Превосходное и недвусмысленное предсказание № 666. (гет)

Зачем от мирных вод

Сей гавани благой,

Где ветер не ревет,

И царствует покой,

Плыть в ненадежный Порт

За бурные моря.

Где волны бьются в борт

И сносят якоря?

(Генри Говард , граф Сарри 1517-1547)

Итак, кузница Кроули понравилась. Добротная, вполне в духе древнего поверия, что можно пережить две избы, а кузница все еще будет стоять, она имела два выхода. Один спуском к ручью, второй на поляну перед сараем. Окон, как водится, не было. За сараем тянулся слегка заболоченный и поросший камышом участок, на котором, если осушить, вполне встал бы небольшой коттедж, да и для садика осталось бы местечко. Внутри кузницы он с радостью обнаружил приличную двурогую наковальню, горн, несколько полок с инструментами и остатками продукции старого мастера. Видимо, он не специализировался на чем-то конкретно, но производил все что угодно на радость землякам. В углу в сундуке оставалось даже некоторое количество пористых заготовок лепешек-криц, которые вполне можно пустить в дело, а также запас древесного угля для горна. Наличие водяного колеса его также несказанно обрадовало. Видимо, Генри-старший хотел несколько механизировать процесс ковки, да не успел. Стоило заняться установкой водяного молота, ведь тогда никакие подмастерья ему не понадобятся, а кузница станет в разы результативней! Обожженным рукам он дал дня три отдыха, просто сидел у ручья и слушал плеск воды. Ночью же таился в сарае. Мазь Агнессы справлялась неплохо. И к концу недели он разжег горн адским пламенем и попробовал молот-ручник. Тот удобно лег в ладонь, и Кроули доработал несколько не законченных Генри-старшим ножей. Потом выправил косу, стоявшую в углу, и попробовал более сложное — изысканную художественную ковку. В результате вышла грубая, но стильная черная роза. На пятый вечер, в воскресенье, прибежала Агнесса. Принесла несколько овсяных лепешек и кувшин эля, а также уже упомянутую стопку книг «Для сожжения», завернутую в очень потрепанную шаль. «Садик», «Салернский кодекс», Одо из Мена и «Утопию» она отложила на полку, а остальное предложила спалить в горне, как полную ерунду. Однако Кроули возразил: «Нельзя жечь книги, даже идиотские. Это опыт поколений. Тем более, что я знаю куда их деть и как заработать на этом.» Агнесса удивилась, но по девичьему лицу видно было, что волновало ее что-то еще, кроме судьбы старых фолиантов. Скорее книги были просто предлогом. Кроули вернул ей лепешки: «Мне есть не обязательно.»

— Да? А тебя выгодно держать в хозяйстве.

— Не то слово! Ну, говори, придумала желание?

— Нет еще. Но ты не мог бы пока спрятать жемчуг здесь? Генри может отыскать и себе заграбастать. А я уж и не знаю куда прятать. Он даже в моем грязном белье ковыряется. Извращенец. Что уж он там ищет. Считает, что там пренепременно должны быть записки моих ухажеров. Какие ухажеры позарятся на старые матушкины юбки!

— Спрятать я, конечно, могу, хитрая моя госпожа. Но насколько сильно ты любишь побрякушки?

— Я? Побрякушки? Вот еще! Это ты, видать большой любитель! — и она указала на его серьгу в ухе.

— Ладно, — ответил Кроули, вынимая жемчужину из мочки, — приложим эту к остальным в уплату аренды за кузницу и сарай. Так, года за четыре, скажем, учитывая скорость твоего думательного процесса. А остальные можно вложить в банк под проценты. Очень выгодно. И тебе можно будет на Генри не работать. Только мне надо в Престон съездить на недельку. Порешать там твои жемчужные и мои кузнечные дела. Отпустишь?

— Тебе нужно мое разрешение? Вот с этими твоими крыльями и мое разрешение?

— Ты до сих пор не поняла. Глупая девчонка. Прочитала заклинание сумасшедшей мощности, и оно подействовало. Я теперь не только действовать без твоего согласия не могу, но и…

— И нечего так кипятиться. Я же не каждый день демонов вызываю. И что «но и»?

«Нет. Это еще не ясно мне самому. Не скажу ей, умалчивание это не вранье,» — подумал он, а вслух пояснил: «Вынужден говорить тебе только правду, а это, как сама понимаешь абсолютно не в моей природе и очень мне претит. Ведь я приврать большой любитель. Демонам положено. Ну, отпустишь?»

— Отпущу, раз для общего дела, — махнула рукой Агнесса и принялась грызть лепешку с аппетитом здорового юного существа, очень голодного к тому же.

— Хорошо. Вернусь быстро. И еще. Там на границе участка за болотом — яблоня есть такая практически уже дикая. Если что — напиши и в дупло записку спрячь. Я получу.

То, что не сказал он Агнессе и еще не до конца было понятно ему самому, и пугало и восхищало его одновременно. А все дело в том, что, попав под чары, он перестал чувствовать зов Преисподней и, если быть точнее, не зов, а связь. Наступила странная для него внутренняя тишина — никакой князь Ада не требовал срочно срываться для очередной мелкой пакости на окраину Ойкумены, никакой Сатана не влезал к нему в мысли с советами или угрозами, все было тихо и только голос его новой повелительницы звенел в нем иногда. Но этот голос был приятен, иногда насмешлив и ехиден, но всегда так добр. И Кроули это нравилось. Он даже боялся, что произнеси он все это вслух, чудо тут же разрушится и он снова попадет в поле зрения адских своих собратьев.

В Престоне он развел бурную и быструю деятельность. В результате первой ее части — заявленных на тайный букинистический аукцион демонологических книг, он внезапно столкнулся на улице с Азирафелем. Тот сиял, как всегда, излучая счастье, но сегодня это счастье посылало окружающим особенно сильные греющие лучи.

— О, Кроули?! Добрый день. Ты что здесь делаешь?

— Приветствую, Ангел! Так, замышляю кое-что.

— Пакость очередную?

— Зло не дремлет. Но это как посмотреть. Пока просто участвую в промышленной революции.

— ? — брови Ангела вскинулись изумленным домиком

— Не бери в голову. А Ты тут как?

— О, очень удачно приобрел несколько книг! Весьма удачно! — Азирафелю явно не терпелось с кем-нибудь поделиться удачей, — Давай выпьем чего-нибудь где-нибудь, и я расскажу. Уверен, тебе будет интересно это увидеть.

— Приглашаешь? Тут есть одна таверна. Вполне приличный эль и неплохая выпечка.

В таверне «Заблудившийся пони» стоял туманный сумрак, наполненный запахом дешевого пива, жареного мяса и усталых мужчин. Азирафелю в его блистательной радости все было нипочем, и, устроившись за дальним столиком в укромном уголке, они заказали пива и пирог с зайчатиной по-престонски. Азирафель, даже не прикоснувшись к пирогу, развязал узел из ветхой клетчатой шали Агнессы и перед Кроули оказалась столь знакомая стопка книг, перевязанная винтажной лентой, стираной в святой воде.

— Представляешь!? — с гордостью просиял Ангел.

— И что тут представлять? «Пикатрикс», «Гальдрбук» — полная галиматья, «Pseudomonarchia Daedonum» — вдохновленная пьяным бредом твоего друга Агриппы, пившего только неразбавленное вино. Каталог 69 благородных демонов! Вельзевул ржет при одном воспоминании. И «Книга Абрамелина»! Сатана меня дери! Для чего они тебе нужны?!

— Во-первых, я изъял порочные знания из людского обращения, а во-вторых! Нет, ты только погляди, продавец, видимо, очень набожен и боязлив — ленту явно стирали в святой воде! Уверен, что вырученные деньги он расходует на благое дело.

— Несомненно на благое. Раз ты так уверен. Так что-же во-вторых?!

— Во-вторых, я очень удачно тебя встретил! Ты же точно знаешь, работает ли все это? Просто интересно? Насколько смертные могут…

— Ни черта они не могут! Зря все это. Не работает. Накурятся твои смертные всякой дряни, а потом рассказывают. Про власть свою над адскими тварями. Три хи-хи, два ха-ха. Нет, шестьсот шестьдесят шесть ха-ха!

— Ясно. Значит, кое-что работает. И иногда вызывали и получается, — Азирафель вздохнул очень грустно и опустил глаза.

— С чего ты взял? Я же говорю тебе — не работает! Все это графоманство и шизофрения под одной обложкой. «Кто писал не знаю, а я, дурак, читаю» — и больше ничего!

— Если бы не работало, ты бы не злился, а просто посмеялся. Может оно и с тобой срабатывало. Поэтому, я более тебя травмировать и расспрашивать не стану.

— Так. Хватит, заботливый какой выискался. Если я сказал, что не работают, то это и значит, что не работают. Как они ожидают не работают. Лучше скажи за сколько купил?

— Тысячу фунтов за все.

— Что? Да за эти деньги…

— Что?

— Можно построить… четыре башни замка. А уж деревенский домишко…

— Чепуха, это цены тринадцатого века. Сейчас только на две башни и хватит. А зачем тебе деревенский домишко?

— Мне? Домишко? Речь не обо мне, я для примера сказал. Просто непомерно огромная цена для таких вредных книжонок.

Азирафель покачал головой и любовно прогладил корешки: «Ну, не надо так, это же люди написали. Значит это просто опыт поколений.» Однако решил, что раз Кроули называет книги вредными, что они действительно вредны и даже губительны для демонов. Кому же это может понравиться, когда тебя призовет не известно кто и будет гонять туда-сюда в своих корыстных целях. Конечно, у демонов свободы еще меньше, чем у Ангелов, но болтаться на побегушках у заштатного заклинателя?! Не позавидуешь!

И они посидели еще немного, говоря о погоде, чудачествах Мудрейшего, перспективах английского театра без сгоревшего «Глобуса». Кроули не стал задерживаться и ушел быстро, оставив Азирафеля в некотором замешательстве, даже не попробовав ни пива, ни пирога. Ангел так и не мог понять, что же его беспокоило на протяжении всего разговора. Вроде бы демон ничего не просил на этот раз, и не втягивал его в очередной обмен взаимовыгодными услугами, но общая атмосфера вокруг него отсвечивала чем-то странным: «Интересно, что это у него с руками? Следы ожогов? Мозоли? Трудовые что ли? Ввязался в какую-то мутную авантюру и не признается. А когда он мне в чем-то признавался? Змей, он и есть змей. Но что-то в нем не так!»

Кроули же продолжил забег по Престону и, заглянув в юридическую фирму «Гаджет и сын» осуществил вторую часть своих планов, решив финансовые вопросы. В результате этих решений Агнесса Бредшоу из бесприданницы превратилась во вполне завидную невесту с солидной общей суммой, вырученной от продажи ожерелья и книг, на счете в Престонском банке.

Третья часть плана также увенчалась успехом и, заручившись поддержкой Престонской гильдии кузнецов и оружейников, которой он с успехом преподнес свою черную кованую розу, он вернулся в Экклстон в конце недели, сопровождаемый караваном из трех крытых повозок, в которых уместились несколько мастеров кузнечной и строительной гильдий, вместе с приобретенным оборудованием и дополнительным материалом для кузницы, а также кухарка миссис Марион Туссом. Последняя, весьма строгого вида и огромного роста двадцатишестилетняя вдовушка в накрахмаленном белоснежном чепце, чинно и молча восседала всю дорогу в последней повозке, куда поместилась с мешком кухонной утвари и небольшим чемоданчиком, источавшим дивный, странный и аппетитный запах пряностей. Кроули ехал сбоку каравана на смирной пегой кобылке по имени Чернушка, которая очень радовалась смене городского пейзажа на сельский, успевала похрустеть травой с обочины на коротких остановках, и, занятая всем этим, не пыталась прилюдно выкинуть своего странного хозяина из седла.

Прибывшие рабочие заполнили собой таверну «Blue Anchor» — Голубой якорь. Чем очень порадовали хозяина. Почтенная миссис Марион остановилась там же с целью готовить на всю ораву. После этого работа у кузницы закипела. Обновленное водяное колесо и закрутилось веселее. Установленный молот с водяным приводом заработал на четвертый день к великой радости деревенских мальчишек. Ряд осушающих болотце каналов был прорыт и даже заложены камни в фундамент будущего коттеджа. Все это время заинтересованные сельчане являлись в кузницу поглядеть на нового кузнеца, оценить нововведения и даже кое-что заказать ему. Многие за последующие пару недель обзавелись новыми ножами, серпами, косами, заступами, полезны были также гвозди и дверные петли, которые новый кузнец ковал затейливо и аккуратно. Потом пришли несколько кумушек за новыми спицами и иголками. И чем больше обновок уносили из кузницы жители Экклстона, тем дальше освобождалось пространство от попыток преподобного Генри создать в родной деревне Лабиринт Святости. Через пару недель после общего пира в Голубом Якоре, где уважаемый господин Наттер угощал всех желающих, работники погрузились в повозки и удалились обратно в Престон довольные тем, что влияние гильдии так и не угасло в этом забытом после смерти Генри Брэдшоу-старшего уголке. Миссис Туссом пока осталась готовить для постояльцев таверны, желая подыскать постепенно приличное место. Дочь Генри-старшего в кузнице не появлялась, исправно работала в пресвитерском доме. К концу второй недели, когда все утихло, Кроули дошел, наконец до яблони и извлек из дупла двадцать одну записку, по одной на каждый день его отсутствия и интенсивных кузнечных работ, все содержали одно и то же: «Когда же?» Он написал на обороте последней: «В понедельник вечером — жди. Привезу гостя.» И сжег все остальные легким взмахом руки с чувством выполненного долга.

Любезный читатель, конечно, заинтересован ответом на вопрос — а как же преподобный? Почему он ничего не знал? Не знаю. Может понадобилось небольшое демоническое чудо, а может преподобный Генри был слишком занят злословием, самолюбованием, подсчетом церковных барышей и делами в поместье графа, что ему было не до кузницы. И вот, проведя у графа все требуемые религиозные обряды и оставшись на ужин, в конце сего ужина, надо сказать весьма обильного, он вдруг услышал от сэра Хью следующее: «Любезный Отец, а Вы весьма удачно сдали кузницу в аренду этому красавчику. Представьте, каков наглец! Он превосходно подковал моего Вельзевула!» Вельзевул был черным, непокорным и коварным жеребцом сэра Хью, признававшим только хозяина, а подковать его можно было лишь если пятеро дюжих конюхов придержат сволочного конягу.

— Дорогой Генри! Честь Вам и хвала! У меня в поместье нет ни кузнеца, ни оружейника. А тут такая удача. Представьте, Вельзевул стоял, как вкопанный. Не шелохнулся. Мастер обновил все подковы. И еще я у него приобрел отличный нож. Ковка не хуже толедской, уверяю Вас. И где Вы его только раздобыли? Вот подумываю, а не заказать ли ему новый латный доспех?! Времена нынче неспокойные.

Генри, готовый провалиться сквозь землю, только кивал, улыбался и делал вид, что все еще жует фазанье крылышко. О кузнеце он ничего не слышал, самого его не видел. Ибо в церковь тот не захаживал. О масштабных работах на участке Агнессы ему никто не доложил. Он дожевывал фазана, улыбался криво, но злобная ярость уже клубилась в нем. Сестру хотелось просто прибить за испытанное унижение. После ужина он не отправился сразу домой, а сделал изрядный крюк к кузнице. Нет, вламываться и знакомиться с кузнецом он не собирался. Какой бы ни был, но любой кузнец мог превратить его в мокрое место, если того разозлить. Но посмотреть «на красавчика» хотелось. А потом он отыграется на этой негодной девчонке. Но то, что он увидел, поразило его до глубины души. Вернее, поразило в самую душу.

Смеркалось. Генри спрятал свою лошадь и повозку около дороги в кустах и подобрался к кузнице со стороны поляны. Дверь, распахнутая настежь, открывала ему очень удобно для подробного обзора высокую мужскую фигуру у горна с клещами в одной руке и молотом-ручником во второй. Что он там ковал было непонятно. Но молот очень звонко и весело ударял по наковальне, а кузнец взмахивал им с каким-то дурацким щегольским и абсолютно не оправданным со стороны кузнечного дела прокрутом в воздухе. Промозглый ноябрьский вечер словно не существовал для него. Прекрасно сложенный смуглый мускулистый торс, блестящий то ли от пота, то ли от жара необычно алого огня, худые, жилистые руки, которых не портили отлично очерченные мышцы, темные длинные волосы, связанные в хвост на затылке, темные очки, высокие острые скулы, узкий рот, напряженный и сосредоточенный. У Генри почему-то появилось горячее желание вылить ему на голову ушат святой воды. Тут наглец из кузницы оставил молот. Опустил работу в бочку с водой. Там зашипело. Он полюбовался на дело рук своих, и тонкие губы изогнулись довольно. После этого, видимо закончив на сегодня с работой, он подошел к второй двери, что выходила к ручью, и уже без штанов со всего размаха сиганул в воду. Поплескался там, нарушая указ ГенрихаVIII о запрете купален, вылез, вытерся куском полотна и, накинув на себя темную рубаху, взял с полки бутылку, в которой явно была не водица.

Генри замерз в кустах и не стал смотреть дальше. Дома же он обнаружил, что у Агнессы наверху темно, и, решив продлить удовольствие, отложил расправу с сестрой назавтра.

Но назавтра утром Агнессу он дома уже не застал, паршивая девчонка умчалась то ли к мяснику, то ли к молочнику. А он отправился в церковь. Вернулся же только к ужину.

Ужин на удивление был накрыт на парадной скатерти и очень обильно. Стол украшали суп с сыром и овощами, свежие булочки, которые всегда так удавались Агнессе, паштет из отварной говядины, пирожки с курятиной, превосходный с корочкой фермерский каравай, коронное блюдо их матушки, поданный с голландским соусом и источавший аппетитный аромат трав. Сбоку стоял десерт — пудинг из профитролей и целое блюдо разноцветных яблок. Все это венчалось бутылочкой Шерри. Стол был накрыт на троих, что тоже возмутило священника. Вершиной расточительности Агнессы оказались два канделябра, в каждом из которых весело горело по шесть свечей. «Так, — подумал Генри ехидно и зло, — сразу видно — виновата! Ишь как расстаралась!» И он, ничего не попробовав, сразу приступил к обвинительной речи.

— Мерзавка! Как ты смеешь! Кого это ты тут в гости ждешь? Еще и скатерть парадную постелила! А свечи в таком количестве! Ты представляешь сколько они стоят?! Как ты смела приводить этого черта в кузницу?! Как ты вообще решилась на такое? Ты сколько у него денег взяла? А? Змея подколодная! Я тебя пою, кормлю, а ты тут смеешь распоряжаться?!

Агнесса подумала, что теперь ей терять нечего, а Ангел-Хранитель должен быть уже на подлете, поэтому решила ответить. Причем, голос ее не срывался в крик, как у Генри, а лился спокойно и уверенно: «Поишь и кормишь? Хлебом, водой да тумаками? Генри, постыдился бы. Когда это ты меня кормил? Да и кузница не твоя. Ее мне батюшка завещал. Значит, я сама решаю, что мне делать с ней. Хочу в аренду сдам, хочу сама там работать научусь. А ты, найми себе кухарку. И не смей на меня кричать!»

— Не моя? Ах ты, дрянь! Грубиянка! Неделю у меня будешь на хлебе и воде сидеть, я тебе сейчас так задам! Я — твой опекун. Всем могу распоряжаться.

— Опекун? С каких пор? Никакого документа на эту тему нет, преподобный. Это ты сам для себя придумал. Опекун он! Видала я такую опеку. Если на то пошло, так это я тебя тут опекаю, лентяя и обжору.

— Документ?! Сейчас я тебе такого документа покажу, что ты будешь помнить! Исполосую всю твою проклятую ведьминскую задницу! Змея! Ведьма, проклятая! Сгною в подвале, шкуру с тебя спущу, дрянь поганая! Паштет?! Пирожки с курятиной?! Десерты?! Я тебе покажу профитроли!

Генри перешел на сплошной крик и временами повизгивал, но тут его неожиданно прервало чье-то настойчивое покашливание, а потом звук упавшего на пол железа. Он оглянулся на дверь в столовую, от которой и донеслись эти звуки. В дверях стояли два незнакомца. Оба одеты в черное и выглядят весьма представительно. Покашливал старший, которому на вид было сильно за пятьдесят. Взгляд его карих бархатных глаз из-под густых выразительных бровей балансировал на грани снисхождения и жалости, темные волосы коротко пострижены, шляпу он держал в руке, щеки худы, небольшая бородка и усы со слегка опущенными кончиками тщательно ухожены. Красивый, хотя и длинный нос, чувственные губы под аккуратными усами. На мизинце тонкой руки, державшей шляпу обручальное золотое кольцо. Воротник и манжеты скромны и белоснежны. Высокий лоб и тонкие руки выдавали человека, привыкшего к умственной работе, а выражение снисхождения показывало, что он не склонен судить, а больше привык выслушивать и хочет понять собеседника. В правой руке он держал небольшую папку, видимо, с документами. Вся фигура излучала спокойствие. Он, хотя и был ниже второго на целую голову, но держался прямо и с достоинством. «Видимо, голландец, или француз,» — решил Генри. Второй… Тут мысль об ушате святой воды снова посетила его, так как во втором он с изумлением узнал нового экклстонского кузнеца. Черный бархат прятал его в тень спутника, темные волосы ухоженными локонами змеились, окружая лицо изысканной рамой черного дерева с красным отливом. Возраст угадать не представлялось возможным. Смуглое лицо с острыми скулами гладко выбрито, но кожа имеет какой-то темный налет, словно сажа и гарь от работы у горна въелись в нее и не смываются ничем. Эта гарь подчеркивала жесткие линии щек и рта, делая все лицо просто зловещим. Взгляд кузнеца прятался за темными очками, но губы скривились в таком нечеловеческом презрении, что Генри стало страшно, и он решил, что в данном случае не поможет даже святая вода.

Однако старший начал разговор первым: «Простите, преподобный, что мы вошли сами. Но на наш неоднократный настойчивый стук в дверь никто не ответил, а изнутри доносились возбужденные голоса, то мы решили, что у Вас случилась какая-нибудь неприятность или беда, и не помешает наша помощь. Оказывается, вы просто обсуждали меню ужина. Простите еще раз великодушно, как и учит нас Господь наш Иисус. Ведь мы по важному делу. Представлюсь, чтобы не было недоразумений в дальнейшем. Меня зовут Джон Гаджет, я руковожу юридической фирмой «Гаджет и сын» в Престоне. Вы могли слышать обо мне, так как батюшка Ваш, Генри Брэдшоу, да будет земля ему пухом, вел со мной дела свои и весьма успешно.» Тут он слегка поклонился, и продолжил, не давая Генри вставить ни слова: «Имею честь представить Вам своего спутника Антония Джей Наттера.» Спутник изобразил поклон, не изменив выражения лица ни одним мускулом. Гаджет меж тем не останавливался: «Мистер Наттер, бывший лейтенант королевского флота, ходивший на достославном корабле «Рок» вместе с выдающимся человеком нашего времени сэром Уолтером Рэйли, и на котором служил также единоутробный Ваш брат Томас Брэдшоу, светлая память безвременно почившей душе его. Согласно предоставленному документу, подписанному двумя свидетелями, а именно самим сэром Уолтером и капитаном Кейлисом, мистер Наттер является душеприказчиком Вашего брата. Томас, умирая оговаривает в своем завещании, что, так как его брат, являясь лицом духовным, и будучи загруженным честнейшей заботой о своей пастве, не может уделять воспитанию сестры должного времени и сил, и, дабы сберечь усилия брата для работы церковной, Томас нижайше просит Его Королевское величество удовлетворить его предсмертное желание и назначить опекуном девицы Агнессы Брэдшоу лейтенанта флота Его Величества Антония Джей Наттера, который во время плавания проявил себя, как преданный слуга короля, порядочный джентльмен и вполне образованный для того, чтобы вести дела девицы Агнессы к ее полному благополучию до ее совершеннолетия либо до ее замужества. Наимудрейший наш монарх сию просьбу удовлетворил перед самой казнью сэра Уолтера. Вот взгляните — подписи Кейлиса, Рэйли, Вашего брата, а также царственная подпись и печать Его Величества. Подлинность документа подтверждаю. Если Вам нужна моя лицензия, то она при мне.»

Генри полюбовался на подписи и печать, затем пригласил гостей зайти и присесть. Пока он думал, что он может возразить против королевской печати и подписи казненного изменника Рэйли, достопочтенный Гаджет продолжил разъяснения: «Отлично. Раз тут все ясно, то рассмотрим это дело далее. Удостоверяю также, что мистером Наттером в банке Престона открыт счет на имя Агнессы Брэдшоу, на который им положены переданные ему Томасом Брэдшоу для сохранения и передачи мисс Брэдшоу средства, составившие четыре тысячи фунтов. Далее. Мисс Брэдшоу, вы собрались сдать в аренду кузницу, отходящую Вам по завещанию батюшки, Вашему опекуну? Договор составлен мною и господином Наттером уже подписан. Он согласился на все Ваши условия. Мне зачитать? Нет? Вы их и так знаете? Хорошо, тогда подпишите — здесь, и здесь. Два экземпляра — для Вас, мисс, и для господина Наттера. Кроме того, по Вашему на то согласию мистер Наттер заключил договор о строительстве на вашем участке коттеджа со строительной фирмой «Кирпич и дранка» из Престона. Я проверил добросовестность и финансовую состоятельность фирмы и могу заверить договор.» У Генри шла кругом голова. Особенно его возмущало совершенно языческое и неприличное звучание имени Антоний с этим абсолютно неизвестно что означающим «Джей». Он ничего не мог ни возразить, ни опротестовать. Только краснел и пыжился. К тому же от запаха с обеденного стола и возраставшего по мере продолжения разговора аппетита у него начал очень громко бурчать живот, что совершенно не повысило его самооценку от уровня того плинтуса, до которого его только что опустили.

— Ну вот и все, пожалуй, — серьезный достопочтенный Гаджет вдруг улыбнулся и кивнул Агнессе. Она кивнула в ответ и певуче произнесла: «Осталось только закрепить все это за дружеским ужином. Прошу, присаживайтесь к столу!»

«Похоже эта мерзавка их и ожидала!» — подумал Преподобный. Джентльмены не стали отказываться и устроились за столом. Однако, Агнесса продолжала подавать тарелки и блюда сама, так как больше было некому. За столом беседа не клеилась. Джон Гаджет вспоминал отца семейства, нахваливал шерри и блюда на столе, рассказывал что-то Агнессе, она в ответ лукаво смеялась, Антоний Джей Наттер мрачно помалкивал, но шерри пригубил. Генри жалко улыбался и поддакивал. Когда же перешли к десерту достопочтенный юрист сообщил, что сладкого не ест по совету врачей, и удобнее ему отправиться в таверну, заночевать там, так как им следует переговорить обо всем по-семейному, а ему надо завтра утром уехать обратно в Престон. Возражать ему отчего-то было совершенно невозможно. Однако Агнесса возмутилась: «Какая таверна, достопочтенный! У нас полно гостевых комнат. Правда, Генри?! Я сейчас же организую Вам ночлег, а они с мистером Наттером пусть пока все обсудят здесь.» Девушка исчезла, унося один из канделябров и уводя достопочтенного Гаджета в гостевую комнату. Их голоса и смех приглушенно слышались в отдалении некоторое время, потом все стихло.

За столом установилась мертвая тишина, нарушаемая только благостным сытым урчанием живота Генри. Кроули продолжал изучать его лицо. И это было странно. Как одинаковые когда-то черты к двадцати пяти годам так разнились у братьев-близнецов? Там, где он помнил открытый и прямой взгляд Томаса, он видел мерзко и трусливо бегающие глазки Генри, там — обветренное мужественное лицо солдата, а тут обрюзгшее, одутловатое бледное лицо ханжи и лицемера, сластолюбивый и жадный рот, плечи висели вешалкой для сутаны, макушку украшала плешь, жирные холеные пальцы все время теребили что-нибудь. Отвращение, только это чувство вызывала внешность старшего брата. Наконец Кроули встал и принес от двери мешок, громыхающий железом. Затем вынул из-за пояса мешочек-кошелек и начал по одной цедить оттуда монеты. Золотые испанские дублоны по одному тяжело падали на парадную скатерть, вспыхивая манящим блеском в свете шести свечного канделябра.

— Это не от Томаса. Это уже от меня. Можешь попробовать на зуб. Испанское золото. Починишь крышу в твоей церквушке, чтоб не протекала.

— Откуда ты знаешь, что протекает? — Генри зачарованно следил за падающими монетами — десять, одиннадцать, двенадцать…

— Знаю. Тут в Англии, что ни церковь, так обязательно крыша течет. Сланцевую уложишь, и гвозди я тебе бесплатно сделаю… двадцать два, двадцать три… Наймешь кухарку. Тут одна превосходная после моих строителей осталась. Почтенная вдова миссис Марион Туссом. Живет сейчас в «Голубом якоре»… тридцать три, тридцать четыре… и девчонку служанку какую-нибудь из местных, чтобы убирала и стирку прачке носила. Ты понял? Носила прачке, а не сама стирала… сорок, сорок один, сорок два… И работника порядочного, чтобы за грядками следил и овцами… сорок восемь, сорок девять… И Агнесса будет жить в комнате с отоплением, а не в дурацкой мансарде. Пока коттедж ее не готов. Пятьдесят…

— Я ее не отпущу жить одну рядом с твоей кузницей. Не хватало еще, чтоб она смотрела, как ты в ручье купаешься!

— Рядом с ее кузницей. И где хочу, там и купаюсь. Ручей не купальня, ничего не нарушаю. И потом — а кто тебя спрашивает, преподобный ты засранец?! Я хоть и лейтенант королевского флота, но ты же понимаешь, что это значит? Да. Пиратская моя рожа. И зарежу я тебя может и не больно, зато потом будет еще хуже… Хватит с тебя пятьдесят дублонов. Золото всегда в цене, а его тут по три с половиной грамма в каждом дублоне. Это фунты английские все худеют и худеют, и серебра у них уже далеко не так, как в тринадцатом веке. Подпиши расписку, что принял от меня благотворительный взнос на церковь. Расписался? Молодец. Красивый почерк.

— Ты мне ничего не сделаешь. Я епископу пожалуюсь, я в суд на тебя подам. За растление несовершеннолетней.

— Козел ты, преподобный. И в мыслях нет у меня ничего подобного. И быть не может. А вот ты…даже в грязном белье сестры ковыряешься. Интересно, что ты там ищешь?

— Я лорду на тебя пожалуюсь.

— Ага. И тогда Епископ точно узнает о часовне, в которой ты мессы по воскресеньям служишь католические.

— Как?! Как, как ты узнал, черт очкастый?

— Черт? Не стоит так часто чертыхаться, преподобный. Не подобает тебе.

Кроули поднял на стол мешок и достал из него четыре флюгера. Каждый был в виде искусно выкованного ангела в развевающихся одеждах и с мечом в руке.

— Это для церковной башни. Наймешь кого-нибудь поставить. Мне платить не надо. А расписку за благотворительность ты уже подписал. Ну все. Я пошел. Передай сестре благодарность за ужин. Тронешь ее хоть пальцем, прибью. Я не достопочтенный Гаджет. Я кузнец, пират и ее опекун. Имей это в виду. Спокойных снов, преподобный.

Генри был настолько расстроен и ошарашен всем произошедшим, что промолчал в ответ, уставившись на меч одного из ангелов. Казалось, что кромка лезвия зловеще вспыхивает алым пламенем. А может это был просто отблеск свечей.

На следующий день Кроули прискакал на своей пегой кобылке проводить достопочтенного юриста до околицы, и тот довольный отбыл в Престон. Агнесса переселилась в восточную гостевую комнату, а в западной, что ближе к кухне, поселилась кухарка. Двенадцатилетняя Джесси Морган, нанятая в служанки, заняла мансарду вместе с отцом, вдовым разорившимся плотником Джозефом Морганом, который за умеренную плату подвязался работать в овчарне и по хозяйству.

Через несколько дней стараниями означенного выше бывшего плотника, а ныне мастера на все руки, флюгеры уже стояли на церковной башне. Интересно, что направление ветра они никак не улавливали, но свет волшебным образом оживлял лезвия мечей, вознесенных ангелами к небесам. Ранним утром вспыхивал меч восточного флюгера, ближе к полудню — южный, закатное солнце зажигало западный меч, а под лучами полночной Луны вспыхивал бледно-голубым светом меч в руках ангела на северном флюгере. Еще через месяц церковная крыша была покрыта новым сланцем. Кровельные гвозди преподобный получил бесплатно. Епископу, навестившему приход к Рождеству, нововведения понравились, и он долго любовался игрой солнечных лучей на ангельских мечах. Однако, подумал при этом: «Куда направлены мечи? В небеса? Не слишком ли спорный сюжет?» Потом решил не мудрствовать и просто похвалил преподобного Брэдшоу и его сестру, что нашла такого умелого мастера.

Примечания к главе третьей.

«Можно пережить две избы, а кузница все еще будет стоять» — русская поговорка, сообщающая об особенном отношении к кузницам, их строительству и их хозяевам.

Кузнечное дело. Кузнечное ремесло было известно в глубокой древности — от использования меди и бронзы, до железа и стали. Обратитесь к мифам разных народов — в каждой компании богов найдется очень уважаемый персонаж с молотом в руке. В средние века ремесло это развивалось повсеместно, в том числе и в Британии. Например, часто кельтским мастерам приписывают изобретение «харлужной» стали. Когда несколько прутов различной по составу углерода стали скручивали и ковали, получая довольно прочные мечи. Такой же способ послойной сварки и проковки использовали и японские оружейные мастера. Кованые изделия старых мастеров, предназначенные для бытового использования, могли сравниться по своей красоте с искусно сделанными дверными петлями церквей, оградами могил и часовен. Даже шляпка гвоздя представляла собой красивейший декоративный элемент.

В 16 веке средневековая кузница получила первые механизмы для упрощения работы — рычажные молоты, приводимые в движение силой воды. Попытки механизации тяжелого физического труда люди предпринимали с глубокой древности. Одной из таких попыток стало водяное колесо, которое использовали для самых разных целей, в том числе частным случаем его применения стал водяной молот, то есть молот на водяном приводе, использующийся для ковки. Некоторые источники утверждают, что водяные молоты были известны уже в древнем Риме, но потом технология была забыта и стала снова использоваться в Европе только с 12 века, когда крестоносцы позаимствовали ее у арабов. Но это только одна теория. Кстати, в Великобритании найдена кузница с водяным молотом, датированная археологами 3-4 веками.

До наших дней дошло очень мало образцов бытовых кованых предметов, поскольку эти вещи быстро изнашивались и разрушались, владельцы их часто менялись, металл стоил дорого, мода постоянно менялась, и все это способствовало их исчезновению. Но сейчас в музеях можно увидеть немало образцов кованых доспехов и оружия, а также до наших дней дошло большое количество хорошо сохранившихся кованых образцов церковного декора, украшающего священные здания.

На рубеже 16-17 веков западноевропейские мастера доспешного дела достигли вершины мастерства. Именно в это время были созданы самые известные и богато украшенные латные доспехи. Еще Энгельс отметил на примере фехтования, что предмет достигает своего развития, на закате практического применения — искусство фехтования, достигло совершенства во второй половине 19 века, когда его уже полностью вытеснило огнестрельное оружие. Так и латные доспехи, но владельцев они все-же защищали, если не от ранения, так от убиения на месте.

Мастерские были разбросаны по многим торгово-экономическим центрам Западной Европы: крупнейшие из них — Милан, Аугсбург, Нюрнберг, Золинген, Толедо и другие. Обычно они располагались там, где условия для производства были наиболее благоприятными. Этими условиями являлись: запасы древесины для угля, водные ресурсы для приведения в движение молотов и полировальных колес и, разумеется, близкое расположение от поставщиков железа и стали. Также очень важны были торговые артерии — водные и сухопутные пути для перевозки сырья и уже готовой продукции.

Крица — рыхлый ком размягченного губчатого железа в смеси со шлаком и частицами несгоревшего угля, образующийся при плавке железной руды в условиях низких относительно доменной плавки температур (до 1300 °С). Название произошло от древнерусского «кръч» — кузнец. И мне абсолютно все равно, как это называют англичане. Также крицу называют сыродутным железом. В глубокой древности железо получали нагреванием железных руд в смеси с древесным углем в ямах, расположенных ниже поверхности земли. Первым металлургическим агрегатом, специально предназначенным для восстановления железных руд, являлся низкий (высотой 1-1,5 м) сыродутный горн. Под воздействием горячего восстановительного газа в нём образовывалась крица, поскольку температура в горне не превышала 1300 °С и была недостаточной для образования чугуна. После 4-5 часов непрерывной работы печи раскалённую до белого каления крицу клещами извлекали через пролом в передней стенке горна вместе с частью шлака и кусочками угля. Металл уплотняли деревянным молотом, большие крицы топором разрубали на 2-4 части и ковали ручным кузнечным молотом для удаления шлака из пор (его начальное количество составляло 4-6 % по массе). Основная часть шлака выжималась из металла, а оставшийся шлак в количестве 1-2 % располагался в виде нитей, переплетавшихся с волокнами металла. Перед следующей плавкой переднюю стенку горна ремонтировали, вставляли новое сопло, охладившуюся кладку разогревали сжиганием порции древесного угля, после чего начинали получение новой крицы. В зависимости от размеров горна и интенсивности подачи дутья за одну плавку получали 10-80 кг металла, а число выработанных за сутки криц достигало 3-4. Крицы продавались кузнецам для дальнейшей обработки. Так как в цехах уже в давние времена назревало разделение труда.

Марион Туссом - toothsome — пальчики оближешь. Оксфордский словарь указывает, что слово используется юмористически, а в Longman Dictionary есть пометка, что toothsome относится к устаревшим словам.

«Blue Anchor» - в Экклстоне округа Чостер и в самом деле была такая таверна.

Указ ГенрихаVIII о запрете купален — В 1546 году указом Генриха VIII в Лондоне были закрыты последние общественные бани. Закрытие прошло с подобающей помпой: бани «были во всеуслышание объявлены под запретом, а помещения сданы в наем людям достойных и честных профессий». Согласно представлениям о гигиене в эпоху Тюдоров и Стюартов, нижнее белье следовало держать в чистоте. Принимать ванну опасно, зато белье, если его регулярно стирать, впитает все телесные выделения. Белоснежные манжеты и воротник прямо свидетельствовали о чистоте тела и косвенно — о чистоте помыслов.

Гаджет старший, внешность - мне хотелось описать вам портрет Адриана Моенса (1628) гениального Антониса Ван Дейка — мастера, портреты кисти которого рассказывают великолепные истории. Не знаю, насколько это удалось, просто найдите портрет в сети и сравните. Поверьте, это замечательное лицо стоит увидеть.

Гаджет — фамилия. См. первоисточник, там Анафема очень интересно о происхождении фамилии рассказывает. Правда она не упоминает время, но в другом источнике автор прочел, что слово это употреблял уже Шекспир, обозначая им застежку.