На рассвете мы возродимся (гет)

В Дорне верят, что дорниец может родиться дважды. Первый — выходя из утробы матери, и второй, пройдя через красные пески Дорнийской пустыни. Каменные дорнийцы, выросшие среди гор, говорят, что пустыня не терпит трусости и слабости, не прощает она высокомерия и гордыни. Но тому, кто сумеет пройти её испытания, она дарует свои знания и мудрость, поведав секреты минувшего и тайны грядущего.

Особенно в это верят Дейны, чья история древнее истории таких домов, как Старк из Винтерфелла. Ребенком Эртур Дейн пару раз слушал истории пожилой септы о своём великом предке, короле Сэмвеле Дейне. Самодур и пьяница Сэмвел однажды попал в песчаную бурю, переходя пустыню и вместе со своей свитой пропал на долгие две луны. Его родные уже потеряли надежду отыскать короля, когда он внезапно вернулся, целый и невредимый. С тех пор, по рассказам септы, король сильно изменился, стал серьёзен и рассудителен, и до конца своих дней ни разу не притронулся к вину. Ему даже удалось однажды повести свое войско на Простор и захватить Старомест. Говорили, будто пустыня открыла ему некие тайны, о которых он никому и никогда не рассказывал. И только на смертном одре, умирая, он предсказал судьбу своего дома, повелев своим потомкам никогда не воевать на стороне драконов. Его дети тогда сочли это за бред умирающего…

Эртур Дейн никогда не верил в подобные рассказы, но и не отрицал их прилюдно. Вспомнив о них, лишь когда его младшая сестра, двенадцатилетняя Эшара пропала в пустыне, возвращаясь домой. Четырнадцатилетний Эртур тогда только был посвящен в рыцари и, получив письмо от старшего брата и главы их клана, Элиаса, поспешил просить разрешения у своего принца вернуться домой.

Сестру искали целых две недели, почти потеряв надежду. Но боги могут быть милостивы к своим слугам, когда пожелают. И Эшара обнаружилась в одной из крестьянских семей. Совершенно не помнящая о себе ничего, вплоть до имени… Её вернули домой, обращаясь с девушкой, словно с перепуганной ланью. Та по большей части молчала, скупо отвечая на вопросы, однако признавая в них свою семью. Эртур же уже через три дня вынужден был вернуться к своим прямым обязанностям, оставив заботу о сестре на старшего брата.

Справедливости ради стоило сказать, что, несмотря на двухлетнюю разницу в возрасте, Эртур никогда не был близок с сестрами. Уже в одиннадцать он покинул отчий дом, став оруженосцем, затем редкие встречи раз в год с семейством в Звездопаде мало способствовали установлению тесных семейной уз. Как и вздорный, избалованный характер младшей сестры. И потому Эртур, успокоив себя тем, что сестра жива и невредима, вернулся туда, где жизнь не текла умеренным потоком равнинной реки, а бурлила необузданной стихией, так похожей на его душу. Он вернулся в Королевскую Гавань. Там, в столице его ждала гвардия и долг, а после большой турнир, организованный самим Тайвином Ланнистером в Ланиспорте, где ему предстояло одолеть своего лучшего друга, принца Рейгара.

За всеми этими заботами Эртур не часто вспоминал о сестре. Порой Элиас писал ему письма, рассказывая о делах семейных. Его старший брат любил пространные описания и длинные письма ровно настолько, насколько их ненавидел Эртур. В своих письмах Элиас сообщал о том, что временами Эшара вспоминает то или иное событие из прошлого, что она прекрасно помнит историю Вестероса и всех домов по-отдельности. А порой она может не вспомнить имени собственной няньки.

Но не столько память девушки тревожила Элиаса, как странности в ее поведении. В письмах Элиас писал, что их взбалмошная, капризная и своенравная сестра стала спокойнее и уравновешеннее. Она полюбила чтение, чего за ней уж точно никогда не наблюдалось. Она стала ласковее с братом и сестрой, добрее со слугами. Девушку будто бы подменили, а Элиас неловко шутил в письмах, что такая Эшара ему нравится, пожалуй, даже больше.

Получая все эти необычные новости, Эртур вспоминал рассказы септы о пустыне и том, как она способна проучить даже самых отъявленных гордецов, научив их смирению. А Эшара Дейн была той еще гордячкой. Сложно сказать, с чем она столкнулась среди красных песков Дорна, однако его сестра раз и навсегда изменилась. Как бы то ни было, Эртуру было достаточно знания, что сестра в добром здравии, что рассудок ее не повредился, а все остальное было не так уж и важно для юного рыцаря, который никогда не питал сильных братских чувств к сестре. В конце концов, придет день, когда ей предстоит выйти замуж, и все тревоги Элиаса забудутся, ибо человеку, которому достанется Эшара Дейн не будет дела до ее прошлого.

* * *

Так пролетело семь лет. Они промчались незаметно, будто слившись в одно короткое мгновение, будто сон, который вспоминается по утру, как размытая картинка, полная ярких впечатлений. Эртур, которому к тому времени уже исполнилось двадцать один год, прослыл во всей Королевской Гавани и далеко за ее пределами, как один из самых блистательных и непобедимых фехтовальщиков Семи Королевств, сравниться с которым во владении мечом лишь двое — сир Барристан Селми, да сам принц Рейгар Таргариен. Эртур пользовался благосклонностью двора, король благоволил ему, другие рыцари ставили его себе примером для подражания, а девы проводили бессонные ночи, мечтая о прекрасном дорнийце с фиолетовыми глазами и темно-пепельными волосами, которые словно поцеловала гроза. Но чем грезил сам Эртур Дейн?

Начищенные доспехи звенели с каждым шагом рыцаря, спешившего в покои десницы, где его уже ждали. Всегда собранный и пунктуальный Эртур не мог себе позволить опоздание, независимо от статуса ожидавшего, будь то король или кузнец. Однако раздражать десницу короля было и вовсе самонадеянной глупостью. Остановившись перед массивной дверью, Дейн постучался и, дождавшись короткого «входи», вошел внутрь.

В просторном кабинете царил идеальный порядок. Сам хозяин покоев обнаружился стоящим у окна, заложив руки за спину. Когда Эртур вошел, мужчина нарочито медленно обернулся, смерив его острым взглядом. Тайвин Ланнистер, лорд Утеса Кастерли. Человек, управлявший Семью Королевствами. Сорокаоднолетний Тайвин своей физической формой мог дать фору множеству молодых рыцарей. Высокий, статный, с холодным, пронзительным взглядом, который, казалось, видел людей насквозь, с жесткой линией рта, уголки которого были чуть презрительно изогнуты — он производил сильное впечатление на людей, но зачастую неприятное.

Подростком Эртур никак не мог определиться в своем отношении к этому человеку. Разумом он понимал, что перед ним великий полководец и хитрый стратег, что человек этот умудряется управлять огромной страной, ловко маневрируя между Великими домами, по пути уворачиваясь от гнева своего господина. Что грамотный политик в нем сочетается с умным и бесстрашным воином. Но интуиция, которой Эртур привык доверять, подсказывала, что лев этот опасен во сто крат больше, чем все оставшиеся в живых драконы, вместе взятые.

— Вы вовремя, — сухо произнес Тайвин, и из его уст это был почти что комплимент. — Я позвал вас по делу, не терпящему отлагательств.

— Я к вашим услугам, милорд, — сдержанно поклонился Эртур.

Тайвин уселся в кресло, перед которым на столе была раскинута карта Вестероса. Присмотревшись, Эртур заметил пару флажков над Королевским лесом.

— Если вы закончили изучать мою карту, я могу ввести вас в курс дела? — едко поинтересовался Ланнистер.

Если Эртур относился к лорду Утеса с настороженным уважением, то Тайвин Ланнистер отвечал ему завуалированной неприязнью. По одному ему известной причине, он невзлюбил молодого дорнийца. Однажды, когда Эртур поделился этим наблюдением с Рейгаром, тот пожал плечами, сказав, что «Тайвин Ланнистер не приемлет все, что не принадлежит к дому Ланнистеров или не пресмыкается перед ним. Ты держишься слишком независимо, оттого он тебя и не выносит».

— Прошу прощения, милорд.

— Не нужно просить прощения за чужую оплошность, — внезапно отрезал Тайвин. — Я оставил карту открытой на видном месте, и вы, будучи рыцарем гвардии, совершенно естественно заинтересовались. Однако вы также могли догадаться, что десница короля вряд ли стал столь стар и неосторожен, чтобы забыть карту на столе перед приходом подчиненного. Как считаете?

Эртур сжал челюсть. Высокомерие этого человека порой изрядно испытывало его терпение. Но Ланнистер ждал ответ.

— Вы правы, лорд-десница. Я полагаю, вы оставили карту с этими флажками, чтобы я ее заметил. Могу ли я предположить, мое присутствие здесь связано с Королевским лесом?

Эртур мог бы собой гордиться, даже самый дотошный наблюдатель не заметил бы в его голосе язвительности. Разве что Рейгар бы вопросительно приподнял бровь, тонко улыбнувшись. Тайвин пару мгновений изучал его своими светло-зелеными глазами, а потом, к изумлению Эртура, едва заметно улыбнулся.

— Вы умны, сир Эртур. Боги наделили вас пытливым и цепким умом, — произнес он. — Будем надеяться вы найдете ему верное применение.

— Не сомневайтесь в этом, милорд. Своему уму я уж применение найду. — А вот тут выдержка его подвела, и холодок все-таки проскользнул в словах. Но он никому не позволит разговаривать с ним таким снисходительным тоном.

— Отлично, — решил больше не тянуть кота за хвост Тайвин. — Тогда завтра вы отправитесь в Королевский лес вместе с Барристаном Селми. Вам поручено возглавить королевский отряд и уничтожить проклятое Братство Королевского Леса.

Вышеупомянутое братство было не чем иным, как обычной шайкой разбойников. Однако разбойников крайне хорошо организованных и вооруженных. Вот уже несколько месяцев, как они грабили всех, кому приходилось проезжать через лес. Эртур считал, что уже давно пришло время разобраться с этими лесными выскочками и, чего греха таить, возможность сделать это самому сильно льстила его самолюбию.

— Я разберусь с ними, милорд, — снова поклонился он. — Сколько у меня будет людей?

— Возьмите с собой пятьдесят лучших гвардейцев, — отозвался Ланнистер. — Я хочу, чтобы вы уничтожили этих мерзавцев, а голову их предводителя насадили на пику, дабу остальным было неповадно следовать их примеру. Я слышал, местные крестьяне оказывают им всяческую поддержку. Гниющая голова будет им хорошим напоминанием того, что бывает с разбойниками. Чернь, к сожалению, понимает лишь язык силы.

У Эртура на этот счет было несколько иное мнение, однако Тайвин Ланнистер был явно не тем человеком, с которым его стоило обсуждать. Потому он только сдержанно кивнул и собирался уже покинуть покои десницы, когда тот окликнул его с таким видом, будто только что вспомнил о незначительнейшей детали.

— И вот еще что, сир. Вашей младшей сестре, Эшаре, была оказана честь стать фрейлиной принцессы Элии. Я уже написал вашему брату об этом. Он обещал в самом скором времени прислать ее в Королевскую Гавань, здесь она пройдет обучение, после чего отправится на Драконий Камень. Постарайтесь расчистить путь до ее приезда.

Изумление отразилось в глазах дорнийца, но только глазам он позволил выдать свои чувства. Вновь поклонившись, он наконец, вышел. А ведь Элиас ничего подобного ему не писал в своем последнем письме. Знал, что Эртур будет против подобной затеи. Королевская Гавань была опасным местом. В Шести Королевствах любили сравнивать Дорн со змеиным логовом, но Эртур Дейн готов был поставить свой фамильный меч на то, что подобному скопищу ядовитых змей, как в Королевской Гавани, позавидовала бы Дорнийская пустыня. И сейчас его сестре предстояло сюда приехать. Сестре, которую он помнил весьма смутно.

* * *

Звон мечей разрезал умиротворяющую тишину сада, и Эртур уверенно направился в том направлении, точно зная, Рейгар будет там. И действительно, пройдя несколько рядов невысоких яблонь, он обнаружил своего принца, тренирующимся с сиром Освеллом Уэнтом. Тут же, чуть поодаль прямо на траве вальяжно расселся Ливен Мартелл, жуя яблоко и с набитым ртом раздавая советы Освеллу. Некоторые из них, правда, были не совсем толковыми или совсем бестолковыми, вроде предложения перекинуть Рейгара через плечо, схватив того за мизинец левой руки. Джон Коннингтон сидел тут же, внимательно, даже слишком внимательно, следя за каждым движением принца.

Замерев в тени раскидистой яблони, Эртур с улыбкой наблюдал за друзьями. Освелл был, вне всякого сомнения, отличным рыцарем, но до Рейгара ему было очень и очень далеко. А Рейгар и не думал щадить друга, сгоняя с него седьмой пот. Принц Рейгар двигался изящно и непринужденно, словно вел одному ему понятный танец. Он был красив, только красота эта всегда казалась Эртуру несколько трагичной, а временами, при свете луны и звезд даже демонической.

Наконец, изможденный Уэнт, поднял руку, сдаваясь, после того как в очередной раз оказался на земле.

— Тебе стоит больше тренироваться с мечом, мой друг, — мягко проговорил Рейгар, помогая ему подняться. — И не с тем «мечом», которым ты недавно так хвалился.

— А вам, мой принц, неплохо было бы не хвататься за оружие, сразу же после своего прибытия, не то вас, не ровен час, неверно поймут, — усмехнулся Эртур, привлекая внимание остальных.

— Дейн! — воскликнул Рейгар, оборачиваясь. — Мой извечный турнирный противник объявился! Я волновался, что ты так и не решишься явиться на сегодняшнюю тренировку.

Друзья с искренней радостью обнялись. Мало нашлось бы людей, к которым Эртур Дейн питал бы столь искреннюю симпатию, переросшую в преданность. Да и было не сложно любить принца Рейгара, когда на троне сидел человек, подобный его отцу. Вспомнился турнир, проведенный в Ланниспорте несколько лет назад, на котором толпа рукоплескала наследному принцу в десятки раз громче, чем собственному королю.

— Разве вы так скоро уезжаете, мой принц? — спросил он. — Вы ведь приехали только позавчера.

Тень набежала на лицо Рейгара при этом вопросе, однако он быстро взял себя в руки.

— Мы с Элией приехали в столицу, чтобы показать нашу дочь родителям, — заговорил он, осторожно подбирая слова. — Моя Рейнис была очень тепло встречена матушкой. Однако за столько времени я отвык от Королевской Гавани, мой друг. Да и Элия тоскует по Драконьему Камню. Потому я решил вернуться обратно раньше срока.

Ему не удалось обмануть Эртура. Слишком хорошо дорниец знал своего принца. «Тепло встречена матушкой» — но не отцом. Ни для кого не было секретом, что отношения между королем и наследным принцем давно были натянутыми. Казалось, что между отцом и сыном была протянута толстая веревка, под которой кто-то поставил горящую свечу. И медленно, но верно эта свеча делала свою работу, волокно за волокном истончая веревку. Эртуру не хотелось знать, что случится, когда веревка окончательно порвется, но одно он знал точно — по какую стороны свечи он будет стоять.

— Почему бы нам не потренироваться напоследок? — лукаво спросил Рейгар.

Они взялись за мечи и встали в стойку. Рейгар был единственным, кто мог сравниться с Дейном. Они с завидной регулярностью оказывались друг против друга на турнирах, периодически лишая друг друга лавр победителя. Только в этот раз их поединок был больше похож на веселье двух мальчишек, чем на решительное соперничество.

Спустя час все пятеро сидели на траве, лениво попивая дорнийское и делясь мелкими, ничего не значащими сплетнями. Слуги стояли на приличествующем расстоянии, с которого не могли слышать разговор господ. Рейгар выглядел расслабленным и безмятежным, но его друзья нутром чувствовали, что их принц не просто так собрал их здесь под видом невинной тренировки. Рейгар желал обсудить с ними нечто важное, не вызывая подозрений у всеведущих пташек Вариса.

— Как поживает лорд Тайвин? — внезапно поинтересовался Рейгар, глядя на Эртура. — Мой оруженосец видел тебя, выходящим из его покоев сегодня.

Эртур скосил на него глаза. Принц смотрел открыто, улыбка его была все так же ясна и спокойна. Но как бы дотошно не изучал его Эртур, он никогда не был так самоуверен, чтобы считать, будто знает Таргариена до конца. Рейгар доверял ему, как никому другому. И все же… принц Рейгар до конца не доверял никому.

— Лорд Тайвин решил отправить меня и Барристана Селми расправиться с Братством Королевского леса, — ответил Эртур, твердо встретив взгляд принца.

— Хмм, — между бровей Рейгара пролегла складка. — Такое поручение и впрямь под силу не каждому. Но все же будь осторожен. Я бы не хотел, чтобы с тобой что-то случилось.

— Мой принц, — хохотнул Ливан, — на вашем месте я бы тревожился за «братство». Не хотел бы я быть на их месте, коли на них идут Дейн и Селми.

Рейгар улыбнулся, но улыбка на его лице тут же потухла, и он устремил взгляд вдаль.

— Я всегда считал, и небезосновательно, что неплохо разбираюсь в людях, как и в том, кому и сколько боги даровали преданности, — промолвил он. — Однако Тайвина Ланнистера мне так и не удалось раскусить. Он одновременно твёрд, как валирийская сталь, и скользок, как северные льды, по которым ступать себе дороже.

— Он все же не так непредсказуем, как тот же Варис, — заметил Освелл.

— Тут ты прав, — кивнул Эртур. — Тайвин — гордец, и, как и у всех гордецов, у него есть слабость.

— Какая же? — полюбопытствовал Джон.

— Гордыня, — выдал очевидный ответ Эртур с самым серьёзным тоном, вызвав усмешку друзей. — А вот Варис — нет. Я даже не возьмусь сказать, ради чего он живёт.

— Может, надеется дожить до того времени, когда мейстеры научатся отращивать члены? — предположил Мартелл, отправляя в рот виноградину.

— Варис меня не пугает, в отличие от лорда Утёса, — отозвался Рейгар, даже не улыбнувшись шутке родственника. — Я убедился, что в скором времени мне может понадобиться поддержка Великих домов. Вчера я окончательно уверился, что мой отец болен.

Эртур переглянулся с Ливеном. Одной этой фразы, дойди они до ушей параноидального короля, было бы достаточно чтобы обвинить принца в измене. Рейгар редко позволял себе затрагивать настолько скользкие темы, однако сейчас он будто и не замечал взглядов приятелей. Что бы не произошло между отцом и сыном прошлым вечером, это пошатнуло безразличие и покой Рейгара.

— Отец теряет контроль над самим собой, теперь мне это очевидно, как никогда, — мрачно продолжил Рейгар. — Я могу простить его отношение ко мне… но его подозрения теперь распространяются и на мать. Я уже не говорю обо всех пиромантах, что развелись во дворце подобно стервятникам, пожирающим его умирающий разум.

Эртур видел, что за горькими словами Рейгара скрывалась растерянность. Он провел слишком много времени вдали от Красного Замка, в спасительных стенах Драконьего Камня, и не знал, насколько рассудок короля повредился за это время. Одного взгляда на обросшего Эйриса, на его полные безумия глаза достаточно, что прийти в ужас от мысли, что твоя жизнь, как и жизни тысяч и тысяч других людей заключены в скрюченных руках спятившего пироманта.

— Мой принц, боюсь, вы даже многого не знаете, — проронил Ливен с непривычной для него серьезностью. — Мы могли бы поведать вам десятки случаев, мелких или крупных, от которых вы пришли бы в ужас. Его Величество не считает нужным сдерживать себя ни в чем. Он открыто оскорбляет Тайвина Ланнистера, поминая его мертвую жену, унижает других лордов Малого совета. Если так продолжится, дом Таргариен отвратит от себя все Великие дома Вестероса.

Рейгар некоторое время молчал, решаясь, как перед прыжком в воду. Он обвел взглядом собеседников. Два дорнийца и один речник. Сомневаться в дорнийцах у него причин было меньше всего — отец сам подарил ему союзников, женив на дорнийской принцессе. Уэнты также всегда были лояльны.

— Я доверяю вам, как самому себе, — предельно серьёзно проговорил он. — Потому я поделюсь с вами своим подозрением. У меня есть все основания полагать, что отец желает посадить на трон моего младшего брата, в обход мне.

Четверо рыцарей хмуро молчали. Никто из них не был удивлен и не посчитал нужным притворяться. Положение принца Рейгара становилось все более шатким, чем больше сторонников у него появлялось среди народа и чем больше Эйрис сходил с ума.

— Я задам вам вопрос, друзья мои, — в голосе и взгляде Рейгара сквозила решимость. — Я спрошу вас лишь раз, и я хочу, чтобы вы, мои самые преданные соратники, самые близкие друзья, ответили мне на него честно, так, как вам велит ваша совесть. Если ваша совесть повелит вам ответить отрицательно, я прислушаюсь к голосу своих друзей, намного более достойных меня самого. Я вернусь на Драконий Камень и буду ждать там своей судьбы. — Он умолк на мгновение, прежде чем продолжить. — Считаете ли вы, что я недостоин трона?

Стало очень тихо, четверо рыцарей на несколько мгновений перестали дышать. Лишь шелест листвы, да пение птиц нарушало воцарившееся молчание. Никто из сидевших не был настолько наивен, чтобы не понять, что вопрос наследного принца не был праздным интересом или попыткой найти утешение. Этот вопрос был самым что ни есть призывом. Сколько раз они обсуждали эти темы между собой, но каждый раз их беседы сталкивались с осознанием, что слишком опасно пламя, к которому они неосмотрительно приблизились. Сколько раз они сводили все в шутку, не решаясь озвучить то, что вертелось на кончике языка.

Первым отмер лорд Джон Коннингтон. Выпрямившись, он посмотрел на своего принца взглядом преданного пса, глядящего на хозяина. Когда он заговорил, голос его слегка дрожал от волнения.

— Мой принц, да будут мне свидетелями боги и да не дадут они мне солгать, что вы самый достойный рыцарь и муж из всех, кого я когда-либо знал. Вы, и только вы достойны сидеть на железном троне. И будь я проклят, если не сделаю все, чтобы этот трон достался вам!

Все трое рыцарей давно догадывались, что Джон испытывал к принцу не только дружеские чувства. Возможно, об этом догадывался и сам принц. Однако все делали вид, что не замечают тоскливых, а порой вожделеющих взглядов Коннингтона. Следующим прокашлялся Ливен Мартелл.

— Я не умею говорить красноречиво, но я готов положить голову на плаху, подтверждая, что вы являетесь моим королем. И причина вовсе не в том, что моя племянница замужем за вами.

— Ваше Высочество, любой в Семи Королевствах подтвердит, что вы достойны быть королем. И мы, ваши слуги, готовы идти за вами до самого конца, — жесткое лицо Освелла озарилось уверенностью в собственных словах.

Рейгар благодарно кивнул друзьям и повернулся к своему самому близкому другу, самому верному товарищу, будучи уверен в его ответе. Эртур смотрел на него, осознавая, что пути назад не будет.

— Вы помните, как однажды мы с вами рассуждали о том, в чем заключается первейший долг рыцаря? — спросил Дейн. — Вы тогда ответили, что он заключен в служении, но не уточнили, кому именно. Так уж повелось, что рыцарь обязан служить своему королю. Но что, если король недостоин? Что если король велит убивать невинных, которых нерушимая рыцарская клятва обязует защищать? Разве не является тогда худшим преступлением для рыцаря слепо следовать приказам, противоречащим его принципам? — он сделал паузу. — Теперь я понимаю, что долг рыцаря — служить достойному. А вы, принц Рейгар Таргариен, достойны того, чтобы вам служить и за вас умирать.

Ответ соратников удовлетворил Рейгара.

— В таком случае я принимаю ваши слова в надежде, что идут они из сердца, — собравшись с мыслями, произнес Рейгар. — Я открою вам свои мысли, друзья. Я собираюсь собрать Великий Совет, на котором я предложу лордам решить вопрос престолонаследия и передачи трона мне. Если все пойдет согласно плану, отец уже скоро отправится доживать свои дни на Драконьем Камне.

Рейгар заговорил открыто, без уловок и недомолвок. Кто-то сказал бы, что обсуждать измену в саду — величайшая глупость. Однако именно поэтому это было единственным правильным решением.

— Но как вы это сделаете? Варис узнает обо всем, едва вы заикнетесь…

— Мы не заикнемся. Ты, Освелл, отправишься к своему старшему брату в Харренхолл и убедишь его организовать турнир. Да с таким размахом, чтобы туда стеклись все лорды и леди от мала до велика. Отец никогда не покидает Красный замок, так что устроить турнир за пределами столицы будет идеальным вариантом.

— Увы, ваше высочество, убедить в этом Уолтера будет не просто. Он страшный скряга, да и говоря по правде, у него вряд ли найдется средств для большого турнира, — невесело поджал губы Освелл.

— Передай ему, что есть некто, кто готов оплатить его расходы. Наведи туману, пусть подумает на Тайвина. Дай ему понять, что ему дарована огромная честь, только внуши ему как следует, что об этом он должен молчать, если не желает злить благодетеля.

Освелл понимающе кивнул.

— А вы, друзья, ждите моих дальнейших указов, — подвел итог Рейгар. — Мы ступаем на опасный путь, и лишь богам ведомо, приведет ли он нас к победе или к смерти. Но я полагаюсь на вас и в свою очередь даю слово, что ни разу не позволю вам разочароваться в сделанном выборе.

Этот день стал переломным в судьбах тех пятерых мужчин. Мужчин, задумавших измену, опираясь на свою рыцарскую честь и доблесть. Все эти люди были достойными людьми, верившими, что будущее целого государства искупает один недостойный поступок. Верившими, что нет доблести в служении недостойному безумцу.

В этот день завязался первый узел страшной трагедии, разрушившей жизни множества людей. В этот день, молодая дорнийка, отправлявшаяся в путь в Королевскую Гавань с твердой целью, не знала еще, что безнадежно опоздала.

В Королевском лесу было тихо. Ночь ещё не уступила свой дозор предрассветным сумеркам. Тишину время от времени разрезали то уханье совы, то шорох мелких грызунов в траве. Лёгкий туман окутывал стволы древних деревьев, затрудняя и без того плохую видимость. Сир Барристан Селми напряжённо вглядывался в темноту леса, стараясь не думать о том, что крестьяне могли их попросту обмануть, отправив на бойню.

Когда они только приехали в эти места неделю назад, им пришлось столкнуться с неприятным обстоятельством. Оказалось, местные простолюдины сочувствовали делу разбойников, убежденные, что те являются единственными, кто готов защищать их. Разбойники и правда не грабили бедняков, нападая преимущественно на богатых лордов. Однако ни о какой заботе речи не шло. Крестьяне продолжали перебиваться, кто чем мог, а набеги Братства только ухудшали их положение, ибо сюзерены, не медля, повышали подати, урезая выплаты крестьян. Однако невежество редко способно отличить своих истинных врагов, доверяясь тем, чьи речи звучат слаще остальных. Крестьяне помогали разбойникам едой, сообщали о приближении лазутчиков, словом, всячески мешали гвардейцам.

Так продолжалось до тех пор, пока сюда не приехал Эртур Дейн. Под руководством Дейна гвардейцы вели себя вежливо с крестьянами, у которых оставались. Если у кого-то протекала крыша, Эртур и его рыцари чинили ее, перед тем как покинуть дом. Если кому-то нужна была помощь в конюшне, рыцари помогали. Не говоря уже о том, что Дейн расплачивался с крестьянами за всю съеденную его людьми еду! Наконец, рассказы о благородном рыцарей из Дорна распространились по местным деревушкам, и крестьяне потекли к Дейну с просьбами и жалобами на свои нужды. Зима длилась уже не один месяц, и запасы еды почти сошли на нет. Дорниец выслушал всех, а после написал письмо в Красный Замок, где подробно описывал проблемы крестьян и просил предоставить им лучшие права и защиту. Все эти действия поколебали уверенность простых людей в том, правильную ли сторону они выбрали. И вот не далее, как вчера, действия Дейна принесли результат — крестьяне в благодарность согласились помочь гвардейцам и выдать убежище Братства.

Барристан оглянулся на сира Эртура Дейна, стоявшего чуть левее и впереди него, как и положено командиру. Как и Барристан, он наблюдал и прислушивался. Что бы не творилось в душе молодого рыцаря, взгляд его продолжал оставаться уверенным и твёрдым. Дорниец был на двадцать лет младше Селми, однако командование было поручено именно ему. Сам Барристан Отважный считал это решение вполне оправданным.

Он наблюдал за Дейном с тех пор, как тот появился на своём первом турнире, побеждая более опытных и крупных противников. Уже тогда было ясно, что из парнишки вырастет один из лучших фехтовальщиков своего времени. Фамильный меч «Рассвет» был словно продолжением его руки, быстрота и меткость, с которой Дейн наносил удары, напоминала бросок кобры — такой же неуклонный и смертоносный. У дорнийца был свой особый стиль боя, он не тратил времени на лишние движения и удары, отмеряя каждый шаг и каждый выпад, не тратя энергии впустую. Он мог казаться расслабленным и незаинтересованным, а потом в мгновение ока нанести один точный, молниеносный удар, который противник заметит в самый последний момент. Они считались равными по силе воинами, однако положа руку на сердце, сорокалетний Барристан не желал бы встретиться с ним на поле боя.

Кто-то утверждал, что у Дейна талант с рождения, но Барристан был с этим не согласен. Невероятные способности Эртура Дейна были результатом долгих и изнурительных тренировок, выматывания себя и жёсткой дисциплины. В то время как другие юные рыцари ещё отсыпались, Дейн уже был на тренировочной площадке с мечом в руке и загонял себя до седьмого пота. Иногда Селми наблюдал за ним во время тренировок и каждый раз поражался терпению дорнийца. Тот мог отрабатывать одно единственное движение часами, доводя его до совершенства. Потому каждый выпад Дейна и бывал похож на отточенный клинок в руке мастера.

Дейн был дисциплинированным не только в своих тренировках, но и во всем остальном. За это его уважали даже неприятели. Барристан как-то собственными ушами слышал, как Тайвин Ланнистер говорил мастеру над законами:

— Я не люблю этого юношу, есть в нем невысказанная непокорность. Он просто олицетворение всего дорнийского, отражение неукротимого духа народа, убившего дракона за свою свободу. Но я не могу его не уважать. Хоть он и дорниец.

Да, десница короля не жаловал дорнийцев, маскируя свое отношение изысканной учтивостью. Барристан был более чем уверен, что причиной этой нелюбви являлась власть при дворе, которую получили дорнийцы с женитьбой принца Рейгара на дорнийской принцессе. А ведь до этого он был уверен, что его дочь станет королевой Семи Королевств.

Селми усмехнулся своим мыслям. Серсея Ланнистер — королева! Вот уж чего Вестеросу точно не пожелаешь, так это такой королевы. Селми видел её несколько раз на турнирах, и стоило сказать, такой смеси надменности, самовлюбленности и пустоголовости нужно было ещё поискать. Серсея Ланнистер и в подметки не годилась утонченной во всем Элии Мартелл, и уж точно она была бы самой неподходящей партией для принца Рейгара из всех возможных.

Где-то здесь, в рядах гвардейцев находился также пятнадцатилетний брат-близнец Серсеи Ланнистер, Джейме. Для юного оруженосца это была большая честь быть выбранным в этот отряд. Дейн лично отбирал людей, и Барристан задавался вопросом, чем именно руководствовался Эртур выбирая Джейме. Неужто хотел выслужиться перед Тайвином? Но нет, будь у Дейна такие амбиции, он нашел бы тысячу способов добиться расположения десницы.

Его мысли были прерваны самим Дейном. Вскинув левую руку, он подал знак своим людям быть готовыми. Через минуту Дейн резко махнул рукой и первым побежал в чащу леса. Остальные рыцари не заставили себя долго ждать. Обнажив клинки, они бросились следом за своим командиром. В застигнутом врасплох Братстве началась суета, там и тут раздавались крики и вопли. Самые расторопные успели схватиться за оружие и броситься на врага.

На Барристана, отчаянно размахивая мечом, налетел худощавый мужчина с желтоватым, нездоровым цветом лица. Селми увернулся, зашел слева и попытался проткнуть ему бок, но негодяй оказался ловким. Отпрыгнув назад, он снова набросился на рыцаря. В нескольких метрах от них лорд Самнер Крейкхолл сражался с человеком, известным под именем Пузатый Бен. Боковым зрением Барристан видел, что дела у Самнера складываются не очень, но собственный противник исключал возможность помочь лорду.

Внезапно Крейкхолл повалился на землю, и воспользовавшийся этим Пузатый Бен размахнулся своей огромной шипастой булавой, целясь прямо ему в лицо. И тут Джейме Ланнистер, взявшийся буквально из ниоткуда, отвел удар, спасая того, кому служил оруженосцем. Что было дальше Барристан больше не видел, потому что угол сражения изменился. Пора было заканчивать с этим желтолицым. Уворачиваясь от ударов, он улучил момент и вонзил меч противнику в живот. Рот желтолицего некрасиво искривился, глаза выпучились. Селми оттолкнул его от себя и, не тратя время на добивание противника, оглянулся по сторонам.

Майлс Мутон сражался с молодой девушкой, которая уворачивалась от его ударов с такой прытью, что Барристан невольно восхитился. Но зевать времени не было. Эртур Дейн сражался с тремя разбойниками одновременно. Возле палатки он разглядел могучую фигуру Саймона Тойна — главаря Братства. Тот нападал на кого-то из их гвардейцев. Рассудив, что Дейн скорее справится с тремя, чем этот тощий парнишка с Тойном, Барристан поспешил в ту сторону. При виде него Саймон Тойн хищно улыбнулся. Они уже встречались однажды во время турнира, на котором разбойник выступал как Таинственный рыцарь. Поудобнее перехватив меч, Барристан атаковал его. Пока они сражались, Дейн успел разобраться со своими противниками, об этом явственно говорил его крик: «Не дайте им сбежать!». Со всех сторон продолжали раздаваться крики, призывы и проклятия, перемежаясь со звоном стали.

Тойн был невероятно сильным противником, но с Барристаном ему было не сравниться. Несколько обманчивых выпадов, и Селми ранил его в ногу. Правда и тот в долгу не остался, свободной рукой съездив ему в живот с такой силой, что у Селми искры посыпались из глаз. Тойн размахнулся, готовясь нанести решающий удар, лишив его тело головы. Но именно этого от него и ждал Барристан: извернувшись вправо, он выбросил вперед руку. На Тойне не было доспехов, и меч проткнул Тойна с легкостью ножа, проникающего в расплавленное масло, а все огромная туша Саймона Тойна повалилась на спину с раскинутыми руками.

Тяжело и хрипло дыша, Селми поднялся на ноги, уперев окровавленный меч в землю. Ряды сражавшихся заметно поредели. Но Братство все еще продолжало бороться. То ли они не заметили смерти своего главаря, то ли отчаянность этих людей не знала границ. Метрах в десяти Джейме Ланнистер самоотверженно отвлекал на себя самого Улыбчивого рыцаря, известного своей свирепостью. Барристан чертыхнулся, глядя на то, как изрядно вымотанный Джейме с трудом отбивает удары превосходящего себя противника.

Что этот оруженосец о себе думает?! Хорошую же он им сослужит службу, если откинет тут копыта! А им потом придется объяснять его отцу, как не усмотрели за его наследником. Забыв про боль, Барристан двинулся в том направлении, но добраться до сына Тайвина он не успел — его опередил Дейн. Не сильно церемонясь, он оттолкнул в сторону незадачливого оруженосца и схлестнулся с его противником.

И тогда запела сталь. Расширенными глазами Барристан наблюдал, как двое танцевали в своем причудливом танце. Улыбчивый рыцарь был крупным и сильным, одного его удара было бы достаточно, чтобы проломить Дейну череп. Другое дело, что для этого ему еще было нужно поймать дорнийца. Эртур Дейн уворачивался от его выпадов, словно уж, через мгновение появляясь с другой стороны. Раз за разом его меч касался противника, вырывая из его глотки сдавленные, полные злобы стоны. Но Улыбчивый рыцарь был не так прост, как казался на первый взгляд. Все ранения, наносимые ему, были для него все равно, что царапиной. Просто поразительная выносливость! А глядя на эту мощную груду мышц, можно было ожидать от него неповоротливости, однако рыцарь был быстр и ловок с мечом.

Сколько это продолжалось, Барристан не знал, однако вскоре звуки сражений понемногу смолкли, сойдя на нет. Все члены Братства были либо перебиты, либо раненые, лежали на земле. И только двое никак не могли завершить свое поединок. Можно было вмешаться и помочь Дейну, но Селми, как и все слишком хорошо знал: дорниец воспримет это, как личное оскорбление. Потому все молча наблюдали, завороженные и восхищенные.

Разбойник не мог не заметить того, что остался один на поле боя, но его это как будто и не беспокоило. Полностью поглощенный сражением с достойным противником, он и правда улыбался! Сталь сверкнула в руках Дейна, и меч Улыбчивого рыцаря сломался надвое. Вместо того, чтобы признать свое поражение, этот наглец попросил дать ему другой. Вместо того, чтобы послать его в пекло, в прямом и переносном смысле, Дейн согласился. Впервые тогда Барристан Селми подумал о том, что же течет в жилах дорнийца, кровь или раскаленная лава, находящая успокоение только в бою?

Улыбчивый рыцарь уже с трудом стоял на ногах. Теперь всем, включая его самого, стало ясно, в чем заключалась тактика Дейна. Он изматывал противника, играл с ним, нанося ему дюжину мелких и не очень ран. Наконец, разбойник упал на одно колено, хрипло дыша.

— Ты… хорош, дорниец, — выдохнул он, исподлобья глядя на Дейна. — Будь у меня этот меч, я бы тебя одолел. Я хочу… хочу твой меч. Если не боишься, что без него не справишься.

— Так отбери его, — ответил ему Дейн равнодушно.

И это равнодушие — не напускное, а совершенно искреннее — разозлило проигравшего рыцаря, ибо в нем было больше высокомерия, чем в показушном бахвальстве Баратеонов, покрытых золотом доспехах Ланнистеров и холодных глазах Старков. Издав дикое рычание, мужчина набросился на Дейна. Селми так и не понял, как это произошло, настолько быстрым было движение Эртура Дейна, но в следующую секунду Улыбчивый рыцарь уже лежал на земле с перерезанным горлом, из которого небольшим фонтаном хлестала кровь.

Тут же лес огласился криками торжества. Гвардейцы радостно завопили, подняв мечи к небу. Барристан тоже улыбнулся, глядя на кроны деревьев. Оказывается, уже успел заняться рассвет.

— Джейме Ланнистер! — громко позвал оруженосца Дейн, перекричав остальных. Барристан с легким удовлетворением заметил, что у него тоже была одышка, будто это доказывало, что он тоже обычный человек, из плоти и крови, который способен уставать.

Джейме растерянно подошел вперед. Мальчишка смотрел на Дейна со смесью восхищения и опасения. Селми криво усмехнулся. Ланнистер думал, что прославленный Дейн собрался отчитывать его на глазах у всех. Всем же остальным было очевидно, что дальше произойдет. Юный Джейме хорошо себя проявил, сначала спася жизнь Самнеру Крейкхоллу, затем не побоявшись выступить против одного из самых опасных и сильных мечников Братства.

— На колени, — велел Дейн.

Цвет лица Джейме успел за пару мгновений смениться от пепельно-серого до багрового. Сын Тайвина буквально упал на колени, не сводя ошеломленного взгляда со своего кумира.

— Именем воина обязую тебя быть храбрым. — громко произнес Эртур, опуская на левое плечо Джейме свой знаменитый меч, на котором все еще была чужая кровь. — Именем отца обязую тебя быть справедливым. — Меч коснулся правого плеча. — Именем матери обязую тебя защищать невинных. Встань же, рыцарь Семи Королевств, сир Джейме Ланнистер.

Джейме поднялся на ноги, лицо его сияло, и он со слегка ошалелым видом повернулся к остальным, принимая поздравления. Для каждого оруженосца день, когда его посвящают в рыцари священен, а память об этом мгновении навсегда отпечатывается в памяти. Ну а если тебя посвятил человек, которому ты чуть ли не поклоняешься, это чувство можно сравнить с рождением первенца. Не меньше.

* * *

Путь в Королевскую Гавань занял меньше суток. В приподнятом настроении рыцари, довольные проделанной работой, ехали обратно, шутя и подтрунивая друг над другом. Дома их ждал кров, тёплая постель, а кое-кто даже ускользнет втихаря на Шелковую улицу, ведь ни для кого не было секретом, что далеко не все гвардейцы хранили свой обед безбрачия безукоризненно.

В Красном Замке Эртур отпустил товарищей отдыхать. Ему же предстояло для начала предоставить отчёт Лорду Командующему. Распрощавшись с Барристаном, он поднялся на верхний этаж Башни Белого Меча. Несмотря на поздний час, в покоях Герольда Хайтауэра горел свет.

— Проходи, Эртур, — Белый Бык был бодр и энергичен, как всегда. — Мне уже доложили о вашем задании. Теперь ты расскажи мне все подробности.

Опустив ненужные детали, Дейн доложил Лорду Командующему подробности задания, не забыв добавить, что положение крестьян с каждым месяцем становится все тяжелее и тяжелее, и мастеру над монетой стоит предпринять меры, если они не хотят столкнуться с голодным бунтом еще до окончания зимы. Хайтауэр выслушал его, побарабанил по столешницу пальцами и, приняв решение, кивнул.

— Ты хорошо поработал, Эртур, молодец. Я сообщу на собрании Малого Совета о том, что ты увидел в деревнях.

Эртур улыбнулся. Скупая похвала от Хайтауэра была ему приятнее, чем длинные восхваляющие его речи придворных подхалимов, которые всегда пели только те песенки, которые были одобрены королём. А уж если Лорд Командующий обещал заняться какой-то проблемой, можно было не сомневаться — он ею займется.

Герольд Хайтауэр, несмотря на долгие годы, проведённые в Красном Замке, был, что называется, не человеком двора. В его обязанности входило руководство Королевской гвардией, и он ею руководил, выполняя свой долг безукоризненно честно и справедливо. Но все, что выходило за рамки этого долга, его не касалось. Он входил в Малый Совет, однако ни разу за все годы ни один придворный интриган не сумел втянуть его в политические интриги, ни разу грязь не прилипла к его белому плащу.

Внешность этого человека полностью соответствовала его репутации. Высокий, широкоплечий, он брил голову налысо, зато отпускал короткую черную бороду, придававшую ему ещё больше мужественности в глазах придворных дам. Глубоко посаженные темно-карие глаза смотрели внимательно и как-то печально. И даже когда он улыбался, улыбка его редко касалась глаз.

— Благодарю, милорд. Но не я убил главаря их Братства, это сделал сир Барристан. А ещё несколько других гвардейцев выгодно отличились…

— Что мне в тебе всегда нравилось, Дейн, — перебил его с улыбкой Хайтауэр, — это то, как в тебе совмещаются высокомерие и скромность, амбиции и смирение. Боги сотворили тебя из всего несовместимого. В чем твой секрет?

— Мне не нужно многого и мне всего мало, — пошутил Эртур.

Белый Бык расхохотался.

— Наглец! Рад, что ты не теряешь способность шутить. Ну что ж, на сегодня ты свою работу выполнил на отлично, а теперь ступай отдыхай. Завтра мы отчитаемся лорду деснице по поводу вашего похода.

— Благодарю, милорд, — с искренним облегчением произнёс Эртур, который меньше всего на свете хотел видеть перед сном Тайвина Ланнистера.

— Чуть не забыл. Сегодня утром в столицу прибыла твоя сестра. Оказывается, её карета поехала в обход и добралась до Королевской Гавани, не столкнувшись ни с вами, ни с Братством.

— Эшара здесь? — изумленно спросил Эртур.

— Да, и возможно, ты захочешь увидеться с ней. Ей выделили покои в восточном крыле, недалеко от покоев королевы.

Рассеянно кивнув, Эртур покинул покои Лорда Командующего. Поколебавшись немного у двери, он со вздохом направился в сторону восточного крыла. Тело требовало долгожданного отдыха, мозг жаждал сна, но нельзя было проявлять такое безразличие по отношение к собственной сестре, которую не видел больше пяти лет. Эртур с досадой подумал, что о покое отныне можно забыть. Эшара теперь станет его головной болью до тех пор, пока не отправится на Драконий Камень. Ему придётся следить за этой вздорной и своевольной девицей, чтобы она не выкинула какую-нибудь глупость. Осложняло положение ещё и то, что они уже давно не виделись, и ни о каком намеке на братско-сестринские отношения можно было и не мечтать.

У дверей её комнаты, которую он предусмотрительно выяснил у слуг, Эртур на мгновение замер, запоздало подумав, что выглядит изрядно потрепанным. Впрочем, не все ли равно, как он выглядит? Решительно постучав, он выждал несколько секунд и, не дождавшись ответа, открыл дверь.

На первый взгляд покои выглядели пустыми и не обжитыми. Конечно, ведь сестра прибыла только утром. Но было что-то… Эртур не сразу смог понять, что это, но нос уловил мягкий аромат пионов, витавший в воздухе. И в сердце тут же тоскливо кольнуло. В Звездопаде повсюду были рассажены пионовые кусты. Мать любила эти цветы, и в её покоях всегда ими пахло. Ребенком Эртур думал, что мать прячет в шкафах пионы, пока она, смеясь, не рассказала, что это слуги по её приказу распыляют особый раствор, сделанный из этих цветов. В Красном Замке такого аромата не было. До сегодняшнего дня.

Эртур огляделся. Эшары в комнате не было, но тонкие тюлевые занавески слабо развевались от прохладного ночного ветерка, проникавшего в комнату из-за открытых дверей террасы. Там, сквозь полупрозрачную ткань виделся женский силуэт. Эртур сделал несколько шагов, не отрываясь от тоненькой фигуры, застывшей на балконе. Девушка стояла спиной в нему, её длинные тёмные волосы нежно ласкал ветер, ночь окутывала её со всех сторон, будто свою возлюбленную. В этот миг в небе, куда девушка смотрела, короткой вспышкой пронеслась падающая звезда.

— Септа Кирра говорила, что каждая падающая звезда — это душа очередного Дейна, что стремится домой, — не оборачиваясь, произнесла девушка.

Её голос, низкий, волнующий, показался ему совершенно незнакомым. Разве так он звучал годы назад? Эртур прокашлялся и ступил на каменную террасу, понимая, что его присутствие не осталось незамеченным.

Душа очередного Дейна, стремящаяся домой? Что ж, это точно не его душа. Порой Эртуру казалось, что он какой-то неправильный Дейн. А может, и неправильный дорниец. Покинув дом в неполные одиннадцать лет, он смутно помнил родные стены, которые после посетил лишь раз, когда сестра пропала. Эртур полностью слился с Королевской Гаванью, вплелся в Королевскую Гвардию, в которую его взяли уже в семнадцать лет. Часто ли он вспоминал замок на устье Быстроводной? После смерти матери его туда почти ничто не тянуло.

— Ей было виднее, — отозвался он. — Как никак, в ней тоже текла кровь Дейнов.

Сестра колебалась лишь мгновение, а потом стремительно обернулась, и Эртур невольно выдохнул. На него смотрела удивительно красивая девушка, обладающая тем особым очарованием Дорна, которого лишены женщины всех остальных королевств. Нежная светло-оливковая кожа, немного высокий лоб, тёмные брови, двумя стрелками теряющиеся в волосах, обрамлявших лицо, правильный ротик, с чуть пухлыми губами. Но больше всего к себе притягивали её глаза оттенка весенней глицинии. Большие, внимательные, они дарили её облику необъяснимую одухотворенность.

Эшара разглядывала его так, будто выискивала знакомые черты, силилась вспомнить… но не могла. Нужно было что-то сказать, но Эртур не мог вымолвить и слова, до глубины души поражённый изменениями в сестре. Наконец, когда молчание стало уж слишком навязчивым, она неуверенно улыбнулась.

— Ты так вырос, брат, возмужал.

И это стало сигналом для него спускаться на землю.

— И ты тоже. Ты стала настоящей красавицей, — Эртур улыбнулся в ответ, подходя ближе. — Ты всегда была такой высокой?

Он оглянул её. Эшара действительно стала выше ростом, не доставая до него лишь на пол головы. Её фигура, облаченная в темно-фиолетовое платье, поддерживаемое совсем тоненькими полосками ткани на плечах, выгодно очерчивало все его изгибы. Сестра выросла. На плечи Эшара накинула теплую шаль — несмотря на прогнозы мейстеров о скором окончании зимы, ночи все еще были холодными.

Эшара рассмеялась на его слова.

— Ты еще не видел Аллирию. Она стала такой высокой, что Элиас боится, как бы не нашлось мужчин ее роста.

Эртур вспомнил их младшую сестру, смуглую, черноглазую Алли, что вечно таскалась за ними в детстве. Непривычная горечь осела на кончике языка. Разве это правильно, когда братья и сестры отдаляются настолько, что уже и не помнят лик друг друга?

— Служанки рассказывали мне, что ты отправился в Королевский лес биться с Братством, — проговорила Эшара. — Судя по тому, что ты здесь, от Братства ничего не осталось?

— Несколько человек все же смогли сбежать. — нехотя ответил Эртур, — но они больше не угроза путникам.

— Я горжусь тобой, — искренность в ее голосе не оставляла сомнение: то была не просто дежурная фраза. — И я уверена, отец бы тоже гордился.

Эртур сглотнул внезапно появившийся комок в горле. Эшара била без промаха, упоминая отца. В Дорне дети имели право самостоятельно решать свою судьбу при желании. Когда много лет назад Эртур покидал отчий дом, их прощание с отцом не было теплым. Покойный лорд Дейн отчего-то был категорически против того, чтобы его младший сын отправлялся в «этот рассадник змей». А в качестве аргумента — одного из множества — он упоминал наказ их предка никогда не служить драконам.

Эртур, тогда еще слишком юный и дерзкий, заявил отцу, что тот попросту выжил из ума, раз в своих решениях руководствуется бредовыми рассказами умершего предка. Отец назвал его глупцом и поспешил напомнить, что Таргариены не кто иные, как оккупанты, захватившие чужие земли, и что только у их предков дорнийцев хватило яиц дать им отпор. И что эти самые предки сейчас переворачиваются в гробах, видя, как потомки лобызают стопы иноземных захватчиков.

Тогда Эртур пренебрежительно бросил отцу, что он увязший в прошлом безумец, чей затуманенный мозг придумывает себе несуществующих врагов. Он искренне верил, что Таргариены им не враги больше, а жить, бесконечно вспоминая раны прошлого, недостойно лорда и рыцаря. Так он считал и сейчас. Вот только понимание собственной правоты и несправедливости отцовских требований не делали муки совести менее болезненными. В следующий раз, когда Эртур вернулся домой, отца уже не было в живых.

— Нам еще многое предстоит обсудить, — промолвила Эшара, заметив изменения в его настроении. — И у нас будет на это время. А сейчас ты устал, иди отдохни немного.

Эртур благодарно улыбнулся, но тут же посерьезнел.

— Эшара, это место полно змей и интриганов, — предупредил он. — Тебе раньше не приходилось оказываться в таких местах. Помни, что никому здесь нельзя доверять. Думай, что хочешь, но говори только то, что не обернется потом против тебя. Далеко не все твои мысли должны облекаться в слова. Особенно будь осторожна с Варисом, он будет тебя прощупывать, не попадись на его удочку.

— Не волнуйся, Эртур, Элиас уже надавал мне тысячу подобных наставлений.

— Советы братьев никогда не бывают лишними, — поучительно заметил Эртур, вызвав ее улыбку. — Я буду рядом и помогу тебе, а ты будешь обращаться ко мне при любых вопросах и проблемах, поняла?

Эшара послушно кивнула. Эртур, чувствуя себя слишком вымотанным, чтобы беспокоиться, решил, что продолжение «дворцовых» уроков может подождать до завтра. Уже оказавшись в своей комнате, он понял, как сильно изменилась его младшая сестра. Куда подевалась та буйная, избалованная девчонка, привыкшая получать все по первому капризу? Где девочка, что бывала груба и порой жестока со слугами, когда те не могли выполнить ее требования, эгоистичная и надменная девочка, с которой он постоянно ссорился в детстве?

Девушка, которую он видел этой ночью, не имела ничего общего с той маленькой дикаркой. Неужто Элиас в своих письмах не преувеличивал? Эртур никогда не верил в то, что люди могут меняться с возрастом. Нет, люди и их пороки остаются неизменными. Просто вырастая, они учатся искусству притворства, надевая маски, принятые в обществе. И маски эти со временем становятся их вторыми лицами. Вот и Эшара стала хитрее и, возможно, умнее, осознав, что фрейлина принцессы и будущей королевы должна быть воплощением идеальной леди. И никакие мистические причины тут искать не нужно. Придя к такому выводу, Эртур Дейн погрузился в блаженный сон.

Брат ушел несколько минут назад, а присутствие его все еще ощущалось кожей. Брат. Такое простое слово, вот только оно не вызывало у нее тех трепетных чувств, что возникали при мысли об Элиасе. Добром, заботливом Элиасе, который оказался намного мудрее, чем о нем думали окружающие. А каким был Эртур? Он был таким, каким его опишут книги истории, или же это очередная ложь, придуманная двуличными мейстерами, чтобы возвеличить одних и оклеветать других?

Эшара прикрыла глаза, подставляя лицо прохладному ночному ветру, приносящему запах моря. В Дорне таких ветров не бывает. Там ветра сухие и горячие, из-за чего кожа постоянно высыхает, и ее приходится протирать особыми маслами. Она прибыла в Королевскую Гавань около полудня, а волнение до сих пор не покидало ее, и девушка повторяла про себя ставшую уже привычной за годы мантру, приносящую ей успокоение.

— Я Эшара Дейн. Рожденная в Звездопаде. Я та, кого призвали пески.

Дома эти слова с годами приходилось повторять все реже, но здесь, в далеком Красном Замке, ею вновь овладело смятение. Раньше неизбежное будущее виделось далеким, как мираж в пустыне. Неспешная жизнь в Звездопаде, его умиротворяющая тишь дарили ее душе покой и обманчивое ощущение защищенности. Она могла бы прожить в этом замке, окруженном благоухающими деревьями и кустами всю жизнь, приняв насмешку судьбы и научившись с ней жить. Лишь бы только боги, сотворившие ее, не вспоминали больше о ней. Но боги, играющие в свою собственную кайвассу, ни о ком не забывают. Эшара всмотрелась вдаль, туда, где терялся горизонт, вспоминая. Прошлое на то и прошлое, чтобы быть похороненным. Но глуп тот, кто его забывает.

Семь лет назад.

Лицо было в огне. Сухо, боги, как же сухо во рту! Горячий ветер, дувший в лицо, не приносил облегчения, скорее наоборот, лишал ее тело остатков влаги. Во рту, в ушах, в ноздрях — повсюду был песок. Она с трудом открыла глаза, щурясь от яркого солнца. Ей потребовалось время, чтобы привыкнуть к свету. Она осторожно приподнялась на локтях и огляделась. Она… в пустыне?! Вокруг, куда не глянь, бесконечное желто-золотое море с длинными цепями барханов. Мир потерял все цвета, кроме желто-коричневого и ярко-голубого. Как она здесь оказалась?

Вопросов было миллион, но ответов — ни одного. Как же хочется пить! Стоп! Собраться, нужно собраться. Необходимо было для начала вспомнить, как она сюда попала. Она напрягла память, и в ужасе застыла. А кто, собственно, она такая?..

Сухой, безжалостный ветер гнал пески, заметая ее следы. А она все продолжала идти, все дальше и дальше. Не имея ни малейшего понятия, куда держит путь. Просто она где-то слышала, что нужно идти по хребту барханов и ни в коем случае не стоять на месте. Иначе пустыня рано или поздно сожрет тебя. Но скорее рано, чем поздно. Ей было неизвестно, являются ли данные пески зыбучими, но проверять ей совсем не хотелось. Больше всего она боялась увязнуть в них, не имея возможности даже позвать на помощь.

Каково это проснуться однажды посреди пустыни и не помнить ничего, даже собственного имени? Ей было страшно, очень страшно. Вместо памяти кто-то оставил ей чистый лист. Вместо помощи ее поместили в проклятую пустыню.

Люди говорят (хотя откуда она знает, что говорят люди?), что пустыня мертва. Но это было не так. Пустыня жила. Просто чтобы понять это, нужно однажды оказаться в ней. Пустыня перемещалась, дышала, поглощала… Стоило упасть вниз по склону бархана, и ты уже не сможешь подняться без посторонней помощи — пустыня поглотит тебя в своем чреве. А еще пустыня говорит. Ей казалось, что она слышит шепот пустыни в завывании ветра, в собственных шагах. Казалось призраки сгинувших здесь людей следят за ней своими пустыми глазницами, взывают к ней, предупреждают, дают советы… а может, завлекают к себе, стремясь пополнить свои ряды.

Сколько она уже шла? Час, два, день? Ей хватило ума додуматься обвязать свое лицо и голову шалью, чтобы удержать хотя бы немного влаги в теле, а заодно не дать палящему солнцу убить ее раньше обезвоживания. И все равно тело горело, стопы наверняка покрылись мозолями. Песок… проклятый песок был повсюду: в волосах, в одежде, на коже, во рту и ноздрях, и даже в горящих глазах. Ей казалось, что еще немного и она умрет.

Ноги уже не слушались. Боги, дайте ей сил продержаться еще немного. Помогите, кто-нибудь! Помогите… Она не хочет умирать вот так, посреди песков, в одиночестве! Какой страшный грех она совершила, что боги прокляли ее на такую страшную смерть? Но если так, в чем смысл такого наказания, если она даже не может покаяться?

Она поднялась по склону, еле передвигая ногами. И вдруг — о, боги! — она увидела внизу деревья! И людей! Там был оазис! Только бы это не оказался очередной мираж, каких было уже три!

— Помогите, — прохрипела она, делая неверный шаг вперед. — Помогите, прошу…

То ли ноги подвели свою хозяйку, то ли пустыня не желала ее отпускать, но она вдруг споткнулась и полетела вниз по склону. Последнее, что она видела, это стремительно вращающийся мир и размытое желто-голубое пятно.

— Открой глаза, дочь Звезды…

— Открой глаза и узри…

— Ты избрана для…

— Дом звезды нуждается в тебе…

Она вновь открывает глаза и оглядывается. В теле ощущается небывалая легкость, будто не оно было налито свинцовой тяжестью совсем недавно. Она поднимается на ноги и пораженно смотрит по сторонам. Она все еще в пустыне. Только эта пустыня больше не настроена враждебно, она кружится вокруг нее, пески танцуют в воздухе, но не причиняют ей вреда. Она окружена этим песчаным покрывалом. Со всех сторон к ней обращаются голоса, привлекая ее внимание. Они велят ей слушать, смотреть и не отвлекаться.

И она смотрит. Пески танцуют, складываясь в изящные кружевные узоры, а узоры создают картинки. И она, как завороженная, смотрит историю, что ей показывают. Вот небо с миллионами звезд. Вот одна из них падает к земле, а следом за ней бежит человек. И когда он ее настигает, упавшая звезда у его ног начинает расти. Она прорастает, словно деревце — но, нет! Она вырастает в красивую девушку и, когда человек заключает ее в свои властные объятия, она дарит ему поцелуй и протягивает меч. Затем мужчина и женщина сливаются воедино. Картина меняется. Вот девушка превращается в старуху, потом в мужчину, ребенка и, наконец в юную девушку.

— Дочь Звезды родится вновь…

— Не дай мечу сломаться…

— И звезде угаснуть…

Шепот становится все тише и тише, пока окончательно не смолкает. Она вынырнула из видения с резким вздохом и несколько минут бездумно смотрела в каменный потолок над головой, терпеливо ожидая, когда мир прекратит вращаться. Как тихо… Ей было страшно осматриваться. В голове стояла звонкая пустота и отсутствие связных мыслей. Ей казалось, что она видела вязкий, мутный сон. Пробуждаясь после таких снов, ты никогда не жалеешь об их окончании, и лишь липкий осадок продолжает преследовать тебя еще полдня. Но как бы ей не хотелось в это поверить, она интуитивно ощущала, что это не было сновидением. Потому что она до сих пор не могла вспомнить хоть что-то из своего прошлого.

Слева скрипнула дверь, и в комнату вошла высокая, худая женщина лет сорока с подносом в руках. При виде пробудившийся девушки, женщина радостно запричитала на незнакомом языке. Это точно был чуждый ей язык, но она его понимала! Более того, чем больше женщина говорила, тем более понятной становилась ее речь. Она прислушалась: женщина спрашивала, как её зовут и как она оказалась в пустыне. Из какого она дома и сколько ей лет. Последний вопрос внезапно нашёл отклик в её разуме.

— Мне семнадцать, — проскрипела она, поражаясь, одновременно тому, что так легко говорит на чужом языке, и тому, откуда знает свой возраст. Женщина странно на нее поглядела.

— Ты не простолюдинка, слишком ухоженный и холеный у тебя вид, — задумчиво сделала вывод женщина. — Из какого ты дома?

"Из какого дома"? Да что это вообще значит?! Ей оставалось только беспомощно покачать головой. Женщина, наконец, оставила её в покое, поняв, что ситуация намного серьёзнее. Оставшись одна, она горько заплакала. Кто же она такая?..

Из старенького зеркала, обнаруженного в комнате, на нее взирала незнакомка. Теперь было ясно, отчего хозяйка лачуги так удивилась — она выглядела куда моложе семнадцати лет. Красивая, подобно нераспустившемуся бутону, девочка не старше одиннадцати-двенадцати лет. С темно-каштановыми, почти черными волосами и фиолетовыми глазами. Разве бывают глаза такого необычного оттенка? Но девушка была совершенно ей не знакома. Быть может, спасшая ее женщина прольет свет на правду?

Женщину звали Сиера. У неё был муж и двое маленьких детей. Это были хорошие люди, которые выхаживали её, как могли. Не давили, не торопили, только смотрели с жалостью. А она вскоре начала что-то вспоминать. Если, конечно, эти сны можно было назвать воспоминанием. Они были неточными, размытыми, как поверхность воды, прошедшая рябью, или стекло, покрытое инеем. Но они были единственным, за что она могла ухватиться.

Попроси её кто рассказать их, она бы не смогла связать и пары вразумительных предложений. Да что там! Она даже имени своего не вспомнила. Но она помнила мир. Непохожий на этот. Там было много зелени, много, очень много людей, и мало песка. В нем у неё были близкие люди, их лица были размытыми, но она помнила, что любила их. Иногда в её снах вспыхивали картинки из её прошлого, какие-то ничего не значащие фразы, только она не успевала за них ухватиться. Но одна картинка вспыхивала чаще остальных и была ярче. Она отчетливо видела серую рябь озера и сизые облака, предвещавшие дождь, слышала громкий оклик, только не могла разобрать слов. А потом был шаг в пустоту и недолгий полет. Невесомость и долгожданное облегчение. Правда, следом за этим у неё перехватывало дыхание, как при погружении в воду, и она неизменно пробуждалась в холодном поту.

Это было странное ощущение, но ей было не жаль той, потерянной жизни. Напротив, она чувствовала нутром, что там она была несчастна. В той, другой жизни все было окутано мраком безнадежности и обреченности, безотчетной тоски… и желания поскорее освободиться.

Но потом случилось нечто ещё более странное и не поддающееся никакому объяснению. Она всегда прислушивалась к разговорам хозяев за столом в надежде уловить хотя бы крохи информации. Сиера и ее муж почти всегда обсуждали насущные проблемы, вроде скота или молока. Но однажды они произнесли слово «Мартелл», и она зацепилась за эту фамилию. Они говорили о Семи Королевствах и Дорне, о Драконьем Камне и принцессе, живущей там. И все это было ей знакомо! Она знала обо всем этом! О домах Вестероса и Рейгаре Таргариене, и… о драконах. Откуда? Было ли это ее прошлое? Или будущее? Или она прочитала об этом из летописей?

— Принцесса Элия жива? — неуверенно спросила она, и ответом ей было четыре пары изумленных глаз.

— С чего же ей умирать? — пробормотал мужчина, во все глаза глядя на нее.

Тогда-то она и прозрела. Все, что происходило с ней с момента пробуждения в пустыне, все видения и сны, все это не было бредом. Некто или нечто отняло у нее память о самой себе, даровав знание, недоступное другим — знание грядущего.

Прошло около двух недель, прежде чем ее нашли. Оказывается, ее искали. Не ее, а девушку, чье место она заняла. К тому времени, она окончательно убедилась, что не принадлежит этому месту, хоть и знает о нем многое. Но есть неуловимые признаки, по которым ты всегда можешь обнаружить чужеродность — свою или чужую. Явившиеся за ней мужчины возносили молитвы богам и задавали слишком много вопросов. Зато и ответы давать не скупились. Каково же было ее изумление, когда выяснилось, что ее имя Эшара Дейн. Та самая сестра знаменитого Эртура Дейна?!

Следом за изумлением пришло осознание, а за ним тошнотворный страх. Судьба девушки по имени Эшара Дейн была ей слишком хорошо известна. Пески вложили это знание в ее разум вместе со всем остальным. Новоиспеченная семья, состоявшая из двух братьев и младшей сестры, отнеслись к ее состоянию со всей возможной чуткостью, списав странности в ее поведении на потерю памяти.

Эртур Дейн уехал, толком и не пообщавшись с ней. Зато оставались Элиас и Аллирия. И она была им благодарна за бесконечное терпение и заботу, за молчаливую поддержку. Старший брат, он же глава их дома, не терял надежды на излечение сестры и, прислушиваясь к советам мейстеров, ограждал ее от любых волнений. А еще было решено держать случившееся с ней в строжайшей тайне, дабы злые языки на растрезвонили на весь Дорн, что сестра лорда Дейна лишилась рассудка. А ведь именно так решили бы люди, прознав, что леди Эшара не узнает собственную семью.

Сама она благоразумно решила не травмировать Дейнов еще больше, огорошив их правдой. Если судьба или боги, или пески привели ее в это место, тому была причина. И она собиралась понять, какая. Она перерыла всю библиотеку, но так и не нашла ответов на мучавшие ее вопросы.

Пока однажды смерть не постучалась в дом Дейнов. Септа Кирра, пожилая старушка, что, судя по всему, воспитывала сестер Дейн с детства, слегла с болезнью, и мейстеры лишь трагично качали головами, говоря, что время женщины пришло. Но перед смертью умирающая пожелала говорить с ней наедине.

— Я знаю, что ты не Эшара, — прохрипела септа, с тяжело вздымающейся грудью.

Разоблаченная, она инстинктивно хотела возразить, но женщина властным движением прервала ее.

— Не спорь. Я знаю побольше твоего, так что слушай меня внимательно. Род Дейнов древнее таких домов, как Старки или Мартеллы. Знаешь, почему? — Тусклые глаза женщины воззрились на нее. — В семье Дейнов издавна раз в несколько поколений рождаются они — дочери Звезды. Мне не ведомо, откуда ты пришла, и кем ты была, но помни, ты — Дейн. В тебе текла кровь Дейнов и оттого, когда Пески призвали тебя, твоя душа сумела пройти сквозь года, возможно, даже века и пространство, чтобы явиться на их зов.

Женщина закашлялась и умолкла ненадолго.

— Эшары больше нет, она умерла в той пустыне. Отныне ты — Эшара. Придет время, и ты поймешь, для чего к тебе воззвали Пески, но до тех пор храни свою тайну. Храни тайну.

В тот день септы Кирры не стало, однако предсмертные слова женщины сумели вернуть покой в потерянную душу. С того момента для нее началась новая жизнь. Она заново училась жить. Под чужой личиной, под чужим именем — она училась быть Эшарой Дейн. Она научилась ловко обманывать родных, притворяясь, будто память к ней возвращается. Она дурачила знакомых и слуг. И только менять свой характер в угоду той, кого больше не было среди живых, она не собиралась. Семейству Дейн пришлось принять новую Эшару, более сдержанную и уравновешенную, менее буйную и капризную. Мейстеры, сами того не ведая, стали ее союзниками, объясняя, что пережитое потрясение навсегда изменило ее нрав.

Она стала Эшарой Дейн. Пусть она не была ею с рождения, но такова была высшая воля — создать новую Эшару Дейн. И она ею стала. И наступил миг, когда ей начало казаться, что Пески были благосклонны к ней, ведь если не помнишь прошлого, то и сожалеть не о чем. Оставалось только придумать способ выжить самой и защитить семью в предстоящей войне. Ведь для этого ее призвали Пески, не так ли?

Эшара вынырнула из воспоминаний. Почему ее вдруг потянуло в прошлое? Хотя, нет ничего удивительного: человеку свойственно возвращаться мыслями к истокам своего пути, когда течение его жизни становится слишком бурным. Последние семь лет она жила подобно одному из тех пионов, которые, по слухам, так любила их мать — мирно и безмятежно, позволяя лелеять себя и любить. Элиас не скупился на ласку и заботу для сестер. Аллирия оказалась милейшим созданием, опекать которое было только в радость. Ларра, молодая красавица, которую Элиас избрал в жены, относилась к девочкам с равной степенью доброты и отчуждения, не вмешиваясь в их жизнь больше необходимого и сумев тем самым создать атмосферу дружелюбия и легкости.

И казалось бы, чего еще может желать та, кто предпочла смерть в своей прежней жизни? Но Эшара всегда знала, что этот день придет. День, когда ее призовут с столицу, чтобы стать фрейлиной будущей королевы. И это событие станет первым в цепочке трагедий, что положат конец дому дракона и будущему ее собственного. Знала, что, когда этот день настанет, она должна будет выполнить свой долг. Вот только чего она не знала, так это как ей предстоит его выполнять.

Она не собиралась играть в игры престолов и плести интриги вокруг железного трона. К тому времени она успела стать Дейн настолько, чтобы быть готовой бороться за свой дом и за саму себя. Пусть Таргариены, Старки и Баратеоны убивают друг друга, пусть Ланнистеры наживаются на обломках некогда великой династии. Ее все это не касалось. Но она позаботится, чтобы ее дом выжил в этой войне.

У нее было много времени продумать все возможные ходы и выходы. Но все упиралось в злосчастный турнир. Там вспыхнут первые искры будущего пожара, и там она должна будет позаботиться, чтобы ее брата и ее саму эти искры не коснулись. Она должна не дать мечу сломаться и звезде угаснуть. Этого от нее хотели Пески.

Мысли снова устремились к Эртуру. Ее брат сделал то, что до него сумели лишь двое из их предков — удостоился титула Меч Зари. Об этом ей поведал Элиас. Брат рассказывал, что легендарный Рассвет, хранится в их семье не одно поколение. Он сделан не из валирийской стали, а по легенде был выкован из сердца упавшей звезды десять тысяч лет назад. Оттого он так прочен и остер, словно бритва. Оттого и необычный молочный цвет его стали.

Рассвет в отличие от других фамильных мечей не передавался по праву наследования, право носить его нужно было заслужить. А заслуживший его получал титул Меч Зари. Множество мальчишек мечтают родиться в Звездопаде с именем Дейн, представляя, как заявляют права на Рассвет. Но фамильный меч большую часть существования их дома хранится в замке, ожидая достойного. Лишь двое владели этим мечом: Давос Дейн, третий муж королевы Нимерии, и Ульрик Дейн, уступавший мастерством только Деймону Блэкфайру. И теперь этот меч носил за спиной Эртур, ее брат.

Отправляясь в Красный Замок, она безумно волновалась, не в последнюю очередь из-за необходимости встретиться с ним — с Эртуром Дейном. Ведь для нее он не был старшим братом, для нее он был ожившей легендой. И эта легенда стояла рядом с ней, усталая, с отросшей щетиной и выглядела такой же взволнованной встречей, как и она сама.

Эшара невольно улыбнулась, вспоминая, как ее брат мучительно пытался придумать тему для разговора и не мог. За последние годы Элиас, Аллирия и даже слуги прожужжали ей все уши, рассказывая, какой ее брат великий воин, что он прославит их дом на века. И потому она нисколько не покривила душой, говоря ему, что гордится им. Разве можно было не испытывать гордость при взгляде на этого статного, красивого молодого человека, с отпечатком благородства на лице? Человека, что в будущем совершит бесчестный поступок, последовав за лишённым совести другом.

Эшара вновь устало вздохнула. На сегодня было достаточно мыслей, она и так слишком сильно устала, пока пересекла полстраны, чтобы добраться до этого места. Она успеет подумать обо всем, но завтра её ждёт тяжёлый день. Королева желала лично отбирать фрейлин для принцессы. Потому любая девушка, прежде чем быть быть удостоенной чести стать фрейлиной будущей королевы, должна была еще убедить королеву действующую в том, что достойна. Завтра ей предстояло первое испытание — знакомство с королевой Рейллой, а до следующей луны она должна будет приложить все силы, чтобы не ударить в грязь лицом перед королевским двором.

Дорнийка уже собиралась отступить от балюстрады, как краем глаза заметила быструю тень, мелькнувшую внизу, возле деревянных дверей в амбар. Она присмотрелась, но никого больше не заметила. Однако девушка была уверена, что зрение не подвело её. Кто-то пробежал, укрывшись тенью стены. Эшара еще с минуту простояла, вглядываясь в темноту, и в конце концов пришла к выводу, что ищет загадки там, где их нет. Это мог быть кто-то из стражников или слуга, отправленный за поручением. Вот только что делать слуге или стражнику в амбаре в час совы? Разве что у него было свидание с хорошенькой прачкой или служанкой. Эшара тряхнула головой, возвращаясь в покои. Завтра ей предстоит предстать перед королевой, познакомиться с множеством мужчин и женщин, разобраться в перипетиях и подводных камнях дворцовых отношений и не наломать при этом дров.

* * *

Зрение и интуиция не обманули Эшару. Невысокая фигурка, юркнувшая в тень, принадлежала одной из пташек Вариса, мастера над шептунами. Её обязанностью этой ночью было следить, чтобы никакие излишне любопытные уши или глаза не заметили, как её хозяин тайно покидал свои покои и скрывался в одном из амбаров замка.

Лорд Варис проскользнул к дверям амбара, не замеченный больше никем. Выждав несколько мгновений для верности, а затем бесшумно отворив замок и зайдя в неиспользуемое хранилище, он огляделся. В этом ничем не примечательном помещении была деталь, делавшая его для обитателей замка одновременно и невероятно важным, и чрезвычайно опасным. Дальняя стена амбара, перед которой стоял высокий шкаф, открывала проход, соединявший амбар с выходом на побережье Черноводной.

Примерно в то же время другая фигура — высокая и укутанная в тёмный плащ с низким капюшоном, спрыгнула с лодки возле дикого причала, которым нередко пользовались местные контрабандисты. Вместе со своим сообщником человек потянул лодку к самой кромке воды и привязал. Бросив короткий приказ ждать его здесь, мужчина направился к скалам. Пройдя по знакомой ему тропинке, он очутился возле ничем не примечательной скалы, покрытой толстым слоем мха. Некоторое время он водил рукой по мху, пока не нашёл то, что искал, а именно небольшой рычаг, на который тут же с силой надавил. То, что сторонний наблюдатель принял бы за камень, оказалось входом в тайный проход, ведущий прямиком в Красный замок.

Когда-то Мейгор Жестокий приказал архитекторам создать множество тайных путей в замке, и они выполнили его приказ безукоризненно, не догадываясь, что он станет их лебединой песней. И хотя это превращало Красный замок в невероятное произведение искусств, всегда существовала незримая опасность, что враги прознают о его тайнах.

К счастью, человек, проникший сюда, не считал себя врагом державы. Не без труда ему удалось отодвинуть тяжелую дверь. Пусть и не сразу, но та поддалась упрямству непрошенного гостя. Человек прислушался к звукам, доносящимся изнутри и, не услышав ничего подозрительного юркнул в темноту тайного хода. Идти долго ему не пришлось, ибо за вторым поворотом его уже ждали. Высокий, полный мужчина, чья лысина блестела в свете факелов, облаченный в просторную шелковую тунику, выступил вперед.

— Я опоздал? — без лишних приветствий поинтересовался незнакомец в капюшоне.

— Ни в коем случае, — мягко произнес Варис с улыбкой. — Это я решил встретить вас здесь, чтобы вам не пришлось проходить весь путь до самого замка.

— Весьма любезно с твоей стороны, — иронично отозвался его собеседник, откидывая капюшон. — Надеюсь, твои пташки не преувеличивали, и дело на самом деле столь важное, что ты посмел вызвать меня сюда из самого Драконьего Камня.

— Поверьте, мой принц, я бы не просил вас приехать, если бы не обстоятельства.

Это был один из тех редких случаев, когда Рейгар Таргариен, а это был именно он, слышал голос Вариса, звучавшим без его привычной вкрадчивости. А значит, он не зря проделал этот путь.

— Рассказывай.

В темноте коридора, только один факел разгонял тьму, позволяя двум собеседникам видеть лица друг друга. Спертый воздух подземелья, чуть влажные от близости моря стены, негромкое копошение крыс в углах наталкивало на непрошенные мысли о темнице. Мало, кому могло прийти в голову, что наследного принца и мастера над шептунами связывает что-то, помимо обоюдного недоверия, иллюзию которого оба охотно поддерживали. И тем не менее двое мужчин, на чьих лицах играли тени от неровного света факелов, не в первый раз встречались при таких необычных условиях. Об этом явственно говорила уверенность, с которой они перешли к делу, не став тратить время на длинные прелюдии и завуалированные намеки.

— Мой принц, — проговорил Варис, — за последние месяцы мои пташки устроили свои гнезда на всех важных уголках Семи Королевств. Им приходится соблюдать чрезвычайную осторожность, чтобы не выдать себя, однако сведения, которые они мне передают, крайне тревожны. Кто-то другой, быть может, не обратит на это внимание, однако, зная то, что известно нам с вами, сложно не встревожиться.

— Ближе к делу, — всегда спокойный и уравновешенный Рейгар в этот раз стремительно терял терпение. — Я проделал весь это путь в трюме корабля не для того, чтобы слушать пустую болтовню, Варис.

За долгие годы служения королю Эйрису, который останется в памяти потомков, как безумный король, Варис научился говорить неторопливым и вкрадчивым голосом, действовавшим успокаивающе даже на самых эмоциональных собеседников.

Надо сказать, Варис был человеком недюжинного ума. Он всегда тонко чувствовал, когда нужно остановиться, а когда можно сделать ещё один осторожный шаг вперед, когда дерзость позволительна, а когда не стоит испытывать капризную судьбу. Принц Таргариен, с которым он разговаривал, даже в половину не был столь опасен и непредсказуем, как его отец, однако в нем была сталь, которая способна была резать без промаха.

Многие в Красном замке ошибочно полагали принца Рейгара безвредным котёнком, что терялся на фоне таких зверей, как его отец и Тайвин Ланнистер. Однако Варис, прибывший с берегов далёкого Эссоса, повидал на своём пути слишком много разнообразных личностей, чтобы уяснить для себя простую истину: самые опасные люди те, кто молчат и сохраняют хладнокровие до последнего. Вот от них никогда не знаешь, чего ждать.

— Мои пташки принесли весть, — перешёл к делу Варис, — что десять дней назад Брандон Старк, сын Рикорда Старка, приезжал в Ривверан вместе со своим оруженосцем. И если его приезд ещё можно объяснить желанием увидеть невесту, каким бы натянутым это объяснение ни было, то никакого вразумительного ответа на вопрос, что там делал младший брат Джона Аррена, Роннел, увы, нет.

— Они приехали одновременно?

— Да. — Варис выразительно глянул на принца. — Причём приехали они поздней ночью и уехали задолго до рассвета. А путь от Орлиного Гнезда и Винтерфелла до дома Талли не близок. Что могло заставить Джона Аррена послать своего брата туда тёмной ночью, да ещё и вместе со старшим сыном Старка? Мои пташки говорят, что встреча явно была тайной, и только случайность позволила нам о ней узнать.

Варис умолк, позволяя принцу переварить информацию. А Рейгар немигающим взглядом уставился на пламя факела. Какое-то время было слышно только шипение смолы в остове факела.

— Это все? — не глядя на собеседника, спросил Таргариен.

— Нет, мой принц, — как-то печально покачал головой Варис, словно искренне был расстроен отрицательным ответом. — В последнее время в Королевской Гавани завелось уж больно много разных людей из Долины. Также было замечено несколько северян. Есть и другие признаки — мелочи, на первый взгляд, но, если смотреть на детали в целом… Боюсь, картина складывается не слишком приятная.

Рейгар продолжал молчать, плотно поджав губы и поглаживая эфес меча. Варис приблизился к нему и заговорил, пустив в ход все свое красноречие и дар убеждения.

— Мой принц, вы помните того рыцаря, который полгода назад заявился ко мне, предупредив, что три, а то и четыре великих дома готовят переворот? Вы тогда не поверили в его слова, велев мне продолжить наблюдение. Так вот, пока все говорит в пользу того, что этот третьесортный рыцарь, изгнанный собственным сюзереном, говорил правду.

Факел, в котором заканчивалась смола, тихо зашипел, по стенам заиграли тени. Рейгар нахмурился, напряжённо думая.

— И какие же дома, по-твоему, в этом замешаны? — наконец, нарушил он молчание.

— Старки, Аррены и Талли — точно. Я сомневаюсь в причастности Тиреллов и Ланнистеров, также как и Мартеллов. А вот насчет Баратеонов сказать что-то с уверенностью сложно. Роберт Баратеон — воспитанник Джона Аррена, как и Эддард Старк. Кто знает, насколько этот буйный юноша посвящен в планы стариков.

Рейгар наморщил лоб, явно силясь вспомнить молодого человека с символом черного оленя на золотом фоне, которого он выбил из седла на последнем турнире. Варис же задумчиво крутил свое кольцо на большом пальце, не мешая принцу думать.

— Я тоже не сидел сложа руки все это время, Варис. Пока твои пташки разлетались по своим гнездам, я внедрил собственную шпионку в дом Аррена, — внезапно огорошил мастера над шептунами принц. — Ей удалось сделать то, с чем твои пташки не справились: послушать разговор Аррена с его мейстером. Точнее только его часть, прежде чем ее выпроводили.

— И? — глаза Вариса загорелись в предвкушении. Желании узнать новую информацию на минуту даже затмило возмущение тем фактом, что принц, не доверяясь полностью ему, использовал собственных шпионов.

— Она собственными ушами слышала, как Джон говорил мейстеру, что вместе со смертью последнего из драконов изжилась и божественность Валирии. И что теперь Таргариены — всего лишь один из домов Вестероса. Не более, — сообщил Рейгар.

Повисло короткое молчание. Ничего не значащая фраза, не лишенная здравого смысла, и сколько в ней было значимости. Границы предательства и преданности всегда размыты. Где заканчивается верность, и начинается измена? С поступка или со слова? А может, одна случайная мысль, приправленная соусом недоверия, презрения и неприязни, подобно семени в благодатной почве, в будущем прорастает в могучее древо вероломного предательства? Лишь простодушный глупец не станет воспринимать всерьез слова, подобные этим.

— Ваше Высочество, — взволнованно зашептал Варис, — если эти слова дойдут до ушей вашего отца, Джон Аррен лишится головы!

— Это не все, — мрачно продолжил Рейгар. — Он велел написать письмо в Ривверан. И добавить туда некую фразу, которую там поймут.

Глаза мастера над шептунами забегали, как всегда, когда он получал сведения, о которых прежде не слышал. На его полном лице прорезались морщины, а весь облик говорил о нешуточной тревоге.

— Мой принц, — Варис задумчиво сложил руки на внушительном животе, — меня всегда удивляла одна деталь. Старки из Винтерфелла всегда были своего рода отшельниками, засевшими на своем Севере и не вмешивающимися в дела юга. Однако лорд Рикард неожиданно начал очень уж активно налаживать связи с некоторыми домами, южнее Перешейка. Он посылает своего второго сына на воспитание в Долину к Арренам, старшего сына обручает со старшей дочерью Хостера Талли, а дочь обещает лорду Роберту Баратеону. Просто поразительная активность для того, в ком течет кровь Старков.

— К чему ты клонишь?

— Если вдруг дом Таргариенов падёт, — принялся рассуждать Варис, — кто будет следующим претендентом на железный трон? — и видя осознание в глазах принца, почти торжественно объявил: — Роберт Баратеон, внук принцессы Рейлы Таргариен и правнук короля Эйгона Пятого.

— И если они по-тихому, без шума избавятся от Таргариенов, — продолжил за него Рейгар, догадавшись, куда клонит Варис, — они смогут предъявить другим домам Семи Королевств наиболее достойного кандидата. Кандидата, который будет выгоден им самим, — Рейгар на мгновение умолк, а потом вперил в него испытующий взгляд. — Если все так, как ты говоришь, Варис, у них должны быть серьезные основания, дающие им подобную самонадеянную смелость.

Бросив быстрый взгляд на принца, Варис взвесил все «за» и «против» в своей голове и, поколебавшись, проговорил, тщательно подбирая слова.

— Мой принц, вы совершенно правы, но позволите ли вы мне говорить с вами откровенно? — и только после уверенного кивка он продолжил: — Когда дракон силен, окружающие его звери подчиняются одному только его взгляду. Но стоит дракону ослабнуть, то даже его рык не спасет его от желающих поживиться его плотью слуг.

Варис сделал паузу, глядя на принца, в котором текла кровь дракона. Тот, в свою очередь, не сводил с него пронизывающего, сверлящего взгляда, от которого Пауку даже стало немного не по себе.

— Нам следует твердо смотреть правде в глаза, ибо враги наши изучают ее до последнего штриха, — изрек Варис. — Так вот, будь на троне сильный король, домам вроде Старков или Талли, или Баратеонов, не пришла бы в голову гениальная, но, к сожалению, не свежая идея о перевороте. Однако на железном троне уже давно не было сильного короля. Последним способным вызывать уважение был Эйгон Пятый, прозванный Невероятным, но с его смерти утекло слишком много воды. А уж со смерти последнего дракона и того больше. Вассалы забыли, что отличало Таргариенов от остальных домов, и почему именно они должны сидеть на железном троне. Такое неизбежно случается, когда одна династия правит слишком долго.

— Уж не хочешь ли ты сказать, мой друг, что Таргариены засиделись на троне? — вкрадчиво, с едва уловимой ноткой угрозы спросил Рейгар, тонко улыбнувшись.

— Что вы, мой принц, — искренне ужаснулся Варис, у которого от этой улыбки волосы встали дыбом. — Но я вынужден признать, что ваш отец, которому я безмерно предан, сам неоднократно давал повод врагам задумываться о необходимости терпеть на троне потомков драконьих наездников. К сожалению, несколько эксцентричное поведение вашего отца бросает тень на всю династию…

Варис умолк, пристально поглядев на принца и пытаясь уловить его настрой. Разозлится ли тот или своим молчанием признает правоту его доводов? Рейгар Таргариен выбрал второй вариант, заставив Вариса задаться теперь уже новым вопросом, чем является его молчание — здравомыслием или готовностью к предательству? Так или иначе, Варис продолжил:

— Однажды дому дракона уже случалось уничтожать себя. Все мы помним историю и то, что называется Пляской Драконов. Тогда Таргариены подарили своим вассалам неоценимую и опаснейшую правду о самих себе. И заключалась эта правда в том, что только драконы могут уничтожить драконов. Если нынешние потомки тех, кто когда-то преклонили колени перед Эйгоном Завоевателем, помнят эти уроки истории и умеют извлекать из них выгоду, они должны были понять, что сейчас идеальное время для свержения дома дракона.

Варис перевел дыхание. Все-таки длинные речи всегда его утомляли. Утешением было то, что слушатель в этот раз попался благодарный, с интересом ловящий каждое его слово. Правда, был ли его интерес к добру или нет — этого Варис пока не знал.

— Слушаю тебя, Варис, и не понимаю, — протянул Рейгар, — почему отец тебя все еще не казнил? Ты с таким восторгом вещаешь о падении моего дома и идеальном времени для его уничтожения, что признаюсь, я начинаю сомневаться, уж не отправить ли тебя к праотцам первым?

Стоило отдать должное храбрости Вариса, в которой его никто бы не заподозрил. Он даже бровью не повел после такой неприкрытой угрозы. Вместо этого Паук одарил наследного принца печальной улыбкой.

— Мой принц, я с радостью положу голову на плаху, если это позволит вам спасти великую династию, последний осколок древней Валирии. Но позволите мне продолжить?

Рейгар с любопытством разглядывая его, как диковинную зверюшку, кивнул.

— Если бы вы задумали переворот, стали бы вы выжидать более подходящий момент для этого, чем тот, когда на троне сидит не вполне, ммм, рассудительный и сдержанный король, у которого, ко всему прочему, весьма сложные отношения с собственным наследником и десницей? — Варис лукаво улыбнулся. — Я бы не стал.

— Иными словами…

— Иными словами, я сомневаюсь, что они захотят избавиться от Таргариенов по-тихому, как вы выразились. Напротив, я убежден, что они постараются стравить вас с вашим отцом, чтобы вы перегрызли друг другу глотки, а потом они набросятся на вас, как свора голодных псов.

Рейгар поморщился, как от зубной боли.

— Все это лишь пустые разговоры, Варис. У тебя нет ни одного по-настоящему стоящего доказательства всего того, что ты тут наплел.

Мастеру над шептунами пришлось в душе признать, что Рейгар Таргариен совершенно не был похож на своего параноидального отца, готового поверить в измену по одному его слову, а по второму совершить расправу над потенциальными изменниками.

— В таком случае, я позабочусь о более точных…

— Не утруждайся, — перебил его Рейгар. — Я уже позаботился. В скором времени мейстеры ожидают окончание зимы. К началу весны в Харренхолле пройдет турнир. И на этот турнир явятся все дома Вестероса. Там мы и разберемся, где правда, а где домысел.

Варис был ошарашен. Ему ничего не было известно ни о предстоящем турнире, ни о каких-либо планах принца. Широко раскрытыми глазами он уставился на Таргариена, на лице которого расцвела самодовольная улыбка, которую некоторые ошибочно принимали за скромную.

— Тебе об этом ничего не было донесено, потому что самому организатору турнира еще не известно о нем.

— Прошу простите мне мою недалекость, но я не вполне понимаю, что вы задумали, ваше высочество, — севшим голосом произнес Варис.

Таргариен мгновенно посерьезнел.

— Слушай внимательно, Варис. На турнир ты отправишь столько своих пташек, сколько способны наплодить улицы Блошиного конца. Турнир продлится семь-десять дней, и за это время они будут следить за каждым шагом Старков, Талли, Арренов, Баратеонов и… Ланнистеров. Искушение обсудить свои планы будет слишком велико, и я уверен, что они себя выдадут. Если понадобится, мы их даже подтолкнем к более активным действиям, скажем, какой-нибудь мелкой провокацией. Все это время ты будешь тщательно поддерживать слухи о моей размолвке с отцом, это, в свою очередь, придаст им храбрости. Ты все понял?

Варис, оглушенный до глубины своего изворотливого ума, потрясенно кивнул. Открыв рот, он снова его закрыл и потер висок, пытаясь собраться с мыслями, что растерянными мышками разбегались во все стороны.

— А… его величество… — выдавил он. — Его мы посвятим в ваши планы?

— Частично, — уклончиво среагировал Рейгар. — Отец нестабилен. Его душевное состояние, к сожалению, не внушает доверия. Мы не можем быть уверены, что он не пожелает сжечь в своем диком огне всех подозреваемых лордов. Будь нашей целью спровоцировать мятеж, мы бы так и сделали. Но наша цель — потушить искры, пока они не разгорелись в полноценный пожар.

— И что же мне поведать его величеству? — деятельно поинтересовался Варис, к которому уже успело вернуться самообладание.

— После объявления о турнире, расскажешь ему о том, что я подозреваю возможность покушения или заговора, но не знаю, со стороны кого. Скажешь, что я собираюсь разобраться с этим и принести ему голову наглецов. А по столице и за его пределами пусти слух, будто бы сообщил отцу, что это я хочу его свергнуть. Таким образом, мы собьем с толку заговорщиков и, обнадежив, заставим их потерять бдительность на турнире.

Когда Рейгар замолчал, Варис не сразу нашел, что сказать. Принц, которого при дворе считали несколько эксцентричным, если не сказать не от мира сего, оказался куда многограннее, чем он мог ожидать.

— Что ж, ваше высочество, должен признать, вы все продумали, — промолвил он, мастерски скрывая замешательство и недовольство тем фактом, что какая-то интрига была продумано без его участия, а его — мастера над шептунами — лишь посвящают в детали заранее подготовленного плана. — Мне лишь остаётся выполнить свою скромную часть, и можете не сомневаться, я выполню её на совесть.

Рейгар кивнул с непроницаемым выражением лица.

— Я рассчитываю на тебя, мой друг. Будущее дома Таргариен сейчас висит на волоске, и оттого, как мы справимся с нашей миссией, зависит, будет ли Красный замок и дальше домом драконов, или там обоснуются олени и волки.

— Если такое произойдёт, это станет началом конца Семи Королевств, мой принц, — покачал лысой головой Варис. — Ибо Таргариены и есть сила, что удерживает Семь Королевств в единстве.

— Не будем забегать так далеко, — чуть резко отозвался Рейгар, накидывая на голову капюшон. — Мне нужно возвращаться домой. Я буду ждать от тебя вестей.

Варис поспешно поклонился своему принцу, и не успел он выпрямиться, как тот похлопав его по плечу, уже направился обратно туда, откуда пришёл. А Варису не оставалось ничего иного, как медленной, грузной походкой вернуться в свои покои.

На душе у Паука было неспокойно и лишь добравшись в свою скромную, по меркам придворной знати, обитель, сидя в тишине своей спальни, он понял, что именно не давало ему покоя. Принц Рейгар, пусть и частично, приподнял немного маску, которую носил годами. Носил так виртуозно, что никому в Красном Замке не пришла бы в голову столь вздорная мысль, что он умеет плести интриги. Однако, вот он, Рейгар Таргариен, сочиняющий стихи, играющий на арфе романтик, только что посвятил его в свои планы по спасению династии. Спасению ли?

А ведь люди, вроде принца Рейгара никогда не складывают все яблоки в одну корзину. Он затеял игру в турнир задолго до их сегодняшней встречи, задолго до того, как Варис сообщил ему о тайной встрече Старка, Талли и Арренов. Значит ли это… Что если принц Рейгар затеял куда более многоходовую игру, чем признается?

* * *

Эртур всегда спал чутко. Малейший скрип половицы или слишком громкие голоса сослуживцев на лестнице способны были разбудить его. А уж открывшаяся с тихим скрипом дверь и последовавшее затем крадущиеся к его кровати шаги и вовсе, по его мнению, разбудили бы мёртвого. Однако он исправно продолжал притворяться спящим пока незваный гость не подошёл слишком близко и не склонился к нему. Тогда резким, выверенным движением Эртур выбросил вперёд руку и схватил наглеца за горло.

Только после этого он получил возможность приглядеться получше к обладателю неожиданно тонкой шеи. Светло-рыжие волосы, бледная, почти прозрачная кожа, большие, миндалевидные глаза и пухлые губы, что сейчас изогнулись в игривой улыбке. Кэтрин Мериуэзер, внучка лорда Оуэна Мериуэзера, собственной персоной.

— Так значит, люди не врут, говоря, что сир Эртур Дейн даже во сне способен убить врага? — промурлыкала девушка.

Эртур отпустил её шею и потёр лицо, мимолетом глянув в окно. Темно, значит ещё глубокая ночь. Он так устал, что провалился в сон, едва приняв ванну и упав в постель. Хорошо хоть, рефлексы не подвели.

— Что ты тут делаешь? — чуть хрипло поинтересовался он.

— А как вы думаете, сир Величайший воин Семи Королевств? — хихикнула девушка, но не найдя отклика своему веселью, притворно-обиженно надула губы. — Тебя не было целую неделю, а до этого весь месяц ты был так занят, что совсем не уделял мне внимания. Я скучала.

Эртур раздражённо выдохнул и поудобнее уселся в кровати, оперевшись об изголовье. «Был занят» на самом деле означало, что вот уже месяц, как он разорвал связь, в равной степени порочившую их обоих. Внучка Мериуэзера порой напоминала ему навязчивую кошку, которую выгоняешь за дверь, а она уже через день возвращается с видом, будто делает тебе королевское одолжение. К собственному стыду, он вынужден был признать, что сам стал виновником ситуации, в которую попал.

Историю, как известно, пишут люди. Оттого в ней ложь всегда тесно переплетена с правдой. Когда мейстеры будут писать свои книги, королевские гвардейцы в них непременно будут изображаться, как пример подлинной добродетели, которой чужды низменные пороки и чаяния, слабости плоти и прочая чепуха. На деле же, это были люди из плоти, крови и пороков. Редкий мужчина способен всю жизнь хранить целибат, если, конечно, он не септон или брат ночного дозора. Хотя даже тут возникают вопросы по поводу степени близости сих братьев.

Что же касается доблестных братьев Королевской Гвардии, они время от времени позволяли плоти брать верх над разумом и долгом, потому дорога на Шелковую улицу была им хорошо известна. И это не было секретом даже для Лорда Командующего, который, как и его предшественники, закрывал глаза на «мелкие шалости» своих подопечных, покуда те не принимали излишне активный и буйный характер.

Однако были определённые негласные табу, нарушать которые не позволялось. Нельзя было заводить постоянных любовниц, плодить бастардов или портить придворных дам. И он, Эртур Дейн, умудрился нарушить два из этих наказов.

Всё началось примерно три-четыре месяца назад. У них с Мартеллом был выходной, и этот балбес решил, что будет отличной идеей напиться вдрызг. Эртур плохо помнил, как тащил Ливена в его комнату, как сам зачем-то поперся во двор, где едва не свалился под ближайшим деревом и как столкнулся там с Кэтрин. Девушка помогла ему, шатающемуся и плохо соображавшему, добраться до собственной кровати. И, видят боги, на этом ей стоило остановиться, однако она решила, что обязана его раздеть, попутно соблазняя поцелуями.

На следующий день леди Мериуэзер заверила его, что произошедшее, как и её потерянная (пусть и не в первый раз) честь, навсегда останутся за дверями его спальни. И он наивно понадеялся, что так и будет. Однако он не учёл одного: женщины делятся на два типа — те, которых нужно добиваться, и те, которые добиваются желаемого сами. И Кэтрин Мериуэзер была из второго разряда. После той ночи они ещё несколько раз переспали. В основном инициатором становилась она, а юная красавица умела соблазнять.

Некоторое время Эртура все устраивало, ни к чему не обязывающая связь, женщина, ничего к нему не испытывающая, а всего лишь желающая удовлетворить свою и его похоть. К тому же не нужно было тратить усилия на ее поиски, она сама всегда приходила, не дожидаясь, когда он ее позовет. Что тут скажешь, гордыня явно не входила в число ее грехов.

Девушка была хороша собой, не лишена обаяния и ума, а что она вытворяла в постели… Однако ни разу за все время у Эртура не возникло по отношению к ней желаний, помимо плотских. Он забывал о ней сразу же, как она покидала пределы его спальни, удовлетворив его мужские нужды и собственную нужду быть желанной — извечную потребность, общую для всех женщин. А через несколько дней, когда голод вновь брал верх, она снова приходила к нему. Так продолжалось месяца три.

Но как бы ни была хороша его любовница, Эртура не покидала мысль о неправильности происходящего. Одно дело посетить бордель и совсем другое спать с фрейлиной королевы, будь она хоть тысячу раз согласна. В конце концов, Эртур решил прервать эту связь, пока она не стала его бременем, но это оказалось неожиданно сложно. Его деликатные намёки, мягкие объяснения то ли не доходили до разума девушки, то ли умело ею игнорировались. Тогда он, наплевав на законы галантности, заявил ей в лоб, что желает прекратить эти ночные посещения.

Кэтрин приняла удар с достоинством, да и как иначе, ведь это она уверяла его, что их связь ничего не значит. Они расстались, что называется, полюбовно. Позднее до него доходили слухи о любовных похождениях пары рыцарей, связанных с ней, однако ни одна из этих сплетен не всколыхнула в его душе даже намека на ревность или обиду. И вот теперь девушка снова заявилась к нему, талантливо притворяясь, что и не было их последнего разговора.

— Кэт, — вздохнул он, — ты выбрала чертовски неподходящее время, чтобы вспоминать обо мне.

— Разве? Мне казалось, ты устал с дороги и нуждаешься в ласке, — с этими словами Кэтрин, нисколько не стесняясь, забралась на него верхом. — Вот я и подумала тебе помочь.

Эртур едва не простонал. Чертовка была хитра, избрав для нападения самый удобный момент, когда он меньше всего способен сопротивляться.

— Кэт, мне казалось я тебе достаточно ясно объяснил прошлый раз, что все кончено?

— Если память мне не изменяет, ты сказал: «У меня есть долг, пренебрегать которым я не имею права». — Девушка задвигала бедрами, словно они уже занимались любовью. — Но ведь когда долг выполнен, рыцарь нуждается в вознаграждении? Ты спас Вестерос от страшного Братства, и я собираюсь тебя наградить, раз уж лорд десница об этом не озаботился.

Она начала расстегивать шнуровку своего платья, не переставая двигаться. Эртур тяжело задышал. Кэтрин была права и знала это. Он бы не отказался от разрядки, об этом красноречиво говорила твердевшая выпуклость на его штанах. Кэтрин самодовольно улыбнулась, и эта ее уверенность, что он уже угодил в ее сети, и удержала его от очередной ошибки. Дай он слабину еще хоть раз — и больше не сможет освободиться. Собрав всю волю в кулак, он подхватил ее за талию и, приподняв девушку, встал с кровати. Удивленным взглядом Кэт следила за тем, как он подходит к столу и, плеснув в кубок вина, неторопливо отпивает, не сводя с нее глаз.

— Ты удивительная девушка, Кэт, — мягко заметил он, разглядывая ее. — Умная, чертовски красивая, не лишенная природного изящества. Любой лорд посчитает честью иметь такую жену. — Он сделал паузу. — А еще ты дьявольски хитра. Ты — прирожденная охотница. Я восхищаюсь тем, как изысканно ты расставляешь свои сети вокруг меня. Только ты не учла одного: я не привык быть жертвой чьей-то охоты. Однажды я попал в твои силки — и выбрался. Больше я в них не угожу.

Лицо Кэтрин вытянулось. Она безуспешно пыталась принять факт, что ее так легко раскусили, и что ее уловка с соблазнением утомленного рыцаря потерпела фиаско.

— Мне казалось, ты человек чести, — презрительно кинула она, вставая. — А ты просто попользовался мною, пока имел желание, а теперь просто выдворяешь за дверь, как испорченную вещь!

Настал черед Эртура удивляться. Вот уж верно говорят у него на родине: хочешь увидеть, насколько ядовита змея — наступи ей на хвост.

— Помилуй, Кэт, ты сама залезла ко мне в постель, которая к тому же не стала для тебя первой. — Он приподнял бровь, стараясь скрыть приступ гнева. — Я тебя не принуждал, не давал лживых обещаний, а ты никогда не была столь наивна, чтобы верить в высокие чувства и прочую подобную чепуху. — Он насмешливо улыбнулся. — Быть может, совесть и заговорила бы во мне, будь в тебе хоть капля добродетели, способной к ней воззвать.

Кэт, наконец, взяла себя в руки. Невинно улыбнувшись, она поправила платье. Эртур не смог не оценить самообладание этой девушки, похожей на плетеный узор, такой незатейливый на вид и такой витиеватый при ближайшем рассмотрении.

— Ну что ж, я умею признавать поражение, — прошелестела она. — Ты, пожалуй, прав. Мы неплохо провели время, однако в следующем месяце мне исполняется семнадцать, и мой дражайший жених уже недвусмысленно намекнул отцу о нежелании затягивать с браком.

Кэтрин была помолвлена. С лордом старше нее на тридцать лет. Эртур знал, что подобный брак вызывал у нее одно лишь отвращение с примесью страха. Но Кэт была не первой и не последней девушкой Семи Королевств, которую любящая семья продала за деньги. Лорд Мериуэзер, несмотря на свое место придворного вельможи, остро нуждался в деньгах, задолжав столько, что любая надежда умереть с честью рассыпалась о неумолимость его учетных книг. Она помолчала, ожидая его реакции или вопросов, но когда их не последовало, продолжила:

— Все же участь королевских гвардейцев весьма печальна, — покачала она головой в притворном сожалении. — Тебе никогда не понять, каково это быть по-настоящему любимым и нужным. И однажды, проснувшись поутру, ты вдруг осознаешь, что во всем огромном мире, полном людей, не найдется ни одного, кому ты действительно необходим. Необходим, как воздух, которым он дышит. И что нет на свете человека, ради которого ты готов жить, а не умирать. Надеюсь, осознание этого, когда оно придет, не сломает тебя.

Змейка оказалась просто удивительно ядовитой.

— Желаю тебе того же, — прохладно бросил Эртур, подводя черту беседы.

Кэтрин неопределенно пожала плечами и покинула комнату, бросив на него напоследок нечитаемый взгляд. Впрочем, нечитаемым он был для Эртура, но любая женщина без труда прочитала бы в нем боль раненой в самое сердце лани.

Когда за девушкой закрылась дверь, Эртур отойдя к окну, отпил еще вина. Слова бывшей любовницы заставили его задуматься над тем, над чем он меньше всего желал думать. Когда несколько лет назад король пожелал сделать его одним из семерых Королевских Гвардейцев, мысль о теряемом даже не закралась в его голову. Величайшая честь, возможность вписать свое имя и имя своего дома в историю, почет, сопряженный с тяжелой службой — вот, что пьянило его.

Даже сейчас он не задумывался о таких простых вещах, как любовь и брак. Есть люди, рожденные для иных целей, для иного предназначения. Когда-то Эртур обручился с Рассветом, фамильным мечом своего дома, и другой любви ему было не нужно. Порой ему даже казалось, что он по-настоящему живет только в бою, когда Рассвет оживает в его руке и чутко отзывается на малейший приказ его воли. Но так ли будет всегда?

В первую же ночь в Красном замке ей приснился Звездопад. Ей снились его светло-серые, нетронутые беспощадным временем стены, увитые многолетним плющом, высокие башни, гордо тянущиеся к облакам, могучий колокол, который был старше Драконьего камня. Эшара шла по мощеной дорожке вдоль замка, спускаясь к деревне. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву, дарили блаженное тепло, лаская ее, подобно материнским объятиям. На душе у нее было спокойно и радостно. Встречавшиеся ей знакомые крестьяне весело кричали ей всякие глупости, а она отвечала им звонким смехом.

Но тут она заметила силуэт в конце тропинки. Эшара прищурилась, однако солнце, до того бывшее ей другом, теперь обернулось против нее, слепя ей глаза и мешая разглядеть лицо знакомого незнакомца. Все, что ей удалось увидеть, это рукоять меча, выглядывавшую из-за его правого плеча. Он стоял неподвижно и в упор взирал на нее, а после, резко развернувшись, пошел прочь.

— Стой! — крикнула она. — Эртур, подожди!

Она отчего-то была уверена, что это он и никто другой. Эшара кинулась следом за ним, перепрыгивая через три, а то и четыре ступеньки. Нельзя было позволить ему выйти за ворота, иначе случится непоправимое! Иначе она его больше никогда не увидит вновь! Она отчаянно звала его, но Эртур и не думал замедляться, его ровная спина продолжала удаляться от нее, а Рассвет, висевший на спине, гордо отражал солнечные лучи. И когда ей показалось, что она вот-вот дотянется, он перешел невидимую границу и тут же растворился на ее глазах, так и не обернувшись.

— Нет… — она заплакала. — Вернись, ты нужен мне…

Эшара резко вынырнула из объятий душного сна, тяжело дыша. В спальне уже было светло, из приоткрытого окна доносились приглушенные голоса слуг. Прикоснувшись к лицу, она ощутила на пальцах влагу. Несколько секунд Эшара пыталась осознать, где она и как тут очутилась. Она была в Красном замке, не дома. И ей стало так нестерпимо больно от одного этого осознания, что она только пуще заплакала, обняв краешек одеяла.

Хотя бы наедине с собой можно было поддаться слабости. Она скучала по дому. По единственному дому, который знала. Единственному дому, который у нее был. Весь вчерашний день она храбрилась, убеждая себя, что таков ее путь, и она обязана пройти его достойно. Но утренний сон обнажил ее затаенные страхи и тоску.

Она не покидала родного острова, сколько себя помнила, а помнила она себя целых пять лет. За эти годы остров, примостившийся на устье Быстроводной, как и замок, стали частью нее. В нем она пустила корни, в нем чувствовала себя нужной, дышащей… живой. И теперь напоминала себе растение, вырванное с корнем по чьей-то жестокой прихоти и пересаженное в непригодную для него почву.

В этом далеком, безжалостном к слабым душам месте она была совершенно одна. Совершенно?.. Только одному единственному человеку, во всем Красном замке не было на нее наплевать, но ведь он ее почти и не знал. Вчера Эшара убедилась, насколько Эртур Дейн был далек от семейных уз, которые порвал, вместо воли отца избрав путь, ведущий в Красный замок. Разве не должен брат обнять сестру, которую много лет не видел? Разве не должен он проявить теплоту и радость? Но Эртур Дейн был сдержан и растерян — она четко видела смятение в его глазах, хоть и не могла понять, чем оно обусловлено. Эртур даже отдаленно не был похож на своего старшего брата, который всячески опекал младших сестер, заботился о них, временами проявляя излишнюю, по мнению Эшары, нежность. Его брат же был похож на меч, с которым не расставался — такой же холодный и безукоризненно отточенный.

А что это был за сон? Эртур, отдаляющийся от нее, и она, безнадежно пытающаяся его догнать. Эшара прокрутила в голове сон, вспоминая детали, которые с каждой прошедшей минутой становились все более расплывчатыми, оставляя за собой лишь неприятное послевкусие. Вздохнув, она решила подняться. Негоже в первый же день прослыть во дворце ленивой свиньей. Сегодня ей предстояло быть представленной королеве. Выбрав для этого самый лучший из своих платьев, Эшара при помощи привезенной из Звездопада служанки нарядилась в него.

Для такого случая Элиас распорядился сшить сестре платье из лучшего шелка и в лучших дорнийских традициях. Позднее, посовещавшись с женой и сестрами, решено было поумерить пыл дорнийских традиций, дабы не шокировать королевский двор… раньше времени. И все же вырез платья был несколько глубоковат, по меркам жителей Красного замка. Платье глубокого аметистового оттенка совмещало в себе дорнийские и столичные веяния. Длинные, почти до самых запястий рукава расширялись книзу, чуть пышная юбка была украшена узорами их дома с изображением падающей звезды.

Волосы опытная Мира завила в крупные локоны и, закрепив на затылке украшенным сапфиром гребнем, перебросила ей через плечо. Тяжёлое ожерелье с таким же крупным сапфиром посередине подчеркивало хрупкость шеи.

Весь этот напыщенный шик был явным перебором в понимании Эшары, однако Элиас и его молодая жена настояли на том, чтобы Эшара одела именно это платье и именно эти украшения. «Первое впечатление — самое важное. По твоему одеянию будут судить не только о тебе, но и о нашем доме. Ты не имеешь права посрамить нас, явившись к королеве в каких-то лохмотьях. Ты должна показать им, кто ты и откуда. Ты — дорнийка, но ты уважаешь традиции их дома.» — примерно так выразился ее мудрый и дальновидный брат.

— Вы так хороши, миледи! — восторженно заговорила Мира, которая почти не смолкала все утро, выливая на голову госпожи свое восхищение замком. — Все мужчины будут у ваших ног! Только вам надо добавить побольше румян, а то вы очень бледны. Неужто знакомство с ее величеством вас напугало?

Эшара, обычно благодушная со слугами, велела ей заниматься своей работой молча. Она и правда волновалась, шутка ли, предстать перед королевой Вестероса? А если она споткнется об эти бесконечные юбки или неловко сделает реверанс? Или от волнения ляпнет какую-то глупость?

Девушка решительно поглядела в зеркало, нахмурившись своему отражению. Хватит! Она Эшара Дейн, потомок древнейшего рода. Ведь так ей сказала септа Кирра? Кем бы она не была в прошлой жизни, откуда бы не прибыла, в ней совершенно точно текла кровь Дейнов. Напомнив себе об этом, она уже более уверенно покинула свою комнату.

То, что день не задался, она поняла сразу же, как только столкнулась в коридоре с красивой, светловолосой девушкой, посланной сопроводить ее в покои королевы. Девушка представилась Серсеей Ланнистер. Мысленно застонав, Эшара последовала за ней. Уж что, а это имя память услужливо ей сохранила — имя будущей королевы Семи Королевств.

Пятнадцатилетняя Серсея была именно такой, какой она себе и представляла: надменной, заносчивой, убежденной в собственной неотразимости девицей с бесстрашными и решительными глазами той, кто точно знает, чего желает в жизни. Но вот получит ли она желаемое, несмотря на всю ее смелость и самонадеянность, решать придется не ей. Серсея успела окинуть ее придирчивым взглядом, задержав взгляд на вырезе платья, и, не найдя причин для пренебрежения, продолжила путь с чуть более доброжелательным видом. Эшара мысленно закатила глаза. Конечно же, дочь Тайвина Ланнистера умела ценить в людях в первую очередь богатство. А ещё храбрость.

Всю дорогу Серсея молчала, а когда перед ними отворились двери в покои королевы, Серсея со скучающим видом пропустила ее вперед. А где же наставления, напутствия, подсказки о том, что королеве говорить можно, а чего нельзя? Эшара чуть поджала губы. Она справится и сама.

— Леди Эшара из дома Дейн, — громко возвестил о ней стражник у двери.

В просторных покоях королевы собралось около дюжины придворных дам, в числе которых были две-три фрейлины. Все дамы, разодетые и расфуфыренные, с любопытством рассматривали ее. В сущности, расфуфыренными они не были, но Эшара, которой была привычна дорнийская свобода во всем, включая одежду, видела их именно такими. Она мысленно поблагодарила Джейн, жену Элиаса, за то, что помогла создать ей одежду, выделяющую её самобытность среди напыщенности столицы.

Королева Рейлла восседала в кресле с высокой спинкой, расшитом красным бархатом и золотыми узорами. Кресло располагалось на небольшом своеобразном пьедестале, отчего она будто бы возвышалась над придворными. Эшара сделала глубокий реверанс, украдкой поглядев на королеву.

Рейлла была ещё достаточно молодой женщиной, однако лицо её было отмечено печатью усталости и разочарования. Тяжёлые веки, такие красивые в молодости, теперь нависали сильнее, придавая её лицу ещё больше утомленности. Тонкие губы были плотно сжаты, а на лбу можно было заметить тонкие полоски преждевременно морщин. Однако несмотря на это королева ещё не утратила былой красоты, в ней непостижимым образом сочетались одновременно горделивость и покорность. Эшара заметила любопытную деталь: одеяния придворных дам не отличались излишней скромностью, однако королева была запахнута в закрытое платье с высоким воротом. Неужто она настолько набожна?

Рядом с ней на небольшой кушетке, качая ножками, сидел её сын, шестилетний принц Визерис. Мальчик был удивительно красив: белоснежные волосы кое-где переливались золотом, большие пурпурные глаза с любопытством рассматривали новую гостью.

— Поднимитесь, дорогая, — спокойно проговорила Рейлла, и только после этого Эшара выпрямилась. — Мы рады видеть сестру лорда Дейна при нашем дворе. Надеюсь, долгий путь не утомил вас, дитя?

Классическая фраза, вызубренные слова. Наверное, так встречают своих гостей все королевы мира. И Эшара знала, как на эти слова отвечают гости королев.

— Ваше Величество, для меня нет большей чести, чем находиться здесь, — она сделала изящное движение головой, которое можно было принять за легкий поклон. — Дорога меня совсем не утомила, напротив, это было мечтой моего детства — посетить Красный замок. — Эшара на мгновение умолкла, прежде чем продолжить. — Мой брат просил передать вам свое почтение и скромный подарок, преподнесенный от всего сердца.

При этих словах двое слуг внесли в комнату небольшой сундук и по ее кивку подняли крышку. Придворные дамы чуть вытянули шеи, желая получше разглядеть содержимое сундука. И оно того стоило! Диадема из чистого золота, чьи ободки напоминали перепонки драконьих крыльев, украшенная десятками мелких бриллиантов и увенчанная посередине огромным рубином. То была очень тонкая работа, над которой полгода бились мастера Звездопада. Элиас планировал под каким-нибудь благовидным предлогом наведаться в столицу в ближайший год и преподнести этот подарок ее величеству. Но судьба распорядилась иначе, и эта честь выпала его сестре.

Уголки губ королевы чуть приподнялись в одобрительной улыбке, и Эшара довольно улыбнулась. Еще бы ей не понравилось! Эта корона стоила дороже парочки небольших ланнистерских деревень.

— Это весьма щедрый и изысканный подарок, — промолвила королева, кивая слугам, чтобы те унесли сундук. — Передай мою благодарность и восхищение лорду Дейну.

С этими словами она сделала плавный жест рукой, и маленькая служанка торопливо поставила у ее ног еще одну кушетку, рядом с принцем. Повинуясь взгляду королевы, Эшара приблизилась и опустилась на нее. Та же служанка подала сперва королеве, затем и ей кубки с вином. Это стало сигналом для остальных, что дорнийка с достоинством прошла первый этап. Понемногу в зале начали раздаваться негромкие голоса. Придворные полушепотом принялись обсуждать между собой новую знакомую, ее внешность, манеры и подарок.

Отпив из кубка, Эшара с интересом наблюдала за высокородными дамами. Насколько же они отличались от дорниек! Им была присуща благоразумная сдержанность и притворная строгость взглядов с претензией на фальшивую целомудренность. Женщины Дорна не считали нужным скрывать свой нрав за оболочкой поддельной скромности. Привыкшие жить, говорить и принимать решения наравне с мужчинами, они не скрывали своего мнения в угоду мужской гордыне. А еще дорнийки не улыбались так правдоподобно дружелюбно тем, кого не переносили на дух. Их губы могли лить мед, однако улыбка таила в себе смертельно опасный яд, а взгляд резал острее ножа.

Повернувшись, Эшара обнаружила, что королева Рейлла уже некоторое время наблюдает за ней.

— Сколько вам лет, дитя?

— Девятнадцать, ваша милость.

— Вот как. В Королевской Гавани это возраст, когда юные девушки вступают в брак и продолжают линию своего рода, — как бы невзначай заметила королева.

— В Дорне взгляды на брак отличаются, моя королева, — мягко улыбнулась Эшара, знавшая, что эта тема будет непременно поднята в столице Вестероса с ее старомодными взглядами. — У нас девушка может повременить с замужеством еще несколько лет, если не желает связывать себя узами брака.

— Хмм. — Королева странно поглядела на нее. — Вы очень красивы, дорогая. Девицам с вашей внешностью лучше раньше выходить замуж, поверьте. Замужество уберегает их от бед. Тем более если они родом из жаркого Дорна с его врожденной пылкостью.

Она отпила вина, не заметив или сделав вид, что не заметила, как Эшара вспыхнула. Королева открыто намекала на то, что девушка, вроде нее, вполне может опуститься до неподобающей связи. Хуже того, она даже намекала на свободные нравы дорниек. Не ожидавшая столь внезапного нападения от милой на первый взгляд королевы, Эшара растерялась. Язвительный ответ так и вертелся у нее на языке, но тут весьма своевременно в памяти всплыли слова Эртура: не говори все, что думаешь. Эшара сделала вдох и, улыбнувшись своей самой очаровательной, самой ядовитой из своих улыбок, промолвила с невинным видом:

— В Дорне и в Королевской Гавани разные представления о бедах, ваше величество. Несчастное замужество считается большей трагедией, чем появление на свет бастарда, рожденного в любви.

Выражение лица королевы мгновенно переменилось. Флегматичная мягкость и скучающее безразличие исчезли, уступив место жесткости. Эшара невольно запнулась, не ожидав такой реакции. Похоже, королева и правда была весьма и весьма благочестива, раз так отреагировала на слова о бастардах.

— В таком случае, вам не будет скучно у нас, леди Дейн, — намного прохладнее заметила она. — Думаю даже, ваши слова придутся весьма по вкусу королю.

Что значила эта фраза, Эшара не успела подумать, ибо голос решил подать малолетний сын упомянутого короля, перетянув на себя внимание.

— А кто такие Дейны?

Королева перевела взгляд на сына, и лицо ее смягчилось.

— Это один из домов Дорна, милый.

— И у них есть девиз?

Мальчик как раз начал изучать с мейстером дома Вестероса и любил повторять девизы своего дома, а еще отчего-то дома Грейджоев.

— Разумеется, есть. Леди Эшара, не подскажите моему сыну, каков девиз вашего дома?

— «На рассвете мы возродимся», — ответила Эшара.

Глаза мальчика загорелись. Ему явно пришелся по вкусу девиз.

— А что он означает? — требовательно спросил он, глядя на девушку.

— Есть разные интерпретации, мой принц, — проговорила Эшара. — В нашей семье верят, что души Дейнов могут перерождаться, и происходит это с первыми лучами солнца. А по другой версии, когда наступит конец всего живого, те, в ком течет кровь Дейнов, возродятся снова.

— Забавная легенда, — равнодушно отозвалась королева. — Главное, чтобы, возродившись, они не забывали свой первейший долг, который заключается в служении.

— Можете не сомневаться, моя королева, Дейны всегда помнят и чтят данные клятвы, — вновь улыбнулась Эшара, стараясь не замечать пренебрежения в голосе Рейллы.

— Хорошо. Тогда вы с этого дня приступите к своим обязанностям. Вас будут обучать всему, что должна уметь фрейлина принцессы. И если я решу, что вы достойны должности фрейлины при будущей королеве, вас отправят на Драконий Камень.

— Как прикажете, ваше величество, — склонила голову Эшара, интуитивно догадываясь, что королева ее невзлюбила.

Что ж, никто не обещал, что будет легко. А ее целью было не выбиться в любимицы королев или королей династии, обреченной на неизбежный крах. Ее целью было выживание для себя и своего дома.

* * *

Серсея, воспользовавшись тем, что все внимание на себя перетянула дорнийка, незаметно выскользнула из зала, направившись в покои своего брата. Сегодня он должен был говорить с королем, и ей хотелось из первых уст узнать, как все прошло. Едва она открыла двери, до ушей донеслись повышенные голоса, один из которых принадлежал ее отцу.

Тайвин Ланнистер редко позволял своему гневу брать над ним верх, но, если уж такое случалось, его старшие дети старались по возможности не попадаться отцу под горячую руку. И Серсея непременно развернулась бы обратно, если бы не маленькая деталь: второй голос принадлежал Джейме. Ее младший брат-близнец был непокорен и своеволен, однако питал к отцу глубокое и искреннее уважение. Оттого нечасто можно было наблюдать сцену, где Тайвин Ланнистер кричит на сына. И раз уж это происходит, объяснение могло быть одно: он уже узнал последние новости.

Серсея, сжав кулаки и собрав всю свою храбрость, шагнула в спальню. Как раз вовремя, чтобы собственными глазами лицезреть, как отец, размахнувшись, ударяет Джейме по лицу. Голова брата резко дернулась, а щека мгновенно покраснела. Серсея, набравшая воздуха что-то сказать, так и застыла. Отец. Ударил. Джейме. Не может быть… неужели он узнал о них?..

— Как ты посмел?! — бушевал Тайвин. — Как ты, мальчишка, посмел так меня опозорить? Как посмел просить короля без моего ведома?!

Джейме молчал, сжав челюсть. Серсея хорошо знала этот взгляд исподлобья. Обычно он предшествовал последней капле его терпения, после чего брат бросался в омут с головой.

— Отец! — воскликнула она, стремясь перетянуть на себя внимание одновременно обоих мужчин. — Что происходит?

Тайвин резко развернулся и вперил на нее колючий взгляд. В его глазах полыхала ярость — таким она его еще не видела. Девушка невольно попятилась.

— Это ты его надоумила? — крикнул десница. — Говори живо, это ты внушила ему идею вступить в Королевскую Гвардию?

— Отец, Серсея не при чем… — начал было Джейме.

От облегчения Серсее захотелось рассмеяться. Хвала богам, он не узнал об их порочной связи с братом. Одновременно с этим, понимание, что их маленький план удался, отозвалось в душе триумфом — весьма опрометчиво отразившимся на лице. Тайвин от ее улыбки только взбесился еще больше. Подскочив к ней в два шага, он до боли сжал ее плечо и с силой встряхнул.

— Ты — мелкая, испорченная, избалованная девица, привыкшая, что любой ее каприз исполняется, — тихо выплевывал слова Тайвин. — Теперь тебе зачем-то понадобилось, чтобы твой брат служил при короле? Ты хоть понимаешь, что ты натворила?!

Тайвин слишком хорошо знал своих детей, по крайней мере, ему нравилось так думать. Джейме был упрям, безрассуден, но глупостью и эгоистичностью никогда не страдал. А вот его сестра привыкла, что в семействе Ланнистер с ней обращались, не иначе как с принцессой. Капризной, взбалмошной, своенравной принцессой. Она привыкла ни в чем не знать отказа. А уж Джейме, души не чаявший в сестре и вовсе в ее руках превращался в мягкую глину, из которой она лепила, что вздумается. Так виделось все Тайвину. К огромному счастью его детей, он не догадывался об истинной подоплеке отношений близнецов.

А ведь начиналось все почти невинно. Двое детей, привыкших все делить друг с другом, даже утробу матери, и не иметь друг от друга секретов, всего лишь хотели познать возбуждавшие их любопытство части тела, которые принято скрывать под покровом одежды. Но прознавшая об этом мать, без долгих, но таких необходимых объяснений разделила их, поставив в дверях дочери охрану. Покойная Джоанна, знай она, что тем самым лишь заложит в их умы опасное зерно любопытства и тайного желания, без сомнения, поступила бы мудрее. Ведь запретный плод сладок, он манит и притягивает растревоженное воображение, а неотвеченные вопросы лишь подогревают интерес. И тогда навязчивые мысли пускают корни, вырастая и становясь непреодолимее.

Сначала у Джейме были смутные желания и тело, отзывавшееся на греховные мысли, потом следовали страх и раскаяние. Затем попытки отрицать очевидное и «исправиться». В отличие от него, Серсею, любившую с детства рассказы о Эйгоне Завоевателе и его сестрах, сомнения и муки совести тревожили куда меньше. И вот однажды, прознав, что отец собирается обручить брата — ее брата! — с какой-то девицей, Серсея пришла в ярость. Джейме принадлежит только ей, только на нее он может смотреть, только ее может желать!

И четырнадцатилетняя Серсея, привыкшая брать свое любой ценой, однажды просто соблазнила брата. Это оказалось до смешного просто. Понимание развратности их поведения, моральные устои и догмы их религии — все разбилось об ее решимость и вожделение Джейме. Однако, чтобы привязать к себе брата, этого не было достаточно. Нужны были цепи, зримые и крепкие, которые они не побоятся выставить на всеобщее обозрение, против которых даже отец не сможет ничего сказать. И цепями этими могла стать лишь служба в Королевской Гвардии, подразумевавшая под собой обет безбрачия.

— Безмозглая идиотка! Ты хоть понимаешь, что лишила брата будущего, лишила возможности стать лордом Утеса, а меня лишила наследника!

— Отпусти, мне больно, отец!

Тайвин и не думал отпускать ее руку, пока не вобьет в ее голову, что они натворили. Но тут Джейме, ни разу до того не выступавший открыто против отца, в мгновение ока оказался подле них и с силой сжал руку Тайвина, державшую Серсею.

— Отпусти. Ее.

Тайвин изумленно уставился в налитые кровью глаза собственного сына. Низкий голос, полный угрозы, никак не мог принадлежать Джейме. И тем не менее, вот он, его сын, готовый ударить его в случае сопротивления. Рука разжалась сама собой. Не от страха — десница короля не умел бояться — а от глубинного ужаса и неясной тревоги, охватившей его. Как только рука Серсеи оказалась свободна, она торопливо спряталась за спиной брата, а Джейме продолжал испепелять отца взглядом.

— Вы глупцы… ничего не понимающие глупцы, — Тайвин неверяще покачал головой. — Теперь ты будешь заложником, с помощью которого он сможет держать меня на коротком поводке.

Гнев все еще клокотал внутри, но теперь к этому примешивалась горечь от того, что собственные дети предали его, вонзив нож в спину. Знать бы еще, ради чего. Тайвин протянул руку к груди, где был закреплен знак десницы. Он им когда-то так гордился. Но какой это имело смысл, если его сын, его единственный достойный сын никогда не унаследует ни его имя, ни его дом. Тайвин со злостью вырвал металлический значок и швырнул на стол.

— Передашь это своему королю, — презрительно бросил он сыну и повернулся к дочери. — А мы с тобой завтра же уезжаем в Утес Кастерли.

Последовавшее за тем молчание было полно самых разнообразных чувств, от обиды и растерянности до гнева и упрямого возмущения. Тайвин Ланнистер, не сказав больше ни слова, покинул комнату сына и направился в свои покои, почти не разбирая дороги. Закралась ли ему в голову догадка, что его детей связывает нечто большее, чем обычная любовь брата и сестры? Неоформленные, спутанные подозрения пробудились в его душе, однако подсознание прогнало их прочь прежде, чем они успели сформироваться в полноценную мысль.

* * *

Около дюжины свеч освещали покои молодой фрейлины. Посреди стоял стол, накрытый услужливой служанкой, которая, выполнив свою обязанность, вышла за дверь, откуда не смогла бы подслушать разговор господ, но услышала бы звон колокольчика, если бы тем что-то понадобилось.

За последние годы Эртур отвык от таких ужинов. Обычно он делил трапезу с сослуживцами, они садились за длинным столом на первом этаже Белой Башни, громко разговаривали и пошло шутили, не заботясь о манерах, а затем, покончив с едой, расходились по делам. Но сегодня его сестра предложила разделить с ней ужин, и Эртур не видел причины отказывать. В конце концов, он обещал посвятить ее в перипетии дворцовой жизни, но так и не сделал этого.

Эртур украдкой глянул на Эшару через стол. Девушка сидела ровно и непринужденно разрезала цыпленка на своей тарелке. Дорниец невольно застыл, наблюдая за ней, за тем, с каким изяществом она орудовала вилкой и ножом, за ее тонкими пальчиками, похожими на детские. Эртур поднял глаза. Ее волосы были собраны в пучок, открывая вид на тонкую шею. До чего же хрупкой она была. Он посмотрел выше и без какой-либо задней мысли залюбовался ею. Эшара была красива, но его смущало и в то же время привлекало в ней нечто иное, чему он сам не мог дать объяснения. Когда их взгляды сталкивались, он терялся в этих глубоких, задумчивых глазах, так похожих на его собственные, и безуспешно пытался понять, о чем она думает.

Последние три дня они почти не виделись. Обязанности Королевского гвардейца отнимали слишком много времени и сил, да еще и это непредвиденная отставка Ланнистера с поста десницы… Король два дня рвал и метал в ярости от того, что Тайвин посмел без спросу покинуть Королевскую Гавань. За этими невеселыми буднями Эртур не смог перекинуться с Эшарой и парой слов. Лишь урывками ему удавалось увидеть ее несколько раз в компании других фрейлин.

Тут он заметил, что что-то изменилось. Точно, нож замер в руке Эшары и теперь девушка внимательно изучала его, чуть наморщив лоб. Эртур улыбнулся. Ну прямо прилежная ученица, пытающаяся отыскать ответ на загадку.

— Почему ты не ешь? — спросила она. — Мясо слишком сухое? Или ты не любишь красное мясо?

Эртуру захотелось расхохотаться, но вместо этого он с самым серьезным видом, словно речь шла о чем-то чрезвычайно важном, спросил:

— Ты когда-нибудь видела дорнийца, который не любил бы красное мясо?

Она рассмеялась.

— Ты прав. Но тогда в чем дело? Ты выглядишь усталым.

Эртур вдруг подумал, что в его грубом мужском бытие не было места такой вот нехитрой заботе.

— Ничего необычного, всего лишь легкая усталость после дежурства. Посплю — и буду как новенький.

Она кивнула, вновь принявшись за еду. В полном молчании они доели ужин и позвали служанку убрать со стола. Пока та собирала тарелки, Эшара предложила посидеть на диване, и они переместились туда. Эртур чинно уселся, а вот его сестра сбросила туфельки и забралась с ногами на диван, поджала под себя одну ногу, а другую вытянула на подушке, при этом обнажив тонкую лодыжку. Эртур на мгновение остолбенел, а потом усилием воли заставил себя вспомнить, что в его родном Дорне женщины куда более раскрепощены, чем здесь. И сестра делает все эти вещи совершенно неумышленно. Ведь так?

Служанка поклонившись, выскользнула за дверь. Странная неловкость витала в воздухе. Эртур пытался завести разговор, но закрывал рот, так ничего и не сказав. Седьмое пекло! Не будет же он теряться в присутствие собственной сестры?!

— Ну, расскажи мне о своих делах. Ты освоилась во дворце? — вежливо поинтересовался он.

Эшара как-то слишком горестно вздохнула, одновременно рассмешив и насторожив его.

— Это место совсем не похоже на Звездопад. Там все было просто, а тут… Мне приходится постоянно думать, что имеют ввиду люди, говоря то или иное слово. Местные леди взирают на меня так, словно я какая-то мелкая крестьянка, а я — Дейн! — под конец своей речи Эшара по-настоящему распалилась.

Эртур улыбнулся. Это было ему знакомо — жестокие законы Красного замка. Он повернулся к ней всем корпусом.

— Пойми, Эшара, люди, живущие в этом замке становятся похожи на… на желтых гремучников.⁽¹⁾

— На гремучников?

— Именно. У этих змей есть повадки нападать на детенышей себе подобных, когда те немного подрастают. Знаешь, зачем они это делают? — Эшара мотнула головой. — Мейстер в детстве рассказывал мне, что это своеобразный экзамен. Так они отсекают слабых и чахлых. А вот ловкие и юркие выживают. И тогда сородичи принимают их к себе. Тут то же самое. Люди здесь привыкли считать себя особенными только лишь потому, что живут под одной крышей с королем. И они не приемлют слабости. Они смотрят свысока на всех, кто не отсюда. Будь ты хоть Старк или Мартелл, ты обязана доказать им, что ты не беспомощна и уязвима, а попытавшийся тебя укусить, получит в ответ укус куда болезненней. Здесь действуют жестокие законы. Не позволяй никому себя прогибать.

Эшара задумчиво кивнула. Да, она была дорнийкой, но ей не привычны были законы выживания. Ее недавний ответ королеве не в счёт, то была не дерзость, а глупость. Элиас оберегал сестер от любых напастей, злые языки просто не дотягивались до них своими раздвоенными кончиками. Но с другой стороны, у дорниек в крови дерзость. Ей просто нужна практика. Подумав об этом, Эшара приободрилась.

— Ты прав, я не позволю. Но мне кажется, что они так открыто демонстрируют свое отношение, потому что королева меня невзлюбила, а они всего лишь пытаются ей угодить.

— С чего вдруг королеве тебя невзлюбить? — усомнился Эртур.

Эшара, поколебавшись, поведала ему про первую встречу с Рейллой, дословно передав свои и ее слова. Эртур после этих слов недовольно поджал губы.

— Эшара, — строго произнес он, — я говорил тебе, не произносить вслух все, что думаешь. Впрочем, это моя вина. Я не ввел тебя в курс дела.

— О чем ты? — расстроенно спросила девушка.

— Видишь ли, — Эртур постарался подобрать правильные слова, все же перед ним была его сестра, — Его величество отличается некоторой, кхм, любвеобильностью. У него было множество любовниц, в том числе и среди фрейлин королевы. После рождения принца Визериса он поклялся хранить верность жене, однако, как известно, криворукого лишь могила исправит. Твои слова королева восприняла, как открытый намек на ее супружескую жизнь, и как на твою… как некоторую вольность в обращении с мужчинами.

Эртур искоса глянул на нее и увидел, что сестра покраснела. Очевидно, она только сейчас поняла, в каком свете выставила себя.

— Боги! — пробормотала она. — Теперь понятно, что она имела ввиду, говоря, что королю бы понравились мои слова…

Эртура словно огрели по голове. Он будто воочию представил, как король, этот безжалостный безумец грубо прикасается к Эшаре своими грязными пальцами и губами. Кулаки сжались сами по себе. Эртур низко зарычал.

— Этому не бывать!

— Чему не бывать?

— Слушай меня внимательно. Ты будешь держаться от короля как можно дальше. Увидишь его издалека, найди любой предлог не попадаться ему на глаза, поняла? Не разговаривай с ним, если можешь этого избежать. Через несколько недель ты уедешь на Драконий Камень, там принцесса Элия позаботится о тебе, но пока ты здесь, держись от него подальше!

— Хорошо, я поняла, — испуганно забормотала Эшара. — Успокойся только.

Легко сказать! Эртур только сейчас осознал, каким лакомым кусочком будет его сестра для короля. Да и не только для него. Разозлившись еще сильнее, он вскочил с дивана, попутно стянув оттуда ее ноги за лодыжки. Эшара от неожиданности вскрикнула.

— И больше не сиди так в присутствие мужчин. В Дорне это позволительно, а тут тебя могут превратно понять. А мне потом придется биться за твою поруганную честь.

— Эртур! — возмутилась сестра. Да и было отчего! Даже Элиас никогда не разговаривал с ней в таком тоне, будто с провинившимся ребенком. Эшара вскочила на ноги следом за братом. — Я смотрю, ты вошел во вкус. Теперь будешь изображать из себя заботливого старшего брата? Где же ты был все последние годы? Элиас был рядом, а где был ты?

Ее голос задрожал и стал выше, глаза покраснели от обиды и злости.

— Мне не нужна твоя защита и опека. Я выросла в Дорне, а дорнийские женщины умеют стоять за себя. А ты можешь и дальше заниматься своими делами и притворяться, что у тебя нет семьи! Мне не нужна твоя притворная забота, так что можешь перестать делать вид, что тебе приятно мое присутствие в этом замке!

— Почему ты плачешь? — ошарашенно спросил Эртур.

— Я не плачу! Уж точно не из-за тебя!

Говоря это, она ожесточенно вытирала слезы рукавами, раздражая грубой тканью нежную кожу. Эртур решительно ничего не понимал. Только что она была олицетворением сдержанности, женственности и… соблазнительности (Седьмое Пекло!), а теперь плакала, как малолетний ребенок.

Он подошел и аккуратно, чтобы не спугнуть, приобнял ее за плечи. Эртур ждал, что сестра оттолкнет его, но она крепче прижалась к нему, позволив гладить себя по волосам и спине.

— Я так устала, — прогнусавила она спустя некоторое время, всхлипывая и шмыгая носом. — Я скучаю по дому, по Элиасу, Аллирии, Джейн. И я боюсь, что не справлюсь…

— С чем не справишься?

Эшара промолчала, а потом приподняла голову, заглядывая ему в глаза. Ее собственные глаза, покрасневшие и заплаканные, были вблизи такими большими, что он забыл, как дышать.

— Эртур, обещай мне кое-что, — прошептала она, неотрывно глядя на него и мешая связно думать. — Обещай, что никогда не покинешь больше меня. Что не оставишь одну.

Эртур молчал. Ему и присниться не могло, что Эшара так сильно в нем нуждалась. Неужели все эти годы она нуждалась в старшем брате, который покинул ее, сбежав за славой и битвами? Неужели Элиаса ей было мало? Каким же эгоистичным чурбаном он был!

— Я обещаю, — прошептал он.

В этот миг он мог бы пообещать ей все, что угодно. Только он не знал, что его сестра вовсе не была столь бесхитростна, как ему казалось. Что вся эта маленькая истерика наполовину была талантливо разыгранным спектаклем. Его упреки и наставления — слова брата, давно бросившего ее — действительно всколыхнули в ней струны, о существовании которых она и не подозревала. И слезы ее были искренними, только вот причиной им была не только его резкость. Эшара так же тосковала по дому и семье, Королевская Гавань с ее играми действительно тяготила ее. Её тайна и долг который она на себя взалила, тяготили её не меньше. Она чувствовала себя маленьким парусником, дрейфующим в открытом море. Эмоции, долго удерживаемые в узде, однажды просто обязаны вылиться слезами.

Только она, как истинная женщина и чистокровная дорнийка, воспользовалась собственной слабостью, чтобы обернуть ее в идеальное оружие, против которого не способен устоять ни один мужчина. В конце концов, правильно рассчитанная истерика, разыгранная в верное время и в верных дозировках, может принести куда больше пользы, чем гордое молчание. Важно только, не злоупотреблять этим трюком.

У Эшары была четкая цель, которой она собиралась следовать. И если ради спасения Эртура от уготовленной ему судьбы она должна привязать его к себе, она это сделает. Эртур Дейн должен был привязаться к своей младшей сестре и почувствовать ответственность за ее жизнь. Это, возможно, был единственный способ сохранить ему жизнь.

1) выдумка автора: вид змей, обитающих в пустынях Дорна

Вернуться к тексту

Башня Белого Меча. Резиденция Королевской Гвардии. Башня, вызывающая трепет у сотен юношей и мальчишек, мечтающих однажды стать частью этого места. Места, олицетворяющего собой служение, верность, долг, храбрость, доблесть, силу и славу. Орден, основанный самой Висеньей Таргариен, даже спустя века оставался верным своим традициям и присяге. Какие бы потрясения не сотрясали Красный замок, неизменным оставалось одно — семеро рыцарей Королевской Гвардии служили своему королю.

Когда Эртур Дейн впервые оказался здесь, ему едва исполнилось четырнадцать. Его тогда посвятили в рыцари на последнем турнире, и сир Герольд позвал новоиспеченного рыцаря в свой кабинет, чтобы дать ему напутствия и объяснить первый и последний раз, что значит быть рыцарем. Эртур его слова запомнил на всю жизнь. А спустя еще три года король Эйрис, едва вернувшийся из плена в Сумеречном Доле, пожелал взять его в Гвардию вместо погибшего Гвейна Гонта. Для семнадцатилетнего Эртура не было большей чести, чем нахождение в этой обители всего, тревожившего его душу. И вот последние четыре года он ел, спал, работал в этой башне, ставшей ему вторым домом.

Башня состояла из четырех этажей, на самом верхнем размещались покои лорда-Командующего, на втором и третьем — шестерых рыцарей, а первый этаж был полностью обставлен под круглое помещение, бывшее для рыцарей одновременно и гостиной, где они коротали время, и кабинетом, где обсуждались дела. Это была круглая комната, с выбеленными стенами и развешанными на них белыми шерстяными гобеленами с гербом Гвардии. Над каменным очагом висел щит со скрещенными мечами. За широким белым столом из чардрева, выполненным в форме щита, сидели еще первые рыцари, служившие Эйгону Завоевателю.

Сколько рыцарей побывало здесь со времен Эйгона Завоевателя? Все они поклялись, отказавшись от всех земных благ, служить королю до самой своей смерти. И скольким из них посчастливилось умереть в своей постели? Все их имена были записаны в Белой книге, но, пожалуй, самым великим членом братства Эртур без колебаний назвал бы Рыцаря-Дракона, человека, воплощавшего собой благородство и рыцарскую доблесть. В детстве он зачитывался историями о принце Эймоне, мечтая хотя бы немного приблизиться к его пьедесталу. Удалось ли ему это, он не ведал, однако глупо было отрицать очевидное: из ныне живущих рыцарей, мало кто сумел бы сравниться с ним. И хотя Хайтауэр никогда не произносил этого вслух, Эртур и Барристан считались его негласными приемниками, одному из них прочили место Лорда Командующего после Белого Быка.

Порой Эртура забавляла ирония, с которой повернулась история. Королевская Гвардия, созданная после нападения на короля дорнийских убийц, приняла в свои ряды сразу двоих дорнийцев из двух древнейших его домов. Когда короли-драконы перестали опасаться непокорных южан? Когда гордые южане признали драконов достойными своей преданности?

Эртур тряхнул головой, сидя за Белым столом. Последнее время мысли о преданности посещали его чаще, становясь все навязчивее. Он не сомневался в сделанном выборе. Эртур вообще не относился к разряду нерешительных, беспокойных людей. Раз сделал выбор — не колеблись. Раз решил — иди. Таковы были его принципы. Однако сделанный в этот раз выбор не был прост, не был честен. По крайней мере, законы Королевской Гвардии осудили бы его. Но сердце упрямо твердило, что нет и не может быть чести в служении сумасшедшему королю.

Он как раз вернулся с ночного дежурства и ему полагался отдых. Эртур сжал челюсть, вспомнив подробности прошлой ночи. В этот раз был его черед охранять покои короля, и он молил небо, чтобы королю не приспичило навестить супругу в эту ночь. Боги его не услышали. Стоя за дверью, он слышал приглушенные крики королевы, ее крики о боли и мольбу прекратить. Эйрис Таргариен не внял мольбам своей жены, а единственный человек, кто их слышал, до побелевших костяшек сжимал рукоять меча и… отчаянно презирал. Презирал обезумевшее животное, которому поклялся служить, но больше всего он презирал собственную беспомощность. То, что благородное рыцарство, о коем мечтают наивные мальчишки, заключает в себе порой больше грязи, чем работа смотрителя за скотом, Эртур Дейн уяснил лет эдак в пятнадцать. Да вот привыкнуть к этому не получилось. И в глубине души он был рад этому, ведь есть вещи, к которым нельзя привыкать.

Одним богам известно, каких сил ему потребовалось, чтобы не ворваться в эту комнату и не забить до смерти этого мерзкого, безумного ублюдка. Когда Эйрис вышел из покоев жены, ни один мускул на лице его гвардейца не дал ему понять, что тот чувствует. Как и то, что этой ночью еще больше укрепилась его уверенность в принятом решении.

Дверь с тихим скрипом отворилась, впустив в гостиную свежий, утренний ветер, капли моросящего дождя и Освелла Уэнта. Чуть прищурившись, он заметил сидевшего за столом Дейна. Освелл выглядел усталым, мокрый плащ на нем был в дорожной пыли, а от самого него несло лошадьми.

— С возвращением, — поприветствовал его Эртур. — Ты, похоже, только с дороги?

Освелл кивнул, присаживаясь на соседний стул. Неделю назад он отправился в Харренхолл, чтобы выполнить просьбу Рейгара. Решено было, что Освелл уедет к брату через неделю после отъезда принца, чтобы никто не связал эти два события воедино.

Из всех семерых рыцарей-гвардейцев Освелла отличала особая, даже по меркам Королевской Гвардии, строгость и аскетичность во взглядах, доходившая порой до уровня непримиримости. Мартелл любил шутить, что Уэнту с его любовью к ограничениям стоило стать септоном. Этот крупный, мускулистый мужчина с выступающим подбородком, начисто лишённый чувства юмора, говорил мало, чаще по делу и был по-детски обидчив. Однако сложно было найти более преданного друга и товарища, чем он.

— Как поживает лорд Уэнт?

— Припеваючи, — ответил Освелл, принимая из рук Эртура кубок. — Грызется с женой, держит в ежовых рукавицах сыновей и сдувает пылинки с дочери.

— Как и все отцы, — усмехнулся Эртур, вспоминая, как его собственный отец души не чаял в старшей дочери и был откровенно пренебрежителен с сыновьями.

Аллирия, бывшая слишком маленькой, не осознавала равнодушия отца, Элиас был слишком взрослым, чтобы ревновать к сестре. А вот Эртур, что был лишь на два года старше Эшары, болезненно переносил безразличие того, кем восхищался. И отчаянно ревновал, стараясь всеми силами отличиться перед отцом. До тех пор, пока не узрел истину, которую не должны понимать дети: нельзя заставить кого-то любить.

— Где остальные? — без особого интереса спросил Освелл, хлебнув вина.

— Хайтауэр на собрании Малого Совета, Селми его сопровождает. Ливен сегодня дежурит на пару с Селми, а Дарри, насколько мне известно, тренируется с Джейме на тренировочной площадке.

У рыцарей Королевской гвардии была жесткая дисциплина и строгая иерархия. Приказы Лорда-командующего не обсуждались, отказ выполнять приказ был равносилен измене. Что до их обязанностей, то тут гвардия напоминала безукоризненно отлаженный механизм, чьи колеса полировались веками. Каждый день караул несли двое гвардейцев, сменявших друг друга каждые четыре часа. Когда заканчивался их дозор, их сменяли двое следующих. Таким образом четыре гвардейца были предоставлены самим себе, но с условием что пятеро из них должны были находиться в замке, в досягаемости своего короля и Лорда-командующего.

Так было не всегда. Были времена, когда гвардейцы работали на износ, но все изменилось с приходом Джейхейриса Миротворца, который обнаружил, что усталый гвардеец — слабый гвардеец. А слабый гвардеец — мертвый гвардеец. С тех пор у Королевских гвардейцев был полноценный сон, время на отдых и тренировки. Но даже так, в течении дня всегда находились обязанности для них, охрана ли то принца, или сопровождение королевы.

— Так это правда, что его величество взял сына Тайвина в Гвардию? — присвистнул Освелл. — Я думал, это бабьи россказни…

— Это правда, — кивнул Эртур. — Хайтауэр уже месяц искал достойную замену старику Харлану, но нам и в голову не приходило, что король выберет Джейме. Знал бы, не стал бы посвящать. Походил бы год другой в оруженосцах — не велика беда.

— Мальчишка не так уж и плох, — с сомнением проговорил Уэнт.

— Дело не в этом, — покачал головой Эртур. — Он был наследником Ланнистера.

Говорить что-то еще смысла не было. Какой бы почетной ни была служба в Королевской Гвардии, присяга, которую давали рыцари, подразумевала под собой полное отречение от всего мирского. Гвардейцы короля не могли иметь детей, жен, не могли наследовать земли и титулы. С того дня, когда рыцарь облачался в белое, его жизнь ему уже не принадлежала. Он посвящал себя служению королю, его целям, его роду и его трону.

И далеко не каждый рыцарь стремился связать себя вечными путами принесенных обетов. В то время как для младшего сына лорда эта служба была бы пределом мечтаний, то для наследника Великого дома перспектива отказаться от всего, что обещано ему по праву рождения, была не столь заманчива. Эртур до сих пор задавался вопросом, что побудило юного Ланнистера обратиться к королю со столь неожиданной просьбой. А ведь он был там и воочию видел, как смертельно побледнело лицо десницы. Надо сказать, удар этот он принял достойно.

— Ланнистер после этого отказался от поста десницы и покинул столицу, сославшись на болезнь. Причем сделал это в письменной форме.

— Что-что, а яйца у него всегда были стальные, — флегматично заметил Освелл. — И его величество спустил это ему с рук?

— У него еще сохранились остатки здравомыслия, чтобы не выступать открыто против Тайвина Ланнистера, — пожал плечами Эртур, а потом подался вперед. — Теперь, когда я утолил твое любопытство и рассказал последние новости, ты удиви меня чем-нибудь стоящим.

Освелл усмехнулся, поняв, куда клонил друг.

— Мой брат с большим воодушевлением воспринял мое предложение устроить турнир в честь дня рождения дочери, — многозначительно поднял он брови. — Особенно, если ему не придется за это платить.

Эртур хмыкнул. Уолтер Уэнт сочетал в себе впечатляющую и малосовместимую смесь жадности и любви к позерству. Для последнего нужны затраты, а скупость убивает возможность пафоса в зародыше.

— У него не возникло вопросов?

— Возникли, конечно, но звон монет перебивает любопытство. В любом случае он собирается объявить о подготовке к турниру до конца следующей луны. А еще через пару лун, когда все будет готово, устроить его. Осталось только как-то сообщить об этом принцу, — Освелл понизил голос.

— С этим я разберусь, — перебил его Эртур, вспомнив о сестре, которая должна была отправиться на Драконий Камень в ближайшее время. Это было куда безопаснее, чем отправлять письмо.

В этот момент в дверь ввалились Джон Дарри и Джейме Ланнистер, с мокрыми волосами и с мечами наперевес. Парнишка выглядел возбужденным, глаза горели, щеки раскраснелись. Эртур усмехнулся, уперев локоть о стол.

— Смотрю, будущий рыцарь Гвардии не теряет времени зря, стремительно приобретая новые знания.

— Малец хорош, из него выйдет толк, — похвалил Джон, хлопнув Джейме по плечу и тут же повернулся к Освеллу. — А, ты вернулся! Очень вовремя, будешь отрабатывать свои дежурства.

Освеллом закатил глаза, пробормотав под нос нечто нелицеприятное. Джейме тем временем подсел к ним поближе, с жадностью наблюдая за беседой рыцарей. Ритуал его посвящения в рыцари Гвардии был назначен через месяц, а до тех пор Джейме не терял времени зря, проводя с ними почти все свое свободное время.

Мартелл как-то шутливо посоветовал ему заняться более приятными делами, заявив, что весь месяц до своего посвящения почти не вылезал из борделя, чтобы «пресытиться женщинами до конца своих дней». О том, что рыцари иногда позволяли себе маленькие послабления, а сам Ливен и вовсе завёл себе любовницу, Джейме знать было рановато. Однако Ланнистер неожиданно странно отреагировал на его безобидные советы, сразу закрывшись и пробормотав, что ему это не интересно. Ничего удивительного, что таким образом он подарил Ливену бесценную возможность подтрунивать над ним при любом удобном, да и не удобном тоже, случае, доводя парнишку до белого каления. В конце концов, Хайтауэр вступился за него, велев Мартеллу беспокоиться о своих собственных проблемах по этой части.

Ни для кого в Башне Белого Меча не было секретом, что у дяди принцессы Элии была постоянная любовница где-то на Шелковой улице. Ливен клялся, что она не шлюха и не благородная леди, но это было все, что от него можно было добиться. Болтливый принц Дорна становился впечатляюще молчалив, когда речь шла о его любовнице, что заставляло задумываться о том, насколько для него важна была эта женщина. Подобная связь была запретна, однако шестеро Королевских Гвардейцев преданно хранили тайну друга, дабы его дурная голова не оказалась на плахе.

— Скоро должен вернуться с собрания Хайтауэр, — внезапно ухмыльнулся Дарри. — Интересно, как себя на этот раз проявит наш новый десница. Спорим, в этот раз он точно предложит королю вытереть его ботинки?

Не так давно Эйрис объявил свою королевскую волю, избрав лорда Оуэна Мериуэзера на место десницы. Этот седовласый старик, который при всем желании не сумел бы разглядеть свои ноги из-за выпирающего живота, обладал столь льстивой улыбочкой и тонюсеньким голосом при обращении с королем, что становился неоспоримым рекордсменом в вопросах лизоблюдства.

После ухода Тайвина Ланнистера стало ясно, как день, что достойной замены ему при дворе нет. Да и за его пределами тоже, если на то пошло. Эйрис, при всей своей невменяемости, знал это не хуже других. И это было одной из главных причин почему металлический значок десницы так прочно прирос к груди старого льва на долгие годы. Второй не менее важной причиной было желание Эйриса держать врага ближе к себе, чтобы всегда иметь возможность быстро от него избавиться. Но чем руководствовался безумный король, назначая своим десницей совершенно непримечательного, заурядного и определённо не хватающего звёзд с неба Мериуэзера, было решительно не ясно.

Молодой и энергичный, наделенный острым умом и цепкой хваткой, способный держать в узде Семь Королевств и обладающий необыкновенным талантом отыскивать золото там, где о его существовании и не догадывались, Тайвин Ланнистер был железным кулаком, управляющим королевством из-за тени железного трона. Его пожилой приёмник мог в лучшем случае изображать из себя подставку для королевских ног — довольно потрепанную подставку. Эртур считал, что для выжившего из ума короля послушный и льстивый Мериуэзер, виртуозно умеющий избегать его гнева, был именно тем, что надо. Но вот для Вестероса…

— Я бы поставил на то, что он не задержится на этом посту, — заметил Дейн. — Лесть приедается, и когда она не сдобрена отменными способностями к управлению, приевшаяся лесть из меда превращается в переслащенный сироп.

Дарри хлопнул по плечу Джейме.

— Что скажешь, малец, неужели во всем Вестеросе не найдется человека, способного составить твоему не в меру гордому папаше достойную конкуренцию за пост десницы?

Джейме после этих слов чуть заметно поджал губы, и от не сводившего с него внимательного взгляда Эртура не ускользнуло, как сжалась его челюсть. Прежде чем ответить, Джейме опустил глаза на гладкую поверхность стола, а потом незаметно выпрямился.

— Думаю, чтобы переплюнуть человека, срущего золотом, нужно мочиться расплавленной валирийской сталью, — добродушно улыбнулся он.

Эртур переглянулся с Освеллом. Мальчишка был далеко не так прост, как казался. Его благодушие было не более, чем притворством. Джейме задело пренебрежительное высказывание об отце, но самообладания ему хватило, чтобы не выдать себя слишком явно. И все же восхищенный юноша моментально уступил место ощетинившемуся львенку, когда речь зашла о вожаке его прайда. И хотя Джейме не производил впечатление сына, ослепленного поклонением отцу, однако, как видно, гордыня и навязчивая потребность стоять за своих горой впитывалась у Ланнистеров с молоком.

Мгновение стояла тишина, а потом Дарри, не уловивший истинного настроения Джейме, разразился хохотом.

— Клянусь панталонами своей бабки, этот малец что надо! — Он снова повернулся к Джейме. — Мы с тобой поладим. Уж я и Мартелл точно. А вот эти, — он указал на Дейна и Уэнта, — и наш славный Барристан — просто унылые мешки с…

— Ты уверен, что хочешь закончить предложение? — полюбопытствовал Дейн, приподняв брови.

Дарри усмехнулся.

— Не знаю, как вы, а я действительно чувствую себя, как мешок, набитый опилками, — миролюбиво отозвался Уэнт, вставая. — Я собираюсь отоспаться с дороги. Дейн, тебе тоже не помешало бы отдохнуть.

Жизнь Королевских гвардейцев никогда не была подобной сахару. Королевский гвардеец должен быть всегда готов к бою. Королевский гвардеец должен быть всегда бодр и полон сил. Королевский гвардеец должен находиться в зоне досягаемости своего короля. А Хайтауэр терпеть не мог праздность и безделие. Оттого любая возможность урвать немного сна после дежурства была посланием небес. И Эртур не собирался ею пренебрегать.

— Кстати, — окликнул их Дарри у самой лестницы, — я слышал, на пиру в честь нового десницы будут гости из Дорна и Севера. Вы ничего такого не слышали?

Еще неделю назад Эйрис объявил, что желает устроить пиршество в честь нового десницы, хотя, скорее всего, это было продиктовано желанием побольнее ужалить Тайвина Ланнистера. И в этом стремлении он вполне мог пригласить представителей Великих Домов для пущего эффекта. Слишком усталый с дороги, чтобы забивать голову высокородными гостями, Освелл неопределенно пожал плечами и продолжил путь.

— Понятия не имею, Дарри, — ответил Эртур. — Для нас с тобой все равно ничего не изменится.

* * *

В то время как в Королевской Гавани шёл мелкий моросящий дождь, на Драконьем Камне стихия буйствовала во всю. Элия Мартелл сидела в гостиной за единственным занятием, приносящим ей успокоение — вышиванием, и слушала яростный шёпот проливного дождя, время от времени прерывавшийся ударом грома. Ей даже подумать было страшно, каково должно быть морякам там, на пристани. Ей же, будущей королеве Вестероса, не на что было жаловаться: слуги растопили камин, постелили на полу медвежьи шкуры, и заботливо укутали её ноги в теплый плед.

За почти два года жизни в родовом замке своего мужа Элия так и не смогла привыкнуть к непокорной стихии на этом острове. Почти такой же непокорной, как и её собственный народ, только куда более зловредной. Не могла она привыкнуть к извечной влажности и пробирающему холоду, от которых мерзли ноги, к бесконечным грозам и ливням. Правда её муж убеждал её, что летом станет намного… терпимее. Именно так. Единственным утешением для дорнийской принцессы было то, что когда-нибудь её муж станет королём, и они переедут в Королевскую Гавань, которая со своими зелёными, благоухающими садами, ясным голубым небом была ей куда больше по душе.

Элия Мартелл была истинной дочерью своего народа: темноволосая, черноокая, с оливковой кожей — любой признал бы в ней чистокровную дорнийку, едва взглянув. Но душой она была совершенно не похожа на жителей Дорна. Не было в ней мятежного свободолюбия, упрямого бунтарства и игривой раскрепощенности, отличавшей дорнийцев. Зато благородной гордостью природа одарила её сполна.

А еще Элия никогда нее была крепка здоровьм. Рожденная раньше срока, она с детства была маленькой и хрупкой, простужавшейся от малейшего ветерка. Неудивительно, что здесь, на этом продуваемом со всех сторон острове, ее здоровье пошатнулось. А беременность и роды окончательно ее добили. Элия до сих пор не могла без содрогания вспомнить сам процесс появления ее дочери на свет. Боги! Какие же это были страшные, невыносимые боли… Мейстер что-то ворчал под нос насчет узости ее бедер и слабого тела, но Элия не понимала и половины сказанного. Все ее существо страдало от нестерпимой боли и ощущения ломавшихся костей. Но оттого маленький комочек, рожденный в муках, становился для нее особенно дорогим. Почти два месяца потребовалось девушке, чтобы полностью оправиться. Все это время ее муж окружал ее такой заботой, что Элия по-настоящему чувствовала себя любимой. Даром, что любимой она не была.

Элия сделала аккуратный стежок и критично осмотрела проделанную работу. Кроваво-красный дракон длинной змейкой извивался и опасно скалился. Караксес. Это был уже четвертый созданный ею дракон. До этого были Балерион, Вхагар и Мераксес. Над Мераксесом она трудилась дольше остальных, потому что этот ящер был предметом тайной гордости дорнийцев. Есть победы, которыми не принято бахвалиться, есть трофеи, которые нельзя демонстрировать. Дорнийцам, сумевшим сделать то, что до них не удавалось никому, хватало благоразумия молчать об этой славной победе, дабы не злить потомков великих наездников, рассекавших небеса, подобно богам. Однако это нисколько не мешало им испытывать гордость и между собой называть это «величайшей победой Дорна».

Элия улыбнулась. Рейгар должен оценить ее творение. Караксес всегда был одним из наиболее любимых его драконов. Отложив работу, Элия задумчиво глянула на окно с опущенными ставнями. Мысли понеслись к мужу, и Элия вспомнила, как впервые с ним познакомилась. Когда ей объявили, что ее нареченным будет не кто иной, а сам Рейгар Таргариен, бешеный восторг охватил ее. Рейгар к тому времени уже слыл во всех Семи Королевствах, как один из лучших фехтовальщиков. А еще говорили, что он невероятно красив, что глаза его смотрели в самую душу, а его игра на арфе способна была растопить любое, даже самое неумолимое женское сердце.

Встреча с ним не обманула ее ожиданий. Рейгар обладал почти потусторонней валирийской красотой, был галантен и учтив. Только вот глаза его не смотрели в душу, они взирали куда-то вдаль — так казалось Элии. Вестеросский принц представлялся ей загадкой, и Элия возжелала во что бы то ни стало ее решить. Оберин шутил, что ее жених представляет для нее ученый интерес, вот она и согласилась на этот брак.

С их свадьбы прошло чуть больше года, но Элия так и не разгадала загадку под названием Рейгар Таргариен. Порой ей казалось, что она приблизилась к его сути, порой же она с горькой очевидностью догадывалась, что ей никогда не понять человека, приходящегося ей мужем. Рейгар был закрытой книгой. Ей потребовалось время, чтобы осознать, что далеко не всегда его слова соответствуют его истинным мыслям. Порой он замыкался в себе, задумчиво перебирая струны своей любимой арфы, а она завидовала этим струнам, ибо им он открывал свою душу. Касаясь их своими тонкими пальцами, такими изящными, что не верилось в их способность держать меч, он обнажал им свою тайную повесть, которой не желал делиться больше ни с кем.

Его друзья наивно верили, будто он открыт для них, но Элия была убеждена, что путь в самые затаенные уголки своей души Рейгар не отворял никому. И от того он был одинок, как никто. С ней же он был заботлив и нежен, внимателен и равнодушен, близок и далек одновременно.

Еще одна печальная тайна, разбившая ей сердце, и с которой Элии пришлось смириться, заключалась в том, что Рейгар не был способен любить. По крайней мере, не с той оглушающей силой, не с той самозабвенностью, о которой слагают песни певцы. Он любил, как зима любит деревья, укрывая их снежным плащом, как луна любит звезды, чувствуя себя без них одиноко, но и с ними ощущая свою неприкаянность. Он любил, как птица любит свою клетку, то и дело устремляя взор в бесконечное небо.

Элия так глубоко задумалась, что не сразу услышала скрип двери и вздрогнула лишь, когда в комнату дунуло холодным ветром. Повернувшись в кресле, она увидела высокую фигуру Рейгара, который снимал с себя промокший насквозь плащ.

— Ты вернулся! — радостно воскликнула она.

Еще одна загадка, которую ей не пожелали раскрывать: куда ее муж уплыл три дня назад и с какой целью. Все, что ей было позволено узнать заключалось в трех словах: «нужно встретиться с другом». Возможно, другая на месте Элии бы возмутилась подобному пренебрежению, закатила бы истерику — в конце концов, он мог просто отправиться в бордель! — но не Элия. Она привыкла безоговорочно доверять мужу хотя бы потому, что знала одну вещь так же точно, как собственное имя. Единственное, в чем она была уверена, когда речь заходила о ее муже — он никогда не причинит ей вреда. Все остальное для нее не имело значения.

— Не вставай, — проговорил он, когда она начала подниматься.

Он прикрыл дверь и, подойдя ближе, поцеловал ее холодными губами. Холодными от дождя, но не от равнодушия. А после привычно уселся на коврик у ее ног.

— Как ты? А Рейнис? Она не мучала тебя эти три дня? — спросил он, глядя на жену снизу вверх.

— Разве что чуть-чуть. Плачет по ночам, но кормилица и мейстер в один голос твердят, что беспокоиться не о чем. Приходится им верить, учитывая мой опыт, — чуть смущенно улыбнулась Элия.

— Хмм, ну, мой опыт немногим больше твоего, — Рейгар провел рукой по лицу, отгоняя усталость. — Будем учиться вместе.

В такие моменты она очень любила его, такого понимающего и снисходительного к ее слабостям и ошибкам.

— А как прошла твоя, кхм, встреча с другом? — спросила она, нежно погладив его по щеке, на которой пробивалась щетина.

Рейгар задержал на ней взгляд ненадолго, прежде чем прикрыть веки, подставляя лицо ее ласке.

— Я солгал тебе, Элия. Я не встречался с другом, я был на Шелковой улице, — спокойно, будто говоря о покупке нового коня, промолвил он и тут же открыл глаза, не сводя с нее взгляд.

Чего бы не ожидал он увидеть, Элия предпочла его разочаровать. Хорошая попытка, милый, но я уже поняла правила твоей игры.

— Что ж, надеюсь, жрицы любви тебя не разочаровали? — с улыбкой поинтересовалась она.

Рейгару нравилось испытывать ее на прочность. Он никогда не говорил этого вслух, а она никогда не спрашивала. Но оба понимали друг друга без слов. Ему нужно было, чтобы она притворилась, и она притворялась. Притворялась, будто верит в историю про Шелковую улицу. Ему нужно было, чтобы она не задавала лишних вопросов, когда он не желал рассказывать. И она их не задавала, с готовностью принимая «правду», которую он выдавал. Ему нужно было знать, что у него есть тыл, который не осудит и не проклянет. И она не осуждала и не проклинала. Ибо она была дорнийкой.

— Оно того не стоило, — ответил он.

— Что ж, тогда мы всегда можем это исправить, мой дорогой супруг.

Рейгар, наконец, улыбнулся и расслабился. Я прошла твой экзамен, милый? И сколько у тебя еще их в запасе?

Рейгар прислонился к ее коленкам спиной и уставился в пламя в камине. Это была его любимая поза, и Элия снова знала, что ему дать — она начала мягко массировать ему виски, время от времени перебирая спутанные и влажные волосы. Он был устал, но не желал признаваться. Какое-то время они молчали, пока он, не поворачиваясь, не задал внезапный вопрос.

— Ты любишь меня, Элия?

Простой вопрос — простой ответ. Вот только он сумеет различить притворство, а Элии совсем не хотелось, чтобы между ними поселилась ложь.

— Не больше, чем ты меня, — отозвалась дорнийская принцесса. Можно было бы задать встречный вопрос, но она знала, что он тоже не станет лгать. Рейгар слабо улыбнулся, что могло значить все, что угодно — от удовлетворения полученным ответом до скрытой обиды.

— За что?

Как ни странно, именно последний вопрос насторожил ее. Уж чем-чем, а заниженной самооценкой ее супруг точно не страдал. А значит, нечто иное тревожило его. Элия опустила руки на его плечи, подавшись вперед. Рейгар, не мигая, продолжал смотреть в огонь.

— Разве нужны причины, чтобы любить кого-то? — прошептала она ему на ухо, но Таргариен молчал на риторический вопрос, ожидая ответ на собственный, и она продолжила: — Я не выбирала тебя, Рейгар, и ты не выбирал меня. За нас этот выбор сделали другие, но скажи мне, милый, положа руку на сердце, разве стал этот выбор ужасной трагедией для нас обоих? Мы с тобой похожи душами, мы рождены под одной звездой. Сколько найдется в Семи Королевствах женщин, способных понимать тебя так, как я? А сколько найдется мужчин, с которыми меня не будет преследовать стойкое ощущение чуждости?

— И все же ты не ответила, — как-то устало произнёс Рейгар, соглашаюсь с её словами. — За что ты меня любишь?

— Ты самый благородный человек, которого я знала, — искренне ответила она.

И это не было ложью. Выросшая в Дорне, во дворце Мартеллов, она не была привычна к возвышенному благородству или речам об этом самом благородства. Рейгар был иным.

— А если я совершу бесчестный поступок? Если опорочу свое и твоё имя? — глухо спросил Рейгар.

Элия напряглась. Что же с ним происходит? После возвращения из Королевской Гавани, когда они ехали представить свою новорожденную дочь королю и королеве, он был сам не свой. А теперь и вовсе начал задавать подобные, откровенно странные вопросы.

— Что ты сделаешь, Элия? — повторил он, повернувшись к ней.

— Я спрошу, во имя чего ты так поступил, — твёрдо ответила она. — И если помыслы твои были чисты, я пойду за тобой под градом всеобщего презрения и осуждения. Я буду прикрывать твою голову от камней, что в тебя бросят, и укрою от неприязненных взглядов, которыми тебя попытаются сломать.

Несколько долгих, томительных мгновений Рейгар вглядывался ей в глаза, словно пытаясь отыскать в них неискренность, а потом, не говоря ни слово, поцеловал её ладонь, покоившуюся на его плече.

— Спасибо, — едва слышно прошептал он.

Что может быть прекраснее танцующей молодости и милее умиротворенной прожитыми годами старости? И что может быть отвратительней ханжеского лицемерия и тех, и других… Притворство и лживость прочно въедаются под кожу с юных лет, умению искусно лгать и притворяться не теми, кем являются, обучают в перерывах между уроками вышивания и фехтования. Но как бы ни была ловка в обмане невинная юность, с умудренной и тренированной зрелостью ей не сравниться. Вот, где проводятся поистине блестящие партии в комедиантстве и плутовстве. Вот, где игры ведутся на иных уровнях, а слова носят двойной, а порой и тройной смысл.

Но нигде интриги и тошнотворное вранье так хорошо не перевариваются, как на королевских балах. Длинные ряды столов, чьи скатерти не видны из-под уставленных на них блюд, десятки видов фруктов, жаркое из всех уголков Вестероса, дорогие вина из Эссоса — все это призвано, чтобы усладить глаза и притупить совесть. А под мягкую музыку, льющуюся из-под пальцев музыкантов, так просто поверить в подлинность всего, что видишь.

Вон улыбающийся Джону Коррингтону мастер над монетой, Кварлтон Челстед; ведущий задушевную беседу с Оберином Мартеллом, только вернувшимся из затянувшегося путешествия в Вольных городах, десница; Варис, беседующий с Тихим волком, прибывшим из Винтерфелла вместо отца и старшего брата — все эти люди в глубине души презирали друг друга, считая себя неизмеримо умнее собеседника. В зависимости от степени их подобострастия и воспитания речи их были приправлены соусом, чья острота варьировала от вежливой учтивости до угодливости, от сдержанности до высокомерной сухости, от изящной язвительности до неумелого сарказма.

А ещё королевские балы — это место, где создаются и разрушаются союзы, где дамы щеголяют своими дорогими украшениями и нередко пустыми головами, где мужчины утоляют свое тщеславие полными кошельками. И бал в честь назначения нового десницы не был исключением. Впечатляющий своими размерами тронный зал был освещен сотнями свечей. Две сотни приглашённых гостей разбрелись по залу, здороваясь, представляясь и флиртуя. Некоторые лорды воспользовались предоставленной возможностью для представления своих дочерей, достигших брачного возраста. Некоторые молодые, неженатые лорды и рыцари с удовольствием приняли условия игры, приглядываясь и приглашая на танцы понравившихся девиц.

Королева восседала за главным столом в окружении своих фрейлин, а ее венценосный супруг не соизволил явиться на организованный им же пир. Это лучше любых слов демонстрировало не только его полное безразличие к виновнику торжества, но и к приглашённым гостям, некоторые из которых, судя по взглядам, готовы были принять сие за плевок в их сторону. И даже заявление королевы Рейллы о том, что королю нездоровится, не избавило присутствующих от вязкого ощущения пренебрежения.

Но бал есть бал. И на нем принято танцевать. Потому в центре зала вовсю кружили в танцах молодые пары. Целый водоворот из разноцветных лент, кружев, шёлка и блестящих драгоценностей способен был ослепить любого. Единственными, кого танцы не касались, были застывшие в полном обмундировании королевские гвардейцы. По долгу службы им полагалось охранять королеву, а также следить за происходящим в зале. Джон Дарри и Ливен Мартелл стояли у стены по обе стороны от королевы. У противоположных друг другу стен, слева Герольд Хайтауэр, а справа Барристан и Эртур, ненавязчиво наблюдали за гостями, стараясь все же держаться ближе к королеве, а не ко входу. Единственным отсутствующим был Освелл, охранявший сегодня покои короля.

Эртур лениво обвел взглядом танцующих. Взгляд на мгновение выхватил из толпы танцующих Кэтрин Мериуэзер. Ярко-зелёное платье удивительно гармонировало с рыжими волосами, собранными в витиеватую причёску. Кэтрин танцевала и напропалую флиртовала с рослым молодым мужчиной, в котором Эртур узнал лорда Роберта Баратеона. Не сдержавшись, он закатил глаза. Баратеон был обручен с девицей Старков, и все, на что могла рассчитывать Кэт, это одна бурная ночь. Хотя, вполне возможно, что именно на это она и рассчитывала.

Эртур перевел взгляд к главному столу. Эшара стояла слева от королевы в компании еще одной фрейлины. На первый бал, в котором ей предстояло участвовать, его сестра благоразумно не стала надевать платье в дорнийском стиле. Нежный шелк светло-бежевого цвета струился по ее плечам, тонкий, золотистый пояс в виде плетеной ветви начинался пересекавшимися под грудью линиями и заканчивался у самого подола, разветвляясь во все стороны, отчего создавалось впечатление, что ее фигура оплетена волшебными ветвями, чуть пышная юбка подчеркивала тонкую талию. Волосы были лишь слегка закреплены у висков изящными заколками также в форме ветвей с маленькими розовыми бутонами, и издали казалось, будто на голове девушки небольшая диадема.

За последний час Эртур успел раз двадцать посмотреть в ту сторону. Просто, чтобы убедиться, что сестре комфортно в обществе других придворных дам. А вовсе не потому, что взгляд магнитом тянулся к этому хрупкому дорнийскому цветку, волей шаловливой судьбы занесенному в рассадник змей. Его сестра сдержанно улыбалась, глядя на танцующих, и в голове у него мелькнула мысль, что ей наверняка хочется быть там. Что ж, он мог бы ее пригласить, не будь на нем этих тяжелых доспехов и долга службы. Эртуру стало искренне интересно, каково это танцевать с ней.

Словно почувствовав на себе его взгляд, она повернулась к нему, и улыбка ее стала шире. Эртур сам не заметил, как губы растянулись в ответной улыбке, а в груди разлилось тепло. Все же, пусть они и были разделены на долгие годы, пусть они и узнавали друг друга только сейчас, для нее он был особенным, раз именно ему она улыбалась с такой искренностью.

Но миг был разрушен самым нахальным образом. Какой-то самоуверенный хлыщ, сверкая зубами, подошел к их столу и что-то проговорил, глядя на нее. Эшаре волей-неволей пришлось обернуться, а потом вопросительно глянуть на королеву. Та коротко кивнула в знак согласия, и девушка, придерживая юбку, спустилась к ожидавшему ее кавалеру. Было нерушимое правило: фрейлины королевы могут танцевать на балах, с условием, что возле ее величества будет оставаться как минимум две другие фрейлины.

Нахмурившись, Эртур наблюдал, как неизвестный закружил его сестру в танце. А ведь буквально минуту назад он сам размышлял о том, как мог бы с ней танцевать. Сестра то исчезала из его поля зрения, скрывшись за другими танцующими, то появлялась вновь. Она мило улыбалась, глядя на партнера, а тот сиял самой что ни есть похотливой улыбочкой, что-то ей шепча. Эртур стиснул зубы. Что он о себе думает? Решил, раз девушка из Дорна, можно так крепко прижимать ее к себе и смотреть, как на кусок пирога?!

— Кто этот человек, что танцует с моей сестрой? — спросил он у Барристана. — Тот, что с длинными волосами, собранными в хвост и смехотворной рыжей бородкой.

Барристан посмотрел в указанном направлении, и когда в танце мужчина повернулся к ним лицом, ответил:

— Этан Гловер, бывший оруженосец Брандона Старка, а ныне рыцарь Севера. — Барристан искоса глянул на дорнийца. — А что тебя так заинтересовало в нем?

— Он слишком фривольно себя ведет, — голос Эртура невольно стал ниже, как всегда, когда он себя сдерживал.

Барристан удивленно повернулся к предмету дейновского гнева, внимательно наблюдая за ним, однако ничего хотя бы отдаленно неприличного в поведении северянина не заметил. Ну, придерживает девушку чуть ближе обычного, но в пределах дозволенного — большего бы дорнийка сама не позволила, если в ней есть хоть капля благородства, а Барристан отчего-то не сомневался, что есть. К тому же, Селми обращал внимание на сестру брата по оружию, и не мог не признать, что она притягивала взор. Не будь он связан клятвами, Селми бы и сам с удовольствием поухаживал за ней, и кто знает, во что бы это ухаживание в итоге вылилось.

— А не слишком ли ты щепетилен, мой друг? — снисходительно улыбнулся Селми. — Она твоя сестра, а не твоя собственность, и нравится тебе это или нет, однажды она выйдет замуж. Так что подобные балы и танцы самый верный способ найти ей жениха.

Эртур, в чьем арсенале было неизменно два меча — один висевший на спине Рассвет и второй на поясе — с удовольствием представил, как разрубает ими потенциального жениха Эшары. Нет, этот рыжий мужлан не достоин даже волоса Эшары, такой утонченной, нежной, хрупкой, как лепестки ее любимых пионов, такой начитанной, умеющей поддержать любую беседу, от истории до искусства браавосийских танцев. О чем она будет с ним разговаривать? О лютоволках или бесконечной зиме, которая близко? Не говоря уже о том, что она совершенно не приспособлена для северных холодов, его Эшара зачахнет на этой земле холода, длинных ночей и коротких дней. А что она будет делать длинными ночами… или вернее, что будет ее муж делать с ней длинными ночами?.. Яркая картинка, короткая, как вспышка, выбила воздух из легких. Обнаженная Эшара, ластящаяся к этому рыжему ублюдку, позволяя делать с ней все, что…

— Мне надо… скоро вернусь, — севшим голосом проговорил он, торопливо отходя от старшего товарища. Барристан лишь проводил его ничего не понимающим взглядом.

Ему нужно было выпить немного, даром, что он на службе. От одного кубка дорнийского он не захмелеет, но выветрить из головы крамольные мысли было необходимо. Осушив кубок, Эртур поджал губы. Да что это с ним творится? Это противоестественно представлять подобные картины с участием собственной сестры. От одной подобной мысли его должно тошнить, вот только то, что он испытал, мало походило на тошноту.

Причиной было длительное воздержание, вот в голову и лезут непрошеные картинки. Решено, в следующий же свой выходной он отправится на Шелковую улицу. Пора осчастливить парочку шлюх своим обществом. Хотя шлюхи Шелковой улицы вряд ли находили его общество притягательным. В отличие от общительного и непритязательного Джона Дарри, который мог собирать вокруг себя с полдюжены девок и веселиться с ними ночь напролет, он бывал куда скучнее и сдержаннее, отпуская их сразу же, как отработают деньги. Ну, не вести же ему высокосветские беседы с безграмотными блудницами. В этом вопросе Эртур был несколько высокомерен. Хотя, возможно, не только в этом.

Успокоившись и даже убедив себя в том, что ему всего лишь показалось, Эртур вернулся на свой пост. Но тут его уже сменил Дарри, а значит, был его черед стоять возле королевы. На протяжении всего бала Королевские гвардейцы делали по кругу два раза, сменяя друг друга. Эртур молча направился к своему посту рядом с Ливеном. Сестры все еще не было. Эртур недовольно прищурился. Эшара обнаружилась на том же месте, танцующей, только уже с другим кавалером, которым на этот раз оказался Теодор Вулл. Вот же… вертихвостка.

К королевскому столу немного вальяжной походкой приблизился Оберин Мартелл. Двадцатитрехлетний дорниец был загорел, как и большинство людей, больше привычных к морю или степям, нежели замкам. Длинные, угольно-черные волосы собраны на затылке, а плотоядный взгляд из-под густых бровей вкупе с плутоватой улыбкой лишил сна не одну красавицу. Оберин отвесил королеве элегантный поклон.

— Ваше величество, нет большей чести для меня, чем нахождение с вами в одной зале. — Голос мужчины, глубокий и сильный, заставил пару фрейлин переглянуться, а веера в их руках невольно дрогнули. — Благодарю за столь любезное приглашение. Мой брат, к сожалению, не сумел почтить вас своим присутствием ввиду болезни… Но покорнейше надеюсь, что мое общество будет для вас не менее приятно.

Самым удивительным было то, что, при всех этих любезностях, ни в тоне, ни во взгляде, ни даже в жестах Мартелла не проскользнул и намек на лесть. Каждое слово было пронизано таким чувством собственного достоинства, что расточаемые им комплименты становились только приятнее женскому слуху. Ведь ничто так не тешит женское самолюбие, как осознание, что гордый мужчина почтил тебя своей любезностью. И королева Рейлла не осталась равнодушна. Чуть подавшись вперед, она улыбнулась дорнийцу. В этой улыбке неопытный мужчина заметил бы надменность, но бывалый ловелас тут же разглядел бы кокетство.

— Мы рады приветствовать младшего брата принца Дорана среди наших гостей. Но позвольте спросить, разве вы не должны сейчас быть где-то на Спорных землях?

Оберин Мартелл, в отличие от своей степенной сестры и осторожного брата, был известен отнюдь не осторожностью. Уже в шестнадцать он сражался на дуэли, будучи пойманным в постели с женой свирепого лорда Айронвуда. По слухам, в том бою он использовал отравленное оружие, отчего оскорбленный муж скончался через несколько дней от воспалившейся раны. Доказательств не было, однако репутация юного Оберина была подпорчена, и в последующие годы он делал все от него зависящее, чтобы окончательно эту репутацию сравнять с землей. В итоге старший брат был вынужден сослать его в Эссос, пока имя Мартелл не стало сродни грязным ругательствам. Там опальный принц и провел последние несколько лет, подрабатывая наемником и получая от жизни столько удовольствий, сколько мог вместить в свои насыщенные будни.

— Я был там, ваше величество, но вернулся примерно месяц назад, чтобы навестить сестру, — ответил Оберин.

— Вот как. И как поживает моя дорогая невестка? А внучка?

Тема была щекотливой. Ни от кого из гостей не ускользнуло отсутствие на празднике наследного принца.

— Обе в добром здравии, ваша милость. Здоровье Элии заботами принца Рейгара восстановилось. Что до маленькой Рейнис… — Он обнажил белоснежные зубы. — Уверен, она станет красавицей и истинной леди однажды. Но пока она только и делает, что кричит и требует больше молока. Спасибо хоть не дорнийского вина.

Раздались тихие смешки дам. Оберин еще немного постоял подле королевы, отдавая дань ее красоте, после чего откланялся, чтобы, по его словам, «проявить внимание и другим дамам, хоть душа его останется тут». Уходя, он бросил короткий, но выразительный взгляд на Эртура и Ливена.

* * *

Нет ничего утомительнее, чем балы. И эту истину подтвердит любой — от танцевавшей ночь напролет леди до слуги, разносившего блюда. Но Эртур был уверен, что этот бал был особенно изнурителен. Наблюдать, подмечать детали, украдкой брошенные взгляды, запоминать кто и с кем разговаривал, кто кому наливал вина — все это составляло его работу помимо охраны короля и королевы.

А замечать было что. Начать с внезапного появления на балу Оберина Мартелла, или лучше копнуть глубже и задуматься над тем, с какой целью он возвратился в Вестерос именно сейчас. И почему наведавшись на Драконий Камень, решил отправиться в столицу в качестве посланника своего брата. Эртур был убежден, что Доран знать не знает об этой авантюре младшего брата. И еще этот взгляд под конец, его сложно спутать — Оберин хотел с ними поговорить после бала.

Было много еще других деталей, которые Эртур не мог собрать в единую картину, не имея достаточно сведений. Потому он просто наблюдал и запоминал. А еще старался не смотреть на то, как его дражайшую сестрицу приглашают на танцы. Наверное, единственным, кто не счел своим долгом ее пригласить, был Эддард Старк. Раздраженный, Эртур не отдавал отчет, что танцевала Эшара не больше других девушек, просто его взгляд цеплялся именно за нее. Но всему, даже самому неприятному действу, приходит конец, и Эшара, наконец, стояла возле главного стола, чуть поодаль от королевы.

За весь вечер им не удалось перекинуться и парой слов, лишь время от времени брошенные в его сторону улыбки, предназначенные для напоминания, что она о нем помнит, должны были служить ему утешением. Хотя они вполне могли оказаться лишь жалкими подачками. Эртур ощутил новый прилив злости, но уже не взялся бы с уверенностью сказать, на что именно он злился.

— Леди Эшара, вы похоже пользуетесь небывалой популярностью у северян, — внезапно заговорила одна из фрейлин королевы, юная леди Бруквуд. — Но главный трофей, очевидно, не пожелал запрыгивать в вашу корзинку, — девушка неприятно хихикнула.

Скосив глаза, Эртур заметил, как напряглась Эшара.

— Моя дорогая Маргери, боюсь, я не вполне понимаю, на что вы намекаете, — не глядя на собеседницу и всем видом демонстрируя незаинтересованность, произнесла Эшара.

— Ну как же, я говорю о сире Эддарде Старке. Вы так старались привлечь его внимание, танцуя с его вассалами, что я искренне расстроилась, когда вам это не удалось.

Похоже, Эшара не преувеличивала, говоря, что при дворе королевы Рейллы её невзлюбили. Это ощущалось в улыбках, полных яда, переглядывании за спиной или вот такой открытой провокации. Стоявший позади и слева от них Эртур, не сдержавшись, чуть повернул голову в сторону фрейлин и заметил, как лёгкая улыбка коснулась губ его сестры.

— Миледи, заметив, что ваша корзинка почти пуста, я оставила его вам, но у вас не хватило умения воспользоваться предоставленным шансом. — в голосе Эшары звучали смешинки, словно она с трудом сдерживалась от смеха. — А ведь, в отличие от меня, вы с ним танцевали.

Его уроки не прошли даром — сестра быстро научилась держать удар. Маргери Бруквуд, презрительно выпятила верхнюю губу, намереваясь ответить нечто нелицеприятное.

— Ах, забудьте вы об этих неотесанных северянах, — зашептала Лиза Стоун, самая молодая из фрейлин королевы. — Вы видели, как красив Красный Змей? Эти жгучие глаза, эти волосы…

Эртур и Ливен переглянулись. Лицо Мартелла недвусмысленно намекало о том, в каком русле потекли его мысли. Его племянник, Оберин, всегда был популярен у женщин, особенно у тех, кого даже не думал охмурять.

— Лиззи, мы тоже его видели, — перебила её Маргери. — Он слишком самоуверенен, как по мне.

— И он имеет на это право! Клянусь, я была бы не против, чтобы этот змей проскользнул ко мне в спальню этой…

Тут она заметила, что рыцари внимают каждому её слову, и густо до самых кончиков волос покраснела. Эртур сделал вид, что его крайне заинтересовала фруктовница на столе, зато Ливен преувеличенно заинтересованно посмотрел на неё, как бы приглашая продолжить.

— Скажите, леди Эшара, а в Дорне все мужчины столь привлекательны? — перетянула на себя внимание молчавшая до сих пор Кэт, старательно не глядя в сторону двух дорнийцев, стоявших в двух шагах от них.

— Не только дорнийские мужчины, — куда приветливее улыбнулась ей Эшара. — Но и женщины тоже хороши.

— В чем дорнийцы действительно хороши, так это в непокорности, — прохладно заметила Маргери. — Но даже ваша непокорность склонилась перед мощью драконов, — напыщенно закончила она.

— Милая, вы что-то путаете, — Эшара повернулась к девушке всем корпусом с самым серьезным видом. — Дорнийцы — единственные, кто не склонились перед драконами, не проиграли им в бою, а добровольно присягнули им на верность только после того, как Красный Дракон, женатый на Марии Мартелл, признал их равными себе. — Эшара сделала паузу. — Вы ведь родом из Простора. Не напомните, как ваши предки проиграли Эйгону Завоевателю после битвы на Пламенном поле?

Эртур и Ливен не сдержали улыбок. Уж в чем, а в этом вопросе ни один уважающий себя дорниец уступать не станет. А Маргери, возмущённая до глубины души, в поисках поддержки оглянулась на королеву, надеясь, что та осадит обнаглевшую дорнийку, но её Величество была занята увлекательной беседой с одной из придворных дам, не услышав ни слова из сказанного. Негодующе вздернув носик, Маргери вместе с Лизой отошли подальше.

— Не стоит швырять вазу, коли не умеешь подбирать осколки, — насмешливо глядя им вслед, заметила Кэтрин. — К слову, леди Эшара, Диана Дейн никогда бы не стала королевой, будь она хоть наполовину так же горда и остра на язык, как вы.

— Какое счастье, что я не хочу быть королевой, — улыбнулась Эшара, и девушки рассмеялись.

Эртур обречённо вздохнул. Кэт была, пожалуй, слишком мила с Эшарой. Видимо, надеялась растопить его сердце, подружившись с сестрой. Глупая девочка.

* * *

В тишине сада были слышны лишь стрекотня цикад, да журчание воды в небольшом фонтанчике. Красный замок мирно дремал в тишине ночи. Живая изгородь надежно скрывала трех дорнийцев, неспешно прогуливавшихся по саду. Со стороны могло показаться, что старые друзья, давно друг друга не видевшие, решили вспомнить былое и попрощаться перед очередной разлукой — вполне невинная прогулка. Однако любой, даже самый неискушенный в интригах обитатель дворца знает, что нет ничего способного больше заинтересовать дворцовых шпионов, чем невинная прогулка под луной. И трое мужчин, чьи намерения были далеко не невинны, были в курсе этого, как никто другой. Будь их воля, они бы встретились где-то за пределами замка, однако, к несчастью, двое из них состояли в Королевской Гвардии и покидать замок без благовидной причины не могли. Да и внимания это привлекло бы куда больше.

— Ваш благочестивый король даже не соизволил спуститься на бал, дабы почтить своим присутствием гостей, приехавших по его приглашению со всех Семи Королевств, — заметил Оберин скучающе.

— Он и твой король тоже, или годы в Эссосе стерли из твоей памяти этот факт? — приподнял бровь Эртур.

Оберин хмыкнул, весело поглядев на Дейна.

— Не знал, что лицемерие столь заразно. И давно ты научился так правдоподобно притворяться?

— Поживи здесь с мое, и не такому научишься, — криво улыбнулся Дейн, прищурившись. — Хотя тебе это не к чему. «Нет большей радости, чем нахождение в этом замке, где восседали Эйгон Завоеватель с сестрами»? Не перегнул ли ты палку?

— Мой друг, — Оберин подбросил в небо виноградинку и поймал ее ртом, — заяви я нечто подобное в Дорне — вот это было бы излишеством. Но все эти дворцовые кроты, не видящие дальше своих носов, понятия не имеют, что такое тонкий сарказм. Они готовы принять за чистую монету любую иронию, будь в ней достаточно меда. Куда им различать оттенки интонаций и тонкость подобранных слов!

— Но ведь ты приехал не для того, чтобы философствовать и зубоскалить, и уж точно не ради короля и его десницы, — вставил Ливен, устало зевнув.

— Ты восхитительно проницателен, Ливен! — театрально поклонился Оберин. — Ты прав, я прибыл не за этим. Стал бы я бросать пышногрудых лиссенийских шлюх ради этих чопорных, плоских девиц.

Он остановился, осмотрелся, убеждаясь, что поблизости нет лишних ушей, и повернулся к друзьям. Ехидство моментально слетело с его лица, словно Красный Змей и впрямь умел менять личины.

— Наш дорогой зять написал мне примерно пару месяцев назад, — заговорил он, понизив голос. — В письме он писал, что Элии нездоровится, что она очень соскучилась по мне и была бы рада моему приезду. Разумеется, я незамедлительно сел на корабль, ведь если и есть что-то способное вырвать меня из объятий лиссенийских шлюх, так это просьба моей сестрицы.

Последнее не было новостью для Эртура: то, что Оберин был сильно привязан к старшей сестре, знали все. Ради Элии он свернул бы горы и перебил бы народы, если бы потребовалось. Эртур на мгновение отвлекся. А ведь это же совершенно нормально — любить свою сестру. Вон Оберин без капли стыда признается в этом, как в самой естественной вещи на свете. Так почему же он, Эртур смущается, почему наблюдает за Эшарой воровато, будто не имеет на то права? Почему не может потрепать ее по голове и обнять, как самый любящий брат на свете? Он любит ее, в том сомнений нет, иначе не было бы трепета в ее присутствии, не было щемящей нежности при взгляде на нее, желания прикасаться и оберегать. Так что же с ним не так?

— К тому моменту, когда я приплыл на Драконий Камень, Элия была уже полностью здорова, — продолжил тем временем Оберин. — Если, конечно, она вообще болела. Я прогостил у них две недели, прежде чем Рейгар открыл мне свои планы. — Он покосился на гвардейцев и ухмыльнулся. — Вот уж не думал, что доживу до дня, когда Королевская Гвардия восстанет против своего короля.

— Говори потише, — прошипел Ливен, в то время как Эртур невозмутимо сверлил взглядом Оберина. — Наши головы полетят с плеч раньше, чем ты доберешься до Шелковой улицы, если твои слова услышат!

— Для заговорщика ты больно труслив, — хмыкнул Оберин и снова посерьезнел. — Ну? Насколько вы продвинулись в своих планах?

— А насколько ты в эти планы посвящен? — сдержанно поинтересовался Дейн.

— Не доверяешь? Правильно делаешь, — без капли иронии ответил Красный Змей. — В вашей ситуации не доверять никому — самое мудрое решение.

— Так назови причину, по которой я должен тебе доверять, — бросил Эртур, небрежно поглаживая рукоять меча, что не укрылось от Мартелла. Вместо того, чтобы возмутиться, он только пришел в восторг. Его забавляла ситуация, а опасность и игра на краю пропасти только возбуждали его авантюрную натуру.

— Мне известно про турнир в Харренхолле и про то, что там должно произойти. Не побоюсь сказать, что мне, возможно, известно даже больше вас. Но ведь для тебя это не доказательство, не так ли, мой дорогой Меч Зари? А как насчет того, что моя сестра замужем за принцем-изменником? — Эртур поднял брови, выражая отрицание, Оберин раздосадованно вздохнул, пробормотав что-то про мнительных звездопадцев. — На, держи.

Он бросил Дейну свернутое в трубочку письмо. Эртур покрутил его в руках, отмечая, что печать не была сломана. Пробежав глазами по ровным строкам, он удовлетворенно кивнул, передавая письмо Ливену. Записка была написана рукой Рейгара, в ней он сообщал сообщникам, что Оберин Мартелл отныне один из них.

— Итак? — нетерпеливо спросил Оберин.

— Освелл справился со своей задачей. Через пару недель всем великим домам Вестероса разошлют письма о турнире в Харренхолле. Я собирался передать эти сведения через Эшару, но раз ты здесь, это все облегчает.

Оберин задумчиво погладил гладко выбритый подбородок, позабыв о винограде. Ливен и Эртур переглянулись. Оберин чего-то недоговаривал. Заметив их взгляды, Мартелл улыбнулся.

— Это хорошая новость, но все будет без толку, если нужные нам люди не прибудут, — он вновь задумался, а потом встрепенулся. — К слову, вы заметили, как усердно этот лиссенийский Паук обхаживал Роннелла Аррена?

— Разве только его? — пожал плечами Ливен. — Он успел пообщаться и с Черной рыбой, и с Тихим волком, и еще с целой толпой людей. При чем здесь Варис?

Прежде чем ответить, Оберин некоторое время молчал.

— Меня давно не было в Вестеросе, да и вообще я мало что смыслю в играх престолов, но, если я что-то да понимаю, Варис уже давно должен был что-то унюхать, — сдвинув брови, проговорил он. — И меня смущает мутность здешних вод, их обманчивая тихость. Варис наверняка ведет свою игру, вот только какую?

Ненадолго повисло молчание. В Красном замке Варис был самым опасным человеком для Рейгара, после его отца, разумеется. У него были глаза и уши повсюду. Можно было не сомневаться, что даже эта небольшая прогулка не ускользнула от его пташек. Но хуже всего было то, что Эйрис прислушивался к его тихому шепоту. Одного намека Вариса было бы достаточно, чтобы погубить любого.

— Будьте начеку, — подвел итог Оберин. — Рейгар рассчитывает на нас, но куда важнее то, что Элия связана с ним. А значит, Дорн встанет под знамена ее мужа в случае, если разгорится новый Танец драконов.

— Говори за себя, Оберин, — хмуро ответил Ливен. — Твой старший брат слишком непредсказуем.

— Для Дорана семья всегда была на первом месте! — вспыхнул его племянник.

— Потише, парень, — спокойно осадил его Ливен. — Я знаю не хуже тебя, что для Мартеллов значит семья, однако твой старший брат слишком хитер, слишком осторожен, слишком себе на уме, чтобы размышлять, как мы с тобой. Если он решит, что у Рейгара нет шансов, что его планы обречены, как он поступит, скажи?

— Он заключит сделку с Эйрисом, — вместо Оберина ответил Эртур.

— Именно, — кивнул Ливен. — Жизнь его сестры и племянницы взамен на жизнь Рейгара Таргариена. Именно потому мы не можем ему доверять. Для него слово «честь» никогда не звучало так же громко, как слово «семья».

При желании Ливен мог становиться весьма серьезен и убедителен. Оберин поджал губы. Желание возразить боролось в нем с невольным признанием правоты дяди.

— Думаешь, для чего Рейгар призвал меня из Эссоса? — неохотно спросил он. — Рейгар тоже не доверяет Дорану. Он хочет, чтобы я объединил Дорн под его знаменами в случае необходимости.

— Тогда тебе нужно отправляться как можно скорее в Солнечное Копье, — проговорил Эртур, мысленно усмехнувшись: его предположения оказались верны.

— Я отправляюсь на рассвете, — Оберин вдруг улыбнулся. — Похоже, нас ожидает горячее лето. И будь я проклят, если не приму участие в этой пляске!

* * *

Спустя час дорнийский принц уже вовсю скакал по направлению к Шелковой улицы. На его обветренном лице то и дело растягивалась улыбка. Оберину Мартеллу никогда не было дела до того, кто восседает на этом железном недоразумении, называемом троном. Но две возможности радовали его мятежную душу: возможность сразиться за любимую сестру и возможность поучаствовать в одной из самых больших авантюр в своей жизни.

А другой принц Дорна вместе со своим бывшим вассалом, а нынче равным ему братом Королевской Гвардии, возвращался в Башню Белого Меча.

— Как думаешь, насколько надежен Оберин? — задал он тревоживший его вопрос.

— Разве не ты его дядя?

— Но ты был с ним дружен лет до… десяти? Я его вообще не знаю, кроме того, что он может спать со всем, что движется.

— На Оберина можно положиться, — медленно заговорил Дейн.

— Но?.. — проницательно спросил Ливен.

— Но есть ключевое отличие между ним и нами с тобой. Ты и я — мы оба дорнийцы, мы любим Элию. Но мы также верны Рейгару, которого считаем другом. Ради него мы идем на клятвопреступление. Оберину же наплевать на Рейгара, он делает это ради сестры. — Дейн помолчал, а после все же добавил: — Но ему не чуждо понятие чести. Дав слово однажды, он от него не отступится и не ударит в спину.

Дорнийцы вошли в башню и поднялись на второй этаж, где находились их комнаты. Только, разойдясь по спальням, они еще некоторое время не могли заснуть. Их тревожило зыбкое будущее и игра, в которой они были лишь пешками. Но как бы ни ничтожна была пешка, даже она может чувствовать масштаб затеваемой игры. А эта игра, в которой пока только расставлялись фигуры, игра, что еще не успела толком начаться, обещала быть грандиозной.

Мир полон несчастных, которых боги лишили той или иной части тела. Калека, потерявший ногу на войне, мелкий воришка, которому отрубили руку, слепой, никогда не видевший солнечного света, и так далее. Но ни к кому люди не относятся с таким пренебрежением, как к евнухам. Отчего-то люди всегда свысока смотрят на мужчин, лишенных детородного органа. Женщины не воспринимают их всерьез, ибо самой природой в них заложен инстинкт искать того, кто поможет им продолжить род человеческий. Мужчины же… О, их отношение к евнухам бывает самым разнообразным, и за свою жизнь Варису доводилось в этом убеждаться на собственной шкуре. Кто-то держался подчеркнуто вежливо, словно имея дело с ущербным, кто-то снисходительно, кто-то с брезгливой жалостью, а встречались извращенцы, которых возбуждали такие, как он.

Мужчинам нравятся евнухи, кто бы что ни говорил. Благодаря им они чувствуют свое превосходство, свою мужественность. Можно подумать член определяет личность мужчины. Однако Варис знал по крайней мере два красноречивых примера того, что член — это всего лишь член. Первый пример — Безупречные, этот неотвратимый кулак Астапора, в котором возродился дух некогда великой Гискарской империи. Разве не сражаются они яростнее и бесстрашнее многих мужчин, разве не обладают они силой и ловкостью — плодом многолетних тренировок — сравнимой с дотракийскими дикарями, и разве не служат они более ревностно, более самоотверженно, чем кто-либо другой?

Однажды его друг, Иллирио, сказал ему, что причина всего перечисленного крылась именно в их оскоплении. Мол, мужчины, потерявшие интерес к женщинам, обладают лучшей дисциплиной, сосредоточенностью на конечной цели и более холодным разумом. С этим Варис был полностью согласен. К слову, вторым примером если не превосходства, то по крайней мере равенства евнухов с обычными мужчинами, по его скромному мнению, был он сам.

Много ли найдется мужей, способных достичь вершин, покорившихся его, Вариса, упорству, уму, смелости и хитрости. Много ли найдется мужей, которым хватит умения удержаться на этих вершинах. Будучи безродным мальчишкой без гроша в кармане, брошенный матерью сирота в далеком Лисе, выросший в бродячей труппе актеров, продавших его красному богу, оскопленный в возрасте, когда детям не ведомы еще желания плоти, а после прошедший через все возможные и невозможные унижения, он сумел не только подняться. Он сумел сохранить ясность ума, не замутненного ненавистью и гневом.

Когда король Эйрис прислал к нему своих посланников с неожиданным, но весьма заманчивым предложением, Варис и его старый друг Иллирио встали перед нелёгким решением. Вестерос был далёк и чужд, а Красный замок был опасным местом, особенно для чужеземца, прибывшего из-за Узкого моря. Но это был шанс. Шанс возвыситься, шанс получить власть, о которой смели только грезить. Иллирио неоднократно говорил об этом, убеждая Вариса принять предложение. И все его аргументы так или иначе упирались в семейство де Лазалдри. Варис не разделял его энтузиазма по поводу этой семьи, но не в его правилах было списывать со счетов сильных игроков. В конце концов, горделивая и несгибаемая Валирия однажды пала под разверзшейся под ней землёй и огнём, низвергнутым с неба. Если непобедимое может быть сокрушено, что мешает нерушимому нарушиться? И если однажды это случится, Варис и Иллирио будут в самом эпицентре нового вулкана. Если же нет, то нет вреда в жизни при одном из самых богатых дворов Вестероса и Эссоса.

Размышляя над этим, Варис неторопливо направлялся в Палату Малого Совета. Сегодня, его Вариса, ждет непростое испытание, а именно убедить короля в готовящемся против него заговоре, правдоподобно притворяясь, что не имеет понятия о том, кто за этим стоит. После долгих раздумий Варис решил не приплетать сюда Рейгара, иначе ему будет крайне сложно объяснить королю, откуда он узнал о планах принца.

В Палате Малого Совета собрались почти все, ожидая только короля. Со всей приветливостью поздоровавшись с остальными, Варис занял свое место, прислушиваясь к разговору. Мейстер Пицель своим скрипучим голосом кряхтел что-то о скором окончании зимы, хотя его почти никто не слушал. Пицель, которому пошел уже седьмой десяток, был самым престарелым членом Совета. Он отращивал бороду, под которой как подозревал Варис, прятал свой безвольный подбородок. Хитрый, изворотливый уж, лишённый, однако, сильной воли и предпочитающий подчиняться, нежели отстаивать свою точку зрения — вот, кем был Пицель.

Варис перевёл взгляд на остальных. Оуэн Мериуэзер, получивший свое место десницы благодаря впечатляющему таланту к угодливости. В отличие от Пицеля, лишён хитрости и остроты ума. Кварлтон Челстед — ещё один трус, которого волнует только собственная шкура и пригретое кресло. Последние остатки смелости этого мастера над монетой уходили на то, чтобы время от времени отмывать из казны монеты прямо из-под носа короля. Варис предпочитал держать эту информацию при себе, до поры, когда она будет ему полезна.

Слева от него сидел мастер над законами — Саймонд Стонтон. Способный и ловкий дипломат, умеющий находить правильный подход почти к любому. Высокий, худощавый, имел вид крайне благородный, однако обладал редкостной беспринципностью и тайной любовью к жестоким удовольствиям.

Около него на своём неизменном месте сидел Люцерис Веларион, мастер над кораблями. Беловолосый, как и почти все Веларионы, но с короткой чёрной бородой, жёстким взглядом, этот человек был твёрд, как кремень. И так же прямолинеен. Оттого чаще всего молчал, ибо большинство слов, вертевшихся на его языке, могли лишить его не только этого самого языка, но и головы. И наконец, Герольд Хайтауэр. Честный, порядочный, гордый, одним словом, раздражающий.

Их было семеро, но и в таком количестве они умудрялись создавать небольшие коалиции. Так, Кварлтон Челстед и Саймонд Стонтон, спевшись, почти всегда голосовали в поддержку друг друга. А теперь к ним присоединился и Оуэн Мериуэзер. Веларион и Хайтауэр, оба вояки, схожие характерами, их чаще можно было встретить в компании друг друга. Что до Пицеля и самого Вариса, то они предпочитали быть сами по себе. Никто за этим столом не доверял другим, но никто из них не знал об остальных больше, чем Варис обо всех них вместе и по-отдельности. И это было еще одним доказательством того, что член — это всего лишь член.

Двери резко отворились, и в комнату вошел король. Члены Совета тут же встали с мест и оставались стоять, пока Эйрис не опустился на свое место. Тридцатидевятилетний Эйрис Таргариен выглядел на все пятьдесят. Однако энергичности движений не утратил. Обведя колючим взглядом присутствующих, он жестом велел всем садиться.

Варис не первый год служил при королевском дворе и благодаря своему опыту в шпионском ремесле, врожденному таланту ухватываться за мельчайшие детали, а также тонкому умению читать души людей сумел подобраться к королю так близко, как только можно — он проник в его разум.

А разум короля Эйриса пах протухшей рыбой. Когда-то он был не лишен харизмы, был щедр и умел внушать симпатию. Эйрис был амбициозен, строил планы и мечтал стать величайшим королем после Эйгона Завоевателя. Но со временем его мелкие причуды становились все более странными, мечты так и оставались мечтами, а вместо претворения в жизнь великих планов он проводил время с любовницами. Успехи своего друга Тайвина в роли десницы, перешептывания за спиной короля подорвали доверие к лучшему другу. Словно смутно чувствуя, что величие обошло его стороной, что любовь и симпатия подданных отвернулась от него, а собственный десница затмил его сиянием, он становился груб и жесток. Уже тогда в нем проявлялась мнительность. Он подозревал десницу в интригах за его спиной, жену в изменах из-за мертворожденных детей, кормилиц в отравленном молоке и даже чашников, слишком необычно, по его мнению, подававших ему вино.

Последовавшее за этим шестимесячное пленение в Сумеречном Доле навсегда повредило его рассудок. Король так и не признался никому, что с ним делали во время плена Дарклины, однако одна из пташек поведала Варису кое-какие унизительные подробности, которые тот благоразумно похоронил на затворках своей памяти. С тех пор Эйрис, король, что так и не стал великим, обратился в настоящего безумца. И хуже всего было то, что безумие это с каждым днем все больше и больше захватывало закоулки его разума. Он заперся в своем замке, боясь даже выехать в Королевский лес на охоту, начал подозревать своего наследника в сговоре с десницей и… помешался на диком огне.

Первый раз он сжег слугу, подавшего ему дорнийское сухое вместо мирийского красного. В то время как другие советники в ужасе следили, как дикое пламя пожирает живую плоть, как затихают крики несчастного, Варис наблюдал за королем, за дикой радостью, светившейся в его глазах, за исказившей его некогда приятное лицо гримасой восторга. Хохот короля еще долго стоял в ушах мастера над шептунами, мешая спать по ночам. Познавший вкус крови однажды больше не может остановиться, и Эйрис стал зависим от дикого огня, как некоторые несчастные в Эссосе зависимы от дурманов, затуманивающих их разум. Отныне дикий огонь стал любимым видом казни того, кто уже давно перестал грезить о великих свершениях.

Эйрис возненавидел прикосновения к себе, никому не позволялось касаться короля, даже его жене. Внешность короля также изменилась. Он перестал брить бороду, не доверяя цирюльникам, перестал стричь ногти и волосы. Он стал худ, кожа его стала сухой, бледной и безжизненной, покрывшись преждевременными морщинами. Чаще всего он был эмоционален и возбужден, скор на гнев и расправу, а глаза казались немного выпученными.

Король больше не управлял страной, решения, обсуждаемые и принимаемые им, были мелки и касались лично его. Эйрис будто забыл, что он король Семи Королевств. Его мир сузился до Красного Замка.

При таких обстоятельствах, все, что оставалось Варису, да и всем остальным членам Малого совета, это всеми силами стараться не навлечь на себя гнев короля, попутно удерживая Вестерос на плаву. И ожидать, когда боги смилостивятся и сменят отца на сына. Но когда несколько месяцев назад до Вариса начали доходить тревожные слухи, бессмысленные по-отдельности, но пугающие в совокупности, он осознал, что не может с подобными подозрениями обратиться к королю. Слишком непредсказуемыми могли быть его решения. И он пошел к Рейгару.

Наследный принц у многих своих подданных вызывал симпатию, а то и любовь (еще одна причина растущей неприязни Эйриса к сыну). Варис же относился к нему с легкой осторожностью, приглядываясь и изучая, но даже он не мог не признать, что сын был куда предпочтительнее отца. Это понимали все, включая самого Рейгара. Однако было в этом задумчивом, спокойном молодом человеке с мягким голосом нечто, смущавшее Вариса. Скрытая опасность, притаившаяся на дне его глаз. И замечал ее, казалось, только Варис.

Но, как известно, из двух зол выбирают меньшее. И пока что принц Рейгар был наиболее здравомыслящим и рациональным Таргариеном, способным остановить надвигавшуюся на династию тучу.

— Начинайте уже свой гребаный совет, — хрипло приказал король. — Какие ещё проблемы Семи Королевств вы не можете без меня решить?

Члены Совета переглянулись, безмолвно предлагая друг другу начать первым. Король был не в духе, и никто не желал первым попадаться под горячую руку. Однако все знали, что затянувшееся на несколько секунд дольше положенного молчание только подольет масло в огонь. Самым уверенным в себе оказался Саймонд Стонтон, который чуть подавшись вперед, заговорил своим низким басом.

— Ваша милость, я подготовил необходимый указ о повышении пошлин для торговых кораблей, прибывающих из Эссоса. Только боюсь, это не будет тепло встречено нашими друзьями из Волантиса и…

— Пусть жуют свои члены, они у них, должно быть, мягкие, — выплюнул Эйрис и сам же рассмеялся своей шутке. Оуэн и Кварлтон подхватили смех, остальные ограничились вежливыми улыбками. — Что скажешь, Кварлтон, этих денег хватит, чтобы покрыть долги короны перед чертовыми Ланнистерами?

— Полностью вернуть долг не получится, ваша милость, — проблеял Кварлтон, у которого начали подрагивать руки, как всегда, когда он волновался. — Но какую-то часть нам вернуть удастся. Да.

— Ну так придумай, где еще достать деньги! Или ты уже не мой мастер над монетой?! — закричал Эйрис. — Увеличь налог на зерно, на дорогу, на молоко, черт возьми! Или мне тебя всему учить?

— Нет, ваша милость, я все сделаю, — голос Челстеда задрожал. — Я думаю… можно…

Так и не выдав ничего путного, Кварлтон начал копаться в своих свитках, будто там был некий спасительный ответ. Эйрис скривил губы, стремительно теряя терпение.

— Вот и придумай способ избавиться от гребаного долга. Или будешь покрывать его своим собственным золотом, которого у тебя, уверен, немало. Дальше!

— Ваше Величество, — произнёс Пицель куда более уверенно, — из Цитадели прилетел ворон, возвещающий об окончании зимы. Теперь, когда крестьяне вновь получат возможность возделывать земли, через несколько месяцев королевские амбары вновь наполнятся зерном, а казна деньгами.

Пицель пустился в пространные объяснения о погоде, знаках, звездах и черт знает чем ещё. Эйрис кивал, хотя, похоже, мысли его были заняты чем-то другим.

— Лорд Уэнт объявил о том, что собирается провести рыцарский турнир в Харренхолле, — как бы невзначай заметил Варис.

— Турнир? Когда? — встрепенулся Эйрис.

— Через пару лун, ваша милость, — проговорил Варис.

— Турнир! Когда зима только закончилась! — почти взвыл Кварлтон, уже мысленно подсчитывая медяки, которые могли бы пойти в казну, а вместо этого будут тратиться на неуместные, на его взгляд, развлечения.

— Что ж, — подал голос Веларион, деятельная натура которого не выносила застоя, — зима была длинной, люди несколько месяцев безвылазно сидели в своих замках. А турнир — это отличная возможность встряхнуть с них пыль.

— Вы совершенно правы, лорд Веларион, — мягко заговорил Варис. — Однако мои пташки сообщали мне о неких планах ещё несколько дней назад.

— Каких ещё планах? — нахмурился Эйрис.

Прежде чем Варис успел что-то произнести голос подал Саймонд Стонтон. И то, что он произнёс, заставило Вариса едва не поперхнуться собственными словами.

— У лорда Уэнта нет столько золота, чтобы покрыть расходы на турнир, — отрезал он. — Кто-то явно помогает ему. Кто-то, у кого есть золото, и кто желает оставаться в тени.

Варис похолодел. Мастер над законами был человек неглупый, но недальновидный. И, как и все недальновидные люди, он предпочитал использовать предоставленные сведения здесь и сейчас, а не выжидать подходящего момента, когда информация поднимется в цене.

— И кому взбредет в голову помогать Уэнту? — фыркнул Эйрис.

— Например, лорду Ланнистеру, ваша милость. Он достаточно богат для этого. Или… — он замялся. — Возможно, принц Рейгар замешан в этом.

Малый Совет, как и весь королевский двор был разделён на две половины — тех, кто поддерживал короля, и тех, кто предпочёл бы видеть на троне его сына. Вторые свои желания не озвучивали, однако неявные, тайные, но такие же чёткие, как и приход весны, они зрели уже достаточно давно. И если Хайтауэр и Веларион тайно мечтали о скорейшем восшествии на престол Рейгара, то Стонтон, Мериуэзер, Пицель и Челстед, получившие все блага благодаря королю, были его преданным сторонниками. И сейчас один из них получил неоценимую возможность подпилить сук, на котором сидел принц.

— Позвольте спросить, милорд, откуда у вас эти сведения? — вежливо поинтересовался Варис. — Лично до меня доходили иные слухи.

— Что сообщают вам ваши пташки, лорд Варис? — спросил Веларион, надеясь услышать от Вариса нечто, что отведет подозрения от принца.

Эйрис молчал, и это напрягало еще больше.

— Мои пташки напели мне, что есть в Семи Королевствах дома, которые считают, что правление Таргариенов несколько… затянулось. Это не мои слова, — торопливо добавил он, заметив, как налились кровью глаза короля. — Я лишь передаю то, что слышал. И под безобидным турниром они скрывают планы переворота и свержения династии. К моему величайшему прискорбию, пташкам не удалось выяснить, какие дома в этом замешаны.

— Зато я вам могу сказать! — оскалился Стонтон. — Ланнистер и Рейгар точно замешаны. Не удивлюсь, если окажется, что и Талли тоже. Тайвин собирался поженить сына на младшей дочери Хостера, Лизе.

Проклятый Стонтон! Все катилось в пекло! Так он скоро додумается и Старков приплести. А ведь Рейгар не желал упоминания этих домов при отце. Положение было неустойчивым. Варис, повернувшийся к мастеру над законами, затылком ощущал на себе подозрительный взгляд короля. Эйрис мог выглядеть спокойным и держащим себя в руках, а через минуту с воплями требовать сжечь кого-то только потому, что тот слишком сомнительно улыбался. А Варис вовсе не горел желанием сгореть на костре эйрисовского безумия.

— Вы правы, — улыбнулся он, обращаясь к Стонтону. — Такой вариант тоже вполне вероятен.

— В таком случае, все очевидно! — воскликнул Мериуэзер, перетрухнувший от одного слова переворот. — Необходимо сейчас же запретить этот турнир! И вызвать в столицу принца Рейгара!

— Тогда вы не решите проблемы, мой дорогой десница, — снисходительно промолвил Варис. — Вы лишь отсрочите неизбежное. Если позволите, я думаю, необходимо позволить его провести, но отправить туда верных его милости людей, которые смогут поймать заговорщиков за шиворот.

Разгорелся спор. Мериуэзер, Стонтон и вторивший им Челстед в один голос убеждали короля отменить турнир. Воинственный Веларион поддержал Вариса, Пицель попробовал было вставить свои пять копеек, но его старческий голос потонул в общем гомоне. И только Хайтауэр хранил молчание.

— Молчать! — заорал Эйрис.

Все моментально притихли, с опаской глядя на своего короля. А тот взирал на них, подобно голодному волку, у которого отобрали добычу из-под носа. Ноздри раздувались, рот искривился, а глаза с полопавшимися сосудами, казалось, вот-вот выпадут из глазниц.

— Вы — жалкое сборище трусов! — прорычал Эйрис. — И такими людьми я окружил себя! Я — дракон, черт подери! Как смеют эти ублюдки что-то замышлять за моей спиной! Я уничтожу их всех! — закричал он. — Я покажу им, кто такие Таргариены, а потом сожру их плоть, как жаркое на обед!

Он обвел глазами поочередно всех собравшихся. Взрослые мужи отводили взгляд, как будто просто поглядев ему в глаза, они могли зародить в нем желание их убить.

— Я сам поеду в Харренхолл на чертов турнир! Я лично отыщу этих предателей, а ты, Хайтауэр, вырвешь их сердца для меня! А их головы мы повесим на пиках, где вороны будут обгладывать их глаза!

Варис в ужасе взирал на Эйриса. Прошло несколько лет с тех пор, как король покидал Красный замок. Он даже в Драконье Логово на свадьбу сына не явился. А теперь собирался ехать в Речные земли на турнир, где будут заговорщики. И одним Семерым известно, как это отразится на планах Рейгара. Хайтауэр осторожно напомнил королю об опасности, однако Эйрис не желал ничего слышать.

Он еще долго бушевал, кричал, сыпал ругательства и угрозы. Когда собрание закончилось, все мастера, даже самые решительные, облегченно вздохнули, ибо безумие короля высасывало моральные силы у каждого из них. По дороге Варису внезапно оказалось по пути с Саймондом Стонтоном.

— Милорд, — вкрадчиво заговорил Варис, когда они вышли из тронного зала и направились в сторону галереи, — мне показалось, и я могу ошибаться, что вы весьма рьяно убеждали короля в виновности его сына.

— Я вы делали это весьма неохотно, лорд Варис, — покосился на него Стонтон.

— Мы служим королю, это верно. Но первейшим нашим долгом является служение династии, — проговорил Варис, пока они спускались по лестнице, выходящей на Западный двор. — А у династии сейчас и так немерено врагов, притаившихся и готовых ударить в спину. Поэтому именно сейчас династия должна быть сплоченной. Негоже разжигать вражду между отцом и сыном. Тем более, не имея веских доказательств.

— Вы собираетесь учить меня жизни, лорд Варис? Вы? — Стонтону удалось вложить в свои слова столько презрения, что Варис непременно бы задохнулся в нем, имей оно способность проникать в легкие. — Лучше подумай о том, где бы достать себе новые яйца, евнух.

Если он хотел задеть Вариса за живое, то он плохо знал Паука. За свою жизнь Варис повидал достаточно мерзости и перенес слишком много унижений, чтобы выработать нечувствительность к оскорблениям.

— К сожалению, мейстеры еще не придумали, как пришивать яйца, — безмятежно ответил он. — Как, впрочем, и головы. А голова, согласитесь, куда более важный орган.

— Вы ведь не просто так завели со мной эту бессмысленную беседу? — догадался Саймонд. — Переходите же к сути, потому что я бываю крайне раздражителен и нетерпелив на голодный желудок.

Он остановился, повернувшись к собеседнику. Варис с улыбкой сложил руки на внушительном животе.

— Сейчас неспокойное время, мой друг, — произнес он, зная, как Стонтона раздражает это обращение. — Предатели и изменники, как я подозреваю, проникли в самое сердце Красного замка. И действуют они не так открыто, как те, кто организовывает турнир. Их работа тоньше и изящнее. Что случится, если я шепну королю, что враги хотят стравить его с собственным наследником, и приведу этому парочку убедительных доводов? На кого падет подозрение короля в первую очередь? — Варис хитро и по-доброму приподнял брови. — Конечно же, на тех, кто наговаривал на его сына. И тогда этим людям не сносить головы. Согласитесь, потеря яиц в таком случае предпочтительнее, — добавил он, уже уходя.

Стонтону оставалось только бессильно скрипеть зубами от злости. Паук знал, что его угроза возымела действие, ибо его влияние на короля было общеизвестным. Обойдя Западный двор и дойдя до Великого Чертога, Варис обернулся. Саймонд все еще находился на том же самом месте и, прищурившись, смотрел в сторону главных ворот. Проследив за его взглядом, Варис обнаружил стоявших около Навесной башни брата и сестру Дейн. Сир Эртур был одет в обычный дуплет без своих рыцарских доспехов, что говорило о том, что у гвардейца был выходной.

Двое слуг держали за узды лошадей, пока Дейны о чем-то переговаривались. Складывалось впечатление, что сир Эртур безуспешно в чем-то убеждал сестру, а та, упрямо скрестив руки, отказывалась. Наконец, Эртуру надоела дипломатия, и он, подхватив сестру за талию, рывком поднял ее, будто пушинку, и посадил на лошадь. Леди Эшара не то смутилась, не то возмутилась — с такого расстояния сложно было понять. Дейн что-то ей сказал, глядя на девушку снизу вверх, и та обреченно кивнула, мягко улыбнувшись под конец. Похоже, дорнийцы собирались на конную прогулку по городу.

Варис вновь перевел взгляд на Саймонда. Тот продолжал за ними наблюдать, и что-то хищное почудилось Пауку в этом взгляде. Отвернувшись, он продолжил путь, чуть заметно улыбнувшись. Пташки сообщали ему прелюбопытные вещи о мастере над законами. Например, о его необычных предпочтениях в постели, включавших в себя веревки и плеть. Варису даже было доподлинно известно, что после его посещений пару раз из борделя выносили тела девушек, когда лорд Стонтон слишком… усердствовал. Евнуху не без труда удалось выведать также, что покойная жена Стонтона умерла при загадочных обстоятельствах несколько лет назад. Слуги разболтали — все-таки какая полезная это вещь — болтливые слуги! — что брат покойной даже порывался вызвать зятя на дуэль, однако позднее семье удалось замять дело. Жаль, Варис так и не узнал, каким образом.

Возможно, стоило предупредить сира Эртура, что его сестрой заинтересовался лорд Саймонд Стонтон. Наверняка дорниец тоже слышал парочку историй с участием мастера над законами. Вот только Эртур был одним из самых близких друзей принца Рейгара. Стоит ли стравливать сторонников принца со сторонниками короля раньше времени? Или лучше дождаться подходящего момента? А может, стоит пустить все на самотек и позволить лорду Саймонду дорваться до столь желанной дорнийки? И если случится, что на нежной коже Эшары Дейн останется несколько следов плети, а ее брат каким-то чудесным образом об этом выведает… Ярость Эртура Дейна будет страшнее в десятикратно. В конце концов, что может быть достойнее благородного бешенства и справедливого гнева, требующих возмездия за чужой грех.

Довольно улыбнувшись своим мыслям, Варис поднялся по ступенькам в Великий Чертог. Если ему когда-нибудь понадобится избавиться от Саймонда Стонтона, он даже знает, чьими руками это сделает.

Примечания:

Вообще-то я не планировала посвящать всю главу обояшке Варису, но он потребовал безраздельное внимание) в награду за терпение вся следующая глава будет про малышей Дейнов. Вы узнаете, куда они поехали и чем это закончилось. Жмите "жду", чтобы я знала, что вы ещё с нами☺️

Пи. Эс. Заметили какие-нибудь необычные фамилии?))

— Дамское седло.

Эртур, проверявший ремни, непонимающе обернулся.

— Всё верно. Это дамское седло. На котором, как правило, ездят леди.

— В таком случае, я не леди, — Эшара скрестила руки на груди.

Вот уже три дня она уговаривала Эртура показать ей Королевскую Гавань. Сегодня, наконец, у него был выходной, и Эртур вместо того, чтобы отдыхать, пригласил её на верховную прогулку по городу. Для такого случая она одела свое самое удобное платье, предполагая, что сидеть ей придётся в мужском седле.

— Только не говори, что Элиас позволял тебе ездить по-мужски, — Эртур неверяще уставился на неё.

Эшара решила подтвердить его худшие опасения.

— В последний раз я садилась в женское седло, когда… я не помню даже когда!

По-видимому, её предшественница тоже не жаловала женское седло, либо в принципе не жаловала верховную езду. Элиас же готов был потакать любым странностям сестры, не так давно едва не сгинувшей в пустыне. По выражению лица Эртура было ясно, что он догадался о причине забывчивости сестры. Он задумчиво провел рукой по шее коня, затем подошел к ней.

— Боюсь, в Королевской Гавани не оценят твою страсть к мужским седлам, — заметил он, наконец. — А королева может счесть подобное пристрастие слишком вульгарным для фрейлины принцессы.

— Для королевы вульгарно все, что не вписывается в ее понимание благопристойного, — фыркнула Эшара. — А я не буду ехать на этой насмешке над женщинами.

Эртур широко улыбнулся. Эшара невольно залюбовалась его улыбкой и пропустила момент, когда он обхватив ее за талию, без лишних слов рывком посадил на коня. Он проделал это так решительно и быстро, что девушка даже охнуть не успела. От этой неожиданной близости жар прилил к ее лицу, а сердце взволнованно забилось. Эртур, конечно же, ничего не заметил, деловито проверяя правильно ли она сидит и перекинута ли ее правая нога через верхнюю луку, а левую вставил в стремя. Чтобы проверить все это ему пришлось слегка ощупать ее ногу через платье, вгоняя ее в краску.

— Ну вот и отлично. Видишь, ничего сложного, — заключил он, подняв голову.

И снова это необъяснимое чувство. Но смотреть на него сверху вниз было так волнительно, что все разумные аргументы и возмущения предательски выветрились у нее из головы, а все на что ее хватило, это глупо улыбнуться.

Ей следовало сообщить ему, что она несколько раз пробовала садиться в дамское седло, однако после него у нее каждый раз болела поясница, а ее любовь к быстрой езде и слабая координация пару раз стали причиной падения с лошади. После чего Элиас, смирившись, позволил ей пользоваться мужским. Но Эшара испугалась, что поведай она обо всем этом Эртуру, он, чего доброго, передумает брать ее на прогулку. Пришлось сжать зубы и молчать. Эртур тем временем ловко взобрался на своего коня и забрал поводья у оруженосца.

— Вы готовы к приключениям, леди Дейн? — важно осведомился он, однако вся важность разбивалась об смешинку в его глазах.

Едва ли прогулку по самым безопасным улочкам — а в том, что он проведет ее именно по таким, она не сомневалась — можно было назвать приключением, но Эшара сочла своим долгом гордо выпрямиться и торжественно кивнуть в ответ.

Они выехали через главные ворота замка и лёгким шагом направились вдоль улочек по направлению к септе Бейлора, которую Эшара пожелала увидеть первой. Королевская Гавань поражала воображение видевших её впервые. Город, простиравшийся на восточном побережье Вестероса, оставался бессмертным творением Эйгона Завоевателя, пережившего своего творца, и который, возможно, переживёт и последнего из его потомков. Широкие улицы разветвлялись на множество мелких, те, в свою очередь, петляли, пересекались друг с другом, сливались в новые, вновь разделялись, создавая невероятную громадную паутину без какой-либо закономерности. Большинство домов имело красную черепицу на крышах, словно дань Красному замку, венчавшему город с устья Черноводной.

Домов было много. Эшаре казалось, что жители города поставили себе целью возвести дом на каждом свободном квадратном метре. Как иначе можно было объяснить то, что дома эти примыкали друг к другу так близко, что можно было спокойно переговариваться с соседом из окна, даже не повышая голоса. Зато деревьев было мало, по сравнению со Звездопадом. Эшара, привыкшая к зелени, ощущала странную тоску, прогуливаясь в этом шумном, но необъяснимо голом городе.

И все же Королевская Гавань была по-своему прекрасна некой магической красотой. Жизнь здесь бурлила, подобно реке, в устье которой расположился город. Несмолкаемый гомон, доносившийся со всех сторон, заставлял чувствовать быстротечность мгновения. Эртур по большей части молчал, не мешая ей разглядывать город и только время от времени обращая ее внимание на ту или иную деталь. С ним было интересно и познавательно. Он описывал некоторые исторические детали, поражая воображение.

Так, например, указав пальцем на один из домов, западная стена которого была наполовину разрушена, он рассказал, что именно здесь погиб дракон по имени Сиракс, чьей наездницей была Рейнира Таргариен. После улицу отстроили вновь, но один из домов так и оставили с наполовину пробитой стеной, как напоминание об ужасной трагедии и тем, что за ней последовало.

Они с Эртуром вышли на площадь Рыботорговцев, затем свернули на Стальную улицу. Тут и вовсе царил хаос. С обеих сторон дороги теснились мастерские, кузнецы, небольшие лавки. Из кузниц доносился звон металла и дышало жаром. Эшаре мельком удалось разглядеть в одной из них кузнеца, методично ударявшего молотом по раскаленному докрасна металлу. Кузнец этот был обнажен по пояс, и ей без труда удалось разглядеть широкую спину и мускулистые руки. Покраснев, девушка торопливо отвернулась. Возле каждой мастерской и лавки стояли зазывалы — мальчишки, во все горло предлагавшие свои товары прохожим. Причем каждый из них утверждал, что сталь именно их мастерской самая прочная, а доспехи непробиваемые. Повсюду сновали люди, торопились, толкались, громко торговались. Им с Эртуром несколько раз приходилось резко останавливаться, чтобы не задавить прохожих.

— В это время дня эта улица особенно оживлена, — громко пояснил Эртур. — Зато ближе к вечеру здесь намного спокойнее.

Чем дальше они поднимались по улице, тем дороже были мастерские, и тем меньше здесь было людей. Перед дверями не стояли крикливые зазывалы, а в чертах проходивших тут людей застыла спокойная уверенность, которая сопутствует только тугому кошелю. Эртур указал на одну из мастерских, сказав, что королевские гвардейцы всегда заказывают доспехи там. Благо жалование у них вполне приличное, чтобы позволить себе лучшую сталь.

Наконец, они вышли на площадь перед септой Бейлора. Вся площадь была вымощена белым мрамором, а посредине стояла величественная статуя короля Бейлора Благословенного, так же сделанного из мрамора. В одной руке он держал Семиконечную звезду, а другая была протянута ладонью вперёд, словно застывший миг безмолвной проповеди. Скульптору удалось изобразить лицо короля-септона полным милосердия и тихой мольбы. Как жаль, подумалось Эшаре, что неизгладимое впечатление, производимое этой статуей, со временем стирается, и мольба святого короля о доброте и праведности более не трогает тех, кто видит её каждый день.

Они спешились и, отдав лошадей маленькому прислужнику, поднялись в септу. Эртуру уже приходилось бывать здесь пару раз, но на него величественная святыня не произвела впечатления, не растревожив в его душе возвышенных струн. А вот Эшара вдруг притихла, рассматривая все с благоговейным трепетом. Пройдя Чертог Лампад, они попали в Главный зал септы. И Эшаре показалось, что они оказались в каком-то волшебном месте, где слишком громкое слово способно спугнуть фей, обитающих здесь. На аркообразными окнах было не обычное стекло, а разноцветная мозаика из хрусталя, золота и стекла. Проникавший сквозь окна свет приобретал приглушенный красноватый, зеленый, жёлтый, голубой цвета. Такой же мозаикой был выставлен огромный купол наверху.

Казалось, что именно здесь обитают боги. В таком месте забывалось все людское, все бренное и суетное. В таком месте душа жаждала очищения и прощения. В таком месте люди, забыв о гордыне, молили о самом сокровенном. Эртур не умел молиться, но глядя на молившуюся на коленях сестру, он вдруг осознал, что никогда не видел ничего более чистого и прекрасного. Красновато-желтый свет из ближайшего окна падал на ее лицо, придавая ему потустороннюю красоту. Ее глаза были закрыты, а брови чуть изогнулись домиком. Эртур подумал тогда, что, если бы Дева решила принять человеческое обличие, она должна была выглядеть, как Эшара Дейн. И, пожалуй, такой богине он бы стал молиться. Когда они покинули септу, Эшара все ещё была притихшая и молчаливая. Даже когда он помог ей сесть на коня, она продолжала молчать.

— О чем ты молилась? — не сдержавшись, спросил Эртур.

— Я молилась за Элиаса и Джейн, чтобы Матерь подарила им сына, — промолвила Эшара.— За наш дом, чтобы Отец благословил его и не дал ему исчезнуть в прошлом, как некоторым домам Вестероса. А ещё я молилась за тебя.

— За меня?

— Да. Чтобы Воин и Кузнец даровали тебе силу и непобедимость, Отец одарил тебя своей мудростью, — она промолчала. — И чтобы боги уберегли тебя от неразумных решений и бед.

Эртур странно поглядел на неё и промолчал.

— А о чем молился ты? Ты ведь молился?

— Я не умею молиться, — нехотя признался он. — Последний раз меня обучала этому мать, когда мне было лет восемь-девять. Но с тех пор, как я приехал сюда, мне было не до молитв.

— Всегда есть время для молитв, — мягко упрекнула его Эшара. — Если хочешь, я могу тебя научить.

— Может, в другой раз, — с улыбкой уклонился ее брат. — Куда ты хочешь отправиться теперь?

— Я бы хотела увидеть Драконье Логово, — сестра вновь оживилась, и ее глаза засветились. — Всегда мечтала побывать там, потрогать эти камни.

Эртур усмехнулся ее волнению.

— То есть сразу после приюта смирения, покорности и самоотверженности ты решила посетить обитель гордыни, высокомерия и жестокости. Впечатляющее умение переключаться с одной крайности на другую, — ухмыльнулся он. — Не подскажешь, в чем секрет подобной непритязательности?

— Твои претензии надуманы, мой дорогой, — вздернула носик Эшара. — Я посетила септу, ибо хотела увидеть воочию это величайшее сооружение, а после прониклась его духовной и возвышенной атмосферой. По той же причине я желаю посетить место, где некогда держали драконов.

— Будем надеяться, что там ты ничем не проникнешься. А то, кто знает, вдруг ты начнешь проповедовать возрождение драконов и решишь отправиться на их поиски в Эссос, — весело отозвался Эртур.

— На этот случай у меня есть ты, мой благоразумный братец. Итак, мы идем?

— Сначала отдохнем, — покачал головой Эртур. — Ты устанешь, если мы прямо сейчас отправимся на холм Рейнис — это не близко. Здесь недалеко есть таверна, где можно перекусить и отдохнуть.

Эшара с готовностью согласилась, ибо урчащий живот уже давал о себе знать, и они повели коней к улице Сестер. То была широкая, прямая улица, обсаженная — к огромному удовольствию Эшары — деревьями. Дома здесь были поприличнее на вид, они стояли ровными рядами и не так, будто готовы были в любой миг слиться воедино. Когда Эшара поделилась своим наблюдением с Эртуром, он понимающе кивнул. Оказалось, причина заключалась в стремительности роста столицы. После того, как Эйгон Завоеватель обосновал здесь свою столицу, город начал расти так стремительно, а люди так торопились поскорее построить здесь дом или лавки, пока место не заняли другие, что дома появлялись на каждом свободном участке, как грибы после дождя. Никто не контролировал этот процесс, никто не требовал бумаг и купчих. Никто не следил за тем, как и где строятся эти дома. В итоге город стал напоминать неумело воссозданный каменный лабиринт. Улочки были тесными и темными, повсюду была грязь и отходы.

И только с приходом к власти короля Джейхейриса Первого начались изменения. Король уделял внимание благоустройству не только страны, но и столицы. Под его чутким надзором, началось переустройство некоторых улиц. Некоторые лачуги, амбары на центральных улицах сносились, дома перестраивались, сами улицы расширялись, сажались деревья, создавались площади. Все это заняло несколько лет. Но это было все, что мог сделать король, ибо сделать большее значило бы попросту переселить часть населения куда-то за пределы столицы.

На этой улице традиционно жили более зажиточные граждане, и таверны здесь были приличнее. Благородная дама могла совершенно спокойно зайти в местный трактир или остановиться в гостинице на ночь, не боясь за свою репутацию. Разумеется, при условии сопровождения представителя мужского пола. В одну из таких таверн и зашли Эртур с Эшарой. Внутри было почти пусто, и лишь несколько посетителей лениво потягивали эль возле окна. Они обернулись на вошедших, незаинтересованно скользнули взглядом по Эртуру, а вот на Эшаре взгляд задержали.

Эртур поджал губы, и в собственническом жесте положив руку ей на спину, провел к самому дальнему столу возле камина. Эшара ничего не заметила, с любопытством рассматривая убранство.

— Королевская Гавань так отличается от Звездопада, — поделилась она сделанными еще несколько часов назад выводами.

— Я почти не помню его, — задумчиво произнес Эртур. — Расскажи.

Дважды просить не пришлось. Эшара с воодушевлением начала вспоминать остров и замок, возвышавшийся на самой верхней его части. Она со слегка грустной улыбкой вспоминала белые стены замка, увитые плющом, их великолепный сад, яркое солнце, мощеные дорожки, небольшие дома в деревнях и самом городке, отграниченные от соседей невысокими заборами, и более роскошные дома рыцарей. Она с такой красочностью описывала утопающий в зелени остров, мелкие ручейки, что с веселым журчанием неслись к реке, ярмарки, устраиваемые торговцами несколько раз в год, что Эртуру казалось, будто он видит все воочию. Видит и вспоминает.

Он от всей души смеялся, когда она рассказывала про упавшую в реку Аллирию, про то, как их младшая сестра, спевшись с сыном кузнеца, украла с кухни праздничный пирог, а Эшара, увидев из окна их, убегавшими от повара, закидала его фруктами, чтобы дать сестре фору. Много, очень много историй хранилось в памяти Эшары, и в какой-то миг она заметила в глазах Эртура грусть. Ей стало неловко, и она поспешила перевести разговор подальше от семейных воспоминаний.

— А еще здесь люди совсем другие, — заявила она. — Здесь все суетятся, спешат. Все напряжены и нахмурены. А в Звездопаде люди степеннее, спокойнее и безмятежнее. Им некуда спешить, ведь жизнь не терпит спешки. Жизнь — это то, чем ты ее видишь, понимаешь? Если жизнь для тебя вечная борьба и погоня, то в конце пути ты осознаешь печальную правду: ты только и делал, что бежал. А прибежав, даже не запомнил дороги.

В этот момент улыбчивая дочь хозяина принесла им еду и некрепкий эль. От дорнийки не ускользнуло, как она поглядывала на Эртура, как и то, что вырез на ее внушительной груди стал глубже. Она раза два спросила, не желает ли сир чего еще, склонившись перед самым его носом, будто бы протирая стол. Эшара нахмурилась.

— Что? — спросил Эртур, когда девушка отошла, так и не удостоившись заслуженного внимания.

— Эта девица с тобой заигрывала, — недовольно покосилась Эшара.

— Вот как? А я-то думал, что с моим выговором что-то не так, — невинно улыбнулся Эртур.

— Ты заметил! Я по этим хитрющим глазам вижу, что ты все прекрасно заметил! И как, понравились ее прелести?

— Ну, они были довольно внушительны… Эй, ты сама спросила! — воскликнул он, когда девушка кинула в него виноградину. — К тому же, я ведь не ответил на ее флирт, так что не понимаю твоего возмущения, сестра.

Ей показалось, или он сделал ударение на слове «сестра»? Справедливости ради, стоило сказать, что Эшара и сама не понимала своей реакции. За последовавшие балу недели они с ним еще больше сблизились. Эртур много времени проводил с сестрой, когда не был на службе, часто прогуливаясь с ней по саду или принимая ее приглашения на ужин. Она делилась с ним своими буднями, иронизируя над придворными дамами и лордами. Они проводили бесчисленные часы, потешаясь над глупыми уловками дам и самоуверенностью некоторых лордов. Точнее, потешалась Эшара, а Эртур ограничивался иронично-саркастичными высказываниями. Он давал ей советы, как вести себя с тем или иным лордом или леди, что говорить стоит, а что нет. Посвящал ее в некоторые придворные сплетни — не ради любви к пересудам, которые терпеть не мог — а ради ее безопасности, о которой сильно беспокоился.

Прогуливаясь с ним по саду, Эшара не раз замечала взгляды юных леди, бросаемые на него. Они ее не раздражали, скорее напротив, пробуждали в ней гордость и ощущение превосходства только потому, что они могут лишь вздыхать со стороны, а ей позволено идти с ним под руку.

Эшара старательно убеждала себя в том, что испытывает к Эртуру Дейну исключительно гордость и любовь сестры. Вот только внутренний голосок, тот самый, что видит нас насквозь, шептал ей ехидные комментарии. Она никогда не была ему сестрой, не знала она Эртура Дейна до приезда в столицу. Только слышала о нем и представляла его. В ее воображении он рисовался бесстрашным, непобедимым рыцарем, с преисполненным благородства взглядом, окруженного ореолом идеальности. А встретившись с ним, она обнаружила живого человека, и чем больше его узнавала, тем больше ореол растворялся, открывая ей молодого, привлекательного мужчину с волнующим, низким голосом, с этой его улыбкой, от которой вокруг глаз собирались морщинки, уверенным взглядом, проникавшим в самую душу. Это ведь не зазорно быть чуточку влюбленной в своего брата?

А недавно Кэтрин Мериуэзер поделилась с ней шокировавшей ее информацией о том, что королевские гвардейцы, дескать, далеко не так благочестивы, как кажутся. С видом знатока рассказала она, что гвардейцы преспокойно посещают бордели время от времени. Стоит ли говорить, что негодованию Эшары на такую бесстыдную ложь не было границ. Кэтрин ни капли не смутилась, только посоветовала спросить об этом самого Эртура.

А Эшаре оставалось только молча скрипеть зубами. Ну, не пойдет же она к нему с вопросом: «А скажи-ка, братик, это правда, что ты иногда ходишь по шлюхам?». Она могла даже представить, как вытянется его лицо, как потом глаза сузятся от гнева… и как он пошлет ее в далекое-далекое пекло. Учиться манерам.

Но вот грызть себя изнутри, представляя неподобающие картины, ей никто не мешал. Одно дело, воздыхающие по нему девицы из замка, которых Эртур искусно игнорировал, и совсем другое, опытные шлюхи из борделя, умелые и соблазнительные.

— Эшара, забудь про эту девицу, — привлек ее внимание брат. — Мы говорили о людях в Звездопаде. Не кажется ли тебе, что это две не сравнимые друг с другом вещи? Люди, живущие в небольшом процветающем городке с малым населением, привыкшие к мысли, что их лорд о них позаботится, и население Королевской Гавани, что живут в огромном человеческом муравейнике с тысячами и тысячами подобных им, свыкшиеся с постоянной борьбой с голодом и бедностью — не одно и то же?

Его уловка удалась. И уже через минуту Эшара вдохновенно рассуждала над тем, как можно было бы облегчить жизнь местных жителей, основываясь, конечно же, на решениях Элиаса в тех или иных случаях и собственной наивности. Эртур, по большей части, не перебивал ее, снисходительно улыбаясь. Придет время, и она, как и все, выяснит, что мир намного более безжалостен и куда менее справедлив, чем видится в юности. Однажды она поймет, что некоторые уродства человечества, такие, как нищета, голод, жестокость и неравенство, никогда не искоренить. Покуда живы люди, эти пороки будут следовать за ними тенью. Но пока он наслаждался ее нежным голосом, рассуждавшим о совершенно невозможных, на его взгляд, вещах, лишь изредка позволяя себе возразить. Спустя час, передохнув и наевшись, они покинули гостеприимный трактир и отправились по улице Сестер в сторону Драконьего Логова.

Холм Рейнис, на котором был построен Драконий Камень, разделялся улицей Сестер на две части: трущобы Блошиного Конца и престижные, богатые районы, где обитала знать. Такое близкое соседство нищеты и богатства, могущества и беспомощности, разделенное лишь тонкой, аморфной и в то же время идеально четкой чертой, было особенно иронично, заставляя задумываться людей, не утративших способность думать. А самой большой насмешкой была Шелковая улица, уютно примостившаяся между Старыми и Драконьими вратами в близком соседстве с той самой знатью.

Когда Эшара осторожно поинтересовалась у Эртура про Шелковую улицу, внимательно следя за его реакцией, тот лишь сухо ответил, что там обитают женщины, о которых Эшаре лучше ничего не знать. Такой ответ не только не удовлетворил ее любопытство, но и крайне расстроил ее. Словно там заключалась некая часть его жизни, о которой он не желал с ней делиться.

Драконье Логово заставило ее забыть о своих тревогах. Одно из самых монументальных творений Таргариенов теперь представляло собой руины. Некогда величественное здание, с могучими стенами, способное вместить в себе несколько десятков крупных драконов, огромным амфитеатром, с воротами, через которые могли проехать тридцать рыцарей в ряд, превратилось в изломленную издевку и горькое напоминание о том, как Таргариены однажды почти уничтожили себя.

Эшара ступала по пыльной земле, запрокинув голову, взирала на развалившийся купол, на острые пики, торчащие с его краев, на разрушенные скамьи, и безотчетная грусть овладевала ею. В этом месте уже много лет назад поселилась смерть. Смерть величайших творений богов. Обернувшись, она заметила, что Эртур не смотрит на руины — он наблюдал за ней непонятным ей взглядом.

— Мне здесь не нравится, — прошептала она сдавленно. — Пойдем отсюда.

Эртур подошел ближе и приподнял ее подбородок, заставляя посмотреть на него. Эшара на мгновение потерялась в его темных глазах, так похожих на ее собственные. Стоило отвернуться, отойти, но невидимая сила удерживала ее на месте. Возможно, это была сила его духа, а может нечто иное. А он будто силился прочитать ее, выискивая ответы и не находя их.

— Как пожелает моя леди, — серьезно произнес он. — Пойдем.

Дейн взял ее за руку, как ребенка, и повел обратно к лошади. Драконье Логово они покинули незамедлительно, но неприятный осадок поселился в душе. Видимо, в этом проклятом месте и правда была темная магия, как говорили служанки во дворце, потому что Эртур тоже стал странно молчалив. Минут через десять Эртур вдруг остановился, повернувшись в сторону крепостных ворот, что были видны отсюда.

— Ты устала?

— Нисколько, — вымученно улыбнулась она.

— Почему бы нам не выехать за ворота и не прогуляться по природе? До заката еще есть время, мы успеем вернуться.

Предложение было, что называется, неожиданным, и предложи его кто другой, у Эшары возникли бы серьезные сомнения по поводу чистоты его помыслов. Но это был Эртур, и ему она доверяла безоговорочно. Потому не задумываясь, согласилась. Вместе они подъехали к Старым воротам. Охранники, узнав Меч Зари, без единого вопроса пропустили их наружу.

Прямо за воротами начиналась лесная полоса. Это нельзя было назвать полноценным лесом, только несколько рядов многолетних елей и сосен, укрывавших Королевскую Гавань от северных ветров. Здесь было удивительно тихо. Спешившись, они несколько минут просто шли рядом в полной тишине. Понемногу тревога, подавленность, овладевшие девушкой, начали отступать.

Лес был прекрасен. Теплые лучи солнца, понемногу склонявшегося к западу, пробивались сквозь густую листву тусклыми полосками, создавая непередаваемый серовато-желтый свет. Здесь почти невозможно было заметить животных, кроме мелких грызунов и засевших на деревьях сов.

— Нравится? — поинтересовался Эртур и, когда Эшара завороженно кивнула, продолжил: — В Звездопаде тоже так?

— Почти, — прошептала она и, подумав, добавила: — Только теплее.

Заметив, что она ежится, Эртур шагнул к ней, отпустив поводья, и начал растирать ей плечи.

— Прости, я не подумал, что ты можешь замёрзнуть.

— Я уже согрелась, — смутилась Эшара.

Это был обычный жест. Брат имеет право так прикасаться к сестре. Что же её взволновало? Неизвестно, отразилось ли её смущение на лице, однако Эртур резко убрал руки. Но не отошёл, глядя куда-то поверх её головы.

— Давно хотел сказать… — проговорил он задумчиво. — Ты изменилась. Я помню тебя ещё девочкой лет семи. Люди могут меняться с возрастом, но некоторые черты характера закладываются с самого детства. Скромница с рождения вряд ли когда-нибудь станет коварной обольстительницей, а бунтарка не привыкнет к послушанию, самое большее — она научится притворяться.

Он опустил глаза на неё, и на один короткий миг Эшаре показалось, что он что-то подозревает.

— Поначалу я думал, что ты просто притворяешься нежной, заботливой, ласковой девушкой, — продолжил он. — И все ждал, когда же ты себя выдашь. Когда покажешь свое истинное лицо, дерзкое, грубое, эгоистичнее и самовлюбленное.

— Такой ты меня запомнил? — неловко рассмеялась девушка, только смех вышел ужасно фальшивым.

— Но теперь я вижу, что это не притворство. Ты действительно изменилась. И мне начинает казаться, — он запнулся, — что ты не подходишь для этого места.

— О чем ты? — не поняла Эшара, сбитая с толку резким переходом.

— Ты слишком впечатлительная, — тихо произнес он, не отрывая от нее глаз.

— Ерунда! Просто в Драконьем Логове было много пыли и…

— Я не про Драконье Логово. Ты не подходишь Королевской Гавани. Ты не подходишь даже Драконьему Камню, — он умолк на мгновение, словно принимая решение. — Когда ты отправишься к Элии, через пару месяцев я попрошу Рейгара позволить тебе вернуться в Звездопад. Мне он не откажет.

Противоречивые чувства овладели Эшарой. Она ведь все последние недели тосковала по дому, мечтала вновь очутиться в Звездопаде, в его прохладной тени, в тишине его садов, где нет интриг, нет лжи и нет страха. А еще она, пусть и приблизительно, знала, что должно произойти в ближайшем будущем. У нее все еще есть шанс пережить грядущую войну, вернувшись домой. Там она сможет позаботиться о семье старшего брата, а когда его не станет, о его сыне. Она может пережить войну! До сих пор ей не давали выбор, лишь ставили перед фактом. Но сейчас Эртур предлагал ей иной исход. Он, сам того не ведая, предлагал ей жизнь.

Только вот согласиться значило отказаться от Эртура. Позволить ему погибнуть за своего принца. Глядя в эти невозможные глаза, она понимала, что не сможет от него отказаться. Так случается порой, когда на нас вдруг, без стука и предупреждения снисходит озарение, когда мы осознаем, ясно, как день, что что-то в нашей жизни изменилось навсегда. Стоило словам Эртура прозвучать, так четко, что становилось больно, как она с оглушающей ясностью поняла, что не вернется домой. И дело было даже не в навязанном ей кем-то невидимым долге. Дело было в том, что она не желала терять эту хрупкую связь, прозрачной ниточкой протянувшуюся между ними с Эртуром. Она не желала терять Эртура.

— Я никуда не вернусь. — Она отошла от него на шаг.

— Ты не понимаешь, это для твоей же безопасности, Эшара.

Что-то в его словах зацепило ее внимание. Откуда такая маниакальная тяга защищать ее? С чего эти постоянные упоминания о безопасности, о защите? Эшара провела в Красном Замке достаточно времени, чтобы разобраться в его закулисных играх. Она уже выяснила, что двор разделен на сторонников короля и сторонников наследного принца, как и то, что дорнийцы априори поддерживали мужа Элии Мартелл, а сам Эртур был самым близким другом Рейгара.

Знает ли Эртур о том, что грядет, и таким способом пытается ее уберечь? Эшара замерла. Ведь если так… То получается, произошедшее на турнире не было случайностью?.. Неужели все заранее было подготовлено к тому, что еще должно произойти в Харренхолле? И что там на самом деле произойдет?!

Эртур что-то говорил, убеждал, уговаривал, но она его не слышала. Свалившееся на нее открытие было подобно грому среди ясного неба. А ведь что она в действительности знала о тех роковых событиях? Только поверхностную информацию, состоящую из сухих, скупых фактов. Но что скрывалось за этими фактами? Голова слегка закружилась. Ей надо было обо всем этом поразмыслить, но не здесь, не сейчас. Эшара попыталась усилием воли затолкать растревоженные мысли подальше и сосредоточиться на том, что втолковывал ей брат. Он убеждал ее, что там, в Звездопаде она будет намного счастливее, что она зачахнет здесь и так далее в том же русле.

На нее накатила злость. Он просто избавлялся от нее, как от ненужной обузы. В голове до сих пор не укладывалась мысль, что Эртур может быть замешан в каких-то интригах, так это не вязалось с его образом, но все вмиг перекрыла обида. Семеро, он избавлялся от нее!

— Эшара, ты меня слушаешь?

— Слушаю. — Она старалась говорить спокойно. — Как складно ты, однако, все говоришь. Все расставил по полочкам, все обосновал. Вот только ты забыл о самом главном. О моем мнении!

— Ты сама только и делаешь, что твердишь, как ты тоскуешь по дому и как хорошо там было! Думаешь, я не вижу по твоим глазам, что тебе здесь плохо?

— Все равно решать не тебе!

— Вот как? — его голос опасно понизился. — Я сказал, что ты вернешься в Звездопад, и ты туда вернешься. Я ясно выразился?

— Ты не смеешь мне указывать! Ты не глава нашего дома!

— Я твой старший брат!

— Ты мне не брат! — в сердцах воскликнула Эшара.

Эртур замер. Все катилось в пекло. Еще полчаса назад они мирно гуляли, наслаждаясь тишиной и обществом друг друга, а теперь… Последние слова Эшары были результатом ее многодневных терзаний, ее неуместных и пока еще неосознанных чувств и желаний. Как и осознания того, что Эртур Дейн никогда не станет ей братом. Кем угодно, только не братом.

Испугавшись тяжести собственных слов, она круто развернулась и почти подбежала к своему коню. Чертыхнувшись и ругая мысленно проклятое дамское седло, она с огромным трудом, а именно вставив левую ногу в стремя, зажав в руке юбку и подпрыгнув на правой ноге, при этом не перекидывая ее через спину коня, кое-как уселась в седло.

— Что ты делаешь? — раздался позади голос приближавшегося Эртура. — Эшара!

Она не ответила, ибо была слишком занята тем, чтобы вывернуть правую ногу и поставить ее в положенное ей место на луку. Поняв, что ей это не удастся, она обозленно пришпорила левой ногой коня.

— Эшара!

Не оглядываясь, она пришпорила коня снова, боясь, что он за ней погонится. Конечно, погонится! О, она прекрасно понимала, насколько глупым и легкомысленным было ее поведение. Никогда она не вела себя подобным образом. Эшара Дейн, которую знали последние семь лет окружающие, была воплощением сдержанности и благовоспитанности (за исключением того случая с украденным пирогом). Видел бы ее сейчас Элиас! Слезы застилали ей глаза, все внутри смешалось — обида, раскаяние, сомнения, тоска и разочарование.

Ей не следовало садиться на это седло. Ей вообще не следовало сегодня вылезать из постели. И так сидевшая в седле кое-как, почти ничего не видя от застилавших глаза слез, она была просто обречена на падение. И это было самое позорное падение с лошади, какое можно себе вообразить. Конь не встал на дыбы, не замер резко перед препятствием, и даже не ускорился. Эшара просто плавно соскользнула со своего седла, на котором и так держалась на честном слове. Левая нога при падении, на ее счастье, выскользнула из стремени, но при этом неприятно согнулась, причинив боль. Она упала прямо на траву и влажный мох. Мир ненадолго завертелся, а потом, не успела она даже толком испугаться, застыл. Несколько мгновений она не шевелилась, борясь с приступом тошноты. Позади раздался топот копыт и ржание лошади, которую резко остановили, натянув поводья.

— Эшара! — Эртур упал рядом с ней на траву. — Эшара, скажи что-нибудь! Не молчи!

— Проклятое дамское седло, — простонала она, выпрямляясь на локтях.

Эртур поддержал ее за шею, помогая сесть, потом, стянув с рук перчатки, начал ощупывать ей затылок, поворачивать голову в разные стороны. Убедившись, что ее дурная голова не пострадала, он ощупал ее плечи, спину. Деликатно не став притрагиваться к остальным частям тела, он совершенно беззастенчиво приподнял ее юбку и коснулся левой лодыжки. Дорнийка сдавленно застонала.

— Я так и знал, — мрачно вынес он вердикт. — При падении с лошади неопытные наездницы чаще всего вывихивает именно лодыжку. Тебе еще повезло, что нога не застряла в стремени.

Эшара сочла за благо промолчать.

— Думаю, говорить тебе, что ты повела себя, как безответственное дитя, уже лишнее?

Эшара покраснела. Ну, почему он не мог хотя бы иногда не быть таким правильным. Лучше бы он накричал на нее, браня последними словами. Догадавшись, что ответа от нее не получит, Эртур вздохнул.

— Нам пора возвращаться в замок.

Аккуратно перевязав ее лодыжку платком, он легко поднял ее на руки. Эшара охнула, вцепившись в него руками. Эртур поднес сестру к своему коню и бережно, словно фарфоровую, посадил на свое седло, а затем и сам вскочил на коня, оказавшись позади нее.

— Тебе удобно?

— Да… А как же мой конь? — неуверенно спросила девушка.

— Боюсь, сейчас у нас нет времени его искать: уже почти стемнело.

Они неспешным шагом поехали обратно. Когда первый шок от пережитого прошёл, на смену ему пришли стыд и волнение. Эртур сидел позади неё, одной рукой правя лошадью, а другой крепко обнимая её за талию. Ей казалось, что даже сквозь ткань платья и его перчатку она ощущала жар его руки. Сердце взволнованно стучало у самого горла, руки вспотели, а по груди начало предательски растекаться сладостное чувство.

Ей было так хорошо в его крепких объятиях, дарящих уверенность и спокойствие, что она позволила себе ненадолго забыться и откинуться назад, прижимаясь к его груди. Рука на ее талии дрогнула, а потом чуть сильнее сжалась. Эшаре вдруг захотелось, чтобы этот лес никогда не кончался.

— Ты злишься на меня? — прикрыв глаза, прошептала она.

Эртур ответил не сразу.

— Я злюсь. На себя. Потому что позволил этому произойти.

Его голос и правда был полон сожаления. Её затопила нежность. Ведь это она повела себя, как ребёнок, а винит себя он.

— Ты ни в чем не виноват, — она постаралась вложить в голос всю мягкость, на которую была способна. — Это я повела себя ужасно. Сама не знаю, что на меня нашло.

— Ты правда не хочешь возвращаться в Дорн? — спустя минуту спросил он.

— Да. Я бы предпочла остаться здесь, с тобой.

Эртур ожидаемо промолчал. Эшара многое бы отдала за возможность проникнуть в его голову и прочитать его мысли. Она постаралась незаметно повернуть голову и посмотреть на него. Ведь ещё никогда ей не доводилось видеть его в такой близи. Сделать это незаметно не вышло, и Эртур тут же, вопросительно изогнув бровь, опустил голову.

Нет, не стоило ей сегодня вылезать из постели. Потому что на несколько долгих мгновений, а может минут окружающий мир перестал существовать, сузившись лишь до его лица. Она не хотела этого делать, но глаза сами по себе опустились на его губы. Эртур выдохнул и тоже опустил глаза. Одно мгновение отделяло их от безумства, а потом он резко отклонился и слегка пришпорил коня.

Брат оказался сильнее неё. Её лицо пылало, и Эшаре казалось, что сердце её вот-вот выпрыгнет из груди, будто она только что пробежала по лестнице несколько этажей. Боги, помогите ей.

В томительно-сладостном молчании они подъехали до самых ворот, где охранники, если и удивились необычному возвращению, не посмели выразить любопытства. Вообще, она не первый раз замечала, как обычные гвардейцы робели перед Мечом Зари.

К тому моменту, когда они въехали в город и по узким улочкам направились в сторону замка, окончательно стемнело. Это позволило им, не привлекая лишнего внимания, добраться до замка. Путь, к слову, показался Эшаре просто бессовестно короче. Уже на Западном дворе, Эртур спешился, а затем осторожно взял её на руки. Не обращая внимание на любопытные взгляды, он понёс её к мейстеру. Пицель осмотрев девушку и для приличия покачав головой, наложил повязку с мазью ей на лодыжку и велел пару дней не опираться на левую ногу, пользуясь костылем.

Ей предстояло ещё два дня жить с костылем, словно старухе, придумать для королевы объяснение своего падения, но по неведомой причине, пока Эртур нёс её обратно в её комнату, Эшара чувствовала себя удивительно счастливой. Эртур был мрачен и молчалив, но, положив руку ему на грудь, она обнаружила, что его сердце тоже колотилось, как бешеное. В спальне он аккуратно положил её на застеленную кровать.

— Я позову твою служанку, чтобы она помогла тебе подготовиться ко сну, — произнёс он, не глядя ей в глаза.

Это было неправильно. Этот день не должен был закончиться так.

— Эртур постой, — она удержала его за руку. — Это был замечательный день, спасибо тебе за него.

Она потянулась к нему, чтобы поцеловать его в щеку, но ею, видимо, овладело странное опьянение, отчего её мозг сбился с курса, не иначе, и она коснулась губами уголка его губ. Эртур застыл, широко раскрыв глаза. Долгое мгновение она не шевелились, боясь того, что совершила.

— Спокойной ночи, — хрипло выдавил он, выпрямляясь и все так же не глядя на неё, вышел, вернее, вылетел из комнаты.

Эшара откинулась на подушки. Что же с ней происходило? Она прикоснулась к груди, где все никак не могло успокоиться сердце. Не может этого быть, чтобы она была влюблена — по-настоящему влюблена — в Эртура. Но если у неё и были сомнения по этому поводу, то все они улетучились после этой прогулки. Она определённо сошла с ума.

Прошло довольно много времени, прежде чем способность здраво рассуждать вернулась к ней. А затем последовали другие вопросы. А как же Эртур? Что чувствовал он? И как ей вести себя с ним завтра?

Приглушенные стоны раздавались в одной из комнат борделя Катаи. Исполнительная блудница, поняв, что клиент не желает слышать ее голос, старательно сдерживала привычные громкие возгласы и крики, так возбуждавшие её клиентов. Спустя несколько минут, не сдержавшись, она все же громко вскрикнула от удовольствия, и почти сразу же мужчина над ней расслабился.

Шира, так звали девушку, растянулась на шелковой кровати, довольно потягиваясь. Не каждый раз ей доводиться получать удовольствие и самой. А этот клиент, впервые выбравший её, не был груб или жесток, ко всему прочему, он был молод и хорош собой. Но, к сожалению, он не так часто посещал их заведение.

— Пошла вон.

Холодный, полный сдерживаемой ярости голос заставил девушку вмиг напрячься и непонимающе приподняться на локтях. Мужчина уже натягивал штаны, повернувшись к ней спиной.

— Милорд?

— Я не лорд. И я сказал, пошла вон.

Разве она недостаточно усердно старалась? Неужели она была столь плоха, что ему настолько не понравилось? А ведь от других девушек она слышала, что он никогда не был неучтив в обращении с ними.

— Сир Эртур, я сделала что-то не так? Позвольте мне исправить…

Рыцарь резко развернулся и, в два шага оказавшись возле неё, грубо схватил её за подбородок. Шира была привычна к такому обращению. Но от него она подобного не ожидала, оттого испуганно пискнула.

— Какую часть фразы «Пошла вон» ты не поняла? — процедил он и, не дожидаясь её ответа, все с той же неприязнью оттолкнул её от себя и отошёл к столику с вином.

От обиды у Ширы на глаза навернулись слезы. Торопливо вскочив на ноги, она дрожащими руками собрала свою одежду и выскочила в коридор, оставив Эртура Дейна в одиночестве. Уже после ее более опытные подруги объяснят ей, что грубость и жестокость мужчин не всегда являются демонстрацией их отношения к женщине. Порой они являются отражением внутренних демонов, терзающих их души.

А Дейн сделал глоток из кубка, отчаянно пытаясь отринуть из памяти то, что только что произошло. Но уже через секунду утробное рычание вырвалось из его груди и кубок полетел в закрывшуюся дверь. Эртур в отчаянии схватился за голову. Вытравить это из головы. Вырвать с корнем. Уничтожить. Забыть о сделанном. Но ничего не выходило.

Когда он пришел в бордель Катаи, он не думал о ней. Когда он выбирал девушку с длинными тёмными волосами, похожего телосложения, видят боги, он не думал о ней. Но когда, беря шлюху, он понимал, что желанная разрядка все никак не приходит, а в голове упорно стучится другой образ, он сдался и раскрыл двери перед этим образом. И сошёл с ума. Он, Неведомый бы его побрал, кончил, представляя свою сестру. Семеро проклянут его за это.

У всего есть черта, которую переступать нельзя. Можно восхищаться кем-то запретным, можно любоваться им, можно думать о нем перед сном. Можно даже ненароком прикасаться, почти невинно обнимать. Можно ревновать и не подпускать никого к предмету твоего поклонения. Но когда ты начинаешь строить в голове вполне определенные образы, когда ты начинаешь представлять ее, трахая других, — это конец.

Когда все это началось? На каком месте он прошел точку невозврата? Сейчас? Или намного раньше, когда, будто мотылек, летел на ее тепло, не замечая начинавших сгорать крыльев? Неподвластные ему чувства медленно зрели внутри, пуская корни, порабощая душу. Разум изо всех сил пытался им бороться, но даже он потерпел сокрушительное поражение этой ночью.

Знал ли он, к чему все приведет, когда сближался с ней, когда соглашался проводить с ней все больше и больше времени, оправдывая это тем, что его сестра нуждается в поддержке. Да, именно такие оправдания он себе придумывал. Эшара, такая невинная и, несмотря ни на что, наивная, не подготовленная к дворцовым интригам, была брошена в этот гадюшник. Кто, как не родной брат должен стать ей опорой и поддержкой. Только вот он с самого начала лишь обманывал себя. Его душа тянулась к ней, к ее теплу, к ее ласке, к ее улыбке. Когда он следовал за безумным королем, мысль о том, что вечером он увидит ее, согревала его. Когда он, усталый, охранял сон короля, воспоминания о времени, проведенном с ней, служили ему утешением.

И, казалось бы, этого должно было быть достаточно. Но этого оказалось ему преступно мало. Словно ястреб, следил он за обращенными на нее взглядами мужчин, пресекал любые разговоры о ней, будто одно это могло ее испачкать. Дошло до того, что он начал обращать внимание на ее одежду, чтобы она не была слишком… дорнийской. Обычная братская ревность? Конечно, так сказали бы многие, так думал он сам. Вот только брат не будет засматриваться на губы сестры, не будет искать повод, чтобы прикоснуться к ней. Он. Сходил. С ума.

И самое отвратительное заключалось в том, что, сознательно обманывая себя, он пустил все на самотек. Эртур плеснул вина в другой кубок. Рука дрожала. Нет, не рука. Это его душа дрожала. В ужасе от того, как сильно он погряз в дерьме.

Несколько дней назад он согласился сопроводить ее в город. Эшара долго и упорно умоляла его показать ей Королевскую Гавань, септу Бейлора и многое другое. Каждый раз он со смехом отнекивался, но стоило ей заявить, что тогда она обратится к сиру Барристану, как Эртур готов был седлать коней. Позволить ей отправиться в город с чужим мужчиной? Нет, он доверял Селми, который был старше него лет на двадцать. Но Селми был мужчиной в расцвете сил. Что если Эшара им заинтересуется? К тому же Эртур пару раз замечал заинтересованные взгляды Барристана, брошенные в сторону сестры. Правда, насчет последнего он не был уверен, это вполне могло оказаться лишь игрой его больного воображения.

Так или иначе, Эшара своего добилась. Поначалу все шло хорошо. Ехать по знакомым улочкам и узнавать их вновь, глядя через ее призму было приятно, молчание с ней было комфортным. С ней никогда не было нужды заполнять естественные паузы ненужными словами. Они с сестрой были созданы из одного теста, они принадлежали одному миру.

Вот только он видел отчетливо, как сильно она скучает по дому. И если с этим он смириться мог, то наблюдая за ней в Драконьем Логове, он вдруг с пугающей отчетливостью осознал, что она пропадет здесь. Королевская Гавань была жестоким местом, безжалостным и бездушным. А она стояла посреди разрушенного амфитеатра, такая хрупкая, такая нежная и такая ранимая, что становилось больно. Неумолимые жернова Красного замка не пощадят ее. Они либо перемолют ее, обратив в себе подобное, холодное создание, либо разломят и выбросят, как непригодный товар.

Он не знал, чем руководствовался, приглашая ее в лес. Желанием ли напомнить, как прекрасен был Звездопад, чтобы после сообщить свое решение? Или нежеланием возвращать ее в Красный замок? Но диалог пошел совсем не в том русле. Как же он перепугался, увидев ее на земле. Эртур не помнил, чтобы когда-то ему становилось так страшно. На одно короткое мгновение он подумал, что она свернула себе шею.

Вся дорога до замка была подобна пытке. Держать ее в объятиях, чувствовать запах ее волос и сдерживаться было слишком для его выдержки. Эртур крепко зажмурился. В какой-то миг он был готов ее поцеловать! Одним Семерым известно, что ему пришлось пожертвовать силой воли на ближайшие сотню лет, чтобы сдержаться.

Но и Эшара хороша! Он не сомневался более в том, что она его намеренно дразнила. Видимо женское тщеславие просто не способно устоять от того, чтобы засчитать в список своих побед любого мужчину, даже будь это ее родной брат. Она, несомненно, заметила его тягу к ней и не смогла отказать себе в удовольствии проверить. Как еще можно было объяснить ее поцелуй? Эртур не был наивен настолько, чтобы не понять смысл этого «сестринского» поцелуя. Потому что сестры не целуют в уголок губ. Но коварство этого поцелуя заключается в том, что оно оставляет достаточно пространства для маневра. Всегда можно списать все на банальное «промахнулась». Как бы глупо это не звучало.

Все последующие дни он намеренно избегал ее. К ее чести, она тоже не искала с ним встреч. А теперь Эртур просто не представлял, как будет смотреть ей в глаза, после этой ночи. Оставалось одно: продолжать избегать ее и дальше вплоть до ее отъезда на Драконий Камень. Расстояние и время и не такой недуг вылечивают.

Расплатившись с Катаи, он поскакал в замок. Было уже довольно поздно. Эшара, скорее всего уже видела десятый сон, совершенно не подозревая, что лишила сна его. Недалеко от входа в Белую башню он заметил Ливена и направил коня в его сторону.

— Не спится? — поинтересовался Эртур, спешиваясь.

— Ты когда-нибудь замечал, что здесь звезды не такие яркие, как у нас в Дорне? — вместо ответа спросил Мартелл, запрокинув голову.

Ясно. На Ливена напала романтическая болезнь, сражавшая его примерно раз в месяц, после чего он становился мягким, как тесто, и печальным, как королева Нейрис.

— Что, глаза столичных шлюх уже не так ярки, как раньше? — усмехнулся Дейн, вспомнив, как в пьяном бреду Ливен однажды говорил нечто подобное.

— Это ты мне скажи, — хитро прищурился тот. — Ты же из Шелковой улицы. Выглядишь слегка потрепанно. Смею предположить, тебя хорошо обслужили.

Эртур скривился.

— Я бы предпочел об этом не говорить.

— Как скажешь, — безразлично пожал плечами Ливен, и когда Эртур уже направлялся в сторону конюшни, добавил: — Твоя сестра приходила.

Эртур резко замер.

— Эшара? Сюда?

— Насколько я знаю, в Королевской Гавани у тебя только одна сестра. Спрашивала тебя, утверждала, что вам нужно поговорить. — Мартелл внимательно глянул на него. — Я сказал, что ты вернешься поздно и предложил не ждать здесь. На что она попросила передать, что будет ждать в своих покоях.

— Ясно, — только и ответил Эртур, повернувшись к конюшням.

— Я бы на твоем месте сходил. Она выглядела расстроенной.

— Я сам в состоянии решить, как мне поступать с собственной сестрой, — сдержанно ответил Эртур.

Он мог бы гордиться собой. Его железная выдержка не подвела, совершенно не выдав эмоций, хотя злость медленно пробирала до самых костей. Да что Ливен может знать об их отношениях с Эшарой?! И хорошо, что не знает. А он, Эртур, никуда не пойдёт. Только не сегодня.

* * *

Эшара устало поежилась, стоя на балконе. Зима, по заверениям мейстеров, уже окончилась, вот только вечера по-прежнему были холодны. Служанка уже пару раз позвала её внутрь, ворча, что госпожа простудится, но Эшара не могла заставить себя вернуться в душную комнату, где стены душили её. А тут, под звёздным небом, можно притвориться, что одиночество не пробралось тебе под кожу. Она думала о том, что в это время Элиас любит посидеть на террасе с Аллирией, что где-то родители укладывают спать своих детей, что какие-нибудь пожилые супруги сейчас спят в обнимку, прижавшись друг к другу.

В этом и заключается коварство одиночества. Оно редко преследует человека неотступно. В гуще дел, в суете дня, среди смеха друзей и нападок врагов оно отступает, позволяя забыть о себе. Чтобы после возвратиться с заходом солнца, когда броня снята, а душа обнажена. Проникая сквозь щели в комнаты, оно шепчет на ухо печальные песни. Сегодня был черед Эшары слушать их.

Она прикрыла глаза, делая глубокий вдох, чтобы сдержать непрошенные слезы. С той самой прогулки прошло шесть дней, и если в первые дни его отсутствие можно было списать на занятость, на случайность, то с каждым прошедшим днем становилось все яснее — Эртур ее избегал. Эшара ругала себя на чем свет стоит за свою глупость и несдержанность. Если ее выходка с лошадью и не отвратила его, то последним камнем стал ее поцелуй. Эртур же само благородство и благочестие во плоти! Одно лишь подозрение о неподобающих чувствах сестры должно было возмутить его. Теперь он не знает, как себя с ней теперь вести. Ему наверняка стыдно за нее, и он, вне всякого сомнения, уже жалеет, что проводил так много времени в ее компании.

Она была полна решимости не искать с ним встреч. Это ведь так просто! Но ей его не хватало, а еще было страшно. Что, если она разрушила тот тонкий мост, что связывал их, одной единственной глупостью? Сегодня она не устояла и все же отправилась к нему, брата не было, а встретивший ее Ливен был немногословен и сдержан.

Эшара твердо решила поговорить с ним. Завтра она проснется пораньше и подкараулит его у входа в башню. Ей необходимо убедить его в своей исключительно сестринской любви. Позади раздался голос Миры:

— Миледи, к вам прибыл…

— Эртур! — Эшара радостно обернулась, готовая броситься в покои.

— Нет, миледи, это лорд Саймонд Стонтон. — По голосу Миры было ясно, что она и сама озадачена столь поздним гостем.

Эшара нахмурилась. С этим человеком ей довелось несколько раз пересечься во дворце. Этот высокий, сухопарый человек с холодными черными глазами, горделивой осанкой и исключительно благородными манерами умел расположить к себе женщин. В первые дни, когда она только здесь появилась, он был с ней неизменно любезен и учтив. Он был в том возрасте, когда эпитет «молодой человек» к нему уже был неприменим, но когда многие молодые девушки находят мужчину вполне привлекательным.

Последние время они стали чаще пересекаться, то в саду, то в богороще, то в коридорах замка. А с того дня, как она упала с коня, лорд Стонтон начал проявлять к ней особую заботливость и внимание, будто уже причислял себя к её покровителям. Хотя видят Семеро, она не давала повода ему так думать. Ведь не давала же? К примеру, три дня назад она отдыхала в саду, когда туда пожаловал лорд Стонтон. Вместо того, чтобы просто поздороваться и уйти по своим делам, он присел рядом, заведя легкую беседу. Уединенность сада, его взгляды, ненавязчивые жесты смутили бы местную девушку. Однако в Дорне легкий флирт был в порядке вещей, чувственность была у дорнийцев в крови. Потому Эшара не нашла в его поведении чего-либо, выходящего за рамки дозволенного, не понимая, что ее собственное попустительство может быть воспринято им, как приглашение. И это было ее ошибкой.

Лорд Стонтон, привыкший к тому, что его положение при дворе, богатство его дома, а также отсутствие жены и детей делают его особенно привлекательным в глазах молодых леди, ни на минуту не усомнился в том, что дорнийка «созрела» для более активных действий с его стороны. Потому вчера он с полной уверенностью в скорой победе прислал ей подарок: подвеску с редким фиолетовым сапфиром. К подарку прилагалась записка: «Этот скромный подарок не способен затмить красоту ваших глаз».

Эшара поджала губы. У лорда Стонтона должна быть веская причина навещать её в такой поздний час. Девушка направилась в комнату.

— Лорд Стонтон, какой неожиданный сюрприз, — промолвила она с улыбкой, сделав ударение на слове «неожиданный».

Стонтон стоял около стеллажей, заведя руки за спину. Прежде чем ответить, он бросил короткий, но выразительными взгляд на Миру, и та, поклонившись, вышла вон.

— Миледи, прошу простить меня за вторжение, — произнёс мужчина, подходя ближе. — Но я, признаюсь, не мог заснуть, думая о том, почему вы отвергли мой подарок. Вам не понравилась подвеска?

— Что вы, милорд, она была прелестна. Однако это слишком дорогой подарок. — Эшара чуть приподняла бровь. — И вы не могли не понимать, что, приняв его от вас, я скомпрометирую себя.

В ответ на это мастер над законами широко улыбнулся. И эта открытая улыбка вкупе с бесстрастными глазами выглядела немного хищно.

— Если я оскорбил вас, прошу меня извинить. Я не имел ввиду ничего дурного. — Ещё один шаг к ней навстречу. — Я лишь хотел показать степень моего восхищения вашей красотой.

— Поэтому вы пришли в мои покои в такой час? — изогнула бровь Эшара.

Вся эта бессмыслица начала ей порядком надоедать. Она поняла, какие цели преследовал этот мужчина, едва увидев коробку с подвеской. Есть разница между невинным флиртом и целенаправленными ухаживаниями. В лучшем случае, он желал сделать её своей женой, в худшем — любовницей. И в обоих его ждало разочарование.

— Вы меня подловили. Подвеска была лишь поводом увидеть вас. Видите ли, миледи, я проходил мимо и внезапно понял две вещи: что не видел вас весь день и что ноги сами привели меня к вам. — Улыбка Стонтона внезапно напомнила ей оскал. — И прекрасно осознавая, сколь двусмысленным будет мое посещение, я все же не смог себя удержать. Видите, что вы со мной делаете? Я становлюсь похож на пятнадцатилетнего мальчишку!

Эшара улыбнулась, скрывая за улыбкой охвативший ее гнев. Этот человек был хорош, он основательно подготовился к своей задаче. Тщательно подобранные слова, в меру страсти, горящий взгляд и лицо, правдоподобно изображающее муку и смирение. Что ж, будь перед ним какая-нибудь столичная глупышка, это бы, пожалуй, действительно сработало. Она совершила ошибку, не прочертив вовремя границу в общении с ним, не догадавшись, к чему он ведет, но в вопросе того, какие цели преследуют мужчины, заявляясь в неположенное время к женщине, Эшара была хорошо натаскана Джейн.

А Саймонд Стонтон действительно не был влюблен в нее. Увидев юную дорнийку во время бала в честь десницы, он возжелал ее. Как желают дорогую игрушку дети и как желают женское тело мужчины. У него были специфические вкусы, и далеко не каждая девушка способна была принять его желания. Его покойная жена не сумела. Однако в этот раз Стонтон был уверен — дорнийка то, что нужно. В ней была скрытая страстность, которую она сама в себе еще не познала — в этом он также был уверен. А ещё в ней была тонко переплетена врождённая покорность и непреклонная гордость. И он собирался обучить девицу, сделав ее податливой и отзывчивой, послушной и зависимой. Он предвкушал, как сладостны будут ее крики, когда плеть будет опускаться на ее мягкую кожу, и как она, переступая эту самую гордость, будет умолять его продолжать.

Эшара с минуту рассматривала его, гадая, как скоро он примет свое поражение. Внутри клокотало бешенство, но она продолжала сдержанно улыбаться.

— Милорд, — произнесла она. — Вы мне крайне симпатичны, потому я бы хотела говорить с вами откровенно. Надеюсь, вы не будете против?

— Я буду только рад, миледи.

— Вы умны, обладаете завидным состоянием и положением при дворе. Вы мужественны и хороши собой, — перечислила Эшара. — А еще вы вдовец, мужчина, нуждающийся в женском тепле. Вы хороший политик и думаете, что законы политики применимы к женщинам. Потому стараетесь взять женщину, как политик — переговорами и подкупами. Только вы ошибаетесь — к женщинам тактики политики не применимы.

— Что вы имеет ввиду, моя прекрасная леди? — Стонтон подошел ближе, уже с трудом сдерживая себя от того, чтобы прямо сейчас не наброситься на нее. — Желаете, чтобы я добивался вас иным способом? Так дайте мне подсказку.

— Я желаю, чтобы вы нашли себе другую игрушку, — более не скрывая холода в голосе, отрезала Эшара. — Не знаю, что вам почудилось в моем с вами обращении, однако это было лишь проявлением хороших манер с моей стороны. Не более. И впредь, если вы еще раз позволите себе заявиться ко мне в комнату, я пожалуюсь на вас королеве.

Стонтон не сразу понял, что получил жесткий отказ — настолько он был уверен в том, что дорнийская птичка попалась в силки. Плотоядная улыбка медленно сползла с его лица, едва он понял, что она не шутила. Уязвленная гордость, неудовлетворенное желание и возбуждение, гнев на миг сорвали с него маску, и лицо его перекосилось от злости.

Эшаре вдруг стало страшно. Он четко осознала, что находится наедине с сильным мужчиной, и пожелай он добиться своего насильно, у нее не хватит сил его остановить. Но Стонтон сумел взять себя в руки. Он любил бить женщин, но скандалы ему были ни к чему. Потому упрямая дорнийка должна была пойти ему в руки самостоятельно.

— Что ж, миледи, — он отвесил ей насмешливый поклон, не удосужившись натянуть обратно маску, — я уважаю желания женщин. Когда вы захотите — а это лишь вопрос времени, когда вы сами захотите стать моей — я с удовольствием приму вас. — Он нагнулся к ее уху. — И уверяю, вам понравится.

Он смерил ее похотливо-презрительным взглядом, прежде чем уйти. Когда за мужчиной хлопнула дверь, Эшара сдавленно зарычала. Ей ужасно хотелось отмыться от взглядов, слов и присутствия этого мужчины, которое, казалось, осело на ее коже.

* * *

Джейме сделал выпад, который Дейн играючи отразил. Юный Ланнистер, разозлившись, тут же бросился снова в атаку — и снова промазал. Дейн просто забавлялся с ним, об этим красноречиво говорила его снисходительная улыбка. Периодически он не забывал отпускать короткие комментарии, объясняя, что он сделал неправильно. И хотя сейчас эти советы только раздражали Джейме, они все же прочно откладывались в его памяти.

— Ты мертв, — заметил Дейн, когда после очередного выпада Джейме открылся слева, а его противник, воспользовавшись этим, приставил меч к его шее.

— Проклятье! — в сердцах выругался Ланнистер.

— Не стоит так расстраиваться, ты определенно делаешь успехи. По крайней мене, ты продержался дольше, чем в прошлый раз.

— Только потому, что у вас не было других дел, — буркнул Джейме, подбирая выпавшее из рук оружие.

Юноша был серьезно расстроен неудачей. Но больше всего его печалило то, что его кумир скорее всего разочарован в нем. Эртур подошел к юноше и положил руку ему на плечо.

— Посмотри не меня, Джейме Ланнистер. Думаешь, я посвящаю в рыцари каждого оруженосца, впервые отличившегося в бою? Нет. В тебе я разглядел то, что отличает мужчин, рожденных, чтобы держать в руке меч.

— Правда? — с надеждой спросил Джейме.

— Да. В том бою против Улыбающегося рыцаря я видел тебя, видел этот огонь в твоих глазах. Ты жил этим боем. В тебе есть жажда сражений. — Эртур не стал говорить, что в тот день в юном Ланнистере узнал самого себя. — Как думаешь, что заставляет меня просыпаться с рассветом, пока остальные спят, и идти на тренировочную площадку? — Эртур ткнул пальцем Джейме в грудь. — То, что пылает здесь. Я убежден, что однажды ты станешь великим рыцарем. Одним из лучших. Но для этого ты должен тренироваться на износ, до потери пульса. Ты понял меня?

Джейме серьезно кивнул. Если Эртур Дейн верит в него, Джейме будет тренироваться от заката до рассвета, чтобы не разочаровать его. Тут он увидел на дорожке, за спиной Дейна, тонкую фигуру, идущую к ним. Он кивком указал в ту сторону. Эртур оглянулся. К ним приближалась Мира, служанка Эшары. Девушка выглядела так, будто в любой миг готова была броситься назад.

— Сир Дейн, сир Джейме, — поклонилась она, приблизившись. — П-простите, что побеспокоила вас. Я хотела поговорить с вами, сир. — Последние слова были адресованы Эртуру.

Это было необычно. Служанки редко заявляются к рыцарям Королевской гвардии с просьбой поговорить тет-а-тет. И смущенно-растерянный вид девушки говорил о том, что она тут не по поручению своей хозяйки. Смышленый Джейме тут же поспешил ретироваться.

— Что-то случилось, Мира? — спросил Эртур, когда они остались одни.

— Да… сир… — девушка выглядела крайне растерянно. — Сир это очень личный вопрос и касается он леди Эшары. Только она вряд ли одобрит… Нет, она разозлится, когда узнает, что я вам рассказала…

— Мира, — перебил её Эртур, которого уже начало нервировать это дерганое бормотание. — Ты можешь рассказать мне все. Особенно, если это касается Эшары.

Уверенный и спокойный голос подействовал безотказно, и Мира решительно кивнула. Вот только последующие её слова ему совершенно не понравились.

— Есть один человек в замке, который последнее время начал проявлять к леди Эшаре много внимания, — начала она. — Конечно, это не новость, леди ее возраста и положения редко остаются без внимания. Однако этот человек… он старше неё и довольно настойчив. Пару дней назад он прислал ей подарок — дорогую подвеску. Разумеется, леди Эшара тут же велела мне отослать её обратно. Ей это, ой как, не понравилось.

Чем больше служанка говорила, тем опаснее становился взгляд Эртура Дейна и тем плотнее сжимались его губы. Однако перебивать её он не спешил.

— А вчера этот человек заявился к ней в комнату довольно поздно, — на этих словах Мира затараторила, заметив, как переменилось лицо рыцаря. — Леди Эшара ужасно оскорбилась и разозлилась, тут же прогнав его. Она запретила мне об этом вам рассказывать, но… я беспокоюсь о ней. Лорд Элиас велел мне заботиться о госпоже, поэтому я пришла к вам. Вы её брат, и только вы можете защитить её от посягательств.

Эртур до боли сжал рукоять тренировочного меча, пытаясь взять себя в руки. Словно со стороны он услышал свой голос, спрашивавший имя этого человека.

— Лорд Саймонд Стонтон, сир. — Что бы Мира не увидела на его лице, однако её губы вдруг задрожали. — Сир, вы же не будете… Это мастер над законами, он входит в Малый Совет…

— Ты можешь идти, Мира. И ничего не говори Эшаре.

Девушке не оставалось ничего иного, как последовать приказу — а это был именно он. Оставшись один, Эртур в ярости воткнул меч в тренировочный манекен, стоявший возле него. Он убьет этого ублюдка. Но сперва он переломает ему все кости и заставит жрать собственное дерьмо. Этот сукин сын заявился к Эшаре среди ночи! Эртура в буквальном смысле затрясло. Нет, он не будет его убивать. Он просто оскопит этого ублюдка и повесит его член над дверью Малого Совета.

Здравый смысл тихонько пискнул о том, что в таком случае самого Эртура казнят, либо отправят в Ночной дозор, но Дейн просто не услышат этого голоса. Он уже повернулся было в сторону замка, когда одна мысль пронзила его: а что будет с Эшарой? Рыцарь Королевской Гвардии забил мастера над законами — это будет грандиозный скандал, который распространился в этом жадном до шумихи замке в мгновение ока. Людям не понадобится много времени, чтобы вплести в эту историю её имя. И, как это случается обычно, сплетни будут обрастать все большими подробностями, пока её репутация не будет окончательно уничтожена. Эртур представил, каково будет его сестре слышать за спиной шепоток, ловить уничижительные взгляды тех, кто не стоит её мизинца.

Он сжал кулаки до хрустнувших суставов. Нет, он не поступит так с ней. Эртур круто развернулся и направился в сторону башни Белого Меча. Ему нужен Ливен. И, возможно, Освелл.

* * *

Присев за стол, Варис прикрыл глаза, мысленно представляя перед глазами своеобразную карту с расставленными на ней фигурами. Когда хранишь в голове слишком много информации, должен быть способ держать мысли в должном порядке. У Вариса был свой способ — представлять карту. Только поле битвы на этой карте было весьма своеобразно, включая в себя множество фигур самых разных цветов. И сторон в этой игре было больше двух, если рассуждать топорно — четыре. Игра, которую он вел, была весьма грандиозной и опасно непредсказуемой.

На чьей стороне был сам Варис? Он не причислял себя ни к одной из сторон. Само собой, у него были фавориты, но Паук был слишком хорошим игроком, чтобы отдавать себе отчет в том, что в играх, подобных его, слишком много переменных, чтобы ставить лишь на одну сторону все свое состояние. Здесь каждая фигура обладает собственным разумом, эмоциями, мотивами, что могут видоизменяться, и потому предсказать исход игры даже будь ты стратегический гений, невозможно. В любой момент условия могут измениться, независимо от твоей воли, в любой миг фигуры могут смешаться, а тебе останется лишь играть на новом поле. Потому так важно всегда иметь в запасе второй, и даже третий вариант. Всегда нужно оставлять пространство для маневра, иначе можно захлебнуться в водовороте собственной игры.

Только что его покои покинула молоденькая служанка-дорнийка, оставив Вариса весьма довольным проделанной работой. Паук усмехнулся. Поначалу он не собирался стравливать Эртура Дейна с Саймондом Стонтоном слишком рано, но последние дни Стонтон слишком усердно вклинивался туда, куда ему благоразумнее было бы вовсе не совать свой крючковатый нос. Завуалированная угроза Вариса, по-видимому, только воспламенила в нем жажду борьбы. Иначе с чего бы ему начать еще активнее наговаривать на принца Рейгара, всячески убеждая Эйриса отменить турнир?

Нет, Паук не боялся мастера над законом. Все-таки влияние на короля мастера над шептунами было куда больше, но недооценивать угрозу, пусть и хилую, не стоит. Когда его пташка напела ему о ночном похождении Стонтона — судя по всему, неудачном — Вариса это изрядно повеселило. Он бы многое отдал за возможность лично видеть перекошенное лицо зазнавшегося лорда, не привыкшего получать отказ. Это был шанс, и упускать его не имело смысла, если учесть, что Эшара Дейн отвергла его. Значит, второй возможности столкнуть лбами две фигуры может и не быть.

Все остальное было лишь делом техники. Завести задушевную беседу со служанкой, столь трогательно преданной своей госпоже, убедить ее, что леди Эшара находится в серьезной опасности и нуждается в надежной мужской защите не составило труда. И вуаля — Эртур Дейн вступает в игру.

Если в порыве эмоций он покалечит Стонтона — с карты Вариса исчезнут сразу два игрока, что, несомненно, благоприятно. Стонтон умен и проницателен, а значит, может подпортить игру в любой момент. От непредсказуемых фигур надобно избавляться. Дейн к разряду непредсказуемых не относился, однако в уме и осторожности ему сложно было отказать. Он был сильной фигурой в стане принца Рейгара.

Варис задумчиво почесал подбородок. Нет, ослаблять позиции Рейгара еще рано. Пожалуй, стоит помочь Дейну не наломать дров. Можно даже намекнуть на некоторую активность Стонтона в отношении наследного принца. Тогда Варис одним выстрелом убьет двух зайцев: слегка собьет спесь со Стонтона, а небольшая услуга сделает сира Дейна ему обязанным. Варис довольно усмехнулся. Фигуры на карте незначительно сместились, но общая картина по-прежнему оставалась неизменной. Теперь нужно было дождаться турнира в Харренхолле. Там все и решится.

Эртур с легкой брезгливостью осматривал убранство покоев лорда Стонтона. Идеальный порядок, безукоризненная чистота. Саймонд Стонтон относился к тем педантичным людям, для которых дисциплина была синонимом выживания. Слуги, обученные его привычкам, держали его покои в состоянии, близком к безупречному. Близком, потому что самой главной грязью этой комнаты, по мнению Эртура, был сам ее хозяин.

На полках было множество книг по законам и истории различных стран, в том числе и прекративших свое существование, вроде Древней Валирии и Гискарской империи. При других обстоятельствах Эртур даже восхитился бы начитанностью мастера над законами и его любовью к своему делу. Но при действующих условиях единственное, что ощущал Эртур, было жгучее желание сжечь все имущество Стонтона.

В углу комнаты Ливен, сложив руки за спиной, рассматривал роскошный гобелен, висевший на стене. На нем была изображена древняя охота, и все бы ничего, но при более внимательном рассмотрении можно было заметить, что хоть в одной руке у всех охотников и были луки, в другой вместо стрел были зажаты плети, а лань, за которой они гнались чем-то напоминала обнаженную женщину.

— Похоже, Варис был прав, — пробормотал Мартелл, не отрываясь от гобелена. — Наш мастер над законами тот еще извращенец.

Эртур не ответил, поджав губы, а Освелл подошел ближе, чтобы разглядеть получше, что так заинтересовало Мартелла. В тот же вечер, после разговора с Мирой, к Эртуру наведался лорд Варис. Довольно необычный визит, если вспомнить, что до этого мастер над шептунами лишь пару раз перекидывался словами с кем-то из рыцарей Королевской Гвардии, не считая Лорда-Командующего. Варис начал разговор издалека, плавно подведя к тому, что знает о неподобающем поведении лорда Стонтона по отношению к Эшаре. А также знает, что Эртуру тоже это известно.

Не успел Дейн ощетиниться, как Варис опередил его заверениями, что не желает леди Эшаре ничего, кроме добра. И потому может помочь, подсказав способ, с помощью которого можно разом отучить Саймонда от непристойных предложений благородным леди. При этом Варис как бы невзначай пожаловался, что Саймонд все чаще натравляет короля на принца Рейгара, намекнув, что неплохо было бы приструнить Стонтона и в этом отношении.

Когда Эртур поинтересовался у лорда Вариса, в чем заключается его мотив, тот с присущей ему притворной смиренностью заявил, что когда-нибудь, быть может, и ему понадобится помощь сира Дейна. Сам сир Дейн готов был отдать руку на отсечение (ну или пару пальцев), что Варис преследует по крайней мере еще одну цель, а может и две. Но разбирательство в играх Паука он решил оставить до лучших времен, так или иначе, а сведения, данные им, оказались весьма полезны.

Скрипнула дверь, и все трое гвардейцев подобрались. Лорд Стонтон вошел в свои покои, не подозревая, что его в них уже заждались. Однако войдя, он сразу же заприметил присевшего на краешек стола Дейна.

— Что вы тут делаете? — от изумления, Стонтон не сразу догадался выдать возмущение.

— Проходите, милорд, не топчитесь у входа, — насмешливо протянул Мартелл. — Мы вас тут уже давно ждем.

Саймонд вздрогнул, только сейчас поняв, что в комнате, помимо Дейна, находилось еще два человека. Он торопливо огляделся, пытаясь определить степень опасности и возможности ее избежать. Эртур усмехнулся, глядя на то, как на мгновение высокомерный мастер Малого Совета превратился в затравленную крысу. Но уже через миг Саймонд взял себя в руки.

— Итак, сиры, вы без позволения проникли в покои мастера над законами, — презрительно произнес Стонтон, закрывая за собой дверь. — Надеюсь, у вас есть достаточно убедительные объяснения, иначе, боюсь, у вас троих серьезные неприятности.

— Что скажешь, Дейн, есть у нас «убедительные объяснения»? — повернулся к другу Мартелл, весьма правдоподобно изображая встревоженность. Шут.

— Понимаю ваше недовольство, лорд Стонтон, — произнес Эртур, даже не улыбнувшись. — Должно быть, это несколько неприятно вернуться поздним вечером к себе и обнаружить непрошенных гостей? Мы пришли в немного неподходящее для посещений время, но уверен, вы нас поймете. Ведь вы и сами любите наносить другим поздние визиты.

Лицо Саймонда вытянулось. Эртур с мрачным удовлетворением видел, как на нем отразилось осознание.

— Я не понимаю ваших намеков, сир, — отрезал он. — И не имею желания разгадывать загадки. Так что будьте любезны, покиньте…

— Мы покинем, не волнуйтесь, — перебил его Дейн, подходя к нему ближе. — Но сперва мы бы хотели обсудить с вами некоторые философские вопросы. Скажите, милорд, в чем разница между лордом и разбойником?

— Что за чушь вы несете! — нервно фыркнул Стонтон. — Я последний раз повторяю вам…

Жесткий удар под дых прервал его бесстрашную браваду. Стонтон согнулся пополам, сдавленно охнув.

— А ведь мы так хотели вести себя цивилизованно, — прошипел Эртур и, схватив его за волосы, приподнял выше и снова ударил в живот, намеренно не трогая лицо. — Скажите, Стонтон, способны вы хотя бы увидеть разницу между благородной леди и продажной шлюхой?

— Пошел в пекло…

— Ответ неверный, — Эртур пнул его коленом в многострадальный живот. — А разницу между предупреждением и угрозой вы уловить способны? Так вот, если ты еще раз подойдешь к моей сестре, в нашем Малом Совете станет на одного евнуха больше, ты меня понял?

Стонтон молчал. Не из храбрости — гордыня не позволяла ему склониться перед обычным гвардейцем, пусть и Королевским.

— Похоже, наш лорд хочет закрепить урок.

Эртур глянул на Освелла, и тот без слов понял его. Молча подойдя ближе, он скрутил Стонтону руки за спиной и рывком поставил его на ноги. Эртур тем временем вытянул из подставки возле потухшего камина кочергу. При виде нее, глаза Стонтона округлились, он задергался.

— Что вы собираетесь делать? Вы с ума сошли! Я мастер над законами! Вам это так просто с рук не сойдет, — завопил он.

Мартелл, про которого он начисто успел забыть, быстро подойдя, вставил ему в рот кляп, после чего Стонтону оставалось только нечленораздельно мычать, да дергаться в руках куда более сильного Уэнта. Эртур, встав перед ним, флегматично повертел в руках кочергу.

— Ты, конечно, можешь рассказать о случившемся королю или кому другому, — вкрадчиво заговорил он. — Вот только тогда придется Его Величеству узнать неприятные подробности того, как ты развлекался с одной из его бывших любовниц. Как же ее звали? Кларисса, кажется? Сомневаюсь, что Его Величество любит делиться.

Стонтон побледнел еще больше и отчаянно замычал.

— А затем выяснится, что ты избил нескольких шлюх до смерти, парочке дворцовых служанок тоже найдется, что рассказать, — с садистским удовольствием продолжил Эртур. — Нам бы не хотелось приплетать в это дело кое-кого из благородных девиц, но, если ты нас вынудишь, их отцов тоже будет ждать неприятный сюрприз.

Дейн мысленно отдал должное Варису. Собрать так много компрометирующих сведений про осторожного и скользкого Стонтона было наверняка непросто. Правда, в вопросе «благородных девиц» Эртур блефовал, в надежде, что в шкафу Саймонда отыщется и парочка высокородных скелетов.

— А чтобы мои слова хорошенько осели в твоем изворотливом уме, тебе придется упасть с лестницы и неловко раздробить колено. — Не успел Стонтон ужаснуться, как Эртур размахнулся и со всех сил ударил его изогнутым концом кочерги прямо по коленной чашке. Стонтон страшно замычал, из глаз его брызнули слезы жгучей боли.

— Как же так, милорд! — Мартелл ухмыльнулся. — Осторожнее надо быть.

— И вот еще что, — будто бы только вспомнив об этом, жестко добавил Эртур. — Тебе следует пореже вспоминать принца Рейгара в беседах с Его Величеством, если не хочешь, чтобы мы поработали со вторым твоим коленом. Ты понял? Не слышу!

Стонтон что-то жалобно проскулил в кляп.

— Думаю, он согласен, — презрительно отметил Освелл.

Они вытащили кляп, и Стонтон застонал, что все понял. После утвердительного кивка Эртура Освелл отпустил пленника, тут же повалившегося на пол. Стонтон, тихо поскуливая, обхватил рукой левое колено. Пора было уходить.

— Что такое, лорд Стонтон, вы же любите боль, — скривил губы Ливен, уходя.

До Башни Белого Меча они добрались без приключений. Ливен и Освелл вслух рассуждали о том, как долго еще лорд Стонтон не сможет брать в руки свою любимую плеть, а Эртур всю дорогу хмуро молчал.

— Ты не идешь? — спросил Ливен, когда Дейн задержался недалеко от входа.

— Хочу подышать воздухом, — ответил Эртур. — Вы идите. Спасибо, что помогли разобраться сегодня.

Освелл похлопал его по плечу, а Ливен подмигнул. Дейн еще некоторое время смотрел вслед друзьям, пока они не скрылись за дверью. Сегодня без них он бы, может, и справился, но есть некая не поддающаяся описанию сила в том, когда ты ощущаешь дружеское плечо за спиной. И это был далеко не первый раз, когда они выручали друг друга.

Рыцари Королевской Гвардии. Что люди знали об этом закрытом для чужаков ордене, кроме того, что они защитники короля? Почти ничего. Башня Белого Меча и ее обитатели были закрыты для всего остального мира. Они могли заводить друзей, могли даже заводить любовниц, как Ливен, могли иметь братьев и сестер, но в свой мир они не впускали никого. Людям они нередко виделись безликими тенями короля, теми, чья жизнь и помыслы неразрывно связаны с железным троном. Но за этими доспехами бились живые сердца. Никому из них не были чужды слабости и сожаления, боль и тоска, злость и ненависть — и совсем не обязательно, чтобы эти чувства имели отношение к королю, сидящему на железном троне.

Эртур задумался, сколько раз они выручали друг друга. Сколько раз Ливен, бывало, задерживался у своей любовницы, а им приходилось изворачиваться, чтобы его прикрыть. Даже благоразумный Барристан или Хайтауэр с его крутым нравом не раз шли на ложь, чтобы прикрыть спины друзей. А как иначе? Разве можно выжить в этом мире без протянутой руки друга?

Эртур посмотрел на темное полотно неба, усыпанное миллионами звезд. Мартелл прав: звезды здесь тусклее, чем дома в Дорне. Дома. Как давно он не был в месте, которое когда-то считал домом? Самым забавным было то, что до недавнего времени он даже не вспоминал о Звездопаде. Точнее, до вполне определенного времени — до ее приезда.

Ему захотелось дать себе крепкую оплеуху. Неужели он не может не думать о ней хотя бы час?! Это начинало пугать не на шутку. Но больше всего тревожило предательство собственного сердца, которое сжималось в тисках, даже когда он был занят совершенно другими делами. И даже сейчас он не испытывал ни капли облегчения от воспоминания распластавшегося на полу и скулящего, подобно раненой суке, Стонтона. Жестокое удовлетворение грело его недолго, сменившись скребущимися на душе кошками.

Он спрашивал Стонтона, в чем разница между благородным человеком и разбойником, вот только сам сегодня нарушил эту незримую границу. Он впервые покалечил человека из личных соображений. Впервые он перешел черту, которую не должен был никогда переходить. Дело было не в наивности или неискушенности. Просто много лет назад он дал себе слово, что никогда не запятнает свой плащ недостойным поступком. А в эту ночь нарушил данное себе обещание. Жалел ли он? Нет. Он бы переломал все кости негодяю, посмевшему заявиться к ней среди ночи, если было бы нужно.

Вот только Саймонд Стонтон был не единственным охотником за плотскими удовольствиями в замке. Красный замок, эта образцовая обитель добропорядочности, был всего лишь логовом разврата и лжи. Благопристойный днем, он срывал маски под покровом ночи. Благородная леди-жена изменяла мужу с любовником, а почтенный супруг совершал адюльтер, пока жена спала в соседней спальне. Дочери теряли невинность за спинами родителей, а сыновья по-тихому избавлялись от собственных бастардов.

Как долго он сможет ее оберегать? Да, и должен ли он? Когда-нибудь Эшаре предстоит выйти замуж за лорда. В том, что она сделает хорошую партию, можно было не сомневаться. Дом Дейнов вел свое начало от королей, когда Таргариенов еще не было на вестеросской земле, и недаром одна из его представительниц стала женой короля железного трона. А Эшара, помимо впечатляющей родословной, была наделена красотой, хорошими манерами и умом. Но что будет после? Превратится ли она в одну из тех женщин, кичащихся своим благочестием, прелюбодействуя в тени? Он не верил в это. Эшара не такая. Но сможет ли он уберечь ее от разложения и гнили, что проникает в души каждого, живущего в этом месте?

Эртуру захотелось рассмеяться. От кого он и должен ее защищать, так это от себя самого. Потому что ему она доверяет, от него она не станет ждать подлости и грязных мыслей. А ведь как доверчиво согласилась она выехать с ним за ворота города! Знай она, какие мысли и желания посещают его порой, она даже смотреть на него не стала бы. Или стала бы? Что если она так же больна, как и он?

Эртур протер лицо руками, отгоняя безумные желания и пугливую надежду прочь. Нельзя. Нельзя даже позволять себе надеяться на нечто столь противоестественное. Единственным выходом он видел скорейший ее отъезд. Чем скорее она покинет столицу и отправится на услужение Элии, тем лучше для нее. И для него. Возможно, стоило ускорить этот процесс, обратившись к королеве Рейлле. Вот только как сформулировать свою просьбу? Эртур вздохнул. Эшара его не простит, если узнает. Он так и не нашел в себе силы и храбрости встретиться с ней. То, что Эшара тоже больше не искала встреч, одновременно и радовало, и причиняло нестерпимую боль. Эртур запрокинул голову, безмолвно прося помощи у звезд. Но те, как всегда, остались глухи.

* * *

Утренний воздух был по-зимнему свеж и прохладен. Капли росы поблескивали на траве, а из-за облаков неуверенно выглядывало солнце. Королева Рейлла пожелала после завтрака прогуляться по саду вместе с принцем Визерисом. В этой прогулке её сопровождали Эшара, Маргери и двое молчаливых стражей, державшихся на почтительном расстоянии.

Королева с самого утра была не в духе, что сказывалось и на настроении окружавших ее людей. От Кэтрин Эшара узнала еще одну тайну: королева всегда бывала раздражительна и мрачна на следующий день после того, как король посещал ее спальню. Та же Кэтрин пролила свет на тайну закрытых платьев королевы — вовсе не благочестие, как изначально подумала Эшара, а желание скрыть синяки, а порой и укусы. Слушая подругу, Эшара задавалась вопросом, таким ли уж благом является для женщины супружество. Счастье женщины напрямую зависит от мужчины, с которым ее свяжут брачные клятвы, и никогда ни одна женщина, даже самая любимая, не может быть уверена, что именно этот мужчина не станет для нее проклятием.

Что до самой Эшары, она с огромным удовольствием дала бы обет безбрачия, будь у женщин подобная привилегия. Но даже тут их лишали права выбора. Вернее, он был, но для того нужно было пойти в септы или молчаливые сестры. Неужели единственным способом избежать нежеланных уз, было связать себя при этом другими? Эшара слишком любила жизнь, ее бурлящую живость, чтобы пойти в септы. А боги не для того подарили ей второй шанс, чтобы она растрачивала его в септах.

Будь она мужчиной, стала бы Королевским Гвардейцем. Как сир Барристан, принц Ливен и… Эртур. При мысли об Эртуре ей захотелось плакать, и Эшара сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, отгоняя мысли о брате. Не хватало еще расплакаться в присутствие королевы. Дорнийка скосила глаза на Рейллу. Королева в глубокой задумчивости сидела в беседке и наблюдала, как ее младший сын бегает за своим щенком по саду. Мыслями Рейлла была далеко, глаза ее то и дело щурились, как от яркого солнца. Эшара подумала, что так люди обычно щурятся на свою жизнь.

Единственной, кого не трогала всеобщая подавленность, была Маргери. Девушка улыбалась своим мыслям, время от времени делая попытки завести беседу с королевой.

— Ваша милость, вы слышали, что говорил мейстер Пицель о лорде Стонтоне? — спросила она.

Два дня назад они узнали, что лорд Стонтон неловко оступился и упал на лестнице, возвращаясь поздно вечером в свои покои, и тяжело ранил колено. Мейстер Пицель настоял, чтобы мастер над законами несколько дней не вставал с постели, и слышать ничего не хотел против. Услышав эту новость, Эшара испытала мстительное удовлетворение, но она не знала, насколько тяжелой была травма мастера над законами. На вопросительный взгляд королевы Маргери продолжила:

— Я слышала, мейстер Пицель жаловался деснице, что левое колено лорда Стонтона раздроблено, и, скорее всего, он так и будет хромать всю жизнь.

— Это весьма печально, — равнодушно отозвалась Рейлла. — К счастью, корона ценит в лорде Стонтоне его ум, который не пострадал, а не его талант танцевать.

Эшара тихо хмыкнула.

— Ах, Ваше величество, мне его так жаль! — проговорила Маргери. — Он ведь холост, а с такой хромотой кто захочет выходить за него замуж.

— Дорогая, ты либо слишком наивна, либо слишком невинна. — Рейлла поджала губы, явно сдерживаясь от парочки более малоприятных характеристик. — Мужчинам не нужно иметь полноценных ног, чтобы жениться и заделывать детей. На самом деле, им даже ноги для этого не нужны. Достаточно знатности, богатства и того, что у них болтается в штанах.

Обычно королева бывала куда сдержаннее в высказываниях, но сегодня Рейлла была слишком раздражена, слишком обижена на судьбу и слишком устала от собственного бремени. Маргери неловко рассмеялась, не зная, как стоит реагировать на эту фразу, чтобы не выглядеть в глазах говорившей королевы легкомысленной и испорченной. В этот момент принц Визерис, гонявшийся за щенком, споткнулся и повалился прямо в клумбу, перепачкав свой расшитый золотыми нитками камзол, мгновенно сменивший цвет из красно-золотого в буро-коричневый.

— Визерис! — воскликнула Рейлла. — Я же велела тебе не бегать за этим щенком!

— Я помогу, — поспешно поднялась Эшара, заметив, что мальчик готов разреветься, а уж если Визерис ревел, то делал это с чувством и от души.

— Нет, — внезапно остановила ее королева. — Маргери, будь добра отведи принца в замок и помоги переодеться. — Маргери, поклонившись, увела принца, хотя Эшара успела заметить на ее лице тень недовольства. — Видят боги, его старший брат не доставлял столько хлопот, — вздохнула Рейлла.

— Так часто случается, ваша милость. Наша септа рассказывала, что мой старший брат, Элиас, был очень послушным и тихим ребенком. А вот Эртур был ужасным непоседой, все делавшим наперекор. — Эшара улыбнулась, представив маленького нахохлившегося Эртура.

— Ты любишь брата.

Слава богам, что, говоря это, королева не смотрела на Эшару, провожая взглядом удалявшегося сына. Иначе она заметила бы, как растерялась и покраснела ее фрейлина.

— Последнее время ты стала печальной и молчаливой, — тем временем продолжила делиться наблюдениями Рейлла. — Хотя ты и раньше была неразговорчива, все из тебя приходилось вытягивать щипцами, но теперь, как мне кажется, тебя что-то тяготит.

— Нет, Ваше Величество, со мной все в порядке, — заверила её Эшара.

— Вот как, — протянула Рейлла, изучая её взглядом. — А вот твой брат так не считает.

— Ч-что, Ваша милость?

— Вчера сир Эртур приходил ко мне, — пояснила Рейлла. — Он утверждает, что Красный замок действует на тебя удручающе, и просил позволить тебе поскорее отправиться на Драконий Камень если мне угодно. Если же нет, по его мнению, тебе было бы лучше вернуться в Звездопад, к семье. Как считаешь, он прав?

Эшара так и застыла, не зная, что сказать. Значит, она настолько ему неприятна, настолько он жаждет от неё избавиться, что обратился к королеве со столь деликатной просьбой. На глаза навернулись слезы, и на этот раз сдержать их не удалось. Наблюдавшая за ней Рейлла восприняла это, как подтверждение слов Эртура.

— Значит, прав, — вздохнула она.

— Простите, Ваше Величество, — Эшара торопливо вытерла слезы. — Мне вовсе не так плохо в Красном Замке. Но думаю, мои слова уже не имеют значения. Теперь, видимо, мне стоит написать в Звездопад о скором приезде и собирать вещи?

Она чувствовала себя такой разбитой, что сил сопротивляться просто не было. Эртур будто предал её, вонзив нож в спину. Он даже не пожелал поговорить с ней, объясниться. Не пожелал даже увидеть её. И это было все, что имело для неё значение. Эшара начала ожесточённо вытирать слезы, что вновь потекли по щекам.

— С чего ты взяла, что ты отправишься в Звездопад? — слегка удивилась Рейлла и снова вздохнула, словно сама необходимость объяснять свои действия вызывала у неё головную боль. — Ты поплывешь на Драконий Камень на служение принцессе Элии. Ты удивлена?

— Признаюсь, да, ваша милость, — проговорила дорнийка, осторожно подбирая слова. — Я думала, что не нравлюсь вам.

— Если бы я держала при дворе только тех, кто мне по душе, то замок был бы пуст или наполнен сердобольными и порядочными идиотами, — отрезала Рейлла, поглядев вдаль. — Твой брат считает, что ты не приспособлена к дворцовой жизни, что двор сломает тебя. Я так не думаю. Ты быстро учишься и схватываешь все на лету. Думаешь, я просто так натравила на тебя своих придворных?

Эшара изумленно уставилась на королеву, а та только негромко фыркнула.

— Большинству из них достаточно бросить кость, сказав, что она вкусная, и они обглодают её, даже не заметив, что кость-то деревянная. Мне достаточно намекнуть, что ты мне не нравишься, и они сделают все, чтобы выслужиться передо мной. Я же всего лишь хотела проверить, есть ли за этой смазливой мордашкой стержень.

— И как, проверили? — прохладно поинтересовалась Эшара, сдерживая рвавшуюся наружу злость.

— О да, — впервые за все утро улыбнулась Рейлла. — Он в тебе есть, девочка. Поэтому ты и отправишься на Драконий Камень. За почти два месяца ты уяснила для себя, что значит быть фрейлиной, и что входит в её обязанности, не так ли? Но у тебя, моя дорогая, будет ещё одна обязанность.

Что-то в её голосе заставило Эшару насторожиться. Королева заговорила медленнее, обдумывая слова и внимательно следя за её реакцией. Весь небольшой жизненный опыт подсказывал девушке, что, когда люди говорят так, они собираются сообщить не самую приятную новость.

— Я хочу, чтобы ты стала моими ушами и глазами при дворе моего сына, — припечатала королева. — Кто посещает замок, откуда туда прилетают вороны, какие разговоры до тебя доходят. Даже незначительные, на твой взгляд, детали могут иметь ключевое значение, и потому я желаю их знать.

— Вы… хотите, чтобы я шпионила? — изумилась Эшара. — За вашим сыном?

— Я не враг Рейгару, напротив, — и тут на бесстрастном лице Рейллы проступило нечто вроде волнения. — Он мой первенец, и я желаю уберечь его. Но люди, окружающие его, лорды и рыцари, которым он доверяет и считает своими друзьями… Большинство из них почти всегда преследует свои собственные цели и выгоду. Я беспокоюсь, что они могут подтолкнуть его к неверным решениям.

Подул прохладный ветер, и Рейлла чуть поежившись, поплотнее закуталась в шаль. А Эшара сидела рядом с ней, как громом оглушенная. Неужели не найдется возле трона ни одного человека, который не стал бы плести свои собственные интриги? И тут же ей стало смешно от собственной наивности. Уж, кто-кто, а королева просто обязана быть в эпицентре этих интриг. Но Рейлла всегда выглядела слегка отстраненно, немного равнодушно, отчего казалось, что ей глубоко наплевать на дворцовые игры, что она просто плывет по течению, проживая отпущенное ей богами время. Вот ей еще один урок: никогда не обманываться на внешность людей и впечатление, которое они производят.

— Деймон Блэкфайр когда-то совершил ту же ошибку, поверив словам других, — привлекла ее внимание Рейлла. — Думаешь, в крови Блэкфайра было предательство? Или что он вожделел трон своего брата? О, нет. Его друзья, советники и даже боевые товарищи — все в один голос твердили ему, что он больше достоин трона, подталкивая его к мятежу. Возможно, они даже верили в то, что говорили. Но история их всех рассудила. И Дейрон Красный Дракон, которого они считали недостойным, удержался на троне, а Деймон Блэкфайр сгинул вместе с сыновьями на Краснотравном поле. Я не желаю, чтобы мой сын повторил его судьбу. Трон и так его по праву. Ему нужно только дождаться, когда чудовище… когда придет время.

Лицо королевы ожесточалось по мере того, как она говорила. А последняя фраза про чудовище, так и оставшаяся неоконченной, наводила на думы о силе ненависти к собственному мужу. Эшара задумчиво рассматривала эту скрытную женщину, внезапно решившую приоткрыть перед ней двери в свою душу и в опасную тайну собственного сына.

— Вы думаете, ваш сын способен на столь низкий поступок? — спросила она. Рейлла вздрогнула и поджала губы. А когда открыла рот, слова явно давались ей с трудом.

— Когда Рейгар был здесь последний раз, он увидел то, чего не должен был видеть. Он и раньше порой говорил опасные вещи, но теперь… — она запнулась. — В его глазах впервые полыхал такой огонь. Я боюсь за него.

Оставалось только догадываться, чему стал свидетелем принц Рейгар, убийства ли диким огнем очередного невинного или синяков на теле матери. Рейлла несколько мгновений немигающим взглядом смотрела вперед, а потом повернулась к Эшаре, словно только сейчас заметила ее присутствие. На мгновение Эшаре почудился страх в глазах королевы. Та только сейчас осознала, что сболтнула лишнего.

— То, что я тебе рассказала…

— Я скорее умру, чем расскажу кому-то то, что может причинить вред принцу Рейгару и принцессе Элии, — быстро вставила Эшара.

Теперь ей все было ясно. Королева специально выбрала дорнийку на роль фрейлины Элии. Дорнийцам, преданным своей принцессе, а значит и ее мужу, она доверяла больше тех, кто был к ней приближен, чьи отцы занимали должности в Малом Совете и при дворе. Она умышленно пригласила кандидатку в Красный Замок под предлогом обучения. На деле же, королева желала лично изучить ту, в чьей помощи она так нуждалась и кому она откроет столь опасный секрет. А ее желание защитить сына от роковых ошибок было вполне понятно.

— Так ты поможешь мне? — как бы Рейлла не умела держать лицо, голос ее дрогнул. Не так-то просто просить о помощи той, в ком течет кровь драконов.

Поможет ли она? Приезжая в Красный замок, Эшара твердо знала поставленные перед собой цели. Выжить самой и защитить семью. Больше ничего. Игры престолов не интересовали ее. Пусть Таргариены грызутся, пусть Баратеоны получат трон, который у них отберут Ланнистеры, пусть Старки восстанут против трона снова и снова. Пусть. Не ей менять ход истории.

Но как же она была наивна, полагая, что ей позволят остаться в стороне! В этом мире она всего лишь пешка, которую кто-то да захочет передвинуть. Но ведь королева спрашивала. Не требовала, не приказывала, она задавала вопрос. А вопрос подразумевает возможность отрицательного ответа. Одно короткое слово, и она вернется домой. Пусть ее миссия по спасению Эртура Дейна и будет провалена, но она еще может вернуться и выжить сама.

Перед глазами встало до боли знакомое лицо, такое родное, что становилось больно в груди. Она вспомнила его слова об опасности и свои подозрения. А теперь еще и королева, подозревающая своего сына в интригах — неважно с каким мотивом. Понемногу кусочки пазла складывались воедино. Рейгар на самом деле мог планировать переворот или восстание! И если так, Эртур никогда бы не остался в стороне. Что если единственный способ уберечь Эртура — принять предложение королевы?

Эшара подняла голову и посмотрела в глаза королевы, что терпеливо ждала ее ответ. Решимость овладела девушкой, и не сводя глаз с лица Рейллы, она кивнула.

Известие о готовящемся в Харренхолле турнире взбудоражило впавший с зимнюю спячку Вестерос, особенно всколыхнулась Королевская Гавань. В каждом доме и улице обсуждались подробности предстоящего веселья. Мальчишки строили теории о том, какие рыцари примут участие, и делали ставки на тех, кто, по их мнению, победит. Чаще всего можно было слышать имена принца Рейгара, Эртура Дейна и Барристана Селми. Оруженосцы возбужденно спорили, кому достанется честь помогать тому или иному рыцарю, втайне мечтая, что и им позволено будет поблистать. А межевые рыцари в срочном порядке начинали искать деньги на новые доспехи взамен потрепанных старых.

Молодые леди также готовились к своему собственному состязанию, которое обещало быть не менее неистовым, ибо сражаться им предстояло за мужские сердца. Они закупали ткани, ленты, кружева, приглашали портных, шили новые и переделывали до неузнаваемости старые платья. А украшения и драгоценности! Ювелиры и торговцы драгоценностями в предвкушении потирали руки. Турнир должен был продлиться десять дней, и за это время каждая уважающая себя леди должна будет сменить по два, а то и три наряда в день! А значит, драгоценности тоже придется менять.

А когда лорд Уэнт объявил, какие награды будут уготованы победителям турнира, всеобщее возбуждение возросло в разы, ибо награды были поистине впечатляющие. Таким образом, лорд Уэнт, сам того не осознавая, поднял планку еще больше. Молодые девушки в панике пытались придумать нечто невообразимое, что позволило бы им затмить всех остальных.

В Красном Замке тема турнира также была самой обсуждаемой. Для молодежи рыцарский турнир является оплотом их надежд и чаяний. Юноши мечтают проявить себя, девушки — найти свое счастье. Все разговоры так или иначе сводились к Харренхоллу. Единственной, кем не завладела турнирная лихорадка, была Эшара Дейн. И она же была единственной, доподлинно знавшей, что турнир этот обойдется дорого не только лорду Уолтеру Уэнту, но и всем Семи Королевствам. Волновало ли это ее? Посещали ли ее хорошенькую голову мысли о возможности что-то изменить или исправить? Если и да, то подобные мысли не задерживались в этой голове надолго, ибо Эшара даже с натяжкой не смогла бы отнести себя к славной гвардии мечтательных борцов за лучшее будущее.

Как-то она спросила Аллирию, стала бы та что-то предпринимать, знай, что должно случиться нечто ужасное, способное принести горе во многие дома Вестероса. В глубине души, задавая этот вопрос, Эшара надеялась, что сестра своим ответом рассеет ее сомнения по поводу черствости собственной натуры. Однако Аллирия ее разочаровала, горячо заверяя, что «разве можно спокойно спать, зная, что своим бездействием обрекла на смерть и страдания других людей?». Сон Эшары, вопреки благородным убеждениям сестры, был не в пример крепок, а совесть лениво отмахивалась от своих прямых обязанностей, словно разжиревший кот от надоедливой мыши, и убеждала, что в первую очередь нужно заботиться только о себе любимой.

На горизонте невидимым чудищем маячила самая настоящая война, кровопролитная и беспощадная, война, что унесет тысячи жизней и положит конец великой династии. Но единственное, что до недавнего времени волновало прагматичную Эшару, это как бы пережить эту войну с минимальными потерями для себя и своей семьи. Выжить любой ценой, и по возможности сохранить достаточно ресурсов для сносной жизни после войны. Это стало ее девизом по жизни, и единственное исключение за все годы она сделала лишь для одного человека — человека, не пожелавшего ее видеть. Человека, отвергшего ее.

Пока фрейлины королевы теряли головы, наперебой обсуждая Харренхолл и его турнир, Эшара собиралась к отъезду. Королева дала ей три дня, два из которых уже истекли. Ей бы радоваться, вот только ее душили слезы. Это было, как будто свежий ожог на коже. И вроде бы целебные мази уже намазаны, а ты пытаешься изо всех сил не думать о нем, отвлечься, забыть, но боль все равно не покидает, напоминая о себе ежесекундно. О, она бы с удовольствием отодрала этот кусок своей кожи, лишь бы снова вздохнуть полной грудью, хотя в глубине своей сжавшейся в отчаянии и страхе души понимала, что пути назад уже нет. Эта рана никогда не заживет полностью, так и оставшись напоминанием в виде уродливого шрама и фантомной боли.

Она должна была сблизиться с Эртуром, должна была подружиться с ним, стать ему семьей. Но не влюбляться в него! Хотя бы наедине с собой можно было признать истину — она проиграла в собственной игре. Можно было поаплодировать себе, из стольких мужчин умудрившейся полюбить родного брата.

Где, в каком месте она оступилась? Когда нужно было остановиться, чтобы это было вовремя? Привязывая его к себе, она не заметила, как сама опутывалась все больше и больше. Поначалу все было весьма невинно, ежедневное общение, совместные прогулки, ужины вместе, а их семейные узы играли ей только на руку. Никому не пришло бы в голову, что леди Эшара, слишком часто замечаемая в обществе брата, делает что-то предосудительное. Вот только она так и не сумела посмотреть на него глазами сестры. В чем была причина? Эшара склонна была думать, что причина крылась в ее самозванстве.

Да, она была искренне привязана к Элиасу и Аллирии, но это была привязанность приемного ребенка. Живя с ними под одним кровом, она научилась видеть в них семью. Но Эртур был далек, так и оставаясь в ее голове неким возвышенным, героическим образом, ровно до тех пор, пока она его не встретила.

Все в нем было волнующим: его низкий голос, его сильные руки с выступающими на них венами, его жесты, манера держать себя, взгляды, его улыбка. Она изучила все его улыбки. Когда он бывал смущен, он опускал глаза, сдержанно и немного неловко улыбаясь, а когда ей удавалось его рассмешить, он слегка запрокидывал голову и беззвучно смеялся. Если ему приходилось общаться с кем-то, кто был ему неприятен, об его улыбку можно было поцарапаться, настолько она становилась колючей и саркастической. А порой, глядя на нее, он улыбался невообразимо нежно, заставляя ее сердце пускаться в пляс. В такие моменты его глаза сияли по-особенному, и больше всего она любила морщинки, собиравшиеся в уголках его глаз.

Она полюбила в нем все. Даже его усталость, даже щетину, когда он забывал побриться, даже его упрямство и гордыню, вспыльчивость и порой скрытность, его привычку временами хрустеть пальцами и подолгу молчать. До последнего она обманывала себя, утверждая, что именно так сестра должна любить брата. И только та злосчастная прогулка по столице открыла ей глаза на вопль собственного сердца. И похоже не только ей одной.

То, что Эртур избегал ее общества именно после той прогулки, после ее неловкого поцелуя, могло означать одно — он все понял. Его честная и благородная натура не смогла принять такого надругательства над священными семейными узами, не смогла принять запретное, однако эта же натура не позволила ему оскорбить ее открытым упреком. И тогда он нашел единственное верное решение — отдалиться от нее и отослать как можно раньше и как можно дальше. Это было правильно, это было честно и это было жестоко.

Впервые она поняла всю глубину всех этих романтических слов про разбитое сердце. Раньше она тихо посмеивалась над глупостью девиц, рыдавших о мужчинах, надуманностью и напыщенностью фраз о несчастной любви, высокомерно твердя, что это все выдумки менестрелей. Боги наказали ее за надменность. Она могла поклясться, что знает, каково это, когда в груди посыпано стеклянной крошкой, когда раны не перестают кровоточить. Недостаточно сильно, чтобы убить, но вполне довольно, чтобы искалечить и сломать.

Два дня Эшара ходила по замку, подобно бледной и потерянной тени. За два месяца, проведённые в Красном Замке она научилась скрывать злость, обиду и даже печаль. Но вот прятать боль под маской веселья она ещё не приучилась. Встречавшиеся ей придворные дамы кидали на нее злорадные взгляды и довольно перешептывались за спиной. Они были убеждены, что Эшара Дейн мечтала остаться при королевском дворе, да вот королева не сочла ее на то достойной, отправив на служение принцессе Элии. Кэтрин, единственная, кто относился к ней по-дружески, передавала Эшаре злые фразы, повторявшиеся за ее спиной. На языке у дорнийки вертелся вопрос, чем же отвечала ее подруга на этот злой шепоток, который она так резво пересказывала. Однако позволить себе потерять столь полезный источник информации Эшара не могла, потому, кривясь, как от лимона, проглатывала язвительные слова.

Пару раз она видела его издалека. Стыдясь самой себя, она наблюдала за ним украдкой, пока никто не замечал. Пока он не замечал. Как же ей хотелось броситься к нему, заглянуть в глаза и спросить, за что он так с ней жесток. Вместо этого она разворачивалась и уходила прочь, чувствуя, как в груди что-то безжалостно рвётся на части.

Она дала себе слово. Она не придёт к нему первая. Покинет замок, даже не попрощавшись. Как он и хотел. И в день отплытия она проснулась, уверенная, что сможет сдержать слово. Вот только с каждым прошедшим часом её решимость плавилась, как воск. И вот она уже топчется перед Башней Белого Меча, не решаясь сделать шаг вперед, но и не имея сил отступить назад. Корабль, который должен был увести ее на Драконий Камень, отплывал через час. Хрупкая надежда, что он все же придет, таяла, как снег весной, а ее гордости оказалось ничтожно мало, чтобы с высоко поднятой головой уйти.

Она знала, что сегодня был черед сира Барристана и сира Освелла нести караул, как и то, что Лорд-Командующий тоже отсутствовал — она видела его по дороге сюда в компании лорда Велариона. Что касается Ливена и сира Джона, то они либо отсыпались у себя после дежурства, либо коротали время где-то на Шелковой улице. А значит, никто не должен был помешать им поговорить. Эшара поджала губы. Больше всего на свете она ненавидела неопределенность. Уж лучше получить жесткий отказ, чем всю жизнь задаваться вопросом, как было бы, хвати у нее мужества прыгнуть в омут с головой.

Сделав глубокий вдох, Эшара направилась к башне. Хотелось бы ей сказать, что она уверенно и решительно толкнула дверь, но в действительности руки её позорно вспотели, а сама она выглядела точь-в-точь мелкая преступница.

Ей ещё не доводилось бывать в этой башне. Эртур никогда её не приглашал, а она не напрашивалась. Бегло осмотревшись, она заметила широкий стол с несколькими забытыми там кубками, гобелены, камин и книжный шкаф. Напротив входа наверх вела витиеватая лестница. Как-то Эртур упоминал, что второй этаж занимают они с Ливеном и Освеллом, на третьем находились спальни Джона, Барристана и покойного сира Харлана, которую вскоре предстояло занять Джейме.

Запретив себе думать о том, что она творит, Эшара поднялась на второй этаж. Три двери. Девушка в нерешительности замерла. Будет крайне неловко, если она войдёт в одну из них, наткнувшись там на спящего Мартелла. Пока она в нерешительности теребила складки платья, уже готовая развернуться обратно, за одной из дверей послышался скрип и негромкие шаги. Была не была. Эшара постучалась. Дождавшись приглашения, она повернула ручку и вошла внутрь под аккомпанемент собственного гулко бьющегося сердца.

Эртур стоял у невысокого аркообразного окна, в простой рубашке и расстегнутом дуплете, и не сразу обернулся на вошедшую, по-видимому, ожидая увидеть кого-то из приятелей. Эшара, переминаясь с ноги на ногу, сделала пару шагов вперёд, и только тогда шорох платья заставил его обернуться. Ей показалось, что у неё выбили воздух из груди, когда их взгляды встретились. Несколько долгих томительных мгновений он молчал, с непроницаемым видом глядя на неё. А потом, слабо усмехнувшись, покачал головой на собственные мысли.

— Я думал, ты уже на корабле, — тихо произнёс он.

— Я не смогла бы уехать, не попрощавшись, — пробормотала она, и не сдержавшись, добавила: — Раз уж ты не посчитал нужным.

Эртур промолчал, изучающе глядя на нее. Множество вопросов вертелось у нее на языке. Это правда, что Мира рассказала тебе о стонтоновском посещении перед тем, как он свалился с лестницы? Это ты покалечил его? Ради меня? Почему ты попросил королеву отправить меня раньше времени? Я тебе настолько надоела? Вместо этого она задала самый важный, самый мучительный.

— Почему ты избегал меня все последние дни? Почему даже не пожелал попрощаться?

Она не собиралась, уподобляясь обиженному дитя, выливать на него все эти упреки. Но горечь и разочарование душили слишком сильно, а она слишком привыкла быть рядом с ним младшей капризной девочкой.

— Ты знаешь, почему.

— Нет, не знаю. Скажи!

Эртур промолчал, отвернувшись снова к окну. Вся её решимость, все слова, что она продумывала по дороге сюда, теперь казались глупыми и неуместными. Он вёл себя совсем не так, как она ожидала. Чувствуя ком в горле, Эшара прошлась в глубь комнаты, оглядывая её убранство. Всё было довольно аскетично, ничего лишнего. На письменном столе, помимо чернил и пера, лежала книга, и, подойдя ближе, Эшара обнаружила что это «История Дорна», написанная мейстером Лайнелом⁽¹⁾.

— Не знала, что ты в свободное время читаешь историю, — невпопад заметила она, перелистывая ветхие страницы.

— Это помогает заснуть.

Она открыла книгу, задержавшись на оглавлении. Эшара всмотрелась в ровные строки знакомой истории, пока кое-что не привлекло ее внимание. Вторжение в Дорн Дейрона Первого. Эшара хорошо знала эту часть истории, как и то, кто именно был в свите короля незадолго до его смерти. Трое гвардейцев погибли, один сбежал, а Эймон Таргариен попал в плен, пока его не вызволил Бейлор Благославенный.

— Ты говорил, что всегда восхищался Эймоном Таргариеном, — не оборачиваясь, промолвила она. — Всегда хотела спросить, почему именно он?

Эртур, наконец, обернулся и подошёл ближе, заглядывая в книгу.

— Он был рыцарем Королевской Гвардии, позднее став Лордом-Командующим. Он был набожен, благороден, нравственен, отважен и предан. Он один из немногих рыцарей, ни разу не замаравших свой плащ недостойным поступком.

— А как же королева Нейрис? — спросила Эшара, повернувшись и в упор глядя на него.

Эртур ответил не сразу, все так же разглядывая книгу, словно там могло быть что-то, чего он не знал.

— Я в это не верю.

Ей захотелось одновременно рассмеяться и заплакать. А ещё ударить его как можно сильнее, чтобы он почувствовал хоть толику ее боли.

— А я верю, — с вызовом произнесла она, пытаясь поймать его ускользающий взгляд. — Они с Нейрис были созданы друг для друга, они были родственными душами, они… были одинаковыми, и грехом было разделять их.

Эртур, наконец, перевёл на нее взгляд. И тогда она разглядела то, чего не видела в них первоначально. Бездонную тоску и непереносимую муку. И ей все стало очевидно. Но от того горечи на языке не стало меньше, напротив. Она бы смогла мужественно перенести его нелюбовь, но знание того, что ее чувства взаимны, резало сильнее валирийского ножа.

— Нейрис была замужем за их братом-королем, — тихо промолвила она. — Они оба были связаны клятвами, но разве это справедливо? Почему боги подарили им любовь, но лишили эту любовь права на существование?

Эртур поднял руку и заправил выбившуюся прядь волос ей за ухо. И столько было нежности в его взгляде и в этом жесте, что ей стало до невыносимости больно. Захотелось кричать и топать ногами, требуя своего. Требуя у богов его. Эта рана слишком сильно саднила, чтобы хладнокровно лгать. Одинокая слеза прочертила дорожку по ее щеке, теряясь в уголке губ.

— Потому что боги жестоки, — прошептал он надтреснуто, стирая слезу с ее щеки. — Не плачь. Только не из-за меня.

— Я люблю…

— Не надо. — Он на мгновение прикрыл глаза, будто собирая остатки воли. — Даже не будь мы теми, кто мы есть, я связан, Эшара. Я рыцарь Королевской Гвардии, — он умолк, вглядываясь в нее. — И я по-прежнему твой брат.

Еще никогда ей не хотелось так сильно поведать кому-то правду о себе, о том, кто она есть. Если бы Эртур знал, что в теле его сестры уже много лет живет другая душа, поменяло бы это его мнение?

— А если бы я не была твоей сестрой? Если бы лишь обликом я напоминала тебе ее? Ты бы отказался от Гвардии ради меня?

— Все эти разговоры не имеют значения, Эшара. Мы — те, кто есть, и мы связаны узами похлеще брачных, мы связаны узами крови. — Говоря это, он продолжал гладить ее по щеке большим пальцем, и этот тактильный контакт был единственной соломинкой, удерживавшей ее на краю пропасти.

— Как и Таргариены, что веками женили братьев на сестрах, — в отчаянии возразила она.

— Но мы не Таргариены. — Он вздохнул. — Ты — самое лучшее, что я встречал в этом мире. Ты… ты прекрасна, и ты свободна. Однажды ты выйдешь замуж, и твой муж… он будет любить тебя и заботиться о тебе. Так, как никогда не смог бы я. — Он сглотнул. — И однажды ты проснешься, и поймешь, что эти два месяца тебе просто приснились.

— А как же ты?

— А я буду там же, где ты меня оставишь, — он горько улыбнулся.

Слезы вновь потекли по ее щекам. Эртур начал стирать их, обхватив ее лицо руками.

— Поцелуй меня, — прошептала она. — Пожалуйста, Эртур.

За последние два месяца она поняла одну вещь: он не умел ей отказывать, когда она просила вот так, словно от этого зависела ее жизнь. Эртур замер и некоторое время не двигался. Эшара зажмурилась, не желая видеть, как тепло исчезает из его глаз, как на самом дне они покрываются тонкой корочкой льда. И когда она была почти уверена, что он сделает одну из тех правильных вещей, вроде целомудренного поцелуя в лоб, или и вовсе отойдет от нее, он нагнулся к ее лицу и мучительно медленно коснулся ее губ.

Это не был один из тех жарких поцелуев, которыми любят хвастаться дорнийки, описывая страстность своих возлюбленных. Это было волнующее, осторожное, почти робкое касание, от которого у нее по спине поползли мурашки, а голова закружилась. Эртур выдохнул, замерев, как человек, прикоснувшийся к запретному, но до безумия желанному. Не открывая глаз, Эшара сама потянулась к нему, обхватив его за пояс. Если он отойдет хоть на шаг, она умрет! И Эртур сдался ее капризу и жадности, а может собственной жажде. Он целовал ее медленно, мягко, безмерно трепетно, а ей казалось, что земля уходит у нее из-под ног. Ей было одновременно и жарко, и холодно, и единственное, что было реально — это он.

Спустя вечность он прислонился к ее лбу своим, и какое-то время они так и стояли, тяжело дыша, с закрытыми глазами и гулко бьющимися сердцами. Ей казалось, что прошло несколько лет, может столетий, и, видят боги, она готова была остаться в этом миге навечно.

— Уходи, Эшара, прошу тебя, — глухо попросил он, не делая попыток отпустить ее или хотя бы открыть глаза. Его голос был полон страдания и отчаяния.

Эшара поняла его просьбу. Она сделала шаг назад, потом другой, и не давая себе времени на сомнения, бросилась вон из комнаты. Почти не видя ступеней из-за застилавших глаза слез, она сбежала вниз и выбежала из башни. Ей было наплевать, увидит ли ее кто-нибудь в таком состоянии. Какое это имело значение, когда весь ее маленький мир разрушился об его «уходи».

Она бежала в сторону пристани, где ее уже ждала верная Мира и корабль, державший путь на Драконий Камень. Ни она, ни тем более оставшийся в комнате Эртур не заметили в темноте коридора застывшего, подобно каменному изваянию, Джейме Ланнистера, единственной эмоцией на лице которого был шок.

* * *

Тучная служанка присела у камина, поворошила железной кочергой тлеющие угли, подбросила поленьев в камин и, убедившись, что огонь занялся, пыхтя, поднялась, на ноги. В то время, как на юге, в Королевских и Речных землях, зима охотнее сдавала свои позиции, здесь, на Севере, она еще правила балом. Потому ночи по-прежнему бывали суровы и коварны. Снег уже не выпадал, сменившись проливными дождями. В частности, последние два дня дождь лил как из ведра. Пока служанка прибиралась в покоях, туда вошел сам их хозяин.

— М’лорд, — низко поклонилась женщина.

Не обратив на нее внимания, мужчина прошел мимо и устало уселся в одно из кресел перед камином. Это был мужчина средних лет, высокий, с вдумчивыми, серьезными глазами, хмурыми чертами лица, как у людей, редко утруждающих себя улыбкой. Чуть длинные волосы до плеч были собраны на затылке, а подбородок слева пересекала тонкая полоска шрама, полученного в одном из боев с одичалыми, уголки губ мужчины были чаще всего слегка опущены, и в зависимости от освещения и ситуации, можно было предположить, что он расстроен, разгневан или преисполнен презрения.

Лорд Рикард Старк, а это был именно он, жестом велел служанке удалиться и только у самых дверей ее нагнал его голос. Рикард спросил, где его старший сын и, получив ответ, что тот отдыхает в своих покоях, велел позвать его к себе. Оставшись в одиночестве, лорд Рикард, не мигая, уставился в камин. Прошло довольно много времени, по меркам самого лорда Винтерфелла, прежде чем шаги его сына раздались у двери.

— Отец, ты звал меня?

Молодой волк, среднего роста, коренастый и сильный для своих лет, прошел в покои отца. Он был привлекателен, однако во внешности его таилось нечто хищное, первобытно грубое и опасное.

— Ты заставил меня ждать.

— Прости, — без капли раскаяния в голосе ответил Брандон, заваливаясь в противоположное кресло и вытягивая ноги к огню. — Я уже собирался отходить ко сну, когда Рита сообщила, что ты ждёшь меня.

Рикард ограничился только поджатыми губами и косым взглядом на непутевого сына. Вопреки его ожиданиям, старший сын и наследник не проявлял тех качеств, которые были необходимыми для будущего лорда Винтерфелла и хранителя Севера. Вспыльчивый и скорый на гнев, он с детства демонстрировал довольно буйный нрав и редко задумывался о последствиях, прежде чем лезть в драку, за что друзья называли его за глаза Диким Волком. Его покойная мать потратила немало усилий, чтобы научить своего не в меру темпераментного сына сдержанности и умеренности, и даже на смертном одре взяла с мужа обещание быть внимательнее к сыну.

К слову, Рикард Старк свое слово сдержал и вместо сына обзавелся титаническим терпением. Как бы Брандон не выводил его из себя, Рикард ни разу не поднял на него руки и крайне редко повышал на него голос. Он бы никогда в том не признался, но старший из трех его сыновей, его первенец, был его любимцем, уступая лишь своей младшей сестре. В награду за терпение и своеобразную, неявную уступчивость Рикард получил безграничное уважение и почитание сына. Негромкого голоса Рикарда было достаточно, чтобы его сын даже в пылу самого яростного спора замолчал. Долгие часы вечерних бесед и наставлений также не прошли даром — Брандон стал чуть более сдержанным и избирательным в словах и в действиях. Однако он лишь научился самую малость держать в узде эмоции, но более спокойным от того он не стал.

Боги также обделили старшего сына лорда Старка рассудительностью, что немало расстраивало его рационального и осмотрительного отца. Брандон был лишен глубокого и пытливого ума, необходимость думать о чем-то дольше десяти минут вызывала у него скуку, и мысли его тут же перебегали на что-то другое. И хотя он был с детства довольно наблюдателен, отсутствие политической смекалки лишало его возможности эту наблюдательность использовать в полной мере.

Несмотря на эти недостатки, Брандон обладал качествами, которые больше всего ценились у суровых северян, а именно железной волей, решительностью, выносливостью, храбростью, напористостью и умением заставить с собой считаться. В отличие от своего младшего брата, которого за застенчивость прозвали Тихим Волком, он всегда оказывался в центре внимания, как мужского, так и женского.

— Ты сегодня наведывался к Рисвеллам, как я слышал, — произнес Рикард.

— Да, заезжал к ним, проведать старика Родрика, — неохотно признался Брандон, после короткого молчания.

— Что-то мне подсказывает, что не его ты навещал, — проницательно заметил отец, скрестив пальцы.

Брандон плутовато поглядел на отца, однако тот был как никогда серьезен. Даже серьезнее обычного.

— Я молод, отец, у меня есть определенные… нужды. Ты должен меня понять.

— Вот и справляй свои нужды при помощи какой-нибудь бордельной шлюхи. А я не желаю, чтобы лорд Рисвелл однажды заявился к моим воротам с брюхатой дочерью.

Все это он сказал, не повышая голоса, и даже не меняя тона. Однако Брандон невольно ощутил холодок на затылке, как всегда, когда отец злился.

— Барбри…

— Леди Барбри придется подыскать себе другого жениха, — отрезал отец. — А ты в следующем году женишься на Кейтлин Талли. И я не желаю, чтобы ты оскорблял ее или ее отца неподобающими связями.

Юная Барбри Рисвелл привлекала Брандона своей раскрепощенностью и веселым характером. Умная, уверенная в себе, жизнерадостная и бойкая, она заинтересовала его несколько лун назад, когда он гостил у его расчетливого отца. Брандон солгал бы, заявив, что безоглядно влюблен в нее, однако он мог представить себе семейную жизнь с ней, что уж точно не была бы скучной. А о Кейтлин Талли он того же сказать не мог. Скромная, послушная Кейтлин большее подошла бы Неду, чем ему. Брандон порой даже затруднялся, общаясь с ней, не зная о чем говорить с этой утонченной, уравновешенной девушкой. Он пожевал губу, взвесил риск вызвать гнев отца с риском прожить жизнь, которую не желал, и потом решительно выпалил:

— Мне так обязательно на ней жениться?

В просторной комнате после этого вопроса стало ощутимо холоднее. Брандон уже успел пожалеть, что задал этот вопрос. Ведь знал, каким будет ответ, но все равно спросил! Просто это был такой способ выразить свое нежелание. Способ, которым испокон веков пользуются дети.

— Мы, кажется, это уже обсуждали, сын. — Рикард поглядел на него строго, но не жестко. — Леди Барбри миловидная и неглупая девушка, но она не ровня тебе. Каждый должен выбирать в спутники того, кто ему равен. И я говорю не только о кошельке. Когда-нибудь ты поймешь смысл моих слов.

— Но ведь причина не только в этом, отец, — упрямо продолжил гнуть свою линию Брандон, подавшись вперед. — Ты так цепляешься за этот брак, потому что видишь в нем ресурс. По той же причине ты обещал Лианну Баратеону, и лишь вопрос времени, когда ты захочешь обручить Неда с дочерью Тайвина Ланнистера.

— Хмм, дочь Тайвина, боюсь, сожрет твоего младшего брата и не подавится. А вот Бенджен был бы хорошей партией. Он мягок, но гибок, добродушен, но устойчив. К тому же они почти ровесники, — Рикард прервался, заметив, каким взглядом смотрит на него сын. — Считаешь меня черствым, старым мерзавцем, играющим судьбами своих детей?

— Я считаю, — медленно проговорил Брандон, — что ты умнейший человек, из всех, кого я когда-либо знал. И у тебя есть серьезная причина быть мерзавцем, играющим судьбами своих детей.

Впервые за вечер лорд Старк позволили себе скупую улыбку, которую его сын расценил, как похвалу своей прозорливости.

— Ты прав, — кивнул он. — Полагаю, пришло время посвятить тебя в наши планы. За этим я тебя и позвал. — Он уселся поудобнее, готовясь к долгому разговору. — Я действительно не просто так налаживаю связи с Речными и Штормовыми землями и Долиной. Семь Королевств — то, что когда-то было разрозненными землями, враждовавшими друг с другом, стали единым целым. И благодарить за это стоит?..

— Таргариенов?

— Драконов. Именно драконы объединили Вестерос и, подобно железному трону, спаяли его воедино. И именно драконам мы, северяне, подчинились. Не Таргариенам, не кому-то другому, а драконам. Долгие годы мы признавали за драконьими наездниками право управлять нами, отдавать нам приказы, но только потому, что они были ближе к богам, чем к людям, как они любят говорить. Однако время шло, и великие драконьи наездники стали слишком мелки, как и их драконы. Они позволили склокам, жадности, алчности и мелким амбициям внести раздор в свои ряды. Что бывает, когда сильный вожак умирает, а в его стае начинается грызня? Законы волков применимы и к драконам. Так вот, Таргариены, ослепленные собственной гордыней и жаждой мести, позволили уничтожить самое ценное, что у них было. И к чему это привело? Если Таргариены забыли, де Лазалдри не дадут солгать.

— А при чем тут эти пентошийские виноделы? — удивленно вскинул брови Брандон.

Рикард поджал губы, поняв, что сболтнул лишнего.

— Они не просто «виноделы», но суть не в этом. Мы говорим сейчас не о них, потому не перебивай меня, — не слишком изящно выкрутился он. — Шли годы, Таргариены сменяли друг друга на железном троне, но с каждым новым королем, становилось все яснее, что это более не великие властители драконов, рассекавшие небеса и танцевавшие с огнем, а самые обычные люди. Люди, что с каждым поколением становятся все менее достойными трона своих предков.

Брандон слушал, не перебивая, хотя не вполне понимал, к чему отец ведет. А Рикард нагнулся к камину и поворошил угли кочергой. После, не отрываясь от огня, он продолжил.

— Я не буду отрицать, что Эйгон Завоеватель, Мейгар Жестокий, Джейхейрис Миротворец, Эймонд Одноглазый, Деймон Порочный принц были великими воинами, но их потомки не сумели сохранить даже толику того величия.

— Ну, к Эймонду Таргариену ты несправедлив, — хмыкнул Брандон. — Уж, он-то не виноват в том, что…

— Я говорю о династии в целом, — нетерпеливо перебил его отец, вновь откидываясь обратно в кресле. — Сейчас это лишь горстка хилых слабаков, пляшущих под дудку безумца. До меня доходят рассказы из Красного замка, и они внушают серьезные опасения. Если так пойдет дальше, Семь Королевств, одним из которых является и Север, окажутся во власти сумасшедших.

— И что же ты предлагаешь? Не свергать же их, — усмехнулся Дикий Волк. Рикард даже не улыбнулся, продолжив изучать языки пламени в камине. — Отец?

— Я обсуждал эту ситуацию с Джоном Арреном и Хостером Талли, а также с покойным Стеффоном Баратеоном в разное время, — теперь Рикард говорил медленно, тщательно отмеряя слова, и с каждым произнесенным словом лицо его сына все сильнее вытягивалось. — Их всех беспокоило будущее Семи Королевств. И однажды мы поняли, что, как лорды и защитники своих земель, не можем позволить жалкому потомству Эйгона Первого творить беззаконие и дальше. Сегодня он сжигает людей в своем замке, а завтра он пожелает узреть полыхающие Речные Земли. Что тогда?

Рикард не замечал, что, говоря это, повторял слова своего друга Джона Аррена, которыми тот склонял его и Хостера Талли на мятеж. Брандон изумленно глядел на отца, не зная, что сказать.

— Потому мы собираемся свергнуть Эйриса Таргариена, пока он не принес погибель нам всем, — окончил Рикард, и в ту же секунду за окном сверкнула молния, следом за которой грянул гром.

С минуту в покоях стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь шепотом дождя за окном и вторившим ему скрипучим бормотанием пламени в камине. Брандон переваривал свалившуюся на него информацию, способную вызвать изжогу у кого угодно.

— И… вы хотите посадить на трон Рейгара? — Брандон заметил, что голос его сел, и поспешил откашляться.

— Нет, — резко дернул подбородком Рикард. — Эйрис в молодости тоже внушал большие надежды, а посмотри на него сейчас. Довольно с нас Таргариенов, которых от безумия отделяет лишь грань, равная ребру монетки!

— Но кто…

— Хочешь спросить, кого мы посадим на трон? — Рикард скупо улыбнулся. — Теперь, когда драконов в Вестеросе и за его пределами больше нет, все дома равны между собой. Но мы все же посадим того, в ком пусть и немного, но течет королевская кровь, чтобы не сильно раздразнить чернь.

— Баратеоны! — догадался его сын.

— Именно. Роберт — старший сын Стеффона, станет королем, и начнется новая династия — династия Баратеонов. — Рикард перевел взгляд на сына. — А твоя младшая сестра станет королевой.

— Что получат остальные дома? — чуть жестко спросил Брандон.

— Джон — пост десницы при дворе Роберта, младший сын Хостера также займет должность в Малом совете. Север, Речные Земли и Долина получат больше привилегий и власти, по сравнению с остальными королевствами. Ну, а мне достаточно будет знать, что в будущих королях Вестероса течет кровь Старк.

Брандон скривил губы в ироничной ухмылке. Какая скромность! Его отец отхватил самый лакомый кусок. Ему повезло, что Роберт влюбился в его дочь, а не в одну из дочерей Талли. Брандон мотнул головой в тщетной попытке собрать в одну кучу мысли. В его прямолинейной голове не укладывалось, что его родной отец, великий Рикард Старк, способен так хладнокровно планировать переворот. А еще говорят, что он, Брандон, безрассуден! И тут его осенило.

— Так поэтому ты отправил меня к Талли пару лун назад с тем загадочным письмом, содержимое которого не пожелал мне поведать? А я все голову ломал, с чего это я должен приехать в дом своего будущего тестя поздней ночью, да еще и в тайне!

— Я ожидал от тебя большей дотошности, — приподнял бровь Рикард. — А ты даже не стал допытываться до истины, просто взял и передал письмо адресату. Даже не знаю, радоваться ли мне такой преданности или расстраиваться такому простодушию будущего лорда Винтерфелла.

Брандон вспыхнул. Можно подумать, он единственный ни о чем не подозревал. А что, если они все знали, и только он один, как олух, ходил в неведении?

— А сам Роберт в курсе, какие у вас на него планы? Или Нед?

— Ни один из них ничего не знает. Пока, — отец выразительно на него посмотрел. — Роберт слишком горяч, а твой брат слишком честен, чтобы их посвящать в детали еще не приведенного в действие плана.

— И когда же вы его приведете в действие? — поинтересовался Брандон с легким облегчением от того, что он не единственный олух.

— Скоро. Через две луны в Харренхолле намечается большой турнир, куда съедутся почти все маломальски крупные дома Семи Королевств. Король и его наследник также будут там. На этом турнире все и начнется, — загадочно произнес Рикард, все так же мрачно глядя в камин. — И начнется все со смертью одного из Таргариенов.

Брандон удивленно повернулся к отцу, не уверенный, что ему не послышалось. Он как раз собирался отца спросить, каким образом они собираются свергать династию, правившую не одно столетие, но поперхнулся собственным вопросом. Мрачная решимость, написанная на лице его отца, напугала даже его.

На какое-то время отец и сын погрузились в свои мысли. Когда первый шок и растерянность понемногу отступили, Брандон начал смотреть на картину иначе. А ведь отец прав. Как и всегда, впрочем. Почему они должны терпеть во главе себя этих никчёмный, полубезумных Таргариенов, недостойных даже того, чтобы начищать их ботинки? То, что их предки летали на драконах на даёт им права считать себя незыблемыми. Уж точно не для северян.

На Севере всегда действовали волчьи законы. Вожак был обязан доказать, что он достоин вести за собой стаю. Старки не одно столетие являлись хранителями Севера не потому, что пользовались правом, данным своими праотцами. А потому, что каждый Старк, получивший титул лорда, каждый день доказывал свою силу, мудрость и справедливость. Только закон силы понимали непокорные и дикие северяне, и только перед силой они готовы были склоняться. А Таргариены, восседавшие на троне последние несколько поколений, опирались лишь на силу памяти своих подданных и их трепет перед железным троном, наследием Эйгона.

Чем больше Брандон думал, тем больше он загорался идеей смены власти. Самым примечательным в сыновьях Рикард Старка было то, что, несмотря на всю буйность и неукротимость характера, именно старший его сын был больше всего подвержен авторитету отца. Там, где более спокойные младшие могли бы узреть коварство и подлость, отказавшись ей подчиняться, Брандон видел лишь мудрость и непогрешимость. Для него отец был безупречен, а его решения неоспоримы. Потому в тот же вечер Брандон Старк стал самым ярым сторонником переворота.

Они ещё некоторое время просидели в покоях лорда Винтерфелла, пока угольки в камине медленно догорали, не справляясь с северным холодом. И хоть зима в Вестеросе подходила к концу, для династии Таргариен, подобной этому ослабшему пламени, зима была как никогда близко.

To be continued…

Примечания:

Ну что ж, мои дорогие, первая часть нашей истории подошла к концу. Со всеми более-менее ключевыми фигурами мы познакомились, некоторых только упомянули, но во второй части я планирую ввести еще парочку.

Вторая часть будет посвящена Харренхольскому турниру и тому, что все же там произошло)

Пи.Эс. Советую запомнить фамилию "пентошийских виноделов")))

Наших героев ждет небольшой таймскип до Харренхольского турнира, а значит, нас он тоже ждет. Это нужно, чтобы вы прониклись тоской Эртура и Эшары друг по другу, а вовсе не потому что автор ленивая жопа и у нее очередной экзамен на носу)))

А пока можете порадовать меня обратной связью)

1) выдумка автора

Вернуться к тексту