Ширские истории (джен)

Холодный монотонный осенний дождь лопотал в тумане пустынных улочек и дворов Тукборо. За окнами время от времени пролетали одинокие мокрые листья, тяжело шлёпаясь в лужи и грязь — снова с утра Первинка будет спорить с Гладиолой и Меригольд чья очередь подметать двор. На ограде сада и во дворе горели фонари, и голые ветви яблонь отбрасывали кривые чёрные тени в окна большой залы Великих Смиал.

В зале было тепло, полутемно и на удивление тихо, несмотря на то, что на мерцание углей камина собралась большая компания (но, конечно, далеко ещё не вся семья) — многочисленные детишки огромного семейства, некоторые взрослые и многие из тех, кого совсем ещё недавно тоже считали детьми. Изредка позвякивала посуда — детвора уплетала тыквенные пирожки с чаем, — и слышалась тихая возня со стороны дальнего от камина окна, где ещё с праздника урожая остался стоять початый бочонок пива, который решили не спускать в погреба. Никто не шумел, не спорил, ничего не обсуждал, не капризничал и не просил — все прислушивались к рассказу сидящего в кресле Аделарда, около которого горела единственная в зале свеча.

— ...И тогда я замахал на него руками, — зловещим полушёпотом вещал Аделард, наклоняясь со своего места всё ниже и ниже к разместившимся на ковре детям. — Но он не испугался, не-е-ет! Наоборот! Он стал подбираться всё блииииже... блииииже... А я ка-а-ак выхвачу свой зонтик, да ка-а-ак взмахну...

— Уууууу! — вдруг громко взвыло от окна.

Детвора взвизгнула, метнулась тесной стайкой к свету, сгрудилась у кресла Аделарда. Кто-то взволнованно пискнул, кто-то испуганно ахнул, кто-то громко захохотал.

— Пин, прекрати! — раздался недовольный голос какой-то хоббитянки.

— Да, хватит их пугать, — поддержали её.

Вспыхнул свет сразу нескольких свечей, и цепкие ветвистые тени исчезли, в общей зале воцарился привычный уют. Аделард недовольно покосился на дверь, где, подбоченясь, стояла его супруга. У окна захихикала молодёжь, предвкушая более интересную развязку поднадоевшего и из года в год повторяющегося рассказа.

О том, как Аделард нос к носу столкнулся с призраками Бунго и Белладонны Бэггинсов из Бэг-Энда не слышал разве что новорожденный. Но вот развязка у этой истории каждый раз была другая — то Аделард мужественно отбивался от призраков и побеждал, то успевал прытко скрыться в боковых комнатах, куда они по никому не понятным причинам не смели являться, то помогал хозяину Бэг-Энда спрятаться до наступления утра. А иногда Аделард так долго и пространно рассуждал о таинственных материях, что сам начинал путаться в словах, историях и выдумках. Его не перебивали, только иногда посмеивались незлобно — в Тукборо каждый знал, что Аделард выдумщик, каких ещё поискать, особенно если усаживается в кресло с кувшином любимого вина. Но истории из раза в раз выходили у него всё заковыристее и любопытнее, детвора слушала его, раскрыв рты. А что для любого хоббита может быть лучше, чем скоротать долгий осенний вечер в тёплой зале, когда переделаны бесчисленные домашние дела, а утихомирившаяся детвора не мешает пропустить кружечку-другую пива или вина? Вот они и коротали, волей-неволей слушая бесконечные байки Аделарда и уменьшая запасы необъятных кладовых, ломящихся от накопленного за весь год добра.

— А дальше? Дальше, дальше! — громко зашептала Агата, самая младшая внучка Аделарда, и задёргала деда за штанину, привлекая внимание.

— А дальше... — протянул тот, пытаясь вернуться к рассказу, прерванному выкриками от окна.

— Ты замахнулся зонтиком, — снисходительно подсказал Энергард, сын средней дочери Аделарда, откусывая очередной кусок пирога. Он был повзрослее собравшейся здесь детворы, уже не раз слышал этот рассказ, но всё ещё любил сидеть около кресла деда, угощаясь из общей тарелки и доливая младшим детям кипяток в остывающий чай.

— Ах, да, зонтиком... — рассеянно пробормотал Аделард, не без опаски поглядывая на хмурящуюся всё сильнее жену. Когда почтенная хоббитянка в довершение к строгому взгляду, которым сверлила мужа, ещё и нетерпеливо притопнула пару раз, Аделард спешно допил содержимое своей кружки и довольно крякнул: — Зонтиком... да-да-да...

— И? — не отставали дети.

— И они убежали, — быстро закончил Аделард, стараясь не обращать внимания на разочарованные вздохи Агаты. — Они убежали, а вам пора спать.

— Это неправда! — вдруг с возмущением заявил Хиндебольд, один из многочисленных потомков Исембольда. — Они не могли убежать!

— Убежали-убежали, — закивал Аделард.

— Правда-правда! — внезапно влезла в спор ещё одна из внучек Аделарда, Джет. Девочка была любимица деда и в Великих Смиалах Туков проводила едва ли не больше времени, чем в Мичел Делвинге в доме отца. — Я сама видела, как дедуля Аделард вернулся однажды из гостей с зонтиком! Хотя никакого дождя не было! Так, дедуля?

— Кхм... да, дорогая, так, — отчего-то смутился Аделард и уже сам заторопил детей: — А теперь спать, быстро все спать.

— Ты тогда тоже призраков прогнал, так? — не унималась Джет.

— Так, так...

— Так или не так, про то вы узнаете в другое время, — подоспела, наконец, жена Аделарда в сопровождении всех трёх дочерей. Они уже давно жили с мужьями, сменили фамилии и имели свои дома, но по большим праздникам всё ещё часто приезжали в Смиалы навестить отца и мать. Да и, если правду сказать, такого размаха, с каким отмечали праздники в Тукборо, трудно было придумать и отыскать, а девочки Аделарда с детских лет обожали, как готовит Эглантина и мать... — А кто не отправится в кровать, не узнает ничего!

От её угрозы детвора издала дружный стон, но спорить никто не посмел, даже сам Аделард — нрав у жены был крутой. Подмигнув Энергарду и расцеловав младших внуков, хоббит встал:

— Я, пожалуй, тоже пойду спать, — громко заявил он, не без сожаления поглядывая в полутёмный угол у окна, где всё оживлённее становилась болтовня.

Эверард, его младший сын, что-то горячо доказывал Фердибранду, сыну Фердинанда. Первинка, посмеиваясь, не отходила от брата и не сводила глаз с Мериадока, его приятеля. Винтерблум, сияя от возбуждения и радости, шушукалась с подругами — Фобс Хайсэнд и Бани Гэмвич приехали с роднёй в Хоббитон на ярмарку ещё к Празднику Урожая, да и отпросились погулять в гостях... Молодёжь, что с них взять... Не в его годы уже так допоздна сидеть и весело болтать...

Покряхтев и покашляв, Аделард покосился сначала на жену, потом на недопитый кувшин у камина, махнул рукой и послушно побрёл спать.

— Верно, дорогой, время позднее, а завтра ещё много работы. Пора, пора... — одобрительно загудела его супруга и подхватила на руки Агату, отирая с её щёк остатки пирога. Затем отобрала у Энергарда припрятанный в кармане кусок, неодобрительно нахмурилась при виде грязного пятна на его одежде, передала малышку её матери и поспешила за Аделардом, уж наверняка не давая тому возможности передумать отправляться в кровать.

Вскоре засобирались на покой и прочие взрослые — ушёл Реджинард, старший сын Аделарда, потом Фердинанд, потом упорхнула Перл, старшая дочка Паладина Тука, которая лишь два года как стала считаться взрослой, но уже давненько мечтала о замужестве и вовсю показывала, что не имеет никакого отношения или интереса к развлечениям молодых. Перл прихватила с собой Пимпернел — сёстры всегда были очень дружны между собой и Эглантина, их мать, частенько вздыхала, что третья дочка, Первинка, не сумела влиться в их тесный кружок... Последним к себе отправился Паладин Тук, а его жена, выпроводив всех младших детей с дочерьми Аделарда, собрала поздний ужин для тана Ферумбраса, который так и не вышел в общий зал. Вынося тяжёлый поднос с чаем и пирогами, Эглантина собралась было крикнуть молодёжи, чтобы не забыли погасить свечи и прибрать зал. Но Блум уже спешила к камину с метёлкой, а её подруги в четыре руки собирали пустые тарелки и кружки с общего стола. Порадовавшись расторопности девочек и мысленно посетовав на свою младшую нерадивицу-Первинку, Эглантина тоже ушла, оставив в распоряжении молодёжи зал.

Первым оживился непоседа Перегрин, освободившийся от надзора матери и отца.

— Ну что, друг Мерри, выпьем ещё по одной, что ли? Давай! — Он вскочил со своего места и кинулся к бочке, но тут же только разочарованно застонал — в его кружку упало лишь несколько пенных капель. Веселье закончилось, бочка была пуста.

При виде его прыти и бесполезных стараний, засмеялся Эверард:

— Даже этот бочонок знает, кому можно пить, а кому больше нельзя! Правильно я говорю, Ферди?

К его смеху присоединился Фердибрант, и кузены, с пониманием перемигнувшись, звонко сдвинули свои полные кружки:

— За нас!

— За нас!

Мериадок утешающе похлопал Перегрина по плечу:

— Если ты, друг Пиппин, избавишь меня от своей назойливой сестры, то я разделю с тобой то, что осталось здесь, — зашептал он приятелю на ухо и помахал перед ним своей кружкой, в которой оставалось ещё почти полпинты пива.

Пин покосился на Первинку — сестра сидела за столом, подперев кулачком голову, и с мечтательным видом помешивала в чашке чай. Представив, во что может вылиться очередная стычка с упрямицей, привыкшей оспаривать свои желания до хрипоты, хоббит сник и лишь махнул рукой:

— Обойдусь...

Мерри засмеялся и одним махом опустошил свою кружку под несмолкаемый смех родичей.

— А забавную историю закрутил сегодня твой папаша, — Фердибранд толкнул кузена Эверарда локтем, привлекая внимание, — сколько раз слышал, и всё равно смешно.

— Аууууууу! — взвыл Эверард, пытаясь передать вой, прервавший рассказ отца и перепугавший малышей.

— Нет, нет! Не так! — давясь смехом, запротестовал Фердибранд. — Пин, сделай ещё раз! Ну, пожалуйста, ещё разочек!

— Уууууу! — послушно повторил Пиппин, и даже задумавшаяся Первинка вздрогнула, едва не опрокинув чай.

— Пин, прекрати!! — одёрнул его тот же голос, что и в первый раз.

Уперев руки в боки, почти как жена Аделарда, на хоббита хмуро смотрела Винтерблум, только-только закончившая подметать пол. Щёки Блум раскраснелись, упрямая чёрная кудряшка выбилась из-под ленты и спадала на один глаз, а метёлку она сжимала в руках так, что даже Пин на мгновение засомневался, стоит ли продолжать шутки.

— Ой, Блум, да хватит тебе! Смешно ведь! — не унимался Эверард.

— Тебе, может быть, и смешно! А вот Агата снова ночью будет плохо спать!

— Да, и вправду, время позднее, не стоит так шутить сейчас, — негромко подала голос Фобс.

— Ты тоже боишься, Фобс? — Фердибранд никак не желал униматься: — И как же тогда вы живёте на самой границе диких земель, где только и слышно «Аууууу!»

— Уааааа! — подхватил Эверард, и кузены, снова звонко стукнувшись кружками, залились громким хохотом и выпили.

К их веселью присоединился и Пиппин, наливая себе чаю и подбираясь к стоящим около сестры мясным пирогам.

Молчавшая до этого момента Бани пристально взглянула сначала на Блум, потом на Фобс и выразительно хлопнула голубыми глазищами, словно подавая сигнал. Фобс набрала полную грудь воздуха, изо всех сил стараясь не заалеть словно мак — светловолосой и веснушчатой девочке с самого детства это давалось сложно среди склонных к приключениям подруг.

— Вот так и живём... — выдохнула она. — Всякое бывает...

От значимости, явно прозвучавшей в последних словах, Ферди притих и метнул на хоббитянку заинтересованный взгляд.

— Слууушай, Фобс, — протянул он, нетерпеливо ёзрая на скамье, — а может быть ты тоже... как-нибудь... ну, не обязательно сейчас...

— Что я, Ферди?

— Ну, расскажешь про что-нибудь такое... про что у нас не говорят...

— Про что же рассказать?

— А правда, что у вас деревья ходят? — внезапно влез Эверард.

— Ну-у-у-у... — протянула Фобс, всё сильнее краснея. — Да!

— Врёшь! — выпалили разом Эверард и Фердибранд.

Но кружки отставили и передвинулись поближе к Перегрину, Первинке и пирогам.

— А что ты об этом её спрашиваешь и ещё и не веришь?! — пришла на помощь подруге Винтерблум. — Спросил бы у... вон хоть у кузена Мерри. Ему ли не знать?

Мериадок, на которого тут же обратились несколько пар пытливых глаз, растерялся лишь на мгновение.

— Ну... да. Всякое бывает, — неохотно обронил он. — И всякое говорят.

— А про деревья?

Он взглянул на Фобс, ждущую его слов, и кивнул:

— Сам я не видел, правда. Но ширрифы... — он многозначительно замолчал.

— Ну не зря же у вас там стену отстроили, — вмешалась в разговор Басгорн. — Только вот если от ходячих деревьев она помогает, то от призраков не спасёт никак...

— Ой, Бани, да какие призраки! — отмахнулся Эверард.

— Ты переслушала сказок дядюшки Аделарда, или что? — не смолчал и Перегрин, к которому после чая и пирога вполне вернулось приподнятое состояние духа.

— Обыкновенные призраки, Пин. Вот такие, — Винтерблум отложила метёлку, вскинула руки, закатила глаза и сделала шаг к хоббиту, — «Бууууу...»

Перегрин только презрительно фыркнул. А Эверард и Фердибранд покатились со смеху.

— Ну ты даёшь, Блум!

— Смейтесь, смейтесь, — негромко произнесла Басгорн, — но я вот знаю место, где и вправду есть призраки. — Она подошла к столу и в наступившей тишине невозмутимо налила себе чай.

— Где? — не стерпел Мериадок. — Если ты про Старый лес, то...

— Нет, я не про него. И даже не про ваш край. Всё гораздо ближе, здесь, в Шире, на нашем берегу реки...

— Рассказывай давай, — глаза Эверарда горели от интереса, Ферди смотрел с лёгкой насмешкой, но не перебивал, а Пин даже подался вперёд, жадно ловя её слова.

— Здесь, у нас в Шире, — повторила Басгорн, прихлёбывая из чашки, — совсем неподалёку от ваших Смиал, жил когда-то старый фермер Одо.

— Диггинс, что ли? — переспросил Эверард.

Бани неопределённо покивала.

— Наверное... я не помню точно. Эту историю мне рассказал Бакфред Банс, а ему Поло Боффин, а он услышал...

— Ты лучше сама рассказывай давай! — перебил её Ферди.

— Ну, так вот... Говорят, что Одо не умер. Вернее, умер не сам. Хотя нет, не так... Говорят, что он не умер, а исчез. И исчез не просто так...

— Ты можешь толком что-то объяснить и рассказать! — взмолился изнывающий от её невнятностей Эверард.

Тут же вмешалась Винтерблум:

— Я тоже слышала эти рассказы, — задумчиво пробормотала она, бросая на Басгорн выразительные взгляды. Бани замолчала, уткнувшись в чай, предоставляя ей возможность вести рассказ. — Так вот, братишка. Говорят, что старый Одо не умер, и не исчез, а стал духом. И что с тех пор на его ферме никто не живёт — ни люди, ни животные. Там даже не родят деревья и не растёт урожай. Это всё из-за проклятья, которое наложили на ферму, когда Одо не послушал матушку и по молодости ушёл за реку в лес...

— Какая чепуха! — фыркнул Мерри. — Какой лес? Где ферма Одо, а где река!

Винтерблум на секунду замолчала, но тут же нашлась:

— Я не про Старый лес и не про вашу реку, не про Брендивайн. Там рядом с фермой есть ручей — можешь сходить прогуляться через лес от Смиал, если не веришь. Он когда разливается весной, так даже, наверное, и до Стокской дороги добирается — чем тебе не река?

Мерри пожал плечами — леса к югу от Стокской дороги он плохо знал, да и вообще не знал никого, кто выступил бы провожатым по тем глухим местам. Хотя было бы любопытно посмотреть и проверить, правду ли про них говорят...

— Так что Одо-то? — Ферди выразительно зевнул. Интерес к болтовне хоббитянок у него уже пропал — те же истории, что и у Аделарда, только на иной лад. Хоббит глянул в окно — дождь усилился, забарабанил по крышам сараев и навесу крыльца. А с утра отец собирался чинить ограду сада... и ещё сказал, что надо смазать телегу... хорошо, хоть не придётся удобрять поля...

— Одо не умер, он исчез. Стал призраком, как говорят, и живёт теперь на своей старой ферме сам. Я тоже слышала эти истории, — тихонько подтвердила Фобс. — И даже его сыновей больше никто не видел. Никогда...

— Да что вы заладили «исчез»... «исчез»... Умер он, вот и все дела. — Ферди встал, заглянул в свою кружку и опрокинул в себя последние капли. — Всё, я спать. Завтра мне ещё работать с утра. Чего и вам всем желаю.

Он махнул на прощание и ушёл.

Несколько минут в зале царила тишина.

Наконец Пин, впечатлившийся рассказом хоббитянок намного сильнее кузена, издал недоверчивый смешок:

— Придумали вы всё, как и Аделард...

— Нет, не придумали. Что сами слышали, то и вам рассказали. Так многие говорят.

— Что, страшно, братишка? — подлила масла в огонь Первинка, безошибочно различив неуверенность в голосе младшего брата. — А кто-то совсем недавно так подвывал, что и доблестный Аделард бы испугался.

— Ничего мне не страшно, — тут же возмутился Перегрин. — Было бы чего бояться. Всё это сказки и болтовня для хоббитят!

— Агате это скажи, — недовольно проворчала Винтерблум, — тогда, может быть, и она станет крепче спать.

— То Агата, а то я! — расплылся в самодовольной улыбке Пин.

— Правильно, Пин, чего нам-то бояться, — подхватил и Эверард.

— Смелые какие... Храбрецы просто... в тёплой зале за столом сидят... — ни к кому прямо не обращаясь, в сторону обронила Басгорн.

— Чтоооо? — в один голос воскликнули возмущённые Туки. И даже Мериадок не смолчал:

— Ты одно с другим не мешай...

— А вот и храбрецы! — стукнул кулаком по столу обидевшийся не на шутку Эверард. — Потому что россказни твои, сестрёнка, и твоих подружек — это только пустая болтовня. Нет там ничего на ферме той! Если вообще ещё и ферма стоит! Давненько я не выбирался в те места... — уже тише добавил он и покосился на Перегрина и Мериадока. — Что скажете, кузены? Не желаете ли погулять? Заодно и проверим, чьи сказки правдивее — сестрёнки или отца, — закончил он с неизменной ухмылкой и замолчал.

Пин и Мерри переглянулись.

— Я согласен, — тут же кивнул Брендибак — проводник по Южному Уделу, о котором он совсем недавно мечтал, похоже, нежданно-негаданно нашёлся сам.

— Только одно условие, — от нетерпения Пин даже вскочил. — Вы, — он по очереди ткнул пальцем в Блум, Бани и Фобс, — пойдёте с нами.

— Верно, братец, — ухмыльнулся Эверард. — Чтобы не хотелось больше басни сочинять.

— Ты пойдёшь? Или как? — повернулся Пин к сестре.

— Вот ещё, больно надо грязь по полям месить! — гордо отвернулась та, заставив брата и кузенов только утомлённо закатить глаза.

Винтерблум согласно тряхнула чёлкой, заставляя Фобс еле слышно вздохнуть, и ответила за всех подруг:

— Мы пойдём, Пин. Но не сейчас.

— А мы сейчас никуда и не собираемся, сестрёнка, — неожиданно примирительно сказал Эверард. — Завтра пойдём.

— У меня завтра ещё есть дела, — ответила Винтерблум и, пока Туки не обвинили её в отказе, быстро добавила: — Встретимся лучше сразу там, на ферме.

— Вечером, — бросила Басгорн и вызвала у Фобс второй недовольный вздох.

— Как скажешь, Блум.

— Идёт!

— Надеюсь, вы не заблудитесь, — Эверард встал, — и не забудете фонарь. Не хотелось бы вас потом по лесам и оврагам искать.

— Не волнуйся, братец, не заблудимся, — сладко пропела хоббитянка и широко ухмыльнулась.

— И ничего не забудем, — подхватила Бани.

Фобс вздохнула в третий раз.

На том и разошлись...

* * *

— Я ничего не вижу.

— Тихо, Фобс.

— Блум, здесь очень темно.

— Так ведь ночь уже почти.

— Без тебя знаю, Бани.

— Фобс, хватит ныть. Между прочим, это была твоя идея.

— Я всего лишь предложила его испугать!

— Вот мы и пугаем.

Фобс ненадолго замолчала, а потом в темноте раздался тяжкий вздох:

— Можно же было хотя бы не тушить фонарь...

— Тогда бы нас увидели раньше времени.

— Ну и пускай...

— Нет уж! Твоя идея — наш план.

— Как скажешь, Бани.

— Осторожнее, тут лужа!

— Какая лужа, Блум! Это же река! Та самая река! — засмеялась Басгорн, но тут же ойкнула, почти по колено провалившись в холодную воду.

— Я предупреждала.

— Могла бы и раньше сказать.

— Давай руку, Бани, тут скользко.

— Спасибо...

— Мерзкий дождь...

— Радуйся, что его сейчас нет, Фобс.

— Я радуюсь, Блум, разве не видно?

— Видно, видно, не переживай.

— Тихо!

Все тут же прекратили пререкаться и ворчать, замолчали, прислушались — осенняя ночь придвинулась ближе, словно решив внимательнее рассмотреть трёх хоббитянок, выбравшихся из уютной норы под её власть.

По правую руку от узкой тропинки, в которую превратилась старая дорога к заброшенной ферме, журчала быстрая вода. «Тот самый ручей, который как река...» — сказала Винтерблум днём, махнув рукой в его сторону и заставив подруг в очередной раз неудержимо хохотать. Сейчас это уже не казалось таким смешным, как и вся вылазка, да и вообще всё... Днём всё казалось просто: сходить на заброшенную ферму, подготовиться к вечеру, вернуться на дорогу, немного подождать за холмами и снова придти. Но на деле вышло не совсем так... вернее, уже совсем не так...

 

Старая ферма Одо граничила полями с землями Туков, но до самой усадьбы от Великих Смиалов было немало шагать. Потому-то хоббитянки и улизнули из дому сразу после завтрака, отправившись «по делам». Поначалу всё шло великолепно: светило солнышко, яркими бликами играли лужи после вчерашнего дождя, а усеянная жёлтыми листьями заброшенная дорога радовала глаз. В рощице, сразу за яблоневым садом Туков, Басгорн нашла грибы, и хоббитянки слегка подзадержались — благо, у каждой из них было достаточно места в сумке, а фонари можно нести и в руках...

Обнесённая зелёной оградой усадьба издали казалась совсем заброшенной — кусты вдоль дороги разрослись так, что покосившуюся входную дверь открыть было уже нельзя. Но с другой стороны холма, в котором была вырыта жилая нора, нашёлся вполне удобный проход — очевидно, старая подпорка ограды сгнила и повалилась, а ремонта ни забор, ни двор не знали уже очень давно. Как и хозяйская нора — облупившаяся краска на двери, прорехи в крыше, разбитое стекло справа от крыльца...

Дверь подалась на удивление легко, без особых усилий или скрипов. Стоило только чуть нажать, и подруги, не сумевшие справиться с дворовой калиткой и ткнувшиеся все разом во входную дверь, так же разом ввалились в дом.

В доме было темно и сыро, пахло плесенью и землёй. Но хотя здесь давно никто не жил, на потемневшем грязном столе в зале торчала оплывшая свеча. Винтерблум хотела было поставить свою сумку на комод у окна, но лишь брезгливо скривилась при виде больших жирных пятен — старый Одо, похоже, не славился чистоплотностью и не любил убирать...

Исполнение задуманного заняло у хоббитянок немало времени, и последние приготовления Бани заканчивала уже в свете фонаря. «Скорее... скорее...» — подгоняла её Винтерблум, и даже Фобс нетерпеливо подпрыгивала на месте, поглядывая в сторону дороги. Но всё удалось закончить вовремя. Опасаясь громких звуков, чтобы не привлечь внимания хоббитов, должных вот-вот явиться (если, конечно, Пиппин, Мерри и Эверард не решат прослыть трусами) хоббитянки погасили фонари и, давясь смехом, убежали к холмам.

Первая неприятность случилась сразу же, едва сошли с дроги — Винтерблум споткнулась о какой-то корень и грохнула своим фонарём о ствол липы — только стекло брызнуло по сторонам. Осторожно, чтобы не порезаться в темноте невидимыми в опавшей листве осколками, девушки обошли опасное место стороной, и тут же приключилась вторая беда. Фобс поскользнулась на мокрой листве и съехала спиной с обрыва по склону холма. Пока она охала и ахала, потирая шею и поясницу, пока Бани и Блум собирали выпавшие из её сумки вещи, убедившись сначала, что подруга вполне цела, наступила уже совсем ночь. И, выбираясь на дорогу в обход холма, Винтерблум специально пошла по склону, надеясь сверху разглядеть свет фонарей приближающихся хоббитов. Но никто не шёл. Темень всё сгущалась. Как и тишина. И только ручей журчал где-то у дороги, не давая заплутать в непроглядной ночи.

К тому моменту, как Басгорн ухнула в лужу, хоббитянки, кажется, уже три раза обошли вокруг холма — сидеть без движения было холодно, да и место, днём выглядевшее вполне мирным, начинало угнетать. Ни тебе звуков привычной жизни, ни огонька... С каждой минутой голоса девушек звучали всё громче, всё труднее казалось шагать, а затея с пуганьем Туков уже и вовсе утратила смысл — тут бы друг друга не перепугать...

 

— Тихо! — повторила Басгорн. — Слышите?

— Ага, — кивнула Винтерблум.

— Это у фермы, — прошептала Фобс. — Неужели?..

— Точно, — Винтерблум хихикнула, мигом возвращаясь в хорошее расположение духа, — я вижу свет фонаря.

— Идёмте, только тихо! — шикнула Бани и первой припустила к дыре в ограде, держа в одной руке незажжённый фонарь, а другой подтягивая вверх сумку, успевшую за день натереть плечо и больно шлёпающую по уставшим ногам.

— Фобс, ты знаешь, что делать, — Винтерблум побежала за Бани, оставив третью подругу на дороге ждать. И про себя отсчитывать время: «Раз... два... три...»

Дойдя до «триста восемьдесят пять», хоббитянка довольно ухмыльнулась и тоже направилась к ограде, не переставая считать. Добралась до пролома, немного повозилась в зарослях, доставая какую-то верёвку, и присела, притаясь.

Дружный вопль грянул на «пятьсот», когда Фобс изо всех сил дёрнула верёвку, сдавленно смеясь. И тут же разочарованно охнула — запутавшийся в зарослях конец намертво застрял, не давая довести дело до конца. Но крик в усадьбе только нарастал.

Хоббитянка испуганно заморгала, оглядываясь по сторонам — из дома доносился грохот и грубая брань, гремела мебель, билось стекло. А на дороге из-за холма приближались три ярких светлых пятна, направляясь прямо к воротам двора. Сдавленно пискнув и зажав себе ладошкой рот, Фобс замерла в кустах, уже ничего не соображая и только наблюдая не шевелясь.

Ворота, с которыми безрезультатно сражались девушки днём, распахнулись, впуская во двор гостей. «Помогите!» «Кто-нибудь!» «Вот я тебя!..» — неслось из разбитого окна хозяйской норы, и среди разрозненных выкриков и чужих голосов Фобс почудилась Басгорн: «Сюда!..»

Гости нерешительно затоптались на крыльце, отбрасывая тени во все стороны двора, и среди мечущихся отблесков света перепуганная хоббитянка вдруг узнала Мериадока Брендибака.

— Мммм...эрри, ссс...сюда! — выпрыгнула она из кустов, размахивая руками и дрожа. Зубы стучали так сильно, что слова давались с трудом. — Ммы... а вы... и... А там?!! — наконец выговорила она, уставившись на закрытую дверь.

Мерри переглянулся с Пином и Эверардом:

— Там? А кто там?

— Бббани и Бббблум, — промямлила Фобс.

Все три хоббита дружно налегли на входную дверь и, совсем как подруги днём, одним махом влетели в нору. Дверь захлопнулась, Фобс благоразумно осталась стоять снаружи.

Почти тут же крики в доме утихли. Из разбитого окна послышалось какое-то сопение и возня. Что-то грохнуло и тяжело упало.

— Бани! — позвала хоббитянка, не решаясь сама ничего предпринимать.

— Фобс, зажги фонарь! — скомандовал то ли Пин, то ли Эверард.

Девушка метнулась к ограде, где остались все её вещи и фонарь, дрожащими руками подожгла фитиль и вернулась к дверям норы. Неуверенно постучала.

— Входи!

Дверь распахнулась внезапно, и перед хоббитянкой выросла чья-то громадная фигура, ростом до самого потолка. Завизжав, она швырнула в неё фонарь и кинулась с крыльца в спасительную темноту двора.

— А что б тебя!..

— Держи его, Пин!..

— Вот так! Вот так! — возбуждённо верещали Бани и Блум, громко топая и чем-то грохоча.

Из дверей выбежали громадины — трое или четверо, Фобс даже не поняла — один из них прихрамывал и держался за голову. Двое тащили что-то тяжёлое на плечах. И все нещадно ругались, пробираясь к пролому ограды, а потом всё дальше в безлюдье — вокруг усадьбы и холма, за ручей, напрямик в южные поля...

В доме ярко вспыхнул свет и на крыльце появились хоббиты.

— Выходи, Фобс, всё в порядке, — позвал Мерри, и хоббитянка вышла. — Испугалась?

Она закивала, не решаясь открыть рот и что-либо сказать.

Винтерблум и Басгорн подхватили её под руки и затащили в дом, хотя ноги Фобс упорно не хотели туда ступать.

— Не бойся, Фобс, — Винтерблум затискала подругу в объятиях, пытаясь успокоить.

— Мы не хотели, прости, — шмыгнула носом Басгорн с виноватым видом.

— Да, прости нас. Не надо было всё это затевать...

— Всё нормально, — Фобс попыталась улыбнуться, — это была моя идея — вы ведь помните, да? Бани, смотри не простудись...

— Какая идея? — поинтересовался вдруг Пин.

— Испугать тебя...

— Что-о-о?

— Чтобы ты не пугал больше Агату и остальных детей, — в голосе Винтерблум не было ни капли сожаления, и Пиппин только хлопнул себя по лбу, закатывая глаза.

Мерри захохотал.

— Мы думали, что вы так или иначе придёте сюда и готовились встретить вас. А тут... Кто это был? — Фобс явно успокаивалась и, наконец-то, смогла собраться с мыслями. — Мы ждали вас.

Хоббиты нахмурились и переглянулись:

— Разбойники какие-то или бродяги, — пожал плечами Пиппин, обводя глазами залу. — Мало ли их шатается по Южному Уделу, а тут целая пустующая ферма... Надо бы поговорить с ширрифами... А где Эверард?

— Его ударили по голове, — Басгорн махнула рукой в сторону коридора, уходящего вглубь дома, — он лежит там.

Мериадок и Перегрин бросились туда.

Эверард лежал на спине, ни крови, ни ран не нём заметно не было, и Пин потряс его за плечо:

— Эй! Эй, братец! Братец! Вставай!

— Где они? — Эверард резко вскочил, озираясь по сторонам, и Мерри вынужден был его удержать:

— Э-э-эй, не так быстро, Эверард.

— Ты как, не ранен? Как голова? — суетился Пин, заглядывая ему в лицо.

— Где они? — переспросил Эверард. И вдруг ошалело выкатил глаза, тыча пальцем куда-то за спины кузенов, и не своим голосом заорал: — А-а-а! Призраки! А-а-а! — Родичи не успели — он снова упал, и снова стукнулся головой о пол.

Пин и Мерри обернулись и сами едва не начали кричать — входная дверь была распахнута, впуская порывы холодного ветра, а над разбитым окном в потоках сквозняка отплясывала белая фигура, размахивая длинными рваными рукавами нелепых одеяний.

Фобс всплеснула руками и закрыла ладошками лицо, пряча краску, разливающуюся по щекам.

— Верёвка... верёвка высвободилась, — пробормотала она и опустила голову.

— Как же вовремя! Прямо в самый раз, — язвительно заметила Винтерблум, а Басгорн зашлась таким хохотом, что разбудила эхо, наверное, даже в подвалах и самых дальних углах норы.

— Главное, что всё ведь получилось, а ты не верила, — наконец выдавила она из себя. И к её хохоту присоединились Фобс и Бани — одинаково краснея, до слёз из глаз.

Мериадок оставил Эверарда стараниям Пина и подошёл к окну. Вспрыгнул на шаткий стол, сдёрнул болтающуюся на верёвке тряпку, повертел её в руках. И тоже захохотал.

— Серьёзная и основательная работа, — сквозь смех произнёс он, разглядывая белое полотно, подкрашенное и разрисованное в некоторых местах — точь-в-точь рот и глаза! — сплетение верёвок на стене, и ещё одну, уходящую куда-то под обшивку потолка.

— Мы старались, — призналась Винтерблум.

— Как там Эверард? — спохватилась Фобс.

— Живой... — проворчал Пиппин, не желая принимать участия в общем веселье. Как-никак жертвой подруг выбран был именно он, а не кузен Мерри и не Эверард. А окажись тот более везучим, поворотливым или глазастым, то...

— Вставай, Эверард. — К неподвижно лежащему хоббиту вернулся Мериадок. — Нам с Пином тяжеловато будет тащить тебя домой на себе в такую даль.

Эверард приоткрыл один глаз:

— Они ушли?

Пин и Мерри переглянулись.

— Кто?

— Духи. Призраки. Хозяева фермы. Называй как хочешь!

— Ушли, ушли. Поднимайся, давай.

Хоббит приподнялся и осторожно ощупал затылок.

— Очень больно, Эверард?

В голосе Фобс было столько сочувствия, что даже сердиться на неё не хотелось. К тому же, как видел своими глазами Эверард, она и сама перепугалась, когда эти духи полезли на её подруг из всех щелей...

— Ничего, Фобс, нормально. Ты сама-то как?

— Хорошо, — кивнула она.

— Ну и ладно... Пора по домам? — неожиданно спросил Эверард и моляще взглянул на приятелей.

Те закивали, подхватили его под руки, помогли встать. Мерри закинул его руку себе на шею и повёл к выходу. Пин придержал перед ними дверь и фонарь, подсвечивая ступени крыльца.

— Вы идёте? — хмуро поинтересовался он у хоббитянок перед тем, как уйти в темноту двора. — Я не собираюсь вас перед Аделардом прикрывать.

Девушки спохватились и тоже заспешили во двор.

— Пин! — окликнула Винтерблум.

— Пин, не сердись на нас, — словно читая её мысли, подхватила Фобс.

Басгорн лишь фыркнула, но извиняться не стала — не для того затевалась вся эта возня, чтобы сейчас в чём-то оправдываться. Заслужил! Будет знать...

Перегрин остановился и повернулся к девушкам.

— Я не сержусь, но...

— Если ты не станешь ни о чём болтать, это всё останется только между нами, — Винтерблум достаточно хорошо его знала, чтобы вовремя подтолкнуть и поднажать.

— И не будешь больше пугать Агату и остальных детей, — быстро добавила Фобс, заставив Тука невольно усмехнуться.

— Я не стану, — пообещал он, вспоминая как у самого затряслись руки и сердце готово было вырваться из груди после крика Эверарда... Позорно, да уж... — Но и ты не болтай.

— Обещаем! — в один голос заявили хоббитянки.

— Пин, догоняй! — раздался голос Мерри, и Перегрин поспешил за другом в прореху ограды, не забыв прихватить фонарь.

Девушки с облегчением вздохнули.

— Пора, — коротко позвала Басгорн, которой на холодном ветру было хуже всех в вымоченных до колен штанах. — Идёмте быстрее, пока я наверняка не слегла.

И они друг за другом полезли в пролом.

— Ой! — вскрикнула вдруг Фобс. — Я сейчас! — вспомнив, что разрисованная тряпка осталась валяться посреди залы и совсем не дело так всё оставлять, она побежала назад в дом.

— Что ещё случилось? — проворчала Басгорн, приподнимая повыше фонарь и пытаясь осветить как можно дальше двор. — Фобс, мне холодно! Быстрее давай!

— Иду! Ай!!

Винтерблум бросилась на её голос и тоже вскрикнула, налетев на что-то в темноте двора.

— Бани, иди сюда!

Басгорн вздохнула, но вернулась к подругам — уж очень громко и требовательно Блум звала.

— Что случилось? Что тут у вас?

— Смотри, Бани!

Винтерблум стояла на одной ноге, вторую, ушибленную, поджав. А в руках держала окованный железом сундучок — небольшой, но, по-видимому, довольно тяжёлый.

— Вот это да-а-а! — только и смогла выговорить хоббитянка, когда подруга развернула его к ней.

В свете фонаря ослепительно сверкнуло драгоценное сияние — серебро, золото, цветные камни, ровные стопочки монет! Настоящее сокровище! А поверх всех богатств лежали простые чёрные ножны. И когда Басгорн вытащила спрятанный в ножнах кинжал, раздался второй дружный «Ах!».

— Какая красота... — только и пробормотала хоббитянка, ошарашено любуясь на острый даже по виду, гладко отполированный металл, переливающийся цветными узорами.

— Да уж... — только и выговорила Фобс.

— Вот это да...

— Что будем делать с этим добром? — первой пришла в себя Винтерблум и захлопнула крышку сундучка.

— Не знаю, Блум. Я вообще не знаю, что сказать, — Басгорн никак не могла оторвать взгляда от переливов оружия, так и оставшегося в её руках.

— Ну, уж хозяев, я думаю, точно не стоит искать, — благоразумно рассудила Винтерблум. — Кстати, а вдруг это принадлежит хозяевам фермы? Старому хозяину Одо или, например, его родичам?

— Нет, Блум, нет, — замахала руками Фобс. — Я знаю его сыновей — мы в прошлом году ездили с отцом в Пристенки, они торгуют там. И не собираются возвращаться сюда. «Эта рухлядь бесполезна. Только силы и время на неё тратить» — это их слова. И по сравнению с теми домами, что они отстроили около Бри — это чистая правда.

— Значит, это не их... — задумчиво протянула Винтерблум. — Тогда...

— Тогда можно, я оставлю это себе? — выпалила Басгорн, не выпуская из рук кинжал.

— Думаю, можно, Бани, — кивнула Винтерблум. — И думаю, никто не станет возражать, если я... если мы припрячем это пока что в надёжном местечке — есть тут одно, недалеко как раз. А уж использовать... Есть у меня давняя мечта... И вам, думаю, она понравится...

— Не тяни, Блум, быстрее прячь, — Фобс решительно вскинула на плечо свои вещи. — А то Бани замёрзла совсем, ночь на дворе, родичи тебя будут искать, да и Мерри и Пином уже далеко ушли...

— Да, идёмте, — подхватила Басгорн, — а про свои мечты расскажешь по дороге.

— Лучше тогда уж дома, — хитро улыбнулась Блум. — Или вообще в другой раз, когда получше всё обдумаю.

— Как скажешь.

— Ладно, Блум, только умоляю, быстрее давай!

Они друг за другом выбрались на дорогу и зашагали к Тукборо — Басгорн с фонарём, Фоб и, последней, Винтерблум, волоча свою сумку с грибами и всё время перехватывая неудобную кованую ручку сундучка.

— Вообще-то он тяжёлый, — пожаловалась Блум подругам, когда ферма Одо скрылась за склоном холма, дорога пошла на спуск, а под ногами зачавкала вода.

— Ты сказала, нести недалеко, — обернулась Басгорн, — а у нас руки тоже заняты.

Фобс покосилась на подругу:

— У тебя, Бани, да. А вот я свой фонарь потеряла, так что… Я помогу, Блум.

Вдвоём они легко и быстро дотащили сокровище до полуразрушенного моста — когда-то добротный, на высоких каменных сваях, он соединял два участка дороги над болотистой низиной, которую всегда заливала талая и дождевая вода. Сейчас же от моста остались лишь два основания по двум сторонам глубокого оврага да груда камня, через которую уже проросли кусты и трава.

— Сюда… — Винтерблум спустилась с дороги почти к воде, отодвинула ветки и несколько камней, под которыми открылся отличный тайник. — Клади сюда, Фобс. Не волнуйся, место надёжное. Клади, давай!

Вернувшись к ожидавшей на дороге Басгорн, они ещё раз проверили — и правда, ничего не заметно.

— Хоббиты здесь почти не бывают, от наезженной дороги далеко. И сюда никогда не достаёт вода, — самодовольно произнесла Винтерблум, любуясь результатами своих усилий. Затем вытерла испачканные руки о чуть менее грязные штаны и взяла сумку: — Ну что, поспешим за Пином?

И, прекрасно зная ответ подруг, почти бегом припустила по дороге — туда, где далеко-далеко над полями возвышался зелёный холм родовой усадьбы Туков и дымились трубы на крышах Великих Смиал…

* * *

Моросящий монотонный дождь не стихал.

Туманное сырое утро превратилось в тусклый и такой же сырой день. Серое низкое небо, казалось, вот-вот опустится на крышу Смиал, расползётся по дворам Тукборо серой мглой, и останется вместо мира только беспросветная мгла.

Винтерблум тяжело вздохнула, отрывая взгляд от бегущих по стеклу каплей дождя — холодно, сыро, тоскливо… Особенно сейчас, когда и для неё закончились праздники — утром уехали Бани и Фобс, почти две недели гостившие в Смиалах после Праздника Урожая. Бани в Стоке ждала приехавшая за покупками мать, за Фобс отец прислал повозку, обещая встретить у парома, и хоббитянки уехали вместе, радуясь возможности ещё немного поболтать. А на Винтерблум навалилась тоска. Она бродила из комнаты в комнату по дому, не находя себе места, а жена Аделарда только качала головой ей вслед, молча жалея, но не мешая размышлять — в доме вполне хватало рабочих рук, а девочке надо и помечтать…

И она мечтала.

О том, как закончатся осенние дожди, как выпадет первый снег, как наступит Йулэ, а за ним и череда зимних праздников — Винтерблум любила их не меньше Литэ. А ещё о том, что спрятано в развалинах старого моста…

— А потом он ка-а-ак выскочит, да ка-а-ак крикнет: «Сюда! Все сюда!»

Винтерблум прислушалась — в общей зале в кресле у камина вещал совсем не Аделард, уехавший ещё утром с двоюродным братом к Боффинам.

Она даже не успела удивиться, как прозвучало:

— И тогда что-то вдруг хлопнуло, а над окном появилась белая тень…

Винтерблум засмеялась, едва заглянула в зал — в кресле с перевязанной головой сидел Эверард и, выпучив глаза, увлечённо пересказывал Фердибранду приключение на ферме Одо. Правда, с его слов выходило, что злобные духи лезли из всех щелей, метались по комнатам и едва не утащили его самого в тёмный подвал… Но Фердибранду рассказ нравился, а Эверард этому был рад…

Хоббитянка накинула тёплый плащ и вышла на крыльцо.

Сырой день переливался в ночь. Вместе с последними листьями и тяжёлыми каплями дождя с тёмного неба летели крупные снежинки и таяли, не дожив до земли.

До праздников Йулэ оставалось ещё так долго ждать…⁽¹⁾

---

1) Немного фактов:

Аделард Тук был известен в Шире тем, что часто прихватывал с собой зонтики, уходя домой из гостей. В результате чего Бильбо подарил ему зонт "В личное пользование"...

На момент этой истории Аделарду 82 года, Пину — 20, Мерри — 28, Первинке, Блум, Бани и Фобс — 25, Эверарду — 30, Фердибранду — 27. Они все ещё юны, не достигли совершеннолетия и переживают "ранние лета".

К этому моменту Эверард успел уже "отличиться" на праздновании дня рождения Бильбо: не дождавшись окончания торжественной речи хозяина, он начал отплясывать на столе с Мелилот Брендибак.

Вернуться к тексту