее внутри. И это если не говорить о том, что он, прежде всего, и не собирался её ловить. Это вышло как-то… само.

Куруфин осторожно опустил её на траву — не с такой осторожностью, с какой обращается, например, целитель с раненым; скорее так, словно держал плотно закрытый сосуд с неким неизвестным веществом, жидкостью или газом.

Безотчетно захотелось обтереть ладони.

Вместо этого он глубоко вдохнул, сжал пальцы и разжал их на выдохе — ему нужен был спокойный голос. И убедительный.

— Ты понимаешь, надеюсь, что ты только что сделал? — обратился он к брату.

— Защитил честь нашей сестры от... этого. — Келегорм вернул, наконец, меч в ножны и поддел тело Эола носком сапога. Такую бы уверенность — да в каких-нибудь иных обстоятельствах и с иными последствиями... Куруфин едва удержался, чтобы не покачать головой и не скривить рот.

А ведь брат ничего не видел, отстраненно подумалось ему следом. Воспринял слова Эола как провокацию, как верный способ разозлить гордых нолдор — и сделать их самих виновными в нападении. Что, к слову, более чем удалось; пусть даже Эол и не может уже порадоваться своему успеху.

Еще раз бросив взгляд на брата, Куруфин решил: лучше пока что его не разубеждать — так будет безопаснее и проще. Вместо этого он заговорил о другом — более понятном и приземленном.

— Ты убил родича Элу Тингола. На его земле. Пожалованной ему лично Тинголом же. — Паузы между словами он делал такие, словно объяснял ребенку, а не старшему брату. — Ты никогда не задумывался — почему мои подданные ничего не строят и не добывают по эту сторону Келона?

— Теперь смогут строить, — ответил Келегорм с той же непрошибаемой уверенностью. — И к тому же, вспомни про птиц. А если снова будет война? Если атака с севера? Мы опять позволим поставить планы нашего старшего брата под угрозу из-за этого вот... Тинголова родича?

— Если с кем нам сейчас и угрожает война, то с Дориатом. Нрав Тингола хорошо известен, и начать он вполне может с того, что перекроет торговые дороги — не только через свое королевство, но и к югу, у него хорошая пограничная стража. И что мы будем делать... нет, даже не без сахара или морской рыбы — без хлеба? Предложишь распахать Лотланн или свести лес в долине Гелиона? — Мельком подумалось, что остаться без виноградного вина, вареных в сахаре фруктов и жареных зерен древесной южной марены, из которых приготовляли утренний бодрящий напиток, было бы тоже довольно неприятно. — Или будем питаться исключительно кониной с яблоками? А то и чем похуже?

По лицу Келегорма было похоже, что ради того, чтобы не поступаться гордостью, он согласен не то что на конину с яблоками, а даже на проваренную кожу сапог — но, судя по отсутствию возражений, доходить начало и до него. Он что-то буркнул — не разобрать, — и полу-отвернулся, пнув землю сапогом.

— И вообще, — пустил Куруфин пробную стрелу, — отчего ты так уверен, что Эол лгал?

— Я уже говорил ведь, что дольше знаю нашу сестру? Она ни за что бы не согласилась. С нис нельзя лечь без ее согласия.

Действительно, это знает каждый; и всё-таки... Куруфин не мог прогнать из своего разума образ увиденного вторым зрением. В том, что он не ошибся, он был уверен — в таком ошибиться не смог бы, кажется, никто.

— Зачем тогда ему держать ее при себе? — спросил он, указывая подбородком. Арэдель по-прежнему была без сознания — но больше не выглядела еще одним трупом, даже вопреки слабо вздымающейся груди; перевернулась со спины на бок, будто во сне, и слегка подтянула колени к животу.

Келегорм посмотрел на нее долгим взглядом — а следом с трудом, с усилием отвел глаза.

— Должно быть, Эол хотел этого согласия добиться. — Пожал он плечами так, как будто бы это всё объясняло. — Если долго ждать в засаде и подманивать зверя криками его же сородичей, он придёт в ловушку. А если птице надеть наглазники и держать всё время при себе, она тебя полюбит в конце концов.

Куруфин покачал головой и прицокнул языком. Громко вздохнул.

— И как только при таком взаимопонимании ты позволил себе поддаться на его провокацию?

Между тем, к лежащей Арэдели подошел Хуан, ткнулся в неё, понюхал — и улёгся рядом, словно намереваясь охранять, пока не проснется.

— А что, можно было не поддаваться? Стоять, слушать и приносить извинения? — Келегорм презрительно скривился.

С такой позицией брата спорить было уже точно бессмысленно. Куруфин махнул рукой. Всё равно время нельзя было повернуть вспять — и решать придётся, исходя из того, что есть, а не того, что могло бы быть.

— Ладно. Что сделано, то сделано. Последствия будут потом.

— Может, проще тогда просто сжечь тут всё? — Келегорм сделал жест подбородком, будто хотел обвести вокруг усадьбы полукруг. — Следов точно не останется.

— Это же лес. Как быстро тут будет распространяться пожар, ты соображаешь?

Келегорм нахмурился, между бровей пролегла заметная складка, а губы сошлись в прямую линию: последствия пожара для Нан-Эльмота он представил даже слишком живо.

— Да, ты прав, — признал он. — Тем более, мне хочется еще как-нибудь побывать в этом лесу. Без... того, чтобы мне мешали.

— Я бы тоже хотел кое-что еще здесь проверить, — кивнул Куруфин. — Без чужих глаз.

Впрочем, прежде всего он опустился на одно колено рядом с Арэдель (пришлось сделать над собой усилие, чтобы назвать ее по имени даже мысленно — как будто его разум отказывался, до сих пор, окончательно поверить, что это она). Приложил пальцы, средний и указательный, к ее шее, вслушиваясь в пульс — и во внутреннюю музыку ее тела. Спасибо той, кто его этому научила... хотя она, подозревал Куруфин, не обрадовалась бы, узнай, как применяет он её науку. Впрочем, она и не узнает. Легкий «толчок» — и кровь стала бежать по телу медленнее, а сознание Арэдели глубже погрузилось в сонную тень. Так она точно не проснется еще несколько часов и даст спокойно довести себя до Каэниула. И у брата, опять же, не будет возможности узнать, насколько — точнее, в чём именно — он не прав.

— С ней всё в порядке. Будь любезен, погрузи ее на своего пса. — Заслышав это, Хуан гавкнул с радостным согласием — дескать, только попросите, он готов всегда и немедленно. — И подожди; я скоро вернусь.

— Хочешь обыскать дом? — крикнул Келегорм уже от лошадей, куда он метнулся за собачьей упряжью, которую всегда — «на всякий случай», как объяснял он сам, — возил в седельных сумках.

Куруфин кивнул, даже не отдавая себе отчета, что брат может не заметить этого жеста. (Впрочем, тот уже возвращался, на ходу разворачивая широкие ремни, скрепленные кольцами).

— Да. Пока не вернулись они.

— Они?.. — переспросил Келегорм, не понимая до конца.

— Они. Остальные, — с нажимом уточнил Куруфин — и увидел, как в глазах обернувшегося к нему брата детали тоже — пусть и с опозданием — встали на свои места.

Они оба видели, в каком направлении смотрела Арэдель перед тем, как потерять сознание — и не надо было быть провидцем, чтобы понимать: Эол и его то ли жена, то ли пленница не могли быть единственными обитателями усадьбы. Даже если «обитатели» представляли собой нечто сродни тому не-живому, кто встретил их у ворот.

— Вот, кстати, и еще доказательство. — Куруфин одним быстрым движением подобрал с земли сумку Эола, и показал брату вощеную табличку с отметками, которую выронил Эол; значки кирта, заметил он, были нанесены туда довольно ровно — четко и разборчиво: в собственном хозяйстве Эол беспорядка не допускал — и Куруфин не смог скрыть от себя самого, что последняя мысль прозвучала у него в голове одобрительным тоном. На табличке были указаны незнакомые меры для меха, меда, орехов и грибов. Становилось ясно — скорее всего, им двоим невероятно повезло, что осенние заготовки, которыми занималось почти всё население усадьбы, были сейчас в разгаре.

Келегорм хлопнул себя по бедру, и Хуан, повинуясь этому знаку, приблизился и подставил спину. Келегорм быстро обернул пса ремнями и застегнул шлейку. Привычно проверил — не туго ли.

— Но неужели мы с ними не справимся? — спросил он, разматывая принесенный на спине плащ, и бережно поднял Арэдель с земли, заворачивая ее в плотную ткань и застегивая поверх плаща еще один комплект ремней — для груза.

— Нас всего двое, — напомнил ему Куруфин.

Келегорм уложил Арэдель на спину Хуану, так, словно та была, по меньшей мере, хрустальная — хотя раньше никто бы и не подумал как-то по-особенному нежно обращаться с ней (сестрой, подругой, равной) — и защелкнул пряжки замков, но так же привычно подергать ремни — хорошо ли держится, — не забыл.

Хуан выпрямился, взвизгнул и повилял хвостом, вывалив язык из приоткрытой пасти. Очевидно, это должно было означать, что всё в порядке, и он готов двигаться хоть сейчас же.

— Трое. Ты вечно забываешь Хуана, — посмотрел на брата Келегорм, одобрительно потрепывая пса по загривку.

— Он не сможет отбиваться как следует — с ней на спине. Или ты совсем не можешь думать о двух вещах одновременно? — язвительно заметил Куруфин.

Келегорм стиснул зубы, но, видимо, всё-таки удержал себя в руках усилием воли.

— Но тогда зачем тебе вообще тратить время на обыск? — Он еще раз оглядел «груз» — Арэдель — и бережно поправил её голову так, чтобы лежала по видимости удобнее.

— Он дружил с наугрим. — Для Куруфина то, что отсюда следовало, было очевидно — но для Келегорма, видимо, требовалось пояснить дополнительно: — Они не слишком-то жалуют чужаков. И охраняют свои секреты. Зато, напротив, охотно общаются с теми, кто может не только взять у них что-то — но и дать взамен нечто ценное. На редкость прагматичные создания. К тому же, его меч... — Куруфин бросил красноречивый взгляд на оружие, все еще зажатое в мертвой руке.

Келегорм понимающе кивнул и, оставив Арэдель на Хуана окончательно, наклонился над трупом Эола. Разжал мертвые пальцы и расстегнул на нем пояс с ножнами. Держал клинок Келегорм, впрочем, с некоторой вполне объяснимой осторожностью — у такого меча более чем могла быть своя воля.

— Увезти и изучить. — Это был не вопрос. Келегорм сам не делал мечи — но как опытный воин и какой ни есть, а сын своего отца, не мог не понять, что металл этого оружия выглядел — и был — необычным.

Куруфин, не тратя драгоценного времени и слов на само собой разумеющийся ответ, подхватил с земли каменный светильник и направился в дом — тот, что служил, судя по размерам и внешнему виду, единственным жилым зданием усадьбы.

У дальней стены залы, куда вошедший попадал сразу же, шагнув за порог, располагалась круглая печь, сложенная из темного камня; по стенам в два ряда шли скамьи с перегородками, застеленные травяными тюфяками и шерстяными одеялами. Сверху над каждой была приделана полка, где лежали разные личные мелочи — гребни и шкатулки, веретена, спицы и ножи. Здесь могло разместиться с двадцать примерно эльфов, но сейчас не было ни души.

Куруфин остановился рядом с одной из скамей и попытался приподнять сиденье. Оно действительно приподнялось, приоткрывая внутренность сундука и сложенную внутри одежду — Куруфин разглядел, вроде бы, вышитую самым простым узором льняную рубаху и серый плащ. Он захлопнул сундук, зачем-то поправив сверху тюфяк, и заставил себя поторопиться: подданные — подчиненные, или кто бы там они ни были, — Эола существовали на самом деле и не могли отлучиться далеко.

За еще одной такой же круглой печью, как на входе, зал кончался неширокой лесенкой, уводящей вверх, под крышу.

Куруфин взбежал по ней. Наверху оказалось четыре небольшие комнаты — он заглянул в одну из них и увидел широкую кровать с резными столбиками, застеленную пестротканым покрывалом и звериными шкурами. Шкуры лежали и на дощатом полу, а на стене красовались оленьи рога, украшенные сложно сплетенными из шерстяной нити амулетами, какие были в ходу и у здешних синдар, и в Семиречье. Рядом с кроватью был заметен большой, окованный железом, сундук. Квадратное окно выходило в лес, и тонкая прорезная штора из белой ткани была чуть сдвинута в сторону — не поймешь, чьей-то рукой или волей случая. Комнатка напротив спальни была пустой и совершенно чистой, а в третьей оказались сложены на широких полках ткани, шерстяные одеяла и что-то ещё — Куруфин не входил и не вглядывался.

Наконец, удача улыбнулась ему в четвертой из комнаток — той, что смотрела окном на ворота. Там на столе (больше, впрочем, напоминавшем верстак и выполнявшим, должно быть, обе этих задачи) у окна стопками и свертками лежали исписанные звериные шкуры и костяные писала, а также были расставлены глиняные флаконы с краской. Подойдя вплотную, Куруфин отметил, что пергамент был хорошей выделки: вероятно, самый лучший, какой вообще мог достаться хозяину здешних мест. На вделанном в стену крюке висел светильник — в нем теплилась пара искр, но огонь уже догорел.

На полках, приколоченных над верстаком и по стенам, обнаружились материалы похуже — исписанные и свернутые в трубку шкуры и даже обрывки грубой ткани, покрытые смутно различимыми, нанесенными красно-бурой краской значками.

Куруфин раскрыл наудачу несколько сшитых сшитых льняной суровой нитью кожаных тетрадей и пролистал. Страницы оказались исписаны киртом — эта модификация письменности Даэрона была похожа на ту, что приспособили для своих нужд гномы, но всё же несколько отличалась. То тут, то там среди обычных значков встречались символы, напоминающие гномские цифры и обозначения отдельных земных элементов, а сама запись была выполнена на своего рода смеси языков. Куруфин хмыкнул — похоже, Эол считал себя единственным эльфом, знающим кхуздул, но слегка просчитался.

Он подошел к окну и прислушался. Ни света, ни звука — в запасе оставалось еще немного времени. Можно было успеть сходить в кладовую и хорошенько пошарить на полках.

Из кладовой Куруфин вернулся с полотняным мешком и мотком тонкой бечевки: надо же было как-то это всё уложить. Смахивая — наскоро, не разбирая — содержимое с полок, он натолкнулся на звякнувший под рукой почтовый футляр из тонкой жести, какие обычно привязывали к лапам воронов — не доверяя простой бечевке и избегая порчи писем. Открыв капсулу быстрым движением, Куруфин обнаружил внутри свернутый трубочкой лист тонкой бумаги, по которому бежали четкие, резкие строчки тэнгвар — и этот почерк он знал более чем хорошо, пусть даже Кармис редко оказывалась настолько далеко, чтобы обмениваться с ней письмами (и переписываться не любила сама).

Куруфин задумался — не стоит ли пошарить и в том сундуке, что в спальне? Не исключено, что там и найдется вся скудная поклажа, с которой Арэдель приехала в Химлад. Впрочем, нет: вряд ли среди этих вещей было что-то, на что стоило бы тратить время.

Выйдя наружу, Куруфин не заметил во дворе ни единой живой души — и неосознанно ускорил шаг, хотя и понимал, что случись действительно нападение — слышен был бы шум, и брат постарался бы его предупредить хотя бы криком.

За воротами не обнаружилось никого чужого — зато обнаружился, наконец, Келегорм: он стоял на одном колене перед levinsanat и что-то сосредоточенно с ним делал. Что именно — не позволяла рассмотреть тень. Да и Хуан был не очень доволен тем, что хозяин занялся чем-то странным, и беспокойно поводил мордой, показывая, что не прочь убраться из этого леса поскорее. Арэдель прижималась к шее пса щекой — доверчиво и спокойно, словно решила прокатиться сама, как бывало когда-то давно, и уснула в дороге.

— Ты что это делаешь? — спросил Куруфин, подходя ближе.

— Сейчас увидишь, — пообещал Келегорм. Спустя мгновение он уже поднялся — и в руках у него очутилась аккуратно отделенная от тела голова не-эльфа, подвязанная по шее рукавом его же рубахи: чтобы ничего не выпало ненароком. Это, последнее, Куруфин оценил.

Брат, глядя на него, ухмылялся широко и искренне.

— Подумал, тебе захочется увести с собой такой охотничий трофей.

Голова без лишних слов проследовала во всё тот же мешок — как самое удачное дополнение к его содержимому.

Выезжали обратно они в таком же молчании — только на этот раз отыскать путь в проёмах между паутинным плетением оказалось немного легче.

За пределами леса погода неожиданно — или, по осеннему неверному времени, как раз ожидаемо — успела испортится: отвесными струями с неба лил дождь. Оставалось только надеяться, что вода не просочится в вещевой мешок и ничего не повредит в механизме и зашифрованных тетрадях, с содержимым которых Куруфину хотелось всё-таки познакомиться лучше, чем просто мельком. (О том, что может промокнуть он сам — или их с братом живая ноша — он почему-то даже не подумал).

В некотором отдалении от того места, где кончался перед братьями лес, было заметно пятно света — от скопления таких же каменных светильников, которыми освещали перед собой дорогу они. Должно быть, там встали временным лагерем остальные — те, которым удалось выбраться из Нан-Эльмота. (Приходилось только надеяться, что удалось это — всем).

— Вы живы! — Восклицание не вязалось с мокрыми разводами дождевых струй и раздраженным выражением на лице подъехавшей к ним Кармис. — Что там с вами было? — требовательно спросила она тут же, без перехода, прежде чем Келегорм или Куруфин успели хоть как-то отреагировать на её появление.

— Вооруженное столкновение, — буркнул Куруфин, покосившись на брата.

— Из-за нее? — Кармис указала взглядом на Арэдель.

— Именно, — подтвердил уже Келегорм с резким кивком.

— Ранена? — быстро спросила Кармис, прищурившись в свете светильника и наклоняясь чуть ближе.

— Просто в обмороке, — Келегорм сделал в ее сторону останавливающий жест. — Но теперь ее никто больше не тронет.

И что-то такое было в его тоне, наводящее ровно на одну мысль о том — какими средствами Келегорм это обеспечил.

— Вы убили Эола, — неверяще покачала головой Кармис.

— Не мы, — уточнил Куруфин. — Он.

— И... что теперь?

— Только пытаюсь представить.

На лице Кармис отразилась сложная смесь эмоций — преобладали легкий ужас и неверие.

— Неужели никто так и не скажет мне, что и сам рад был бы его прикончить? — буркнул Келегорм, глядя на Кармис, как на предательницу.

— Обойдешься, — заверил его Куруфин, и, предупреждая дальнейший виток спора, быстро спросил у Кармис: — А с вами что? Как вы сами выбрались?

В отряде, как выяснилось из ее рассказа, не нашлось никого, кого не затронул бы наведенный Эолом морок. Они даже обнаружили это не сразу — просто блуждали по опушкам, словно бы стукаясь лбами о невидимую, но прочную паутину. Когда перед Кармис в десятый раз мелькнула та же остодемоневшая поляна с одиноким наглым грибом, торчащим в центре, она мрачно сплюнула в траву и приказала выбираться. По счастью, к условленному месту сбора вышли все, никого не потеряли.

Кроме, собственно, лордов.

Не увидев ни Куруфина, ни Келегорма, Кармис сначала подобралась и вскинулась, затем успокоилась — а потом опять начала нервничать. Либо они каким-то образом пробились внутрь — либо их взяли в плен, а она не уследила и не помешала. Оба варианта сталкивались под черепом дружинницы, и ни один не мог полностью одолеть другой. Они сражались, пока она руководила остальными — собрала всех у переправы, пересчитала и распорядилась ждать, и, если что, переправляться самим, а сама вернулась к опушке, — и, наконец, сложившись вместе толкнули ее вперед, как пружиной: стоило завидеть две крупных тени и меньшую третью, выезжающие из-под лесных крон.

Выслушав всё это, Куруфин только коротко кивнул. Дальше ехали в мрачном молчании — по счастью, до берега реки было недалеко, а во время переправы уже не до долгих бесед.

Хуан бежал рядом с конем Келегорма, не отставая — несмотря даже на то, что на нем по-прежнему находилась Арэдель, накрытая вдобавок ещё одним тяжелым плащом, с которым вызвался расстаться Браголон.

Куруфин, проверявший, не затерялся ли кто — пусть здесь и была знакомая равнина, не зачарованный чужой лес, но на сегодня уже хватало сюрпризов — нагнал, наконец, брата. Оглянулся по сторонам, проверяя, не слышит ли кто. Но отрядные следовали чуть позади, а Кармис, державшаяся ближе всех, уже и так догадалась о смерти Эола. Остальных не стоило пугать раньше времени; хотя гадать они могли, конечно, сколько заблагорассудится.

— Ты должен будешь отправиться на Химринг. Безотлагательно, — проговорил Куруфин негромко, но ясно и четко: так, чтобы брат слышал всё. — Не задерживайся на ночь, скачи. С тобой Хуан, значит, ничего не случится.

Келегорм оторопело моргнул.

— Что? Почему?!

— Потому что я говорил тебе. Элу Тингол не откажет себе в удовольствии обвинить нас в случившемся, и еще в чем-нибудь в довесок — он только и ждет возможности ещё как-то свести счеты. Мы должны быть готовы. Старший должен знать.

— Тогда тебе лучше бы ехать самому.

— Не я в этой ситуации размахивал мечом. Нет уж.

— Что тогда с оружием и доспехами? Я так не успел их осмотреть.

Каким далеким сейчас казался тот, другой вечер у походного костра — и та их легкомысленная перепалка; сейчас предмет для беспокойства был куда серьезней, чем любые отклонения от производственных планов или не одобренные эксперименты со сплавами. Качнув головой — и с трудом сдержав желание заметить, что осмотр бы вполне получился, если бы кое-кто с самого начала так сильно не спешил ввязаться в неприятности, — Куруфин отозвался:

— На этот счет не беспокойся. Я всё пришлю сразу же, как разберемся с...

Он взглянул на спину Хуана — лежащая на нем Арэдель представлялась действительно грузом. Бесформенным, едва ли не безжизненным свертком.

Досадливо скрипнув зубами, Куруфин прикрыл глаза — и отвернулся, направляя коня в ту сторону, где ехала Кармис.