Хонока (джен)

На третий день она возвращается в Академию, надеясь, что там нет определенного времени, в которое она должна быть там или что-то в этомроде. Иногда она забывает о мелких деталях.

Она приходит позже большинства, но как раз вовремя, чтобы увидеть заплаканного, но непреклонно настроенного Парня, уходящего со своим отцом. Маленький серебристый мальчик с экзамена окликает его, спрашивая, как его зовут.

Улыбка Гая расцветает, и на секунду он становится таким же невероятно милым, как его отец. Он выкрикивает свое имя, и она сомневается, что младший мальчик забудет его.

А—Гай, должно быть, тогда еще не вошел. Ее сердце болит за него.

Каковы шансы, что она туда попала? У нее нет преимущества быть воспитанной ниндзя, как у Гая. Однако она преуспела в тайдзюцу и гендзюцу… Она плетется за седовласым мальчиком и его отцом. Должно быть, они идентичны — или будут идентичны через несколько лет.

Она думает, что большинство людей убрались восвояси. По крайней мере, так кажется. Группа детей, одетых чуть ли не в лохмотья, утешают друг друга. Она подслушивает, как они говорят, что будут делить квартиры. Тогда не все из них прошли.

Она подходит к доске с вывешенными именами и чувствует, как у нее сжимается грудь. Затем она узнает свое имя, написанное на хирагане и катакане, как принято в Конохе. Она испускает долгий вздох.

У некоторых детей в фамилиях есть кандзи, а у некоторых их нет. Она на мгновение задумывается над этим. Если бы она рискнула предположить, это было бы зарезервировано для детей ‘клана’. Может быть.

Мальчик смотрит в ее сторону, осознав, что означал ее вздох.

“Ты поступила?” он смотрит на своего отца, затем (действуя довольно надменно) спрашивает ее: “Как тебя зовут?”

“Цунэмори Хонока-десу. Как тебя зовут?”

“...Хатаке Какаши”.

Его отец посмеивается, голос теплый и ровный. Он относится к тому типу людей, которыми она бы тайно восхищалась, будучи подростком, но она не подросток и вместо этого обнаруживает, что ревнует к Какаши. Его отец, должно быть, потрясающий. Такое чувство, что она едва ли сказала десять слов своему собственному отцу. В обеих жизнях.

“Это, должно быть, тот, кто поставил тебе тот синяк, да?”

Она задается вопросом, не странно ли, что в улыбке мужчины появляется искорка, когда он говорит это.

Какаши касается его щеки. Если есть синяк, его маска хорошо скрывает его.

“Ах, ” говорит она, “ извините”.

Он приподнимает бровь, глядя на нее, молча спрашивая, за что она вообще извиняется. (Возможно, она попала внутрь только благодаря этому эффектному удару ногой.) Отец Какаши просто смеется над ними.

Она смотрит вверх и в сторону, подавляя это отвратительное чувство подкрадывающейся ревности. Уже перевалило за полдень. Если она поторопится, то сможет купить следующую партию свежего манджу в Ичибан-манджу.

Она наполовину машет, наполовину кланяется им и говорит: “Увидимся в классе, Какаши-кун”.

Выходные проходят медленно. Там не было вывешено списка необходимых принадлежностей, так что ей нечего готовить — кроме своего гардероба.

Обычно она носит юкату и косодэ, как по дому, так и когда выходит из дома. У нее также есть брюки monpe, которые она иногда носит со своим косодэ, и комплект jinbei. Зимой у нее стеганая куртка hanten. Все очень традиционные обноски, причем устаревшие.

Большинство ниндзя носят более практичную и современную одежду. Похоже, гражданское население еще не осознало этого.

Она хотела бы купить новую одежду для Академии, но она даже не знает, где ниндзя берут свою одежду. Ей придется спросить своих новых одноклассников. А до тех пор она справится. Она надеется, что первый день занятий не будет слишком напряженным — у нее есть только сандалии-татами.

Наступает понедельник, и никто не спрашивает ее, куда она идет, и у нее нет для нее никаких дел. К счастью, ее родители, братья и сестры почти не ожидают от нее помощи в пятилетнем возрасте. Или они думают, что она странная, и не доверяют ее помощи.

Она прибывает в Академию и следует указателям, приглашающим новых студентов в класс номер один. Она чувствует себя так, словно пошла в школу в пижаме, по сравнению с другими детьми в их почти современной одежде. Однако она единственная, кто замечает свой собственный дискомфорт.

Какаши сидит сзади, и хотя от него исходит приятное тепло и статичное присутствие, которое приглушает других, она сидит впереди. Ей нужно будет уделять абсолютное внимание на уроке, и она не доверяет себе, чтобы не отвлекаться. Возможно, это ее единственный шанс добиться успеха в этом мире.

Звенит звонок, и их учитель, экзаменатор в прямоугольных очках, обращается ко всем им. Его зовут Мацуя Джун. Он будет их учителем до тех пор, пока они не закончат школу, если не возникнут какие-либо непредвиденные обстоятельства. Он начинает перекличку. Отсутствует только один ученик — Учиха Обито. Девушка с фиолетовыми отметинами на щеках смазывает лицо салфетками.

Джун-сенсей начинает с раздачи листа, в котором изложена вся их учебная программа, честное слово (Мудрец?) выучи-все-это-и-ты-получишь высшее образование. Он даже не двусторонний.

Затем им говорят, что все их ресурсы по тайдзюцу, ниндзюцу и гендзюцу не покидают Академию ни при каких обстоятельствах. Обучение рассчитано только на академические часы. В другом мире она, возможно, была бы счастлива из-за правила "никаких домашних заданий".

Затем он нарушает их распорядок дня, который более или менее повторяется каждый отдельный день. Очевидно, что вся работа шиноби заключается в повторении. Это очень похоже на ‘не практикуйся, пока не поймешь все правильно, практикуйся до тех пор, пока не сможешь сделать это неправильно’.

Есть еще история, математика, естественные науки и язык, но все они очень простые. Есть также класс куноичи, который просто ...? (Почему?)

“Но отложи это на мгновение”, — говорит Юн-сенсей. “Давайте представимся друг другу! Нравится, не нравится — все, что вы хотели бы рассказать о себе своим новым одноклассникам. Уходи!”

Это довольно стандартно. Она без особого энтузиазма запоминает имена своих одноклассников и вскоре забывает больше половины из них.

“Хатаке Какаши. У меня есть симпатии и антипатии. Это все”.

Хонока почти смеется. Он сказал это с невозмутимым лицом, да? Она уверена, что он сдерживает это — самодовольное удовлетворение от того, что оставил своих новых одноклассников в подвешенном состоянии. Возможно, всем им всего по пять или около того, но детское увлечение начинается рано, независимо от мира.

“Я Нохара Рин! Я люблю клубнику и не люблю цукудани. Я коллекционирую ракушки, поэтому, пожалуйста, дайте мне знать, если увидите какие-нибудь красивые! Давайте все будем друзьями!”

Ах, думает Хонока. Она яркая, но какая-то мягкая. Прохладный или, может быть, успокаивающий. Фиолетовые отметины на ее щеках действительно красивы — они притягивают взгляд, — и она задается вопросом, краска ли это, татуировки или что-то еще.

В конце концов, наступает ее очередь.

“Меня зовут Цунэмори Хонока. Мой любимый цвет сейчас ... зеленый. Я люблю гедзу, но не обжаренную во фритюре. Моя семья владеет баней и управляет ею.”

В воздухе ощущается привкус удивления.

“Цунэмори-я? Эта баня?” — спрашивает кто-то.

“Да”.

“Вы гражданское лицо?!” — кричит кто-то еще.

Несколько детей (сирот) не понимают, в чем тут дело. Аналогично, Хонока соглашается. Но это не первый раз, когда у нее возникает ощущение, что народ ниндзя и все остальные не просто так разделены, хотя точная грань размывается, чем дольше она на нее смотрит.

Юн-сенсей успокаивает класс и говорит им вести себя прилично и сидеть тихо, прежде чем приказать Хоноке следовать за ним. У него на подбородке появляется тревожная складка. "Он похож на любителя погрызть ногти", — думает она.

Они поднимаются наверх, в ту часть здания, на которой снаружи выведены иероглифы, обозначающие огонь. Он просит другого шиноби в громоздкой зеленой куртке встретиться с Сандайме-сама, Хокаге.

О-о.

После получаса сидения на улице и подпитки нарастающего беспокойства друг друга их наконец впускают.

Сандайме Хокаге, Сарутоби Хирузен, сидит за столом, который слишком велик для него. Он курит трубку, его иссушенная солнцем кожа покрыта мягкими морщинами и едва заметными печеночными пятнами. Ее дедушка часто говорил ей, что курение (и выпивка) старит кожу, и она задается вопросом, сколько лет мужчине перед ней. (Она соглашается с тем, что он моложе, чем выглядит, но старше, чем она думает.)

Юн-сенсей кланяется, и она тоже неловко опускается.

Он приветствует их за своей трубкой, скользя по ним взглядом, без сомнения, недоумевая, почему учитель и ученик стоят в его кабинете почти до начала урока.

“Сандайме-сама… Произошло небольшое недоразумение.” Юн-сенсей делает глубокий вдох, чтобы признаться. “Мы приняли гражданского ребенка без разрешения родителей”.

Хокаге смотрит на нее, и в его глазах появляется усталый, но слегка насмешливый блеск.

“И как это произошло?” — спрашивает он со своей трубкой.

“Э-э, ну, она сама записалась на вступительный экзамен в Академию, используя формы, которые мы предоставляем сиротам, Сандайме-сама”.

“Кто дал ребенку бланки?”

“... Я сделал, Сандайме-сама”.

Затем Хокаге хихикает, дым вьется вокруг его губ. Он кладет трубку в рощицу на коробку из-под табака и переплетает пальцы на крышке стола.

“Мои извинения, Сандайме-сама. Она приехала без своего опекуна, и я просто предположил...

А. Что ж, это объясняет несколько частей документа — например, квартиру genin, предоставленную вместо законного места жительства, и возможность получения средств поддержки. Она не подавала заявление ни на то, ни на другое, потому что у нее есть дом и пособие, и мне показалось, что она солгала, говоря обратное.

Хокаге наклоняется вперед, сосредотачиваясь на ней.

“Дитя, как тебя зовут?”

“Цунэмори Хонока-десу”.

“Хонока-тян, да? Хорошее имя для дочери Страны Огня. Хонока-тян, сколько тебе лет?”

“Мне пять лет, Хокаге-сама. Мой день рождения восемнадцатого июня.”

“И ваша семья действительно не знает, что вы приехали сегодня учиться в Академию?”

Она кивает.

“И как ты думаешь, где, по мнению твоих родителей, ты сейчас находишься? Они, должно быть, беспокоятся, когда тебя так долго нет?”

Она невозмутима, потому что невысокого мнения о навыках своих родителей по воспитанию детей. Хонока не думает, что ее мать ни разу не спросила, куда она ходит, когда никто не может ее найти.

“Я думаю, они думают, что я играю с соседями”.

Судя по подергиванию его губы, он не упустил скрытую нотку в ее тоне.

“Хонока-тян, почему ты поступила в Академию, не сказав родителям? Наверняка это то, что они хотели бы обсудить с вами?”

Она хмурится.

Она не сказала им, потому что сейчас ей всего около двадцати, даже если технически ей пятнадцать лет, которая однажды проснулась в теле младенца и должна была начать все с нуля. Делает ли это ее взрослой в теле ребенка или что-то еще? Ребенок со старой душой, как они говорят?

“Я не сказал им, потому что они заняты, управляя баней нашей семьи”.

Он поднимает недовольную бровь и молча ругает ее за ее бред. Она чувствует, как у нее дергается щека. Даже ее дедушка не мог видеть ее насквозь так ясно, а он знал ее лучше, чем кто-либо другой.

“... и я не думал, что они поймут, о чем я прошу”. Что лишь ненамного ближе к истине.

“И ты, Хонока-тян. Ты понимаешь, о чем просишь?”

Она смотрит в потолок и рассеянно хмурится. Хм.

“... Я понимаю, что Академия — это военный ресурс, и что я добровольно становлюсь солдатом, Хокаге-сама”.

Она снова опускает глаза, полные слез. Теперь во взгляде Хокаге появился более холодный блеск. Измеряю, и она снова отводит взгляд. Такое чувство, что он мог бы стереть ее секреты прямо с ее лица. Затем она пытается быть честной, потому что честность скрывает секреты лучше, чем когда-либо ложь, — и все же правда, которую она предлагает, всегда бывает только такой, какой ее представляет спрашивающий.

Честность позволяет ей лгать, не прибегая ко лжи.

“О чем я прошу, так это о шансе узнать больше о моей деревне и мире вокруг меня. У меня так много вопросов, и я ищу их здесь, потому что никто другой не помог бы мне найти ответы ”.

Он выглядит потрясающе серьезным, затем неожиданно смеется. “Не по годам развитый ребенок , это точно… Полагаю, мне следует послать кого-нибудь сообщить твоим родителям о твоей решимости стать шиноби?”

Она благодарно кланяется, напряжение покидает ее грудь. “Спасибо вам, Хокаге-сама”.

Он отмахивается от нее. Значит, он не считает, что за это нужно благодарить.

“Я с нетерпением жду возможности наблюдать, как ты растешь, Хонока-тян, и я надеюсь, что ты найдешь ответы, которые ищешь”.

Когда они уходят, он спрашивает у потолка результаты ее экзамена и эссе. Дверь за ними закрывается, и Юн-сенсей приводит ее обратно в класс.

“Теперь все друг друга знают?” — спрашивает он. Много кивков. “Хорошо, хорошо”.

Она снова занимает свое место, и Юн-сенсей заканчивает введение и снова касается руководящих принципов учебной программы. Тогда он их увольняет — это только их первый день. У них нет вступительной церемонии. Он напоминает им, чтобы они забрали свои письма о принятии на выходе.

Нохара Рин также коллекционирует книги Учихи Обито, немного уговаривая.

“Ах, Хонока-кун, если ты подождешь у двери, пожалуйста”.