Город из Лепестков Хризантем: Вода (гет)

Ита махнула мне, и мы резко свернули в проулок, где было намного меньше народу, и затем почти сразу, не выбегая на новую многолюдную улицу, юркнули между домами. Проход был достаточно узок, и мы бежали боком. Под ногами, которые слегка утопали в рыхлой почве, при каждом шаге взметались и потом очень медленно оседали большие клубы серого ила. Креветки-самураи не стали в своих громоздких доспехах лезть за нами, видимо, побоялись застрять. Вместо этого один из них махнул рукой, и вся четверка рванулась дальше по проулку, полагая перехватить нас, когда мы выберемся, тепленькими на той стороне. А чуть позже подоспел и качок-бодибилдер. Секунду множество карих глазок оценивающе оглядели пространство между домами, и затем, больше не мешкая, снова большое тело распалось на косяк меленьких рыб, которые без особого труда устремились за нами.

— Черт! — пискнула я от неожиданности: рыбешки приближались слишком быстро. — Ита, шевелись! — рявкнула я поворачивая к ней голову.

И как только я это сказала, моя нога споткнулась обо что-то незаметное, и я повалилась прямо на Иту, которая уже выбралась из проулка. Мы обе упали, подняв облако песка, и на мгновение оказались обе окутаны белой дымкой. Ита выругалась, начала отплевываться. Я тоже. Затем, спустя пару ударов сердца, мы обе, повинуясь, видимо, древнему инстинкту самосохранения, словно две подруги-акробатки, ловко перекатились в разные стороны, слезая друг с друга, и вскочили на ноги с нескрываемым достоинством, мол, так и надо, мол, все по плану. Ита сразу кинулась назад и одним движением быстро опрокинула несколько стоящих в углу друг на друге ящиков, загораживая проход. И главное, успела за мгновение до того, как стайка рыб с карими глазами вырвалась бы за нами из прохода. Я увидела, как рыбки рассыпались и разорвали строй в замешательстве от того, что им преградили путь. Чтобы собраться, им потребовалось несколько секунд, а нам хватило этой форы, чтобы рвануть из этого нового проулка, в который мы попали. Но Ита не стала выбегать на новую улицу. Вместо этого она словно кошка очень ловко оттолкнулась от стены и запрыгнула на крышу. И в этот момент в проулок ворвались креветки-самураи.

Ита нагнулась, протянула руку и крикнула:

— Давай!

Я не колебалась, зная, что если замешкаюсь, самураи меня поймают. От стены, конечно, отталкиваться не пыталась, такой ловкой я все-таки не была, но мне надо было только хорошенько подпрыгнуть. Дома строились невысокие, и при желании можно было достать пальцами край крыши. Так, по крайней мере, показывал мой глазомер, так что я, обрадованная этим фактом, резво подпрыгнула и без труда поймала Иту за руку. Она втянула меня на крышу, почти не прилагая сил, словно я была пушинкой, за мгновение до того, как мечи разгневанных самураев искромсали бы меня. А так блестящие лезвия катан разрезали только воду, оставив после себя множества пузырьков. Ита показала креветкам-самураем странный и, видимо, неприличный жест, после которого и без того красные креветки стали пунцовыми, а их выкрики — еще более свирепыми и угрожающими, но это лишь забавляло Иту.

Бег по крышам показался мне еще более интересным, чем простой бег по улице, и еще более захватывающим, еще более волнительным. Стайки разноцветных рыб проплывали над нашими головами, и я могла всего лишь поднять руку, чтобы дотянуться до них. Бордовая черепица, уложенная на крышах, хрустела и трескалась под ногами, иногда угрожающе соскальзывала вниз, грозя утянуть меня за собой. Но это были мелочи по сравнению с чувством превосходства над противником, из-под носа которого я ускользнула. В глубине души я, однако, понимала, что мы еще больше раззадоривали наших преследователей, и пощады от них ждать лучше не стоит.

«Хотя… Пусть сначала поймают! — подумала я и, словно потеряв последнюю крупицу страха, показала креветкам-самураям тот же самый неприличный жест, что и Ита. — Господи! Я же добропорядочная и законопослушная девушка. Что же я вытворяю?» — тут же промелькнула мысль у меня в голове, но мне было так весело, что я быстро забыла про занудное чувство страха перед наказанием, которое, возможно, ждало меня впереди. Я видела, что мой жест разозлил креветок-самураев так сильно, что, казалось, вокруг них вот-вот вода закипит, а Ита, когда увидела, что я сделала, только рассмеялась в голос.

Но в отличие от самураев, что бежали за нами по улице, бесцеремонно расталкивая прохожих, наш главный преследователь куда-то пропал. Хотя в те моменты странной эйфории я совсем забыла о стайке маленьких рыб с карими глазами. А качок помнил и так же продолжал нас преследовать.

Все случилось как всегда неожиданно и непредсказуемо: только мы хотели перемахнуть на крышу другого дома, черепица которого была выкрашена в зеленый цвет, с маленькими резными статуйками рыб по углам слегка загнутой крыши, через двухметровый проулок, как прямо из этого проулка на нас налетела стайка маленьких рыбешек с серебряной чешуёй. Они пронесли нас над улицей несколько метров и словно мешки с картошкой бросили в тупик. Когда мы огляделись и поняли, куда попали, за нами находилась стена из плотно пристыкованных друг к другу деревянных досок, с рисунком песчаного пляжа, на который накатывает гигантская волна, снося прибрежную деревню, а впереди маячили бугай Конто и четверка креветок-самураев.

«Попали!» — подумала я, помогая Ите встать на ноги после неудачного падения.

Я чувствовала, как к горлу подкатывает паника, а мое ощущение эйфории превосходства как-то резко поблекло перед лезвиями катан и яростью в глазах самураев. Я помню, что еще и ко всему прочему сдаваться не собиралась, хоть и понимала, что у нас нет никаких шансов. Странные это были ощущения в мозгу. Хотелось, как рядом стоящая Ита, скалиться, рычать и кричать: «В очередь, волки! В очередь!» Мной овладело чувство глупого героизма, смешанного с ужасом того, что, мол, все, мы попались, теперь нас порубят на фарш. При этом хотелось убежать, так далеко, чтобы не нашли и не поймали. А куда убежишь из тупика?

Но спустя мгновения одного удара сердца, как по волшебству, меня осенило решение для выхода из тупика.

«Видимо, я совсем страх потеряла…» — с усмешкой подумала я, а моя рука уже сама достала одну из карт, подаренных мне госпожой Кэбо, с маленькими огоньками внутри.

— Ешьте, парни! — крикнула я, наставляя на бугая и самураев карту.

Я точно не помнила, что Кэбо говорила мне, что-то вроде, мол, малыши вырвутся в виде сгустка пламени, словно это дракон дыхнул, но получилось странно. Не совсем так, как я представляла. Прогремел взрыв. В воде вздрогнула короткая огненная вспышка, и миллионы маленьких и больших пузырьков не спеша поплыли к поверхности. Взрыв оказался направленным вперед. У меня заложило в ушах и отбросило назад волной так сильно, что я проломила деревянную стену позади себя. Очнулась я, уже лежа на мягких ветках какого-то странного подводного растения, с большими бутонами фиолетовых цветов. Все тело ломило от боли, а в глазах двоилась. Единственно, что я смогла более или менее разглядеть, так это Иту, которая почему-то оказалось надо мной, метрах примерно в десяти, и смотрела на меня из большой дыры, при этом одобрительно улыбаясь.

Я попыталась встать, но мое тело предательски заныло, требуя еще полежать пять минуточек. Я повиновалась, не очень-то желая перечить себе, и растянулась звездой на лепестках фиолетовых цветов. Сзади мягко спланировала Ита, словно дайвер, который, повинуясь весу грузил, опустился на морское дно.

— Это как? — тяжело выдавила из себя я, подивившись такому трюку.

— Тут, Черная, свои нюансы, — подмигнула мне Ита, хитро прищурившись и стягивая мое бренное тело с куста.

— Расскажешь? — вяло проговорила я, хватаясь за голову и пытаясь понять, почему я камень, а она пушинка.

— Все дело в желании и вере, — бедро ответила Ита, закидывая мою руку себе на плечо.

— Че-е-е?

Не успели мы сделать и пяти шагов, как из деревянных дверей к нам устремилась несколько низеньких лысеньких человечков. Я могла бы подумать: «Шо? Опять… Картофелины?» — но человечки больше смахивали на матрешек: с коротенькими ножками, ручками, в странных оранжевых одеждах, при этом все как один с совершенно гладкими головами, что даже солнце поблескивало на их лысинах. В правой руке каждый из них держал длинную деревянную палку.

— Черт! Монахи! — сказала словно плюнула Ита и, ускорив шаг, чуть ли не поволокла меня в противоположную от монахов сторону.

Там тоже были деревянные двери: выкрашенные красной краской, с широкими позолоченными пластинами. Я старалась не отставать, хотя каждый шаг такому камешку, как я, давался нелегко. Я хотела спросить: «Почему мы бежим от монахов, ведь они нас могум защитить от преследователей?» Но у Иты было такое испуганное лицо, что я решила повременить с вопросом. С размаху мы врезались в деревянные двери. Те распахнулись, открывая нам путь в другой двор, побольше того, откуда мы сбежали.

В центре двора, под деревянным навесом, на толстых деревянных балках висел просто огромный золотой колокол с изображением в полный рост счастливого пухлощёкого человека, поджавшего под себя ноги в позе лотоса и сложившего на них руки. Колокол даже под крышей блестел так, словно на него было направлено десяток прожекторов. Стало больно глазам, поэтому я отвела взгляд, а Ита уже тащила меня в обход сада и колокола по крыльцу, выкрашенному в желтый, мимо узких распахнутых оконцев.

Когда сверкающие блики в глазах поутихли, я смогла прибавить шагу, чтобы Ита перестала меня тащить. Когда те монахи, что гнались за нами, тоже выбежали из дверей, Ита почти уже оказалось у новых дверей, более массивных, и ей пришлось поднапрячься, чтобы сдвинуть створки. Я тоже налегла, и вместе процесс пошел быстрее. Монахи почти догнали нас, когда створки поддались под нашим напором и распахнулись в большой зал.

Все здесь буквально пестрило красками, хотя правил там в основном красный и желтый цвет. Как по мне, выглядело хоть и красиво, но они чутка переборщили. С дальнего конца на нас посмотрел тот же самый счастливый пухлощекий мужичок, что был изображен и на колоколе, а кроме него подняли на нас взгляды еще и пара сотен узких глазок на лысых головах. Ита отшатнулась и, словно бы позабыв про меня, кинулась бежать через двор мимо колокола. Я неловко поклонилась, как бы извиняясь за вторжение, хотя и понимала, что это сейчас неуместно, и бросилась за Итой.

Но тут случилось вот что! Не могу сказать точно, что именно меня подвело, то ли ноги, которые еще не совсем хотели меня слушаться, то ли скользкие ступеньки, как бы это ни безумно смешно звучало под водой, то ли просто споткнулась на ровном месте. Так или иначе, потом я в храмы заходить побаивалась. В общем — я задела колокол. Вот так просто, случайно, ища, так сказать, опору, чтобы не упасть, я машинально схватилась за колокол. Думала, найду опору, но в конечном итоге перед тем, как грохнулась на каменную плитку под колоколом, я посмотрела на блестящую, сверкающую поверхность и увидела там свое отражение. И не просто себя, какой я в тот момент была, а себя особенную, красивую, какой я бывала иногда, когда собиралась на день рождения к подруге или на любой праздник.

И еще подумала тогда: «Какая я красивая!» Мысль, конечно, бредовая, когда падаешь на бетон лицом вниз, но что поделать, я так подумала. И в тот момент, пока моя рука щупала колокол в поисках опоры, а мысли показывали мне мой самый красивый образ, золото вдруг почернело, пошло странными оранжевыми разводами, а сам колокол покрылся мелкими трещинами. Вмиг весь блеск исчез, и колокол стал похож на ржавую бочку для компоста в огороде моей бабушки. Изумлению моему не было предела.

«Вот я такая взяла и испортила дорогую, очень дорогую вещь», — мелькнула у меня в голове мысль, прежде чем монахи, что гнались за нами, окружили меня.

Они что-то быстро тараторили на языке, который я не понимала, показывая тупыми концами палок то на меня, то на обезображенный колокол, но могла догадаться, что они крайне недовольны тем, что я сделала. А что именно я сделала с этим их золотым колоколом, я понятия не имела, но пока их палки угрожающе были на меня наставлены, я смирно поднимала ручки вверх и виновато лыбилась, сама не знаю зачем.

Полминутки спустя один из матрешек обратился к другому, и тот, коротко поклонившись, засеменил под двору в открытые ворота храма, откуда уже начала появляться целая толпа одинаковых матрешек-монахов. Тот, что получил какое-то задание, вежливо и быстро стал протискиваться через толпу и вскоре исчез в храме. А те, кто выходил из дверей, разинув рты смотрели, что стало с их прекрасным и величественным колоколом. Одни упали на колени и начали молиться. Других охватило то ли негодование, то ли гнев. Третьи начали плакать. Глядя на все это, я готова была съежиться да размеров сушеного апельсина и закатиться куда-нибудь под тумбочку, да там и остаться жить — так мне было стыдно перед этими лысыми коротышками.

Минуту спустя приволокли Иту: без сознания и тяжело дышащую. Я бросилась к ней, взяла за руки. Проверила пульс на шее: сердечко билось ровно, и мне как-то сразу отпустило. Видимо, она была просто без сознания.

«Может, ей дали палкой по голове, и она вырубилась?» — подумала я, проверяя ее голову, и точно, нашла здоровенную шишку на затылке.

Тут один из лысых монахов грубо ткнул меня палкой в бок. Я — в ярости и готовая мстить за раненую Иту — схватила конец шеста.

— В ухо захотел, лысый? — гневно зарычала я, подивившись своей храбрости и наглости, но шест не отпустила, даже когда монах попытался вырвать его из моей руки.

Другие, видимо, желая поддержать товарища, гневно затараторили и еще ближе придвинули ко мне концы своих палок.

«Нет, это не картофелины! Картофелины как минимум испугались бы и отступили. А эти показывают мне свою решимость, но нападать не спешат. Что же их останавливает? Может, я для них не угроза, в прямом смысле? Но я ведь сломала их колокол», — размышляла я, сверля колобка взглядом, а он в свою очередь глядел на меня из-под прищура своих узких глазок очень твердо.

И тогда я опустила шест, резко толкнув его вперед, от чего коротыш попятился, но не упал, а просто отскочил на несколько шагов назад. Мне вдруг показалась, что я странное воплощение странного бога, и у меня хватит сил, чтобы раскидать тут их всех как карточный домик. Я встала, взяв обмякшее тело Иты на руки, и сделала решительный шаг навстречу монаху-коротышке и его палке. Тот попятился, не зная, что и делать, оглядываясь на своих товарищей. Я сделала еще шаг. Монах отступил, но тут же поднял палку на уровень моего подбородка и растерянно, но жестко затараторил снова.

«Наверное, он велит мне остановиться?» — подумала я, сделав третий шаг, и зря.

Глупая была затея, хотя и смелая. Меня ударили по ноге, хлестко, больно, от чего я упала на одно колено и завыла как раненый волк, чуть не выронив Иту.

— Хватит! — раздался откуда-то из толпы достаточно внятный, но с небольшой долей акцента командный голос. — Тисе, опусти шест! Разве я учил тебе нападать сзади?

И толпы, которая почтительно разошлась, вышел почтенный старец, и потом все лысики повернулись к нему и все как один поклонились. Старик был тоже совершенно лысый, но с длиннющими до пола бровями и бородой. В одной руке он держал четки и каждый удар сердца отсчитывал одну бусину своими тонкими одряхлевшими пальцами. За его спиной, на почтительном расстоянии, держался тот монах, который до этого скрылся в храме.