Ширские истории (джен)

3010 г. третьей эпохи

(1410 год по исчислению Шира)

Рано-рано утром, едва только успел прокукарекать на дворе петух, Винтерблум приоткрыла один глаз, взглянула на круглый блик окошка у своей кровати и мигом выпрыгнула из постели. В доме ещё было непривычно тихо — не бегали в большом зале дети, не собирались к отъезду родичи. Лишь в огромной кухне смиалов уже вовсю деловито гремела посуда, и готовился завтрак на всё многочисленное семейство Туков.

«Не спать, не спать!..» — замурлыкала себе под нос девушка бодрую песенку и резво запрыгала по комнате, одеваясь и наводя порядок. По правде сказать, спать ей уже давно не хотелось. И последние часы до рассвета она проворочалась в постели, мечтая о долгожданном утре. Да и как не ждать и не мечтать? Ведь сегодня День Середины Года, самый желанный и любимый праздник! Всё семейство с утра отправится на гулянья в Хоббитон. И она увидит подруг, с которыми встречалась последний раз лишь на осенней ярмарке, — наверняка ни Басгорн Гэмвич, ни Фобс Хайсэнд не пропустят возможность повеселиться в один из самых чудесных дней...

 

Когда-то — ещё во времена безоблачного детства — семьи трёх девушек жили рядом, в Захолмье. И неразлучные с рождения подруги весело проводили время у звонкого ручья среди берёзовой рощи, покрывавшей зелёные просторы к востоку от Холма. Так было до той поры, пока в один год, ставший для них чёрным, не приключилось сразу несколько несчастий, раскидавших девочек по разным уделам Шира.

В тот год зима длилась долго — не так, конечно, как в год Долгой зимы, — но всё же лёд на речках держался почти до самого весеннего праздника. И когда закончились гулянья по всем тавернам Шира, весёлая гурьба хоббитов решила сократить дорогу от Баджфорда до Захолмья, отправившись домой напрямик через холмы северного берега Водни, чтобы завернуть по пути в Лабин-нэк⁽¹⁾. И так случилось, что в тот час, когда они переходили ручей, совсем рядом со своей деревней, тонкий лёд не выдержал напора талых вод и разломился на каменистых порогах около северного моста. Мощный поток воды понёсся к Старой мельнице, смывая и надоевший ледяной панцирь, и подмытые камни, и вывороченные кусты, и не успевших убраться с его пути хоббитов...

В тот год Винтерблум потеряла обоих родителей. Осиротевшую девочку забрали к себе дальние родичи из семейства Туков. Её мать приходилась внучатой племянницей по материнской линии Адаманте Тук, а более близкой родни, способной позаботиться о ребёнке, не нашлось, — родичи Баджерсы, со стороны отца, были уже в почтенном возрасте и не могли управиться с живой и резвой девочкой. Так Винтерблум — пусть не по рождению, но по родству, — стала одной из многочисленных Туков, раскиданных по всему Ширу, и поселилась в Великих Смиалах Тукборо, исконной вотчине огромного семейства.

Фобс Хайсэнд, самую серьёзную и задумчивую из их тесной компании, судьба увела далеко на восток, почти в другие земли. Её отец, Боб Хайсэнд, работавший долгое время на Мельнице в Хоббитоне, скопил достаточно денег, чтобы купить собственную ферму неподалёку от родных мест. И в Чёрный год расставаний девочка переехала с семьёй за реку, в далёкий и неизвестный Баклэнд, где, поговаривали, часто случались разные странные и нехорошие события, а хоббиты по ночам даже запирали двери домов.

Маленькая непоседа Басгорн или Бани, как звали её все в деревушке, сестра по несчастью Винтерблум, потеряла в ту весну отца. Её мать, Виола Гэмвич в браке, ведущая род от колена Северных Туков, продала семейную пекарню рядом с Лабин-нэк и перебралась в Брокенборинг, небольшое поселение у Зелёных холмов, — подальше от речек, ручьёв и бродов. Там она вскоре разбогатела и снискала уважение — мало у кого выдавались более вкусные пироги, булки и хлебцы, — а вскоре за её выпечкой стали приезжать даже из Скэри и Баджфорда.

Вроде бы, все печали на этом и закончились. Шумные озорницы пообвыклись на новом месте, спустя полтора десятка лет превратились в миловидных и хозяйственных девушек, на которых стали заглядываться женихи, да и сами стали подумывать о собственных домах, перебирая в мыслях знакомых молодых хоббитов. Но всё же иногда они очень скучали по светлым перелескам Захолмья и друг по другу, — добрых семь десятков миль, разделившие их, позволяли лишь изредка гостить друг у друга. Или же встречаться на праздниках, когда все семьи съезжались в Хоббитон. Как сегодня.

 

Подхватив стоящую в углу с позавчерашнего дня котомку, Винтерблум ещё раз перепроверила заранее сложенные вещи: новое платье, несколько ярких лент и бус, коробочка с иголками, маленькое зеркальце в серебряной оправе, кошель с монетами... Добавив к содержимому резной гребень, ещё две ленты и шпильки, она выскочила за дверь своей комнаты, сунула котомку в руки Реджинарду, идущему во двор Смиалов, чтобы приготовить к отъезду повозки, и поспешила на голоса родичей, собирающихся за большим столом.

Завтракать она закончила первой. И когда к общему столу выбрался из своих покоев почтенный Ферумбрас, она уже готова была нестись со всех ног навстречу празднику.

Долго... слишком долго ждать сборов и отъезда всей семьи! И потом, пока тяжёлые медленные повозки доберутся до Хоббитона кружной дорогой через Перекрестье, где сейчас наверняка не повернуться от таких же путников, она уже будет за холмами у дороги, а там наверняка её кто-нибудь подвезёт.

На ходу сунув в висящую у пояса сумочку два пирожка и плюшку, прихваченные с только что внесённого Эсмеральдой подноса, она помахала на прощание подмигнувшему Пину и выскочила за порог.

— Блум! — успел окликнуть её Аделард, степенно усаживаясь за столом и собираясь отдать должное приправленной душистыми травами ветчине. — Блум, ты куда?!

Но жена одёрнула его, властно опустив на плечо руку:

— Оставь её, Аделард. Пусть бежит. — Вздохнув и проводив взглядом мелькнувшее за холмом ярко-жёлтое платье и развевающиеся на бегу чёрные кудряшки, хоббитянка добавила: — Боюсь, мы так и не смогли до конца восполнить то, что потеряла эта девочка...

* * *

Праздник на лугу у старого дерева был в самом разгаре. Музыканты, сменяя друг друга на подмостках в тени его кроны, едва успевали выпить и закусить, — не знающая удержу в танцах и веселье молодёжь без конца требовала всё новых и новых песен. Торговцы, раскинувшие свои цветные палатки вдоль забора старого яблоневого сада, наперебой нахваливали свои товары и довольно перемигивались — покупателей на сладости, пирожки, закуски и хмельные напитки хватало и без лишних призывов. Столы под деревом никогда не пустовали, а те, кому не хватило за ними места, старались рассесться на мягкой траве в тени холма усадьбы Бэггинсов, чтобы поскорее подкрепиться и снова присоединиться к всеобщему веселью.

— Эй! Э-э-эй! Сюда! Я здесь! — Винтерблум запрыгала на тропинке, вьющейся вдоль межи праздничной поляны, и замахала руками, привлекая внимание подруг, выбирающихся из толпы у палатки со сладостями.

— Вон она, бежим, — рыжеволосая ладная девушка в ярко-зелёном платье, очень подходящем к цвету её глаз, ткнула локтем в бок невысокую светловолосую подружку, прижимающую к груди кувшин с напитком. — Скорее, а то через час начнутся выступления ширрифов. Я не хочу пропустить!

Звякнув кружками, зажатыми в одной руке, и взмахнув корзинкой с припасами, она припустила к подруге, призывно размахивающей руками. Ещё пару раз подпрыгнув и убедившись, что девушки её заметили, Винтерблум подхватила свою корзинку с угощениями и поспешила за пределы праздничного луга, ловко обходя веселящуюся молодёжь.

Спустившись в небольшую низину за тропинкой, она остановилась и оглянулась, поджидая подруг.

— К пруду? — переспросила Фобс, пыхтя от быстрого бега и пытаясь сдуть падающий на глаза светлый локон. Руки её по-прежнему крепко сжимали пузатый кувшинчик, а ступать она старалась мягко и осторожно, опасаясь расплескать содержимое.

— Ага, — закивала Винтерблум и ухватилась за ручку корзинки, висящей на локте подруги. — Давай, помогу.

Освободившись от лишней ноши, Фобс ловко сбежала вниз с пригорка и юркнула за поросший камышами склон, где начиналась небольшая запруда, тянущаяся почти до самой мельницы. Прудом эта широкая лужа называлась скорее по недоразумению, да из желания не отстать от Приречья, где в подобных садках разводили рыбу. Здесь же рыбы водилось мало, глубина даже весной редко доходила до пояса взрослому хоббиту, а мутная вода и илистое дно не располагали к купанию. Но гусям нравилось. А в те зимы, когда неглубокая заводь замерзала, здесь резвилась вся окрестная детвора.

— Можно было пойти к амбару, — проворчала рыжеволосая хоббитянка, звеня кружками, — он ближе. — Она оглянулась на скрывшийся позади луг, прислушалась к доносящимся с праздника звукам и поспешила вслед за подругами, перепрыгивая через камни, подсыпанные для верности у склона.

— Не волнуйся, успеем, — утешила её Винтерблум, зная причину нетерпения Басгорн. — Мне сказал Бонно Тигфилд, что ширрифы появятся только через три часа. Да и мы услышим их рог отсюда. Успеем. Ещё и отдохнуть успеем.

Удобно устроившись на старых подмостях и разложив принесённые припасы, девушки на некоторое время полностью занялись лишь угощениями, наслаждаясь вкусной едой, яблочным сидром из кувшинчика Фобс и тишиной. Наконец Винтерблум, облизав липкие пальцы, испачканные капнувшим с булочки мёдом, бросила на подруг хитрый взгляд.

— Давай, Фобс, рассказывай, — обратилась она к светловолосой подружке и ткнула её локтем в бок.

— О чём? — быстро переспросила та, пытаясь скрыть удивление и замешательство.

— О том, почему ты бродишь такая задумчивая. — Удовлетворённо вздохнув, Винтерблум откинулась назад, опираясь на руки, и уставилась на подругу выжидающим взглядом.

Басгорн отложила недоеденный кекс и тоже заинтересованно взглянула на растерянную подружку.

— Я всегда такая, — попробовала та отделаться от их внимания.

— Всегда, да не всегда... — покачала головой Басгорн. — Блум права. Рассказывай, давай.

— А может, ты влюби-и-илась? — насмешливо протянула Винтерблум, глядя на залившуюся краской подругу. — А то я ведь вижу, что ты сегодня весь день отвечаешь невпопад и даже наступила на ногу Тэду Стоксу.

Басгорн, едва не поперхнувшись сидром, во все глаза уставилась на Фобс:

— И кто же он?

— Никто, прекратите! — возмущённо воскликнула девушка, смущаясь, тем не менее, всё сильнее. Даже кончики ушей запылали. — Я не влюбилась! И дело вовсе не в этом!

— Тогда в чём же? — настойчиво гнула своё Винтерблум.

Немного помолчав и стрельнув взглядом на притихших подружек, Фобс не выдержала:

— Ладно, слушайте.

Она огляделась по сторонам, словно опасаясь чужих ушей, и поёрзала на месте, собираясь с духом.

— Я видела эльфов! — выпалила она.

Винтерблум и Басгорн переглянулись.

— Ну и что? — удивлённо хлопнула глазами Блум. — Говорят, что они часто бродят по Зелёным полям в Северном уделе. Особенно весной и осенью. И я слышала, что племянник старого Бильбо с ними знается.

Она вскочила на ноги, раскинула руки и закружилась, танцуя и напевая слышанную где-то песенку:

...Они уходят на Запад

К далёкому морю,

Где белые птицы

Их манят крылом.

Уходят, уходят

В морские просторы,

И ветер уносит

Их песни с собой...

— Где? — переспросила Басгорн, вспоминая будоражащие детское воображение сказки старого Бильбо Бэггинса, частенько наведывающегося в булочную родителей в былые времена.

— Здесь, в Шире, у поселений, а не на глухих окраинах, причём дважды! И последний раз совсем недавно! И совсем не весной и не осенью! И они никуда не уходили! — торжествующе закончила Фобс, с удовольствием наблюдая, как Блум остановилась, и как вытянулось от удивления её лицо.

— А где? Где ты их видела? — наперебой затормошили её подруги. — Рассказывай, давай! Ну же!

— Прошлой зимой, уже после ярмарки, отец поехал в Лонгботтом за табаком, — начала свой рассказ Фобс, пощипывая кекс, выковыривая изюминки и наслаждаясь вниманием подруг, ловивших каждое её слово. — Я упросила его взять меня с собой, чтобы побывать у вас в Тукборо, — она кивнула в сторону Винтерблум. — Отец обещал завезти меня к вам, а потом забрать на обратном пути. Мы поехали через паром, а в Стоке у старого Боффина взяли повозку. Но когда мы ехали через Зеленые холмы, наша повозка сломалась недалеко от Вудхолла, а проезжавший мимо Лонго подобрал нас и подвёз прямо к своим в Лонгботтом. Так я и не попала к тебе...

— Ну а эльфы? — перебила её Басгорн. — Эльфов ты где видела?

— Ну подожди, я же рассказываю! — возмутилась хоббитянка и обиженно надула губки.

— Подожди, Бани, — пихнула её Винтерблум, — рассказывай, Фобс, рассказывай.

— Мы гостили там неделю, — продолжила Фобс, смилостивившись над изнывающими от нетерпения подругами. — А Тоби и Сэм Лонгботтомы взяли меня однажды с собой в лес, когда шли проверять лисьи норы. И вот, когда мы возвращались уже домой из лесу, я и заприметила эльфов!

Внимательные слушательницы удивлённо выдохнули.

— Да-да-да, — затараторила хоббитянка, которой явно льстило и радовало такое внимание к рассказу, — прямо у Южной дороги. И прямо днём. Их было двое — оба высокие и быстрые. Они заметили нас и ушли в лес. Там дорога прямо рядом к нему подходит, и они исчезли быстрее, чем я их рассмотрела.

— А может быть, это и не эльфы вовсе были? — насмешливо кинула Басгорн. — Может быть, это были люди? Я слышала, что они часто бывают в Южном уделе. Им табак тоже нравится.

— Нет, это были не люди, — упорно стояла на своём Фобс. — Я видела людей, они частенько приезжают на торги. И они не такие высокие. И не такие ловкие. И уж, конечно, у них не такие волосы, походки и голоса.

— А что они говорили? — спросила Винтерблум.

— Не знаю, — вздохнула рассказчица, — они непонятно говорили между собой. А потом, когда нас заметили, один из них крикнул что-то другому, и они исчезли. Я даже думала, что мне померещилось. Но Сэм и Тоби сказали, что нет. И что они тоже их иногда встречают. И что иногда с ними бродят какие-то люди — то ли разбойники, то ли бродяги. Но ведь эльфы не бывают бродягами? — она на мгновение замолчала, вопросительно глядя на задумчивых подруг, и продолжила уже увереннее: — И разбойниками они не бывают. Помните, что рассказывал Бильбо?

Басгорн и Винтерблум дружно закивали.

— А второй раз? Когда ты ещё их видела? — глаза Винтерблум возбуждённо блестели, а Басгорн сидела, чуть приоткрыв рот от удивления.

Виданное ли дело — эльфы в Шире?! И не ночью, под звёздами, когда все порядочные хоббиты спят, а среди белого дня, да ещё и в странной компании... Правду говорят, видно, знающие. Не к добру развелось на дорогах столько чужаков. И не зря жалуются ширрифы на непомерную работу...

— А второ-о-ой раз... — протянула Фобс и резко выпалила: — Во второй раз я видела их по дороге сюда!

— Куда сюда? — опешили её подруги.

— Сюда, на праздник! — с торжеством заявила девушка и, выдержав паузу, закончила: — Вчера, когда мы снова ехали через Зелёные холмы.

В повисшей после этих слов тишине было слышно лишь стрекотание кузнечиков и шлепанье гусей на пруду. Девушки переглянулись, не зная верить этим словам или нет.

— А тебе не померещилось? — осторожно поинтересовалась Винтерблум.

— Нет. Они стояли под деревом, рядом. Но далековато от дороги, я не рассмотрела их. А потом один из них засмеялся и кивнул в сторону дороги. А второй тронул первого за руку, и они снова исчезли, за деревом, — отпив сидра, девушка прилегла на расстеленном одеяле и подперла голову рукой, насмешливо глядя на подруг. — Вот так вот. Тут есть о чём задуматься. А вы говорите «влюбилась»... — с укором бросила она.

Из-за пригорка, со стороны праздничного луга, долетел звонкий звук рога, но Басгорн, так жаждущая полюбоваться на выступления стражей границ, даже не пошевелилась, продолжая сидеть на краю помоста, свесив ноги в воду.

— Хотела бы я тоже на них посмотреть, хоть разочек... Хоть краем глаза, — вздохнула она, с сожалением качая головой. — Помните, — обернулась девушка к подругам, — ходили всегда слухи, что старый Бильбо Бэггинс и его племянник знается с эльфами и встречается с ними в Зелёных полях?

Фобс и Блум кивнули. Эти истории были известны всем, а уж обитателям Захолмья, где прошло детство девушек, и подавно.

— Я ни разу никого там не видела, хотя всегда хотела. И даже дважды сидела у Бандобрасова луга по ночам, когда, как говорят, они там появляются, — Басгорн тихонько вздохнула. — Как раз тогда, весной, когда матушка уезжала в Баджфорд с заказами. И потом еще раз, позапрошлой осенью, перед заморозками.

Она замолчала, лениво болтая ногами в тёплой воде.

— Вот вам, Тукам, вечно неймётся, — фыркнула Фобс, откидываясь на спину и закидывая за голову руки, любуясь полупрозрачными облачками в лазурном небе.

— А вам, Хайсэндам, всегда везёт, — парировала Басгорн.

— А давайте наведаемся в Зелёные холмы?

Предложение Винтерблум было настолько неожиданным, что Басгорн чуть не свалилась в воду, а Фобс даже приподнялась, недоверчиво уставившись на подругу круглыми синими глазищами.

— То есть как так, «наведаемся»?

— Вот так вот. Пойдём и посмотрим. Фобс покажет место, где она видела эльфов, а мы поищем следы.

— Следы? — насмешливо фыркнула Фобс, снова откидываясь на одеяло. — Ты хочешь найти следы эльфов? Да они будут стоять у тебя за спиной, а ты их и не заметишь! Ты что, забыла старые сказки?

— Ну и что? — оживилась Басгорн, возбуждённо блеснув глазами. — Причём тут сказки? Если ты и правда их видела, то мы можем и найти. Хоть бы и следы...

— Тоже мне, великая охотница выискалась, — продолжала сыпать насмешками Фобс. — Два раза сходила с Боффинами в лес и уже следы собралась искать...

— Не два раза, и не только с Боффинами, — не унималась Басгорн. — И вообще, если хочешь знать, мне на Йоль Бакфред лук обещал сделать. — Она покраснела при упоминании имени Бакфреда Банса, молодого ширрифа из Лонг Клива в Северном уделе, часто захаживающего в Брокенборинг «по делам».

Фоб стрельнула на подругу взглядом, но, прежде чем новые насмешки слетели с её губ, вмешалась Винтерблум.

— Что толку спорить? Я предлагаю пойти и посмотреть. Хоть бы и завтра!

Девушки отставили споры и примолкли, задумавшись.

— Я пойду, — Басгорн встала и решительно взглянула на Винтерблум. — Что ты предлагаешь?

Такой решительный поворот снова озадачил Фобс, которой совсем не хотелось идти бесцельно шататься по глухим холмам, когда здесь, в центре Шира, веселье било ключом, а Буно Боффин обещал к вечеру сюрприз...

— Э-э-эй! Постойте! Это как же вы собираетесь уйти? — воскликнула она, вскакивая от неожиданности.

— Я скажу матушке, что хочу погостить у Туков, — пожала плечами Басгорн, а Винтерблум радостно просияла. — Отсюда до Смиалов недалеко. Она согласится, а через две недели поедет на мельницу за мукой и заберёт меня в Хоббитоне.

— Ты хочешь обмануть? — изумлённо выдохнула Фобс, округлив глаза.

— Никто никого обманывать не будет, — запротестовала Винтерблум, а Басгорн сначала пристыжено замолчала, а потом отрицательно замотала головой. — Мы и вправду пойдём в Тукборо. Но на день-два позже...

Басгорн благодарно улыбнулась ей, а Фобс недоверчиво покосилась, по-прежнему не пылая желанием участвовать во всём этом.

— Мы пойдём в Холмы завтра, к обеду. Все будут ещё отсыпаться после праздника, да и веселье ещё не закончилось, никто завтра никуда не будет разъезжаться. Ты, Бани, предупредишь мать сегодня. Вечером и ночью мы соберём в дорогу припасы, а завтра днём пойдём потихоньку. К вечеру мы будем уже в Зелёных холмах, а ведь всем известно, что эльфы бродят по ночам. Во-о-от... — выдохнула Винтерблум, переводя дух. Она тараторила быстро и уверенно, словно этот план давно и долго ею обдумывался, а не родился в сумасбродной голове несколько минут назад. — Мы погуляем по холмам и поищем следы. Ночи сейчас тёплые, светлые и короткие, а к утру пойдём в Тукборо. К возвращению всех домой будем уже в Смиалах.

— А праздник? — неуверенно пискнула Фобс.

— А мы ещё сегодня всю ночь успеем навеселиться. И потом, это будет незабываемо весело и ничуть не хуже праздника! Вдруг мы всё же увидим эльфов?

Последнюю фразу она могла и не говорить, Басгорн и без того готова была кинуться в приключение без оглядки. Но Фобс не оставляла робкие попытки возразить:

— А вдруг мы ничего не найдём, только зря потеряем время и пропустим всё веселье. А потом ждать аж до осени, когда наступит праздник урожая. А если твои родичи не согласятся? Или нас не отпустят...

— Слушай, Фобс, ты говоришь как бабуля Тук! — раздражённо бросила Басгорн, обернувшись. — Послушай хоть себя! «А если вдруг дождь, а если я промокну, а если ты простудишься...» — Скривившись, она зачмокала губами и залепетала, умело повторяя двоюродную бабушку по материнской линии, живущую в Брокенборинге.

Винтерблум покатилась со смеху, затем тоже скривила личико и зашамкала:

— Каждая добропорядочная девушка должна уметь приготовить такое тесто, чтобы не стыдно было накормить пирогами соседей. А этот рогалик даже курам показывать нельзя.

Теперь уже Басгорн громко расхохоталась, и даже Фобс фыркнула.

— Ну что? Идём? — отбросила шутки Винтерблум.

— Я иду! — воскликнула Басгорн и вскочила, отряхивая платье.

Две пары глаз выжидающе уставились на Фобс. Та вздохнула, раздумывая, и с сожалением кинула взгляд на длинную тень, наползающую от пригорка с тропкой.

— А то как же, куда я вас отпущу одних... — проворчала она, тоже делая попытку изобразить бабулю.

Звонкий дружный смех вспугнул даже подплывшего слишком близко гуся. Возмущённо загоготав, он забил крыльями по воде, забрызгав девушек. Хохоча и отряхиваясь, они с визгом бросились врассыпную, наспех похватав оставшиеся припасы и оберегая новые яркие платья от разлетающихся во все стороны капель.

* * *

— Далеко ещё? — переспросила Басгорн, перелезая через поваленное дерево и протягивая Фобс руку, чтобы помочь перебраться.

— Мы ещё даже до Стокской дороги не дошли, а ты уже в третий раз это спрашиваешь. Надо было сидеть в Хоббитоне и никуда не лезть, — буркнула та, поправляя висящую за спиной котомку с припасами.

Несмотря на согласие пуститься в это приключение, она очень настороженно отнеслась к казавшейся безумной идее. И сейчас, похоже, все её опасения оправдывались.

Вечерело. Солнце уже не припекало, медленно скатываясь к горизонту в пышную пену розоватых облаков. Один лесистый холм сменялся другим, а неширокая, петляющая в холмах дорога всё не появлялась.

— Может быть, мы заблудились? — обернулась к подругам Басгорн.

Она хуже всех знала эти места и, положившись на подруг, всё чаще и чаще стала сомневаться в правильности выбранного направления. Свернув на юг с Западного тракта у Камня Трёх Уделов, девушки углубились в редколесье и затерялись среди холмов, собираясь выйти к дороге на Сток. Но вот уже почти три часа они бродили по становящемуся всё темнее и гуще лесу, а дороги всё не было. И даже Винтерблум, хорошо знавшая окрестности Тукборо и часто бывавшая даже в Пинкапе, стала неуверенно оглядываться по сторонам.

— Это ведь ты собиралась искать следы, — съязвила Фобс, изо всех сил не желавшая признаваться даже самой себе, что уже не очень хорошо помнит, за каким из деревьев ей примерещился Дивный народ.

— Только я думала, что ты доведешь нас хотя бы до дороги, — не осталась в долгу Басгорн.

— Вообще-то вокруг лес. И ты можешь начать свои поиски уже прямо сейча-а-а-а... — громкий треск и хруст заглушили её слова.

Басгорн и Винтерблум кинулись к исчезнувшей за склоном оврага подруге.

— Фобс! Фо-о-ообс! Ты где? Что случилось? — наперебой закричали они, свесившись над поросшим кустами обрывом.

— Я здесь! — отозвался снизу сердитый голос. — И я дальше никуда отсюда не пойду! До утра с места не тронусь!

— Погоди! Мы сейчас спустимся! — крикнула Винтерблум, подхватила подол платья и начала ловко спускаться вниз, придерживаясь за ветки кустов.

Басгорн лишь пожала плечами, поправила поудобнее лямку мешка на плече и полезла следом. Ей было проще на обрывистом склоне, — выходя из Хоббитона на поиски приключений, она натянула старые поношенные штаны, в которых ездила с Боффинами на охоту, и короткую тунику, не стесняющую движений.

Светловолосая хоббитянка сидела на камне у воды, сердито сверкая глазами и рассматривая разорванный рукав платья. Винтерблум остановилась рядом и задумчиво уставилась на небольшой ручеёк, протекающий на дне оврага.

— Кажется, я знаю, где мы сейчас, — пробормотала она.

— В лесу мы, — буркнула Фобс, затягивая обрывком рукава ссадину на колене.

— Ты как, идти можешь? — Басгорн заботливо потянулась было к подруге, но та лишь отмахнулась.

— Могу. Но не пойду! Пока не наступит утро. Не хватало ещё шею здесь сломать.

— Я знаю, где мы! — громче заявила Винтерблум, и уверенные нотки в её голосе мигом погасили готовый разгореться спор. Взглянув на притихших подруг, она продолжила: — Этот ручей — Ширбум. Если мы пойдём по его течению, мы выйдем к Пинкапу. А там уж тётушка Фло и её муж мигом доставят нас в Тукборо.

После этих слов словно какая-то пелена спала с глаз девушек, и лес перестал быть мрачным, тёмным и незнакомым. В конце концов, они ведь в самом сердце Шира! И если даже просто идти только на юг или только на север, то из этого леса уже через несколько часов можно выйти на знакомую дорогу. Девушки повеселели, переглянулись, и Фобс понуро опустила голову:

— Простите, это я виновата... Я пропустила дорогу. Не знаю, что со мной сталось...

— Не переживай, — засмеялась Винтерблум. — Приключение всё равно удалось! Давайте поужинаем, отдохнём и пойдём вниз по ручью.

Это предложение ни у кого не вызвало возражений. И спустя час все трое удовлетворённо откинулись на траву, рассматривая подмигивающие среди листвы звёзды и вполне примирившись со своим положением. Тёплая летняя ночь пахла фиалками, ручей весело звенел, убегая по каменному руслу, у корней дуба возился в норе заяц, а мягкая трава манила прилечь и поспать.

— Ой, нет! Нет-нет-нет! — запротестовала Винтерблум, вскакивая и стряхивая сытную дремоту. — Давайте хотя бы выберемся из оврага. К утру выпадет роса, и мы тут совсем промокнем.

Вздохнув, девушки поднялись, упаковали вещи и, подталкивая и помогая друг другу, стали взбираться назад на обрыв, рассчитывая провести остаток ночи в корнях возвышающегося над ручьём дерева. Всё лучше, чем в сырой низине.

— Смотрите! — внезапно воскликнула Басгорн, первой выбравшаяся наверх.

Взглянув в указанном ею направлении, все тут же заметили лёгкие отсветы яркого костра, скрытого колючими зарослями, тянущимися вдоль оврага. Переглянувшись и заулыбавшись, они, не сговариваясь, поспешили на гостеприимный огонёк, в глубине души всё же немного робея и пытаясь придумать благовидный предлог для объяснения своего появления в глухом лесу посреди ночи.

Но объясняться не пришлось.

Выпутавшись из колючей ежевики вслед за Винтерблум, Басгорн и Фобс внезапно остановились, налетев на замершую у края поляны подругу.

— О! Ну надо же, ещё две! — выкрикнул хриплый голос, и ему ответил раскатистый смех ещё нескольких голосов.

Выскочившие на свет девушки удивлённо заморгали, рассматривая вольготно рассевшихся на поляне у костра людей. Четверо здоровенных мужчин в неопрятных грязных рубахах, хохоча и прихлёбывая из пущенной по кругу бутыли, ожидали дожаривающихся над огнём кроликов. И при этом развлекались метанием ножей в несчастное старое дерево, ставшее похожим на ощенившегося ежа.

— Проходите, проходите, милые, — приторно-сладко забормотал нетрезвый голос за спиной девушек, и к костру вышел пятый человек.

— Присаживайтесь, дорогие гости, — подхватил один из сидящих у костра.

Засмеявшись, он подвинулся в сторону и похлопал по траве рядом с собой, открыв в ухмылке щербатые кривые зубы под неровными рыжеватыми усами.

— А что, парни, удачный денёк сегодня выдался! — продолжал он хохотать под одобрительными взглядами остальных. — Гости-то, и правда, дорогие будут.

— Как думаете, сколько? — негромко переспросил один из людей, скользя оценивающим взглядом по испачканной, местами порванной, но добротной и красиво вышитой одежде девушек.

Когда его взгляд хищно блеснул, остановившись на украшавшей шею Винтерблум подвеске в виде цветка, подаренной дядюшкой Паладином на позапрошлый Йоль, девушка испуганно попятилась. И наткнулась на оцепеневших от страха подруг.

— Как думаете, — загоготал щербатый, обращаясь к хоббитянкам, — сколько ваши семьи заплатят за то, чтобы увидеть вас снова?

Не дожидаясь больше ничего, девушки с визгом бросились назад в заросли, оббегая с двух сторон стоящего у края поляны человека. Но Винтерблум не повезло. Вытянув длинную руку, разбойник ловко ухватил рукав её платья, и резко дёрнул к себе. Вскрикнув и споткнувшись, девушка упала. Выступающий из земли корень больно ударил в висок, и в нахлынувшей пустоте она уже не услышала ни испуганные крики подруг, ни хриплые выкрики разбойников.

* * *

С трудом разлепив веки, Винтерблум приподнялась на локте и попыталась сесть, сквозь боль в голове удивлённо оглядываясь по сторонам. Она лежала на каком-то плаще в мягкой траве, прикрытая широкой полой того же огромного плаща. Подруг не было ни видно, ни слышно. Где-то справа мерцал в темноте слабый огонёк костра, тщательно скрытый от посторонних глаз и время от времени пропадающий из поля зрения за высокой широкоплечей фигурой. «Разбойники!» — мелькнула паническая мысль, возвращая к событиям на поляне.

Скинув прикрывающий ноги плащ, Винтерблум попыталась тихо уползти подальше от сидящего у костра мужчины, что-то помешивающего в небольшом котелке. Но первое же её движение заставило человека вскинуть голову, словно ночная тьма не была помехой для его глаз.

— А, очнулась, наконец-то! — воскликнул он, поднимаясь со своего места от костра и приближаясь к девушке.

Когда его тень угрожающе нависла над сжавшейся от страха Винтерблум, та набрала в грудь побольше воздуха и пронзительно закричала, будя эхо, казалось, на самых дальних тропинках леса.

Мужчина вздрогнул и отшатнулся, словно сам испугался её воплей, и выставил перед собой руки.

— Тише ты, тише! — заговорил он, отмахиваясь. — Не кричи ты так! Я не сделаю тебе ничего плохого.

Внезапно огонь за его спиной вспыхнул сильнее, осветив всю поляну, и Винтерблум резко замолчала, глядя на подруг, сонно моргающих из-под ещё одного плаща, расстеленного по другую сторону костра у соседнего дерева.

— Ты кто? И где мы? — испуганно пискнула она, рассматривая незнакомую поляну, высокого темноволосого человека в потрёпанной одежде, лежащий у костра длинный меч в старых ножнах и сложенные под деревом вещи.

— Меня зовут Хеледор, — произнёс мужчина, вежливо склоняя голову в приветствии и прикладывая к груди руку. — Я выслеживал разбойников от самого Сарнского брода, скрывшихся на Южной дороге. И волей случая настиг их в этом лесу.

Недоверчиво глядя на человека, Винтерблум не могла не заметить, что его внешность, несмотря на неопрятный вид и ношенную одежду, совсем не походит на тех разбойников с поляны. У Хеледора были благородные черты лица и учтивые манеры, а серые глаза сверкали — словно у сказочных героев из историй Бильбо — не алчностью и жадностью, а добротой.

— Поискали, называется, эльфов... — пробормотала девушка, виновато глядя на подруг и протягивая руку к раскалывающейся от боли голове. Ощупав повязку, она перевела взгляд на Хеледора и спросила: — А как мы здесь оказались? Я помню только, как мы попытались убежать от разбойников...

— Разбойники вас больше не потревожат, — раздался чей-то музыкальный и волнующий голос, и из темноты выступили ещё две тени.

Широко распахнув глаза, Винтерблум едва не завизжала снова — но на этот раз уже от восторга и изумления. К костру из леса вышли два эльфа! Самых настоящих эльфа, точь-в-точь, как в старых сказках: высокие, стройные, с длинными блестящими волосами и звонкими певучими голосами.

Они приблизились к Хеледору, и Винтерблум с удивлением поняла, что только один из эльфов — мужчина. Вторым воином в походной одежде, увешанным оружием, оказалась женщина: поразительно красивая, золотоволосая, ясноглазая и юная на вид, она вполне могла бы быть, наверное, повидавшей уже не одно тысячелетие. Кто их знает, этих Дивных? По их облику, неподвластному времени, не понять возраст, как и рассказывал старый Бильбо.

С трудом оторвав взгляд от прекрасных эльфов, Блум украдкой взглянула на подруг. Фобс сидела, сияя и торжествуя, а Басгорн, воплотившая давние мечты, улыбалась во весь рот и, казалось, даже забывала дышать.

— Нам жаль, что вы столкнулись с этими негодяями, — произнесла эльфийка, опускаясь на траву рядом с Винтерблум и внимательно рассматривая перевязанный лоб девушки.

Протянув руку, она осторожно коснулась повязки, невесомо скользнув пальцами к виску, и боль, пульсирующая в голове у хоббитянки, немного отступила.

— Поспи, дитя, — прошептала Дивная.

Винтерблум хотела было запротестовать. Она уже давно не «дитя». Но под взглядом пронзительно-зелёных глаз хотелось лишь лечь и уснуть, отринув тревоги, страхи и волнения.

Рядом с эльфийкой присел второй эльф — темноволосый и могучий, словно бы излучающий какую-то скрытую силу. Он также коснулся пальцами виска Винтерблум, и боль окончательно отступила, растворившись в радости и восторге.

На мгновение Винтерблум в бурном воображении нарисовала картину завтрашнего дня — они придут в Пинкап и расскажут всем о своём приключении. Тётушка Фло будет охать, переглядываясь с мужем, таращиться круглыми глазами и хвататься за щёки пухлыми ладошками. А потом позовёт своих кузенов и ещё родичей со стороны мужа. И они снова будут всё пересказывать — и про разбойников, и про лес, и про эльфов. Но ведь никто не поверит! Как рассказать о том, что в центре Шира их спасли эльфы?

«Никак. Не нужно об этом рассказывать», — коснулась сознания девушки чужая мысль.

Блум удивлённо взглянула на эльфа, а он ответил:

— Мы проводим вас завтра в Тукборо. Не стоит волновать ваших родичей.

— Но об одежде вам всё же придётся позаботиться самим, — добавила эльфийка с полуулыбкой. — У нас нет сейчас для вас подходящих нарядов взамен испорченных.

И уже засыпая, счастливая Винтерблум старалась изо всех сил сохранить в памяти поляну, освещённую неверными сполохами костра, и две высокие фигуры, усевшиеся у огня с Хеледором и затеявшие непонятный разговор.

 

Утром они ещё раз, уже при свете яркого солнца, увидели Дивных. Двое, темноволосый эльф и золотоволосая эльфийка, поговорив о чём-то на своём наречии с Хеледором, скрылись внезапно среди деревьев, словно растаяв в утреннем тумане, поднимающемся от журчащего в овраге ручья.

Хеледор подобрал вещи, сложенные у корней дуба, закинул на плечо лук, дождался девушек, растерянно и неуверенно собирающих свои пожитки. Затем затолкал в одну из опустевших котомок огромные плащи, сослужившие хорошую службу хоббитянкам этой ночью, и взмахом руки позвал девушек за собой, углубляясь в непроходимые, лишь на первый взгляд, дебри леса.

Когда они добрались до владений Туков, а вдали замаячили зелёные кровли Великих Смиалов под огромным холмом, солнце стояло уже высоко и даже собиралось клониться к западу. Хеледор остановился у кромки редколесья, очевидно, опасаясь попасться на глаза фермерам или работникам, случайно оказавшимся в усадьбе или на поле в этот всё ещё праздничный день.

Передав Винтерблум котомку с вещами, он улыбнулся на прощанье, помахал рукой и отступил в лес. А затем исчез, почти как и скрывшиеся с глаз до этого эльфы.

Блум взглянула на подруг.

На круглом личике Фобс застыло грустное выражение. Бани стояла напряжённая, упрямо вглядываясь в пронизанный тенями и солнцем лес. И ни один листок или стебелёк не желал указать растерянным девушкам, случилась ли с ними взаправду эта необыкновенная встреча. И не было ли всё это лишь игрой воображения после падения в овраг и испуга за подругу...

Поразмышляв ещё некоторое время и так и не найдя ответа, Винтерблум ощупала голову, на которой не было никакой повязки, кинула мимолётный взгляд на разорванный рукав Фобс и не самые опрятные одежды Басгорн. Потом вздохнула, повернулась к дому и уверенно зашагала к перекинутому над пересохшим ручьём мостику у западного входа в усадьбу.

— Давайте лучше поспешим, — бросила она через плечо подругам. — И давайте лучше не будем никому рассказывать о том, что с нами приключилось, — добавила она, вспоминая ночной разговор.

— Давайте, — со вздохом повторила за ней Басгорн. — Я клянусь, что никому ничего не скажу про вчерашний день. Но вот как хотите, но мне сейчас кажется, что это ещё не конец.

— А мы так и не спросили, как их зовут, — печально прошептала Фобс. — Я… мне кажется, что это именно их я видела прошлые разы.

— Тогда вот что я вам скажу, — воспряла духом Винтерблум и подмигнула подружкам. — Я просто уверена, что это не последняя наша встреча…

Они переглянулись, неуверенно заулыбались друг другу и поспешили к усадьбе, чтобы успеть скрыть от, возможно, вернувшихся раньше времени обитателей Смиал последствия своего приключения...

---

1) Лабин-нэк — это усадьба Бэггинсов, Бэг Энд, на наречии Шира

Вернуться к тексту

Пекарня Виолы Гэмвич славилась не только на весь Брокенборинг.

Булочки, плюшки, пироги, рулеты, кексы, рогалики, пончики и пирожные из «Сладкого хлебца» знали хоббиты по всем окрестным деревням двух уделов — от Скэри до Баджфорда и от Оатбартона до Фрогморта. Даже в Приречье, где всегда покупали только выпечку Опалы Браунлок из Хоббитона, в последние годы всё чаще стали заказывать к праздникам пироги Виолы Гэмвич — особенно после того, как Опала ославилась на весь удел, испортив день рождения Фолко Боффина. Конечно, не её вина была в том, что Сани Сандонс привёз ей партию яиц не первой свежести. Но в том, что пироги стали портиться на третий день праздничных гуляний и гостям Боффинов пришлось разъехаться на два дня раньше — а ведь тогда они хотели отметить не только двадцатипятилетие старшего наследника, но и Литэ, — обвинили именно Опалу. Не жару и не переполненные запасами погреба, неспособные вместить всего-то несколько десятков мясных пирогов, а несчастную булочницу, которая так замоталась к летним празднованиям, что не проверила лично последнюю партию заказа, понадеявшись на двух помощниц. И хоть с той поры прошло уже больше семи лет, и Опала старалась изо всех сил загладить свою промашку, многие почтенные семейства Захолмья и некоторые из Приречья перестали обращаться к ней, открыв для себя «Сладкие хлебцы» на окраине Брокенборинга. Опала злилась и расстраивалась, уговаривала и задабривала Боффинов, Бэггинсов и Барроусов, но однажды всё же попробовала выпечку Виолы. И больше не стала лезть из кожи вон в погоне за её заказами. Лишь при встрече холодно кивала и надменно поджимала губы, когда их пути пересекались на ярмарках, гуляньях или на мельнице Сандимэна.

Виола втайне посмеивалась над почтенной булочницей, но и отрицать её таланты не спешила — ещё с молодости ей помнились медовые пряники, которые приносил к праздничному дереву Тод Гэмвич, когда только-только пытался начинать ухаживания за ней, Виолой Тук, считавшейся видной невестой. А потом они поженились... Многие родичи Виолы считали их брак неравным — Тод был беден, и всё семейство Гэмвичей и близко не могло сравняться богатством или славой с семейством Туков, даже Северных. Но Тод был всегда добрым и трудолюбивым хоббитом, упорным и настойчивым, и матушка Виолы дала согласие на их брак. Отгуляв свадьбу, молодые поселились в Захолмье, в крошечном домике Тода, а приданное Виолы ушло на открытие магазинчика и пекарни. Они жили небогато, но очень счастливо — ровно до того дня, когда Тод не вернулся с праздника в Баджфорде...

Виола горевала. Но маленькая Бани и обрушившиеся заботы по дому и хозяйству, которыми всегда занимался Тод, не дали возможности долго оплакивать потерю. В тот день, когда на пороге её дома появился троюродный брат Тода, потирая руки и разглядывая оставшееся от родича наследство, она смекнула, что дела нужно решать быстро. Когда же новоявленный родственник зачастил через день в домик с примулами у порога и заговорил почти в открытую о новом замужестве хозяйки, Виола разрешила всё одним махом — быстро продала пекарню и перебралась в Брокенборинг. К тому времени её матушка уже умерла, семейная нора была продана, а из близкой родни оставались лишь два двоюродных племянника да бабуля Тук, которая и приютила поначалу вдову с малышкой-дочкой в своём доме.

С этого-то момента и началась слава Виолы.

Привыкнув, по примеру покойного мужа, всего добиваться своими силами, она не стала ни просить помощи у зажиточной родни, ни искать утешения в новом замужестве. Скудные сбережения и выручку от продажи пекарни в Захолмье она пустила в дело — открыла «Сладкие хлебцы». Поначалу это была небольшая пристройка к домику бабули, где сама Виола и бабуля Тук, тоже знатная повариха, с утра до ночи хозяйничали у печи. Через год во дворе под навесом отстроили новую печь, через два — наняли в помощь Дору, племянницу бабулиной соседки, девушку серьёзную и трудолюбивую. А уже через пять лет Виола с бабулей и дочкой переехала в новый дом. И не просто дом — четыре стены и множество перегородок, — а в самую настоящую нору! Пусть и не слишком просторную, и выкопанную вдали от центра Брокенборинга, зато новую и уютную.

В старом доме бабули расширили кухни, добавили ещё две печи, отстроили погреба, наняли ещё нескольких помощников и работников. У самого входа во двор, под навесом из хмеля, расставили столики для угощения тех покупателей, что могли позволить себе посидеть подольше, неспешно попить чаю и полакомиться отменной выпечкой. И для Виолы, наконец, настали тихие счастливые дни. Сидя на скамье под окнами новой норы и глядя на процветающую семью и отлаженное хозяйство, жалела она только о том, что её Тод не видит, как растёт их девочка.

Басгорн росла живой, любознательной и смешливой. Выдающихся навыков повара, к огорчению бабули и матушки, она не проявляла, но к двадцати годам твёрдо усвоила всё, что требовалось от порядочной хоббитянки её возраста и положения. С садом-огородом (хотя, что там того сада — три дерева и четыре грядки с пряностями), курами и домом она справлялась с лёгкостью и удовольствием, а когда оказалось, что девочку гораздо больше тянет в лес, чем к печке, семейство нашло применение и этому влечению.

Поначалу Виола и бабуля вздыхали и охали, глядя на то, как рыжеволосая непоседа в старых штанах и рваной охотничьей куртке, выпрошенных у братьев Боффинов, убегает, совсем неподобающе сверкая пятками, рано поутру в сторону леса, — не желая ни слушать наставления матушки, ни учиться у бабули готовить тесто по старинному рецепту. Но когда догадливая Басгорн стала приносить из леса домой полные корзинки гостинцев, женщины смирили ворчание и сменили гнев на милость — всем по душе были утренние черничные кексы, клюквенный морс и земляничное варенье. Что уж говорить про пироги с грибами! Все хоббиты их обожают, но ни Виола, ни тем более бабуля не горели желанием ходить к самому лесу — возраст и дела не позволяли. Вблизи Брокенборинга грибы не выращивали, ближайшие поля были только в Марях у фермера Мэггота, а ездить в такую даль каждодневные заботы позволяли Виоле лишь к праздникам. Поэтому первая же корзина свежих грибочков — кругленьких, беленьких, пахнущих листьями и лесом, — примирила домашних с частыми походами Басгорн в сторону Оатбартона. Так и получила она возможность бродить в своё удовольствие по тенистому бору за Зелёными полями.

И жизнь наладилась. Развеялась печаль по, казалось, навеки потерянным друзьям, приугасла тоска по весёлым перелескам Захолмья. А когда в жизни Басгорн появился Бакфред Банс, скучать и вовсе стало некогда. Матушка и бабуля поначалу волновались, — как-то воспримет степенный и молчаливый юноша, избравший непростую работу ширрифа Шира, их неугомонную Бани? — но время всё расставило по местам. И молодой ширриф Бак из Лонг Клива зачастил в Брокенборинг — поначалу делая вид, что в гости к ширрифу Харту Праймстоуну, своему двоюродному дяде по линии матери, а потом уж и вовсе не скрывая интереса к зеленоглазой рыжеволосой дочке булочницы.

Виола и бабуля с одобрением отнеслись к визитам Бакфреда и втихомолку стали собирать для девушки приданое, уверившись в благополучном будущем. От недовольства её долгими прогулками у них не осталось и следа — частенько Бак увязывался следом за Бани в поля или же провожал домой из очередного похода в Оатбартон. С таким провожатым родня могла не беспокоиться ни о чём — серьёзный и основательный хоббит мог за себя постоять, и уж точно никто не осмелился бы кинуть даже тень обиды на их девочку за его спиной...

 

Лето скатывалось к закату, укорачивая дни и затемняя пока ещё тёплые росяные ночи. Давно отгремели гулянья Литэ, повседневные заботы забирали у хоббитов остатки жарких дней. Фермеры начинали жатву, подсчитывали запасы и заполняли погреба к зиме. Близился Праздник урожая — горячая пора ярмарок, торговли и угощений. А значит, и новых заказов для печей «Сладких хлебцов».

В то утро Виола выезжала из дому ещё до рассвета — путь её лежал через Хоббитон, где можно недорого запастись мукой и маслом, до Приречья, самого рыбного места всех четырёх Уделов. Хорошо, если у мельницы Сандимэна не окажется слишком много фермеров с зерном нового урожая — тогда мост и дорога не будут переполнены телегами, и копчёные сомы с вялеными щуками окажутся в её мешке уже к полудню. Переночевать Виола собиралась в Фрогмортоне у старых Болджеров, а к ночи следующего дня уже вернуться домой через броды Баджфорда, заглянув по пути в лавку Гуднайтов, где всегда можно найти посуду и ткани из Баклэнда (а иногда даже и из более дальних земель).

Об оставленном на время путешествия хозяйстве Виола, конечно, смутно беспокоилась, но нужда принуждала, — свежие припасы для семьи и пекарни были уже просто необходимы. Не все важные закупки можно поручить помощникам, не всегда в Брокенборинг заглядывают торговцы, а уж про цены на товар у них и говорить нечего — случалось, эти бродяги просили за какую-нибудь безделицу в несколько раз больше, чем можно было выторговать в лавках у Восточного тракта. Так и разориться недолго! Не впервые ей приходилось ездить самой по таким делам, не впервые пекарня оставалась на бабулю, да и Бани уже давно взяла на себя все хлопоты по дому, по мере сил помогая маме и бабушке.

Так почтенная Виола Гэмвич, добродушно улыбаясь своим мыслям и погоняя ленивого старого пони, с неудовольствием таскавшего жёлтую повозку, выехала из Брокенборинга и медленно потрусила по дороге к мосту на Захолмье.

Едва помогавший хозяйке при отъезде Того Граб закрыл ворота, погасил фонарь и убрался на конюшню досматривать предрассветные сны, едва стих за холмом удаляющийся цокот копыт старенького Поло, как дверь норы Гэмвичей снова приоткрылась. Рыжеловолосая мордашка, чуть встрепанная и помятая со сна, высунулась наружу и огляделась по сторонам, стараясь высмотреть ещё и то, что творилось на дороге за оградой двора. Не заметив ничего необычного, она снова спряталась за дверью, и вскоре на порог, пятясь спиной из дома и слушая доносящиеся изнутри звуки, вышла хоббитянка в мешковатых чёрных штанах и зелёной кожаной куртке. Бесшумно прикрыв за собой круглую дверь, она с явным облегчением вздохнула, быстро и ловко собрала в узел на затылке рыжую косу и тише мышки юркнула мимо занавешенного окна норы к приткнувшемуся у ворот усадьбы сараю.

Там она немного повозилась — туда-сюда передвинула ящик с маргаритками, протиснулась в щель между стеной сарая и конюшни, пробираясь подальше вглубь двора от центральной дорожки, — и вскоре припустила, крадучись и оглядываясь, к третьему от ворот пролёту ограды, рядом с которым на фоне неба чернел горб ещё одной крыши. Вытащив непрочно держащийся камень на вершине каменного столба забора, она использовала его как подставку и дотянулась до края покатой крыши погреба. Словно вспомнив о чём-то важном, внезапно остановилась, хлопнула себя по лбу ладошкой и спрыгнула вниз. Оббежала погреб и под натянутым по другую сторону навесом прихватила большую плетёную корзину — одну из множества, расставленных вдоль стены. Затем снова взобралась на камень, ловко подтянулась и исчезла со двора, перемахнув с крыши за забор.

— Ну, погоди, негодница, вот я всё расскажу твоей матери, как только вернётся, — проворчала себе под нос старая хоббитянка, седая и чуть сгорбленная, опуская занавеску окна. Недовольно покривившись и беззвучно пошевелив губами, старушка осуждающе покачала головой, протянула полную руку и снова приоткрыла тёмный кругляш окна. — Даже не позавтракала... Вот погоди... Вот вернёшься вечером домой, погляжу я на твои лесные подарки.

Продолжая ворчать и приговаривать — совсем беззлобно, скорее по установившейся привычке и для полного порядку, — хоббитянка побродила по комнате, остановилась у разобранной кровати, затем махнула рукой и набросила покрывало на постель. Переодевшись в домашнее платье и повязав цветной косынкой жиденькие пряди седых волос, она не спеша потопала из своей спальни к кухням, рассудив, что раз уснуть всё равно не получится, то самое время поставить тесто для пирогов — как раз дойдёт к тому времени, как проснутся Дора и Молли...

 

Выкатившееся из-за холма солнце застало рыжеволосую хоббитянку почти у границ Дровяного Бора. С дороги на Оатбартон она сошла сразу за пастбищами. Зелёная луговина к северо-западу была не раз исхожена вдоль и поперёк, и даже в предрассветной темноте ноги сами несли её точно туда, куда требовалось, — здесь ей была известна, наверное, даже каждая кроличья нора. Помахивая корзинкой, мурлыкая под нос мелодию и пританцовывая, хоббитянка вошла в лес.

Этот лесок — светлый, редкий, пронизанный солнцем и поросший мягкой невысокой травой, — был абсолютно безопасным. В нём уже давным-давно не водилось ни волков, ни медведей, ни любых других зверей страшнее барсука, — не любят они селиться в тех местах, где непрерывно бродят хоббиты, растаскивая по дворам вязанки хвороста и отстреливая вдоль ручья диких уток. Да и лесопилка Праудфутов, к югу от дороги на Нидлхолл, не прибавляла спокойствия местному зверью, — здесь не было ни кабанов, ни лисиц, ни оленей. Ягод и грибов тоже почти не встречалось. Но у выбравшейся до рассвета из дома хоббитянки с корзинкой был свой интерес — она уверенно шагала на север, даже не пытаясь ни осмотреть заросли малины над оврагом, ни ковырнуть прошлогоднюю листву под дубами.

Добравшись до истоков почти пересохшего ручья, над которым начинался круто уходящий вверх обрывистый склон, хоббитянка осмотрелась по сторонам и, наконец-то, раздвинула колючие ветки кустов. Но не полезла в малинник сама, а лишь сунула туда свою корзинку. Снова сдвинула ветки, оценивающе глянула на примятые кусты, затем беспечно махнула рукой. Повернулась к обрыву и быстро взобралась по выступающим камням на крутой склон.

Наверху она остановилась и с трудом — пыхтя, то и дело сдувая со лба непослушный рыжий локон, — откатила в сторону полукруглый валун с зелёными моховыми разводами по бокам, на первый взгляд казавшийся накрепко вросшим в землю. Оглядевшись ещё раз по сторонам, хоббитянка пригнулась и исчезла за камнем в открывшемся небольшом проходе, откуда тянуло запахом свежей земли и листьев.

Некоторое время над ручьём царила тишина, но спустя примерно половину часа подступающие к обрыву кусты огласила мелодичная соловьиная трель. Словно в ответ на неё за валуном раздалось шуршание, а из прохода, где скрылась хоббитянка, посыпалась рыхлая земля. Точно над норой ветки кустов на обрыве раздвинулись, и вниз свесилась светловолосая кудрявая голова, покрытая небольшой тёмно-зелёной шапочкой с синим пером.

— Бани, ты тут? — негромко позвал появившийся наверху хоббит.

— Тут я, тут, — донёсся глухой и сердитый голос из прохода за валуном. — Где мне ещё быть? Спускайся быстрее, Бак, мне нужна твоя помощь!

Пока хоббит обходил крутой склон и снова поднимался к приоткрытому лазу, шуршание за валуном не смолкало. Наконец наружу выбралась рыжеволосая хоббитянка, утирая перепачканное грязью лицо и волоча за собой какую-то старую дерюгу с горкой буроватой земли.

— Что тут случилось? — светловолосый хоббит степенно приблизился и подхватил край подстилки, помогая вытащить и сбросить ношу вниз.

— Обвалился угол дальней стены, — недовольно буркнула хоббитянка, стараясь не глядеть на ухмыльнувшегося гостя.

— А я говорил тебе не трогать там ничего. А ты мне «расширить немного... расширить...» Не умеешь ты, Бани, норы строить, вот и не берись лучше. А то присыплет тебя тут когда-нибудь, и не найдёт никто...

Бормоча назидания примолкшей девушке, он сбросил зелёный жилет, снял шапочку и положил её сверху, стараясь не помять перо, закатал по локоть рукава чистой жёлтой рубахи и властным жестом отодвинул хоббитянку в сторону.

— Отойди лучше, дай взглянуть, — произнёс он, скрываясь в проходе и не обращая внимания на брошенное ему вслед: «Как будто знаешь ты...»

На короткое время снова установилась тишина. Наконец из прохода вылез хоббит и вытолкнул перед собой наполненный землёй мешок.

— Я немного прибрал там, а послезавтра принесу лопату и всё дочищу.

Он отряхнул руки и с сожалением взглянул на испачканный рукав рубахи. Басгорн виновато шмыгнула носом и попыталась помочь ему отряхнуться, но он удержал её ладошку:

— Не надо. Ты меня ещё сильнее измажешь. Иди лучше вымойся у ручья.

Хоббитянка грустно вздохнула и послушно поплелась вниз.

Эта старая нора была обнаружена во времена счастливого детства тремя неразлучными подружками — Винтерблум, Фобс и Басгорн — случайно, во время одной из вылазок, когда девочки забрели непозволительно далеко от дома вверх по ручью. Должно быть, когда-то давно в ней жил барсук, — их всегда водилось множество в здешних лесах и холмах. Потом, скорее всего во время весенних разливов и таяния снега, часть склона холма обвалилась и сползла вниз, ручей изменил русло, а нора оказалась не внизу склона, а на обрыве. И получила новых «жильцов» вместо старого хозяина, — маленькие хоббитянки устроили в ней тайник с небольшими припасами, игрушками и самодельной мебелью. Время шло, девочки выросли и разъехались по разным уделам. И сейчас Басгорн одна приходила изредка сюда, вспоминая счастливые дни и поддерживая порядок в любимом тайничке. В последние годы об этом месте узнал и Бакфред Банс...

Пока девушка пыталась отмыть с куртки серо-бурые разводы глины и привести лицо и руки в хоть какой-то порядок, Бакфред успел вытащить из норы ещё один мешок земли. Следом за ним были выброшены: старое одеяло, табуретка с перекошенной ножкой, две разбитые тарелки и черепки от кувшина. Лишь после этого, придирчиво осмотрев результаты своих трудов, Бакфред позволил Басгорн подняться на уступ перед норой. А сам в свою очередь направился к ручью. Он присел у воды и смахнул с поверхности прыгающую в ключе травинку. День был жаркий, хоббит разгорячился, таская мусор, и потому с удовольствием закрыл глаза и плеснул сладкой холодной водой в лицо, обтирая шею. Но насладиться прохладой не успел.

Затрещали кусты на обрыве, сыпанувшая сверху земля с плеском шлёпнулась в воду, и Бакфред резво вскочил на ноги под громкий вскрик хоббитянки, тревожно оглядываясь по сторонам.

На первый взгляд всё было в порядке — Басгорн по-прежнему стояла на уступе у норы. Но, едва взглянув вверх на склон, юноша обмер, — зацепившись за кусты, над обрывом свисал человек, беспомощно скользя ногами по осыпающемуся склону и судорожно перехватывая ломающиеся от его веса ветки. Не хоббит, а именно человек! В кожаной серой куртке, с дорожной сумкой на плече и с оружием: меч у пояса и лук за спиной.

Бакфред оказался рядом с Басгорн в считанные секунды. И вовремя, — едва он успел толкнуть оцепеневшую девушку к норе, как тяжёлое тело неизвестного верзилы свалилось вниз, почти на то место, где до этого стояла хоббитянка.

Громко вскрикнув от удара, незнакомец дёрнулся, повернул голову в сторону хоббита и затих, больше не шевелясь.

— У...у...убился? — пискнула Басгорн за спиной Бакфреда, со страхом выглядывая из-за его плеча.

— Вряд ли... Это крепкий народ, а высота здесь не та, чтобы наверняка умереть. — Юноша подошёл ближе к неподвижному телу.

Человек был очень высок. Выше любого из верзил, что когда-либо видел Бакфред, — а за время службы ширрифом он уже успел их повидать (а с некоторыми иногда приходилось и выпивать в «Золотом окушке» у Брендивайнского моста, всякое бывало). Тёмные волосы закрывали часть его лица, но всё же было видно, что человек очень бледен, — лицо сильно исцарапано, под глазами глубокие тёмные круги. Упал он довольно удачно — голова не попала на валун, что обычно прикрывал вход в нору. Но, наверное, именно из-за этого валуна он и потерял сознание, — правое плечо, на котором висела сумка, было неестественно вывернуто, упираясь в камень. А на груди, кое-как перетянутой ремнём, и левом плече чернели подсохшие пятна крови.

Застонав, человек шевельнулся и попытался открыть глаза, щурясь на яркий свет солнца.

Бакфред тут же оказался рядом и, не успел незнакомец до конца прийти в себя, как с его пояса исчез клинок. Следом испарился лук. Подскочившая Басгорн стянула колчан.

— Где... я?.. — невнятно пробормотал незнакомец, шаря непонимающим взглядом по сторонам и не делая попыток вернуть свои вещи.

— В Шире, — отозвался Бакфред. — Северный удел, к югу от дороги на Нидлхолл. — При виде того, как от понимания светлеет лицо человека, он поспешил спросить: — Кто ты? Что делаешь здесь? И что забыл в наших краях?

— Я Брегедан. — Хоббиты переглянулись, заслышав непонятное имя, а человек попытался сесть. Кое-как подтянув плохо слушающиеся ноги и привалившись плечом к склону, он со стоном выровнял спину. — Живу к северу от ваших земель. Здесь оказался случайно, заблудился... — с трудом переведя дух, договорил он.

— Кто тебя ранил и где твой дом? — Бакфред явно не верил ни единому услышанному слову. — На север отсюда нет поселений людей. Тем более таких...

— Как Хеледор! — внезапно выпалила Басгорн, рассматривающая до этого момента серые одежды незнакомца, его добротное оружие в потрёпанных ножнах и сияющую в складках одежды у плеча застёжку в виде звезды.

Человек удивился не меньше хоббита:

— Откуда ты знаешь Хеледора?

— Кто такой Хеледор? — в один голос переспросили они.

И переглянулись.

— Я Бак, — хоббит протянул человеку руку, не спеша, тем не менее, возвращать меч. — Ширриф Бакфред Банс.

— Брегедан, — мужчина пожал протянутую ладонь и, поколебавшись, добавил: — Дунадан из Арнора.

Видя, что хоббит молчит и ожидает дальнейших слов, человек тяжело вздохнул и с трудом заговорил, облизывая пересохшие губы:

— Я шёл от Аннуминаса за гоблинами. Раны получил вчера ночью. Думал срезать путь через холмы...

— Гоблины? В Шире? — снова пискнула Басгорн.

— Нет, — человек устало прикрыл глаза, не вдаваясь в дальнейшие пояснения.

Бакфред присел рядом с ним, разглядывая пятна на груди. Опустил на землю у его ног меч.

— Ты мог бы найти помощь в Лонг Кливе.

— Мог... — эхом отозвался Брегедан и замолчал, то ли признавая промашку, то ли не желая тратить силы на бессмысленный спор.

Несколько секунд Бакфред напряжённо размышлял, с сожалением и явным сочувствием глядя на дунадана. Наконец, произнёс:

— Что уж теперь говорить... Мы не сможем помочь тебе добраться туда. Да и до любого другого посёлка тоже. Разве что на лесопилку Праудфутов...

— Нет, — оборвал его Брегедан, — не нужно... никого... пугать...

Голос человека ослабел, и он снова почти погрузился в бессознательное состояние. Басгорн шмыгнула в нору и вынесла оттуда сколотую глиняную кружку с красным петушком на пузатом боку. Сбегала к ручью под одобрительным взглядом Бака и поднесла человеку воды.

Он отпил и слегка ожил:

— Нужно передать весть... В Брокенборинг. Знаете?

Хоббиты дружно кивнули. Басгорн просияла, радуясь удачной развязке и собираясь хоть сейчас бежать назад к дому.

— Ширрифу Праймстоуну, — прохрипел Брегедан и потерял сознание.

— А... а он уехал… уехал вчера... — слова хоббитянки услыхал уже только Бак. — В Оатбартон, на день рождения к Отто Коттону, — добавила она в ответ на вопросительный взгляд Бакфреда.

Колебался юноша недолго.

— Значит так, Бани, — произнёс он после недолгих раздумий. — Я пойду сейчас в Оатбартон, а ты посидишь и подождёшь меня здесь, с ним. — Хоббит бросил мимолётный взгляд на открытую нору, но, здраво рассудив, что дунадан явно не пролезет в неширокое даже для хоббита отверстие, отмёл мелькнувшую было мысль взять Басгорн с собой. А одного раненого оставлять в таком состоянии нельзя — хоть и спокойное место, а всякое бывает. Вот как сейчас... — Я передам вести ширрифу или приведу сюда помощь. А ты побудь здесь, одну я тебя всё равно не пущу через лес, — чуть повысил он голос, предвидя готовящиеся возражения.

Басгорн вздохнула и промолчала, — упрямо сдвинутые у переносицы брови Бакфреда уже о многом могли сказать. И то правда — дорога через лес, дальше лесопилки, была мало ей известна. И места те уже не были такими обжитыми, как здесь. Вспомнив недавнее приключение с Блум и Фобс около Стокской дороги, она не стала даже возражать, — пусть лучше Бак идёт, всё же в тех краях издавна живёт его родня.

Бакфред взглянул на солнце:

— Постараюсь обернуться в четыре часа.

Он поднял с земли свой жилет, стряхнул налипший сор и проверил содержимое карманов. Затем в задумчивости запустил пятерню в волосы, сдвинув почти на затылок шапочку с пером, и снова повернулся к Басгорн.

— В случае чего — спрячься в норе, — озабоченно произнёс он, разглядывая еле дышащего человека. — И забери с собой лук.

Хоббитянка кивнула, взволнованно блестя округлившимися зелёными глазищами. Юноша хотел ещё что-то сказать, но только махнул рукой и полез по склону вверх, ловко и уверенно ступая по неустойчивым камням.

* * *

Время тянулось удручающе медленно.

С ухода Бака прошло два часа, когда Брегедан пришёл в себя. Хрипло кашляя и тяжело дыша, он попросил воды. Басгорн снова сбегала к ручью и попыталась напоить раненого, со страхом прикасаясь к его горячей голове, помогая удержать кружку в дрожащих руках. Напившись, он на некоторое время затих, и хоббитянка воспользовалась моментом, утащив подальше в нору его оружие и колчан, — мало ли что может взбрести в голову тому, кто пышет жаром не хуже раскалённой печи? Прошлой осенью она уже видела, как матушка и две сестры пытались удержать в постели захворавшего кузнеца Дина Граба. А с этим верзилой не справился бы, наверное, и сам могучий Бандобрас...

Солнце перевалило за полдень и встало точно над уступом, пригревая и без того горящего лихорадкой человека. Бакфред не шёл. Пустующий со вчерашнего ужина желудок хоббитянки нежданно-негаданно дал о себе знать громким урчанием. Басгорн ойкнула и бросила на мужчину виноватый взгляд — если он спал, то ей вовсе не хотелось тревожить его покой. Дунадан шевельнулся и попытался отползти с солнцепёка подальше в тень, но это ему не удалось. Тогда Басгорн ухватила его за ворот куртки и попыталась помочь, отдуваясь и кряхтя, — весу в нём точно было побольше, чем в закрывавшем нору валуне. Вместе им всё же удалось перебраться за валун, девушка снова поднесла ему воды. И человек, пробормотав неразборчивые слова то ли благодарности, то ли жалобы, снова затих.

Время рассорилось с солнцем и не спешило повторять его путь — светило уже начало клониться на закат, обещанные четыре часа давно прошли. Бакфред не шёл...

Басгорн успела уже сбегать несколько раз к ручью. И не только за водой. Голод всё сильнее давал о себе знать, и хоббитянка рискнула оставить на полчасика раненого, забравшись с кружкой в малинные кусты у ручья. Немного подкрепившись, она попыталась покормить и человека, но он только крепче сжал зубы, застонал и попытался отвернуться от угощения. Она напоила его водой, спустилась вниз и беспокойно забегала вдоль ручья.

Почему Бак не идёт? А что, если он не придёт? А вдруг незнакомец умрёт? А если, ещё хуже, придут те, кто ранил его? Как он сказал: «Прошлой ночью...»? А ведь уже скоро будет и ночь. А если появятся волки? Ну и что, что их никто не видал здесь уже больше семи лет. Верзил в этих лесах не видал вообще никто никогда...

Снедаемая тревогой и мыслями одна хуже другой, хоббитянка забралась на самый верх обрыва и попыталась заглянуть подальше в поглотивший Бакфреда лес. Никого.

Тогда она спустилась к норе, снова напоила человека водой и полезла в проход. Выползла назад она уже с луком и колчаном в руках и с решимостью на лице. Если кто и придёт сюда, она попытается его встретить... Не зря же Бак тайком от матушки и бабули учил её стрелять.

Покрутив лук в руках — тяжёлый, не по росту, совсем не такой удобный как у ширрифов, — она попыталась натянуть тетиву. Тугой... Но если постараться, то мож... Сорвавшись в неумелых руках, тетива больно щёлкнула по пальцам, а прилаженная для выстрела стрела улетела куда-то вниз.

И тут же раздался лёгкий свист ответного выстрела.

Басгорн вскинулась от страха, сердце из груди скакнуло куда-то к самому горлу. Она резко развернулась, готовая бежать прятаться в нору — какое-никакое, но всё же укрытие, — и бросила напоследок взгляд с обрыва вниз.

— Ей, Бани, поосторожнее там, — раздался возмущённый крик.

У ручья стоял Бак, а у его ног валялась неудачно пущенная стрела, пригвождённая к земле безупречно-метким выстрелом. Белоснежное оперение победоносно торчало вверх, посрамив неумелую лучницу. Хороший выстрел. Просто невероятно умелый. Прямо как...

Лёгкий шорох над головой заставил девушку вскинуть взгляд. И она снова не сдержала ох.

Лёгким пёрышком с обрыва спрыгнула тень, и перед изумлённой Басгорн оказался эльф — высокий, гибкий, завораживающе-прекрасный, с ярко горящими зелёными глазами и длинными, тёмными волосами, сплетёнными в косы за спиной. Удостоив хоббитянку короткого взгляда и быстрого вежливого кивка, он склонился к раненому человеку, положил ему руку на грудь и тихо запел.

Басгорн неуверенно попятилась и наткнулась спиной на кого-то ещё.

— Пойдём, дитя, не будем мешать, — прозвучал у неё над головой мелодичный голос, будя догадки и воспоминания, а тонкая рука с уверенной силой легла на плечо, уводя вниз к ручью.

Лишь остановившись рядом с Бакфредом, Басгорн подняла голову, во все глаза уставившись на закрывающую солнце тень.

— Добрая встреча, дитя, — улыбнулась ей золотоволосая женщина-эльф, разом развеивая все сомнения.

— Это вы... ты... мы... а я... — забормотала Басгорн, путаясь в словах и мыслях.

Эльфийка звонко расхохоталась и взяла из рук Бакфреда сцепленные стрелы, покрутила, разглядывая результат, затем выдернула свою и убрала в висящий за спиной колчан. Забрала у Басгорн лук дунадана, который та с перепугу так и не выпустила из рук, и повесила себе за спину на второе плечо.

— Да, это я. Я — это всегда я, — она подмигнула юноше и повернулась к показавшемуся из-за холма ширрифу Праймстоуну — отстав от молодого быстрого родственника (что уж говорить о дивном народе), он только сейчас обошёл склон и вышел к ручью. — Не беспокойся, почтенный Хартиндор. Мы заберём его.

Приложив руку к груди, она сделала несколько шагов вперёд и склонила голову в вежливом поклоне:

— Благодарим, что вовремя оповестили нас. Не тревожьтесь, мы уйдём и не нарушим ничей покой. — Она бросила быстрый взгляд на Бакфреда с Басгорн и добавила: — При условии, что все будут об этом молчать.

Бак и Бани дружно закивали, а эльфийка лукаво улыбнулась хоббитянке, повернулась и пошла к спускающемуся с обрыва эльфу с человеком на плече. Забрав оружие и дорожную сумку Брегедана, она легко и невесомо обошла всех и словно растворилась в редком и хорошо просматривающемся лесу. Молодые хоббиты поначалу растерялись, но ширриф Праймстоун строго окликнул их и пошёл следом за эльфом, время от времени пытаясь завязать разговор.

Эльф отвечал односложно и скупо, но это уже давно не задевало старого ширрифа — за свои годы он успел узнать, чего ждать от визитов подобных гостей в серых одеждах. И все мысли почтенного Хартиндора сейчас занимал лишь юный Бакфред, прибежавший сломя голову к праздничному холму Коттонов и едва не переполошивший пол Оатбартона неосторожно срывающимися словами...

— Бак, Ба-а-ак, — Басгорн настойчиво подёргала приятеля за рукав, отвлекая от размышлений. — Где ты их нашёл?

— Ширриф был...

— Да я не про него! — с досадой оборвала она.

— А! Это не я, это ширриф Праймстоун. Я как добрался до него, так сразу и попытался вести передать. А он меня от народа подальше утащил и за амбаром уже расспрашивать начал. Ну, я и пересказал всё, что тут было. Тогда он снова к столам побежал, а вернулся уже с ключом. «Вот, — говорит, — иди на голубятню, открой четвёртую справа клетку и выпусти оттуда птиц». А сам снова за столы ушёл. Ну, я сделал, как он велел, — там всего-то две птицы и было. Потом я снова к нему: «Сделал», — говорю. А он молчит, только всё ест, пьёт и байки рассказывает гостям. Я собрался сам сюда к тебе уже бежать, а он зыркнул на меня и заставил рядом сесть. Так мы два часа там и просидели. А потом он встал, распрощался со всеми и пошёл не спеша. И только когда мы из виду последнего дома ушли, он как припустит по дороге — только не через лес, как я шёл, а за холмы, в поля. Тут-то они, — Бакфред кивнул на идущего впереди эльфа, — к нам и явились. Как из-под земли выросли, честное слово.

Завороженная рассказом хоббитянка лишь согласно кивала, жадно слушая слова юноши. Зелёные глазищи её возбуждённо блестели.

— Постой, а ты откуда... — Бакфред попытался прояснить для себя возникший ещё утром, при встрече с раненым человеком, вопрос.

Но Бани лишь отмахнулась:

— Потом, Бак, расскажу потом. Дальше! Дальше давай! — поторопила она его, понуждая повторять весь путь от Оатбартона до затерянной на обрыве холма норы-тайника. Снова и снова выспрашивая малейшие подробности.

Лес давно кончился. Сколько хватал глаз, потянулись бесконечные зелёные пастбища и луга. А хоббиты с эльфом всё шли и шли по безлюдным полям, и Басгорн уже стало казаться, что они прошагали через все Зелёные поля до самого Скэри. Наконец под одним из холмов к востоку забрезжил в вечерних сумерках яркий свет какого-то костра. К нему свернули — уверенно и смело — эльф с человеком на плече и ширриф Харт, которые до этого шли насторожено и тихо, оглядываясь по сторонам и явно опасаясь любых встреч.

Бакфред и Басгорн, чуть приотставшие за время долгого разговора и не менее долгого пути, недоумённо переглянулись и, заинтересованные донельзя, почти бегом бросились догонять их.

* * *

Костёр весело потрескивал, рассыпая в ночи яркие искры жара.

Явившуюся к огню компанию встретил булькающий котелок, вкусно пахнущий мясной похлёбкой, пряный запах распаренных трав и приятное тепло разжаренных углей — хоть и летняя ночь висела над холмами, но дыхание приближающейся осени чувствовали уже не только тополя вдоль центральной улицы Брокенборинга, но и уставшие, озябшие, голодные хоббиты.

У костра сидели двое: улыбающаяся золотоволосая эльфийка и темноволосый человек в серых одеждах, чем-то схожий с Брегеданом — то ли внимательно-настороженным взглядом, то ли серыми одеждами, а может быть, высоким ростом. Кто их знает, этих верзил? При появлении гостей они тут же встали. Эльфийка помогла эльфу опустить Брегедана на приготовленную подстилку у огня и, отведя чуть дальше от круга света, о чём-то быстро заговорила с ним на своём языке. Человек в серых одеждах, наоборот, занялся раненым. Он отлил травяного отвара из висящего над костром крошечного котелка в большую чашу и, без конца что-то бормоча, шепча и приговаривая, принялся смешивать и подливать в чашу растворы из разложенных чуть поодаль от костра склянок.

Молодым хоббитам недолго пришлось наблюдать за всеми со стороны. Ширриф Харт быстро и по-хозяйски распорядился лагерем — подтолкнул Бакфреда и Басгорн к костру, подкинул дров в огонь, а вскоре в руках у хоббитов появились и тарелки с одуряюще-вкусно пахнущим супом. Пара ложек — и хоббитянка расплылась в довольной сытой улыбке, уже не совсем понимая, происходит ли всё с ней на самом деле или это очередной волшебный сон.

Вернувшиеся к костру эльфы давали надежду, что всё же не сон...

— Мы уже встречались, ведь так… — попыталась как можно более уверенно произнести Басгорн, во все глаза разглядывая сидящих по другую сторону костра эльфов.

Они переглянулись и оба чуть усмехнулись ей.

— Как тебя зовут, дитя? — спросила Дивная, краем взгляда следя за поднявшимся на ноги эльфом.

Тот подошёл к неподвижному Брегедану и присел рядом со вторым Серым человеком. Приподнял голову раненого, помогая влить в рот травяной отвар, и тихо затянул какой-то напев, удерживая содрогающегося от кашля дунадана.

— Я уже не дитя, — негромко произнесла хоббитянка. — А зовут меня Бан… Басгорн Гэмвич, — неожиданно даже для себя выпалила она редко упоминаемое полное имя и замолкла, не находя больше слов.

Брови эльфийки взлетели от удивления вверх, и она обратила всё внимание на хоббитянку:

— И кто же дал тебе такое имя?

— Мистер Бильбо Бэггинс, — с достоинством ответила та.

Эльфийка расплылась в тёплой улыбке:

— Прости. Я должна была догадаться… Бани-Басгорн…

Порывшись в лежащей рядом сумке, она подмигнула молчаливо сидящему Харту и водрузила себе на голову шапочку — точь в точь как у всех стражей границ, только не с синим пером, а с красным. Ширриф Праймстоун фыркнул и полез в карман за трубкой.

— Не думал я, что она всё ещё у вас, — вполголоса пробормотал он, затягиваясь «Старым Тоби».

— А где ж ей ещё быть? — посмеиваясь, ответила эльфийка.

— Наверное, самое время туда уже второе перо добавлять, — покачал головой Харт, улыбаясь каким-то своим мыслям.

— Успеется, — отмахнулась Дивная, сияя глазами не хуже горящего огня.

— А почему перо красное? — неуверенно подал голос всё время сидевший молча Бакфред.

Эльфийка повернулась к нему:

— Чтобы с вами не спутали.

Ширриф Харт разразился громким смехом, словно услышал старую любимую шутку. Басгорн и Бакфред в непонимании взглянули сначала на него, затем на эльфийку.

— Я же не страж Шира, — терпеливо пояснила та. — Вернее, даже не так. Я сторожу Шир с другой стороны. — Эльфийка снова улыбнулась и взглянула на старого ширрифа. Тот ответил ей понимающей улыбкой сквозь клубы ароматного дыма и одобряюще кивнул. — И это подарок старого друга. На память, — добавила она.

Сгорающая от любопытства хоббитянка готова была уже удариться в расспросы, но тут рядом с эльфийкой появился эльф.

— Всё готово, — негромко произнёс он, и Дивная поднялась, быстро собирая лежащие у костра оружие и вещи.

Закинув на одно плечо лук дунадана, она взяла в руки свой лук и неожиданно остановилась, словно о чём-то задумалась. Затем повернулась к хоббитам и направилась прямо к Басгорн.

— Держи, Бани-Басгорн, это тебе. И я думаю, что с ним у тебя будет получаться лучше, чем сейчас.

Она ободряюще чуть хлопнула хоббитянку по плечу, повернулась и устремилась следом за уходящим в ночь эльфом с раненым на плече и лекарем. Ошеломлённая Басгорн не дыша держала перед собой на вытянутых руках лук — самый настоящий эльфийский лук! — небольшой для эльфа, но в самый раз для хоббитянки. Гладкий, тёмный, отполированный до зеркального блеска и украшенный резными рунами. С окованными железом краями, переливающимися гроздьями цветных камней.

— Ничего себе… — присвистнул Бакфред, первым пришедший в себя.

— Оххххх… — только и выдохнула хоббитянка.

— Поздравляю, Бани, чем-то ты понравилась ей, — посмеиваясь, обронил ширриф, по-прежнему невозмутимо попыхивающий трубкой у костра. — Только смотри, о таких знакомствах лучше не болтать в наших краях. Себе же спокойнее…

— Стойте! — громко закричала очнувшаяся девушка. — Стойте! Как вас зовут?!!

Ветер вздохнул, раздувая угли, треснула сырая ветка в огне, ухнула где-то сова. И откуда-то издалека долетел до смущённой хоббитянки ответ:

— Можешь звать меня Эль…

— Спасибо… — еле слышно прошептала она, но нежданно для себя то ли услышала, то ли почувствовала: «Не благодари. Пользуйся с умом…»

Плюхнувшись на землю у костра и по-прежнему не отрывая глаз от невероятного подарка, она некоторое время сидела молча, приходя в себя и прикидывая, где спрятать это чудо. Нельзя же принести его просто в дом, — матушка и бабуля сойдут с ума. Да и как объяснить его приобретение?! Уж лучше просто молчать про сегодняшний день и как-нибудь объяснить повернее…

Сдавленно охнув, Басгорн снова вскочила, чуть не плача.

— Что случилось? — поинтересовался со своего места ширриф Харт.

— Я забыла корзину! Там, в кустах. Совсем забыла! И о ягодах, и о грибах! Обо всём! Бабуля меня убьёт…

— Утихни, — оборвал её причитания Харт. Он на миг нахмурился, о чём-то напряжённо размышляя, а затем посветлел: — Выручу я тебя в этом деле. Только от тебя ответная услуга — молчать.

Хоббитянка согласно кивнула и даже собралась возмущённо возразить, что и без того ничего никому не собиралась говорить, но ширриф взмахом руки велел ей молчать.

— Доедайте ваш суп, гасим огонь и пойдём домой. Мне вчера Холфаст от Мэгготов корзину грибов привёз. Так и быть — отдам её тебе. Но надеюсь, ты не забудешь и о старом Харте. Два пирога принесёшь, и сговорились, — добавил он, пряча довольную ухмылку при виде недоумения и растерянности на личике Басгорн.

Та просияла, радостно заулыбалась и согласно закивала, не находя слов от распирающих эмоций.

— А это лучше куда-то спрячь, — продолжил посерьёзневший ширриф, ткнув пальцем в лук. — Подальше…

Басгорн снова согласно кивнула:

— Я уже знаю, куда…

Кровля погреба подходила впритык к каменному забору двора. И если переставить ящик с маргаритками и сдвинуть под ним доску, то откроется прекрасный тайник, в котором уже лежат нож, рогатка и выпрошенная на охоте с Боффинами стрела…

 

Когда в тот вечер Басгорн вернулась домой, все в усадьбе уже спали. И даже у ворот не горел фонарь.

Бакфред помог ей забраться на забор, подсвечивая полученным от ширрифа Харта фонарём, и передал корзину с грибами. Они решили никого не будить — не ровен час, проснётся ещё и бабуля… Затем запрыгнул на забор сам и удержал готовую бежать в дом хоббитянку:

— Постой, Бани.

Она остановилась, искоса глядя на мнущегося в нерешительности юношу.

— Ты не сердишься на меня?

— За что, Бак?

— За то, что оставил там одну и…

— Нет, не сержусь, — перебила она, нетерпеливо переступая с ноги на ногу и держа на весу тяжёлую корзину.

Бакфред заметил, отобрал грибы, поставил на крышу погреба и положил руки ей на плечи:

— Ты придёшь завтра к пастбищу Грабов на танцы?

— Нет, завтра матушка вернётся, мне надо к её возвращению всё прибрать. Потому что потом праздники… Я и без того сегодня весь день прогуляла, — она лукаво улыбнулась и бросила на понурившегося Бака быстрый взгляд. — Давай послезавтра, у дуба.

— Завтра вечером я заступаю в обход, — грустно сказал он.

— Тогда как вернёшься, сразу приходи к нам. Бабуля и матушка будут рады.

— А ты?

— И я, — она порозовела и, чуть смущаясь, тронула его руку на своём плече. — Что ты такой грустный, Бак? Всё же хорошо.

— Что я теперь тебе подарю, Бани? — неожиданно выпалил он. — Мне сроду не придумать подарок лучше того, что ты держишь в руках.

Хоббитянка растерянно взглянула на подаренный лук и вспомнила обещание Бака. Бедный, наверное теперь места себе не найдёт… Хорошо бы, чтобы он не вздумал дарить ей какие-нибудь бусы или гребешки, которых у неё и так пол комнаты.

Басгорн дёрнула Бакфреда за рукав, отвлекая от мыслей, и улыбнулась:

— У меня теперь есть лук. Но так и нету ни стрел, ни колчана.

Он несколько секунд непонимающе смотрел на неё, затем довольно ухмыльнулся:

— Понял. Сделаем…

Привстав на цыпочки, она быстро чмокнула его в щеку, подхватила корзину и спрыгнула с крыши во двор. Повозилась в темноте у ограды и побежала к дому.

На пороге приостановилась, огляделась по сторонам и толкнула тяжёлую дверь. Обрадовавшись, что ни звука не донеслось из темноты за порогом, она повернулась ко всё ещё видневшейся на крыше фигуре с фонарём и помахала на прощание. Он взмахнул фонариком в ответ, и хоббитянка нырнула в тишину дома, плотно прикрыв за собой дверь.

 

Седая старушка опустила на окне занавеску и потопала вглубь комнаты к расстеленной кровати.

Вернулась, непоседа. И ведь так и не обедала, и даже не ужинала… Вот пусть и сидит теперь голодная, будет знать, как по лесам шастать.

Побродив вокруг кровати и побормотав что-то себе под нос, старушка вздохнула. Зажгла свечу, натянула мягкий халат поверх ночной сорочки и не спеша пошла в сторону кухонь, где глухо стукнуло что-то на столе и звякнуло стекло в дверце посудного шкафа.

Ничего-ничего… Вот завтра вернётся Виола, пусть и разбирается с долгими прогулками. А мы сейчас поглядим на твои лесные угощения…

...Фобс Хайсэнд, старшая дочь Боба и Розы Хайсэнд, никогда не жаловалась на судьбу, хоть та и не осыпала её ни особыми милостями, ни щедрыми подарками...

 

...Казалось, что любые невзгоды в жизни — сложной, переменчивой и неустроенной — никогда не смогут пригасить приветливую улыбку на веснушчатом личике жизнерадостной белокурой девочки. Фобс всегда улыбалась. С самого рождения. По рассказам её матушки — с того самого дня, когда в крошечном домике Боба и Розы собрались немногочисленные родичи, чтобы поздравить молодожёнов с рождением первенца.

Трудяга Боб работал в те времена на мельнице Сэндимэна, жили они с женой в съёмном домике в Захолмье, неподалёку от Бэг Энда, перебравшись в центр хоббитских поселений из Баклэнда. Боб был младшим сыном в небогатой семье фермеров. Роза, дочка местной целительницы, к слову одной из лучших в Баклэнде, ему нравилась ещё с детских лет. И когда однажды они заявили о своей помолвке родным, никто не удивился. Удивились уже после, когда Боб оставил наследство отца братьям, а сам увёз жену далеко за Брендивайн, в самый центр Шира, заявив, что желает попытать счастья и поискать богатств. Забегая наперёд, стоит сказать, что золото ему в руки там явно не потекло, но на счастье молодожёны не жаловались, — года не прошло, как Роза родила первенца. А вскоре из Хоббитона в Баклэнд повезли почтальоны приглашения родичам на празднование первого счастливого события молодой семьи.

В Захолмье из Баклэнда к молодым приехали тётка и двоюродная сестра Боба, его двоюродный дед, троюродный брат и три племянника. А ещё бабуля Перл, почтенная родительница Розы, — хоббитянка степенная, властная, уверенная в себе и очень требовательная. Равно как и терпеливая, и умудрённая жизнью, сумевшая стойко пережить в один год смерть мужа и двух сестёр, слёгших разом от какой-то неведомой хвори, с которой не справились даже самые опытные целители.

Родичи не привезли молодому семейству больших денег или особо ценных даров — неоткуда их было брать, никто из них никогда не был богат, — но веселье, как говорили ещё долго соседи, удалось на славу. Впрочем, умением устроить праздник без особых трат Хайсэнды славились всегда, и никто из когда-либо побывавших на их гуляньях не мог сказать, что ушёл домой голодным, раздражённым или не в духе.

Так было и в тот раз. Семейство сидело под вишнями за столами, вынесенными на улицу из тесного душного домика, разговоры и смех не стихали, а располневшая за последний год Роза со счастливой улыбкой укачивала дочь. «Как, говоришь, вы решили её назвать?» — спросила Боба бабуля Перл, задумчиво поглядывая на попискивающий свёрток у дочери в руках. «Дейзи, матушка», — терпеливо повторил Боб, списывая на возраст и забывчивость почтенной хоббитянки бесконечные поднадоевшие расспросы. Этот вопрос звучал за последние дни уже не первый раз, и успел утомить переглядывающихся время от времени молодых родителей, — Перл спрашивала, рассеянно кивала, что-то негромко бормотала про себя, попивая сидр, и снова задавала тот же вопрос. «Дейзи...» — по очереди твердили то Роза, то Боб, пока Перл не фыркнула пренебрежительно и не поднялась из-за стола. Она подошла к дочке и взяла из её рук малышку, пристально вглядываясь в россыпь веснушек на пухленьких щеках. «Какая же она Дейзи! — громко заявила бабуля, щуря выцветшие от возраста, но всё ещё зоркие глаза. — Вы же посмотрите, чего тут только нет!» Роза и Боб озадаченно переглянулись, а Перл не унималась: «Глазки — василёчки, губки как маки, щёчки — ромашки...» Она причмокнула губами и девочка, серьёзно и внимательно смотревшая на пожилую хоббитянку, вдруг широко улыбнулась, вытянула ручку и ухватила бабулю за нос. «Назовите её лучше Фобс», — прогундела бабуля, мотая головой под дружный хохот родственников. Про целительницу Перл всегда поговаривали, что временами ей видится то, что не дано другим, и потому ни Боб, ни Роза не стали перечить. Так их кроха-первенец и стала зваться Разнотравкой, оставив имя «Дейзи» сестре, родившейся четыре года спустя...

 

...То ли пророческие способности бабули время от времени проявляли себя, то ли просто так складывалось, но жизнь маленькой Фобс была подстать её имени — то яркая и пёстрая, как весенний луг, то колючая и неприветливая, как пожухлая равнина. Девочка росла живой и любознательной, рано начала ходить, быстро выучилась говорить, потом читать и считать, и вскоре уже вовсю помогала матери по дому (а помощи требовалось немало, особенно когда следом за Дейзи в семье появились погодки Берк и Барт).

Семейство Боба жило, прямо сказать, бедно. Сам он с рассвета до заката работал на мельнице. Роза была всегда занята хозяйством, а десятилетняя Фобс всё чаще и чаще стала пропадать из дому. Поначалу мать была спокойна — неугомонные подружки её девочки дни напролёт резвились в роще около Захолмья, а опасностей, страшнее зайца, там никогда не встречалось. Но внезапно открылось другое — Фобс не так и часто бродила по роще у ручья. Перепуганная Роза, однажды обнаружив пропажу дочери из компании подруг, кинулась по соседям, стала вызнавать, выяснять и выспрашивать, потом случился скандал... А потом обнаружившаяся совсем не среди сверстников девочка под нажимом матери и отца призналась, что взялась помогать почтальону, доставляя письма из Захолмья до Приречья — туда, куда пожилой и растолстевший Симус не слишком любил ходить. Фобс бегала туда вместо него — за мизерное вознаграждение монетами, но этого ей хватало на сладости, а новая купленная лента позволила заткнуть злобный рот сына Сэндимэнов, всегда встречающего девочку криками «Голодранка!» Было обидно, расстраивали выкрики и прозвища, но Фобс не плакала... Не плакала и тогда, когда отец с матерью строго-настрого запретили одной ходить дальше пятого столба дороги на Хоббитон…

А всё же то лето стало для неё ярким и счастливым. Наверное, самым радостным и запоминающимся за все десять лет жизни. Мать и отец долго говорили о чём-то вечерами на кухне, что-то считали и писали в большой разлинованной книге. А потом к празднованию Литэ подарили девочке новый наряд — золотисто-жёлтое платье с кружевными оборками на рукавах и четыре такие же ленты. Сияя от удовольствия и восторга, Фобс веселилась с подругами, впервые почти ни в чём не уступая ни общепризнанной красавице Блум, ни рыжеволосой заводиле Бани. И даже Тэд Сэндимэн на празднике так и не смог выкрикнуть ничего обидного ей в спину, онемев при виде разнаряженной, словно куколка, широко улыбающейся девочки.

Не плакала Фобс, когда оказалось, что счастливое лето стало последним летом в Захолмье. Уже осенью отец зачастил в долгие отлучки, а по возвращении всё дольше и дольше беседовал о чём-то с матерью на кухне, когда в доме засыпала вся детвора. Фобс не спала, внимательно прислушивалась, боясь шелохнуться в постели, ловила обрывки их разговоров, в которых всё чаще звучали слова: «Баклэнд», «Сток», «Брендивайн»... Было страшно и немного тревожно, но она не плакала.

А потом пришёл Чёрный год, как прозвали его в Захолмье, — год расставаний и закончившегося детства не только для малышки Фобс Хайсэнд, но и для её подруг... И холодной дождливой весной враз повзрослевшая светловолосая девочка молча утирала слёзы осиротевших Блум и Бани, прощаясь с ними у Хоббитонского моста. Тогда казалось, что навсегда, — мир детства, веселья и игр остался позади. Впереди девочку ждали непонятный Баклэнд и море забот на новоприобретённой ферме отца...

И тут-то, нежданно-негаданно, жизнь снова явила девочке радужные дни. Далёкий Баклэнд, который из глубинки Шира рисовался страшным и мрачным местом, на деле оказался весьма интересным и занимательным. Неизведанным.

Да, здесь накрепко запирали на ночь двери, непрестанно чинили зелёную ограду вокруг поселения, сторожили проходы к мрачной стене древнего леса и вечерами в таверне пересказывали друг другу то невероятные, то жутковатые истории. Здесь часто появлялись верзилы-люди, встречались заезжие гномы-торговцы, а товары в лавках у Брендивайнского моста радовали разнообразием. На деле «ненашенские хоббиты», как звали в Шире жителей Баклэнда, оказались такими же, как и сородичи из-за реки. Ну, разве что чуть более шумными, чуть более опытными и хваткими в торговле и любящими поговорить о делах, про которые в самом Шире не принято было болтать. А ещё они умели и любили плавать — и в лодках, и сами по себе, ныряя не хуже речных выдр и устраивая летом заплывы с одного берега Брендивайн на другой наперегонки с паромом под выкрики наблюдателей и зевак.

Такие развлечения местной молодёжи и неограниченная свобода среди зелёных заливных лугов, на которых медленно, но верно стали плодиться купленные Бобом Хайсэндом овцы, враз примирили Фобс с переездом в «неведомые края». И когда первым же летом на новом месте она отправилась с отцом на рыбалку, случайно выловила огромного окуня и получила от впечатлённой ребятни кличку «рыбачка-Хайсэнд», стало ясно, что жизнь налаживается.

Время шло, и дела у Хайсэндов шли всё лучше и лучше. Боб и Роза родили ещё одного сына, а вскоре ожидали, как надеялась Роза, и ещё одну дочь. Овцы обеспечивали семейству безбедное существование, и далеко в прошлом Фобс остались детские обиды на злые языки. Девочка выросла, превратилась в миловидную девушку, хоть и не блещущую яркой красотой как та же Блум или Бани, но всё же работящую, смекалистую и трудолюбивую (а такая жена нужна каждому порядочному хоббиту), и отец с матерью были спокойны за её будущее, потихоньку собирая старшей дочке свадебный сундучок. За годы, проведённые в Баклэнде, она обзавелась друзьями (правда, по-прежнему в её жизни главными оставались старые подружки детства, встречи с которыми были желанны донельзя) и стала помогать отцу в торговых делах. Всё меньше было поводов для грусти, печали или слёз. Фобс и не плакала... обычно.

Но только не сейчас...

 

Сейчас она рыдала — рыдала навзрыд, горько и безутешно, закрыв лицо руками, глотая солёные ручьи слёз и размазывая их рукавами не слишком чистой рабочей куртки, отчего на лице оставались серые полосы и пятна. По-осеннему уже холодный ветер трепал и путал её распустившуюся косу, трогал мокрые щёки и распухший от рыданий нос. Но и он не мог остудить раскрасневшееся лицо девушки.

Вышедший на порог дома Боб взглянул на сидящую поодаль от ограды дочку и лишь вздохнул, не в силах ни успокоить её, ни подарить надежду. У него и самого не было этой надежды, он и сам готов был так же сесть у дороги и рыдать, но не мог, не имел права. Ему нужно было заботиться об остальных из семейства — о Дейзи, о Берке и Барте, о той же Фобс… и о Розе. Ему нужно было быть сильным... ну, или казаться таким. А сесть и рыдать он не имел права, как бы ни хотелось… Тяжело вздохнув, Боб ушёл в сарай кормить овец, на время приложив все усилия, чтобы отодвинуть в мыслях обрушившееся на семью несчастье и управиться с текущими делами.

Всё приключилось меньше недели назад.

Близилась середина осени, работы у фермеров хватало, — впрочем, как и в любое другое время. Розе, ждущей ребёнка, уже тяжело стало приглядывать за домом и всеми детьми сразу, и Фобс изо всех сил пыталась ей помогать. В тот день она взяла братишку Бруно, младшего из семейства Хайсэндов, с собой на реку, собираясь проверить расставленные с вечера сети и немного порыбачить, как делала в последние годы всегда. Но день явно не задался с самого утра, и всё пошло не так. Бруно капризничал, шалил, спорил и топал ногами наперекор любым словам, то ли испытывая терпение сестры, то ли утверждаясь в своём праве рассуждать по любым вопросам и делам. Фобс отвернулась лишь на миг — только чтобы половчее подцепить запутавшийся в водорослях угол сети. Всего лишь миг — и этого хватило, чтобы Бруно свалился с мостков в воду, громко крича. Конечно, его тут же вытащили. И, конечно, Фобс тут же прибежала домой, бросив на берегу и сети, и улов. Но всё же что-то пошло не так — на следующий день Бруно раскапризничался больше обычного, и явившаяся к дочери бабуля Перл во всеуслышание заявила, что ребёнок болен.

К утру он окончательно слёг. Горел жаром, хныкал и урывками спал. А к вечеру уже только стонал. Все усилия матери и бабушки пропадали зря — Бруно не становилось лучше. Фобс украдкой тёрла нос и глаза, но держалась. Ровно до того момента, пока не услышала обронённую бабулей фразу: «Я не знаю, что тут поделать, Роза. Крепись. Иногда так бывает… так, что и песни эльфов не помогут. Вот если бы я была помоложе… или... если бы у нас были молодые ростки болотных глазастиков, то тогда…» Она ещё что-то говорила, убеждала, успокаивала и себя, и убитую горем дочь, но Фобс уже ничего этого не слышала — размазывая по лицу потоки слёз, девушка выбежала за ворота дворища, и только ветер ловил срывающиеся с её губ всхлипы: «Я… я виновата… моя вина…»

Она плакала долго — уже вернулся в дом отец, повздыхав у порога, но так и не решившись подойти к безутешной дочке; зажглись фонари по оградам окрестных ферм и дворам, и первый обход стражников выступил в дозор к воротам, зорко оглядывая сплетения ветвей Зелёной стены. А Фобс всё рыдала, пока совсем не закончились силы, а всхлипы и неразборчивые причитания не оборвались разобравшей её икотой пополам с солью и горечью слёз.

«Я не знаю, что поделать… Не помогут… Вот если бы у нас был…» крутились мысли, не давая покоя, настойчиво толкаясь и принуждая что-то делать. Что угодно, только не сидеть безучастно у притихшего двора!

Фобс ещё раз утёрла распухшее лицо, кое-как разлепила мокрые ресницы и взглянула на родительский дом, — в окошке комнаты Берка и Барта горел свет, светились огни гостиной, где, наверняка, бабуля с Дейзи сидели сейчас у камина, устало дремля и готовясь сменить маму у кроватки Бруно. Она ещё раз посмаковала бабушкины слова: «молодые ростки болотных глазастиков…» Только где их сейчас взять? Глазастиками прозывали крошечные белые цветочки, весной прорастающие среди кочек в Камышовой Топи, в разливах повыше Брендивайнского моста и в болотах Мариш, словно проглядывающие на свет из глубины сизо-зелёных трясин. Весной… а сейчас уже была осень, и скоро придут такие ночи, что все неглубокие ямки покроет первым льдом, а не ростками.

В отчаянии девушка топнула ногой, попав прямиком в подвернувшуюся лужу, и тут же внезапно вспомнила — вот так же, в глубоком детстве, она радостно топала по ручью, вымачивая платье до колен. А однажды заболела, чего никогда раньше с ней не бывало, и слегла… И тогда родители позвали к ней старушку Диггинс, местную целительницу, а потом ещё две недели отпаивали какими-то отвратительными настойками… Если мерзкие лекарства помогли тогда ей, а бабуля Перл не знает сейчас, как помочь малышу Бруно, то…

Даже не сведя воедино и не додумав до конца замаячившие идеи, Фобс сорвалась с места и со всех ног кинулась к парому, в надежде до глухой ночи успеть переправиться через Брендивайн. Что угодно, только не сидеть без дела, бессильно размазывая слёзы по щекам!

* * *

...До Захолмья она добралась только к вечеру следующего дня. И это ей очень, очень крупно повезло!..

 

Поначалу удача сопутствовала хоббитянке — на переправу она успела как раз к отплытию плота с возвращающимся домой старшим сыном Мэгготов. Выслушав сбивчивый рассказ о несчастье в семействе Хайсэндов, хоббит тут же, как только причалили, подобрал заплаканную девушку в поджидающую на другом берегу повозку, настойчиво отговорив от глупой попытки расковырять несколько кочек за дорогой в безуспешных поисках целебной травы. Пять миль до Бамфурлонга резвый пони проделал быстро, словно в один миг. Там миссис Мэггот выслушала от сына подробный пересказ, порылась в кладовой, перепроверила собственные запасы трав и только удручённо покачала головой. Затем усадила снова начавшую всхлипывать Фобс за стол с ужинающей семьёй и о чём-то пошепталась с мужем. От еды расстроенная девушка отказалась, чем вызвала обеспокоенные переглядывания всего семейства. А вот чай выпила. И пирог, незаметно подсунутый Лили Мэггот, тоже съела, сама не заметив как. Еда и чай немного успокоили её, а известие о том, что хозяин сейчас сам отвезёт гостью в Сток, заставило радостно вскочить из-за стола.

В Стоке, куда доехали уже глубокой ночью, удача, казалось, подвела, — сонный трактирщик из «Золотого насеста» рассказал, что целительница Опала Грабс уехала ещё утром на день рождения к сестре в Баджфорд, и раньше, чем через два-три дня, домой её никто не ждал. А у Фобс вообще не было времени столько ждать!

Она снова готова была сесть и расплакаться от безысходности, но её пожалел Пит Боффин из Йейла — парень припозднился в общем зале, допивая последнюю кружку эля, и только-только собирался идти спать, чтобы с рассветом выехать домой в Йейл, когда услышал расспросы заплаканной хоббитянки о целительнице. Он немного подумал, потом махнул рукой на сон, расплатился с хозяином Туном и позвал с собой Фобс, спешно выехав по дороге на Баджфорд.

...Опала Грабс тоже ничем не сумела помочь. Вытащив целительницу на рассвете из постели, Фобс в очередной раз пересказала свои беды. И с остатками надежды укрылась под навесом таверны от начинающегося дождя, ожидая Опалу, убежавшую проверять запасы лекарств в доме сестры. Элия, жена трактирщика, предложила поесть, но денег у девушки не было, и она отказалась. Тогда сердобольная хозяйка лишь вздохнула и молча поставила перед ней кружку свежего, ещё тёплого молока.

Фобс сидела, понурившись, глотала молоко, не чувствуя его вкуса, и ждала... ждала... ждала... До тех пор, пока не прибежала Опала и не сунула ей в руки какой-то свёрток — всё, что удалось найти и собрать в окрестных домах. Целительница в чём-то оправдывалась, что-то без умолку трещала и смущённо приговаривала, а потом убежала. Девушка развернула свёрток: подорожник, мать-и-мачеха, зверобой... Всё то добро, которого и у матери с бабушкой полно. И, конечно же, ничего нужного...

Дождь усилился, забарабанил по навесу около крыльца трактира. Фобс поднялась, сунула бесполезный свёрток в карман юбки, запахнула поплотнее куртку и вышла под дождь. Оставалось только одно место, где можно было поискать помощи, — у старой Диггинс в Захолмье, если, конечно, она ещё жива...

Элия крикнула из окна, предлагая бедогале Фобс свой старый плащ. Но та ничего не слышала — постояла на дороге, словно раздумывая куда идти, затем решительно направилась к реке, подобрала повыше подол мокрой юбки и полезла вброд через раздувшуюся от дождей Водню...

 

...Идти по мощёному ровному тракту было намного легче, чем по раскисшим пожухлым холмам. А когда за спиной послышался звонкий цокот копыт и бредущую под ливнем Фобс позвал знакомый голос, она и вовсе возблагодарила все высшие силы, — её нагнала повозка с едущими в Приречье торговцами. Нет, сама она никогда бы не села в телегу к проезжим чужакам-гномам! Но с ними ехал старинный приятель отца, Минктор Барроу, которого хоббитянка неплохо знала с тех самым пор, как начала помогать отцу в торговых делах. Потому-то она и колебалась недолго — и не пожалела. Пони у гномов был резвый, откормленный и отдохнувший, попутчики — молчаливыми. Говорила почти всё время только хоббитянка, и её никто не перебивал. Мили тракта мелькали быстро, дождь убаюкивающее шлёпал по натянутому над повозкой непромокаемому полотнищу, Минктор охал и ахал рассказу девушки, сокрушённо прицокивал языком и бормотал что-то сочувственное.

К концу пути Фобс немного успокоилась и даже чуть придремала, укутавшись в предложенный гномами плащ. И сама не заметила, как под холмом открылись широкие Приреченские пруды с многочисленными деревянными кладками — излюбленное место рыбаков половины Шира, — и убегающий через Водню мост. Повозка остановилась у «Зелёного дракона», девушка тут же вскочила, стряхнув остатки дремоты, и выпрыгнула под дождь. Как ни уговаривал её Минктор чуток подождать и отдохнуть, обещая подвезти до Хоббитона, сил ждать у неё больше не было. Поблагодарив попутчиков и со смущением и сотнями благодарностей приняв в подарок плащ, девушка припустила напрямик через поля и рощи в Захолмье по знакомым с раннего детства тропинкам.

* * *

— Пожалуйста!

— Ох, деточка...

— Ну пожалуйста! Прошу! Умоляю — разве ничего, совсем-совсем ничего, нельзя сделать?! Ну пожалуйста!

Фобс снова почти рыдала, сидя на шаткой лавке за деревянным выскобленным столом в маленькой комнатке с низким потоком и белёными стенами. В домике старой Диггинс пахло летом. Пучки, плетёнки и россыпи трав были везде — на стенах, на подоконниках, у печки и даже над дверными проёмами, — развешанные на гвоздях, рассыпанные на рогожках, в банках на полках вдоль стен и разложенные на столах и стульях в одном ей понятном порядке.

— Прошу... прошу... — как заведённая повторяла девушка, отчаянно сжимая кулачки и стараясь не смотреть на целительницу, чтобы не утратить остатки самообладания под её сочувствующим взглядом.

— Нету у меня глазастиков, деточка. Не срок им сейчас, да и я уже слишком старая стала, чтобы даже весной их собирать. Болота уже не для меня. Могу дать тебе вот хоть... — она задумчиво почесала подбородок, пошевелила губами и направилась к окну, собираясь выбрать что-то среди разложенных на табуретке трав.

— Не надо! Ничего этого мне не надо! — почти выкрикнула Фобс и вскочила на ноги. — У матери и бабушки всё это есть! И ничего не помогает! А Опала из Стока дала мне это, — она вытащила из кармана мятый подмокший свёрток, — но и здесь тоже... Всё это есть, — упавшим голосом закончила она и замолчала, с отчаянием глядя на старую лекаршу.

Та оставила свои травы и вернулась к столу.

— Сядь-ка ты, деточка, — сказала она, положив руку на плечо возвышающейся над ней девушки. — Сядь и дай мне подумать.

Фобс опустилась на скамью, ощущая на плече силу хваткой и всё ещё уверенной руки, и вцепилась в лавку, словно стараясь удержать последние крохи уплывающей надежды.

Старуха Диггинс тем временем поставила перед ней миску горячего супа из котелка у печки и кусок пирога. Стянула с девушки промокший плащ и раскинула его на соседней скамье.

— Посиди-ка пока тут и поешь. А то так и тебя лечить доведётся, — проворчала она, медленно шаркая к проходу в соседнюю комнату. — Ешь. А я пока подумаю.

Она скрылась за дверью, откуда послышалась какая-то возня, скрип мебели и невнятное бормотание.

Фобс сидела, раскачиваясь взад-вперёд, и снова ждала... ждала... Но похлёбка пахла так вкусно, что рот сам собой наполнялся слюной. И она сдалась — нехотя взяла ложку, зачерпнула густого варева не слишком аппетитного вида, съела... а потом и сама не заметила, как подобрала со дна миски последние капли остатками пирога.

— Вот и молодец, вот и хорошо, — донеслось одобрительно от двери.

В проёме снова появилась сгорбленная фигура старой целительницы, в руках у которой была какая-то книжка в затасканной обложке, потерявшей свой первоначальный цвет.

— Я тут подумала... — старуха дошла до стола и тяжело опустилась на лавку напротив Фобс, — ...и вот что нашла. Когда-то давно моя прабабка оставила свои записки моей матушке.

— Она тоже целительница была? — вскинулась девушка, но тут же замолчала и виновато ойкнула под пристальным взглядом Диггинс.

— Была-была, — снисходительно кивнула старушка. — Так вот, матери моей эти записи были без надобности, но мне с детства всегда было интересно, чего ж такого пишет бабуля... Так вот, — оборвала она поток воспоминаний, возвращаясь к книге, — вот тут, я помню, был один рецептик, который нам может быть и пригодится сейчас. Ты как, хорошо-то выучена читать-писать? — насмешливо спросила она, щурясь на девушку. — А то я уже вижу не как раньше, да и писала бабуля моя так, что...

Фобс молча кивнула, старушка развернула к ней книжку, исписанную корявым неразборчивым почерком, и велела:

— Читай.

Они вместе долго разбирали каракули, листали пожелтевшие старые страницы. «Нет. Нет, не то. И это не надо. Дальше читай», — командовала целительница, влёт распознавая какие-то одной ей известные тайны рецептов по двум-трём словам.

— Стой! Вот оно! — внезапно воскликнула она, и Фобс даже вздрогнула от неожиданности и резво забившегося сердца. — Читай подробно. Внимательно читай.

Теперь уже хоббитянки старательно разбирали каждую загогулину, завиток и чёрточку в старых записях. Потом Диггинс принесла чернила и бумагу и заставила девушку всё начисто переписать. Когда Фобс закончила, на столе лежал старательно и аккуратно написанный рецепт с дополнениями и пометками, жирно выделенными особо важными местами и цифрами.

— Умница, деточка, — похвалила старушка, пристально рассматривая и ещё раз перечитывая результат их совместного труда.

— Это поможет? Вы сделаете?..

— Погоди, не спеши, — оборвала её Диггинс. — Кое-что для этого лекарства у меня есть. Но вот...

— Что? Что ещё нужно? Чего не хватает? — заторопилась Фобс, поднимаясь из-за стола.

— Сядь! — скомандовала целительница и добавила потише: — И послушай, что я буду говорить.

Девушка села.

— Болотные глазастики очень ценные и нужны для самых верных и крепких зелий, — назидательно начала старуха Диггинс, явно издалека. — Заменить их чем-то другим сейчас ох как непросто. Но когда-то давно, когда ещё моя прабабка была маленькой, они почти и не росли в наших местах. А лекарства были. И, как говорила моя прабабка, помогали ничуть не хуже нынешних. Она думала, что дело-то всё не в цветах, а в той земле, где они растут. Понимаешь меня, деточка? — Фобс растерянно кивнула, абсолютно не понимая, к чему идёт речь, и лекарша со вздохом пустилась в пояснения: — В болоте дело, говорю! В той земле, в болотной. И целебная сила — из неё, а не из самих цветов. А потому, когда ещё не было глазастиков, лекари знали другой способ и лечили по-другому.

— Так а что надо-то? — нетерпеливо заёрзала девушка. — Что должно помочь?

— Не каждая трава нужна, и не каждая поможет, — назидательно гнула своё старуха. — Да и не трава вовсе. Слизни нужны, деточка.

— Что? — ошарашено переспросила юная хоббитянка.

— Слизни, говорю. Слизни надо — но не простые, с грядки, а только болотные. Они, как и глазастики, силу из болота тянуть умеют, а в себе копить. Они и нужны. А нету у меня их, и болота — уже не для меня, — повторила Диггинс, разведя руками.

— Я! Я принесу! Найду и принесу! — тут же взвилась Фобс.

— Куда? Ночь на дворе. Куда ты собралась?! — крикнула лекарша, но девушка её уже не слушала — заметалась по комнате, застёгивая куртку и отряхивая почти просохший плащ. — Ведёрко возьми у порога! И лопатку! И... если вдруг встретятся, то и пиявок прихвати... — проговорила старушка в уже захлопнувшуюся дверь, и только порыв ветра от скрывшейся за порогом Фобс шевельнул на столе исписанный листочек.

Целительница Диггинс покачала головой, чуть поохала и поплелась к ведру с водой — наполнить котелок для зелий, найти и прогреть склянки для вытяжек, отобрать из своих неохватных запасов остальные травы. Нельзя терять время, пока есть силы — надо помогать. Не зря же девочка в такую даль прибежала, видать, совсем худо дома, раз всё так...

* * *

Камышовая топь, раскинувшаяся в верхнем течении Водни на полпути от Ноуботла до Захолмья, к осени стала ещё шире из-за проливных дождей. Низина от самой дороги до чернеющего на горизонте Дровяного Бора шуршала сухим камышом и хлюпала раскисшей грязью пополам с зеленоватой тиной.

Юная хоббитянка шла поначалу вдоль реки, решив не переходить на другой берег к дороге, стараясь не забирать слишком далеко от полосы леса. Но постепенно, волей-неволей, всё же углубилась в непролазные заросли и побрела в самый центр болот, вминая в трясину сухие стебли болотных растений и устраивая сама себе более-менее сносную тропу. Камыши трещали и хрустели, но держали её вес. К счастью, дождь перестал, да и туман клубился только у южного края трясины, выползая рваными языками на дорогу, отмеченную далеко за южной окраиной низины редкой цепочкой фонарей. И Фобс неторопливо шла всё дальше, подсвечивая себе под ноги прихваченным у целительницы фонарём, отыскивая и выковыривая из-под кочек желанную добычу — крупных сероватых слизней, оставляющих на руках и в ведёрке жирный, отвратительно пахнущий, явственно отливающий зеленью след.

Поначалу, увлёкшись и спеша побыстрее закончить своё занятие, Фобс не замечала вокруг себя ничего. Но потом приближающееся тяжёлое плюханье и громкий треск беспощадно ломаемых стеблей заставил остановиться и прислушаться — казалось, напрямик через трясину ломился какой-то крупный зверь. Девушка обмерла от страха и заозиралась — перед ней стояла непроходимая стена густых зарослей, из-за которой ничего нельзя было разглядеть, позади тянулась узкая протоптанная тропинка, поблёскивающая в свете проглянувшей луны просочившейся водой через камышовый настил. Фобс приподняла повыше свой фонарь и взмахнула.

— Эй! — неуверенно окликнула она. Звук вышел тихий, приглушённый стеной перешёптывающихся стеблей и испуганный. Она кашлянула и попробовала снова: — Эй, там!..

Треск утих, и Фобс показалось, что впереди зазвучали чьи-то голоса, — два или три, разобрать не удалось.

— Эй! — постаралась как можно громче выкрикнуть она. — Э-э-э...

Мелькнуло что-то в зарослях справа от лица, и хоббятнка даже пикнуть не успела, как это что-то поволокло её с тропинки прямиком в гущу камышей, словно в распахнувшуюся в непроходимой стене дверь. Она испуганно завизжала, но не смогла издать ни звука, — её рот намертво заткнула чужая рука. Брыкнувшись пару раз, но так и не разобравшись в темноте кто и зачем тянет её через расступающиеся заросли, она изо всех сил вонзила зубы в закрывающую рот руку.

— Тихо, не надо так, — раздался над ухом незнакомый голос, но рука никуда не исчезла. — Я тебе не враг.

Голос был странный — явно мужской, но чистый и певуче-звонкий, чуть протяжный, словно незнакомец говорил не на родном для себя языке, а старательно выверяя слова. И говорил он спокойно, как будто и не отметились только что на его ладони острые зубки перепуганной хоббитянки.

Фобс хотела было снова завизжать, но опомнилась. Что толку тратить попусту силы? Она притихла, вцепилась в ручку от ведёрка и притаилась, выжидая чем всё закончится.

Её куда-то несли. Несли бесшумно и осторожно, как призраки, — не хлюпала вода, не трещали камыши. Лишь тёмные тени в поле зрения выдавали ещё кого-то, так же бесшумно и быстро идущего позади и впереди.

Наконец, они куда-то пришли и хоббитянку поставили на твёрдую землю, исчезла лежащая на лице рука. Фобс огляделась по сторонам — вокруг неё возвышались огромные люди в тёмно-коричневых плащах, делающих их невидимками среди пожухлых полей и трав. Неясный разговор раздался справа, но слов хоббитянка не разобрала. Кто-то снова ушёл в болота — еле уловимо чвакнула под их ногами вода, — а потом тишина резко взорвалась криками. Свистели стрелы, раздавались громкие выкрики, нестройные команды и грубая брань, хрипели голоса, плескала вода, трещали камыши, где-то грузно и неуклюже шлёпались тяжёлые тела. Фобс собиралась снова закричать, но стоящий рядом и крепко сжимавший её плечо громадина вдруг присел, склонился к её лицу и негромко произнёс:

— Не надо кричать.

Она в панике отшатнулась, насколько смогла, но тут он откинул с головы капюшон и повторил:

— Никто здесь тебе не враг.

— Ты... вы... — только и пробормотала она, узнавая.

— Я, — спокойно подтвердил незнакомец и взглянул поверх её головы куда-то в сторону. — Не бойся, никто здесь не причинит тебе зла.

Фобс икнула от неожиданности и уже сама заткнула себе рот ладошкой, прижимая к груди вонючее ведёрко со слизнями.

— Но... я...

— Всё в порядке, дитя, — раздался рядом второй певуче-звонкий чистый голос, и ещё одна тень присела рядом, глядя из-под капюшона хоббитянке в глаза. — Я хотела бы сказать, что это добрая встреча, но боюсь, что буду неправа, — насмешливо сказала тень, зажигая фонарь.

— Добрая... — невразумительно пробормотала Фобс, не зная, что делать и как правильно отвечать при такой нежданной встрече.

— Фобс Хайсэнд! — удивлённо воскликнул кто-то неподалёку. — Вот так дела! Ты что здесь делаешь?

Из камышей бесшумно вынырнул кто-то и встал рядом.

— Ларри! — ахнула девушка, не веря своим глазам — перед ней стоял Лартингар Тигфилд, молодой ширриф из Восточного удела, который часто дежурил у Брендивайнского моста и хорошо знал всех торговцев по оба берега реки. — Ты?.. Ты почему тут?

— Живу я тут! — грубовато хохотнул хоббит, но осёкся и замолчал.

Из камышей появились ещё высокие тёмные фигуры. Двое тащили какой-то тяжёлый сундук. Третий был с ног до головы увешан оружием, старательно придерживая его, чтобы не звенеть и не дребезжать. Четвёртым вышел ещё какой-то хоббит, которого Фобс не разглядела, — при виде девушки он лишь вежливо кивнул и отошёл за спины громадин, словно стараясь не попадаться в свет стоящего на земле фонаря.

— Это я должен спрашивать, что тут делает девчонка из Баклэнда — одна, среди ночи и с... — продолжая ворчать, Ларри брезгливо покосился на копошащихся в ведре слизней.

— Бруно заболел... — Фобс тут же вернулась к своим горестям. При одной только мысли о том, сколько времени она потеряла с этим нежданным приключением, у неё защипало глаза. Она потёрла нос, размазывая по лицу полосы зелёной слизи, и всё-таки всхлипнула, не удержавшись. — А потом ни у кого не оказалось глазастиков... Мне надо домой, срочно, и старая Диггинс обещала... Помогите! — внезапно взмолилась она, подавшись к сочувственно смотрящим чужакам. — Помогите мне! Вы же эльфы! Вы же можете... спеть... ну или там... ну, так, как тогда для Блум... — залепетала хоббитянка, дрожа и от холода, и от волнения, путаясь в мыслях и словах.

Дивные переглянулись.

— Но чем же мы можем тебе помочь, дитя? — спросила эльфийка.

— Тебе и так жизнь спасли, глупая, — проворчал Ларри. — Беги лучше отсюда побыстрее и лишнего нигде не болтай.

— Постой, — остановил его эльф и снова обратился к хоббитянке: — Покажи, что тут у тебя.

Девушка протянула ему ведёрко. Он с серьёзным видом взял его, повертел, разглядывая добычу, ковырнул подсохшую уже на краю слизь. Понюхал. Потом зачерпнул пригоршню болотной воды и плеснул на дно, ополаскивая стенки ведёрка и внимательно разглядывая зелёные разводы, приподняв повыше фонарь.

Снова переглянулся с эльфийкой и вернул ведёрко хоббитянке:

— Это должно помочь, девочка. Старая Диггинс дала тебе хороший совет. Только вот... — он задумался на мгновение, а Фобс обратилась в слух, ожидая его решения и боясь упустить даже слово. — Не знаю, сможет ли твой Бруно пить такое зелье. Говоришь, ему совсем плохо?

— Да, — пискнула она.

— Не плачь, — мягко отозвалась эльфийка. — Это поможет и он выздоровеет.

— Спасибо...

— За что же ты благодаришь меня? — удивилась Дивная.

— За надежду, — еле слышно отозвалась хоббитянка, и собравшаяся было подняться эльфийка остановилась.

— Ты сама взялась принести своей семье надежду. Не благодари меня за неё. Вот, возьми это, дитя. — Эльфийка вложила ей в руку какой-то гладкий предмет и поднялась. — Дашь это вашему Бруно перед тем, как он станет пить целебное зелье. Ты поняла?

Фобс усиленно затрясла головой, смаргивая набегающие слёзы. Раскрыла ладонь — в руке поблёскивал пузатенький флакончик.

— И потом ещё раз — сразу же после того, как он его выпьет.

— Хорошо. Это тоже лекарство?

— Лекарство тебе сделают и без нас, — засмеялась эльфийка. — Это настойка мёда, она просто скрасит тот вкус, что получится у зелья и поможет всё проглотить.

— Спасибо...

— Не за что, дитя. Не благодари. — Эльфийка ласково коснулась щеки хоббитянки, погладила её по мокрым растрёпанным волосам и отошла, оставляя по себе лёгкий, еле уловимый запах цветов, мёда и летних трав.

— Удачи, девочка, — следом за нею поднялся и эльф.

— Но...

— Давай, Хайсэнд, двигайся, не спи, — грубовато и резко засобирался Ларри — подхватил её ведёрко, сунул ей в руки, потянул куда-то за рукав. — Пошли, пошли скорее. Я доведу тебя до старухи Диггинс. Ну и дальше помогу, чего уж там! — громко ответил он куда-то в сторону на несколько обронённых вторым хоббитом слов, которые Фобс не разобрала.

 

Дальше всё было, как во сне.

Ларри усиленно тащил её в Захолмье, недовольно ворча, но упорно не выпуская из своей руки её холодной скользкой ладошки. В домике у старой Диггинс Фобс чуть подремала, пока варилось лекарство, провонявшее всю комнату так сильно, что пришлось открыть и окна, и наружную дверь. Домик лекарши, конечно же, выстудило, и девушка начала невнятно извиняться; но та лишь рукой махнула, процеживая и сливая мутно-зелёную густую жижу в бутылку.

— Готово! Забирай.

Потом Ларри дотянул отчаянно зевающую девушку до лодки, и она снова чуть не заснула, пока плыли вниз по Водне — всё быстрее, чем тащиться по дороге пешком. День выдался ярким и тёплым, светило солнце, и, глядя на пляшущие в воде зайчики, Фобс старательно тёрла слипающиеся глаза и всё порывалась помочь грести — до самых бродов Баджфорда, когда Ларри высадил её на берег, вытащил следом лодку и куда-то убежал, наказав ждать.

Она снова ждала. Теперь уже бесцельно сидя на поваленном бревне и устало глядя на бурлящую меж камней воду. А потом вернулся Ларри и привёл пони. Посадил Фобс в седло за собой и повёз к мосту. «Пока, Хайсэнд! И смотри, не болтай», — хмуро распрощался он у ворот зелёной ограды Баклэнда, заворачивая назад. Фобс только кивнула, и без его указки не собираясь ничего никому говорить.

Как она добралась до дома, спотыкаясь от усталости, как ругалась мать и насуплено молчал отец на её сбивчивые объяснения, как прыгала рядом Дейзи, то обнимая, то что-то говоря, — помнилось уже смутно. Фобс отдала бабуле Перл бутыль с вонючей жижей и полученный от эльфов пузатый флакон, коротко пояснив, что и как принимать. Потом стянула с себя грязную одежду, кое-как сполоснула руки и лицо и упала на кровать, собираясь спать... спать… и спать.

* * *

Когда она проснулась, снова светило солнце, и сложно было понять, какой сейчас день и час.

Приоткрылась дверь, в комнату заглянула Дейзи и радостно завизжала:

— Проснулась! Она проснулась!

И тут же отскочила в сторону, пропуская напористый вихрь.

— Проснулась! И-и-и-йа! — с диким радостным воплем на постель запрыгнула темноволосая хоббитянка и затискала слабо трепыхающуюся Фобс в объятиях. — Наконец-то, наконец-то! Счастье-то какое! Ура!

В проёме двери мелькнули лица мамы и отца. Боб на радостях обнял жену и смачно чмокнул её в щёку.

— Скажи бабуле, что всё хорошо, — Роза похлопала мужа по щеке. — А я пока разогрею обед. Исхудала, исхудала-то как…

Причитая не хуже бабули Перл, она исчезла в коридоре. А Фобс ошалело уставилась на темноволосую хоббитянку, нетерпеливо подпрыгивающую на постели:

— Блум… как? Как ты тут оказалась, что тут делаешь, или… или это сон?

— Не сон это, Фобс! Это не сон! — засмеялась та, вскочила с кровати и закружилась по комнате, напевая: — Не спать, не спать!.. Хватит спать! Мы тут все и без того уже и не знали, что делать и как тебя будить!

— Сколько я спала? — растерянно и тихо спросила Фобс, пытаясь собрать разрозненные мысли и отделить реальность от сна. — И как Бруно?

— Бруно лучше! Бабуля Перл сказала, что ему полегчало сразу же после первого глотка той вонючей гадости, что ты принесла, — затрещала Блум и снова запрыгнула на кровать, тормоша подругу и делая большие глаза. — Рассказывай! Рассказывай, давай! Где ты была? Что произошло? Где ты взяла это зелье? Что вообще случилось?..

— Скажи лучше, откуда ты тут взялась? — слабо отмахнулась Фобс, не зная, с чего начать.

— Меня Пин привёз. Он был у Боффинов в Йейле, когда вернулся Пит и рассказал, что тут у вас приключилось. Пин приехал в Тукборо, всё рассказал отцу, и меня отпустили с ним к вам. Ты спала почти два дня! Ну, давай, рассказывай же! Где ты была?!

— В Захолмье…

Винтерблум тихо охнула и прижала ладошку к губам:

— У старой Диггинс?

— Угу… — кивнула Фобс, отпивая из стоящей у кровати кружки.

Травяной напиток бабули Перл не шёл ни в какое сравнение с вонючей жижей, привезённой для Бруно, и хоббитянка мысленно пожалела брата. Как там сказала Дивная? «Давать до и после?» Надо бы узнать…

В комнату заглянула бабуля Перл, окатила Винтерблум строгим взглядом, заставив снова вскочить, и в свою очередь присела к внучке на постель.

— Ты большая умница, деточка моя, — шепнула она, наклоняясь к самому уху внучки. — Расскажешь мне потом, что за зелье ты принесла?

— Я даже запишу его для тебя, бабуля! — радостно просияла та.

— А второе, из маленького флакончика?

— А второе — не знаю, и не сумею рассказать, — тут же сникла Фобс.

— Ну и ладно, — неожиданно повеселела Перл и погладила внучку по голове. — Сами разберёмся. Исхудала, исхудала-то как. Одевайся, там тебя уже обед ждёт…

Она ещё раз строго глянула на Винтерблум — только что пальцем не погрозила неугомонной непоседе — и вышла.

— Одевайся, Фобс, одевайся давай, — запрыгала вокруг подруги Блум, подавая одну за другой вещи, аккуратно сложенные у кровати. — А мне ты расскажешь? Расскажешь ведь?

Она подняла на подругу молящие глаза и та невольно засмеялась.

— Расскажу, Блум, — немного подумав, сдалась она, — только уговор — Бани пока ни слова. Я сама всё расскажу ей, на осенней ярмарке. И поверь, мне есть что рассказать… — важно закончила она, поправляя пояс юбки и первой выходя в дверь, чтобы наконец спокойно пообедать, не проливая горьких слёз и никуда не спеша.

Холодный монотонный осенний дождь лопотал в тумане пустынных улочек и дворов Тукборо. За окнами время от времени пролетали одинокие мокрые листья, тяжело шлёпаясь в лужи и грязь — снова с утра Первинка будет спорить с Гладиолой и Меригольд чья очередь подметать двор. На ограде сада и во дворе горели фонари, и голые ветви яблонь отбрасывали кривые чёрные тени в окна большой залы Великих Смиал.

В зале было тепло, полутемно и на удивление тихо, несмотря на то, что на мерцание углей камина собралась большая компания (но, конечно, далеко ещё не вся семья) — многочисленные детишки огромного семейства, некоторые взрослые и многие из тех, кого совсем ещё недавно тоже считали детьми. Изредка позвякивала посуда — детвора уплетала тыквенные пирожки с чаем, — и слышалась тихая возня со стороны дальнего от камина окна, где ещё с праздника урожая остался стоять початый бочонок пива, который решили не спускать в погреба. Никто не шумел, не спорил, ничего не обсуждал, не капризничал и не просил — все прислушивались к рассказу сидящего в кресле Аделарда, около которого горела единственная в зале свеча.

— ...И тогда я замахал на него руками, — зловещим полушёпотом вещал Аделард, наклоняясь со своего места всё ниже и ниже к разместившимся на ковре детям. — Но он не испугался, не-е-ет! Наоборот! Он стал подбираться всё блииииже... блииииже... А я ка-а-ак выхвачу свой зонтик, да ка-а-ак взмахну...

— Уууууу! — вдруг громко взвыло от окна.

Детвора взвизгнула, метнулась тесной стайкой к свету, сгрудилась у кресла Аделарда. Кто-то взволнованно пискнул, кто-то испуганно ахнул, кто-то громко захохотал.

— Пин, прекрати! — раздался недовольный голос какой-то хоббитянки.

— Да, хватит их пугать, — поддержали её.

Вспыхнул свет сразу нескольких свечей, и цепкие ветвистые тени исчезли, в общей зале воцарился привычный уют. Аделард недовольно покосился на дверь, где, подбоченясь, стояла его супруга. У окна захихикала молодёжь, предвкушая более интересную развязку поднадоевшего и из года в год повторяющегося рассказа.

О том, как Аделард нос к носу столкнулся с призраками Бунго и Белладонны Бэггинсов из Бэг-Энда не слышал разве что новорожденный. Но вот развязка у этой истории каждый раз была другая — то Аделард мужественно отбивался от призраков и побеждал, то успевал прытко скрыться в боковых комнатах, куда они по никому не понятным причинам не смели являться, то помогал хозяину Бэг-Энда спрятаться до наступления утра. А иногда Аделард так долго и пространно рассуждал о таинственных материях, что сам начинал путаться в словах, историях и выдумках. Его не перебивали, только иногда посмеивались незлобно — в Тукборо каждый знал, что Аделард выдумщик, каких ещё поискать, особенно если усаживается в кресло с кувшином любимого вина. Но истории из раза в раз выходили у него всё заковыристее и любопытнее, детвора слушала его, раскрыв рты. А что для любого хоббита может быть лучше, чем скоротать долгий осенний вечер в тёплой зале, когда переделаны бесчисленные домашние дела, а утихомирившаяся детвора не мешает пропустить кружечку-другую пива или вина? Вот они и коротали, волей-неволей слушая бесконечные байки Аделарда и уменьшая запасы необъятных кладовых, ломящихся от накопленного за весь год добра.

— А дальше? Дальше, дальше! — громко зашептала Агата, самая младшая внучка Аделарда, и задёргала деда за штанину, привлекая внимание.

— А дальше... — протянул тот, пытаясь вернуться к рассказу, прерванному выкриками от окна.

— Ты замахнулся зонтиком, — снисходительно подсказал Энергард, сын средней дочери Аделарда, откусывая очередной кусок пирога. Он был повзрослее собравшейся здесь детворы, уже не раз слышал этот рассказ, но всё ещё любил сидеть около кресла деда, угощаясь из общей тарелки и доливая младшим детям кипяток в остывающий чай.

— Ах, да, зонтиком... — рассеянно пробормотал Аделард, не без опаски поглядывая на хмурящуюся всё сильнее жену. Когда почтенная хоббитянка в довершение к строгому взгляду, которым сверлила мужа, ещё и нетерпеливо притопнула пару раз, Аделард спешно допил содержимое своей кружки и довольно крякнул: — Зонтиком... да-да-да...

— И? — не отставали дети.

— И они убежали, — быстро закончил Аделард, стараясь не обращать внимания на разочарованные вздохи Агаты. — Они убежали, а вам пора спать.

— Это неправда! — вдруг с возмущением заявил Хиндебольд, один из многочисленных потомков Исембольда. — Они не могли убежать!

— Убежали-убежали, — закивал Аделард.

— Правда-правда! — внезапно влезла в спор ещё одна из внучек Аделарда, Джет. Девочка была любимица деда и в Великих Смиалах Туков проводила едва ли не больше времени, чем в Мичел Делвинге в доме отца. — Я сама видела, как дедуля Аделард вернулся однажды из гостей с зонтиком! Хотя никакого дождя не было! Так, дедуля?

— Кхм... да, дорогая, так, — отчего-то смутился Аделард и уже сам заторопил детей: — А теперь спать, быстро все спать.

— Ты тогда тоже призраков прогнал, так? — не унималась Джет.

— Так, так...

— Так или не так, про то вы узнаете в другое время, — подоспела, наконец, жена Аделарда в сопровождении всех трёх дочерей. Они уже давно жили с мужьями, сменили фамилии и имели свои дома, но по большим праздникам всё ещё часто приезжали в Смиалы навестить отца и мать. Да и, если правду сказать, такого размаха, с каким отмечали праздники в Тукборо, трудно было придумать и отыскать, а девочки Аделарда с детских лет обожали, как готовит Эглантина и мать... — А кто не отправится в кровать, не узнает ничего!

От её угрозы детвора издала дружный стон, но спорить никто не посмел, даже сам Аделард — нрав у жены был крутой. Подмигнув Энергарду и расцеловав младших внуков, хоббит встал:

— Я, пожалуй, тоже пойду спать, — громко заявил он, не без сожаления поглядывая в полутёмный угол у окна, где всё оживлённее становилась болтовня.

Эверард, его младший сын, что-то горячо доказывал Фердибранду, сыну Фердинанда. Первинка, посмеиваясь, не отходила от брата и не сводила глаз с Мериадока, его приятеля. Винтерблум, сияя от возбуждения и радости, шушукалась с подругами — Фобс Хайсэнд и Бани Гэмвич приехали с роднёй в Хоббитон на ярмарку ещё к Празднику Урожая, да и отпросились погулять в гостях... Молодёжь, что с них взять... Не в его годы уже так допоздна сидеть и весело болтать...

Покряхтев и покашляв, Аделард покосился сначала на жену, потом на недопитый кувшин у камина, махнул рукой и послушно побрёл спать.

— Верно, дорогой, время позднее, а завтра ещё много работы. Пора, пора... — одобрительно загудела его супруга и подхватила на руки Агату, отирая с её щёк остатки пирога. Затем отобрала у Энергарда припрятанный в кармане кусок, неодобрительно нахмурилась при виде грязного пятна на его одежде, передала малышку её матери и поспешила за Аделардом, уж наверняка не давая тому возможности передумать отправляться в кровать.

Вскоре засобирались на покой и прочие взрослые — ушёл Реджинард, старший сын Аделарда, потом Фердинанд, потом упорхнула Перл, старшая дочка Паладина Тука, которая лишь два года как стала считаться взрослой, но уже давненько мечтала о замужестве и вовсю показывала, что не имеет никакого отношения или интереса к развлечениям молодых. Перл прихватила с собой Пимпернел — сёстры всегда были очень дружны между собой и Эглантина, их мать, частенько вздыхала, что третья дочка, Первинка, не сумела влиться в их тесный кружок... Последним к себе отправился Паладин Тук, а его жена, выпроводив всех младших детей с дочерьми Аделарда, собрала поздний ужин для тана Ферумбраса, который так и не вышел в общий зал. Вынося тяжёлый поднос с чаем и пирогами, Эглантина собралась было крикнуть молодёжи, чтобы не забыли погасить свечи и прибрать зал. Но Блум уже спешила к камину с метёлкой, а её подруги в четыре руки собирали пустые тарелки и кружки с общего стола. Порадовавшись расторопности девочек и мысленно посетовав на свою младшую нерадивицу-Первинку, Эглантина тоже ушла, оставив в распоряжении молодёжи зал.

Первым оживился непоседа Перегрин, освободившийся от надзора матери и отца.

— Ну что, друг Мерри, выпьем ещё по одной, что ли? Давай! — Он вскочил со своего места и кинулся к бочке, но тут же только разочарованно застонал — в его кружку упало лишь несколько пенных капель. Веселье закончилось, бочка была пуста.

При виде его прыти и бесполезных стараний, засмеялся Эверард:

— Даже этот бочонок знает, кому можно пить, а кому больше нельзя! Правильно я говорю, Ферди?

К его смеху присоединился Фердибрант, и кузены, с пониманием перемигнувшись, звонко сдвинули свои полные кружки:

— За нас!

— За нас!

Мериадок утешающе похлопал Перегрина по плечу:

— Если ты, друг Пиппин, избавишь меня от своей назойливой сестры, то я разделю с тобой то, что осталось здесь, — зашептал он приятелю на ухо и помахал перед ним своей кружкой, в которой оставалось ещё почти полпинты пива.

Пин покосился на Первинку — сестра сидела за столом, подперев кулачком голову, и с мечтательным видом помешивала в чашке чай. Представив, во что может вылиться очередная стычка с упрямицей, привыкшей оспаривать свои желания до хрипоты, хоббит сник и лишь махнул рукой:

— Обойдусь...

Мерри засмеялся и одним махом опустошил свою кружку под несмолкаемый смех родичей.

— А забавную историю закрутил сегодня твой папаша, — Фердибранд толкнул кузена Эверарда локтем, привлекая внимание, — сколько раз слышал, и всё равно смешно.

— Аууууууу! — взвыл Эверард, пытаясь передать вой, прервавший рассказ отца и перепугавший малышей.

— Нет, нет! Не так! — давясь смехом, запротестовал Фердибранд. — Пин, сделай ещё раз! Ну, пожалуйста, ещё разочек!

— Уууууу! — послушно повторил Пиппин, и даже задумавшаяся Первинка вздрогнула, едва не опрокинув чай.

— Пин, прекрати!! — одёрнул его тот же голос, что и в первый раз.

Уперев руки в боки, почти как жена Аделарда, на хоббита хмуро смотрела Винтерблум, только-только закончившая подметать пол. Щёки Блум раскраснелись, упрямая чёрная кудряшка выбилась из-под ленты и спадала на один глаз, а метёлку она сжимала в руках так, что даже Пин на мгновение засомневался, стоит ли продолжать шутки.

— Ой, Блум, да хватит тебе! Смешно ведь! — не унимался Эверард.

— Тебе, может быть, и смешно! А вот Агата снова ночью будет плохо спать!

— Да, и вправду, время позднее, не стоит так шутить сейчас, — негромко подала голос Фобс.

— Ты тоже боишься, Фобс? — Фердибранд никак не желал униматься: — И как же тогда вы живёте на самой границе диких земель, где только и слышно «Аууууу!»

— Уааааа! — подхватил Эверард, и кузены, снова звонко стукнувшись кружками, залились громким хохотом и выпили.

К их веселью присоединился и Пиппин, наливая себе чаю и подбираясь к стоящим около сестры мясным пирогам.

Молчавшая до этого момента Бани пристально взглянула сначала на Блум, потом на Фобс и выразительно хлопнула голубыми глазищами, словно подавая сигнал. Фобс набрала полную грудь воздуха, изо всех сил стараясь не заалеть словно мак — светловолосой и веснушчатой девочке с самого детства это давалось сложно среди склонных к приключениям подруг.

— Вот так и живём... — выдохнула она. — Всякое бывает...

От значимости, явно прозвучавшей в последних словах, Ферди притих и метнул на хоббитянку заинтересованный взгляд.

— Слууушай, Фобс, — протянул он, нетерпеливо ёзрая на скамье, — а может быть ты тоже... как-нибудь... ну, не обязательно сейчас...

— Что я, Ферди?

— Ну, расскажешь про что-нибудь такое... про что у нас не говорят...

— Про что же рассказать?

— А правда, что у вас деревья ходят? — внезапно влез Эверард.

— Ну-у-у-у... — протянула Фобс, всё сильнее краснея. — Да!

— Врёшь! — выпалили разом Эверард и Фердибранд.

Но кружки отставили и передвинулись поближе к Перегрину, Первинке и пирогам.

— А что ты об этом её спрашиваешь и ещё и не веришь?! — пришла на помощь подруге Винтерблум. — Спросил бы у... вон хоть у кузена Мерри. Ему ли не знать?

Мериадок, на которого тут же обратились несколько пар пытливых глаз, растерялся лишь на мгновение.

— Ну... да. Всякое бывает, — неохотно обронил он. — И всякое говорят.

— А про деревья?

Он взглянул на Фобс, ждущую его слов, и кивнул:

— Сам я не видел, правда. Но ширрифы... — он многозначительно замолчал.

— Ну не зря же у вас там стену отстроили, — вмешалась в разговор Басгорн. — Только вот если от ходячих деревьев она помогает, то от призраков не спасёт никак...

— Ой, Бани, да какие призраки! — отмахнулся Эверард.

— Ты переслушала сказок дядюшки Аделарда, или что? — не смолчал и Перегрин, к которому после чая и пирога вполне вернулось приподнятое состояние духа.

— Обыкновенные призраки, Пин. Вот такие, — Винтерблум отложила метёлку, вскинула руки, закатила глаза и сделала шаг к хоббиту, — «Бууууу...»

Перегрин только презрительно фыркнул. А Эверард и Фердибранд покатились со смеху.

— Ну ты даёшь, Блум!

— Смейтесь, смейтесь, — негромко произнесла Басгорн, — но я вот знаю место, где и вправду есть призраки. — Она подошла к столу и в наступившей тишине невозмутимо налила себе чай.

— Где? — не стерпел Мериадок. — Если ты про Старый лес, то...

— Нет, я не про него. И даже не про ваш край. Всё гораздо ближе, здесь, в Шире, на нашем берегу реки...

— Рассказывай давай, — глаза Эверарда горели от интереса, Ферди смотрел с лёгкой насмешкой, но не перебивал, а Пин даже подался вперёд, жадно ловя её слова.

— Здесь, у нас в Шире, — повторила Басгорн, прихлёбывая из чашки, — совсем неподалёку от ваших Смиал, жил когда-то старый фермер Одо.

— Диггинс, что ли? — переспросил Эверард.

Бани неопределённо покивала.

— Наверное... я не помню точно. Эту историю мне рассказал Бакфред Банс, а ему Поло Боффин, а он услышал...

— Ты лучше сама рассказывай давай! — перебил её Ферди.

— Ну, так вот... Говорят, что Одо не умер. Вернее, умер не сам. Хотя нет, не так... Говорят, что он не умер, а исчез. И исчез не просто так...

— Ты можешь толком что-то объяснить и рассказать! — взмолился изнывающий от её невнятностей Эверард.

Тут же вмешалась Винтерблум:

— Я тоже слышала эти рассказы, — задумчиво пробормотала она, бросая на Басгорн выразительные взгляды. Бани замолчала, уткнувшись в чай, предоставляя ей возможность вести рассказ. — Так вот, братишка. Говорят, что старый Одо не умер, и не исчез, а стал духом. И что с тех пор на его ферме никто не живёт — ни люди, ни животные. Там даже не родят деревья и не растёт урожай. Это всё из-за проклятья, которое наложили на ферму, когда Одо не послушал матушку и по молодости ушёл за реку в лес...

— Какая чепуха! — фыркнул Мерри. — Какой лес? Где ферма Одо, а где река!

Винтерблум на секунду замолчала, но тут же нашлась:

— Я не про Старый лес и не про вашу реку, не про Брендивайн. Там рядом с фермой есть ручей — можешь сходить прогуляться через лес от Смиал, если не веришь. Он когда разливается весной, так даже, наверное, и до Стокской дороги добирается — чем тебе не река?

Мерри пожал плечами — леса к югу от Стокской дороги он плохо знал, да и вообще не знал никого, кто выступил бы провожатым по тем глухим местам. Хотя было бы любопытно посмотреть и проверить, правду ли про них говорят...

— Так что Одо-то? — Ферди выразительно зевнул. Интерес к болтовне хоббитянок у него уже пропал — те же истории, что и у Аделарда, только на иной лад. Хоббит глянул в окно — дождь усилился, забарабанил по крышам сараев и навесу крыльца. А с утра отец собирался чинить ограду сада... и ещё сказал, что надо смазать телегу... хорошо, хоть не придётся удобрять поля...

— Одо не умер, он исчез. Стал призраком, как говорят, и живёт теперь на своей старой ферме сам. Я тоже слышала эти истории, — тихонько подтвердила Фобс. — И даже его сыновей больше никто не видел. Никогда...

— Да что вы заладили «исчез»... «исчез»... Умер он, вот и все дела. — Ферди встал, заглянул в свою кружку и опрокинул в себя последние капли. — Всё, я спать. Завтра мне ещё работать с утра. Чего и вам всем желаю.

Он махнул на прощание и ушёл.

Несколько минут в зале царила тишина.

Наконец Пин, впечатлившийся рассказом хоббитянок намного сильнее кузена, издал недоверчивый смешок:

— Придумали вы всё, как и Аделард...

— Нет, не придумали. Что сами слышали, то и вам рассказали. Так многие говорят.

— Что, страшно, братишка? — подлила масла в огонь Первинка, безошибочно различив неуверенность в голосе младшего брата. — А кто-то совсем недавно так подвывал, что и доблестный Аделард бы испугался.

— Ничего мне не страшно, — тут же возмутился Перегрин. — Было бы чего бояться. Всё это сказки и болтовня для хоббитят!

— Агате это скажи, — недовольно проворчала Винтерблум, — тогда, может быть, и она станет крепче спать.

— То Агата, а то я! — расплылся в самодовольной улыбке Пин.

— Правильно, Пин, чего нам-то бояться, — подхватил и Эверард.

— Смелые какие... Храбрецы просто... в тёплой зале за столом сидят... — ни к кому прямо не обращаясь, в сторону обронила Басгорн.

— Чтоооо? — в один голос воскликнули возмущённые Туки. И даже Мериадок не смолчал:

— Ты одно с другим не мешай...

— А вот и храбрецы! — стукнул кулаком по столу обидевшийся не на шутку Эверард. — Потому что россказни твои, сестрёнка, и твоих подружек — это только пустая болтовня. Нет там ничего на ферме той! Если вообще ещё и ферма стоит! Давненько я не выбирался в те места... — уже тише добавил он и покосился на Перегрина и Мериадока. — Что скажете, кузены? Не желаете ли погулять? Заодно и проверим, чьи сказки правдивее — сестрёнки или отца, — закончил он с неизменной ухмылкой и замолчал.

Пин и Мерри переглянулись.

— Я согласен, — тут же кивнул Брендибак — проводник по Южному Уделу, о котором он совсем недавно мечтал, похоже, нежданно-негаданно нашёлся сам.

— Только одно условие, — от нетерпения Пин даже вскочил. — Вы, — он по очереди ткнул пальцем в Блум, Бани и Фобс, — пойдёте с нами.

— Верно, братец, — ухмыльнулся Эверард. — Чтобы не хотелось больше басни сочинять.

— Ты пойдёшь? Или как? — повернулся Пин к сестре.

— Вот ещё, больно надо грязь по полям месить! — гордо отвернулась та, заставив брата и кузенов только утомлённо закатить глаза.

Винтерблум согласно тряхнула чёлкой, заставляя Фобс еле слышно вздохнуть, и ответила за всех подруг:

— Мы пойдём, Пин. Но не сейчас.

— А мы сейчас никуда и не собираемся, сестрёнка, — неожиданно примирительно сказал Эверард. — Завтра пойдём.

— У меня завтра ещё есть дела, — ответила Винтерблум и, пока Туки не обвинили её в отказе, быстро добавила: — Встретимся лучше сразу там, на ферме.

— Вечером, — бросила Басгорн и вызвала у Фобс второй недовольный вздох.

— Как скажешь, Блум.

— Идёт!

— Надеюсь, вы не заблудитесь, — Эверард встал, — и не забудете фонарь. Не хотелось бы вас потом по лесам и оврагам искать.

— Не волнуйся, братец, не заблудимся, — сладко пропела хоббитянка и широко ухмыльнулась.

— И ничего не забудем, — подхватила Бани.

Фобс вздохнула в третий раз.

На том и разошлись...

* * *

— Я ничего не вижу.

— Тихо, Фобс.

— Блум, здесь очень темно.

— Так ведь ночь уже почти.

— Без тебя знаю, Бани.

— Фобс, хватит ныть. Между прочим, это была твоя идея.

— Я всего лишь предложила его испугать!

— Вот мы и пугаем.

Фобс ненадолго замолчала, а потом в темноте раздался тяжкий вздох:

— Можно же было хотя бы не тушить фонарь...

— Тогда бы нас увидели раньше времени.

— Ну и пускай...

— Нет уж! Твоя идея — наш план.

— Как скажешь, Бани.

— Осторожнее, тут лужа!

— Какая лужа, Блум! Это же река! Та самая река! — засмеялась Басгорн, но тут же ойкнула, почти по колено провалившись в холодную воду.

— Я предупреждала.

— Могла бы и раньше сказать.

— Давай руку, Бани, тут скользко.

— Спасибо...

— Мерзкий дождь...

— Радуйся, что его сейчас нет, Фобс.

— Я радуюсь, Блум, разве не видно?

— Видно, видно, не переживай.

— Тихо!

Все тут же прекратили пререкаться и ворчать, замолчали, прислушались — осенняя ночь придвинулась ближе, словно решив внимательнее рассмотреть трёх хоббитянок, выбравшихся из уютной норы под её власть.

По правую руку от узкой тропинки, в которую превратилась старая дорога к заброшенной ферме, журчала быстрая вода. «Тот самый ручей, который как река...» — сказала Винтерблум днём, махнув рукой в его сторону и заставив подруг в очередной раз неудержимо хохотать. Сейчас это уже не казалось таким смешным, как и вся вылазка, да и вообще всё... Днём всё казалось просто: сходить на заброшенную ферму, подготовиться к вечеру, вернуться на дорогу, немного подождать за холмами и снова придти. Но на деле вышло не совсем так... вернее, уже совсем не так...

 

Старая ферма Одо граничила полями с землями Туков, но до самой усадьбы от Великих Смиалов было немало шагать. Потому-то хоббитянки и улизнули из дому сразу после завтрака, отправившись «по делам». Поначалу всё шло великолепно: светило солнышко, яркими бликами играли лужи после вчерашнего дождя, а усеянная жёлтыми листьями заброшенная дорога радовала глаз. В рощице, сразу за яблоневым садом Туков, Басгорн нашла грибы, и хоббитянки слегка подзадержались — благо, у каждой из них было достаточно места в сумке, а фонари можно нести и в руках...

Обнесённая зелёной оградой усадьба издали казалась совсем заброшенной — кусты вдоль дороги разрослись так, что покосившуюся входную дверь открыть было уже нельзя. Но с другой стороны холма, в котором была вырыта жилая нора, нашёлся вполне удобный проход — очевидно, старая подпорка ограды сгнила и повалилась, а ремонта ни забор, ни двор не знали уже очень давно. Как и хозяйская нора — облупившаяся краска на двери, прорехи в крыше, разбитое стекло справа от крыльца...

Дверь подалась на удивление легко, без особых усилий или скрипов. Стоило только чуть нажать, и подруги, не сумевшие справиться с дворовой калиткой и ткнувшиеся все разом во входную дверь, так же разом ввалились в дом.

В доме было темно и сыро, пахло плесенью и землёй. Но хотя здесь давно никто не жил, на потемневшем грязном столе в зале торчала оплывшая свеча. Винтерблум хотела было поставить свою сумку на комод у окна, но лишь брезгливо скривилась при виде больших жирных пятен — старый Одо, похоже, не славился чистоплотностью и не любил убирать...

Исполнение задуманного заняло у хоббитянок немало времени, и последние приготовления Бани заканчивала уже в свете фонаря. «Скорее... скорее...» — подгоняла её Винтерблум, и даже Фобс нетерпеливо подпрыгивала на месте, поглядывая в сторону дороги. Но всё удалось закончить вовремя. Опасаясь громких звуков, чтобы не привлечь внимания хоббитов, должных вот-вот явиться (если, конечно, Пиппин, Мерри и Эверард не решат прослыть трусами) хоббитянки погасили фонари и, давясь смехом, убежали к холмам.

Первая неприятность случилась сразу же, едва сошли с дроги — Винтерблум споткнулась о какой-то корень и грохнула своим фонарём о ствол липы — только стекло брызнуло по сторонам. Осторожно, чтобы не порезаться в темноте невидимыми в опавшей листве осколками, девушки обошли опасное место стороной, и тут же приключилась вторая беда. Фобс поскользнулась на мокрой листве и съехала спиной с обрыва по склону холма. Пока она охала и ахала, потирая шею и поясницу, пока Бани и Блум собирали выпавшие из её сумки вещи, убедившись сначала, что подруга вполне цела, наступила уже совсем ночь. И, выбираясь на дорогу в обход холма, Винтерблум специально пошла по склону, надеясь сверху разглядеть свет фонарей приближающихся хоббитов. Но никто не шёл. Темень всё сгущалась. Как и тишина. И только ручей журчал где-то у дороги, не давая заплутать в непроглядной ночи.

К тому моменту, как Басгорн ухнула в лужу, хоббитянки, кажется, уже три раза обошли вокруг холма — сидеть без движения было холодно, да и место, днём выглядевшее вполне мирным, начинало угнетать. Ни тебе звуков привычной жизни, ни огонька... С каждой минутой голоса девушек звучали всё громче, всё труднее казалось шагать, а затея с пуганьем Туков уже и вовсе утратила смысл — тут бы друг друга не перепугать...

 

— Тихо! — повторила Басгорн. — Слышите?

— Ага, — кивнула Винтерблум.

— Это у фермы, — прошептала Фобс. — Неужели?..

— Точно, — Винтерблум хихикнула, мигом возвращаясь в хорошее расположение духа, — я вижу свет фонаря.

— Идёмте, только тихо! — шикнула Бани и первой припустила к дыре в ограде, держа в одной руке незажжённый фонарь, а другой подтягивая вверх сумку, успевшую за день натереть плечо и больно шлёпающую по уставшим ногам.

— Фобс, ты знаешь, что делать, — Винтерблум побежала за Бани, оставив третью подругу на дороге ждать. И про себя отсчитывать время: «Раз... два... три...»

Дойдя до «триста восемьдесят пять», хоббитянка довольно ухмыльнулась и тоже направилась к ограде, не переставая считать. Добралась до пролома, немного повозилась в зарослях, доставая какую-то верёвку, и присела, притаясь.

Дружный вопль грянул на «пятьсот», когда Фобс изо всех сил дёрнула верёвку, сдавленно смеясь. И тут же разочарованно охнула — запутавшийся в зарослях конец намертво застрял, не давая довести дело до конца. Но крик в усадьбе только нарастал.

Хоббитянка испуганно заморгала, оглядываясь по сторонам — из дома доносился грохот и грубая брань, гремела мебель, билось стекло. А на дороге из-за холма приближались три ярких светлых пятна, направляясь прямо к воротам двора. Сдавленно пискнув и зажав себе ладошкой рот, Фобс замерла в кустах, уже ничего не соображая и только наблюдая не шевелясь.

Ворота, с которыми безрезультатно сражались девушки днём, распахнулись, впуская во двор гостей. «Помогите!» «Кто-нибудь!» «Вот я тебя!..» — неслось из разбитого окна хозяйской норы, и среди разрозненных выкриков и чужих голосов Фобс почудилась Басгорн: «Сюда!..»

Гости нерешительно затоптались на крыльце, отбрасывая тени во все стороны двора, и среди мечущихся отблесков света перепуганная хоббитянка вдруг узнала Мериадока Брендибака.

— Мммм...эрри, ссс...сюда! — выпрыгнула она из кустов, размахивая руками и дрожа. Зубы стучали так сильно, что слова давались с трудом. — Ммы... а вы... и... А там?!! — наконец выговорила она, уставившись на закрытую дверь.

Мерри переглянулся с Пином и Эверардом:

— Там? А кто там?

— Бббани и Бббблум, — промямлила Фобс.

Все три хоббита дружно налегли на входную дверь и, совсем как подруги днём, одним махом влетели в нору. Дверь захлопнулась, Фобс благоразумно осталась стоять снаружи.

Почти тут же крики в доме утихли. Из разбитого окна послышалось какое-то сопение и возня. Что-то грохнуло и тяжело упало.

— Бани! — позвала хоббитянка, не решаясь сама ничего предпринимать.

— Фобс, зажги фонарь! — скомандовал то ли Пин, то ли Эверард.

Девушка метнулась к ограде, где остались все её вещи и фонарь, дрожащими руками подожгла фитиль и вернулась к дверям норы. Неуверенно постучала.

— Входи!

Дверь распахнулась внезапно, и перед хоббитянкой выросла чья-то громадная фигура, ростом до самого потолка. Завизжав, она швырнула в неё фонарь и кинулась с крыльца в спасительную темноту двора.

— А что б тебя!..

— Держи его, Пин!..

— Вот так! Вот так! — возбуждённо верещали Бани и Блум, громко топая и чем-то грохоча.

Из дверей выбежали громадины — трое или четверо, Фобс даже не поняла — один из них прихрамывал и держался за голову. Двое тащили что-то тяжёлое на плечах. И все нещадно ругались, пробираясь к пролому ограды, а потом всё дальше в безлюдье — вокруг усадьбы и холма, за ручей, напрямик в южные поля...

В доме ярко вспыхнул свет и на крыльце появились хоббиты.

— Выходи, Фобс, всё в порядке, — позвал Мерри, и хоббитянка вышла. — Испугалась?

Она закивала, не решаясь открыть рот и что-либо сказать.

Винтерблум и Басгорн подхватили её под руки и затащили в дом, хотя ноги Фобс упорно не хотели туда ступать.

— Не бойся, Фобс, — Винтерблум затискала подругу в объятиях, пытаясь успокоить.

— Мы не хотели, прости, — шмыгнула носом Басгорн с виноватым видом.

— Да, прости нас. Не надо было всё это затевать...

— Всё нормально, — Фобс попыталась улыбнуться, — это была моя идея — вы ведь помните, да? Бани, смотри не простудись...

— Какая идея? — поинтересовался вдруг Пин.

— Испугать тебя...

— Что-о-о?

— Чтобы ты не пугал больше Агату и остальных детей, — в голосе Винтерблум не было ни капли сожаления, и Пиппин только хлопнул себя по лбу, закатывая глаза.

Мерри захохотал.

— Мы думали, что вы так или иначе придёте сюда и готовились встретить вас. А тут... Кто это был? — Фобс явно успокаивалась и, наконец-то, смогла собраться с мыслями. — Мы ждали вас.

Хоббиты нахмурились и переглянулись:

— Разбойники какие-то или бродяги, — пожал плечами Пиппин, обводя глазами залу. — Мало ли их шатается по Южному Уделу, а тут целая пустующая ферма... Надо бы поговорить с ширрифами... А где Эверард?

— Его ударили по голове, — Басгорн махнула рукой в сторону коридора, уходящего вглубь дома, — он лежит там.

Мериадок и Перегрин бросились туда.

Эверард лежал на спине, ни крови, ни ран не нём заметно не было, и Пин потряс его за плечо:

— Эй! Эй, братец! Братец! Вставай!

— Где они? — Эверард резко вскочил, озираясь по сторонам, и Мерри вынужден был его удержать:

— Э-э-эй, не так быстро, Эверард.

— Ты как, не ранен? Как голова? — суетился Пин, заглядывая ему в лицо.

— Где они? — переспросил Эверард. И вдруг ошалело выкатил глаза, тыча пальцем куда-то за спины кузенов, и не своим голосом заорал: — А-а-а! Призраки! А-а-а! — Родичи не успели — он снова упал, и снова стукнулся головой о пол.

Пин и Мерри обернулись и сами едва не начали кричать — входная дверь была распахнута, впуская порывы холодного ветра, а над разбитым окном в потоках сквозняка отплясывала белая фигура, размахивая длинными рваными рукавами нелепых одеяний.

Фобс всплеснула руками и закрыла ладошками лицо, пряча краску, разливающуюся по щекам.

— Верёвка... верёвка высвободилась, — пробормотала она и опустила голову.

— Как же вовремя! Прямо в самый раз, — язвительно заметила Винтерблум, а Басгорн зашлась таким хохотом, что разбудила эхо, наверное, даже в подвалах и самых дальних углах норы.

— Главное, что всё ведь получилось, а ты не верила, — наконец выдавила она из себя. И к её хохоту присоединились Фобс и Бани — одинаково краснея, до слёз из глаз.

Мериадок оставил Эверарда стараниям Пина и подошёл к окну. Вспрыгнул на шаткий стол, сдёрнул болтающуюся на верёвке тряпку, повертел её в руках. И тоже захохотал.

— Серьёзная и основательная работа, — сквозь смех произнёс он, разглядывая белое полотно, подкрашенное и разрисованное в некоторых местах — точь-в-точь рот и глаза! — сплетение верёвок на стене, и ещё одну, уходящую куда-то под обшивку потолка.

— Мы старались, — призналась Винтерблум.

— Как там Эверард? — спохватилась Фобс.

— Живой... — проворчал Пиппин, не желая принимать участия в общем веселье. Как-никак жертвой подруг выбран был именно он, а не кузен Мерри и не Эверард. А окажись тот более везучим, поворотливым или глазастым, то...

— Вставай, Эверард. — К неподвижно лежащему хоббиту вернулся Мериадок. — Нам с Пином тяжеловато будет тащить тебя домой на себе в такую даль.

Эверард приоткрыл один глаз:

— Они ушли?

Пин и Мерри переглянулись.

— Кто?

— Духи. Призраки. Хозяева фермы. Называй как хочешь!

— Ушли, ушли. Поднимайся, давай.

Хоббит приподнялся и осторожно ощупал затылок.

— Очень больно, Эверард?

В голосе Фобс было столько сочувствия, что даже сердиться на неё не хотелось. К тому же, как видел своими глазами Эверард, она и сама перепугалась, когда эти духи полезли на её подруг из всех щелей...

— Ничего, Фобс, нормально. Ты сама-то как?

— Хорошо, — кивнула она.

— Ну и ладно... Пора по домам? — неожиданно спросил Эверард и моляще взглянул на приятелей.

Те закивали, подхватили его под руки, помогли встать. Мерри закинул его руку себе на шею и повёл к выходу. Пин придержал перед ними дверь и фонарь, подсвечивая ступени крыльца.

— Вы идёте? — хмуро поинтересовался он у хоббитянок перед тем, как уйти в темноту двора. — Я не собираюсь вас перед Аделардом прикрывать.

Девушки спохватились и тоже заспешили во двор.

— Пин! — окликнула Винтерблум.

— Пин, не сердись на нас, — словно читая её мысли, подхватила Фобс.

Басгорн лишь фыркнула, но извиняться не стала — не для того затевалась вся эта возня, чтобы сейчас в чём-то оправдываться. Заслужил! Будет знать...

Перегрин остановился и повернулся к девушкам.

— Я не сержусь, но...

— Если ты не станешь ни о чём болтать, это всё останется только между нами, — Винтерблум достаточно хорошо его знала, чтобы вовремя подтолкнуть и поднажать.

— И не будешь больше пугать Агату и остальных детей, — быстро добавила Фобс, заставив Тука невольно усмехнуться.

— Я не стану, — пообещал он, вспоминая как у самого затряслись руки и сердце готово было вырваться из груди после крика Эверарда... Позорно, да уж... — Но и ты не болтай.

— Обещаем! — в один голос заявили хоббитянки.

— Пин, догоняй! — раздался голос Мерри, и Перегрин поспешил за другом в прореху ограды, не забыв прихватить фонарь.

Девушки с облегчением вздохнули.

— Пора, — коротко позвала Басгорн, которой на холодном ветру было хуже всех в вымоченных до колен штанах. — Идёмте быстрее, пока я наверняка не слегла.

И они друг за другом полезли в пролом.

— Ой! — вскрикнула вдруг Фобс. — Я сейчас! — вспомнив, что разрисованная тряпка осталась валяться посреди залы и совсем не дело так всё оставлять, она побежала назад в дом.

— Что ещё случилось? — проворчала Басгорн, приподнимая повыше фонарь и пытаясь осветить как можно дальше двор. — Фобс, мне холодно! Быстрее давай!

— Иду! Ай!!

Винтерблум бросилась на её голос и тоже вскрикнула, налетев на что-то в темноте двора.

— Бани, иди сюда!

Басгорн вздохнула, но вернулась к подругам — уж очень громко и требовательно Блум звала.

— Что случилось? Что тут у вас?

— Смотри, Бани!

Винтерблум стояла на одной ноге, вторую, ушибленную, поджав. А в руках держала окованный железом сундучок — небольшой, но, по-видимому, довольно тяжёлый.

— Вот это да-а-а! — только и смогла выговорить хоббитянка, когда подруга развернула его к ней.

В свете фонаря ослепительно сверкнуло драгоценное сияние — серебро, золото, цветные камни, ровные стопочки монет! Настоящее сокровище! А поверх всех богатств лежали простые чёрные ножны. И когда Басгорн вытащила спрятанный в ножнах кинжал, раздался второй дружный «Ах!».

— Какая красота... — только и пробормотала хоббитянка, ошарашено любуясь на острый даже по виду, гладко отполированный металл, переливающийся цветными узорами.

— Да уж... — только и выговорила Фобс.

— Вот это да...

— Что будем делать с этим добром? — первой пришла в себя Винтерблум и захлопнула крышку сундучка.

— Не знаю, Блум. Я вообще не знаю, что сказать, — Басгорн никак не могла оторвать взгляда от переливов оружия, так и оставшегося в её руках.

— Ну, уж хозяев, я думаю, точно не стоит искать, — благоразумно рассудила Винтерблум. — Кстати, а вдруг это принадлежит хозяевам фермы? Старому хозяину Одо или, например, его родичам?

— Нет, Блум, нет, — замахала руками Фобс. — Я знаю его сыновей — мы в прошлом году ездили с отцом в Пристенки, они торгуют там. И не собираются возвращаться сюда. «Эта рухлядь бесполезна. Только силы и время на неё тратить» — это их слова. И по сравнению с теми домами, что они отстроили около Бри — это чистая правда.

— Значит, это не их... — задумчиво протянула Винтерблум. — Тогда...

— Тогда можно, я оставлю это себе? — выпалила Басгорн, не выпуская из рук кинжал.

— Думаю, можно, Бани, — кивнула Винтерблум. — И думаю, никто не станет возражать, если я... если мы припрячем это пока что в надёжном местечке — есть тут одно, недалеко как раз. А уж использовать... Есть у меня давняя мечта... И вам, думаю, она понравится...

— Не тяни, Блум, быстрее прячь, — Фобс решительно вскинула на плечо свои вещи. — А то Бани замёрзла совсем, ночь на дворе, родичи тебя будут искать, да и Мерри и Пином уже далеко ушли...

— Да, идёмте, — подхватила Басгорн, — а про свои мечты расскажешь по дороге.

— Лучше тогда уж дома, — хитро улыбнулась Блум. — Или вообще в другой раз, когда получше всё обдумаю.

— Как скажешь.

— Ладно, Блум, только умоляю, быстрее давай!

Они друг за другом выбрались на дорогу и зашагали к Тукборо — Басгорн с фонарём, Фоб и, последней, Винтерблум, волоча свою сумку с грибами и всё время перехватывая неудобную кованую ручку сундучка.

— Вообще-то он тяжёлый, — пожаловалась Блум подругам, когда ферма Одо скрылась за склоном холма, дорога пошла на спуск, а под ногами зачавкала вода.

— Ты сказала, нести недалеко, — обернулась Басгорн, — а у нас руки тоже заняты.

Фобс покосилась на подругу:

— У тебя, Бани, да. А вот я свой фонарь потеряла, так что… Я помогу, Блум.

Вдвоём они легко и быстро дотащили сокровище до полуразрушенного моста — когда-то добротный, на высоких каменных сваях, он соединял два участка дороги над болотистой низиной, которую всегда заливала талая и дождевая вода. Сейчас же от моста остались лишь два основания по двум сторонам глубокого оврага да груда камня, через которую уже проросли кусты и трава.

— Сюда… — Винтерблум спустилась с дороги почти к воде, отодвинула ветки и несколько камней, под которыми открылся отличный тайник. — Клади сюда, Фобс. Не волнуйся, место надёжное. Клади, давай!

Вернувшись к ожидавшей на дороге Басгорн, они ещё раз проверили — и правда, ничего не заметно.

— Хоббиты здесь почти не бывают, от наезженной дороги далеко. И сюда никогда не достаёт вода, — самодовольно произнесла Винтерблум, любуясь результатами своих усилий. Затем вытерла испачканные руки о чуть менее грязные штаны и взяла сумку: — Ну что, поспешим за Пином?

И, прекрасно зная ответ подруг, почти бегом припустила по дороге — туда, где далеко-далеко над полями возвышался зелёный холм родовой усадьбы Туков и дымились трубы на крышах Великих Смиал…

* * *

Моросящий монотонный дождь не стихал.

Туманное сырое утро превратилось в тусклый и такой же сырой день. Серое низкое небо, казалось, вот-вот опустится на крышу Смиал, расползётся по дворам Тукборо серой мглой, и останется вместо мира только беспросветная мгла.

Винтерблум тяжело вздохнула, отрывая взгляд от бегущих по стеклу каплей дождя — холодно, сыро, тоскливо… Особенно сейчас, когда и для неё закончились праздники — утром уехали Бани и Фобс, почти две недели гостившие в Смиалах после Праздника Урожая. Бани в Стоке ждала приехавшая за покупками мать, за Фобс отец прислал повозку, обещая встретить у парома, и хоббитянки уехали вместе, радуясь возможности ещё немного поболтать. А на Винтерблум навалилась тоска. Она бродила из комнаты в комнату по дому, не находя себе места, а жена Аделарда только качала головой ей вслед, молча жалея, но не мешая размышлять — в доме вполне хватало рабочих рук, а девочке надо и помечтать…

И она мечтала.

О том, как закончатся осенние дожди, как выпадет первый снег, как наступит Йулэ, а за ним и череда зимних праздников — Винтерблум любила их не меньше Литэ. А ещё о том, что спрятано в развалинах старого моста…

— А потом он ка-а-ак выскочит, да ка-а-ак крикнет: «Сюда! Все сюда!»

Винтерблум прислушалась — в общей зале в кресле у камина вещал совсем не Аделард, уехавший ещё утром с двоюродным братом к Боффинам.

Она даже не успела удивиться, как прозвучало:

— И тогда что-то вдруг хлопнуло, а над окном появилась белая тень…

Винтерблум засмеялась, едва заглянула в зал — в кресле с перевязанной головой сидел Эверард и, выпучив глаза, увлечённо пересказывал Фердибранду приключение на ферме Одо. Правда, с его слов выходило, что злобные духи лезли из всех щелей, метались по комнатам и едва не утащили его самого в тёмный подвал… Но Фердибранду рассказ нравился, а Эверард этому был рад…

Хоббитянка накинула тёплый плащ и вышла на крыльцо.

Сырой день переливался в ночь. Вместе с последними листьями и тяжёлыми каплями дождя с тёмного неба летели крупные снежинки и таяли, не дожив до земли.

До праздников Йулэ оставалось ещё так долго ждать…⁽¹⁾

---

1) Немного фактов:

Аделард Тук был известен в Шире тем, что часто прихватывал с собой зонтики, уходя домой из гостей. В результате чего Бильбо подарил ему зонт "В личное пользование"...

На момент этой истории Аделарду 82 года, Пину — 20, Мерри — 28, Первинке, Блум, Бани и Фобс — 25, Эверарду — 30, Фердибранду — 27. Они все ещё юны, не достигли совершеннолетия и переживают "ранние лета".

К этому моменту Эверард успел уже "отличиться" на праздновании дня рождения Бильбо: не дождавшись окончания торжественной речи хозяина, он начал отплясывать на столе с Мелилот Брендибак.

Вернуться к тексту

Весна, 3011 год т.э.

(1411 год по исчислению Шира)

Нынешней ночью Винтерблум совершенно не могла уснуть.

Она крепко зажмуривала глаза, вполголоса бормотала себе под нос считалки и колыбельные, вертелась с боку на бок на скомканных простынях и зарывалась в одеяло с головой, но всё было напрасно — уснуть не удавалось. Не пришёл сон даже тогда, когда она тихо, стараясь никого не разбудить, прокралась на кухню и выпила тёплого молока, заедая его кексом уже в постели. Не помогло… И тогда, поглядывая на ещё две пустующие кровати в спальне, хоббитянка впервые за десять лет пожалела, что несносную Первинку, с которой они с самого детства не могли поладить, отселили в другое крыло Великих Смиал, а она осталась здесь одна. Совсем-совсем одна…

Винтерблум заворочалась, отвернулась к стене и тяжело вздохнула.

Когда-то в этой комнате жили и росли все три дочки Паладина и Эглантины Тук. Но меняться всё начало ещё в те времена, когда старшую, Перл, определили ухаживать за Великой Лалилей, ныне давно покойной. Перл, всегда старавшаяся казаться старше, чем на самом деле была, страшно возгордилась полученными от родни первыми настоящими поручениями и упросила мать переселить её в отдельную комнату. «Я уже достаточно взрослая, чтобы не принимать участия в этой возне», — презрительно бросила она родичам при виде очередной стычки Первинки и вечно несогласной с ней Винтерблум. Именно приёмной дочке Аделарда и досталась кровать Перл — и Эглантина, и жена Аделарда в один голос решили, что девочке будет веселее и лучше со сверстницами, чем с малышами, да и, может статься, две упрямицы скорее поладят, если будут рядом. Но сложилось не так… Когда случилось несчастье с Лалией и безутешная Перл, которой запрещено было являться на праздник нового тана, громко рыдала в своей комнате одна, Пимпирнел, средняя сестра, первой пришла к ней успокаивать и ночевать. Да там и осталась — Перл приутихла, чуть смирила свой заносчивый нрав, и с того времени старшие дочери Паладина почти не расставались, поддерживая друг друга в любых начинаниях, чему безмерно радовалась их мать. Смерть Великой Лалии вообще многое изменила в Смиалах — тан Ферумбарас, её сын, не был женат, и старшей хозяйкой дома стала Эглантина, жена его брата. Может быть, в другое время или в другом семействе это и вызвало бы непримиримые споры, но у Эглантины был прекрасный характер (чего про покойную Лалию никто не мог сказать), и все прочие женщины Туков, вздохнув с облегчением, вернулись к обычным занятиям — без лишних склок, упрёков, недовольства, зависти или затаённого зла. Процветание большого семейства ни на миг не пошатнулось — как учили молодёжь в Тукборо: «Хорошая хозяйка никогда не допустит беспорядка в подобных делах»⁽¹⁾.

Вскоре в спальне опустела и вторая кровать — Первинка долго ныла матери, что «Блум храпит так сильно, что просто невозможно спать» (хотя это, конечно же, было неправдой!) и что «в этой комнате слышен каждый шаг». Но последней каплей для терпения Эглантины стало притворно-печальное: «Матушка, помоги мне сшить на окна новые шторы, а то старые слишком прозрачные и утреннее солнце пребольно режет глаза». Жена Аделарда при этих словах утомлённо вздохнула, а взвившаяся от скопившегося раздражения Эглантина тем же вечером велела младшей дочке перенести свои вещи в другую спальню, окна которой выходили на закат. И Винтерблум осталась в комнате на троих одна. Конечно, поначалу это было непривычно, но увлекательно — юная хоббитянка ещё никогда не имела в своём полном распоряжении столько места, и её радовала малейшая возможность в людном доме побыть наедине со своими мыслями и разобраться в собственных планах-делах. Потом такое положение вещей стало привычно и приятно — особенно когда в гости приезжали Фобс или Басгорн, а то и обе сразу, и подруг селили всех вместе. В общем, обыкновенно от одиночества Винтерблум не страдала, как боялись Эглантина и приёмная мать, и была вполне довольна — но только не сейчас. Сейчас бы её обрадовало даже посапывание Первинки, но соседние кровати пустовали — ещё с прошлой осени, когда после праздника урожая гостившие подруги разъехались по домам. И ни одна из них не наведалась ни на празднование Йулэ (хотя обе пообещали!), ни на день рождения Винтерблум (а приглашения всем она разослала, между прочим, загодя!)

Сердито фыркнув от вспомнившихся обид, хоббитянка перевернулась на левый бок, нехотя глянув на чёрный кругляш окна — ночь даже не думала отступать, — и натянула на голову одеяло. Завтра долгий день! Надо поспать.. Но сна нет… И всё из-за этого письма!

Письмо — вернее даже, всего лишь короткую записку — почтальон принёс два дня назад. «Я буду ждать в Стоке до первого Астрона⁽²⁾ тебя и Бани. Умоляю, не обижайся и приезжай. Не пожалеешь. Фобс.» Несколько небрежных строчек, нацарапанных явно впопыхах в ответ на пространное послание, в котором Винтерблум не постеснялась высказать упрёки о невыполненных обещаниях обеих подруг, поначалу заставили хоббитянку возмущённо фыркнуть и забросить мятый конверт в дальний ящик стола. Но уже к обеду следующего дня запавшие в мысли два слова: «Не пожалеешь…», на которые первыми упал взгляд, заставили её вытащить послание и снова перечитать. Ни намёка на извинения или раскаяние — что совсем не похоже на всегда вежливую и любезную Фобс, — всего лишь короткое: «Приезжай…» И Винтерблум, поначалу в сердцах даже не собиравшаяся ничего отвечать подруге, задумалась. А к следующему утру уже упрашивала приёмную матушку и Аделарда отпустить её в гости к Хайсэндам — хоть и близилась весенняя ярмарка в Хоббитоне, хоть и не исчезла до конца лелеемая с самой зимы обида, но любопытство победило. И Аделард, чуть поразмыслив и переглянувшись с супругой, согласие на поездку дал. Да и с чего было отказывать? Едет ведь не в первый раз. К тому же погода налаживалась, весенние работы в полях и в саду были почти закончены, а о безопасности в дороге не стоило беспокоиться — Реджинард, старший сын Аделарда, как раз собирался съездить в Вудхолл и не отказался сделать крюк до Стока. К тому же он обещался задержаться в Стоке и дождаться от паромщиков известий, что Блум благополучно добралась. Добродушный ли характер Реджинарда был причиной его согласия, или же возможность вволю попить пива из погребов тамошней таверны — Блум не стала уточнять, с радостным визгом повиснув на шее родичей. Жена Аделарда попыталась спрятать облегчение — наконец-то девочка, которую словно подменили осенью, становится похожа сама на себя — под привычно-строгим видом и озабоченно покачала головой, отправив её собираться в дорогу и заявив, что лично проверит, взяла ли Блум запасные носки и тёплый плащ. И ведь всё-таки проверила! Пересмотрела все вещи, недовольно нахмурилась при виде старой ношеной юбки, заставила упаковать ещё и новую жилетку, и лишнюю пару нижних сорочек, и вручила кошель с деньгами — медью, но «на сладости и ленты», как говаривал всегда Аделард, этого обычно хватало. Винтерблум заулыбалась при словах: «Знаю я тебя, непоседа. Наверняка захочешь на тамошней ярмарке погулять. Не у Хайсэндов же тебе денег просить!», и рассыпалась в благодарностях приёмным родителям. О том, что с самого обеда у неё уже был заготовлен другой кошель, с монетами из припрятанного в тайнике под разрушенным мостом сундучка, она предпочла в этот вечер не упоминать. Да и как пускаться в такие пояснения, когда всё так удачно складывается? А что, если с таких новостей Аделард передумает её отпускать?! Ну, уж нет! Только не сейчас! Расскажет… обязательно расскажет всё родне… Но как-нибудь поосторожнее, попозже, и не в этот раз! А вот и для Фобс, и для Бани у неё имеется что сказать…

 

В таких суматошных мыслях Винтерблум и заснула, даже не заметив этого сама — вот только-только перед глазами было чёрное пятнышко окна с прыгающими тенями деревьев от далёких фонарей, и тут же появились растерянная мордашка Фобс и заливисто хохочущая Бани, трясущая рыжей косой. Блум обиженно надула губы, собираясь высказаться и объясниться с ними до конца, но подруги вдруг исчезли, а на их месте оказалась приёмная матушка.

— Блум! Блум, дорогая, ты собираешься вставать?

Винтерблум в недоумении поморгала — по только что тёмной спальне гуляло солнечное утро, в приоткрытую дверь с кухонь тянуло запахом вишнёвого пирога, а со двора доносились громкие голоса домочадцев, скрип телеги и цокот копыт.

— Блум, детка, ты точно уверена, что едешь с Реджинардом? — заглянула в комнату Эглантина, идя по коридору к входной двери смиал.

— Уверена! Конечно, уверена! — вскочила на постели Винтерблум, ещё не успевшая полностью проснуться, но уже горящая желанием довести задуманное до конца.

— Тогда быстро иди завтракать, Реджи не собирается сегодня засиживаться за столом, да и дорога вам неблизкая — успеть бы до темноты…

— Успеется! — отозвался и сам Реджинард из столовой. — Успеем в самый раз.

— Что значит «в самый раз»? — громко и с нескрываемыми подозрениями переспросила его мать и поспешила из спальни в столовую, оставив Винтерблум одеваться и прибирать кровать. Вскоре её раскатистый голос командовал в столовой: — Смотри у меня, Реджи, не вздумай зря бездельничать и шататься с дружками по тавернам до утра. Я не посмотрю на возраст твой, если приедешь не вовремя. Ты понял меня?

— Понял, матушка, — весело отозвался Реджинард, выскакивая из-за стола.

Он, конечно, хоть и был уже немолодым хоббитом, а некоторые злые языки поговаривали, что «пора бы уже давно и жениться в его-то летах», но мать почитал, уважал и никогда не пускался с ней в споры. Правда, жену Аделарда переупрямить не мог и сам Аделард, а характером Реджинард пошёл в мать… так что делал он почти всегда лишь то, что считал нужным сам.

— Чай! Чай хотя бы допей!.. — звала его мать, но он уже был у входной двери, прихватив по дороге вещи Винтерблум и заговорщически подмигнув ей от порога. — Жду, сестрёнка, только поскорее давай.

Винтерблум не стала зря терять времени или испытывать терпение родичей и спустя четверть часа уже сидела в повозке. Реджинард причмокнул, щёлкнул вожжами, и пони резво зацокал в распахнутые ворота. А от порога смиал вслед повозке неслись напутствия разошедшейся не на шутку жены Аделарда, пока Эглантина не позвала её в дом, обнаружив малышку Агату с банкой варенья под столом…

* * *

…Реджинард, конечно, не против был выбраться из дому, отдохнуть от бесконечной череды весенних забот и пару дней без материнского зоркого ока вольно погулять по тавернам Шира. Но всё же никто не мог упрекнуть его в безответственности и глупости или ядовито процедить за глаза, что один из Туков не довёл какое-то дело до конца. Потому-то Аделард с супругой и отпускали Винтерблум с лёгким сердцем — с Реджинардом за безопасность девочки можно было не переживать. И Реджи, как обычно, доверие родичей полностью оправдал. Едва приехав в Сток, он первым делом принялся выспрашивать хозяина «Золотого насеста» о Бобе Хайсэнде и его дочке — приехал ли, ждёт ли и как давно? Потом понаблюдал за встречей Винтерблум с подругами (как оказалось, в Стоке приезда Блум ждала не только Фобс с отцом, но и Басгорн Гэмвич с матерью, отвозившие Мэгготам большой заказ), побеседовал с Бобом, степенно расспросив о ферме и торговых делах. За кружкой пива, поджидая паром, хоббиты успели обсудить грядущую ярмарку, и Реджи убедился, что приезд Блум весенним планам Хайсэндов не помешал. «Что ты, что ты, — отмахнулся Боб от осторожных расспросов Реджинарда, — конечно же, девочка может гостить, сколько пожелает. И потом, нашей Дейзи тоже радость будет — всё веселее, чем с бабулей и матерью... Старшая-то всё больше со мной. Помощница мне незаменимая во всех делах», — с нескрываемой гордостью болтал он, поглядывая в сторону Фобс. Трое подруг что-то горячо обсуждали, пока к ним не подошла Виола, мать Басгорн. Боб отставил кружку и подмигнул Реджинарду, кивнув на почтенную булочницу: «Пойду уговаривать и её дочку с нами отпустить, а то всё никак не соглашается. Через реку, говорит, ни за что, хоть плачь. Бедная… Оно хоть и жалко её, и понятно… но я дочке уже обещал — а тут сам понимаешь, и день рождения у неё, и ярмарка на носу…» Он махнул рукой, так и не закончив объяснения, и поспешил к хоббитянкам, широко улыбаясь навстречу всё больше хмурящейся Виоле, а Реджинард только согласно покивал. Многие знакомые сочувствовали горю булочницы, в половодье потерявшей мужа, но не дело теперь так уж дочку-то ограждать. Реджи глянул на Блум и чуть не плачущую Басгорн и решительно встал: горе Виолы — то дело прошлого, а для названой сестрёнки важно то, что сейчас…

Вдвоём Боб и Реджинард сотворили чудо — по крайней мере, именно так бормотала растерянная Бани, забираясь на паром полчаса спустя. Паромщики деловито покрикивали на ошалевшую от радости хоббитянку, а Виола охала и ахала на берегу, запоздало спохватившись, что дочка уплывает в гости, имея при себе только чуток денег и узелок с остатками завтрака — без нарядов, без украшений, без гребешка и даже без сменного белья. Реджи помахал Блум на прощание и подхватил булочницу под руку, уводя в таверну. Там они и ждали, пока не вернулся из-за Брэндивайна паром. Потом Тук усадил Виолу в повозку, терпеливо снося её причитания и обещая передать любые новости, если почтальоны донесут их до Великих Смиал — кто знает, куда они доберутся раньше или куда быстрее спешат? И только когда ворота ограды «Золотого насеста» захлопнулись за жёлтой повозкой булочницы, а трактирщик деланно-устало закатил глаза, посмеиваясь над уехавшей гостьей, Реджинард позволил и себе расслабиться. Заказал запечённую рыбу с пряностями, солений и пива, которым славились погреба «Золотого насеста» на весь Восточный Удел. И с чистой совестью уселся за любимый столик у окна отдыхать — до появления приятелей Боффинов оставалось не меньше часа ждать...

* * *

— Блум…

— Блууум…

— Ну же, Блум!

Та не отвечала, усердно копаясь в своих вещах, и Фобс выразительно взглянула на Басгорн, беспомощно разведя руками и предлагая действовать более напористой подруге.

Бани не заставила себя долго упрашивать и дважды повторять. Подхватив подол длинной ночной сорочки, которую ей одолжила матушка Фобс покуда не прибудут её собственные вещи, рыжеволосая непоседа перебралась на кровать к Винтерблум и бесцеремонно пихнула её локтем в бок.

— Блум, ты так и будешь дуться или всё же примешь наши извинения?

— Будешь молчать? — подхватила и Фобс.

— Я не сержусь, — неохотно отозвалась Блум, не поднимая на подруг хмурого взгляда и старательно разглаживая на кровати одну из юбок, больше всех измявшуюся в дороге.

— Ну да, конечно! — фыркнула Бани.

— Расскажи кому другому, — не отставала Фобс, — как будто мы не знаем тебя!

— Ах, значит, знаете! — бесконечная трескотня подруг, безоговорочно признавших свою вину и не замолкавших от самого Стока в попытках её загладить, в конце концов, всё же вывела Винтерблум из себя. Хоббитянка оторвалась от своего занятия и сердито сверкнула глазами: — А я, чтоб вы знали, вас обеих ждала! И приготовила подарки! Но куда мне тягаться с вашими важными делами… Тогда уж, начистоту, лучше бы ни ты, — она обличающе ткнула пальцем в сторону Бани, — ни ты, Фобс, ничего не обещали мне, чем вот так… Хуже Йулэ у меня ещё не было… — конец её фразы заглушили объятия сразу обеих подруг, разом обрушившихся с очередными оправданиями.

— Блум, Блум, ну не сердись. Что я могла поделать, если у матушки было множество заказов к празднику, а бабуля как раз прихворнула? — подпрыгивая от нетерпения на кровати и теребя кончик растрепавшейся рыжей косы, оправдывалась Басгорн в который раз. — А потом, уже когда твой день рожденья прошёл, я не решилась ехать, да и Бакфред Банс… — она не договорила, но Винтерблум и без того прекрасно знала: Бани не так часто, как хотелось бы, удавалось повеселиться с молодым ширрифом на гуляньях среди молодёжи или потанцевать — обязанности стража границ, какие-то частые отлучки делали Бакфреда редким гостем на праздниках. Да и подруге в такие дни обычно приходилось то помогать матери по дому, то в пекарне, а то, если не справлялись работники, и заказы доставлять.

— Ладно, Бани, хватит, — пробормотала Винтерблум и вздохнула. Недавняя обида быстро таяла, а на её месте росло сочувствие и к Бани, и к Фобс — той тоже несладко: матушка только-только родила шестого ребёнка (долгожданную третью дочь) и до сих пор ещё не оправилась до конца, а в немаленьком семействе Хайсэндов только Дейзи могла помочь с женскими обязанностями сестре. — Хватит, Фобс, вы задушите меня, — произнесла она, смущаясь и окончательно оттаивая. — Простите и вы меня.

Фобс заливисто засмеялась и ещё раз повисла на шее Блум:

— Ну, наконец-то…

— Ура! — поддержала её Бани.

Они ещё что-то говорили друг другу, перебивая и жестикулируя, оправдывались, объяснялись, но потом вдруг разом замолчали.

— Ой… — снова засмеялась Фобс, первой приходя в себя. — Я же так и не сказала…

— О чём? — покосилась на неё Басгорн.

— О том, зачем позвала вас обеих сюда! — выпалила Фобс, розовея и подпрыгивая от нетерпения.

— Ты про ту записку, что прислала мне?

— Насчёт «не пожалеешь» и «приезжай»? — в один голос переспросили её подруги.

Фобс быстро закивала, сгребая в сторону разложенные вещи Винтерблум и усаживаясь на её кровать. Бани подвинулась. Блум, в которой подняло голову неуёмное любопытство, не стала возражать, только проводила снова смявшуюся юбку долгим взглядом.

— Так вот… — Фобс понизила голос — как всегда, когда начинала рассказывать о каких-то важных или занимательных вещах — и почти зашептала: — Нынешней весной, как только отец разберётся с пастбищами, он уедет на ярмарку в Бри. И он пообещал взять меня с собой! Представляете? Свой день рождения я проведу там!

От возбуждения Фобс захлопала в ладоши, вскочила с кровати и запрыгала, не в силах сдержать радость от предвкушения. Но Бани и Блум не спешили эту радость разделять. Хоббитянки переглянулись и снова уставились на Фобс одинаково недоумевающими взглядами.

— Мы, конечно, очень рады за тебя … — осторожно начала Бани.

— Но причём тут мы и как это объясняет твоё письмо? — подхватила Блум.

— И если ты уезжаешь, то зачем вообще нас сюда позвала?

— Да, вот именно. Зачем?

— Ты не подумай, мы любим твоих бабушку, мать, братьев и сестру...

— Сестёр… — подсказала Блум.

— Да, сестёр, — тут же исправилась Бани, — но, прости, проводить с ними весенние праздники — это как-то…

— Это как-то не совсем то, чего нам бы хотелось и совсем не подходит для твоего «не пожалеешь», — договорила Блум, и обе хоббитянки замолчали, словно старательно выбирали ещё какие-то слова.

Фобс усмехнулась.

— А со мной? Со мной хотели бы провести весенние праздники?

— С тобой — да, — заявила напрямик Бани.

— Для того и приехали сюда. А ты…

— А я… Я приглашаю вас обеих поехать с нами в Бри на весеннюю ярмарку! — выпалила Фобс. — Матушка согласна на наш отъезд, а отец не против взять и вас! К тому же он мне пообещал, что нынешней весной в свой день рождения я получу всё, что только смогу пожелать!

— Это он слегка поторопился с обещаниями, — прыснула от смеха Бани.

— Ничего подобного! — возразила Фобс. — Просто он прекрасно знает мои интересы…

— И понимает, что звёзд с неба ты не станешь желать, — засмеялась и Блум.

— И понимает, что я не оставлю его без помощи ни на ярмарке, ни в торговых делах, — поправила её Фобс, а Блум и Бани переглянулись от важного тона, которым подруга произнесла эти слова.

Фобс всегда была ответственной и серьёзной, а с годами и взрослением эти свойства её характера всё сильнее проявляли себя. И иногда, как сейчас, её слова заставляли и Блум, и Бани ощущать себя почти что детьми — даже предлагая подругам разделить такое невероятное приключение, Фобс умудрялась выглядеть едва ли не как собственная мать. Что же будет, когда она обзаведётся собственным домом, хозяйством и детьми?..

— Так что вы скажете? — нетерпеливо переспросила она, и её щёки покрылись лёгким румянцем, выдавая волнение и тревогу — вдруг примолкшие задумчивые подруги собираются враз отказать?

— Конечно, я с тобой, Фобс, — воскликнула Блум. Её недовольство и обиды исчезли без следа от одной только мысли о предстоящей поездке — дальше Баклэнда ей ещё не приходилось бывать, а рассказы о дальних странствиях привлекали всегда.

— Бани? — позвала Фобс задумчивую подругу. — А ты?..

— Я тоже! Конечно же, да!

— А матушка твоя ничего не скажет? — Фобс всё ещё опасалась возражений со стороны матери Басгорн, которая ни разу не отпускала дочь даже за Брендивайн.

— Скажет, наверняка, — ухмыльнулась Бани. — Но лучше уж я поеду с тобой…

— Чтобы наверняка было за что ответ держать, — захохотала Блум.

И Бани подхватила её смех, подмигнув растерянной Фобс, которая лишь покачала головой, но не стала ничего возражать.

Скрипнула, приоткрывшись, дверь, и в спальню заглянула Роза, мать Фобс.

— Вы что расшумелись-то так? — вполголоса поинтересовалась она.

— Ой… Простите, миссис Хайсэнд… Мы не хотели мешать… — спохватились и наперебой стали оправдываться юные хоббитянки.

— Только угомонила мальчишек, так неужто надо и вас?

— Не нужно матушка, — Фобс подбежала к матери. — Тебе помочь чем-то?

— Не надо, дорогая. Вы только потише. А лучше ложитесь спать — успеете ещё наболтаться, — миссис Хайсэнд пригладила чуть взъерошенную макушку Фобс и поцеловала её в лоб. — Быстро все, по кроватям и спать. Неужто за сегодня никто не устал? — Она дунула на подсвечник у двери, пальцем указала дочери на оставшиеся свечи у кроватей и тихонько ушла.

Блум только при этих словах вспомнила, каким бесконечно-долгим выдался минувший день. Она окинула взглядом небольшую комнатку, выделенную ей и Бани, зевнула и усмехнулась — нынешней ночью, уж точно, сон не заставит себя долго ждать.

— Доброй ночи, — негромко пожелала подругам Фобс и постаралась как можно осторожнее шелохнуть тяжёлую скрипучую дверь. — Бани, завтра я покажу тебе нашу ферму, а потом прогуляемся до Зелёной стены через поля.

— А для меня не найдётся ничего нового показать? — пробормотала Блум, борясь с наступающим сном.

— Для тебя… — призадумалась Фобс, перебирая в памяти события с последнего приезда Винтерблум. — Придумаем развлечения и для тебя, — она качнула головой куда-то в сторону окна. — Завтра к вечеру можно будет расспросить Бетси Праудфут, дома ли её брат и купить воздушных змеев — они у него самые красивые получаются.

— А зачем они нам? — сонно зевнула Басгорн.

— Потому что перед ярмаркой у нас обычно устраивают какие-нибудь состязания.

— А змей-то зачем?

— Чтобы все видели.

— Что видели?

— Не что, а кого, — рассмеялась Фобс, но тут же спохватилась и закрыла себе ладошкой рот.

— Тебя, Бани, тебя, — ответила Винтерблум, поплотнее укутываясь в одеяло и взбивая подушку.

— Тебя, — эхом откликнулась Фобс на непонимающий взгляд. — У нас тут все любят соревноваться — кто за паромом плавает, кто овец стрижёт, кто рыбу ловит…

— А если кто и не участвует, тоже просто в стороне не сидит, — Блум усмехнулась, вспоминая, как впервые попала на подобные гулянья. Тогда Мелилот и Мента Брендибаки, выкрикивая имя брата Меримаса, влезли на ворота Брендивайнского моста. Их воздушные змеи, конечно, взлетели выше всех, но зато и наказание длилось дольше остальных Брендибаков — их дед, старый Горбулас, таких развлечений молодёжи не поощрял...

— Так мы будем просто наблюдать? — разочарованно протянула Басгорн.

— Захочешь — можешь бегать, прыгать и кричать, — сквозь сон пробормотала Винтерблум.

— Не советую бегать, — хихикнула Фобс. — Младшего Праудфута вот уже три года никто не может обогнать.

— Тогда можешь покидать камни или пострелять.

Бани недоверчиво покосилась на подругу, но, видимо, насмешка только послышалась ей в сказанных словах. Хотя с чего вдруг Блум заговорила о таких занятиях? Бани никому не стала рассказывать про то, что скрыто в тайнике меж оградой и стеной сарая, а про лук знали только Бакфред Банс и ширриф Харт…

— Ага, можно! — тут же закивала Фобс. — А хочешь, то и старый ширриф Харт, если, конечно, приедет к приятелю на праздники, может поучить тебя. Я позапрошлой весной пробовала — даже до забора дострельнуть не смогла.

— Хорошо, хоть у забора никого не было, — фыркнула Блум. — Ты разве не помнишь, Фобс? Нашу Бани уже учит ширриф Бак...

Басгорн насупилась, но не стала отвечать.

— Ну, как захочешь, завтра разберёмся. Но будь уверена, до отъезда нам не придётся скучать! — Фобс прихватила одну из свечей и бесшумно выскользнула за дверь.

Басгорн завозилась на своей кровати, устраиваясь поудобнее.

— Не сердись, Бани, я пошутила, — попыталась оправдаться Блум, не открывая глаз, но и без того слыша недовольное сопение подруги. — Завтра я тоже покажу тебе интересное место — оттуда видно за Зелёную ограду; а потом пойдём за покупками.

— У меня с собой не так много денег, чтобы тратить их сейчас.

— Не волнуйся, они у тебя е-е-есть... Завтра будут. Всё за-а-автра… А сейчас спа-а-ать… — И Винтерблум, слишком уставшая и переполненная впечатлениями, уснула раньше, чем дождалась ответа озадаченной Бани на неразборчивые слова.

* * *

Брийский тракт, на удивление, почти пустовал.

Удивительным было то, что на этой дороге даже в обычные дни всегда сновал народ и ездили телеги то в направлении Бри, то Брендивайнского моста. А уж накануне праздников и говорить нечего — у придорожных колодцев всегда толкался проезжий народ. Такое странное затишье Боб Хайсэнд заметил не сразу. Выехавши со старшей дочкой и её подругами рано на рассвете из-за Зелёной ограды Баклэнда, он поначалу даже придремал под мерное покачивание повозки и, вполглаза следя за дорогой, не слишком оглядывался по сторонам. Только когда солнце поднялось высоко и стало припекать, а у колодца за недостроенной таверной не обнаружилось ни одного путника, Боб смекнул, что что-то не так.

Настороженно озираясь на увенчанные древними руинами холмы и чернеющую вдалеке полосу Старого леса, Боб наказал дочке не отходить никуда от повозки, быстренько напоил пони и побежал к маленькому домику чуть поодаль от дороги, где обретался хоббит-торговец Адсо, лет шесть-семь тому назад задумавший отстроить таверну в здешних местах.

От того заведения, что должно было стать пристанищем путников и приносить хороший доход своему владельцу, торчали деревянные опоры, балки крыши и трубы очагов над наполовину возведёнными стенами. То ли задумки Адсо были слишком туманны, то ли не хватило удачливости и средств на широкий размах, но все его мечтания оставались несбывшимися уже далеко не первый год. Дочка и сын Адсо жили своими семьями где-то в Пристенках Бри и не слишком одобряли начинания отца, жена его давным-давно умерла — ещё до того времени, как хоббит ввязался в свою затею с таверной у тракта, — и негде было ему искать помощи и поддержки для затянувшегося строительства, кроме как у наёмных работников. Их-то он и нанимал. Но с годами нажитое прошлыми удачными сделками состояние таяло, а новые ручейки звонких монет отчего-то не спешили притекать к его рукам. Так он и жил в одиночестве в маленьком домике подле недостроенных стен своих мечтаний, и с очередным миновавшим годом каждый из путников, проезжающих по Великому Восточному тракту, всё вернее убеждался: таверна Адсо не будет работать никогда.

Едва Боб скрылся в домике торговца, Фобс в свою очередь нервно заозиралась по сторонам.

— Да что с вами такое, Фобс? То отец твой прямо бегом куда-то убежал, теперь тебе не сидится на месте… — не удержалась Винтерблум. Удобно устроившись в повозке, она грызла прихваченные в дорогу яблоки и не спешила волноваться по пустякам.

— Да ничего, Блум, — пробормотала хоббитянка, но, уже вскочив со своего места, не усаживалась назад. — Просто здесь как-то…

— Тихо. Так? — закончила за неё Басгорн и тоже незаметно подобралась.

— Угу, так, — кивнула Фобс. — И ещё, если помните, нам навстречу не проехала ни одна повозка. С самого раннего утра.

— А обычно это как? — переспросила Блум.

— Обычно это не так.

Винтерблум покосилась на подругу и отложила недоеденное яблоко. Фобс потопталась на месте и ухватилась за бортик повозки, собираясь вылезать.

— Стой, — Бани перехватила её за руку, — ты забыла, что твой отец сказал?

— Будем ждать, — Блум перебралась на переднее сидение и разобрала вожжи.

— А ты умеешь править? — с сомнение поинтересовалась Фобс, но попыток вылезти из повозки больше не повторяла.

— Ничего особо сложного, — отмахнулась Блум. — Пробовала пару раз.

— Смотрите! — Басгорн указала в сторону домика, где скрылся Боб. — Кто это там?

— Похоже, сам старый Адсо, — произнесла Фобс, разглядывая фигуру хоббита, семенящего следом за отцом. Уже отойдя на несколько шагов от крыльца, он вдруг что-то воскликнул, шлёпнул себя рукой по лбу и вернулся назад. Снова на крыльцо он выбежал через пару минут, неся на локте зонтик и плащ и поправляя на голове шляпу.

— Ну, Адсо, торговец, который начал строить эту таверну, да так и не довёл дело до конца, — добавила Фобс на непонимающие взгляды подруг. — Я потом вам всю историю расскажу, в другой раз.

— Ну, ладно, — пожала плечами Блум и перебралась снова на своё место. При виде благополучно вернувшегося Хайсэнда и суетливого старичка её покинули тревога и нарождающийся страх. Да и потом, уже давненько никто не слышал такого, чтобы на этом тракте творились какие-то тёмные дела.

— Едем, девочки, едем, — заговорил Боб Хайсэнд, ловко запрыгивая в повозку.

Хоббитянки переглянулись — настроение отца Фобс явно изменилось — глаза блестели, в каждом движении проглядывало нетерпение, а помогая торговцу забраться в повозку, он чуть ли не потирал руки.

— Мистер Адсо прокатится с нами.

— Но… папа? Мы куда? — удивлённо пискнула Фобс, когда повозка резко тронулась с места. Объехав вкруг колодца, Боб выкатил на дорогу, но почти тут же съехал с неё на неприметную узкую колею, уходящую влево через поля.

— О, дорогая, мистер Адсо обещался показать нам нечто необычное, — не оборачиваясь и сосредоточенно направляя пони по неровной дороге, отозвался Боб.

— О… да… — многозначительно обронил торговец и замолчал, оставив юных хоббитянок в недоумении.

 

Их недоумение рассеялось только полчаса спустя.

Трясясь по ухабистой дороге, повозка Боба обогнула склон высокого холма, переехала пару мостиков над неглубокими прудиками и снова выкатила на дорогу — старый Зелёный Тракт, уходящий от Бри к Северным холмам. По правую и левую стороны дороги зеленели ухоженные поля, виднелись добротные постройки ферм, и, несмотря на то, что главное пересечение Зелёного и Восточного трактов (а с ним и въезд в Бри) осталось где-то далеко позади, старый тракт не пустовал.

— Вот видишь, видишь? Что я тебе толковал? — торговец Адсо то и дело дёргал Боба Хайсэнда за рукав, тыча пальцем по сторонам. И Боб согласно кивал — за те четыре или пять лет, когда он бывал к северу от Бри в последний раз, многое изменилось в здешних местах.

Повозка свернула с дороги вправо, миновала руины древнего форта и остановилась.

— Вот те раааз… — изумлённо пробормотал Боб.

— Да, дружище, теперь всё вот так, — развёл руками Адсо.

За остатками древних укреплений лежал обширный луг, один из многих, тянущихся вдоль старого тракта к самым Северным холмам. Лошадиные луга, как прозывали их в Бри, издавна принадлежали семейству Хенгстейсеров, но в последние годы всё меньше коней паслось на бесконечных просторах, а старый хозяин всё реже выезжал в город и почти не появлялся на ярмарках, довольствуясь теми покупателями, что сами добирались к дверям его фермы. А за последние три-четыре года Боб его ни разу и не видал…

Сейчас же луг было не узнать — расцвеченный лентами и яркими полотнищами, уставленный навесами и торговыми палатками он больше ничем не походил на безлюдное пастбище, где цвели буйные травы и свистел ветер над вершинами холмов и руин в древних камнях. Сейчас луг гудел множеством голосов и пестрел многоликой толпой, на первый взгляд ничуть не меньшей, чем обычно собиралась на ярмарках в Баклэнде или пристенках Бри. На помосте, пристроенном к остаткам древней стены, музыканты настраивали инструменты, над обрывом под громкие визги мелькали качели, на отгороженной площадке толпа зевак подбадривала лучников, а у восточного края луговины темнела густо-зелёная полоса каких-то насаждений, отчётливо выделяясь на фоне едва-едва распустившихся молодых тополей, чётким строем очертивших границу отведенных под гуляния земель.

— И давно это так? — всё никак не мог прийти в себя Боб от вида разномастной шумной толпы. Ровные ряды повозок выстроились по краю луга от самого въезда до виднеющихся вдали построек — старых помещений зимних конюшен Хенгстейсеров. И прямо с повозок шла бойкая торговля — зерно и овощи, кожи, ткани, меха и шерсть. Может и похуже, чем в том же Бри, но всё же…

— Да вот, где-то с прошлой осени, — перебил его мысли Адсо, — как закончился Праздник урожая, так и пошли слухи. Говорили, что старый Хенгстейсер отошёл от дел, оставив всё сыновьям. Их видели прошлой осенью в Бри, а потом поговаривали, что те привезли лучших скакунов продавать. Так это или нет — про то мне не ведомо, я сам не видал. Но только с начала зимы слухи всё больше расползались, и всё больше любопытных заглядывали сюда. А сейчас, — он вздохнул, — к моей таверне и вовсе никто не заехал, кроме тебя.

Боб искоса глянул на Адсо, но не стал ничего говорить о «таверне» старика или о тех, кто в поисках удачи решил объехать стороной домик незадавшегося трактирщика. И слепому ясно, что любой торговец больше заинтересуется здешними лугами, чем недостроенными стенами без крыши и очага.

Верхом на резвом откормленном коньке к повозке Хайсэндов подскакал молодой паренёк — не хоббит, но и не взрослый человек. «Дорослик», — отметил про себя Хайсэнд и оказался прав. Широко улыбаясь, мальчишка замахал руками и быстро затараторил, поглядывая по сторонам, а чуть опешивший от его напора Боб не сразу разобрал среди потока слов: «покушать», «ночевать», «лучшие развлечения», «торговать сподручно» и «рады дорогим гостям».

В сопровождении бойкого паренька Боб поставил свою повозку на указанное место в длинном ряду таких же приезжих торговцев и, недоверчиво оглядываясь по сторонам, так и не решился оставить без присмотра привезённую для продажи шерсть. Мальчишка понимающе покивал и тут же пригласил хоббитянок прогуляться до фермы, где, по его словам, отец и дядька ещё осенью перестроили старый дом прислуги под трактир «с отменными кроватями и самой лучшей кухней». Боб чуть посомневался, но у повозки уже крутились приценивающиеся покупатели, и времени для раздумий не оставалось. Прикинув, что с делами удастся разобраться быстрее, чем ожидалось, Хайсэнд отправил Фобс, Бани и Блум за обещанными удобствами в трактир. Старый Адсо увязался с ними, уверив Боба, что самолично присмотрит за девочками до его появления, затем прихватил свой зонтик и плащ и поспешил, пыхтя, бормоча и отдуваясь, вверх по склону холма, за которым уже скрылись и юные хоббитянки, и сопровождающий их мальчуган.

Когда Боб Хайсэнд закончил дела и добрался до указанного трактира, уже наступила ночь. Но на лугу веселье не стихало — музыканты без устали играли под крики и аплодисменты толпы, народ пел, пил и веселился, угощался у палаток и танцевал. Дорогу от луга до фермы Хенгстейсеров высветили сотнями фонарей, и сам перестроенный в трактир дом прислуги ярко сиял. По правде говоря, Бобу встретились по дороге несколько нетрезвых гуляк, но драк или беспорядка не было — всё же Хенгстрейсеры сумели управиться со всем должным образом (даром что Громадины), а широкоплечих молчаливых охранников, время от времени мелькавших среди гостей ярмарки, не решался никто задевать. Даже гномы — а их оказалось немало как среди тех, кто ел, пил и веселился, так и среди тех, кто торговал.

Старый Адсо сидел за столом с какими-то двумя хоббитами, явно не ширскими, но ни дочку, ни её подруг в зале Боб не обнаружил. Он нахмурился и собирался было устроить расспросы хозяину, но Адсо подскочил со своего места и призывно замахал. Вскоре выяснилось, что все три хоббитянки уже ушли спать в единственную крошечную комнатку, которую удалось снять за вполне разумные деньги и гораздо дешевле, чем в том же Бри. Адсо спать не собирался, потому что встретил старых приятелей, с которыми и болтал уже второй час; пиво в таверне хоть и не такое отменное, как варили в «Золотом насесте» или в «Гарцующем пони», но вполне можно пить; а вот выспаться Бобу уже вряд ли удастся — даже последние тюфяки, как сказала хозяйка, отнесли на конюшню ещё три часа назад. Боб в раздумьях почесал макушку, но тут разносчица притащила к столу жареных цыплят. И Хайсэнд махнул рукой — гулять так гулять! Ярмарка удалась — осталось только завтра всему семейству подарков набрать, дочка наверняка будет довольна — завтра ещё и повеселится всласть; а поспать и в повозке можно — благо, ночь не холодная, да и навес от дождя он не забыл взять.

Адсо одобрительно покивал Хайсэнду, по лицу читая обуревающие его мысли, и, разливая пиво из общего кувшина всем собравшимся за столом хоббитам, принялся знакомить Боба с приятелями: добрыми хоббитами, хоть и живущими далеко от ширских зелёных холмов…

* * *

С самого раннего утра, наскоро позавтракав, хоббитянки отправились гулять.

Хоть Фобс и уверяла подруг, что это совсем не Бри, но Блум и Бани, которые впервые видели такое количество людей (да и не только людей) были слегка ошарашены и ошеломлены. Поначалу девушки робели и терялись, но Фобс, более опытная путешественница, быстро взяла в свои руки все дела, и вскоре уже все три подруги кружились на каруселях, а потом и попивали чай под навесом одной из палаток. Любезный торговец-человек, у которого ранним утром было не много посетителей, особенно предпочитающих чай, с радостью поболтал с тремя любознательными хоббитянками, рассказывая о местных развлечениях, людях и собственных делах. И вскоре девушки уже знали о нём почти всё — что зовут его Томас и живёт он неподалёку от Бри с матерью, бабушкой и двумя сёстрами; что одна из сестёр нынешней весной собирается замуж, а вторая приехала с ним сюда; что обычно они торгуют в Пристенках, а в самом Бри — очень редко, только иногда: слишком требовательный тамошний люд и немало нужно заплатить в ратуше за право торговать. А ещё болтливый Томас упомянул, что на здешних лугах появилось одно любопытное развлечение, которого нет даже в самом Бри — потому-то многие и съехались сюда. Лабиринт. Какой такой лабиринт? Очень запутанный, выстроенный, а вернее, выращенный вооон там…

Как только Томас указал на восточную части луговины, хоббитянки тут же вспомнили необычную, густую, тёмно-зелёную полосу насаждений, замеченную ещё вчера.

А вскоре три подруги уже стояли перед огромным рисунком, вывешенным на доске справа от арочного прохода, увитого цветными лентами. За входом виднелся сумрачный коридор со стенами из всё тех же тёмно-зеленых растений, но больше ничего разглядеть было нельзя — коридор резко сворачивал в сторону в нескольких шагах от проёма входа.

— Здесь вход… — тучный подуставший смотритель равнодушно ткнул пальцем в рисунок на доске, а потом неопределённо махнул рукой себе за спину: — Выход там.

— То есть, там есть ещё одни ворота? — с нескрываемым любопытством поинтересовалась Винтерблум.

— Ну конечно, мисс, всё там, — смотритель покосился на хоббитянку и заученным тоном принялся пояснять: — Входите здесь, потом идёте дотуда и стараетесь найти вторые ворота там. Если найдёте — там мой кузен встретит вас и довезёт сюда. До тех ворот можно дойти по-разному, но если проберётесь через середину, то получите подарок от нас.

— А как вы узнаете, прошли мы через середину или нет? — не успокаивалась Блум.

— Ххха! Уж мы-то узнаем, будьте спокойны, маленькая госпожа! — хохотнул смотритель. — Уж не думаете ли вы, что мы оставим без внимания тех, кто заходит сюда?

Блум неопределённо пожала плечами, чем вызвала ещё один смешок толстяка.

— Ха! Ха-ха! Смотрите сюда, — он махнул на небольшую палатку, приткнувшуюся почти вплотную к зелёной стене лабиринта, из которой вышел встречать вертевшихся перед входом девушек. — У нас тут всё строго. Идёмте, поглядите сами. Идёмте сюда!

Он приподнял полог и поманил хоббитянок за собой. Чуть поколебавшись, девушки вошли внутрь — небольшая комнатка, протопленная жаровней с углями, освещённая лампой у входа и светом стоящего на столике фонаря. Переносная ширма в углу, из-за которой виднелась узкая (как только умещался на ней толстенький Громадина?) кровать, несколько табуреток у стола и деревянная доска, утыканная крючками. На доске висели свистки — множество деревянных пищалок, украшенных бирками и цветными лентами. Под доской на подстилке, свернувшись калачиком, дремала большая собака, при появлении гостей лениво приоткрывшая один глаз и тут же снова отвернувшаяся.

— Каждый, кто идёт туда, — смотритель махнул рукой себе за плечо, очевидно, имея в виду сплетение зелёного лабиринта, — берёт с собой это, — он ткнул пальцем на доску со свистками, тем же жестом, как до этого разъяснял с проходами на рисунке.

Блум фыркнула:

— Зачем?!

— Ха! — лицо смотрителя расплылось в ухмылке. — Хочу верить, что маленькой госпоже не доведётся это зря пояснять. — И, упреждая возможные вопросы, тут же пустился в объяснения: — Берёте свистульку, идёте туда. Там гуляете и ищите вторые ворота. Но если потеряетесь — свистите, не стесняйтесь. Я и Хант, — он кивнул на собаку, — тут же явимся вас спасать. Только в таком разе подарков не ждите.

— Спасать? — с явными сомнениями в голосе переспросила Фобс.

— Ну не сидеть же вам там до ночи, маленькая госпожа, — закивал толстяк, чем совсем не прибавил храбрости хоббитянке.

— А там опасно? — вмешалась Винтерблум, поглядывая то на человека, то на притихших подруг.

— Не опаснее, чем в любом саду, мисс. К тому же, там есть на что посмотреть, уверяю вас! — заговорщицки склонившись над столом к девушкам, он добавил: — А ещё, я слышал, главный садовник, который растил этот сад, знался с эльфами.

— С эльфами? — ахнула Басгорн.

— Да, — закивал человек, — откуда, по-вашему, он выучился всему и смог всё так быстро обустроить там? С эльфами, наверняка!

— Да ладно вам, почтенный, — Блум усмехнулась, но её лицо уже озарил огонёк интереса, и это не укрылось от Фобс, молча закатившей глаза. — Откуда тут эльфам взяться?

— Ну, не знаю. Так говорят, — развёл руками смотритель. — Так что скажете, уважаемые? Идёте или как?

— Идём, — решила за всех Винтерблум.

— По три монеты с каждой, — смотритель снял с крючков три свистка. — Если после полудня не выберетесь — буду искать.

Басгорн дёрнула Винтерблум за рукав:

— На минутку... Сейчас, уважаемый, — извинилась она перед смотрителем и зашептала на ухо подруге, отведя чуть поодаль: — Блум, ты с ума сошла? Девять монет! Я и без того растратила не только то, что у меня было, но и то, что мне матушка обещала прислать.

— Бани, чего ты снова про эти монеты беспокоишься? Я же дала тебе часть тех сокровищ, из припрятанного сундучка. И, уверена, они все ещё целы у тебя.

— Блум, я не могу их тратить. Они не мои! Ну вот не могу, и всё тут… И у тебя не хочу брать… — упавшим голосом добавила Бани и опустила голову, а Блум успокаивающе похлопала подругу по руке. Ей и самой всё ещё непривычно было ощущение внезапно свалившегося богатства, про которое никто из родичей до сих пор ничего не знал. Но вся эта непрерывная череда новых впечатлений и весенних праздников подсовывала непреодолимые соблазны один за другим…

— Идём, я заплачу. Когда нам ещё удастся побродить по эльфийскому лабиринту, а? А деньги — отдашь как-нибудь, потом, если разбогатеешь или решишься свою долю принять.

Бани чуть поколебалась, но потом всё же согласно кивнула.

— Ладно, идём, — вздохнула она.

— Эльфийский лабиринт, ты представляешь? Представляешь себе? — непрерывно повторяла и тормошила её Блум, рассчитываясь со смотрителем.

И даже Фобс не стала возражать.

* * *

Неизвестно, имело ли на самом деле мастерство эльфов какое-либо отношение к зелёному лабиринту, сооружённому на Лошадиных лугах, но искусность его строителей, а вернее сказать садовников, не заметить было нельзя.

Вечнозелёные ветви кустарников, высаженных ровными рядами, сплетались непроходимой стеной. Даже Фобс, выросшая под защитой подобной стены, поначалу не переставала удивлённо оглядываться по сторонам и недоверчиво трогать крошечные, тёмно-зелёные, чем-то похожие на широкие иглы листики упругих ветвей. Извилистые зелёные коридоры петляли, ветвились на перекрестьях и разбегались множеством тропок, то сливающихся в бесконечную цепь проходов, то заканчивающихся тупиком. Вырезанные из дерева фигурки зверей и птиц, причудливые фонарики, журчащие ручейки, пробивающиеся из земли или стекающие по чашам и ветвям, яркие клумбы и пёстрые цветники украшали необыкновенный сад. Очень часто в непроходимых коридорах и тупиках стояли скамейки под живыми навесами плетистых лоз, и уставшие посетители могли передохнуть (а особо предусмотрительные и перекусить), прежде чем бродить дальше.

Блум, Бани и Фобс к предусмотрительным посетителям сада не относились, а бродили уже третий час. Первое время они ничуть не жалели о своей затее и непрестанно восхищались то россыпью цветных камней в углублении ручья, то игривыми струями воды, брызжущими высоко вверх, то ярким ковром цветника на повороте тропы. Но когда очередная тропинка, изогнувшись, вывела их к одному и тому же фонтану в четвёртый раз, девушки насторожились. Пятый раз утвердил их в предположении, что они заблудились. Шестой — заставил спорить и лихорадочно пытаться вспомнить карту, оставшуюся снаружи лабиринта на доске. Седьмой — молча остановиться и пересчитать повороты. На восьмом круге они уже отчаялись оторваться от переставшего казаться прекрасным фонтана, забрались в ставший знакомым тупик и уселись отдыхать.

— Эх… — вздохнула Фобс, — вот тебе и эльфийский сад…

Блум и Бани промолчали, и хоббитянка подняла голову вверх — через полог живых ветвей проглядывало солнце:

— А ведь скоро время второго завтрака… Может, давайте посвистим? — неуверенно предложила она.

Блум тоже взглянула вверх.

— А подарок? — поинтересовалась Басгорн. — Неужели тебе не интересно ни выбраться ко второму выходу, ни узнать о том, что говорил смотритель?

— Нет, не очень, — Фобс тряхнула головой и решительно сжала свисток. — Мне как-то уже не слишком хочется об этом знать.

— А меня удивляет другое… — тихонько протянула Блум. — Мы уже долго гуляем здесь. А ведь Томас сказал, что многие посетители приехали сюда именно ради этого сада…

— И?.. Что ты хочешь сказать?.. — Бани насторожилась и забегала взглядом по окрестностям: камни, птицы, цветы, журчание воды… и безлюдная тишина.

— И где все люди, Бани? Открой глаза! — выпалила Фобс, опережая подругу. — Всё, давайте звать на помощь!

Она вскинула руку, готовясь свистнуть, но Блум остановила её:

— Постой! Кажется, я что-то слышала. — Она вскочила, прислушиваясь. — Слышите? Там!

Тут обе хоббитянки тоже различили из-за стены кустарника чьи-то голоса.

Блум взобралась на скамью и подпрыгнула несколько раз — но её роста было всё равно не достаточно, чтобы заглянуть через стену, а тонкие ветви вечнозелёных кустов никак не способны были выдержать её вес. Не портить же из-за этого, в конце концов, сад… и она громко крикнула:

— Эй! Ээээй! Есть кто там?

Некоторое время никто не отвечал, но когда Фобс под молчаливое согласие остальных уже поднесла к губам свисток, раздались слова:

— Есть! А там кто?

— Мы заблудились! — едва слышно пискнула Фобс, но из-за стены её, очевидно, расслышали и засмеялись.

— Заблудились? Здесь? Вот так дела!

— Ну вот так… так случилось… тут фонтан… — наперебой заговорили хоббитянки.

— Тише! А где вы? Можете точнее сказать? — поинтересовался уверенный голос из-за стены.

— Мы у фонтана, а как выбраться отсюда — не знаем, — отозвалась Блум.

— Подождите там!

К первому голосу присоединился второй, они о чем-то неразборчиво загомонили, удаляясь, а вскоре к фонтану выбрались из зарослей два хоббита — молодых, темноволосых, в нарядных куртках и с корзинками в руках.

Фобс при их появлении ахнула:

— Ой! Ну надо же! Это же Одовакар!

— Кто? — переспросила Винтерблум.

Фобс взглянула на подругу, всё ещё стоящую на скамейке, и дёрнула её за подол платья:

— Слезай, Блум, слезай быстрее. Нет времени сейчас объяснять!

Винтерблум спрыгнула на землю, но её поспешные действия не укрылись от молодых хоббитов. Они засмеялись и приблизились.

— Значит, вы и есть те, кто заблудился? — спросил один из них, широко усмехаясь, и хоббитянки узнали голос, отвечающий им из-за стены несколько минут назад.

— Да, это мы. Доброго дня, мистер Диггинс, — Фобс поднялась навстречу хоббитам и вышла из тени навеса. — Вот так случилось…

— Фобс Хайсэнд! — воскликнул второй хоббит. — Вот так встреча!

— Рада приветствовать вас, Одовакар и… — она вопросительно взглянула на хоббитов и те поспешно раскланялись.

— Я Одовакар Диггинс, — представился знакомец Фобс, — можно Одо, в честь прадедушки. А это мой приятель, Дрого Гудбоди.

Хоббит, заговоривший первым, поклонился ещё раз.

— Мы пришли сюда на завтрак, — перебил он Одо, очевидно, посчитав знакомство законченным. — Интересно, как это вас угораздило так?..

Одо ткнул своего бесцеремонного приятеля локтем в бок, заставляя замолчать.

— Дрого много рассказывал мне про этот сад, и мы решили позавтракать сегодня здесь, — заговорил Одо, ставя на скамейку корзинку, которую держал в руках. — Если не возражаете, мы приглашаем вас присоединиться к нам, а потом Дрого выведет нас всех отсюда — он утверждает, что прекрасно знает здесь все тропинки, закоулки и чудеса.

— Знаю, конечно! — Дрого чуть насупился, но то ли ему, как и приятелю, понравились три растерянные девушки, то ли просто решил поддержать компанию и поболтать. — И легко выведу вас!

Хоббиты замолчали, с нескрываемым любопытством разглядывая трёх подруг, но вопросов пока не задавали.

— Нам сказали, что здесь много народу, — начала объясниться Фобс. — И мы хотели посмотреть на все те чудеса, про которые рассказывают на ярмарке…

— Эльфийские чудеса в эльфийском саду, — Дрого покатился со смеху, Одо вежливо улыбнулся. — Это всё пустая болтовня.

— Но здесь и вправду очень красиво, — попыталась вставить Фобс.

— Верно, но строили тут всё ничуть не эльфы.

— Да, мой отец тоже саженцы присылал, как и многие другие, — Одо согласно закивал. — А вот теперь мы решили приехать, посмотреть.

— А народу тут и вправду много, очень много, было. Подвинься немного, будь добра… — Дрого чуть отодвинул в сторону Фобс, протиснулся к скамейке и принялся распаковывать свою корзинку. — Правда, только на первых порах, как только открылся сад. А потом народ пообвыкся, многие погуляли да и разъехались — кто работать, кто торговать. Весна сейчас, работы у всех непочатый край. Вот припомните моё слово, ещё годик-два, и будут тут гулянья только по праздничным дням. Разорятся Хенгстейсеры с такими затеями, как пить дать…

— А вы откуда родом? — вступила в разговор Басгорн. Девушка всё это время молчала, внимательно прислушиваясь к говору незнакомцев.

— Мы из Пристенков, — ответил ей Дрого. — А вот вы из Шира, верно?

— Да, из Шира, — кивнула Бани. — А как ты угадал?

— Так же, как и ты, — пожал хоббит плечами, заулыбался и самодовольно прибавил: — Да и потом, кто ещё мог тут заблудиться, кроме вас, домоседов...

— Ну, тут не совсем всё так… — Одо снова ткнул приятеля локтем, заставляя замолчать. — Мой прадед, например, был и сам родом из Шира… Но сейчас, всё верно, наши семьи уже давно живут не там.

— Постой-постой, — воскликнула Винтерблум, старательно перебирая в памяти имена, — Одо… Одоварак Диггинс из Шира! Так это ваша ферма была в Зелёных Холмах к югу от Тукборо и Великих Смиал?!

— Да, наша, — равнодушно кивнул молодой Одо, а подруги переглянулись, вспоминая осеннее приключение в тех холмах. Блум взволнованно сверкнула глазами, Бани заёрзала на скамейке, предоставив говорить подруге, Фобс и вовсе не собиралась встревать. — Но поговаривают, сейчас она совсем пришла в запустение. А отец уж и не знает, как отделаться от неё — нам сказали, что там чуть ли не разбойничий притон обнаружили недавно… какие-то тёмные личности вели тёмные дела… Мы не причастны к тому, не подумайте! — быстро проговорил он, понимая, что уже и без того слишком много лишнего наболтал. — И никогда не хотели, чтобы в наших землях велись такие дела…

— Очень приятно познакомиться, мистер Диггинс, — перебила его Блум, разглаживая платье и протягивая руку. — Я Винтерблум Тук, ваша соседка, если можно так сказать.

Басгорн искоса глянула на подругу, но промолчала и в этот раз — Блум с детства считала необходимым называться фамилией Баджерс, по роду своего покойного отца, и слышать от неё «Винтерблум Тук» было чем-то необычным, хотя почти все в Шире звали её именно так.

— О! Ну надо же! — только и воскликнул Одовакар. А Дрого широким жестом пригласил всех подкрепиться.

И пока длился завтрак, Бани нетерпеливо притоптывала ножкой, едва сдерживая рвущиеся с языка вопросы, опасаясь сболтнуть лишнего и будучи не в силах разгадать замысел Блум.

Когда принесённые хоббитами корзинки опустели, на некоторое время повисла неловкая тишина. Блум, Бани и Фобс переглянулись, и Одовакар заметил их взгляды.

— Ну что ж, думаю, пора… Выводи нас отсюда, друг Дрого, — произнёс хоббит, чтобы нарушить молчание. Слова вышли чуть натянутыми и преувеличенно весёлыми, потому что юноше очень уж хотелось подзадержаться в саду и ещё немного поболтать с очаровательными хоббитянками. Но мешкать дальше, как и откладывать выполнение обещания, было бы уже неприличным.

Дрого быстро подхватил опустевшую корзину и уверенно направился к одной из тропинок, уже не раз проверенных хоббитянками.

— Идёмте, нам сюда. — И все пятеро углубились в запутанные повороты зелёных стен.

На одном из бесконечных поворотов уверенность Дрого резко поубавилась. На следующем он сильно замедлил шаг, словно что-то лихорадочно обдумывал, а потом и вовсе остановился.

— Подержи-ка, друг Одо, — пробормотал он и сунул свою корзину приятелю. Потом подошёл к лилово-золотой клумбе, раскинувшейся на перекрёстке (слишком уж знакомой хоббитянкам клумбе, нужно сказать!), и сунул руку в густые заросли стены. — Вот где она!..

— Что это? — Фобс приблизилась к Дрого и в недоумении уставилась на деревянную дощечку с нарисованными стрелками, которую хоббит вертел в руках.

— Указатель это, Фобс, — с насмешкой ответила Басгорн, не оставив без внимания явное замешательство Дрого. — А должен был он стоять, наверное, вон там. — Она махнула на вкопанный посреди клумбы столбик, увитый зеленеющей лозой.

Дрого только кивнул.

— Так мы всё-таки заблудились… — в голосе Фобс снова зазвучал страх, и Дрого попытался отшутиться:

— Не бойся, я здесь уже в четвёртый раз. Что-нибудь придумаем…

Но додумать ему не удалось.

В одном из коридоров раздался шум, и на перекрёсток вывалилась компания из трёх нетрезвых гномов, едва держащихся на ногах.

— Хо! Огого! Гляньте-ка, ещё компания! — громко загоготал один из них.

— Что залб… заблбл… зззаблудились, господа? — заплетающимся языком с трудом выговорил второй. Третий молчал, пошатываясь, и теребил бороду, мутным взглядом скользя по хоббитам.

— Да… — начала было Фобс, но Одо быстро задвинул её себе за спину.

— Да с чего вы взяли такое, уважаемые? — произнёс хоббит.

Дрого тут же подхватил:

— Прекрасный день для прогулок, уважаемые. Мы вышли погулять. Чего и вам желаем.

— Сссильно ты ннн… ннагулялся, дружок, как я погляжу.

— Особенно с тем, что у тебя в руках, — снова посыпались насмешки от гномов, и Дрого поспешно спрятал за спину табличку сломанного указателя.

— А ведь мы можем помочь, — хитро прищурился тот гном, что заговорил первым — очевидно, заводила всей компании. Он говорил вполне разборчиво, почти не шатался, и его разум не так сильно замутила выпивка, как остальным.

— Как?.. — подала голос Фобс из-за спины хоббитов, но тут уже и Блум дёрнула подругу за рукав.

— Десять монет, — чётко проговорил один из пьяной компании, а второй тут же подхватил:

— Это меньше, чем взял тот толстяк, который впустил вас сюда. — И гномы тут же снова принялись хохотать, словно услышали любимую шутку.

— И не нужно говорить, что денег у вас нет, — прибавил самый трезвый из них. — У вашего народца, да на ярмарке… не поверю никогда…

— Поддлиттесь с забл… залб… задлбл… — попытался выговорить один из них, но так и не справился с языком.

— Наши деньги не про вас, — твёрдо произнесла вдруг Басгорн, становясь рядом с хоббитами.

Гномы взглянули на порозовевшую от гнева рыжеволосую хоббитянку, сжимающую кулаки, и снова захохотали.

— Чего вы стоите, пустомели? — сердито прошипел Дрого девушкам. — Свистите давайте! Самое время сейчас!

— Они успеют ободрать нас как липок, даже если смотритель бегом прибежит сюда, — не менее сердито отозвалась ему Винтерблум.

Фобс дрожащими руками искала по карманам свисток, пытаясь вспомнить, не выронила ли она его ещё во время завтрака у фонтана.

— Может быть, вам всё же идти своей дорогой? — попытался увещевать гномов Одовакар.

— А у нас на дрррогге как раз вы…

— Что здесь происходит! — раздался вдруг громкий оклик, и к клумбе вышел ещё один гном.

Высокий по меркам хоббитов, он был почти на полголовы выше и тех гномов, что заступили коридор. Широкоплечий, темноволосый, могучий, он пристально сверлил холодным взглядом компанию нетрезвых сородичей, и его рубаха, казалось, вот-вот разойдётся по швам — так сильно вздымалась его грудь, а дышал он так, словно раздувались кузнечные мехи.

Не успели хоббиты ни единого слова сказать, как пьяная компания, развернувшись, бросилась наутёк. Вернее, попыталась бежать: путаясь в ногах не меньше того, как до этого путались в словах, двое из них споткнулись на повороте. Явившийся гном в два шага догнал их, ухватил за шиворот и, не раздумывая, приложил лбами друг о друга, брезгливо оттолкнув обмякшие тела. Третий не стал дожидаться расправы — прытко рванул в ближайший коридор и даже успел скрыться с глаз, но и его шаги вскоре оборвались громким «ой!».

Затем из того же коридора раздался оглушительный свист, тут же подхваченный Фобс — перепуганная до полусмерти хоббитянка всё же отыскала свой свисток и сейчас заливалась непрерывной трелью, заставляя кривиться и хоббитов, и могучего гнома, в молчании разглядывающего всю компанию.

— Да хватит вам уже, всё кончилось, — проговорил, наконец, гном. И Бани, с трудом разобравшая его слова, отобрала у подруги свистульку, крепко зажатую в трясущихся руках. — Я Стор, это — Гнор.

Ошеломлённые хоббиты дружно повернулись в направлении взмаха его огромной ручищи и увидели ещё одного гнома, тоже темноволосого и не менее могучего, выволокшего на перекрёсток третьего пьянчугу, которому так и не удалось сбежать.

— Мы охранники, — добавил Стор.

— Простите, что эти негодяи побеспокоили вас, — удивительно-спокойно отозвался Гнор и вежливо поклонился хоббитам.

— Негодяи?! — возмущённо взревел Стор. — Паскудные сыновья до основания прогнивших колен! — Он ввернул ещё несколько слов, заставив всех трёх девушек покраснеть, и под строгим взглядом напарника оборвал себя на какой-то фразе непонятного языка.

Что-то неодобрительно бормоча себе под нос про «глупого кузена сонного толстяка», «недоумков» и «не умеющую пить мразь», Стор подхватил одного из пьяной троицы, всё так же без чувств валяющегося на примятых цветах, и утащил куда-то вглубь одного из проходов.

— Позвольте это взять, — произнёс Гнор, протягивая к хоббитам руку, и медленно приходящий в себя Дрого не сразу сообразил, чего от него ждут. — Табличку. Позвольте табличку взять.

Получив её, гном подобрался к столбику сломанного указателя, стараясь осторожно ступать через пострадавшие цветы, и попытался приладить на место. Но уже через несколько минут удручённо покачал головой и оставил безнадёжное занятие. Пробормотав несколько неразборчивых слов и хмуро глянув на недвижимых сородичей, он повернулся к хоббитам, и вежливая улыбка заиграла в его глазах.

— Приносим свои извинения уважаемым гостям. Я хочу уверить вас, что здесь ничего подобного больше не повторится. Никогда. — Он вскинул голову и вгляделся куда-то за спины хоббитам: — Мы проводим вас к выходу и надеемся, это досадное происшествие не испортит ваш день. Будем рады видеть вас здесь однажды ещё не раз.

За спиной компании послышался заливистый лай, и на перекрёсток выбежал пёс смотрителя, следом за которым спешил и его толстяк-хозяин, неуклюже переваливаясь и тяжело дыша.

— Проводи гостей к выходу, Теодорас, и верни им деньги до последней монеты. Ты понял меня? — произнёс Гнор, и смотритель только молча поклонился на его повелительный тон. — Твой кузен больше здесь не работает, можешь так и передать своей тётке. — Смотритель, по-прежнему ничего не возражая, лишь часто закивал. — Надеюсь, ты не забыл сейчас закрыть решётку сада?

— Нет, господин, всё как и должен, как и обещался. Я всегда всё делаю, как наказывали...

— Тогда проводи гостей и возвращайся с инструментами сюда. И ещё, — окликнул гном собравшегося было уходить смотрителя, — выдай положенные подарки молодым мисс.

— Всё будет сделано…

— Вперёд, Хант, — гном как-то по-особому присвистнул, и пёс первым скрылся в лабиринте, за ним толстяк, а потом и компания хоббитов поспешила за смотрителем.

Оглянувшись, Винтерблум снова увидела вежливый поклон назвавшегося охранником гнома, который так уверенно распоряжался всем в этом прекрасном, странном и запутанном саду…

* * *

Происшествие в Зелёном Лабиринте так сблизило Одо, Дрого, Блум, Бани и Фобс, что по его окончании все забыли и о недавних грубоватых подшучиваниях Дрого, и о том, что познакомились они всего лишь несколько часов назад, и о приличиях. Весь остаток дня хоббиты провели единой компанией, то смеясь, то в очередной раз вспоминая случившееся, занимаясь покупками, катаясь на качелях и закусывая. К вечеру они, казалось, знали уже друг о друге всё, а Басгорн и Фобс всё чаще перемигивались, втихомолку подмечая повышенное внимание Одо к Блум, которое подруга с охотой принимала.

Отца Фобс обнаружила уже перед закатом — Боб Хайсэнд распрощался с Адсо и новыми знакомыми и вовсю готовился к отъезду домой, собираясь выехать с раннего утра следующего дня.

Когда выяснилось, что среди тех «неширских хоббитов», с которыми свёл его старый торговец, оказалась и родня Дрого Гудбоди, Боб чуть подумал и решился сдаться просьбам дочери, отложив отъезд хотя бы на полденька. Не так часто дочка о чём-то умоляла его, не так часто выпадал шанс погулять в отличной компании, да и дома так рано жена его не ждала — поездки на ярмарки в Бри редко длились меньше, чем неделя. Так что четыре дня отсутствия Боба дома сейчас — не велика беда ни для фермы, ни для хозяйства, ни для семейства.

Так и случилось, что вместо крошечной комнатки, снятой в таверне, хоббитянки отправились с новыми знакомыми на танцы, затянувшиеся далеко за полночь. И тем необычнее было пробуждение поздним утром — ни Бани, ни Фобс не нашли куда-то запропастившуюся Блум.

Обнаружилась она уже много позже, когда Боб расспрашивал хозяина, а сбившаяся с ног прислуга Хенгстейсеров и несколько дюжих охранников, выделенных хозяином постоялого двора, осматривали повозки, торговые палатки, комнаты, конюшни, сараи и погреба.

Винтерблум сидела под навесом Томаса и пила чай, мило улыбаясь и болтая с разговорчивым торговцем. При виде поднятой Хайсэндом суматохи она сделала удивлённые глаза и принялась сыпать извинениями за причинённые хлопоты. Но Бани и Фобс, слишком хорошо знавшие её, не верили ни вздохам, ни искренним ахам, ни цветистым словам.

Как только Боб и прочие ушли, оставив хоббитянку допивать чай, девушки подсели к подруге с двух сторон.

— А теперь рассказывай!

— Ты где была?

— Я спала, — хлопнула ресницами Винтерблум, но тут же поняла, что подруг ни на мгновение не провела. — Ну хорошо, хорошо! — замахала она руками на одинаково насупленные лица и сердитые взгляды, прожигающие её двух сторон. — Расскажу…

— Выкладывай-ка, давай…

— Я встречалась с Одо, — многозначительно произнесла Блум и опустила глаза.

— Утром?

— Он же утром уезжать собирался…

— И что?

— Он понравился тебе?

— Признавайся, давай…

— Что он сказал?

— А ты?..

— Тихо, вы, тихо! — засмеялась Блум. — Мы прекрасно поговорили. И да, он мне понравился… слегка… Он очень милый.

Ответом на её слова был дружный «Ах!» — никогда ещё гордячка и непоседа Винтерблум, кружившая головы немалому количеству молодых хоббитов от Тукборо до Хоббитона, не говорила таких фраз.

— Мы отлично провели время, чудесно поболтали, а ещё… — Блум на мгновение замолчала, доставая из кармана и разворачивая на столе какой-то свиток, — …ещё теперь у меня есть вот это.

Басгорн первая выхватила свиток и начала читать, проглатывая малозначительные детали и слова: «…Винтерблум Тук… урождённая… в присутствии засвидетельствовавших сделку… отныне… вступает во владение… дом, постройки и все земли в окрестности… миль… разграниченные по договорённости с… согласие заверяю… подписью от… месяца Астрона…»

— Это что такое, Блум?

— Это составленная по всем правилам бумага, которая подтверждает, что старая ферма Одо Диггинса на границе с Тукборо теперь моя, — невозмутимо произнесла Винтерблум и ослепительно улыбнулась онемевшим подругам. Склонившись к ним пониже, она оглянулась по сторонам и, не обнаружив посторонних ушей, негромко заговорила: — Помните, прошлой осенью, когда мы нашли тот сундучок, я сказала вам, что у меня есть кое-какие мысли, куда лучше всего пристроить сокровища? И что есть мечта? — Подруги дружно кивнули, и Блум счастливо вздохнула: — Вот. Это и есть моя мечта!

— Старая рухлядь на границе ваших земель? — недоверчиво переспросила Фобс. — Вам, Тукам, и без того принадлежит половина Западного Удела! Зачем тебе ещё и это?

— Тукам, Фобс, Тукам. А кто я? — произнесла Блум, и Бани с Фобс переглянулись от давней горечи, явно прозвучавшей в её словах.

— Ты тоже Тук, Блум, не переживай, — поспешила утешить её Басгорн.

— Между прочим, как и ты, — подхватила её тон Фобс, указав на Бани, по материнской линии восходящую к северному колену старинного рода Туков.

Но Блум их шутливого настроения не поддержала:

— Отчасти — да, и моя благодарность Аделарду и его жене не знает границ, но в остальном… — она тяжело вздохнула, — я Баджерс, и боюсь, мои приёмные родители уже сейчас раздумывают, как половчее устроить моё замужество. А с этим, — она взяла из рук Басгорн бумагу и бережно скатала в свиток, — с этим я и сама могу решить, выходить мне замуж или немного подождать.

— И за кого идти, по всей видимости, тоже… — протянула Басгорн, а Блум только кивнула на её понимающий взгляд.

— Так всё же, — вмешалась Фобс, — тебе понравился Одо?

— Тебе недостаточно того, что я считаю его милым? — покачала головой Блум.

— И это вся твоя мечта? Всё, что ты хотела, но так и не сказала нам осенью? — не отставала в расспросах Бани.

— Не совсем… Ферма и земля — это очень хорошо, но я бы хотела иметь что-то другое.

— Например? — снова недоумённо переглянулись Бани с Фобс, и рыжеволосая хоббитянка едва ли не возмущённо фыркнула: — Тебе не кажется, что ты слишком многого начала желать?

— Нет, совсем не кажется! — засмеялась Винтерблум, к которой быстро возвращалось хорошее настроение. — Я хочу быть хозяйкой таверны, — огорошила она подруг. — Представляете, какая была бы красота?

— Ага, прям как старый Адсо, — покатилась со смеха Фобс. — Будешь жить на руинах старой фермы и охранять границы Туковых земель.

Басгорн укоризненно глянула на хохочущую подругу, но всё же высказалась без особого одобрения:

— Ты, Блум, по-моему, сошла с ума. Это же так сложно…

— У меня есть деньги, — ухмыльнулась Винтерблум. Поглощённая давними мечтами она не обращала внимания ни на недоверие, ни на насмешки подруг. — Теперь уже есть. И я не стану вести дела как старый Адсо. Кстати, ваша доля сокровищ по-прежнему всё ещё ждёт вас в сундучке под руинами моста. Может быть, у вас обеих тоже есть по подобной мечте?

— Кстати… о сокровищах, — произнесла Басгорн, а тон её голоса остановил веселье Фобс и заставил Блум приоткрыть мечтательно закрытые глаза. — Где твоя подвеска?

— И брошь! — удивлённая Фобс только сейчас заметила отсутствие украшений — скромных, но очень изящных и искусной работы — на подруге, с которыми та не расставалась почти никогда.

Блум невольно поднесла руку к шее, где ещё совсем недавно висел ценный и дорогой подарок дядюшки Паладина — золотая подвеска-цветок с украшенными цветными камешками лепестками, — и тут же опустила её.

— Я… я её… их продала…

— Ты с ума сошла, Блум! — в один голос воскликнули Бани и Фобс. — Как ты могла!

— Ну… подписи свидетелей на подобных бумагах не ставятся просто так. И не могла же я отправить Одо домой без единого гроша, когда он и без того немало потратился на развлечения и на нас! Я всё же хоть и задёшево, но выкупила у него наследство прадеда.

Все трое замолчали, обдумывая услышанные от непредсказуемой Винтерблум новости. Наконец, Басгорн решительно поднялась:

— Так нельзя, Блум.

— И твоим родичам ничуть не понравится, как ты распорядилась подарками родни.

— Вот именно, Фобс права, — Басгорн выудила из кармана кошель и положила его перед уткнувшейся в чашку с чаем Блум. — Здесь те деньги, что ты мне дала перед праздниками.

— Бани… — запротестовала было Блум, но Басгорн перебила её:

— Это моя доля, как ты сказала сама! И я сама буду решать, что с ней делать!

Рядом с кошелем Бани звякнул второй узелок.

— Вот, Блум, возьми. Возьми и выкупи всё назад. Мне эти деньги без особой надобности, а тебе без твоих украшений возвращаться домой никак нельзя.

— Но…

— Если этого не хватит, я попрошу немного у отца, он мне не откажет, — поспешно добавила Фобс, видя колебания подруги.

— Этого хватит, — Блум опустила голову. — Должно хватить… Я не знаю, как и благодарить вас…

— Лучшей благодарностью будет, если ты без приключений доберёшься домой, — фыркнула Фобс.

— И подобных новостей тоже хотелось бы в будущем избегать, — проворчала Басгорн.

— Обещаю! — Блум поднялась и проворно сгребла деньги со стола. — Обещаю, что вы ни разу не пожалеете о том, что когда-либо делали для меня.

— Иди уже, пока вся ярмарка не разъехалась, — Басгорн снова уселась за стол.

Фобс сбегала до стойки Томаса и принесла ещё две чашки.

— Как думаешь, она успеет? — спросила её Бани, в волнении дуя на горячий чай.

— Думаю, да. Подобные торговцы обычно разъезжаются последними.

— Откуда ты знаешь?

— Бани, — фыркнула Фобс, — не забывай, что я уже не первый раз езжу по ярмаркам и подобным делам.

— А… да…

 

Спустя час повозка Боба Хайсэнда покинула Лошадиные луга.

Адсо отказался уезжать с Бобом к своей недостроенной таверне, хоть Хайсэнд и предлагал подвезти его по дороге домой. Радостно потирая руки, старый торговец заявил, что ещё должен задержаться здесь на денёк-другой и получше обговорить с Хенгстейсерами намечающиеся дела. «Новые и важные, — сказал он на прощание. — Вы ещё услышите о таверне Адсо… Я ещё не завершил всего, что могу…» В дальнейшие пояснения он углубляться не стал, взмахнул на прощание шляпой и ушёл по направлению к главному дому фермы Хенгстейсеров. И Бобу показалось, что даже походка старика изменилась. «Что делает с нами мечта…» — рассеянно подумал Боб, вспоминая и себя, когда-то не покладая рук от зари до зари трудившегося на Сэндимэна. А сейчас…

Повозка протряслась по ухабистой дороге и выкатила на тракт.

Басгорн и Фобс увлечённо перебирали сладости, которые купил девушкам в дорогу Боб. Блум сидела с довольным видом, искоса поглядывая на подруг. На её шее сияло цветными каменьями украшение-цветок, на вороте виднелась жемчужная брошь. А в кармане лежал аккуратно свёрнутый свиток, в котором к имени владельца дома, построек и земель были приписаны ещё два имени — честь по чести, как и полагается, с заверением свидетелей и датой от сегодняшнего числа. Только подругам, как и приёмным родителям, Винтерблум решила пока что об этом не говорить. Пока что… до нужного времени… пока получше не обдумает всё сама…

* * *

Басгорн Гэмвич взобралась на высокий пригорок, который показала ей Винтерблум в первый же день приезда в Баклэнд и который сразу же ей приглянулся. Девушка присела на скамью и осторожно разложила рядом с собой охапку вещей: воздушный змей в виде ярко-красной бабочки с чуть надорванным крылом (не беда, нужно будет только немного подклеить или, ещё лучше, попросить Праудфута починить), две небольшие деревянные статуэтки воинов — с натянутым луком и обнажённым мечом (памятный подарок от Фобс, справившей своё двадцатипятилетие), выложенная лилово-жёлтыми засушенными лепестками и вечнозелёными листьями-иглами картинка в овальной рамке (подарок смотрителя лабиринта — уж и не скажешь, справедливой или нет ценой доставшийся), круглая медная пластина, похожая на расплющенную монету с выбитым на ней вздыбленным конём (полученная в таверне Хенгстейсеров памятка с новой ярмарки Лошадиных Лугов), бирюзовые бусы из самоцветных камней (купленные у торговца-гнома) и высокая витая свеча из цветного воска со стойким ароматом лесных ягод (которую она купила, чтобы зажечь в какой-нибудь особый день). Немного подумав, Басгорн сняла с головы цветочный венок — подарок только сегодня заехавшего ненадолго в Баклэнд ширрифа Бакфреда Банса — и положила его рядом.

Счастливо улыбнувшись, девушка глубоко вздохнула — весенние праздники удались и доставили столько радости, что сложно описать. Она снова перебрала в памяти воспоминания и согласно покивала мыслям — да, всё верно, всё так...

Солнце угасло и утонуло в водах Брендивайн, раскинув глубокие тени по Баклэнду, но здесь, на высоком пригорке, всё ещё угадывались отблески в воде и ярким заревом алел западный край земли. Басгорн подумала о доме, о матери и бабушке, оставшихся за рекой, и снова представила, как бы провела эти дни с ними — нет, такие моменты невозможно сравнить...

За её спиной послышались лёгкие шаги, и на пригорок взбежала Фобс.

— Бани... — слегка растерялась она, явно не ожидая застать здесь подругу. — Ой, прости, я не хотела помешать...

Она кивнула на разложенные вещи Басгорн и собралась было уйти, но та подвинулась на скамейке.

— Садись, Фобс, раз пришла...

Они какое-то время молча сидели рядом, разглядывая с высоты холма зажигающиеся по Баклэнду фонари, а потом, как-то разом, обе перевели взгляд за зелёную ограду.

«Место, откуда видно за ограду...» — обещала засыпающая Винтерблум подруге в день приезда сюда. И она не соврала — отсюда хорошо просматривался Старый лес, недружелюбный и угрюмый, шелестящий не по-весеннему тёмной листвой. А ещё, даже сейчас, можно было разглядеть Пожарную прогалину: чёрный выгоревший след, тянущийся от самой ограды посёлка до вершины лесистого холма — место сражения стражей Баклэнда с лесом, как наперебой пытались пояснять Фобс и Блум (правда, Бани до конца не всё поняла).

Что-то шелохнулось вдалеке среди теней деревьев, обступивших кольцом выгоревший холм. Басгорн насторожилась и попыталась разглядеть неясных обитателей древнего леса, про которых уже успела наслушаться дивных рассказов, но которых, как ни вглядывалась, так ни разу и не заметила с вершины здешнего холма.

— Смотри, Бани, — возбуждённо зашептала вдруг Фобс и стиснула руку подруги, — смотри туда...

И Басгорн увидела.

Кольцо деревьев словно расступилось, пропустив из глубины леса гибкую фигурку с золотыми волосами в длинных золотистых одеждах. Хоббитянке показалось, что где-то вдалеке зазвучал смех и чьи-то весёлые песни, и звонкие голоса, а потом словно бы заиграла флейта — нежно и протяжно. И к первой фигуре на выжженной земле присоединилась вторая — тоже с длинными, золотящимися в темноте, волосами, но одежды её были зелёными. «Совсем как листья-иглы в лабиринте на Лошадиных лугах», — мелькнула у хоббитянки мысль. И две гибкие женские фигурки танцевали под звуки невидимого музыканта, пока не взошла луна.

А потом всё исчезло, как будто недружелюбный лес развеял мельком показавшиеся видения и поглотил их.

— Ой-ёй-ёй... — только и выдохнула Басгорн.

— Ты видела?

— Видела? — совсем рядом прозвучал и второй голос — Винтерблум подкралась незаметно и, очевидно, тоже наблюдала за всем с холма, не позволяя удивлённой Бани списать всё увиденное на воображение и несколько запечатлевшихся в памяти картин прошлогодних нежданных встреч.

— Видела... да, — только и выговорила Бани.

А Фобс счастливо рассмеялась, обнимая обеих подруг:

— Как же я рада!.. Как я рада, дорогие мои, что сейчас я могу разделить этот день с вами...

Винтерблум чуть нахмурилась— её-то день рождения прошёл по-другому, и ни Бани, ни Фобс не приехали разделить с ней такой же день.... Но тут же решила не поминать старые обиды.

— Я тоже счастлива и рада, Фобс, — произнесла она.

И раскрыла ладонь, на которой лежали три крошечные железные подвески в виде сердечек, раскрашенных красной эмалью — хоть на шее носи, хоть к связке ключей цепляй.

— Я это приготовила для нас, — тихонько проговорила она, — к своему дню рождения... И, я уверена, у меня никогда больше не будет таких друзей как вы...

— У меня тоже... — произнесла Басгорн. И, хоть на её языке и крутились признания, о которых прошлым летом велел молчать ширриф Харт, всё же она сдержалась. — Что бы ни случилось, у меня тоже не будет вернее друзей, чем вы... — Она без колебаний взяла с ладони Блум подвеску-сердечко и булавкой приколола к поясу.

— И у меня... — второе сердечко оказалось у Фобс.

— Я так люблю вас, мои дорогие... — пробормотала расчувствовавшаяся Винтерблум и даже шмыгнула носом. — Вы — моя самая настоящая семья...

Остатки её признаний потонули в таких же признаниях её подруг, и только расшалившийся ветер носил над засыпающим Баклэндом тихий напев флейты.

 

...По крайней мере, в воспоминаниях Басгорн ещё на долгое время всё сохранялось именно так...

---

1) Немного истории: Лалия Тук, по прозвищу Великая Лалия, была матерью Ферумбраса Тука и долгие годы после смерти своего супруга властвовала в Валиких Смиалах. У неё был отвратительный характер (поэтому, как поговаривали, её сын так и не смог найти себе невесту, готовую терпеть его мать), а к старости она растолстела так, что не могла самостоятельно передвигаться и её возили в кресле на колёсиках. Перл Тук, старшая дочка Паладина, была приставлена ухаживать за Лалией и однажды вывезла её на крыльцо погулять. Но не удержала кресло. Лалия опрокинулась с крыльца, убилась и умерла, а Ферумбрас унаследовал Смиалы и титул тана. Перл была наказана — ей запрещено было принимать участие в празднике по поводу вступления Ферумбраса в права. Но вскоре она уже носила на шее фамильные жемчуга Туков, подаренные ей дядей.

Вернуться к тексту

2) Астрон (Astron) — Ширское название одного из весенних месяцев. 1 день Астрона соответствует примерно двадцатым числам нашего марта.

Вернуться к тексту

зима 3011 г. т.э.

1411 год по исчислению Шира

Чудны́е дела творились с самой осени во всех четырёх уделах Шира.

Не просто странные или необычные дела, но даже весьма неприятные, грозящие обернуться немалыми бедами для многих не только простых хоббитов, но и целых почтенных семейств. Недели не проходило, чтобы не случалось чего-либо из ряда вон выходящего, и слухи об очередном происшествии будоражили народ всё сильнее из разу в раз.

Началось всё ещё с окончанием лета, когда налетевший с севера ветер положил весь ячмень, остававшийся на полях Северного удела. Больше всех пострадавший тогда фермер Вудмен — хоббит нелюдимый и не слишком приветливый, только-только перебравшийся на купленные земли из Вудхолла и живущий на отшибе Брокенборинга почти на полдороге к Дровяному Бору, — не слишком долго пользовался сочувствием соседей, да и жалоб от него не слишком было слыхать.

Его несчастья затмила буря, обрушившаяся на Захолмье и побившая градом яблоки в саду Вайлдингов. Когда старый Аро Вайлдинг за кружкой пива сболтнул соседям, что, по всей видимости, урожая груш в нынешнем году тоже не видать, многие из соседей расстроились — а особо предприимчивые тут же погнали телеги за фруктами в Южный удел, куда буря, по слухам, не добралась. Близился праздник урожая, и остаться без свежесваренного сидра или варенья мало кто желал.

Следующими чуть не пострадали жители Бэгшот Роу — не прекращающиеся несколько дней подряд ливни исправно топили их аллею, а стекающая со склонов Холма вода подобралась к самым порогам жилищ. Но всё обошлось — в основном благодаря усилиям сыновей старого Хэмфаста Гэмджи, многие часы не выпускавших из рук тяпок и лопат, больших несчастий удалось избежать.

Разговоры об этом не успели до конца стихнуть, как пришли новые известия: в Южном Уделе, где даже в разгар зимы редко выпадал снег, нежданными морозами прихватило виноград, а Лонгботтомы потеряли почти весь последний сбор «Звезды» — одного из своих самых лучших сортов табака.

Ещё поговаривали о множащихся землеройках на полях Коттонов, о волках неподалёку от Вудхолла и о том, что в Тукборо не уродились тыквы — специально выращиваемые для осенней ярмарки и из года в год вот уже добрый десяток лет славившие Туков за лучший урожай.

Эти и прочие неприятные события долгое время на протяжении необыкновенно холодной осени занимали жителей Баклэнда — но ровно до того момента, пока не стало известно, что такие же несчастья, по-видимому, не обойдут стороной и их самих. Ветры из-за Брендивайна привели за Баклбэри Фэри те же бедствия, о которых судачили во всех Уделах Шира: хищники, вредители, неурожай и холода… Поползли разговоры о пережитом когда-то хоббитами большом горе: Долгая Зима…

 

Для семейства Хайсэндов Фойул⁽¹⁾ выдался хлопотным: озабоченный бродящими среди фермеров нехорошими слухами и опасениями за благополучие собственной семьи, Боб Хайсэнд рано начал перегонять овец на зимние стойбища. И, как оказалось впоследствии, совершенно не прогадал — хоть это и стоило ему лишних трат. Но разве расходы на покупку кормов могли пойти в сравнение с тем ущербом, что получили двое из его соседей, когда ранние заморозки застигли на летних пастбищах остриженных овец? Боб, конечно, сочувствовал соседям, но втайне радовался своей предусмотрительности и совершенно не жалел о лишних расходах — иногда лучше переплатить, чем пожадничать или, отведите высшие силы, голодать. Боб не мог пожаловаться на неблагополучие — ранние заморозки взвинтили цены на шерсть донельзя, и даже не совсем качественные запасы прошлых лет сейчас удавалось очень выгодно продавать. Но это, вопреки обыкновению, не радовало ни Боба, ни его семейство, ни всех тех соседей, кто пока что никак не пострадал. Слухи тревожили, а ком всеобщих несчастий с каждым прожитым днём лишь нарастал: бреши в Зелёной Изгороди, участившиеся тревожные сигналы и ночные обходы ширрифов… А ещё болтовня про то ли призраков, то ли умертвий, которых видели на едва-едва присыпанных снегом полях. И самая последняя новость: нашествие крыс, разоривших амбар в Ньюбэри и не пощадивших ближайшего к Хайсэндам соседа — Прадобайла Гринфилда, обосновавшегося на левом берегу Брендивайна всего лишь пару лет назад и не имеющего ни больших денег, ни крепкого хозяйства, ни особого опыта выращивания овец. Ничего особо ценного, кроме немалой семьи, которая не уступала в численности семейству Боба Хайсэнда — шестеро детей, сам Прадобайл и Миртл, его жена.

 

Фобс Хайсэнд, старшая дочка Боба, из обрушившихся с осени на Шир слухов помнила только разговоры о неудачной для Туков ярмарке — и то потому, что эти новости ей передавала расстроенная подруга Винтерблум. Но случившееся в Фойул нашествие крыс не шло ни в какое сравнение с неурожаем тыкв или неудачными ярмарками где-то там по другую сторону реки: Баклэнд всколыхнуло от южного конца Изгороди до Брендивайнского моста! И на призыв Брендибаков помочь нуждающимся явился с другого берега реки фермер Мэггот — один из немногих, кого никак не затронули из ряда вон выходящие события, творящиеся вокруг Марей. Семейство Мэгготов мало заботило нашествие крыс — ведь разливающиеся от дождей болота весьма способствовали урожаю грибов, и наёмные работники почтенного фермера едва успевали развозить заказы. Но бедственное положение соседей не оставило его равнодушным и он отправил сыновей с собаками, которые справлялись с вредителями зачастую получше крысоловов-котов, на другой берег Брендивайн.

За тем, как очищали амбар в Ньюбэри, Фобс Хайсэнд наблюдала издалека — ей не слишком хотелось видеть в подробностях уничтожение грызунов великолепными собаками Мэгготов. И хоть она искренне радовалась их присутствию и помощи, хоть и в полной мере осознавала полезность таких действий — где-то в глубине души ей никак не хотелось находиться в первых рядах тех, кто толпился в дверях амбара или заглядывал с улицы в окна. А любопытствующие пытались заглянуть с приставленных к стенам лестниц даже в окна второго этажа…

Фобс Хайсэнд смотрела издали — и слушала восторженные выкрики зевак, и радовалась за то, что всё разрешилось благополучно. А потом пошла домой.

Она шла не спеша, раздумывая над тем, что не лишним было бы сегодня заглянуть к соседям Гринфилдам и рассказать о том, что их беды с крысами тоже вполне разрешимы — ведь наверняка Мэгготы не откажут в дальнейшей помощи, ведь и ей самой они помогали… и не только ей… и не раз…

Её размышления прервал переливистый свист за спиной, и тут же что-то ткнуло в плечо с такой силой, что Фобс упала, не успев ничего понять до конца.

— Простите! Простите мисс Хайсэнд! — запричитал кто-то над ухом.

Фобс проморгалась, выходя из раздумий, и вскинула голову.

— Мисс Хайсэнд, мисс Хайсэнд, — твердил кто-то расстроенным голосом, — прошу простить нас!

Хоббитянка подскочила на ноги: оцарапанные от падения ладони жгло, юбка тоже наверняка пострадала — колени отчётливо ощущали промокшую ткань.

— Мисс Хайсэнд, простите нас!.. — вместе с несмолкающими покаянными восклицаниями чьё-то тёплое дыхание прокатилось по затылку, а мягкий язык лизнул её ухо. — Хватит, Хард, сидеть!!! — Напористое жаркое дыхание закончилось обиженным фырком, и Фобс растерянно оглянулась — на неё с радостным ожиданием смотрел огромный пёс Мэгготов, один из тех, кто пришёл с сыновьями фермера на призыв о помощи. — Сидеть… вот так… тихо… Тихо, Хард!

— П…пппривет, — выдавила перепуганная насмерть Фобс, сообразившая всё же, что лично ей ничего не угрожает именно здесь и сейчас. Глядя на молодого хоббита, суетящегося вокруг застывшего как статуя невозмутимого пса, она прокашлялась и повторила более отчётливо, узнавая старшего сына Мэгготов, с которым её позапрошлой осенью уже сводила судьба: — Приветствую, мистер Мэггот…

— Прошу простить, но Харда не так просто осадить после охоты… — убитым голосом оправдывался молодой Мэггот, пряча глаза. — Вы не пострадали? Я готов восполнить любые убытки, которые невольно причинил…

— Всё в порядке, мистер Мэггот, — остановила его оправдания Фобс, окончательно приходя в себя, — я не пострадала.

И тут же, окинув цепким взглядом застывшего в ожидании лопоухого смышлёного пса и просчитав в уме дальнейшие события, издалека заговорила:

— Мистер Мэггот, я видела вас с братьями в Ньюбэри…

— Да, мисс Хайсэнд, отец сказал — и каждый из нас с ним согласен, — что нам нельзя оставаться в стороне…

— Это было великолепно!

— Правда? — стушевался юноша, чуть розовея от расточаемых похвал и с удовольствием ощущая на себе восторженный взгляд миловидной хоббитянки.

По правде говоря, блеск её ярко-голубых глаз взбудоражил его мысли ещё с позапрошлой осени. Но тогда он не решился углублять знакомство или навязывать своё общество — всего лишь попытался помочь по мере своих малых сил, сочувствуя каждой слезинке, неудержимо стекающей по веснушчатым щекам… А сейчас Фобс Хайсэнд не плакала, и молодого хоббита согревало каждое слово, с облачком пара слетающее с её губ…

— Конечно, мистер Мэггот!

— Я Бинспрэй, можно просто Бин, — с замиранием сердца он протянул руку, совершенно забывая о том, что девушка прекрасно знает кто он такой.

— Я Фобс, просто Фобс Хайсэнд, — хоббитянка пожала протянутую руку и невольно засмеялась от сказанных слов. — Да это не является тайной даже для Харда. Так ведь?

Пёс согласно гавкнул, Фобс снова засмеялась, и юноша подхватил её смех.

— Как я слышал, вашу ферму миновали нынешние несчастья? — И замолчал, с вежливым участием ожидая ответ.

Фобс колебалась лишь мгновение:

— О, у нас всё хорошо. Но вот у наших соседей недавно приключилась та же беда, что и в Ньюбэри.

— Тоже крысы?

— Да! Представляете себе — огромные! Я сама видела… — немного тише добавила она.

— И я, и Хард с радостью поможем, — тотчас же отозвался Бин.

Хоббитянка насторожено покосилась в сторону нависающей над головой лопоухой лохматой морды огромного пса и в ответ получила добродушный рык, словно подтверждающий обещания хозяина.

— Это значит, что никто из вас не станет возражать, если я сопровожу вас в ещё один амбар? — спросила она.

— Мы готовы! — воскликнул Бин Мэггот. — Правда же, Хард?

Пёс тряхнул головой, встрепенулся всем телом, словно разминаясь перед новой охотой, издал короткий рык и столбом уселся на дороге, послушно готовясь выслушивать и исполнять новые команды.

— Вперёд, за Фобс! — обрадованно воскликнул его хозяин, в мыслях рисуя приятные картины окончившейся охоты в ещё одном фермерском амбаре — охоты, которая сделает его героем в глазах светловолосой хоббитянки… Уж наверняка…

Хард рванул вперёд, и Фобс с Бином поспешили за ним. Не успели они пробежать и двух сотен ярдов, как пёс свернул с дороги — прямиком в те выбеленные снегом поля, где, по разговорам, не раз за последнюю осень видели каких-то быстроисчезающих призраков, исправно появляющихся и так же незаметно уходящих в присыпанную первым снегом даль.

Следуя по полям за собакой, Фобс не особо раздумывала над происходящим, пока Хард не сделал стойку — великолепный нюх вывел его через туманную белизну пустынного поля к каким-то шевелящимся бугоркам. А потом хоббитянка не успела даже испугаться — Бин одобряюще похлопал застывшего Харда по ощетинившемуся загривку, и пёс рванулся прочь от хозяина. А на его пути, обретая ясность, снежные кочки-бугры перерастали в отчётливые фигуры призраков-умертвий, которые, вопреки всем гуляющим по Баклэнду россказням, не чинили отпора или вреда ни Харду, ни Фобс, ни Бину, а пытались всего лишь скрыться от преследования и убежать.

— Стой! Стоооой! Остановите Харда, мистер Мэггот! Остановите, прошу вас! — внезапно заголосила Фобс, сама не до конца понимая, что заставило её требовать такого от несущегося за неясными призраками пса.

Бин не стал спорить — поднёс пальцы ко рту, и заливистый свист остановил Харда.

Когда Фобс, задыхаясь от быстрого бега, добралась до замершего над чем-то пса, никакие неясные «призраки» уже не тревожили заснеженные поля.

Хард стоял с надменно-невозмутимым видом — выполнивший свой долг добросовестный страж. А когда Фобс взглянула на то, что пёс прижимал передними лапами к земле, она и вовсе помертвела, — всхлипывая и что-то бормоча посиневшими от холода губами, на земле лежал её младший братец, Берк Хайсэнд. Барк — ещё один младший братец Фобс и вечный подстрекатель всех неприятностей — лежал чуть поодаль от пойманного Хардом Берка, закрывши лицо обеими руками и что-то неразборчиво бормоча. Оба брата были одеты весьма странно: многослойные шарфы и платки, повязанные поверх обычных курток и штанов, делали их фигуры бесформенными и непривычными для хоббитов; а вывалявшись в снегу, они и вовсе стали неузнаваемыми — точь-в-точь снеговики, которых так любит лепить зимой детвора.

— Что здесь происходит? — неспешно приблизился Мэггот, пытаясь вникнуть в происходящее и не торопясь отдавать настороженному псу опасных команд.

— Мистер Мэггот, пожалуйста, прошу, отзовите Харда, — запричитала Фобс, сверля младших братьев уничижающим взглядом. — Это Берк, а это — Барт, — махнула она рукой, — мои братья. И мы с отцом обязательно выясним, что они делали нынче на этих полях…

Глядя на трясущихся от холода и страха мальчиков, Бин Мэггот внезапно захохотал — в его памяти тоже можно было найти подобные воспоминания: и о желании повеселиться, и о желании кого-то разыграть… К тому же, не так часто выпадают такие удобные моменты для детских шалостей, как в нынешние времена, когда взрослые заняты более важными делами, чтобы неусыпно отслеживать каждый шаг…

— Я провожу вас к отцу, — давясь смехом, произнёс он, хлопком по холке отодвигая Харда и помогая встать мальчику. — Мистер Берк… Мистер Барт… — протянул он руку второму сорванцу, предательски хлюпновшему носом. — Мисс Хайсэнд, как считаете — Харду лучше сопроводить ваших братьев до дома или сначала разобраться с тем амбаром, куда мы шли?

— Идёмте сначала в амбар, — прошипела разозлённая Фобс, чувствуя, как от стыда пылают щёки.

Если все слухи об «умертвиях на полях» окажутся делом рук её неугомонных братцев, то она первая проследит за исполнением их наказания…

 

Но, в отличие от братьев, за той работой, что выполнял в амбаре Гринфилдов Хард, Фобс всё равно не пожелала наблюдать.

Она проводила Бинспрэя Мэггота к Гринфилдам и возвратилась домой ждать.

Бин и ничуть не уставший и вполне довольный жизнью Хард появились спустя час…

К тому времени Фобс уже успела рассказать дома о подмоге молодого Мэггота и получить всеобщее одобрение. Но одними похвалами старших хоббитов дело не закончилось.

Боб Хайсэнд с братьями и сам собирался наведаться к соседям, а Роза как раз собрала для детишек Гринфилдов узелок подарков к Йулэ — крысы ли, морозы ли, или неурожай… но малыши всё равно ждут угощений с праздничного стола! И кому, как не Розе знать, что такое бедность и нужда — сама немало жила когда-то в небогатом съёмном домишке. Но рядом даже в самые тяжкие времена были друзья… И сейчас не слишком удачливые новосёлы-Гринфилды не должны оставаться без поддержки соседей — кто знает каким боком и в какой год повернётся к любому из фермеров удачливость и судьба? Хоббиты пережили когда-то страшную Долгую Зиму, переживётся и эта зима…

 

— Мисс Хайсэнд, амбар ваших друзей чист, — раздалось за спиной задумчиво топчущейся на крыльце дома Хайсэндов Фобс.

Затерявшаяся в своих мыслях, девушка вздрогнула от неожиданности и едва не выронила прилаживаемый около входных дверей дома фонарик — маленький светильник из цветного стекла, недавнее приобретение Боба, желающего порадовать разноцветными огоньками детей. Давненько, уже больше трёх зим, в Шире не слышали о волшебнике Гэндальфе, устраивающем красочные фейерверки по праздникам не только для своих приятелей-Туков, но зачастую и для простых хоббитят. Время бежало год за годом, волшебник всё не являлся, вот Бобу и пришла идея с фонариками — не огненные шутихи, конечно, но всё равно красиво и радостно наблюдать…

Фобс обернулась на голос Бина и шумное дыхание его пса, почти ожидая мокрого прикосновения языка, но вышколенный пёс в этот раз сидел неподвижно на нижней ступеньке и не порывался выказывать эмоции.

— Благодарю, мистер Мэггот, — повернувшись к юноше, Фобс присела в полупоклоне, как видела среди уважаемых хоббитянок не раз.

Бин Мэггот порозовел и тоже поклонился:

— Я… Мы всегда рады помочь, мисс Хайсэнд, — он не слишком ловко развёл руками и попытался скрыть смущение за очередным поклоном: — Мэгготы к вашим услугам… Всегда…

Сидящий неподвижно Хард вдруг рыкнул и покосился в сторону хозяина.

— Тихо, тихо, Хард, — заговорил Бин, придерживая одной рукою карман куртки.

Поймав заинтересованный взгляд Фобс, юноша чуть стушевался, но продолжил говорить:

— Вот, — он сунул руку в карман и протянул хоббитянке извлечённого на свет мышонка — непривычно-белого цвета, ничуть не похожего ни на обычных полёвок, ни, тем более, на одолевающих Баклэнд крыс. — Я отобрал это у Харда и теперь не знаю, что с ним делать…

— Ой, какой милый! — воскликнула Фобс. — Можно его забрать?!

И она подняла на Мэггота умоляющие глаза.

— Но… Это ведь вредитель! Вряд ли мистер Хайсэнд обрадуется такому подарку… — юноша с сомнением покачал головой.

— Он не будет жить вольно на ферме, Бин! — засмеялась Фобс. — И вряд ли переживёт будущую весну, если просто выпустить его в поля. Я сделаю ему домик и стану заботиться — он не будет никому вредить, и никто из моих родичей не станет возражать.

— Тогда, конечно… Бери, — решительно и безоговорочно протянул руку Мэггот.

Фобс приняла подарок — он обнюхал её ладошку, пощекотал усиками все пальцы, пробежался по руке и проскользнул по рукаву в карман.

Хард презрительно рыкнул, но покосившаяся на него Фобс заметила только отвернувшуюся в сторону лохматую морду и помахивание хвоста.

— Спасибо, мистер Мэггот, — преодолевая внезапно нахлынувшее смущение, пробормотала Фобс.

— Мисс Хайсэнд, последний паром скоро отплывает, а я должен возвращаться к отцу, — с явным сожалением заговорил Бин Мэггот. — Но завтра Йулэ и после полудня, как я слышал, в Ньюбэри начинаются танцы. Не хотите ли пойти со мной? Я провожу вас домой ещё засветло, мистер Хайсэнд может не беспокоиться на этот счёт, к тому же с нами для верности будет Хард… — с замиранием сердца одним духом выпалил юноша и замолчал.

— С удовольствием… — всё сильнее заливаясь краской под ожидающим взглядом молодого Мэггота пролепетала Фобс.

— Тогда до завтра, мисс Хайсэнд! — воскликнул обрадованный юноша. — Хорошего празднования Йулэ, — торопливо добавил он, поглядывая то на светящиеся окна дома Хайсэндов, то на уводящую к парому дорогу, куда уже настойчиво за полу куртки тянул его Хард.

— До завтра, мистер Мэггот!

Взмахнув на прощание шляпой, юноша поспешил за ограду.

С ярко освещённого порога Фобс не видела, как он торопливо шёл по дороге. Но окликнувшие его голоса родителей, как раз возвращающихся от соседей, слышала. Раскланявшись с ними и отказавшись от приглашений к столу, молодой Мэггот наконец-таки пустился бегом за подгоняющим его Хардом, на ходу обещая Бобу Хайсэнду заглянуть в гости в другой раз. Фобс же предстояло ещё пояснить родителям, что завтра — это и будет обещанный «другой раз»…

Едва выплыв из приятных мечтаний по поводу завтрашних танцев, хоббитянка тут же снова задумалась, перебирая первейшие незавершённые дела: закончить с фонариками, прибрать со стола грязную посуду, оставшуюся после обеда немалого семейства, подобрать ленты и праздничный наряд... А ещё надо проверить доходящие у печи праздничные пироги и помочь бабуле на кухне. Сестрёнка Дейзи тоже скоро явится помогать — сразу, как соберёт яйца в курятнике и докормит птиц. И, вообще-то, нелишним будет загрузить работой Берка и Барта, чтобы не шалили лишний раз. Отцу на мальчишек она, конечно, жаловаться не станет. Но обязательно придумает что-нибудь в наказание, чтобы не повадно было безобразничать в другой раз…

Придирчиво оглядев развешанные на крылечке фонарики, Фобс довольно усмехнулась — не фейрверки Туков, конечно, но всё равно красиво получилось, — и пошла в дом.

На пороге большой комнаты она остолбенело остановилась и захлопала ресницами, недоверчиво осматриваясь и едва сдерживая желание протереть глаза. Её тщательно просчитанные планы можно было спокойно забыть и посвятить себя более приятным делам. Всё уже было сделано: и уборка, и готовка, и обыденные хлопоты. С кухни тянуло свежеиспечённым хлебом и сладкими пирогами. Большой стол в общей комнате, накрытый новой скатертью, предлагал угощения на любой вкус и радовал глаз. Уютно потрескивал камин, и мерцали свечи, разливая ровное свечение над полками без единой пылинки и шкафами с рядами чистой посуды, расставленной аккуратно и ровно, словно напоказ.

Сидящая у камина бабуля Перл ласково улыбнулась старшей внучке и, будто не замечая её изумления и растерянности, продолжила тихонько напевать, покачивая колыбельку мирно посапывающей маленькой Розы.

— Спасибо, бабуля! — выпалила Фобс, и поспешила в свою комнату — в кармане у неё попискивал и копошился Митч, как решила она назвать новообретённого питомца.

— Не за что, дорогая, — засмеялась бабуля, не меняя колыбельный напев.

За окном сыпал снег, и к Зелёной Изгороди протопал очередной отряд дежурных стражей, весело переговариваясь, время от времени затягивая песни и светя фонарями по сторонам.

На Баклэнд опускалась первая ночь Йулэ, начинался новый, 3012 год. И всё было спокойно в готовящемся к долгим зимним празднованиям Шире. Как и должно быть — несмотря на неурожаи, непогоду и непрошеные холода…

---

1) Фойул — Foreyule, месяц перед празднованием Йулэ по ширскому календарю. Начало месяца соответствует двадцатым числам нашего ноября, конец — близок к зимнему солнцестоянию.

Вернуться к тексту