Обожжённые Войной. "Вервольф" ("Оборотень") (гет)

Машину профессора Лучезарова я узнал почти сразу. Лизетта не раз публиковала её фото на своей страничке в соцсети, сравнивая любимого преподавателя с английским лордом. И правда: серебристый "Бентли" выглядел роскошно, как принц в толпе нищих, выделяясь среди других припаркованных автомобилей, которые были намного скромнее. Словно для того, чтобы я не ошибся, к лобовому стеклу был прикреплен страховой полис с фотографией объекта нашей слежки и гербом непризнанной республики. Трехцветный флажок держался на присоске посредине. "Коллаборационист", — со злостью подумал я, мысленно представляя себе этого высокого человека с голубыми, как небесный лёд, глазами и светлыми волосами на скамье подсудимых. Возможно, именно для этого нам приказали его эвакуировать — чтобы потом судить за сотрудничество с врагом. Впрочем, это уже не моего ума дело.

Заглядевшись на сверкающую в солнечных лучах иномарку, я и не заметил, что по аллее, как раз в мою сторону, думая о чём-то своём, идёт девушка.

Она шла неторопливо, опустив глаза к асфальтированной дорожке, не глядя ни по сторонам, ни впереди себя. Причиной её грусти была банальная ревность. Вернувшись с подругами в универ, она без стука вихрем влетела в кабинет Лучезарова, чтобы продолжить свою работу. И тут же замерла от изумления на пороге. Некая девица, вероятно, младшекурсница, с длинными ногами и широкими бедрами, обтянутыми джинсами, бесцеремонно обнимала и целовала её кумира, который отвечал ей тем же. Крашенные в золотистый цвет волосы волнами спадали ей на тонкий свитер, под которым легко угадывалось нагое тело. Лизетта даже сумела заметить отсутствие лифчика у соперницы, которую уже мысленно успела обозвать шлюхой и куртизанкой.

— Стучать надо! — взвизгнула девица, оборачиваясь к ней. Её карие глаза выражали высшую степень возмущения и презрения к вошедшей студентке. Ярко-алая помада размазалась по пухлым губам.

Лучезаров тоже повернулся в сторону входных дверей. Его губы тоже были испачканы помадой новой пассии, ободки от которой напрминали то ли странные усы, то ли царапины.

— Лиз? — только и вымолвил преподаватель. Его брови вздернулись вверх.

Девушка, ничего не ответив, выскочила на коридор и побнжала вниз по ступеням, в вестибюль учебного заведения. Ей хотелось плакать, слёзы отчаяния душили её, но Лизетта твёрдо решила, что никому не позволит видеть себя в таком состоянии. Чтобы хоть немного успокоиться, она решила прогуляться в парке напротив университета, как раз там, где находился и я.

— Ой, извините... — услышал я совсем рядом такой до боли знакомый голос, который прозвучал вслед за толчком. Лизетта буквально налетела на меня.

Наши взгляды встретились.

— Ты?

Серо-зеленые глаза студентки округлились. Слишком много было неожиданностей за столь короткое время.

— Но зачем? Что ты тут делаешь? И почему на тебе наша форма? Ты...

Она, похоже, и сама догадалась, что я здесь на каком-то секретном задании. Иначе зачем бы переодевался в чужой камуфляж?

Мне так много хотелось ей сказать, но когда она предстала передо мной живая и теплая, из плоти и крови, а не виртуальный образ на экране смартфона, нужные слова улетучились из моей головы, точно легкий дым.

Девушка тяжело дышала, взволнованно глядя на меня и ожидая ответа на свои вопросы.

— Уезжай. Немедленно. Сейчас же. К себе домой. Прочь из этого города!

Я старался говорить как можно чётче и спокойнее, сдерживая охватившие меня эмоции, но из-за этого мой голос, вероятно, звучал как автоматная очередь, жёстко, если не жестоко.

Явно не такие слова надеялась услышать Лизетта во время нашей встречи после длительной разлуки. А я не мог сказать ей открытым текстом о готовящемся наступлении нашей армии и что город Л. — одна из главных целей.

— Никуда я не уеду, слышишь? — со злостью выпалила она. — Здесь мои друзья, учеба... Кто ты такой, чтобы мне указывать? Сам давай, вали к своим, тебя сюда никто не звал!

Ещё миг и она влепила бы мне пощечину, но тут к нам подошли двое военных полицейских с трехцветными повязками "Патруль" на руках.

Представившись, один из них спросил у Лизетты:

— Какие-то проблемы?

Второй потребовал у меня документы. Я предъявил военный билет с двуглавым орлом на обложке и увольнительную записку с круглой печатью и заковыристой подписью.

Патрульный внимательно листал небольшую книжечку с красными пятиконечными звездами на каждой странице, я же старался сохранять спокойствие. Соединение символов двух империй в одном документе казалось мне противоестественным, как и вся та военная фантасмагория, в которой мы жили, сражались, любили и ненавидели.

— Младший сержант Волков Антон Викторович? — вслух прочитал полицейский.

— Так точно, — отчеканил я.

— Воинская часть... — он назвал пятизначное число, после чего недоверчиво уставился на меня. — Добровольческий батальон имени царя-великомученика Николая Второго?

И снова один из истоических абсурдов нашего времени: большевики с красными звездами на фуражках расстреляли последнего российского императора, а теперь их духовные наследники называют его именем свои военизированные формирования. Какое-то недоброе предчувствие шевельнулось в моём сердце. Интуиция меня никогда не обманывала.

— Ваше подразделение, — продолжал патрульный, — вчера вечером было переброшено на южный участок фронта, а это — более сотни километров отсюда. Как же Вы оказались в нашем городе?

Я понял, что моя легенда летит ко всем чертям. Второй полицейский, беседовавший с Лизеттой, тоже оглянулся в мою сторону, ожидая, как я объясню своё пребывание в Л. И тут в наш разговор вмешалась девушка.

— Товарищ полицейский, это я...

— Что Вы? — оба патрульных одновременно уставились на неё.

— Я позвонила его командиру, — Лизетта кивнула в мою сторону, — чтобы он отпустил моего, — её серо-зеленые глаза, казалось, пронзали меня насквозь, — жениха на праздник. Всего на два дня. Разве это преступление?

Говорила она таким невинным голосом, что смогла бы разжалобить даже сказочного людоеда.

Полицейский, изучавший мои документы, снисходительно улыбнулся и вернул их мне:

— Что же Вы сразу так не сказали, товарищ младший сержант?

Второй, видимо положивший глаз на мою "невесту", тяжело вздохнул: мол, "хороша Маша, да не наша".

Появление ещё одного человека стало очередным, но не последним сюрпризом сегодняшнего дня. "Профессор", собственной персоной, возник рядом с нами, как джинн из ниоткуда.

— Всё в порядке, господа? — обратился он к патрульным. Я же отметил, что Лучезаров, действительно, лицом, осанкой и манерой говорить "господа", вместо "товарищи", чем-то напоминает заморского аристократа или дворянина царских времён. А потом ко своей студентке: — Лиз, тебя никто не обидел?

Его голубые глаза сверкнули, точно небесный лёд в лучах Солнца.

— Да, — снова хором ответили патрульные и поспешили ретироваться: у одного из них захрипела рация.

— Нет, — полушепотом произнесла Лизетта, глядя на своего кумира.

Я же почувствовал себя третьим лишним: такой взгляд безнадёжно влюбленной девушки ни с чем нельзя было спуть. Но это чудное мгновенье длилось недолго. По непонятной мне причине, она вдруг стала абсолютно серьезной, а её голос вновь приобрёл колючую интонацию. Создавалось впечатление, что Лиз хочет досадить любимому преподавателю или отомстить ему за какую-то обиду.

— Познакомьтесь, Дмитрий Алексеевич, это — мой жених, Антон.

— Волков, — я протянул ему руку и он ответил вполне дружелюбным рукопожатием, назвав свою фамилию, которая и так была мне известна.

Непродолжительную паузу прервал резкий, противный гул сирены и металлический голос из всех репродукторов:

— Внимание! Говорит штаб гражданской обороны. Воздушная тревога! Всем пройти в укрытия!

На улицах, прилегающих к университету, начался переполох. Тысячи людей, одновременно, рвонули, кто куда, врассыпную. Один из этих человеческих потоков унёс от меня Лизетту. Профессор побежал к своей машине, а я остался стоять, как столб, обтекаемый перепуганными до смерти людскими ручьями и реками.

— А тебя что, тревога не касается? — рявкнул мне прямо на ухо какой-то подвыпивший офицер, от которого сильно несло перегаром. — Бегом марш!

И я тоже побежал, сломя голову, надеясь всё же отыскать в этой безумной кутерьме свою Лизетту...

Свистящий звук и огненные стрелы ракет в небе заставили часть людей рухнуть прямо на тротуар, а других, наоборот, ускорить бег. В панике вторые наступали на первых, кто-то кричал, другие спотыкались и падали, образовывая бесформенные кучи из тел.

Раздались четыре громких взрыва, совсем недалеко от меня, земля содрогнулась под ногами, воздух стал жарче, наполняясь едким запахом гари.

Я остановился, чтобы перевести дыхание и оценить обстановку. К своему ужасу я увидел черные клубы дыма и языки пламени, вырывающиеся из здания медуниверситета, фасадная часть которого полностью обрушилась. Зловещие ячейки бывших кабинетов, учебных аудиторий и подсобных помещений теперь напоминали соты гигантского улея. Их стены покрылись черной копотью. По боковым от аллеи улицам с визгом пронеслись красные пожарные машины. Я побежал туда же.

Спасатели разбирали завалы, вытаскивая пострадавших, которых тут же увозили кареты скорой помощи, полицейские плотным кольцом окружили пылающее здание, не пропуская к нему никого. В толпе, собравшейся после отбоя тревоги, рыдали женщины, матерились мужчины, кто-то вслух читал молитву.

— Антон? — услышал я за спиной голос Лучезарова и обернулся.

— Вы не видели Лизу? — спросил я его вместо утвердительного ответа. Мужчина отрицательно покачал головой.

— Идемте со мной, — сказал Дмитрий Алексеевич. — Попробуем её найти.

Расталкивая столпившихся людей, мы пробирались в сторону разрушенного учебного корпуса.

— Бомбоубежище — в подвале, — на ходу объяснял мне профессор. — Если она успела к нему добежать, то сейчас находится под завалами, вместе с другими людьми...

Там, куда мы направлялись, уже работали соответствующие службы, рычала техника. К счастью, вход в подвальное помещение уцелел, оттуда выходили студенты и преподаватели, одежда большинства из них была покрыта пылью и грязью. Я вглядывался в их лица, но Лизетты среди них не было. Сердце беспокойно колотилось в груди.

Лучезаров, подойдя к оцеплению, что-то объяснял полицейским, жестикулируя и предъявляя какое-то удостоверение. Те с ним недолго спорили, но потом, видимо, согласились с его аргументами. Профессор издали махнул мне рукой и я побежал в его сторону. Попутно он объяснил мне, что нашим пропуском за запретную черту послужил его мандат депутата городского совета. Мы оказались возле того самого корпуса и входа в подвал. Мужчина схватил за руку одну из девушек, выходивших из убежища, и спросил ее о Лизе. Та в ответ сбивчиво зараторила, но я ничего не смог разобрать из сказанного ею.

— Пойдемте со мной, — повернулся ко мне Лучезаров. Меня поразило хладнокровие этого человека. Ни один мускул не дрогнул на его лице, голубые глаза вдруг стали свинцово-серыми, а взгляд — пустым и ничего не выражающим. Я молча подчинился.

Мы подошли к тыльной стороне здания, где был служебный вход. Зеленая дверь с облупленной краской была распахнута настежь, из неё валил дым. Странно было видеть, как этот аристократ в своём дорогом костюме входит внутрь поврежденного здания и поднимается по ветхим ступеням куда-то вверх. Мы с ним оказались настолько втором этаже. Деревянный паркет коридора кое-где прогорел, но сейчас, залитый водой и пеной, только дымился. Профессор резким движением открывал какие-то двери с номерами и табличками, и каждый раз моему взору открывались последствия катастрофы, постигшей учебное заведение. Одна из них, где было написано "Лаборатория", не хотела открываться и мы уже собирались идти дальше, когда с противоположной стороны кто-то яростно застучал кулаками.

— А ну-ка вместе! — скомандовал Дмитрий Алексеевич и мы общими усилиями выломали её.

Лизетта, перепуганная и взъерошенная, с заплаканными глазами, смотрела на нас, прижимая к груди такого же перепуганного, жалобно скулящего лохматого щенка.

Лицо Лучезарова, и без того холодное, непроницаемое, стало ещё более каменным, точно изваяние древнего идола. В глазах преподавателя сверкнули зловещие молнии, но он, похоже, умел держать себя в руках, подавляя любые эмоции. "Идеальный кандидат в разведчики! — восхищённо подумал я. — Мне бы его самообладание...".

— Лиза, ты чем думала, поднимаясь сюда во время обстрела?

В его словах трудно было разобрать: это укор, осуждени или сожаление? Но явно, не сочувствие. Возможно, этот человек вообще не способен на такое?

— Он побежал наверх, я за ним, а потом дверь заклинило... — оправдывалась она.

На меня девушка не обращала никакого внимания, словно я был пустым местом или призраком.

— А если бы ты погибла вместе... с ним?

От испепеляющего профессорского взгляда щенок вдруг умолк и перестал скулить, лишь сильнее прижался к своей спасительнице. Похоже, что он был испуган даже больше, чем она.

— И что с того? — вдруг выкрикнула Лиз. — У Вас же есть другая... пассия! А ему, — она всё же перевела свой взор в мою сторону и я физически почувствовал всю накопившуюся в ней ненависть и злость, направленные на меня лично, как на виновника произошедшего, — вообще насрать, что будет со всеми нами!

И с этими словами девушка побежала прочь, вниз по ступеням, к служебному выходу, держа на руках своего питомца. Мы же проводили её глазами, а потом тоже вышли на улицу. Лизетты со щенком там уже и след простыл.

— Что она имела в виду? — спросил меня Лучезаров, когда мы покинули зону бедствия.

Я пожал плечами, ответив невпопад:

— Посттравматическое стрессовое расстройство. На войне такое случается, Вы же сами это знаете.

Профессор утвердительно кивнул мне и предложил подвезти. Проехаться на настоящем "Бентли"! — соблазн был велик, но я вежливо отказался. Мне предстояла встреча с "Бардом" и "Гномом".