А свет торжествует над мраком (джен)

— Гермиона, ты не в духе? Что случилось? — подобные вопросы звучали невесть какой раз за день. Всё началось за завтраком. Школьная сова пронеслась над головой Гермионы, доставив ей почту. Выпуску «Пророка» не повезло — газета упала в кубок с соком, искупавшись. Следом по скатерти разлился тыквенный сок, и на белом полотне возникло пятно не самого приятного цвета.

— Эй, а это от кого? — Гарри подобрал со стола свёрнутый в свиток пергамент. Гермиона, развернув его, еле поборола желание смять его в комок и бросить куда-то; да и неважно, куда он угодит, — может, кому-то в голову или в чью-то тарелку. Чья-то яичница окажется с привкусом письма от Рона Уизли, в котором тот сознавался в вине и утверждал, что берёт обратно свои слова в сторону Гермионы, сказанные незадолго до её с Гарри и Джинни отъезда.

— От нашего утраченного друга, что не держит язык за зубами, — и Гермионе не на что больше обижаться, кроме факта его существования. Джерри спросил, что неладно, в стиле Шекспира, и, наверное, будь Гермиона носительницей зла, Гекатой, от парня бы живого места не осталось.

— С чего же быть мне в духе? Мне недавно напакостил… Один знакомый, и тебя едва ли это касается — тебе я уже простила твои волосы в моём котле. Понял?

Джерри натянуто улыбнулся. Сегодня варили зелье, название которого звучало на южноафриканском и не поддавалось произношению — профессор Авгуриус как-то умудрялся это выговаривать. Свойства у него во время варки были причудливые — если туда попадал чей-то волос, ноготь, ресница или даже капелька пота, оно бурлило и выплёскивалось, как выплёскивал негатив на класс сам зельевар из Ильверморни на того, кто его варит. Адриана Джексон попросила передать толчёный хребет морского льва, и Джерри для этого перегнулся через котёл Гермионы, пока она искала потерянную страницу в захлопнувшемся учебнике. От обеих сидящих вместе — кто попал под раздачу — до сих пор попахивало, как будто их облили жидкостью для снятия лака, но уже не смердело так, как на уроке.

— И как же он, этот самый знакомый, отличился? Спился? Изменил?

— Не доводи меня, а то съем, — Гермиона наступила каблуком на нос мужской туфли. — «Козёл обыкновенный», количество особей неизвестно, но, несомненно, оно изрядное. Особые признаки — любит наесться до отвала и великодушно развязывать свой длинный язычище, а потом надеется, что его простит потерянная любовь или появится другая.

— Не мне твои слова понимать, — глаза Джерри, как в первый его момент с Гермионой, прониклись безысходностью. — Я не вступал в любовные отношения, да и карма — кто будет что-то чувствовать ко мне, бедному как церковная мышь?

Откуда не возьмись, Гермиона ухватила его за сальные волосы и тряхнула так, что он клацнул зубами и у него зазвенело в ушах.

— Не вешай на себя ярлыки, — и отпустила, выдрав с головы клочок «шерсти». — Заработаешь для себя и для своей семьи, если сдашь ЖАБА и устроишься на работу.

— Спасибо уж тебе, Герм, за поддержку, — от тесных объятий у Гермионы спёрло дыхание. — Не знаешь, что с Антонеску? На прошлой неделе у нас пропал урок. Я «соскучился»…

—…по её мерзкому сюсюканью и в то же время драконьему взгляду, — в один голос с Джерри закончила Гермиона. Гарри профессор тоже не заботила, а Шэрон и подавно. Прочие, кто ходил в её кружок, склонились к семейным обстоятельствам — Макгонагалл считала так же. Узнав про то, что профессору нехорошо, ученики Драконихи всей ордой завалились в Больничное крыло с подарками, где мадам Помфри развернула их в сторону хижины Хагрида. Итог: двадцать озлобленных воспитанников Антонеску — лесничий велел им убираться. Не дай бог, увидят, как мамочка кормит рыбными консервами детёныша дракона.

— Она, кажется, не скоро за учительский стол вернётся, — сказал Хагрид Гарри спустя два дня после вылупления дракончика. Спиногрыз сейчас вырос длиной в полруки Антонеску, стал кудп более прожорливым и уже выплёвывает вместе с искрами пламя. — Я теперь в кресле сплю, а на моей кровати Дария — дракон когда у неё на груди лежит, когда нет. До добра это не доведёт.

— Почему? — Гарри почесал репу.

— Валлийские зелёные драконы, что погода осенью, страсть какие изменчивые. Этот на Анти… Аннте… Антонеску, тьфу ты! — сначала скалится, потом из рук её ест и с ней дрыхнет. Между этим пугает Клыка так, что тот в угол забивается, и возле пальца моего перевязанного вызывающе ходит, когда я чай пью. Быстрее бы свезти его к собратьям, иначе хижине моей опять кранты-каюк.

— Короче, наша грымза у Хагрида прижилась, — отметил Джерри. — У него теперь три зверушки.

— Как это — три?

— Новенький дракоша, волкодав и Антонеску.

— Ха-ха… Расскажи Полумне, она от души посмеётся, — Ван Дрейк ускакал от Гермионы, словно у неё вырос птичий клюв,

— Не знаю я никого по имени Полоумная!..

Как там рейвенкловцы? К ним же пристроили Вампус. Сколько времени Вальтон или ещё кто-нибудь торчит у входа в гостиную, если там нужно ответить на логический вопрос, долго ли она ждёт кого-то из Хогвартса, чтобы за счёт его ответа дверь отворилась? У них, у вампусовцев, наверняка уже глаз дёргается, и челюсть сводит при виде бронзового молоточка, ручка которого сделана под орлиную голову…

— Оставлю это самим вампусовцам, — Гермиона обернулась к стопке книг из учебника по защите от Тёмных искусств и двух библиотечных томов — эссе само не напишется.

* * *

Сопротивление делилось на отряды, один из которых свирепствовал донельзя, за что глава американской анархии почитала его членов. Кровавые Луны устрашали лишь упоминанием о них, а о том, что случится, если среди глубокой ночи встретиться с ними, следовало помалкивать.

Грациозная сине-голубая бабочка устроилась на низкой чёрной ветке осины. Под шёпот листьев, под навесом из кроны дерева, лёжа на траве, медленно засыпала женщина в тёмно-фиолетовой мантии. По траве разметались её волосы, чисто-белые, как первый снег. На её лице играли солнечные блики, что проскальзывали через лиственный массив осин. Белозёрову потревожило движение подле неё — где только товарища носили гиппогрифы?

— Рёйхе? — ответственный за отчёты отдела Тайн опустил на траву чемодан, сам опёрся на ствол дерева, о чём пожалел, — смола, вытекшая наружу, не застыла. — Оправдание про чёрную полосу не пройдёт. Чёрная кошка не намерена твоих неудач ради каждый день перебегать тебе дорогу. Пан или пропал, Дориан. Прикурил?

— Прикурил… — Дориан кашлянул, изо рта у него вылетел и растаял клуб дыма. — А теперь… Сияние солнца, как чистого золота, зелёные ковры свежей травы.

— Ты, когда куришь, случаем, хайку не читаешь? — спросила саркастичная Белозёрова. Пояснять азы нестандартной поэзии Лика не желала, — Это из Японии. Ладно, ты ещё Пушкинское «Девятнадцатое октября» не читал. Мне казалось, когда я его заучивала, что трезвый такого не напишет. «Я пью один…» — и так далее.

Что-то вызвало у Рёйхе смешок, и Белозёрова мигом смекнула.

— День рождения Эйдана, как же. Шэдоу его уже из отдела три месяца как вытурил. И только я вижу нашего начальника полным идиотом? Да, Эйдан у Волдеморту на службе стоял, но чтобы не потерять семью и не пропасть самому! На суде недоверием к нему веяло от Шэдоу, все остальные свидетели слушания по его делу поняли, что к чему!

— Я передам Вацлаву о твоём отношении к нему, если сейчас же не возьмёшь свои слова обратно, — Рёйхе был верным псом главного невыразимца, но у хозяина верности было в обрез.

— Понеслась душа в рай! — прикрикнула Лика. — Да что угодно проделывай и падай в ноги этой продажной шкуре, а я пас…

Рёйхе дёрнулся вперёд, перешагнул через Белозёрову и ухватился за ветку, чтобы не упасть. Бабочка инстинктивно с неё спорхнула.

— Как бабочка, так и Шэдоу, — вывела Белозёрова. — Не неси чепуху про инстинкты, понял? Он струхнул перед Кровавыми Лунами. Мы ведь возвращаемся с нашей сверхсекретной работы в полночь, когда выходят они. Шэдоу свалился в грязь, когда к нему применили Флипендо, а следом на нас обеих опрометью наскочили убийцы. На Вацлава пришлась сама командир отряда — Дауэр, её я узнала по тому, насколько она худощавая, потом уже волосы и всё прочее. Шэдоу тогда разбили нос о бордюр, сломали пару пальцев и сшибли протез с лица. Наш глава взмолился о пощаде и сказал что-то на ухо Дауэр, после они удалились в небольшой рябинник, и с тех пор Шэдоу я не видела. Биться с Диаспорой и ещё четырьмя Лунами я была не готова, пусть за первую назначена награда — слишком рискованно.

Рёйхе зашёлся в приступе истерического смеха, что у него из глаз слёзы покатились.

— Ты, Лика, наговорила полную чушь. Кровавые Луны — часть Сопротивления, что оно забыло в Великобритании? Ха-ха… И Шэдоу ещё ни разу не проигрывал в схватках. Я приду к тебе домой и обыщу на кальвадос и… как её… водку!

— Неплохо. Добавь ещё, что я сгожусь за предательницу, — Белозёрова, встав на ноги, протянула Дориану руку — между ними стоял кто-то невидимый. Хлоп! — Рёйхе пал ниц, из его груди торчала грязная от запёкшейся крови рукоятка. Багряный плащ, почти бесцветная кожа, кажущаяся восковой на свету, чёрные перчатки…

— Бабочки долго не живут — их жизнь занимает несколько часов или дней, менее недели, — с тайной злобой произнесла Дауэр. — Семи суток не прошло, как мы снова встретились, русская по имени Белозёрова. Твой начальник спасся, когда дал госпоже сведения о предвидении…

— Он для меня — никто. Пост главы отдела с завтрашнего дня займёт Эйдан. Ваша речёвка же…

— Нам, Лунам, не нужны слова, чтобы сказать, насколько мы опасны, — в голосе Дауэр прозвучало высокомерие. — Речёвка: «Век проливай багряные ручьи — век живи за госпожу». Скоро её величество возьмёт себе четвёртую державу — вашу Великобританию. И каждый волшебник либо встанет за Сопротивление, либо умрёт. Как умер этот жалкий… — командир кивнула на Дориана. Трава под ним всё темнела. — Как быстро умирают бабочки… Министерство долго не протянет под натиском, и первым канет в лету ваш кусочек, отдел Тайн, сколько вы не будете биться как рыба об лёд.

* * *

— Чего… — по ступне Гермионы расплылась боль, словно её прижали дверью от банковского сейфа. Она ахнула, разомкнула глаза и осмотрелась: где её соседки по спальне? На соседних кроватях не шевельнулся ни один балдахин, ни раздалось ни единого шороха. Правая ступня, покраснев, запульсировала.

Она видела сон, сначала в нём возникла стена дома, около нарисовалась телефонная будка. Картинка всё приближалась — Гермиона смотрела чужими глазами. Возле неё стоял длинноволосый мужчина с протезом на часть лица, коим был осколок от маски Пожирателя Смерти. Он покорно смотрел на Гермиону зрячим мраморно-серым глазом.

— Это и есть проход, Шэдоу?

И — о, нет! Тот самый мистический, адский голос с не то кошачьим, не то змеиным шипением. Властный и уверенный. Рейес! Ещё она подняла руку и обнажила порезы под перчаткой. Шэдоу отпрыгнул — прямо в телефонную будку трансгрессировали две женщины потрёпанного вида.

— Бренир — шухер на входе, Диаспора — в случае чего, ты отвечаешь за мою с Вацлавом сохранность.

Однофамилица Сюзанны захлопала ресницами, с них попадали капли дождя — над собой и Рейес Шэдоу держал фиолетовый зонт.

— Миледи, какой из входов? В здание Министерства, вход в отдел Тайн или в Зал Пророчеств?

— Попала с третьего раза, — Дауэр оборвала открывшую было рот Рейес. Та вошла в будку, ввела комбинацию цифр, после приветствия усталым женским голосом она и Шэдоу получили значки. Прикололи их на грудь, обменялись взглядами и поехали вниз. Дверь будки поползла вверх, как титры.

Из Атриума анархисты уехали на министерском лифте, устремившись вниз, на девятый уровень здания, в самый подвал. Пробежали по коридору с чёрными стенами с блестящими на них, как светляки, огнями факелов. Дауэр ворвалась вперёд всех в центральную комнату отдела Тайн, а Рейес замешкалась в проходе — вот чью ступню и прижало дверью. Но благодаря какой связи это перешло к Гермионе?

Стоило боли утихнуть, она снова поддалась мимолётным объятиям Морфея — и опять, опять комната с пятью дверями, опять отдел Тайн, опять Министерство магии, опять Рейес!

Снова Гермиона попала в её тело, и она тогда стояла у входа в зал Пророчеств, бросив Шэдоу.

— В каком ряду нужное нам пророчество?

Шэдоу прохрипел:

— Семьдесят четвёртый. За ним поднимемся — оно наверху. Флагрейт! — на круглой двери вспыхнул огненный крест, она открылась с таким гулом, точно дверные петли век не смазывали. Под ногами Рейес сгустился дым алого оттенка, земля ушла из-под ног, она помчалась над рядами чёрных шкафов. Всё мелькали номера на золотых табличках, снизу Шэдоу и Дауэр хором отсалютовали:

— Здесь, госпожа!

Рейес совершила рывок, зависла напротив хрустального шара с играющими в нём красно-золотыми брызгами.

— Оно не похоже на другие. Кто мог его заключать в шар, что оно такое… торжественное внешне! — Рейес чихнула, как кошка, и, закрыв глаза на секунду, потеряла хрупкий шарик. Он улетел, выбитый из её рук невидимым, маленьким и сильным толчком, посланным от пола. Второй рывок — Гермиона появилась во сне отдельно от Рейес, разбившей цепь из авроров и невыразимцев, замкнувших кольцо вокруг Дауэр, замахнувшейся кинжалом, и Шэдоу, невозмутимо стоящим, опустив руки по швам.

Все заволокло густым смогом, из дымовой завесы раздался звук, какой звучит при ударе двух камней кремня друг о друга. Оттуда вылетел фонтан искр, на нём поднялся над тёмно-серой тучей рыжеволосый мужчина. Нечто громко фыркнуло — тот очутился напротив Гермионы, поскользнувшись, убежал в глубь между шкафами… пройдя через Гермиону насквозь. По её лицу как горячей кочергой прошлись — на левой щеке набухал ожог.

Двое авроров улетели под один шкаф от достаточно мощного, чтобы он дрогнул, удара, и с полок посыпался град пророчеств в небольших шариках. Все разбились вдребезги, голубые фигуры прорицателей поплыли над разгоревшимся сражением. Гермиона ничего не могла поделать, будучи без волшебной палочки, а Сопротивление между этим загнало в узкий проход пятерых волшебников и женщину, ведущую бой спустя рукава.

— Соберитесь! — непонятно отчего призвала Гермиона, зная, что светловолосая колдунья её не видит и не слышит. Под потолок взлетело пророчество, которое пришла прибрать к рукам Рейес. Тут и она пролетела на жалком расстоянии от пола — почти в дюйм, на неё накинулась засада — пара молодых невыразимцев.

Позади Гермионы в своем ключе шла дуэль между Дауэр и рыжим магом, тем, что первым выбился из эпицентра битвы. Одна подошла к сопернику вплотную, готовясь нанести финальный удар. Второй оказался не так прост — вместо него перед Диаспорой стоял на четырёх лапах коричневый кот, что у той не укладывалось в голове. С первого абцуга зверь сменился человеком и мановением палочки подвесил Дауэр в воздухе за ногу. Пожав плечами, та выбросила палочку, пошарила рукой в кармане. Та палочка, что валялась у ног Гермионы, была фальшивой…

— Угрожаешь, сестра? — усмехнулся мужчина.

— Да что… — Дауэр переходила на ультразвук. — Да как ты смеешь?! Альтум Вульнус!

Грудь мага рассекла глубокая рана до рёбер. Пусть будет жив! Хоть бы он дышал!

Безжизненно. Безжизненно лежал пластом в собственной крови. Дауэр ликовала. Гермиона молча лицезрела, как Сопротивление отступало и как в Рейес полетело Режущее заклятие. Гермиона изогнулась, держась за плечо, под пижамной рубашкой на ощупь чувствовалось мясо — гнев того волшебника перелился через край. В реальности это сулило… то же самое!

Постель перемазана кровью, хлещущей из борозды на плече. Ожог на щеке лопнул, и там не обходилось без колющей боли, отдающей в глаз.

— С-спокойно… — о спокойствии не могло быть и речи. Мадам Помфри уйдёт в беспамятство, увидев Гермиону в повреждениях поздней ночью.

Но каким-то чудеснейшим образом все увечья начали уходить, пролитая кровь сама сводилась с постельного белья. «На этом, — осознала Гермиона, — сказка не заканчивалась — что связало её с Рейес, что они испытывают одинаковые ощущения в одночасье? И глава чьей семьи — эксперт по подобному, только вот лишённый работы?»

— Завтра буду гадать на хищных ромашках, прибьёт меня Шэрон или не прибьёт, — заснуть вновь Гермиона не решилась.

* * *

— Пекло, хоть по стенке сползай…

На уроке, завершившемся пару минут назад, Флитвик поставил на подставку перед каждым по сфере, в которой по взмаху профессорской палочки начал поигрывать синий огонёк, со временем становящийся горячее во много раз. Заклинанием Игнис Империо профессор требовал заставить пламя двигаться синхронно с кончиком палочки, идущим по поверхности стеклянной сферы.

— Игнис Империо! — хаотично прокатилось по классу. Кто-то произнёс твёрдо и громко, кто-то прошептал с сомнением в своём — раскрытом или нет — таланте. Симус — с его особой предрасположенностью ко всему огнеопасному и к огню в том числе — подвел синее пламя впритык к стенке. Перед сидящим с ошалелой улыбкой Симусом, думающим, что он хоть как-то сладил с огненной стихией, вырвался из заточения жаркий фонтан.

— Игнис Империо! — спохватился Гарри.

— Игнис Империо! — подключилась Гермиона.

Схваченное с двух сторон пламя в полёте описало гордиев узел и с хлопком испарилось — профессор остановил его Фините. Глядя на лицо Симуса, можно было подумать, что он чистил закопчённый котёл.

А огонь был всё же магический, и в классе стало не прохладнее, чем в финской бане. Даже от такого слабого, по сравнению с пожаром в Выручай-комнате, порыва Дин, сидящий по правую руку от друга, просто радовался, что на его тёмной коже не видно, что нос у него чумазый.

— Почему гордиев узел, профессор? — ни к селу ни к городу спросила Парвати.

— Перед вами были Рогатый Змей и Слизерин, вот мистер Макграт и поиграл с формами пламени. Сейчас они снова придут ко мне, пусть снимут ненужные чары. Вы тут не при чём, Финниган, мышеловка уже была поставлена заранее. Случайно, но… Макграт! — вспылил Флитвик, увидев за дверью макушку Кристофера. Его, будто бы невзначай, закрыла собой Шэрон — из-за её фигуры торчали порозовевшие уши Макграта.

— Мне чудится, или она подросла? — Гарри пригляделся к вытянувшейся на четыре дюйма Эйвери.

— С трансфигурации идет, вот оно что. Сегодня же практика изменений в росте, — припомнила Гермиона, прикрывая рот рукой. Мимо Шэрон пробежала Вальтон, едва ли похожая на себя — в нормальных пропорциях. Нос у нее удлинился, руки стали как у пухленького бутуза. Пришлось ей снять все побрякушки, все кольца — её пальцы смахивали на сардельки.

— Это кто же её из самолёта без парашюта сбросил? — сказал Гарри сквозь хихиканье.

— Горошина что-то пропищала? — на язву от Эйвери Вирджиния — рост ростом, а характер ей подправить — чья бы корова мычала! — подкралась к Шэрон, дёрнула её за полы мантии и вышибла клин клином:

— Большой шкаф громче падает!.. Сволочь! Верни! Меня! В нормальный! Вид! — следом полетели ругательства, от каких Мерлин бы в гробу перевернулся.

Вышибла — по крайней мере, так решила Вальтон. Оскорбления были для Шэрон, как лёгкий бриз. Или…

— Чёрт! Мне же за разрешением идти! — она, отвязавшись от жертвы своего эксперимента, развернулась спиной к Макграту и задорной веснушчатой девчонке, Керри Рафферти. Кристофер нашёл такое поведение Вальтон подозрительным. Да и Гермиона начала перебирать всевозможные бумажки, которые может выписать ученикам Макгонагалл.

— За каким таким разрешением? На пропуск урока под предлогом того, что тебе якобы подложили в комод кусачую тарелку?

— Макграт, какой же ты… идиот, — бросила Шэрон. — Помнишь, сегодня мне написали из больницы Святого Мунго, что мой отец доставлен туда с тяжёлым ранением? Если не посещу его, то себе этого не прощу. Понимаешь?

— Ну, Шэри, — мурлыкнула Рафферти, — иногда Крис забывает, что ты из Англии. Верно?

— Отстань, — пробормотал Макграт и зарделся.

— Постой!

Эйвери обернулась к Гермионе, следующую за ней, едва настигла лестничной площадки.

— Мне нужно встретиться с твоим отцом, причём как можно скорее! Приснились нереальные вещи, которые точно уже произошли!.. — впопыхах доложила Гермиона. Её губы задрожали.

— Грейнджер, ты часом грибочков не поела? Отец — не психолог, а специалист по сверхъестественному, разницу надо знать! — Шэрон не уловила всю суть Гермиониных слов.

— Вряд ли психологи могут объяснить сны, в которых ты оказываешься в чужом теле и чувствуешь то же самое, что и тот, в кого тебя зашвырнуло. Её ранили — меня тоже, видела бы ты! Её исцелили — значит, и меня! Это… Это не только сон, я неразрывно связана с тем человеком. Даже сейчас — она нюхает розы, — Гермиона втянула цветочное благоухание, которого никак не могло быть прямо в замковых стенах.

— Не мне разбираться, — отрезала Эйвери. — Мозги ты мне запудрила знатно и потратила часть моего времени. Вали на урок, а то ещё лестницы перестроятся…

— А если я знаю, с кем сражался твой отец, кто покусился на его жизнь?

— Да сколько… Грязнокровка, есть предложения причин, по которым тебя отпустят со мной?

До кабинета директора дошли молча, пред ними предстала охрана в виде горгульи, закрывающей своим размером и силой дверь.

«Что любит Макгонагалл?»

— Имбирные тритоны!

— Грейнджер, ты вроде час назад пообедала! Проглотина!

— Шэрон, при Дамблдоре нужно было назвать что-то, что ему очень нравилось. Не считаю, что Макгонагалл возьмёт — и откажется от чего-то на память об одном из величайших директоров Хогвартса!

— Такой чудак был ваш Дамблдор?

— Сила и храбрость… — горгулья скорчила издевательскую гримасу. — Остроконечная шляпа! — надрывала голос Гермиона.

Словно по сговору, каменный страж и Шэрон моргнули, выпучив глаза на Гермиону. И зашикали, широко улыбаясь во все зубы.

Горгулья отошла в сторону, поклонилась — из кабинета вышла директор Луари, ведя за собой длинношёрстного вампуса, идущего, пошатываясь, как медведь, вышедший из спячки.

— День добрый, — тепло поздоровалась директриса.— Вы к…

— К Макгонагалл!

— К директору Макгонагалл… — нахмуренно произнесла Гермиона. — Извините её, директор…

— Не стоит лишних «директоров». Можно просто Ирэн, — сказала Луари, поглаживая вампуса по золотистой шерсти. Он дышал тяжело, и из его ноздрей вылетали струйки сизого дыма. — Пароль — «Инкарсифорс».

Узнаваемо — заклинание трансфигурации, превращающее люстру в клетку.

— Минерва только что ушла в класс трансфигурации, обратитесь к профессору Авгуриусу, — Луари повела рукой в сторону горгульи, собирающейся вновь встать в проходе.

— Её маразм одолел? — всплеснула руками Шэрон — профессора зельеварения нигде не было.

— Кто здесь? — послышалось из-под стола. Авгуриус забрался в кресло, сделав вид, что не чувствует, как наступает на свою лежащую на ковре мантию. — Не обращайте внимания, я лишь убирал табели. Так что вам нужно?

— Два разрешения на посещение Мунго в учебные часы, — отчеканила Гермиона. Профессор вскинул одну бровь.

— Мне известно, зачем оно тебе, — он щёлкнул пальцами, протянув руку к Шэрон, ищущей на столе стопки пергаментов с заранее поставленными подписями директоров Хогвартса и Ильверморни. — Но что у вас, мисс Грейнджер? Увиливаете от уроков? За компанию собрались?

— Я не…

— Вчера её знакомый слёг в отделение недугов от заклятий. Он на домашнем обучении. Мартин Айги, сын Дориана Рёйхе из отдела Тайн, — Гермиона начала делать выводы, что в Ильверморни есть подпольный клуб «Магистры вранья», члены которого начинают отмазками, чтобы их пронесло с невыполненным домашним заданием, и заканчивают примерно тем же, что сейчас наговорила Шэрон.

Авгуриус молча вынул перо из чернильницы, один в один, кроме имён, заполнил заявления, подвинул их к ученицам. Схватив со стола обе бумажки, Гермиона заговорила их лететь в кабинет заклинаний. Со стороны одного из портретов бывших директоров Хогвартса, что прикидывались спящими, на самом деле просто опустив глаза на нижний край рамы, раздались аплодисменты. Это была седовласая колдунья, Дайлис Дервент, чей холст висел рядом с холстом Армандо Диппета.

Кабинет с поры Дамблдора изменился самую малость — всего ничего, только сняли жёрдочку для феникса и переставили омут памяти в шкаф напротив. И в ряде портретов, разумеется, было пополнение — Дамблдор был изображён каким-то уставшим.

— Здравствуйте, профессор, — учтиво сказала Гермиона, размеренно кивнув.

— Здравствуй, — тихо ответил Дамблдор. — Но, увы, я ещё не скоро вновь поздороваюсь с тобой, с Гарри или, например, с ней, — его взгляд был направлен на Шэрон, подскакивающей около ящика с мечом Гриффиндора. Когда в спине начало покалывать, Шэрон перевела внимание на портрет. — Так вы Эйвери? — она выпятила грудь, поправив медальон-фамильяр.

— Можно ближе к делу, сэр?

— Да… Нечто сплотит магов, чтобы потом разлучить, и я смогу свидеться с вами, когда один избранный предотвратит распад… — Дамблдор стих — зашелестели занавески, и в одночасье в дверь влетели заявления.

Авгуриус отодвинул каминную решётку, сдёрнул платок с золотой чаши, наполненной летучим порохом — в сероватой пыли лежал ковшик.

— Чтобы руки не пачкать, — отметила Шэрон, зачерпнув пороха. — Давай, Грейнджер, чего встала?

«Когда один избранный предотвратит распад, — про себя повторяла Гермиона. — Распад вследствие чего? Какой-то реформы? Или смены власти? Нет, это слишком средневеково… Выходит, остаётся одно — сильный раздор», — глубоко вздохнув, Гермиона шагнула в очаг и под возглас Шэрон:

— Больница Святого Мунго! — исчезла в зелёном пламени. Вокруг завертелись, замелькали выходы из прочих каминов. Они вышли в светлую приёмную, при этом не оставшись чистенькими, а перемазанные сажей.

— Ненавижу летучий порох, — огрызнулась Шэрон. — Как аристократия ещё терпит это «преимущество» каминной Сети? Понимаю, не всегда на голову падает такой кирпич, но здесь могут следить за тем, удобно ли перемещаться в камины?

Гермиону, в то время как Эйвери уже вышла, выдернул из камина седой целитель — пока она выслушивала Шэрон, с помощью летучего пороха переместился кто-то ещё. На месте, где секунду назад была Гермиона, стояла некая сотрудница Министерства, запутавшаяся в длинной мантии.

— Мунго? — сипло произнесла та.

— Не Отдел Тайн же, — пробурчал целитель. — Вы легка на помине, Белозёрова, привет-ведьма только что выделила вам пять минут посещения пациента.

— Пять минут?! — взревела упомянутая Белозёрова. — Мне, по идее, сперва час выделили! Что за надувательство…

Произнесённый шёпотом конец монолога целитель и привет-ведьма, сидящая за столиком в центре холла, всё же расслышали.

Гермиона прикусила язык, захотев разузнать, знакома ли Шэрон с Белозёровой, раз расцвела улыбкой и приплясывает на месте.

— Лика! Сколько лет, сколько зим! — неожиданные объятия Белозёрова не восприняла, не поняв ни крупицы из того, что вложила в них Шэрон. Попросту её не узнала, и от внезапности у неё дух перехватило.

— Привет… Это уже играет на моих нервах! Работа, раненый Эйдан, снова работа… Как мне это всё надоело-о… Эй-эй, ты! — стоя в ступоре, Гермиона медлила откликаться на обращение.

«Она точно из отдела Тайн?»

— Гермиона Грейнджер, если вы видите во мне мелкую психопатку, то вы ошибаетесь! — целитель втихомолку удалился на верхние этажи. — Я не могу ничего поделать с этими перепадами настроения… Рада встрече. Белозёрова Анжелика Андреевна, но для многих я просто Лика.

— Из-за того, что твоё имя и фамилию много раз перевирали, — подмигнула Шэрон. — Как ты из Лики превращалась в Лайку, а бывало, что и в Вилку…

— Это всё был Шэдоу. До того, как встал на должность главы отдела, — холл больницы, однако, не был идеально пустым, и на дуэт Шэрон и Белозёровой начинали обращать взгляды.

— Ещё ты разошлась, когда тебя в списке работников обозначили как «БелозОрова». И есть ещё один вариант, который я оставлю при себе. Папа тогда, когда оговорился, на неделю запомнил ту летящую в него тяжеленную папку с отчётами и радовался, что ты не положила глаз на табурет. И, может, пойдём уже, что ли…

— И то верно! — привет-ведьма подвинула толстый журнал к подошедшей Белозёровой. Та поставила напротив своей фамилии витиеватую роспись в виде преображённой «Б».

— А вы, девушки? Назначенное время посещения? — сказала пухлая блондинка за стойкой, чуть опустив кресло.

— Мы к Эйвери, — Шэрон не устроило, что Гермиона обскакала её.

— За Белозёровой есть ещё посетители?

— Нет, юная леди, — прочавкала привет-ведьма, обращаясь к Шэрон. — Вам будет отведено полчаса. В его палате, кстати, одному пациенту строго в указанные часы делают перевязку, тогда посторонним вход воспрещён. Отметьтесь — фамилия, имя и время прихода. И рядом…

— Да-да, роспись, и без вас понятно! — отмахнулась Шэрон, списывая время с часов на пергамент. — Пятый этаж, десятая палата…

Пока поговорили с привет-ведьмой и дошли до предпоследнего этажа по лестнице, пять минут Белозёровой истекли. Она выходила из палаты какая-то поникшая, как выброшенный на улицу котёнок.

— Тот, кому меняют повязки — девятилетний мальчишка, — сказала Лика сквозь всхлипы, промокая щёки носовым платком. — Можете и не поверить, но он — сын Дориана Рёйхе, которого вчера убили.

— Какая сволочь посмела… — Белозёрова закрыла рот Шэрон своей ладонью. У Гермионы внутри всё сжалось — так бывает, когда наступает сочувствие и горькое сожаление, даже если при этом человек тебе совершенно незнаком.

— Мальчик остался сиротой — супруга Дориана умерла лет шесть назад. Кто так жестоко обошёлся с ни в чём не повинной семьёй — Сопротивление. Это тоже кажется невообразимым, но в Англии объявился элитный отряд анархистов.

— Верховные? — губы Шэрон постепенно белели.

— Верховными называют командиров отрядов, а элитных, свихнувшихся беспорядочных убийц — Кровавыми Лунами, — две старушки подняли глаза от листов газет на Белозёрову и посмотрели на ту, как на умалишённую.

Гермиона попридержала одну бабушку за плечи — она обморочно пошатнулась вправо.

— Отойдём, что ли? — малость рассерженно спросила Гермиона, подавая старухе клюку.

— Ну, право, — кивнула Белозёрова, на носочках отступая к палате для душевнобольных — каблуки её штиблетов стучали по плитке слишком звучно для покоя больницы.

Единственная на весь этаж тёмная сосновая дверь приоткрылась, кто-то выставил в коридор ногу, обутую в блестящую чёрную туфлю. На человеке были вельветовые штаны, выше виднелся край золотой глянцевой ткани.

— Вот так мажор, — подметила Белозёрова. Локонс, как определила Гермиона, вышел из палаты с воистину важной для него целью: оставить автографы на чьих-то самых неожиданных вещах — это кто ещё захочет. За руку его придерживал его лечащий врач Янус Тикки.

— Научился писать прописными буквами, и пошёл отмечать себя по столь особому случаю, — пробормотал Янус, семеня вслед за рвущимся к Белозёровой Локонсу — то, что он напугал её до беззвучного крика, дошло до него после резкого рывка назад. Чуть не рухнув, он прогорланил пуще утреннего петуха:

— Я тут делом занимаюсь, а он лезет, — Тикки вскинул брови, словно слышал такое впервые.

Гермиона обернулась на нерешительные вздохи — Шэрон протянула Локонсу клочок пергамента. Тот открыл чернильницу, прикусив кончик пера, обмакнул его в баночку и, лёжа на полу, поставил роспись во весь местами рваный квадратный листик.

— На обратной стороне были ответы на недавнюю проверочную по истории магии — Аскания меня на пергамент обдирает как липку, работа за работой, — сказала Шэрон, когда Локонс побежал к курносому волшебнику, сидящему на полу в позе лотоса. — Что за павлин… Та же самая Аскания, кстати, Верховных с Лунами попутала.

— Вот, вы, Эйвери, все — к любой мелочи придираетесь! — подколола Белозёрова, и Гермиона обронила:

— Это точно, — слово — не воробей, — и Шэрон дёрнула её за капюшон мантии.

— В Сопротивлении определённо много отрядов различного назначения. Знаю, что есть отряд правой руки — чисто мужской, где управляются с опасными животными и растениями; левой руки — тамошние маги достаточно сильны, чтобы создавать заклинания, которые уж точно не влекут за собой разноцветных фейерверков. Разведки, как таковой, у анархии нет — по кустам да по мостам ползают Кровавые Луны. Они же, что весомо, могут находиться под прикрытием, где им только глава всего Сопротивления не прикажет, а о том, какая задача у них на переднем плане, вы знаете, — Белозёрова, мало беспокоясь о том, что её затолкают в одну палату с Локонсом, играла свою пластинку.

— Мне их даже жалко становится, — вдруг захохотала Шэрон, опираясь на Гермиону — та непринуждённо ожидала, пока медсёстры впустят посетительниц в палату. — На наши плечи столько в школе не кладут. Что там — уроки и домашка — классический комплект ученика, которому не надо квиддича и кто на место старосты не рвётся — это уже как захочешь! А Лунам что владыка не скажет — то беспрекословно выполняй, даже если ты того боишься до дрожи в коленках. Вот где я сейчас не права, когда сама при виде даже крохотного осколка могу броситься кому-то в ноги, умоляя убрать подальше...

— Вы слона не заметили, — пробормотала Лика, зайдя за спину Гермионе. Дверь десятой была гостеприимно открыта и покачивалась на петлях.

Внутри находились четверо пациентов. Кровати двоих из них закрывали ширмы. Между теми койками, что были открыты взорам посетителей, висел натюрморт в скромной строгой раме. Справа от него сидел русый мальчонка, обмотанный бинтами по самую грудь. Даже кисти рук, стопы — и те стиснуты повязками. Это и был сынишка Рейха. Сидя в углу, он с растерянным от наличия визитёров видом поедал шоколадные конфеты.

— В форме роз? — ахнула Шэрон, присмотревшись. — Да это же любимые Белозёровой! Па, тебе от неё гостинец?

— Ага, — просипел кто-то с соседней кровати. Лежал он неподвижно, выпрямив руки по швам, ноги вместе, накрытый одеялом по плечи; на расстоянии пяти шагов можно было увидеть кончик носа и рыжие лохмы, прежде завитые в затейливые кудри. — Но к пацану же никто из родных не придёт. Как я могу быть к нему равнодушным?

Подойдя к кровати сбоку, Гермиона увидела у отца Шэрон блестящие изумрудные глаза и не менее бросающиеся в глаза два шрама — на шее и переносице.

— Добрый день, — без уверенности, что с ней заговорят, промямлила Гермиона. — Эйдан Эйвери?

— Не понял… Где мои очки? Ко мне сейчас обращается героиня войны, маглорождённая Гермиона Грейнджер, — мужчина сделал особое ударение на «маглорождённая». — Я точно не сплю?

— А когда на тебя напали, ты спросил у себя то же самое? — заступилась Шэрон. — «На меня сейчас несётся десяток Кровавых Лун?» Какому из этих слов ты уделил бы большее внимание?

— Нравоучения собственному отцу — признать, не ожидал от тебя такого, милая… — Эйдан закашлялся, отвернувшись — из-за глубокой раны, в движении корпуса он был ограничен.

— Я пришла… посоветоваться… — больше всего Гермиона переживала, не улетит ли ей в лоб громовое «грязнокровка». — Вам известно…

— Так бы сразу и сказали. С радостью, что вам угодно — кроме вирджинской кадрили и прочих танцев… Мордред, и за что народу Диаспора — пожал бы плечами, да вот нет — терпи, что окаянная сотворила…

— Я, пожалуй, оставлю вас, — Шэрон присела рядом с Мартином. Тот обхватил руками коленки — у него, казалось, замерло сердце.

— М-мама?..

Шэрон приобняла его за плечи, наклонилась, поцеловала его в висок.

— Мартин, я соскучилась, — в объятиях Мартин забыл всё уныние, нашедшее на него с гибелью обеих родителей.

— Только не так сильно обнимай, а то мне больно. Держи, они очень вкусные, — он протянул Шэрон коробку с оставшимися конфетами. Поколебавшись, она взяла одну шоколадную розочку с клубничным кремом внутри и положила в рот.

— А кто их тебе принёс?

— Тётя Лика, она пообещала, что ещё придёт…

— Забавно, — улыбнулся Эйвери. — А я могу рассчитывать, что после тёти Лики у Мартина появится и дядя Эйдан. И мама его… ха-ха… уже нашла…

На этих словах Шэрон изменилась в лице. Объятия с Мартином плавно перешли в поедание конфет, затем в игру, во время которой Шэрон чуть не треснулась макушкой о железное изголовье кровати. Мартин чувствовал себя так, словно его и не ранили одним из заклятий, сотворённым отрядом левой руки главы Сопротивления… Где та персона, смотрящая на сверстников и младших свысока, идущая против ветра, пытаясь устроить перемены? И что ей, что Мартин — полукровка? Стоп, и Белозёрова вроде как тоже…

— Хорошо, беру своё впечатление о ней обратно, — Гермиона оглянулась на дочь Эйдана, воркующую с Мартином. — Так вот я зачем… Вам известно о связи через сны, перетекающие в реальность?

Эйдан потёр переносицу, словно на ней сидели очки.

— Очень редкое явление, встречается раз в семнадцать лет. Не может произойти без особого случая — с человеком, с которым вас связало сновидение, должна быть давняя связь.

«И как я могла когда-то — может, ещё в раннем детстве — сойтись с Рейес? Могу что-то не помнить, но она из Сопротивления, а то по большей части господствует в Северной Америке. А я из Великобритании…»

— Её зовут Рейес… я хотела сказать, такова её фамилия…

— Шэрон мне говорила как-то… — Эйдан проклял своё лежачее положение, — в Ильверморни на стенде с наградами стоит посеребренная латунная табличка. Ею была награждена за большие заслуги перед школой Лилиана Рейес, одна из лучших учениц школы в её истории. Вы можете описать её?

Гермиона обрисовала Рейес с точностью от цвета глаз и формы зрачка до одежды.

— А ещё она вломилась в отдел Тайн прошлой ночью вместе с Дауэр, Шэдоу и ещё кем-то… — услышав добавление, Эйдан оторопел.

— Так вы видели во сне явь? Такое происходит только при том… если существует принадлежащий обеим связанным людям артефакт — или пророчество, например. К слову, о пророчествах — я так обвёл вокруг пальца Тёмного Лорда во имя Гарри Поттера. Доложил ему неверную информацию — и на меня свалилось наказание в виде очередного Круциатуса. Так и было…

— Грабители пришли за пророчеством. Думайте, совпадение?

— Нет, грядёт нечто великое, в чём Рейес примет огромное участие, что же ещё? И… Ваши полчаса на исходе, тем более, что половину от всего времени вы прокуковали в коридоре. Прощайте…

Шэрон убаюкивала Мартина колыбельной, которую он попросил спеть, насколько Гермиона услышала. И для него не имело значение, что голос Шэрон мало похож на материнский.

— Ладно, я к нему привязалась, а прежде он — ко мне. И не заметил, как я ушла, уснул уже, — слегка расстроенно сказала Шэрон, выходя из палаты. — Крокодиловых слёз, чувствую, будет не избежать. Как никак, я для него просто Шэрон, как ты для меня — заучка с Гриффиндора.

— А может, всё-таки нет? — Гермиона пощёлкала пальцем перед глазами Шэрон — стоящей и переваривающей такой вопрос. — Пойдём уже в Хогвартс, «просто Шэрон», седьмой урок на носу.