Приемыш сятихоко (джен)

Каким образом о предательстве узнал остальной клан, Буцума не знал, хотя догадывался, что люди, занимавшиеся расследованием по горячим следам, были слишком потрясены открывшейся картиной, чтобы удержать языки за зубами. Не знал он также, что ему с этим делать. Вернее, он знал, что бы он хотел сделать — особенно с Сенджу Кейташи, заявившем, что ради клана можно пожертвовать слабым мальчишкой, которому теперь-то точно не светит стать сильным шиноби — но сомневался, что этого ждут от главы клана, а потому пребывал в глубоких раздумьях.

Особенно трудно было быть беспристрастным после бессонных ночей у футона сына, когда он собственными глазами видел, как краски покидали его лицо, а жизнь — тело. Теперь одного взгляда на Тобираму хватало, чтобы чувствовать и вину, и бессильный гнев, и даже страх. Ничего больше ему не хотелось, чем объявить провинившихся изменниками и казнить за предательство, но это было ложью, а обманывать родной клан — гиблое дело. На собрание он шел твердой походкой, ни словом, ни жестом не показывая, что не имеет ни малейшего понятия, чем оно закончится.

— Старейшина Кейташи перегнул палку, но действовал в интересах клана, — Каору-сама уверено настаивала на порицании, но не более, в качестве наказания. Интересно, если бы был отравлен ее внук, она была бы столь же милосердна? — Тем более что его опасения не беспочвенны, наследник позволяет себе сеять смуту в мыслях соклановцев и говорит возмутительные вещи! Если бы предки его слышали, они бы прокляли миг его рождения!

— Старейшина Каору! — одернул заговорившуюся женщину старик Умезава, до того как Буцума успел хоть слово вставить, а потому глава ограничился тяжелым взглядом. Убедившись, что конфликт погас, не разгоревшись, старейшина продолжил. — В свою очередь хочу сказать, что сколь бы благородны не были причины, это не означает вседозволенность в методах. Калечить собственных детей, чтобы они сильнее ненавидели Учих? Вздор! Ради кого тогда мы воюем, если не ради этих детей? Я глубоко убежден, что виновные должны быть наказаны за предательство по всей строгости законов клана.

Гвалт стоял куда хуже, чем во время принятия закона о защите детей, хотя тогда как раз горячились именно Кейташи, Минори и Озэму, ныне сидящие в камерах и ждущие их решения. Маловероятно, что сегодня они достигнут консенсуса, не тогда, когда старейшины готовы чуть ли не в глотки друг другу вцепиться, отстаивая свою точку зрения. Все, кроме одной.

— Акико-сама, а что вы думаете по поводу сложившейся ситуации? — старейшина Сора, уставший от бесполезных попыток навести порядок, воззвал к самой старшей из присутствующих.

И — чудо! — но шум стих. К словам Акико-сама, старейшей куноичи клана, прислушивались всегда, хотя на его памяти она заговаривала и высказывалась редко, в основном, когда ее просили. Вот и сейчас, она спокойно смотрела в чашку с чаем и улыбалась.

— Чаинка всплыла. Добрый знак, — и сделала элегантный глоток, пока старейшины собирались с силами продолжить спор, считая, что большего от нее не добьются. Они ошиблись. — Буцума-сама, а вы говорили на эту тему с сыном?

— Хороший вопрос! — оживился Умезава-сама. — Какова реакция наследника?

Буцума тяжело вздохнул, жалея, что не может позволить себе большего и наорать на них всех. Какая может быть реакция на попытку убийства, в которой пострадал младший брат? Хаширама в кои-то веки и слушать не хотел о прощении, напротив, настаивал на строгости и суровости, пространственно рассуждал о том, куда заведут клан люди, способные положить на алтарь мести собственных детей, и продолжал настаивать на необходимости мира, пока соклановцы совсем с ума не посходили. С последним спорить было особенно трудно.

«Шиноби рождены, чтобы умирать на полях сражений» — то, во что он верил годами.

«Получается шиноби не отличаются от животных? Домашний скот приходит в этот мир, чтобы их сожрали» — с недавних пор в ответ на привычные рассуждения регулярно всплывала пропитанная язвительностью и горечью мысль.

— Вот! Вот до чего довела их выходка, наследник утвердился в собственных заблуждениях! — нравоучительно задрал палец Йошида-сама.

— Я спрашивала не о мнении наследника, — прервала того Акико-сама. — Буцума-сама, вы знаете, что о наказании думает ваш второй сын, Тобирама-кун? Он пострадал больше всех, потому его мнение мне кажется особенно интересным.

Буцума озадаченно покачал головой. Тобираму он, естественно, не спрашивал, да и сам сын никогда не заговаривал о наказании виновных, даже когда Хаширама устраивал концерты со штормами из эмоций.

— Вот как. Я недавно имела удовольствие показать мальчику сёги и немного поговорить о произошедшем, — получив отрицательный ответ, Акико-сама снова уставилась в чай. Буцума нахмурился, недовольный, что сын снова остался наедине с посторонним соклановцем, будто покушение его ничему не научило. И тут же одернул себя — что теперь, и по родному селению с мечом наперевес ходить? К тому же, с Акико-сама он уже беседовал раньше один, и ничего не случилось, ожидаемо, что сын ей доверяет. — Тобирама-кун глубоко убежден, что такого преступления стоило ожидать от чудовищ, убивающих детей, а судить монстров по людским законам нет смысла. Он сказал, что наказания не нужно вообще.

«Чудовища. Для сына мы все чудовища, и Сенджу, и Учихи».

— Что? — поперхнулся воздухом Умезава, да и остальные выглядели не лучше. Нестрогое наказание это одно, но совсем не наказывать? Неужели яд все-таки повлиял на разум в противовес всему, что говорили ирьенины?

— Если повторять дословно, то «клан знает о преступлении, а потому отсутствие наказание развяжет всем руки и даст возможность узнать, сколько человеческого в нас осталось».

Вот теперь тишина была абсолютной. Даже сам Буцума не смотрел на произошедшее с такой стороны. Клан, все взрослые соклановцы знают, что трое старейшин практически убили его сына, чтобы снова разжечь пламя мести и ненависти, и не сказать, что они одобрили их действия. А если быть честным, то большинство требовало изгнания или казни, и Буцума не мог потушить в себе гордость за клан, потому что они не согласны ради цели идти по трупам своих детей. Кто бы что ни говорил про подлость и бессердечность шиноби, есть границы, которые не перейдут даже они.

— Кхм, знаете, Буцума-сама, в этом что-то есть, — прокашлялся старейшина Умезава. А после улыбнулся чуть кривой, полной какой-то злой радости улыбкой. — Пожалуй, я даже соглашусь с таким решением, при условии, конечно, что мест в совете они лишатся. Иначе нас самих ждет наказание от клана.

— Кейташи-сама, Минори-сама и Озему-сама — мудрые люди и опытные шиноби! В отличие от особо щепетильных, — Каору практически выплюнула это слово, — они готовы идти на жертвы во имя интересов клана!

«Во имя интересов клана… Какая удобная отговорка» Буцума едва подавил в себе недостойный порыв озвучить подсознательную мысль, тем более что старейшина не закончила.

— Они имеют полное право…

— Выйдите из здания совета и скажите это нашим людям, — с насмешкой прервал ее Умезава. — Уверен, что наши ирьенины достаточно хороши, чтобы помочь вам пережить реакцию соклановцев.

Буцума только хмыкнул, когда как многие поддержали Умезаву смешками. О да, они все почувствовали, как вокруг здания расхаживают свободные жители селения, ожидая решения. И было нетрудно предсказать, какое именно наказание их на самом деле устроит, и как они отреагируют, если предавшие старейшины останутся в совете.

— Больше возражений нет? Никто не желает высказаться? — для порядка уточнил он. Старейшины попереглядывались, но никто ничего не сказал. — Тогда я поддерживаю это решение. Старейшины Сенджу Кейташи, Сенджу Озэму и Сенджу Минори изгнаны из совета клана без права на возвращение.

Меньше чем через неделю Кейташи-сама оказался у ирьенинов с подозрением на отравление, усугубленное сильной аллергической реакцией. Несвежая рыба. И он бы не придал тому значения, если бы Минори-сама не лежала в соседней палате со сломанной ногой, а Озэму-сама после избытка саке не мерещились бы рогатые демоны, из-за нападений на которых он лежал на футоне связанный как гусеница. Это могло быть чем угодно, но только не совпадением, однако ни каких следов не было, и свидетели как один уверяли в случайности произошедшего. И, положа руку на сердце, глава клана был убежден, что даже если бы кто-то оговорился в показаниях, его поправили бы следователи. Клан дружно ополчился на старых дураков, и только вопрос времени, когда эти трое покинут селение по собственному желанию и что они успеют к тому моменту пережить: лечили их те же ирьенины, что боролись за жизнь Тобирамы.

— Знаешь, Буцума, я не думал, что скажу это, но мне их почти жаль, — качал головой старик Умезава. — Твой сын придумал поистине непредсказуемое в своей жестокости наказание, просто не став его требовать.

А допив чай, уверено заявил:

— Когда-нибудь он станет самым страшным человеком в стране. Как минимум одним из них.

Глядя на Тобираму, спокойно и терпеливо поправляющего ошибки в тренировочном комплексе Итамы, Буцума сильно сомневался в словах Умезавы. Да, его второй сын был умным и немного странным, любил старые свитки сильнее, чем остальные дети спарринги и игры, часто пропадал на самостоятельных тренировках и его заалевшие глаза порой пугали даже самого Буцуму, закаленного в боях с шаринганистыми ублюдками. Но самым страшным человеком в стране? Невозможно.

Из его сыновей Тобирама больше всех похож на него: сдержанный в эмоциях, скрывающий истинные чувства за маской, но готовый стоять за клан до последнего вздоха, даже если его будут просить этого не делать. Тобирама понимает его как никто другой, не только смотрит на отца, но и видит, что он прячет ото всех, вон как с куском ткани поймал. Буцума с того вечера трижды замечал, как старший сын косится на его руки, но игнорировал, пока пораженный вздох не подсказал, что да, увидел наконец. Воспитанием Хаширамы придется заняться вплотную, он же совсем не умеет держать себя в руках!

А младший еще как умеет и что у него на уме, даже Буцума затрудняется сказать, но наблюдая за сыновьями пристальнее обычного, он, наконец, заметил то, что раньше ускользало от его внимания: Тобирама тоже считает, что войну можно прекратить и без тотального уничтожения противника. Но в отличие от старшего отпрыска понимает, что мечты не осуществляются сами по себе и просто настаивать на мире недостаточно, чтобы его достичь. Действия старейшин и отсутствие наказание сыграло маленькому заговорщику на руку: большинство людей стало с большей охотой задумываться о возможном перемирии со старым врагом, и даже Буцума перестал откидывать эту мысль как недопустимую. Потому что не оставлял в покое вопрос: кого он видит, глядя в зеркало? Монстра или все еще человека?

«Идеальный шиноби подобен идеальному клинку».

«Тогда кто твой хозяин, клинок? Кто решает, чьей крови ты напьешься сегодня?»

Он не стал вызывать на откровенный разговор второго сына, пустив ситуацию в клане на самотек. Хотел посмотреть, что в итоге получится, настраиваясь при необходимости прикрыть Тобираму от гнева старейшин. Поменял бы он решение, если бы знал, что это приведет его сюда?

— Буцума-сама, еще семь шиноби появилось, — еле слышно сообщил Мэдока, и не доверять одному из лучших сенсоров причин не было. — Кажется, это Цучигумо, чакра похожа.

Шесть Учих, ослабленных боем, на землях Сенджу, очевидно, спасаются бегством от Цучигумо. Трое взрослых Учиха, от одного вида которых кипит кровь, и трое детей, ровесники его собственных, их смерть сейчас повиснет неподъемным грузом. Человек, убивающий детей — монстр. Но эти дети однажды вырастут и придут за головами его собственных детей.

Что важнее: их жизни или их отношение?

— Буцума-сама, они здесь.

Он и сам видел: преследователи нагнали жертв и Учихи обреченно развернулись, принимая последний бой. Они могут ничего не делать, просто подождать и Цучигумо избавятся от красноглазых демонов самостоятельно, наверняка потеряв несколько бойцов, а потому станут легкой добычей для его патруля. Надо просто подождать, он же шиноби, терпение его второе имя… Так какого биджу его кунай летит на поле боя?!

Сражение было коротким, но запомнилось не схватками, а лицами Учих, сначала отчаявшимися, когда они появились, а потом все более вытягивающимися от изумления. Давние враги просто проигнорировали их присутствие, избрав целью преследователей — есть от чего перепроверить себя на гендзюцу. Ладно, с идиотами из Цучигумо разобрались, они уже никому ничего не доложат, а дальше-то что? Учихи перевели дух и готовы драться до последней капли крови, кроме двоих младших, у тех в глазах только неприкрытый ужас. Копия Таджимы крепче вцепился в кунай, будто ему это поможет. Но никто не нападает — Учихи не знают чего ожидать, а Сенджу не получили приказа.

Можно убить только взрослых, отпустив детей, пусть учишата навсегда запомнят, как опасны Сенджу. Да, это было бы идеальным компромиссом между совестью, заговорившей голосом второго сына, и здравым смыслом шиноби.

— Буцума-сама? — Сенджу Тока, его племянница, единственное, что осталось от нии-сана на этом свете, ждала его решения, готовая вцепиться врагам в глотки во имя мести… Или нет?

Хаширама. Или Тобирама. Или оба — но не это важно, а то, что они как-то своего добились: Тока-чан не рвется в бой с Учихами, даже зная, что они одержат безоговорочную победу. Да и остальной отряд, в общем-то, не нападал и даже не сильно рвался в атаку на ослабших врагов. Куда катится этот мир, к биджу в задницу?

— Проваливайте.

Он смотрит на лицо, на подбородок, на лоб, но не в глаза, зная, что не сможет ответить на немой вопрос в них. Женщина, единственная женщина в отряде, закрывавшая собой детей, поджала губы, не веря, но уже надеясь.

— Вы оглохли? Проваливайте! — раздраженный взмах рукой почти спутали с атакой, но именно что почти: ни слова не говоря, женщина увела за собой сначала детей, а потом и остальные умчались следом. Спины напряжены, головами мотают, явно подозревают не то гендзюцу, не то сумасшествие, причем неизвестно, что лучше, безумцев и их шаринган не предскажет. — Возвращаемся на маршрут.

Закончить патрулирование и домой. Его ждет семья, Акане наверное уже начала готовить ужин, а дети закончили тренировки. Уже к завтрашнему рассвету все селение будет судачить о том, что глава совсем размяк, отпустил Учих-недобитков, хотя могли влегкую избавиться аж от шести угроз за раз. Уже завтра на собрании ему объявят о недоверии и лишат статуса главы клана. Но это будет завтра, и подумает он об этом тоже завтра.

Он подумает об этом завтра, а сейчас ему ничего больше не хотелось, кроме как тихо сидеть на пороге комнаты и смотреть на детей. Его детей. Детей, которых уже сегодня должно было остаться только двое, но в комнате спят все пятеро, и от одной мысли о причинах подобного чуда у него раскалывается голова. Старый враг, изученный за годы сражений от и до, знакомый до последнего шрама, оставленного его рукой. И двух лет не прошло, как они обменяли ближайших родственников, сменив их на постах глав кланов и увеличив кровавый счет между ними. А теперь — такое милосердие. Не узнал? Конечно, с веером на одежде, характерными чертами лица и чакрой, не говоря уже о том, что Рюу похож на него как миниатюрная копия. Тогда почему?

— Все размышляешь? — тихий, нежный голос и любимые руки, да будет проклята война, обагрившая их кровью. — Пойдем, вдруг дети проснутся. На сегодня им хватит потрясений и без твоих ночных бдений.

Он позволил увести себя на кухню и сел рядом с супругой, не думая, а просто наслаждаясь возможностью вот так сидеть рядом, зная, что уже сегодня мог остаться в опустевшем доме один с двумя детьми, которые бы точно осиротели сразу на обоих родителей, пускай бы он еще дышал.

— Ты уверена, что это был Буцума? — он задавал этот вопрос неоднократно, весь отряд трижды проверили на отравление и гендзюцу, но не нашли ничего неожиданного. Ничего, что вызвало бы спутанность сознания или галлюцинации.

— Уверена, — глубокий вдох. Мичие устала отвечать на один и тот же вопрос, но понимала его недоумение и терпеливо отвечала раз за разом. — Он выглядел как Буцума, его чакра ощущалась как чакра Буцумы, его брови были нахмурены, как брови Буцумы и к нему обращались «Буцума-сама». Думаю, мы можем предполагать, что это был Сенджу Буцума.

Но понимание не значило, что ее это не раздражало.

— Я просто не понимаю, — догадка, конечно, была, безумная, как и все события сегодняшнего дня, а старая надежда нежданно подняла голову спустя все эти десятилетия, но он не дал ей ходу. Мужчина закрыл глаза и устало прилег на стол. Никому кроме жены не позволено видеть его таким, а потому он наслаждался возможностью перестать быть главой клана и побыть просто человеком. Растерянным, сбитым с толку, но невозможно счастливым от того, что его семья вернулась домой. — Давай в следующий раз твои родители сами нас навестят? Я готов отправить за ними отряд.

Мичие не была клановой, но родилась в семье потомственных шиноби, осевших в одной из деревень страны Птиц и поколениями успешно защищавших ее от бандитов и других шиноби. Ему повезло познакомиться с ней, когда он остановился на ночлег в ее деревне, возвращаясь с курьерской миссии в стране Жемчуга. Отец, конечно, рассчитывал, что он выберет кого-нибудь из клановых девушек, чтобы не ослаблять главную ветвь, но стоять на пути полюбившего Учихи не рисковал даже глава клана со всем советом, а потому вскоре Сакурадзаки Мичие стала Учихой Мичие. И уже сейчас можно сказать, что клан от этого только выиграл: что первенец Мадара, что второй сын Изуна показывали успехи, более чем достойные наследников. Рюу, Рэйден и Тетсуя тоже подают надежды, а уж после сегодняшних событий дети наверняка возьмутся за тренировки с удвоенной силой.

— Последние месяцы Сенджу стали сражаться не так яростно, многие получают раны, но выживают, — напомнила жена. — И они почти перестали нападать первыми.

— Да, несколько последних встреч совета были целиком о странностях Сенджу, но разгадать их план никак не получается, у нас не хватает данных. Разведчики разводят руками, упоминают только, что клан недавно покинули сразу трое старейшин, но о причинах ничего толком не известно. Предполагают, что они ослабли за прошлый год, что Буцума не справляется с обязанностями главы клана, что они затаились и чего-то ждут — версий слишком много, а понять, что они замыслили, порой не могут и сами Сенджу.

— Некоторые даже высказываются, что это скрытое оскорбление, — Мичи ахнула, прижав руки ко рту. Да, его тоже удивил этот вывод, но он не так нелогичен, как кажется. — Вроде как мы больше не считаемся опасным врагом, а потому они могут нас игнорировать.

— Я бы не назвала это игнорированием, — усмехнулась Мичие. — Буцума был недоволен, зол и на нас, и на себя, только рычал «проваливайте». Будь он котом, шипел бы и бил хвостом.

— Тогда почему он вас отпустил, хотя был так взбешен?

— Не знаю, — супруга устало развела руками и собралась уходить. Ей давно пора спать, после всех сражений и тревог жизненно необходим отдых, но она все равно пришла к нему, зная, что он не может уснуть из-за размышлений. — Но я знаю, что я видела, Джима. Кунай Буцумы не дал убить Рюу и даже если это какой-то коварный план Сенджу, я ему благодарна.

Не сказать, что это упрощало ситуацию.

— Буцума-сама, что вы задумали на самом деле?

Это почти смешно. Они третий час пытаются добиться от него признания: «да, я придумал план, как заманить Учих в ловушку, и действую строго по нему». И никакие его слова, что он об этом и не думал, не помогают. У них и без того много вопросов, которые надо обсудить, количество заказов стало расти последнее время безо всяких видимых причин, скоро некого будет отправлять на миссии, а они зациклились на чертовых Учихах! Биджу, знал бы — лично бы всех шестерых выпотрошил!

— Акико-сама? — почти отчаявшись получить адекватную реакцию, он обратился к единственной не высказавшейся персоне.

— Холодный чай летом идеально сочетается с шинген-моти, вы не находите? — Акико-сама не изменяет себе. Хоть что-то в сходящем с ума мире идет как привычно. — Чем бы ни руководствовался глава клана, позволяя Учихам пройти через наши земли, это принесет свои плоды так же, как и «случайные» действия остальных бойцов.

— О чем это вы? — нахмурился Сора-сама.

— Я говорю про ошибки взрослых, позволившие большинству маленьких противников сбежать с поля боя. Хотя некоторых приходилось пинать в нужном направлении, но это частности, — Акико-сама улыбалась с таким превосходством, будто знала много больше остальных, и это было несколько обескураживающе. Старейшая всегда казалось чуть в стороне от клана, редко прямо вмешивалась в дела, но обладала достаточным авторитетом, чтобы затыкать даже самых горластых спорщиков. Но то, что она говорила… измена? — Никто не хочет выглядеть чудовищем в глазах соклановцев, а потому нередко детям шиноби удается уйти с поля боя или хотя бы остаться в живых. Да и в целом убивать без прямого приказа стали меньше. Конечно, если есть такая возможность.

— Это опасно!

— Предательство!

— Немыслимо!

— Это очень дурные вести, — громко заговорила Каору-сан. — Эти люди должны быть наказаны! Шиноби не ведают жалости! Упущенные противники вырастут и нападут на нас с большей силой! Такая недальновидная тактика опасна для клана!

Согласный ропот, недовольные взгляды в его сторону, потому как он тоже «жалостливый» воин, упустивший не только детей, но и трех взрослых — и когда уже его будут отстранять?

— Да, это опасно, — ропот мгновенно стих. Да чтобы Умезава-сама согласился с Каору-сама? Когда небо успело упасть на землю? — Но пока что это играет на руку клану.

— С чего бы? — поразился Буцума.

— С того что последние месяцы даже простые люди сплетничают о нас, как о шиноби, в лучшую сторону отличающихся от прочих. Сенджу не убивают детей. Сенджу не пускают детей на поле боя. Сенджу добрее и благороднее других шиноби. Неважно, насколько это правдиво, — возвысил голос Умезава, перекрывая ошарашенные возгласы. — Важно то, что люди в это верят и идут к нам. Вы все уже ощутили приток заказов, все чаще люди обращаются к нам и скоро придется отказываться от некоторых предложений, потому как у нас не хватит людей.

— И что нам с этим делать? — подал голос Сора-сама. Озадаченные переглядывания демонстрировали, что ответа не знает никто.

«Вариант «поддерживать новую репутацию в дальнейшем» даже не рассматривается. Одно слово — шиноби».

— Если долго сидеть на берегу реки, то можно дождаться, когда по ней проплывет труп врага, — с легкой улыбкой прервала затянувшееся молчание Акико-сама.

— Вы предлагаете ничего не делать? — возмутилась Каору-сама.

— И позволить каждому бойцу решать за себя, — с нажимом заговорил Умезава. — Мы не станем приказывать убивать детей, не станем это запрещать, но и не будем наказывать за милосердие.

— Будущее покажет, к чему это приведет. Возможно, к войне на истребление, — согласился Сора-сама. — А может быть к снижению потерь в будущем. Союз Ино-Шика-Чоу уже обратил внимание на происходящее, а Нара, вынужден признать, лучшие аналитики среди шиноби. И их внимание это скорее интерес, чем опаска. Мы не кровожадные демоны, как о нас нередко отзываются даже другие шиноби из-за этой проклятой войны, и доказываем это делом, а не словами. Чуть более светлая репутация лишней не будет, главное периодически напоминать, что мы сильнейший клан страны огня.

Уже позже, сидя за чашкой чая со старым товарищем отца, Буцума рассказал об опасениях по поводу этого собрания:

— И ты всерьез думал, что тебя сместят с позиции главы клана? — старик Умезава смотрел на него так, словно большей чуши в жизни не слышал. А после расхохотался. — Ками, Буцума, ты же не наивный юнец! В клане нет шиноби сильнее тебя, а право вести клан всегда у сильнейшего, даже если родство с главной ветвью очень отдаленное. А у тебя ближе не бывает! Ты же не пытаешься поломать всем хребты о колено, приказывая сложить оружие и закопаться в землю, забыв о боях и сражениях!

— Чего?! — поперхнулся Буцума. Даже подумать о таком было странно, не то что услышать или воплотить в жизнь. — Я что, рехнулся, по-вашему? Я не собираюсь предавать предков!

— Я знаю. Но время идет и все меняется. Мы либо поспеем за этими изменениями, либо нас унесет потоком истории.

— Я не понимаю, — сдался Буцума, устало опустив плечи. Он, правда, перестал понимать происходящее. Он фактически предал клан, отпустив их кровного врага, и не одного, а шестерых, причем наследников Таджимы, и все что получил — «посмотрим, что будет дальше»?!

— Я заметил, — насмешливо фыркнул старейшина. — Не сказать, что я сразу понял, что происходит, скорее, стал прозревать после той зимней истории, — история? Еще бы несчастным случаем назвал! Его девятилетний сын сед как старик и красноглаз как Учиха! — Я наконец-то открыл глаза на то, что творится вокруг, то, что не замечал, занимаясь, как мне казалось, более важными делами. Клан, клановая политика, отношение бойцов к старым врагам — все это меняется, но исключительно мелкими шагами, поэтому-то последствия стали заметны только сейчас. О мире говорить рано, но люди стали больше смотреть в будущее, чем оглядываться в прошлое. Больше думать о счастье детей, чем о мести за стариков. И либо мы пойдем в том же направлении, либо однажды придется изгнать из клана всех остальных, кроме нескольких особо упертых мстителей.

— И что нам с этим делать? — ошарашенно спросил Буцума, холодея и понимая, с чего, вернее, с кого все началось. И тут же клятвенно пообещал. — Я его выпорю.

— Кого? — опешил уже Умезава.

— Хашираму! Это все его крики о мире без войн! Наглый, нахальный мальчишка, совершенно не думающий об уважении предков…

— Которые предпочли бы видеть потомков живыми и процветающими, а не уничтоженными, — прервал его яростную речь старейшина. — Я понимаю тебя, Буцума, и я прекрасно представляю реакцию Арэты на происходящее, но твой отец уже в Чистом мире и если этому упрямому барану что-то не нравится, он может подождать меня и высказаться лично. Но нам надо думать о будущем. Наследник уже показывал сводные таблицы с численностью клана в каждом десятилетии, ты не можешь не признавать, что, продолжая воевать, мы теряем все больше людей. И большинство — в очень юном возрасте, во время первых боев не на жизнь, а на смерть. Так не может больше продолжаться.

— Мы все еще можем победить!

— Можем, Буцума, никто не говорит, что не можем. Но какой ценой? — старик потер костяшками лоб, и внезапно стало очевидно, как много ему лет. Как много он пережил и как много потерял. И что он от всего этого безумно устал. — Мы будем вымотаны, обескровлены и возможно потеряем лучших воинов в этой бойне. И что с нами станет тогда? Нас разорвут другие кланы, и мы все, и Сенджу, и Учиха останемся лишь воспоминанием. Я этого не хочу и пока буду жив — не допущу. И если клан примет решение продолжать войну… я вернусь на поле боя, чтобы там остаться.

Разбитый услышанным, но не позволяющий и толике эмоций просочиться в мир вовне, Буцума вернулся домой и еще на пороге услышал крики и смех из комнаты детей. Недолго думая, он подкрался и заглянул внутрь, наслаждаясь детским восторгом и любовью к жизни, пока это возможно. Кавараме уже семь, он уже участвует в патрулировании на зависть младшему Итаме, но благодаря закону о защите детей как полноценного бойца его пока не рассматривали, просто прикрепляли к той или иной команде. Именно увеличенный состав патруля позволил им без потерь отбиться от отряда Инузук с их бешеными псами, а сын отделался рваным крестообразным шрамом на щеке и налег на тренировки с удвоенной силой.

— Так нечестно! — вопил Хаширама, снова уносясь в водовороте эмоций. Вот и что делать с упорным нежеланием наследника держать себя в руках? И он еще не забыл желание выпороть старшего сына, что занес заразу примирения в клан. — Почему ты снова победил?!

— Потому что Хаши-нии вообще не думает о стратегии, — рассмеялся Каварама, прижимаясь к Тобираме, очевидно, снова обставившем брата в сёги. Ну с такой-то наставницей неудивительно. — Ты же ходишь почти наугад!

— Неправда! — еще более патетичный вопль из угла комнаты. Так к ним сбежится все селение.

— Аники не ходит наугад, — спокойно согласился Тора, готовясь к новой партии — его старший отпрыск не умел сдаваться или принимать поражение. — Хаширама тактик и действует согласно сложившейся на доске ситуации, спасая ее в «здесь-и-сейчас», не просчитывая шаги до конца партии.

— О, это лучший комплимент, что я услышал от тебя за всю жизнь! — солнечная улыбка и счастливые объятия. Он слишком легко бросается в крайности.

— Это не отменяет того, что тебе нужно развивать стратегическое мышление, — тут же припечатал красноглазый ворчун. — Ты же наследник, будущий глава!

— А я не понял, почему Торью-нии выиграл, если Хаши-нии реагировал на каждую угрозу, — растеряно похлопал глазами Итама. Младшенький вообще что-то понимает в сёги?

— Как обычно, — фыркнул Тобирама. — Сконцентрировавшись на деталях и локальных неприятностях, аники упустил из вида общую картину, чего делать категорически нельзя. Умение адаптироваться к любым изменениям, терпение и настойчивость — вот и весь рецепт победы.

Тобирама слегка улыбался уголком губ, пока объяснял братьям, Буцума же замер, пораженный осознанием открывшейся картины.

«Вода принимает любую форму, куда ее не нальешь, но при этом реку нельзя сбить с курса, она либо раскалывает, либо огибает любое препятствие, продолжая течь в одном лишь ей нужном направлении».

Не Хаширама. Хаши слишком прямой и чистосердечный, честный и открытый, он говорил о мечтах вслух, громко, чтобы все знали. И на фоне шумного Хаширамы никто не заметит его тихого и сдержанного брата, который двумя-тремя фразами оборачивает твои мысли и убеждения против тебя же. Умный, поразительно умный ребенок, с ненормально развитым мозгом и дисбалансом чакры в сторону Инь, маленькими шажками умудрялся менять людей вокруг, пользуясь братом как щитом. Пока Хаширама ошарашивает и налетает ураганом, заставляя поднимать защиту, Тобирама изучает ее на бреши, находит и бьет точно туда, чтобы позволить старшему брату проникнуть в самое сердце и посеять там семена надежды.

Как они целенаправленно поступили с Токой. Как они невольно проделали это с ним самим полгода назад. Как они умудрились поступить со всем кланом, когда Торью предложил не наказывать отравивших его старейшин и тем самым сплотил клан против них и их методов, разом и окоротив особо зверствовавших на поле боя, и создав почву для идей Хаширамы. Вода веками стачивает камни, придавая им гладкую приятную форму. И сын его — что та вода — обтачивает клан, избавляя от особо острых углом, смягчая, но не меняя сути.

«Так ли это плохо?»

Тобирама рассмеялся, глядя, как Хаширама приплясывает рядом со столом и требует реванша, но Буцуму не оставляло подозрение, что смеялся сын не только и не столько над этим. Маленький интриган.

Старый интриган. Ну, не такой уж и старый, Буцума даже младше его самого, но биджу его задери, что он задумал?! Новая выходка Сенджу лишила покоя весь клан, люди обсуждали, спорили, ругались и строили теории от несбыточной надежды до вселенского заговора. Собрание старейшин продолжалось уже несколько часов, но и они никак не могли прийти к единому мнению по поводу интриг Сенджу. Чего добиваются вроде бы хорошо изученные враги, понять не получалось, хотя предположений было много, начиная от усыпления бдительности с последующим нападением и заканчивая списком тех, кто мог бы наложить на вечных противников гендзюцу. Гендзюцу, которое не заметят Учихи? Смешно, да и Сенджу не такие идиоты. Нет, это точно их план, понять бы, в чем его смысл.

— Возможно, мы ищем черную кошку в комнате, где ее нет, — неожиданно сказал Учиха Фумайо. Он не был сильным шиноби в привычном понимании, но его дьявольский и изобретательный ум давал фору многим куда более сильным противникам. А потому к его словам стоило бы прислушаться.

— Хотите сказать, что Сенджу просто так взбрело в голову перестать нас убивать при первой удобной возможности? — гаркнул Учиха Керо, один из самых подозрительных людей, которых Таджима вообще когда-либо встречал. Старик перепроверял на яды собственноручно заваренный чай, что уж говорить о подозрительном поведении лесного клана.

— Я не говорил, что черной кошки вовсе не существует, — спокойно парировал Фумайо-сама. — Да, Сенджу поумерили кровожадность, но они сделали это не только по отношению к нам. Значит, это имеет лишь косвенное отношение к нашей войне.

— И чего, по-вашему, они добиваются? — спросил Таджима, когда пауза затянулась.

— Чего они добиваются, я не скажу, я не Сенджу в конце концов. Но могу сказать, чего они уже добились. Они улучшают репутацию среди заказчиков. Она и раньше была достаточно высокой, но теперь к Сенджу идут не только из-за их силы, но и потому что считают их «чище» прочих шиноби. Добрее и благороднее, даже самураи перестали плеваться в их сторону, а вы все знаете мнение этих высокомерных идиотов о ремесле шиноби.

А вот этот момент они упустили. Репутация клана Учиха была по-настоящему пугающей: сильные, умные, опасные, ночные тени с пылающими алыми глазами, их не на пустом месте называли «демонами». Но, как и во всем, в такой репутации был немалый минус, что заказчики тоже их боялись, а потому нанимали с меньшей охотой, чем проклятых Сенджу. Сенджу, которые теперь на их фоне и вовсе засияют белоснежными одеяниями. Неважно, сколько крови на их руках, людская вера удивительно инертна. Люди будут продолжать заблуждаться и идти к лесовикам. И нести им деньги, деньги, которых иной раз так не хватает клану красноглазых, что приходится браться за любую возможность заработать.

— Тогда надо поломать им планы, — заявил Учиха Тоширо, уже предвкушая. Да, если где-то что-то надо разрушить, Тоширо-сама всегда готов поучаствовать и не поверишь, что это мудрый старейшина, а не десятилетний сорванец.

— Поломать планы мы всегда успеем, — чуть помедлив, заговорила Мегуми-сама, Учиха только наполовину. Может поэтому она самая миролюбивая куноичи клана, если такое слово вообще применимо к шиноби. — Однако мне не нравится, что все мы уверенно отбрасываем возможность, что Сенджу действительно устали от войны и не желают начинать новый виток кровопролития.

— Они не могут!

— Это же Сенджу!

— Забыли, скольких наших соклановцев они перебили?! — раздались возмущенные возгласы, Таджиме пришлось прикрикнуть на них, чтобы угомонить балаган. На себя он тоже мысленно прикрикнул, снова затаптывая биджеву надежду, что ему не придется хоронить сыновей.

— Мы тоже истребили немало Сенджу, — спокойно ответила Мегуми-сама, будто не слышала выкриков соклановцев или они ее не волновали. — Если это план Сенджу, пусть и по улучшению репутации, мы им воспользуемся, просто повторив их действия. Мы будем готовы отреагировать в случае угрозы. Но если мы ошибаемся, то ломая их планы, потеряем шанс на перемирие, и нам снова придется хоронить детей и внуков. Возможно, вам все равно, — еще одна волна возмущенных криков, но теперь Мегуми-сама не стала ее пережидать. — Но я напомню, что мы свое уже отвоевали! А потому вопрос лишь в том, настолько ли сильна наша ненависть, чтобы лишать остальной клан шанса на будущее.

Учиха Мегуми потеряла в битвах с Сенджу сначала родителей и старшего брата, а после троих детей. У старейшины остались лишь невестка и двое внуков, которые как раз скоро вольются в ряды воинов селения. Ничего удивительного, что она с таким облегчением встретила новости об изменениях в политике Сенджу: новая модель поведения дарит ей надежду, что ее внуки переживут встречу с заклятыми врагами. И она перегрызет глотку любому, кто будет ставить палки в колеса.

Если это обманный маневр, чтобы застать их клан врасплох, он лично убьет и Буцуму, и всех его потомков, неважно, сколь юны они будут.