На рассвете мы возродимся (гет)

В темноте коридора, только один факел разгонял тьму, позволяя двум собеседникам видеть лица друг друга. Спертый воздух подземелья, чуть влажные от близости моря стены, негромкое копошение крыс в углах наталкивало на непрошенные мысли о темнице. Мало, кому могло прийти в голову, что наследного принца и мастера над шептунами связывает что-то, помимо обоюдного недоверия, иллюзию которого оба охотно поддерживали. И тем не менее двое мужчин, на чьих лицах играли тени от неровного света факелов, не в первый раз встречались при таких необычных условиях. Об этом явственно говорила уверенность, с которой они перешли к делу, не став тратить время на длинные прелюдии и завуалированные намеки.

— Мой принц, — проговорил Варис, — за последние месяцы мои пташки устроили свои гнезда на всех важных уголках Семи Королевств. Им приходится соблюдать чрезвычайную осторожность, чтобы не выдать себя, однако сведения, которые они мне передают, крайне тревожны. Кто-то другой, быть может, не обратит на это внимание, однако, зная то, что известно нам с вами, сложно не встревожиться.

— Ближе к делу, — всегда спокойный и уравновешенный Рейгар в этот раз стремительно терял терпение. — Я проделал весь это путь в трюме корабля не для того, чтобы слушать пустую болтовню, Варис.

За долгие годы служения королю Эйрису, который останется в памяти потомков, как безумный король, Варис научился говорить неторопливым и вкрадчивым голосом, действовавшим успокаивающе даже на самых эмоциональных собеседников.

Надо сказать, Варис был человеком недюжинного ума. Он всегда тонко чувствовал, когда нужно остановиться, а когда можно сделать ещё один осторожный шаг вперед, когда дерзость позволительна, а когда не стоит испытывать капризную судьбу. Принц Таргариен, с которым он разговаривал, даже в половину не был столь опасен и непредсказуем, как его отец, однако в нем была сталь, которая способна была резать без промаха.

Многие в Красном замке ошибочно полагали принца Рейгара безвредным котёнком, что терялся на фоне таких зверей, как его отец и Тайвин Ланнистер. Однако Варис, прибывший с берегов далёкого Эссоса, повидал на своём пути слишком много разнообразных личностей, чтобы уяснить для себя простую истину: самые опасные люди те, кто молчат и сохраняют хладнокровие до последнего. Вот от них никогда не знаешь, чего ждать.

— Мои пташки принесли весть, — перешёл к делу Варис, — что десять дней назад Брандон Старк, сын Рикорда Старка, приезжал в Ривверан вместе со своим оруженосцем. И если его приезд ещё можно объяснить желанием увидеть невесту, каким бы натянутым это объяснение ни было, то никакого вразумительного ответа на вопрос, что там делал младший брат Джона Аррена, Роннел, увы, нет.

— Они приехали одновременно?

— Да. — Варис выразительно глянул на принца. — Причём приехали они поздней ночью и уехали задолго до рассвета. А путь от Орлиного Гнезда и Винтерфелла до дома Талли не близок. Что могло заставить Джона Аррена послать своего брата туда тёмной ночью, да ещё и вместе со старшим сыном Старка? Мои пташки говорят, что встреча явно была тайной, и только случайность позволила нам о ней узнать.

Варис умолк, позволяя принцу переварить информацию. А Рейгар немигающим взглядом уставился на пламя факела. Какое-то время было слышно только шипение смолы в остове факела.

— Это все? — не глядя на собеседника, спросил Таргариен.

— Нет, мой принц, — как-то печально покачал головой Варис, словно искренне был расстроен отрицательным ответом. — В последнее время в Королевской Гавани завелось уж больно много разных людей из Долины. Также было замечено несколько северян. Есть и другие признаки — мелочи, на первый взгляд, но, если смотреть на детали в целом… Боюсь, картина складывается не слишком приятная.

Рейгар продолжал молчать, плотно поджав губы и поглаживая эфес меча. Варис приблизился к нему и заговорил, пустив в ход все свое красноречие и дар убеждения.

— Мой принц, вы помните того рыцаря, который полгода назад заявился ко мне, предупредив, что три, а то и четыре великих дома готовят переворот? Вы тогда не поверили в его слова, велев мне продолжить наблюдение. Так вот, пока все говорит в пользу того, что этот третьесортный рыцарь, изгнанный собственным сюзереном, говорил правду.

Факел, в котором заканчивалась смола, тихо зашипел, по стенам заиграли тени. Рейгар нахмурился, напряжённо думая.

— И какие же дома, по-твоему, в этом замешаны? — наконец, нарушил он молчание.

— Старки, Аррены и Талли — точно. Я сомневаюсь в причастности Тиреллов и Ланнистеров, также как и Мартеллов. А вот насчет Баратеонов сказать что-то с уверенностью сложно. Роберт Баратеон — воспитанник Джона Аррена, как и Эддард Старк. Кто знает, насколько этот буйный юноша посвящен в планы стариков.

Рейгар наморщил лоб, явно силясь вспомнить молодого человека с символом черного оленя на золотом фоне, которого он выбил из седла на последнем турнире. Варис же задумчиво крутил свое кольцо на большом пальце, не мешая принцу думать.

— Я тоже не сидел сложа руки все это время, Варис. Пока твои пташки разлетались по своим гнездам, я внедрил собственную шпионку в дом Аррена, — внезапно огорошил мастера над шептунами принц. — Ей удалось сделать то, с чем твои пташки не справились: послушать разговор Аррена с его мейстером. Точнее только его часть, прежде чем ее выпроводили.

— И? — глаза Вариса загорелись в предвкушении. Желании узнать новую информацию на минуту даже затмило возмущение тем фактом, что принц, не доверяясь полностью ему, использовал собственных шпионов.

— Она собственными ушами слышала, как Джон говорил мейстеру, что вместе со смертью последнего из драконов изжилась и божественность Валирии. И что теперь Таргариены — всего лишь один из домов Вестероса. Не более, — сообщил Рейгар.

Повисло короткое молчание. Ничего не значащая фраза, не лишенная здравого смысла, и сколько в ней было значимости. Границы предательства и преданности всегда размыты. Где заканчивается верность, и начинается измена? С поступка или со слова? А может, одна случайная мысль, приправленная соусом недоверия, презрения и неприязни, подобно семени в благодатной почве, в будущем прорастает в могучее древо вероломного предательства? Лишь простодушный глупец не станет воспринимать всерьез слова, подобные этим.

— Ваше Высочество, — взволнованно зашептал Варис, — если эти слова дойдут до ушей вашего отца, Джон Аррен лишится головы!

— Это не все, — мрачно продолжил Рейгар. — Он велел написать письмо в Ривверан. И добавить туда некую фразу, которую там поймут.

Глаза мастера над шептунами забегали, как всегда, когда он получал сведения, о которых прежде не слышал. На его полном лице прорезались морщины, а весь облик говорил о нешуточной тревоге.

— Мой принц, — Варис задумчиво сложил руки на внушительном животе, — меня всегда удивляла одна деталь. Старки из Винтерфелла всегда были своего рода отшельниками, засевшими на своем Севере и не вмешивающимися в дела юга. Однако лорд Рикард неожиданно начал очень уж активно налаживать связи с некоторыми домами, южнее Перешейка. Он посылает своего второго сына на воспитание в Долину к Арренам, старшего сына обручает со старшей дочерью Хостера Талли, а дочь обещает лорду Роберту Баратеону. Просто поразительная активность для того, в ком течет кровь Старков.

— К чему ты клонишь?

— Если вдруг дом Таргариенов падёт, — принялся рассуждать Варис, — кто будет следующим претендентом на железный трон? — и видя осознание в глазах принца, почти торжественно объявил: — Роберт Баратеон, внук принцессы Рейлы Таргариен и правнук короля Эйгона Пятого.

— И если они по-тихому, без шума избавятся от Таргариенов, — продолжил за него Рейгар, догадавшись, куда клонит Варис, — они смогут предъявить другим домам Семи Королевств наиболее достойного кандидата. Кандидата, который будет выгоден им самим, — Рейгар на мгновение умолк, а потом вперил в него испытующий взгляд. — Если все так, как ты говоришь, Варис, у них должны быть серьезные основания, дающие им подобную самонадеянную смелость.

Бросив быстрый взгляд на принца, Варис взвесил все «за» и «против» в своей голове и, поколебавшись, проговорил, тщательно подбирая слова.

— Мой принц, вы совершенно правы, но позволите ли вы мне говорить с вами откровенно? — и только после уверенного кивка он продолжил: — Когда дракон силен, окружающие его звери подчиняются одному только его взгляду. Но стоит дракону ослабнуть, то даже его рык не спасет его от желающих поживиться его плотью слуг.

Варис сделал паузу, глядя на принца, в котором текла кровь дракона. Тот, в свою очередь, не сводил с него пронизывающего, сверлящего взгляда, от которого Пауку даже стало немного не по себе.

— Нам следует твердо смотреть правде в глаза, ибо враги наши изучают ее до последнего штриха, — изрек Варис. — Так вот, будь на троне сильный король, домам вроде Старков или Талли, или Баратеонов, не пришла бы в голову гениальная, но, к сожалению, не свежая идея о перевороте. Однако на железном троне уже давно не было сильного короля. Последним способным вызывать уважение был Эйгон Пятый, прозванный Невероятным, но с его смерти утекло слишком много воды. А уж со смерти последнего дракона и того больше. Вассалы забыли, что отличало Таргариенов от остальных домов, и почему именно они должны сидеть на железном троне. Такое неизбежно случается, когда одна династия правит слишком долго.

— Уж не хочешь ли ты сказать, мой друг, что Таргариены засиделись на троне? — вкрадчиво, с едва уловимой ноткой угрозы спросил Рейгар, тонко улыбнувшись.

— Что вы, мой принц, — искренне ужаснулся Варис, у которого от этой улыбки волосы встали дыбом. — Но я вынужден признать, что ваш отец, которому я безмерно предан, сам неоднократно давал повод врагам задумываться о необходимости терпеть на троне потомков драконьих наездников. К сожалению, несколько эксцентричное поведение вашего отца бросает тень на всю династию…

Варис умолк, пристально поглядев на принца и пытаясь уловить его настрой. Разозлится ли тот или своим молчанием признает правоту его доводов? Рейгар Таргариен выбрал второй вариант, заставив Вариса задаться теперь уже новым вопросом, чем является его молчание — здравомыслием или готовностью к предательству? Так или иначе, Варис продолжил:

— Однажды дому дракона уже случалось уничтожать себя. Все мы помним историю и то, что называется Пляской Драконов. Тогда Таргариены подарили своим вассалам неоценимую и опаснейшую правду о самих себе. И заключалась эта правда в том, что только драконы могут уничтожить драконов. Если нынешние потомки тех, кто когда-то преклонили колени перед Эйгоном Завоевателем, помнят эти уроки истории и умеют извлекать из них выгоду, они должны были понять, что сейчас идеальное время для свержения дома дракона.

Варис перевел дыхание. Все-таки длинные речи всегда его утомляли. Утешением было то, что слушатель в этот раз попался благодарный, с интересом ловящий каждое его слово. Правда, был ли его интерес к добру или нет — этого Варис пока не знал.

— Слушаю тебя, Варис, и не понимаю, — протянул Рейгар, — почему отец тебя все еще не казнил? Ты с таким восторгом вещаешь о падении моего дома и идеальном времени для его уничтожения, что признаюсь, я начинаю сомневаться, уж не отправить ли тебя к праотцам первым?

Стоило отдать должное храбрости Вариса, в которой его никто бы не заподозрил. Он даже бровью не повел после такой неприкрытой угрозы. Вместо этого Паук одарил наследного принца печальной улыбкой.

— Мой принц, я с радостью положу голову на плаху, если это позволит вам спасти великую династию, последний осколок древней Валирии. Но позволите мне продолжить?

Рейгар с любопытством разглядывая его, как диковинную зверюшку, кивнул.

— Если бы вы задумали переворот, стали бы вы выжидать более подходящий момент для этого, чем тот, когда на троне сидит не вполне, ммм, рассудительный и сдержанный король, у которого, ко всему прочему, весьма сложные отношения с собственным наследником и десницей? — Варис лукаво улыбнулся. — Я бы не стал.

— Иными словами…

— Иными словами, я сомневаюсь, что они захотят избавиться от Таргариенов по-тихому, как вы выразились. Напротив, я убежден, что они постараются стравить вас с вашим отцом, чтобы вы перегрызли друг другу глотки, а потом они набросятся на вас, как свора голодных псов.

Рейгар поморщился, как от зубной боли.

— Все это лишь пустые разговоры, Варис. У тебя нет ни одного по-настоящему стоящего доказательства всего того, что ты тут наплел.

Мастеру над шептунами пришлось в душе признать, что Рейгар Таргариен совершенно не был похож на своего параноидального отца, готового поверить в измену по одному его слову, а по второму совершить расправу над потенциальными изменниками.

— В таком случае, я позабочусь о более точных…

— Не утруждайся, — перебил его Рейгар. — Я уже позаботился. В скором времени мейстеры ожидают окончание зимы. К началу весны в Харренхолле пройдет турнир. И на этот турнир явятся все дома Вестероса. Там мы и разберемся, где правда, а где домысел.

Варис был ошарашен. Ему ничего не было известно ни о предстоящем турнире, ни о каких-либо планах принца. Широко раскрытыми глазами он уставился на Таргариена, на лице которого расцвела самодовольная улыбка, которую некоторые ошибочно принимали за скромную.

— Тебе об этом ничего не было донесено, потому что самому организатору турнира еще не известно о нем.

— Прошу простите мне мою недалекость, но я не вполне понимаю, что вы задумали, ваше высочество, — севшим голосом произнес Варис.

Таргариен мгновенно посерьезнел.

— Слушай внимательно, Варис. На турнир ты отправишь столько своих пташек, сколько способны наплодить улицы Блошиного конца. Турнир продлится семь-десять дней, и за это время они будут следить за каждым шагом Старков, Талли, Арренов, Баратеонов и… Ланнистеров. Искушение обсудить свои планы будет слишком велико, и я уверен, что они себя выдадут. Если понадобится, мы их даже подтолкнем к более активным действиям, скажем, какой-нибудь мелкой провокацией. Все это время ты будешь тщательно поддерживать слухи о моей размолвке с отцом, это, в свою очередь, придаст им храбрости. Ты все понял?

Варис, оглушенный до глубины своего изворотливого ума, потрясенно кивнул. Открыв рот, он снова его закрыл и потер висок, пытаясь собраться с мыслями, что растерянными мышками разбегались во все стороны.

— А… его величество… — выдавил он. — Его мы посвятим в ваши планы?

— Частично, — уклончиво среагировал Рейгар. — Отец нестабилен. Его душевное состояние, к сожалению, не внушает доверия. Мы не можем быть уверены, что он не пожелает сжечь в своем диком огне всех подозреваемых лордов. Будь нашей целью спровоцировать мятеж, мы бы так и сделали. Но наша цель — потушить искры, пока они не разгорелись в полноценный пожар.

— И что же мне поведать его величеству? — деятельно поинтересовался Варис, к которому уже успело вернуться самообладание.

— После объявления о турнире, расскажешь ему о том, что я подозреваю возможность покушения или заговора, но не знаю, со стороны кого. Скажешь, что я собираюсь разобраться с этим и принести ему голову наглецов. А по столице и за его пределами пусти слух, будто бы сообщил отцу, что это я хочу его свергнуть. Таким образом, мы собьем с толку заговорщиков и, обнадежив, заставим их потерять бдительность на турнире.

Когда Рейгар замолчал, Варис не сразу нашел, что сказать. Принц, которого при дворе считали несколько эксцентричным, если не сказать не от мира сего, оказался куда многограннее, чем он мог ожидать.

— Что ж, ваше высочество, должен признать, вы все продумали, — промолвил он, мастерски скрывая замешательство и недовольство тем фактом, что какая-то интрига была продумано без его участия, а его — мастера над шептунами — лишь посвящают в детали заранее подготовленного плана. — Мне лишь остаётся выполнить свою скромную часть, и можете не сомневаться, я выполню её на совесть.

Рейгар кивнул с непроницаемым выражением лица.

— Я рассчитываю на тебя, мой друг. Будущее дома Таргариен сейчас висит на волоске, и оттого, как мы справимся с нашей миссией, зависит, будет ли Красный замок и дальше домом драконов, или там обоснуются олени и волки.

— Если такое произойдёт, это станет началом конца Семи Королевств, мой принц, — покачал лысой головой Варис. — Ибо Таргариены и есть сила, что удерживает Семь Королевств в единстве.

— Не будем забегать так далеко, — чуть резко отозвался Рейгар, накидывая на голову капюшон. — Мне нужно возвращаться домой. Я буду ждать от тебя вестей.

Варис поспешно поклонился своему принцу, и не успел он выпрямиться, как тот похлопав его по плечу, уже направился обратно туда, откуда пришёл. А Варису не оставалось ничего иного, как медленной, грузной походкой вернуться в свои покои.

На душе у Паука было неспокойно и лишь добравшись в свою скромную, по меркам придворной знати, обитель, сидя в тишине своей спальни, он понял, что именно не давало ему покоя. Принц Рейгар, пусть и частично, приподнял немного маску, которую носил годами. Носил так виртуозно, что никому в Красном Замке не пришла бы в голову столь вздорная мысль, что он умеет плести интриги. Однако, вот он, Рейгар Таргариен, сочиняющий стихи, играющий на арфе романтик, только что посвятил его в свои планы по спасению династии. Спасению ли?

А ведь люди, вроде принца Рейгара никогда не складывают все яблоки в одну корзину. Он затеял игру в турнир задолго до их сегодняшней встречи, задолго до того, как Варис сообщил ему о тайной встрече Старка, Талли и Арренов. Значит ли это… Что если принц Рейгар затеял куда более многоходовую игру, чем признается?

* * *

Эртур всегда спал чутко. Малейший скрип половицы или слишком громкие голоса сослуживцев на лестнице способны были разбудить его. А уж открывшаяся с тихим скрипом дверь и последовавшее затем крадущиеся к его кровати шаги и вовсе, по его мнению, разбудили бы мёртвого. Однако он исправно продолжал притворяться спящим пока незваный гость не подошёл слишком близко и не склонился к нему. Тогда резким, выверенным движением Эртур выбросил вперёд руку и схватил наглеца за горло.

Только после этого он получил возможность приглядеться получше к обладателю неожиданно тонкой шеи. Светло-рыжие волосы, бледная, почти прозрачная кожа, большие, миндалевидные глаза и пухлые губы, что сейчас изогнулись в игривой улыбке. Кэтрин Мериуэзер, внучка лорда Оуэна Мериуэзера, собственной персоной.

— Так значит, люди не врут, говоря, что сир Эртур Дейн даже во сне способен убить врага? — промурлыкала девушка.

Эртур отпустил её шею и потёр лицо, мимолетом глянув в окно. Темно, значит ещё глубокая ночь. Он так устал, что провалился в сон, едва приняв ванну и упав в постель. Хорошо хоть, рефлексы не подвели.

— Что ты тут делаешь? — чуть хрипло поинтересовался он.

— А как вы думаете, сир Величайший воин Семи Королевств? — хихикнула девушка, но не найдя отклика своему веселью, притворно-обиженно надула губы. — Тебя не было целую неделю, а до этого весь месяц ты был так занят, что совсем не уделял мне внимания. Я скучала.

Эртур раздражённо выдохнул и поудобнее уселся в кровати, оперевшись об изголовье. «Был занят» на самом деле означало, что вот уже месяц, как он разорвал связь, в равной степени порочившую их обоих. Внучка Мериуэзера порой напоминала ему навязчивую кошку, которую выгоняешь за дверь, а она уже через день возвращается с видом, будто делает тебе королевское одолжение. К собственному стыду, он вынужден был признать, что сам стал виновником ситуации, в которую попал.

Историю, как известно, пишут люди. Оттого в ней ложь всегда тесно переплетена с правдой. Когда мейстеры будут писать свои книги, королевские гвардейцы в них непременно будут изображаться, как пример подлинной добродетели, которой чужды низменные пороки и чаяния, слабости плоти и прочая чепуха. На деле же, это были люди из плоти, крови и пороков. Редкий мужчина способен всю жизнь хранить целибат, если, конечно, он не септон или брат ночного дозора. Хотя даже тут возникают вопросы по поводу степени близости сих братьев.

Что же касается доблестных братьев Королевской Гвардии, они время от времени позволяли плоти брать верх над разумом и долгом, потому дорога на Шелковую улицу была им хорошо известна. И это не было секретом даже для Лорда Командующего, который, как и его предшественники, закрывал глаза на «мелкие шалости» своих подопечных, покуда те не принимали излишне активный и буйный характер.

Однако были определённые негласные табу, нарушать которые не позволялось. Нельзя было заводить постоянных любовниц, плодить бастардов или портить придворных дам. И он, Эртур Дейн, умудрился нарушить два из этих наказов.

Всё началось примерно три-четыре месяца назад. У них с Мартеллом был выходной, и этот балбес решил, что будет отличной идеей напиться вдрызг. Эртур плохо помнил, как тащил Ливена в его комнату, как сам зачем-то поперся во двор, где едва не свалился под ближайшим деревом и как столкнулся там с Кэтрин. Девушка помогла ему, шатающемуся и плохо соображавшему, добраться до собственной кровати. И, видят боги, на этом ей стоило остановиться, однако она решила, что обязана его раздеть, попутно соблазняя поцелуями.

На следующий день леди Мериуэзер заверила его, что произошедшее, как и её потерянная (пусть и не в первый раз) честь, навсегда останутся за дверями его спальни. И он наивно понадеялся, что так и будет. Однако он не учёл одного: женщины делятся на два типа — те, которых нужно добиваться, и те, которые добиваются желаемого сами. И Кэтрин Мериуэзер была из второго разряда. После той ночи они ещё несколько раз переспали. В основном инициатором становилась она, а юная красавица умела соблазнять.

Некоторое время Эртура все устраивало, ни к чему не обязывающая связь, женщина, ничего к нему не испытывающая, а всего лишь желающая удовлетворить свою и его похоть. К тому же не нужно было тратить усилия на ее поиски, она сама всегда приходила, не дожидаясь, когда он ее позовет. Что тут скажешь, гордыня явно не входила в число ее грехов.

Девушка была хороша собой, не лишена обаяния и ума, а что она вытворяла в постели… Однако ни разу за все время у Эртура не возникло по отношению к ней желаний, помимо плотских. Он забывал о ней сразу же, как она покидала пределы его спальни, удовлетворив его мужские нужды и собственную нужду быть желанной — извечную потребность, общую для всех женщин. А через несколько дней, когда голод вновь брал верх, она снова приходила к нему. Так продолжалось месяца три.

Но как бы ни была хороша его любовница, Эртура не покидала мысль о неправильности происходящего. Одно дело посетить бордель и совсем другое спать с фрейлиной королевы, будь она хоть тысячу раз согласна. В конце концов, Эртур решил прервать эту связь, пока она не стала его бременем, но это оказалось неожиданно сложно. Его деликатные намёки, мягкие объяснения то ли не доходили до разума девушки, то ли умело ею игнорировались. Тогда он, наплевав на законы галантности, заявил ей в лоб, что желает прекратить эти ночные посещения.

Кэтрин приняла удар с достоинством, да и как иначе, ведь это она уверяла его, что их связь ничего не значит. Они расстались, что называется, полюбовно. Позднее до него доходили слухи о любовных похождениях пары рыцарей, связанных с ней, однако ни одна из этих сплетен не всколыхнула в его душе даже намека на ревность или обиду. И вот теперь девушка снова заявилась к нему, талантливо притворяясь, что и не было их последнего разговора.

— Кэт, — вздохнул он, — ты выбрала чертовски неподходящее время, чтобы вспоминать обо мне.

— Разве? Мне казалось, ты устал с дороги и нуждаешься в ласке, — с этими словами Кэтрин, нисколько не стесняясь, забралась на него верхом. — Вот я и подумала тебе помочь.

Эртур едва не простонал. Чертовка была хитра, избрав для нападения самый удобный момент, когда он меньше всего способен сопротивляться.

— Кэт, мне казалось я тебе достаточно ясно объяснил прошлый раз, что все кончено?

— Если память мне не изменяет, ты сказал: «У меня есть долг, пренебрегать которым я не имею права». — Девушка задвигала бедрами, словно они уже занимались любовью. — Но ведь когда долг выполнен, рыцарь нуждается в вознаграждении? Ты спас Вестерос от страшного Братства, и я собираюсь тебя наградить, раз уж лорд десница об этом не озаботился.

Она начала расстегивать шнуровку своего платья, не переставая двигаться. Эртур тяжело задышал. Кэтрин была права и знала это. Он бы не отказался от разрядки, об этом красноречиво говорила твердевшая выпуклость на его штанах. Кэтрин самодовольно улыбнулась, и эта ее уверенность, что он уже угодил в ее сети, и удержала его от очередной ошибки. Дай он слабину еще хоть раз — и больше не сможет освободиться. Собрав всю волю в кулак, он подхватил ее за талию и, приподняв девушку, встал с кровати. Удивленным взглядом Кэт следила за тем, как он подходит к столу и, плеснув в кубок вина, неторопливо отпивает, не сводя с нее глаз.

— Ты удивительная девушка, Кэт, — мягко заметил он, разглядывая ее. — Умная, чертовски красивая, не лишенная природного изящества. Любой лорд посчитает честью иметь такую жену. — Он сделал паузу. — А еще ты дьявольски хитра. Ты — прирожденная охотница. Я восхищаюсь тем, как изысканно ты расставляешь свои сети вокруг меня. Только ты не учла одного: я не привык быть жертвой чьей-то охоты. Однажды я попал в твои силки — и выбрался. Больше я в них не угожу.

Лицо Кэтрин вытянулось. Она безуспешно пыталась принять факт, что ее так легко раскусили, и что ее уловка с соблазнением утомленного рыцаря потерпела фиаско.

— Мне казалось, ты человек чести, — презрительно кинула она, вставая. — А ты просто попользовался мною, пока имел желание, а теперь просто выдворяешь за дверь, как испорченную вещь!

Настал черед Эртура удивляться. Вот уж верно говорят у него на родине: хочешь увидеть, насколько ядовита змея — наступи ей на хвост.

— Помилуй, Кэт, ты сама залезла ко мне в постель, которая к тому же не стала для тебя первой. — Он приподнял бровь, стараясь скрыть приступ гнева. — Я тебя не принуждал, не давал лживых обещаний, а ты никогда не была столь наивна, чтобы верить в высокие чувства и прочую подобную чепуху. — Он насмешливо улыбнулся. — Быть может, совесть и заговорила бы во мне, будь в тебе хоть капля добродетели, способной к ней воззвать.

Кэт, наконец, взяла себя в руки. Невинно улыбнувшись, она поправила платье. Эртур не смог не оценить самообладание этой девушки, похожей на плетеный узор, такой незатейливый на вид и такой витиеватый при ближайшем рассмотрении.

— Ну что ж, я умею признавать поражение, — прошелестела она. — Ты, пожалуй, прав. Мы неплохо провели время, однако в следующем месяце мне исполняется семнадцать, и мой дражайший жених уже недвусмысленно намекнул отцу о нежелании затягивать с браком.

Кэтрин была помолвлена. С лордом старше нее на тридцать лет. Эртур знал, что подобный брак вызывал у нее одно лишь отвращение с примесью страха. Но Кэт была не первой и не последней девушкой Семи Королевств, которую любящая семья продала за деньги. Лорд Мериуэзер, несмотря на свое место придворного вельможи, остро нуждался в деньгах, задолжав столько, что любая надежда умереть с честью рассыпалась о неумолимость его учетных книг. Она помолчала, ожидая его реакции или вопросов, но когда их не последовало, продолжила:

— Все же участь королевских гвардейцев весьма печальна, — покачала она головой в притворном сожалении. — Тебе никогда не понять, каково это быть по-настоящему любимым и нужным. И однажды, проснувшись поутру, ты вдруг осознаешь, что во всем огромном мире, полном людей, не найдется ни одного, кому ты действительно необходим. Необходим, как воздух, которым он дышит. И что нет на свете человека, ради которого ты готов жить, а не умирать. Надеюсь, осознание этого, когда оно придет, не сломает тебя.

Змейка оказалась просто удивительно ядовитой.

— Желаю тебе того же, — прохладно бросил Эртур, подводя черту беседы.

Кэтрин неопределенно пожала плечами и покинула комнату, бросив на него напоследок нечитаемый взгляд. Впрочем, нечитаемым он был для Эртура, но любая женщина без труда прочитала бы в нем боль раненой в самое сердце лани.

Когда за девушкой закрылась дверь, Эртур отойдя к окну, отпил еще вина. Слова бывшей любовницы заставили его задуматься над тем, над чем он меньше всего желал думать. Когда несколько лет назад король пожелал сделать его одним из семерых Королевских Гвардейцев, мысль о теряемом даже не закралась в его голову. Величайшая честь, возможность вписать свое имя и имя своего дома в историю, почет, сопряженный с тяжелой службой — вот, что пьянило его.

Даже сейчас он не задумывался о таких простых вещах, как любовь и брак. Есть люди, рожденные для иных целей, для иного предназначения. Когда-то Эртур обручился с Рассветом, фамильным мечом своего дома, и другой любви ему было не нужно. Порой ему даже казалось, что он по-настоящему живет только в бою, когда Рассвет оживает в его руке и чутко отзывается на малейший приказ его воли. Но так ли будет всегда?