Антиутопия и локийские идеи (джен)

//

Суббота, три ночи. Жара непереносимая. Не уснуть.

Виктор голый, с приоткрытой на пару ладоней дверью и настежь распахнутым окном — и всё равно пекло адское. Неизвестно, как сёстры такую жарищу переносят с длинными волосами, если и с короткими — весь затылок потный. Может, у них другой теплообмен на голове? Надо погуглить.

Средний из Маркиных однажды в детстве прочитал про явление спонтанного самовозгорания: когда люди полностью выгорают от невозможно высокой температуры неизвестно откуда берущейся (а вокруг — ничего не тронуто никаким огнём). В любимой на тот момент книжке про всякие необъяснимые мистические случаи и события.

Он вообще обожал такое. С восьми до двенадцати Виктор увлекался НЛО, астрономией и пришельцами. И был абсолютно непоколебимо уверен, что он инопланетянин. Но потом прочитал про скандинавскую мифологию, погрузился, воссоединился с Локи и понял: всё ещё интереснее. Он «божество» в теле человека.

Вот сейчас вполне реально. Самовоспламениться изнутри и сгореть… На утро придут — брата (сына) нет. Простыни не тронуты, изголовье и ножки кровати целы. И только силуэт человека из кучки чёрного пепла…

Виктор поднялся и влажно прошлёпал вниз. О боги. Даже ступни потеют.

Свет не включал — и в темноте легко обнаружил бутылку минералки под подоконником. Отец вот не верил, говорил «сочиняешь». Но у молодого нечеловека было демонское зрение. Хорошо видел при недостатке света. Гораздо лучше сестёр. И когда провожал Ми поздно вечером — та ничего не могла разглядеть — брат видел прекрасно. Обводил вокруг ям и предупреждал о каких-либо неровностях, преградах на земле. У младшей сестры была удивительная способность постоянно спотыкаться и норовить упасть. Даже на совершенно ровном месте. Где-угодно. Постоянно! Потому у брата выработался условный рефлекс всегда страховать, стараться придерживать её за руку, и непрестанно следить, чтоб не грохнулась.

Виктор понял, что тупанул, и надо взять холодную бутылку. Вроде не допивали вчера. Открыл холодильник…

— Не хлещи холодное, — раздался голос отца из зала, и юный Маркин амплитудно вздрогнул.

Ужас. И тут контролирует. Ну реально ни минуты без надзора.

«Бляяя» — тихо-тихо выругался-прошипел Маркин-младший.

Видимо, из-за жарищи отец спал на диване — на первом этаже прохладнее.

Маркин-старший включил свет в туалете. Отчего кухню осветило.

Вот чёрт. Привыкшие к темноте глаза резануло.

Виктор запрокинул полторашку и жадно пил. (Спиной к проёму двери).

— Не пей, говорю, холодное — горло простудишь, — сказал отец прямо за ним, и нелюдь облился от неожиданности.

И тут накрыл высоченный накал стыда. ВОЛНА СТЫДА!!! А ж испариться куда-нибудь захотелось, смыться в другой мир. Пробило в нутро до основания, насквозь — как разрядом молнии. Он же голый. А там у него — следы…

КОШМАР!!!

Виктор суматошно закрутил минералку, намереваясь поскорее покинуть первый этаж.

— Разбавляй хотя бы, — отец никак не уходил. Стал, блин, в проёме — не выйдешь. Заблокировал. Боги. Ну что за подстава! Хоть бы не увидел там ничего, не смотрел на… !!!

— Да нормально! — разражённо буркнуло «божество», не зная куда себя деть, старательно разворачиваясь и излучая морок, — Жара стоит!..

Отец наконец вышел.

Виктор поспешно выскользнул из кухни и взбежал по лестнице. Скрылся в комнате. Поколебался возле двери…

Чёрт. Если дверь закрыть — духота смертельная. Ладно, он внизу обосновался. Не должен по идее соваться с обходом на второй. Ночь глубокая. Зачем?

Виктор успокоил себя логическими размышлениями, открыл пошире — пустить какой-никакой сквозняк. Сёстры по ночам не шастают как брат. Спят. Машка вообще темноту, ночь не любит. Светлая… Это тёмному нелюдю вечно не спится.

«Божество» растянулся поплоще на тёплой кровати. Может душ принять?

Да он же там… Юный нечеловек слышал, как отец ходит. Чё он не спит, блин. Ночью время демонов. Магии. Свободы…

//

Маркин тихо поднялся. Заглянул в комнату Вити.

Сын спал максимально вытянувшись, с отброшенной на пол подушкой, на животе.

Кольнуло в груди: вся задница синяя. Что ж упрямый-то такой.

Маленький.

Хороший такой, когда спит, моську не кривит, не фыркает, не спорит и не вредничает.

Маркин подошёл тихонько. Поднял подушку — положил рядом. Погладил по белой лопатке. Сын сонно пошевелился и резко вздохнул, проснувшись. Открыл глаза.

Отец наклонился и ни с того, ни с сего поцеловал в лоб.

Виктор оттолкнутся на локте, подтянул ноги и полу-поднялся.

— Что такое?! — серые глаза вопросительно-настороженно пронизывают-блещут в темноте.

— Спи-спи. Ничего.

И вышел.

Что это с ним?

Что случилось?

Странный какой-то. Виктор принялся проводить ретроспективу пятницы. Понять, что на отца вдруг нашло.

//

— Чего не спал опять, шишок? — с насмешливой улыбкой спросил Маркин-старший.

Виктора до крайней степени бесило это домашнее прозвище от отца, но он усилием воли подавил накатившее возмущение. Не до того. Надо выяснить.

— Жарко было, — быстро ответил и сразу перешёл к делу. — Пап, всё нормально?

— Скоро уже поставим кондиционер. Потерпите ещё немного.

— Пап. Что случилось?

— А что? — слегка нахмурился Маркин-старший.

— Я конечно там странный. И ненормальный, и отличаюсь, и всё такое... Но я всё понимаю. Мне можно рассказать. Я всегда выслушаю. И пойму. Я всё могу понять. Это может ты не всегда… Короче. Если что — мне можешь слить. Поделиться чё там. Ты вот думаешь я типа… это… ну... невзрослый короче. Но я правда всё понимаю. Если мне нормально объяснить, поделиться, растолковать что и как — я всё пойму. И постараюсь обсудить на нужном уровне там если чё. Вот.

— Не понял, а что такое?

— Ну… Я по поводу вчера… Ночью.

Отец смотрел и молчал.

— Ладно. Короче, как хочешь, — подытожил Виктор. Главное, что хотел — высказал. Пусть сам решает теперь. Ну не лезть же в душу. Сам не любит этого, — Но, если чё — реально говори. Я заткнусь, обещаю, не буду перебивать. И выслушаю внимательно. Мне можно рассказать, правда. Я умею выслушать там и… ну… короче. Поддержать типа того.

Отец оставался безответным, и выражение лица расшифровке не поддавалось. Виктор ещё выждал минуту-полторы, от образовавшейся неловкости интенсивно чесал нос. И потом решил оставить отца в покое. Намеривался отчалить восвояси.

— Вить…

— Чё? — приготовился нелюдь.

— Хорошо всё.

— Ну… лады.

— Сынок…

Маркин-старший потрепал по плечу. Не так, когда взбесился. Не как обычно. Не грубо. Не тягал. Аккуратно. Ласково.

Не, всё-таки что-то с папой не то. Ну, не хочет говорить — не надо. Не будет больше приставать. Он мысль донёс.