Девочка с кошачьими ушками и хвостом (гет)

Самым запоминающимся днём за всё лето был, конечно же, день рождения Гарри. Гермиона не знала, что могло бы его порадовать из вещей, и поэтому выбрала самое бесценное — эмоции, которых из-за тяжёлых потерь он был лишен. Она заказала Римусу несколько аудиокассет и приготовила кое-какие вещи к этому дню, а заботливая миссис Уизли прислала Гарри тортик, который он отказывался есть в одиночку. В итоге Гермиона сидела у Гарри на коленях и кормила его с ложечки, а затем увела его с кухни в гостиную.

— Я сейчас! — бросила она и убежала в спальню.

Гарри поначалу хмурился и не понимал, зачем она вдруг облачилась в мантию и принесла с собой найденный в комнате Сириуса старенький зачарованный магнитофон. Но потом заиграла музыка, и его рот невольно приоткрылся. Мантия упала на пол, и Гермиона в носочках осталась перед ним. На её талии держалась короткая светлая юбка, подпрыгивающая от каждого движения, а на плечах остался такой же короткий светлый топ. Гарри безотрывно следил за каждым движением её бёдер, за её энергичными стройными ножками, и широкой улыбкой, игравшей на губах. Когда Гермиона обошла диван и протянула к нему руки, ему пришлось подняться, и тогда началось самое весёлое. Гермиона стала учить Гарри танцевать ламбаду, посчитав, что этот танец гораздо энергичнее и проще вальса, и должен ему понравиться.

— Нет-нет, вот так!

Гарри краснел и жутко терялся, когда она прикладывала свои ладони к его поясу и говорила, как двигать тазом. Он молча держал свои взмокшие ладони на её талии и мужественно сносил движение её хвоста, нагло щекотавшего его грудь и подбородок. До самой ночи они то энергично двигались под музыку по периметру гостиной, то отплясывали по центру подобие рок-н-ролла, то кружились под лирические мелодии, и так до тех пор, пока красные и взмокшие не упали на диван.

Гарри тяжело дышал и с широкой улыбкой на губах смотрел на неё.

— Спасибо, Гермиона, — всё, что сказал он до того, как потянулся к ней за поцелуем, и её без того дико колотящееся сердце в груди радостно подпрыгнуло.

А потом осталось совсем немного времени до учебных будней, и возвращение в Хогвартс выдалось не из лёгких. Многие девочки заметили, что Гарри здорово изменился за лето, стали называть его за глаза Избранным и любовно посматривать в его сторону. Одна из них, по имени Ромильда, приготовила для него подарок в виде печенья, но Гермиона, обладающая прекрасным нюхом, сразу же поняла, чем начинено это печенье. Она двинулась к Ромильде в общей гостиной, и их разговор очень быстро перерос в ссору.

— Да тебя надо в клетку сажать, животное! Гарри может найти себе девушку и получше! — в лицо ей выплюнула Ромильда.

Гермиона, конечно же, не собиралась её бить, но «реакция» снова дала о себе знать. Когда дело касалось Гарри, реакция была практически безотказной. Ромильда получила удар когтями по щеке, испуганно взвизгнула и убежала прочь. Через какие-то минуты в общей гостиной появилась рассерженная профессор МакГонагалл и, несмотря на извинения Гермионы, предпочла её отчитать на глазах у всех.

— Вы занимаете такую ответственную должность, мисс Грейнджер, и подаёте совершенно неподобающий пример другим! Я не могу на это спокойно смотреть и простить вам такой безжалостный поступок! Минус тридцать баллов с Гриффиндора и немедленно верните мне значок старосты.

— Но…

— Вы уже достаточно сказали и сделали, мисс Грейнджер, не усугубляйте ситуацию. Если у мистера Поттера есть какие-то претензии к мисс Вейн, то пусть он подходит ко мне, и мы вместе всё мирно решим. А теперь отдайте мне значок старосты. Вы больше не можете занимать такую должность, если не умеете держать себя в руках.

Некоторые откровенно улыбались, смотря на неё. Им её публичное наказание приносило одно удовольствие. Гермиона отдала свой значок декану и бросилась из башни прочь. Она забежала в туалет Плаксы Миртл, закрылась в кабинке и, приложив ладони к лицу, разрыдалась. Не будь у неё таких «особенностей», из-за которых она выделяется среди других учеников, её бы вряд ли стали так жёстко наказывать, думалось ей. Она стала примером для других, чтобы они не думали, будто бы в школе есть исключения и любимчики. А ведь она так старалась заслужить значок старосты честным трудом! Столько усердно трудилась, получала высокие отметки, но лишилась его из-за одного проступка. Её грудь сдавливало от обиды и горя, и слёзы безостановочно текли из глаз.

Гермиона всхлипывала и никак не могла остановиться. Она сидела в кабинке до тех пор, пока за ней не пришёл Гарри. Он отпер дверь при помощи заклинания и притянул подругу к себе. На нём всё ещё была алая квиддичная форма, от которой исходило множество самых разных запахов: масла для метлы, мыла для рук, спрея для полировки бладжеров, одеколона и шампуня — но Гермионе она сейчас показалась невероятно приятной. Такой мягкой и согревающей, что хотелось и дальше прижиматься к ней щекой и касаться подушечками пальцев. В объятиях Гарри она стала потихоньку успокаиваться, ощущая лёгкие поглаживания по спине, от которых постепенно поднимался её хвост, и короткие поцелуи, приходящиеся в макушку, висок и щёку.

— А у меня для тебя кое-что есть. Пойдём.

Гарри взял её за руку, и Гермиона двинулась за ним. Они прошли на кухню, и он попросил Винки принести им нектар.

— Что ещё за «нектар»? — не поняла Гермиона. — Ты меня мёдом решил накормить?

— Сейчас увидишь, — с заговорщицким видом ответил Гарри.

Винки ненадолго исчезла и вернулась с трёхлитровой банкой молока. Другие домовики принесли кружки и тарелку с бутербродами. Гермиона подумала, что это какая-то неудачная шутка, но Гарри без раздумий уселся за стол.

— Сегодня столько летал… мне кажется, я сейчас корову бы съел, — сказал он и схватил кружку.

Гермиона последовала его примеру и опустилась рядом. Если Гарри, уставший и голодный после тренировки, активно жевал бутерброд и запивал его молоком, то она сперва осторожно поднесла кружку к губам, принюхалась и после этого попробовала немного отпить. Раньше молоко никогда не вызывало у неё особого восторга, но теперь глоточек того, что было налито в её кружку, её невероятно взбудоражил. По горлу прокатилось что-то сладкое и нежное, такое, отчего ушки зашевелись на голове, а пальцы крепко вцепились в кружку. Гермиона не заметила, как в два счёта её осушила, и облизала губы языком. Гарри с улыбкой налил ей ещё молока. Её приподнятый хвост энергично заходил из стороны в сторону, и она с восторгом малого ребёнка принялась жадно поглощать свой нектар.

Спустя время, когда они с Гарри наконец покинули кухню и, взявшись за руки, двинулись по коридору, Гермиона с улыбкой подумала, что отсутствие значка на груди — это не такое уж и великое горе. Главное, что у неё есть Гарри, можно будет больше времени проводить с ним.

— Рон перенервничал, вот ошибся один раз, как ты мог оставить его в стороне? — выговаривала ему в башне Джинни.

— Вот поэтому Рон запасной, а Кормак в основном составе, — ответил ей Гарри.

— Да ты что, а уж не потому ли, что к Рону у тебя есть претензии, а к Кормаку нет?

Гарри нахмурился и слишком крепко сжал пальцы Гермионы в своих. Сейчас взорвётся, поняла она и влезла в их разговор:

— На поле Гарри капитан и должен действовать честно, а не продвигать своих друзей в команду! — возразила она. — Ты же вот спокойно прошла благодаря своим умениям.

Джинни тоже нахмурилась и наградила её уничижительным взглядом.

— Да-да, ты вот тоже благодаря своим «умениям» продвинулась куда надо, — ядовито бросила она и ушла от них.

Гермиона сделала вид, что нисколько не задета, и ушла в спальню девочек. Она ещё не понимала, насколько сильно их с Гарри способность поддерживать друг друга в трудную минуту и оттого выглядеть непробиваемыми и беззаботными, задевает других учеников, и убедилась в людской зависти только спустя несколько недель.

У Гарри в этот день шла очередная тренировка, а Гермиона сидела в общей гостиной, читала книгу и временами тревожно посматривала в сторону окна. За стеклом ветер гнул ветки, а жёлтые листья срывались и стремились к земле. Должно быть, Гарри на поле очень нелегко, думалось Гермионе, но он такой упрямый и сильный, хочет и других заразить своей верой в успех.

— Грейнджер, скажи, а ты любишь валерьяну? — вдруг с улыбкой спросил Симус и сел к ней на диван.

— Что? — оторвавшись от мыслей, переспросила Гермиона и поморщилась. — С чего тебя вдруг это заинтересовало? У других глупости набрался? — спросила она, презрительно взглянув в сторону Рона, обыгрывавшего в шахматы первокурсников вместо того, чтобы присоединиться к Лаванде, назначенной старостой, и помогать ей наводить порядок в коридорах.

— Да нет, мы тут разговорились, и нам всем жутко захотелось проверить… — вместо Симуса ответила ей Ромильда и плеснула чем-то из стакана в лицо.

Последним Гермиона помнила коварные улыбки на лицах десятков учеников, окруживших её. А затем в её сознании всё помутилось, и она не слышала дружного смеха, не ощущала чьих-то объятий, не представляла, что пыталась кого-то облизать, и даже не ослепла от нескольких вспышек колдокамер. Впрочем, о том, что творилось в общей гостиной, она стала смутно догадываться на следующий день и то на основе своих наблюдений.

Грандиозная шутка, благодаря которой колдографии с её участием могли бы облететь школу и смешить других, а также вывести из себя её парня и серьёзно пошатнуть их отношения, вызвала совершенно другой эффект. Гарри, вернувшийся после тренировки в башню, действительно замер, увидев, что там творится, но его внутренний мир не пошатнулся. После перенесённых им душевных травм Гермиона заняла в этом мире слишком большое место, и он ни на секунду не усомнился в её преданности. А затем его пальцы крепко стиснули рукоятку «Молнии».