Покинутый (джен)

Я шел не один день, чувствуя подобную необходимость, пока не оказался у океана. Бирюзовые волны вновь и вновь накатывали на песчаный берег, и только ветер нарушал их скучно-монотонное существование, резкими порывами срезая их на корню. Говорят, океан пахнет солью и манит своими далями и необычайной силой. Но, если честно, мне стало абсолютно наплевать на то, что думают другие, я всё равно этого не чувствовал. Единственное, что меня здесь привлекало, — это ветер. Именно он давал силу воде, изливая свой гнев, никому не подчиняясь, наделяя незначительные капли такой мощью, что они били больнее льда.

Несмотря на свою природу, я всё же ощущал некий страх перед дальними полётами в столь жуткую погоду. Потому я решил не отвергать свои новые способности, а использовать их напрямую, чтобы пересечь голубую воду. Делалось это, в принципе, просто: нужно было попросту представить мнимую точку, которой хотел бы достигнуть. Но не зря же всё сложное оказывается простым, а простое сложным? Я ясно представил себе противоположный берег, закрыл глаза и мысленно перенёс себя туда. Но стоило разлепить веки, как я оказался в той же кромешной тьме. Ну что ж, было ясно, что я не там, где должен был оказаться. Тогда возникал вопрос: где же я, чёрт возьми?!

Как выяснилось, я просто немного промахнулся — на пару сотен километров, ну с кем не бывает — и впечатался в гору. Покинув её внутреннее пространство, наконец, смог немного осмотреться. Моему взору открылся невероятный по размерам и глубине каньон. Снизу он казался столь огромным, что, думалось, именно его своды поддерживают небо. По крайней мере, сказать даже примерную его высоту я бы не взялся.

Но что удивляло: даже в таком тёмном и сухом месте была богатая растительность: некоторые склоны почти полностью заполнялись зелёным ковром переплетённых тонких веточек низкорослых ампельных деревьев. Сквозь которые яркими огонёчками шныряли туда сюда мелкие рептилии.

Честно признаться, я чувствовал себя идиотом. Потому что, как ребёнок, в течение часа носился по всему этому каньону, преследуя этих мелких, шустрых изумрудных ящериц, угнаться за которыми даже мне было проблематично.

Увлёкшись этим занятием, я и не заметил, как вышел на открытое пространство пустыни. Лишь шоссе неподалёку напоминало о человеческом присутствии, которого я всячески стремился избегать, а потому вернулся обратно, желая немного изучить золотые пески с пожухлыми кактусами прежде, чем двинуться дальше.

Однако совсем скоро мне это надоело, ибо, как и ожидалось, в пустыне не было ничего, кроме замученной, облезлой растительности и огромных валунов, видимо, раньше прилегающих к каньону. Можете считать меня извращенцем, но некоторые из них в действительности были похожи на отдельные фрагменты мужской натуры, вызывая у меня одновременно смех и желание научиться пользоваться динамитом, дабы эти камни не насиловали мою фантазию своими изощрёнными формами.

Так же меня привлёк полуразрушенный, давно заброшенный форт, отдельные строения которого частично сохранились. Но ощущение смерти, которым здесь всё было пропитано, настойчиво отгоняли меня от этого места, а потому я довольно быстро покинул его.

Дабы снова не врезаться в какое-нибудь здание, гору или, того хуже, человека пришлось переправляться через океан своими силами. Я видел многое: как дымятся действующие вулканы, как взрываются паром горячие гейзеры; в том месте Земля казалась наиболее живой, дышащей, разумной. Здесь каждый ощущал себя частью чего-то большего, но и здесь же осознавалась собственная ничтожность, малость. Я видел огромный город на никчёмном клочке суши. Люди здесь были похожи, как две капли воды, но всячески пытались показать свою индивидуальность. Помню странный лес, аналогов которых и не замечал более. Белые, тонкие и гибкие стволы деревьев были оплетены странными цветущими лианами… Он казался чем-то невероятным, выдуманным, отчего у меня возникло стойкое ощущение сна. А гуляющая недалеко от меня тигрица с парой детёнышей только дополняла это чувство нереальности происходящего.

Она видела меня. Но совершенно не боялась, позволяя подойти максимально близко. Рысь всё же не допускала этого, стремясь уйти, а иногда и обороняясь предупреждающим шипением, хоть и не ясно было, что кошка смогла бы сделать с тонкой оболочкой. Тигрица же урчала, ласково тревожа мой слух, словно усыпляя. Блаженно я сомкнул веки, лежал рядом с ней и слушал эту трель, сопровождаемую течением воды и шорохом осыпающейся листвы. Моя полосатая спутница была столь добра и любезна, что даже позволила мне прикоснуться к себе. Весьма сосредоточенно я делал вид, что могу гладить её, ощущать пальцами мягкую, густую шерсть и нежно трепать полукруглые уши.

Тёплая песня кошки напомнила мне что-то родное, близкое. Право, я всегда любил кошек. Но точно никогда и предположить не мог, что окажусь с ними в столь близком контакте. Моё странствие было окончено, я прекрасно это понимал. Всё, чего хотелось в данный момент, это быть дома. Которого у меня не было… Оставалось только вернуться туда, откуда, как мне казалось, я был родом. В туманный город, рассмотреть который мне так и не удалось. Да, настало время вернуться туда.

Прошло уже четыре года. Много воды утекло. Времени было достаточно, чтобы исследовать город целиком и полностью, каждый закоулок, каждый двор и улицу. Я знал его вдоль и поперёк, заблудиться теперь стало попросту невозможно.

От скуки часто шатался по нему без дела, заглядывая в магазины, дома. Но, несмотря на то, что как такового места жительства у меня не было, отдавал предпочтение тому старому чердаку, на котором оказался в самом начале.

История города тоже в скором времени перестала быть для меня тайной. Он прошёл войну и выстоял блокаду, как и многие до него. Ведь, чёрт возьми, несмотря на моё подавленное состояние после смерти я не раз задавался вопросом о жизни старого призрака, который так быстро покинул меня. Тогда я никак не мог взять в толк, почему от него пахло порохом и кровью. Теперь я это знал. Равно как и понимал его стремление уйти.

Его решение открыть мне правду было поистине благородным и смелым с его стороны. Как раз потому, что старик прошёл войну, наверное, и смог сделать это. И я благодарен ему. Понял это позже, когда сам столкнулся с чем-то подобным. Призраком девочки, что отчаянно пыталась найти свою мать. Её плач гулким эхом раздавался в моей голове, отчего делалось невыносимо больно. Я помню, как она просила, умоляла меня о помощи. Но я не мог ничего сделать. Призраки не сотрудничают с себе подобными, более того, они не выносят общества друг друга. Это напоминает им о смерти и обо всём том, что они потеряли. Плач души словно разрывает нас на части и уничтожает, его невозможно слушать, хочется бежать со всех ног. И мы не в силах помочь другому, ибо лишь само привидение может знать, зачем оно здесь. Именно это пытался сказать мне старик. Дело каждого, которое в действительности, не касалось его, это не было эгоистичностью или равнодушием, как мне казалось поначалу. Лишь необходимая мера. Какое-то время воспоминание о ней преследовало меня. Я чувствовал вину за то, что не помог ей. Хотя и знал, что не мог… Перед глазами вновь и вновь возникал её образ… Тонкое личико, белокурые волосы и большие, напуганные глаза.

— Надеюсь, ты нашла успокоение своей душе… — прошептал я.

Желая отвлечься, бесцельно бродил по дому, наблюдая скромные изменения жителей коммунальных квартир. Несмотря на то, что люди там жили очень разные, подчас противоположные друг другу, квартиры были совершенно однотипными: длинные коридоры и мелкие, тесные комнаты, обставленные бедно и скупо, ибо, как я слышал из уст постоянно жалующихся на это жителей — мебель была очень дорогой.

Переходя из комнаты в комнату, я ненароком наткнулся на милующуюся молодую пару и тут же поспешил покинуть помещение, дабы не смущать их своим присутствием, хотя более удобной позиции для подглядывания сложно было представить, и вышел в прихожую. С сердечной тоской взглянул на зеркало в холле, благо оно было большим, во весь рост, будто насмехаясь над моей неспособностью увидеть собственное отражение. Отвернулся, прикрывая стеклянное полотно рукой, она прошла сквозь, как и ожидалось.

Не почувствовав привычной боли, я тут же разлепил веки, всматриваясь в то, что вытащил из зеркала. После стольких лет держать что-то в ладонях было настолько непривычно, что я не могу сказать с уверенностью, что этот крохотный серый шарик не парил в воздухе. От него исходил странный шум… Чьи-то голоса, звучащие отдалённо и глухо, словно в бочке. В непонимании поднёс светящийся огонёк поближе пока, казалось, совершенно не утонул в нём. Перед глазами сменялись расплывчатые, тусклые картинки. На них я сумел разглядеть ту самую пару, ссорящуюся из-за чего-то на кухне, что мне виднелась из приоткрытой двери в конце коридора.

Оставаясь в неком замешательстве, я вернул неясный мне предмет обратно в зеркало, и он послушно растворился в нём. И вроде бы уже был готов к тому, чтобы уйти… Но интерес взял верх, настойчиво требуя, чтобы я всё проверил. Слепо следуя у него на поводу, прошёл в кухню, чтобы осмотреть её. Определённо, это та самая комната, что я видел всего пару минут назад. Что же это был за свет?

Пораскинув мозгами, взвесив все «за» и «против», я решил, что терять нечего, а потому можно смело проверить, что за чертовщина с этим зеркалом. Я прошёл сквозь него и погрузился в неясную, всепоглощающую черноту. Тогда-то я и понял, это не просто внутреннее содержание несложного аксессуара, состоящего из древесной плиты да гвоздей, а самое его сердце. Здесь было всё так же много подобных картинок. Какие-то были ярче, какие-то имели тёмную гамму, а некоторые стали тусклыми под гнётом времени, напоминая чем-то выцветшие фотографии. Они медленно проплывали мимо меня, в каждую я мог заглянуть и узнать то, что изображение могло мне рассказать, а более того, ещё и дать услышать.

— Воспоминания… — сообразил я. — Выходит, зеркала хранят воспоминания? Или же не только их… Мне тяжело дышать! Неужели в них сокрыто столько человеческой энергии, что она пагубно влияет на меня?

Желая разобраться во всём, заглядывая в каждое явление памяти, словно старый, вечно повторяющийся фильм, я узнал всю историю обитателей этой квартиры, впрочем, пересказывать её будет неинтересно, да и смысла это особого не имеет.

Но вдруг я почувствовал давно забытое ощущение головокружения и слабости. Не ожидая этого, присел на колени, отчаянно закрывая уши руками, стараясь заглушить чей-то крик, больше напоминавший мне шипение или рык. Боль, знакомая мне давно, и всё такая же невыносимая, заполняла меня изнутри, находя выход наружу из моего рта, вынуждая меня кричать в ответ, а мысли заполняло лишь одно — пусть это прекратится! Кто-то выгонял меня отсюда, кто-то знал о моём присутствии и был явно не рад этому. Кто-то сродни мне.

Неимоверного труда стоило мне вернуться обратно, не обращая внимания на этот крик, продолжать идти, покидая внутреннее пространство зеркала. Я встретил старую женщину, которая кричала что-то невразумительное. Всё, что мне удалось разобрать, — это дикий рёв «уходи прочь!». Впрочем, этого мне было вполне достаточно, чтобы как можно скорее исчезнуть с её глаз.

Враждебные призраки — не редкость, и я не раз видел их. Детский интерес тогда меня настолько заинтриговал, что я совершенно позабыл о том, в какой опасности могу оказаться. Все мы что-то защищаем. Но не так много призраков осталось, чтобы защищать живых. Эта женщина оберегала свою правнучку, за что ей низкий поклон. Но подобных ей мало, и они всегда обороняются очень рьяно, поэтому лучше с ними всё же не сталкиваться.

Это малое происшествие заставило меня задуматься о том, останусь ли я, если выясню хоть что-то о своей семье. И будет ли у меня на это право? Ведь вмешательство в жизнь со стороны мёртвого могло привести к неизгладимым последствиям, и я прекрасно это знал. А потому пообещал себе, что никогда не стану вмешиваться в чужую судьбу, кто бы это ни был.

Как выяснилось, я мог читать воспоминания, заключённые в предметах. В любых: зеркалах, вазах, шкатулках, чашках — всё, с чем человек имел близкий контакт. Это увлекло меня по-настоящему. Сутками напролёт я изучал их. Если попадались интересные личности, то продолжал исследование, чтобы узнать больше.

Тогда-то… я и познакомился с ним.