На рассвете мы возродимся (гет)

В Дорне верят, что дорниец может родиться дважды. Первый — выходя из утробы матери, и второй, пройдя через красные пески Дорнийской пустыни. Каменные дорнийцы, выросшие среди гор, говорят, что пустыня не терпит трусости и слабости, не прощает она высокомерия и гордыни. Но тому, кто сумеет пройти её испытания, она дарует свои знания и мудрость, поведав секреты минувшего и тайны грядущего.

Особенно в это верят Дейны, чья история древнее истории таких домов, как Старк из Винтерфелла. Ребенком Эртур Дейн пару раз слушал истории пожилой септы о своём великом предке, короле Сэмвеле Дейне. Самодур и пьяница Сэмвел однажды попал в песчаную бурю, переходя пустыню и вместе со своей свитой пропал на долгие две луны. Его родные уже потеряли надежду отыскать короля, когда он внезапно вернулся, целый и невредимый. С тех пор, по рассказам септы, король сильно изменился, стал серьёзен и рассудителен, и до конца своих дней ни разу не притронулся к вину. Ему даже удалось однажды повести свое войско на Простор и захватить Старомест. Говорили, будто пустыня открыла ему некие тайны, о которых он никому и никогда не рассказывал. И только на смертном одре, умирая, он предсказал судьбу своего дома, повелев своим потомкам никогда не воевать на стороне драконов. Его дети тогда сочли это за бред умирающего…

Эртур Дейн никогда не верил в подобные рассказы, но и не отрицал их прилюдно. Вспомнив о них, лишь когда его младшая сестра, двенадцатилетняя Эшара пропала в пустыне, возвращаясь домой. Четырнадцатилетний Эртур тогда только был посвящен в рыцари и, получив письмо от старшего брата и главы их клана, Элиаса, поспешил просить разрешения у своего принца вернуться домой.

Сестру искали целых две недели, почти потеряв надежду. Но боги могут быть милостивы к своим слугам, когда пожелают. И Эшара обнаружилась в одной из крестьянских семей. Совершенно не помнящая о себе ничего, вплоть до имени… Её вернули домой, обращаясь с девушкой, словно с перепуганной ланью. Та по большей части молчала, скупо отвечая на вопросы, однако признавая в них свою семью. Эртур же уже через три дня вынужден был вернуться к своим прямым обязанностям, оставив заботу о сестре на старшего брата.

Справедливости ради стоило сказать, что, несмотря на двухлетнюю разницу в возрасте, Эртур никогда не был близок с сестрами. Уже в одиннадцать он покинул отчий дом, став оруженосцем, затем редкие встречи раз в год с семейством в Звездопаде мало способствовали установлению тесных семейной уз. Как и вздорный, избалованный характер младшей сестры. И потому Эртур, успокоив себя тем, что сестра жива и невредима, вернулся туда, где жизнь не текла умеренным потоком равнинной реки, а бурлила необузданной стихией, так похожей на его душу. Он вернулся в Королевскую Гавань. Там, в столице его ждала гвардия и долг, а после большой турнир, организованный самим Тайвином Ланнистером в Ланиспорте, где ему предстояло одолеть своего лучшего друга, принца Рейгара.

За всеми этими заботами Эртур не часто вспоминал о сестре. Порой Элиас писал ему письма, рассказывая о делах семейных. Его старший брат любил пространные описания и длинные письма ровно настолько, насколько их ненавидел Эртур. В своих письмах Элиас сообщал о том, что временами Эшара вспоминает то или иное событие из прошлого, что она прекрасно помнит историю Вестероса и всех домов по-отдельности. А порой она может не вспомнить имени собственной няньки.

Но не столько память девушки тревожила Элиаса, как странности в ее поведении. В письмах Элиас писал, что их взбалмошная, капризная и своенравная сестра стала спокойнее и уравновешеннее. Она полюбила чтение, чего за ней уж точно никогда не наблюдалось. Она стала ласковее с братом и сестрой, добрее со слугами. Девушку будто бы подменили, а Элиас неловко шутил в письмах, что такая Эшара ему нравится, пожалуй, даже больше.

Получая все эти необычные новости, Эртур вспоминал рассказы септы о пустыне и том, как она способна проучить даже самых отъявленных гордецов, научив их смирению. А Эшара Дейн была той еще гордячкой. Сложно сказать, с чем она столкнулась среди красных песков Дорна, однако его сестра раз и навсегда изменилась. Как бы то ни было, Эртуру было достаточно знания, что сестра в добром здравии, что рассудок ее не повредился, а все остальное было не так уж и важно для юного рыцаря, который никогда не питал сильных братских чувств к сестре. В конце концов, придет день, когда ей предстоит выйти замуж, и все тревоги Элиаса забудутся, ибо человеку, которому достанется Эшара Дейн не будет дела до ее прошлого.

* * *

Так пролетело семь лет. Они промчались незаметно, будто слившись в одно короткое мгновение, будто сон, который вспоминается по утру, как размытая картинка, полная ярких впечатлений. Эртур, которому к тому времени уже исполнилось двадцать один год, прослыл во всей Королевской Гавани и далеко за ее пределами, как один из самых блистательных и непобедимых фехтовальщиков Семи Королевств, сравниться с которым во владении мечом лишь двое — сир Барристан Селми, да сам принц Рейгар Таргариен. Эртур пользовался благосклонностью двора, король благоволил ему, другие рыцари ставили его себе примером для подражания, а девы проводили бессонные ночи, мечтая о прекрасном дорнийце с фиолетовыми глазами и темно-пепельными волосами, которые словно поцеловала гроза. Но чем грезил сам Эртур Дейн?

Начищенные доспехи звенели с каждым шагом рыцаря, спешившего в покои десницы, где его уже ждали. Всегда собранный и пунктуальный Эртур не мог себе позволить опоздание, независимо от статуса ожидавшего, будь то король или кузнец. Однако раздражать десницу короля было и вовсе самонадеянной глупостью. Остановившись перед массивной дверью, Дейн постучался и, дождавшись короткого «входи», вошел внутрь.

В просторном кабинете царил идеальный порядок. Сам хозяин покоев обнаружился стоящим у окна, заложив руки за спину. Когда Эртур вошел, мужчина нарочито медленно обернулся, смерив его острым взглядом. Тайвин Ланнистер, лорд Утеса Кастерли. Человек, управлявший Семью Королевствами. Сорокаоднолетний Тайвин своей физической формой мог дать фору множеству молодых рыцарей. Высокий, статный, с холодным, пронзительным взглядом, который, казалось, видел людей насквозь, с жесткой линией рта, уголки которого были чуть презрительно изогнуты — он производил сильное впечатление на людей, но зачастую неприятное.

Подростком Эртур никак не мог определиться в своем отношении к этому человеку. Разумом он понимал, что перед ним великий полководец и хитрый стратег, что человек этот умудряется управлять огромной страной, ловко маневрируя между Великими домами, по пути уворачиваясь от гнева своего господина. Что грамотный политик в нем сочетается с умным и бесстрашным воином. Но интуиция, которой Эртур привык доверять, подсказывала, что лев этот опасен во сто крат больше, чем все оставшиеся в живых драконы, вместе взятые.

— Вы вовремя, — сухо произнес Тайвин, и из его уст это был почти что комплимент. — Я позвал вас по делу, не терпящему отлагательств.

— Я к вашим услугам, милорд, — сдержанно поклонился Эртур.

Тайвин уселся в кресло, перед которым на столе была раскинута карта Вестероса. Присмотревшись, Эртур заметил пару флажков над Королевским лесом.

— Если вы закончили изучать мою карту, я могу ввести вас в курс дела? — едко поинтересовался Ланнистер.

Если Эртур относился к лорду Утеса с настороженным уважением, то Тайвин Ланнистер отвечал ему завуалированной неприязнью. По одному ему известной причине, он невзлюбил молодого дорнийца. Однажды, когда Эртур поделился этим наблюдением с Рейгаром, тот пожал плечами, сказав, что «Тайвин Ланнистер не приемлет все, что не принадлежит к дому Ланнистеров или не пресмыкается перед ним. Ты держишься слишком независимо, оттого он тебя и не выносит».

— Прошу прощения, милорд.

— Не нужно просить прощения за чужую оплошность, — внезапно отрезал Тайвин. — Я оставил карту открытой на видном месте, и вы, будучи рыцарем гвардии, совершенно естественно заинтересовались. Однако вы также могли догадаться, что десница короля вряд ли стал столь стар и неосторожен, чтобы забыть карту на столе перед приходом подчиненного. Как считаете?

Эртур сжал челюсть. Высокомерие этого человека порой изрядно испытывало его терпение. Но Ланнистер ждал ответ.

— Вы правы, лорд-десница. Я полагаю, вы оставили карту с этими флажками, чтобы я ее заметил. Могу ли я предположить, мое присутствие здесь связано с Королевским лесом?

Эртур мог бы собой гордиться, даже самый дотошный наблюдатель не заметил бы в его голосе язвительности. Разве что Рейгар бы вопросительно приподнял бровь, тонко улыбнувшись. Тайвин пару мгновений изучал его своими светло-зелеными глазами, а потом, к изумлению Эртура, едва заметно улыбнулся.

— Вы умны, сир Эртур. Боги наделили вас пытливым и цепким умом, — произнес он. — Будем надеяться вы найдете ему верное применение.

— Не сомневайтесь в этом, милорд. Своему уму я уж применение найду. — А вот тут выдержка его подвела, и холодок все-таки проскользнул в словах. Но он никому не позволит разговаривать с ним таким снисходительным тоном.

— Отлично, — решил больше не тянуть кота за хвост Тайвин. — Тогда завтра вы отправитесь в Королевский лес вместе с Барристаном Селми. Вам поручено возглавить королевский отряд и уничтожить проклятое Братство Королевского Леса.

Вышеупомянутое братство было не чем иным, как обычной шайкой разбойников. Однако разбойников крайне хорошо организованных и вооруженных. Вот уже несколько месяцев, как они грабили всех, кому приходилось проезжать через лес. Эртур считал, что уже давно пришло время разобраться с этими лесными выскочками и, чего греха таить, возможность сделать это самому сильно льстила его самолюбию.

— Я разберусь с ними, милорд, — снова поклонился он. — Сколько у меня будет людей?

— Возьмите с собой пятьдесят лучших гвардейцев, — отозвался Ланнистер. — Я хочу, чтобы вы уничтожили этих мерзавцев, а голову их предводителя насадили на пику, дабу остальным было неповадно следовать их примеру. Я слышал, местные крестьяне оказывают им всяческую поддержку. Гниющая голова будет им хорошим напоминанием того, что бывает с разбойниками. Чернь, к сожалению, понимает лишь язык силы.

У Эртура на этот счет было несколько иное мнение, однако Тайвин Ланнистер был явно не тем человеком, с которым его стоило обсуждать. Потому он только сдержанно кивнул и собирался уже покинуть покои десницы, когда тот окликнул его с таким видом, будто только что вспомнил о незначительнейшей детали.

— И вот еще что, сир. Вашей младшей сестре, Эшаре, была оказана честь стать фрейлиной принцессы Элии. Я уже написал вашему брату об этом. Он обещал в самом скором времени прислать ее в Королевскую Гавань, здесь она пройдет обучение, после чего отправится на Драконий Камень. Постарайтесь расчистить путь до ее приезда.

Изумление отразилось в глазах дорнийца, но только глазам он позволил выдать свои чувства. Вновь поклонившись, он наконец, вышел. А ведь Элиас ничего подобного ему не писал в своем последнем письме. Знал, что Эртур будет против подобной затеи. Королевская Гавань была опасным местом. В Шести Королевствах любили сравнивать Дорн со змеиным логовом, но Эртур Дейн готов был поставить свой фамильный меч на то, что подобному скопищу ядовитых змей, как в Королевской Гавани, позавидовала бы Дорнийская пустыня. И сейчас его сестре предстояло сюда приехать. Сестре, которую он помнил весьма смутно.

* * *

Звон мечей разрезал умиротворяющую тишину сада, и Эртур уверенно направился в том направлении, точно зная, Рейгар будет там. И действительно, пройдя несколько рядов невысоких яблонь, он обнаружил своего принца, тренирующимся с сиром Освеллом Уэнтом. Тут же, чуть поодаль прямо на траве вальяжно расселся Ливен Мартелл, жуя яблоко и с набитым ртом раздавая советы Освеллу. Некоторые из них, правда, были не совсем толковыми или совсем бестолковыми, вроде предложения перекинуть Рейгара через плечо, схватив того за мизинец левой руки. Джон Коннингтон сидел тут же, внимательно, даже слишком внимательно, следя за каждым движением принца.

Замерев в тени раскидистой яблони, Эртур с улыбкой наблюдал за друзьями. Освелл был, вне всякого сомнения, отличным рыцарем, но до Рейгара ему было очень и очень далеко. А Рейгар и не думал щадить друга, сгоняя с него седьмой пот. Принц Рейгар двигался изящно и непринужденно, словно вел одному ему понятный танец. Он был красив, только красота эта всегда казалась Эртуру несколько трагичной, а временами, при свете луны и звезд даже демонической.

Наконец, изможденный Уэнт, поднял руку, сдаваясь, после того как в очередной раз оказался на земле.

— Тебе стоит больше тренироваться с мечом, мой друг, — мягко проговорил Рейгар, помогая ему подняться. — И не с тем «мечом», которым ты недавно так хвалился.

— А вам, мой принц, неплохо было бы не хвататься за оружие, сразу же после своего прибытия, не то вас, не ровен час, неверно поймут, — усмехнулся Эртур, привлекая внимание остальных.

— Дейн! — воскликнул Рейгар, оборачиваясь. — Мой извечный турнирный противник объявился! Я волновался, что ты так и не решишься явиться на сегодняшнюю тренировку.

Друзья с искренней радостью обнялись. Мало нашлось бы людей, к которым Эртур Дейн питал бы столь искреннюю симпатию, переросшую в преданность. Да и было не сложно любить принца Рейгара, когда на троне сидел человек, подобный его отцу. Вспомнился турнир, проведенный в Ланниспорте несколько лет назад, на котором толпа рукоплескала наследному принцу в десятки раз громче, чем собственному королю.

— Разве вы так скоро уезжаете, мой принц? — спросил он. — Вы ведь приехали только позавчера.

Тень набежала на лицо Рейгара при этом вопросе, однако он быстро взял себя в руки.

— Мы с Элией приехали в столицу, чтобы показать нашу дочь родителям, — заговорил он, осторожно подбирая слова. — Моя Рейнис была очень тепло встречена матушкой. Однако за столько времени я отвык от Королевской Гавани, мой друг. Да и Элия тоскует по Драконьему Камню. Потому я решил вернуться обратно раньше срока.

Ему не удалось обмануть Эртура. Слишком хорошо дорниец знал своего принца. «Тепло встречена матушкой» — но не отцом. Ни для кого не было секретом, что отношения между королем и наследным принцем давно были натянутыми. Казалось, что между отцом и сыном была протянута толстая веревка, под которой кто-то поставил горящую свечу. И медленно, но верно эта свеча делала свою работу, волокно за волокном истончая веревку. Эртуру не хотелось знать, что случится, когда веревка окончательно порвется, но одно он знал точно — по какую стороны свечи он будет стоять.

— Почему бы нам не потренироваться напоследок? — лукаво спросил Рейгар.

Они взялись за мечи и встали в стойку. Рейгар был единственным, кто мог сравниться с Дейном. Они с завидной регулярностью оказывались друг против друга на турнирах, периодически лишая друг друга лавр победителя. Только в этот раз их поединок был больше похож на веселье двух мальчишек, чем на решительное соперничество.

Спустя час все пятеро сидели на траве, лениво попивая дорнийское и делясь мелкими, ничего не значащими сплетнями. Слуги стояли на приличествующем расстоянии, с которого не могли слышать разговор господ. Рейгар выглядел расслабленным и безмятежным, но его друзья нутром чувствовали, что их принц не просто так собрал их здесь под видом невинной тренировки. Рейгар желал обсудить с ними нечто важное, не вызывая подозрений у всеведущих пташек Вариса.

— Как поживает лорд Тайвин? — внезапно поинтересовался Рейгар, глядя на Эртура. — Мой оруженосец видел тебя, выходящим из его покоев сегодня.

Эртур скосил на него глаза. Принц смотрел открыто, улыбка его была все так же ясна и спокойна. Но как бы дотошно не изучал его Эртур, он никогда не был так самоуверен, чтобы считать, будто знает Таргариена до конца. Рейгар доверял ему, как никому другому. И все же… принц Рейгар до конца не доверял никому.

— Лорд Тайвин решил отправить меня и Барристана Селми расправиться с Братством Королевского леса, — ответил Эртур, твердо встретив взгляд принца.

— Хмм, — между бровей Рейгара пролегла складка. — Такое поручение и впрямь под силу не каждому. Но все же будь осторожен. Я бы не хотел, чтобы с тобой что-то случилось.

— Мой принц, — хохотнул Ливан, — на вашем месте я бы тревожился за «братство». Не хотел бы я быть на их месте, коли на них идут Дейн и Селми.

Рейгар улыбнулся, но улыбка на его лице тут же потухла, и он устремил взгляд вдаль.

— Я всегда считал, и небезосновательно, что неплохо разбираюсь в людях, как и в том, кому и сколько боги даровали преданности, — промолвил он. — Однако Тайвина Ланнистера мне так и не удалось раскусить. Он одновременно твёрд, как валирийская сталь, и скользок, как северные льды, по которым ступать себе дороже.

— Он все же не так непредсказуем, как тот же Варис, — заметил Освелл.

— Тут ты прав, — кивнул Эртур. — Тайвин — гордец, и, как и у всех гордецов, у него есть слабость.

— Какая же? — полюбопытствовал Джон.

— Гордыня, — выдал очевидный ответ Эртур с самым серьёзным тоном, вызвав усмешку друзей. — А вот Варис — нет. Я даже не возьмусь сказать, ради чего он живёт.

— Может, надеется дожить до того времени, когда мейстеры научатся отращивать члены? — предположил Мартелл, отправляя в рот виноградину.

— Варис меня не пугает, в отличие от лорда Утёса, — отозвался Рейгар, даже не улыбнувшись шутке родственника. — Я убедился, что в скором времени мне может понадобиться поддержка Великих домов. Вчера я окончательно уверился, что мой отец болен.

Эртур переглянулся с Ливеном. Одной этой фразы, дойди они до ушей параноидального короля, было бы достаточно чтобы обвинить принца в измене. Рейгар редко позволял себе затрагивать настолько скользкие темы, однако сейчас он будто и не замечал взглядов приятелей. Что бы не произошло между отцом и сыном прошлым вечером, это пошатнуло безразличие и покой Рейгара.

— Отец теряет контроль над самим собой, теперь мне это очевидно, как никогда, — мрачно продолжил Рейгар. — Я могу простить его отношение ко мне… но его подозрения теперь распространяются и на мать. Я уже не говорю обо всех пиромантах, что развелись во дворце подобно стервятникам, пожирающим его умирающий разум.

Эртур видел, что за горькими словами Рейгара скрывалась растерянность. Он провел слишком много времени вдали от Красного Замка, в спасительных стенах Драконьего Камня, и не знал, насколько рассудок короля повредился за это время. Одного взгляда на обросшего Эйриса, на его полные безумия глаза достаточно, что прийти в ужас от мысли, что твоя жизнь, как и жизни тысяч и тысяч других людей заключены в скрюченных руках спятившего пироманта.

— Мой принц, боюсь, вы даже многого не знаете, — проронил Ливен с непривычной для него серьезностью. — Мы могли бы поведать вам десятки случаев, мелких или крупных, от которых вы пришли бы в ужас. Его Величество не считает нужным сдерживать себя ни в чем. Он открыто оскорбляет Тайвина Ланнистера, поминая его мертвую жену, унижает других лордов Малого совета. Если так продолжится, дом Таргариен отвратит от себя все Великие дома Вестероса.

Рейгар некоторое время молчал, решаясь, как перед прыжком в воду. Он обвел взглядом собеседников. Два дорнийца и один речник. Сомневаться в дорнийцах у него причин было меньше всего — отец сам подарил ему союзников, женив на дорнийской принцессе. Уэнты также всегда были лояльны.

— Я доверяю вам, как самому себе, — предельно серьёзно проговорил он. — Потому я поделюсь с вами своим подозрением. У меня есть все основания полагать, что отец желает посадить на трон моего младшего брата, в обход мне.

Четверо рыцарей хмуро молчали. Никто из них не был удивлен и не посчитал нужным притворяться. Положение принца Рейгара становилось все более шатким, чем больше сторонников у него появлялось среди народа и чем больше Эйрис сходил с ума.

— Я задам вам вопрос, друзья мои, — в голосе и взгляде Рейгара сквозила решимость. — Я спрошу вас лишь раз, и я хочу, чтобы вы, мои самые преданные соратники, самые близкие друзья, ответили мне на него честно, так, как вам велит ваша совесть. Если ваша совесть повелит вам ответить отрицательно, я прислушаюсь к голосу своих друзей, намного более достойных меня самого. Я вернусь на Драконий Камень и буду ждать там своей судьбы. — Он умолк на мгновение, прежде чем продолжить. — Считаете ли вы, что я недостоин трона?

Стало очень тихо, четверо рыцарей на несколько мгновений перестали дышать. Лишь шелест листвы, да пение птиц нарушало воцарившееся молчание. Никто из сидевших не был настолько наивен, чтобы не понять, что вопрос наследного принца не был праздным интересом или попыткой найти утешение. Этот вопрос был самым что ни есть призывом. Сколько раз они обсуждали эти темы между собой, но каждый раз их беседы сталкивались с осознанием, что слишком опасно пламя, к которому они неосмотрительно приблизились. Сколько раз они сводили все в шутку, не решаясь озвучить то, что вертелось на кончике языка.

Первым отмер лорд Джон Коннингтон. Выпрямившись, он посмотрел на своего принца взглядом преданного пса, глядящего на хозяина. Когда он заговорил, голос его слегка дрожал от волнения.

— Мой принц, да будут мне свидетелями боги и да не дадут они мне солгать, что вы самый достойный рыцарь и муж из всех, кого я когда-либо знал. Вы, и только вы достойны сидеть на железном троне. И будь я проклят, если не сделаю все, чтобы этот трон достался вам!

Все трое рыцарей давно догадывались, что Джон испытывал к принцу не только дружеские чувства. Возможно, об этом догадывался и сам принц. Однако все делали вид, что не замечают тоскливых, а порой вожделеющих взглядов Коннингтона. Следующим прокашлялся Ливен Мартелл.

— Я не умею говорить красноречиво, но я готов положить голову на плаху, подтверждая, что вы являетесь моим королем. И причина вовсе не в том, что моя племянница замужем за вами.

— Ваше Высочество, любой в Семи Королевствах подтвердит, что вы достойны быть королем. И мы, ваши слуги, готовы идти за вами до самого конца, — жесткое лицо Освелла озарилось уверенностью в собственных словах.

Рейгар благодарно кивнул друзьям и повернулся к своему самому близкому другу, самому верному товарищу, будучи уверен в его ответе. Эртур смотрел на него, осознавая, что пути назад не будет.

— Вы помните, как однажды мы с вами рассуждали о том, в чем заключается первейший долг рыцаря? — спросил Дейн. — Вы тогда ответили, что он заключен в служении, но не уточнили, кому именно. Так уж повелось, что рыцарь обязан служить своему королю. Но что, если король недостоин? Что если король велит убивать невинных, которых нерушимая рыцарская клятва обязует защищать? Разве не является тогда худшим преступлением для рыцаря слепо следовать приказам, противоречащим его принципам? — он сделал паузу. — Теперь я понимаю, что долг рыцаря — служить достойному. А вы, принц Рейгар Таргариен, достойны того, чтобы вам служить и за вас умирать.

Ответ соратников удовлетворил Рейгара.

— В таком случае я принимаю ваши слова в надежде, что идут они из сердца, — собравшись с мыслями, произнес Рейгар. — Я открою вам свои мысли, друзья. Я собираюсь собрать Великий Совет, на котором я предложу лордам решить вопрос престолонаследия и передачи трона мне. Если все пойдет согласно плану, отец уже скоро отправится доживать свои дни на Драконьем Камне.

Рейгар заговорил открыто, без уловок и недомолвок. Кто-то сказал бы, что обсуждать измену в саду — величайшая глупость. Однако именно поэтому это было единственным правильным решением.

— Но как вы это сделаете? Варис узнает обо всем, едва вы заикнетесь…

— Мы не заикнемся. Ты, Освелл, отправишься к своему старшему брату в Харренхолл и убедишь его организовать турнир. Да с таким размахом, чтобы туда стеклись все лорды и леди от мала до велика. Отец никогда не покидает Красный замок, так что устроить турнир за пределами столицы будет идеальным вариантом.

— Увы, ваше высочество, убедить в этом Уолтера будет не просто. Он страшный скряга, да и говоря по правде, у него вряд ли найдется средств для большого турнира, — невесело поджал губы Освелл.

— Передай ему, что есть некто, кто готов оплатить его расходы. Наведи туману, пусть подумает на Тайвина. Дай ему понять, что ему дарована огромная честь, только внуши ему как следует, что об этом он должен молчать, если не желает злить благодетеля.

Освелл понимающе кивнул.

— А вы, друзья, ждите моих дальнейших указов, — подвел итог Рейгар. — Мы ступаем на опасный путь, и лишь богам ведомо, приведет ли он нас к победе или к смерти. Но я полагаюсь на вас и в свою очередь даю слово, что ни разу не позволю вам разочароваться в сделанном выборе.

Этот день стал переломным в судьбах тех пятерых мужчин. Мужчин, задумавших измену, опираясь на свою рыцарскую честь и доблесть. Все эти люди были достойными людьми, верившими, что будущее целого государства искупает один недостойный поступок. Верившими, что нет доблести в служении недостойному безумцу.

В этот день завязался первый узел страшной трагедии, разрушившей жизни множества людей. В этот день, молодая дорнийка, отправлявшаяся в путь в Королевскую Гавань с твердой целью, не знала еще, что безнадежно опоздала.

В Королевском лесу было тихо. Ночь ещё не уступила свой дозор предрассветным сумеркам. Тишину время от времени разрезали то уханье совы, то шорох мелких грызунов в траве. Лёгкий туман окутывал стволы древних деревьев, затрудняя и без того плохую видимость. Сир Барристан Селми напряжённо вглядывался в темноту леса, стараясь не думать о том, что крестьяне могли их попросту обмануть, отправив на бойню.

Когда они только приехали в эти места неделю назад, им пришлось столкнуться с неприятным обстоятельством. Оказалось, местные простолюдины сочувствовали делу разбойников, убежденные, что те являются единственными, кто готов защищать их. Разбойники и правда не грабили бедняков, нападая преимущественно на богатых лордов. Однако ни о какой заботе речи не шло. Крестьяне продолжали перебиваться, кто чем мог, а набеги Братства только ухудшали их положение, ибо сюзерены, не медля, повышали подати, урезая выплаты крестьян. Однако невежество редко способно отличить своих истинных врагов, доверяясь тем, чьи речи звучат слаще остальных. Крестьяне помогали разбойникам едой, сообщали о приближении лазутчиков, словом, всячески мешали гвардейцам.

Так продолжалось до тех пор, пока сюда не приехал Эртур Дейн. Под руководством Дейна гвардейцы вели себя вежливо с крестьянами, у которых оставались. Если у кого-то протекала крыша, Эртур и его рыцари чинили ее, перед тем как покинуть дом. Если кому-то нужна была помощь в конюшне, рыцари помогали. Не говоря уже о том, что Дейн расплачивался с крестьянами за всю съеденную его людьми еду! Наконец, рассказы о благородном рыцарей из Дорна распространились по местным деревушкам, и крестьяне потекли к Дейну с просьбами и жалобами на свои нужды. Зима длилась уже не один месяц, и запасы еды почти сошли на нет. Дорниец выслушал всех, а после написал письмо в Красный Замок, где подробно описывал проблемы крестьян и просил предоставить им лучшие права и защиту. Все эти действия поколебали уверенность простых людей в том, правильную ли сторону они выбрали. И вот не далее, как вчера, действия Дейна принесли результат — крестьяне в благодарность согласились помочь гвардейцам и выдать убежище Братства.

Барристан оглянулся на сира Эртура Дейна, стоявшего чуть левее и впереди него, как и положено командиру. Как и Барристан, он наблюдал и прислушивался. Что бы не творилось в душе молодого рыцаря, взгляд его продолжал оставаться уверенным и твёрдым. Дорниец был на двадцать лет младше Селми, однако командование было поручено именно ему. Сам Барристан Отважный считал это решение вполне оправданным.

Он наблюдал за Дейном с тех пор, как тот появился на своём первом турнире, побеждая более опытных и крупных противников. Уже тогда было ясно, что из парнишки вырастет один из лучших фехтовальщиков своего времени. Фамильный меч «Рассвет» был словно продолжением его руки, быстрота и меткость, с которой Дейн наносил удары, напоминала бросок кобры — такой же неуклонный и смертоносный. У дорнийца был свой особый стиль боя, он не тратил времени на лишние движения и удары, отмеряя каждый шаг и каждый выпад, не тратя энергии впустую. Он мог казаться расслабленным и незаинтересованным, а потом в мгновение ока нанести один точный, молниеносный удар, который противник заметит в самый последний момент. Они считались равными по силе воинами, однако положа руку на сердце, сорокалетний Барристан не желал бы встретиться с ним на поле боя.

Кто-то утверждал, что у Дейна талант с рождения, но Барристан был с этим не согласен. Невероятные способности Эртура Дейна были результатом долгих и изнурительных тренировок, выматывания себя и жёсткой дисциплины. В то время как другие юные рыцари ещё отсыпались, Дейн уже был на тренировочной площадке с мечом в руке и загонял себя до седьмого пота. Иногда Селми наблюдал за ним во время тренировок и каждый раз поражался терпению дорнийца. Тот мог отрабатывать одно единственное движение часами, доводя его до совершенства. Потому каждый выпад Дейна и бывал похож на отточенный клинок в руке мастера.

Дейн был дисциплинированным не только в своих тренировках, но и во всем остальном. За это его уважали даже неприятели. Барристан как-то собственными ушами слышал, как Тайвин Ланнистер говорил мастеру над законами:

— Я не люблю этого юношу, есть в нем невысказанная непокорность. Он просто олицетворение всего дорнийского, отражение неукротимого духа народа, убившего дракона за свою свободу. Но я не могу его не уважать. Хоть он и дорниец.

Да, десница короля не жаловал дорнийцев, маскируя свое отношение изысканной учтивостью. Барристан был более чем уверен, что причиной этой нелюбви являлась власть при дворе, которую получили дорнийцы с женитьбой принца Рейгара на дорнийской принцессе. А ведь до этого он был уверен, что его дочь станет королевой Семи Королевств.

Селми усмехнулся своим мыслям. Серсея Ланнистер — королева! Вот уж чего Вестеросу точно не пожелаешь, так это такой королевы. Селми видел её несколько раз на турнирах, и стоило сказать, такой смеси надменности, самовлюбленности и пустоголовости нужно было ещё поискать. Серсея Ланнистер и в подметки не годилась утонченной во всем Элии Мартелл, и уж точно она была бы самой неподходящей партией для принца Рейгара из всех возможных.

Где-то здесь, в рядах гвардейцев находился также пятнадцатилетний брат-близнец Серсеи Ланнистер, Джейме. Для юного оруженосца это была большая честь быть выбранным в этот отряд. Дейн лично отбирал людей, и Барристан задавался вопросом, чем именно руководствовался Эртур выбирая Джейме. Неужто хотел выслужиться перед Тайвином? Но нет, будь у Дейна такие амбиции, он нашел бы тысячу способов добиться расположения десницы.

Его мысли были прерваны самим Дейном. Вскинув левую руку, он подал знак своим людям быть готовыми. Через минуту Дейн резко махнул рукой и первым побежал в чащу леса. Остальные рыцари не заставили себя долго ждать. Обнажив клинки, они бросились следом за своим командиром. В застигнутом врасплох Братстве началась суета, там и тут раздавались крики и вопли. Самые расторопные успели схватиться за оружие и броситься на врага.

На Барристана, отчаянно размахивая мечом, налетел худощавый мужчина с желтоватым, нездоровым цветом лица. Селми увернулся, зашел слева и попытался проткнуть ему бок, но негодяй оказался ловким. Отпрыгнув назад, он снова набросился на рыцаря. В нескольких метрах от них лорд Самнер Крейкхолл сражался с человеком, известным под именем Пузатый Бен. Боковым зрением Барристан видел, что дела у Самнера складываются не очень, но собственный противник исключал возможность помочь лорду.

Внезапно Крейкхолл повалился на землю, и воспользовавшийся этим Пузатый Бен размахнулся своей огромной шипастой булавой, целясь прямо ему в лицо. И тут Джейме Ланнистер, взявшийся буквально из ниоткуда, отвел удар, спасая того, кому служил оруженосцем. Что было дальше Барристан больше не видел, потому что угол сражения изменился. Пора было заканчивать с этим желтолицым. Уворачиваясь от ударов, он улучил момент и вонзил меч противнику в живот. Рот желтолицего некрасиво искривился, глаза выпучились. Селми оттолкнул его от себя и, не тратя время на добивание противника, оглянулся по сторонам.

Майлс Мутон сражался с молодой девушкой, которая уворачивалась от его ударов с такой прытью, что Барристан невольно восхитился. Но зевать времени не было. Эртур Дейн сражался с тремя разбойниками одновременно. Возле палатки он разглядел могучую фигуру Саймона Тойна — главаря Братства. Тот нападал на кого-то из их гвардейцев. Рассудив, что Дейн скорее справится с тремя, чем этот тощий парнишка с Тойном, Барристан поспешил в ту сторону. При виде него Саймон Тойн хищно улыбнулся. Они уже встречались однажды во время турнира, на котором разбойник выступал как Таинственный рыцарь. Поудобнее перехватив меч, Барристан атаковал его. Пока они сражались, Дейн успел разобраться со своими противниками, об этом явственно говорил его крик: «Не дайте им сбежать!». Со всех сторон продолжали раздаваться крики, призывы и проклятия, перемежаясь со звоном стали.

Тойн был невероятно сильным противником, но с Барристаном ему было не сравниться. Несколько обманчивых выпадов, и Селми ранил его в ногу. Правда и тот в долгу не остался, свободной рукой съездив ему в живот с такой силой, что у Селми искры посыпались из глаз. Тойн размахнулся, готовясь нанести решающий удар, лишив его тело головы. Но именно этого от него и ждал Барристан: извернувшись вправо, он выбросил вперед руку. На Тойне не было доспехов, и меч проткнул Тойна с легкостью ножа, проникающего в расплавленное масло, а все огромная туша Саймона Тойна повалилась на спину с раскинутыми руками.

Тяжело и хрипло дыша, Селми поднялся на ноги, уперев окровавленный меч в землю. Ряды сражавшихся заметно поредели. Но Братство все еще продолжало бороться. То ли они не заметили смерти своего главаря, то ли отчаянность этих людей не знала границ. Метрах в десяти Джейме Ланнистер самоотверженно отвлекал на себя самого Улыбчивого рыцаря, известного своей свирепостью. Барристан чертыхнулся, глядя на то, как изрядно вымотанный Джейме с трудом отбивает удары превосходящего себя противника.

Что этот оруженосец о себе думает?! Хорошую же он им сослужит службу, если откинет тут копыта! А им потом придется объяснять его отцу, как не усмотрели за его наследником. Забыв про боль, Барристан двинулся в том направлении, но добраться до сына Тайвина он не успел — его опередил Дейн. Не сильно церемонясь, он оттолкнул в сторону незадачливого оруженосца и схлестнулся с его противником.

И тогда запела сталь. Расширенными глазами Барристан наблюдал, как двое танцевали в своем причудливом танце. Улыбчивый рыцарь был крупным и сильным, одного его удара было бы достаточно, чтобы проломить Дейну череп. Другое дело, что для этого ему еще было нужно поймать дорнийца. Эртур Дейн уворачивался от его выпадов, словно уж, через мгновение появляясь с другой стороны. Раз за разом его меч касался противника, вырывая из его глотки сдавленные, полные злобы стоны. Но Улыбчивый рыцарь был не так прост, как казался на первый взгляд. Все ранения, наносимые ему, были для него все равно, что царапиной. Просто поразительная выносливость! А глядя на эту мощную груду мышц, можно было ожидать от него неповоротливости, однако рыцарь был быстр и ловок с мечом.

Сколько это продолжалось, Барристан не знал, однако вскоре звуки сражений понемногу смолкли, сойдя на нет. Все члены Братства были либо перебиты, либо раненые, лежали на земле. И только двое никак не могли завершить свое поединок. Можно было вмешаться и помочь Дейну, но Селми, как и все слишком хорошо знал: дорниец воспримет это, как личное оскорбление. Потому все молча наблюдали, завороженные и восхищенные.

Разбойник не мог не заметить того, что остался один на поле боя, но его это как будто и не беспокоило. Полностью поглощенный сражением с достойным противником, он и правда улыбался! Сталь сверкнула в руках Дейна, и меч Улыбчивого рыцаря сломался надвое. Вместо того, чтобы признать свое поражение, этот наглец попросил дать ему другой. Вместо того, чтобы послать его в пекло, в прямом и переносном смысле, Дейн согласился. Впервые тогда Барристан Селми подумал о том, что же течет в жилах дорнийца, кровь или раскаленная лава, находящая успокоение только в бою?

Улыбчивый рыцарь уже с трудом стоял на ногах. Теперь всем, включая его самого, стало ясно, в чем заключалась тактика Дейна. Он изматывал противника, играл с ним, нанося ему дюжину мелких и не очень ран. Наконец, разбойник упал на одно колено, хрипло дыша.

— Ты… хорош, дорниец, — выдохнул он, исподлобья глядя на Дейна. — Будь у меня этот меч, я бы тебя одолел. Я хочу… хочу твой меч. Если не боишься, что без него не справишься.

— Так отбери его, — ответил ему Дейн равнодушно.

И это равнодушие — не напускное, а совершенно искреннее — разозлило проигравшего рыцаря, ибо в нем было больше высокомерия, чем в показушном бахвальстве Баратеонов, покрытых золотом доспехах Ланнистеров и холодных глазах Старков. Издав дикое рычание, мужчина набросился на Дейна. Селми так и не понял, как это произошло, настолько быстрым было движение Эртура Дейна, но в следующую секунду Улыбчивый рыцарь уже лежал на земле с перерезанным горлом, из которого небольшим фонтаном хлестала кровь.

Тут же лес огласился криками торжества. Гвардейцы радостно завопили, подняв мечи к небу. Барристан тоже улыбнулся, глядя на кроны деревьев. Оказывается, уже успел заняться рассвет.

— Джейме Ланнистер! — громко позвал оруженосца Дейн, перекричав остальных. Барристан с легким удовлетворением заметил, что у него тоже была одышка, будто это доказывало, что он тоже обычный человек, из плоти и крови, который способен уставать.

Джейме растерянно подошел вперед. Мальчишка смотрел на Дейна со смесью восхищения и опасения. Селми криво усмехнулся. Ланнистер думал, что прославленный Дейн собрался отчитывать его на глазах у всех. Всем же остальным было очевидно, что дальше произойдет. Юный Джейме хорошо себя проявил, сначала спася жизнь Самнеру Крейкхоллу, затем не побоявшись выступить против одного из самых опасных и сильных мечников Братства.

— На колени, — велел Дейн.

Цвет лица Джейме успел за пару мгновений смениться от пепельно-серого до багрового. Сын Тайвина буквально упал на колени, не сводя ошеломленного взгляда со своего кумира.

— Именем воина обязую тебя быть храбрым. — громко произнес Эртур, опуская на левое плечо Джейме свой знаменитый меч, на котором все еще была чужая кровь. — Именем отца обязую тебя быть справедливым. — Меч коснулся правого плеча. — Именем матери обязую тебя защищать невинных. Встань же, рыцарь Семи Королевств, сир Джейме Ланнистер.

Джейме поднялся на ноги, лицо его сияло, и он со слегка ошалелым видом повернулся к остальным, принимая поздравления. Для каждого оруженосца день, когда его посвящают в рыцари священен, а память об этом мгновении навсегда отпечатывается в памяти. Ну а если тебя посвятил человек, которому ты чуть ли не поклоняешься, это чувство можно сравнить с рождением первенца. Не меньше.

* * *

Путь в Королевскую Гавань занял меньше суток. В приподнятом настроении рыцари, довольные проделанной работой, ехали обратно, шутя и подтрунивая друг над другом. Дома их ждал кров, тёплая постель, а кое-кто даже ускользнет втихаря на Шелковую улицу, ведь ни для кого не было секретом, что далеко не все гвардейцы хранили свой обед безбрачия безукоризненно.

В Красном Замке Эртур отпустил товарищей отдыхать. Ему же предстояло для начала предоставить отчёт Лорду Командующему. Распрощавшись с Барристаном, он поднялся на верхний этаж Башни Белого Меча. Несмотря на поздний час, в покоях Герольда Хайтауэра горел свет.

— Проходи, Эртур, — Белый Бык был бодр и энергичен, как всегда. — Мне уже доложили о вашем задании. Теперь ты расскажи мне все подробности.

Опустив ненужные детали, Дейн доложил Лорду Командующему подробности задания, не забыв добавить, что положение крестьян с каждым месяцем становится все тяжелее и тяжелее, и мастеру над монетой стоит предпринять меры, если они не хотят столкнуться с голодным бунтом еще до окончания зимы. Хайтауэр выслушал его, побарабанил по столешницу пальцами и, приняв решение, кивнул.

— Ты хорошо поработал, Эртур, молодец. Я сообщу на собрании Малого Совета о том, что ты увидел в деревнях.

Эртур улыбнулся. Скупая похвала от Хайтауэра была ему приятнее, чем длинные восхваляющие его речи придворных подхалимов, которые всегда пели только те песенки, которые были одобрены королём. А уж если Лорд Командующий обещал заняться какой-то проблемой, можно было не сомневаться — он ею займется.

Герольд Хайтауэр, несмотря на долгие годы, проведённые в Красном Замке, был, что называется, не человеком двора. В его обязанности входило руководство Королевской гвардией, и он ею руководил, выполняя свой долг безукоризненно честно и справедливо. Но все, что выходило за рамки этого долга, его не касалось. Он входил в Малый Совет, однако ни разу за все годы ни один придворный интриган не сумел втянуть его в политические интриги, ни разу грязь не прилипла к его белому плащу.

Внешность этого человека полностью соответствовала его репутации. Высокий, широкоплечий, он брил голову налысо, зато отпускал короткую черную бороду, придававшую ему ещё больше мужественности в глазах придворных дам. Глубоко посаженные темно-карие глаза смотрели внимательно и как-то печально. И даже когда он улыбался, улыбка его редко касалась глаз.

— Благодарю, милорд. Но не я убил главаря их Братства, это сделал сир Барристан. А ещё несколько других гвардейцев выгодно отличились…

— Что мне в тебе всегда нравилось, Дейн, — перебил его с улыбкой Хайтауэр, — это то, как в тебе совмещаются высокомерие и скромность, амбиции и смирение. Боги сотворили тебя из всего несовместимого. В чем твой секрет?

— Мне не нужно многого и мне всего мало, — пошутил Эртур.

Белый Бык расхохотался.

— Наглец! Рад, что ты не теряешь способность шутить. Ну что ж, на сегодня ты свою работу выполнил на отлично, а теперь ступай отдыхай. Завтра мы отчитаемся лорду деснице по поводу вашего похода.

— Благодарю, милорд, — с искренним облегчением произнёс Эртур, который меньше всего на свете хотел видеть перед сном Тайвина Ланнистера.

— Чуть не забыл. Сегодня утром в столицу прибыла твоя сестра. Оказывается, её карета поехала в обход и добралась до Королевской Гавани, не столкнувшись ни с вами, ни с Братством.

— Эшара здесь? — изумленно спросил Эртур.

— Да, и возможно, ты захочешь увидеться с ней. Ей выделили покои в восточном крыле, недалеко от покоев королевы.

Рассеянно кивнув, Эртур покинул покои Лорда Командующего. Поколебавшись немного у двери, он со вздохом направился в сторону восточного крыла. Тело требовало долгожданного отдыха, мозг жаждал сна, но нельзя было проявлять такое безразличие по отношение к собственной сестре, которую не видел больше пяти лет. Эртур с досадой подумал, что о покое отныне можно забыть. Эшара теперь станет его головной болью до тех пор, пока не отправится на Драконий Камень. Ему придётся следить за этой вздорной и своевольной девицей, чтобы она не выкинула какую-нибудь глупость. Осложняло положение ещё и то, что они уже давно не виделись, и ни о каком намеке на братско-сестринские отношения можно было и не мечтать.

У дверей её комнаты, которую он предусмотрительно выяснил у слуг, Эртур на мгновение замер, запоздало подумав, что выглядит изрядно потрепанным. Впрочем, не все ли равно, как он выглядит? Решительно постучав, он выждал несколько секунд и, не дождавшись ответа, открыл дверь.

На первый взгляд покои выглядели пустыми и не обжитыми. Конечно, ведь сестра прибыла только утром. Но было что-то… Эртур не сразу смог понять, что это, но нос уловил мягкий аромат пионов, витавший в воздухе. И в сердце тут же тоскливо кольнуло. В Звездопаде повсюду были рассажены пионовые кусты. Мать любила эти цветы, и в её покоях всегда ими пахло. Ребенком Эртур думал, что мать прячет в шкафах пионы, пока она, смеясь, не рассказала, что это слуги по её приказу распыляют особый раствор, сделанный из этих цветов. В Красном Замке такого аромата не было. До сегодняшнего дня.

Эртур огляделся. Эшары в комнате не было, но тонкие тюлевые занавески слабо развевались от прохладного ночного ветерка, проникавшего в комнату из-за открытых дверей террасы. Там, сквозь полупрозрачную ткань виделся женский силуэт. Эртур сделал несколько шагов, не отрываясь от тоненькой фигуры, застывшей на балконе. Девушка стояла спиной в нему, её длинные тёмные волосы нежно ласкал ветер, ночь окутывала её со всех сторон, будто свою возлюбленную. В этот миг в небе, куда девушка смотрела, короткой вспышкой пронеслась падающая звезда.

— Септа Кирра говорила, что каждая падающая звезда — это душа очередного Дейна, что стремится домой, — не оборачиваясь, произнесла девушка.

Её голос, низкий, волнующий, показался ему совершенно незнакомым. Разве так он звучал годы назад? Эртур прокашлялся и ступил на каменную террасу, понимая, что его присутствие не осталось незамеченным.

Душа очередного Дейна, стремящаяся домой? Что ж, это точно не его душа. Порой Эртуру казалось, что он какой-то неправильный Дейн. А может, и неправильный дорниец. Покинув дом в неполные одиннадцать лет, он смутно помнил родные стены, которые после посетил лишь раз, когда сестра пропала. Эртур полностью слился с Королевской Гаванью, вплелся в Королевскую Гвардию, в которую его взяли уже в семнадцать лет. Часто ли он вспоминал замок на устье Быстроводной? После смерти матери его туда почти ничто не тянуло.

— Ей было виднее, — отозвался он. — Как никак, в ней тоже текла кровь Дейнов.

Сестра колебалась лишь мгновение, а потом стремительно обернулась, и Эртур невольно выдохнул. На него смотрела удивительно красивая девушка, обладающая тем особым очарованием Дорна, которого лишены женщины всех остальных королевств. Нежная светло-оливковая кожа, немного высокий лоб, тёмные брови, двумя стрелками теряющиеся в волосах, обрамлявших лицо, правильный ротик, с чуть пухлыми губами. Но больше всего к себе притягивали её глаза оттенка весенней глицинии. Большие, внимательные, они дарили её облику необъяснимую одухотворенность.

Эшара разглядывала его так, будто выискивала знакомые черты, силилась вспомнить… но не могла. Нужно было что-то сказать, но Эртур не мог вымолвить и слова, до глубины души поражённый изменениями в сестре. Наконец, когда молчание стало уж слишком навязчивым, она неуверенно улыбнулась.

— Ты так вырос, брат, возмужал.

И это стало сигналом для него спускаться на землю.

— И ты тоже. Ты стала настоящей красавицей, — Эртур улыбнулся в ответ, подходя ближе. — Ты всегда была такой высокой?

Он оглянул её. Эшара действительно стала выше ростом, не доставая до него лишь на пол головы. Её фигура, облаченная в темно-фиолетовое платье, поддерживаемое совсем тоненькими полосками ткани на плечах, выгодно очерчивало все его изгибы. Сестра выросла. На плечи Эшара накинула теплую шаль — несмотря на прогнозы мейстеров о скором окончании зимы, ночи все еще были холодными.

Эшара рассмеялась на его слова.

— Ты еще не видел Аллирию. Она стала такой высокой, что Элиас боится, как бы не нашлось мужчин ее роста.

Эртур вспомнил их младшую сестру, смуглую, черноглазую Алли, что вечно таскалась за ними в детстве. Непривычная горечь осела на кончике языка. Разве это правильно, когда братья и сестры отдаляются настолько, что уже и не помнят лик друг друга?

— Служанки рассказывали мне, что ты отправился в Королевский лес биться с Братством, — проговорила Эшара. — Судя по тому, что ты здесь, от Братства ничего не осталось?

— Несколько человек все же смогли сбежать. — нехотя ответил Эртур, — но они больше не угроза путникам.

— Я горжусь тобой, — искренность в ее голосе не оставляла сомнение: то была не просто дежурная фраза. — И я уверена, отец бы тоже гордился.

Эртур сглотнул внезапно появившийся комок в горле. Эшара била без промаха, упоминая отца. В Дорне дети имели право самостоятельно решать свою судьбу при желании. Когда много лет назад Эртур покидал отчий дом, их прощание с отцом не было теплым. Покойный лорд Дейн отчего-то был категорически против того, чтобы его младший сын отправлялся в «этот рассадник змей». А в качестве аргумента — одного из множества — он упоминал наказ их предка никогда не служить драконам.

Эртур, тогда еще слишком юный и дерзкий, заявил отцу, что тот попросту выжил из ума, раз в своих решениях руководствуется бредовыми рассказами умершего предка. Отец назвал его глупцом и поспешил напомнить, что Таргариены не кто иные, как оккупанты, захватившие чужие земли, и что только у их предков дорнийцев хватило яиц дать им отпор. И что эти самые предки сейчас переворачиваются в гробах, видя, как потомки лобызают стопы иноземных захватчиков.

Тогда Эртур пренебрежительно бросил отцу, что он увязший в прошлом безумец, чей затуманенный мозг придумывает себе несуществующих врагов. Он искренне верил, что Таргариены им не враги больше, а жить, бесконечно вспоминая раны прошлого, недостойно лорда и рыцаря. Так он считал и сейчас. Вот только понимание собственной правоты и несправедливости отцовских требований не делали муки совести менее болезненными. В следующий раз, когда Эртур вернулся домой, отца уже не было в живых.

— Нам еще многое предстоит обсудить, — промолвила Эшара, заметив изменения в его настроении. — И у нас будет на это время. А сейчас ты устал, иди отдохни немного.

Эртур благодарно улыбнулся, но тут же посерьезнел.

— Эшара, это место полно змей и интриганов, — предупредил он. — Тебе раньше не приходилось оказываться в таких местах. Помни, что никому здесь нельзя доверять. Думай, что хочешь, но говори только то, что не обернется потом против тебя. Далеко не все твои мысли должны облекаться в слова. Особенно будь осторожна с Варисом, он будет тебя прощупывать, не попадись на его удочку.

— Не волнуйся, Эртур, Элиас уже надавал мне тысячу подобных наставлений.

— Советы братьев никогда не бывают лишними, — поучительно заметил Эртур, вызвав ее улыбку. — Я буду рядом и помогу тебе, а ты будешь обращаться ко мне при любых вопросах и проблемах, поняла?

Эшара послушно кивнула. Эртур, чувствуя себя слишком вымотанным, чтобы беспокоиться, решил, что продолжение «дворцовых» уроков может подождать до завтра. Уже оказавшись в своей комнате, он понял, как сильно изменилась его младшая сестра. Куда подевалась та буйная, избалованная девчонка, привыкшая получать все по первому капризу? Где девочка, что бывала груба и порой жестока со слугами, когда те не могли выполнить ее требования, эгоистичная и надменная девочка, с которой он постоянно ссорился в детстве?

Девушка, которую он видел этой ночью, не имела ничего общего с той маленькой дикаркой. Неужто Элиас в своих письмах не преувеличивал? Эртур никогда не верил в то, что люди могут меняться с возрастом. Нет, люди и их пороки остаются неизменными. Просто вырастая, они учатся искусству притворства, надевая маски, принятые в обществе. И маски эти со временем становятся их вторыми лицами. Вот и Эшара стала хитрее и, возможно, умнее, осознав, что фрейлина принцессы и будущей королевы должна быть воплощением идеальной леди. И никакие мистические причины тут искать не нужно. Придя к такому выводу, Эртур Дейн погрузился в блаженный сон.

Брат ушел несколько минут назад, а присутствие его все еще ощущалось кожей. Брат. Такое простое слово, вот только оно не вызывало у нее тех трепетных чувств, что возникали при мысли об Элиасе. Добром, заботливом Элиасе, который оказался намного мудрее, чем о нем думали окружающие. А каким был Эртур? Он был таким, каким его опишут книги истории, или же это очередная ложь, придуманная двуличными мейстерами, чтобы возвеличить одних и оклеветать других?

Эшара прикрыла глаза, подставляя лицо прохладному ночному ветру, приносящему запах моря. В Дорне таких ветров не бывает. Там ветра сухие и горячие, из-за чего кожа постоянно высыхает, и ее приходится протирать особыми маслами. Она прибыла в Королевскую Гавань около полудня, а волнение до сих пор не покидало ее, и девушка повторяла про себя ставшую уже привычной за годы мантру, приносящую ей успокоение.

— Я Эшара Дейн. Рожденная в Звездопаде. Я та, кого призвали пески.

Дома эти слова с годами приходилось повторять все реже, но здесь, в далеком Красном Замке, ею вновь овладело смятение. Раньше неизбежное будущее виделось далеким, как мираж в пустыне. Неспешная жизнь в Звездопаде, его умиротворяющая тишь дарили ее душе покой и обманчивое ощущение защищенности. Она могла бы прожить в этом замке, окруженном благоухающими деревьями и кустами всю жизнь, приняв насмешку судьбы и научившись с ней жить. Лишь бы только боги, сотворившие ее, не вспоминали больше о ней. Но боги, играющие в свою собственную кайвассу, ни о ком не забывают. Эшара всмотрелась вдаль, туда, где терялся горизонт, вспоминая. Прошлое на то и прошлое, чтобы быть похороненным. Но глуп тот, кто его забывает.

Семь лет назад.

Лицо было в огне. Сухо, боги, как же сухо во рту! Горячий ветер, дувший в лицо, не приносил облегчения, скорее наоборот, лишал ее тело остатков влаги. Во рту, в ушах, в ноздрях — повсюду был песок. Она с трудом открыла глаза, щурясь от яркого солнца. Ей потребовалось время, чтобы привыкнуть к свету. Она осторожно приподнялась на локтях и огляделась. Она… в пустыне?! Вокруг, куда не глянь, бесконечное желто-золотое море с длинными цепями барханов. Мир потерял все цвета, кроме желто-коричневого и ярко-голубого. Как она здесь оказалась?

Вопросов было миллион, но ответов — ни одного. Как же хочется пить! Стоп! Собраться, нужно собраться. Необходимо было для начала вспомнить, как она сюда попала. Она напрягла память, и в ужасе застыла. А кто, собственно, она такая?..

Сухой, безжалостный ветер гнал пески, заметая ее следы. А она все продолжала идти, все дальше и дальше. Не имея ни малейшего понятия, куда держит путь. Просто она где-то слышала, что нужно идти по хребту барханов и ни в коем случае не стоять на месте. Иначе пустыня рано или поздно сожрет тебя. Но скорее рано, чем поздно. Ей было неизвестно, являются ли данные пески зыбучими, но проверять ей совсем не хотелось. Больше всего она боялась увязнуть в них, не имея возможности даже позвать на помощь.

Каково это проснуться однажды посреди пустыни и не помнить ничего, даже собственного имени? Ей было страшно, очень страшно. Вместо памяти кто-то оставил ей чистый лист. Вместо помощи ее поместили в проклятую пустыню.

Люди говорят (хотя откуда она знает, что говорят люди?), что пустыня мертва. Но это было не так. Пустыня жила. Просто чтобы понять это, нужно однажды оказаться в ней. Пустыня перемещалась, дышала, поглощала… Стоило упасть вниз по склону бархана, и ты уже не сможешь подняться без посторонней помощи — пустыня поглотит тебя в своем чреве. А еще пустыня говорит. Ей казалось, что она слышит шепот пустыни в завывании ветра, в собственных шагах. Казалось призраки сгинувших здесь людей следят за ней своими пустыми глазницами, взывают к ней, предупреждают, дают советы… а может, завлекают к себе, стремясь пополнить свои ряды.

Сколько она уже шла? Час, два, день? Ей хватило ума додуматься обвязать свое лицо и голову шалью, чтобы удержать хотя бы немного влаги в теле, а заодно не дать палящему солнцу убить ее раньше обезвоживания. И все равно тело горело, стопы наверняка покрылись мозолями. Песок… проклятый песок был повсюду: в волосах, в одежде, на коже, во рту и ноздрях, и даже в горящих глазах. Ей казалось, что еще немного и она умрет.

Ноги уже не слушались. Боги, дайте ей сил продержаться еще немного. Помогите, кто-нибудь! Помогите… Она не хочет умирать вот так, посреди песков, в одиночестве! Какой страшный грех она совершила, что боги прокляли ее на такую страшную смерть? Но если так, в чем смысл такого наказания, если она даже не может покаяться?

Она поднялась по склону, еле передвигая ногами. И вдруг — о, боги! — она увидела внизу деревья! И людей! Там был оазис! Только бы это не оказался очередной мираж, каких было уже три!

— Помогите, — прохрипела она, делая неверный шаг вперед. — Помогите, прошу…

То ли ноги подвели свою хозяйку, то ли пустыня не желала ее отпускать, но она вдруг споткнулась и полетела вниз по склону. Последнее, что она видела, это стремительно вращающийся мир и размытое желто-голубое пятно.

— Открой глаза, дочь Звезды…

— Открой глаза и узри…

— Ты избрана для…

— Дом звезды нуждается в тебе…

Она вновь открывает глаза и оглядывается. В теле ощущается небывалая легкость, будто не оно было налито свинцовой тяжестью совсем недавно. Она поднимается на ноги и пораженно смотрит по сторонам. Она все еще в пустыне. Только эта пустыня больше не настроена враждебно, она кружится вокруг нее, пески танцуют в воздухе, но не причиняют ей вреда. Она окружена этим песчаным покрывалом. Со всех сторон к ней обращаются голоса, привлекая ее внимание. Они велят ей слушать, смотреть и не отвлекаться.

И она смотрит. Пески танцуют, складываясь в изящные кружевные узоры, а узоры создают картинки. И она, как завороженная, смотрит историю, что ей показывают. Вот небо с миллионами звезд. Вот одна из них падает к земле, а следом за ней бежит человек. И когда он ее настигает, упавшая звезда у его ног начинает расти. Она прорастает, словно деревце — но, нет! Она вырастает в красивую девушку и, когда человек заключает ее в свои властные объятия, она дарит ему поцелуй и протягивает меч. Затем мужчина и женщина сливаются воедино. Картина меняется. Вот девушка превращается в старуху, потом в мужчину, ребенка и, наконец в юную девушку.

— Дочь Звезды родится вновь…

— Не дай мечу сломаться…

— И звезде угаснуть…

Шепот становится все тише и тише, пока окончательно не смолкает. Она вынырнула из видения с резким вздохом и несколько минут бездумно смотрела в каменный потолок над головой, терпеливо ожидая, когда мир прекратит вращаться. Как тихо… Ей было страшно осматриваться. В голове стояла звонкая пустота и отсутствие связных мыслей. Ей казалось, что она видела вязкий, мутный сон. Пробуждаясь после таких снов, ты никогда не жалеешь об их окончании, и лишь липкий осадок продолжает преследовать тебя еще полдня. Но как бы ей не хотелось в это поверить, она интуитивно ощущала, что это не было сновидением. Потому что она до сих пор не могла вспомнить хоть что-то из своего прошлого.

Слева скрипнула дверь, и в комнату вошла высокая, худая женщина лет сорока с подносом в руках. При виде пробудившийся девушки, женщина радостно запричитала на незнакомом языке. Это точно был чуждый ей язык, но она его понимала! Более того, чем больше женщина говорила, тем более понятной становилась ее речь. Она прислушалась: женщина спрашивала, как её зовут и как она оказалась в пустыне. Из какого она дома и сколько ей лет. Последний вопрос внезапно нашёл отклик в её разуме.

— Мне семнадцать, — проскрипела она, поражаясь, одновременно тому, что так легко говорит на чужом языке, и тому, откуда знает свой возраст. Женщина странно на нее поглядела.

— Ты не простолюдинка, слишком ухоженный и холеный у тебя вид, — задумчиво сделала вывод женщина. — Из какого ты дома?

"Из какого дома"? Да что это вообще значит?! Ей оставалось только беспомощно покачать головой. Женщина, наконец, оставила её в покое, поняв, что ситуация намного серьёзнее. Оставшись одна, она горько заплакала. Кто же она такая?..

Из старенького зеркала, обнаруженного в комнате, на нее взирала незнакомка. Теперь было ясно, отчего хозяйка лачуги так удивилась — она выглядела куда моложе семнадцати лет. Красивая, подобно нераспустившемуся бутону, девочка не старше одиннадцати-двенадцати лет. С темно-каштановыми, почти черными волосами и фиолетовыми глазами. Разве бывают глаза такого необычного оттенка? Но девушка была совершенно ей не знакома. Быть может, спасшая ее женщина прольет свет на правду?

Женщину звали Сиера. У неё был муж и двое маленьких детей. Это были хорошие люди, которые выхаживали её, как могли. Не давили, не торопили, только смотрели с жалостью. А она вскоре начала что-то вспоминать. Если, конечно, эти сны можно было назвать воспоминанием. Они были неточными, размытыми, как поверхность воды, прошедшая рябью, или стекло, покрытое инеем. Но они были единственным, за что она могла ухватиться.

Попроси её кто рассказать их, она бы не смогла связать и пары вразумительных предложений. Да что там! Она даже имени своего не вспомнила. Но она помнила мир. Непохожий на этот. Там было много зелени, много, очень много людей, и мало песка. В нем у неё были близкие люди, их лица были размытыми, но она помнила, что любила их. Иногда в её снах вспыхивали картинки из её прошлого, какие-то ничего не значащие фразы, только она не успевала за них ухватиться. Но одна картинка вспыхивала чаще остальных и была ярче. Она отчетливо видела серую рябь озера и сизые облака, предвещавшие дождь, слышала громкий оклик, только не могла разобрать слов. А потом был шаг в пустоту и недолгий полет. Невесомость и долгожданное облегчение. Правда, следом за этим у неё перехватывало дыхание, как при погружении в воду, и она неизменно пробуждалась в холодном поту.

Это было странное ощущение, но ей было не жаль той, потерянной жизни. Напротив, она чувствовала нутром, что там она была несчастна. В той, другой жизни все было окутано мраком безнадежности и обреченности, безотчетной тоски… и желания поскорее освободиться.

Но потом случилось нечто ещё более странное и не поддающееся никакому объяснению. Она всегда прислушивалась к разговорам хозяев за столом в надежде уловить хотя бы крохи информации. Сиера и ее муж почти всегда обсуждали насущные проблемы, вроде скота или молока. Но однажды они произнесли слово «Мартелл», и она зацепилась за эту фамилию. Они говорили о Семи Королевствах и Дорне, о Драконьем Камне и принцессе, живущей там. И все это было ей знакомо! Она знала обо всем этом! О домах Вестероса и Рейгаре Таргариене, и… о драконах. Откуда? Было ли это ее прошлое? Или будущее? Или она прочитала об этом из летописей?

— Принцесса Элия жива? — неуверенно спросила она, и ответом ей было четыре пары изумленных глаз.

— С чего же ей умирать? — пробормотал мужчина, во все глаза глядя на нее.

Тогда-то она и прозрела. Все, что происходило с ней с момента пробуждения в пустыне, все видения и сны, все это не было бредом. Некто или нечто отняло у нее память о самой себе, даровав знание, недоступное другим — знание грядущего.

Прошло около двух недель, прежде чем ее нашли. Оказывается, ее искали. Не ее, а девушку, чье место она заняла. К тому времени, она окончательно убедилась, что не принадлежит этому месту, хоть и знает о нем многое. Но есть неуловимые признаки, по которым ты всегда можешь обнаружить чужеродность — свою или чужую. Явившиеся за ней мужчины возносили молитвы богам и задавали слишком много вопросов. Зато и ответы давать не скупились. Каково же было ее изумление, когда выяснилось, что ее имя Эшара Дейн. Та самая сестра знаменитого Эртура Дейна?!

Следом за изумлением пришло осознание, а за ним тошнотворный страх. Судьба девушки по имени Эшара Дейн была ей слишком хорошо известна. Пески вложили это знание в ее разум вместе со всем остальным. Новоиспеченная семья, состоявшая из двух братьев и младшей сестры, отнеслись к ее состоянию со всей возможной чуткостью, списав странности в ее поведении на потерю памяти.

Эртур Дейн уехал, толком и не пообщавшись с ней. Зато оставались Элиас и Аллирия. И она была им благодарна за бесконечное терпение и заботу, за молчаливую поддержку. Старший брат, он же глава их дома, не терял надежды на излечение сестры и, прислушиваясь к советам мейстеров, ограждал ее от любых волнений. А еще было решено держать случившееся с ней в строжайшей тайне, дабы злые языки на растрезвонили на весь Дорн, что сестра лорда Дейна лишилась рассудка. А ведь именно так решили бы люди, прознав, что леди Эшара не узнает собственную семью.

Сама она благоразумно решила не травмировать Дейнов еще больше, огорошив их правдой. Если судьба или боги, или пески привели ее в это место, тому была причина. И она собиралась понять, какая. Она перерыла всю библиотеку, но так и не нашла ответов на мучавшие ее вопросы.

Пока однажды смерть не постучалась в дом Дейнов. Септа Кирра, пожилая старушка, что, судя по всему, воспитывала сестер Дейн с детства, слегла с болезнью, и мейстеры лишь трагично качали головами, говоря, что время женщины пришло. Но перед смертью умирающая пожелала говорить с ней наедине.

— Я знаю, что ты не Эшара, — прохрипела септа, с тяжело вздымающейся грудью.

Разоблаченная, она инстинктивно хотела возразить, но женщина властным движением прервала ее.

— Не спорь. Я знаю побольше твоего, так что слушай меня внимательно. Род Дейнов древнее таких домов, как Старки или Мартеллы. Знаешь, почему? — Тусклые глаза женщины воззрились на нее. — В семье Дейнов издавна раз в несколько поколений рождаются они — дочери Звезды. Мне не ведомо, откуда ты пришла, и кем ты была, но помни, ты — Дейн. В тебе текла кровь Дейнов и оттого, когда Пески призвали тебя, твоя душа сумела пройти сквозь года, возможно, даже века и пространство, чтобы явиться на их зов.

Женщина закашлялась и умолкла ненадолго.

— Эшары больше нет, она умерла в той пустыне. Отныне ты — Эшара. Придет время, и ты поймешь, для чего к тебе воззвали Пески, но до тех пор храни свою тайну. Храни тайну.

В тот день септы Кирры не стало, однако предсмертные слова женщины сумели вернуть покой в потерянную душу. С того момента для нее началась новая жизнь. Она заново училась жить. Под чужой личиной, под чужим именем — она училась быть Эшарой Дейн. Она научилась ловко обманывать родных, притворяясь, будто память к ней возвращается. Она дурачила знакомых и слуг. И только менять свой характер в угоду той, кого больше не было среди живых, она не собиралась. Семейству Дейн пришлось принять новую Эшару, более сдержанную и уравновешенную, менее буйную и капризную. Мейстеры, сами того не ведая, стали ее союзниками, объясняя, что пережитое потрясение навсегда изменило ее нрав.

Она стала Эшарой Дейн. Пусть она не была ею с рождения, но такова была высшая воля — создать новую Эшару Дейн. И она ею стала. И наступил миг, когда ей начало казаться, что Пески были благосклонны к ней, ведь если не помнишь прошлого, то и сожалеть не о чем. Оставалось только придумать способ выжить самой и защитить семью в предстоящей войне. Ведь для этого ее призвали Пески, не так ли?

Эшара вынырнула из воспоминаний. Почему ее вдруг потянуло в прошлое? Хотя, нет ничего удивительного: человеку свойственно возвращаться мыслями к истокам своего пути, когда течение его жизни становится слишком бурным. Последние семь лет она жила подобно одному из тех пионов, которые, по слухам, так любила их мать — мирно и безмятежно, позволяя лелеять себя и любить. Элиас не скупился на ласку и заботу для сестер. Аллирия оказалась милейшим созданием, опекать которое было только в радость. Ларра, молодая красавица, которую Элиас избрал в жены, относилась к девочкам с равной степенью доброты и отчуждения, не вмешиваясь в их жизнь больше необходимого и сумев тем самым создать атмосферу дружелюбия и легкости.

И казалось бы, чего еще может желать та, кто предпочла смерть в своей прежней жизни? Но Эшара всегда знала, что этот день придет. День, когда ее призовут с столицу, чтобы стать фрейлиной будущей королевы. И это событие станет первым в цепочке трагедий, что положат конец дому дракона и будущему ее собственного. Знала, что, когда этот день настанет, она должна будет выполнить свой долг. Вот только чего она не знала, так это как ей предстоит его выполнять.

Она не собиралась играть в игры престолов и плести интриги вокруг железного трона. К тому времени она успела стать Дейн настолько, чтобы быть готовой бороться за свой дом и за саму себя. Пусть Таргариены, Старки и Баратеоны убивают друг друга, пусть Ланнистеры наживаются на обломках некогда великой династии. Ее все это не касалось. Но она позаботится, чтобы ее дом выжил в этой войне.

У нее было много времени продумать все возможные ходы и выходы. Но все упиралось в злосчастный турнир. Там вспыхнут первые искры будущего пожара, и там она должна будет позаботиться, чтобы ее брата и ее саму эти искры не коснулись. Она должна не дать мечу сломаться и звезде угаснуть. Этого от нее хотели Пески.

Мысли снова устремились к Эртуру. Ее брат сделал то, что до него сумели лишь двое из их предков — удостоился титула Меч Зари. Об этом ей поведал Элиас. Брат рассказывал, что легендарный Рассвет, хранится в их семье не одно поколение. Он сделан не из валирийской стали, а по легенде был выкован из сердца упавшей звезды десять тысяч лет назад. Оттого он так прочен и остер, словно бритва. Оттого и необычный молочный цвет его стали.

Рассвет в отличие от других фамильных мечей не передавался по праву наследования, право носить его нужно было заслужить. А заслуживший его получал титул Меч Зари. Множество мальчишек мечтают родиться в Звездопаде с именем Дейн, представляя, как заявляют права на Рассвет. Но фамильный меч большую часть существования их дома хранится в замке, ожидая достойного. Лишь двое владели этим мечом: Давос Дейн, третий муж королевы Нимерии, и Ульрик Дейн, уступавший мастерством только Деймону Блэкфайру. И теперь этот меч носил за спиной Эртур, ее брат.

Отправляясь в Красный Замок, она безумно волновалась, не в последнюю очередь из-за необходимости встретиться с ним — с Эртуром Дейном. Ведь для нее он не был старшим братом, для нее он был ожившей легендой. И эта легенда стояла рядом с ней, усталая, с отросшей щетиной и выглядела такой же взволнованной встречей, как и она сама.

Эшара невольно улыбнулась, вспоминая, как ее брат мучительно пытался придумать тему для разговора и не мог. За последние годы Элиас, Аллирия и даже слуги прожужжали ей все уши, рассказывая, какой ее брат великий воин, что он прославит их дом на века. И потому она нисколько не покривила душой, говоря ему, что гордится им. Разве можно было не испытывать гордость при взгляде на этого статного, красивого молодого человека, с отпечатком благородства на лице? Человека, что в будущем совершит бесчестный поступок, последовав за лишённым совести другом.

Эшара вновь устало вздохнула. На сегодня было достаточно мыслей, она и так слишком сильно устала, пока пересекла полстраны, чтобы добраться до этого места. Она успеет подумать обо всем, но завтра её ждёт тяжёлый день. Королева желала лично отбирать фрейлин для принцессы. Потому любая девушка, прежде чем быть быть удостоенной чести стать фрейлиной будущей королевы, должна была еще убедить королеву действующую в том, что достойна. Завтра ей предстояло первое испытание — знакомство с королевой Рейллой, а до следующей луны она должна будет приложить все силы, чтобы не ударить в грязь лицом перед королевским двором.

Дорнийка уже собиралась отступить от балюстрады, как краем глаза заметила быструю тень, мелькнувшую внизу, возле деревянных дверей в амбар. Она присмотрелась, но никого больше не заметила. Однако девушка была уверена, что зрение не подвело её. Кто-то пробежал, укрывшись тенью стены. Эшара еще с минуту простояла, вглядываясь в темноту, и в конце концов пришла к выводу, что ищет загадки там, где их нет. Это мог быть кто-то из стражников или слуга, отправленный за поручением. Вот только что делать слуге или стражнику в амбаре в час совы? Разве что у него было свидание с хорошенькой прачкой или служанкой. Эшара тряхнула головой, возвращаясь в покои. Завтра ей предстоит предстать перед королевой, познакомиться с множеством мужчин и женщин, разобраться в перипетиях и подводных камнях дворцовых отношений и не наломать при этом дров.

* * *

Зрение и интуиция не обманули Эшару. Невысокая фигурка, юркнувшая в тень, принадлежала одной из пташек Вариса, мастера над шептунами. Её обязанностью этой ночью было следить, чтобы никакие излишне любопытные уши или глаза не заметили, как её хозяин тайно покидал свои покои и скрывался в одном из амбаров замка.

Лорд Варис проскользнул к дверям амбара, не замеченный больше никем. Выждав несколько мгновений для верности, а затем бесшумно отворив замок и зайдя в неиспользуемое хранилище, он огляделся. В этом ничем не примечательном помещении была деталь, делавшая его для обитателей замка одновременно и невероятно важным, и чрезвычайно опасным. Дальняя стена амбара, перед которой стоял высокий шкаф, открывала проход, соединявший амбар с выходом на побережье Черноводной.

Примерно в то же время другая фигура — высокая и укутанная в тёмный плащ с низким капюшоном, спрыгнула с лодки возле дикого причала, которым нередко пользовались местные контрабандисты. Вместе со своим сообщником человек потянул лодку к самой кромке воды и привязал. Бросив короткий приказ ждать его здесь, мужчина направился к скалам. Пройдя по знакомой ему тропинке, он очутился возле ничем не примечательной скалы, покрытой толстым слоем мха. Некоторое время он водил рукой по мху, пока не нашёл то, что искал, а именно небольшой рычаг, на который тут же с силой надавил. То, что сторонний наблюдатель принял бы за камень, оказалось входом в тайный проход, ведущий прямиком в Красный замок.

Когда-то Мейгор Жестокий приказал архитекторам создать множество тайных путей в замке, и они выполнили его приказ безукоризненно, не догадываясь, что он станет их лебединой песней. И хотя это превращало Красный замок в невероятное произведение искусств, всегда существовала незримая опасность, что враги прознают о его тайнах.

К счастью, человек, проникший сюда, не считал себя врагом державы. Не без труда ему удалось отодвинуть тяжелую дверь. Пусть и не сразу, но та поддалась упрямству непрошенного гостя. Человек прислушался к звукам, доносящимся изнутри и, не услышав ничего подозрительного юркнул в темноту тайного хода. Идти долго ему не пришлось, ибо за вторым поворотом его уже ждали. Высокий, полный мужчина, чья лысина блестела в свете факелов, облаченный в просторную шелковую тунику, выступил вперед.

— Я опоздал? — без лишних приветствий поинтересовался незнакомец в капюшоне.

— Ни в коем случае, — мягко произнес Варис с улыбкой. — Это я решил встретить вас здесь, чтобы вам не пришлось проходить весь путь до самого замка.

— Весьма любезно с твоей стороны, — иронично отозвался его собеседник, откидывая капюшон. — Надеюсь, твои пташки не преувеличивали, и дело на самом деле столь важное, что ты посмел вызвать меня сюда из самого Драконьего Камня.

— Поверьте, мой принц, я бы не просил вас приехать, если бы не обстоятельства.

Это был один из тех редких случаев, когда Рейгар Таргариен, а это был именно он, слышал голос Вариса, звучавшим без его привычной вкрадчивости. А значит, он не зря проделал этот путь.

— Рассказывай.

В темноте коридора, только один факел разгонял тьму, позволяя двум собеседникам видеть лица друг друга. Спертый воздух подземелья, чуть влажные от близости моря стены, негромкое копошение крыс в углах наталкивало на непрошенные мысли о темнице. Мало, кому могло прийти в голову, что наследного принца и мастера над шептунами связывает что-то, помимо обоюдного недоверия, иллюзию которого оба охотно поддерживали. И тем не менее двое мужчин, на чьих лицах играли тени от неровного света факелов, не в первый раз встречались при таких необычных условиях. Об этом явственно говорила уверенность, с которой они перешли к делу, не став тратить время на длинные прелюдии и завуалированные намеки.

— Мой принц, — проговорил Варис, — за последние месяцы мои пташки устроили свои гнезда на всех важных уголках Семи Королевств. Им приходится соблюдать чрезвычайную осторожность, чтобы не выдать себя, однако сведения, которые они мне передают, крайне тревожны. Кто-то другой, быть может, не обратит на это внимание, однако, зная то, что известно нам с вами, сложно не встревожиться.

— Ближе к делу, — всегда спокойный и уравновешенный Рейгар в этот раз стремительно терял терпение. — Я проделал весь это путь в трюме корабля не для того, чтобы слушать пустую болтовню, Варис.

За долгие годы служения королю Эйрису, который останется в памяти потомков, как безумный король, Варис научился говорить неторопливым и вкрадчивым голосом, действовавшим успокаивающе даже на самых эмоциональных собеседников.

Надо сказать, Варис был человеком недюжинного ума. Он всегда тонко чувствовал, когда нужно остановиться, а когда можно сделать ещё один осторожный шаг вперед, когда дерзость позволительна, а когда не стоит испытывать капризную судьбу. Принц Таргариен, с которым он разговаривал, даже в половину не был столь опасен и непредсказуем, как его отец, однако в нем была сталь, которая способна была резать без промаха.

Многие в Красном замке ошибочно полагали принца Рейгара безвредным котёнком, что терялся на фоне таких зверей, как его отец и Тайвин Ланнистер. Однако Варис, прибывший с берегов далёкого Эссоса, повидал на своём пути слишком много разнообразных личностей, чтобы уяснить для себя простую истину: самые опасные люди те, кто молчат и сохраняют хладнокровие до последнего. Вот от них никогда не знаешь, чего ждать.

— Мои пташки принесли весть, — перешёл к делу Варис, — что десять дней назад Брандон Старк, сын Рикорда Старка, приезжал в Ривверан вместе со своим оруженосцем. И если его приезд ещё можно объяснить желанием увидеть невесту, каким бы натянутым это объяснение ни было, то никакого вразумительного ответа на вопрос, что там делал младший брат Джона Аррена, Роннел, увы, нет.

— Они приехали одновременно?

— Да. — Варис выразительно глянул на принца. — Причём приехали они поздней ночью и уехали задолго до рассвета. А путь от Орлиного Гнезда и Винтерфелла до дома Талли не близок. Что могло заставить Джона Аррена послать своего брата туда тёмной ночью, да ещё и вместе со старшим сыном Старка? Мои пташки говорят, что встреча явно была тайной, и только случайность позволила нам о ней узнать.

Варис умолк, позволяя принцу переварить информацию. А Рейгар немигающим взглядом уставился на пламя факела. Какое-то время было слышно только шипение смолы в остове факела.

— Это все? — не глядя на собеседника, спросил Таргариен.

— Нет, мой принц, — как-то печально покачал головой Варис, словно искренне был расстроен отрицательным ответом. — В последнее время в Королевской Гавани завелось уж больно много разных людей из Долины. Также было замечено несколько северян. Есть и другие признаки — мелочи, на первый взгляд, но, если смотреть на детали в целом… Боюсь, картина складывается не слишком приятная.

Рейгар продолжал молчать, плотно поджав губы и поглаживая эфес меча. Варис приблизился к нему и заговорил, пустив в ход все свое красноречие и дар убеждения.

— Мой принц, вы помните того рыцаря, который полгода назад заявился ко мне, предупредив, что три, а то и четыре великих дома готовят переворот? Вы тогда не поверили в его слова, велев мне продолжить наблюдение. Так вот, пока все говорит в пользу того, что этот третьесортный рыцарь, изгнанный собственным сюзереном, говорил правду.

Факел, в котором заканчивалась смола, тихо зашипел, по стенам заиграли тени. Рейгар нахмурился, напряжённо думая.

— И какие же дома, по-твоему, в этом замешаны? — наконец, нарушил он молчание.

— Старки, Аррены и Талли — точно. Я сомневаюсь в причастности Тиреллов и Ланнистеров, также как и Мартеллов. А вот насчет Баратеонов сказать что-то с уверенностью сложно. Роберт Баратеон — воспитанник Джона Аррена, как и Эддард Старк. Кто знает, насколько этот буйный юноша посвящен в планы стариков.

Рейгар наморщил лоб, явно силясь вспомнить молодого человека с символом черного оленя на золотом фоне, которого он выбил из седла на последнем турнире. Варис же задумчиво крутил свое кольцо на большом пальце, не мешая принцу думать.

— Я тоже не сидел сложа руки все это время, Варис. Пока твои пташки разлетались по своим гнездам, я внедрил собственную шпионку в дом Аррена, — внезапно огорошил мастера над шептунами принц. — Ей удалось сделать то, с чем твои пташки не справились: послушать разговор Аррена с его мейстером. Точнее только его часть, прежде чем ее выпроводили.

— И? — глаза Вариса загорелись в предвкушении. Желании узнать новую информацию на минуту даже затмило возмущение тем фактом, что принц, не доверяясь полностью ему, использовал собственных шпионов.

— Она собственными ушами слышала, как Джон говорил мейстеру, что вместе со смертью последнего из драконов изжилась и божественность Валирии. И что теперь Таргариены — всего лишь один из домов Вестероса. Не более, — сообщил Рейгар.

Повисло короткое молчание. Ничего не значащая фраза, не лишенная здравого смысла, и сколько в ней было значимости. Границы предательства и преданности всегда размыты. Где заканчивается верность, и начинается измена? С поступка или со слова? А может, одна случайная мысль, приправленная соусом недоверия, презрения и неприязни, подобно семени в благодатной почве, в будущем прорастает в могучее древо вероломного предательства? Лишь простодушный глупец не станет воспринимать всерьез слова, подобные этим.

— Ваше Высочество, — взволнованно зашептал Варис, — если эти слова дойдут до ушей вашего отца, Джон Аррен лишится головы!

— Это не все, — мрачно продолжил Рейгар. — Он велел написать письмо в Ривверан. И добавить туда некую фразу, которую там поймут.

Глаза мастера над шептунами забегали, как всегда, когда он получал сведения, о которых прежде не слышал. На его полном лице прорезались морщины, а весь облик говорил о нешуточной тревоге.

— Мой принц, — Варис задумчиво сложил руки на внушительном животе, — меня всегда удивляла одна деталь. Старки из Винтерфелла всегда были своего рода отшельниками, засевшими на своем Севере и не вмешивающимися в дела юга. Однако лорд Рикард неожиданно начал очень уж активно налаживать связи с некоторыми домами, южнее Перешейка. Он посылает своего второго сына на воспитание в Долину к Арренам, старшего сына обручает со старшей дочерью Хостера Талли, а дочь обещает лорду Роберту Баратеону. Просто поразительная активность для того, в ком течет кровь Старков.

— К чему ты клонишь?

— Если вдруг дом Таргариенов падёт, — принялся рассуждать Варис, — кто будет следующим претендентом на железный трон? — и видя осознание в глазах принца, почти торжественно объявил: — Роберт Баратеон, внук принцессы Рейлы Таргариен и правнук короля Эйгона Пятого.

— И если они по-тихому, без шума избавятся от Таргариенов, — продолжил за него Рейгар, догадавшись, куда клонит Варис, — они смогут предъявить другим домам Семи Королевств наиболее достойного кандидата. Кандидата, который будет выгоден им самим, — Рейгар на мгновение умолк, а потом вперил в него испытующий взгляд. — Если все так, как ты говоришь, Варис, у них должны быть серьезные основания, дающие им подобную самонадеянную смелость.

Бросив быстрый взгляд на принца, Варис взвесил все «за» и «против» в своей голове и, поколебавшись, проговорил, тщательно подбирая слова.

— Мой принц, вы совершенно правы, но позволите ли вы мне говорить с вами откровенно? — и только после уверенного кивка он продолжил: — Когда дракон силен, окружающие его звери подчиняются одному только его взгляду. Но стоит дракону ослабнуть, то даже его рык не спасет его от желающих поживиться его плотью слуг.

Варис сделал паузу, глядя на принца, в котором текла кровь дракона. Тот, в свою очередь, не сводил с него пронизывающего, сверлящего взгляда, от которого Пауку даже стало немного не по себе.

— Нам следует твердо смотреть правде в глаза, ибо враги наши изучают ее до последнего штриха, — изрек Варис. — Так вот, будь на троне сильный король, домам вроде Старков или Талли, или Баратеонов, не пришла бы в голову гениальная, но, к сожалению, не свежая идея о перевороте. Однако на железном троне уже давно не было сильного короля. Последним способным вызывать уважение был Эйгон Пятый, прозванный Невероятным, но с его смерти утекло слишком много воды. А уж со смерти последнего дракона и того больше. Вассалы забыли, что отличало Таргариенов от остальных домов, и почему именно они должны сидеть на железном троне. Такое неизбежно случается, когда одна династия правит слишком долго.

— Уж не хочешь ли ты сказать, мой друг, что Таргариены засиделись на троне? — вкрадчиво, с едва уловимой ноткой угрозы спросил Рейгар, тонко улыбнувшись.

— Что вы, мой принц, — искренне ужаснулся Варис, у которого от этой улыбки волосы встали дыбом. — Но я вынужден признать, что ваш отец, которому я безмерно предан, сам неоднократно давал повод врагам задумываться о необходимости терпеть на троне потомков драконьих наездников. К сожалению, несколько эксцентричное поведение вашего отца бросает тень на всю династию…

Варис умолк, пристально поглядев на принца и пытаясь уловить его настрой. Разозлится ли тот или своим молчанием признает правоту его доводов? Рейгар Таргариен выбрал второй вариант, заставив Вариса задаться теперь уже новым вопросом, чем является его молчание — здравомыслием или готовностью к предательству? Так или иначе, Варис продолжил:

— Однажды дому дракона уже случалось уничтожать себя. Все мы помним историю и то, что называется Пляской Драконов. Тогда Таргариены подарили своим вассалам неоценимую и опаснейшую правду о самих себе. И заключалась эта правда в том, что только драконы могут уничтожить драконов. Если нынешние потомки тех, кто когда-то преклонили колени перед Эйгоном Завоевателем, помнят эти уроки истории и умеют извлекать из них выгоду, они должны были понять, что сейчас идеальное время для свержения дома дракона.

Варис перевел дыхание. Все-таки длинные речи всегда его утомляли. Утешением было то, что слушатель в этот раз попался благодарный, с интересом ловящий каждое его слово. Правда, был ли его интерес к добру или нет — этого Варис пока не знал.

— Слушаю тебя, Варис, и не понимаю, — протянул Рейгар, — почему отец тебя все еще не казнил? Ты с таким восторгом вещаешь о падении моего дома и идеальном времени для его уничтожения, что признаюсь, я начинаю сомневаться, уж не отправить ли тебя к праотцам первым?

Стоило отдать должное храбрости Вариса, в которой его никто бы не заподозрил. Он даже бровью не повел после такой неприкрытой угрозы. Вместо этого Паук одарил наследного принца печальной улыбкой.

— Мой принц, я с радостью положу голову на плаху, если это позволит вам спасти великую династию, последний осколок древней Валирии. Но позволите мне продолжить?

Рейгар с любопытством разглядывая его, как диковинную зверюшку, кивнул.

— Если бы вы задумали переворот, стали бы вы выжидать более подходящий момент для этого, чем тот, когда на троне сидит не вполне, ммм, рассудительный и сдержанный король, у которого, ко всему прочему, весьма сложные отношения с собственным наследником и десницей? — Варис лукаво улыбнулся. — Я бы не стал.

— Иными словами…

— Иными словами, я сомневаюсь, что они захотят избавиться от Таргариенов по-тихому, как вы выразились. Напротив, я убежден, что они постараются стравить вас с вашим отцом, чтобы вы перегрызли друг другу глотки, а потом они набросятся на вас, как свора голодных псов.

Рейгар поморщился, как от зубной боли.

— Все это лишь пустые разговоры, Варис. У тебя нет ни одного по-настоящему стоящего доказательства всего того, что ты тут наплел.

Мастеру над шептунами пришлось в душе признать, что Рейгар Таргариен совершенно не был похож на своего параноидального отца, готового поверить в измену по одному его слову, а по второму совершить расправу над потенциальными изменниками.

— В таком случае, я позабочусь о более точных…

— Не утруждайся, — перебил его Рейгар. — Я уже позаботился. В скором времени мейстеры ожидают окончание зимы. К началу весны в Харренхолле пройдет турнир. И на этот турнир явятся все дома Вестероса. Там мы и разберемся, где правда, а где домысел.

Варис был ошарашен. Ему ничего не было известно ни о предстоящем турнире, ни о каких-либо планах принца. Широко раскрытыми глазами он уставился на Таргариена, на лице которого расцвела самодовольная улыбка, которую некоторые ошибочно принимали за скромную.

— Тебе об этом ничего не было донесено, потому что самому организатору турнира еще не известно о нем.

— Прошу простите мне мою недалекость, но я не вполне понимаю, что вы задумали, ваше высочество, — севшим голосом произнес Варис.

Таргариен мгновенно посерьезнел.

— Слушай внимательно, Варис. На турнир ты отправишь столько своих пташек, сколько способны наплодить улицы Блошиного конца. Турнир продлится семь-десять дней, и за это время они будут следить за каждым шагом Старков, Талли, Арренов, Баратеонов и… Ланнистеров. Искушение обсудить свои планы будет слишком велико, и я уверен, что они себя выдадут. Если понадобится, мы их даже подтолкнем к более активным действиям, скажем, какой-нибудь мелкой провокацией. Все это время ты будешь тщательно поддерживать слухи о моей размолвке с отцом, это, в свою очередь, придаст им храбрости. Ты все понял?

Варис, оглушенный до глубины своего изворотливого ума, потрясенно кивнул. Открыв рот, он снова его закрыл и потер висок, пытаясь собраться с мыслями, что растерянными мышками разбегались во все стороны.

— А… его величество… — выдавил он. — Его мы посвятим в ваши планы?

— Частично, — уклончиво среагировал Рейгар. — Отец нестабилен. Его душевное состояние, к сожалению, не внушает доверия. Мы не можем быть уверены, что он не пожелает сжечь в своем диком огне всех подозреваемых лордов. Будь нашей целью спровоцировать мятеж, мы бы так и сделали. Но наша цель — потушить искры, пока они не разгорелись в полноценный пожар.

— И что же мне поведать его величеству? — деятельно поинтересовался Варис, к которому уже успело вернуться самообладание.

— После объявления о турнире, расскажешь ему о том, что я подозреваю возможность покушения или заговора, но не знаю, со стороны кого. Скажешь, что я собираюсь разобраться с этим и принести ему голову наглецов. А по столице и за его пределами пусти слух, будто бы сообщил отцу, что это я хочу его свергнуть. Таким образом, мы собьем с толку заговорщиков и, обнадежив, заставим их потерять бдительность на турнире.

Когда Рейгар замолчал, Варис не сразу нашел, что сказать. Принц, которого при дворе считали несколько эксцентричным, если не сказать не от мира сего, оказался куда многограннее, чем он мог ожидать.

— Что ж, ваше высочество, должен признать, вы все продумали, — промолвил он, мастерски скрывая замешательство и недовольство тем фактом, что какая-то интрига была продумано без его участия, а его — мастера над шептунами — лишь посвящают в детали заранее подготовленного плана. — Мне лишь остаётся выполнить свою скромную часть, и можете не сомневаться, я выполню её на совесть.

Рейгар кивнул с непроницаемым выражением лица.

— Я рассчитываю на тебя, мой друг. Будущее дома Таргариен сейчас висит на волоске, и оттого, как мы справимся с нашей миссией, зависит, будет ли Красный замок и дальше домом драконов, или там обоснуются олени и волки.

— Если такое произойдёт, это станет началом конца Семи Королевств, мой принц, — покачал лысой головой Варис. — Ибо Таргариены и есть сила, что удерживает Семь Королевств в единстве.

— Не будем забегать так далеко, — чуть резко отозвался Рейгар, накидывая на голову капюшон. — Мне нужно возвращаться домой. Я буду ждать от тебя вестей.

Варис поспешно поклонился своему принцу, и не успел он выпрямиться, как тот похлопав его по плечу, уже направился обратно туда, откуда пришёл. А Варису не оставалось ничего иного, как медленной, грузной походкой вернуться в свои покои.

На душе у Паука было неспокойно и лишь добравшись в свою скромную, по меркам придворной знати, обитель, сидя в тишине своей спальни, он понял, что именно не давало ему покоя. Принц Рейгар, пусть и частично, приподнял немного маску, которую носил годами. Носил так виртуозно, что никому в Красном Замке не пришла бы в голову столь вздорная мысль, что он умеет плести интриги. Однако, вот он, Рейгар Таргариен, сочиняющий стихи, играющий на арфе романтик, только что посвятил его в свои планы по спасению династии. Спасению ли?

А ведь люди, вроде принца Рейгара никогда не складывают все яблоки в одну корзину. Он затеял игру в турнир задолго до их сегодняшней встречи, задолго до того, как Варис сообщил ему о тайной встрече Старка, Талли и Арренов. Значит ли это… Что если принц Рейгар затеял куда более многоходовую игру, чем признается?

* * *

Эртур всегда спал чутко. Малейший скрип половицы или слишком громкие голоса сослуживцев на лестнице способны были разбудить его. А уж открывшаяся с тихим скрипом дверь и последовавшее затем крадущиеся к его кровати шаги и вовсе, по его мнению, разбудили бы мёртвого. Однако он исправно продолжал притворяться спящим пока незваный гость не подошёл слишком близко и не склонился к нему. Тогда резким, выверенным движением Эртур выбросил вперёд руку и схватил наглеца за горло.

Только после этого он получил возможность приглядеться получше к обладателю неожиданно тонкой шеи. Светло-рыжие волосы, бледная, почти прозрачная кожа, большие, миндалевидные глаза и пухлые губы, что сейчас изогнулись в игривой улыбке. Кэтрин Мериуэзер, внучка лорда Оуэна Мериуэзера, собственной персоной.

— Так значит, люди не врут, говоря, что сир Эртур Дейн даже во сне способен убить врага? — промурлыкала девушка.

Эртур отпустил её шею и потёр лицо, мимолетом глянув в окно. Темно, значит ещё глубокая ночь. Он так устал, что провалился в сон, едва приняв ванну и упав в постель. Хорошо хоть, рефлексы не подвели.

— Что ты тут делаешь? — чуть хрипло поинтересовался он.

— А как вы думаете, сир Величайший воин Семи Королевств? — хихикнула девушка, но не найдя отклика своему веселью, притворно-обиженно надула губы. — Тебя не было целую неделю, а до этого весь месяц ты был так занят, что совсем не уделял мне внимания. Я скучала.

Эртур раздражённо выдохнул и поудобнее уселся в кровати, оперевшись об изголовье. «Был занят» на самом деле означало, что вот уже месяц, как он разорвал связь, в равной степени порочившую их обоих. Внучка Мериуэзера порой напоминала ему навязчивую кошку, которую выгоняешь за дверь, а она уже через день возвращается с видом, будто делает тебе королевское одолжение. К собственному стыду, он вынужден был признать, что сам стал виновником ситуации, в которую попал.

Историю, как известно, пишут люди. Оттого в ней ложь всегда тесно переплетена с правдой. Когда мейстеры будут писать свои книги, королевские гвардейцы в них непременно будут изображаться, как пример подлинной добродетели, которой чужды низменные пороки и чаяния, слабости плоти и прочая чепуха. На деле же, это были люди из плоти, крови и пороков. Редкий мужчина способен всю жизнь хранить целибат, если, конечно, он не септон или брат ночного дозора. Хотя даже тут возникают вопросы по поводу степени близости сих братьев.

Что же касается доблестных братьев Королевской Гвардии, они время от времени позволяли плоти брать верх над разумом и долгом, потому дорога на Шелковую улицу была им хорошо известна. И это не было секретом даже для Лорда Командующего, который, как и его предшественники, закрывал глаза на «мелкие шалости» своих подопечных, покуда те не принимали излишне активный и буйный характер.

Однако были определённые негласные табу, нарушать которые не позволялось. Нельзя было заводить постоянных любовниц, плодить бастардов или портить придворных дам. И он, Эртур Дейн, умудрился нарушить два из этих наказов.

Всё началось примерно три-четыре месяца назад. У них с Мартеллом был выходной, и этот балбес решил, что будет отличной идеей напиться вдрызг. Эртур плохо помнил, как тащил Ливена в его комнату, как сам зачем-то поперся во двор, где едва не свалился под ближайшим деревом и как столкнулся там с Кэтрин. Девушка помогла ему, шатающемуся и плохо соображавшему, добраться до собственной кровати. И, видят боги, на этом ей стоило остановиться, однако она решила, что обязана его раздеть, попутно соблазняя поцелуями.

На следующий день леди Мериуэзер заверила его, что произошедшее, как и её потерянная (пусть и не в первый раз) честь, навсегда останутся за дверями его спальни. И он наивно понадеялся, что так и будет. Однако он не учёл одного: женщины делятся на два типа — те, которых нужно добиваться, и те, которые добиваются желаемого сами. И Кэтрин Мериуэзер была из второго разряда. После той ночи они ещё несколько раз переспали. В основном инициатором становилась она, а юная красавица умела соблазнять.

Некоторое время Эртура все устраивало, ни к чему не обязывающая связь, женщина, ничего к нему не испытывающая, а всего лишь желающая удовлетворить свою и его похоть. К тому же не нужно было тратить усилия на ее поиски, она сама всегда приходила, не дожидаясь, когда он ее позовет. Что тут скажешь, гордыня явно не входила в число ее грехов.

Девушка была хороша собой, не лишена обаяния и ума, а что она вытворяла в постели… Однако ни разу за все время у Эртура не возникло по отношению к ней желаний, помимо плотских. Он забывал о ней сразу же, как она покидала пределы его спальни, удовлетворив его мужские нужды и собственную нужду быть желанной — извечную потребность, общую для всех женщин. А через несколько дней, когда голод вновь брал верх, она снова приходила к нему. Так продолжалось месяца три.

Но как бы ни была хороша его любовница, Эртура не покидала мысль о неправильности происходящего. Одно дело посетить бордель и совсем другое спать с фрейлиной королевы, будь она хоть тысячу раз согласна. В конце концов, Эртур решил прервать эту связь, пока она не стала его бременем, но это оказалось неожиданно сложно. Его деликатные намёки, мягкие объяснения то ли не доходили до разума девушки, то ли умело ею игнорировались. Тогда он, наплевав на законы галантности, заявил ей в лоб, что желает прекратить эти ночные посещения.

Кэтрин приняла удар с достоинством, да и как иначе, ведь это она уверяла его, что их связь ничего не значит. Они расстались, что называется, полюбовно. Позднее до него доходили слухи о любовных похождениях пары рыцарей, связанных с ней, однако ни одна из этих сплетен не всколыхнула в его душе даже намека на ревность или обиду. И вот теперь девушка снова заявилась к нему, талантливо притворяясь, что и не было их последнего разговора.

— Кэт, — вздохнул он, — ты выбрала чертовски неподходящее время, чтобы вспоминать обо мне.

— Разве? Мне казалось, ты устал с дороги и нуждаешься в ласке, — с этими словами Кэтрин, нисколько не стесняясь, забралась на него верхом. — Вот я и подумала тебе помочь.

Эртур едва не простонал. Чертовка была хитра, избрав для нападения самый удобный момент, когда он меньше всего способен сопротивляться.

— Кэт, мне казалось я тебе достаточно ясно объяснил прошлый раз, что все кончено?

— Если память мне не изменяет, ты сказал: «У меня есть долг, пренебрегать которым я не имею права». — Девушка задвигала бедрами, словно они уже занимались любовью. — Но ведь когда долг выполнен, рыцарь нуждается в вознаграждении? Ты спас Вестерос от страшного Братства, и я собираюсь тебя наградить, раз уж лорд десница об этом не озаботился.

Она начала расстегивать шнуровку своего платья, не переставая двигаться. Эртур тяжело задышал. Кэтрин была права и знала это. Он бы не отказался от разрядки, об этом красноречиво говорила твердевшая выпуклость на его штанах. Кэтрин самодовольно улыбнулась, и эта ее уверенность, что он уже угодил в ее сети, и удержала его от очередной ошибки. Дай он слабину еще хоть раз — и больше не сможет освободиться. Собрав всю волю в кулак, он подхватил ее за талию и, приподняв девушку, встал с кровати. Удивленным взглядом Кэт следила за тем, как он подходит к столу и, плеснув в кубок вина, неторопливо отпивает, не сводя с нее глаз.

— Ты удивительная девушка, Кэт, — мягко заметил он, разглядывая ее. — Умная, чертовски красивая, не лишенная природного изящества. Любой лорд посчитает честью иметь такую жену. — Он сделал паузу. — А еще ты дьявольски хитра. Ты — прирожденная охотница. Я восхищаюсь тем, как изысканно ты расставляешь свои сети вокруг меня. Только ты не учла одного: я не привык быть жертвой чьей-то охоты. Однажды я попал в твои силки — и выбрался. Больше я в них не угожу.

Лицо Кэтрин вытянулось. Она безуспешно пыталась принять факт, что ее так легко раскусили, и что ее уловка с соблазнением утомленного рыцаря потерпела фиаско.

— Мне казалось, ты человек чести, — презрительно кинула она, вставая. — А ты просто попользовался мною, пока имел желание, а теперь просто выдворяешь за дверь, как испорченную вещь!

Настал черед Эртура удивляться. Вот уж верно говорят у него на родине: хочешь увидеть, насколько ядовита змея — наступи ей на хвост.

— Помилуй, Кэт, ты сама залезла ко мне в постель, которая к тому же не стала для тебя первой. — Он приподнял бровь, стараясь скрыть приступ гнева. — Я тебя не принуждал, не давал лживых обещаний, а ты никогда не была столь наивна, чтобы верить в высокие чувства и прочую подобную чепуху. — Он насмешливо улыбнулся. — Быть может, совесть и заговорила бы во мне, будь в тебе хоть капля добродетели, способной к ней воззвать.

Кэт, наконец, взяла себя в руки. Невинно улыбнувшись, она поправила платье. Эртур не смог не оценить самообладание этой девушки, похожей на плетеный узор, такой незатейливый на вид и такой витиеватый при ближайшем рассмотрении.

— Ну что ж, я умею признавать поражение, — прошелестела она. — Ты, пожалуй, прав. Мы неплохо провели время, однако в следующем месяце мне исполняется семнадцать, и мой дражайший жених уже недвусмысленно намекнул отцу о нежелании затягивать с браком.

Кэтрин была помолвлена. С лордом старше нее на тридцать лет. Эртур знал, что подобный брак вызывал у нее одно лишь отвращение с примесью страха. Но Кэт была не первой и не последней девушкой Семи Королевств, которую любящая семья продала за деньги. Лорд Мериуэзер, несмотря на свое место придворного вельможи, остро нуждался в деньгах, задолжав столько, что любая надежда умереть с честью рассыпалась о неумолимость его учетных книг. Она помолчала, ожидая его реакции или вопросов, но когда их не последовало, продолжила:

— Все же участь королевских гвардейцев весьма печальна, — покачала она головой в притворном сожалении. — Тебе никогда не понять, каково это быть по-настоящему любимым и нужным. И однажды, проснувшись поутру, ты вдруг осознаешь, что во всем огромном мире, полном людей, не найдется ни одного, кому ты действительно необходим. Необходим, как воздух, которым он дышит. И что нет на свете человека, ради которого ты готов жить, а не умирать. Надеюсь, осознание этого, когда оно придет, не сломает тебя.

Змейка оказалась просто удивительно ядовитой.

— Желаю тебе того же, — прохладно бросил Эртур, подводя черту беседы.

Кэтрин неопределенно пожала плечами и покинула комнату, бросив на него напоследок нечитаемый взгляд. Впрочем, нечитаемым он был для Эртура, но любая женщина без труда прочитала бы в нем боль раненой в самое сердце лани.

Когда за девушкой закрылась дверь, Эртур отойдя к окну, отпил еще вина. Слова бывшей любовницы заставили его задуматься над тем, над чем он меньше всего желал думать. Когда несколько лет назад король пожелал сделать его одним из семерых Королевских Гвардейцев, мысль о теряемом даже не закралась в его голову. Величайшая честь, возможность вписать свое имя и имя своего дома в историю, почет, сопряженный с тяжелой службой — вот, что пьянило его.

Даже сейчас он не задумывался о таких простых вещах, как любовь и брак. Есть люди, рожденные для иных целей, для иного предназначения. Когда-то Эртур обручился с Рассветом, фамильным мечом своего дома, и другой любви ему было не нужно. Порой ему даже казалось, что он по-настоящему живет только в бою, когда Рассвет оживает в его руке и чутко отзывается на малейший приказ его воли. Но так ли будет всегда?

В первую же ночь в Красном замке ей приснился Звездопад. Ей снились его светло-серые, нетронутые беспощадным временем стены, увитые многолетним плющом, высокие башни, гордо тянущиеся к облакам, могучий колокол, который был старше Драконьего камня. Эшара шла по мощеной дорожке вдоль замка, спускаясь к деревне. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву, дарили блаженное тепло, лаская ее, подобно материнским объятиям. На душе у нее было спокойно и радостно. Встречавшиеся ей знакомые крестьяне весело кричали ей всякие глупости, а она отвечала им звонким смехом.

Но тут она заметила силуэт в конце тропинки. Эшара прищурилась, однако солнце, до того бывшее ей другом, теперь обернулось против нее, слепя ей глаза и мешая разглядеть лицо знакомого незнакомца. Все, что ей удалось увидеть, это рукоять меча, выглядывавшую из-за его правого плеча. Он стоял неподвижно и в упор взирал на нее, а после, резко развернувшись, пошел прочь.

— Стой! — крикнула она. — Эртур, подожди!

Она отчего-то была уверена, что это он и никто другой. Эшара кинулась следом за ним, перепрыгивая через три, а то и четыре ступеньки. Нельзя было позволить ему выйти за ворота, иначе случится непоправимое! Иначе она его больше никогда не увидит вновь! Она отчаянно звала его, но Эртур и не думал замедляться, его ровная спина продолжала удаляться от нее, а Рассвет, висевший на спине, гордо отражал солнечные лучи. И когда ей показалось, что она вот-вот дотянется, он перешел невидимую границу и тут же растворился на ее глазах, так и не обернувшись.

— Нет… — она заплакала. — Вернись, ты нужен мне…

Эшара резко вынырнула из объятий душного сна, тяжело дыша. В спальне уже было светло, из приоткрытого окна доносились приглушенные голоса слуг. Прикоснувшись к лицу, она ощутила на пальцах влагу. Несколько секунд Эшара пыталась осознать, где она и как тут очутилась. Она была в Красном замке, не дома. И ей стало так нестерпимо больно от одного этого осознания, что она только пуще заплакала, обняв краешек одеяла.

Хотя бы наедине с собой можно было поддаться слабости. Она скучала по дому. По единственному дому, который знала. Единственному дому, который у нее был. Весь вчерашний день она храбрилась, убеждая себя, что таков ее путь, и она обязана пройти его достойно. Но утренний сон обнажил ее затаенные страхи и тоску.

Она не покидала родного острова, сколько себя помнила, а помнила она себя целых пять лет. За эти годы остров, примостившийся на устье Быстроводной, как и замок, стали частью нее. В нем она пустила корни, в нем чувствовала себя нужной, дышащей… живой. И теперь напоминала себе растение, вырванное с корнем по чьей-то жестокой прихоти и пересаженное в непригодную для него почву.

В этом далеком, безжалостном к слабым душам месте она была совершенно одна. Совершенно?.. Только одному единственному человеку, во всем Красном замке не было на нее наплевать, но ведь он ее почти и не знал. Вчера Эшара убедилась, насколько Эртур Дейн был далек от семейных уз, которые порвал, вместо воли отца избрав путь, ведущий в Красный замок. Разве не должен брат обнять сестру, которую много лет не видел? Разве не должен он проявить теплоту и радость? Но Эртур Дейн был сдержан и растерян — она четко видела смятение в его глазах, хоть и не могла понять, чем оно обусловлено. Эртур даже отдаленно не был похож на своего старшего брата, который всячески опекал младших сестер, заботился о них, временами проявляя излишнюю, по мнению Эшары, нежность. Его брат же был похож на меч, с которым не расставался — такой же холодный и безукоризненно отточенный.

А что это был за сон? Эртур, отдаляющийся от нее, и она, безнадежно пытающаяся его догнать. Эшара прокрутила в голове сон, вспоминая детали, которые с каждой прошедшей минутой становились все более расплывчатыми, оставляя за собой лишь неприятное послевкусие. Вздохнув, она решила подняться. Негоже в первый же день прослыть во дворце ленивой свиньей. Сегодня ей предстояло быть представленной королеве. Выбрав для этого самый лучший из своих платьев, Эшара при помощи привезенной из Звездопада служанки нарядилась в него.

Для такого случая Элиас распорядился сшить сестре платье из лучшего шелка и в лучших дорнийских традициях. Позднее, посовещавшись с женой и сестрами, решено было поумерить пыл дорнийских традиций, дабы не шокировать королевский двор… раньше времени. И все же вырез платья был несколько глубоковат, по меркам жителей Красного замка. Платье глубокого аметистового оттенка совмещало в себе дорнийские и столичные веяния. Длинные, почти до самых запястий рукава расширялись книзу, чуть пышная юбка была украшена узорами их дома с изображением падающей звезды.

Волосы опытная Мира завила в крупные локоны и, закрепив на затылке украшенным сапфиром гребнем, перебросила ей через плечо. Тяжёлое ожерелье с таким же крупным сапфиром посередине подчеркивало хрупкость шеи.

Весь этот напыщенный шик был явным перебором в понимании Эшары, однако Элиас и его молодая жена настояли на том, чтобы Эшара одела именно это платье и именно эти украшения. «Первое впечатление — самое важное. По твоему одеянию будут судить не только о тебе, но и о нашем доме. Ты не имеешь права посрамить нас, явившись к королеве в каких-то лохмотьях. Ты должна показать им, кто ты и откуда. Ты — дорнийка, но ты уважаешь традиции их дома.» — примерно так выразился ее мудрый и дальновидный брат.

— Вы так хороши, миледи! — восторженно заговорила Мира, которая почти не смолкала все утро, выливая на голову госпожи свое восхищение замком. — Все мужчины будут у ваших ног! Только вам надо добавить побольше румян, а то вы очень бледны. Неужто знакомство с ее величеством вас напугало?

Эшара, обычно благодушная со слугами, велела ей заниматься своей работой молча. Она и правда волновалась, шутка ли, предстать перед королевой Вестероса? А если она споткнется об эти бесконечные юбки или неловко сделает реверанс? Или от волнения ляпнет какую-то глупость?

Девушка решительно поглядела в зеркало, нахмурившись своему отражению. Хватит! Она Эшара Дейн, потомок древнейшего рода. Ведь так ей сказала септа Кирра? Кем бы она не была в прошлой жизни, откуда бы не прибыла, в ней совершенно точно текла кровь Дейнов. Напомнив себе об этом, она уже более уверенно покинула свою комнату.

То, что день не задался, она поняла сразу же, как только столкнулась в коридоре с красивой, светловолосой девушкой, посланной сопроводить ее в покои королевы. Девушка представилась Серсеей Ланнистер. Мысленно застонав, Эшара последовала за ней. Уж что, а это имя память услужливо ей сохранила — имя будущей королевы Семи Королевств.

Пятнадцатилетняя Серсея была именно такой, какой она себе и представляла: надменной, заносчивой, убежденной в собственной неотразимости девицей с бесстрашными и решительными глазами той, кто точно знает, чего желает в жизни. Но вот получит ли она желаемое, несмотря на всю ее смелость и самонадеянность, решать придется не ей. Серсея успела окинуть ее придирчивым взглядом, задержав взгляд на вырезе платья, и, не найдя причин для пренебрежения, продолжила путь с чуть более доброжелательным видом. Эшара мысленно закатила глаза. Конечно же, дочь Тайвина Ланнистера умела ценить в людях в первую очередь богатство. А ещё храбрость.

Всю дорогу Серсея молчала, а когда перед ними отворились двери в покои королевы, Серсея со скучающим видом пропустила ее вперед. А где же наставления, напутствия, подсказки о том, что королеве говорить можно, а чего нельзя? Эшара чуть поджала губы. Она справится и сама.

— Леди Эшара из дома Дейн, — громко возвестил о ней стражник у двери.

В просторных покоях королевы собралось около дюжины придворных дам, в числе которых были две-три фрейлины. Все дамы, разодетые и расфуфыренные, с любопытством рассматривали ее. В сущности, расфуфыренными они не были, но Эшара, которой была привычна дорнийская свобода во всем, включая одежду, видела их именно такими. Она мысленно поблагодарила Джейн, жену Элиаса, за то, что помогла создать ей одежду, выделяющую её самобытность среди напыщенности столицы.

Королева Рейлла восседала в кресле с высокой спинкой, расшитом красным бархатом и золотыми узорами. Кресло располагалось на небольшом своеобразном пьедестале, отчего она будто бы возвышалась над придворными. Эшара сделала глубокий реверанс, украдкой поглядев на королеву.

Рейлла была ещё достаточно молодой женщиной, однако лицо её было отмечено печатью усталости и разочарования. Тяжёлые веки, такие красивые в молодости, теперь нависали сильнее, придавая её лицу ещё больше утомленности. Тонкие губы были плотно сжаты, а на лбу можно было заметить тонкие полоски преждевременно морщин. Однако несмотря на это королева ещё не утратила былой красоты, в ней непостижимым образом сочетались одновременно горделивость и покорность. Эшара заметила любопытную деталь: одеяния придворных дам не отличались излишней скромностью, однако королева была запахнута в закрытое платье с высоким воротом. Неужто она настолько набожна?

Рядом с ней на небольшой кушетке, качая ножками, сидел её сын, шестилетний принц Визерис. Мальчик был удивительно красив: белоснежные волосы кое-где переливались золотом, большие пурпурные глаза с любопытством рассматривали новую гостью.

— Поднимитесь, дорогая, — спокойно проговорила Рейлла, и только после этого Эшара выпрямилась. — Мы рады видеть сестру лорда Дейна при нашем дворе. Надеюсь, долгий путь не утомил вас, дитя?

Классическая фраза, вызубренные слова. Наверное, так встречают своих гостей все королевы мира. И Эшара знала, как на эти слова отвечают гости королев.

— Ваше Величество, для меня нет большей чести, чем находиться здесь, — она сделала изящное движение головой, которое можно было принять за легкий поклон. — Дорога меня совсем не утомила, напротив, это было мечтой моего детства — посетить Красный замок. — Эшара на мгновение умолкла, прежде чем продолжить. — Мой брат просил передать вам свое почтение и скромный подарок, преподнесенный от всего сердца.

При этих словах двое слуг внесли в комнату небольшой сундук и по ее кивку подняли крышку. Придворные дамы чуть вытянули шеи, желая получше разглядеть содержимое сундука. И оно того стоило! Диадема из чистого золота, чьи ободки напоминали перепонки драконьих крыльев, украшенная десятками мелких бриллиантов и увенчанная посередине огромным рубином. То была очень тонкая работа, над которой полгода бились мастера Звездопада. Элиас планировал под каким-нибудь благовидным предлогом наведаться в столицу в ближайший год и преподнести этот подарок ее величеству. Но судьба распорядилась иначе, и эта честь выпала его сестре.

Уголки губ королевы чуть приподнялись в одобрительной улыбке, и Эшара довольно улыбнулась. Еще бы ей не понравилось! Эта корона стоила дороже парочки небольших ланнистерских деревень.

— Это весьма щедрый и изысканный подарок, — промолвила королева, кивая слугам, чтобы те унесли сундук. — Передай мою благодарность и восхищение лорду Дейну.

С этими словами она сделала плавный жест рукой, и маленькая служанка торопливо поставила у ее ног еще одну кушетку, рядом с принцем. Повинуясь взгляду королевы, Эшара приблизилась и опустилась на нее. Та же служанка подала сперва королеве, затем и ей кубки с вином. Это стало сигналом для остальных, что дорнийка с достоинством прошла первый этап. Понемногу в зале начали раздаваться негромкие голоса. Придворные полушепотом принялись обсуждать между собой новую знакомую, ее внешность, манеры и подарок.

Отпив из кубка, Эшара с интересом наблюдала за высокородными дамами. Насколько же они отличались от дорниек! Им была присуща благоразумная сдержанность и притворная строгость взглядов с претензией на фальшивую целомудренность. Женщины Дорна не считали нужным скрывать свой нрав за оболочкой поддельной скромности. Привыкшие жить, говорить и принимать решения наравне с мужчинами, они не скрывали своего мнения в угоду мужской гордыне. А еще дорнийки не улыбались так правдоподобно дружелюбно тем, кого не переносили на дух. Их губы могли лить мед, однако улыбка таила в себе смертельно опасный яд, а взгляд резал острее ножа.

Повернувшись, Эшара обнаружила, что королева Рейлла уже некоторое время наблюдает за ней.

— Сколько вам лет, дитя?

— Девятнадцать, ваша милость.

— Вот как. В Королевской Гавани это возраст, когда юные девушки вступают в брак и продолжают линию своего рода, — как бы невзначай заметила королева.

— В Дорне взгляды на брак отличаются, моя королева, — мягко улыбнулась Эшара, знавшая, что эта тема будет непременно поднята в столице Вестероса с ее старомодными взглядами. — У нас девушка может повременить с замужеством еще несколько лет, если не желает связывать себя узами брака.

— Хмм. — Королева странно поглядела на нее. — Вы очень красивы, дорогая. Девицам с вашей внешностью лучше раньше выходить замуж, поверьте. Замужество уберегает их от бед. Тем более если они родом из жаркого Дорна с его врожденной пылкостью.

Она отпила вина, не заметив или сделав вид, что не заметила, как Эшара вспыхнула. Королева открыто намекала на то, что девушка, вроде нее, вполне может опуститься до неподобающей связи. Хуже того, она даже намекала на свободные нравы дорниек. Не ожидавшая столь внезапного нападения от милой на первый взгляд королевы, Эшара растерялась. Язвительный ответ так и вертелся у нее на языке, но тут весьма своевременно в памяти всплыли слова Эртура: не говори все, что думаешь. Эшара сделала вдох и, улыбнувшись своей самой очаровательной, самой ядовитой из своих улыбок, промолвила с невинным видом:

— В Дорне и в Королевской Гавани разные представления о бедах, ваше величество. Несчастное замужество считается большей трагедией, чем появление на свет бастарда, рожденного в любви.

Выражение лица королевы мгновенно переменилось. Флегматичная мягкость и скучающее безразличие исчезли, уступив место жесткости. Эшара невольно запнулась, не ожидав такой реакции. Похоже, королева и правда была весьма и весьма благочестива, раз так отреагировала на слова о бастардах.

— В таком случае, вам не будет скучно у нас, леди Дейн, — намного прохладнее заметила она. — Думаю даже, ваши слова придутся весьма по вкусу королю.

Что значила эта фраза, Эшара не успела подумать, ибо голос решил подать малолетний сын упомянутого короля, перетянув на себя внимание.

— А кто такие Дейны?

Королева перевела взгляд на сына, и лицо ее смягчилось.

— Это один из домов Дорна, милый.

— И у них есть девиз?

Мальчик как раз начал изучать с мейстером дома Вестероса и любил повторять девизы своего дома, а еще отчего-то дома Грейджоев.

— Разумеется, есть. Леди Эшара, не подскажите моему сыну, каков девиз вашего дома?

— «На рассвете мы возродимся», — ответила Эшара.

Глаза мальчика загорелись. Ему явно пришелся по вкусу девиз.

— А что он означает? — требовательно спросил он, глядя на девушку.

— Есть разные интерпретации, мой принц, — проговорила Эшара. — В нашей семье верят, что души Дейнов могут перерождаться, и происходит это с первыми лучами солнца. А по другой версии, когда наступит конец всего живого, те, в ком течет кровь Дейнов, возродятся снова.

— Забавная легенда, — равнодушно отозвалась королева. — Главное, чтобы, возродившись, они не забывали свой первейший долг, который заключается в служении.

— Можете не сомневаться, моя королева, Дейны всегда помнят и чтят данные клятвы, — вновь улыбнулась Эшара, стараясь не замечать пренебрежения в голосе Рейллы.

— Хорошо. Тогда вы с этого дня приступите к своим обязанностям. Вас будут обучать всему, что должна уметь фрейлина принцессы. И если я решу, что вы достойны должности фрейлины при будущей королеве, вас отправят на Драконий Камень.

— Как прикажете, ваше величество, — склонила голову Эшара, интуитивно догадываясь, что королева ее невзлюбила.

Что ж, никто не обещал, что будет легко. А ее целью было не выбиться в любимицы королев или королей династии, обреченной на неизбежный крах. Ее целью было выживание для себя и своего дома.

* * *

Серсея, воспользовавшись тем, что все внимание на себя перетянула дорнийка, незаметно выскользнула из зала, направившись в покои своего брата. Сегодня он должен был говорить с королем, и ей хотелось из первых уст узнать, как все прошло. Едва она открыла двери, до ушей донеслись повышенные голоса, один из которых принадлежал ее отцу.

Тайвин Ланнистер редко позволял своему гневу брать над ним верх, но, если уж такое случалось, его старшие дети старались по возможности не попадаться отцу под горячую руку. И Серсея непременно развернулась бы обратно, если бы не маленькая деталь: второй голос принадлежал Джейме. Ее младший брат-близнец был непокорен и своеволен, однако питал к отцу глубокое и искреннее уважение. Оттого нечасто можно было наблюдать сцену, где Тайвин Ланнистер кричит на сына. И раз уж это происходит, объяснение могло быть одно: он уже узнал последние новости.

Серсея, сжав кулаки и собрав всю свою храбрость, шагнула в спальню. Как раз вовремя, чтобы собственными глазами лицезреть, как отец, размахнувшись, ударяет Джейме по лицу. Голова брата резко дернулась, а щека мгновенно покраснела. Серсея, набравшая воздуха что-то сказать, так и застыла. Отец. Ударил. Джейме. Не может быть… неужели он узнал о них?..

— Как ты посмел?! — бушевал Тайвин. — Как ты, мальчишка, посмел так меня опозорить? Как посмел просить короля без моего ведома?!

Джейме молчал, сжав челюсть. Серсея хорошо знала этот взгляд исподлобья. Обычно он предшествовал последней капле его терпения, после чего брат бросался в омут с головой.

— Отец! — воскликнула она, стремясь перетянуть на себя внимание одновременно обоих мужчин. — Что происходит?

Тайвин резко развернулся и вперил на нее колючий взгляд. В его глазах полыхала ярость — таким она его еще не видела. Девушка невольно попятилась.

— Это ты его надоумила? — крикнул десница. — Говори живо, это ты внушила ему идею вступить в Королевскую Гвардию?

— Отец, Серсея не при чем… — начал было Джейме.

От облегчения Серсее захотелось рассмеяться. Хвала богам, он не узнал об их порочной связи с братом. Одновременно с этим, понимание, что их маленький план удался, отозвалось в душе триумфом — весьма опрометчиво отразившимся на лице. Тайвин от ее улыбки только взбесился еще больше. Подскочив к ней в два шага, он до боли сжал ее плечо и с силой встряхнул.

— Ты — мелкая, испорченная, избалованная девица, привыкшая, что любой ее каприз исполняется, — тихо выплевывал слова Тайвин. — Теперь тебе зачем-то понадобилось, чтобы твой брат служил при короле? Ты хоть понимаешь, что ты натворила?!

Тайвин слишком хорошо знал своих детей, по крайней мере, ему нравилось так думать. Джейме был упрям, безрассуден, но глупостью и эгоистичностью никогда не страдал. А вот его сестра привыкла, что в семействе Ланнистер с ней обращались, не иначе как с принцессой. Капризной, взбалмошной, своенравной принцессой. Она привыкла ни в чем не знать отказа. А уж Джейме, души не чаявший в сестре и вовсе в ее руках превращался в мягкую глину, из которой она лепила, что вздумается. Так виделось все Тайвину. К огромному счастью его детей, он не догадывался об истинной подоплеке отношений близнецов.

А ведь начиналось все почти невинно. Двое детей, привыкших все делить друг с другом, даже утробу матери, и не иметь друг от друга секретов, всего лишь хотели познать возбуждавшие их любопытство части тела, которые принято скрывать под покровом одежды. Но прознавшая об этом мать, без долгих, но таких необходимых объяснений разделила их, поставив в дверях дочери охрану. Покойная Джоанна, знай она, что тем самым лишь заложит в их умы опасное зерно любопытства и тайного желания, без сомнения, поступила бы мудрее. Ведь запретный плод сладок, он манит и притягивает растревоженное воображение, а неотвеченные вопросы лишь подогревают интерес. И тогда навязчивые мысли пускают корни, вырастая и становясь непреодолимее.

Сначала у Джейме были смутные желания и тело, отзывавшееся на греховные мысли, потом следовали страх и раскаяние. Затем попытки отрицать очевидное и «исправиться». В отличие от него, Серсею, любившую с детства рассказы о Эйгоне Завоевателе и его сестрах, сомнения и муки совести тревожили куда меньше. И вот однажды, прознав, что отец собирается обручить брата — ее брата! — с какой-то девицей, Серсея пришла в ярость. Джейме принадлежит только ей, только на нее он может смотреть, только ее может желать!

И четырнадцатилетняя Серсея, привыкшая брать свое любой ценой, однажды просто соблазнила брата. Это оказалось до смешного просто. Понимание развратности их поведения, моральные устои и догмы их религии — все разбилось об ее решимость и вожделение Джейме. Однако, чтобы привязать к себе брата, этого не было достаточно. Нужны были цепи, зримые и крепкие, которые они не побоятся выставить на всеобщее обозрение, против которых даже отец не сможет ничего сказать. И цепями этими могла стать лишь служба в Королевской Гвардии, подразумевавшая под собой обет безбрачия.

— Безмозглая идиотка! Ты хоть понимаешь, что лишила брата будущего, лишила возможности стать лордом Утеса, а меня лишила наследника!

— Отпусти, мне больно, отец!

Тайвин и не думал отпускать ее руку, пока не вобьет в ее голову, что они натворили. Но тут Джейме, ни разу до того не выступавший открыто против отца, в мгновение ока оказался подле них и с силой сжал руку Тайвина, державшую Серсею.

— Отпусти. Ее.

Тайвин изумленно уставился в налитые кровью глаза собственного сына. Низкий голос, полный угрозы, никак не мог принадлежать Джейме. И тем не менее, вот он, его сын, готовый ударить его в случае сопротивления. Рука разжалась сама собой. Не от страха — десница короля не умел бояться — а от глубинного ужаса и неясной тревоги, охватившей его. Как только рука Серсеи оказалась свободна, она торопливо спряталась за спиной брата, а Джейме продолжал испепелять отца взглядом.

— Вы глупцы… ничего не понимающие глупцы, — Тайвин неверяще покачал головой. — Теперь ты будешь заложником, с помощью которого он сможет держать меня на коротком поводке.

Гнев все еще клокотал внутри, но теперь к этому примешивалась горечь от того, что собственные дети предали его, вонзив нож в спину. Знать бы еще, ради чего. Тайвин протянул руку к груди, где был закреплен знак десницы. Он им когда-то так гордился. Но какой это имело смысл, если его сын, его единственный достойный сын никогда не унаследует ни его имя, ни его дом. Тайвин со злостью вырвал металлический значок и швырнул на стол.

— Передашь это своему королю, — презрительно бросил он сыну и повернулся к дочери. — А мы с тобой завтра же уезжаем в Утес Кастерли.

Последовавшее за тем молчание было полно самых разнообразных чувств, от обиды и растерянности до гнева и упрямого возмущения. Тайвин Ланнистер, не сказав больше ни слова, покинул комнату сына и направился в свои покои, почти не разбирая дороги. Закралась ли ему в голову догадка, что его детей связывает нечто большее, чем обычная любовь брата и сестры? Неоформленные, спутанные подозрения пробудились в его душе, однако подсознание прогнало их прочь прежде, чем они успели сформироваться в полноценную мысль.

* * *

Около дюжины свеч освещали покои молодой фрейлины. Посреди стоял стол, накрытый услужливой служанкой, которая, выполнив свою обязанность, вышла за дверь, откуда не смогла бы подслушать разговор господ, но услышала бы звон колокольчика, если бы тем что-то понадобилось.

За последние годы Эртур отвык от таких ужинов. Обычно он делил трапезу с сослуживцами, они садились за длинным столом на первом этаже Белой Башни, громко разговаривали и пошло шутили, не заботясь о манерах, а затем, покончив с едой, расходились по делам. Но сегодня его сестра предложила разделить с ней ужин, и Эртур не видел причины отказывать. В конце концов, он обещал посвятить ее в перипетии дворцовой жизни, но так и не сделал этого.

Эртур украдкой глянул на Эшару через стол. Девушка сидела ровно и непринужденно разрезала цыпленка на своей тарелке. Дорниец невольно застыл, наблюдая за ней, за тем, с каким изяществом она орудовала вилкой и ножом, за ее тонкими пальчиками, похожими на детские. Эртур поднял глаза. Ее волосы были собраны в пучок, открывая вид на тонкую шею. До чего же хрупкой она была. Он посмотрел выше и без какой-либо задней мысли залюбовался ею. Эшара была красива, но его смущало и в то же время привлекало в ней нечто иное, чему он сам не мог дать объяснения. Когда их взгляды сталкивались, он терялся в этих глубоких, задумчивых глазах, так похожих на его собственные, и безуспешно пытался понять, о чем она думает.

Последние три дня они почти не виделись. Обязанности Королевского гвардейца отнимали слишком много времени и сил, да еще и это непредвиденная отставка Ланнистера с поста десницы… Король два дня рвал и метал в ярости от того, что Тайвин посмел без спросу покинуть Королевскую Гавань. За этими невеселыми буднями Эртур не смог перекинуться с Эшарой и парой слов. Лишь урывками ему удавалось увидеть ее несколько раз в компании других фрейлин.

Тут он заметил, что что-то изменилось. Точно, нож замер в руке Эшары и теперь девушка внимательно изучала его, чуть наморщив лоб. Эртур улыбнулся. Ну прямо прилежная ученица, пытающаяся отыскать ответ на загадку.

— Почему ты не ешь? — спросила она. — Мясо слишком сухое? Или ты не любишь красное мясо?

Эртуру захотелось расхохотаться, но вместо этого он с самым серьезным видом, словно речь шла о чем-то чрезвычайно важном, спросил:

— Ты когда-нибудь видела дорнийца, который не любил бы красное мясо?

Она рассмеялась.

— Ты прав. Но тогда в чем дело? Ты выглядишь усталым.

Эртур вдруг подумал, что в его грубом мужском бытие не было места такой вот нехитрой заботе.

— Ничего необычного, всего лишь легкая усталость после дежурства. Посплю — и буду как новенький.

Она кивнула, вновь принявшись за еду. В полном молчании они доели ужин и позвали служанку убрать со стола. Пока та собирала тарелки, Эшара предложила посидеть на диване, и они переместились туда. Эртур чинно уселся, а вот его сестра сбросила туфельки и забралась с ногами на диван, поджала под себя одну ногу, а другую вытянула на подушке, при этом обнажив тонкую лодыжку. Эртур на мгновение остолбенел, а потом усилием воли заставил себя вспомнить, что в его родном Дорне женщины куда более раскрепощены, чем здесь. И сестра делает все эти вещи совершенно неумышленно. Ведь так?

Служанка поклонившись, выскользнула за дверь. Странная неловкость витала в воздухе. Эртур пытался завести разговор, но закрывал рот, так ничего и не сказав. Седьмое пекло! Не будет же он теряться в присутствие собственной сестры?!

— Ну, расскажи мне о своих делах. Ты освоилась во дворце? — вежливо поинтересовался он.

Эшара как-то слишком горестно вздохнула, одновременно рассмешив и насторожив его.

— Это место совсем не похоже на Звездопад. Там все было просто, а тут… Мне приходится постоянно думать, что имеют ввиду люди, говоря то или иное слово. Местные леди взирают на меня так, словно я какая-то мелкая крестьянка, а я — Дейн! — под конец своей речи Эшара по-настоящему распалилась.

Эртур улыбнулся. Это было ему знакомо — жестокие законы Красного замка. Он повернулся к ней всем корпусом.

— Пойми, Эшара, люди, живущие в этом замке становятся похожи на… на желтых гремучников.⁽¹⁾

— На гремучников?

— Именно. У этих змей есть повадки нападать на детенышей себе подобных, когда те немного подрастают. Знаешь, зачем они это делают? — Эшара мотнула головой. — Мейстер в детстве рассказывал мне, что это своеобразный экзамен. Так они отсекают слабых и чахлых. А вот ловкие и юркие выживают. И тогда сородичи принимают их к себе. Тут то же самое. Люди здесь привыкли считать себя особенными только лишь потому, что живут под одной крышей с королем. И они не приемлют слабости. Они смотрят свысока на всех, кто не отсюда. Будь ты хоть Старк или Мартелл, ты обязана доказать им, что ты не беспомощна и уязвима, а попытавшийся тебя укусить, получит в ответ укус куда болезненней. Здесь действуют жестокие законы. Не позволяй никому себя прогибать.

Эшара задумчиво кивнула. Да, она была дорнийкой, но ей не привычны были законы выживания. Ее недавний ответ королеве не в счёт, то была не дерзость, а глупость. Элиас оберегал сестер от любых напастей, злые языки просто не дотягивались до них своими раздвоенными кончиками. Но с другой стороны, у дорниек в крови дерзость. Ей просто нужна практика. Подумав об этом, Эшара приободрилась.

— Ты прав, я не позволю. Но мне кажется, что они так открыто демонстрируют свое отношение, потому что королева меня невзлюбила, а они всего лишь пытаются ей угодить.

— С чего вдруг королеве тебя невзлюбить? — усомнился Эртур.

Эшара, поколебавшись, поведала ему про первую встречу с Рейллой, дословно передав свои и ее слова. Эртур после этих слов недовольно поджал губы.

— Эшара, — строго произнес он, — я говорил тебе, не произносить вслух все, что думаешь. Впрочем, это моя вина. Я не ввел тебя в курс дела.

— О чем ты? — расстроенно спросила девушка.

— Видишь ли, — Эртур постарался подобрать правильные слова, все же перед ним была его сестра, — Его величество отличается некоторой, кхм, любвеобильностью. У него было множество любовниц, в том числе и среди фрейлин королевы. После рождения принца Визериса он поклялся хранить верность жене, однако, как известно, криворукого лишь могила исправит. Твои слова королева восприняла, как открытый намек на ее супружескую жизнь, и как на твою… как некоторую вольность в обращении с мужчинами.

Эртур искоса глянул на нее и увидел, что сестра покраснела. Очевидно, она только сейчас поняла, в каком свете выставила себя.

— Боги! — пробормотала она. — Теперь понятно, что она имела ввиду, говоря, что королю бы понравились мои слова…

Эртура словно огрели по голове. Он будто воочию представил, как король, этот безжалостный безумец грубо прикасается к Эшаре своими грязными пальцами и губами. Кулаки сжались сами по себе. Эртур низко зарычал.

— Этому не бывать!

— Чему не бывать?

— Слушай меня внимательно. Ты будешь держаться от короля как можно дальше. Увидишь его издалека, найди любой предлог не попадаться ему на глаза, поняла? Не разговаривай с ним, если можешь этого избежать. Через несколько недель ты уедешь на Драконий Камень, там принцесса Элия позаботится о тебе, но пока ты здесь, держись от него подальше!

— Хорошо, я поняла, — испуганно забормотала Эшара. — Успокойся только.

Легко сказать! Эртур только сейчас осознал, каким лакомым кусочком будет его сестра для короля. Да и не только для него. Разозлившись еще сильнее, он вскочил с дивана, попутно стянув оттуда ее ноги за лодыжки. Эшара от неожиданности вскрикнула.

— И больше не сиди так в присутствие мужчин. В Дорне это позволительно, а тут тебя могут превратно понять. А мне потом придется биться за твою поруганную честь.

— Эртур! — возмутилась сестра. Да и было отчего! Даже Элиас никогда не разговаривал с ней в таком тоне, будто с провинившимся ребенком. Эшара вскочила на ноги следом за братом. — Я смотрю, ты вошел во вкус. Теперь будешь изображать из себя заботливого старшего брата? Где же ты был все последние годы? Элиас был рядом, а где был ты?

Ее голос задрожал и стал выше, глаза покраснели от обиды и злости.

— Мне не нужна твоя защита и опека. Я выросла в Дорне, а дорнийские женщины умеют стоять за себя. А ты можешь и дальше заниматься своими делами и притворяться, что у тебя нет семьи! Мне не нужна твоя притворная забота, так что можешь перестать делать вид, что тебе приятно мое присутствие в этом замке!

— Почему ты плачешь? — ошарашенно спросил Эртур.

— Я не плачу! Уж точно не из-за тебя!

Говоря это, она ожесточенно вытирала слезы рукавами, раздражая грубой тканью нежную кожу. Эртур решительно ничего не понимал. Только что она была олицетворением сдержанности, женственности и… соблазнительности (Седьмое Пекло!), а теперь плакала, как малолетний ребенок.

Он подошел и аккуратно, чтобы не спугнуть, приобнял ее за плечи. Эртур ждал, что сестра оттолкнет его, но она крепче прижалась к нему, позволив гладить себя по волосам и спине.

— Я так устала, — прогнусавила она спустя некоторое время, всхлипывая и шмыгая носом. — Я скучаю по дому, по Элиасу, Аллирии, Джейн. И я боюсь, что не справлюсь…

— С чем не справишься?

Эшара промолчала, а потом приподняла голову, заглядывая ему в глаза. Ее собственные глаза, покрасневшие и заплаканные, были вблизи такими большими, что он забыл, как дышать.

— Эртур, обещай мне кое-что, — прошептала она, неотрывно глядя на него и мешая связно думать. — Обещай, что никогда не покинешь больше меня. Что не оставишь одну.

Эртур молчал. Ему и присниться не могло, что Эшара так сильно в нем нуждалась. Неужели все эти годы она нуждалась в старшем брате, который покинул ее, сбежав за славой и битвами? Неужели Элиаса ей было мало? Каким же эгоистичным чурбаном он был!

— Я обещаю, — прошептал он.

В этот миг он мог бы пообещать ей все, что угодно. Только он не знал, что его сестра вовсе не была столь бесхитростна, как ему казалось. Что вся эта маленькая истерика наполовину была талантливо разыгранным спектаклем. Его упреки и наставления — слова брата, давно бросившего ее — действительно всколыхнули в ней струны, о существовании которых она и не подозревала. И слезы ее были искренними, только вот причиной им была не только его резкость. Эшара так же тосковала по дому и семье, Королевская Гавань с ее играми действительно тяготила ее. Её тайна и долг который она на себя взалила, тяготили её не меньше. Она чувствовала себя маленьким парусником, дрейфующим в открытом море. Эмоции, долго удерживаемые в узде, однажды просто обязаны вылиться слезами.

Только она, как истинная женщина и чистокровная дорнийка, воспользовалась собственной слабостью, чтобы обернуть ее в идеальное оружие, против которого не способен устоять ни один мужчина. В конце концов, правильно рассчитанная истерика, разыгранная в верное время и в верных дозировках, может принести куда больше пользы, чем гордое молчание. Важно только, не злоупотреблять этим трюком.

У Эшары была четкая цель, которой она собиралась следовать. И если ради спасения Эртура от уготовленной ему судьбы она должна привязать его к себе, она это сделает. Эртур Дейн должен был привязаться к своей младшей сестре и почувствовать ответственность за ее жизнь. Это, возможно, был единственный способ сохранить ему жизнь.

1) выдумка автора: вид змей, обитающих в пустынях Дорна

Вернуться к тексту

Башня Белого Меча. Резиденция Королевской Гвардии. Башня, вызывающая трепет у сотен юношей и мальчишек, мечтающих однажды стать частью этого места. Места, олицетворяющего собой служение, верность, долг, храбрость, доблесть, силу и славу. Орден, основанный самой Висеньей Таргариен, даже спустя века оставался верным своим традициям и присяге. Какие бы потрясения не сотрясали Красный замок, неизменным оставалось одно — семеро рыцарей Королевской Гвардии служили своему королю.

Когда Эртур Дейн впервые оказался здесь, ему едва исполнилось четырнадцать. Его тогда посвятили в рыцари на последнем турнире, и сир Герольд позвал новоиспеченного рыцаря в свой кабинет, чтобы дать ему напутствия и объяснить первый и последний раз, что значит быть рыцарем. Эртур его слова запомнил на всю жизнь. А спустя еще три года король Эйрис, едва вернувшийся из плена в Сумеречном Доле, пожелал взять его в Гвардию вместо погибшего Гвейна Гонта. Для семнадцатилетнего Эртура не было большей чести, чем нахождение в этой обители всего, тревожившего его душу. И вот последние четыре года он ел, спал, работал в этой башне, ставшей ему вторым домом.

Башня состояла из четырех этажей, на самом верхнем размещались покои лорда-Командующего, на втором и третьем — шестерых рыцарей, а первый этаж был полностью обставлен под круглое помещение, бывшее для рыцарей одновременно и гостиной, где они коротали время, и кабинетом, где обсуждались дела. Это была круглая комната, с выбеленными стенами и развешанными на них белыми шерстяными гобеленами с гербом Гвардии. Над каменным очагом висел щит со скрещенными мечами. За широким белым столом из чардрева, выполненным в форме щита, сидели еще первые рыцари, служившие Эйгону Завоевателю.

Сколько рыцарей побывало здесь со времен Эйгона Завоевателя? Все они поклялись, отказавшись от всех земных благ, служить королю до самой своей смерти. И скольким из них посчастливилось умереть в своей постели? Все их имена были записаны в Белой книге, но, пожалуй, самым великим членом братства Эртур без колебаний назвал бы Рыцаря-Дракона, человека, воплощавшего собой благородство и рыцарскую доблесть. В детстве он зачитывался историями о принце Эймоне, мечтая хотя бы немного приблизиться к его пьедесталу. Удалось ли ему это, он не ведал, однако глупо было отрицать очевидное: из ныне живущих рыцарей, мало кто сумел бы сравниться с ним. И хотя Хайтауэр никогда не произносил этого вслух, Эртур и Барристан считались его негласными приемниками, одному из них прочили место Лорда Командующего после Белого Быка.

Порой Эртура забавляла ирония, с которой повернулась история. Королевская Гвардия, созданная после нападения на короля дорнийских убийц, приняла в свои ряды сразу двоих дорнийцев из двух древнейших его домов. Когда короли-драконы перестали опасаться непокорных южан? Когда гордые южане признали драконов достойными своей преданности?

Эртур тряхнул головой, сидя за Белым столом. Последнее время мысли о преданности посещали его чаще, становясь все навязчивее. Он не сомневался в сделанном выборе. Эртур вообще не относился к разряду нерешительных, беспокойных людей. Раз сделал выбор — не колеблись. Раз решил — иди. Таковы были его принципы. Однако сделанный в этот раз выбор не был прост, не был честен. По крайней мере, законы Королевской Гвардии осудили бы его. Но сердце упрямо твердило, что нет и не может быть чести в служении сумасшедшему королю.

Он как раз вернулся с ночного дежурства и ему полагался отдых. Эртур сжал челюсть, вспомнив подробности прошлой ночи. В этот раз был его черед охранять покои короля, и он молил небо, чтобы королю не приспичило навестить супругу в эту ночь. Боги его не услышали. Стоя за дверью, он слышал приглушенные крики королевы, ее крики о боли и мольбу прекратить. Эйрис Таргариен не внял мольбам своей жены, а единственный человек, кто их слышал, до побелевших костяшек сжимал рукоять меча и… отчаянно презирал. Презирал обезумевшее животное, которому поклялся служить, но больше всего он презирал собственную беспомощность. То, что благородное рыцарство, о коем мечтают наивные мальчишки, заключает в себе порой больше грязи, чем работа смотрителя за скотом, Эртур Дейн уяснил лет эдак в пятнадцать. Да вот привыкнуть к этому не получилось. И в глубине души он был рад этому, ведь есть вещи, к которым нельзя привыкать.

Одним богам известно, каких сил ему потребовалось, чтобы не ворваться в эту комнату и не забить до смерти этого мерзкого, безумного ублюдка. Когда Эйрис вышел из покоев жены, ни один мускул на лице его гвардейца не дал ему понять, что тот чувствует. Как и то, что этой ночью еще больше укрепилась его уверенность в принятом решении.

Дверь с тихим скрипом отворилась, впустив в гостиную свежий, утренний ветер, капли моросящего дождя и Освелла Уэнта. Чуть прищурившись, он заметил сидевшего за столом Дейна. Освелл выглядел усталым, мокрый плащ на нем был в дорожной пыли, а от самого него несло лошадьми.

— С возвращением, — поприветствовал его Эртур. — Ты, похоже, только с дороги?

Освелл кивнул, присаживаясь на соседний стул. Неделю назад он отправился в Харренхолл, чтобы выполнить просьбу Рейгара. Решено было, что Освелл уедет к брату через неделю после отъезда принца, чтобы никто не связал эти два события воедино.

Из всех семерых рыцарей-гвардейцев Освелла отличала особая, даже по меркам Королевской Гвардии, строгость и аскетичность во взглядах, доходившая порой до уровня непримиримости. Мартелл любил шутить, что Уэнту с его любовью к ограничениям стоило стать септоном. Этот крупный, мускулистый мужчина с выступающим подбородком, начисто лишённый чувства юмора, говорил мало, чаще по делу и был по-детски обидчив. Однако сложно было найти более преданного друга и товарища, чем он.

— Как поживает лорд Уэнт?

— Припеваючи, — ответил Освелл, принимая из рук Эртура кубок. — Грызется с женой, держит в ежовых рукавицах сыновей и сдувает пылинки с дочери.

— Как и все отцы, — усмехнулся Эртур, вспоминая, как его собственный отец души не чаял в старшей дочери и был откровенно пренебрежителен с сыновьями.

Аллирия, бывшая слишком маленькой, не осознавала равнодушия отца, Элиас был слишком взрослым, чтобы ревновать к сестре. А вот Эртур, что был лишь на два года старше Эшары, болезненно переносил безразличие того, кем восхищался. И отчаянно ревновал, стараясь всеми силами отличиться перед отцом. До тех пор, пока не узрел истину, которую не должны понимать дети: нельзя заставить кого-то любить.

— Где остальные? — без особого интереса спросил Освелл, хлебнув вина.

— Хайтауэр на собрании Малого Совета, Селми его сопровождает. Ливен сегодня дежурит на пару с Селми, а Дарри, насколько мне известно, тренируется с Джейме на тренировочной площадке.

У рыцарей Королевской гвардии была жесткая дисциплина и строгая иерархия. Приказы Лорда-командующего не обсуждались, отказ выполнять приказ был равносилен измене. Что до их обязанностей, то тут гвардия напоминала безукоризненно отлаженный механизм, чьи колеса полировались веками. Каждый день караул несли двое гвардейцев, сменявших друг друга каждые четыре часа. Когда заканчивался их дозор, их сменяли двое следующих. Таким образом четыре гвардейца были предоставлены самим себе, но с условием что пятеро из них должны были находиться в замке, в досягаемости своего короля и Лорда-командующего.

Так было не всегда. Были времена, когда гвардейцы работали на износ, но все изменилось с приходом Джейхейриса Миротворца, который обнаружил, что усталый гвардеец — слабый гвардеец. А слабый гвардеец — мертвый гвардеец. С тех пор у Королевских гвардейцев был полноценный сон, время на отдых и тренировки. Но даже так, в течении дня всегда находились обязанности для них, охрана ли то принца, или сопровождение королевы.

— Так это правда, что его величество взял сына Тайвина в Гвардию? — присвистнул Освелл. — Я думал, это бабьи россказни…

— Это правда, — кивнул Эртур. — Хайтауэр уже месяц искал достойную замену старику Харлану, но нам и в голову не приходило, что король выберет Джейме. Знал бы, не стал бы посвящать. Походил бы год другой в оруженосцах — не велика беда.

— Мальчишка не так уж и плох, — с сомнением проговорил Уэнт.

— Дело не в этом, — покачал головой Эртур. — Он был наследником Ланнистера.

Говорить что-то еще смысла не было. Какой бы почетной ни была служба в Королевской Гвардии, присяга, которую давали рыцари, подразумевала под собой полное отречение от всего мирского. Гвардейцы короля не могли иметь детей, жен, не могли наследовать земли и титулы. С того дня, когда рыцарь облачался в белое, его жизнь ему уже не принадлежала. Он посвящал себя служению королю, его целям, его роду и его трону.

И далеко не каждый рыцарь стремился связать себя вечными путами принесенных обетов. В то время как для младшего сына лорда эта служба была бы пределом мечтаний, то для наследника Великого дома перспектива отказаться от всего, что обещано ему по праву рождения, была не столь заманчива. Эртур до сих пор задавался вопросом, что побудило юного Ланнистера обратиться к королю со столь неожиданной просьбой. А ведь он был там и воочию видел, как смертельно побледнело лицо десницы. Надо сказать, удар этот он принял достойно.

— Ланнистер после этого отказался от поста десницы и покинул столицу, сославшись на болезнь. Причем сделал это в письменной форме.

— Что-что, а яйца у него всегда были стальные, — флегматично заметил Освелл. — И его величество спустил это ему с рук?

— У него еще сохранились остатки здравомыслия, чтобы не выступать открыто против Тайвина Ланнистера, — пожал плечами Эртур, а потом подался вперед. — Теперь, когда я утолил твое любопытство и рассказал последние новости, ты удиви меня чем-нибудь стоящим.

Освелл усмехнулся, поняв, куда клонил друг.

— Мой брат с большим воодушевлением воспринял мое предложение устроить турнир в честь дня рождения дочери, — многозначительно поднял он брови. — Особенно, если ему не придется за это платить.

Эртур хмыкнул. Уолтер Уэнт сочетал в себе впечатляющую и малосовместимую смесь жадности и любви к позерству. Для последнего нужны затраты, а скупость убивает возможность пафоса в зародыше.

— У него не возникло вопросов?

— Возникли, конечно, но звон монет перебивает любопытство. В любом случае он собирается объявить о подготовке к турниру до конца следующей луны. А еще через пару лун, когда все будет готово, устроить его. Осталось только как-то сообщить об этом принцу, — Освелл понизил голос.

— С этим я разберусь, — перебил его Эртур, вспомнив о сестре, которая должна была отправиться на Драконий Камень в ближайшее время. Это было куда безопаснее, чем отправлять письмо.

В этот момент в дверь ввалились Джон Дарри и Джейме Ланнистер, с мокрыми волосами и с мечами наперевес. Парнишка выглядел возбужденным, глаза горели, щеки раскраснелись. Эртур усмехнулся, уперев локоть о стол.

— Смотрю, будущий рыцарь Гвардии не теряет времени зря, стремительно приобретая новые знания.

— Малец хорош, из него выйдет толк, — похвалил Джон, хлопнув Джейме по плечу и тут же повернулся к Освеллу. — А, ты вернулся! Очень вовремя, будешь отрабатывать свои дежурства.

Освеллом закатил глаза, пробормотав под нос нечто нелицеприятное. Джейме тем временем подсел к ним поближе, с жадностью наблюдая за беседой рыцарей. Ритуал его посвящения в рыцари Гвардии был назначен через месяц, а до тех пор Джейме не терял времени зря, проводя с ними почти все свое свободное время.

Мартелл как-то шутливо посоветовал ему заняться более приятными делами, заявив, что весь месяц до своего посвящения почти не вылезал из борделя, чтобы «пресытиться женщинами до конца своих дней». О том, что рыцари иногда позволяли себе маленькие послабления, а сам Ливен и вовсе завёл себе любовницу, Джейме знать было рановато. Однако Ланнистер неожиданно странно отреагировал на его безобидные советы, сразу закрывшись и пробормотав, что ему это не интересно. Ничего удивительного, что таким образом он подарил Ливену бесценную возможность подтрунивать над ним при любом удобном, да и не удобном тоже, случае, доводя парнишку до белого каления. В конце концов, Хайтауэр вступился за него, велев Мартеллу беспокоиться о своих собственных проблемах по этой части.

Ни для кого в Башне Белого Меча не было секретом, что у дяди принцессы Элии была постоянная любовница где-то на Шелковой улице. Ливен клялся, что она не шлюха и не благородная леди, но это было все, что от него можно было добиться. Болтливый принц Дорна становился впечатляюще молчалив, когда речь шла о его любовнице, что заставляло задумываться о том, насколько для него важна была эта женщина. Подобная связь была запретна, однако шестеро Королевских Гвардейцев преданно хранили тайну друга, дабы его дурная голова не оказалась на плахе.

— Скоро должен вернуться с собрания Хайтауэр, — внезапно ухмыльнулся Дарри. — Интересно, как себя на этот раз проявит наш новый десница. Спорим, в этот раз он точно предложит королю вытереть его ботинки?

Не так давно Эйрис объявил свою королевскую волю, избрав лорда Оуэна Мериуэзера на место десницы. Этот седовласый старик, который при всем желании не сумел бы разглядеть свои ноги из-за выпирающего живота, обладал столь льстивой улыбочкой и тонюсеньким голосом при обращении с королем, что становился неоспоримым рекордсменом в вопросах лизоблюдства.

После ухода Тайвина Ланнистера стало ясно, как день, что достойной замены ему при дворе нет. Да и за его пределами тоже, если на то пошло. Эйрис, при всей своей невменяемости, знал это не хуже других. И это было одной из главных причин почему металлический значок десницы так прочно прирос к груди старого льва на долгие годы. Второй не менее важной причиной было желание Эйриса держать врага ближе к себе, чтобы всегда иметь возможность быстро от него избавиться. Но чем руководствовался безумный король, назначая своим десницей совершенно непримечательного, заурядного и определённо не хватающего звёзд с неба Мериуэзера, было решительно не ясно.

Молодой и энергичный, наделенный острым умом и цепкой хваткой, способный держать в узде Семь Королевств и обладающий необыкновенным талантом отыскивать золото там, где о его существовании и не догадывались, Тайвин Ланнистер был железным кулаком, управляющим королевством из-за тени железного трона. Его пожилой приёмник мог в лучшем случае изображать из себя подставку для королевских ног — довольно потрепанную подставку. Эртур считал, что для выжившего из ума короля послушный и льстивый Мериуэзер, виртуозно умеющий избегать его гнева, был именно тем, что надо. Но вот для Вестероса…

— Я бы поставил на то, что он не задержится на этом посту, — заметил Дейн. — Лесть приедается, и когда она не сдобрена отменными способностями к управлению, приевшаяся лесть из меда превращается в переслащенный сироп.

Дарри хлопнул по плечу Джейме.

— Что скажешь, малец, неужели во всем Вестеросе не найдется человека, способного составить твоему не в меру гордому папаше достойную конкуренцию за пост десницы?

Джейме после этих слов чуть заметно поджал губы, и от не сводившего с него внимательного взгляда Эртура не ускользнуло, как сжалась его челюсть. Прежде чем ответить, Джейме опустил глаза на гладкую поверхность стола, а потом незаметно выпрямился.

— Думаю, чтобы переплюнуть человека, срущего золотом, нужно мочиться расплавленной валирийской сталью, — добродушно улыбнулся он.

Эртур переглянулся с Освеллом. Мальчишка был далеко не так прост, как казался. Его благодушие было не более, чем притворством. Джейме задело пренебрежительное высказывание об отце, но самообладания ему хватило, чтобы не выдать себя слишком явно. И все же восхищенный юноша моментально уступил место ощетинившемуся львенку, когда речь зашла о вожаке его прайда. И хотя Джейме не производил впечатление сына, ослепленного поклонением отцу, однако, как видно, гордыня и навязчивая потребность стоять за своих горой впитывалась у Ланнистеров с молоком.

Мгновение стояла тишина, а потом Дарри, не уловивший истинного настроения Джейме, разразился хохотом.

— Клянусь панталонами своей бабки, этот малец что надо! — Он снова повернулся к Джейме. — Мы с тобой поладим. Уж я и Мартелл точно. А вот эти, — он указал на Дейна и Уэнта, — и наш славный Барристан — просто унылые мешки с…

— Ты уверен, что хочешь закончить предложение? — полюбопытствовал Дейн, приподняв брови.

Дарри усмехнулся.

— Не знаю, как вы, а я действительно чувствую себя, как мешок, набитый опилками, — миролюбиво отозвался Уэнт, вставая. — Я собираюсь отоспаться с дороги. Дейн, тебе тоже не помешало бы отдохнуть.

Жизнь Королевских гвардейцев никогда не была подобной сахару. Королевский гвардеец должен быть всегда готов к бою. Королевский гвардеец должен быть всегда бодр и полон сил. Королевский гвардеец должен находиться в зоне досягаемости своего короля. А Хайтауэр терпеть не мог праздность и безделие. Оттого любая возможность урвать немного сна после дежурства была посланием небес. И Эртур не собирался ею пренебрегать.

— Кстати, — окликнул их Дарри у самой лестницы, — я слышал, на пиру в честь нового десницы будут гости из Дорна и Севера. Вы ничего такого не слышали?

Еще неделю назад Эйрис объявил, что желает устроить пиршество в честь нового десницы, хотя, скорее всего, это было продиктовано желанием побольнее ужалить Тайвина Ланнистера. И в этом стремлении он вполне мог пригласить представителей Великих Домов для пущего эффекта. Слишком усталый с дороги, чтобы забивать голову высокородными гостями, Освелл неопределенно пожал плечами и продолжил путь.

— Понятия не имею, Дарри, — ответил Эртур. — Для нас с тобой все равно ничего не изменится.

* * *

В то время как в Королевской Гавани шёл мелкий моросящий дождь, на Драконьем Камне стихия буйствовала во всю. Элия Мартелл сидела в гостиной за единственным занятием, приносящим ей успокоение — вышиванием, и слушала яростный шёпот проливного дождя, время от времени прерывавшийся ударом грома. Ей даже подумать было страшно, каково должно быть морякам там, на пристани. Ей же, будущей королеве Вестероса, не на что было жаловаться: слуги растопили камин, постелили на полу медвежьи шкуры, и заботливо укутали её ноги в теплый плед.

За почти два года жизни в родовом замке своего мужа Элия так и не смогла привыкнуть к непокорной стихии на этом острове. Почти такой же непокорной, как и её собственный народ, только куда более зловредной. Не могла она привыкнуть к извечной влажности и пробирающему холоду, от которых мерзли ноги, к бесконечным грозам и ливням. Правда её муж убеждал её, что летом станет намного… терпимее. Именно так. Единственным утешением для дорнийской принцессы было то, что когда-нибудь её муж станет королём, и они переедут в Королевскую Гавань, которая со своими зелёными, благоухающими садами, ясным голубым небом была ей куда больше по душе.

Элия Мартелл была истинной дочерью своего народа: темноволосая, черноокая, с оливковой кожей — любой признал бы в ней чистокровную дорнийку, едва взглянув. Но душой она была совершенно не похожа на жителей Дорна. Не было в ней мятежного свободолюбия, упрямого бунтарства и игривой раскрепощенности, отличавшей дорнийцев. Зато благородной гордостью природа одарила её сполна.

А еще Элия никогда нее была крепка здоровьм. Рожденная раньше срока, она с детства была маленькой и хрупкой, простужавшейся от малейшего ветерка. Неудивительно, что здесь, на этом продуваемом со всех сторон острове, ее здоровье пошатнулось. А беременность и роды окончательно ее добили. Элия до сих пор не могла без содрогания вспомнить сам процесс появления ее дочери на свет. Боги! Какие же это были страшные, невыносимые боли… Мейстер что-то ворчал под нос насчет узости ее бедер и слабого тела, но Элия не понимала и половины сказанного. Все ее существо страдало от нестерпимой боли и ощущения ломавшихся костей. Но оттого маленький комочек, рожденный в муках, становился для нее особенно дорогим. Почти два месяца потребовалось девушке, чтобы полностью оправиться. Все это время ее муж окружал ее такой заботой, что Элия по-настоящему чувствовала себя любимой. Даром, что любимой она не была.

Элия сделала аккуратный стежок и критично осмотрела проделанную работу. Кроваво-красный дракон длинной змейкой извивался и опасно скалился. Караксес. Это был уже четвертый созданный ею дракон. До этого были Балерион, Вхагар и Мераксес. Над Мераксесом она трудилась дольше остальных, потому что этот ящер был предметом тайной гордости дорнийцев. Есть победы, которыми не принято бахвалиться, есть трофеи, которые нельзя демонстрировать. Дорнийцам, сумевшим сделать то, что до них не удавалось никому, хватало благоразумия молчать об этой славной победе, дабы не злить потомков великих наездников, рассекавших небеса, подобно богам. Однако это нисколько не мешало им испытывать гордость и между собой называть это «величайшей победой Дорна».

Элия улыбнулась. Рейгар должен оценить ее творение. Караксес всегда был одним из наиболее любимых его драконов. Отложив работу, Элия задумчиво глянула на окно с опущенными ставнями. Мысли понеслись к мужу, и Элия вспомнила, как впервые с ним познакомилась. Когда ей объявили, что ее нареченным будет не кто иной, а сам Рейгар Таргариен, бешеный восторг охватил ее. Рейгар к тому времени уже слыл во всех Семи Королевствах, как один из лучших фехтовальщиков. А еще говорили, что он невероятно красив, что глаза его смотрели в самую душу, а его игра на арфе способна была растопить любое, даже самое неумолимое женское сердце.

Встреча с ним не обманула ее ожиданий. Рейгар обладал почти потусторонней валирийской красотой, был галантен и учтив. Только вот глаза его не смотрели в душу, они взирали куда-то вдаль — так казалось Элии. Вестеросский принц представлялся ей загадкой, и Элия возжелала во что бы то ни стало ее решить. Оберин шутил, что ее жених представляет для нее ученый интерес, вот она и согласилась на этот брак.

С их свадьбы прошло чуть больше года, но Элия так и не разгадала загадку под названием Рейгар Таргариен. Порой ей казалось, что она приблизилась к его сути, порой же она с горькой очевидностью догадывалась, что ей никогда не понять человека, приходящегося ей мужем. Рейгар был закрытой книгой. Ей потребовалось время, чтобы осознать, что далеко не всегда его слова соответствуют его истинным мыслям. Порой он замыкался в себе, задумчиво перебирая струны своей любимой арфы, а она завидовала этим струнам, ибо им он открывал свою душу. Касаясь их своими тонкими пальцами, такими изящными, что не верилось в их способность держать меч, он обнажал им свою тайную повесть, которой не желал делиться больше ни с кем.

Его друзья наивно верили, будто он открыт для них, но Элия была убеждена, что путь в самые затаенные уголки своей души Рейгар не отворял никому. И от того он был одинок, как никто. С ней же он был заботлив и нежен, внимателен и равнодушен, близок и далек одновременно.

Еще одна печальная тайна, разбившая ей сердце, и с которой Элии пришлось смириться, заключалась в том, что Рейгар не был способен любить. По крайней мере, не с той оглушающей силой, не с той самозабвенностью, о которой слагают песни певцы. Он любил, как зима любит деревья, укрывая их снежным плащом, как луна любит звезды, чувствуя себя без них одиноко, но и с ними ощущая свою неприкаянность. Он любил, как птица любит свою клетку, то и дело устремляя взор в бесконечное небо.

Элия так глубоко задумалась, что не сразу услышала скрип двери и вздрогнула лишь, когда в комнату дунуло холодным ветром. Повернувшись в кресле, она увидела высокую фигуру Рейгара, который снимал с себя промокший насквозь плащ.

— Ты вернулся! — радостно воскликнула она.

Еще одна загадка, которую ей не пожелали раскрывать: куда ее муж уплыл три дня назад и с какой целью. Все, что ей было позволено узнать заключалось в трех словах: «нужно встретиться с другом». Возможно, другая на месте Элии бы возмутилась подобному пренебрежению, закатила бы истерику — в конце концов, он мог просто отправиться в бордель! — но не Элия. Она привыкла безоговорочно доверять мужу хотя бы потому, что знала одну вещь так же точно, как собственное имя. Единственное, в чем она была уверена, когда речь заходила о ее муже — он никогда не причинит ей вреда. Все остальное для нее не имело значения.

— Не вставай, — проговорил он, когда она начала подниматься.

Он прикрыл дверь и, подойдя ближе, поцеловал ее холодными губами. Холодными от дождя, но не от равнодушия. А после привычно уселся на коврик у ее ног.

— Как ты? А Рейнис? Она не мучала тебя эти три дня? — спросил он, глядя на жену снизу вверх.

— Разве что чуть-чуть. Плачет по ночам, но кормилица и мейстер в один голос твердят, что беспокоиться не о чем. Приходится им верить, учитывая мой опыт, — чуть смущенно улыбнулась Элия.

— Хмм, ну, мой опыт немногим больше твоего, — Рейгар провел рукой по лицу, отгоняя усталость. — Будем учиться вместе.

В такие моменты она очень любила его, такого понимающего и снисходительного к ее слабостям и ошибкам.

— А как прошла твоя, кхм, встреча с другом? — спросила она, нежно погладив его по щеке, на которой пробивалась щетина.

Рейгар задержал на ней взгляд ненадолго, прежде чем прикрыть веки, подставляя лицо ее ласке.

— Я солгал тебе, Элия. Я не встречался с другом, я был на Шелковой улице, — спокойно, будто говоря о покупке нового коня, промолвил он и тут же открыл глаза, не сводя с нее взгляд.

Чего бы не ожидал он увидеть, Элия предпочла его разочаровать. Хорошая попытка, милый, но я уже поняла правила твоей игры.

— Что ж, надеюсь, жрицы любви тебя не разочаровали? — с улыбкой поинтересовалась она.

Рейгару нравилось испытывать ее на прочность. Он никогда не говорил этого вслух, а она никогда не спрашивала. Но оба понимали друг друга без слов. Ему нужно было, чтобы она притворилась, и она притворялась. Притворялась, будто верит в историю про Шелковую улицу. Ему нужно было, чтобы она не задавала лишних вопросов, когда он не желал рассказывать. И она их не задавала, с готовностью принимая «правду», которую он выдавал. Ему нужно было знать, что у него есть тыл, который не осудит и не проклянет. И она не осуждала и не проклинала. Ибо она была дорнийкой.

— Оно того не стоило, — ответил он.

— Что ж, тогда мы всегда можем это исправить, мой дорогой супруг.

Рейгар, наконец, улыбнулся и расслабился. Я прошла твой экзамен, милый? И сколько у тебя еще их в запасе?

Рейгар прислонился к ее коленкам спиной и уставился в пламя в камине. Это была его любимая поза, и Элия снова знала, что ему дать — она начала мягко массировать ему виски, время от времени перебирая спутанные и влажные волосы. Он был устал, но не желал признаваться. Какое-то время они молчали, пока он, не поворачиваясь, не задал внезапный вопрос.

— Ты любишь меня, Элия?

Простой вопрос — простой ответ. Вот только он сумеет различить притворство, а Элии совсем не хотелось, чтобы между ними поселилась ложь.

— Не больше, чем ты меня, — отозвалась дорнийская принцесса. Можно было бы задать встречный вопрос, но она знала, что он тоже не станет лгать. Рейгар слабо улыбнулся, что могло значить все, что угодно — от удовлетворения полученным ответом до скрытой обиды.

— За что?

Как ни странно, именно последний вопрос насторожил ее. Уж чем-чем, а заниженной самооценкой ее супруг точно не страдал. А значит, нечто иное тревожило его. Элия опустила руки на его плечи, подавшись вперед. Рейгар, не мигая, продолжал смотреть в огонь.

— Разве нужны причины, чтобы любить кого-то? — прошептала она ему на ухо, но Таргариен молчал на риторический вопрос, ожидая ответ на собственный, и она продолжила: — Я не выбирала тебя, Рейгар, и ты не выбирал меня. За нас этот выбор сделали другие, но скажи мне, милый, положа руку на сердце, разве стал этот выбор ужасной трагедией для нас обоих? Мы с тобой похожи душами, мы рождены под одной звездой. Сколько найдется в Семи Королевствах женщин, способных понимать тебя так, как я? А сколько найдется мужчин, с которыми меня не будет преследовать стойкое ощущение чуждости?

— И все же ты не ответила, — как-то устало произнёс Рейгар, соглашаюсь с её словами. — За что ты меня любишь?

— Ты самый благородный человек, которого я знала, — искренне ответила она.

И это не было ложью. Выросшая в Дорне, во дворце Мартеллов, она не была привычна к возвышенному благородству или речам об этом самом благородства. Рейгар был иным.

— А если я совершу бесчестный поступок? Если опорочу свое и твоё имя? — глухо спросил Рейгар.

Элия напряглась. Что же с ним происходит? После возвращения из Королевской Гавани, когда они ехали представить свою новорожденную дочь королю и королеве, он был сам не свой. А теперь и вовсе начал задавать подобные, откровенно странные вопросы.

— Что ты сделаешь, Элия? — повторил он, повернувшись к ней.

— Я спрошу, во имя чего ты так поступил, — твёрдо ответила она. — И если помыслы твои были чисты, я пойду за тобой под градом всеобщего презрения и осуждения. Я буду прикрывать твою голову от камней, что в тебя бросят, и укрою от неприязненных взглядов, которыми тебя попытаются сломать.

Несколько долгих, томительных мгновений Рейгар вглядывался ей в глаза, словно пытаясь отыскать в них неискренность, а потом, не говоря ни слово, поцеловал её ладонь, покоившуюся на его плече.

— Спасибо, — едва слышно прошептал он.

Что может быть прекраснее танцующей молодости и милее умиротворенной прожитыми годами старости? И что может быть отвратительней ханжеского лицемерия и тех, и других… Притворство и лживость прочно въедаются под кожу с юных лет, умению искусно лгать и притворяться не теми, кем являются, обучают в перерывах между уроками вышивания и фехтования. Но как бы ни была ловка в обмане невинная юность, с умудренной и тренированной зрелостью ей не сравниться. Вот, где проводятся поистине блестящие партии в комедиантстве и плутовстве. Вот, где игры ведутся на иных уровнях, а слова носят двойной, а порой и тройной смысл.

Но нигде интриги и тошнотворное вранье так хорошо не перевариваются, как на королевских балах. Длинные ряды столов, чьи скатерти не видны из-под уставленных на них блюд, десятки видов фруктов, жаркое из всех уголков Вестероса, дорогие вина из Эссоса — все это призвано, чтобы усладить глаза и притупить совесть. А под мягкую музыку, льющуюся из-под пальцев музыкантов, так просто поверить в подлинность всего, что видишь.

Вон улыбающийся Джону Коррингтону мастер над монетой, Кварлтон Челстед; ведущий задушевную беседу с Оберином Мартеллом, только вернувшимся из затянувшегося путешествия в Вольных городах, десница; Варис, беседующий с Тихим волком, прибывшим из Винтерфелла вместо отца и старшего брата — все эти люди в глубине души презирали друг друга, считая себя неизмеримо умнее собеседника. В зависимости от степени их подобострастия и воспитания речи их были приправлены соусом, чья острота варьировала от вежливой учтивости до угодливости, от сдержанности до высокомерной сухости, от изящной язвительности до неумелого сарказма.

А ещё королевские балы — это место, где создаются и разрушаются союзы, где дамы щеголяют своими дорогими украшениями и нередко пустыми головами, где мужчины утоляют свое тщеславие полными кошельками. И бал в честь назначения нового десницы не был исключением. Впечатляющий своими размерами тронный зал был освещен сотнями свечей. Две сотни приглашённых гостей разбрелись по залу, здороваясь, представляясь и флиртуя. Некоторые лорды воспользовались предоставленной возможностью для представления своих дочерей, достигших брачного возраста. Некоторые молодые, неженатые лорды и рыцари с удовольствием приняли условия игры, приглядываясь и приглашая на танцы понравившихся девиц.

Королева восседала за главным столом в окружении своих фрейлин, а ее венценосный супруг не соизволил явиться на организованный им же пир. Это лучше любых слов демонстрировало не только его полное безразличие к виновнику торжества, но и к приглашённым гостям, некоторые из которых, судя по взглядам, готовы были принять сие за плевок в их сторону. И даже заявление королевы Рейллы о том, что королю нездоровится, не избавило присутствующих от вязкого ощущения пренебрежения.

Но бал есть бал. И на нем принято танцевать. Потому в центре зала вовсю кружили в танцах молодые пары. Целый водоворот из разноцветных лент, кружев, шёлка и блестящих драгоценностей способен был ослепить любого. Единственными, кого танцы не касались, были застывшие в полном обмундировании королевские гвардейцы. По долгу службы им полагалось охранять королеву, а также следить за происходящим в зале. Джон Дарри и Ливен Мартелл стояли у стены по обе стороны от королевы. У противоположных друг другу стен, слева Герольд Хайтауэр, а справа Барристан и Эртур, ненавязчиво наблюдали за гостями, стараясь все же держаться ближе к королеве, а не ко входу. Единственным отсутствующим был Освелл, охранявший сегодня покои короля.

Эртур лениво обвел взглядом танцующих. Взгляд на мгновение выхватил из толпы танцующих Кэтрин Мериуэзер. Ярко-зелёное платье удивительно гармонировало с рыжими волосами, собранными в витиеватую причёску. Кэтрин танцевала и напропалую флиртовала с рослым молодым мужчиной, в котором Эртур узнал лорда Роберта Баратеона. Не сдержавшись, он закатил глаза. Баратеон был обручен с девицей Старков, и все, на что могла рассчитывать Кэт, это одна бурная ночь. Хотя, вполне возможно, что именно на это она и рассчитывала.

Эртур перевел взгляд к главному столу. Эшара стояла слева от королевы в компании еще одной фрейлины. На первый бал, в котором ей предстояло участвовать, его сестра благоразумно не стала надевать платье в дорнийском стиле. Нежный шелк светло-бежевого цвета струился по ее плечам, тонкий, золотистый пояс в виде плетеной ветви начинался пересекавшимися под грудью линиями и заканчивался у самого подола, разветвляясь во все стороны, отчего создавалось впечатление, что ее фигура оплетена волшебными ветвями, чуть пышная юбка подчеркивала тонкую талию. Волосы были лишь слегка закреплены у висков изящными заколками также в форме ветвей с маленькими розовыми бутонами, и издали казалось, будто на голове девушки небольшая диадема.

За последний час Эртур успел раз двадцать посмотреть в ту сторону. Просто, чтобы убедиться, что сестре комфортно в обществе других придворных дам. А вовсе не потому, что взгляд магнитом тянулся к этому хрупкому дорнийскому цветку, волей шаловливой судьбы занесенному в рассадник змей. Его сестра сдержанно улыбалась, глядя на танцующих, и в голове у него мелькнула мысль, что ей наверняка хочется быть там. Что ж, он мог бы ее пригласить, не будь на нем этих тяжелых доспехов и долга службы. Эртуру стало искренне интересно, каково это танцевать с ней.

Словно почувствовав на себе его взгляд, она повернулась к нему, и улыбка ее стала шире. Эртур сам не заметил, как губы растянулись в ответной улыбке, а в груди разлилось тепло. Все же, пусть они и были разделены на долгие годы, пусть они и узнавали друг друга только сейчас, для нее он был особенным, раз именно ему она улыбалась с такой искренностью.

Но миг был разрушен самым нахальным образом. Какой-то самоуверенный хлыщ, сверкая зубами, подошел к их столу и что-то проговорил, глядя на нее. Эшаре волей-неволей пришлось обернуться, а потом вопросительно глянуть на королеву. Та коротко кивнула в знак согласия, и девушка, придерживая юбку, спустилась к ожидавшему ее кавалеру. Было нерушимое правило: фрейлины королевы могут танцевать на балах, с условием, что возле ее величества будет оставаться как минимум две другие фрейлины.

Нахмурившись, Эртур наблюдал, как неизвестный закружил его сестру в танце. А ведь буквально минуту назад он сам размышлял о том, как мог бы с ней танцевать. Сестра то исчезала из его поля зрения, скрывшись за другими танцующими, то появлялась вновь. Она мило улыбалась, глядя на партнера, а тот сиял самой что ни есть похотливой улыбочкой, что-то ей шепча. Эртур стиснул зубы. Что он о себе думает? Решил, раз девушка из Дорна, можно так крепко прижимать ее к себе и смотреть, как на кусок пирога?!

— Кто этот человек, что танцует с моей сестрой? — спросил он у Барристана. — Тот, что с длинными волосами, собранными в хвост и смехотворной рыжей бородкой.

Барристан посмотрел в указанном направлении, и когда в танце мужчина повернулся к ним лицом, ответил:

— Этан Гловер, бывший оруженосец Брандона Старка, а ныне рыцарь Севера. — Барристан искоса глянул на дорнийца. — А что тебя так заинтересовало в нем?

— Он слишком фривольно себя ведет, — голос Эртура невольно стал ниже, как всегда, когда он себя сдерживал.

Барристан удивленно повернулся к предмету дейновского гнева, внимательно наблюдая за ним, однако ничего хотя бы отдаленно неприличного в поведении северянина не заметил. Ну, придерживает девушку чуть ближе обычного, но в пределах дозволенного — большего бы дорнийка сама не позволила, если в ней есть хоть капля благородства, а Барристан отчего-то не сомневался, что есть. К тому же, Селми обращал внимание на сестру брата по оружию, и не мог не признать, что она притягивала взор. Не будь он связан клятвами, Селми бы и сам с удовольствием поухаживал за ней, и кто знает, во что бы это ухаживание в итоге вылилось.

— А не слишком ли ты щепетилен, мой друг? — снисходительно улыбнулся Селми. — Она твоя сестра, а не твоя собственность, и нравится тебе это или нет, однажды она выйдет замуж. Так что подобные балы и танцы самый верный способ найти ей жениха.

Эртур, в чьем арсенале было неизменно два меча — один висевший на спине Рассвет и второй на поясе — с удовольствием представил, как разрубает ими потенциального жениха Эшары. Нет, этот рыжий мужлан не достоин даже волоса Эшары, такой утонченной, нежной, хрупкой, как лепестки ее любимых пионов, такой начитанной, умеющей поддержать любую беседу, от истории до искусства браавосийских танцев. О чем она будет с ним разговаривать? О лютоволках или бесконечной зиме, которая близко? Не говоря уже о том, что она совершенно не приспособлена для северных холодов, его Эшара зачахнет на этой земле холода, длинных ночей и коротких дней. А что она будет делать длинными ночами… или вернее, что будет ее муж делать с ней длинными ночами?.. Яркая картинка, короткая, как вспышка, выбила воздух из легких. Обнаженная Эшара, ластящаяся к этому рыжему ублюдку, позволяя делать с ней все, что…

— Мне надо… скоро вернусь, — севшим голосом проговорил он, торопливо отходя от старшего товарища. Барристан лишь проводил его ничего не понимающим взглядом.

Ему нужно было выпить немного, даром, что он на службе. От одного кубка дорнийского он не захмелеет, но выветрить из головы крамольные мысли было необходимо. Осушив кубок, Эртур поджал губы. Да что это с ним творится? Это противоестественно представлять подобные картины с участием собственной сестры. От одной подобной мысли его должно тошнить, вот только то, что он испытал, мало походило на тошноту.

Причиной было длительное воздержание, вот в голову и лезут непрошеные картинки. Решено, в следующий же свой выходной он отправится на Шелковую улицу. Пора осчастливить парочку шлюх своим обществом. Хотя шлюхи Шелковой улицы вряд ли находили его общество притягательным. В отличие от общительного и непритязательного Джона Дарри, который мог собирать вокруг себя с полдюжены девок и веселиться с ними ночь напролет, он бывал куда скучнее и сдержаннее, отпуская их сразу же, как отработают деньги. Ну, не вести же ему высокосветские беседы с безграмотными блудницами. В этом вопросе Эртур был несколько высокомерен. Хотя, возможно, не только в этом.

Успокоившись и даже убедив себя в том, что ему всего лишь показалось, Эртур вернулся на свой пост. Но тут его уже сменил Дарри, а значит, был его черед стоять возле королевы. На протяжении всего бала Королевские гвардейцы делали по кругу два раза, сменяя друг друга. Эртур молча направился к своему посту рядом с Ливеном. Сестры все еще не было. Эртур недовольно прищурился. Эшара обнаружилась на том же месте, танцующей, только уже с другим кавалером, которым на этот раз оказался Теодор Вулл. Вот же… вертихвостка.

К королевскому столу немного вальяжной походкой приблизился Оберин Мартелл. Двадцатитрехлетний дорниец был загорел, как и большинство людей, больше привычных к морю или степям, нежели замкам. Длинные, угольно-черные волосы собраны на затылке, а плотоядный взгляд из-под густых бровей вкупе с плутоватой улыбкой лишил сна не одну красавицу. Оберин отвесил королеве элегантный поклон.

— Ваше величество, нет большей чести для меня, чем нахождение с вами в одной зале. — Голос мужчины, глубокий и сильный, заставил пару фрейлин переглянуться, а веера в их руках невольно дрогнули. — Благодарю за столь любезное приглашение. Мой брат, к сожалению, не сумел почтить вас своим присутствием ввиду болезни… Но покорнейше надеюсь, что мое общество будет для вас не менее приятно.

Самым удивительным было то, что, при всех этих любезностях, ни в тоне, ни во взгляде, ни даже в жестах Мартелла не проскользнул и намек на лесть. Каждое слово было пронизано таким чувством собственного достоинства, что расточаемые им комплименты становились только приятнее женскому слуху. Ведь ничто так не тешит женское самолюбие, как осознание, что гордый мужчина почтил тебя своей любезностью. И королева Рейлла не осталась равнодушна. Чуть подавшись вперед, она улыбнулась дорнийцу. В этой улыбке неопытный мужчина заметил бы надменность, но бывалый ловелас тут же разглядел бы кокетство.

— Мы рады приветствовать младшего брата принца Дорана среди наших гостей. Но позвольте спросить, разве вы не должны сейчас быть где-то на Спорных землях?

Оберин Мартелл, в отличие от своей степенной сестры и осторожного брата, был известен отнюдь не осторожностью. Уже в шестнадцать он сражался на дуэли, будучи пойманным в постели с женой свирепого лорда Айронвуда. По слухам, в том бою он использовал отравленное оружие, отчего оскорбленный муж скончался через несколько дней от воспалившейся раны. Доказательств не было, однако репутация юного Оберина была подпорчена, и в последующие годы он делал все от него зависящее, чтобы окончательно эту репутацию сравнять с землей. В итоге старший брат был вынужден сослать его в Эссос, пока имя Мартелл не стало сродни грязным ругательствам. Там опальный принц и провел последние несколько лет, подрабатывая наемником и получая от жизни столько удовольствий, сколько мог вместить в свои насыщенные будни.

— Я был там, ваше величество, но вернулся примерно месяц назад, чтобы навестить сестру, — ответил Оберин.

— Вот как. И как поживает моя дорогая невестка? А внучка?

Тема была щекотливой. Ни от кого из гостей не ускользнуло отсутствие на празднике наследного принца.

— Обе в добром здравии, ваша милость. Здоровье Элии заботами принца Рейгара восстановилось. Что до маленькой Рейнис… — Он обнажил белоснежные зубы. — Уверен, она станет красавицей и истинной леди однажды. Но пока она только и делает, что кричит и требует больше молока. Спасибо хоть не дорнийского вина.

Раздались тихие смешки дам. Оберин еще немного постоял подле королевы, отдавая дань ее красоте, после чего откланялся, чтобы, по его словам, «проявить внимание и другим дамам, хоть душа его останется тут». Уходя, он бросил короткий, но выразительный взгляд на Эртура и Ливена.

* * *

Нет ничего утомительнее, чем балы. И эту истину подтвердит любой — от танцевавшей ночь напролет леди до слуги, разносившего блюда. Но Эртур был уверен, что этот бал был особенно изнурителен. Наблюдать, подмечать детали, украдкой брошенные взгляды, запоминать кто и с кем разговаривал, кто кому наливал вина — все это составляло его работу помимо охраны короля и королевы.

А замечать было что. Начать с внезапного появления на балу Оберина Мартелла, или лучше копнуть глубже и задуматься над тем, с какой целью он возвратился в Вестерос именно сейчас. И почему наведавшись на Драконий Камень, решил отправиться в столицу в качестве посланника своего брата. Эртур был убежден, что Доран знать не знает об этой авантюре младшего брата. И еще этот взгляд под конец, его сложно спутать — Оберин хотел с ними поговорить после бала.

Было много еще других деталей, которые Эртур не мог собрать в единую картину, не имея достаточно сведений. Потому он просто наблюдал и запоминал. А еще старался не смотреть на то, как его дражайшую сестрицу приглашают на танцы. Наверное, единственным, кто не счел своим долгом ее пригласить, был Эддард Старк. Раздраженный, Эртур не отдавал отчет, что танцевала Эшара не больше других девушек, просто его взгляд цеплялся именно за нее. Но всему, даже самому неприятному действу, приходит конец, и Эшара, наконец, стояла возле главного стола, чуть поодаль от королевы.

За весь вечер им не удалось перекинуться и парой слов, лишь время от времени брошенные в его сторону улыбки, предназначенные для напоминания, что она о нем помнит, должны были служить ему утешением. Хотя они вполне могли оказаться лишь жалкими подачками. Эртур ощутил новый прилив злости, но уже не взялся бы с уверенностью сказать, на что именно он злился.

— Леди Эшара, вы похоже пользуетесь небывалой популярностью у северян, — внезапно заговорила одна из фрейлин королевы, юная леди Бруквуд. — Но главный трофей, очевидно, не пожелал запрыгивать в вашу корзинку, — девушка неприятно хихикнула.

Скосив глаза, Эртур заметил, как напряглась Эшара.

— Моя дорогая Маргери, боюсь, я не вполне понимаю, на что вы намекаете, — не глядя на собеседницу и всем видом демонстрируя незаинтересованность, произнесла Эшара.

— Ну как же, я говорю о сире Эддарде Старке. Вы так старались привлечь его внимание, танцуя с его вассалами, что я искренне расстроилась, когда вам это не удалось.

Похоже, Эшара не преувеличивала, говоря, что при дворе королевы Рейллы её невзлюбили. Это ощущалось в улыбках, полных яда, переглядывании за спиной или вот такой открытой провокации. Стоявший позади и слева от них Эртур, не сдержавшись, чуть повернул голову в сторону фрейлин и заметил, как лёгкая улыбка коснулась губ его сестры.

— Миледи, заметив, что ваша корзинка почти пуста, я оставила его вам, но у вас не хватило умения воспользоваться предоставленным шансом. — в голосе Эшары звучали смешинки, словно она с трудом сдерживалась от смеха. — А ведь, в отличие от меня, вы с ним танцевали.

Его уроки не прошли даром — сестра быстро научилась держать удар. Маргери Бруквуд, презрительно выпятила верхнюю губу, намереваясь ответить нечто нелицеприятное.

— Ах, забудьте вы об этих неотесанных северянах, — зашептала Лиза Стоун, самая молодая из фрейлин королевы. — Вы видели, как красив Красный Змей? Эти жгучие глаза, эти волосы…

Эртур и Ливен переглянулись. Лицо Мартелла недвусмысленно намекало о том, в каком русле потекли его мысли. Его племянник, Оберин, всегда был популярен у женщин, особенно у тех, кого даже не думал охмурять.

— Лиззи, мы тоже его видели, — перебила её Маргери. — Он слишком самоуверенен, как по мне.

— И он имеет на это право! Клянусь, я была бы не против, чтобы этот змей проскользнул ко мне в спальню этой…

Тут она заметила, что рыцари внимают каждому её слову, и густо до самых кончиков волос покраснела. Эртур сделал вид, что его крайне заинтересовала фруктовница на столе, зато Ливен преувеличенно заинтересованно посмотрел на неё, как бы приглашая продолжить.

— Скажите, леди Эшара, а в Дорне все мужчины столь привлекательны? — перетянула на себя внимание молчавшая до сих пор Кэт, старательно не глядя в сторону двух дорнийцев, стоявших в двух шагах от них.

— Не только дорнийские мужчины, — куда приветливее улыбнулась ей Эшара. — Но и женщины тоже хороши.

— В чем дорнийцы действительно хороши, так это в непокорности, — прохладно заметила Маргери. — Но даже ваша непокорность склонилась перед мощью драконов, — напыщенно закончила она.

— Милая, вы что-то путаете, — Эшара повернулась к девушке всем корпусом с самым серьезным видом. — Дорнийцы — единственные, кто не склонились перед драконами, не проиграли им в бою, а добровольно присягнули им на верность только после того, как Красный Дракон, женатый на Марии Мартелл, признал их равными себе. — Эшара сделала паузу. — Вы ведь родом из Простора. Не напомните, как ваши предки проиграли Эйгону Завоевателю после битвы на Пламенном поле?

Эртур и Ливен не сдержали улыбок. Уж в чем, а в этом вопросе ни один уважающий себя дорниец уступать не станет. А Маргери, возмущённая до глубины души, в поисках поддержки оглянулась на королеву, надеясь, что та осадит обнаглевшую дорнийку, но её Величество была занята увлекательной беседой с одной из придворных дам, не услышав ни слова из сказанного. Негодующе вздернув носик, Маргери вместе с Лизой отошли подальше.

— Не стоит швырять вазу, коли не умеешь подбирать осколки, — насмешливо глядя им вслед, заметила Кэтрин. — К слову, леди Эшара, Диана Дейн никогда бы не стала королевой, будь она хоть наполовину так же горда и остра на язык, как вы.

— Какое счастье, что я не хочу быть королевой, — улыбнулась Эшара, и девушки рассмеялись.

Эртур обречённо вздохнул. Кэт была, пожалуй, слишком мила с Эшарой. Видимо, надеялась растопить его сердце, подружившись с сестрой. Глупая девочка.

* * *

В тишине сада были слышны лишь стрекотня цикад, да журчание воды в небольшом фонтанчике. Красный замок мирно дремал в тишине ночи. Живая изгородь надежно скрывала трех дорнийцев, неспешно прогуливавшихся по саду. Со стороны могло показаться, что старые друзья, давно друг друга не видевшие, решили вспомнить былое и попрощаться перед очередной разлукой — вполне невинная прогулка. Однако любой, даже самый неискушенный в интригах обитатель дворца знает, что нет ничего способного больше заинтересовать дворцовых шпионов, чем невинная прогулка под луной. И трое мужчин, чьи намерения были далеко не невинны, были в курсе этого, как никто другой. Будь их воля, они бы встретились где-то за пределами замка, однако, к несчастью, двое из них состояли в Королевской Гвардии и покидать замок без благовидной причины не могли. Да и внимания это привлекло бы куда больше.

— Ваш благочестивый король даже не соизволил спуститься на бал, дабы почтить своим присутствием гостей, приехавших по его приглашению со всех Семи Королевств, — заметил Оберин скучающе.

— Он и твой король тоже, или годы в Эссосе стерли из твоей памяти этот факт? — приподнял бровь Эртур.

Оберин хмыкнул, весело поглядев на Дейна.

— Не знал, что лицемерие столь заразно. И давно ты научился так правдоподобно притворяться?

— Поживи здесь с мое, и не такому научишься, — криво улыбнулся Дейн, прищурившись. — Хотя тебе это не к чему. «Нет большей радости, чем нахождение в этом замке, где восседали Эйгон Завоеватель с сестрами»? Не перегнул ли ты палку?

— Мой друг, — Оберин подбросил в небо виноградинку и поймал ее ртом, — заяви я нечто подобное в Дорне — вот это было бы излишеством. Но все эти дворцовые кроты, не видящие дальше своих носов, понятия не имеют, что такое тонкий сарказм. Они готовы принять за чистую монету любую иронию, будь в ней достаточно меда. Куда им различать оттенки интонаций и тонкость подобранных слов!

— Но ведь ты приехал не для того, чтобы философствовать и зубоскалить, и уж точно не ради короля и его десницы, — вставил Ливен, устало зевнув.

— Ты восхитительно проницателен, Ливен! — театрально поклонился Оберин. — Ты прав, я прибыл не за этим. Стал бы я бросать пышногрудых лиссенийских шлюх ради этих чопорных, плоских девиц.

Он остановился, осмотрелся, убеждаясь, что поблизости нет лишних ушей, и повернулся к друзьям. Ехидство моментально слетело с его лица, словно Красный Змей и впрямь умел менять личины.

— Наш дорогой зять написал мне примерно пару месяцев назад, — заговорил он, понизив голос. — В письме он писал, что Элии нездоровится, что она очень соскучилась по мне и была бы рада моему приезду. Разумеется, я незамедлительно сел на корабль, ведь если и есть что-то способное вырвать меня из объятий лиссенийских шлюх, так это просьба моей сестрицы.

Последнее не было новостью для Эртура: то, что Оберин был сильно привязан к старшей сестре, знали все. Ради Элии он свернул бы горы и перебил бы народы, если бы потребовалось. Эртур на мгновение отвлекся. А ведь это же совершенно нормально — любить свою сестру. Вон Оберин без капли стыда признается в этом, как в самой естественной вещи на свете. Так почему же он, Эртур смущается, почему наблюдает за Эшарой воровато, будто не имеет на то права? Почему не может потрепать ее по голове и обнять, как самый любящий брат на свете? Он любит ее, в том сомнений нет, иначе не было бы трепета в ее присутствии, не было щемящей нежности при взгляде на нее, желания прикасаться и оберегать. Так что же с ним не так?

— К тому моменту, когда я приплыл на Драконий Камень, Элия была уже полностью здорова, — продолжил тем временем Оберин. — Если, конечно, она вообще болела. Я прогостил у них две недели, прежде чем Рейгар открыл мне свои планы. — Он покосился на гвардейцев и ухмыльнулся. — Вот уж не думал, что доживу до дня, когда Королевская Гвардия восстанет против своего короля.

— Говори потише, — прошипел Ливен, в то время как Эртур невозмутимо сверлил взглядом Оберина. — Наши головы полетят с плеч раньше, чем ты доберешься до Шелковой улицы, если твои слова услышат!

— Для заговорщика ты больно труслив, — хмыкнул Оберин и снова посерьезнел. — Ну? Насколько вы продвинулись в своих планах?

— А насколько ты в эти планы посвящен? — сдержанно поинтересовался Дейн.

— Не доверяешь? Правильно делаешь, — без капли иронии ответил Красный Змей. — В вашей ситуации не доверять никому — самое мудрое решение.

— Так назови причину, по которой я должен тебе доверять, — бросил Эртур, небрежно поглаживая рукоять меча, что не укрылось от Мартелла. Вместо того, чтобы возмутиться, он только пришел в восторг. Его забавляла ситуация, а опасность и игра на краю пропасти только возбуждали его авантюрную натуру.

— Мне известно про турнир в Харренхолле и про то, что там должно произойти. Не побоюсь сказать, что мне, возможно, известно даже больше вас. Но ведь для тебя это не доказательство, не так ли, мой дорогой Меч Зари? А как насчет того, что моя сестра замужем за принцем-изменником? — Эртур поднял брови, выражая отрицание, Оберин раздосадованно вздохнул, пробормотав что-то про мнительных звездопадцев. — На, держи.

Он бросил Дейну свернутое в трубочку письмо. Эртур покрутил его в руках, отмечая, что печать не была сломана. Пробежав глазами по ровным строкам, он удовлетворенно кивнул, передавая письмо Ливену. Записка была написана рукой Рейгара, в ней он сообщал сообщникам, что Оберин Мартелл отныне один из них.

— Итак? — нетерпеливо спросил Оберин.

— Освелл справился со своей задачей. Через пару недель всем великим домам Вестероса разошлют письма о турнире в Харренхолле. Я собирался передать эти сведения через Эшару, но раз ты здесь, это все облегчает.

Оберин задумчиво погладил гладко выбритый подбородок, позабыв о винограде. Ливен и Эртур переглянулись. Оберин чего-то недоговаривал. Заметив их взгляды, Мартелл улыбнулся.

— Это хорошая новость, но все будет без толку, если нужные нам люди не прибудут, — он вновь задумался, а потом встрепенулся. — К слову, вы заметили, как усердно этот лиссенийский Паук обхаживал Роннелла Аррена?

— Разве только его? — пожал плечами Ливен. — Он успел пообщаться и с Черной рыбой, и с Тихим волком, и еще с целой толпой людей. При чем здесь Варис?

Прежде чем ответить, Оберин некоторое время молчал.

— Меня давно не было в Вестеросе, да и вообще я мало что смыслю в играх престолов, но, если я что-то да понимаю, Варис уже давно должен был что-то унюхать, — сдвинув брови, проговорил он. — И меня смущает мутность здешних вод, их обманчивая тихость. Варис наверняка ведет свою игру, вот только какую?

Ненадолго повисло молчание. В Красном замке Варис был самым опасным человеком для Рейгара, после его отца, разумеется. У него были глаза и уши повсюду. Можно было не сомневаться, что даже эта небольшая прогулка не ускользнула от его пташек. Но хуже всего было то, что Эйрис прислушивался к его тихому шепоту. Одного намека Вариса было бы достаточно, чтобы погубить любого.

— Будьте начеку, — подвел итог Оберин. — Рейгар рассчитывает на нас, но куда важнее то, что Элия связана с ним. А значит, Дорн встанет под знамена ее мужа в случае, если разгорится новый Танец драконов.

— Говори за себя, Оберин, — хмуро ответил Ливен. — Твой старший брат слишком непредсказуем.

— Для Дорана семья всегда была на первом месте! — вспыхнул его племянник.

— Потише, парень, — спокойно осадил его Ливен. — Я знаю не хуже тебя, что для Мартеллов значит семья, однако твой старший брат слишком хитер, слишком осторожен, слишком себе на уме, чтобы размышлять, как мы с тобой. Если он решит, что у Рейгара нет шансов, что его планы обречены, как он поступит, скажи?

— Он заключит сделку с Эйрисом, — вместо Оберина ответил Эртур.

— Именно, — кивнул Ливен. — Жизнь его сестры и племянницы взамен на жизнь Рейгара Таргариена. Именно потому мы не можем ему доверять. Для него слово «честь» никогда не звучало так же громко, как слово «семья».

При желании Ливен мог становиться весьма серьезен и убедителен. Оберин поджал губы. Желание возразить боролось в нем с невольным признанием правоты дяди.

— Думаешь, для чего Рейгар призвал меня из Эссоса? — неохотно спросил он. — Рейгар тоже не доверяет Дорану. Он хочет, чтобы я объединил Дорн под его знаменами в случае необходимости.

— Тогда тебе нужно отправляться как можно скорее в Солнечное Копье, — проговорил Эртур, мысленно усмехнувшись: его предположения оказались верны.

— Я отправляюсь на рассвете, — Оберин вдруг улыбнулся. — Похоже, нас ожидает горячее лето. И будь я проклят, если не приму участие в этой пляске!

* * *

Спустя час дорнийский принц уже вовсю скакал по направлению к Шелковой улицы. На его обветренном лице то и дело растягивалась улыбка. Оберину Мартеллу никогда не было дела до того, кто восседает на этом железном недоразумении, называемом троном. Но две возможности радовали его мятежную душу: возможность сразиться за любимую сестру и возможность поучаствовать в одной из самых больших авантюр в своей жизни.

А другой принц Дорна вместе со своим бывшим вассалом, а нынче равным ему братом Королевской Гвардии, возвращался в Башню Белого Меча.

— Как думаешь, насколько надежен Оберин? — задал он тревоживший его вопрос.

— Разве не ты его дядя?

— Но ты был с ним дружен лет до… десяти? Я его вообще не знаю, кроме того, что он может спать со всем, что движется.

— На Оберина можно положиться, — медленно заговорил Дейн.

— Но?.. — проницательно спросил Ливен.

— Но есть ключевое отличие между ним и нами с тобой. Ты и я — мы оба дорнийцы, мы любим Элию. Но мы также верны Рейгару, которого считаем другом. Ради него мы идем на клятвопреступление. Оберину же наплевать на Рейгара, он делает это ради сестры. — Дейн помолчал, а после все же добавил: — Но ему не чуждо понятие чести. Дав слово однажды, он от него не отступится и не ударит в спину.

Дорнийцы вошли в башню и поднялись на второй этаж, где находились их комнаты. Только, разойдясь по спальням, они еще некоторое время не могли заснуть. Их тревожило зыбкое будущее и игра, в которой они были лишь пешками. Но как бы ни ничтожна была пешка, даже она может чувствовать масштаб затеваемой игры. А эта игра, в которой пока только расставлялись фигуры, игра, что еще не успела толком начаться, обещала быть грандиозной.

Мир полон несчастных, которых боги лишили той или иной части тела. Калека, потерявший ногу на войне, мелкий воришка, которому отрубили руку, слепой, никогда не видевший солнечного света, и так далее. Но ни к кому люди не относятся с таким пренебрежением, как к евнухам. Отчего-то люди всегда свысока смотрят на мужчин, лишенных детородного органа. Женщины не воспринимают их всерьез, ибо самой природой в них заложен инстинкт искать того, кто поможет им продолжить род человеческий. Мужчины же… О, их отношение к евнухам бывает самым разнообразным, и за свою жизнь Варису доводилось в этом убеждаться на собственной шкуре. Кто-то держался подчеркнуто вежливо, словно имея дело с ущербным, кто-то снисходительно, кто-то с брезгливой жалостью, а встречались извращенцы, которых возбуждали такие, как он.

Мужчинам нравятся евнухи, кто бы что ни говорил. Благодаря им они чувствуют свое превосходство, свою мужественность. Можно подумать член определяет личность мужчины. Однако Варис знал по крайней мере два красноречивых примера того, что член — это всего лишь член. Первый пример — Безупречные, этот неотвратимый кулак Астапора, в котором возродился дух некогда великой Гискарской империи. Разве не сражаются они яростнее и бесстрашнее многих мужчин, разве не обладают они силой и ловкостью — плодом многолетних тренировок — сравнимой с дотракийскими дикарями, и разве не служат они более ревностно, более самоотверженно, чем кто-либо другой?

Однажды его друг, Иллирио, сказал ему, что причина всего перечисленного крылась именно в их оскоплении. Мол, мужчины, потерявшие интерес к женщинам, обладают лучшей дисциплиной, сосредоточенностью на конечной цели и более холодным разумом. С этим Варис был полностью согласен. К слову, вторым примером если не превосходства, то по крайней мере равенства евнухов с обычными мужчинами, по его скромному мнению, был он сам.

Много ли найдется мужей, способных достичь вершин, покорившихся его, Вариса, упорству, уму, смелости и хитрости. Много ли найдется мужей, которым хватит умения удержаться на этих вершинах. Будучи безродным мальчишкой без гроша в кармане, брошенный матерью сирота в далеком Лисе, выросший в бродячей труппе актеров, продавших его красному богу, оскопленный в возрасте, когда детям не ведомы еще желания плоти, а после прошедший через все возможные и невозможные унижения, он сумел не только подняться. Он сумел сохранить ясность ума, не замутненного ненавистью и гневом.

Когда король Эйрис прислал к нему своих посланников с неожиданным, но весьма заманчивым предложением, Варис и его старый друг Иллирио встали перед нелёгким решением. Вестерос был далёк и чужд, а Красный замок был опасным местом, особенно для чужеземца, прибывшего из-за Узкого моря. Но это был шанс. Шанс возвыситься, шанс получить власть, о которой смели только грезить. Иллирио неоднократно говорил об этом, убеждая Вариса принять предложение. И все его аргументы так или иначе упирались в семейство де Лазалдри. Варис не разделял его энтузиазма по поводу этой семьи, но не в его правилах было списывать со счетов сильных игроков. В конце концов, горделивая и несгибаемая Валирия однажды пала под разверзшейся под ней землёй и огнём, низвергнутым с неба. Если непобедимое может быть сокрушено, что мешает нерушимому нарушиться? И если однажды это случится, Варис и Иллирио будут в самом эпицентре нового вулкана. Если же нет, то нет вреда в жизни при одном из самых богатых дворов Вестероса и Эссоса.

Размышляя над этим, Варис неторопливо направлялся в Палату Малого Совета. Сегодня, его Вариса, ждет непростое испытание, а именно убедить короля в готовящемся против него заговоре, правдоподобно притворяясь, что не имеет понятия о том, кто за этим стоит. После долгих раздумий Варис решил не приплетать сюда Рейгара, иначе ему будет крайне сложно объяснить королю, откуда он узнал о планах принца.

В Палате Малого Совета собрались почти все, ожидая только короля. Со всей приветливостью поздоровавшись с остальными, Варис занял свое место, прислушиваясь к разговору. Мейстер Пицель своим скрипучим голосом кряхтел что-то о скором окончании зимы, хотя его почти никто не слушал. Пицель, которому пошел уже седьмой десяток, был самым престарелым членом Совета. Он отращивал бороду, под которой как подозревал Варис, прятал свой безвольный подбородок. Хитрый, изворотливый уж, лишённый, однако, сильной воли и предпочитающий подчиняться, нежели отстаивать свою точку зрения — вот, кем был Пицель.

Варис перевёл взгляд на остальных. Оуэн Мериуэзер, получивший свое место десницы благодаря впечатляющему таланту к угодливости. В отличие от Пицеля, лишён хитрости и остроты ума. Кварлтон Челстед — ещё один трус, которого волнует только собственная шкура и пригретое кресло. Последние остатки смелости этого мастера над монетой уходили на то, чтобы время от времени отмывать из казны монеты прямо из-под носа короля. Варис предпочитал держать эту информацию при себе, до поры, когда она будет ему полезна.

Слева от него сидел мастер над законами — Саймонд Стонтон. Способный и ловкий дипломат, умеющий находить правильный подход почти к любому. Высокий, худощавый, имел вид крайне благородный, однако обладал редкостной беспринципностью и тайной любовью к жестоким удовольствиям.

Около него на своём неизменном месте сидел Люцерис Веларион, мастер над кораблями. Беловолосый, как и почти все Веларионы, но с короткой чёрной бородой, жёстким взглядом, этот человек был твёрд, как кремень. И так же прямолинеен. Оттого чаще всего молчал, ибо большинство слов, вертевшихся на его языке, могли лишить его не только этого самого языка, но и головы. И наконец, Герольд Хайтауэр. Честный, порядочный, гордый, одним словом, раздражающий.

Их было семеро, но и в таком количестве они умудрялись создавать небольшие коалиции. Так, Кварлтон Челстед и Саймонд Стонтон, спевшись, почти всегда голосовали в поддержку друг друга. А теперь к ним присоединился и Оуэн Мериуэзер. Веларион и Хайтауэр, оба вояки, схожие характерами, их чаще можно было встретить в компании друг друга. Что до Пицеля и самого Вариса, то они предпочитали быть сами по себе. Никто за этим столом не доверял другим, но никто из них не знал об остальных больше, чем Варис обо всех них вместе и по-отдельности. И это было еще одним доказательством того, что член — это всего лишь член.

Двери резко отворились, и в комнату вошел король. Члены Совета тут же встали с мест и оставались стоять, пока Эйрис не опустился на свое место. Тридцатидевятилетний Эйрис Таргариен выглядел на все пятьдесят. Однако энергичности движений не утратил. Обведя колючим взглядом присутствующих, он жестом велел всем садиться.

Варис не первый год служил при королевском дворе и благодаря своему опыту в шпионском ремесле, врожденному таланту ухватываться за мельчайшие детали, а также тонкому умению читать души людей сумел подобраться к королю так близко, как только можно — он проник в его разум.

А разум короля Эйриса пах протухшей рыбой. Когда-то он был не лишен харизмы, был щедр и умел внушать симпатию. Эйрис был амбициозен, строил планы и мечтал стать величайшим королем после Эйгона Завоевателя. Но со временем его мелкие причуды становились все более странными, мечты так и оставались мечтами, а вместо претворения в жизнь великих планов он проводил время с любовницами. Успехи своего друга Тайвина в роли десницы, перешептывания за спиной короля подорвали доверие к лучшему другу. Словно смутно чувствуя, что величие обошло его стороной, что любовь и симпатия подданных отвернулась от него, а собственный десница затмил его сиянием, он становился груб и жесток. Уже тогда в нем проявлялась мнительность. Он подозревал десницу в интригах за его спиной, жену в изменах из-за мертворожденных детей, кормилиц в отравленном молоке и даже чашников, слишком необычно, по его мнению, подававших ему вино.

Последовавшее за этим шестимесячное пленение в Сумеречном Доле навсегда повредило его рассудок. Король так и не признался никому, что с ним делали во время плена Дарклины, однако одна из пташек поведала Варису кое-какие унизительные подробности, которые тот благоразумно похоронил на затворках своей памяти. С тех пор Эйрис, король, что так и не стал великим, обратился в настоящего безумца. И хуже всего было то, что безумие это с каждым днем все больше и больше захватывало закоулки его разума. Он заперся в своем замке, боясь даже выехать в Королевский лес на охоту, начал подозревать своего наследника в сговоре с десницей и… помешался на диком огне.

Первый раз он сжег слугу, подавшего ему дорнийское сухое вместо мирийского красного. В то время как другие советники в ужасе следили, как дикое пламя пожирает живую плоть, как затихают крики несчастного, Варис наблюдал за королем, за дикой радостью, светившейся в его глазах, за исказившей его некогда приятное лицо гримасой восторга. Хохот короля еще долго стоял в ушах мастера над шептунами, мешая спать по ночам. Познавший вкус крови однажды больше не может остановиться, и Эйрис стал зависим от дикого огня, как некоторые несчастные в Эссосе зависимы от дурманов, затуманивающих их разум. Отныне дикий огонь стал любимым видом казни того, кто уже давно перестал грезить о великих свершениях.

Эйрис возненавидел прикосновения к себе, никому не позволялось касаться короля, даже его жене. Внешность короля также изменилась. Он перестал брить бороду, не доверяя цирюльникам, перестал стричь ногти и волосы. Он стал худ, кожа его стала сухой, бледной и безжизненной, покрывшись преждевременными морщинами. Чаще всего он был эмоционален и возбужден, скор на гнев и расправу, а глаза казались немного выпученными.

Король больше не управлял страной, решения, обсуждаемые и принимаемые им, были мелки и касались лично его. Эйрис будто забыл, что он король Семи Королевств. Его мир сузился до Красного Замка.

При таких обстоятельствах, все, что оставалось Варису, да и всем остальным членам Малого совета, это всеми силами стараться не навлечь на себя гнев короля, попутно удерживая Вестерос на плаву. И ожидать, когда боги смилостивятся и сменят отца на сына. Но когда несколько месяцев назад до Вариса начали доходить тревожные слухи, бессмысленные по-отдельности, но пугающие в совокупности, он осознал, что не может с подобными подозрениями обратиться к королю. Слишком непредсказуемыми могли быть его решения. И он пошел к Рейгару.

Наследный принц у многих своих подданных вызывал симпатию, а то и любовь (еще одна причина растущей неприязни Эйриса к сыну). Варис же относился к нему с легкой осторожностью, приглядываясь и изучая, но даже он не мог не признать, что сын был куда предпочтительнее отца. Это понимали все, включая самого Рейгара. Однако было в этом задумчивом, спокойном молодом человеке с мягким голосом нечто, смущавшее Вариса. Скрытая опасность, притаившаяся на дне его глаз. И замечал ее, казалось, только Варис.

Но, как известно, из двух зол выбирают меньшее. И пока что принц Рейгар был наиболее здравомыслящим и рациональным Таргариеном, способным остановить надвигавшуюся на династию тучу.

— Начинайте уже свой гребаный совет, — хрипло приказал король. — Какие ещё проблемы Семи Королевств вы не можете без меня решить?

Члены Совета переглянулись, безмолвно предлагая друг другу начать первым. Король был не в духе, и никто не желал первым попадаться под горячую руку. Однако все знали, что затянувшееся на несколько секунд дольше положенного молчание только подольет масло в огонь. Самым уверенным в себе оказался Саймонд Стонтон, который чуть подавшись вперед, заговорил своим низким басом.

— Ваша милость, я подготовил необходимый указ о повышении пошлин для торговых кораблей, прибывающих из Эссоса. Только боюсь, это не будет тепло встречено нашими друзьями из Волантиса и…

— Пусть жуют свои члены, они у них, должно быть, мягкие, — выплюнул Эйрис и сам же рассмеялся своей шутке. Оуэн и Кварлтон подхватили смех, остальные ограничились вежливыми улыбками. — Что скажешь, Кварлтон, этих денег хватит, чтобы покрыть долги короны перед чертовыми Ланнистерами?

— Полностью вернуть долг не получится, ваша милость, — проблеял Кварлтон, у которого начали подрагивать руки, как всегда, когда он волновался. — Но какую-то часть нам вернуть удастся. Да.

— Ну так придумай, где еще достать деньги! Или ты уже не мой мастер над монетой?! — закричал Эйрис. — Увеличь налог на зерно, на дорогу, на молоко, черт возьми! Или мне тебя всему учить?

— Нет, ваша милость, я все сделаю, — голос Челстеда задрожал. — Я думаю… можно…

Так и не выдав ничего путного, Кварлтон начал копаться в своих свитках, будто там был некий спасительный ответ. Эйрис скривил губы, стремительно теряя терпение.

— Вот и придумай способ избавиться от гребаного долга. Или будешь покрывать его своим собственным золотом, которого у тебя, уверен, немало. Дальше!

— Ваше Величество, — произнёс Пицель куда более уверенно, — из Цитадели прилетел ворон, возвещающий об окончании зимы. Теперь, когда крестьяне вновь получат возможность возделывать земли, через несколько месяцев королевские амбары вновь наполнятся зерном, а казна деньгами.

Пицель пустился в пространные объяснения о погоде, знаках, звездах и черт знает чем ещё. Эйрис кивал, хотя, похоже, мысли его были заняты чем-то другим.

— Лорд Уэнт объявил о том, что собирается провести рыцарский турнир в Харренхолле, — как бы невзначай заметил Варис.

— Турнир? Когда? — встрепенулся Эйрис.

— Через пару лун, ваша милость, — проговорил Варис.

— Турнир! Когда зима только закончилась! — почти взвыл Кварлтон, уже мысленно подсчитывая медяки, которые могли бы пойти в казну, а вместо этого будут тратиться на неуместные, на его взгляд, развлечения.

— Что ж, — подал голос Веларион, деятельная натура которого не выносила застоя, — зима была длинной, люди несколько месяцев безвылазно сидели в своих замках. А турнир — это отличная возможность встряхнуть с них пыль.

— Вы совершенно правы, лорд Веларион, — мягко заговорил Варис. — Однако мои пташки сообщали мне о неких планах ещё несколько дней назад.

— Каких ещё планах? — нахмурился Эйрис.

Прежде чем Варис успел что-то произнести голос подал Саймонд Стонтон. И то, что он произнёс, заставило Вариса едва не поперхнуться собственными словами.

— У лорда Уэнта нет столько золота, чтобы покрыть расходы на турнир, — отрезал он. — Кто-то явно помогает ему. Кто-то, у кого есть золото, и кто желает оставаться в тени.

Варис похолодел. Мастер над законами был человек неглупый, но недальновидный. И, как и все недальновидные люди, он предпочитал использовать предоставленные сведения здесь и сейчас, а не выжидать подходящего момента, когда информация поднимется в цене.

— И кому взбредет в голову помогать Уэнту? — фыркнул Эйрис.

— Например, лорду Ланнистеру, ваша милость. Он достаточно богат для этого. Или… — он замялся. — Возможно, принц Рейгар замешан в этом.

Малый Совет, как и весь королевский двор был разделён на две половины — тех, кто поддерживал короля, и тех, кто предпочёл бы видеть на троне его сына. Вторые свои желания не озвучивали, однако неявные, тайные, но такие же чёткие, как и приход весны, они зрели уже достаточно давно. И если Хайтауэр и Веларион тайно мечтали о скорейшем восшествии на престол Рейгара, то Стонтон, Мериуэзер, Пицель и Челстед, получившие все блага благодаря королю, были его преданным сторонниками. И сейчас один из них получил неоценимую возможность подпилить сук, на котором сидел принц.

— Позвольте спросить, милорд, откуда у вас эти сведения? — вежливо поинтересовался Варис. — Лично до меня доходили иные слухи.

— Что сообщают вам ваши пташки, лорд Варис? — спросил Веларион, надеясь услышать от Вариса нечто, что отведет подозрения от принца.

Эйрис молчал, и это напрягало еще больше.

— Мои пташки напели мне, что есть в Семи Королевствах дома, которые считают, что правление Таргариенов несколько… затянулось. Это не мои слова, — торопливо добавил он, заметив, как налились кровью глаза короля. — Я лишь передаю то, что слышал. И под безобидным турниром они скрывают планы переворота и свержения династии. К моему величайшему прискорбию, пташкам не удалось выяснить, какие дома в этом замешаны.

— Зато я вам могу сказать! — оскалился Стонтон. — Ланнистер и Рейгар точно замешаны. Не удивлюсь, если окажется, что и Талли тоже. Тайвин собирался поженить сына на младшей дочери Хостера, Лизе.

Проклятый Стонтон! Все катилось в пекло! Так он скоро додумается и Старков приплести. А ведь Рейгар не желал упоминания этих домов при отце. Положение было неустойчивым. Варис, повернувшийся к мастеру над законами, затылком ощущал на себе подозрительный взгляд короля. Эйрис мог выглядеть спокойным и держащим себя в руках, а через минуту с воплями требовать сжечь кого-то только потому, что тот слишком сомнительно улыбался. А Варис вовсе не горел желанием сгореть на костре эйрисовского безумия.

— Вы правы, — улыбнулся он, обращаясь к Стонтону. — Такой вариант тоже вполне вероятен.

— В таком случае, все очевидно! — воскликнул Мериуэзер, перетрухнувший от одного слова переворот. — Необходимо сейчас же запретить этот турнир! И вызвать в столицу принца Рейгара!

— Тогда вы не решите проблемы, мой дорогой десница, — снисходительно промолвил Варис. — Вы лишь отсрочите неизбежное. Если позволите, я думаю, необходимо позволить его провести, но отправить туда верных его милости людей, которые смогут поймать заговорщиков за шиворот.

Разгорелся спор. Мериуэзер, Стонтон и вторивший им Челстед в один голос убеждали короля отменить турнир. Воинственный Веларион поддержал Вариса, Пицель попробовал было вставить свои пять копеек, но его старческий голос потонул в общем гомоне. И только Хайтауэр хранил молчание.

— Молчать! — заорал Эйрис.

Все моментально притихли, с опаской глядя на своего короля. А тот взирал на них, подобно голодному волку, у которого отобрали добычу из-под носа. Ноздри раздувались, рот искривился, а глаза с полопавшимися сосудами, казалось, вот-вот выпадут из глазниц.

— Вы — жалкое сборище трусов! — прорычал Эйрис. — И такими людьми я окружил себя! Я — дракон, черт подери! Как смеют эти ублюдки что-то замышлять за моей спиной! Я уничтожу их всех! — закричал он. — Я покажу им, кто такие Таргариены, а потом сожру их плоть, как жаркое на обед!

Он обвел глазами поочередно всех собравшихся. Взрослые мужи отводили взгляд, как будто просто поглядев ему в глаза, они могли зародить в нем желание их убить.

— Я сам поеду в Харренхолл на чертов турнир! Я лично отыщу этих предателей, а ты, Хайтауэр, вырвешь их сердца для меня! А их головы мы повесим на пиках, где вороны будут обгладывать их глаза!

Варис в ужасе взирал на Эйриса. Прошло несколько лет с тех пор, как король покидал Красный замок. Он даже в Драконье Логово на свадьбу сына не явился. А теперь собирался ехать в Речные земли на турнир, где будут заговорщики. И одним Семерым известно, как это отразится на планах Рейгара. Хайтауэр осторожно напомнил королю об опасности, однако Эйрис не желал ничего слышать.

Он еще долго бушевал, кричал, сыпал ругательства и угрозы. Когда собрание закончилось, все мастера, даже самые решительные, облегченно вздохнули, ибо безумие короля высасывало моральные силы у каждого из них. По дороге Варису внезапно оказалось по пути с Саймондом Стонтоном.

— Милорд, — вкрадчиво заговорил Варис, когда они вышли из тронного зала и направились в сторону галереи, — мне показалось, и я могу ошибаться, что вы весьма рьяно убеждали короля в виновности его сына.

— Я вы делали это весьма неохотно, лорд Варис, — покосился на него Стонтон.

— Мы служим королю, это верно. Но первейшим нашим долгом является служение династии, — проговорил Варис, пока они спускались по лестнице, выходящей на Западный двор. — А у династии сейчас и так немерено врагов, притаившихся и готовых ударить в спину. Поэтому именно сейчас династия должна быть сплоченной. Негоже разжигать вражду между отцом и сыном. Тем более, не имея веских доказательств.

— Вы собираетесь учить меня жизни, лорд Варис? Вы? — Стонтону удалось вложить в свои слова столько презрения, что Варис непременно бы задохнулся в нем, имей оно способность проникать в легкие. — Лучше подумай о том, где бы достать себе новые яйца, евнух.

Если он хотел задеть Вариса за живое, то он плохо знал Паука. За свою жизнь Варис повидал достаточно мерзости и перенес слишком много унижений, чтобы выработать нечувствительность к оскорблениям.

— К сожалению, мейстеры еще не придумали, как пришивать яйца, — безмятежно ответил он. — Как, впрочем, и головы. А голова, согласитесь, куда более важный орган.

— Вы ведь не просто так завели со мной эту бессмысленную беседу? — догадался Саймонд. — Переходите же к сути, потому что я бываю крайне раздражителен и нетерпелив на голодный желудок.

Он остановился, повернувшись к собеседнику. Варис с улыбкой сложил руки на внушительном животе.

— Сейчас неспокойное время, мой друг, — произнес он, зная, как Стонтона раздражает это обращение. — Предатели и изменники, как я подозреваю, проникли в самое сердце Красного замка. И действуют они не так открыто, как те, кто организовывает турнир. Их работа тоньше и изящнее. Что случится, если я шепну королю, что враги хотят стравить его с собственным наследником, и приведу этому парочку убедительных доводов? На кого падет подозрение короля в первую очередь? — Варис хитро и по-доброму приподнял брови. — Конечно же, на тех, кто наговаривал на его сына. И тогда этим людям не сносить головы. Согласитесь, потеря яиц в таком случае предпочтительнее, — добавил он, уже уходя.

Стонтону оставалось только бессильно скрипеть зубами от злости. Паук знал, что его угроза возымела действие, ибо его влияние на короля было общеизвестным. Обойдя Западный двор и дойдя до Великого Чертога, Варис обернулся. Саймонд все еще находился на том же самом месте и, прищурившись, смотрел в сторону главных ворот. Проследив за его взглядом, Варис обнаружил стоявших около Навесной башни брата и сестру Дейн. Сир Эртур был одет в обычный дуплет без своих рыцарских доспехов, что говорило о том, что у гвардейца был выходной.

Двое слуг держали за узды лошадей, пока Дейны о чем-то переговаривались. Складывалось впечатление, что сир Эртур безуспешно в чем-то убеждал сестру, а та, упрямо скрестив руки, отказывалась. Наконец, Эртуру надоела дипломатия, и он, подхватив сестру за талию, рывком поднял ее, будто пушинку, и посадил на лошадь. Леди Эшара не то смутилась, не то возмутилась — с такого расстояния сложно было понять. Дейн что-то ей сказал, глядя на девушку снизу вверх, и та обреченно кивнула, мягко улыбнувшись под конец. Похоже, дорнийцы собирались на конную прогулку по городу.

Варис вновь перевел взгляд на Саймонда. Тот продолжал за ними наблюдать, и что-то хищное почудилось Пауку в этом взгляде. Отвернувшись, он продолжил путь, чуть заметно улыбнувшись. Пташки сообщали ему прелюбопытные вещи о мастере над законами. Например, о его необычных предпочтениях в постели, включавших в себя веревки и плеть. Варису даже было доподлинно известно, что после его посещений пару раз из борделя выносили тела девушек, когда лорд Стонтон слишком… усердствовал. Евнуху не без труда удалось выведать также, что покойная жена Стонтона умерла при загадочных обстоятельствах несколько лет назад. Слуги разболтали — все-таки какая полезная это вещь — болтливые слуги! — что брат покойной даже порывался вызвать зятя на дуэль, однако позднее семье удалось замять дело. Жаль, Варис так и не узнал, каким образом.

Возможно, стоило предупредить сира Эртура, что его сестрой заинтересовался лорд Саймонд Стонтон. Наверняка дорниец тоже слышал парочку историй с участием мастера над законами. Вот только Эртур был одним из самых близких друзей принца Рейгара. Стоит ли стравливать сторонников принца со сторонниками короля раньше времени? Или лучше дождаться подходящего момента? А может, стоит пустить все на самотек и позволить лорду Саймонду дорваться до столь желанной дорнийки? И если случится, что на нежной коже Эшары Дейн останется несколько следов плети, а ее брат каким-то чудесным образом об этом выведает… Ярость Эртура Дейна будет страшнее в десятикратно. В конце концов, что может быть достойнее благородного бешенства и справедливого гнева, требующих возмездия за чужой грех.

Довольно улыбнувшись своим мыслям, Варис поднялся по ступенькам в Великий Чертог. Если ему когда-нибудь понадобится избавиться от Саймонда Стонтона, он даже знает, чьими руками это сделает.

Примечания:

Вообще-то я не планировала посвящать всю главу обояшке Варису, но он потребовал безраздельное внимание) в награду за терпение вся следующая глава будет про малышей Дейнов. Вы узнаете, куда они поехали и чем это закончилось. Жмите "жду", чтобы я знала, что вы ещё с нами☺️

Пи. Эс. Заметили какие-нибудь необычные фамилии?))

— Дамское седло.

Эртур, проверявший ремни, непонимающе обернулся.

— Всё верно. Это дамское седло. На котором, как правило, ездят леди.

— В таком случае, я не леди, — Эшара скрестила руки на груди.

Вот уже три дня она уговаривала Эртура показать ей Королевскую Гавань. Сегодня, наконец, у него был выходной, и Эртур вместо того, чтобы отдыхать, пригласил её на верховную прогулку по городу. Для такого случая она одела свое самое удобное платье, предполагая, что сидеть ей придётся в мужском седле.

— Только не говори, что Элиас позволял тебе ездить по-мужски, — Эртур неверяще уставился на неё.

Эшара решила подтвердить его худшие опасения.

— В последний раз я садилась в женское седло, когда… я не помню даже когда!

По-видимому, её предшественница тоже не жаловала женское седло, либо в принципе не жаловала верховную езду. Элиас же готов был потакать любым странностям сестры, не так давно едва не сгинувшей в пустыне. По выражению лица Эртура было ясно, что он догадался о причине забывчивости сестры. Он задумчиво провел рукой по шее коня, затем подошел к ней.

— Боюсь, в Королевской Гавани не оценят твою страсть к мужским седлам, — заметил он, наконец. — А королева может счесть подобное пристрастие слишком вульгарным для фрейлины принцессы.

— Для королевы вульгарно все, что не вписывается в ее понимание благопристойного, — фыркнула Эшара. — А я не буду ехать на этой насмешке над женщинами.

Эртур широко улыбнулся. Эшара невольно залюбовалась его улыбкой и пропустила момент, когда он обхватив ее за талию, без лишних слов рывком посадил на коня. Он проделал это так решительно и быстро, что девушка даже охнуть не успела. От этой неожиданной близости жар прилил к ее лицу, а сердце взволнованно забилось. Эртур, конечно же, ничего не заметил, деловито проверяя правильно ли она сидит и перекинута ли ее правая нога через верхнюю луку, а левую вставил в стремя. Чтобы проверить все это ему пришлось слегка ощупать ее ногу через платье, вгоняя ее в краску.

— Ну вот и отлично. Видишь, ничего сложного, — заключил он, подняв голову.

И снова это необъяснимое чувство. Но смотреть на него сверху вниз было так волнительно, что все разумные аргументы и возмущения предательски выветрились у нее из головы, а все на что ее хватило, это глупо улыбнуться.

Ей следовало сообщить ему, что она несколько раз пробовала садиться в дамское седло, однако после него у нее каждый раз болела поясница, а ее любовь к быстрой езде и слабая координация пару раз стали причиной падения с лошади. После чего Элиас, смирившись, позволил ей пользоваться мужским. Но Эшара испугалась, что поведай она обо всем этом Эртуру, он, чего доброго, передумает брать ее на прогулку. Пришлось сжать зубы и молчать. Эртур тем временем ловко взобрался на своего коня и забрал поводья у оруженосца.

— Вы готовы к приключениям, леди Дейн? — важно осведомился он, однако вся важность разбивалась об смешинку в его глазах.

Едва ли прогулку по самым безопасным улочкам — а в том, что он проведет ее именно по таким, она не сомневалась — можно было назвать приключением, но Эшара сочла своим долгом гордо выпрямиться и торжественно кивнуть в ответ.

Они выехали через главные ворота замка и лёгким шагом направились вдоль улочек по направлению к септе Бейлора, которую Эшара пожелала увидеть первой. Королевская Гавань поражала воображение видевших её впервые. Город, простиравшийся на восточном побережье Вестероса, оставался бессмертным творением Эйгона Завоевателя, пережившего своего творца, и который, возможно, переживёт и последнего из его потомков. Широкие улицы разветвлялись на множество мелких, те, в свою очередь, петляли, пересекались друг с другом, сливались в новые, вновь разделялись, создавая невероятную громадную паутину без какой-либо закономерности. Большинство домов имело красную черепицу на крышах, словно дань Красному замку, венчавшему город с устья Черноводной.

Домов было много. Эшаре казалось, что жители города поставили себе целью возвести дом на каждом свободном квадратном метре. Как иначе можно было объяснить то, что дома эти примыкали друг к другу так близко, что можно было спокойно переговариваться с соседом из окна, даже не повышая голоса. Зато деревьев было мало, по сравнению со Звездопадом. Эшара, привыкшая к зелени, ощущала странную тоску, прогуливаясь в этом шумном, но необъяснимо голом городе.

И все же Королевская Гавань была по-своему прекрасна некой магической красотой. Жизнь здесь бурлила, подобно реке, в устье которой расположился город. Несмолкаемый гомон, доносившийся со всех сторон, заставлял чувствовать быстротечность мгновения. Эртур по большей части молчал, не мешая ей разглядывать город и только время от времени обращая ее внимание на ту или иную деталь. С ним было интересно и познавательно. Он описывал некоторые исторические детали, поражая воображение.

Так, например, указав пальцем на один из домов, западная стена которого была наполовину разрушена, он рассказал, что именно здесь погиб дракон по имени Сиракс, чьей наездницей была Рейнира Таргариен. После улицу отстроили вновь, но один из домов так и оставили с наполовину пробитой стеной, как напоминание об ужасной трагедии и тем, что за ней последовало.

Они с Эртуром вышли на площадь Рыботорговцев, затем свернули на Стальную улицу. Тут и вовсе царил хаос. С обеих сторон дороги теснились мастерские, кузнецы, небольшие лавки. Из кузниц доносился звон металла и дышало жаром. Эшаре мельком удалось разглядеть в одной из них кузнеца, методично ударявшего молотом по раскаленному докрасна металлу. Кузнец этот был обнажен по пояс, и ей без труда удалось разглядеть широкую спину и мускулистые руки. Покраснев, девушка торопливо отвернулась. Возле каждой мастерской и лавки стояли зазывалы — мальчишки, во все горло предлагавшие свои товары прохожим. Причем каждый из них утверждал, что сталь именно их мастерской самая прочная, а доспехи непробиваемые. Повсюду сновали люди, торопились, толкались, громко торговались. Им с Эртуром несколько раз приходилось резко останавливаться, чтобы не задавить прохожих.

— В это время дня эта улица особенно оживлена, — громко пояснил Эртур. — Зато ближе к вечеру здесь намного спокойнее.

Чем дальше они поднимались по улице, тем дороже были мастерские, и тем меньше здесь было людей. Перед дверями не стояли крикливые зазывалы, а в чертах проходивших тут людей застыла спокойная уверенность, которая сопутствует только тугому кошелю. Эртур указал на одну из мастерских, сказав, что королевские гвардейцы всегда заказывают доспехи там. Благо жалование у них вполне приличное, чтобы позволить себе лучшую сталь.

Наконец, они вышли на площадь перед септой Бейлора. Вся площадь была вымощена белым мрамором, а посредине стояла величественная статуя короля Бейлора Благословенного, так же сделанного из мрамора. В одной руке он держал Семиконечную звезду, а другая была протянута ладонью вперёд, словно застывший миг безмолвной проповеди. Скульптору удалось изобразить лицо короля-септона полным милосердия и тихой мольбы. Как жаль, подумалось Эшаре, что неизгладимое впечатление, производимое этой статуей, со временем стирается, и мольба святого короля о доброте и праведности более не трогает тех, кто видит её каждый день.

Они спешились и, отдав лошадей маленькому прислужнику, поднялись в септу. Эртуру уже приходилось бывать здесь пару раз, но на него величественная святыня не произвела впечатления, не растревожив в его душе возвышенных струн. А вот Эшара вдруг притихла, рассматривая все с благоговейным трепетом. Пройдя Чертог Лампад, они попали в Главный зал септы. И Эшаре показалось, что они оказались в каком-то волшебном месте, где слишком громкое слово способно спугнуть фей, обитающих здесь. На аркообразными окнах было не обычное стекло, а разноцветная мозаика из хрусталя, золота и стекла. Проникавший сквозь окна свет приобретал приглушенный красноватый, зеленый, жёлтый, голубой цвета. Такой же мозаикой был выставлен огромный купол наверху.

Казалось, что именно здесь обитают боги. В таком месте забывалось все людское, все бренное и суетное. В таком месте душа жаждала очищения и прощения. В таком месте люди, забыв о гордыне, молили о самом сокровенном. Эртур не умел молиться, но глядя на молившуюся на коленях сестру, он вдруг осознал, что никогда не видел ничего более чистого и прекрасного. Красновато-желтый свет из ближайшего окна падал на ее лицо, придавая ему потустороннюю красоту. Ее глаза были закрыты, а брови чуть изогнулись домиком. Эртур подумал тогда, что, если бы Дева решила принять человеческое обличие, она должна была выглядеть, как Эшара Дейн. И, пожалуй, такой богине он бы стал молиться. Когда они покинули септу, Эшара все ещё была притихшая и молчаливая. Даже когда он помог ей сесть на коня, она продолжала молчать.

— О чем ты молилась? — не сдержавшись, спросил Эртур.

— Я молилась за Элиаса и Джейн, чтобы Матерь подарила им сына, — промолвила Эшара.— За наш дом, чтобы Отец благословил его и не дал ему исчезнуть в прошлом, как некоторым домам Вестероса. А ещё я молилась за тебя.

— За меня?

— Да. Чтобы Воин и Кузнец даровали тебе силу и непобедимость, Отец одарил тебя своей мудростью, — она промолчала. — И чтобы боги уберегли тебя от неразумных решений и бед.

Эртур странно поглядел на неё и промолчал.

— А о чем молился ты? Ты ведь молился?

— Я не умею молиться, — нехотя признался он. — Последний раз меня обучала этому мать, когда мне было лет восемь-девять. Но с тех пор, как я приехал сюда, мне было не до молитв.

— Всегда есть время для молитв, — мягко упрекнула его Эшара. — Если хочешь, я могу тебя научить.

— Может, в другой раз, — с улыбкой уклонился ее брат. — Куда ты хочешь отправиться теперь?

— Я бы хотела увидеть Драконье Логово, — сестра вновь оживилась, и ее глаза засветились. — Всегда мечтала побывать там, потрогать эти камни.

Эртур усмехнулся ее волнению.

— То есть сразу после приюта смирения, покорности и самоотверженности ты решила посетить обитель гордыни, высокомерия и жестокости. Впечатляющее умение переключаться с одной крайности на другую, — ухмыльнулся он. — Не подскажешь, в чем секрет подобной непритязательности?

— Твои претензии надуманы, мой дорогой, — вздернула носик Эшара. — Я посетила септу, ибо хотела увидеть воочию это величайшее сооружение, а после прониклась его духовной и возвышенной атмосферой. По той же причине я желаю посетить место, где некогда держали драконов.

— Будем надеяться, что там ты ничем не проникнешься. А то, кто знает, вдруг ты начнешь проповедовать возрождение драконов и решишь отправиться на их поиски в Эссос, — весело отозвался Эртур.

— На этот случай у меня есть ты, мой благоразумный братец. Итак, мы идем?

— Сначала отдохнем, — покачал головой Эртур. — Ты устанешь, если мы прямо сейчас отправимся на холм Рейнис — это не близко. Здесь недалеко есть таверна, где можно перекусить и отдохнуть.

Эшара с готовностью согласилась, ибо урчащий живот уже давал о себе знать, и они повели коней к улице Сестер. То была широкая, прямая улица, обсаженная — к огромному удовольствию Эшары — деревьями. Дома здесь были поприличнее на вид, они стояли ровными рядами и не так, будто готовы были в любой миг слиться воедино. Когда Эшара поделилась своим наблюдением с Эртуром, он понимающе кивнул. Оказалось, причина заключалась в стремительности роста столицы. После того, как Эйгон Завоеватель обосновал здесь свою столицу, город начал расти так стремительно, а люди так торопились поскорее построить здесь дом или лавки, пока место не заняли другие, что дома появлялись на каждом свободном участке, как грибы после дождя. Никто не контролировал этот процесс, никто не требовал бумаг и купчих. Никто не следил за тем, как и где строятся эти дома. В итоге город стал напоминать неумело воссозданный каменный лабиринт. Улочки были тесными и темными, повсюду была грязь и отходы.

И только с приходом к власти короля Джейхейриса Первого начались изменения. Король уделял внимание благоустройству не только страны, но и столицы. Под его чутким надзором, началось переустройство некоторых улиц. Некоторые лачуги, амбары на центральных улицах сносились, дома перестраивались, сами улицы расширялись, сажались деревья, создавались площади. Все это заняло несколько лет. Но это было все, что мог сделать король, ибо сделать большее значило бы попросту переселить часть населения куда-то за пределы столицы.

На этой улице традиционно жили более зажиточные граждане, и таверны здесь были приличнее. Благородная дама могла совершенно спокойно зайти в местный трактир или остановиться в гостинице на ночь, не боясь за свою репутацию. Разумеется, при условии сопровождения представителя мужского пола. В одну из таких таверн и зашли Эртур с Эшарой. Внутри было почти пусто, и лишь несколько посетителей лениво потягивали эль возле окна. Они обернулись на вошедших, незаинтересованно скользнули взглядом по Эртуру, а вот на Эшаре взгляд задержали.

Эртур поджал губы, и в собственническом жесте положив руку ей на спину, провел к самому дальнему столу возле камина. Эшара ничего не заметила, с любопытством рассматривая убранство.

— Королевская Гавань так отличается от Звездопада, — поделилась она сделанными еще несколько часов назад выводами.

— Я почти не помню его, — задумчиво произнес Эртур. — Расскажи.

Дважды просить не пришлось. Эшара с воодушевлением начала вспоминать остров и замок, возвышавшийся на самой верхней его части. Она со слегка грустной улыбкой вспоминала белые стены замка, увитые плющом, их великолепный сад, яркое солнце, мощеные дорожки, небольшие дома в деревнях и самом городке, отграниченные от соседей невысокими заборами, и более роскошные дома рыцарей. Она с такой красочностью описывала утопающий в зелени остров, мелкие ручейки, что с веселым журчанием неслись к реке, ярмарки, устраиваемые торговцами несколько раз в год, что Эртуру казалось, будто он видит все воочию. Видит и вспоминает.

Он от всей души смеялся, когда она рассказывала про упавшую в реку Аллирию, про то, как их младшая сестра, спевшись с сыном кузнеца, украла с кухни праздничный пирог, а Эшара, увидев из окна их, убегавшими от повара, закидала его фруктами, чтобы дать сестре фору. Много, очень много историй хранилось в памяти Эшары, и в какой-то миг она заметила в глазах Эртура грусть. Ей стало неловко, и она поспешила перевести разговор подальше от семейных воспоминаний.

— А еще здесь люди совсем другие, — заявила она. — Здесь все суетятся, спешат. Все напряжены и нахмурены. А в Звездопаде люди степеннее, спокойнее и безмятежнее. Им некуда спешить, ведь жизнь не терпит спешки. Жизнь — это то, чем ты ее видишь, понимаешь? Если жизнь для тебя вечная борьба и погоня, то в конце пути ты осознаешь печальную правду: ты только и делал, что бежал. А прибежав, даже не запомнил дороги.

В этот момент улыбчивая дочь хозяина принесла им еду и некрепкий эль. От дорнийки не ускользнуло, как она поглядывала на Эртура, как и то, что вырез на ее внушительной груди стал глубже. Она раза два спросила, не желает ли сир чего еще, склонившись перед самым его носом, будто бы протирая стол. Эшара нахмурилась.

— Что? — спросил Эртур, когда девушка отошла, так и не удостоившись заслуженного внимания.

— Эта девица с тобой заигрывала, — недовольно покосилась Эшара.

— Вот как? А я-то думал, что с моим выговором что-то не так, — невинно улыбнулся Эртур.

— Ты заметил! Я по этим хитрющим глазам вижу, что ты все прекрасно заметил! И как, понравились ее прелести?

— Ну, они были довольно внушительны… Эй, ты сама спросила! — воскликнул он, когда девушка кинула в него виноградину. — К тому же, я ведь не ответил на ее флирт, так что не понимаю твоего возмущения, сестра.

Ей показалось, или он сделал ударение на слове «сестра»? Справедливости ради, стоило сказать, что Эшара и сама не понимала своей реакции. За последовавшие балу недели они с ним еще больше сблизились. Эртур много времени проводил с сестрой, когда не был на службе, часто прогуливаясь с ней по саду или принимая ее приглашения на ужин. Она делилась с ним своими буднями, иронизируя над придворными дамами и лордами. Они проводили бесчисленные часы, потешаясь над глупыми уловками дам и самоуверенностью некоторых лордов. Точнее, потешалась Эшара, а Эртур ограничивался иронично-саркастичными высказываниями. Он давал ей советы, как вести себя с тем или иным лордом или леди, что говорить стоит, а что нет. Посвящал ее в некоторые придворные сплетни — не ради любви к пересудам, которые терпеть не мог — а ради ее безопасности, о которой сильно беспокоился.

Прогуливаясь с ним по саду, Эшара не раз замечала взгляды юных леди, бросаемые на него. Они ее не раздражали, скорее напротив, пробуждали в ней гордость и ощущение превосходства только потому, что они могут лишь вздыхать со стороны, а ей позволено идти с ним под руку.

Эшара старательно убеждала себя в том, что испытывает к Эртуру Дейну исключительно гордость и любовь сестры. Вот только внутренний голосок, тот самый, что видит нас насквозь, шептал ей ехидные комментарии. Она никогда не была ему сестрой, не знала она Эртура Дейна до приезда в столицу. Только слышала о нем и представляла его. В ее воображении он рисовался бесстрашным, непобедимым рыцарем, с преисполненным благородства взглядом, окруженного ореолом идеальности. А встретившись с ним, она обнаружила живого человека, и чем больше его узнавала, тем больше ореол растворялся, открывая ей молодого, привлекательного мужчину с волнующим, низким голосом, с этой его улыбкой, от которой вокруг глаз собирались морщинки, уверенным взглядом, проникавшим в самую душу. Это ведь не зазорно быть чуточку влюбленной в своего брата?

А недавно Кэтрин Мериуэзер поделилась с ней шокировавшей ее информацией о том, что королевские гвардейцы, дескать, далеко не так благочестивы, как кажутся. С видом знатока рассказала она, что гвардейцы преспокойно посещают бордели время от времени. Стоит ли говорить, что негодованию Эшары на такую бесстыдную ложь не было границ. Кэтрин ни капли не смутилась, только посоветовала спросить об этом самого Эртура.

А Эшаре оставалось только молча скрипеть зубами. Ну, не пойдет же она к нему с вопросом: «А скажи-ка, братик, это правда, что ты иногда ходишь по шлюхам?». Она могла даже представить, как вытянется его лицо, как потом глаза сузятся от гнева… и как он пошлет ее в далекое-далекое пекло. Учиться манерам.

Но вот грызть себя изнутри, представляя неподобающие картины, ей никто не мешал. Одно дело, воздыхающие по нему девицы из замка, которых Эртур искусно игнорировал, и совсем другое, опытные шлюхи из борделя, умелые и соблазнительные.

— Эшара, забудь про эту девицу, — привлек ее внимание брат. — Мы говорили о людях в Звездопаде. Не кажется ли тебе, что это две не сравнимые друг с другом вещи? Люди, живущие в небольшом процветающем городке с малым населением, привыкшие к мысли, что их лорд о них позаботится, и население Королевской Гавани, что живут в огромном человеческом муравейнике с тысячами и тысячами подобных им, свыкшиеся с постоянной борьбой с голодом и бедностью — не одно и то же?

Его уловка удалась. И уже через минуту Эшара вдохновенно рассуждала над тем, как можно было бы облегчить жизнь местных жителей, основываясь, конечно же, на решениях Элиаса в тех или иных случаях и собственной наивности. Эртур, по большей части, не перебивал ее, снисходительно улыбаясь. Придет время, и она, как и все, выяснит, что мир намного более безжалостен и куда менее справедлив, чем видится в юности. Однажды она поймет, что некоторые уродства человечества, такие, как нищета, голод, жестокость и неравенство, никогда не искоренить. Покуда живы люди, эти пороки будут следовать за ними тенью. Но пока он наслаждался ее нежным голосом, рассуждавшим о совершенно невозможных, на его взгляд, вещах, лишь изредка позволяя себе возразить. Спустя час, передохнув и наевшись, они покинули гостеприимный трактир и отправились по улице Сестер в сторону Драконьего Логова.

Холм Рейнис, на котором был построен Драконий Камень, разделялся улицей Сестер на две части: трущобы Блошиного Конца и престижные, богатые районы, где обитала знать. Такое близкое соседство нищеты и богатства, могущества и беспомощности, разделенное лишь тонкой, аморфной и в то же время идеально четкой чертой, было особенно иронично, заставляя задумываться людей, не утративших способность думать. А самой большой насмешкой была Шелковая улица, уютно примостившаяся между Старыми и Драконьими вратами в близком соседстве с той самой знатью.

Когда Эшара осторожно поинтересовалась у Эртура про Шелковую улицу, внимательно следя за его реакцией, тот лишь сухо ответил, что там обитают женщины, о которых Эшаре лучше ничего не знать. Такой ответ не только не удовлетворил ее любопытство, но и крайне расстроил ее. Словно там заключалась некая часть его жизни, о которой он не желал с ней делиться.

Драконье Логово заставило ее забыть о своих тревогах. Одно из самых монументальных творений Таргариенов теперь представляло собой руины. Некогда величественное здание, с могучими стенами, способное вместить в себе несколько десятков крупных драконов, огромным амфитеатром, с воротами, через которые могли проехать тридцать рыцарей в ряд, превратилось в изломленную издевку и горькое напоминание о том, как Таргариены однажды почти уничтожили себя.

Эшара ступала по пыльной земле, запрокинув голову, взирала на развалившийся купол, на острые пики, торчащие с его краев, на разрушенные скамьи, и безотчетная грусть овладевала ею. В этом месте уже много лет назад поселилась смерть. Смерть величайших творений богов. Обернувшись, она заметила, что Эртур не смотрит на руины — он наблюдал за ней непонятным ей взглядом.

— Мне здесь не нравится, — прошептала она сдавленно. — Пойдем отсюда.

Эртур подошел ближе и приподнял ее подбородок, заставляя посмотреть на него. Эшара на мгновение потерялась в его темных глазах, так похожих на ее собственные. Стоило отвернуться, отойти, но невидимая сила удерживала ее на месте. Возможно, это была сила его духа, а может нечто иное. А он будто силился прочитать ее, выискивая ответы и не находя их.

— Как пожелает моя леди, — серьезно произнес он. — Пойдем.

Дейн взял ее за руку, как ребенка, и повел обратно к лошади. Драконье Логово они покинули незамедлительно, но неприятный осадок поселился в душе. Видимо, в этом проклятом месте и правда была темная магия, как говорили служанки во дворце, потому что Эртур тоже стал странно молчалив. Минут через десять Эртур вдруг остановился, повернувшись в сторону крепостных ворот, что были видны отсюда.

— Ты устала?

— Нисколько, — вымученно улыбнулась она.

— Почему бы нам не выехать за ворота и не прогуляться по природе? До заката еще есть время, мы успеем вернуться.

Предложение было, что называется, неожиданным, и предложи его кто другой, у Эшары возникли бы серьезные сомнения по поводу чистоты его помыслов. Но это был Эртур, и ему она доверяла безоговорочно. Потому не задумываясь, согласилась. Вместе они подъехали к Старым воротам. Охранники, узнав Меч Зари, без единого вопроса пропустили их наружу.

Прямо за воротами начиналась лесная полоса. Это нельзя было назвать полноценным лесом, только несколько рядов многолетних елей и сосен, укрывавших Королевскую Гавань от северных ветров. Здесь было удивительно тихо. Спешившись, они несколько минут просто шли рядом в полной тишине. Понемногу тревога, подавленность, овладевшие девушкой, начали отступать.

Лес был прекрасен. Теплые лучи солнца, понемногу склонявшегося к западу, пробивались сквозь густую листву тусклыми полосками, создавая непередаваемый серовато-желтый свет. Здесь почти невозможно было заметить животных, кроме мелких грызунов и засевших на деревьях сов.

— Нравится? — поинтересовался Эртур и, когда Эшара завороженно кивнула, продолжил: — В Звездопаде тоже так?

— Почти, — прошептала она и, подумав, добавила: — Только теплее.

Заметив, что она ежится, Эртур шагнул к ней, отпустив поводья, и начал растирать ей плечи.

— Прости, я не подумал, что ты можешь замёрзнуть.

— Я уже согрелась, — смутилась Эшара.

Это был обычный жест. Брат имеет право так прикасаться к сестре. Что же её взволновало? Неизвестно, отразилось ли её смущение на лице, однако Эртур резко убрал руки. Но не отошёл, глядя куда-то поверх её головы.

— Давно хотел сказать… — проговорил он задумчиво. — Ты изменилась. Я помню тебя ещё девочкой лет семи. Люди могут меняться с возрастом, но некоторые черты характера закладываются с самого детства. Скромница с рождения вряд ли когда-нибудь станет коварной обольстительницей, а бунтарка не привыкнет к послушанию, самое большее — она научится притворяться.

Он опустил глаза на неё, и на один короткий миг Эшаре показалось, что он что-то подозревает.

— Поначалу я думал, что ты просто притворяешься нежной, заботливой, ласковой девушкой, — продолжил он. — И все ждал, когда же ты себя выдашь. Когда покажешь свое истинное лицо, дерзкое, грубое, эгоистичнее и самовлюбленное.

— Такой ты меня запомнил? — неловко рассмеялась девушка, только смех вышел ужасно фальшивым.

— Но теперь я вижу, что это не притворство. Ты действительно изменилась. И мне начинает казаться, — он запнулся, — что ты не подходишь для этого места.

— О чем ты? — не поняла Эшара, сбитая с толку резким переходом.

— Ты слишком впечатлительная, — тихо произнес он, не отрывая от нее глаз.

— Ерунда! Просто в Драконьем Логове было много пыли и…

— Я не про Драконье Логово. Ты не подходишь Королевской Гавани. Ты не подходишь даже Драконьему Камню, — он умолк на мгновение, словно принимая решение. — Когда ты отправишься к Элии, через пару месяцев я попрошу Рейгара позволить тебе вернуться в Звездопад. Мне он не откажет.

Противоречивые чувства овладели Эшарой. Она ведь все последние недели тосковала по дому, мечтала вновь очутиться в Звездопаде, в его прохладной тени, в тишине его садов, где нет интриг, нет лжи и нет страха. А еще она, пусть и приблизительно, знала, что должно произойти в ближайшем будущем. У нее все еще есть шанс пережить грядущую войну, вернувшись домой. Там она сможет позаботиться о семье старшего брата, а когда его не станет, о его сыне. Она может пережить войну! До сих пор ей не давали выбор, лишь ставили перед фактом. Но сейчас Эртур предлагал ей иной исход. Он, сам того не ведая, предлагал ей жизнь.

Только вот согласиться значило отказаться от Эртура. Позволить ему погибнуть за своего принца. Глядя в эти невозможные глаза, она понимала, что не сможет от него отказаться. Так случается порой, когда на нас вдруг, без стука и предупреждения снисходит озарение, когда мы осознаем, ясно, как день, что что-то в нашей жизни изменилось навсегда. Стоило словам Эртура прозвучать, так четко, что становилось больно, как она с оглушающей ясностью поняла, что не вернется домой. И дело было даже не в навязанном ей кем-то невидимым долге. Дело было в том, что она не желала терять эту хрупкую связь, прозрачной ниточкой протянувшуюся между ними с Эртуром. Она не желала терять Эртура.

— Я никуда не вернусь. — Она отошла от него на шаг.

— Ты не понимаешь, это для твоей же безопасности, Эшара.

Что-то в его словах зацепило ее внимание. Откуда такая маниакальная тяга защищать ее? С чего эти постоянные упоминания о безопасности, о защите? Эшара провела в Красном Замке достаточно времени, чтобы разобраться в его закулисных играх. Она уже выяснила, что двор разделен на сторонников короля и сторонников наследного принца, как и то, что дорнийцы априори поддерживали мужа Элии Мартелл, а сам Эртур был самым близким другом Рейгара.

Знает ли Эртур о том, что грядет, и таким способом пытается ее уберечь? Эшара замерла. Ведь если так… То получается, произошедшее на турнире не было случайностью?.. Неужели все заранее было подготовлено к тому, что еще должно произойти в Харренхолле? И что там на самом деле произойдет?!

Эртур что-то говорил, убеждал, уговаривал, но она его не слышала. Свалившееся на нее открытие было подобно грому среди ясного неба. А ведь что она в действительности знала о тех роковых событиях? Только поверхностную информацию, состоящую из сухих, скупых фактов. Но что скрывалось за этими фактами? Голова слегка закружилась. Ей надо было обо всем этом поразмыслить, но не здесь, не сейчас. Эшара попыталась усилием воли затолкать растревоженные мысли подальше и сосредоточиться на том, что втолковывал ей брат. Он убеждал ее, что там, в Звездопаде она будет намного счастливее, что она зачахнет здесь и так далее в том же русле.

На нее накатила злость. Он просто избавлялся от нее, как от ненужной обузы. В голове до сих пор не укладывалась мысль, что Эртур может быть замешан в каких-то интригах, так это не вязалось с его образом, но все вмиг перекрыла обида. Семеро, он избавлялся от нее!

— Эшара, ты меня слушаешь?

— Слушаю. — Она старалась говорить спокойно. — Как складно ты, однако, все говоришь. Все расставил по полочкам, все обосновал. Вот только ты забыл о самом главном. О моем мнении!

— Ты сама только и делаешь, что твердишь, как ты тоскуешь по дому и как хорошо там было! Думаешь, я не вижу по твоим глазам, что тебе здесь плохо?

— Все равно решать не тебе!

— Вот как? — его голос опасно понизился. — Я сказал, что ты вернешься в Звездопад, и ты туда вернешься. Я ясно выразился?

— Ты не смеешь мне указывать! Ты не глава нашего дома!

— Я твой старший брат!

— Ты мне не брат! — в сердцах воскликнула Эшара.

Эртур замер. Все катилось в пекло. Еще полчаса назад они мирно гуляли, наслаждаясь тишиной и обществом друг друга, а теперь… Последние слова Эшары были результатом ее многодневных терзаний, ее неуместных и пока еще неосознанных чувств и желаний. Как и осознания того, что Эртур Дейн никогда не станет ей братом. Кем угодно, только не братом.

Испугавшись тяжести собственных слов, она круто развернулась и почти подбежала к своему коню. Чертыхнувшись и ругая мысленно проклятое дамское седло, она с огромным трудом, а именно вставив левую ногу в стремя, зажав в руке юбку и подпрыгнув на правой ноге, при этом не перекидывая ее через спину коня, кое-как уселась в седло.

— Что ты делаешь? — раздался позади голос приближавшегося Эртура. — Эшара!

Она не ответила, ибо была слишком занята тем, чтобы вывернуть правую ногу и поставить ее в положенное ей место на луку. Поняв, что ей это не удастся, она обозленно пришпорила левой ногой коня.

— Эшара!

Не оглядываясь, она пришпорила коня снова, боясь, что он за ней погонится. Конечно, погонится! О, она прекрасно понимала, насколько глупым и легкомысленным было ее поведение. Никогда она не вела себя подобным образом. Эшара Дейн, которую знали последние семь лет окружающие, была воплощением сдержанности и благовоспитанности (за исключением того случая с украденным пирогом). Видел бы ее сейчас Элиас! Слезы застилали ей глаза, все внутри смешалось — обида, раскаяние, сомнения, тоска и разочарование.

Ей не следовало садиться на это седло. Ей вообще не следовало сегодня вылезать из постели. И так сидевшая в седле кое-как, почти ничего не видя от застилавших глаза слез, она была просто обречена на падение. И это было самое позорное падение с лошади, какое можно себе вообразить. Конь не встал на дыбы, не замер резко перед препятствием, и даже не ускорился. Эшара просто плавно соскользнула со своего седла, на котором и так держалась на честном слове. Левая нога при падении, на ее счастье, выскользнула из стремени, но при этом неприятно согнулась, причинив боль. Она упала прямо на траву и влажный мох. Мир ненадолго завертелся, а потом, не успела она даже толком испугаться, застыл. Несколько мгновений она не шевелилась, борясь с приступом тошноты. Позади раздался топот копыт и ржание лошади, которую резко остановили, натянув поводья.

— Эшара! — Эртур упал рядом с ней на траву. — Эшара, скажи что-нибудь! Не молчи!

— Проклятое дамское седло, — простонала она, выпрямляясь на локтях.

Эртур поддержал ее за шею, помогая сесть, потом, стянув с рук перчатки, начал ощупывать ей затылок, поворачивать голову в разные стороны. Убедившись, что ее дурная голова не пострадала, он ощупал ее плечи, спину. Деликатно не став притрагиваться к остальным частям тела, он совершенно беззастенчиво приподнял ее юбку и коснулся левой лодыжки. Дорнийка сдавленно застонала.

— Я так и знал, — мрачно вынес он вердикт. — При падении с лошади неопытные наездницы чаще всего вывихивает именно лодыжку. Тебе еще повезло, что нога не застряла в стремени.

Эшара сочла за благо промолчать.

— Думаю, говорить тебе, что ты повела себя, как безответственное дитя, уже лишнее?

Эшара покраснела. Ну, почему он не мог хотя бы иногда не быть таким правильным. Лучше бы он накричал на нее, браня последними словами. Догадавшись, что ответа от нее не получит, Эртур вздохнул.

— Нам пора возвращаться в замок.

Аккуратно перевязав ее лодыжку платком, он легко поднял ее на руки. Эшара охнула, вцепившись в него руками. Эртур поднес сестру к своему коню и бережно, словно фарфоровую, посадил на свое седло, а затем и сам вскочил на коня, оказавшись позади нее.

— Тебе удобно?

— Да… А как же мой конь? — неуверенно спросила девушка.

— Боюсь, сейчас у нас нет времени его искать: уже почти стемнело.

Они неспешным шагом поехали обратно. Когда первый шок от пережитого прошёл, на смену ему пришли стыд и волнение. Эртур сидел позади неё, одной рукой правя лошадью, а другой крепко обнимая её за талию. Ей казалось, что даже сквозь ткань платья и его перчатку она ощущала жар его руки. Сердце взволнованно стучало у самого горла, руки вспотели, а по груди начало предательски растекаться сладостное чувство.

Ей было так хорошо в его крепких объятиях, дарящих уверенность и спокойствие, что она позволила себе ненадолго забыться и откинуться назад, прижимаясь к его груди. Рука на ее талии дрогнула, а потом чуть сильнее сжалась. Эшаре вдруг захотелось, чтобы этот лес никогда не кончался.

— Ты злишься на меня? — прикрыв глаза, прошептала она.

Эртур ответил не сразу.

— Я злюсь. На себя. Потому что позволил этому произойти.

Его голос и правда был полон сожаления. Её затопила нежность. Ведь это она повела себя, как ребёнок, а винит себя он.

— Ты ни в чем не виноват, — она постаралась вложить в голос всю мягкость, на которую была способна. — Это я повела себя ужасно. Сама не знаю, что на меня нашло.

— Ты правда не хочешь возвращаться в Дорн? — спустя минуту спросил он.

— Да. Я бы предпочла остаться здесь, с тобой.

Эртур ожидаемо промолчал. Эшара многое бы отдала за возможность проникнуть в его голову и прочитать его мысли. Она постаралась незаметно повернуть голову и посмотреть на него. Ведь ещё никогда ей не доводилось видеть его в такой близи. Сделать это незаметно не вышло, и Эртур тут же, вопросительно изогнув бровь, опустил голову.

Нет, не стоило ей сегодня вылезать из постели. Потому что на несколько долгих мгновений, а может минут окружающий мир перестал существовать, сузившись лишь до его лица. Она не хотела этого делать, но глаза сами по себе опустились на его губы. Эртур выдохнул и тоже опустил глаза. Одно мгновение отделяло их от безумства, а потом он резко отклонился и слегка пришпорил коня.

Брат оказался сильнее неё. Её лицо пылало, и Эшаре казалось, что сердце её вот-вот выпрыгнет из груди, будто она только что пробежала по лестнице несколько этажей. Боги, помогите ей.

В томительно-сладостном молчании они подъехали до самых ворот, где охранники, если и удивились необычному возвращению, не посмели выразить любопытства. Вообще, она не первый раз замечала, как обычные гвардейцы робели перед Мечом Зари.

К тому моменту, когда они въехали в город и по узким улочкам направились в сторону замка, окончательно стемнело. Это позволило им, не привлекая лишнего внимания, добраться до замка. Путь, к слову, показался Эшаре просто бессовестно короче. Уже на Западном дворе, Эртур спешился, а затем осторожно взял её на руки. Не обращая внимание на любопытные взгляды, он понёс её к мейстеру. Пицель осмотрев девушку и для приличия покачав головой, наложил повязку с мазью ей на лодыжку и велел пару дней не опираться на левую ногу, пользуясь костылем.

Ей предстояло ещё два дня жить с костылем, словно старухе, придумать для королевы объяснение своего падения, но по неведомой причине, пока Эртур нёс её обратно в её комнату, Эшара чувствовала себя удивительно счастливой. Эртур был мрачен и молчалив, но, положив руку ему на грудь, она обнаружила, что его сердце тоже колотилось, как бешеное. В спальне он аккуратно положил её на застеленную кровать.

— Я позову твою служанку, чтобы она помогла тебе подготовиться ко сну, — произнёс он, не глядя ей в глаза.

Это было неправильно. Этот день не должен был закончиться так.

— Эртур постой, — она удержала его за руку. — Это был замечательный день, спасибо тебе за него.

Она потянулась к нему, чтобы поцеловать его в щеку, но ею, видимо, овладело странное опьянение, отчего её мозг сбился с курса, не иначе, и она коснулась губами уголка его губ. Эртур застыл, широко раскрыв глаза. Долгое мгновение она не шевелились, боясь того, что совершила.

— Спокойной ночи, — хрипло выдавил он, выпрямляясь и все так же не глядя на неё, вышел, вернее, вылетел из комнаты.

Эшара откинулась на подушки. Что же с ней происходило? Она прикоснулась к груди, где все никак не могло успокоиться сердце. Не может этого быть, чтобы она была влюблена — по-настоящему влюблена — в Эртура. Но если у неё и были сомнения по этому поводу, то все они улетучились после этой прогулки. Она определённо сошла с ума.

Прошло довольно много времени, прежде чем способность здраво рассуждать вернулась к ней. А затем последовали другие вопросы. А как же Эртур? Что чувствовал он? И как ей вести себя с ним завтра?

Приглушенные стоны раздавались в одной из комнат борделя Катаи. Исполнительная блудница, поняв, что клиент не желает слышать ее голос, старательно сдерживала привычные громкие возгласы и крики, так возбуждавшие её клиентов. Спустя несколько минут, не сдержавшись, она все же громко вскрикнула от удовольствия, и почти сразу же мужчина над ней расслабился.

Шира, так звали девушку, растянулась на шелковой кровати, довольно потягиваясь. Не каждый раз ей доводиться получать удовольствие и самой. А этот клиент, впервые выбравший её, не был груб или жесток, ко всему прочему, он был молод и хорош собой. Но, к сожалению, он не так часто посещал их заведение.

— Пошла вон.

Холодный, полный сдерживаемой ярости голос заставил девушку вмиг напрячься и непонимающе приподняться на локтях. Мужчина уже натягивал штаны, повернувшись к ней спиной.

— Милорд?

— Я не лорд. И я сказал, пошла вон.

Разве она недостаточно усердно старалась? Неужели она была столь плоха, что ему настолько не понравилось? А ведь от других девушек она слышала, что он никогда не был неучтив в обращении с ними.

— Сир Эртур, я сделала что-то не так? Позвольте мне исправить…

Рыцарь резко развернулся и, в два шага оказавшись возле неё, грубо схватил её за подбородок. Шира была привычна к такому обращению. Но от него она подобного не ожидала, оттого испуганно пискнула.

— Какую часть фразы «Пошла вон» ты не поняла? — процедил он и, не дожидаясь её ответа, все с той же неприязнью оттолкнул её от себя и отошёл к столику с вином.

От обиды у Ширы на глаза навернулись слезы. Торопливо вскочив на ноги, она дрожащими руками собрала свою одежду и выскочила в коридор, оставив Эртура Дейна в одиночестве. Уже после ее более опытные подруги объяснят ей, что грубость и жестокость мужчин не всегда являются демонстрацией их отношения к женщине. Порой они являются отражением внутренних демонов, терзающих их души.

А Дейн сделал глоток из кубка, отчаянно пытаясь отринуть из памяти то, что только что произошло. Но уже через секунду утробное рычание вырвалось из его груди и кубок полетел в закрывшуюся дверь. Эртур в отчаянии схватился за голову. Вытравить это из головы. Вырвать с корнем. Уничтожить. Забыть о сделанном. Но ничего не выходило.

Когда он пришел в бордель Катаи, он не думал о ней. Когда он выбирал девушку с длинными тёмными волосами, похожего телосложения, видят боги, он не думал о ней. Но когда, беря шлюху, он понимал, что желанная разрядка все никак не приходит, а в голове упорно стучится другой образ, он сдался и раскрыл двери перед этим образом. И сошёл с ума. Он, Неведомый бы его побрал, кончил, представляя свою сестру. Семеро проклянут его за это.

У всего есть черта, которую переступать нельзя. Можно восхищаться кем-то запретным, можно любоваться им, можно думать о нем перед сном. Можно даже ненароком прикасаться, почти невинно обнимать. Можно ревновать и не подпускать никого к предмету твоего поклонения. Но когда ты начинаешь строить в голове вполне определенные образы, когда ты начинаешь представлять ее, трахая других, — это конец.

Когда все это началось? На каком месте он прошел точку невозврата? Сейчас? Или намного раньше, когда, будто мотылек, летел на ее тепло, не замечая начинавших сгорать крыльев? Неподвластные ему чувства медленно зрели внутри, пуская корни, порабощая душу. Разум изо всех сил пытался им бороться, но даже он потерпел сокрушительное поражение этой ночью.

Знал ли он, к чему все приведет, когда сближался с ней, когда соглашался проводить с ней все больше и больше времени, оправдывая это тем, что его сестра нуждается в поддержке. Да, именно такие оправдания он себе придумывал. Эшара, такая невинная и, несмотря ни на что, наивная, не подготовленная к дворцовым интригам, была брошена в этот гадюшник. Кто, как не родной брат должен стать ей опорой и поддержкой. Только вот он с самого начала лишь обманывал себя. Его душа тянулась к ней, к ее теплу, к ее ласке, к ее улыбке. Когда он следовал за безумным королем, мысль о том, что вечером он увидит ее, согревала его. Когда он, усталый, охранял сон короля, воспоминания о времени, проведенном с ней, служили ему утешением.

И, казалось бы, этого должно было быть достаточно. Но этого оказалось ему преступно мало. Словно ястреб, следил он за обращенными на нее взглядами мужчин, пресекал любые разговоры о ней, будто одно это могло ее испачкать. Дошло до того, что он начал обращать внимание на ее одежду, чтобы она не была слишком… дорнийской. Обычная братская ревность? Конечно, так сказали бы многие, так думал он сам. Вот только брат не будет засматриваться на губы сестры, не будет искать повод, чтобы прикоснуться к ней. Он. Сходил. С ума.

И самое отвратительное заключалось в том, что, сознательно обманывая себя, он пустил все на самотек. Эртур плеснул вина в другой кубок. Рука дрожала. Нет, не рука. Это его душа дрожала. В ужасе от того, как сильно он погряз в дерьме.

Несколько дней назад он согласился сопроводить ее в город. Эшара долго и упорно умоляла его показать ей Королевскую Гавань, септу Бейлора и многое другое. Каждый раз он со смехом отнекивался, но стоило ей заявить, что тогда она обратится к сиру Барристану, как Эртур готов был седлать коней. Позволить ей отправиться в город с чужим мужчиной? Нет, он доверял Селми, который был старше него лет на двадцать. Но Селми был мужчиной в расцвете сил. Что если Эшара им заинтересуется? К тому же Эртур пару раз замечал заинтересованные взгляды Барристана, брошенные в сторону сестры. Правда, насчет последнего он не был уверен, это вполне могло оказаться лишь игрой его больного воображения.

Так или иначе, Эшара своего добилась. Поначалу все шло хорошо. Ехать по знакомым улочкам и узнавать их вновь, глядя через ее призму было приятно, молчание с ней было комфортным. С ней никогда не было нужды заполнять естественные паузы ненужными словами. Они с сестрой были созданы из одного теста, они принадлежали одному миру.

Вот только он видел отчетливо, как сильно она скучает по дому. И если с этим он смириться мог, то наблюдая за ней в Драконьем Логове, он вдруг с пугающей отчетливостью осознал, что она пропадет здесь. Королевская Гавань была жестоким местом, безжалостным и бездушным. А она стояла посреди разрушенного амфитеатра, такая хрупкая, такая нежная и такая ранимая, что становилось больно. Неумолимые жернова Красного замка не пощадят ее. Они либо перемолют ее, обратив в себе подобное, холодное создание, либо разломят и выбросят, как непригодный товар.

Он не знал, чем руководствовался, приглашая ее в лес. Желанием ли напомнить, как прекрасен был Звездопад, чтобы после сообщить свое решение? Или нежеланием возвращать ее в Красный замок? Но диалог пошел совсем не в том русле. Как же он перепугался, увидев ее на земле. Эртур не помнил, чтобы когда-то ему становилось так страшно. На одно короткое мгновение он подумал, что она свернула себе шею.

Вся дорога до замка была подобна пытке. Держать ее в объятиях, чувствовать запах ее волос и сдерживаться было слишком для его выдержки. Эртур крепко зажмурился. В какой-то миг он был готов ее поцеловать! Одним Семерым известно, что ему пришлось пожертвовать силой воли на ближайшие сотню лет, чтобы сдержаться.

Но и Эшара хороша! Он не сомневался более в том, что она его намеренно дразнила. Видимо женское тщеславие просто не способно устоять от того, чтобы засчитать в список своих побед любого мужчину, даже будь это ее родной брат. Она, несомненно, заметила его тягу к ней и не смогла отказать себе в удовольствии проверить. Как еще можно было объяснить ее поцелуй? Эртур не был наивен настолько, чтобы не понять смысл этого «сестринского» поцелуя. Потому что сестры не целуют в уголок губ. Но коварство этого поцелуя заключается в том, что оно оставляет достаточно пространства для маневра. Всегда можно списать все на банальное «промахнулась». Как бы глупо это не звучало.

Все последующие дни он намеренно избегал ее. К ее чести, она тоже не искала с ним встреч. А теперь Эртур просто не представлял, как будет смотреть ей в глаза, после этой ночи. Оставалось одно: продолжать избегать ее и дальше вплоть до ее отъезда на Драконий Камень. Расстояние и время и не такой недуг вылечивают.

Расплатившись с Катаи, он поскакал в замок. Было уже довольно поздно. Эшара, скорее всего уже видела десятый сон, совершенно не подозревая, что лишила сна его. Недалеко от входа в Белую башню он заметил Ливена и направил коня в его сторону.

— Не спится? — поинтересовался Эртур, спешиваясь.

— Ты когда-нибудь замечал, что здесь звезды не такие яркие, как у нас в Дорне? — вместо ответа спросил Мартелл, запрокинув голову.

Ясно. На Ливена напала романтическая болезнь, сражавшая его примерно раз в месяц, после чего он становился мягким, как тесто, и печальным, как королева Нейрис.

— Что, глаза столичных шлюх уже не так ярки, как раньше? — усмехнулся Дейн, вспомнив, как в пьяном бреду Ливен однажды говорил нечто подобное.

— Это ты мне скажи, — хитро прищурился тот. — Ты же из Шелковой улицы. Выглядишь слегка потрепанно. Смею предположить, тебя хорошо обслужили.

Эртур скривился.

— Я бы предпочел об этом не говорить.

— Как скажешь, — безразлично пожал плечами Ливен, и когда Эртур уже направлялся в сторону конюшни, добавил: — Твоя сестра приходила.

Эртур резко замер.

— Эшара? Сюда?

— Насколько я знаю, в Королевской Гавани у тебя только одна сестра. Спрашивала тебя, утверждала, что вам нужно поговорить. — Мартелл внимательно глянул на него. — Я сказал, что ты вернешься поздно и предложил не ждать здесь. На что она попросила передать, что будет ждать в своих покоях.

— Ясно, — только и ответил Эртур, повернувшись к конюшням.

— Я бы на твоем месте сходил. Она выглядела расстроенной.

— Я сам в состоянии решить, как мне поступать с собственной сестрой, — сдержанно ответил Эртур.

Он мог бы гордиться собой. Его железная выдержка не подвела, совершенно не выдав эмоций, хотя злость медленно пробирала до самых костей. Да что Ливен может знать об их отношениях с Эшарой?! И хорошо, что не знает. А он, Эртур, никуда не пойдёт. Только не сегодня.

* * *

Эшара устало поежилась, стоя на балконе. Зима, по заверениям мейстеров, уже окончилась, вот только вечера по-прежнему были холодны. Служанка уже пару раз позвала её внутрь, ворча, что госпожа простудится, но Эшара не могла заставить себя вернуться в душную комнату, где стены душили её. А тут, под звёздным небом, можно притвориться, что одиночество не пробралось тебе под кожу. Она думала о том, что в это время Элиас любит посидеть на террасе с Аллирией, что где-то родители укладывают спать своих детей, что какие-нибудь пожилые супруги сейчас спят в обнимку, прижавшись друг к другу.

В этом и заключается коварство одиночества. Оно редко преследует человека неотступно. В гуще дел, в суете дня, среди смеха друзей и нападок врагов оно отступает, позволяя забыть о себе. Чтобы после возвратиться с заходом солнца, когда броня снята, а душа обнажена. Проникая сквозь щели в комнаты, оно шепчет на ухо печальные песни. Сегодня был черед Эшары слушать их.

Она прикрыла глаза, делая глубокий вдох, чтобы сдержать непрошенные слезы. С той самой прогулки прошло шесть дней, и если в первые дни его отсутствие можно было списать на занятость, на случайность, то с каждым прошедшим днем становилось все яснее — Эртур ее избегал. Эшара ругала себя на чем свет стоит за свою глупость и несдержанность. Если ее выходка с лошадью и не отвратила его, то последним камнем стал ее поцелуй. Эртур же само благородство и благочестие во плоти! Одно лишь подозрение о неподобающих чувствах сестры должно было возмутить его. Теперь он не знает, как себя с ней теперь вести. Ему наверняка стыдно за нее, и он, вне всякого сомнения, уже жалеет, что проводил так много времени в ее компании.

Она была полна решимости не искать с ним встреч. Это ведь так просто! Но ей его не хватало, а еще было страшно. Что, если она разрушила тот тонкий мост, что связывал их, одной единственной глупостью? Сегодня она не устояла и все же отправилась к нему, брата не было, а встретивший ее Ливен был немногословен и сдержан.

Эшара твердо решила поговорить с ним. Завтра она проснется пораньше и подкараулит его у входа в башню. Ей необходимо убедить его в своей исключительно сестринской любви. Позади раздался голос Миры:

— Миледи, к вам прибыл…

— Эртур! — Эшара радостно обернулась, готовая броситься в покои.

— Нет, миледи, это лорд Саймонд Стонтон. — По голосу Миры было ясно, что она и сама озадачена столь поздним гостем.

Эшара нахмурилась. С этим человеком ей довелось несколько раз пересечься во дворце. Этот высокий, сухопарый человек с холодными черными глазами, горделивой осанкой и исключительно благородными манерами умел расположить к себе женщин. В первые дни, когда она только здесь появилась, он был с ней неизменно любезен и учтив. Он был в том возрасте, когда эпитет «молодой человек» к нему уже был неприменим, но когда многие молодые девушки находят мужчину вполне привлекательным.

Последние время они стали чаще пересекаться, то в саду, то в богороще, то в коридорах замка. А с того дня, как она упала с коня, лорд Стонтон начал проявлять к ней особую заботливость и внимание, будто уже причислял себя к её покровителям. Хотя видят Семеро, она не давала повода ему так думать. Ведь не давала же? К примеру, три дня назад она отдыхала в саду, когда туда пожаловал лорд Стонтон. Вместо того, чтобы просто поздороваться и уйти по своим делам, он присел рядом, заведя легкую беседу. Уединенность сада, его взгляды, ненавязчивые жесты смутили бы местную девушку. Однако в Дорне легкий флирт был в порядке вещей, чувственность была у дорнийцев в крови. Потому Эшара не нашла в его поведении чего-либо, выходящего за рамки дозволенного, не понимая, что ее собственное попустительство может быть воспринято им, как приглашение. И это было ее ошибкой.

Лорд Стонтон, привыкший к тому, что его положение при дворе, богатство его дома, а также отсутствие жены и детей делают его особенно привлекательным в глазах молодых леди, ни на минуту не усомнился в том, что дорнийка «созрела» для более активных действий с его стороны. Потому вчера он с полной уверенностью в скорой победе прислал ей подарок: подвеску с редким фиолетовым сапфиром. К подарку прилагалась записка: «Этот скромный подарок не способен затмить красоту ваших глаз».

Эшара поджала губы. У лорда Стонтона должна быть веская причина навещать её в такой поздний час. Девушка направилась в комнату.

— Лорд Стонтон, какой неожиданный сюрприз, — промолвила она с улыбкой, сделав ударение на слове «неожиданный».

Стонтон стоял около стеллажей, заведя руки за спину. Прежде чем ответить, он бросил короткий, но выразительными взгляд на Миру, и та, поклонившись, вышла вон.

— Миледи, прошу простить меня за вторжение, — произнёс мужчина, подходя ближе. — Но я, признаюсь, не мог заснуть, думая о том, почему вы отвергли мой подарок. Вам не понравилась подвеска?

— Что вы, милорд, она была прелестна. Однако это слишком дорогой подарок. — Эшара чуть приподняла бровь. — И вы не могли не понимать, что, приняв его от вас, я скомпрометирую себя.

В ответ на это мастер над законами широко улыбнулся. И эта открытая улыбка вкупе с бесстрастными глазами выглядела немного хищно.

— Если я оскорбил вас, прошу меня извинить. Я не имел ввиду ничего дурного. — Ещё один шаг к ней навстречу. — Я лишь хотел показать степень моего восхищения вашей красотой.

— Поэтому вы пришли в мои покои в такой час? — изогнула бровь Эшара.

Вся эта бессмыслица начала ей порядком надоедать. Она поняла, какие цели преследовал этот мужчина, едва увидев коробку с подвеской. Есть разница между невинным флиртом и целенаправленными ухаживаниями. В лучшем случае, он желал сделать её своей женой, в худшем — любовницей. И в обоих его ждало разочарование.

— Вы меня подловили. Подвеска была лишь поводом увидеть вас. Видите ли, миледи, я проходил мимо и внезапно понял две вещи: что не видел вас весь день и что ноги сами привели меня к вам. — Улыбка Стонтона внезапно напомнила ей оскал. — И прекрасно осознавая, сколь двусмысленным будет мое посещение, я все же не смог себя удержать. Видите, что вы со мной делаете? Я становлюсь похож на пятнадцатилетнего мальчишку!

Эшара улыбнулась, скрывая за улыбкой охвативший ее гнев. Этот человек был хорош, он основательно подготовился к своей задаче. Тщательно подобранные слова, в меру страсти, горящий взгляд и лицо, правдоподобно изображающее муку и смирение. Что ж, будь перед ним какая-нибудь столичная глупышка, это бы, пожалуй, действительно сработало. Она совершила ошибку, не прочертив вовремя границу в общении с ним, не догадавшись, к чему он ведет, но в вопросе того, какие цели преследуют мужчины, заявляясь в неположенное время к женщине, Эшара была хорошо натаскана Джейн.

А Саймонд Стонтон действительно не был влюблен в нее. Увидев юную дорнийку во время бала в честь десницы, он возжелал ее. Как желают дорогую игрушку дети и как желают женское тело мужчины. У него были специфические вкусы, и далеко не каждая девушка способна была принять его желания. Его покойная жена не сумела. Однако в этот раз Стонтон был уверен — дорнийка то, что нужно. В ней была скрытая страстность, которую она сама в себе еще не познала — в этом он также был уверен. А ещё в ней была тонко переплетена врождённая покорность и непреклонная гордость. И он собирался обучить девицу, сделав ее податливой и отзывчивой, послушной и зависимой. Он предвкушал, как сладостны будут ее крики, когда плеть будет опускаться на ее мягкую кожу, и как она, переступая эту самую гордость, будет умолять его продолжать.

Эшара с минуту рассматривала его, гадая, как скоро он примет свое поражение. Внутри клокотало бешенство, но она продолжала сдержанно улыбаться.

— Милорд, — произнесла она. — Вы мне крайне симпатичны, потому я бы хотела говорить с вами откровенно. Надеюсь, вы не будете против?

— Я буду только рад, миледи.

— Вы умны, обладаете завидным состоянием и положением при дворе. Вы мужественны и хороши собой, — перечислила Эшара. — А еще вы вдовец, мужчина, нуждающийся в женском тепле. Вы хороший политик и думаете, что законы политики применимы к женщинам. Потому стараетесь взять женщину, как политик — переговорами и подкупами. Только вы ошибаетесь — к женщинам тактики политики не применимы.

— Что вы имеет ввиду, моя прекрасная леди? — Стонтон подошел ближе, уже с трудом сдерживая себя от того, чтобы прямо сейчас не наброситься на нее. — Желаете, чтобы я добивался вас иным способом? Так дайте мне подсказку.

— Я желаю, чтобы вы нашли себе другую игрушку, — более не скрывая холода в голосе, отрезала Эшара. — Не знаю, что вам почудилось в моем с вами обращении, однако это было лишь проявлением хороших манер с моей стороны. Не более. И впредь, если вы еще раз позволите себе заявиться ко мне в комнату, я пожалуюсь на вас королеве.

Стонтон не сразу понял, что получил жесткий отказ — настолько он был уверен в том, что дорнийская птичка попалась в силки. Плотоядная улыбка медленно сползла с его лица, едва он понял, что она не шутила. Уязвленная гордость, неудовлетворенное желание и возбуждение, гнев на миг сорвали с него маску, и лицо его перекосилось от злости.

Эшаре вдруг стало страшно. Он четко осознала, что находится наедине с сильным мужчиной, и пожелай он добиться своего насильно, у нее не хватит сил его остановить. Но Стонтон сумел взять себя в руки. Он любил бить женщин, но скандалы ему были ни к чему. Потому упрямая дорнийка должна была пойти ему в руки самостоятельно.

— Что ж, миледи, — он отвесил ей насмешливый поклон, не удосужившись натянуть обратно маску, — я уважаю желания женщин. Когда вы захотите — а это лишь вопрос времени, когда вы сами захотите стать моей — я с удовольствием приму вас. — Он нагнулся к ее уху. — И уверяю, вам понравится.

Он смерил ее похотливо-презрительным взглядом, прежде чем уйти. Когда за мужчиной хлопнула дверь, Эшара сдавленно зарычала. Ей ужасно хотелось отмыться от взглядов, слов и присутствия этого мужчины, которое, казалось, осело на ее коже.

* * *

Джейме сделал выпад, который Дейн играючи отразил. Юный Ланнистер, разозлившись, тут же бросился снова в атаку — и снова промазал. Дейн просто забавлялся с ним, об этим красноречиво говорила его снисходительная улыбка. Периодически он не забывал отпускать короткие комментарии, объясняя, что он сделал неправильно. И хотя сейчас эти советы только раздражали Джейме, они все же прочно откладывались в его памяти.

— Ты мертв, — заметил Дейн, когда после очередного выпада Джейме открылся слева, а его противник, воспользовавшись этим, приставил меч к его шее.

— Проклятье! — в сердцах выругался Ланнистер.

— Не стоит так расстраиваться, ты определенно делаешь успехи. По крайней мене, ты продержался дольше, чем в прошлый раз.

— Только потому, что у вас не было других дел, — буркнул Джейме, подбирая выпавшее из рук оружие.

Юноша был серьезно расстроен неудачей. Но больше всего его печалило то, что его кумир скорее всего разочарован в нем. Эртур подошел к юноше и положил руку ему на плечо.

— Посмотри не меня, Джейме Ланнистер. Думаешь, я посвящаю в рыцари каждого оруженосца, впервые отличившегося в бою? Нет. В тебе я разглядел то, что отличает мужчин, рожденных, чтобы держать в руке меч.

— Правда? — с надеждой спросил Джейме.

— Да. В том бою против Улыбающегося рыцаря я видел тебя, видел этот огонь в твоих глазах. Ты жил этим боем. В тебе есть жажда сражений. — Эртур не стал говорить, что в тот день в юном Ланнистере узнал самого себя. — Как думаешь, что заставляет меня просыпаться с рассветом, пока остальные спят, и идти на тренировочную площадку? — Эртур ткнул пальцем Джейме в грудь. — То, что пылает здесь. Я убежден, что однажды ты станешь великим рыцарем. Одним из лучших. Но для этого ты должен тренироваться на износ, до потери пульса. Ты понял меня?

Джейме серьезно кивнул. Если Эртур Дейн верит в него, Джейме будет тренироваться от заката до рассвета, чтобы не разочаровать его. Тут он увидел на дорожке, за спиной Дейна, тонкую фигуру, идущую к ним. Он кивком указал в ту сторону. Эртур оглянулся. К ним приближалась Мира, служанка Эшары. Девушка выглядела так, будто в любой миг готова была броситься назад.

— Сир Дейн, сир Джейме, — поклонилась она, приблизившись. — П-простите, что побеспокоила вас. Я хотела поговорить с вами, сир. — Последние слова были адресованы Эртуру.

Это было необычно. Служанки редко заявляются к рыцарям Королевской гвардии с просьбой поговорить тет-а-тет. И смущенно-растерянный вид девушки говорил о том, что она тут не по поручению своей хозяйки. Смышленый Джейме тут же поспешил ретироваться.

— Что-то случилось, Мира? — спросил Эртур, когда они остались одни.

— Да… сир… — девушка выглядела крайне растерянно. — Сир это очень личный вопрос и касается он леди Эшары. Только она вряд ли одобрит… Нет, она разозлится, когда узнает, что я вам рассказала…

— Мира, — перебил её Эртур, которого уже начало нервировать это дерганое бормотание. — Ты можешь рассказать мне все. Особенно, если это касается Эшары.

Уверенный и спокойный голос подействовал безотказно, и Мира решительно кивнула. Вот только последующие её слова ему совершенно не понравились.

— Есть один человек в замке, который последнее время начал проявлять к леди Эшаре много внимания, — начала она. — Конечно, это не новость, леди ее возраста и положения редко остаются без внимания. Однако этот человек… он старше неё и довольно настойчив. Пару дней назад он прислал ей подарок — дорогую подвеску. Разумеется, леди Эшара тут же велела мне отослать её обратно. Ей это, ой как, не понравилось.

Чем больше служанка говорила, тем опаснее становился взгляд Эртура Дейна и тем плотнее сжимались его губы. Однако перебивать её он не спешил.

— А вчера этот человек заявился к ней в комнату довольно поздно, — на этих словах Мира затараторила, заметив, как переменилось лицо рыцаря. — Леди Эшара ужасно оскорбилась и разозлилась, тут же прогнав его. Она запретила мне об этом вам рассказывать, но… я беспокоюсь о ней. Лорд Элиас велел мне заботиться о госпоже, поэтому я пришла к вам. Вы её брат, и только вы можете защитить её от посягательств.

Эртур до боли сжал рукоять тренировочного меча, пытаясь взять себя в руки. Словно со стороны он услышал свой голос, спрашивавший имя этого человека.

— Лорд Саймонд Стонтон, сир. — Что бы Мира не увидела на его лице, однако её губы вдруг задрожали. — Сир, вы же не будете… Это мастер над законами, он входит в Малый Совет…

— Ты можешь идти, Мира. И ничего не говори Эшаре.

Девушке не оставалось ничего иного, как последовать приказу — а это был именно он. Оставшись один, Эртур в ярости воткнул меч в тренировочный манекен, стоявший возле него. Он убьет этого ублюдка. Но сперва он переломает ему все кости и заставит жрать собственное дерьмо. Этот сукин сын заявился к Эшаре среди ночи! Эртура в буквальном смысле затрясло. Нет, он не будет его убивать. Он просто оскопит этого ублюдка и повесит его член над дверью Малого Совета.

Здравый смысл тихонько пискнул о том, что в таком случае самого Эртура казнят, либо отправят в Ночной дозор, но Дейн просто не услышат этого голоса. Он уже повернулся было в сторону замка, когда одна мысль пронзила его: а что будет с Эшарой? Рыцарь Королевской Гвардии забил мастера над законами — это будет грандиозный скандал, который распространился в этом жадном до шумихи замке в мгновение ока. Людям не понадобится много времени, чтобы вплести в эту историю её имя. И, как это случается обычно, сплетни будут обрастать все большими подробностями, пока её репутация не будет окончательно уничтожена. Эртур представил, каково будет его сестре слышать за спиной шепоток, ловить уничижительные взгляды тех, кто не стоит её мизинца.

Он сжал кулаки до хрустнувших суставов. Нет, он не поступит так с ней. Эртур круто развернулся и направился в сторону башни Белого Меча. Ему нужен Ливен. И, возможно, Освелл.

* * *

Присев за стол, Варис прикрыл глаза, мысленно представляя перед глазами своеобразную карту с расставленными на ней фигурами. Когда хранишь в голове слишком много информации, должен быть способ держать мысли в должном порядке. У Вариса был свой способ — представлять карту. Только поле битвы на этой карте было весьма своеобразно, включая в себя множество фигур самых разных цветов. И сторон в этой игре было больше двух, если рассуждать топорно — четыре. Игра, которую он вел, была весьма грандиозной и опасно непредсказуемой.

На чьей стороне был сам Варис? Он не причислял себя ни к одной из сторон. Само собой, у него были фавориты, но Паук был слишком хорошим игроком, чтобы отдавать себе отчет в том, что в играх, подобных его, слишком много переменных, чтобы ставить лишь на одну сторону все свое состояние. Здесь каждая фигура обладает собственным разумом, эмоциями, мотивами, что могут видоизменяться, и потому предсказать исход игры даже будь ты стратегический гений, невозможно. В любой момент условия могут измениться, независимо от твоей воли, в любой миг фигуры могут смешаться, а тебе останется лишь играть на новом поле. Потому так важно всегда иметь в запасе второй, и даже третий вариант. Всегда нужно оставлять пространство для маневра, иначе можно захлебнуться в водовороте собственной игры.

Только что его покои покинула молоденькая служанка-дорнийка, оставив Вариса весьма довольным проделанной работой. Паук усмехнулся. Поначалу он не собирался стравливать Эртура Дейна с Саймондом Стонтоном слишком рано, но последние дни Стонтон слишком усердно вклинивался туда, куда ему благоразумнее было бы вовсе не совать свой крючковатый нос. Завуалированная угроза Вариса, по-видимому, только воспламенила в нем жажду борьбы. Иначе с чего бы ему начать еще активнее наговаривать на принца Рейгара, всячески убеждая Эйриса отменить турнир?

Нет, Паук не боялся мастера над законом. Все-таки влияние на короля мастера над шептунами было куда больше, но недооценивать угрозу, пусть и хилую, не стоит. Когда его пташка напела ему о ночном похождении Стонтона — судя по всему, неудачном — Вариса это изрядно повеселило. Он бы многое отдал за возможность лично видеть перекошенное лицо зазнавшегося лорда, не привыкшего получать отказ. Это был шанс, и упускать его не имело смысла, если учесть, что Эшара Дейн отвергла его. Значит, второй возможности столкнуть лбами две фигуры может и не быть.

Все остальное было лишь делом техники. Завести задушевную беседу со служанкой, столь трогательно преданной своей госпоже, убедить ее, что леди Эшара находится в серьезной опасности и нуждается в надежной мужской защите не составило труда. И вуаля — Эртур Дейн вступает в игру.

Если в порыве эмоций он покалечит Стонтона — с карты Вариса исчезнут сразу два игрока, что, несомненно, благоприятно. Стонтон умен и проницателен, а значит, может подпортить игру в любой момент. От непредсказуемых фигур надобно избавляться. Дейн к разряду непредсказуемых не относился, однако в уме и осторожности ему сложно было отказать. Он был сильной фигурой в стане принца Рейгара.

Варис задумчиво почесал подбородок. Нет, ослаблять позиции Рейгара еще рано. Пожалуй, стоит помочь Дейну не наломать дров. Можно даже намекнуть на некоторую активность Стонтона в отношении наследного принца. Тогда Варис одним выстрелом убьет двух зайцев: слегка собьет спесь со Стонтона, а небольшая услуга сделает сира Дейна ему обязанным. Варис довольно усмехнулся. Фигуры на карте незначительно сместились, но общая картина по-прежнему оставалась неизменной. Теперь нужно было дождаться турнира в Харренхолле. Там все и решится.

Эртур с легкой брезгливостью осматривал убранство покоев лорда Стонтона. Идеальный порядок, безукоризненная чистота. Саймонд Стонтон относился к тем педантичным людям, для которых дисциплина была синонимом выживания. Слуги, обученные его привычкам, держали его покои в состоянии, близком к безупречному. Близком, потому что самой главной грязью этой комнаты, по мнению Эртура, был сам ее хозяин.

На полках было множество книг по законам и истории различных стран, в том числе и прекративших свое существование, вроде Древней Валирии и Гискарской империи. При других обстоятельствах Эртур даже восхитился бы начитанностью мастера над законами и его любовью к своему делу. Но при действующих условиях единственное, что ощущал Эртур, было жгучее желание сжечь все имущество Стонтона.

В углу комнаты Ливен, сложив руки за спиной, рассматривал роскошный гобелен, висевший на стене. На нем была изображена древняя охота, и все бы ничего, но при более внимательном рассмотрении можно было заметить, что хоть в одной руке у всех охотников и были луки, в другой вместо стрел были зажаты плети, а лань, за которой они гнались чем-то напоминала обнаженную женщину.

— Похоже, Варис был прав, — пробормотал Мартелл, не отрываясь от гобелена. — Наш мастер над законами тот еще извращенец.

Эртур не ответил, поджав губы, а Освелл подошел ближе, чтобы разглядеть получше, что так заинтересовало Мартелла. В тот же вечер, после разговора с Мирой, к Эртуру наведался лорд Варис. Довольно необычный визит, если вспомнить, что до этого мастер над шептунами лишь пару раз перекидывался словами с кем-то из рыцарей Королевской Гвардии, не считая Лорда-Командующего. Варис начал разговор издалека, плавно подведя к тому, что знает о неподобающем поведении лорда Стонтона по отношению к Эшаре. А также знает, что Эртуру тоже это известно.

Не успел Дейн ощетиниться, как Варис опередил его заверениями, что не желает леди Эшаре ничего, кроме добра. И потому может помочь, подсказав способ, с помощью которого можно разом отучить Саймонда от непристойных предложений благородным леди. При этом Варис как бы невзначай пожаловался, что Саймонд все чаще натравляет короля на принца Рейгара, намекнув, что неплохо было бы приструнить Стонтона и в этом отношении.

Когда Эртур поинтересовался у лорда Вариса, в чем заключается его мотив, тот с присущей ему притворной смиренностью заявил, что когда-нибудь, быть может, и ему понадобится помощь сира Дейна. Сам сир Дейн готов был отдать руку на отсечение (ну или пару пальцев), что Варис преследует по крайней мере еще одну цель, а может и две. Но разбирательство в играх Паука он решил оставить до лучших времен, так или иначе, а сведения, данные им, оказались весьма полезны.

Скрипнула дверь, и все трое гвардейцев подобрались. Лорд Стонтон вошел в свои покои, не подозревая, что его в них уже заждались. Однако войдя, он сразу же заприметил присевшего на краешек стола Дейна.

— Что вы тут делаете? — от изумления, Стонтон не сразу догадался выдать возмущение.

— Проходите, милорд, не топчитесь у входа, — насмешливо протянул Мартелл. — Мы вас тут уже давно ждем.

Саймонд вздрогнул, только сейчас поняв, что в комнате, помимо Дейна, находилось еще два человека. Он торопливо огляделся, пытаясь определить степень опасности и возможности ее избежать. Эртур усмехнулся, глядя на то, как на мгновение высокомерный мастер Малого Совета превратился в затравленную крысу. Но уже через миг Саймонд взял себя в руки.

— Итак, сиры, вы без позволения проникли в покои мастера над законами, — презрительно произнес Стонтон, закрывая за собой дверь. — Надеюсь, у вас есть достаточно убедительные объяснения, иначе, боюсь, у вас троих серьезные неприятности.

— Что скажешь, Дейн, есть у нас «убедительные объяснения»? — повернулся к другу Мартелл, весьма правдоподобно изображая встревоженность. Шут.

— Понимаю ваше недовольство, лорд Стонтон, — произнес Эртур, даже не улыбнувшись. — Должно быть, это несколько неприятно вернуться поздним вечером к себе и обнаружить непрошенных гостей? Мы пришли в немного неподходящее для посещений время, но уверен, вы нас поймете. Ведь вы и сами любите наносить другим поздние визиты.

Лицо Саймонда вытянулось. Эртур с мрачным удовлетворением видел, как на нем отразилось осознание.

— Я не понимаю ваших намеков, сир, — отрезал он. — И не имею желания разгадывать загадки. Так что будьте любезны, покиньте…

— Мы покинем, не волнуйтесь, — перебил его Дейн, подходя к нему ближе. — Но сперва мы бы хотели обсудить с вами некоторые философские вопросы. Скажите, милорд, в чем разница между лордом и разбойником?

— Что за чушь вы несете! — нервно фыркнул Стонтон. — Я последний раз повторяю вам…

Жесткий удар под дых прервал его бесстрашную браваду. Стонтон согнулся пополам, сдавленно охнув.

— А ведь мы так хотели вести себя цивилизованно, — прошипел Эртур и, схватив его за волосы, приподнял выше и снова ударил в живот, намеренно не трогая лицо. — Скажите, Стонтон, способны вы хотя бы увидеть разницу между благородной леди и продажной шлюхой?

— Пошел в пекло…

— Ответ неверный, — Эртур пнул его коленом в многострадальный живот. — А разницу между предупреждением и угрозой вы уловить способны? Так вот, если ты еще раз подойдешь к моей сестре, в нашем Малом Совете станет на одного евнуха больше, ты меня понял?

Стонтон молчал. Не из храбрости — гордыня не позволяла ему склониться перед обычным гвардейцем, пусть и Королевским.

— Похоже, наш лорд хочет закрепить урок.

Эртур глянул на Освелла, и тот без слов понял его. Молча подойдя ближе, он скрутил Стонтону руки за спиной и рывком поставил его на ноги. Эртур тем временем вытянул из подставки возле потухшего камина кочергу. При виде нее, глаза Стонтона округлились, он задергался.

— Что вы собираетесь делать? Вы с ума сошли! Я мастер над законами! Вам это так просто с рук не сойдет, — завопил он.

Мартелл, про которого он начисто успел забыть, быстро подойдя, вставил ему в рот кляп, после чего Стонтону оставалось только нечленораздельно мычать, да дергаться в руках куда более сильного Уэнта. Эртур, встав перед ним, флегматично повертел в руках кочергу.

— Ты, конечно, можешь рассказать о случившемся королю или кому другому, — вкрадчиво заговорил он. — Вот только тогда придется Его Величеству узнать неприятные подробности того, как ты развлекался с одной из его бывших любовниц. Как же ее звали? Кларисса, кажется? Сомневаюсь, что Его Величество любит делиться.

Стонтон побледнел еще больше и отчаянно замычал.

— А затем выяснится, что ты избил нескольких шлюх до смерти, парочке дворцовых служанок тоже найдется, что рассказать, — с садистским удовольствием продолжил Эртур. — Нам бы не хотелось приплетать в это дело кое-кого из благородных девиц, но, если ты нас вынудишь, их отцов тоже будет ждать неприятный сюрприз.

Дейн мысленно отдал должное Варису. Собрать так много компрометирующих сведений про осторожного и скользкого Стонтона было наверняка непросто. Правда, в вопросе «благородных девиц» Эртур блефовал, в надежде, что в шкафу Саймонда отыщется и парочка высокородных скелетов.

— А чтобы мои слова хорошенько осели в твоем изворотливом уме, тебе придется упасть с лестницы и неловко раздробить колено. — Не успел Стонтон ужаснуться, как Эртур размахнулся и со всех сил ударил его изогнутым концом кочерги прямо по коленной чашке. Стонтон страшно замычал, из глаз его брызнули слезы жгучей боли.

— Как же так, милорд! — Мартелл ухмыльнулся. — Осторожнее надо быть.

— И вот еще что, — будто бы только вспомнив об этом, жестко добавил Эртур. — Тебе следует пореже вспоминать принца Рейгара в беседах с Его Величеством, если не хочешь, чтобы мы поработали со вторым твоим коленом. Ты понял? Не слышу!

Стонтон что-то жалобно проскулил в кляп.

— Думаю, он согласен, — презрительно отметил Освелл.

Они вытащили кляп, и Стонтон застонал, что все понял. После утвердительного кивка Эртура Освелл отпустил пленника, тут же повалившегося на пол. Стонтон, тихо поскуливая, обхватил рукой левое колено. Пора было уходить.

— Что такое, лорд Стонтон, вы же любите боль, — скривил губы Ливен, уходя.

До Башни Белого Меча они добрались без приключений. Ливен и Освелл вслух рассуждали о том, как долго еще лорд Стонтон не сможет брать в руки свою любимую плеть, а Эртур всю дорогу хмуро молчал.

— Ты не идешь? — спросил Ливен, когда Дейн задержался недалеко от входа.

— Хочу подышать воздухом, — ответил Эртур. — Вы идите. Спасибо, что помогли разобраться сегодня.

Освелл похлопал его по плечу, а Ливен подмигнул. Дейн еще некоторое время смотрел вслед друзьям, пока они не скрылись за дверью. Сегодня без них он бы, может, и справился, но есть некая не поддающаяся описанию сила в том, когда ты ощущаешь дружеское плечо за спиной. И это был далеко не первый раз, когда они выручали друг друга.

Рыцари Королевской Гвардии. Что люди знали об этом закрытом для чужаков ордене, кроме того, что они защитники короля? Почти ничего. Башня Белого Меча и ее обитатели были закрыты для всего остального мира. Они могли заводить друзей, могли даже заводить любовниц, как Ливен, могли иметь братьев и сестер, но в свой мир они не впускали никого. Людям они нередко виделись безликими тенями короля, теми, чья жизнь и помыслы неразрывно связаны с железным троном. Но за этими доспехами бились живые сердца. Никому из них не были чужды слабости и сожаления, боль и тоска, злость и ненависть — и совсем не обязательно, чтобы эти чувства имели отношение к королю, сидящему на железном троне.

Эртур задумался, сколько раз они выручали друг друга. Сколько раз Ливен, бывало, задерживался у своей любовницы, а им приходилось изворачиваться, чтобы его прикрыть. Даже благоразумный Барристан или Хайтауэр с его крутым нравом не раз шли на ложь, чтобы прикрыть спины друзей. А как иначе? Разве можно выжить в этом мире без протянутой руки друга?

Эртур посмотрел на темное полотно неба, усыпанное миллионами звезд. Мартелл прав: звезды здесь тусклее, чем дома в Дорне. Дома. Как давно он не был в месте, которое когда-то считал домом? Самым забавным было то, что до недавнего времени он даже не вспоминал о Звездопаде. Точнее, до вполне определенного времени — до ее приезда.

Ему захотелось дать себе крепкую оплеуху. Неужели он не может не думать о ней хотя бы час?! Это начинало пугать не на шутку. Но больше всего тревожило предательство собственного сердца, которое сжималось в тисках, даже когда он был занят совершенно другими делами. И даже сейчас он не испытывал ни капли облегчения от воспоминания распластавшегося на полу и скулящего, подобно раненой суке, Стонтона. Жестокое удовлетворение грело его недолго, сменившись скребущимися на душе кошками.

Он спрашивал Стонтона, в чем разница между благородным человеком и разбойником, вот только сам сегодня нарушил эту незримую границу. Он впервые покалечил человека из личных соображений. Впервые он перешел черту, которую не должен был никогда переходить. Дело было не в наивности или неискушенности. Просто много лет назад он дал себе слово, что никогда не запятнает свой плащ недостойным поступком. А в эту ночь нарушил данное себе обещание. Жалел ли он? Нет. Он бы переломал все кости негодяю, посмевшему заявиться к ней среди ночи, если было бы нужно.

Вот только Саймонд Стонтон был не единственным охотником за плотскими удовольствиями в замке. Красный замок, эта образцовая обитель добропорядочности, был всего лишь логовом разврата и лжи. Благопристойный днем, он срывал маски под покровом ночи. Благородная леди-жена изменяла мужу с любовником, а почтенный супруг совершал адюльтер, пока жена спала в соседней спальне. Дочери теряли невинность за спинами родителей, а сыновья по-тихому избавлялись от собственных бастардов.

Как долго он сможет ее оберегать? Да, и должен ли он? Когда-нибудь Эшаре предстоит выйти замуж за лорда. В том, что она сделает хорошую партию, можно было не сомневаться. Дом Дейнов вел свое начало от королей, когда Таргариенов еще не было на вестеросской земле, и недаром одна из его представительниц стала женой короля железного трона. А Эшара, помимо впечатляющей родословной, была наделена красотой, хорошими манерами и умом. Но что будет после? Превратится ли она в одну из тех женщин, кичащихся своим благочестием, прелюбодействуя в тени? Он не верил в это. Эшара не такая. Но сможет ли он уберечь ее от разложения и гнили, что проникает в души каждого, живущего в этом месте?

Эртуру захотелось рассмеяться. От кого он и должен ее защищать, так это от себя самого. Потому что ему она доверяет, от него она не станет ждать подлости и грязных мыслей. А ведь как доверчиво согласилась она выехать с ним за ворота города! Знай она, какие мысли и желания посещают его порой, она даже смотреть на него не стала бы. Или стала бы? Что если она так же больна, как и он?

Эртур протер лицо руками, отгоняя безумные желания и пугливую надежду прочь. Нельзя. Нельзя даже позволять себе надеяться на нечто столь противоестественное. Единственным выходом он видел скорейший ее отъезд. Чем скорее она покинет столицу и отправится на услужение Элии, тем лучше для нее. И для него. Возможно, стоило ускорить этот процесс, обратившись к королеве Рейлле. Вот только как сформулировать свою просьбу? Эртур вздохнул. Эшара его не простит, если узнает. Он так и не нашел в себе силы и храбрости встретиться с ней. То, что Эшара тоже больше не искала встреч, одновременно и радовало, и причиняло нестерпимую боль. Эртур запрокинул голову, безмолвно прося помощи у звезд. Но те, как всегда, остались глухи.

* * *

Утренний воздух был по-зимнему свеж и прохладен. Капли росы поблескивали на траве, а из-за облаков неуверенно выглядывало солнце. Королева Рейлла пожелала после завтрака прогуляться по саду вместе с принцем Визерисом. В этой прогулке её сопровождали Эшара, Маргери и двое молчаливых стражей, державшихся на почтительном расстоянии.

Королева с самого утра была не в духе, что сказывалось и на настроении окружавших ее людей. От Кэтрин Эшара узнала еще одну тайну: королева всегда бывала раздражительна и мрачна на следующий день после того, как король посещал ее спальню. Та же Кэтрин пролила свет на тайну закрытых платьев королевы — вовсе не благочестие, как изначально подумала Эшара, а желание скрыть синяки, а порой и укусы. Слушая подругу, Эшара задавалась вопросом, таким ли уж благом является для женщины супружество. Счастье женщины напрямую зависит от мужчины, с которым ее свяжут брачные клятвы, и никогда ни одна женщина, даже самая любимая, не может быть уверена, что именно этот мужчина не станет для нее проклятием.

Что до самой Эшары, она с огромным удовольствием дала бы обет безбрачия, будь у женщин подобная привилегия. Но даже тут их лишали права выбора. Вернее, он был, но для того нужно было пойти в септы или молчаливые сестры. Неужели единственным способом избежать нежеланных уз, было связать себя при этом другими? Эшара слишком любила жизнь, ее бурлящую живость, чтобы пойти в септы. А боги не для того подарили ей второй шанс, чтобы она растрачивала его в септах.

Будь она мужчиной, стала бы Королевским Гвардейцем. Как сир Барристан, принц Ливен и… Эртур. При мысли об Эртуре ей захотелось плакать, и Эшара сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, отгоняя мысли о брате. Не хватало еще расплакаться в присутствие королевы. Дорнийка скосила глаза на Рейллу. Королева в глубокой задумчивости сидела в беседке и наблюдала, как ее младший сын бегает за своим щенком по саду. Мыслями Рейлла была далеко, глаза ее то и дело щурились, как от яркого солнца. Эшара подумала, что так люди обычно щурятся на свою жизнь.

Единственной, кого не трогала всеобщая подавленность, была Маргери. Девушка улыбалась своим мыслям, время от времени делая попытки завести беседу с королевой.

— Ваша милость, вы слышали, что говорил мейстер Пицель о лорде Стонтоне? — спросила она.

Два дня назад они узнали, что лорд Стонтон неловко оступился и упал на лестнице, возвращаясь поздно вечером в свои покои, и тяжело ранил колено. Мейстер Пицель настоял, чтобы мастер над законами несколько дней не вставал с постели, и слышать ничего не хотел против. Услышав эту новость, Эшара испытала мстительное удовлетворение, но она не знала, насколько тяжелой была травма мастера над законами. На вопросительный взгляд королевы Маргери продолжила:

— Я слышала, мейстер Пицель жаловался деснице, что левое колено лорда Стонтона раздроблено, и, скорее всего, он так и будет хромать всю жизнь.

— Это весьма печально, — равнодушно отозвалась Рейлла. — К счастью, корона ценит в лорде Стонтоне его ум, который не пострадал, а не его талант танцевать.

Эшара тихо хмыкнула.

— Ах, Ваше величество, мне его так жаль! — проговорила Маргери. — Он ведь холост, а с такой хромотой кто захочет выходить за него замуж.

— Дорогая, ты либо слишком наивна, либо слишком невинна. — Рейлла поджала губы, явно сдерживаясь от парочки более малоприятных характеристик. — Мужчинам не нужно иметь полноценных ног, чтобы жениться и заделывать детей. На самом деле, им даже ноги для этого не нужны. Достаточно знатности, богатства и того, что у них болтается в штанах.

Обычно королева бывала куда сдержаннее в высказываниях, но сегодня Рейлла была слишком раздражена, слишком обижена на судьбу и слишком устала от собственного бремени. Маргери неловко рассмеялась, не зная, как стоит реагировать на эту фразу, чтобы не выглядеть в глазах говорившей королевы легкомысленной и испорченной. В этот момент принц Визерис, гонявшийся за щенком, споткнулся и повалился прямо в клумбу, перепачкав свой расшитый золотыми нитками камзол, мгновенно сменивший цвет из красно-золотого в буро-коричневый.

— Визерис! — воскликнула Рейлла. — Я же велела тебе не бегать за этим щенком!

— Я помогу, — поспешно поднялась Эшара, заметив, что мальчик готов разреветься, а уж если Визерис ревел, то делал это с чувством и от души.

— Нет, — внезапно остановила ее королева. — Маргери, будь добра отведи принца в замок и помоги переодеться. — Маргери, поклонившись, увела принца, хотя Эшара успела заметить на ее лице тень недовольства. — Видят боги, его старший брат не доставлял столько хлопот, — вздохнула Рейлла.

— Так часто случается, ваша милость. Наша септа рассказывала, что мой старший брат, Элиас, был очень послушным и тихим ребенком. А вот Эртур был ужасным непоседой, все делавшим наперекор. — Эшара улыбнулась, представив маленького нахохлившегося Эртура.

— Ты любишь брата.

Слава богам, что, говоря это, королева не смотрела на Эшару, провожая взглядом удалявшегося сына. Иначе она заметила бы, как растерялась и покраснела ее фрейлина.

— Последнее время ты стала печальной и молчаливой, — тем временем продолжила делиться наблюдениями Рейлла. — Хотя ты и раньше была неразговорчива, все из тебя приходилось вытягивать щипцами, но теперь, как мне кажется, тебя что-то тяготит.

— Нет, Ваше Величество, со мной все в порядке, — заверила её Эшара.

— Вот как, — протянула Рейлла, изучая её взглядом. — А вот твой брат так не считает.

— Ч-что, Ваша милость?

— Вчера сир Эртур приходил ко мне, — пояснила Рейлла. — Он утверждает, что Красный замок действует на тебя удручающе, и просил позволить тебе поскорее отправиться на Драконий Камень если мне угодно. Если же нет, по его мнению, тебе было бы лучше вернуться в Звездопад, к семье. Как считаешь, он прав?

Эшара так и застыла, не зная, что сказать. Значит, она настолько ему неприятна, настолько он жаждет от неё избавиться, что обратился к королеве со столь деликатной просьбой. На глаза навернулись слезы, и на этот раз сдержать их не удалось. Наблюдавшая за ней Рейлла восприняла это, как подтверждение слов Эртура.

— Значит, прав, — вздохнула она.

— Простите, Ваше Величество, — Эшара торопливо вытерла слезы. — Мне вовсе не так плохо в Красном Замке. Но думаю, мои слова уже не имеют значения. Теперь, видимо, мне стоит написать в Звездопад о скором приезде и собирать вещи?

Она чувствовала себя такой разбитой, что сил сопротивляться просто не было. Эртур будто предал её, вонзив нож в спину. Он даже не пожелал поговорить с ней, объясниться. Не пожелал даже увидеть её. И это было все, что имело для неё значение. Эшара начала ожесточённо вытирать слезы, что вновь потекли по щекам.

— С чего ты взяла, что ты отправишься в Звездопад? — слегка удивилась Рейлла и снова вздохнула, словно сама необходимость объяснять свои действия вызывала у неё головную боль. — Ты поплывешь на Драконий Камень на служение принцессе Элии. Ты удивлена?

— Признаюсь, да, ваша милость, — проговорила дорнийка, осторожно подбирая слова. — Я думала, что не нравлюсь вам.

— Если бы я держала при дворе только тех, кто мне по душе, то замок был бы пуст или наполнен сердобольными и порядочными идиотами, — отрезала Рейлла, поглядев вдаль. — Твой брат считает, что ты не приспособлена к дворцовой жизни, что двор сломает тебя. Я так не думаю. Ты быстро учишься и схватываешь все на лету. Думаешь, я просто так натравила на тебя своих придворных?

Эшара изумленно уставилась на королеву, а та только негромко фыркнула.

— Большинству из них достаточно бросить кость, сказав, что она вкусная, и они обглодают её, даже не заметив, что кость-то деревянная. Мне достаточно намекнуть, что ты мне не нравишься, и они сделают все, чтобы выслужиться передо мной. Я же всего лишь хотела проверить, есть ли за этой смазливой мордашкой стержень.

— И как, проверили? — прохладно поинтересовалась Эшара, сдерживая рвавшуюся наружу злость.

— О да, — впервые за все утро улыбнулась Рейлла. — Он в тебе есть, девочка. Поэтому ты и отправишься на Драконий Камень. За почти два месяца ты уяснила для себя, что значит быть фрейлиной, и что входит в её обязанности, не так ли? Но у тебя, моя дорогая, будет ещё одна обязанность.

Что-то в её голосе заставило Эшару насторожиться. Королева заговорила медленнее, обдумывая слова и внимательно следя за её реакцией. Весь небольшой жизненный опыт подсказывал девушке, что, когда люди говорят так, они собираются сообщить не самую приятную новость.

— Я хочу, чтобы ты стала моими ушами и глазами при дворе моего сына, — припечатала королева. — Кто посещает замок, откуда туда прилетают вороны, какие разговоры до тебя доходят. Даже незначительные, на твой взгляд, детали могут иметь ключевое значение, и потому я желаю их знать.

— Вы… хотите, чтобы я шпионила? — изумилась Эшара. — За вашим сыном?

— Я не враг Рейгару, напротив, — и тут на бесстрастном лице Рейллы проступило нечто вроде волнения. — Он мой первенец, и я желаю уберечь его. Но люди, окружающие его, лорды и рыцари, которым он доверяет и считает своими друзьями… Большинство из них почти всегда преследует свои собственные цели и выгоду. Я беспокоюсь, что они могут подтолкнуть его к неверным решениям.

Подул прохладный ветер, и Рейлла чуть поежившись, поплотнее закуталась в шаль. А Эшара сидела рядом с ней, как громом оглушенная. Неужели не найдется возле трона ни одного человека, который не стал бы плести свои собственные интриги? И тут же ей стало смешно от собственной наивности. Уж, кто-кто, а королева просто обязана быть в эпицентре этих интриг. Но Рейлла всегда выглядела слегка отстраненно, немного равнодушно, отчего казалось, что ей глубоко наплевать на дворцовые игры, что она просто плывет по течению, проживая отпущенное ей богами время. Вот ей еще один урок: никогда не обманываться на внешность людей и впечатление, которое они производят.

— Деймон Блэкфайр когда-то совершил ту же ошибку, поверив словам других, — привлекла ее внимание Рейлла. — Думаешь, в крови Блэкфайра было предательство? Или что он вожделел трон своего брата? О, нет. Его друзья, советники и даже боевые товарищи — все в один голос твердили ему, что он больше достоин трона, подталкивая его к мятежу. Возможно, они даже верили в то, что говорили. Но история их всех рассудила. И Дейрон Красный Дракон, которого они считали недостойным, удержался на троне, а Деймон Блэкфайр сгинул вместе с сыновьями на Краснотравном поле. Я не желаю, чтобы мой сын повторил его судьбу. Трон и так его по праву. Ему нужно только дождаться, когда чудовище… когда придет время.

Лицо королевы ожесточалось по мере того, как она говорила. А последняя фраза про чудовище, так и оставшаяся неоконченной, наводила на думы о силе ненависти к собственному мужу. Эшара задумчиво рассматривала эту скрытную женщину, внезапно решившую приоткрыть перед ней двери в свою душу и в опасную тайну собственного сына.

— Вы думаете, ваш сын способен на столь низкий поступок? — спросила она. Рейлла вздрогнула и поджала губы. А когда открыла рот, слова явно давались ей с трудом.

— Когда Рейгар был здесь последний раз, он увидел то, чего не должен был видеть. Он и раньше порой говорил опасные вещи, но теперь… — она запнулась. — В его глазах впервые полыхал такой огонь. Я боюсь за него.

Оставалось только догадываться, чему стал свидетелем принц Рейгар, убийства ли диким огнем очередного невинного или синяков на теле матери. Рейлла несколько мгновений немигающим взглядом смотрела вперед, а потом повернулась к Эшаре, словно только сейчас заметила ее присутствие. На мгновение Эшаре почудился страх в глазах королевы. Та только сейчас осознала, что сболтнула лишнего.

— То, что я тебе рассказала…

— Я скорее умру, чем расскажу кому-то то, что может причинить вред принцу Рейгару и принцессе Элии, — быстро вставила Эшара.

Теперь ей все было ясно. Королева специально выбрала дорнийку на роль фрейлины Элии. Дорнийцам, преданным своей принцессе, а значит и ее мужу, она доверяла больше тех, кто был к ней приближен, чьи отцы занимали должности в Малом Совете и при дворе. Она умышленно пригласила кандидатку в Красный Замок под предлогом обучения. На деле же, королева желала лично изучить ту, в чьей помощи она так нуждалась и кому она откроет столь опасный секрет. А ее желание защитить сына от роковых ошибок было вполне понятно.

— Так ты поможешь мне? — как бы Рейлла не умела держать лицо, голос ее дрогнул. Не так-то просто просить о помощи той, в ком течет кровь драконов.

Поможет ли она? Приезжая в Красный замок, Эшара твердо знала поставленные перед собой цели. Выжить самой и защитить семью. Больше ничего. Игры престолов не интересовали ее. Пусть Таргариены грызутся, пусть Баратеоны получат трон, который у них отберут Ланнистеры, пусть Старки восстанут против трона снова и снова. Пусть. Не ей менять ход истории.

Но как же она была наивна, полагая, что ей позволят остаться в стороне! В этом мире она всего лишь пешка, которую кто-то да захочет передвинуть. Но ведь королева спрашивала. Не требовала, не приказывала, она задавала вопрос. А вопрос подразумевает возможность отрицательного ответа. Одно короткое слово, и она вернется домой. Пусть ее миссия по спасению Эртура Дейна и будет провалена, но она еще может вернуться и выжить сама.

Перед глазами встало до боли знакомое лицо, такое родное, что становилось больно в груди. Она вспомнила его слова об опасности и свои подозрения. А теперь еще и королева, подозревающая своего сына в интригах — неважно с каким мотивом. Понемногу кусочки пазла складывались воедино. Рейгар на самом деле мог планировать переворот или восстание! И если так, Эртур никогда бы не остался в стороне. Что если единственный способ уберечь Эртура — принять предложение королевы?

Эшара подняла голову и посмотрела в глаза королевы, что терпеливо ждала ее ответ. Решимость овладела девушкой, и не сводя глаз с лица Рейллы, она кивнула.

Известие о готовящемся в Харренхолле турнире взбудоражило впавший с зимнюю спячку Вестерос, особенно всколыхнулась Королевская Гавань. В каждом доме и улице обсуждались подробности предстоящего веселья. Мальчишки строили теории о том, какие рыцари примут участие, и делали ставки на тех, кто, по их мнению, победит. Чаще всего можно было слышать имена принца Рейгара, Эртура Дейна и Барристана Селми. Оруженосцы возбужденно спорили, кому достанется честь помогать тому или иному рыцарю, втайне мечтая, что и им позволено будет поблистать. А межевые рыцари в срочном порядке начинали искать деньги на новые доспехи взамен потрепанных старых.

Молодые леди также готовились к своему собственному состязанию, которое обещало быть не менее неистовым, ибо сражаться им предстояло за мужские сердца. Они закупали ткани, ленты, кружева, приглашали портных, шили новые и переделывали до неузнаваемости старые платья. А украшения и драгоценности! Ювелиры и торговцы драгоценностями в предвкушении потирали руки. Турнир должен был продлиться десять дней, и за это время каждая уважающая себя леди должна будет сменить по два, а то и три наряда в день! А значит, драгоценности тоже придется менять.

А когда лорд Уэнт объявил, какие награды будут уготованы победителям турнира, всеобщее возбуждение возросло в разы, ибо награды были поистине впечатляющие. Таким образом, лорд Уэнт, сам того не осознавая, поднял планку еще больше. Молодые девушки в панике пытались придумать нечто невообразимое, что позволило бы им затмить всех остальных.

В Красном Замке тема турнира также была самой обсуждаемой. Для молодежи рыцарский турнир является оплотом их надежд и чаяний. Юноши мечтают проявить себя, девушки — найти свое счастье. Все разговоры так или иначе сводились к Харренхоллу. Единственной, кем не завладела турнирная лихорадка, была Эшара Дейн. И она же была единственной, доподлинно знавшей, что турнир этот обойдется дорого не только лорду Уолтеру Уэнту, но и всем Семи Королевствам. Волновало ли это ее? Посещали ли ее хорошенькую голову мысли о возможности что-то изменить или исправить? Если и да, то подобные мысли не задерживались в этой голове надолго, ибо Эшара даже с натяжкой не смогла бы отнести себя к славной гвардии мечтательных борцов за лучшее будущее.

Как-то она спросила Аллирию, стала бы та что-то предпринимать, знай, что должно случиться нечто ужасное, способное принести горе во многие дома Вестероса. В глубине души, задавая этот вопрос, Эшара надеялась, что сестра своим ответом рассеет ее сомнения по поводу черствости собственной натуры. Однако Аллирия ее разочаровала, горячо заверяя, что «разве можно спокойно спать, зная, что своим бездействием обрекла на смерть и страдания других людей?». Сон Эшары, вопреки благородным убеждениям сестры, был не в пример крепок, а совесть лениво отмахивалась от своих прямых обязанностей, словно разжиревший кот от надоедливой мыши, и убеждала, что в первую очередь нужно заботиться только о себе любимой.

На горизонте невидимым чудищем маячила самая настоящая война, кровопролитная и беспощадная, война, что унесет тысячи жизней и положит конец великой династии. Но единственное, что до недавнего времени волновало прагматичную Эшару, это как бы пережить эту войну с минимальными потерями для себя и своей семьи. Выжить любой ценой, и по возможности сохранить достаточно ресурсов для сносной жизни после войны. Это стало ее девизом по жизни, и единственное исключение за все годы она сделала лишь для одного человека — человека, не пожелавшего ее видеть. Человека, отвергшего ее.

Пока фрейлины королевы теряли головы, наперебой обсуждая Харренхолл и его турнир, Эшара собиралась к отъезду. Королева дала ей три дня, два из которых уже истекли. Ей бы радоваться, вот только ее душили слезы. Это было, как будто свежий ожог на коже. И вроде бы целебные мази уже намазаны, а ты пытаешься изо всех сил не думать о нем, отвлечься, забыть, но боль все равно не покидает, напоминая о себе ежесекундно. О, она бы с удовольствием отодрала этот кусок своей кожи, лишь бы снова вздохнуть полной грудью, хотя в глубине своей сжавшейся в отчаянии и страхе души понимала, что пути назад уже нет. Эта рана никогда не заживет полностью, так и оставшись напоминанием в виде уродливого шрама и фантомной боли.

Она должна была сблизиться с Эртуром, должна была подружиться с ним, стать ему семьей. Но не влюбляться в него! Хотя бы наедине с собой можно было признать истину — она проиграла в собственной игре. Можно было поаплодировать себе, из стольких мужчин умудрившейся полюбить родного брата.

Где, в каком месте она оступилась? Когда нужно было остановиться, чтобы это было вовремя? Привязывая его к себе, она не заметила, как сама опутывалась все больше и больше. Поначалу все было весьма невинно, ежедневное общение, совместные прогулки, ужины вместе, а их семейные узы играли ей только на руку. Никому не пришло бы в голову, что леди Эшара, слишком часто замечаемая в обществе брата, делает что-то предосудительное. Вот только она так и не сумела посмотреть на него глазами сестры. В чем была причина? Эшара склонна была думать, что причина крылась в ее самозванстве.

Да, она была искренне привязана к Элиасу и Аллирии, но это была привязанность приемного ребенка. Живя с ними под одним кровом, она научилась видеть в них семью. Но Эртур был далек, так и оставаясь в ее голове неким возвышенным, героическим образом, ровно до тех пор, пока она его не встретила.

Все в нем было волнующим: его низкий голос, его сильные руки с выступающими на них венами, его жесты, манера держать себя, взгляды, его улыбка. Она изучила все его улыбки. Когда он бывал смущен, он опускал глаза, сдержанно и немного неловко улыбаясь, а когда ей удавалось его рассмешить, он слегка запрокидывал голову и беззвучно смеялся. Если ему приходилось общаться с кем-то, кто был ему неприятен, об его улыбку можно было поцарапаться, настолько она становилась колючей и саркастической. А порой, глядя на нее, он улыбался невообразимо нежно, заставляя ее сердце пускаться в пляс. В такие моменты его глаза сияли по-особенному, и больше всего она любила морщинки, собиравшиеся в уголках его глаз.

Она полюбила в нем все. Даже его усталость, даже щетину, когда он забывал побриться, даже его упрямство и гордыню, вспыльчивость и порой скрытность, его привычку временами хрустеть пальцами и подолгу молчать. До последнего она обманывала себя, утверждая, что именно так сестра должна любить брата. И только та злосчастная прогулка по столице открыла ей глаза на вопль собственного сердца. И похоже не только ей одной.

То, что Эртур избегал ее общества именно после той прогулки, после ее неловкого поцелуя, могло означать одно — он все понял. Его честная и благородная натура не смогла принять такого надругательства над священными семейными узами, не смогла принять запретное, однако эта же натура не позволила ему оскорбить ее открытым упреком. И тогда он нашел единственное верное решение — отдалиться от нее и отослать как можно раньше и как можно дальше. Это было правильно, это было честно и это было жестоко.

Впервые она поняла всю глубину всех этих романтических слов про разбитое сердце. Раньше она тихо посмеивалась над глупостью девиц, рыдавших о мужчинах, надуманностью и напыщенностью фраз о несчастной любви, высокомерно твердя, что это все выдумки менестрелей. Боги наказали ее за надменность. Она могла поклясться, что знает, каково это, когда в груди посыпано стеклянной крошкой, когда раны не перестают кровоточить. Недостаточно сильно, чтобы убить, но вполне довольно, чтобы искалечить и сломать.

Два дня Эшара ходила по замку, подобно бледной и потерянной тени. За два месяца, проведённые в Красном Замке она научилась скрывать злость, обиду и даже печаль. Но вот прятать боль под маской веселья она ещё не приучилась. Встречавшиеся ей придворные дамы кидали на нее злорадные взгляды и довольно перешептывались за спиной. Они были убеждены, что Эшара Дейн мечтала остаться при королевском дворе, да вот королева не сочла ее на то достойной, отправив на служение принцессе Элии. Кэтрин, единственная, кто относился к ней по-дружески, передавала Эшаре злые фразы, повторявшиеся за ее спиной. На языке у дорнийки вертелся вопрос, чем же отвечала ее подруга на этот злой шепоток, который она так резво пересказывала. Однако позволить себе потерять столь полезный источник информации Эшара не могла, потому, кривясь, как от лимона, проглатывала язвительные слова.

Пару раз она видела его издалека. Стыдясь самой себя, она наблюдала за ним украдкой, пока никто не замечал. Пока он не замечал. Как же ей хотелось броситься к нему, заглянуть в глаза и спросить, за что он так с ней жесток. Вместо этого она разворачивалась и уходила прочь, чувствуя, как в груди что-то безжалостно рвётся на части.

Она дала себе слово. Она не придёт к нему первая. Покинет замок, даже не попрощавшись. Как он и хотел. И в день отплытия она проснулась, уверенная, что сможет сдержать слово. Вот только с каждым прошедшим часом её решимость плавилась, как воск. И вот она уже топчется перед Башней Белого Меча, не решаясь сделать шаг вперед, но и не имея сил отступить назад. Корабль, который должен был увести ее на Драконий Камень, отплывал через час. Хрупкая надежда, что он все же придет, таяла, как снег весной, а ее гордости оказалось ничтожно мало, чтобы с высоко поднятой головой уйти.

Она знала, что сегодня был черед сира Барристана и сира Освелла нести караул, как и то, что Лорд-Командующий тоже отсутствовал — она видела его по дороге сюда в компании лорда Велариона. Что касается Ливена и сира Джона, то они либо отсыпались у себя после дежурства, либо коротали время где-то на Шелковой улице. А значит, никто не должен был помешать им поговорить. Эшара поджала губы. Больше всего на свете она ненавидела неопределенность. Уж лучше получить жесткий отказ, чем всю жизнь задаваться вопросом, как было бы, хвати у нее мужества прыгнуть в омут с головой.

Сделав глубокий вдох, Эшара направилась к башне. Хотелось бы ей сказать, что она уверенно и решительно толкнула дверь, но в действительности руки её позорно вспотели, а сама она выглядела точь-в-точь мелкая преступница.

Ей ещё не доводилось бывать в этой башне. Эртур никогда её не приглашал, а она не напрашивалась. Бегло осмотревшись, она заметила широкий стол с несколькими забытыми там кубками, гобелены, камин и книжный шкаф. Напротив входа наверх вела витиеватая лестница. Как-то Эртур упоминал, что второй этаж занимают они с Ливеном и Освеллом, на третьем находились спальни Джона, Барристана и покойного сира Харлана, которую вскоре предстояло занять Джейме.

Запретив себе думать о том, что она творит, Эшара поднялась на второй этаж. Три двери. Девушка в нерешительности замерла. Будет крайне неловко, если она войдёт в одну из них, наткнувшись там на спящего Мартелла. Пока она в нерешительности теребила складки платья, уже готовая развернуться обратно, за одной из дверей послышался скрип и негромкие шаги. Была не была. Эшара постучалась. Дождавшись приглашения, она повернула ручку и вошла внутрь под аккомпанемент собственного гулко бьющегося сердца.

Эртур стоял у невысокого аркообразного окна, в простой рубашке и расстегнутом дуплете, и не сразу обернулся на вошедшую, по-видимому, ожидая увидеть кого-то из приятелей. Эшара, переминаясь с ноги на ногу, сделала пару шагов вперёд, и только тогда шорох платья заставил его обернуться. Ей показалось, что у неё выбили воздух из груди, когда их взгляды встретились. Несколько долгих томительных мгновений он молчал, с непроницаемым видом глядя на неё. А потом, слабо усмехнувшись, покачал головой на собственные мысли.

— Я думал, ты уже на корабле, — тихо произнёс он.

— Я не смогла бы уехать, не попрощавшись, — пробормотала она, и не сдержавшись, добавила: — Раз уж ты не посчитал нужным.

Эртур промолчал, изучающе глядя на нее. Множество вопросов вертелось у нее на языке. Это правда, что Мира рассказала тебе о стонтоновском посещении перед тем, как он свалился с лестницы? Это ты покалечил его? Ради меня? Почему ты попросил королеву отправить меня раньше времени? Я тебе настолько надоела? Вместо этого она задала самый важный, самый мучительный.

— Почему ты избегал меня все последние дни? Почему даже не пожелал попрощаться?

Она не собиралась, уподобляясь обиженному дитя, выливать на него все эти упреки. Но горечь и разочарование душили слишком сильно, а она слишком привыкла быть рядом с ним младшей капризной девочкой.

— Ты знаешь, почему.

— Нет, не знаю. Скажи!

Эртур промолчал, отвернувшись снова к окну. Вся её решимость, все слова, что она продумывала по дороге сюда, теперь казались глупыми и неуместными. Он вёл себя совсем не так, как она ожидала. Чувствуя ком в горле, Эшара прошлась в глубь комнаты, оглядывая её убранство. Всё было довольно аскетично, ничего лишнего. На письменном столе, помимо чернил и пера, лежала книга, и, подойдя ближе, Эшара обнаружила что это «История Дорна», написанная мейстером Лайнелом⁽¹⁾.

— Не знала, что ты в свободное время читаешь историю, — невпопад заметила она, перелистывая ветхие страницы.

— Это помогает заснуть.

Она открыла книгу, задержавшись на оглавлении. Эшара всмотрелась в ровные строки знакомой истории, пока кое-что не привлекло ее внимание. Вторжение в Дорн Дейрона Первого. Эшара хорошо знала эту часть истории, как и то, кто именно был в свите короля незадолго до его смерти. Трое гвардейцев погибли, один сбежал, а Эймон Таргариен попал в плен, пока его не вызволил Бейлор Благославенный.

— Ты говорил, что всегда восхищался Эймоном Таргариеном, — не оборачиваясь, промолвила она. — Всегда хотела спросить, почему именно он?

Эртур, наконец, обернулся и подошёл ближе, заглядывая в книгу.

— Он был рыцарем Королевской Гвардии, позднее став Лордом-Командующим. Он был набожен, благороден, нравственен, отважен и предан. Он один из немногих рыцарей, ни разу не замаравших свой плащ недостойным поступком.

— А как же королева Нейрис? — спросила Эшара, повернувшись и в упор глядя на него.

Эртур ответил не сразу, все так же разглядывая книгу, словно там могло быть что-то, чего он не знал.

— Я в это не верю.

Ей захотелось одновременно рассмеяться и заплакать. А ещё ударить его как можно сильнее, чтобы он почувствовал хоть толику ее боли.

— А я верю, — с вызовом произнесла она, пытаясь поймать его ускользающий взгляд. — Они с Нейрис были созданы друг для друга, они были родственными душами, они… были одинаковыми, и грехом было разделять их.

Эртур, наконец, перевёл на нее взгляд. И тогда она разглядела то, чего не видела в них первоначально. Бездонную тоску и непереносимую муку. И ей все стало очевидно. Но от того горечи на языке не стало меньше, напротив. Она бы смогла мужественно перенести его нелюбовь, но знание того, что ее чувства взаимны, резало сильнее валирийского ножа.

— Нейрис была замужем за их братом-королем, — тихо промолвила она. — Они оба были связаны клятвами, но разве это справедливо? Почему боги подарили им любовь, но лишили эту любовь права на существование?

Эртур поднял руку и заправил выбившуюся прядь волос ей за ухо. И столько было нежности в его взгляде и в этом жесте, что ей стало до невыносимости больно. Захотелось кричать и топать ногами, требуя своего. Требуя у богов его. Эта рана слишком сильно саднила, чтобы хладнокровно лгать. Одинокая слеза прочертила дорожку по ее щеке, теряясь в уголке губ.

— Потому что боги жестоки, — прошептал он надтреснуто, стирая слезу с ее щеки. — Не плачь. Только не из-за меня.

— Я люблю…

— Не надо. — Он на мгновение прикрыл глаза, будто собирая остатки воли. — Даже не будь мы теми, кто мы есть, я связан, Эшара. Я рыцарь Королевской Гвардии, — он умолк, вглядываясь в нее. — И я по-прежнему твой брат.

Еще никогда ей не хотелось так сильно поведать кому-то правду о себе, о том, кто она есть. Если бы Эртур знал, что в теле его сестры уже много лет живет другая душа, поменяло бы это его мнение?

— А если бы я не была твоей сестрой? Если бы лишь обликом я напоминала тебе ее? Ты бы отказался от Гвардии ради меня?

— Все эти разговоры не имеют значения, Эшара. Мы — те, кто есть, и мы связаны узами похлеще брачных, мы связаны узами крови. — Говоря это, он продолжал гладить ее по щеке большим пальцем, и этот тактильный контакт был единственной соломинкой, удерживавшей ее на краю пропасти.

— Как и Таргариены, что веками женили братьев на сестрах, — в отчаянии возразила она.

— Но мы не Таргариены. — Он вздохнул. — Ты — самое лучшее, что я встречал в этом мире. Ты… ты прекрасна, и ты свободна. Однажды ты выйдешь замуж, и твой муж… он будет любить тебя и заботиться о тебе. Так, как никогда не смог бы я. — Он сглотнул. — И однажды ты проснешься, и поймешь, что эти два месяца тебе просто приснились.

— А как же ты?

— А я буду там же, где ты меня оставишь, — он горько улыбнулся.

Слезы вновь потекли по ее щекам. Эртур начал стирать их, обхватив ее лицо руками.

— Поцелуй меня, — прошептала она. — Пожалуйста, Эртур.

За последние два месяца она поняла одну вещь: он не умел ей отказывать, когда она просила вот так, словно от этого зависела ее жизнь. Эртур замер и некоторое время не двигался. Эшара зажмурилась, не желая видеть, как тепло исчезает из его глаз, как на самом дне они покрываются тонкой корочкой льда. И когда она была почти уверена, что он сделает одну из тех правильных вещей, вроде целомудренного поцелуя в лоб, или и вовсе отойдет от нее, он нагнулся к ее лицу и мучительно медленно коснулся ее губ.

Это не был один из тех жарких поцелуев, которыми любят хвастаться дорнийки, описывая страстность своих возлюбленных. Это было волнующее, осторожное, почти робкое касание, от которого у нее по спине поползли мурашки, а голова закружилась. Эртур выдохнул, замерев, как человек, прикоснувшийся к запретному, но до безумия желанному. Не открывая глаз, Эшара сама потянулась к нему, обхватив его за пояс. Если он отойдет хоть на шаг, она умрет! И Эртур сдался ее капризу и жадности, а может собственной жажде. Он целовал ее медленно, мягко, безмерно трепетно, а ей казалось, что земля уходит у нее из-под ног. Ей было одновременно и жарко, и холодно, и единственное, что было реально — это он.

Спустя вечность он прислонился к ее лбу своим, и какое-то время они так и стояли, тяжело дыша, с закрытыми глазами и гулко бьющимися сердцами. Ей казалось, что прошло несколько лет, может столетий, и, видят боги, она готова была остаться в этом миге навечно.

— Уходи, Эшара, прошу тебя, — глухо попросил он, не делая попыток отпустить ее или хотя бы открыть глаза. Его голос был полон страдания и отчаяния.

Эшара поняла его просьбу. Она сделала шаг назад, потом другой, и не давая себе времени на сомнения, бросилась вон из комнаты. Почти не видя ступеней из-за застилавших глаза слез, она сбежала вниз и выбежала из башни. Ей было наплевать, увидит ли ее кто-нибудь в таком состоянии. Какое это имело значение, когда весь ее маленький мир разрушился об его «уходи».

Она бежала в сторону пристани, где ее уже ждала верная Мира и корабль, державший путь на Драконий Камень. Ни она, ни тем более оставшийся в комнате Эртур не заметили в темноте коридора застывшего, подобно каменному изваянию, Джейме Ланнистера, единственной эмоцией на лице которого был шок.

* * *

Тучная служанка присела у камина, поворошила железной кочергой тлеющие угли, подбросила поленьев в камин и, убедившись, что огонь занялся, пыхтя, поднялась, на ноги. В то время, как на юге, в Королевских и Речных землях, зима охотнее сдавала свои позиции, здесь, на Севере, она еще правила балом. Потому ночи по-прежнему бывали суровы и коварны. Снег уже не выпадал, сменившись проливными дождями. В частности, последние два дня дождь лил как из ведра. Пока служанка прибиралась в покоях, туда вошел сам их хозяин.

— М’лорд, — низко поклонилась женщина.

Не обратив на нее внимания, мужчина прошел мимо и устало уселся в одно из кресел перед камином. Это был мужчина средних лет, высокий, с вдумчивыми, серьезными глазами, хмурыми чертами лица, как у людей, редко утруждающих себя улыбкой. Чуть длинные волосы до плеч были собраны на затылке, а подбородок слева пересекала тонкая полоска шрама, полученного в одном из боев с одичалыми, уголки губ мужчины были чаще всего слегка опущены, и в зависимости от освещения и ситуации, можно было предположить, что он расстроен, разгневан или преисполнен презрения.

Лорд Рикард Старк, а это был именно он, жестом велел служанке удалиться и только у самых дверей ее нагнал его голос. Рикард спросил, где его старший сын и, получив ответ, что тот отдыхает в своих покоях, велел позвать его к себе. Оставшись в одиночестве, лорд Рикард, не мигая, уставился в камин. Прошло довольно много времени, по меркам самого лорда Винтерфелла, прежде чем шаги его сына раздались у двери.

— Отец, ты звал меня?

Молодой волк, среднего роста, коренастый и сильный для своих лет, прошел в покои отца. Он был привлекателен, однако во внешности его таилось нечто хищное, первобытно грубое и опасное.

— Ты заставил меня ждать.

— Прости, — без капли раскаяния в голосе ответил Брандон, заваливаясь в противоположное кресло и вытягивая ноги к огню. — Я уже собирался отходить ко сну, когда Рита сообщила, что ты ждёшь меня.

Рикард ограничился только поджатыми губами и косым взглядом на непутевого сына. Вопреки его ожиданиям, старший сын и наследник не проявлял тех качеств, которые были необходимыми для будущего лорда Винтерфелла и хранителя Севера. Вспыльчивый и скорый на гнев, он с детства демонстрировал довольно буйный нрав и редко задумывался о последствиях, прежде чем лезть в драку, за что друзья называли его за глаза Диким Волком. Его покойная мать потратила немало усилий, чтобы научить своего не в меру темпераментного сына сдержанности и умеренности, и даже на смертном одре взяла с мужа обещание быть внимательнее к сыну.

К слову, Рикард Старк свое слово сдержал и вместо сына обзавелся титаническим терпением. Как бы Брандон не выводил его из себя, Рикард ни разу не поднял на него руки и крайне редко повышал на него голос. Он бы никогда в том не признался, но старший из трех его сыновей, его первенец, был его любимцем, уступая лишь своей младшей сестре. В награду за терпение и своеобразную, неявную уступчивость Рикард получил безграничное уважение и почитание сына. Негромкого голоса Рикарда было достаточно, чтобы его сын даже в пылу самого яростного спора замолчал. Долгие часы вечерних бесед и наставлений также не прошли даром — Брандон стал чуть более сдержанным и избирательным в словах и в действиях. Однако он лишь научился самую малость держать в узде эмоции, но более спокойным от того он не стал.

Боги также обделили старшего сына лорда Старка рассудительностью, что немало расстраивало его рационального и осмотрительного отца. Брандон был лишен глубокого и пытливого ума, необходимость думать о чем-то дольше десяти минут вызывала у него скуку, и мысли его тут же перебегали на что-то другое. И хотя он был с детства довольно наблюдателен, отсутствие политической смекалки лишало его возможности эту наблюдательность использовать в полной мере.

Несмотря на эти недостатки, Брандон обладал качествами, которые больше всего ценились у суровых северян, а именно железной волей, решительностью, выносливостью, храбростью, напористостью и умением заставить с собой считаться. В отличие от своего младшего брата, которого за застенчивость прозвали Тихим Волком, он всегда оказывался в центре внимания, как мужского, так и женского.

— Ты сегодня наведывался к Рисвеллам, как я слышал, — произнес Рикард.

— Да, заезжал к ним, проведать старика Родрика, — неохотно признался Брандон, после короткого молчания.

— Что-то мне подсказывает, что не его ты навещал, — проницательно заметил отец, скрестив пальцы.

Брандон плутовато поглядел на отца, однако тот был как никогда серьезен. Даже серьезнее обычного.

— Я молод, отец, у меня есть определенные… нужды. Ты должен меня понять.

— Вот и справляй свои нужды при помощи какой-нибудь бордельной шлюхи. А я не желаю, чтобы лорд Рисвелл однажды заявился к моим воротам с брюхатой дочерью.

Все это он сказал, не повышая голоса, и даже не меняя тона. Однако Брандон невольно ощутил холодок на затылке, как всегда, когда отец злился.

— Барбри…

— Леди Барбри придется подыскать себе другого жениха, — отрезал отец. — А ты в следующем году женишься на Кейтлин Талли. И я не желаю, чтобы ты оскорблял ее или ее отца неподобающими связями.

Юная Барбри Рисвелл привлекала Брандона своей раскрепощенностью и веселым характером. Умная, уверенная в себе, жизнерадостная и бойкая, она заинтересовала его несколько лун назад, когда он гостил у его расчетливого отца. Брандон солгал бы, заявив, что безоглядно влюблен в нее, однако он мог представить себе семейную жизнь с ней, что уж точно не была бы скучной. А о Кейтлин Талли он того же сказать не мог. Скромная, послушная Кейтлин большее подошла бы Неду, чем ему. Брандон порой даже затруднялся, общаясь с ней, не зная о чем говорить с этой утонченной, уравновешенной девушкой. Он пожевал губу, взвесил риск вызвать гнев отца с риском прожить жизнь, которую не желал, и потом решительно выпалил:

— Мне так обязательно на ней жениться?

В просторной комнате после этого вопроса стало ощутимо холоднее. Брандон уже успел пожалеть, что задал этот вопрос. Ведь знал, каким будет ответ, но все равно спросил! Просто это был такой способ выразить свое нежелание. Способ, которым испокон веков пользуются дети.

— Мы, кажется, это уже обсуждали, сын. — Рикард поглядел на него строго, но не жестко. — Леди Барбри миловидная и неглупая девушка, но она не ровня тебе. Каждый должен выбирать в спутники того, кто ему равен. И я говорю не только о кошельке. Когда-нибудь ты поймешь смысл моих слов.

— Но ведь причина не только в этом, отец, — упрямо продолжил гнуть свою линию Брандон, подавшись вперед. — Ты так цепляешься за этот брак, потому что видишь в нем ресурс. По той же причине ты обещал Лианну Баратеону, и лишь вопрос времени, когда ты захочешь обручить Неда с дочерью Тайвина Ланнистера.

— Хмм, дочь Тайвина, боюсь, сожрет твоего младшего брата и не подавится. А вот Бенджен был бы хорошей партией. Он мягок, но гибок, добродушен, но устойчив. К тому же они почти ровесники, — Рикард прервался, заметив, каким взглядом смотрит на него сын. — Считаешь меня черствым, старым мерзавцем, играющим судьбами своих детей?

— Я считаю, — медленно проговорил Брандон, — что ты умнейший человек, из всех, кого я когда-либо знал. И у тебя есть серьезная причина быть мерзавцем, играющим судьбами своих детей.

Впервые за вечер лорд Старк позволили себе скупую улыбку, которую его сын расценил, как похвалу своей прозорливости.

— Ты прав, — кивнул он. — Полагаю, пришло время посвятить тебя в наши планы. За этим я тебя и позвал. — Он уселся поудобнее, готовясь к долгому разговору. — Я действительно не просто так налаживаю связи с Речными и Штормовыми землями и Долиной. Семь Королевств — то, что когда-то было разрозненными землями, враждовавшими друг с другом, стали единым целым. И благодарить за это стоит?..

— Таргариенов?

— Драконов. Именно драконы объединили Вестерос и, подобно железному трону, спаяли его воедино. И именно драконам мы, северяне, подчинились. Не Таргариенам, не кому-то другому, а драконам. Долгие годы мы признавали за драконьими наездниками право управлять нами, отдавать нам приказы, но только потому, что они были ближе к богам, чем к людям, как они любят говорить. Однако время шло, и великие драконьи наездники стали слишком мелки, как и их драконы. Они позволили склокам, жадности, алчности и мелким амбициям внести раздор в свои ряды. Что бывает, когда сильный вожак умирает, а в его стае начинается грызня? Законы волков применимы и к драконам. Так вот, Таргариены, ослепленные собственной гордыней и жаждой мести, позволили уничтожить самое ценное, что у них было. И к чему это привело? Если Таргариены забыли, де Лазалдри не дадут солгать.

— А при чем тут эти пентошийские виноделы? — удивленно вскинул брови Брандон.

Рикард поджал губы, поняв, что сболтнул лишнего.

— Они не просто «виноделы», но суть не в этом. Мы говорим сейчас не о них, потому не перебивай меня, — не слишком изящно выкрутился он. — Шли годы, Таргариены сменяли друг друга на железном троне, но с каждым новым королем, становилось все яснее, что это более не великие властители драконов, рассекавшие небеса и танцевавшие с огнем, а самые обычные люди. Люди, что с каждым поколением становятся все менее достойными трона своих предков.

Брандон слушал, не перебивая, хотя не вполне понимал, к чему отец ведет. А Рикард нагнулся к камину и поворошил угли кочергой. После, не отрываясь от огня, он продолжил.

— Я не буду отрицать, что Эйгон Завоеватель, Мейгар Жестокий, Джейхейрис Миротворец, Эймонд Одноглазый, Деймон Порочный принц были великими воинами, но их потомки не сумели сохранить даже толику того величия.

— Ну, к Эймонду Таргариену ты несправедлив, — хмыкнул Брандон. — Уж, он-то не виноват в том, что…

— Я говорю о династии в целом, — нетерпеливо перебил его отец, вновь откидываясь обратно в кресле. — Сейчас это лишь горстка хилых слабаков, пляшущих под дудку безумца. До меня доходят рассказы из Красного замка, и они внушают серьезные опасения. Если так пойдет дальше, Семь Королевств, одним из которых является и Север, окажутся во власти сумасшедших.

— И что же ты предлагаешь? Не свергать же их, — усмехнулся Дикий Волк. Рикард даже не улыбнулся, продолжив изучать языки пламени в камине. — Отец?

— Я обсуждал эту ситуацию с Джоном Арреном и Хостером Талли, а также с покойным Стеффоном Баратеоном в разное время, — теперь Рикард говорил медленно, тщательно отмеряя слова, и с каждым произнесенным словом лицо его сына все сильнее вытягивалось. — Их всех беспокоило будущее Семи Королевств. И однажды мы поняли, что, как лорды и защитники своих земель, не можем позволить жалкому потомству Эйгона Первого творить беззаконие и дальше. Сегодня он сжигает людей в своем замке, а завтра он пожелает узреть полыхающие Речные Земли. Что тогда?

Рикард не замечал, что, говоря это, повторял слова своего друга Джона Аррена, которыми тот склонял его и Хостера Талли на мятеж. Брандон изумленно глядел на отца, не зная, что сказать.

— Потому мы собираемся свергнуть Эйриса Таргариена, пока он не принес погибель нам всем, — окончил Рикард, и в ту же секунду за окном сверкнула молния, следом за которой грянул гром.

С минуту в покоях стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь шепотом дождя за окном и вторившим ему скрипучим бормотанием пламени в камине. Брандон переваривал свалившуюся на него информацию, способную вызвать изжогу у кого угодно.

— И… вы хотите посадить на трон Рейгара? — Брандон заметил, что голос его сел, и поспешил откашляться.

— Нет, — резко дернул подбородком Рикард. — Эйрис в молодости тоже внушал большие надежды, а посмотри на него сейчас. Довольно с нас Таргариенов, которых от безумия отделяет лишь грань, равная ребру монетки!

— Но кто…

— Хочешь спросить, кого мы посадим на трон? — Рикард скупо улыбнулся. — Теперь, когда драконов в Вестеросе и за его пределами больше нет, все дома равны между собой. Но мы все же посадим того, в ком пусть и немного, но течет королевская кровь, чтобы не сильно раздразнить чернь.

— Баратеоны! — догадался его сын.

— Именно. Роберт — старший сын Стеффона, станет королем, и начнется новая династия — династия Баратеонов. — Рикард перевел взгляд на сына. — А твоя младшая сестра станет королевой.

— Что получат остальные дома? — чуть жестко спросил Брандон.

— Джон — пост десницы при дворе Роберта, младший сын Хостера также займет должность в Малом совете. Север, Речные Земли и Долина получат больше привилегий и власти, по сравнению с остальными королевствами. Ну, а мне достаточно будет знать, что в будущих королях Вестероса течет кровь Старк.

Брандон скривил губы в ироничной ухмылке. Какая скромность! Его отец отхватил самый лакомый кусок. Ему повезло, что Роберт влюбился в его дочь, а не в одну из дочерей Талли. Брандон мотнул головой в тщетной попытке собрать в одну кучу мысли. В его прямолинейной голове не укладывалось, что его родной отец, великий Рикард Старк, способен так хладнокровно планировать переворот. А еще говорят, что он, Брандон, безрассуден! И тут его осенило.

— Так поэтому ты отправил меня к Талли пару лун назад с тем загадочным письмом, содержимое которого не пожелал мне поведать? А я все голову ломал, с чего это я должен приехать в дом своего будущего тестя поздней ночью, да еще и в тайне!

— Я ожидал от тебя большей дотошности, — приподнял бровь Рикард. — А ты даже не стал допытываться до истины, просто взял и передал письмо адресату. Даже не знаю, радоваться ли мне такой преданности или расстраиваться такому простодушию будущего лорда Винтерфелла.

Брандон вспыхнул. Можно подумать, он единственный ни о чем не подозревал. А что, если они все знали, и только он один, как олух, ходил в неведении?

— А сам Роберт в курсе, какие у вас на него планы? Или Нед?

— Ни один из них ничего не знает. Пока, — отец выразительно на него посмотрел. — Роберт слишком горяч, а твой брат слишком честен, чтобы их посвящать в детали еще не приведенного в действие плана.

— И когда же вы его приведете в действие? — поинтересовался Брандон с легким облегчением от того, что он не единственный олух.

— Скоро. Через две луны в Харренхолле намечается большой турнир, куда съедутся почти все маломальски крупные дома Семи Королевств. Король и его наследник также будут там. На этом турнире все и начнется, — загадочно произнес Рикард, все так же мрачно глядя в камин. — И начнется все со смертью одного из Таргариенов.

Брандон удивленно повернулся к отцу, не уверенный, что ему не послышалось. Он как раз собирался отца спросить, каким образом они собираются свергать династию, правившую не одно столетие, но поперхнулся собственным вопросом. Мрачная решимость, написанная на лице его отца, напугала даже его.

На какое-то время отец и сын погрузились в свои мысли. Когда первый шок и растерянность понемногу отступили, Брандон начал смотреть на картину иначе. А ведь отец прав. Как и всегда, впрочем. Почему они должны терпеть во главе себя этих никчёмный, полубезумных Таргариенов, недостойных даже того, чтобы начищать их ботинки? То, что их предки летали на драконах на даёт им права считать себя незыблемыми. Уж точно не для северян.

На Севере всегда действовали волчьи законы. Вожак был обязан доказать, что он достоин вести за собой стаю. Старки не одно столетие являлись хранителями Севера не потому, что пользовались правом, данным своими праотцами. А потому, что каждый Старк, получивший титул лорда, каждый день доказывал свою силу, мудрость и справедливость. Только закон силы понимали непокорные и дикие северяне, и только перед силой они готовы были склоняться. А Таргариены, восседавшие на троне последние несколько поколений, опирались лишь на силу памяти своих подданных и их трепет перед железным троном, наследием Эйгона.

Чем больше Брандон думал, тем больше он загорался идеей смены власти. Самым примечательным в сыновьях Рикард Старка было то, что, несмотря на всю буйность и неукротимость характера, именно старший его сын был больше всего подвержен авторитету отца. Там, где более спокойные младшие могли бы узреть коварство и подлость, отказавшись ей подчиняться, Брандон видел лишь мудрость и непогрешимость. Для него отец был безупречен, а его решения неоспоримы. Потому в тот же вечер Брандон Старк стал самым ярым сторонником переворота.

Они ещё некоторое время просидели в покоях лорда Винтерфелла, пока угольки в камине медленно догорали, не справляясь с северным холодом. И хоть зима в Вестеросе подходила к концу, для династии Таргариен, подобной этому ослабшему пламени, зима была как никогда близко.

To be continued…

Примечания:

Ну что ж, мои дорогие, первая часть нашей истории подошла к концу. Со всеми более-менее ключевыми фигурами мы познакомились, некоторых только упомянули, но во второй части я планирую ввести еще парочку.

Вторая часть будет посвящена Харренхольскому турниру и тому, что все же там произошло)

Пи.Эс. Советую запомнить фамилию "пентошийских виноделов")))

Наших героев ждет небольшой таймскип до Харренхольского турнира, а значит, нас он тоже ждет. Это нужно, чтобы вы прониклись тоской Эртура и Эшары друг по другу, а вовсе не потому что автор ленивая жопа и у нее очередной экзамен на носу)))

А пока можете порадовать меня обратной связью)

1) выдумка автора

Вернуться к тексту

Гамлет

Мой рок взывает,

И это тело в каждой малой жилке

Полно отваги, как Немейский лев.

Призрак манит.

Он все зовет? — Пустите. Я клянусь,

Сам станет тенью, кто меня удержит;

Прочь, говорю! — Иди, я за тобой.

Гамлет и Призрак уходят.

Горацио

Он одержим своим воображеньем.

Марцелл

Идем за ним; нельзя оставить так.

Горацио

Идем. — Чем может кончиться все это?

Марцелл

Подгнило что-то в Датском государстве.

Горацио

Всем правит небо.

«Гамлет. Принц Датский» Акт 1.

Эшара сонно приоткрыла веки, лениво размышляя над тем, что больше виновато в ее очередном отвратительно раннем пробуждении. Абсолютная ли бесцеремонность местных слуг, горланящих под окнами ни свет, ни заря, возмутительная ли жизнерадостность Миры, рывком раздвигающей тяжелые портьеры со своей извечной песенкой о пробудившемся солнышке, нахальство ли сия солнышка, бьющего ей в глаза, вероломство ли тех, кто поставил изголовье кровати прямо у окна или благожелательность хозяев, поселивших их в комнатах с окнами на юго-восток.

Хмуро умывая лицо водой из подставленного Мирой чана, она задумалась, что, возможно, причина была куда проще — Харренхолл душил ее своим заплесневевшим величием. Два дня назад она прибыла сюда на турнир в свите принца Рейгара и принцессы Элии. Как бы они не спешили, чтобы успеть раньше короля, дабы не проявить непочтительность (а может, по другой причине), они лишь на пару дней опередили королевский эскорт. По словам лорда Уэнта, король должен был прибыть со дня на день, возможно уже сегодня.

За эти пару суток, проведенных в замке, Эшара успела понять несколько вещей. Самое главное, ей не нравятся железнорожденные и все, что было сотворено их грубыми, неотесанными руками. Харренхолл — этот огромная крепость, по слухам в несколько раз превосходящая Красный замок и Винтерфелл, этот замок, впитавший в себя неуемную гордыню своего первого хозяина, был самым мрачным и унылым местом из всех, что ей доводилось видеть. Высокие башни, самая высокая из которых своими зубцами порой касалась низко проплывающих облаков, выглядели уродливыми и отталкивающими. Когда-то Харрен Хоар потратил не больше, не меньше, сорок лет на постройку этого творения, мечтая создать то, что не сможет превзойти никто из живущих, однако всем его трудам и чаяниям суждено было столкнуться с пламенем и яростью, которого не видел до того ни один живущий. Балерион уподобил башни замка не то расплавленным восковым свечам, искривленным и оплывшим, не то скрюченным пальцам старухи, страдающей болезнью суставов.

Мира суеверно шептала, что замок проклят самим Харреном Хоаром перед смертью, но кто знает, быть может вовсе не харреновское проклятье тяготело над крепостью. А проклятия сотен людей, чьи владения он разорял и грабил для построения замка, сотен несчастных рабочих, погибавших в рудниках, замерзавших зимой и умиравших от жажды летом? Несчастных, чья кровь смешивалась с раствором, скреплявшим камни… Если и было в Харренхолле проклятье, то Эшара была убеждена, что не слова безжалостного захватчика, а лишь кара невинных, замученных до смерти, могла быть столь сильна.

Но если не считать внешнего уродства, изнутри замок был вполне обычен, в чем была непосредственная заслуга лорда Уэнта, постаравшегося придать этому исполину чуть менее пугающий облик. В замке было несколько залов, самым большим из которых был Зал Ста Очагов, и все они были похожи друг на друга: высокие сводчатые потолки, поддерживаемые боковыми опорами и колоннами, стрельчатые окна, впускающие свет и воздух, плиточные полы. На некоторых колоннах можно было даже заметить незатейливый барельеф — ничего выдающегося или даже близко подходящего по изысканности к тому, что Эшара видела на Драконьем Камне, только грубая и безвкусная работа.

После Харрена, последующие хозяева не раз предпринимали попытки отстроить замок и стереть с его лица шрамы прошлого, однако то ли замок упорно цеплялся за свою память, заключенную в этих шрамах, то ли сами боги отчего-то противились этому. Тем не менее, несмотря на все свои злоключения, замок оставался одной из самых больших и нерушимых крепостей Вестероса, изуродованным, но не склоненным.

— Миледи, какое платье вы наденете сегодня? — подала голос Мира, одновременно протягивая Эшаре махровое полотенце. — Быть может, в честь приезда короля стоит одеть ваше алое платье с золотым поясом?

— Я не Таргариен, Мира, и демонстрировать свою лояльность обычными тряпками — верх лицемерия. Если бы преданность оценивалась ценой одного платья, она стоила бы дешевле шлюхи на Шелковой улице.

— Опять вы начинаете болтать все эти премудрости, — закатила глаза служанка. — Помяните мое слово, вас никто не возьмет замуж, если не перестанете умничать.

— Не моли чепуху и принеси мне мое бирюзовое платье. Сегодня я буду в нем.

— Но вас уже видели в нем в Красном замке! — запротестовала Мира с выражением ослиного упрямства на смуглом лице. — Вы не можете пойти приветствовать короля, где соберется вся знать, в старом наряде!

Мира была старше Эшары на несколько лет и после смерти матери при рождении Аллирии, стала для девочек одновременно старшей сестрой, нянькой и наперсницей, которой они поверяли свои тайны. Оттого девушке этой позволялось несколько больше того, что дозволено обычным служанкам.

Эшара по опыту знала, что когда ее служанка примеряла на лицо подобную мину, она не собиралась сдаваться без боя. Она попыталась придать лицу грозное выражение, однако ее растрепанный вид и ночная сорочка не способствовали запугиванию — Мира даже бровью не повела. Можно было потратить пол утра на битву с несносной девицей (и не факт, что Эшаре удалось бы выйти победительницей!), а можно было проявить дипломатичность и хитрость.

— Я надену ту уродливую брошь, что мне подарила Аллирия, и ты сможешь написать ей об этом в письме, чтобы ее порадовать. — Мира моргнула, но вновь вздернула подбородок, демонстрируя неубежденность. Эшара вздохнула: — И я разрешу тебе заплести мне косу набок, если ты принесешь мне мое бирюзовое платье. — Молчание. — И буду вовсю приглядываться к женихам на пиру.

Последний аргумент возымел эффект, и Мира, взвесив за и против, кивнула, хоть и не без колебаний. Эшара скривила губы. Она ненавидела заплетать косу и эту брошь (которая на самом деле вовсе не была уродливой), но пожалуй, ради бирюзового платья она готова согласиться. Вернее, ради возможности приветствовать в нем его. Она до сих пор помнила его восхищенный взгляд, когда он впервые увидел ее в нем. Как же он встретит ее теперь? И как ей держаться с ним? Заговорить ли первой или…

Эшара быстро тряхнула головой. Нет, нельзя думать об этом. Нельзя! Не для того она каждый день вступала в бой с собственным сердцем и разумом, каждую ночь отгоняла от себя мысли о нем, занимала себя чем угодно, лишь бы заглушить боль в груди, чтобы вновь превратиться в глупую влюбленную девчонку. А ведь именно такой он ее наверняка и видел. Теперь перед ним должна была предстать обновленная Эшара, повзрослевшая, уверенная в себе, гордая и недоступная, загадочная и интригующая леди, одним взглядом умеющая привлечь мужчин. Не будет больше этой милой, нежной и хрупкой девицы, вызывающей у него умиление. И волнение совершенно не вписывалось в ее новый образ.

Она так тщательно создавала себе этот пресловутый образ, бывший чем-то средним между Серсеей Ланнистер и Кэтрин Мериуэзер, даже не догадываясь, почему именно на них желала быть похожа. Просто пока еще невинная в отношении мужчин Эшара подсознательно ощущала исходившую от них ту особую самоуверенность, раскрепощенность девушек, уже имевших опыт близкого общения с противоположным полом. Ей отчего-то казалось, что именно таким девушкам удается привлекать к себе мужчин.

Будь рядом с Эшарой ее мать и поделись она этими мыслями с ней, та бы непременно объяснила своей дочери, что эта аура опытных девиц привлекает к ним мужчин нередко с далеко не чистыми помыслами. Есть необъяснимый призыв во взглядах опытных девиц или же девиц, желающих этого опыта набраться, который безошибочно, на уровне инстинктов улавливают мужчины и при должном желании им пользуются. Она поведала бы ей о том порочном сорте мужчин, усердно платящих дань доступности. Тогда как очарование невинности и неискушенности, которое она еще не успела потерять, обладало куда большей ценностью в глазах совершенно другого сорта мужчин. Но у Эшары не было наставниц, способных ей объяснить все эти тонкости.

Вскоре Мира вернулась и начала одевать свою госпожу. Первым делом была скинута ночная сорочка, и вместо нее Эшара облачилась в тонкую, белоснежную камизу, затем при помощи служанки она надела котту нежно-зеленого цвета с суженными рукавами. Следом Эшара просунула руки в котарди из плотного сукна насыщенно-бирюзового оттенка с прямоугольным вырезом на груди и рукавами, едва достигавшими локтей и расширяющимися сзади. Снизу, опускаясь чуть ниже бедер платье слегка расширялось за счет шести клиньев. Цвет юбки плавно переходил от ярко-бирюзового до почти черного у самого подола. Все платье, сверху донизу было расшито темно-синими, фиолетовыми и черными узорами цветов. Это было очаровательное платье, и даже ненавистная брошь не могла испортить его красоту. Эшара залюбовалась собой, пока Мира наносила ей румяна на щеки, бормоча под нос что-то о бледной коже и вредном воздухе.

Через час полностью готовая, с замысловатой косой, перекинутой через плечо, Эшара вошла в покои принцессы Элии. Тут ей предстала удивительная картина хаоса и нервозности, уживающихся с ледяным спокойствием и хладнокровием. Элия, еще не успевшая облачиться в котарди, стояла в двух нижних слоях своего одеяния, пока три служанки кружились вокруг нее. Две аккуратно надевали на нее одежду, одновременно поправляя нижние юбки и корсет, а третья тем временем пыталась закрепить и без того застывшую, словно камень, прическу госпожи. Вокруг, на полу, на просторной кровати, спинках кресел были разбросаны ленты, кружева, ткани и прочее. И среди всего этого беспорядка в одном из кресел с комфортом сидел Рейгар, невозмутимо наблюдая за стараниями служанок.

— Почему лорд Уэнт только сейчас сообщил нам, что кортеж его величества видели в часе от Харренхолла! — возмущалась Элия. — Если мы не успеем… ай! Осторожнее! — воскликнула она, когда одна из шпилек неловко опустилась в прическу, затерявшись среди волос.

— Простите, ваше высочество, — в голосе служанки прозвучало искреннее раскаяние, но даже оно не смогло успокоить принцессу.

— Эшара, не стой столбом! Иди, помоги этим неумехам!

Резкий тон обычно спокойной принцессы привел Эшару в чувство, напомнив о ее обязанностях фрейлины. Она торопливо подбежала к Элии, стараясь не замечать внимательного взгляда принца Рейгара на затылке. Однако от ее собственного спокойствия не осталось и следа. Он так близко! Уже через час она сможет увидеть его! Ею овладело иррациональное, детское желание спрятаться в гардеробную и вовсе не появляться сегодня на людях. Может, притвориться захворавшей?..

Тем временем, туалет Элии был полностью окончен. Эшара с тайным сочувствием поглядела на волосы принцессы, закрепленные несколькими десятками шпилек и заколок, будто та собиралась на бал. В то время как самой Эшаре позволялось приветствовать короля с простой, пусть и изысканно и замысловато собранной косой, то Элии, как будущей королеве, такой привилегии не было предоставлено. Когда служанки закончили свое дело, повинуясь негромкому приказу принца, они поспешно покинули спальню, чтобы вернуться туда после ухода господ и прибрать весь учиненный бардак. Рейгар подошел к супруге и, взяв ее за руки, заглянул в глаза. Эшаре, стоявшей за спиной принцессы, показалось, что на мгновение тревога омрачила его лицо, но оно быстро приняло прежнее беспечное выражение.

— Ты великолепна, — проговорил он. — Я знаю, что тебя тревожит, но тебе нечего опасаться. Любой, кто посмотрит на тебя, признает в тебе будущую королеву Семи Королевств. И он тоже признает. Ты мне веришь?

Элия удрученно кивнула.

— Не отпускай моей руки, — попросила она.

— Не отпущу. Обещаю, — обнадеживающе улыбнулся Рейгар, а затем повернулся к Эшаре. — Миледи, поручаю мою супругу вашим заботливым рукам. Как будете готовы, спускайтесь к воротам, я буду дожидаться вас там.

Последние слова были адресованы жене, которая рассеянно кивнула, не заметив короткий, но выразительный взгляд, брошенный напоследок ее мужем Эшаре. Когда за ним закрылась дверь, Эшара принялась успокаивать свою принцессу самым умиротворяющим тоном, на который была способна. За эти пару месяцев она искренне полюбила Элию и старалась всячески оберегать эту хрупкую и телом, и душой девушку. Особенно теперь, когда два месяца назад мейстер сообщил, что она вот уже две луны, как носит под сердцем дитя.

Эшара погрузилась в воспоминания. Она была свидетельницей той сцены. Только в отличие от остальных присутствующих, ее взгляд был прикован к принцу Рейгару. От нее не ускользнула слепая радость, озарившая его лицо. Так радуются мужчины, страстно, до безрассудства желающие иметь наследника. И только после он будто вспомнил о предостережениях мейстера, о всех рисках, связанных с беременностью, и позволил озабоченности скрыть первоначальную радость. С того дня Эшара была свидетельницей того, как он окутывал супругу всяческой заботой, едва ли не нося ее на руках. Вот только Эшара задавалась вопросом, о ком больше заботился принц Рейгар — о своей супруге или о дите, которому ей предстояло дать жизнь?

Не только этому была свидетельницей Эшара. Следуя указу королевы, она наблюдала. Наблюдала и подмечала множество деталей, незначительных и ничего не значащих на первый взгляд, но заставляющих задуматься. Мейстер часто приносил Рейгару письма от его «друзей». Как-то во время ужина Элия шутя поинтересовалась, с кем это ее муж завел столь тесную переписку, рискуя вызвать ее ревность. Рейгар, ни капли ни смутившись, ответил, что если заведет любовницу, Элия узнает об этом первой. А письма ему приходят от его друзей из Дорна и Эссоса. На этом тема была исчерпана, однако Эшара сделала немаловажный вывод, что общение с «друзьями» не было столь частым ранее и лишь за последние недели заметно участилось.

Помимо этого, на Драконий Камень пару раз приезжали гости. Лорды из Дорна и однажды некий лорд с Железных островов. А однажды, мучаясь бессонницей, она вышла в галерею и заметила небольшую галеру, спустившую якорь в порту. Она бы не обратила на это внимание, да и в кораблях она плохо разбиралась, если бы на обратном пути едва не столкнулась с командующим стражей, направлявшимся в кабинет принца Рейгара в сопровождении двух мужчин, одетых на восточный лад. Эшаре показалось, что одеяния их напоминали браавосийские туники. Девушка тогда едва успела отскочить в тень, прежде чем ее заметили. Но даже не эти мелкие кусочки пазла заставили ее по-новому взглянуть на принца Рейгара, а совсем недавний случай, произошедший в ее спальне, после которого Эшаре стало сложно смотреть в глаза Рейгару, как и находиться с ним в одной комнате.

Семь дней назад.

Было довольно поздно, когда она, удостоверившись, что принцесса Элия легла спать и ни в чем не нуждается, завернула за угол, направляясь в свои покои. То, что что-то не так, она почувствовала сразу, едва переступив порог своей спальни. Комната утопала в тенях, отбрасываемых от предметов мебели, но даже в таком тусклом освещении было бы сложно не заметить фигуру, застывшую в кресле у камина. От неожиданности Эшара вздрогнула, едва не выронив из рук книгу, которую читала принцессе. Принц Рейгар собственной персоной, как ни в чем не бывало сидел возле камина и, очевидно, ждал ее. Эшара втянула воздух через нос и медленно выдохнула, пытаясь успокоиться. Весь ее небольшой опыт красноречиво твердил, что мужчина в ее спальне в такой час — не к добру.

— Леди Эшара. — Рейгар даже не обернулся к ней. — Прошу, проходите. Прошу прощения за столь поздний визит. Я хотел поинтересоваться, как себя чувствует моя супруга.

— Мой принц. — Эшара сделала чуть неловкий реверанс, затем подошла ближе. — Можете не беспокоиться, ее высочество вполне здорова и ни в чем не нуждается, ее беременность протекает сносно, и мейстер считает, что свежий воздух и тепло идут ей на пользу. Но вы ведь пришли сюда не только за этим? — после паузы спросила она.

— А вы не из тех, кто любит пустую болтовню? — усмехнулся Рейгар, внимательно ее разглядывая. — Вы правы, я пришел не за этим, вернее не только за этим. Мне кое-что нужно, и, боюсь, дать мне это можете только вы.

Кровь прилила к ее лицу. Эшара не была столь наивна (да и жизнь в Красном замке ее многому научила), чтобы не знать о том, что фрейлины угождают не только своим королевам и принцессам, но и нередко ублажают их мужей. Однако принц Рейгар не производил подобного впечатления до сих пор. Да за два месяца он даже толком не взглянул на нее! И если он пожелает от нее близости, как отказать, не навлекая на себя беду?

Видимо, смятение слишком явственно отразилось на ее лице, потому что Рейгар вновь хмыкнул и предложил ей для начала сесть. На негнущихся ногах Эшара подошла к камину и уселась в кресло напротив. Не зная, куда деть глаза, она опустила взгляд на его изящные руки и внезапно заметила, что он что-то крутил в пальцах. Однако его руки оставались в тени, и разглядеть что именно было зажато в его руке, было невозможно.

— Не волнуйтесь, миледи, я не собираюсь делать вам непристойных предложений, — Рейгар сделал паузу, прежде чем продолжить: — Хотя видят Семеро, многие на моем месте наказали бы вас именно таким образом, знай они то, что известно мне.

— Я… не совсем вас понимаю, ваше высочество, — Эшара попыталась сохранить хорошую мину при плохой игре. Что бы ни было на уме таргариенского принца, одним своим молчанием или коротким смешком он заставлял ее чувствовать себя кроликом, наткнувшимся на удава.

— Боюсь, из вас вышла никудышная шпионка. — С этими словами он бросил ей на колени то, что вертел в руке.

Опустив голову, она обнаружила свернутый в трубку листок. Мгновенно похолодевшими пальцами она развернула уже слегка помятую бумагу, заранее догадываясь, что там найдет.

Наступила тишина. Эшара не смела поднимать глаза на принца, опасаясь, что стоит ей на него взглянуть, и вся его напускная сдержанность и спокойствие слетят, а сам он придушит ее голыми руками. Рейгар же терпеливо ждал от нее хоть какой-то реакции, пока, очевидно, не понял, что таковой не дождется.

— Не расстраивайтесь, вы могли бы преуспеть в своем нелегком ремесле, обладай вы чуть большим опытом. Позвольте дать совет на будущее: никогда не впутывайте в свои дела тех, в ком не уверены хотя бы наполовину. А уж мейстера человека, за которым решились шпионить, тем более, — тоном требовательного учителя начал вещать он. — Месяц назад я попросил старика передать мне одно из ваших писем, просто чтобы убедиться, что вы не распространяете сплетни о моей супруге или нашей семейной жизни. Каково же было мое удивление, когда я прочитал ваше послание моей матушке. Клянусь честью, лучше бы вы болтали о том, как часто мы исполняем свой супружеский долг!

Эшара сжала зубы. Необходимо было как можно скорее взять себя в руки! Нельзя показать свой страх. Это только подстегнет его гнев. Но сказать что-то было необходимо, ее молчание и так излишне затянулось.

— Ваше высочество, — усилием воли она подняла на него глаза и столкнулась с притворно-вежливым интересом на его красивом лице, — это не то, что вы подумали. Ваша матушка беспокоится о вас и попросила меня рассказывать о ваших делах. Не со злым умыслом, а только ради вашего блага.

Еще не договорив, она поняла, что это была роковая ошибка. Если до этого Рейгар выглядел расслабленно, то теперь взгляд его стал жестче, а рука на подлокотнике кресла быстро сжалась в кулак и разжалась. Эшара уже всерьез начала подумывать о том, не предложить ли принцу себя, дабы спастись от страшной и мучительной смерти.

— Вас не учили, что благими намерениями вымощена дорога в Пекло? — холодно поинтересовался тот и, не дожидаясь ответа, резко спросил, причем таким тоном, что Эшара мигом смекнула — шутки кончились: — Как много известно моей матери о моих делах?

— Ей… ей известно, — заикаясь, начала она, судорожно пытаясь придумать выход из сложившейся ситуации. Хороша шпионка! — Только то, что на прошлом месяце на Драконий Камень приплывали ваши друзья из Эссоса.

— И?..

— И лорд Толанд и Блэкмонт из Дорна, — обреченно добавила Эшара, опустив голову.

Это была лишь капля в море, однако даже этого хватило, чтобы разозлить принца. Рейгар вновь сжал кулак и дернулся было вперед, словно хотел встать (об ином возможном намерении Эшара думать не желала), но мгновенно взял себя в руки и откинулся обратно назад, проявив чудеса самообладания.

— Должен признать, я разочарован. От сестры Эртура я ожидал большей стойкости. Пожалуй, надо будет передать моей матери, чтобы впредь выбирала шпионок, способных хотя бы пару минут удержать язык за зубами. Хотя бы для приличия.

Эшара не знала, что именно распалило в ней гнев и храбрость, упоминание ли Эртура или презрение в голосе принца, однако следующие слова сорвались с ее языка сами по себе.

— Быть может, не стоит вести сомнительные игры за спиной трона, коли не желаете, чтобы к вам подсылали соглядатаев? — выпалила она.

Рейгар по-новому взглянул на нее. Как человек, обнаруживший, что невзрачный, потрепанный воробушек, оказывается, может петь соловьем.

— Как много вам известно, миледи? — ласково промолвил он, отчего Эшара похолодела.

— Лишь догадки вашей матушки. Она беспокоится, о том, что вы можете причинить себе вред. А еще… — Была не была. Эшара сделала глубокий вдох. — Я должна вам кое-что поведать, мой принц.

Рейгар заинтересованно приподнял бровь. Прежде чем продолжить, она долго глядела в огонь, решаясь. Она уже давно обдумывала эту возможность, бессонными ночами взвешивая все за и против. Это было крайне рискованное решение, но стоила ли игра свеч? Рейгар вежливо кашлянул, привлекая ее внимание, и тогда Эшара, не оборачиваясь, заговорила.

— Вы, возможно, помните, что несколько лет назад я потерялась в пустыне?

— Да, Эртур тогда поехал вас искать, — вспомнил Рейгар, слегка озадаченным тоном, явно сбитый с толку неожиданным переходом. Эшара кивнула.

— Я тогда едва не погибла от обезвоживания. Многие часы я провела в пустыне, сбивая ноги до мозолей и моля богов сжалиться надо мной. Не знаю, услышали ли они мои молитвы, или я начала сходить с ума… Говорят, человек, мучимый жаждой, начинает видеть и слышать то, чего нет. Но мне… мне явились видения.

Она умолкла, а Рейгар, не двигавшийся, словно мгновенно превратившийся в каменное изваяние, спросил напряженным тоном:

— Что вы увидели?

— Будущее. Вернее, часть его. — Эшара сглотнула. Это была самая ответственная часть, самая опасная часть. Нужно было тщательно дозировать правду, ибо одна лишняя капля способна была превратить лекарство в яд. — Я увидела Вестерос, охваченный пламенем, людей, убивающих друг друга на ратном поле. Я увидела молодого дракона, что сжигает свой дом ради блажи и слышала вой и рев диких зверей, вцепившихся в этого дракона.

Пора было останавливаться. Эшара перевела пустой взгляд на Рейгара, ловившего каждое ее слово.

— Мой принц, мне не ведома трактовка этих видений, но нечто — чутье или сами пески Дорна — подсказывает мне, что однажды вы будете тем пожаром, что сожжет Вестерос дотла.

После ее слов Рейгар долго молчал, застывшим взглядом уставившись в одну точку на ковре. Сколько это продолжалось, неизвестно, и когда Эшара уже отчаялась услышать хоть что-то, Рейгар медленно заговорил. Голос его звучал глухо.

— Когда-то давно — кажется, эти было лет семь назад — я отдыхал на обугленных стенах Летнего замка, сочиняя мелодию, и вдруг заметил сгорбленную фигуру, появившуюся будто бы из неоткуда. То была старая, сморщенная старуха, слепая странница. Я ждал, что она попросит милостыню, но она лишь спросила, нет ли у меня воды.

Теперь настал черед Эшары слушать, затаив дыхание. Отчего-то она была уверена, что об этом принц раньше не рассказывал никому. А тот будто и забыл про ее присутствие. Рейгар был не здесь, он был далеко, среди руин замка, в котором смерть настигла половину его семьи.

— Когда я напоил ее, она спросила, чего я желаю взамен. Я ответсвовал, что мне не нужно ничего, кроме мудрости, коли ей есть чем со мной поделиться. После этого старуха немного помолчала, а затем, вцепившись в мою руку, заговорила тоном, от которого у меня тогда пошли мурашки. Как и от ее слов. — Рейгар пожал губы, прежде чем произнести: — «Синие цветы дадут плоды багряные, и кровью твердь земли оросится. В бою безумие и алчность схлестнутся. Бойся того, в ком ярость сильна, и той, что у луны попросит тебя, ибо погибелью твоею станут они».

Огонь в камине не погас, свечи не потухли, а окно не распахнулось внезапным порывом ветра. Но отчего-то Эшаре стало холодно. Значение пророческих слов было предельно ясно для нее, знавшей грядущее. Но услышать это все равно было равносильно удару под дых. В смятении она не ведала, что сказать, однако виновник ее растерянности сам пришел ей на выручку. Тряхнув головой, будто отгоняя непрошеные мысли, Рейгар поглядел на нее.

— Мы отвлеклись, миледи. Я ведь пришел не для того, чтобы обсуждать с вами лишенные смысла пророчества. Почему бы нам не вернуться к нашей главной теме, к причине, по которой я коротаю время в ваших покоях, невзирая на поздний час, — миролюбиво, будто обсуждая погоду, проговорил он, криво улыбнувшись. — Итак, вы осмелились плести интриги за моей спиной. Как полагаете, какое наказание предусматривается за подобное?

— Вы… вы отошлете меня в Звездопад? — предположила Эшара, вызвав еще одну снисходительную улыбку. — Казните меня?

— Ни то, ни другое. — Теперь Рейгар выглядел чрезвычайно довольным собой, напоминая мальчишку, придумавшего грандиозную шалость. — Это было бы бесполезной тратой ресурсов. Может, шпионка из вас никудышная, но вы обладаете редким качеством — наблюдательностью и умением выхватывать суть из множества деталей.

Ей не послышалось? Он сейчас назвал ее «ресурсом»? Это так благородный принц Рейгар относится к людям? Как к ресурсам?! А тот тем временем продолжил:

— Вы продолжите делать то, что вам приказала моя мать. Только теперь вы будете делать это для меня.

— Боюсь, я не совсем понимаю…

— В скором времени мы отправимся в Харренхолл на турнир, миледи. И там соберутся все сливки Вестероса. Когда такое количество высокородных людей собираются в одном месте, жди проблем. Потому мне просто необходимо иметь там больше пары ушей и пары глаз. Вы ведь понимаете? Вы будете наблюдать за юными леди, за их братьями, слушать сплетни, что там будут витать, и если что-то покажется вам стоящим моего внимания, вы сообщите об этом мне. Если мне понадобится ваша помощь в чем-либо еще, вы это сделаете. И вы больше не посмеете мне лгать, — добавил он, вставая и направляясь мимо нее к дверям, — ибо в следующий раз я буду не столь благодушен.

Это не была просьба, не было это также предложением, от которого можно отказаться. То был приказ, подразумевавший под собой смерть за неподчинение. Эшара четко уловила разницу между королевой Рейной и ее сыном. Там, где мать оставляла право выбора, ее сын ставил ножны — не прямая угроза, но прозрачный намек. И смутное ощущение опасности.

* * *

При всем желании лорда Уэнта, Харренхолл не смог бы вместить такого большого количества гостей, съехавшихся на турнир. Да и король Эйрис не потерпел бы близкого соседства с лордами и леди, пусть даже великими. Об этом прозрачно намекнул лорд Мериуэзер в своем письме. Потому в самом замке было решено разместить только членов королевской семьи и Малого Совета, и разумеется Королевскую Гвардию. Все остальные лорды и их свиты могли расположиться в палатках недалеко от турнирного поля, а те, кто не желал или не имел возможности возводить палатки, могли поселиться в ближайшей деревне. Конечно же, все великие лорды и большинство их вассалов, лордов и рыцарей, предпочли первый вариант. Кому захочется ютиться в грязных крестьянских избах или вонючих тавернах, когда можно возвести великолепные палатки, роскошью своей превосходящие соседей? И только бедные межевые рыцари, де некоторые слуги и совсем уж обедневшие вельможи останавливались в деревне.

Так, за стенами Харренхолла раскинулся огромный палаточный город, и столь разношерстным он был, что в глазах двоилось от количества гербов и флагов. Ближе к замку расположились палатки Великих лордов и их семей, затем их многочисленных слуг, следом шли палатки вассалов. Все палаточное пространство было разделено на семь частей с флагами великих домов на шатрах. Наиболее богато были украшены шатры знати, и особенно великих лордов и их семей. В то время как у слуг и мелких рыцарей были обычные белые палатки, шатры лордов и леди были украшены дорогими, разноцветными материями, а внутреннее убранство, с многочисленными гобеленами и коврами, было настолько богатым и комфортным, что даже самая капризная из дам осталась бы довольна.

Едва слух о приближении короля пронесся по ровным рядам палаток, волна волнения и возбуждения распространилась вокруг. Ажиотаж был объясним тем, что то был первый за несколько лет раз, когда Эйрис покидал стены своего замка, и, соответственно, для многих то была первая и, вероятно, последняя возможность лицезреть короля.

Когда кортеж короля показалась на горизонте, все, от мала до велика, уже были готовы. Кареты должны были проехать прямо через палаточный город по широкой дорожке, ведшей до самых харренхольских ворот. По обе стороны от дороги собрались сотни людей, а у самых ворот стояли избранные. Сам хозяин замка, лорд Уэнт с женой, дочерью и сыновьями, принц Рейгар с супругой и дальше Великие лорды, либо их представители: все дети Рикона Старка, не сумевшего приехать из-за очередных вторжений одичалых, лорд Джон Аррен, лорд Хостер Талли, а также лорд Мейс Тирелл с семьями, принц Оберин, представлявший дом Мартелл и Бейлон Грейджой, старший сын и наследник лорда Квеллона.

Едва первые всадники замаячили на горизонте весь лагерь погрузился в тишину. Самое забавное заключалось в том, что тишина эта не была наполнена радостью подданных, встречающих своего короля, не было в ней и предвкушения предстоящего турнира, сулившего кому славы и наград, а кому просто хорошего зрелища и веселья. Даже самые малоосведомленные о делах столицы люди знали, что король отличается неустойчивостью и неуравновешенностью. Более сведущие уже успели шепотом в тишине палаток обсудить причины, вынудившие короля, опасавшегося своей тени, покинуть надежные стены Красного замка. И предположения эти были одни тревожнее других. Но ничья тревога не шла ни в какое сравнение с опасениями принца Рейгара, напряженно вглядывавшегося вперед. Иными словами, король Эйрис Второй своего имени не был желанным гостем на празднестве своих подданных.

Наконец, впереди рысью проскакали Золотые плащи неся тяжелые знамена. Прозвучал рог, и все, как по команде опустились на колени. Наследный принц, как и его жена и вся остальная свита, застыли коленопреклоненные, не поднимая глаз с пыльной земли. Эшара за спиной принцессы Элии, как и ее госпожа, замерла в глубоком реверансе. Был слышен только топот копыт, скрип подъезжавших карет, да ржание коней.

Когда все эти звуки прекратились, Эшара, не сдержавшись чуть приподняла голову и сквозь опущенные ресницы взглянула на прибывших. Карету короля сложно было бы спутать с чьей-либо еще, настолько великолепной она была. И хоть вышедший из нее человек с длинной бородой, старившей его лет на двадцать, с мрачным и усталым видом, запавшими глазами, великолепием не отличался, заметно было не это. На плечи короля Эйриса был наброшен тяжелый меховой плащ, кроваво-красного цвета, расшитый золотом, на котором при ближайшем рассмотрении можно было увидеть вышитые узоры драконов и даже сцены боев. Все это великолепие крепилось на груди золотой брошью в виде трехглавого дракона. На голове короля Эйриса красовалась зубчатая корона, с переливавшимися на солнце рубинами. Все это — и дорогая корона, и плащ, и карета — были призваны для одной единственной цели: скрыть за собой обычного человека, тщедушного, слабого и наполненного страхами и сомнениями. И в преследовании этой цели Эйрис вовсе не был одинок. За сотни лет до него короли и королевы надевали на себя доспехи из роскоши и богатства, дабы вознестись над своими подданными, дабы даже мысль о возможности их свергнуть, предать или убить казалась невыполнимой и кощунственной. И будут делать они это сотни лет спустя.

Эйрис вышел из кареты и окинул цепким взглядом собравшихся. Эшара поспешно опустила глаза, будто среди всех людей Эйрис обратил бы внимание именно на нее. Эйрис тем временем подошел к ним и встал прямо перед лордом Уэнтом. Затем ленивым движением руки велел тому подняться. Когда Уэнт выпрямился, это послужило сигналом и остальным подняться.

— Ваше величество, — голос хозяина Харренхолла предательски дрожал, — для нас великая честь приветствовать вас в своем доме. Мы возносим молитвы Семерым за то, что сочли нас этой чести достойными.

— Да-да, я вижу, — хрипло и как-то нетерпеливо, будто желая поскорее закончить с этой нудной процедурой приветствия, ответил король. — Ты хорошо постарался, Уолтер. Как и остальные лорды и леди, явившиеся по твоему приглашению. — Эйрис обвел взглядом присутствующих, ни на ком не задержавшись. — Старки, Талли, Аррены, Тиррелы, Мартеллы и даже Грейджои. Не вижу лишь Ланнистеров. Похоже лорд Тайвин не счел тебя достойным своего присутствия, Уолтер.

— Лорд Ланнистер приносил свои извинения, ваше величество, — проблеял Уэнт, но король уже повернулся к своему сыну.

Эйрис, подойдя ближе, встал прямо перед своим наследником. Казалось, что весь мир на мгновение исчез для этих двоих, остались только они. Два взгляда схлестнулись друг с другом. Вздох — и рука короля поднялась тыльной стороной вверх, замерев перед лицом Рейгара. Эшара, как и все, затаила дыхание. По протоколу король не должен был предлагать, а наследник не обязан был целовать руку короля, пока тот не потребует. Эшаре вдруг стало страшно — что случится, если принц откажется. Кажется, такая мысль посетила и самого Рейгара за тот короткий миг, пока он не двигался. Но благоразумие взяло верх, и под беззвучный облегченный вздох половины королевского двора, он, опустив голову, коснулся губами костяшек длинных пальцев.

— С приездом, отец, — проговорил наследник, выпрямляясь. — Надеюсь путь вас не утомил.

Эшара отметила, что он не стал говорить «ваше величество». Рейгар намеренно назвал Эйриса отцом, будто желая подчеркнуть свое с ним родство. В первую очередь для самого Эйриса.

— Я не настолько стар, чтобы такая ерунда могла меня утомить, — отозвался Эйрис, сверля взглядом сына, и завуалированный намек, прозвучавший в его словах прозвучал громче открытых обвинений.

Однако Рейгар, похоже полностью взявший себя в руки, улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой.

— Никто не посмел бы в этом усомниться, ваше величество. Мы возносим молитвы за ваше здравие и здравие моей матушки.

Эйрис хмыкнул и, потеряв интерес к сыну, повернулся к невестке, окинув ее придирчивым взглядом, граничившим с непристойностью. Рейгар чуть напрягся.

— Хорошо выглядишь, Элия, — чуть пошловато улыбнулся Эйрис. — Отрадно видеть, что рождение дочери не испортило твоих прелестей и округлостей. Глядишь, мой сын еще заделает тебе, наконец, наследника.

Элия покраснела, потом побледнела, потом растерянно покосилась на мужа в поисках поддержки. И она незамедлительно дала о себе знать в виде руки, нашедшей ее ладонь и чуть сжавшей ее.

— Мы благодарны за ваши добрые пожелания, отец, — напряженно произнес Рейгар. — Надеюсь, Дева услышит наши молитвы и однажды подарит нам сына.

Эйрис непочтительно фыркнул и вновь повернулся к хозяину.

— Я хочу отдохнуть. Проводи меня в мои покои, Уолтер, — приказал он и уверенно начал подниматься по ступенькам, пока Уолтер, успев лишь коротко переглянуться с принцем, поспешил следом.

Едва тень короля исчезла за коваными воротами, с окружавших будто спало оцепенение. Начали раздаваться перешептывания, ровные ряды гостей понемногу стали смещаться и смешиваться. Самое страшное было позади или только начиналось?

Сама Эшара внезапно обнаружила, что почти не дышала. Каким-то немыслимым образом Эйрис, за глаза именуемый безумным, умел создать ауру нестабильности и тревожности, умел вселить в сердца страх одним своим присутствием и как никто умел приковывать к себе внимание публики. Стоило ему выйти из кареты, как Эшара даже позабыла о человеке, которого ждала больше остальных, но едва он скрылся за дверями, она вновь вспомнила. Сердце ее забилось чаще, взволнованная, она быстро оглядела свиту короля, пока те не успели разойтись.

Он успел спешиться и теперь вместе с остальными королевскими гвардейцами стоял возле Герольда Хайтауэра, о чем-то серьезно инструктировавшего командующего стражей Харренхолла, сира Джонатана Розамунда. Он не изменился ни на йоту, такой же, каким снился ей почти каждую ночь. Ей захотелось крикнуть ему, прорваться через толпу, разделявшую их, и броситься ему на шею. Обнять его хотя бы просто по-сестрински, ведь этого никто им не запрещал! И когда она уже готова была безрассудно это сделать, Эртур вскинул голову и посмотрел прямо ей в глаза. Весь мир исчез, размылся, смешавшись в одну кляксу. Эшара улыбнулась, дернувшись вперед. И тут он, равнодушно скользнув по ней взглядом, улыбнулся кому-то за ее спиной. Этим кем-то на проверку оказался Рейгар. Когда Эшара вновь перевела взгляд на брата, он уже отвечал на вопрос сира Освелла и принца Ливена. Те на его ответ добродушно рассмеялись, а Эртур бросил что-то лорду Герольду и с его одобрительного кивка вместе с Мартеллом направился вслед за королем, хлопнув Освелла по плечу.

А Эшара так и осталась на месте, растерянная и обманутая. Весь оставшийся день и вечер она провела в покоях принцессы. Завтра ожидалось торжественное открытие турнира и последующий после него пир, а потому члены королевской семьи сегодня были предоставлены самим себе. Элия, глубоко оскорбленная намеками свекра, не пожелала покидать покои, а Эшаре не осталось ничего иного, кроме как составлять ей компанию, хотя больше всего на свете она мечтала оказаться в своей постели и дать волю душившим ее слезам.

И только ближе к полуночи, когда приличия позволили ей покинуть принцессу, она вернулась к себе. С помощью Миры разделась и легла в постель, не произнеся ни слова. Служанка, списав ее молчаливость на усталость, подоткнула ей одеяло, словно маленькому ребенку и покинула ее покои.

Как это часто бывает, слезы, душившие ее весь день, ночью вероломно испарились. Дождавшись, когда замок затихнет, Эшара поднялась и подошла к креслу, на спинку которого Мира аккуратно положила ее сегодняшнее одеяние. С минуту разглядывая его, Эшара решительно схватила ткань и, скомкав, бросила в камин. А затем, повинуясь чему-то первобытному, заложенному в каждой женщине, еще и помешала кочергой, чтобы дать пламени как следует окутать то, что предназначалось Эртуру Дейну.

Примечания:

Готовы к турниру, дракоши?

Открытие турнира — всегда торжественное событие. По негласной традиции день открытия бывает богат на различного рода развлечения и веселье, а вечер непременно оканчивается пышным пиром. Организаторы стараются задать соответствующее настроение гостям на все остальные дни турнира. А еще этот день необходим, чтобы дать молодежи последнюю возможность познакомиться с противоположным полом и выбрать себе супругов. Ведь что не говори, а турниры также отличная арена для выгодных союзов и партий. Невесты, обещанные своим женихам порой с самого детства, нередко именно на турнирах получают возможность впервые познакомиться с будущими супругами и защитниками.

Стоило отдать должное стараниям лорда Уолтера: в Харренхолле, в лагере вокруг него за день было подано такое количество явств и вин, что оставалось надеяться, Уолтерам не придется сидеть на воде и молоке до конца лета. В Харрентоне же была организована ярмарка. Со всех уголков Вестероса сюда стеклись купцы, лавочники и мастеровые, бродячие актеры, арлекины и шуты, барды, трубадуры и скоморохи, мечтающие поступить на службу менестрелем, межевые рыцари и простые наемники, жаждущие найти службу, вдовы и молодые девушки в поисках мужей, шлюхи и воры, ищущие наживы.

Эшара вместе с принцессой Элией и небольшой свитой из дочерей лордов также отправились в город, посмотреть на предложенные представления, ткани и украшения. Охраняли принцессу сир Джон Дарри и еще пятеро стражников. Это был первый турнир в жизни Эшары, и оттого все ей было в новинку. Забыв о печалях и снедавшей ее еще ночью тоске, она вместе с остальными восторгалась опасными трюками акробатов, фокусами фокусников и забавными песенками бродячих артистов.

А еще за последние три дня ей довелось познакомиться просто с огромным количеством людей. И одними из ее новых знакомых оказались дети лорда Рикона Старка. Сам лорд Винтерфелла приехать не смог, оттого роль главы семейства примерял на себе его старший сын сир Брандон. Дикий Волк был жизнерадостен, полон энергии, много шутил и говорил. Он умел за пару минут расположить к себе любого, а через пару часов довести любого до вызова на дуэль. Рядом с ним его юная невеста, хрупкая леди Кейтлин Талли, казалась неприметной тенью, робко выглядывающей из-за его могучих плеч.

Что до остальных Старков, то они были столь же похожи, как и стороны света. Эддард Старк был тих и неразговорчив, открывая рот, только когда к нему обращались. Сложно было сказать, застенчив ли он или высокомерен, однако одно было неоспоримо: словоохотливостью боги его обделили ровно настолько, насколько одарили ею его старшего брата. При этом он не был неприятен, напротив, Эшара находила молодого Старка весьма обаятельным и куда более привлекательным, нежели старший брат. Было в его спокойных, серьезных глазах нечто знакомое, нечто близкое ее душе.

Третий сын лорда Рикона совмещал в себе, казалось, все лучшее, что было и чего не было в обоих его братьях. Легкий и веселый нрав, невесомая безмятежность во взгляде, уверенность в себе, далекая от заносчивости, тонкое понимание, когда стоит промолчать, а когда уместно высказаться, чтобы не прослыть глупцом или трусом.

И рядом с тремя старшими братьями маячил маленький ураган, отзывавшийся на имя Лианна. Одного взгляда на девушку было достаточно, чтобы понять, что выросла она в компании братьев. Эшара никак не могла понять, как относится к этой темноволосой, невысокой девушке, которую боги наградили тонкими, красивыми чертами лица и игривыми глазами, но поскупились на нежный девичий характер. Первое время Эшара была обескуражена ее диким и непокорным нравом. Лианна была импульсивна, движения ее были резкими и стремительными, в них отсутствовала сдержанность и утонченность. В Лианне была природная женственность, однако пробудить ее в девушке, выросшей без матери в окружении мальчишек, было некому. Оттого и сама она вполне могла сойти за мальчишку-сорванца, если бы не ее длинные, шелковистые волосы.

Даже голос Лианны был отражением ее подсознательного подражания братьям — низкий и слегка хрипловатый. Лианна могла громко засмеяться, могла подхватить свои явно мешающие ей юбки и побежать к очередному представлению, привлекшему ее внимание. Эддард и Бенджен тщетно ворчали на сестру в слабых попытках обуздать ее рвущуюся через край жизнелюбивость, ибо на ее стороне был могучий защитник — Брандон. Эшаре даже казалось, что старший Старк так любит сестру, потому что она является его отражением в платье.

Но если и был кто-то, для кого Лианна Старк была воплощением красоты и очарования, то это был Роберт Баратеон. Эшара чувствовала легкий укол зависти, глядя на то, каким взглядом Баратеон каждый раз смотрит на свою невесту, словно она была красивой драгоценностью, которую он жаждал поскорее приобрести. Взгляды эти не находили отклика в душе Лианны, во всяком случае, Эшара не замечала в обращенных на него взорах того же огня. Роберт Баратеон, молодой, дюжий лорд Штормового Предела, был так же горяч темпераментом, как и Брандон, однако был неразлучен с Недом.

Еще одним любопытным субъектом, затесавшимся в компанию Старкам был худощавый на вид, невысокий, но крепко сложенный юноша с бледным, заостренным лицом и серыми, невзрачными глазами. Хоуленд Рид, так его звали. Юноша был благородных кровей, хотя по виду сложно было отличить его от простолюдина. Лианна поведала им любопытную историю знакомства с юношей, которого она спасла от обидчиков и взяла под свое женское крыло.

Пока Эшара наблюдала, знакомилась и незаметно заботилась о беременной Элии, подошло время самого главного события этого дня: официального посвящения Джейме Ланнистера в ряды Королевской Гвардии. Церемонию проведи на ристалище, подготовленном к завтрашнему турниру. Эшара, стоя вместе с Элией на балконе, наблюдала за тем, как молодой Джейме преклоняет колено, как приносит клятвы, не менявшиеся еще со времен королевы Висеньи. Как септон с кадилом в руке обходит семь раз вокруг него, прося у богов даровать будущему гвардейцу силу, а его мечу неумолимость, вложить в его сердце храбрость и верность своему королю, наполнить его душу справедливостью и милосердием.

Ланнистер стоял на коленях с непроницаемым выражением лица и повторял за септоном. И глядя на этого юношу, чье красивое лицо было окутано ореолом благородства, Эшара никак не могла отогнать от себя мысль, что клятвы эти — всего лишь пустой звук. Звук, который легко растворяется далеким эхом в одно отчаянное мгновение, достаточное, чтобы меч вонзился в спину своему королю. Стоило ли вмешаться? Эшара перевела взгляд на Эртура, стоявшего чуть поодаль вместе с остальными товарищами. Ее брат взирал на Джейме с гордостью старшего брата. Она знала, что Эртур благоволил мальцу, что видел в нем сходство с самим собой и превратился в его негласного наставника. А что бы сказал Эртур, узнай правду о своем протеже? Размышления так и не вылились в действия, и Эшара, сосредоточившись на настоящем, бездействием позволила прошлому для нее будущему приблизиться еще на шаг.

После посвящения Джейме основная часть дня была завершена, и гости постепенно начали расходиться, дабы подготовиться к пиру. К этому вечеру Эшара готовилась особенно тщательно, желая быть уверенной в собственной неотразимости. Она собиралась сделать нечто дерзкое, с предвкушением представляя мрачное лицо Эртура и его потемневший взгляд, когда он ее увидит. Однако пришло время напомнить им всем, и особенно ее брату, что они в первую очередь дорнийцы.

Когда Мира закончила ее туалет, Эшара, встав со стула, придирчиво оглядела свое одеяние, привезенное из Дорна. Плотный лиф насыщенного сливового оттенка с вышитыми на нем желтыми цветами, призванный для притягивания взоров к ее груди, крепился за шеей. Поверх него по ее телу струилось шелковое платье нежного аметистового цвета без рукавов. Оно было совершенно простым, без пышных вкладок и дополнительных слоев ткани. Напротив, оно мягко, но свободно облегало ее фигуру, создавая легкие складки при движении. Ткань была столь невесомой, что Эшара ее почти не ощущала. Декольте было столь глубоким, что не скрывало темный лиф. От груди до пояса тянулась вышивка в виде летящих бабочек. В Дорне такой стиль был в порядке вещей, никто не удивился бы, увидев благородную леди с глубоким вырезом, демонстрировавшим лиф. Да и сам лиф считался частью верхней одежды, потому не было смысла скрывать его. А вот в других королевствах к такому не были привычны. Ну что ж, решила она про себя, пришло время приобщать закостенелых вестеросцев к дорнийской моде.

Образ дополнялся золотыми браслетами на плечах со свисающими с них цепочками. Но изюминкой ее туалета было широкая тика⁽¹⁾ из чистого золота, украшенная драгоценными камнями. Это было традиционное дорнийское украшение, представлявшее собой цепочку, идущую по пробору ровно посередине головы и заканчивающуюся надо лбом подвеской. От этой подвески направо и налево ответвлялись по три цепочки, охватывающие голову в виде ободка и соединяющиеся на затылке. Украшение Эшары когда-то принадлежало ее матери, а после ее смерти было подарено ей. Подвеска на лбу была украшена красивейшим рубином, а золотые цепочки усыпаны мелкими бриллиантами. Волосы Мира уложила легкими волнами, собрав лишь некоторые из них в тонкие, переплетающиеся косички.

Оглядев себя в зеркале, Эшара осталась удовлетворена. Особенно она была довольна, вспоминая все наставления ее брата, когда она только прибыла в Красный замок. Сегодня она собиралась нарушить парочку из них. При этой мысли невольно вспомнился недавний разговор с принцем Рейгаром, произошедший давеча.

— На сегодняшнем пиру, миледи, я уверен, у вас не будет отбоя от поклонников. Три моих друга, ослепленные вашей красотой, пригласят вас на танец. Они скажут вам, что сегодня взойдет молодой месяц. Услышав эту фразу, вы передадите им от меня небольшое послание.

Эшара вздрогнула. Отчего она позволяла этому человеку втягивать себя в его игры? Что за темная сила таилась в нем, заставляя людей делать то, что ему было нужно? Она все больше запутывалась в паутине чужих интриг и уже не была уверена, что сможет вытянуть оттуда Эртура, скорее увязнет вместе с ним. Сейчас не время было думать об этом. Она подумает об этом завтра. Отогнав мрачные мысли, она с высоко поднятой головой покинула покои.

Элия и Рейгар уже были готовы. Прежде чем они ее заметили, Эшаре предстала картина, которую она наблюдала не раз, и не два на Драконьем Камне. Рейгар, мягко обняв жену за талию, с улыбкой прикрыл глаза, пока та нежно перебирала его серебристые волосы. За прошедшие два месяца Эшара так и не смогла понять, что это был за необычный ритуал, как и то, любили ли эти двое друг друга. Она тихо кашлянула. Элия восхищенно охнула, а Рейгар ограничился чуть приподнятыми бровями и одобрительной улыбкой.

— Дорогая, ты сегодня всех затмишь! — воскликнула Элия. — И ошеломишь. Ах, как же я скучаю по нашим беледи⁽²⁾! — с намеком на зависть добавила она.

— Ты можешь носить их на Драконьем Камне, сколько пожелаешь, — заметил Рейгар.

— А в Красном замке? — с хитринкой прищурилась его жена.

— Только когда я стану королем.

Элия рассмеялась и, потянувшись, что-то шепнула на ухо принцу. Рейгар, не то собиравшийся ответить, не то сглотнуть, поперхнулся, вызвав новый смех у жены. Эшара сделала вид, что поправляет браслет на руке, не желая показывать, сколь ей неприятна была эта сцена. В ее жизни никогда не будет подобного, ведь единственный человек, который мог бы… Она быстро моргнула, не хватало еще заплакать от вида миловавшихся принца и принцессы.

Зал Ста Очагов поражал воображение своими размерами, и хотя очагов там было куда меньше ста, впечатление он производил неизгладимое. И сегодня этот зал был набит гостями до отказа, даже на верхних галереях было полно народа. Эшара почти постоянно находилась рядом с Элией, не оставляя свою принцессу ни на минуту. А та, в свою очередь, пройдясь под руку с мужем по рядам гостей и принимая от них приветствия и комплименты, расположилась за королевским столом по правую руку от Рейгара.

Эшара то и дело ловила на себе взгляды, так льстившие ее самолюбию: восхищенные и жаждущие мужчин и завистливо-высокомерные — женщин. Но был человек, чье внимание она желала разглядеть в этой толпе безликих и чужих ей людей, тот, ради кого она и устроила это представление. И наконец, она его заметила. Эртур стоял на галерее и наблюдал за ней сверху. Сегодня он не был на страже и был одет в обычный камзол. Черный цвет, с пурпурными нашивками очень шел ему и Эшара с волнением вдруг осознала, что, не сговариваясь, они оба решили облачиться в традиционные цвета их дома. С такого расстояния невозможно было разглядеть выражение его лица, однако ей почудилась на нем злость. Что ж, зато теперь он смотрел на нее. И, видят боги, сегодня он будет смотреть на нее. Как-то Элиас сказал, что нет ничего изощреннее женской мести. И он был прав.

Когда к ней подошел первый кавалер и пригласил на танец, Эшара с позволения Элии с удовольствием подала ему руку. После последовали и другие, желающих танцевать, а вернее, прикоснуться к желанному телу было немало. Эшара танцевала, флиртовала, смеялась, чувствуя необычайное опьянение, хотя не выпила больше одного кубка. Это было опьянение, которое дарит женщине лишь осознание своей красоты и желанности.

Когда ее пригласил на танец сухой и серьезный лорд Коннингтон, обычно мало оказывающий внимание к противоположному полу, она не связала это с навязанной ей этим вечером ролью. Но когда он произнес заветную фразу, ее будто окатили ледяной водой. Вечер утратил свое очарование, перестав быть пьянящим. Коннингтон неосознанно спустил ее на землю, напомнив о том, что она не более, чем пешка в чужой игре, а турнир этот был всего лишь партией в кайвассу. Следом за ним к ней подошел Оберин Мартелл, сияя белозубой улыбкой.

— Миледи, вы выглядите напряженной, — бестактно с ходу заявил дориниец, кружа ее в танце. — Могу ли я, на правах того, кто катал вас в детстве на спине, выпытать причину?

Тебя тоже подослал Рейгар?

— Что вы, Оберин, я веселюсь. Разве не видно?

— Хмм, до меня вы танцевали с этим рыжим болваном Коннингтоном. Не смотрите так укоризненно, он кретин, совершенно не умеющий общаться с дамами. Смею предположить, что это он своей мрачностью подпортил вам настроение, я прав?

Эшара поджала губы, но тут же прыснула. Уж слишком забавен был Оберин, копирующий слегка напыщенную манеру речи Джона Коннингтона.

— Вот, так-то лучше, — ласково, словно сестре, улыбнулся Мартелл. — Видите, мир полон веселья, и надо брать с него все, до чего дотянутся руки. Даже если месяц сегодня молодой.

Вот оно! И Эшара уже знала, что передать Оберину от Рейгара. Однако непостижимым образом ее старому приятелю удалось подвести разговор к неприятной теме, не вызвав мерзкого жжения под кожей. Словно интуитивно чувствуя, как ей ненавистна эта игра и собственная в ней роль, Оберин без малейшей натуги сгладил углы, и остаток танца шутил и смешил ее.

* * *

Счастливец тот, кто на маскараде жизни видит лишь гротескную красоту масок, а не попытку скрыть за ней обезображенные лица и темные намерения. Этот дешевый фарс, именуемый пиром, утомил его еще несколько часов назад, но нужно было отыграть роль до конца, притворяясь, что принимаешь все, происходящее за чистую монету. Пир — это всего лишь пир, а не арена диких зверей, готовых вцепиться друг другу в глотки. Гости — всего лишь веселящиеся и набивающие брюхо беспечные бездельники, а не коршуны, внимательно всматривающиеся в потенциальных жертв. Эртур даже немного завидовал счастливцам, пребывающим в блаженном неведении. Он же подмечал все, и острые, как лезвие, взгляды короля, и наблюдающие — Вариса, и внимательные взгляды некоторых лордов, перемежающиеся с осторожными переглядываниями.

На этом пиру в честь открытия турнира велись изощренные игры, и чем больше Эртур наблюдал, тем больше укреплялся в подозрении, что игроков было куда больше, чем они ожидали. Возможно ли, что Рейгар успел связаться с великими лордами еще до приезда в Харренхолл? Это было бы весьма кстати.

Сегодняшний пир был подобен театральной постановке, где главные игроки друг за другом наблюдали. Пока музыканты усердно выполняли свои обязанности, терзая струны, а молодые леди и рыцари беззаботно вытанцовывали, пока большинство гостей, ни о чем не подозревая, вели полупьяные беседы и делали ставки, были те, чьи глаза перебегали с одного лица на другое, выхватывая из толпы перекинувшихся парой слов лордов, слишком тесно сошедшихся рыцарей и вышедших подышать воздухом леди.

Эртур бросил взгляд на королевский стол. Там, в окружении своих приближенных гордо восседал король. Сведенные на переносице брови, плотно сжатые губы, опасно сверкающие глаза, которыми он следил за гостями — Эйрис даже не пытался скрыть свое скверное расположение духа и напряженность. Любые попытки сидящих рядом лордов завести с ним беседу разбивались о холодную стену безразличия. Через три человека от него сидел Рейгар.

Вот уж по кому не скажешь, что его что-то смущает! Рейгар выглядел расслабленным, пока с непринужденной улыбкой беседовал с лордом Стонтоном. Время от времени Рейгар скучающе оглядывал зал и, будто не заинтересовавшись, возвращал внимание собеседнику. Однако Дейн был уверен — ничего не ускользало от этого хитреца. Как и в том, что Рейгар получал искреннее удовольствие от затеянной им игры. В этом и состояла вся его натура, в любви к одному ему ведомой игре, длиною в жизнь. Притворяться ли мечтательным романтиком, дурача весь двор, играть ли роль скучающего наследника, которым легко манипулировать или загадочного арфиста — Рейгар смаковал свои игры, как художник, смешивающий краски, чтобы получить идеальный оттенок, как ценитель вин, дегустирующий очередной игристый напиток.

За последние два месяца не осталось никаких сомнений, что пропасть между королем и наследным принцем уже не заполнить притворными уверениями в бесконечной любви и преданности. Мир между отцом и сыном сейчас держался на тончайшей нити, готовой порваться в любую минуту по одному слову сидевшего на железном троне. С тяжелым сердцем и тайным облегчением Эртур понял, что у Рейгара не было иного выбора, кроме как восстать против отца. Ибо король, чей больной разум и окружавшие его лизоблюды Малого Совета шептали ему о преследующих его заговорах, мог в любой миг решить, что не так уж ему и нужен старший сын.

Не только Рейгар сейчас находился под пристальным наблюдением. Эртур уже не раз ловил на себе взгляды лорда Челстеда или Вариса, или кого-то еще из членов Малого Совета. Оттого необходимо было соблюдать тройную осторожность. Да, за друзьями принца Рейгара велась не менее пристальная слежка, чем за самим принцем. К несчастью для них, Рейгар был слишком умен, чтобы открыто общаться со своими сообщниками на глазах у всего двора. Еще несколько лун назад они договорились о способе связи, и прямо сейчас, пока Эртур подпирает спиной стену, этот способ бессовестно кокетничает с очередным рыцарем.

Эртур сжал кулак за спиной и поспешно отвернулся. Он буквально слышал треск, с которым крошились его доспехи. Те самые доспехи, которые он укреплял день за днем в течении чертовых двух месяцев. Каждый день просыпаться и первым делом думать о ней, а потом покрывать себя последними словами за то, что снова сломался. Но так бывало только в первые мгновения пробуждения, когда оголенная душа еще не успевала надеть на себя тяжелую броню. Зато весь день, вечер и даже ночь он мог гордиться собой. До следующего утра.

И вот, казалось бы, ему удалось сделать невозможное. Удалось закупорить все мысли о ней в самом дальнем уголке своего разума и даже заставить себя не заглядывать в этот уголок. Загонять себя тренировками до упаду, оттачивать свой разум чтением или ненавязчивой слежкой за королем и членами Малого Совета, а в редкие свободные дни напиваться и получать дешевое удовольствие у лучших блудниц Катаи. Непогрешимый Эртур Дейн, Неведомый бы его побрал!

Но чем ярче маячил на горизонте Харренхолл, тем беспокойнее становились демоны внутри него. Пока они ехали из Королевской Гавани, его личные демоны, опасно скалясь, поднимали головы, дергали невидимые цепи, проверяя их на прочность, и в предвкушении рычали. Его демоны радовались скорой встрече с собственной создательницей. А он внутренне содрогался, боясь того, что может случиться, если эти чудища окажутся сильнее его разума.

Вчера, во время торжественного приезда и на сегодняшнем посвящении Джейме ему потребовалась вся сила воли, чтобы не смотреть в ее сторону. Держаться, несмотря на скрип натянувшихся до предела цепей. Но сегодня это было выше его сил. Эшара, казалось, поставила перед собой цель свести его с ума. В этом проклятом платье, в котором она была похожа на ангела — невероятно обольстительного и искушающего ангела! — источающая улыбки и смех, окруженная кавалерами. Голос, который до него не доносился, но звучал в его голове. Пекло, он мог расслышать ее смех, не слыша его! Сестра не обращала на него никакого внимания. Танцевала и флиртовала напропалую. Дразнила его. Он готов был дать руку на отсечение, что она делала это намеренно.

Последний раз она танцевала с Оберином, а до него протанцевала с Джоном Коннингтоном, а до него с Бринденом Талли, которого все чаще называли Черной Рыбой. Нет, он не следил за ней, всего лишь хотел убедиться, что сестра исправно выполняет свое поручение. Эртур чуть поморщился. Интересно, сколько еще раз он должен назвать ее сестрой, чтобы этот факт, наконец, отпечатался в его больной голове?

Эшара же тем временем похоже решила перевыполнить план на вечер. Ибо вот уже к ней подошел Брандон Старк и, плотоядно (хотя юные леди назвали бы эту улыбку обаятельной) улыбаясь, что-то сказал. В ответ на его слова Эшара зарделась (проклятый Старк!) и кивнула. Разумеется, Эртур понимал, что юной леди не пристало ущемлять одних кавалеров, отдавая предпочтения другим, и отказав, кавалеру в танце без веской причины, она только скомпрометирует себя. Но если остальные ухажеры вопросов или сомнений не вызывали, то чертов Старк был известен своей любвеобильностью.

— Джон и Оберин свою часть выполнили, — подал голос стоявший рядом Ливен. — Ты или я?

Большего произносить вслух необходимости не было. Кто-то из членов Королевской гвардии, вхожий в их секрет — Ливен, Эртур или Освелл — должен был пригласить Эшару на танец, чтобы узнать у нее о месте и времени встречи. Освелл сегодня был дежурным и статуей застыл позади короля. Оставались они с Ливеном. Эртур уже собирался сказать приятелю, что уступает ему право танцевать с сестрой, когда заиграла галирда⁽³⁾, и к Эшаре, выглядя донельзя смущенно и нелепо, подошел Эддард Старк. Сестра, благосклонно улыбнувшись, подала ему руку. Ливен что-то сказал про упущенный шанс, но Эртур его уже не слышал, впившись взглядом в танцующую парочку.

Танец был в меру быстрым, но в то же время в нем присутствовала неуловимая чувственность. Не было ни хоровода, ни смены партнеров. Пары кружились, то подпрыгивая, когда музыка ускорялась, то приближались вплотную, когда музыканты замедлялись. А когда музыка становилась почти неслышной, словно подчеркивая интимность момента, танцоры застывали очень близко друг к другу, глядя друг другу в глаза и держась за руки, чтобы через пару мгновений вновь пуститься в пляс.

Эшара танцевала галирду и с Оберином и с Черной Рыбой, однако именно с Эддардом Старком танец ощущался так… пугающе. Потому что застенчивый сир Эддард не сводил глаз со своей партнерши, потому что даже не пытался завести беседу, потому что Эшара выглядела непривычно смущенной и, как казалось Эртуру, взволнованной. Жгучее чувство мгновенно вспыхнуло в груди, демоны дико заревели, а Эртур не мог даже сдвинуться с места или хотя бы отвести взор. Это ощущалось, как будто Старк покусился на нечто, принадлежащее ему безоговорочно.

— Я сам приглашу сестру, — услышал он собственный голос.

— Как знаешь, — пожал плечами Ливен, заинтересованно глядя в сторону стайки молодых девиц, хихикавших в углу.

Понемногу танец становился все более энергичным, все более раздольным. Старк, переборов застенчивость, искренне улыбался Эшаре, будто забыв про существование всего остального мира. Но хуже всего было то, что и она наслаждалась близостью с северянином.

В самый пик пляски музыканты дернули струны, выбив из них резкий, визгливый звук, затем быстрыми ударами прошлись по тимпанам, и воцарилась тишина. Разгоряченные танцующие резко замерли в объятиях друг друга. Стоя у стены, Эртур видел, как тяжело дыша, Эшара и Старк смеялись, будто старые друзья. Видел, как горел взгляд северянина, и не сомневался: не будь здесь стольких людей, тот уже полез бы к ней своими слюнявыми поцелуями.

Ноги сами понесли его в их сторону. Вот он приблизился, вот Эшара перевела взгляд за спину своего поклонника… Он хорошо видел, как изменилось выражение ее лица, как улыбка слетела с ее лица, как на нем отразился… испуг? Она, что, боится его? Старк обернулся и тоже уставился на него. Тело Эртура жило, очевидно, собственной жизнью, потому что губы сами по себе растянулись в ухмылку.

— Сир Эддард, — вежливым кивком поприветствовал он северянина, мысленно выбивая тому передние зубы.

— Сир Эртур, — молодой человек выпрямился, искренне улыбнувшись в ответ. — Для меня большая честь знакомство с таким великим мастером и добродетельным рыцарем, как вы.

Эртур пригляделся к нему, пытаясь уловить скрытую в его словах иронию. Дейн не страдал излишней скромностью и всегда умел дать объективную оценку своих способностей, однако сам себя он «добродетельным» уж точно не назвал бы. Не после того, как целовал собственную сестру в тишине спальни. Эддард Старк смотрел открыто и без намеков. Юноша был подобен открытой книге, возвышенной и немного наивной, но, безусловно, благородной.

— Благодарю, сир, вы мне льстите, — сухо проронил он. — Я обычный слуга короны, не больше, не меньше.

— Я слышал, что вы весьма порядочно и милосердно обошлись с крестьянскими поселениями, прикрывавшими Братство Королевского леса. Ваши солдаты, несомненно, по вашему приказу, были обходительны и помогали им в их насущных проблемах. Вам удалось то, что удавалось лишь единицам: заслужить любовь и уважение обычных людей своей человечностью. Это о многом говорит, сир.

Эртур невольно покосился на Эшару. Что это, хитроумная лесть брату, чью сестру ты желаешь затащить в свою постель?

— На моем месте вы, вне всякого сомнения, поступили бы точно так же, сир. Надеюсь, вы простите мне, если я похищу у вас сестру на следующий танец?

Не подозревавший, какую бурю он всколыхнул в душе Эртура Дейна, Нед Старк добродушно улыбнулся, скользнув по Эшаре таким тошнотворно-нежным взглядом, словно она уже принадлежала ему. Эртур скрипнул зубами, надеясь, что улыбка его не походит на оскал.

Бледная Эшара взялась за его протянутую руку и последовала за ним к центру зала, который покинула всего пять минут назад. Следующим за галирдой должен был быть лендлер⁽⁴⁾ и, в отличии, от предшественницы, этот танец был изящнее и аристократичнее, по субъективному мнению Эртура. Правой рукой мужчина обхватывает талию партнерши, а левой держит ее за руку и ведет в танце. Если галирда была подобна смеху невинности, то лендлер был поклонением гедонизму. Он кричал о праве мужчин обладать женщиной и женщины принадлежать мужчине. Этот танец был тонкой гранью между сладострастием и поклонением. Лендлер, уже давно известный простолюдинам, лишь недавно пробил себе путь в дворцы знати. Некоторые особо консервативно настроенные лорды запрещали своим дочерям танцевать «этот вульгарный танец», но когда дорнийцы страдали подобным ханжеством?

Эртур обхватил стан Эшары, против воли ощущая предательское волнение и вмиг превращаясь во влюбленного юнца. Теперь он лучше понимал робость Старка. Эшара не поднимала на него глаз, ее ладошка слегка подрагивала в его огрубевшей, покрытой мозолями руке. Музыканты вновь коснулись струн, и на этот раз из их инструментов полилась нежная, плавная музыка, достаточно быстрая, чтобы мир расплывался в глазах танцующих, достаточно осторожная, чтобы хрупкие создания, именуемые женщинами, не пострадали в крепкой хватке мужчин.

Некоторое время они молча кружили по залу среди остальных танцующих пар, и запоздало Эртур осознал, что впервые с ее отъезда (когда они поцеловались) они находятся так близко. Эртур пристально изучал ее лицо, вспоминая каждую линию, каждую маленькую родинку. Эшара же смотрела куда угодно, только не на него. Наконец, он сдался первый. Но спросил совсем не то, что должен был.

— Ты так и не посмотришь на меня?

Ну вот. Опять эта проклятая нежность в голосе, выдающая его с головой. Эшара, поколебавшись, подняла глаза, и он выдохнул весь воздух из легких.

— Ты не смотрел на меня с самого приезда, — тихо упрекнула она его.

— И ты решила отомстить мне, пленив Эддарда Старка в свои сети? — вопрос, который должен был прозвучать шутливо, выдавал в нем позорную ревность.

— Сир Эддард весьма галантен и учтив, он истинный рыцарь и великолепный танцор, — непонятно зачем она начала перечислять достоинства северянина. К тому же ему не понравилось, как она произнесла имя Старка. — Он сказал, что еще на пиру в честь десницы хотел пригласить меня, но оробел.

Эртур хмыкнул.

— Не сомневаюсь, что он наплел тебе много красивых речей. Но он всего лишь второй сын. Титул лорда ему не светит. А ты старшая дочь нашего отца.

— У него есть одно неоспоримое достоинство: он не связан клятвами и родством, — парировала сестра и на этот раз попала в самое яблочко. Его рука чуть сильнее сжалась на ее талии, притянув ее к себе на каких-то пару сантиметров. — Не прижимай меня так близко, — торопливо зашептала Эшара, обретая вновь так любимый им румянец. — Это неприемлемо.

— Потому что ты благородная леди?

— Потому что ты мой брат!

— То есть любому другому ты позволишь прижиматься к себе? — Демоны опасно оскалились, теперь уже на нее.

Эшара поджала губы и не отвечала, пока он не ослабил хватку. А после внезапно очаровательно улыбнулась, да еще с таким ослепляющим торжеством, что Эртур на мгновение забыл суть их бессмысленного и совершенно бестолкового разговора.

— Тебя это не должно волновать. Как и меня теперь уже совершенно не волнует, как ты коротаешь время на Шелковой улице.

Он смотрел ей в глаза и не находил опровержения жестоким словам. Вот как! Разве не этого он ей желал в тот день? Забыть. Эшара — хорошая девочка, послушная младшая сестра, прислушалась к совету брата и забыла. Тогда почему стало так холодно там, где должна находиться душа? Впервые с того дня Эртур вдруг осознал, насколько двуличен он был и насколько лицемерно и лживо звучали собственные слова. Его взгляд бегал от одного глаза к другому, будто пытаясь поймать один из них на лжи. Но Эшара смотрела прямо и гордо. Так, как может смотреть только отвергнутая женщина.

— Зачем ты пригласил меня? — уличительным тоном поинтересовалась она.

— Чтобы сказать, — холоду в его голосе позавидовали бы в Винтерфелле, — что, сегодня взойдет молодой месяц.

Эшара кивнула, видимо, убедившись в своих подозрениях.

— Он просил передать, что будет ждать вас сегодня в час волка в старой оружейной, — в тон ему произнесла Эшара.

Следующие несколько кругов они сделали молча, зло и обиженно глядя друг на друга. Музыка прервалась так же внезапно, как и началась. Взяв под руку хмурую сестру, Эртур проводил ее к другим девушкам, среди которых заприметил Кэтрин, более не Мериуэзер.

— Лорд Тайвин Ланнистер, — в короткой тишине, предшествующей следующему танцу, громогласно прозвучал голос глашатая. — Лорд Утеса Кастерли, Хранитель Западных земель.

Все головы синхронно повернулись в сторону массивных дверей, где величаво стоял главный противник короля Эйриса. Эртур так и застыл, забыв выпустить ладонь Эшары. А лорд Тайвин, изогнув губы в тонкой улыбке, не коснувшейся его глаз, неторопливо направился через весь зал в сторону королевского стола. В зале стояла тишина, прерываемая негромким перешептыванием. Сомнений не было — именно на такую реакцию рассчитывал этот человек, представлявший собой сгусток надменности и тщеславия. Темно-бордовый, расшитый золотом камзол подчеркивал статную фигуру человека, способного еще дать фору молодым, а рука, расслабленно держащая эфес меча, красноречиво не советовала проверять эту способность.

Эртур покосился в сторону короля. Тот подался вперед, глаза изумленно расширились в немом негодовании. Да и все остальные сидевшие за столом выглядели растерянно. Рейгар слегка изогнул бровь, полувопросительно глядя на Ланнистера. Тот остановился ровно в двух шагах от стола, по-военному вытянув руки, не забыв предусмотрительно убрать левую руку с рукояти меча. Каким бы зазнавшимся гордецом не был Тайвин Ланнистер, он всегда тонко чувствовал грань, пересекать которую было никак нельзя. И это чутье не раз, и не два спасало ему жизнь.

— Ваша милость, — Ланнистер поклонился, ровно настолько, чтобы это не отдавало угодливостью и не вызвало гнев короля, — я приношу свои искренние извинения за столь вопиющее опоздание. В свое оправдание могу сказать, что никак не смог бы поспеть вовремя, при всем желании.

— И какое же оправдание может высказать в свою защиту лорд Ланнистер? — проскрежетал Эйрис, неприятно скривив рот.

— Я покинул Утес Кастерли три недели назад, ваша милость, — чинно начал рассказывать Тайвин, будто и не замечая витавшего в воздухе напряжения и опасливых взглядов, направленных на него. — Однако я самонадеянно решил, что поскачу верхом впереди обоза. Это оказалось моей первой ошибкой, ибо в те дни в Западных землях почти постоянно лили проливные дожди. Промокнув до нитки, я подхватил сильнейшую кашельную хворь ⁽⁵⁾. Затем по совету моего оруженосца, я остановился в ближайшей деревне, чтобы местные мейстеры смогли меня залатать. Это оказалось моей второй ошибкой, ибо тамошний мейстер, как позднее выяснилось, непроходимый болван. Помимо этого, там свирепствовала какая-то лихорадка, которая осложнила мою болезнь. Прошло не менее десяти дней, прежде чем меня отпустила напасть, едва не отправившая меня к Неведомому. Как только я оправился настолько, что смог сидеть в седле, мы не медля пустились в путь. Однако, смею вас заверить, ваше величество, что не загоняй мы коней до полного изнеможения, я бы не успел даже к окончанию турнира.

Только сейчас Эртур заметил, что голос бывшего десницы звучал немного хрипло, словно тот боролся с тяжелым кашлем. Дейн не видел лица Тайвина, обращенного к королю, однако голос его был лишен даже намека на подобострастие или раболепие. Ланнистер будто беседовал со старым другом о досадном затруднении, свалившемся на него, а не с королем, что мог по прихоти изжить его со свету. Эйрис, казалось, колебался. И тут вперед подался Варис.

— Я тоже слышал, — своим нежным голосом проговорил он, оглядывая по-очередно короля и остальных лордов, — про хворь, скосившую множество крестьян в Западных землях. Будем надеяться, она не доберется сюда.

— В таком случае, лорду Тайвину крупно повезло, что он остался жив, — невозмутимо заметил Рейгар.

Тайвин слегка кивнул принцу в знак благодарности. Своими замечаниями, подкрепившими рассказ Ланнистера, Рейгар и Варис ненавязчиво создали иллюзию невиновности лорда Утеса. Кое-кто из лордов, боясь навлечь на себя гнев короля, но и не желая иметь во врагах Тайвина Ланнистера, закивал в знак согласия. Не известно, как бы себя повел Эйрис, однако Варис и Рейгар лишили его возможности наказать заклятого друга. Впрочем, это не помешало ему унизить последнего.

— Мы сочувствуем тебе, Тайвин. Но зато теперь я понял, что вовремя подыскал нового десницу, раз предыдущий стал столь стар и слаб здоровьем. Что скажешь, Оуэн?

Седоволосый Оуэн Мериуэзер, которому перевалило за шестой десяток, и кому мейстеры, не умолкая, советовали сократить свой дневной рацион из-за стремительно растущего ожирения, сумел лишь сконфуженно улыбнуться.

— Ты можешь быть нашим почетным гостем, Тайвин, — продолжил тем временем Эйрис, недобро скалясь. — Как видишь за моим столом уже нет свободных мест, но тебе, я уверен, отыщется уголок.

— Благодарю, ваша милость, — поклонился Тайвин, проигнорировав оскорбление, а может, рассудив, что сегодня достаточно поиграл с диким огнем. На этом неприятный инцидент был исчерпан, Тайвину нашлось место за одним из столов, впрочем, уже через час он, сославшись на дурное самочувствие, покинул торжество.

* * *

В назначенный час, когда отгремели последние аккорды, когда благородные леди отправились готовиться ко сну, а мужчины — их сопровождать, Эртур и Ливан незаметно выскользнули из своих покоев. Несущего вахту Освелла пришлось оставить, но они передадут ему содержание сегодняшнего разговора. До места встречи они добрались без приключений. Бесстрастный Рейгар, веселый и слегка подвыпивший Оберин и брезгливо морщившийся Джон уже были на месте, дожидаясь их. Все трое все еще были в парадном. В старой, уже давно не используемой оружейной повсюду была пыль и паутина, и стоял мерзкий запах крысиного помета.

— Эртур! Ливен! Рад видеть вас, друзья! — Рейгар по-очередно обнял обоих гвардейцев. — Надеюсь, вы никому не попались на глаза?

— Пьяный рыцарь-речник, храпящий в куче сена и мочи, считается? — встревоженно спросил Ливен.

Рейгар рассмеялся, хлопнув его по плечу. Оберин пошутил про неумение речников напиваться, на что Эртур с самым невинным видом напомнил ему, как однажды тот, будучи пьяным вдрызг перепутал свои покои с опочивальней леди Айронвуд.

— Итак, — Рейгар обвел посерьезневшим взглядом приятелей, — мы здесь. В следующие дни, друзья, решится судьба Вестероса и моя. Не буду лгать, я взволнован. Ибо сейчас мы стоим перед последней чертой невозврата. Если кого-то из вас еще обуревают сомнения в правильности задуманного, сейчас самое время их озвучить.

К их чести, никто не шелохнулся, никто даже не опустил глаз.

— Отлично, — с легким облегчением пробормотал Рейгар. — В таком случае, расскажите мне, какие ветры дуют из Красного замка и, в частности, из Малого Совета. — Последний вопрос был адресован Эртуру и Ливену.

— Холодные, — без улыбки ответил Эртур. — Король уже даже не пытается скрывать свое отношение к вам. На недавнем собрании он пошутил о том, что железный трон видел разных королей, септонов, пьяниц и даже женщин, но арфисту на нем еще сидеть не доводилось. Это нам поведал Лорд Командующий.

— И как отреагировали члены Совета?

— Рассмеялись, — пожал плечами Эртур.

— Попробовали бы они не рассмеяться, — проворчал под нос Оберин.

— Хмм, — задумчиво протянул Рейгар. — А что думаете о Герольде Хайтауэре? Есть ли вероятность перетянуть его на нашу сторону?

— Лорд Командующий — человек честный и… — Эртур замялся.

— И сухой, как пень, — подсказал ему Ливен.

— Он слишком прямолинеен в вопросах долга и чести, — Эртур укоризненно покосился на приятеля.

— Иными словами, если Эйрис решит спалить столицу дотла, Хайтауэр скорее всего решит убедиться, чтобы тот не подпалил бороду, — ехидно добавил Ливен.

— Я скорее считаю, что Хайтауэр в таком случае сначала помешает королю, чтобы спасти беззащитных людей, а потом умрет, защищая преданного им же короля, чтобы смыть позор со своего плаща, — философски заметил Коннингтон.

— Да, — протянул Рейгар, — я был такого же мнения об этом человеке. В таком случае, пока отец не решит подпалить пару кварталов Королевской Гавани, на поддержку Хайтауэра можно не расчитывать. Поработайте пока с Джейме, он наследник Ланнистера. Разлад в их доме был бы нам крайне неудобен.

— Вы хотите сказать… — начал было Джон.

— Я знал, что этот павлин не просто так приехал, — фыркнул Оберин. — Когда ты успел договориться с ним?

Рейгар ответил не сразу, сделав вид, что крепко задумался. Но когда молчать было уже нельзя, он заговорил:

— Пока рано говорить о чем-либо конкретном, пока я не переговорю с ним лично, но если все пойдет по плану, знаменосцы Тайвина Ланнистера поддержат именно нас.

Раздались одобрительные возгласы. Поддержка Тайвина Ланнистера была чрезвычайно важна.

— Я представляю, в какую ярость пришел Тайвин, когда, приехав, обнаружил, что его сына отослали в столицу, не позволив участвовать на турнире. К слову, почему он это сделал? — внезапно задал вопрос Оберин. — Быть может, боится чего-то?

Решение короля отослать Джейме сразу после церемонии поразило всех. Лорд Хайтауэр даже предложил свою кандидатуру, чтобы позволить новоявленному гвардейцу поучаствовать, но король довольно грубо отклонил его предложение.

— Вы не знаете моего отца, — мотнул головой Рейгар. — Это не дальний и продуманный расчет. Все куда более мелочно. Это очередной плевок в сторону Тайвина, не соизволившего приехать на турнир. Ладно. Возвращаясь к основной теме, что мы имеем, кроме вероятного союза с Ланнистерами?

С этими словами он повернулся к Оберину, который, казалось, только и ждал этого момента.

— Я тщательно прощупал своего брата. Как я и предполагал, Доран предпочитает не вмешиваться в распри между Таргариенами, — заговорил он, обращаясь к остальным, ибо Рейгару, очевидно, все уже было известно. — Но если будет война, он поддержит сильнейшего, а это пока не мы. Но не спешите вешать нос, ибо ваш покорный слуга тоже не терял времени зря.

Слушая его, Эртур с усмешкой вспомнил, как в далеком детстве Оберин, с горящими глазами и слегка маниакальной улыбкой рассказывая об очередной проказе, буквально подпрыгивал на месте от восторга. Сейчас он хотя бы не прыгал, ограничившись до невозможности самодовольной физиономией.

— Я навестил наших непримиримых друзей Айронвудов, а также несколько других важнейших знаменосцев брата, среди которых Блэкмонты, Аллироины, Дейны, Толанды и Манвуди. Не вдаваясь в подробности, я прорисовал им перспективы, и они согласились, что если есть хоть малая вероятность, что Рейгар не сядет на трон, действовать нужно на опережение. Когда придет решающий момент, мы прижмем моего братца к стенке и поддержим Рейгара и Элию.

Все могло быть куда проще, если бы Доран понимал то, что было очевидно Айронвудам и остальным — теперь, когда еще один Таргариен женат на дорнийской принцессе, у Дорна есть возможность усилить свое влияние в Красном Замке, как было во времена Дейрона Доброго. Возможно, Доран и сам это осознавал, однако, обладая крайне осторожным характером, он предпочитал хвататься за пусть и не самое радушное, но близкое настоящее, чем рисковать ради красочного, но далекого будущего.

— Кроме того, я сколотил отряд из трех сотен наемников из Эссоса, — добавил Оберин, чрезвычайно довольный собой. — Мои старые друзья и соратники готовы послужить благому делу избавления Вестероса от Безумного короля… разумеется, с учетом хорошей платы.

— Это отличные новости, Мартелл, — похлопал его по плечу Джон.

— Есть еще кое-что, — протянул Рейгар. — Говорить что-то конкретное про членов Малого Совета пока рано, но велика вероятность, что в нужный нам момент корабли лорда Велариона поднимут наши знамена. Во всяком случае, так считает Варис.

Эртур откровенно сомневался во всем, что вылетало изо рта этого скользкого типа, о чем многократно говорил Рейгару, но тот упорно продолжал прислушиваться к словам евнуха. Почти так же упорно, как и его отец…

— Что же мы имеем? — начал рассуждать вслух Эртур. — Дорн и Западные земли, флот Веларионов…

— И мои наемники, — поднял палец Оберин.

— Да, и твои наемники, — закатил глаза Дейн. — Пока не густо.

— Дейн прав, — согласился Рейгар. — И в ближайшие дни необходимо выяснить позицию великих домов и попытаться склонить на мою сторону большинство из них. Но это уже моя задача. Ваша же задача продолжать следить за Малым Советом и моим отцом. — Эртур и Ливен кивнули. — Оберин и Джон, я хочу чтобы вы прощупали Роберта Баратеона, мелких лордов Штормовых, Речных земель, а также лорда Аррена. У меня есть некоторые опасения на их счет.

— Север? — деловито спросил Оберин.

— Север и Простор — моя забота, — покачал головой Рейгар. — А пока возвращайтесь к себе и отдохните как следует. Завтра первый день турнира, не ударьте в грязь лицом. Будет досадно, если мои друзья вылетят из седел в самом начале.

С этими словами Рейгар подмигнул приятелям. Хладнокровие этого человека порой поражало даже Эртура, знавшего его не один год. У них впереди было целых семь дней на то, чтобы договориться с Великими домами и организовать Совет. Или, вернее было бы сказать, всего лишь семь дней?

Примечания:

Говорят, комментарии читателей стимулируют быстрый выход глав. А давайте проверим это утверждение ?

1) Тика — традиционное индийское украшение. В нашем мире можно встретить очень много украшений, на подобие индийских тик.

Вернуться к тексту

2) Название является выдумкой автора: любимый в Дорне стиль, когда женщины демонстрируют лиф под основным платьем. Такие наряды часто можно было встретить у Элларии Сэнд и ее дочерей. В частности, платье Эшары очень напоминает наряд Мирцеллы Баратеон, когда Джейме приехал ее спасать, но чуть менее открытое, и в отличие от Мирцеллы, у Эшары присутствует лиф. Также оно немного напоминает европейскую моду 20-х годов.

Вернуться к тексту

3) выдуманный автором танец.

Вернуться к тексту

4) Лендлер считается предшественником вальса. Да, автор в курсе, когда появился вальс. Но я художник, я так вижу :)

Вернуться к тексту

5) Ну, будем считать, что так в Вестеросе называли пневмонию

Вернуться к тексту

Примечания:

Я прошу прощение за долгое отсутствие, друзья. Потому новая глава практически из печки. Налетайте!

Место, где должен был проходить турнир, было довольно живописно. К юго-западу от Харренхолла, между озером Божье Око на юге и обширной лесной полосой на северо-западе в двух милях от Харрентона раскинулась широкая поляна. Лесная полоса, окаймлявшая ее, состояла из древних дубов и ее более молодых товарищей кленов, ив и осин. Для турнира поляна была обнесена оградой, придававшей ей четырехугольную форму, образуя ристалище весьма внушительного размера. Ограда была увешана знаменами и стягами великих домов.

На западной и восточной сторонах ограды были установлены ворота, предназначенные для въезда участников на арену. А вдоль южной и северной сторон параллельно друг другу были возведены места для зрителей. С северной стороны на ограде были установлены галереи, увешанные гобеленами и драпировками в красно-черных цветах правящего дома. Здесь же, на балконах были расставлены столы с яствами, удобные кресла с мягкими подушками, слуги с опахалами уже стояли наготове. В самой середине висело огромное знамя с изображением трехглавого дракона. Перед ним возвышалось не менее внушительное кресло, вроде трона. Это была королевская ложа, укрытая от знойного летнего солнца плотным, шелковым балдахином. Тут, как и ожидалось, должны были сидеть члены королевского дома, а справа и слева великие лорды и леди. Ярусом ниже были места для лордов и леди, чье происхождение ставило их выше мелких землевладельцев, купцов и прочей зажиточной прослойки, но ниже великих господ. Иными словами, там сидели вассалы.

На противоположной стороне без каких-либо излишних и удобств должен был расположиться обычный люд, причем чем выше находилась скамья, тем более возвышенным было положение сидящего. Нетрудно догадаться, что простолюдины и чернь стояли или сидели внизу, у самого частокола. А те, кого такой вид не устраивал, получал прекрасную возможность созерцать раскинувшееся зрелище с ветвей наиболее близко растущих деревьев. Конечно же, наиболее шустрые еще с ночи заняли самые удачные ветки и теперь поглядывали на своих менее расторопных товарищей с откровенным превосходством.

Несмотря на ранний час, вокруг яблоку было негде упасть. Эшара вместе с беременной Элией и принцем Рейгаром прибыли к месту турнира около получаса назад. Глашатаи тут же объявили о прибытии принца с супругой, и объявление это было встречено радостными воплями и рукоплесканиями толпы. Эшара впервые воочию убедилась, как сильно простой народ обожает своего принца, и малодушно обрадовалась тому, что король еще не успел покинуть замок и не стал свидетелем этой сцены. Когда они, поздоровавшись с лордами и леди, расположились на крытой королевской ложе, Эшара обвела глазами ристалище. Вокруг суетливо сновали оруженосцы, отдавали приказы герольды, по периметру вытянулись солдаты для поддержания порядка. Но ни одного рыцаря Эшара так и не смогла разглядеть, о чем она не преминула сообщить своим спутникам.

— Дорогая, рыцари сейчас готовятся к состязанию, примеряют доспехи, но скоро мы их увидим. Не так ли, любовь моя? — обратилась Элия к супругу.

— Все верно, милая, — оторвался от своих мыслей Рейгар, и Эшара готова была поспорить, он даже не понял суть вопроса.

— Мой принц, а вы разве не будете участвовать? — поинтересовалась она.

— Буду, потому скоро я вас покину, — туманно ответил тот. — Но сперва я бы хотел убедиться, что все устроено с должной… ответственностью.

— Я совершенно ничего не понимаю в этих правилах, — задумчиво протянула Элия.

Рейгар, выискивавший кого-то в толпе, ответил не сразу и лишь спустя минуту до него дошло, что молчание затянулось. Искоса взглянув на жену, он бросил вопросительный взгляд на Эшару в немой мольбе о помощи. Та, закатив глаза, не столько ради него, сколько ради обидевшейся на проявленное к себе пренебрежение Элии, произнесла:

— К сожалению, ничем не могу вам помочь, моя принцесса. Все мои знания о правилах турниров ограничиваются лишь тем, что победитель в конце бывает один.

Благодарно взглянув на нее, Рейгар склонился к Элии и вкрадчиво произнес:

— Позволь я объясню тебе некоторые правила, дорогая.

Элия покосилась на него, продолжая для вида изображать оскорбленное достоинство, но промолчала, позволив Рейгару вполголоса втолковывать ей те самые правила. И снова Эшара почувствовала себя неуютно, будто подглядывая за чем-то невероятно интимным, хотя принц ни одним жестом не нарушил приличий. Но была некая чувственность в его плутовато-нежном взгляде, полуулыбке, которую Элия тщетно пыталась сдержать, отчего Эшара торопливо отвернулась. Однако голос Рейгара продолжал доноситься до нее.

— Видишь те пять шатров у западных ворот? — Поглядев в указанную сторону, Эшара увидела пять пышных шатров в цветах дома Уэнт. Перед каждым из них стоял оруженосец, представлявший своего рыцаря. — Это шатры Защитников. Сейчас это четверо сыновей и брат лорда Уэнта, сир Освелл. Они защищают нынешнюю королеву красоты, дочь лорда Уэнта. Сперва будет общий бой. Рыцари разделятся на два отряда и будут сражаться друг против друга. Победители получат возможность схлестнуться с сильнейшими, потому сегодня начнутся поединки проигравшего отряда. Начиная с сегодняшнего дня в течении семи дней рыцари будут вначале сражаться друг с другом, а затем победители будут поочередно вызывать на поединок Защитников, и победивший Защитника будет занимать его место. И так, пока не останется только пятеро рыцарей, тогда они сразятся друг с другом. Когда останется только один победитель, он решит, кто будет королевой красоты.

— И кого выберете в случае победы вы, мой принц? — полюбопытствовала Элия. Ее слова были чистой воды кокетством, ибо само предположение, что Рейгар может выбрать кого-то, кроме своей супруги, было смехотворно.

— Самую прекрасную из дам, — Рейгар коснулся губами ее ладони.

Тут Рейгар заметил в толпе приближавшегося к ним лорда Ланнистера под руку со своей дочерью. Балкон Ланнистера находился справа от них, по соседству со знаменами Старков. Поравнявшись с королевской четой, Тайвин отвесил Рейгару короткий кивок, а его дочь, выглядевшая недовольно и раздраженно, изобразила из себя нечто среднее между приветливой улыбкой и попыткой проглотить лимонную дольку. Прохладно кивнув Ланнистеру, Рейгар прошептал жене, что ему пора готовиться к поединку.

Оставшись вдвоем, Элия и Эшара начали обсуждать свою излюбленную тему: наряды и украшения других дам, не забывая приправлять свои комментарии безобидными (и не очень) женскими шпильками. Состязание уже должно было начаться, однако король опаздывал. Лорды все чаще нетерпеливо оглядывались в сторону замка, словно надеясь заметить приближавшегося к ним верхом короля, леди все сильнее и чаще взмахивали веерами, разрываясь между желанием избавиться от духоты и страхом испортить прически, над которыми корпели с самого рассвета. В толпе то и дело вспыхивали ссоры, кто-то кого-то толкал, кто-то пытался протиснуться вперед, страже приходилось чаще вмешиваться, а особо буйных и вовсе выгонять с арены.

Наконец, затрубили трубачи, и заозиравшиеся люди в последний момент заприметили спешившегося короля Эйриса в окружении своей гвардии. Высоко подняв голову и не обращая внимание на жидкие приветствия толпы, король бодро поднялся на свою ложу. Едва венценосная пятая точка коснулась мягкой перины, а увенчанная тяжелыми кольцами рука повелела садиться, как сгорбленные в поклоне подданные заняли свои места.

На ристалище вышел невысокий, плешивый человек средних лет в темно-синей мантии, отделанной серебром. За ним по бокам чинно встало еще двое одетых одинаково мужчин — герольды. Развернув длинный свиток, главный герольд, надрывая горло, зачитал свод правил предстоящего турнира, затем обратился к участникам, уповая на их честность и благородство, добавив, что нарушение правил будет караться исключением из турнира с последующим запретом участвовать в трех следующих турнирах. К удовольствию женской половины, он также сообщил, что во избежание повторения Эшфордского турнира, запомнившегося рядом несчастных случаев, в том числе трагичной гибелью принца Бейлора, в поединках будет использовано затупленное турнирное оружие. Последняя новость вызвала смешанную реакцию. Восторг со стороны благородных дам, беспокоившихся за своих возлюбленных, сыновей или просто фаворитов, недовольство и улюлюкание со стороны простолюдин, жаждущих лицезреть как можно больше благородной крови, показное презрение со стороны мужчин и рыцарей. Эшара была солидарна с женской половиной, хоть она и знала, что Эртур лучший из известных ей бойцов, но чисто женский страх, почти незаметный до того мига, мгновенно растаял.

После удара в гонг через западные и восточные ворота под аплодисменты и подбадривания зрителей начали верхом на конях въезжать рыцари. Затем последовала процедура выбора «противников» и «союзников», которую Эшара почти полностью благополучно упустила, будучи занята любованием статной фигурой своего брата, его жестами, взглядами, полуулыбками, успокаивающим похлопыванием по шее своего коня. Лишь несколько моментов отпечаталось в ее памяти: командующим Красной армии был избран принц Рейгар, а черной — могучий лорд Роберт Баратеон. Затем следовала длинная церемония выбора сторонников. Эртур ожидаемо присоединился к наследному принцу, а Нед Старк к Баратеону. Это были все имена, которые запомнила Эшара.

И когда нетерпение зевак и зрителей почти достигло пика, рыцари сошлись в схватке. Даже зная, что мечи и топоры их затуплены, Эшара вздрагивала каждый раз, когда, на ее взгляд, сталь проносилась в опасной близости от Эртура. Она, к слову, не следила за ходом сражения — она до рези в глазах всматривалась в знакомый силуэт. Эртур был великолепен. Он молниеносно и даже частенько играючи отражал атаки противников, в мгновение ока оказываясь в более выгодной позиции. Эртур был гибким и подвижным, создавалось впечатление, что тяжелые доспехи совершенно не стесняют его движений. В какой-то миг, он оказался окружен сразу тремя противниками. Повертев в руках мечи — Эртур не изменил своей манере сражаться двумя мечами — он ринулся в атаку. Эшаре показалось, хотя она и могла ошибаться из-за массивного шлема, что за мгновение до этого его губы растянулись в предвкушающей улыбке. В этом и заключался весь Эртур Дейн. Сдержанный, спокойный, непробиваемый в обычное время, он оживал лишь во время боя. Лишь держа в руке меч, он дышал полной грудью. С внезапной, совершенно нерациональной ревностью Эшара поняла, что никогда не займет в его сердце того места, которое занимала в нем пьянящая лихорадка боя.

Бой окончился победой с незначительным перевесом отряда принца Рейгара. Элия и Эшара рукоплескали на ногах, пока рыцари покидали ристалище, освобождая его юрким слугам, что спешили очистить поле, подобрать оружие и подготовить все к одиночным пешим поединкам. Находившиеся в королевской ложе лорды Малого Совета принялись возбужденно обсуждать сражение. От них Эшара узнала, что преимущество Красного отряда над Черным было незначительным, учитывая, какие рыцари сражались на стороне лорда Баратеона. Особенно впечатлили братья Старки, старший и средний, и Барристан Селми. Оберин Мартелл не изменил себе и вновь использовал грязные приемы, однако умудрялся делать это столь выверенно, что герольдам не хватило достаточных оснований для исключения его из турнира. Рейгару так и не довелось сразиться с Робертом Баратеоном, которого не без труда одолели вместе сир Дарри и сир Ливен.

После последовал почти часовой перерыв, во время которого трубадуры и менестрели соревновались в остроумии и импровизации, на ходу придумывая мотивы и веселые напевы прошедшему сражению. Простой народ, известный своей непритязательностью, на ура встречал каждую шутку артистов, особенно если она была приправлена известной долей непристойности.

Последовавшие затем сражения запомнились Эшаре малым: сир Эддард Старк, отчаянно краснея и смущаясь, все же нашел в себе решимости подойти к ней первым и попросить ее платок. Причин отказывать очаровательному в своей застенчивости сыну Рикарда Старка у дорнийки не было. Правда, в глубине души она надеялась сохранить платок для брата, но делать было нечего, и вскоре ее сиреневый платок украшал рукоять старковского меча.

Наблюдая одним глазом за поединками и искренне радуясь победе Неда, она заметила, как переодевшийся в обычную одежду Рейгар вернулся в ложу, как официально и сухо король поздравил его с победой, не выразив при этом ни грамма радости или отцовской гордости.

* * *

Тайвин плеснул вино в два кубка и, вставив пробку в горло бутыли, водрузил ее на место. Вино, как и само это заведение было довольно низкосортным, но за неимением лучшего приходилось довольствоваться тем, что есть.

— Итак, — произнес он, не оборачиваясь, — как себя зарекомендовал новый десница? Уже успел вылизать до блеска сапоги вашего отца?

Голос все еще звучал слегка хрипло, но хрипота эта была сейчас как нельзя кстати. Позади раздался негромкий смешок. Развернувшись, Тайвин направился к сидевшему в одном из кресел Рейгару и протянул ему один из кубков. Даже сейчас, когда никто, кроме наследника, не мог его видеть, Тайвин продолжал держать идеально прямую спину. Ссутулься один раз — и будешь сутулиться всегда.

Они находились в одном из трех борделей Харрентона поздним вечером, после первого насыщенного дня турнира. Так как встреча наследного принца и бывшего десницы, проходи она в лагере или в Харренхолле, уже на утро стала бы достоянием всего Малого Совета, приходилось прибегать к подобным уловкам. Внушительный звенящий мешочек хозяйке борделя — и Тайвин Ланнистер попадал прямиком в комнату, где, по идее, должен был инкогнито развлекаться принц Рейгар.

— Лорд Мериуэзер отличается весьма покладистым характером, — с едва уловимыми нотками презрения заметил последний. — Он говорит только то, что король желает слышать, а когда сказать что-либо приятное королевскому слуху ему нечего, он благоразумно отмалчивается.

— Он дойдет до степеней известных, ведь нынче любят бессловесных. — Фраза из какой-то не то пьесы, не то поэмы сама всплыла на ум. — Плоды подобного союза Вестеросу придется еще расхлебывать. Умный и рассудительный король может позволить себе недалекого десницу, глупый король обязан озаботиться умными советниками. Но когда глупому королю сопутствуют бестолковые советники, страна катится в пекло.

С этими словами он уселся в свободное кресло, издавшее жалобный скрип.

— Осторожнее, милорд. Я могу грешным делом решить, что вы придерживаетесь дурного мнения о моем отце, — насмешливо протянул принц.

— Однажды, помнится, я уже высказал вам все, что думаю о вашем отце. И хотя тогда вы были куда более непримиримы и битком набиты высокими ценностями, моя голова так и не слетела с плеч.

— Вы предпочли бы иной исход? — вежливо поинтересовался Рейгар.

Тайвин до ответа не снизошел, правильно рассудив, что вопрос был риторический. Тот разговор, пропитанный сладковатым ароматом гниющей верности, произошедший несколько лет назад в тишине палатки возле взятого в осаду Сумеречного Дола, он помнил очень хорошо. Тогда Тайвин рискнул так, как не рисковал до этого, пожалуй, никогда. Рейгар в то время еще не утратил веры в отца и в свои возвышенные идеалы.

Ланнистер вспомнил, как тогда исказилось негодованием и праведным гневом лицо юного принца, едва с уст десницы слетели слова о «более достойном короле». Однако несмотря на возмущение, Рейгар не выдал содержание того разговора никому. А ведь одного его слова было бы достаточно, чтобы Ланнистер закончил свои дни на плахе. Именно тогда Тайвин впервые задумался о том, что принц Рейгар не так прост, как кажется. Благородство и доблесть в нем прекрасно уживались с дальновидностью и расчетливостью — смесь редко совместимая в одном человеке. Но глядя на принца сейчас, Тайвин пытался разгадать, сколько этого пресловутого благородства еще сохранилось в том задумчивом, мечтательном юнце, даже не грезившем о троне.

— Должен признаться, я восхищен вашей дерзостью и безрассудством, — так и не дождавшись ответа, продолжил Рейгар. — Так дразнить моего отца… на такое не решился бы даже я. Признайтесь, милорд, вы на самом деле переболели кашельной хворью?

— Скажем так, я слегка простудился. И воспользовался этим, чтобы отдохнуть по дороге сюда, — слегка дернул плечом Тайвин.

— У этой выходки была какая-то цель, или вы просто тешили свое самолюбие?

— Ланнистеры всегда платят долги, мой принц.

Эйрис сильно задолжал ему за эти годы. Когда публично высмеивал или оспаривал его советы. Когда демонстративно шел наперекор, давая повод придворным думать, будто Тайвина можно уже не опасаться и с ним можно не считаться. Когда при всех отпускал сальные шутки по отношению к его Джоанне, делая Тайвина предметом плоских острот. Когда отказался женить сына на его дочери, будто Ланнистеры не были достойны подобной чести. И, наконец, публичное посвящение Джейме в рыцари Королевской Гвардии без всякой на то необходимости стало последней каплей.

Тайвин устремил на Рейгара свой острый взгляд, выдержать который были в состоянии далеко не все. Люди говорили, что Тайвин Ланнистер проникает в самые глубокие потемки душ и внушает людям подчинение одним этим взглядом. Разумеется, это было полной чепухой. Однако эта чепуха страшно льстила ему. Рейгар, к его чести, совершенно спокойно выдержал взгляд бывшего десницы. Более того, слегка откинув голову назад, он глядел на него чуть опустив веки, словно рассматривая давно изученную картину на стене. И Тайвин на мгновение даже усомнился в том, не читал ли прямо сейчас этот юнец его, как открытую книгу.

— Теперь, когда я удовлетворил ваше любопытство, могу я расчитывать на встречную любезность? — перешел к делу Тайвин. Рейгар в ответ сделал приглашающий жест рукой. — Как далеко вы готовы зайти?

— Я собираюсь сместить своего отца с трона, это достаточно далеко?

Сдержанный ответ нисколько не удовлетворил Ланнистера. Откинувшись назад, он поставил локти на подлокотники и скрестил пальцы у лица.

— Когда несколько месяцев назад вы, посетив Красный замок, чтобы представить ко двору принцессу Рейнис, пришли ко мне, я был в замешательстве, — заговорил Тайвин, рассматривая безвкусный орнамент стола. — Я хорошо помню все, что вы в тот день говорили, и все это было мною тогда поставлено под сомнение.

— Вы думали, что я всего лишь наивный, мечтательный мальчишка, тронувшийся умом? — с нотками веселья полюбопытствовал Рейгар?

Теперь пришел черед Тайвину ухмыляться. Правда, даже улыбка у него, как правило, выходила колючей.

— Вы и сейчас мальчишка, но суть не в этом. Я знаю вас с самого детства, мой принц. Думаете, я бы предложил брак своей единственной дочери с безмозглым мечтателем? — Тайвин хмыкнул. — О нет, в том, что вас отличает острый ум, я не сомневался никогда. Но вот в том, сопутствует ли этому уму сталь, я не был уверен. По крайней мере, пока вы не заявили мне, что пришло время железному трону сменить хозяина. Кажется, так вы выразились?

Рейгар лишь приподнял бровь в своей излюбленной манере.

— К чему вся эта ностальгическая прелюдия, милорд? Я не хуже вас помню содержание той беседы. Как и то, что вы согласились оказать мне поддержку при одном единственном условии. — Рейгар поджал губы. — Вы передумали?

— Мои условия прежние, — холодно отозвался Тайвин. — Я снова стану десницей при вас, а Джейме под благовидным предлогом покинет Королевскую Гвардию. Но не только это, разумеется, стало причиной моего согласия. Я искренне верил тогда у Сумеречного Дола, и верю до сих пор, что вы станете куда лучшим королем, чем ваш отец. Куда более достойным. Потому в предстоящей борьбе, а ее отголоски слышны уже сейчас, я собираюсь поддержать именно вас.

— И я рад это слышать.

— Но, — продолжил Тайвин, не дав сбить себя с курса, — умный человек — а мы с вами, хочется верить, умные люди, — выбирая себе попутчика, всегда в первую очередь должен задавать себе два вопроса.

— Какие же, милорд? — с искренним интересом спросил Рейгар.

Эта черта в молодом принце всегда импонировала Тайвину. В отличие от своего отца, Рейгар был крайне любознателен и никогда не воротил нос от возможности узнать нечто новое или получить совет от более опытных людей. А еще Ланнистер интуитивно чувствовал, что наследный принц испытывает к нему куда больше уважения, чем к собственному отцу. Перспектива быть десницей при короле, что слышит твое мнение и уважает твое слово, была очень заманчива.

— Первый: по пути ли вам. Второй, как долго вам будет по пути.

Тайвин замолчал, дав принцу переварить эту мысль. Рейгар слегка нахмурился, как всегда, когда пытался разгадать сложную задачу. И это была еще одна черта, нравившаяся Тайвину: Рейгар умел заглядывать в самую суть вещей. Он никогда не довольствовался поверхностным смыслом, стараясь уловить то, что таилось между строк.

— Понимаю, — наконец, кивнул он. — Это хороший совет, милорд. Я его запомню.

— В таком случае, будем друг с другом честны, раз уж мы собираемся стать попутчиками. Как далеко вы готовы зайти? Если сместить Эйриса не выйдет, если что-то пойдет не так, вы отступитесь и будете ждать свою судьбу или пойдете дальше?

— Разве можно окунуть ноги в воду и понадеяться, что они не промокнут? — вопросом на вопрос ответил Рейгар. Расслабленность медленно стиралась с его лица, и Тайвин видел, как тонкая морщинка пролегла на его переносице. — Если ничего не выйдет, если Великие дома меня не поддержат, у меня будет только два пути — на плаху или на поле битвы.

— Но готовы ли вы восстать против Эйриса в полном смысле этого слова? Готовы ли вы сделать то, на что решился Деймон Блэкфайр?

Рейгар молчал, и Тайвин ощутил слабый прилив разочарования и раздражения. Все же, он еще мальчишка.

— Вот об этом я и говорю, — раздраженно дернув рукой, Тайвин встал и подошел к окну. — Вы слишком самонадеянны. Вы пришли сюда с твердой уверенностью, что все Великие дома вас поддержат. Конечно, ведь кому охота быть следующим горящим факелом на потеху Эйриса! Но вы даже не допустили мысли, что ваша авантюра с Великим Советом может не выгореть.

— Разумеется, я допускал такую мысль, — раздался позади недовольный голос Рейгара, которому явно не понравилось, что его отчитывают, как ребенка. — Но в таком случае меня ждет смерть, и я это прекрасно понимаю. Считайте, что я поставил на карту все. Но у меня есть все основания расчитывать на поддержку Великих домов.

— И что это за основания? — Тайвин развернулся в пол оборота.

Поколебавшись, Рейгар заговорил.

— Варис сообщал мне, что кое-какие дома, а именно Старки, Аррены, Талли и, вероятно, Баратеоны что-то планируют. Возможно, переворот.

Лицо Тайвина вытянулось.

— Это точно?

— Нет. Однако доказательств, пусть и непрямых, достаточно. Наша цель убедить их отказаться от своих планов и предложить им поддержать меня.

Тайвин скрестил руки за спиной, невидящим взглядом уставившись в окно. Они находились на третьем этаже, но даже отсюда до них доносились голоса захмелевших гуляк, распевавших «Дорнийскую жену».

— Это плохо, — наконец, вынес он очевидный вердикт. — С чего вы решили, что они клюнут?

— Быть может, если я сообщу о знаменосцах Ланнистеров, Тиреллов и Мартеллов, стоящих за мной, это заставит их сбавить обороты? — хитро, но не очень уверенно улыбнулся Рейгар.

Ланнистер не стал отвечать сразу. Некоторое время он обдумывал свалившуюся на него, как снег на голову, информацию. Поводов сомневаться в связях и возможностях Вариса не было, в отличие от него самого. Если отбросить вероятность его лжи, что значат эти сведения? Постепенно картина начала обретать новый смысл. Старки внезапно роднящиеся с Талли и Баратеонами, Талли, роднящиеся с Арренами, средний сын Рикарда, воспитывающийся у Джона Аррена… Нет, определенно в словах евнуха есть смысл.

Если это так, что именно они планируют, свергнуть Эйриса и посадить на трон Рейгара или разом избавиться от обоих Таргариенов, сделав наследником малолетнего Визериса? Тогда они могли бы создать совет регентов и управлять страной через регентство. А может… Нет, это слишком смело, особенно для таких осторожных ужей, как Джон Аррен и Хостер Талли. Позади раздалось покашливание.

— Я еще ни словом не обмолвился о Тиреллах, — мрачно заметил Ланнистер.

— Значит, пришло время обмолвиться.

Тайвин смерил принца недовольным взглядом и вернулся к креслу.

— Я побывал в Хайгардене прошлой луной, — начал издалека Тайвин. — И говорил с Тиреллами.

— С Мейсом?

— Чушь какая. С Оленной, разумеется. Она женщина куда умнее многих мужей. И она поняла, что из себя представляет Эйрис намного раньше меня. — Губы сами по себе растянулись в улыбку. — В свое время она пошла на дикую авантюру, лишь бы не выходить за вашего отца.

— Какую? — без особого интереса спросил Рейгар.

— Переспала с обещанным ее сестре Лютором Тиреллом. Впрочем, женские сплетни меня не волнуют. Но замечали ли вы, мой принц, за некоторыми женщинами умение смотреть в самую суть вещей, куда наш грубый мужской взор проникнуть не в состоянии? Так вот, Оленна именно из таких женщин. Мне даже не пришлось долго обрисовывать ей перспективы длительного правления Эйриса. Не успел я открыть рот, как она огорошила меня вопросом. Хотите знать, что она у меня спросила? — Тайвин ухмыльнулся, прежде чем продолжить: «Скажите, милорд, сколько еще безумств должен совершить Безумный король Эйрис, прежде чем мы поймем, что он годится для трона не больше, чем взбесившийся пес?».

— Она так и сказала? — от изумления Рейгар даже подался вперед и, получив от собеседника утвердительный кивок, от души расхохотался. — Клянусь богами, эта женщина либо безумнее моего отца, либо я обязан посвятить ее в рыцари!

— Иными словами, Оленна охотно согласилась, что Великий Совет лучшее решение из возможных. Следом мы побеседовали уже с ее сыном. Этот малый тщеславен, но глуп. А его мать прекрасно умеет играть на этих его пороках. Так что теперь Мейс готов выставить в случае необходимости своих знаменосцев.

Рейгар задумчиво приложил пальцы к губам. Глаза его поблескивали в полутемной комнате, освещенной лишь несколькими десятками свеч.

— Знаменосцы Тиреллов. Могут ли они воспротивиться? Кто-то вроде Хайтауэров или Рованов могут вспомнить Тиреллам парочку старых обид и отказаться подчиняться.

— Не думаю. Золото решает все, а у Тиреллов его вполне достаточно. Тех, с кем договориться не удастся, Оленна привяжет к себе золотом или щедрыми обещаниями.

Рейгар понимающе кивнул.

— В таком случае, у нас Ланнистеры, Тиреллы, Мартеллы и флот Веларионов. Еще Оберин сколотил небольшой отряд наемников и пообщался с некоторыми знаменосцами своего брата.

Тайвин презрительно закатил глаза. Этот дорниец по неизвестным причинам не вызывал у него доверия, да и сколько-нибудь теплых чувств. Взбалмошный, хитрый, непредсказуемый, опасный. С женитьбой на Элии Рейгар, безусловно, обрел союзников в лице Мартеллов, но и Мартеллы получили не мало. Впервые со времен Дейрона Лжерожденного они получили возможность укрепить свои позиции при дворе, и одним Семерым известно, во что это выльется Семи Королевствам. Вслух же он произнес:

— Возвращаясь к нашим злодеям. Как вы собираетесь их убеждать?

— Не я, а вы. — Рейгар отпил вина. — Вы поговорите с Хостером Талли, я убежден, что он — слабое звено их небольшой компании. Постарайтесь убедить его. Объясните ему, что нам известна их маленькая авантюра, и что начинать войну сейчас им крайне не выгодно, учитывая положение дел и мои позиции. — Рейгар на мгновение запнулся, будто ему пришла в голову занятная идея. — Можете даже намекнуть, что в случае его упрямства, король может узнать об их планах, и может случиться, что в первую очередь в заговоре обвинят его младшего брата и единственного сына. Тогда, когда гнев короля обрушится на них, дом Талли будет стерт с лица земли. Если же он согласится принять мою сторону, я так и быть, забуду про его участие в этом позорящем его дом заговоре.

Тайвин оценил идею по достоинству. Его изощренный ум тут же представил себе примерную схему предстоящего разговора. Немного здравых рассуждений о военных сложностях, щепотка угроз и толика обещаний — и Хостер Талли, не отличавшийся ни воинственностью, ни выдержкой, ни особой храбростью, должен будет сломаться.

— А остальные?

— Я бы пообщался с Рикардом Старком, но он не соизволил приехать, а его старший сын не внушает мне доверия, он всего лишь мелкая, ничего не решающая пешка. Не факт даже, что он в курсе дел. Я побеседую с Джоном Арреном, — устало ответил Рейгар, помассировав переносицу. — Никак не могу понять, кто из них зачинщик — Аррен или Старк, и что я могу им противопоставить.

Ланнистер понял, что у него таким завуалированным образом просят совета.

— Не говорите Аррену, что осведомлены о его замыслах. Намекните только, что большая половина Вестероса готова поддержать вас в случае непредвиденных обстоятельств. Говорите размыто, но так, чтобы он усомнился в собственных сообщниках. Можете даже пару раз пообщаться с Мейсом и со мной у него на виду. Джон Аррен не глуп, он поймет, что это значит. Но позвольте спросить, почему вы не хотите, чтобы я с ним поговорил?

— Потому, что Джон Аррен слишком сильная фигура на этой доске, чтобы я посылал к нему своих парламентеров. — Покачал головой Рейгар. — Он должен видеть, насколько серьезно настроен именно я, раз пришел к нему лично. Должен видеть во мне мужчину, а не мальчика-арфиста. Только так я смогу убедить его не связываться со мной.

— Что ж, это мудро, — согласился Ланнистер и принялся рассуждать. — Если Талли сменят лагерь, а Аррены засомневаются, позиции Старков и Баратеонов сильно пострадают. Они не посмеют открыто восстать еще некоторое время, но они могут решить поддержать Эйриса, как менее популярного в Вестеросе короля, которого будет проще сместить после.

— Если все пойдет как надо, то на Великом Совете они будут в меньшинстве. А уж после моего восшествия на престол…

— После вашего восшествия первым делом вы должны будете переломать им крылья, чтобы более никому из них неповадно было даже думать о восстании.

— Чтобы после менестрели сочинили песню про «Старков из Винтерфелла» или «Баратеонов из Предела»? — улыбнулся Рейгар.

Тайвин уловил намек и криво усмехнулся.

— Пример соседа, как правило, бывает самым запоминающимся уроком. Если вы хотите быть хорошим королем, вы должны помнить, что порой вовремя проявленная жестокость становится милосердием для всех тех, кто этот урок усвоил. Думаете, почему эта песенка про «Рейнов» так распространилась?

— Вам она нравится, — ответил Рейгар, уверенный, что не будь воля самого Тайвина, эту песню забыли бы так же быстро, как и самого певца, ее сочинившего.

— Она навечно сделала мое имя синонимом беспощадности, но она не дает людям забыть, на что я способен и уберегает их от необдуманных поступков, а мою семью от опасности удара в спину.

Это был один из тех редких случаев, когда Тайвин говорил искренне и честно, и Таргариен оценил это. Рейгар задумчиво повертел в руке пустой кубок и ответил не сразу. На некоторое время комната погрузилась в тишину. Все важные вопросы они обсудили, и сейчас оставалось лишь обдумывать все произнесенное.

— Что ж, милорд, — нарушил молчание принц, вставая, — завтра нас ждет насыщенный день, и я надеюсь, он будет плодотворен. А пока мне пора возвращаться к моей беременной супруге.

Подойдя к Тайвину, Рейгар положил руки ему на плечи.

— Я рос на ваших взглядах и суждениях, вы были мне примером для подражания. Вы один из немногих людей, милорд, кому я доверяю безоговорочно. И я обещаю вам, что вы не пожалеете о поддержке, оказанной мне сегодня.

Тайвин кивнул, показывая, что услышал его. Без лишней скромности он мог сказать, что слова наследника вовсе не были пустой вежливостью. Сейчас жизнь Рейгара Таргариена не в последнюю очередь зависела от Ланнистера, его самого могущественного союзника.

* * *

Подобрав полы своей мантии, лорд Варис грузно спускался по стертым ступенькам, направляясь в сторону подземелий. Варис всеми фибрами души ненавидел подземелья любых мастей. Сырость, запах гнили и крысиных испражнений, затхлость воздуха, тьма, обволакивающая тебя со всех сторон и чувство безнадежности, словно ты уже никогда не увидишь солнечного света — все это слишком ярко напоминало ему те короткие дни, когда проклятый колдун держал его у себя в подвале.

Однако не мог он отрицать и их бесспорную полезность. Та же тьма является лучшей сообщницей, верной хранительницей тайн, если только удастся заполучить ее себе в союзницы. Здесь, в этих узких коридорах, под невысокими сводами водятся не только лишь омерзительные, хвостатые голодные крысы, но и маленькие, шустрые пташки, глазастые и ушастые, быстрые, незаметные и… вечно голодные.

И прямо сейчас одна из его Пташек нетерпеливо дожидалась его за одним из поворотов. Не успел он сказать и слова, как мелкая оборванка вырвала из его руки сверток и, расположившись прямо на полу, начала торопливо его разворачивать. Пока Пташка жадно поглощала принесенный ей ужин, Варис подошел к настенному факелу и, повозившись немного с кремнем, наконец, зажег его. Затем присел на корточки перед ребенком.

Девочке было на вид не больше семи-восьми лет, но Варис по опыту знал, что уличные дети бывают старше, чем кажутся — сказывается постоянное недоедание и худоба. А еще они часто прячутся в подземельях, редко видя солнечный свет, от чего и рост у них бывает невысок.

— Не торопись, хорошенько пережевывай, — с отеческой заботой произнес он. — Еда никуда от тебя не убежит.

Девочка бросила на него взгляд исподлобья, но есть стала медленнее. Впервые Варис завел себе Пташек несколько лет назад, когда начал подкармливать мелких бродяжек. Чуть позже, наблюдая за этими бегающими глазами, подмечая их развившуюся в силу образа жизни наблюдательность, он придумал дерзкий способ, как их использовать. И правда, что плохого в том, чтобы мелкие оборванцы зарабатывали свой хлеб. Чем не честный труд?

С тех пор его сеть сильно разрослась, его паутина оплела весь Вестерос и даже ближайшие города Эссоса. Варис заботился о своих Пташках. В каждом городе у него были доверенные лица, единственной обязанностью которых было кормить, а вернее подкармливать, и поить его маленьких шпионов. Ему хотелось верить, что он совершает благое дело, не давая детям умирать с голоду, но в глубине души — а Варис не привык лгать самому себе — он знал, что его благотворительная деятельность никогда не развернулась бы так широко, не приноси она ему столько пользы. Да и Пташки привыкли, что хлеб нужно заслужить и с пустыми руками их никто кормить не будет. Вот такое вот циничное благородство. Или благородный цинизм? Варис не утруждал себя размышлением над изворотливыми каламбурами.

Когда девочка проглотила последний кусок и неуклюже вытерла рот замызганным рукавом, Варис спросил:

— Итак, чем ты меня порадуешь?

— Этой ночью старик Талли и Джон Аррен посещали палатку Брандона Старка.

— Кто-то еще там был? Младшие Старки, Роберт Баратеон, возможно, Тайвин Ланнистер или кто-то из Тиреллов? — деловито перечислил Варис.

— Нет, только эти, — покачала головой девочка. — А потом в полночь они вместе покинули его палатку. Я расслышала часть их разговора. Вот, что они говорили:

«— Ты доверяешь этому мальчишке?

— Он твой зять, не мой. Да и с чего нам ему не доверять, он хорошо себя зарекомендовал.

— Я не о том. Он вспыльчив и не осторожен. А еще заносчив и самонадеян. Это может сыграть с нами дурную шутку.

— В любом случае, нам остается только ждать обещанного сигнала. Послезавтра все решится…»

— Потом они ушли дальше, и я больше ничего не слышала, — закончила Пташка.

— Что еще за сигнал? — нахмурился Варис, Пташка пожала плечами, как бы говоря, что не ведает. — Проклятье! Это ничтожно мало! Они что-то затевают у нас под носом, а мы даже не знаем, какой сигнал и для чего будет подан! Да, еще и послезавтра!

Варис даже не пытался скрыть свое разочарование. В этот раз Пташка его подвела. Поразмыслив немного и успев несколько раз мысленно послать всех и вся в Пекло, он самым ласковым тоном, слегка напугавшим босячку своим резким переходом, промолвил:

— Я собирался как следует наградить тебя, дорогая, — в доказательство он выудил из складки мантии небольшой мешок с серебряными. — Но, боюсь, в этот раз придется ограничится этим, — он вытащил из мешка пару монет и с самым сожалеющим видом положил их на пол, будто родитель, вынужденный нехотя наказывать ребенка. — Если хочешь получить остальное, узнай мне все. Подключи остальных своих братьев и сестер. Надо будет, проберитесь в их палатки, но чтобы завтра у меня были сведения. Ты поняла?

Девчушка, чьи неизменно голодные глаза загорелись при виде монет — а ведь на эти деньги она могла месяц не знать голода! — с готовностью кивнула.

Уже покидая подземелья, Варис задумался над тем, стоит ли сообщать обо всем этом королю. Да, Рейгар запретил. Да, в случае успеха незнание Эйриса будет им на руку, и тогда Рейгар сможет разобраться с горе заговорщиками по-своему. А в том, что его затейливый ум сумеет обернуть данную ситуацию с максимальной выгодой для себя, пентошиец не сомневался. Но, что если они не преуспеют? С Эйриса станется казнить самого Вариса за бесполезностью. Евнух вздохнул, подумав, что сообщить королю все же придется. Следующая мысль заключалась в том, а не вернуться ли ему в Пентос, послав Вестерос с его неотесанными лордами в Пекло.

Примечания:

Это небольшая, но крайне важная глава, друзья. Приятного чтения.

Второе копье разломилось в руках лорда Коннингтона, достигнув щита сира Лонмаута. Последний, целившийся в шлем, не рассчитал время и дернувшись от мощного удара противника, лишь слегка задел наплечник. Под громкие крики неиствовавшей толпы рыцари разъехались каждый в свою сторону ристалища, где оруженосец лорда Коннингтона подал ему новое копье. Когда рыцари встали наготове в ожидании сигнала, крики и подбадривания разом умолкли. После сигнала и звуков трубы к началу боя, рыцари вновь помчались друг к другу. На этот раз Коннингтон целился в шлем противника. На середине арены они сошлись. Сиру Лонмауту удалось ударить по щиту достаточно сильно, однако Коннингтон, точным и мощным ударом преломил копье, попав в решетку забрала Лонмаута. Толпа взорвалась аплодисментами искусности победителя. Джон Коннингтон, как обычно сдержанно поклонившись побежденному рыцарю, вернулся к своей палатке.

Это был второй день турнира. Победителем первого дня после группового боя и конных поединков с копьями по решению короля и судей был объявлен Роберт Баратеон, которому преподнесли венок из чистого золота. Итогом первого дня стало поражение пяти защитников из дома Уэнт. Победившие их рыцари заняли их место защитников и теперь ожидали в своих палатках вызов зачинщиков. Последние, разделившиеся на группы из пяти человек, поочередно выходили на арену и касались кончиком копья щита одного из защитников, против которого желали выступить.

Эшара вместе с Элией наблюдали за сшибками, слушая речи сидевших тут же лордов Малого Совета. Вот уже две группы зачинщиков померялись силами с защитниками, однако пока только Джону Коннингтону удалось одержать верх. Несколько рыцарей с Западных земель к неудовольствию лорда Тайвина и гадкому веселью Эйриса потерпели унизительное поражение от речников, зато северянам по-прежнему сопутствовала удача, как и Роберту Баратеону.

Раздались звуки фанфар, возвещающих нового рыцаря, желающего сразиться. Эшара с Элией обернулись в сторону восточных ворот, откуда на великолепном гнедом коне, закованном в панцирь, к ним приближался рыцарь. Темно-фиолетовое седло и такого же цвета щит с изображенным на нем мечом, на острие которого сверкала звезда, а также окрашенное в сиреневый цвет копье выдали в нем облаченного в доспехи Эртура Дейна. Это был первый бой Эртура за весь день.

Остановившись возле королевской трибуны, Дейн поднял забрало и поклонился королю, затем, пока глашатаи объявляли его имя, направился сперва к герольдам, которые вписали его имя и титул в список, а затем к палаткам у западных ворот и, опустив копье, коснулся его концом щита Джона Ройса.

Раздались одобрительные крики толпы, предвкушавшей недурственный поединок, ибо лорд Ройс был известен своим мастерством и мощным ударом. Тем временем, Дейн вернулся к противоположному концу ристалища и принялся ожидать выхода защитника. Тот недолго заставил себя ждать. Оба рыцаря встали наготове на противоположных концах поля с копьями наперевес, кони под ними нетерпеливо били копытами. Когда по сигналу короля затрубили трубачи, всадники галопом поскакали вдоль барьера друг на друга. На середине арены они сошлись и с оглушительным треском преломили оба свои копья. Эртур попал в шлем лорда Ройса, а тот с такой силой ударил его в нагрудник, что Дейн практически распластался на седле, чудом удержавшись на коне.

Не сдержавшись, Эшара вскрикнула и подалась вперед. Эртур всегда казался ей непобедимым, но внезапно близость поражения заставила ее вспомнить, что ее брат всего лишь человек — способный проигрывать, получать ранения и чувствовать боль. Прижав руку к груди, она наблюдала за тем, как к Эртуру подбегает его оруженосец и слуга, о чем-то спрашивая. В ответ Эртур лишь покачал головой и вновь повернул коня в сторону противника. После сигнала они второй раз поскакали друг на друга. Шлем Ройса от удара слетел с его головы, что помешало Дейну преломить копье. Однако и удар Ройса оказался недостаточно точным: в этот раз его копье разломилось, ударившись чуть ниже правого плеча Дейна.

Следующая сшибка могла стать решающей. На трибунах стояла тишина. С минуту противники стояли, замерев, и с поданным сигналом поскакали друг к другу. Эшара следила за братом, боясь моргнуть. И вот, вновь удар копьев, и на этот раз лорд Ройс оказался выбит из седла, тяжело приземлившись на спину. Зрители взорвались оглушительными воплями и рукоплесканиями, дамы махали платками и шарфами, кто-то бросил серебряные монеты на арену. Эшара со счастливой улыбкой повернулась к Элии.

— Он победил! — восторженно крикнула она, пытаясь перекричать толпу. — Вы видели, ваше высочество?

— Поздравляю, дорогая, — Элия тепло улыбнулась. — Твой брат великолепен. Но есть кое-кто еще, кому твое внимание несколько нужнее, — подмигнула она, указывая в сторону ворот.

Проследив за ее взглядом, дорнийка увидела Неда Старка, выходившего на поле. На плече у него был повязан ее платок.

* * *

Еще около двадцати рыцарей бросили вызов защитникам, прежде чем второй день турнира не был объявлен оконченным. Эртур сражался еще в трех поединках, а Рейгар — в двух, и во всех они выходили победителями. Этот день запомнился зрителям несколькими событиями. Так, конь сира Джеммоса Фрея во время сшибки встал на дыбы, после чего неловко повалился на спину, придавив ногу своего седока. Оруженосцы Фреев бросились на помощь стонущему рыцарю и с огромным трудом высвободили его, по всей вероятности, сломанную ногу из стремени.

Второе событие произошло во время поединка Эртура Дейна с Мелвисем Хорнвудом. Лошадь сира Мелвиса, резвая и горячая, во время сшибки резко шарахнулась в сторону, не дав ездоку как следует прицелиться. Вместо того, чтобы воспользоваться предоставленным ему преимуществом, Дейн поднял копье и проскакал мимо. Мелвис Хорнвуд сошелся с ним еще два раза, но в третий раз выходить отказался, признав свое поражение и воздав должное благородному жесту дорнийца.

Победителем второго дня единогласным решением короля и маршалов был признан Эртур Дейн, которому в качестве приза был выдан грациозный конь в полном боевом снаряжении. Не пытаясь сдержать счастливой улыбки, Эшара обернулась в сторону принцессы, когда в поле ее зрения попал лорд Стонтон, опиравшийся на свою трость. Улыбка медленно сползла с лица девушки. Лорд Стонтон смотрел на Эртура с выражением лютой ненависти и отвращения. Словно почувствовав на себе ее взгляд, он оглянулся на нее. Растерявшись в первое мгновение, он быстро взял себя в руки и растянул губы в мерзкой, животной ухмылке, озарившей его и без того неприятное лицо. От этого оскала внутри Эшары все похолодело и необъяснимое, потустороннее предчувствие ледяными тисками стиснуло ее грудь. Радость от победы брата мгновенно улетучилась.

Тем временем Эйрис поднял руку, привлекая внимание.

— Мы поздравляем достойно сражавшегося и доблестью и мастерством одержавшего верх победителя, — голос Эйриса напоминал скрип дерева по ржавой поверхности металла. — Напомним, что завтра состоятся пешие поединки на мечах. И пусть победит достойнейший, — произнес он обычную фразу, вызвавшую бурную поддержку у толпы простолюдин.

Со всех сторон слышались имена фаворитов, но чаще всего звучало имя Рейгара. Лицо Эйриса чуть потемнело. Не сказав больше ни слова, он покинул галерею в сопровождении Лорда Командующего.

— Дорогая, — заговорчески зашептала Элия, нагнувшись к Эшаре, — ты ведь помнишь, что сегодня вечером будет ярмарка?

— Вы желаете ее посетить? — рассеянно пробормотала дорнийка, все еще пребывавшая в мрачном мире предчувствий и предзнаменований.

— Не я, а ты, — уверенно выдала Элия. — Ты отправишься сегодня на ярмарку в компании дочери лорда Мериуэзера, леди Кэтрин, и не вернешься без сердца Эддарда Старка.

— Предлагаете мне его убить? — ужаснулась Эшара, сделав страшные глаза.

— Хуже, я предлагаю тебе его окольцевать, — рассмеялась принцесса. — И я буду крайне разочарована, если моя фрейлина не преуспеет, особенно если учесть, что полдела уже сделано, он уже полностью тобой очарован.

Эшара нехотя скривилась. Эддард Старк был ей приятен, и при других обстоятельствах она могла бы в него влюбиться, но… но был Эртур, который ни разу за весь день не взглянул на нее, хотя множество раз проезжал мимо их трибуны. Флиртовать с Недом Старком не было ни сил, ни желания. Еще и проклятый Стонтон (будь он неладен!) одним своим взглядом выбил ее из колеи. Хотелось зарыться в одеяло и забыться глубоким сном, о чем она тут же поведала Элии.

— Я не желаю слышать возражений! — с видом септы отрезала Элия. — Юноша влюблен в тебя, и судя по тому, что твой платок ни разу не покинул его плеча, свою победу он хочет посвятить тебе. Кто знает, быть может, ты даже станешь королевой любви и красоты! Но мужчины всегда слишком неуверенны в себе, они нуждаются в поощрении.

Эшара подумала, что сомнительно, чтобы сир Нед победил, когда есть Эртур Дейн, а вслух нехотя согласилась с принцессой. Непокорные мысли понесли ее в волшебные дали, где Эртур, став победителем турнира, объявлял ее королевой любви и красоты. Не заметившая ее задумчивости Элия упоенно давала ей советы и делилась дорнийскими секретами по привлечению мужского внимания. Принцесса уже вовсю представляла, как будет устраивать будущее своей фрейлины, и сокрушалась лишь от мысли, что Север очень далек, а зимы там суровы.

* * *

Каково это расти без матери? Лианна Старк знала об этом все. Ей, единственной дочери лорда Старка, любимице трех старших братьев, всего-то хотелось хоть раз почувствовать тепло материнских объятий. Однако по необъяснимой прихоти богов ее мать покинула этот мир в день ее рождения, оставив четверых своих детей сиротами.

Однако боги всегда справедливы и, лишив ее матери, они не поскупились на любовь всего Винтерфелла. Лианна Старк была любимицей у обитателей этого древнего замка. Ей было неизвестно жестокое для детского слуха слово «нет», ей было неведомо, что кто-то может ее не жаловать или не восхищаться ею. Не знала она также, что в жизни можно не получать желаемого. Едва научившись ходить, она приучилась хвостиком бегать за старшими братьями. И с тех пор в Винтерфелле появился «четвертый сын лорда Старка», как ее шутя называли слуги. Как бы строгие септы не пытались привить маленькой непоседе хорошие манеры, достойные леди Старк, отсутствие матери и бесконтрольное попустительство отца не прошло для нее даром. Дни сменяли ночи, зимы сменяли лето, а Лианна взрослела совсем не так, как желал ее отец.

Небольшая разница в возрасте между ней и Недом с Бендженом позволяла ей становиться соучастницей всех их проказ и товарищем по играм, нередко заканчивавшимся для нее разбитой коленкой или разорванным платьем. Степенным занятиям, вроде вышивания или изучения истории и музыки, не суждено было найти в ее душе отклик. Им она предпочитала упражнения в стрельбе из лука или сражения на деревянных мечах. Чуть повзрослев, ей даже удалось уговорить отца позволить ее тренироваться с настоящим оружием.

Старшие братья любили Лианну каждый по-своему. Нед, никогда не умевший ей отказывать, но рассудительный и серьезный, был, пожалуй, самым ответственным ее охранником. Именно он не раз и не два спасал ее от неизбежных после ее проказ проблем, чинил сломанные ею и Бендженом вещи, прежде чем об этом узнавал отец, а когда починить или скрыть следы преступления не представлялось возможным, брал вину на себя. Накосячив, Лианна бежала к нему, уверенная, что уравновешенный и находчивый Нед непременно найдет решение любой ее неурядице.

Брандон же видел в ней нуждавшегося в защите котенка, балуя ее едва ли не больше отца. Стоило девочке пожаловаться ему на двух других братьев, как те неизменно завершали свой день с парой другой тумаков. Бенджен любил поворчать, что Брандон слишком лелеет эту мелкую проныру, хотя это их, дескать, нужно от нее защищать. Несмотря на свое ворчание, именно Бенджен был тем, к кому Лианна бежала плакать, когда в ее маленький идеальный мир врывалась какая-то неприятность, вроде заболевшего щенка или не взявшего ее в игру сына плотника. Из всех трех братьев именно Бенждену было поверено больше всего девичьих тайн и секретов.

Чем старше становилась дочь лорда Старка, тем более бросался в глаза ее своевольный и упрямый нрав. В дерзости и очаровательном нахальстве она переплюнула бы своих братьев, кроме Брандона. Не привыкшая получать отказы, она стояла на своем в спорах и добивалась послушания любой ценой. Но самыми прекрасными чертами ее характера были, как ни странно для столь избалованной девочки, доброта и обостренное чувство справедливости. Лианна никогда не оставалась в стороне, если при ней совершалась несправедливость. Забыв о страхе и инстинкте самосохранения, она способна была полезть в неравную драку, чтобы защитить слабого и обиженного.

Когда Рикард Старк сообщил своей дочери о помолвке с Робертом Баратеоном, Лианна проплакала три дня, не впуская в свою комнату никого, кроме старой Нэн. Девушка по непонятной причине невзлюбила будущего мужа с первой встречи, отзываясь о нем, как о «грубом, неотесанном медведе», к тому же падком на женщин. Последнюю подробность она почерпнула, подслушивая разговор старших братьев. Однако впервые на ее памяти, отец остался непреклонен в своем решении, и никакие уговоры, слезы и угрозы на него не подействовали. Как на его дочь не подействовали заверения в слепой любви молодого лорда Роберта.

Слишком простая, бесхитростная, не умеющая погружаться мыслями в глубокие материи и заглядывать как в чужие, так и свое собственное сердце, Лианна не могла дать четкого ответа, чем ей так не угодил лорд Штормового Предела. Красив, высок, силен, неглуп, богат и знатен — предел девичьих мечтаний. Однако душе девушки нужно было нечто иное, нечто, чему она сама не могла дать определение. И лишь услышав пение принца Рейгара на пиру в честь начала Харренхольского турнира, она осознала, что ей нужно.

Лианне казалось, что жизнь для нее поделилась на до и после с тех пор. В тот вечер, не предвещавший ничего дурного, она сидела между Бендженом и дочерью лорда Мандерли, когда постепенно зал погрузился в тишину. Гомон говоривших понемногу затих, и ища причину подобного, она обернулась в сторону, куда были обращены все взгляды. Принц Рейгар, уступив просьбам лорда Мериуэзера и лорда Вариса, вышел в середину зала, держа в руке арфу. Когда из арфы полилась нежная мелодия, а голос Рейгара заполнил залу, Лианна почувствовала, как по коже пробежались тысячи мурашек, а волосы встали дыбом.

Рейгар, обладавший весьма приятным тенором, все же никогда не был лучшим из лучших певцов, и тем не менее, Лианне он в тот миг казался совершенством. Он пел, вдохновенно прикрыв глаза, его проникновенный голос, то поднимавшийся и крепший под натиском его мыслей, то опускавшийся до почти интимного шепота, завораживал, заставляя забыть обо всем на свете. Рейгар пел о несбывшейся любви, о тоске по той, которая являясь во снах, растворяется с солнечными лучами. Он пел о готовности умереть за одну лишь возможность прикоснуться к той, что никогда не будет ему принадлежать. И пока он пел, по щекам Лианны, не догадывавшейся, что прекрасный принц никогда не испытывал подобных чувств и вряд ли представляет то, о чем поет, текли слезы. В тот вечер Рейгар, сам того не ведая, распахнул ей дверцу в собственное сердце. Отныне северянка знала, чего жаждет ее наивное сердечко — оно жаждало принца Рейгара.

Как это часто бывает, Лианну Старк привлекло то, чего она сама была лишена. Задумчивой глубокомысленности, тихой, романтичной печали, умения размышлять над высоким и недоступным. Для всего этого Лианна была слишком приземленной. Принц Рейгар предстал перед ней в ореоле загадочности, словно ангел, спустившийся с небес. Ей казалось, что каждое его слово могло быть обращено к ней, будь они знакомы раньше. И она завидовала той, о ком он пел. С того момента, никто больше — ни Роберт Баратеон, ни кто-либо еще — не смог бы завладеть ее мыслями.

В ту ночь шестнадцатилетняя Лианна так и не заснула и, наблюдая за серебристым месяцем, окончательно поняла, что безоглядно влюблена. Все ее девичьи мечты, смутные, туманные, бесформенные, от которых она отмахивалась и которых стыдилась, внезапно обрели четкие черты — черты Рейгара Таргариена. Лианне казалось, что она обнаружила недостающую часть себя, о существовании которой всегда подсознательно догадывалась.

Эти неукротимые чувства никогда не смогли бы так сильно завладеть разумом другой, менее избалованной девушки. По крайней мере, не так молниеносно. Но Лианна, привыкшая сразу же получать все, чего пожелает, привыкшая не сомневаться в собственных желаниях и всегда громко о них заявлять, не имела не малейшего шанса в этой борьбе разума и чувств.

На следующий день она долго и критично разглядывала себя в зеркале, подмечая детали, на которые прежде не обращала внимания. И сравнивала эти детали с принцессой Элией. Она не без удивления обнаружила себя вполне миловидной. Ее пышные кудри, конечно же, намного красивее тех черных паклей на голове принцессы. А ее светлая кожа? Куда бледной Элии до ее нежного румянца! Да и грудь у нее вполне оформилась, а уж талия — такой тонкой талии не было ни у кого на Севере, в этом она была уверена. Нужно будет непременно присмотреться к дорнийке и ее талии.

Придя к польстившему ее женскому самолюбию выводу, что она во сто крат красивей и свежее Элии, Лианна отправилась на турнир в сопровождении Бенджена, сестер Талли и их дяди. Но на турнире ее ожидал жестокий удар. Рейгар, ненадолго появившийся в королевской ложе, не отходил от своей супруги, шептал ей что-то на ухо, вызывая у той улыбки, а у Лианны Старк кровоточащие раны на сердце. А еще… Элия была красива. Не той красотой, о которой слагают песни и по которой сходят с ума. Ее красота будто шла изнутри, отражаясь в глазах, тонкой линии губ, когда их обладательница улыбалась, в развороте плеч и горделиво, но не высокомерно поднятой голове. В легкой задумчивости и умеренном равнодушии к происходящему на ристалище, в серьезном, вдумчивом выражении, с которым она слушала мужчин, в легкой снисходительности, сквозившей в ее взгляде, будто она позволяла им бахвалиться своими знаниями.

Лианна поняла, что у Элии Мартелл есть оружие, которого она сама лишена — женственность и утонченность. Впервые за свою короткую жизнь она горько пожалела о том, что пропускала мимо ушей наставления септ и полушутливые упреки братьев.

Стоит отметить, что Лианна не преследовала какой-либо четко поставленной цели. Не знала она также, чего хочет добиться в итоге. Она жила лишь этим днем, этим мгновением, когда луна еще освещает ей путь. Как истинная волчица, она следовала за своим инстинктом. Она лишь грезила о том, как привлечь к себе внимание предмета своих мыслей. А о том, что дальше, она не утруждала себя задумываться. Грезила не как коварная обольстительница, а как наивное, несмышленое дитя, мечтающее дотянуться до облаков.

На второй день турнира она наблюдала за его поединком и чувство безграничного восхищения крепло в ней все больше и больше. Как это свойственно первой влюбленности, Лианна не замечала в нем никаких недостатков или даже заурядности. Все в нем было преисполнено величия — легкость, с которой он запрыгивал на коня, собранность, с которой забирал у оруженосца копье, выражение досады, когда копье в первый раз соскользнуло по стальному шлему, не разломившись, и даже легкий взмах рукой после победы бушевавшей в восторге толпе. Все, все в нем было эталоном, а сам он был воплощением мужества!

Весь день мысли Лианны, впервые познавшей влюбленность и окрыленной этим волшебным чувством, кружились вокруг статной фигуры Рейгара. В тот самый вечер второго дня турнира, когда Варис встречался со своей Пташкой, на ярмарке обещалось знатное представление. Однако на все уговоры и увещевания Кейтлин Талли и Бенджена Лианна ответила решительным отказом. Ей нужно было побыть в одиночестве, наедине с собой переживать эти новые для нее ощущения, с упоением прислушиваясь к неизведанным откровениям своего трепыхавшегося сердца. И сидя перед зеркалом, расчесывая свои длинные, шелковистые локоны, Лианна то улыбалась, то начинала горько плакать. В лагере было тихо, ибо почти все, кроме стражников, ушли на ярмарку или по другие развлечения, о которых Лианна, будучи сестрой Дикого Волка, смутно догадывалась.

Взгляд упал на большой горшок с посаженной в нем зимней розой. Зимняя роза произрастала только лишь на Севере. Этот кустарник с необычными синими цветками, в отличии от других роз, отличался поразительной выносливостью к северным холодам и оттого считался символом северного народа. Перед отъездом Рикард Старк поручил своей дочери подарить этот куст королеве Рейлла в знак уважения лорда Старка. Однако ее величество так и не приехала, и Брандон не знал, как теперь быть. Преподнести подарок королю было слишком рискованно — тот мог понять превратно это жест. С него сталось бы решить, что растение отравлено. Можно было подарить принцессе Элии, но к чему? Испортить отношения с Эйрисом, продемонстрировав свою лояльность наследнику?

Лианна поджала губы. Не быть этому. Она никогда не станет подносить подарки этой… недостойной даже его взгляда женщине! Женщине, что делит с ним ложе и подарила ему дитя. При мысли о том, что прямо сейчас ее принц обнимает другую (что была его законной женой), новая порция слез потекла по ее щекам. Зло вытерев их, Лианна решительно встала на ноги и направилась к Брандону.

Палатка Брандона Старка была разделена на три смежные части. В одной находилась опочивальня самого Брандона, в другой приемная, а в третьей опочивальня Лианны. Правила приличия требовали, чтобы незамужняя леди Старк спала по соседству со своим братом, дабы не допустить даже намека на непристойные слухи о ней. А Нед и Бенжден были устроены в соседних палатках — каждый в своей. Лианну это страшно разозлило поначалу. Только от того, что она не мужчина, ей даже не позволено жить в отдельной палатке! Но потом ее такое положение дел даже позабавило. Из-за нее Брандон не мог водить в себе девиц, вынужденно ища уголки подальше от невинных ушей и глаз своей сестры. А сейчас это было как нельзя кстати. Отдернув балдахин, Лианна вошла в его опочивальню в надежде найти там кинжал или любое другое оружие, чтобы срезать им все цветки до единого. Не достанутся эти цветы Элии Мартелл, раз уж Рейгар достался.

Брандон ожидаемо отсутствовал (наверняка напивается где-то в компании блудниц и своих пьяных рыцарей, подумалось Лианне). Девушка подошла к письменному столу, но ничего, кроме письменных принадлежностей там не заметила, только в углу возле стола стоял большой сундук, не заинтересовавший ее. Лианна уже собралась уходить, как услышала голоса. Кто-то вошел в палатку и теперь шел прямиком сюда. Один из голосов явно принадлежал Брандону. Меньше всего Лианне хотелось бы сталкиваться с кем-то в такой час. Ее зареванное лицо непременно привлечет внимание, а если один из спутников — Роберт, он не отстанет, пока не выпытает у невесты причину ее слез. Но пути к отступлению в свои покои не было. Быстро оглянувшись, Лианна торопливо юркнула за тяжелый гобелен в ту самую секунду, когда говорившие вошли. Сбоку, на стене висело зеркало, через которое Лианна, стоя у самого края гобелена, могла видеть часть комнаты.

— … Что уж слишком тесно сошелся с Мейсом Тиреллом? Я видел… — голос принадлежал Хостеру Талли.

— Здесь точно никого нет? Леди Лианна? — перебил его второй голос, в котором Лианна узнала Джона Аррена.

Девушка затаила дыхание, боясь пошевелиться. Только сейчас она поняла, в какое глупое положение себя поставила. Найди они ее, спрятавшейся за гобеленом, как воришка, и позора не оберешься.

— Она с Кэт и братьями на ярмарке, — спокойно ответил Брандон. — Мы здесь одни, так что говорите смело.

— Хорошо. Так вот, — продолжил Талли, — сегодня я видел, как Рейгар долго беседовал с Мейсом Тиреллом и его матерью. Не кажется ли вам, что это неспроста?

Из зеркала Лианна не видела лорда Талли и Брандона, только замершего у противоположной стены Джона Аррена, который задумчиво поглаживал короткую бороду.

— Это еще ни о чем не говорит. Мало ли с кем арфисту приспичило поболтать, — не сдержав презрения в голосе, ответил Брандон.

Однако Аррен был настроен менее скептично.

— Что ты хочешь этим сказать, Хостер? — сдержанно поинтересовался он.

Джон Аррен всегда нравился Лианне. Уравновешенный, миролюбивый и не теряющий бодрости духа ни при каких обстоятельствах, он отличался особой статью, проскальзывавшей в его хорошо поставленном голосе, взоре и уверенных движениях. И он всегда был любезен и по-отечески добр к ней. А вот Хостер Талли, с его крючковатым носом, ворчливый, вечно недовольный, от которого к тому же всегда несло потом, вызывал у нее только отторжение.

— То, что если Тиреллы так близки с Рейгаром, рассчитывать на их поддержку не приходится. Они скорее выдадут нас с потрохами, чем согласятся отдать своих знаменосцев. А еще этот лис Варис что-то вечно высматривает, — раздражаясь от одного лишь упоминания презренного пентошийца, прокряхтел Талли. — Этот евнух хоть и смешон, может разнюхать что угодно. Боюсь, как бы они не раскрыли наши планы раньше, чем мы их воплотим в реальность.

Лианна навострила уши. О каких таких планах они говорят? И как это связано с Рейгаром?

— Ерунда! — пренебрежительно отмахнулся Брандон. — Мейсу Тиреллу кишка тонка для решительных действий. А Варис нам не угроза, ему не удастся ничего выведать.

— Ерунда? — переспросил Хостер, повысив голос. — Как вы, юноша разговариваете с отцом вашей будущей жены?! По-вашему, мои слова не стоят выеденного яйца?

Атмосфера мгновенно накалилась. Лианна, стиснув кулачки, заставила себя стоять тихо. Кто этот Талли такой, что разговаривает с ее братом в подобном тоне? Не прячься она самым постыдным образом за гобеленом, уже давно поставила бы его на место. Но намечавшийся конфликт вновь решил лорд Аррен.

— Успокойтесь, господа, — вмешался Джон, по всей видимости, поняв, что Брандон скорее вспылит и наговорит лишнего, чем извинится. — Мы с вами союзники и доверяем суждениям и опыту друг друга. Брандон лишь хотел сказать, что сомневается в союзе Мейса с Рейгаром. И немудрено, Тиреллы не одно столетие держатся и черпают силу у сидящих на железном троне. Не около него, а на нем. Однако в твоих словах, мой друг есть смысл. И Тирелла стоит прощупать, чтобы знать, стоит ли на него рассчитывать в решающий момент.

Все-таки не зря лорд Аррен ей нравится! Своим мягким, умиротворяющим голосом он успокоил обоих вспыльчивых мужчин, признав ценность суждений обоих. Но что он имеет в виду «под решающим моментом»? Из зеркала Лианна видела, как он прошелся взад вперед, размышляя. На некоторое время стало тихо, словно мужчины погрузились каждый в свои мятежные мысли, пока Аррен не нарушил молчание, обратившись к Хостеру Талли.

— Мой друг, тебя что-то беспокоит? Поделись с нами своими сомнениями.

— Ты прав, Джон, — не стал отрицать очевидного его тесть, который только и ждал момента, когда можно будет этими сомнениями поделиться. — Мы собираемся прыгнуть с головой в омут, но я сомневаюсь, что мы к этому готовы. Ты уверен, что сейчас подходящее время для решительных действий?

— Твои опасения мне понятны, друг мой, — с этими словами Джон подошел к креслу и с тихим вздохом сел. — С тех пор, как мы сюда прибыли, я наблюдаю. И замечаю порой прелюбопытные вещи. Заметили ли вы холодность, проскользнувшую между наследным принцем и его величеством по приезду королевской свиты? А выражения лиц членов Малого Совета, которые будто чего-то опасались? Заметили ли вы, что на пиру принц почти не обращался к своему венценосному отцу без крайней надобности? А равнодушие, с которым была встречена каждая победа принца на ристалище? Благодарю, Брандон.

Аррен принял из рук Старка наполненный кубок и отпил, прежде чем продолжить.

— Я имел беседу с новым десницей. Занятный человек этот Мериуэзер. Столько напыщенности и тайной неуверенности в речах! Изо всех сил пытается придать себе значимости, чтобы доказать, что достоин места Тайвина Ланнистера, хотя до лорда Утеса ему как до Стены…

— Ты отвлекаешься, Джон, — нетерпеливо прервал его лорд Талли.

— Прошу прощения, — ни капли не обидевшись, склонил голову Аррен. — Так вот, он оговорился, что его величество, дескать, желает победы достойнейшему, а принц Рейгар далеко не лучший меч Семи Королевств. Что это? — в голосе Джона послышалась недоверчивая усмешка. — Король не желает победы и славы своему сыну?

— Считаете, король не благоволит собственному наследнику? — удивился Брандон, который при всех своих неоспоримых достоинствах никогда не отличался наблюдательностью и умением анализировать увиденное.

— Убежден. Это так же верно, как и то, что я лорд Долины. Между королем и его первенцем есть разлад, который не является секретом ни для членов Малого Совета, ни для придворных. И мы будем полнейшими идиотами, если не воспользуемся этим разладом.

Лианна решительно ничего не понимала. Ей было не впервой вот так подслушивать разговоры старших. Не то, чтобы она делала это умышленно, но потрясающая везучесть или невезучесть (это как посмотреть) постоянно подталкивала ее в подобные неловкие ситуации. Но, даже имея немалый опыт в подслушивании, она не могла сложить в общую картину разговор мужчин. Как бы то ни было, ей не оставалось ничего иного, кроме как стоять и слушать.

— Что касается времени, — продолжил Джон. — Хостер прав, нам нужно спешить. Скажи, Брандон, когда все будет готово?

— Все уже готово, — ухмыльнулся брат. — Мой человек проник в Харренхолл под видом стражника. Когда придет время, он откроет ворота и расчистит дорогу вашим наемникам, милорд. А те сделают свое дело.

— Это мы знаем и так. Ты сказал, что все готово? — строго спросил Аррен.

— К сожалению, его дежурство назначено лишь через семь дней, потому он пытается устроить все так, чтобы перенести его на завтра или послезавтра. Я нисколько не сомневаюсь, что ему это удастся.

В голосе брата сквозила железная уверенность в том, что доверенные ему люди его не подведут. То была отличительная черта Брандона. Он умел быть преданным и надежным другом, никогда не бросавшим в беде своих. Он не разделял людей по сословиям и титулам. Самый обычный безродный оруженосец мог получить от него столько же искренней доброжелательности и уважения, как и сын лорда, при условии, что он его заслужит. И, вероятно, именно поэтому люди тянулись к нему и готовы были идти за ним в огонь и воду.

— И как мы узнаем, что у него получилось? — недоверчиво скрипнул Хостер, всем видом выражая скепсис.

— Во время турнира нам подадут сигнал, увидев который мы поймем, что все готово и должно произойти этой ночью, — прохладно отозвался Брандон, видимо, не простив будущему тестю грубости и лишь из уважения к Джону Аррену сдерживая порыв съязвить.

— Что за сигнал?

Вместо ответа Брандон поднялся и, подойдя к сундуку, поднял тяжелую крышку. Раздались шаги, оба мужчины подошли ближе и заглянули в содержимое сундука.

— Сегодня ночью этот сундук перекочует в нужные руки, — продолжил Брандон с легким самодовольством. Лианна, знавшая брата слишком хорошо, была уверена, что он очень доволен собой. — Увидев эти доспехи на арене, вы поймете, лорд Аррен, что все готово, и сообщите своим наемникам, чтобы были на месте ночью.

Наемники… Сигналы… Проникновение в замок… Даже не обладая внушительным опытом в вопросе интриг, Лианна нутром чуяла преступность в речах мужчин. А еще несмотря на всю самоуверенность тона Брандона, она знала его, как облупленного — он был напряжен и даже взволнован.

— Вы уверены, что ваши люди справятся? Кто будет под этими доспехами?

— Это не важно, кто под ними будет. Человек, что их наденет, даже не будет знать, для чего он это делает. Не будет он также ведать, что ему их передали от меня. Таким образом, мы обезопасим себя на случай, если его поймают. Я лишь дам молодому, но крепкому юнцу шанс поучаствовать на турнире. И не волнуйтесь, я полностью уверен в своих людях, — повторил он.

— Мало преуспеть в одном, главное — устроить все так, чтобы все взоры были направлены в нужную нам сторону.

— Не волнуйтесь, милорд. Я уверен, что уже через два дня один из Таргариенов, а если повезет, оба будут мертвы. А Семь Королевств, наконец, низвергнут с себя оковы безумного рода, принесшего им больше страданий, чем радости.

Последняя фраза стала апофеозом этой беседы. Казалось, это кожей почувствовали даже говорившие, которые ненадолго умолкли, придавленные к земле судьбоносностью той ночи.

— Что ж, пока нам остается только ждать, — устало произнес Аррен, подводя итог беседы, — А пока лучше разойтись, пока народ не начал возвращаться. Будет крайне досадно, если кто-то из шпионов Вариса заметит нас тут.

Талли согласно замычал и через минуту оба покинули палатку, ведя непринужденную беседу о завтрашних соревнованиях на мечах, словно и не они несколько минут назад обсуждали убийство членов королевской династии. Оставшись в одиночестве, Брандон завозился с сундуком, затем неторопливо также покинул палатку, с притворной беспечностью напевая себе под нос. Едва голос брата затих, Лианна выбралась из своего укрытия. Она была разбита. Если бы у ее ног ударила молния, Лианна вряд ли ее заметила. Получается, ее старший брат вместе с Джоном Арреном и Хостером Талли замышляют убийство Таргариенов. Это не укладывалось в ее голове. А отец? Знает ли он об этом?

Лианна опустилась на ковер и уставилась в одну точку. В памяти всплывали десятки деталей, которым она раньше не придавала значения. Как ни старался Рикард оградить дочь от неприглядной стороны жизни, до Лианны всегда доносились отголоски политики. Пара случайно брошенных замечаний, пара презрительных слов, ненароком подслушанный разговор. Она доподлинно знала, что Эйриса Безумного не жалуют на Севере. Гордые, свободолюбивые северяне, для которых слово долг и честь не было пустым звуком, негодовали от одной лишь мысли, что ими правит безумец. Каждый слух о жестоких чудачествах короля побуждал их к бунту. А Лианна была северянкой до мозга костей. А еще она была волчицей, а у волков — волчьи законы. Недостойный, слабый вожак не мог вести за собой стаю. Впитывая в себя суждения своих родных, она всей душой верила, что Эйрис — худший король из возможных.

Но ей и в голову не могло прийти, что ее семья вовсе не собиралась сидеть в стороне, ожидая, когда Эйриса Безумного заберет к себе Неведомый. Часть ее испытала гордость за брата. Бороться за справедливость, за правду, сражаться до последней капли крови за достойного и против тирана — в том проявлялась истинная старковская натура, непокорная и суровая. Волки сами избирают себе вожака из достойнейших. И Лианна не видела ничего плохого в низвержении жестокого, не знающего жалости и милосердия тирана с помутившимся рассудком, пусть и таким дрянным способом.

Но было одно жирное «но». Они говорили о смерти одного из Таргариенов, ни словом не намекнув, кого именно будет подстерегать смерть послезавтра. А что если это Рейгар? Нет, этого не может быть! Она не может допустить, чтобы ее прекрасного Рейгара убили, когда она только его нашла. Она даже готова отдать его Элии, готова танцевать на их пирах, готова наблюдать, как он дарит ей улыбки и любовь. Только лишь бы он жил. Лишь бы дышал. Она предаст все, во что верит, отринет веру, обманет доверие семьи, но спасет его.

Натуры, подобные Лианне Старк, не знают ограничений или полумер. Своим увлечениям и чувствам они отдаются с головой. И ради внезапно вспыхнувшей страсти они готовы бывают свернуть горы. И потому если в душу Лианны и закралась мысль о том, как воспримет ее поступок брат, она отмела ее без колебаний и сомнений в правильности своих действий.

С принятым решением взгляд северянки изменился, исчезла растерянность и страх, сменившись решимостью. Лианна уверенно встала и приблизилась к сундуку, который Брандон не запирал. Тяжело охнув, она подняла громоздкую крышку. Внутри и правда лежали доспехи. Доспехи с изображением чардрева. Такой сигнал сложно не заметить. Первым побуждением Лианны было выкрасть их, но они были слишком тяжелы для ее хрупкого тела. Да и выкрав, куда она их спрячет? Как вынесет из палатки?

Оставался один выход. План созрел в ее голове моментально. Взяв маленький перочинный ножик, который сперва она не приметила, Лианна вернулась в свою палатку. Что ж, Элия Мартелл не получит Северную Розу.

Унылые коридоры Харренхолла встречали наследного принца непривычной после гула ристалища тишиной. Рейгар, уже успевший сменить турнирные латы на обычную одежду, устало направлялся в свои покои. Стоило наведаться в будуар Элии, сегодня вернувшейся с турнира немногим раньше него. Но супруга, урожденная дорнийка, не став менять свои дорнийские привычки, обычно отдыхала в послеобеденное время. Здесь, во время турнира, все ее расписание дня было бессовестно нарушено, о чем она ежедневно жаловалась. Рейгар благоразумно рассудил, что раздраженная и недовольная жена-дорнийка хуже голодного дракона и решил проведать ее чуть позже. В конце концов, он нуждался в отдыхе не меньше.

Сегодняшний день прошел не менее насыщенно, чем предыдущий. В этот раз рыцари сражались на мечах, поочередно вызывая друг друга на бой. Наиболее жаркими и запоминающимися были поединки между Джоном Коннингтоном и Робертом Баратеоном, а также между сиром Бринденом Талли и Эртуром. Стоило отдать должное Черной Рыбе, он держался достойно, несколько утомив Дейна. Рейгар усмехнулся, вспомнив довольную физиономию приятеля после поединка с Талли. Стоило ли удивляться — Эртур всегда жаждал боя, с взыскательностью хорошей свахи высматривая достойных противников, что вынудят его напрячься, взбудоражат горячую дорнийскую кровь, заставят ее бежать по венам быстрее.

При этом, Эртур не охотился за кровью и насилием. Рейгар был в тайне убежден, что поединки его серьезный и благоразумный друг воспринимает, как игру. Опасную и нередко смертельную, но игру. Он хорошо помнил, как Эртур сокрушался на последнем турнире, что тот «слишком быстро закончился». Не наигрался, видимо, в детстве. Эртуру нравился этот танец на острие меча, где ловкость, сноровка, скорость и сила решают все. Свой фамильный меч Эртур любил больше всего на свете. Рейгару даже втайне хотелось, чтобы однажды его друг детства влюбился — пылко и безнадежно — чтобы поглядеть как-нибудь, что он выберет, меч или женщину.

Сам Рейгар принял участие в семи поединках, и хотя противники его было далеко не слабаками, победа над ними не доставила ему того пьянящего удовольствия, что получал Эртур. Для Рейгара турниры, как и само умение держать в руке меч или копье, было скорее данью обществу, в котором ему не повезло родиться.

— Ваше высочество, — негромкий оклик заставил Рейгара обернуться у самых дверей в свои покои. Перед ним переступал с ноги на ногу стражник замка. — Прошу прощения, но эта мелкая девица умоляла позволить преподнести вам этот букет.

Только сейчас Рейгар заметил, что из-за спины мужчины пугливо выглядывала девочка лет семи-восьми в перепачканном платьице, на котором там и тут виднелись заплаты. Спутанные и сальные волосы были кое-как заплетены в неряшливую косу. В руках она нервно теребила небольшой букет синих роз, выглядевший в ее руках так же чужеродно, как алмаз среди угля.

— Я предположил, что девчушка могла быть послана кем-то из благородных, — неуверенно забормотал стражник. — И подумал, что негоже оскорблять…

— Ты все сделал правильно, — перебил его неловкие оправдания принц, опускаясь на одно колено перед мелкой замарашкой. — Как тебя зовут?

— Ниса, м’лорд, — тоненьким голосом ответила девочка.

— Этот букет для меня? — мягко поинтересовался Рейгар, видя, что дитя все еще побаивается его, как и все нищие дети, привыкшие к жестокости и грубости богачей. Девочка кивнула. — И кто же его передал?

— Я не знаю, м’лорд, она не представилась. Только велела передать цветы лично вам.

Стражник позади возмущенно засопел, очевидно, уловив в ситуации свой собственный прокол. Однако приподнятая рука Рейгара дала понять, что все в порядке.

— А как она выглядела?

— На ней был капюшон, м’лорд, — девочка чуть сдвинула брови, словно решая сложную задачку. — Но у нее были длинные, красивые волосы и голос, как у мальчишки.

Рейгар вздохнул, скрывая разочарование. Вряд ли можно было рассчитывать на наблюдательность и смекалистость невежественного ребенка. Забрав у нее букет, он велел стражнику заплатить девочке (хотя не сомневался, что ей и без него как следует заплатили) и направился в свои покои. Мягкий свет просачивался сквозь тонкую тюль занавесок, отчего и без того приглушенные тона казались особенно блеклыми. Под стать его настроению.

Оставшись в одиночестве, он некоторое время задумчиво глядел в окно, полностью погруженный в свои спутанные, размытые мысли. Последние дни разум играл с ним в свои коварные игры, восставая против него. Рейгару чудилось, что его мысли уподобляются порхающим бабочкам, неуловимым и невесомым. Они витают где-то в поле его видимости, но стоит ему попытаться сфокусировать на них свой взор, как они растворяются. Стоит ему протянуть к ним руку, как они мгновенно ускользают. Ему казалось, что он что-то упускает, что-то очень важное. Решающий миг был близок. Миг его триумфа или падения. Однако Рейгар отчего-то медлил. Не страх тормозил его и уж точно не опасения за свою жизнь. Мутные, туманные сомнения обволакивали его сознание, мешая сосредоточиться на первостепенном.

Так случается порой, когда человек, не лишенный понятия чести, собирается совершить то, против чего восстает его совесть, то, что противоречит его убеждениям. И чем больше решимость переступить черту, сжечь за собой мосты, чем ближе роковой час, тем сильнее бывает растерянность рассудка. Рейгар ни за что не признался бы в этом перед друзьями и соратниками, ведь его колебания лишили бы уверенности их всех. Однако оставаясь наедине с собой, испытывал ощущения, будто его мозг превращался в желеподобное вещество, отказывающееся работать.

Рейгар стиснул зубы. Нужно было собраться! Сегодня вечером он наведается в гости к лорду Аррену, Тайвин побеседует с Хостером Талли, после дав им всем сутки на раздумье, он соберет небольшой совет со своими соратниками, которые должны были разведать настроение мелких домов. К последнему дню турнира все должно быть готово, ведь именно после окончания турнира он объявит о созыве Великого Совета. И к тому моменту он должен быть уверен, что подавляющее большинство великих домов либо будут целиком и полностью верны ему, либо достаточно благоразумны, чтобы не идти против него. Это было правильно. Это было справедливо. Пусть и не слишком достойно, но все лучше, чем сумасшедший на троне.

Внезапно, опомнившись, Рейгар пригляделся к цветам, что все еще сжимал в руке. Это были редкие цветы, называвшиеся Зимней розой. Такие росли только на Севере. Значит ли это, что букет ему прислала какая-то северянка? Рейгар привык, что молодые девицы такими нехитрыми способами пытались привлечь к себе его внимание. Такое случалось и во время прежних турниров, когда он еще не был женат. Он уже собирался отложить цветы в сторону, когда взгляд его зацепился за незаметную с первого взгляда деталь, белевшую среди зелени листьев. К стебельку одной из роз, той, что была в самой середине букета, была прикреплена меленькая записка. Рейгар аккуратно, чтобы не повредить тонкую бумагу, выудил ее из вороха листьев. Очередное признание в любви, лениво подумал он, но необъяснимое шестое чувство на позволило ему попросту выбросить ее в урну. Развернув бумагу, он прочитал:

«Мой принц, приходите сегодня к старой кузнице «Рог» в полночь. Прошу, не опаздывайте, речь идет о жизни и смерти.»

На любовное послание это походило меньше всего. Рейгар перевернул бумагу на всякий случай, но никакой приписки не обнаружил. Тогда он вновь вчитался в кривые строки. Буквы были написаны так, словно писавшему их было не больше шести лет, либо это был малограмотный взрослый. В нескольких словах были грамматические ошибки. Но сама речь, заключенная в двух коротких предложениях, была вполне умело составлена.

Рейгар поморщился. У него было достаточно проблем, чтобы забивать голову всякой чепухой. Только вот чепухой ли? Невидящим взором он уставился сквозь бумагу. Это могли быть недруги, замыслившие покуситься на него. Если так, то он должен пойти непременно, чтобы разом узнать имена своих врагов и насколько далеко они способны зайти. А если это не убийцы, то кто?

С самого детства наделенный крайне любопытным характером, Рейгар не мог устоять перед искушением. Но идти в одиночку было бы опрометчиво и глупо. Пораскинув мозгами, он решил взять в собой Оберина. Эртур или Ливен могли бы себя скомпрометировать, как и Джон, но вот желанию принца прогуляться до ближайшей таверны в компании не обремененного моральными догмами шурина, никто не удивится.

Приняв решение, Рейгар позвал служанку. Велев положить цветы в вазу, он приказал отыскать ему Оберина Мартелла.

* * *

Как много воды нужно, чтобы заточить камень? Впрочем, вопрос изначально был задан порочно. Сколько сотен лет потребуется, чтобы придать камню необходимую форму при помощи обычной воды? А если оставить в покое горную породу и взять человеческий разум, то сколько усилий будет достаточно, чтобы усмирить при помощи разума порывы сердца? Или напротив, позволить этим порывам разъесть волю, подобно коррозии? И если даже твердые камни склоняются перед упорством воды, то стоит ли винить человека за слабость?

Если у кого-то и были ответы на эти вопросы то, точно не у него. Все, что знал в жизни Эртур Дейн, были тренировки, служба и вновь тренировки. А все, что он знал о тренировках, твердило о том, что каждая последующая дается проще предыдущей. Тогда почему дрессировать свой разум оказалось сложнее? Почему он изо дня в день проигрывает в этой борьбе с собственным сердцем. Борьбе, которую он начал после той злополучной прогулки по Королевской Гавани, когда она едва не свернула шею, упав с коня.

Эртур вспоминал те безмятежные дни, когда они прогуливались по садам Красного замка, как он слушал ее щебетание и смех, как ловил ее улыбки, не догадываясь, что каждая ее улыбка — это очередной комок земли, забрасываемый на его могилу. Он вспоминал теплые вечера, когда она сидела на балконе в кресле-качалке, хрупкая и изящная, и мечтательно наблюдала за звездами. А он наблюдал за ней. Ловил трепетание ее ресниц, тихие вздохи и гадал, что за мысли тревожат ее разум, в каких далеких краях она пребывала мыслями. И отчего порой на ее лицо набегает тень, а мрачная тоска застывает в зрачках…

Еще никогда Эртур Дейн, первый меч Семи Королевств, не желал так страстно оказаться кем-то другим. Кем угодно! Лордом ли, обычным ли гвардейцем, садовником или конюхом. Неважно. Лишь бы не быть ей братом по крови. Тогда он мог бы прикоснуться к ней взглядом, не испытывая мучительного стыда. Тогда он мог бы похитить ее у всего мира и увести туда, куда пожелает ее мятежная душа.

Эртур облокотился о баллюстраду. Он стоял на крытой галерее и рассматривал низко проплывающие облака. Там, вдалеке, черными точками виднелись птицы, парящие над ристалищем. Он мелочно завидовал им, свободным от людских оков. Оков, что люди сами для себя придумали. Невольно вспомнился тот сон. Обычно Эртур не обращал внимание на сновидения, справедливо считая их играми утомленного за день рассудка. Да и не часто они его тревожили, как правило, он запоминал лишь отрывчатые, расплывчатые эпизоды, не более. Иногда ему снилось, что он в пустыне.

Но этот сон был иным. Впервые он приснился ему в день отъезда Эшары из столицы. Эртур не воспринял его всерьез, пока сон не повторился снова. А затем снова. И с каждым разом он становился четче, обрастая новыми подробностями. И если раньше он отмахивался от людей, что с комичной серьезностью толковали свои сновидения, теперь он испытывал невнятную, сбивчивую тревогу, не до конца понятную ему самому. Вот и вчера он увидел этот сон, что каждый раз начинался одинаково.

Поначалу все вполне безобидно: он плутает в пустыне, пески кружатся вокруг него, обнимают лодыжки, шепчут на древнем языке. Он не ощущает ни жара, ни жажды, вообще никакого дискомфорта, словно является частью этих песков. А после он всегда оказывается в незнакомом замке, но во сне он всегда знает — это его дом, Звездопад. Он стоит на широком балконе, рядом с двумя людьми, мужчиной и женщиной. Мужчина, крепкий, подтянутый, загорелый, с длинными, смоляными волосами, собранными на старинный манер и пурпурными глазами. Молодая женщина — стройная, но сильная, с кинжалами на поясе. У нее такие же радужки, что и у него. Они одеты так, как, судя по фрескам в их фамильном замке, одевались в Дорне несколько веков, а то и тысячелетий назад.

Они счастливы, мужчина обнимает ее и целует в шею, шепчет слова, от которых она заливается тихим смехом. Повернувшись, Эртур всегда замечает колыбель рядом с ними, в которой мирно сопит дитя. Но затем сон резко искажается, как клякса нанесенная на законченную картину. Умиротворение сменяется тревогой, смятением, опасностью. В покои врываются вооруженные люди, а с ними мужчина одетый во все белое — септон? Он протягивает к ним свой старческий, кривой палец и обвиняет их. Из всех его слов Эртур всегда запоминает лишь одно: «опорочил честь рода… похитил кузину… нарушил обряд бракосочетания… карается смертью».

Мужчина всегда неизменно хватает свои изогнутые клинки, прикрывая возлюбленную и колыбель. Затем сон меняется, теперь Эртур и есть тот мужчина, в его крови бурлит жгучая ненависть и решимость во что бы то ни стало защитить свою семью. Завязывается бой, но силы не равны, враги подобны крысам, что осаждают его со всех сторон. Раздается отчаянный вопль женщины, и Эртур видит окровавленное тело младенца, заколотого на глазах матери.

И снова сон меняется. Вот женщина стоит на парапете, по ее щекам стекают слезы, руки безвольно висят вдоль тела, она шепчет ему что-то, прежде чем прыгнуть в пропасть. А Эртур кричит и бьется в руках своих врагов, каждый раз просыпаясь в холодном поту. До недавнего времени он не мог различить шепот женщины, но в этот раз сон был невероятно четким. Она произнесла: «На рассвете мы возродимся».

Прошло уже полдня, но проклятый сон все еще не покидал его. Даже сейчас Эртур ощутил, как волосы встают дыбом от этих слов. Девиз их дома. Что это может значить? И почему он так уверен, что это что-то точно значит, и что это как-то связано с Эшарой? Вздохнув, Эртур решил написать мейстеру в Звездопаде, чтобы тот поискал в свитках их семьи информацию об этих людях. Можно было покопаться в библиотеке Харренхолла, недаром же о ней говорят, что она четвертая по величине во всем Вестеросе.

Эртур оттолкнулся от баллюстрады и уверенно направился в сторону библиотеки. Проходя по длинному коридору со стеллажами, он услышал приглушенные голоса и замер. Это были голоса Неда Старка и Эшары. Не успев ничего подумать, Эртур спрятался за полкой, затем чуть сдвинувшись направо, выглянул из-за книг. Старк ходил вдоль полок рядом с его сестрой и без умолку о чем-то трещал.

— Мастера Речных земель всегда отличались умением грамотно работать со светом. Зал, в котором мы сейчас стоим, спроектирован таким образом, чтобы… да, точно, поглядите! От центральных колонн днём не падает тень. Видите? — вещал Нед, для пущей ясности показывая руками. — Подобного эффекта можно достичь только благодаря большим окнам и с помощью белого сводчатого потолка, как этот. Видите все эти дополнительные грани, они отражают лучи света сразу в нескольких направлениях.

— Удивительно, я никогда не задумывалась, о том, откуда берется столько света в наших замках, — задумчиво протянула Эшара.

Польщенный ее интересом, Старк смущенно улыбнулся, а потом указал в сторону камина.

— А поглядите на этот камин, миледи! Это же настоящее произведение искусств!

Похоже, Нед Старк был настоящим знатоком в вопросах архитектуры. Впечатляло то, что столь необычным образом ему удалось вызвать интерес своей спутницы. Эртур нехотя признал изобретательность северянина.

— Что же вы тогда думаете о Зале Ста Очагов с его каминами? — улыбнулась сестра знакомой Эртуру снисходительной улыбкой.

— Я их тоже изучал, — подтвердил подозрения Эртура Старк. — Это грубая и неотесанная работа, сделанная на скорую руку. Но приглядитесь к этому, миледи. — Старк чуть понизил голос, а затем сделал то, за что Эртуру захотелось сломать ему руку: взяв ладонь Эшары, потянул ее к себе. — Посмотрите на этот орнамент, сделанный в мирийском стиле, на эти геральдические символы — какая тонкая работа! А эта лепнина, создающая сложнейшие узоры? Сколько терпения и фантазии нужно было, чтобы создать такое. И даже топку мастера не поленились выложить мелкими мраморными осколками, идеально их сопоставив друг с другом и по цвету, и по форме.

Эртуру закатил глаза, убежденный, что Эшаре уже надоела эта лекция. Вот если бы Старк завел беседу о поэзии или картинах, его сестру было бы не остановить.

— Удивительно, — завороженно прошептала Эшара, приблизив лицо к барельефу, чтобы лучше разглядеть. — Я никогда не задумывалась о том, сколько таланта нужно для создания обычного камина. И сколько красоты можно найти в привычных вещах, если только приглядеться к деталям.

Эртур ненадолго выпал в осадок. Желание прикончить проклятого Старка заскреблось под кожей еще сильнее.

— Вы правы, миледи, — голос Старка тоже опустился до шепота. — Много красоты… можно увидеть… если внимательно смотреть.

Эртур нахмурился. Уж слишком интимно прозвучал голос северянина. Выглянув вновь, он стиснул кулаки. Нед Старк — этот скромный Тихий Волк — стоял к Эшаре вплотную и, протянув руку, касался ее волос. Эшара же выглядела растерянной и немного испуганной.

— Миледи, я сражен вашей красотой с того самого дня, когда впервые увидел вас, — глубоким и, черт бы его побрал, искренним голосом заговорил Старк. — Прекрасен не только лик ваш, мне кажется, я вижу душу в ваших глазах, в которых я тону каждый раз. Я… люблю вас.

Вот и все. Эртур не заметил, как задержал дыхание, ожидая реакции Эшары. Но та не шевелилась. Не оттолкнула. Лишь только с широко распахнутыми глазами следила за тем, как Старк, расценивший ее молчание, как ответ, приблизился к ней еще на дюйм, с явным намерением поцеловать. Эртур резко отвернулся, не в силах на это смотреть. Раздался шорох платья, потом пару мгновений стояла тишина, ледяными дротиками вонзавшаяся ему в сердце. В просторной зале вдруг стало нестерпимо душно.

Нет, он не будет этому безмолвным свидетелем. Он либо убьет Старка, либо… И Эртур как можно тише покинул свое укрытие, скрывшись за поворотом. Прочь. Прочь от греха, засевшего внутри. Эшара заслуживает любви — правильной, здоровой, чистой. Той, что ей может подарить Эддард Старк.

Вот только за бешеным стуком собственного сердца, за рыком разъяренных демонов внутри, за вихрем мыслей он не расслышал того, что последовало дальше. В тот миг, когда Нед почти коснулся ее губ, Эшара опустила голову. Несколько мгновений они не шевелились. Она — смущенная и расстроенная, он — все осознавший.

— Простите, сир, — с сожалением прошептала Эшара, — но я не могу.

— Потому что ваше сердце занято другим? — горько усмехнулся Нед. — Не удивляйтесь, я не так слеп, хоть и ослеплен вами. Так почему же он сейчас не с вами?

— Потому что порой любовь прорастает там, где ей не суждено выжить. — Эшара обняла себя за плечи, поежившись. — Я не хочу быть лицемерной и бездушной дрянью, совесть не позволяет мне играть вашими чувствами. Я больна, сир. Мне не ведомо, суждено ли мне однажды излечиться, но, видят боги, меня поразил единственный недуг, от которого человек не желает исцеляться.

Некоторое время Старк, в котором боролись гордость и страсть, молчал.

— Я понимаю, миледи, — вздохнул Старк. — И ничего от вас не требую. Но знайте, что если однажды вы все же пожелаете исцелиться, мое плечо всегда к вашим услугам.

Невесомо поцеловав ее пальцы, Нед Старк покинул библиотеку с таким же разбитым сердцем, как и его безымянный соперник несколькими минутами ранее.

* * *

— Ты уверен, что это разумно?

Оберин Мартелл, рассуждающий о разумности, представлял собой такой оксюморон, что Рейгар фыркнул. Они стояли возле кузницы с тусклой надписью «Рог» над входом. Кузница находилась на краю одной из наименее оживленных улиц Харрентона, где даже днем почти не бывало прохожих, не говоря уже о полуночи. Кузница, владелец которой, как выяснилось, скончался полгода назад, пустовала. Правильно раскусив причину его веселья, Оберин ухмыльнулся, закидывая в рот очередную фисташку.

— Я же не о себе беспокоюсь, — проговорил он, не переставая жевать. — Я о твоей смазливой мордашке волнуюсь. Вдруг ее подпортят, а моей дорогой Элли потом придется всю жизнь рядом с ней просыпаться?

— Я не совсем понял, ты сейчас тревожишься за мою «мордашку» или за спокойствие Элии?

— Разумеется, за спокойствие Элии, но раз уж оно напрямую связано с твоей физиономией, придется позаботиться и о ней.

— Прозвучало слегка обреченно, друг мой.

— Уж как есть. — Помолчав, Оберин уже более серьезно спросил: — Эти люди опаздывают. Это может быть ловушка.

— И что же ты предлагаешь?

— Подождать еще немного и уйти. — Оберин был наемником не один год, и в таких вопросах был более чем компетентен.

— У меня есть идея получше. Ты отходишь немного подальше и стоишь тише воды, ниже травы. Возможно, наши друзья всего лишь испугались твоего могучего обаяния.

Оберин самодовольно хмыкнул и, не став спорить, отошел шагов на десять. Невзирая на внешнюю расхлябанность, он, вне всякого сомнения, был собран и готов отразить любой удар. В конце концов, Оберин много лет провел среди наемников Эссоса и умение выживать прочно въелось ему под кожу.

Рейгар потоптался на месте. Ночь была безлунной и тихой, мигавшие там и тут звезды, почти не разгоняли тьмы. Он откровенно сомневался, в том, что встречу им назначили мужчины: мужчины не присылают цветов, тем более, если хотят тебя убить. А если речь шла о женщине, то неудивительна ее осторожность при виде двухметрового дорнийца. Быть может, заметив, что он отошел, она преисполнится храбрости и проявит себя?

Словно в подтверждение его мыслей в конце улочки показалась размытая тень, контуры которой с каждым шагом становились все четче, пока не приобрели вполне отчетливые очертания. Оглядев придирчивым взглядом ее невысокую, хрупкую фигуру, добротный плащ, Рейгар пришел к выводу, что перед ним молодая девушка из благородной семьи. В темноте невозможно было разглядеть лица, девушка будто бы намеренно держалась в тени, в дополнение ко всему старательно скрывая лицо за низким капюшоном. Замерев в нескольких шагах от него, она не решалась подойти ближе.

— Миледи, это вы назначили мне встречу тут? — проговорил Рейгар, заметив ее замешательство и обеспокоенность, с которыми она то и дело оглядывалась в сторону Оберина. — Не волнуйтесь, этот человек — мой друг, он здесь, чтобы защищать меня, он не причинит вам вреда. Итак, миледи?..

— Я не леди… м’лорд, я лишь служанка…

Голос говорившей был низким, чуть хрипловатым и, как и утверждала та мелкая оборванка, мальчишеским. Рейгар кивнул самому себе: по меньшей мере, других посредников в их беседе нет. Судя по голосу, это была совсем молодая особа. Действительно ли это обычная служанка или лишь весьма находчивая аристократка, не желающая выявлять свою истинную личность?

— Это ты прислала мне тот букет зимних роз? — полюбопытствовал он.

— Да, м’лорд.

— А кто была та девчушка, что его передала?

— Моя молодшая сестра, м’лорд.

Вот как! Но та девочка заявила, что не знает ее. Вот и первый прокол. Однако Рейгар предпочел до поры до времени подыграть своей собеседнице, дабы не спугнуть ее раньше времени.

— Ко мне принято обращаться «ваше высочество», а не м’лорд, — как можно мягче поправил он.

— Простите, м’ло… ваше высочество. Я глупая и не ведаю, что толкую, — незнакомка чуть опустила голову, изображая смирение, а сама, как догадывался Рейгар, изучала его, пользуясь тенью капюшона.

Девица прилежно, даже слишком, изображала дуреху. С одной стороны, она и правда могла оказаться не шибко умной простолюдинкой, ведь не каждая юная леди сможет так тщательно и правдоподобно копировать простецкую речь.

— Вот как. Говоришь ты, как простолюдинка, вот только простолюдинки не умеют писать, — заметил он, испытующе глядя на нее, тщетно пытаясь что-то разглядеть.

— Я совсем маленько научена грамоте, м… ваше высочество, — ловко выкрутилась та. — Моя матушка работала в доме лорда и приучилась там…

— Если бы каждая служанка, работающая в доме лорда, обучалась там грамоте, непросто же пришлось бы местным лордам.

— Я… — замялась девушка, видимо, лихорадочно придумывая ответ.

— Твоя мать училась тайком, не так ли? — пришел ей на выручку Рейгар. Сейчас первоочередной задачей было не вывести ее на чистую воду, а разобраться в происходящем.

— Да, ваше высочество, если бы миледи прознала, она бы выпорола нас. — В голосе девушки послышалась не слишком уместная словам радость.

— Хорошо, — уступил Рейгар. — И как же тебя зовут, бесстрашное дитя, заманившее на тайное рандеву самого наследного принца?

— Мое имя Алина, м’ло… ваше высочество. Я обычная служанка, которая хочет вас предостеречь.

Вот они и подошли к основной части их разговора. Краем глаза Рейгар заметил, как Оберин плавным движением вышедшей на охоту пантеры приблизился к ним, разумеется, навострив уши.

— Предостеречь меня от чего? — вкрадчиво спросил Рейгар.

— Вам угрожает опасность, — девушка нервничала, от волнения забыв коверкать слова. — Возможно, опасность угрожает и его величеству королю. Кто-то собирается вас убить!

Рейгар застыл. О заговоре лордов знали лишь единицы. Но даже им не было известно об истинных планах заговорщиков во всех подробностях. Убийство короля это не то же самое, что и его мирное свержение. Даже Рейгар не планировал убивать своего отца. Откуда у этой девицы такие сведения, да еще и сейчас? Это не походило на совпадение или ошибку. Как и не было это похоже на ложь. Неужели Аррен и Старк готовы зайти так далеко?

— Почему я должен тебе верить? — голос против воли изменился, стал жестче.

— Завтра на турнире появится рыцарь в доспехах с изображением смеющегося чардрева. Это послужит сигналом вашим убийцам, чтобы напали на вас ночью в замке, — затараторила девушка.

— Откуда у обычной служанки такие сведения? — старательно делая вид, что не замечает изменившейся манеры речи, допытывался наследник.

— Я… я подслушала разговор… — промямлила та, запнувшись.

— Чей? — требовательно спросил Рейгар.

— Почем мне знать, ваше высочество. Было темно, я не разглядела лиц. Но они точно хотят вас укокошить! — раздраженно выдала девица.

Рейгар зло усмехнулся. Вот и «простолюдинка» вернулась. Пока что было совершенно ясно одно: девушка знала больше, чем говорила. Намного больше.

— Они ведь как-то обращались друг к другу, не так ли?

— Нет, ваше высочество. Они не называли имен.

Оберин тем временем подошел еще на полшага ближе. Теперь до принца начали доходить его намерения. Не подслушать беседу, а подкрасться к девушке, чтобы в нужный момент схватить ее.

— Хмм, но это были благородные господа? Хоть это ты могла ведь понять? — Рейгар продолжил свой «допрос», не давая ей отвлекаться на Оберина.

— Д-да, ваше высочество, это были благородные… но я не узнала их.

Рейгар чувствовал, как медленно к горлу начал подступать гнев. Девица держала его за идиота, не иначе. Она знала имена изменников, но не желала их выдавать. Рейгар бросил короткий взгляд в сторону Оберина, прежде чем ласково продолжить:

— Скажи мне тогда, дитя, откуда у тебя Северные розы, что произрастают лишь на Севере?

— Я…

— Ты?..

— Я их украла! — выпалила девушка. Хитрая лиса! Рейгару даже послышался в ее голосе вызов, что при иных обстоятельствах изрядно потешил бы его.

— Украла у своих господ, — насмешливо уточнил наследник. — Раз уж говоришь правду, делай это до конца.

— Да, м’лорд… Но прошу вас, не пытайтесь узнать, кто я и у кого на службе! Иначе у меня будут неприятности. Если госпожа прознает, что это я срезала все ее розы, она меня убьет! — взмолилась девица, на этот раз делая это абсолютно искренне.

— Хорошо, я ценю твою отвагу, дитя, — заверил ее Рейгар. Оберин уже был достаточно близко, чтобы поймать ее, и тогда можно будет вытрясти из нее всю информацию. — Тебе есть, что еще мне поведать?

— Нет, — печально качнула она головой. — Это все, что я знаю. А теперь мне нужно уходить, пока меня не хватились…

С этими словами она повернулась вполоборота, как раз вовремя, чтобы увидеть хищный блеск мартелловских глаз, которые в начале их беседы сверкали намного дальше. Секунды хватило ей, чтобы понять, что происходит, а Оберину и Рейгару, чтобы принять решение.

Рейгар дернулся к ней, схватив за предплечье, но тут острая боль резанула по тыльной стороне кисти, заставив инстинктивно отпустить ее. Девица оказалась не промах. И как только она успела выхватить нож! Оберин бросился к ней, но та, ловко вывернувшись из-под его руки, молниеносно кинулась в обратную от Оберина сторону.

— Ее нужно поймать! — воскликнул Рейгар во всех смыслах очевидную вещь. Очевидную, потому что Оберин уже мчался следом. Недолго думая, Рейгар побежал в обход.

Девушка, как выяснилось, очень быстро бегала. Рейгар только и успел заметить, как ее плащ метнулся за угол, и понесся за ней, но впереди его ждала развилка. Он прислушался, торопливые шаги раздавались слева, как ему показалось — Рейгар кинулся в ту сторону. Но единственный, кто его там ждал — был раздосадованный Оберин.

— Ты вперед, я налево, — приказал Рейгар.

Улочки вели его в центральную часть городка. Здесь уже было более людно, слышалась музыка и веселые, подвыпившие голоса, распевавшие «Деву и Медведя». Рейгар в отчаянии огляделся. И тут вдалеке он заметил знакомый плащ, пробиравшийся сквозь толпу гуляк. Рейгар принялся не слишком вежливо расталкивать людей, стараясь не упустить ее из виду. Девушка обернулась, видимо, проверяя наличие преследователей. Заметив его высокую фигуру, она тут же метнулась в самую гущу толпы.

Ругнувшись про себя, Рейгар оттолкнул какого-то старика и побежал за ней. Но бесовка, пробегая мимо стола картежников, вместо того чтобы просто пробежать мимо, налетела прямо на них и опрокинула их стол, со всеми картами, монетами, кубками и бутылями эля. Началась страшная неразбериха, мужчины повскакали с мест, ругаясь и хватаясь за ножи. Девицы легкого поведения, сидевшие у них на коленях, завизжали и заметались во все стороны, подобно растревоженным курицам. Однако к тому моменту, когда мужчины очухались, виновница происшествия уже со всех ног улепетывала дальше. Зато в то же мгновение Рейгар на всех парах влетел в эту компанию. Он попытался протиснуться, но дорогу ему преградил дурно пахнущий пьяница — один из игроков — с гниющими зубами, вопя ему в лицо что-то неразборчивое. Неизвестно, чем бы все окончилось для Рейгара, если бы не вовремя подоспевший Мартелл, в два счета раскидавший незадачливых картежников.

Схватив принца за ворот камзола, он уволок его подальше от разошедшейся толпы. Пробежав несколько поворотов, они, наконец, остановились на тихой, спящей улочке и, схватившись за бока, пытались перевести дыхание. Оберин вцепился в ствол росшего рядом дерева, борясь с дурнотой. Выпивать сегодня столько вина явно было плохой затеей.

— Проклятье! — выругался Рейгар, в сердцах пнув небольшой булыжник, и яростно зарычал.

— Да, чертовка оказалась хитрее, чем мы предполагали, — отозвался Оберин, настороженно поглядывая в его сторону. И немудрено, такие вспышки гнева были несвойственны принцу.

— Она могла бы стать ключом ко всему! Ты понимаешь?! — с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, воскликнул Рейгар.

— Нет, не понимаю, — выпрямился Мартелл, — потому что, очевидно, есть что-то, чего я не знаю. Но знаешь ты.

Рейгар молчал. Он уже понял, что совершил ошибку, взяв с собой Оберина. Однако требовательный взгляд, который последний вперил в него, исключал возможность отмолчаться или отвертеться.

— Ты прав, — уже спокойнее выдохнул наследник. — То, о чем она болтала, по всей видимости, правда. Шпионы несколько месяцев назад доносили нам, что некоторые великие дома, такие как Старки, Аррены, Талли и Баратеоны, могут планировать переворот. Но я не ожидал, что они решатся на подобную глупость, как покушение на короля.

Произнеся последние слова, он осторожно взглянул на шурина, пытаясь считать его эмоции. Оберин выглядел шокированным. А потом изумление на его обветренном, загорелом лице сменилось злостью.

— И ты говоришь мне об этом только сейчас?!

— Послушай…

— Нет, это ты послушай, кусок ты дерьма собачьего! — прошипел Мартелл, приблизившись к нему. — Я примчался по первому твоему зову из самого Эссоса, я все последние месяцы бегал, как твоя гончая, по домам своих вассалов, юлил и изворачивался, раздавал обещания и прощал долги, я привел сюда сотни людей из-за Узкого моря, я собирался сместить родного брата… и все ради кого? Ради тебя! — он ткнул пальцем в грудь принца. — Ради сукиного сына, который даже не соизволил посвятить меня в такую незначительную деталь, как заговор половины гребаных великих домов!

— Мы планировали решить этот вопрос на корню…

— Кто мы?

— Я и Тайвин Ланнистер, — устало произнес Рейгар, предвидя заранее реакцию друга.

— Ланнистер! — выплюнул Оберин. — Этот хитрый уж скорее предаст тебя заговорщикам, чем спасет из сетей, в которые ты так целеустремленно лезешь!

— Я доверяю Тайвину, — отрезал Рейгар и чуть более агрессивно спросил, подавшись вперед: Лучше ты мне ответь, что это меняет для тебя лично? Теперь, когда ты знаешь правду, ты предпочтешь сбежать и остаться в стороне?

— Так ты этого боялся? — презрительно скривил губы Мартелл. — Боялся, что друзья и соратники бросят тебя на полпути, узнав, насколько опасна игра? Как мало, вы, ваше высочество, знаете о преданности!

Последние слова прозвучали, словно пощечина. Рейгар невольно дернулся и рвано выдохнул. Конечно, что может знать о преданности он, негодяй, решившийся свергнуть родного отца? Оберин, не сводивший с него своих бездонных глаз, прочитал на его лице нечто, отчего его собственное лица приняло еще более жесткое выражение. Разочарованно покачав головой, он круто развернулся и вскоре растворился в темноте переулка.

Оставшись один, Рейгар устало сполз вниз по стволу дерева. Некоторое время в голове стояла звенящая пустота. Этот день его вымотал. Этот турнир его вымотал, а ведь прошло всего три дня. Впервые, Рейгар всерьез задумался над тем, что может не справиться. Что он, быть может, переоценил свои силы. Оберин был прав. Он должен был посвятить во все своих ближайших друзей, ведь они готовы идти за ним на плаху. Они заслуживали правды. Но они не ведали, кем на самом деле является Рейгар Таргариен.

А кем ты являешься, Рейгар? Он усмехнулся. Прогнивший до самой сердцевины трус. Трус, боящийся быть преданным, обманутым. Лжец, не умеющий доверять людям. Эгоист, не способный чувствовать, любить и сопереживать. Гниль была так глубоко внутри него, что порой Рейгар ненавидел себя, ненавидел богов, создавших его. Достоин ли он того, чтобы все эти люди рисковали жизнями ради него? Перед глазами были лица Оберина, Эртура, Освелла, Джона и Ливена. Все они были куда достойнее его самого.

Сколько себя помнил, Рейгар играл предписанную ему роль. Играл так хорошо, что почти поверил в нее сам. Принц, не желающий брать в руки меч и предпочитающий коротать время за книгой и арфой? Позор! Позор для короны, позор для всего рода Таргариенов! Рейгар хорошо помнил, с каким отвращением однажды на него взглянул отец, застав его с книгой в руках. Столько лет прошло, а этот пронизывающий до самых костей взор до сих пор преследовал его. Тогда он и решился взять в руки меч — чтобы избавиться от этого взгляда.

И Рейгар преуспел в этом, как преуспевал во всем, во что вкладывал все свое яростное стремление. Он стал одним из лучших. Но как ни странно, признание не принесло ему облегчения. Вот только ощущение, что он всего лишь обманывает окружающих, притворяясь не тем, кто он есть, не покидало его. Он не был достоин всех похвал и комплиментов, на которые не скупились придворные, не был достоин любви наивного народа. И тогда в самой сердцевине его сущности затаился страх — страх разоблачения. Кажется, таких людей называют самозванцами…

Рейгар не знал, сколько времени просидел так, презирая себя. Но сильным людям свойственно быстро приходить в себя даже после мощнейших встрясок. И даже самобичевание их длится недолго, сменяясь бурлящей деятельностью. Вот и Рейгар понемногу успокоился. Сомнения и покаяния, гложущие его, постепенно умолкали. А разум вновь принимался за дело. Он не имел права отступать сейчас, когда враги обступили их семью. Теперь речь шла не только о смещении с трона отца, но и о выживании их, Таргариенов, как рода. Он не имел права на слабость.

Оберин еще вернется. В этом он был уверен, как и в том, что его предки рассекали небеса на драконах. Как бы Мартелл не злился, он никогда не сможет бросить в беде сестру. Сейчас же были проблемы понасущней. Девчонка сообщила им крайне важные сведения, которыми он должен был распорядиться с умом. Жаль только, что они ее упустили. С ее помощью они могли закончить эту игру в самом начале, уничтожив восстание в зародыше.

Она не была простолюдинкой, хоть и неплохо играла свою роль. Подумать только, даже почерк исковеркать додумалась! А еще она была северянкой. Только проблема заключалась в том, что на турнир съехалось довольно много северных домов и их девиц на выданье. Что ему теперь заговаривать с каждой, чтобы узнать эту дикарку по голосу? Гиблое дело. Да и времени на это не было. Нужно было поговорить с Эртуром. Если завтра на ристалище появится рыцарь в доспехах смеющегося древа, его нужно будет схватить. Поднявшись, Рейгар потер лицо и заковылял в сторону Харренхолла, отстраненно подумав, что его вылазка не останется незамеченной, а ему самому предстоит еще одна бессонная ночь.

Примечания:

Мои дорогие, в психологии есть такое понятие, как Синдром самозванца. Людям, подверженным синдрому, свойственно обесценивать/недооценивать свои заслуги, считать, что они недостойны высот или должностей, которые занимают, наград, которые получают. Несмотря на постоянное стремление к совершенствованию, им всегда кажется, что они недостаточно хороши, а все заслуги — лишь случайность или удача. Эти люди обладают заниженной самооценкой, им кажется, что они обманывают людей, их беспокоит страх разоблачения. Примечательно, что этот синдром появляется чаще у ярких и успешных личностей. Чаще всего причины этого феномена кроются в детстве. Но не путайте, это не болезнь. Рейгар страдает этим синдромом, оттого и его глубинное презрение к самому себе. Надеюсь, в этой главе мы немного приоткрыли завесу его личности.

В этой главе было мало турнирных событий, но не волнуйтесь, нас ждет еще парочка захватывающих поединков в последующих главах ;)

Примечания:

Мои дорогие, хочу поделиться с вами песней моей любимой группы İmagine Dragons — Sharks.

Не знаю, зачем. Просто мне кажется, что эта песня очень хорошо подходит к нашим протагонистам.

Друзья, некоторые герои будут вести себя неприятно. Хочу смиренно напомнить, что в шапке есть метка ООС))

Раннее утро четвертого дня турнира выдалось на редкость пасмурным и унылым. Всю ночь лил дождь, оставив за собой лужи, рыхлые комки грязи и терпкое ощущение безысходности. Тяжелые серые тучи обволакивали небо, будто безмолвные небесные стражи, вознамерившиеся не пропустить ни единого солнечного луча. Сумрачное настроение природы невольно передалось и людям, с кислыми лицами направлявшимся на место турнира и мысленно надеявшимся, что сегодняшние поединки разбавят серость этого утра.

Эртур в своей палатке при помощи оруженосца неспешно облачался в доспехи. Со стороны трибун доносился постепенно нараставший гул медленно просыпавшихся зрителей. Менестрели развлекали людей веселыми песенками с нехитрыми мотивами, уличные актеры представлениями, пока сами рыцари готовились к началу поединков.

Шестнадцатилетний Олли, так звали оруженосца Эртура, был довольно сообразителен, схватывал все на лету, знал, где от него требуется молчание, а где говорливость. Расстраивало лишь то, что с мечом он ладил из рук вон плохо. А уж когда дело доходило до учебного поединка, начинал волноваться, бестолково путаться в ногах и руках, одним словом, становился совершенно бесполезен. Похоже, еще некоторое время ему придется походить в оруженосцах.

Эртур как раз успел облачиться в стеганку и кольчугу, а Олли закреплял кирасу, когда в палатку вошел Рейгар. Наследный принц выглядел задумчиво, но далеко не это насторожило Дейна. Не знай его Эртур так хорошо, никогда не заметил бы в его глазах что-то подозрительно похожее на колебания. Рейгар был облачен в обычный дуплет — сегодня он не участвовал в поединках.

— Мой принц, — поприветствовал Дейн друга. — Пришли пожелать мне удачи?

— Удача и так тебе благоволит, Дейн, — чуть натянуто улыбнулся Рейгар. — Но сегодня тебе понадобится больше, чем простая удача.

Эртур внимательно всмотрелся в лицо принца. Подозрение и легкая тревога усилились.

— Олли, дальше я сам разберусь. Пойди, отдохни немного, — велел он мальчику. Олли, смышленый малый, без лишних слов поклонился и выскочил из палатки. Как только они остались наедине, Эртур повернулся к принцу.

— Что случилось? — без лишних предисловий перешел он к делу.

— Пока ничего существенного, — неопределенно передернул плечом Рейгар. — Но сегодня может случиться. Потому у меня будет к тебе небольшая просьба.

— Я к вашим услугам, мой принц, — полушутя отозвался Эртур.

— Сегодня тебя первым вызовет на поединок Оберин и ты одержишь над ним верх. Это не будет сложно, потому что он тебе поддастся, — говоря это, Рейгар прошелся по палатке с деланным интересом разглядывая скромное убранство.

— Прости, что? — переспросил Эртур, не зная, оскорбляться ли ему на такую формулировку или поражаться самому факту, что гордый Мартелл станет играть в поддавки.

— Ты все верно расслышал. Оберин нужен мне для другого дела сегодня, потому его участие в турнире сегодня завершится.

Эртур нахмурился. Чутье подсказывало ему, что это вовсе не основная цель визита Таргариена. И главная причина, как и истинная просьба еще не были озвучены. Только вот отчего Рейгар выглядит так нерешительно?

— Что ж, ты мог бы и не предупреждать меня об этом. Или есть что-то еще?

— Да… — Рейгар выдержал паузу, остановился перед ним и заглянул ему прямо в глаза, прежде чем с самым серьезным видом продолжить: — Сегодня на арену может выйти некий рыцарь. Я не знаю, кто он. Знаю только, что на нем будут доспехи и щит с изображением смеющегося древа. Если он вызовет тебя, я хочу чтобы ты… чтобы ты его покалечил.

Эртуру показалось, что он ослышался. Причем не в первый раз за день.

— ЧТО?

— Ты понял, что я хочу сказать, друг мой, — лицо Рейгара приняло жесткое выражение, а с каждым словом голос его звучал увереннее. — Этот человек связан с моими врагами и передаст им некий сигнал своим приходом. Есть подозрения, что после поединка он попытается ускользнуть, что в суматохе будет не так уж и сложно. Этого нельзя допустить. Его нужно ранить, не смертельно. Можешь ударить по коню, но он не должен покинуть ристалище на своих двух. Понимаешь?

Повисло молчание. Снаружи до них доносился гомон и крики, смех и шутливая ругань. Но Эртур этого не слышал, его мозг чрезвычайно медленно переваривал услышанное.

— Ты понимаешь, о чем меня просишь? — очень тихо спросил он, не сводя с Таргариена глаз. Он все еще не терял надежды, что тот вот-вот рассмеется и скажет, что это была неудачная шутка.

Для рыцаря нет ничего важнее его чести. Конечно, Дейн не тешил себя наивной верой в святость рыцарства, однако большинство низостей совершались тайком, вдали от людского ока. И совсем другое дело — прилюдно совершенная подлость, она способна была навечно лишить рыцаря уважения и доброго имени. Он сам не раз становился свидетелем подобного, когда одна единственная ошибка стоила рыцарю репутации, как тот становился посмешищем или предметом осуждения. И даже спустя годы, злобивая молва не прощала ему эту ошибку.

— Да.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что просишь меня поступиться своей рыцарской честью? Опозорить свое имя и свой плащ? — чуть громче спросил Эртур.

— Да. Я так же осознаю, что для тебя это чревато исключением из турнира.

— К черту турнир! Я — Эртур Дейн, рыцарь Королевской Гвардии, Меч Зари. И ты хочешь, чтобы я таким низким способом обесчестил себя?

Эртур вскочил на ноги, уронив лежавший на коленях наплечник. Ну давай, скажи мне сейчас, что я преувеличиваю.

— Я знаю, что не имею права просить тебя об этом…

— Но тем не менее ты просишь.

Рейгар вздохнул и на мгновение прикрыл глаза.

— Да, прошу. Потому что этот человек нужен мне. Я не могу дать тебе пока ответов — пока не могу. Не спрашивай меня ни о чем, друг мой. Знаю, это сложно, ибо я молю тебя довериться мне слепо. Но ты один из немногих, кого я могу об этом просить.

Эртур смотрел на своего друга детства и гадал, был ли он слеп всегда или слепота поразила его лишь недавно. Рейгар, которого он знал с детства, никогда бы не попросил о подобном своих друзей. Да, он просил их сделать куда худшее преступление — предать короля. Но ведь историю пишут победители? И у того предательства есть оправдание, выжженное адским огнем на обугленных телах сожженных заживо людей.

У этой гнусности тоже есть оправдание, которое тебе только что пояснили, ехидно отозвался внутренний голос. Эртур отмахнулся о собственных мыслей. Это не одно и то же. Рейгар просит его опозорить свое имя перед сотнями людей, мелочно ударив по коню противника. В глазах Эртура Дейна это было куда худшим проступком, чем свержение недостойного короля.

Скажи ему Рейгар «убей этого человека перед всеми, потому что он угрожает моей жизни» или «покалечь его, ибо он пытался убить моего ребенка», и Эртур не раздумывая ни мгновения, поставил бы на алтарь свою честь, поступился бы гордостью и жизнью. Но Рейгар просил слепого подчинения, без объяснений, без обоснований. «Этот человек нужен мне». Настолько нужен, что он просит своего друга лишиться чести, а самого несчастного готов покалечить? На что же еще будет готов Рейгар Таргариен, когда ставки поднимутся достаточно высоко?

— Если я откажусь?

— Если ты откажешься или он вызовет не тебя, Оберин все равно попытается его схватить. Это не представляло бы особой сложности, если бы не необходимость проделать это тайно. Чтобы ни наши враги, ни мой отец ничего не заметили. Но если он будет ранен, это сильно упростит нашу задачу и исключит вероятность неудачи, на которую мы сейчас не имеем права.

И когда ты, мой друг, начал смотреть на людей, как на пешек?. Но Эртур согласился быть пешкой очень давно, когда надевал белый плащ. Для сильных мира сего все они — рыцари, гвардейцы, слуги, наемники, друзья, любовники и любовницы — все являлись лишь пешками. Хотел он того или нет, он также был пешкой. Как и все они. Горькая усмешка коснулась его губ.

— Если он вызовет меня, я сделаю все, что в моих силах, — сдался он. — Но с чего ты взял, что он выберет именно меня?

— Он должен проявить себя, — пожал плечами Рейгар с явным облегчением. — Вызывать Баратеона или Старка он не будет, в этом я уверен. А Коннингтона я уже предупредил, он тоже согласился, — как бы невзначай добавил он.

Конечно, Коннингтон согласился. Коннингтон, уже давно безнадежно влюбленный в Рейгара, лег бы на поле и позволил бы всем лошадям проехаться по нему, гарантируй это ему внимание наследного принца. Эртур нехотя кивнул.

— Хорошо.

— Дейн, я хочу чтобы ты знал, — Рейгар положил ему руку на плечо, заглядывая в глаза. — Я понимаю, что для тебя это значит. И я бы не просил тебя об этом, не будь это так вопросом жизни и смерти.

Эртур снова кивнул и тут же отвел глаза. Нагнувшись, он поднял упавший наплечник и принялся возиться с креплением. Таргариен намек понял, похлопал друга по плечу и открыл было рот, но в последний момент передумал. И хорошо, потому что услышь Эртур от него циничные пожелания удачи, непременно врезал бы.

Гнев и обида клокотали в нем, когда тихий Олли вернулся в палатку и помог облачиться в доспехи. Эртур ловил на себе недоуменные взгляды мальчишки, полные непонимания и любопытства.

Постепенно музыка умолкла, затрубили трубы, и Эртур вышел из своей палатки, ожидая зачинщиков. Первым на ристалище вышел Брандон Старк. Северянин появился на поле в сверкающих доспехах, верхом на коне, покрытом попоной из серо-белого шелка. Волк на его щите угрожающе скалился. Старк неторопливо подвел коня к палаткам защитников и ударил копьем по щиту Коннингтона. С холодной отстраненностью Эртур наблюдал за сшибками и последовавшей победой Брандона.

Вскоре после на поле появился Мартелл. Залихватски вскочив на коня, этот позер вальяжно поклонился некой даме, проезжая мимо ее ложи, а затем дойдя до палаток защитников, не скрывая ехидной ухмылки, коснулся затупленным концом копья фиолетового щита Дейна. При этом все стоявшие рядом обратили внимание, на легкое дрожание копья.

— Когда вы успели нажраться, Мартелл? — хохотнул Баратеон. — И как вы собираетесь сражаться в таком-то состоянии?

— Меня оскорбляет ваше недоверие, милорд, — осклабился Оберин, чуть растягивая слова. — Я лишь слегка пригубил местного вина, только и всего. Но истинный рыцарь способен в любом состоянии удержать в руках оружие, даже будучи пьяным в стельку. Советую потренироваться в вашем замке, глядишь когда-нибудь это умение спасет вам жизнь.

Эртур закатил глаза. Шут! Оберин не был пьян, просто он не мог уйти, не устроив спектакля. Чтобы Оберин Мартелл выставил себя слабаком? Уж лучше пусть считают, что он проиграл спьяну.

— Дейн, вы уж там помягче с ним, — ухмыльнулся Баратеон. — Он и так еле копье держит.

Эртур, вскочив на коня, никак не прокомментировал последнее напутствие лорда Штормового Предела, ограничившись лишь только мрачным кивком.

Он был все еще взбешен. На противоположном конце удерживаемый на месте поводьями конь Мартелла, такой же норовистый и горячий, как и его наездник, нетерпеливо бил копытом, готовый в любой миг сорваться с места.

Как только прозвучал сигнал к началу сражения, они, пришпорив коней, галопом понеслись друг к другу. Обычно, Эртура пьянил этот миг. Миг, когда весь мир перестает существовать, сужаясь до отверстия забрала. Когда звуки исчезают, а ты слышишь только биение своего сердца, топот копыт верного коня, его тяжелое дыхание, ощущаешь, как он летит навстречу единственному, что имеет значение — твоему противнику. И вы схожи с ним, потому что для него в это мгновение тоже есть только ты. В тебе нет ненависти, нет злости, лишь только один азарт, пыл и взбудораженная, кипящая кровь. Но в этот раз все было иначе. Эртур был полностью поглощен своими эмоциями, не находящими выхода — злостью, яростью, разочарованием.

Он был зол на Рейгара, на себя и даже на Оберина. Ибо тот тоже был игроком в этой игре, правил которой они не знали, не удосужились узнать. Точно так же покорно, как и он, Оберин готов был плясать под дудку его лучшего друга, не задумываясь о нравственной стороне вопроса. На середине поля с оглушительным треском копья преломились…

* * *

Было душно. В воздухе пахло сыростью и испарениями. Утро после дождя всегда действовало на нее, привыкшую к сухости и жаре Дорна, удручающе, Элия в такие дни становилась раздражительной и молчаливой. Ее супруг, напротив, убеждал ее, что это называется свежестью. Рейгар всегда в такие пасмурные дни бывал мечтателен и по-доброму задумчив. Уводил ее в сад, где играл на арфе или зачитывал отрывки из древних валирийских поэм, или перебирал ее темные, жесткие волосы, думая о чем-то своем.

Элия никогда не спрашивала, о чем. Рейгар был для нее загадкой, которую она всей душой желала, но не спешила разгадывать. Быть может, надеялась, что он сам однажды раскроется перед ней, а может боялась, что тогда исчезнет таинственность, и все приобретет обыденные серые оттенки. Рейгар был похож на этот летний дождь. Ласковый, нежный, успокаивающий. Но стоило ему отдалиться, как после него оставалась вот это духота, что душила ее. Но даже зная о грядущем, она продолжала ждать дождь. Было ли это тем возвышенным чувством, которое поэтические натуры называли любовью, она не ведала. Элия Мартелл просто плыла по течению, именуемому жизнью, и брала все, что это течение ей преподносило.

Элия искоса глянула на мужа, что некоторое время назад возвратился в их ложу. Рейгар был странно озабочен и — она была уверена — подавлен. Вот только чем? Несколько минут назад окончился поединок Коннингтона с Брандоном Старком, и вот на арену вышел ее брат. Первая же сшибка двух дорнийцев показала, что Оберин не в лучшей форме. Копье в его руке слегка подрагивало, словно он никак не мог сфокусироваться или решить, куда ему бить. Позади кто-то заикнулся о том, что Мартелл пьян. Да и сам удар оказался неточен, в отличие от дейновского — Эртур попал по забралу его щита с такой силой, что крепление лопнуло, а шлем слетел, оставив Оберина в одном подшлемнике. Но это разозлило и даже, как будто, слегка отрезвило ее бестолкового брата, и уже во время второй сшибки он уверенно преломил копье о щит гвардейца.

— Что он творит? — прошептал сидевший справа Рейгар.

— Что? — не поняла Элия, но Рейгар, напряженно всматривавшийся в поединок, ничего не ответил.

Под ободряющие выкрики зрителей они еще несколько раз преломили копья, но преимущество было на стороне более решительно настроенного Дейна. Мимолетное рвение Оберина испарилось так же быстро, как и возникло, и во время оставшихся сшибок он будто бы даже не старался победить, ударяя вяло и неохотно.

— Эртур зол, — встревоженно пробормотала Эшара себе под нос.

— Откуда тебе знать? — раздраженно отозвалась принцесса. Все настроение — коту под хвост. Это утро не зря началось с духоты.

— Я знаю его, — мотнула головой ее наперсница. — Я видела его лицо, прежде чем он надел шлем, и то, как он бьет…. Он разгневан чем-то. Но что могло произойти?

Элия ничего на это не ответила, продолжая быстро-быстро обмахиваться веером. По ее мнению, Эшара слишком сильно была привязана к своему старшему брату, что было совершенно лишено логики — Дейны ведь даже не росли вместе, как они с Оберином! Но это не мешало ее фрейлине вспоминать брата при любом удобном случае. «Эртур сказал бы…», «Эртур однажды…», «Эртур терпеть не может…», «Эртур считает…». Не будь они братом и сестрой, Элия заподозрила бы фрейлину во влюбленности в Королевского гвардейца. Эшара настолько сильно восхищалась своим братом, настолько идеализировала его, что ни один мужчина не имел ни единого шанса пробиться в ее сердце. Ведь сначала ему нужно было одолеть образ Эртура Дейна.

— Это же вопиющая дерзость, заявляться в таком неподобающем виде перед королем! — возмутился позади лорд Стонтон достаточно громко, чтобы упомянутый король его точно услышал. — Это оскорбляет не только корону, но и само рыцарство!

— Что вы предлагаете, милорд, — насмешливо протянул Варис, — исключить его из турнира? Таким темпом его участие сегодня и так завершится.

— Если дерзость и развязность оставлять безнаказанными, однажды они обратятся в пренебрежение и непочтение, — сухо бросил Стонтон.

Элия сжала тонкую материю своего платья. Если Эйрис поддастся на провокацию, Оберину может не поздоровиться. И о чем он только думал, когда напивался перед турниром с утра пораньше! Она вновь взглянула на мужа в поисках поддержки, но Рейгар хмуро молчал, поджав губы и не сводя взгляда с арены. Элия уже готова была сама открыть рот и напомнить этому негодяю, что Оберин Мартелл не просто рядовой мелкий рыцарь, он — принц Дорна, и что таким, как Стонтон, будь они хоть тысячу раз членами Малого Совета, стоит следить за языком, говоря о нем, когда ощутила прикосновение холодных пальцев к своей руке. Рейгар, почувствовав ее настрой, едва заметно покачал головой, предостерегая ее от необдуманных слов.

Элия скрипнула зубами. Он был прав. Указав на значимость брата или попытавшись его защитить, она только раздразнит короля, не отличавшегося уравновешенностью. И Рейгар, прекрасно это понимая, молчал.

— Милорд, вы слишком категоричны, — послышался смех Вариса. — Уверяю вас, если сир Оберин и пьян, то он лишь выставил себя посмешищем. Я нисколько не сомневаюсь, что уже сегодня менестрели сочинят парочку веселых мотивов о нем.

— Я бы такое послушал, — отозвался лорд Веларион.

Эйрис продолжал молчать, и Элия искренне надеялась, что это хороший знак. Оберин тем временем успел сойтись с другом еще раз, после чего, побежденный, покинул ристалище. При этом ее неугомонный братец снял свой шлем и послал ослепительную и немного пьяную улыбку сидящим впереди дамам.

Поединки продолжались. Противники сменяли друг друга, множество копий было преломлено, а время приближалось к полудню, когда с восточных врат раздался звук трубы и на поле выехал некий рыцарь. Он появился на поле верхом на коне, покрытом попоной из темно-серого шелка, вальтрап его коня был выполнен из черной неброской ткани. Доспехи на рыцаре, судя по всему, не отличавшемся могучим телосложением, сидели так, словно были сняты с чужого плеча. Поверхность щита, расписанная геральдическим гербом, была слегка вогнута вовнутрь. На нем было изображение смеющегося чардрева со множеством искривленных ветвей. По рядам зрителей прошелся заинтересованный шепоток и даже Эйрис оживился.

— Что это за герб? — спросил он у всех одновременно, внимательно изучая рыцаря своими хищными глазами.

— Ваша милость, этот герб мне не известен, — взял на себя обязанность отсутствовавшего Пицеля лорд Хайтауэр. — Вероятно, это какой-то межевой рыцарь, чей герб не занесен в геральдические книги, либо этот человек по некоторой причине не желает раскрывать свою личность.

— Может, дело в данном обете, — вставил Мериуэзер.

— Пусть по окончании сегодняшнего дня придет сюда и предстанет перед нашим взором, — не терпящим возражения тоном приказал Эйрис, нахмурившись.

— Как думаешь, кто это? — заинтригованно прошептала Элия Эшаре.

— Мне кажется, это кто-то из известного дома, — так же шепотом ответила фрейлина. — Кто по некой причине не может здесь присутствовать.

— Изгнанный из дома сын? — предположила Элия, воодушевленная ореолом романтизма, окутывавшем неизвестного рыцаря.

— Или сын, которому запрещено здесь находиться… — глаза Элии широко раскрылись от внезапной догадки. — А что, если это Джейме Ланнистер! Решил наперекор воле его величества поучаствовать на турнире?

— Тише, — шикнула на нее принцесса. — Если это юный Джейме, он лишится белого плаща так же быстро, как его получил.

Она повернулась к мужу, чтобы поинтересоваться его мнением, но слова застряли у нее на языке. Рейгар неотрывно следил за рыцарем с таким пристальным вниманием, что даже забывал моргать. Элия очень хорошо изучила мужа — он был напряжен и взволнован. Дорнийка перевела непонимающий взгляд на поле, где рыцарь Смеющегося Дерева, как окрестили его герольды, проехал мимо палаток Эртура и Роберта Баратеона, и ударил по щиту Борроса Блаунта.

Пока всеобщее внимание было приковано к загадочному рыцарю, никто не заметил, как Оберин Мартелл, стоявший в тени трибун, подал незаметный знак двум своим приятелям — наемникам из Эссоса, и те незамедлительно покинули трибуны. Наконец, поединок начался и по сигналу рыцари бросили коней в галоп. Оба рыцаря с первого раза преломили копья о доспехи противника. Простолюдины, которым не чужда была своеобразная романтичность, выкрикивали советы и слова поддержки новоявленному рыцарю. Они сходились еще в нескольких сшибках, пока победа не была присуждена Рыцарю Смеющегося Дерева.

— Ты посмотри на этого выскочку, — рассмеялся Челстед. — А как прытко он ускакал на своем скакуне, как будто боялся, что его прямо сейчас схватят девицы и сорвут с него шлем.

Несколько человек рассмеялись в ответ, кто-то заулыбался. Лишь только два человека оставались предельно серьезными — отец и сын Таргариены.

— Вам смешно, лорд Челстед? — Эйрис вперил в Люцериса злой взгляд.

Рейгар, поднявшийся было на ноги и явно собиравшийся покинуть ложу, замер на месте. Мастеру над монетой определенно было смешно, однако внезапное негодование Эйриса было настолько осязаемым, что Челстел поспешно натянул на физиономию серьезную мину, быстро прикидывая, чем мог разгневать его милость. Смех в ложе утих, все настороженно переглядывались и мысленно мечтали слиться с гобеленом. Эйрис мог выглядеть совершенно адекватным и благоразумным до поры до времени, однако вспышки неконтролируемой ярости короля были особенно хорошо известны членам Совета, как и то, чем они могли закончиться.

— Я задал вопрос, Кварлтон. Тебе смешно? — голос Эйриса поднялся на октаву.

— Нет, ваша милость, — лорд Челстед изогнул брови, умудряясь выглядеть при этом одновременно невинно и виновато. — Я просто выразил удивление тому, как поспешно этот рыцарь покинул поле.

— Вот именно, идиот! — вскричал Эйрис. — Над твоим королем насмехаются, а ты даже не можешь этого уразуметь, чтобы принять меры против наглеца!

Элия перевела взгляд на мужа. Рейгар следил за развернувшейся сценой со смесью заинтересованности и опасливости. Она заметила, что он сделал маленький, незаметный шажок вправо, прикрывая ее от взора отца — на всякий случай.

Несчастный Челстед, казалось, готов был расплакаться, не то от очередной необходимости разгадывать происходящее в голове его величества, не то от страха за свою жизнь. Он оглядывал присутствующих в поисках поддержки, но никто не спешил перетягивать на себя внимание Эйриса.

— Вы! — король повернулся к остальным. — Хоть кто-нибудь из вас понял, кто это? Или тут собрались одни идиоты?!

Все молчали. Из-за гула, царившего на арене, только ближайшие соседи могли расслышать разбушевавшегося монарха. Тайвин Ланнистер и Джон Аррен перегнулись со своих мест, чтобы поглядеть, что происходит.

— Этот негодяй смеялся надо мной! — брызгал слюной Эйрис, с каждой минутой еще больше зверея. — Этот ублюдок специально изобразил на своем щите смеющееся древо! Чтобы показать, как он смеется мне в лицо! Это… Это Джейме Ланнистер!

— Ваша милость, вы отослали сира Джейме в Королевскую Гавань четыре дня назад… — вступился за честь своего подопечного лорд Хайтауэр.

— Не строй из себя идиота! — завопил Эйрис, совершенно не заботясь о том, что их услышат. — Он вернулся! Этот мелкий говнюк вернулся!

Элия прикрыла рот. Неужто он слышал слова ее фрейлины? Невольно она посмотрела в сторону Тайвина Ланнистера. Тот побледнел, но сохранял на лице непроницаемое выражение, только взгляд потяжелел, став еще больше напоминать орлиный. Люцерис попытался осторожно вразумить короля, объясняя, что Джейме довольно высок, а Рыцарь Смеющегося дерева, несколько ниже ростом, насколько можно судить по человеку, не покидавшему седла. Эйрис только больше рассвирепел.

Тайвин медленно поднялся на ноги, расправил камзол и, повернувшись к королю всем корпусом, сдержанно, но с поистине царственным достоинством произнес:

— Ваша милость, мне прискорбно слышать, что мой сын вызвал у вас столь… неприятные подозрения. Рыцарь Королевской Гвардии присягает королю, дает клятву служить ему верой и правдой, не нарушая его приказов. Если вы сомневаетесь в Джейме, позвольте мне лично привести к вам этого рыцаря. Если это мой сын, он понесет заслуженное наказание.

Эйрис хищно оскалился.

— Чтобы ты подменил его на кого-то другого?

— Такого рода низость…

— Нет! Кто-то другой отправится за ним! И немедленно! Я хочу увидеть его лицо!

Теперь в глазах Эйриса появился маниакальный блеск и жадное предвкушение. Такие внезапные переходы особенно сильно пугали его окружение, ибо зачастую предшествовали огненным представлениям монарха.

— Ваша милость, позвольте мне.

Все дружно обернулись к принцу Рейгару, до этого дня обычно безынициативному ко всему, что могло впечатлить его отца. Даже Эйрис от неожиданности осекся, подозрительно глядя на сына. Рейгар смотрел открыто и невинно, стоявшая позади него Элия чуть нахмурилась, не понимая, чего добивается ее муж.

— Хорошо, — отрывисто кивнул Эйрис уже более спокойным тоном. — Пусть это будет твое задание. Приведи ко мне этого рыцаря, и мы посмотрим, кто будет смеяться в конце.

Поклонившись, Рейгар повернулся к супруге.

— Дорогая, прошу прощения, но я вынужден оставить тебя ненадолго. Я знаю, что в такие дни ты страдаешь от духоты. Если пожелаешь вернуться в замок, я велю лорду Командующему отправить с вами одного из рыцарей?

Элия внимательно всмотрелась в правильные черты мужа. Он пытался без слов донести до нее некую мысль, и, к счастью, она научилась за их недолгий брак понимать его с полуслова. Рейгар не желал оставлять ее одну в компании своего разъяренного отца.

— Да, мой принц, — ласково улыбнулась она и погладила свой пока еще плоский живот. — У меня разболелась голова и я бы предпочла покой.

Рейгар удовлетворенно кивнул и уходя отдал негромкое поручение Хайтауэру. Вся эта сцена взволновала принцессу, между бровями ее пролегла глубокая складка. Хмельной Оберин, разгневанный, по словам Эшары, Эртур Дейн, безымянный рыцарь, необъяснимая вспышка ярости короля и, самое главное, странное, совершенно ему несвойственное поведение Рейгара. Ее муж мог быть рассеянным, задумчивым, скучающим, холодным и непроницаемым. Но сегодняшняя его напряженность, тревога и готовность услужить отцу в его очередной блажи… Это не было похоже на Рейгара.

* * *

Кузница «Рог» находилась на окраине города, в одной из самых заброшенных его частей. После провальной встречи с незнакомкой Оберин исследовал эту кузницу, обнаружив в ней довольно удобный подвал. Практичный ум дорнийца тут же нашел этому подвалу весьма сомнительное применение — преобразив это место в темницу и… пыточную.

Об этом он и сообщил Рейгару в своей коронной самодовольной манере несколькими часами ранее, и сейчас они стояли посреди этого подвала, скудно освещенного лишь одной масляной лампой. Рейгар, в опущенном до самого подбородка капюшоне, оглянул убранство: пара скрипящих стульев, прямоугольный деревянный стол, покрытый толстым слоем пыли с разложенными на нем инструментами, один вид которых вызывал холодок по спине. Несколько пустых мешков в углу, и всевозможный железный хлам — собственность почившего кузнеца.

Помимо самого Рейгара и Оберина в комнате находился один из эссоских приятелей-наемников дорнийца (второй стоял на стреме снаружи) и невысокий, но крепкого сложения юноша с темно-русыми волосами и болотно-серыми глазами. Юноша, со связанными за спиной руками и кляпом во рту, сидел прямо на полу и затравленно на них взирал снизу вверх. Из носа у него текла струйка крови, показывая, что сдался он далеко не без боя. Но сколько не изучал его Рейгар, не мог себе представить, чтобы этот напуганный человек был связан с изменниками. Ну не смотрит заговорщик так непонимающе, так озадаченно. И тем не менее именно его Оберин вытряс из доспехов Смеющегося Древа.

Был уже поздний вечер, и весь прошедший день Рейгар при самой мягкой формулировке мог бы охарактеризовать, как сумбурный. Сначала непредвиденная вспышка его отца, которая чуть было все не испортила. Если бы Эйрис поймал мальчишку… Рейгар не знал, что тогда бы произошло, но его планы точно рухнули бы, как карточный дом. Пришлось брать инициативу на себя, пока отец не послал кого-то другого на поиски. Кого-то вроде Барристана Селми, кому доверял безоговорочно.

Поймать закованного в доспехи рыцаря было бы проще простого, если б не необходимость соблюдать осторожность. Поймать его мало, следовало выполнить все так, чтобы о его поимке никто не узнал. Пока Рейгар делал вид, что усердно ищет как сквозь землю провалившегося рыцаря, Оберин и его наемники незаметно преследовали последнего. По словам дорнийца, рыцарь попытался скрыться за чертой города и лагеря, а уж там, незамеченный никем, избавиться от доспехов. Исполнить задуманное ему не дали. Оберин преспокойно проследил за ним, и как только выдалась возможность, схватил его.

— Мы не приступали к допросу, — вполголоса проговорил Оберин. — Ждали тебя. Можно начинать?

Оберин говорил прохладно, без привычной дружеской теплоты в голосе. Сегодня утром он пришел к Рейгару и ледяным тоном уведомил, что поможет довести дело до конца, но сделает это исключительно ради сестры, а на его, Рейгара, задницу ему плевать с высоты Вдовьей башни.

Рейгар без лишних слов кивнул, не желая быть узнанным. Оберин приблизился к юноше и ласково сообщил, что не причинит тому вреда, пока тот будет вести себя прилично. Дождавшись кивка, он вытянул кляп.

— Ну вот, молодец, — промурлыкал дорниец. — Видишь, совсем не сложно. Ты знаешь, кто я?

Юноша испуганно дернул головой.

— Вы, вы — Оберин Мартелл, — сипло ответил он.

— Верно. А теперь ответь, как зовут тебя?

— Хоуленд Рид.

— Рид… Рид… Рид, — Оберин попытался вспомнить фамилию, а потом радостно щелкнул пальцами. — Точно! Ты — Рид из Перешейка, не так ли? Вассал Старков? Как интересно, еще один северянин! Скажи мне, Рид, знаешь ли ты, почему я и мои друзья держим тебя тут?

Рид покачал головой.

— Мы увидели твои потрясающие доспехи и просто обзавидовались! — Оберин весело обернулся к своему приятелю в поисках подтверждения. — Мы хотим такие же! Не подскажешь, кто их тебе выковал? Или, быть может, кто-то их тебе подарил?

Рид молчал, видимо, осознав, что веселье было напускным, а причины его заточения чрезвычайно серьезными. Значит, не полный дурак.

— Что же ты молчишь?

— Сир… — юноша откашлялся. — Сир, я не знаю, что не так с этими доспехами, но мне их дал один мужчина из Пентоса. Мне нужно было сразиться с сиром Блаунтом, но у меня не было доспехов и… я не рыцарь. Он сказал, что даст мне доспехи и даже фальшивую грамоту, чтобы я смог выступить. Что если я выиграю, я верну ему не только эти латы, но и выкуп за коня и доспехи побежденного мною рыцаря.

Рид говорил отрывисто, торопливо, глотая окончания слов. На лбу у него выступила испарина.

— Зачем тебе нужно было сражаться с Блаунтом?

— Его оруженосец, вместе с двумя другими унизили и побили меня, и если бы не леди Лианна, они бы и вовсе сломали мне ногу. Я хотел преподать им урок…

— Вызвав их рыцаря? Оригинальный способ, — хмыкнул Оберин. — Этот пентошиец, где он?

— Я… я не знаю. На условленном месте встречи его не было. Я не успел забрать коня и…

— Ты уверен, что он из Пентоса? — перебил его наемник. — Он говорил, слегка растягивая слова вот так?

Мужчина продемонстрировал пентошийский говор. Рид покачал головой.

— Нет, он говорил, совсем как мы с вами.

— Тогда это никакой не пентошиец, парень. Тебя обдурили, — безразлично бросил наемник. — Просто кому-то надо было найти идиота, что выйдет в этих доспехах на поле, а тут ты удачно подвернулся.

Оберин задумчиво глядел на юношу, словно пытался прочитать его мысли, а после резко вскочив, подошел к Рейгару, каменным изваянием застывшему в тени.

— Он похож на честного малого, — зашептал Оберин. — Но я видел много таких вот, с невинными глазами, лгущими так, что родная мать не поймает. Но именно такие прирожденные актеры очень быстро ломаются, стоит им почувствовать боль. Ты позволишь?..

Рейгар молчал, глядя на парнишку, не старше Джейме Ланнистера. Пытки были прерогативой его отца, а он не желал иметь ничего общего с Эйрисом. Но что, если этот парень врет, а он упустит своих врагов из-за жалкой мягкотелости? Ему предстоит стать королем и отдавать подобные приказы в будущем. Сможет ли он?

Рейгар коротко кивнул. Оберин снисходительно предложил ему выйти, но наследник отказался. Старки говорят, что выносящий приговор заносит меч. В этом есть смысл. В его случае, выносящий приговор, должен смотреть. Смотреть, чтобы помнить. Помнить каждого, кто страдал по его воле.

И все же, все, что последовало за этим, он предпочел бы стереть из памяти. То, как наемник вставлял кляп обратно в рот перепуганного юнца, то как он встревоженно задергался, смутно предчувствуя, что с ним хотят сделать. То, как хладнокровно Оберин выбирал орудие, как со все тем же жизнерадостно-сочувствующим видом посвящал Рида в детали будущих пыток — за неимением под рукой более изощренных приспособлений, он решил обойтись тем, что было. То, как методично они вгоняли иглу под ногти юноши, как исступленно он мычал в свой кляп, как слезы стекали из его глаз, как багровело его лицо и лопались капилляры в глазах, как дергались его ноги и напрягалась каждая мышца его тела. Как каждый раз Оберин останавливался, вытаскивал кляп, задавал одни и те же вопросы и получал одни и те же ответы. И мольбу… И все повторялось вновь.

Оберин больше не улыбался, он был мрачен и сосредоточен. Сколько это продолжалось, Рейгар не ведал, однако, когда дорниец перешел к пальцам другой руки, не выдержав, вылетел вон. Прислонившись к холодной стене, он некоторое время боролся с приступами тошноты и постыдными слезами. На Харрентон успела опуститься ночь. Где-то там, в замке продолжался пир. Люди танцевали, смеялись — такие беззаботные, такие невинные этой ночью. Их руки не были запятнаны кровью, их уши наслаждались музыкой, их глаза лицезрели прекрасные наряды дам. А здесь были они. Оберин Мартелл, что пытал человека по его просьбе, и он, что наблюдал за этим.

Прошло довольно много времени, прежде чем Мартелл вернулся. Он встал рядом, подперев спиной стену, и пустым взглядом уставился в звездное небо. Его руки были в подсохшей крови, но он не пытался ее смыть.

— Он ничего не знает, — медленно, словно насильно выталкивая слова изо рта, произнес он спустя минуту. — Знал бы, давно сознался.

Рейгар молчал, отстраненно подумав, был ли Оберин так опустошен от осознания, что пытал невиновного, или любая пытка так действует на человека.

— Мне не часто приходилось это делать, — внезапно продолжил Мартелл. — Один старый наемник из Браавоса говорил, что самое важное в пытках — это показать человеку, насколько двинутым на всю голову психом ты являешься. Он твердил: «Ты должен улыбаться, смеяться, пока жертва орет во все горло. Ты должен ломать не только его кости, но и его разум, чтобы добраться до самых тайных уголков его души». Он был редкостной гнидой, — Оберин сплюнул. — Сейчас он бы мне сказал, что срет лучше, чем я пытаю.

— Ты был неплох, — съязвил Рейгар. — Скромность тебе не к лицу.

Если Мартелл желал облегчить душу, то он выбрал неправильное время и неправильного слушателя. Оберин осекся, а затем вновь натянул на лицо привычную ехидную маску.

— Вы тоже, мой принц, продержались довольно долго. В первый раз я сбежал через минуту и выблевал все содержимое своего желудка. В тебе точно есть потенциал.

Эти слова больно кольнули его там, где должно быть сердце. В нем есть потенциал? Для чего? Для того, чтобы стать вторым Эйрисом Таргариеном? Или Мейгором Жестоким? А ведь он мнил себя куда достойнее своих предков. Но что же в итоге, он такой же, как и они? Потому что быть драконом, это не только величайшая благодать, но и страшнейшее из проклятий. Ибо драконы безумны и неконтролируемы. Ибо драконы всегда были рабами своих желаний и амбиций.

— Пока единственное имя, что он произнес, было имя девчонки Старк, — вырвал его из невеселых мыслей Оберин.

— Что? — повернулся к нему наследник.

— Ну, он же сказал, что его спасла Лианна Старк.

С минуту стояла вязкая тишина, а потом Рейгар выпрямился, губы сами по себе растянулись в улыбку, и он, запрокинув голову, расхохотался. Оберин, решив, что принц тронулся умом, не иначе, с опаской глядел на него.

— Лианна… — выдавил Рейгар сквозь смех. — Лианна… не Алина.

На лице дорнийца, не сразу, постепенно, отразилось понимание. Он тоже вспомнил имя, которым назвалась юркая северянка прошлой ночью. Вся апатия слетела с него в мгновение ока, он хищно улыбнулся.

— Птичка попалась. Теперь дело за малым, поймать ее.

— Не сейчас, — посерьезнев, покачал головой Рейгар. — Птичка напела нам вчера про покушение, что должно произойти этой ночью. Нам надо возвращаться в замок, а с ней мы разберемся позже.

— А как быть с болотником? Логичнее всего было бы его убить.

Рейгар скривился. Он уже достаточно сегодня гнался за логикой. И достаточно измарался в крови.

— Пока пусть твой наемник держит его здесь. И хорошо с ним обращается. Потом посмотрим.

Пока Оберин передавал его поручение верзиле, Рейгар вскочил на коня. Затем вместе с дорнийцем они как могли быстро поскакали к замку. Уже в пути у наследника Эйриса Таргариена мелькнула мысль, что если покушение планируется на его отца, как много проблем можно было бы решить, просто оставшись в стороне.

Примечания:

Как думаете, у Эйриса были причины для вспышки или все куда проще, и он просто псих? Или он псих, у которого были причины?))

Я знаю, что в последних главах было мало любови. Но в последующих мы это наверстаем))

Очередной пир был в самом разгаре. Очередной спектакль на помостах харренхольской сцены имел успех у зрителей, бывших по совместительству актерами. Пьеса, в которой было сразу несколько драматургов, пытавшихся незаметно переиграть друг друга, скрываясь в тени закулисья, подходила к концу. Было уже довольно поздно и пожилые гости начинали понемногу зевать, не смея однако покинуть веселье раньше короля.

Уэнты постарались на славу: столы ломились от разнообразных блюд, вино, не переставая, текло рекой, музыка почти не умолкала, да и недостатка в желающей танцевать молодежи не было. Король Эйрис восседал за длинным столом, за которым помимо него разместился сам хозяин замка, члены Малого Совета и несколько леди. Эйрис был возбужден, громко и плоско шутил, порой вынуждая дам от смущения прятать лицо за кубками. Его настрой передался и остальным, все хохотали и вовсю поддакивали его милости. Лесть текла за королевским столом едва ли не так же исправно, как и вино.

Эшара разместилась у правого края королевского стола, справа от Элии. Место слева от принцессы, где должен был сидеть Рейгар, пустовало. Единственный раз, когда Эшара спросила ее об этом, Элия, поджав губы, бесстрастно сообщила, что тот все еще ищет пресловутого Рыцаря Смеющегося Древа. Развивать эту тему Эшара деликатно не стала, хотя здравый смысл подсказывал, что искать так долго Рейгар не стал бы, уж слишком противоречила подобная исполнительность обычно равнодушному по натуре принцу. К тому же, от Миры, а та в свою очередь, от других служанок, дорнийка выяснила, что и вчера принц Рейгар вернулся в замок запоздно в компании Оберина.

Эшара бросила взгляд в сторону стола северян, где в компании своих братьев сидела Лианна Старк. Ну хоть девчонка Старк здесь, а не на тайном свидании с женатым принцем. Лианна Старк была, что называется, на ладони. Открытая и искренняя, полная энергии и славшая в Пекло законы, предписывавшие незамужним девушкам вести себя сдержанно и степенно, сохранять умеренность во всем, от еды до речей. При этом она не производила впечатление наивной или безмозглой дурочки. В ее беспокойных и непокорных глазах светился живой ум. При иных обстоятельствах Эшара бы прониклась к юной дикарке симпатией, но зная, какую боль та причинит в будущем ее принцессе, Эшара ограничивалась прохладным пренебрежением.

Последние дни мысли о северянке не покидали Эшару. Решающий день был все ближе, а память отказывалась выдавать ей больше информации. Она помнила, что Рейгар увлечется девушкой на турнире, что позднее станет причиной кровопролитной войны. И до недавнего времени ей не было до этого дела, все чего она желала, это спасти свой дом, дом Дейнов.

Но теперь, глядя на Элию, такую уязвимую, ранимую и нежную, Эшара терялась. Все ее существо требовало защитить принцессу. Но как? Помешать ее мужу? Она успела лично убедиться в том, что Рейгар не был мечтательным глупцом, каким его запомнила история. Он был расчетлив и опасен, хитер и осторожен. Он вел одному ему понятную игру за железный трон, и Эшара не была столь наивна, чтобы верить, что он откажется от своих притязаний. В ту единственную, глухую ночь на Драконьем Камне, когда при неровном свете свеч они обсуждали видения и пророчества, маска слетела с лица Рейгара, явив ей сокрытую от глаз сущность — сущность дракона. Как и любой дракон, Рейгар был одержим, вот только чем? Властью? Будущим? Славой? Или быть может, идеей?

Нет, он не остановится. А значит, Эшаре остается лишь защищать то, что дорого ей. Взгляд фиалковых глаз выхватил из толпы того единственного человека, за которого она без раздумий отдала бы жизнь. Сегодня службу нес сир Ливен и сир Джон, а Эртур в компании сира Освелла подпирал стенку и откровенно скучал.

К ней подошел сир Фрей и утрированно высокопарными, а по его мнению, изысканными комплиментами пригласил ее на танец. Элия коротко кивнула, отпуская свою фрейлину, и через минуту Эшара закружилась в галирде. После танца Фрей все никак не мог оставить ее в покое, продолжая без умолку о чем-то трещать, рассказывая о том, как прекрасен их родовой замок. Фрей был вежлив и обходителен, отчаянно пытаясь скрыть свою неотесанность за легким пафосом, и, испытывая жалость, Эшара слушала, улыбалась и тихонько молилась о спасителе.

Помощь подоспела от неожиданного человека. Кэтрин, бывшая Мериуэзер, а теперь леди Бракен, порхнула ей на помощь и затараторила о неком секрете, который непременно должна ей поведать. Без какого-либо сожаления извинившись перед обескураженным свалившимся на него потоком слов Фреем, она утянула Эшару прочь.

— Мне показалось, дорогая, что тебя пора спасать, — заговорщически зашептала девушка. — У тебя был такой умоляющий вид!

Эшара одарила ее сухой улыбкой. Последнее время Кэт вызывала в ней не самые теплые чувства. А связано это было, разумеется, с ее братом. Как и любая влюбленная женщина, Эшара остро, самой сердцевиной своей души чувствовала соперницу. Кэт была влюблена в Эртура, но хуже всего было то, что их связывали некие узы. Эшара припомнила множество скользких намеков, ничего не значащих на первый взгляд фраз бывшей подруги, тайный и постыдный смысл которых она уяснила намного позже.

Жгучая ревность съедала ее, не давая спать по ночам. Не помогало и полное игнорирование ее Эртуром. Ледяная стена, которой он себя окружил, о которую она тщетно билась, с каждым прошедшим днем будто обрастала новыми слоями льда. Ей уже и не хотелось многого, всего лишь стереть эту отчужденность, это безразличие с его лица. Только бы он посмотрел на нее как прежде, с теплотой и нежностью. Этого хватит, чтобы она смогла прожить еще один день, не истекая кровью. Даже сегодня Эртур танцевал лишь пару раз, первый — с леди Лизой, второй с Кэтрин. Что такого было в этой девушке, что из всех леди он танцевал именно с ней? Эшара оценивающе покосилась на нее.

— Ты говорила о неком секрете? — спросила она.

— Ах да, — Кэт небрежно оглянула окружение и так же непринужденно увлекла ее в более укромное место. — На самом деле, это был лишь повод, чтобы похитить тебя. Какое у тебя прекрасное платье! — невпопад восхитилась леди Бракен.

Платье Эшары и правда было прелестным. Сатин насыщенно-красного цвета, нежно обхватывал ее плечи, оставляя открытыми выпирающие ключицы. Это замысловатое платье собиралось складками на ее талии сбоку, и крепилось чуть сзади, отчего нижняя юбка котты казалась пышнее, а по ней блестящими волнами струилась ткань. Корсет приподнимал грудь, привлекая внимание к неглубокому декольте. И в довершение этого жгучего образа Эшара вплела в волосы ярко-красную распустившуюся розу.

— То есть, никаких секретов нет? — не поверила в альтруизм дорнийка.

— Кто это сказал тебе? — ухмыльнулась Кэт. — Ты ведь знаешь, что я теперь замужняя дама?

— Это сложно не заметить, учитывая, как твой муж следит за тобой коршуном.

Лорд Бракен и правда был до смешного ревнив. Он носился со своей супругой, что была младше него на добрых тридцать лет, подобно курице-наседке. Стоило ей исчезнуть из его поля зрения хотя бы ненадолго, как ее муж впадал в панику, пускался ее искать, расспрашивая слуг, не видели ли они рыжеволосую красавицу. Среди придворных дам даже ходили несколько вульгарные шутки про его ненасытность в постели, отчего его жена то и дело норовит сбежать.

— Вот именно! — вздохнула Кэт с самым несчастным видом. — И потому мне нужна твоя помощь.

— Моя помощь?

— Да. — Кэтрин оглянулась, затем приблизившись к ней, зашептала. — Я назначила встречу одному человеку возле септы, но мой муж не должен об этом узнать.

— Зачем тебе встречаться в такое время с кем-то?

— Мое прелестное дитя, для дорнийки ты слишком невинна, — Кэт выразительно на нее посмотрела, вогнав Эшару в краску.

— Ты замужем, Кэт!

— И что? — нахально улыбнулась та. — Жизнь продолжается. Я молода, а мой благоверный каким бы упорным он ни был на супружеском ложе, выносливостью не отличается, да и приятным его точно не назовешь. Это очень быстро надоедает, знаешь ли.

Эшара не знала.

— И что ты хочешь от меня? — смекалисто спросила дорнийка.

— Я скажу мужу, что ты испачкала платье, и я пойду с тобой помочь с ним разобраться. Все, что от тебя нужно, переждать некоторое время в своих покоях. — Видя суровое и упрямое выражение на лице Эшары, она взмолилась. — Ну пожалуйста, Эшара!

— С кем ты собираешься встречаться? — от ответа на этот вопрос очень многое зависело, но Кэтрин того не знала.

— Я не могу тебе сказать, но ты его очень хорошо знаешь, — подмигнула Кэт. — Так ты поможешь?

— Хорошо, — совершенно спокойно ответила Эшара.

Лорд Бракен проглотил объяснение с платьем, и девушки беспрепятственно покинули зал. Но как только Кэтрин отделилась от подруги, направившись в сторону кухни, чтобы оттуда незаметно выйти к септе, Эшара незамедлительно побежала обратно. Она быстро отыскала незадачливого рогоносца и с намерениями, столь же чистыми, как застоявшаяся вода в пруду, не позволить тому обзавестись лишними рогами, сообщила ему, как Кэт помогла ей разобраться с туалетом. Так быстро? Милорд, есть секреты женского туалета, о которых мужчинам знать не обязательно. Где же ваша супруга? Она отправилась в сторону кухни, кажется у нее разболелся живот. Лучше поспешите к ней.

Стоило встревоженному Бракену грузно затопать в указанном направлении, Эшара оглядела зал. Эртура нигде не было. Что ж, значит, интуиция ее не подвела. Эшара покинула зал как раз в тот момент, когда его величество так же поднялся, намереваясь уйти, а значит пир подходил к концу. Замковая септа находилась возле Вдовьей башни, туда Эшара и держав путь, полная праведного гнева. Его одинокую фигуру она заприметила, только подойдя совсем близко. В это время септа пустовала, да и вокруг не было ни души. Не мудрено, время праведных молитв — утро, а ночь создана для греха.

— Кого-то ждете, сир? — подала она голос.

Эртур вздрогнул и обернулся. В его глазах промелькнула растерянность.

— Что ты тут делаешь?

— А ты? — с вызовом спросила она. — Можешь не ждать. Она не придет. Я об этом позаботилась.

Удивление на его лице довольно быстро сменилось гневом. Подойдя к ней ближе, он зло прошипел:

— Кто позволил тебе в это вмешиваться?

— А тебе? — ярость мгновенно затопила ее с головой. — Благородный рыцарь Королевской гвардии, позорящий свой плащ порочной связью с замужней женщиной!

— Тихо! — Эртур оглянулся и, не найдя ничего лучше, схватил ее за локоть и затащил в септу.

Септа освещалась множеством свеч, что верующие зажигали еще днем. Блики от их пламени играли на разноцветных стеклах на потолке. Тени дрожали на стенах от малейшего дуновения ветерка. Едва они оказались внутри, Эшара вырвала руку из его захвата.

— Что? Нечего сказать? Скажи, это так приятно, спать с подержанным…

— Ты забываешься, Эшара.

Она чуть не задохнулась от его высокомерного тона. Не хватало еще, чтобы он защищал эту шваль!

— Не тебе мне ставить что-то в упрек, — продолжил Эртур, скрестив руки на груди и испепеляя ее взглядом. — Давно ни с кем не целовалась в библиотеке?

— Что? — смешалась Эшара, чувствуя, что краснеет. — Откуда ты…

И тут Эртура прорвало. Вся его показная сдержанность слетела, и он в два шага приблизился к ней.

— А может, ты не только целовалась с ним? — Эртур в ярости впился в нее глазами, и Эшаре вдруг стало страшно, потому что он был похож на человека, не спавшего несколько недель. — Как далеко ты позволила ему зайти?

— Я не… — обида затопила ее. — Как ты можешь так обо мне думать? Я даже не позволила себя поцеловать! Никому, никому… кроме тебя…

Последние слова она почти прошептала. Несколько мгновений взгляд Эртура блуждал по ее лицу, метаясь от одного глаза к другому. Не найдя в них признаков лжи, он выдохнул.

— Прости, — пробормотал он, отпуская ее руку, на которой непременно расцветет завтра синяк. — Я совсем потерял голову.

Он отвернулся, зарывшись в волосы рукой. Сколько сожаления и раскаяния в голосе! Сколько боли и отчаяния. А ей внезапно все стало ясно. Все эти дни с начала турнира она воспринимала его холодность, как равнодушие. Мысль о том, что он мог разлюбить ее, разрывала ей сердце. Почему, почему никто не предупредил ее, что любить так больно?

— Эртур, — она медленно, подбирая слова, заговорила, — ты говорил, что однажды я проснусь и пойму, что все это мне приснилось. Ты помнишь?

Эртур молчал, чуть запрокинув голову и глядя на нее искоса. Только глаза странно блеснули. Ей показалось, что в них промелькнул страх.

— Я проснулась, Эртур, — она сделала шаг ему навстречу. — Но я все еще вижу тот же сон. И если это сон, я не хочу, чтобы он заканчивался. — Она сделала вдох, как перед прыжком в пропасть и спросила: — А ты? Ты говорил, что будешь там, где я тебя оставлю. Ты все еще там?

Ее брат молчал. Молчал очень долго, а ее сердце билось у самого горла. Наконец, Эртур открыл рот.

— А то, что ты говорила тогда про принца Эймона и королеву Нейрис, — тихо и без привычной уверенности в голосе промолвил Эртур, — про то, что несправедливо было разлучать их… Ты все ещё так думаешь?

Эшара внимательно всматривалась в его до боли знакомое лицо. Впервые на её памяти она видела на лице брата такую растерянность, граничившую с потерянностью. Будто он проиграл в битве, в которой не имел права проигрывать. Вот так и случается порой, ты живёшь по кем-то придуманным законам, думаешь, что нет ничего проще, чем следовать написанному кодексу. И все у тебя расписано по пунктам, все разложено по полочкам. А потом в твою жизнь врывается кто-то и переворачивает вверх дном все твои жизненные устои, все веру в себя. И ты цепляешься изо всех сил за привычное, а значит, за безопасное, ты отчаянно пытаешься продолжать играть старую игру по новым правилам, хотя понимаешь, что проиграл в самом начале.

Эшара неспешно подошла к нему почти вплотную. Она была лишь на полголовы ниже него ростом. Эртур смотрел на неё, словно ребёнок, ищущий приюта.

— Я всегда так думала, — прошептала она.

Непередаваемое выражение появилось на его лице, несовместимая смесь облегчения, страха и отчаяния. Не дав себе время на раздумье, она медленно приблизила свое лицо к его и поцеловала его в губы. Пару мгновений Эртур не двигался, а потом шумно выдохнув, прижал её к себе. Это был их второй поцелуй, только он в корне отличался от предыдущего. В нем не было места нежности, в нем был голод. Голод и жажда. Эртур отчаянно впивался ей в губы, пока его руки прижимали её к нему, словно в любой миг она могла раствориться.

— Останови меня, Эшара, — взмолился он, с трудом оторвавшись от её губ.

Вместо того, чтобы выполнить его просьбу, она только крепче прижалась к нему, затем, обхватив руками шею, начала целовать его подбородок, шею, кадык. Её тоже мучал голод. Эртур застонал.

— Эшара, мы в септе…

— Так пусть Семеро смотрят, — прошептала она ему на ухо в каком-то безумии. — Я готова гореть… с тобой.

Эртур тихо зарычал и, слегка потянув её за волосы, начал покрывать её шею поцелуями. Роза выпала из ее волос. Трясущимися руками Эшара принялась расстегивать пуговицы его дуплета, но те упорно не желали поддаваться. Тогда он, поняв, что от него требуется, ловко расстегнул их и откинул прочь дуплет, оставшись в одной рубахе. Однако Эшаре было этого мало, торопливо, словно одежда на нем горела, она начала вытягивать рубашку из брюк и стягивать её.

Он был красив. Строен и мускулист, хотя в Дорне и бывали мужчины более крепкие, но он был для неё прекраснее всех. Небольшая растительность на груди только придавала ему мужественности в её глазах. Прижав ее к холодной стене, Эртур продолжил целовать ее, попутно стаскивая тонкую ткань с ее плеча. Это было безумие, они находились в святом месте, которое оскверняли, но никто из них об этом уже не думал. Слишком резкое, нетерпеливое движение, и застежка на платье сломалась, а платье с шорохом спустилось до самой талии. Эшара шумно выдохнула, когда Эртур принялся покрывать поцелуями ее ключицы и грудь.

— Мы возродимся… — выдохнула она, плохо понимая, что говорит. — …на рассвете.

Дзииинь. Так это почувствовалось. Эртур застыл. Не понимая, почему он остановился, Эшара с бешено бьющимся сердцем открыла глаза. Он выпрямился и глядел на нее так, словно видел впервые.

— Что ты сказала? — хрипло произнес он.

— Я… — она судорожно соображала, что было довольно сложно в их положении. — Я не знаю, почему это сказала. Это девиз нашего дома? — не то вопрос, не то ответ.

Эшара и правда не знала, что на нее нашло. Почему именно эти слова? Словно кто-то вложил их в ее уста. Но отчего он так отреагировал? Эртур был бледен. Несколько мгновений он не двигался, тяжело дыша. Его взгляд метался от одного её глаза к другому, а потом его лицо внезапно приняло жёсткое выражение. Он быстро развернулся и, подняв с пола смятую рубашку, непослушными руками натянул ее. Эшара непонимающе прикрылась платьем, только сейчас заметив, как в септе было прохладно, и прикрывая рукой грудь, наблюдала за тем, как он через голову надевает рубашку, а затем кое-как дуплет.

Его пальцы подрагивали, пока он старался застегнуть пуговицы. Наконец, наплевав на это безнадежное дело, он так и остался в наполовину расстегнутом дуплете. Эртур замер на миг, прежде чем повернуться к ней.

— Тебе стоит одеться, здесь холодно, — проговорил он, не глядя ей в глаза.

Эшара быстро-быстро заморгала и неловко начала поправлять платье. То, что легко снималось, одевалось с куда большим трудом. Путаясь в лентах и поясах, она пыталась придать платью первоначальный вид, стараясь не замечать разочарования, витавшего вокруг.

— Я помогу.

Эртур оказался рядом и начал сосредоточенно обматывать вокруг ее пояса ленту и хоть как-то поправить застежку. Закончив, он критично оглядел проделанную работу. Не нужно было рассматривать её под лупой, чтобы понять, что Эшару одевала не служанка, настолько неумело он справился. Эшара разглядывала его и подмечала странное, пугающее выражение его лица. Он смотрел так, будто уже вынес себе приговор.

— Эртур, посмотри на меня, — прошептала она. — Что произошло?

Она определенно ничего не понимала. После ее фразы его будто окатили ледяной водой.

— Что произошло? — голос Эртура прозвучал жёстко, а глаза опасно сверкнули. — Я только что едва не отымел тебя, как обычную шлюху, прямо на полу септы, а ты спрашиваешь, что произошло?

Лучше бы он её ударил. Это было бы не так беспощадно. Она отшатнулась, глядя на него, так, словно он вмиг превратился в чудовище. Я едва не отымел тебя, как обычную шлюху. Так он сказал. Ее губы задрожали. Казалось, на один долгий миг её лёгкие забыли, как дышать, а сердце перестало биться. Но лишь для того, чтобы в следующее мгновение разорваться на куски. Вот, значит, как убивают словами.

Эшара, не видя перед собой ничего, бросилась прочь, к выходу. Прочь! Прочь из этого святого места, которое они осквернили. Но не успела она пробежать и нескольких шагов, как сильные руки остановили её.

— Эшара, постой… Прости меня! — Эртур крепко держал её за плечи, умоляюще глядя на неё. — Прошу, прости. Я не то хотел сказать…

— Тебе не за чем извиняться, — мёртвым голосом произнесла она. — Ты сказал правду.

— Нет! То есть, да, но не так я… — Он сделал глубокий вдох, приводя мысли в порядок. — Я обвинял не тебя, а себя, Эшара. Разве ты не понимаешь?

Но Эшара не понимала. Не желала видеть отчаяния, плескавшегося в его глазах, полных муки. Она устала! Резким движением она вырвалась из его рук.

— Ну так объясни! Объясни мне, Эртур Дейн, что ты хотел сказать, называя меня шлюхой, сразу после того, как я готова была отдать тебе… Хотя можешь не стараться, в твоих словах не было ни слова лжи.

— Замолчи! — Эртур обхватил её лицо руками, притянув её к себе. — Это я мерзавец, который повёл себя с собственной сестрой, как с продажной девкой. Я негодяй, Эшара! Негодяй, который чуть не воспользовался твоей невинностью, твоими чувствами ради своих низменных порывов. И ты вправе ненавидеть меня за это.

Он замолчал, тяжело дыша. Медленно в её мозг начало просачиваться понимание его слов. Эртур, как обычно, решил взять всю вину на себя.

— Ты глупец, Эртур, — пробормотала она, чувствуя, как солёные слезы стекают по её щекам, и ожесточенно их вытирая. — Если это грех, то разделять его нам тоже вместе.

Эртур потерянно провел руками по лицу, словно собирая воедино остатки разума. Отойдя от неё несколько шагов, он прислонился к стене, а потом и вовсе сполз по ней. Поколебавшись, Эшара последовала за ним. Если бы какому-нибудь праведнику вздумалось зайти в септу ночью, он стал бы свидетелем неоднозначной картины, где молодой мужчина в криво застегнутом дуплете, и молодая девушка, растрепанная, с припухшими губами и кое-как натянутом платье, сидят ночью на полу. Но даже самому искушенному человеку не пришло бы в голову заподозрить в прелюбодеянии брата и сестру в септе. Греховная сама по себе мысль, даже посетив его ум, будет тут же отринута прочь, заменившись правдоподобным и не очень объяснениями и оправданиями.

— Через три дня закончится турнир, — глухо произнёс Эртур. — И ты снова вернёшься на Драконий Камень. А я в Красный замок.

Ему не было нужды говорить этого вслух. Она думала об этом с самого первого дня турнира. Считала дни, часы и минуты, когда им вновь придётся делать вид, что все эти чувства им лишь привиделись. Вот только на этот раз у них будет весомое доказательство правдивости происходящего. Беспристрастное, неумолимое свидетельство, которое уже не сотрется из памяти этих стен.

— Когда-нибудь Рейгар вернётся в столицу, чтобы занять трон. — Странно, почему собственный голос, звучит, как будто звуки проходят не через голосовые связки, а пробираются через осколки стекла? — И тогда мы могли бы…

— Что? Быть вместе? — перебил он её. — Ты бы, возможно, смогла остаться в столице, выйдя замуж за какого-то жирного придворного лорда. И что потом? Мы бы стали тайными любовниками? Ты приходила бы ко мне, в перерывах между утехами со своим мужем? И не знала бы, кто является отцом твоих детей?

Эшара поджала губы. Глупо было лгать самой себе, именно это она и имела в виду. Но только после его красочного описания все выглядело ещё более омерзительно.

— Видят боги, Эшара, — продолжил он, — во мне уже не осталось сил бороться. Я убил бы мужчину, который к тебе прикоснется. Но… даже если бы я смог… это все равно случится не скоро. Эйрис болен разумом, но тело его сильно. Уж я-то знаю. Он будет ещё долго сжигать людей с высоты своего безумия, если только…

Он умолк. Переведя на него взгляд, Эшара успела разглядеть стальной блеск глаз и необычайно решительное выражение на его лице.

— Если только что?

Эртур повернулся к ней, глядя сквозь неё.

— Если только боги не отвернутся от него, — жёстко закончил он.

«Боги или люди?» — захотелось ей спросить, но она вовремя прикусила язык. Эйрис был ей глубоко противен, она бы со спокойной душой оставила его умирать, если бы он корчился в муках, а лекарство было бы у её ног. Но путь, по которому её брат ступал или ещё ступит, был путем в пекло. Таргариены не стоят того, чтобы Эртур Дейн за них умирал.

— Есть и другой путь, — прошептала она, искоса глядя на него, и когда он вопросительно повернулся, выдохнула: — Эссос. Мы могли бы сбежать в Эссос. Туда, где никто нас не знает и никому до нас нет дела. Мы могли бы прожить там долгую и счастливую жизнь.

Чем больше она говорила, тем больше иллюзия представлялась ей возможной. Почему бы и нет? Но Эртур только покачал головой, как всегда, когда она несла чепуху.

— Ты знаешь, что это невозможно. У меня есть долг. У тебя есть долг. Мы не можем просто взять и все бросить.

— Твой долг! — сипло рассмеялась Эшара. — Твой долг! И в чем же он состоит? В том, чтобы нарушить данные клятвы и предать собственного короля? Ради его сына?

Эртур резко вскинул голову.

— Откуда ты знаешь?

— Это не трудно понять, когда королева просит тебя следить за ее сыном, сын — следить за всеми остальными, а затем назначает тайные встречи с друзьями через тебя. — Она пожала плечами. — Я не дура, Эртур. Я знаю, что вы что-то планируете. Но вы проиграете. Рейгар Таргариен не принесет Вестеросу ничего, кроме погибели.

Она подняла на него глаза и одновременно умоляюще и твердо промолвила:

— Прошу тебя, милый, отступись. Рейгар Таргариен не стоит того, чтобы ты за него умирал. Он использует вас, как марионеток ради достижения своих целей. И он сожжет все в пламени ради этих целей. У тебя же есть другой долг — перед своей семьей, перед теми, кто тебя любит и нуждается в тебе. Прошу, Эртур, я никогда ни о чем тебя так не просила. Умоляю, не следуй за ним.

Она не заметила, как по щекам вновь покатились горячие слезы. Еще никогда никого Эшара не умоляла так горячо. Вся ее жизнь, все прошлое и будущее сосредоточилось в его пурпурных радужках, взиравших на нее с таким изумлением. И на одно короткое мгновение ей показалось, что он согласится. Что готов послать в Пекло всех и вся ради нее.

— Прости, Эшара, — Эртур покачал головой, будто отгоняя наваждение. — Но ты не ведаешь, о чем говоришь. Мы ничего не затеваем и не планируем. Ты все это придумала. Лучше забудь об этом и… и никому не рассказывай. Его величество и без того крайне мнителен.

Эшара смотрела на него, чувствуя, как разочарование своими холодными, мокрыми щупальцами пробирается по ее коже к самому горлу. Эртур, ее благородный, честный Эртур, смотрел твердо и уверенно. Он тоже не отступится.

Брат легко поднялся на ноги, отряхнулся и направился к выходу. У массивных дверей он замер и дрогнувшим голосом произнес:

— Я бы тоже хотел отправиться в Эссос.

* * *

Служанка Уэнтов налила в медный чан воды, аккуратно положила рядом чистые полотенца, затем нагнулась к камину и помешала угли. Все это время Эйрис, сидевший на застеленной кровати, внимательно наблюдал за ней. Девица была не первой свежести, но обладала впечатляющими округлостями, которые не могла скрыть даже одежда. Когда она нагнулась к камину, намеренно его дразня своим пышным задом, Эйрис хищно облизнул пересохшие губы.

О, она умышленно его завлекала! Наверняка, мечтала о том, как ее поимеет сам король. Эйрис чуть прикрыл глаза, представляя, как наваливается на нее, как кусает, задирает юбки, как она, притворяясь, кричит и молит остановиться. Эйрис одернул себя. Нельзя! Если он поддастся сладострастию, боги отберут его второго сына за нарушение данного обета. Нужно было взять с собой Рейллу. Его жена была привычна к его играм, знала, как ему нравится, когда она кричит. Ей и самой была по душе боль, которую он причинял.

Тут он почувствовал знакомый шелест в голове. Это снова начиналось. Эйрис оскалился, левой рукой зарывшись в волосы. В этот раз то был не Тайвин — он точно знал. Это был семижды проклятый Дарклин.

— Пошла вон, — гаркнул он служанке, и та, вздрогнув, торопливо подхватила юбки и выскочила из горницы. Ему показалось, или на ее лице промелькнуло облегчение? Неважно.

Турнир организован просто бездарно…

Стоит наказать Уэнта…

Та кошка явно что-то знала…

Виночерпий был недостаточно усерден сегодня, он перестал бояться…

Знамен Ланнистеров было слишком много сегодня…

Будь проклят Харрен и его замок…

Как громко каркали вороны утром, злобные порождения тьмы!..

Пахнет виселицей…

Эйрис дернул головой влево, пытаясь удержать беспорядочный поток мыслей.⁽¹⁾ Навязанных ему мыслей. Это началось давно, еще когда он был молод. Тайвин Ланнистер своими коварными, красноречивыми и убедительными речами пытался им управлять, пытался командовать им, через его уста продвигать свою волю в Малом Совете, затем в Красном Замке, а после и во всех Семи Королевствах. Эйрис видел этот алчущий взгляд собственного десницы, которым тот впивался в трон его предков. Уже тогда он заподозрил, что Ланнистер вожделеет этот кусок железа.

Эйрис отказывался играть под его дудку, и когда Тайвин понял, что подчинить его словами не удастся, он решил подчинить его мысли, проникая в его голову.⁽²⁾ Но тогда ему удавалось это крайне редко. Надменный Тайвин Ланнистер был в этом не так искусен. Все изменилось после Сумеречного Дола. Дарклин — вот кто был в этом деле настоящим мастером! Даже после своей смерти этому негодяю удалось протянуть свои мерзкие руки до Эйриса из самого Пекла, проникнуть в его сознание и виртуозно играть с ним, вить из него веревки.

Все последние годы Тайвин и Дарклин вели борьбу за его разум, а полем битвы была его, Эйриса, голова. Когда один из них завладевал его сознанием, Эйрису казалось, что в его голове прорывается невидимая плотина, и мысли, подобно бурной реке затопляют каждый уголок его мозга, наскакивают друг на друга, перебивают и сливаются. Он отчаянно сопротивляется им, но ничего не может поделать. Эти подсунутые в его голову мысли⁽³⁾ порой пугают, порой злят, а порой, очень редко, веселят. А когда ублюдкам наскучит с ним играть, они резко обрывают этот поток, и Эйрис вздыхает с облегчением. Иногда Ланнистеру и Дарклину хочется поразвлечься, и они воздействуют на его настроение, окрашивая его в самые разные оттенки, как художник с палитрой. Когда такое случается, Эйрис то злится, то веселится ни с того, ни с сего. Он знает, что это не его эмоции, они ему их внушили.⁽⁴⁾

Долго, очень долго Эйрис пытался с ними бороться, но каждый раз терпел поражение. Что бы он не пробовал, вытолкнуть их из своей головы надолго не получалось. Тогда он решил притворяться. Притворяться, что ничего не происходит. Как же это было весело наблюдать за непониманием на лице Тайвина, когда тот никак не мог уразуметь, почему король так безмятежен и непробиваем. Но потом мерзавцы нашли выход! Они начали слушать его мысли. Все, о чем бы он ни подумал — они уже знали. Тайвин временами отвечал на его мысли вслух, а потом и остальные начали отвечать. Эйрис был в ужасе. Не может быть, чтобы все они слышали его мысли! Но они их слышали! Иногда они просто повторяли его мысли.⁽⁵⁾ Это Дарклин делал. Каким-то изощренным колдовством он передавал его мысли окружающим, делал их громкими.⁽⁶⁾ С тех пор Эйрис стал очень осторожен, следил за тем, о чем думает, когда ощущал копошение в своей голове.

Чертов Дарклин! Сегодня он разошелся!

Твое пламя слабо…

Пламя и кровь, кровь и пламя…

Ты позоришь свой род!..

Нужно больше адского пламени…

Ты знаешь, почему Валирия пала?..

Потому что в Красном замке много подземелий…

И много крыс…

Их голодные глаза, они следят за тобой…

Луна высоко, скоро, совсем скоро ты убьешь его…

Теперь он слышит в голове этот писклявый голос Дарклина, его жуткий хохот. Ублюдок всегда знает, о чем он думает, потому отвечать ему вслух необходимости нет. Не успевает Эйрис подумать, как Дарклин ему отвечает. Порой требует, а порой приказывает.⁽⁷⁾ Но Дарклин всего лишь жалкое ничтожество, Эйрис может сопротивляться его приказам. В отличие от ее голоса…

Если завтра подадут свинину — победит Баратеон, а если оленину, значит, в моих покоях в Красном замке надо сменить гобелены.⁽⁸⁾

А вот это интересно! Эйрис ухватился за эту мысль. Главное не забыть ее завтра.

Понемногу стало тихо. За долгие годы Эйрис успел привыкнуть к таким вот наплывам. Научился делать вид, будто ничего необычного не происходит. Порой это длилось минуту, порой несколько часов. А после них устанавливалась оглушающая тишина. Как сейчас.

Эйрис облегченно выдохнул и залез в постель. Свечи задувать не стал. Каждый раз просыпаясь во тьме, Эйрису чудилось, что это кромешный мрак темницы, а сам он вновь очутился в плену у Дарклинов. С тех пор Таргариен избегал темноты.

Ему показалось, что прошло мгновение, но когда он открыл глаза, свеча уже догорала. Эйрис торопливо вскочил и подбежал за новой свечой. Нельзя допустить, чтобы свет угас! Руки слегка тряслись от волнения и спешки, но, наконец, на кончике фитиля второй свечи весело заиграло желтое пламя. Эйрис счастливо улыбнулся.

— Свет тебя не спасет, ты же знаешь, — насмешливо протянул женский голос из-за спины.

Когда Эйрис впервые услышал ее голос, у него случилась самая настоящая истерика. Теперь он научился жить с осознанием, что она никогда его не отпустит. Всегда будет поблизости, за спиной. Джоанна. Она будет нашептывать ему лукавые, бесовские речи, смеяться над ним, а временами предупреждать.

— Уходи. Я хочу спать, — сердито прохрипел он, не оборачиваясь, знал, что не увидит ее. Она никогда не являла ему свой лик.

— Конечно, хочешь. Ведь ты так устал на сегодняшнем пиру, — иронично ответила она.

Голос звучал с другой стороны, словно Джоанна сместилась.

— Ты беспечен, Эйрис, и твои враги этим пользуются.

— Какие враги?

— Ты знаешь, о ком я, не притворяйся. Твой эссоский евнух тебя предупреждал.

Пару дней назад к нему действительно явился мастер над шептунами. Варис поведал о неком сигнале, который будет дан предателям, желающим сместить Таргариенов с трона. Большего Варису узнать не удалось. Но когда сегодня на поле вышел Рыцарь Смеющегося Древа, Эйрис вновь ощутил, как Тайвин пытается внушить ему некие мысли, вновь пытается прорвать плотину. Он копался в его голове, как в своей тарелке жаркого. А стоявшая за спиной Джоанна насмехалась над ним, утверждая, что даже доспехи рыцаря были выбраны не случайно. Что таким образом они смеются над ним.

— Я приказал привести ко мне его! — повысил голос Эйрис, инстинктивно оборачиваясь.

— Тогда почему он все еще не у твоих ног? — издевалась Джоанна.

— Его еще не нашли… — не слишком уверенно произнес он.

В ответ раздался презрительный смех. Смех, который он когда-то так любил. Только при жизни Джоанна никогда не смеялась так злобно.

— Или все проще, и твой сын посмеялся над тобой, как и этот рыцарь. Они все смеются над тобой, разве ты не видишь?

— Замолчи.

— Они считают тебя ничтожеством. Тайвин, Рейгар, твоя жена… Ты разочаровал их. Ты обещал стать величайшим Таргариеном со времен Эйгона Завоевателя, стать драконом, а посмотри, кем ты стал. Боящейся своей тени мышью!

Все последние годы Джоанна только и делала, что твердила, как он омерзителен и смешон, как за его спиной над ним насмехаются и поносят последними словами. Скольких людей он сжег в адском пламени по ее наущению, а ей все равно было мало. Она никогда не успокаивалась, пока не добивалась своей цели. Ей очень нравилось, как горят заживо люди. И лишь когда очередной обугленный труп выносили из замка, она ненадолго, насытившись, оставляла его исковерканную, измученную душу в покое.

— Я стану драконом! Стану!

— Ты знаешь, что нужно для этого сделать…

— Не сейчас, еще есть время…

Его бормотание разозлило ее. Ее голос стал звучать громче, в нем отчетливо слышалась злоба и угроза.

— Убей своего первенца. Убей! Только так ты обретешь величие! Только так ты заставишь их себя уважать. Даже Тайвин не сможет более отрицать твое могущество! ⁽⁹⁾

Ответить Эйрис не успел. За дверью его покоев послышался шум, привлекший его внимание. Лязг стали, крики и глухие удары.

— Слышишь? Они пришли за тобой, — пропела Джоанна.

Эйрис испуганно попятился и, споткнувшись о коврик, повалился на пятую точку. Внутри все мгновенно похолодело, и даже в покоях как будто стало темнее. Сердце отчаянно заколотилось в грудной клетке, Эйрис перестал различать, где он находился. В Харренхолле или подвале Сумеречного Дола? Руки и ноги онемели, а дышать стало почти невозможно.

Эйрис отполз подальше от дверей, пока не уперся в стену. Его била крупная дрожь. Они пришли. Они все-таки пришли за ним! Но они ведь обещали, что на сегодня оставят его в покое! Он заскулил, прижав руки к груди, как маленькое напуганное дитя, в отчаянии, до белых точек перед глазами вглядываясь в двери. Сейчас он был бы рад голосу Джоанны, чтобы не оставаться одному, однако бывшая любовница покинула его.

Крики за стеной стали громче. Кто бы там ни был, они отчаянно сражались. А потом раздался глухой удар и стало тихо. Эйрис всхлипнул, прикусив костяшки ладони, чтобы не закричать, когда услышал тяжелые, приближающиеся шаги. Дверь скрипнула. Эйрис хотел зажмуриться, но тело, даже веки, не слушалось его. Некто — это были солдаты Дарклина! — с силой толкнули двери и в покои проникла полоса света. И в ней Таргариен увидел два высоких силуэта с обнаженными мечами.

— Нет, нет, нет, — взмолился Эйрис, уже не осознавая, где он находится. Все его существо поглотил животный ужас. — Пожалуйста, не надо. Не трогайте меня. Лорд Дарклин обещал, что меня сегодня больше не тронут!

Фигуры в проеме застыли, будто не зная, как дальше быть, переглянулись, а после двинулись в его сторону. Теперь он точно видел их — их лица были ему незнакомы. Но в отличие от его мучителей в Сумеречном Доле, на них не было сардонических усмешек, не было жестокого предвкушения перед очередными извращенными издевательствами. На этих лицах была написана решимость и ненависть. Звуки исчезли, в ушах стоял звон. Шаг за шагом они приближались все ближе, и вот уже один из них заносит над ним меч…

— Нет!

Этот благословенный голос вырвал его из пут прошлого, сковавших тело и разум. В одно мгновение наваждение спало и комната вновь наполнилась звуками, а враги резко обернулись. Широко распахнутыми глазами Эйрис в ужасе наблюдал за тем, как в покои ворвались двое мужчин, в одном из которых он узнал своего сына, а в другом — Оберина Мартелла. Мужчины схлестнулись в ожесточенной битве прямо в королевских покоях. Тяжелый, но не точный удар меча — и дубовая дверь шкафа раскололась, не достав до головы Рейгара каких-то несколько дюймов. Вот Оберин упал на одно колено, прижимая левую руку к окровавленному бедру, но тут же вскочил, прежде чем противник успел размахнуться.

Словно завороженный, Эйрис не сводил глаз с того, кто являлся ему сыном, того, кто, рискуя жизнью, защищал… его? И нечто совершенно ему незнакомое, чуждое, нечто восхитительно-новое заворочалось в его груди, когда он следил за отточенными движениями сына, за решимостью и уверенностью, с которыми он делал выпады. Ничего подобного он раньше не испытывал. Никогда не хотелось ему глядеть и глядеть, будто влюбленная девица на другого человека. Так ощущается гордость?..

Из коридора раздались гулкие шаги и в комнату ворвалось еще около полдюжины вооруженных рыцарей, во главе с Герольдом Хайтауэром. Один из наемников, сражавшийся с Мартеллом, обернулся, чтобы в ту же секунду пасть от удара дорнийского меча. Второй колебался. Воспользовавшийся этим, Рейгар одним махом выбил из его правой руки меч и ударил его локтем по лицу. Наемник по инерции сделал несколько неверных шагов назад и, споткнувшись о кушетку, громыхнулся на пол. Остальные рыцари угрожающе направили на него мечи. Мужчина начал медленно отползать к стене, в левой руке его сверкнул кинжал.

— Осторожно, ваше высочество, — предостерегающе произнес Оберин.

— Бросай оружие, — запыхавшись, велел Рейгар, сделав еще один шаг вперед.

Казалось, про самого короля все чудесным образом забыли, полностью сосредоточившись на не свершившемся цареубийце. Но сам Эйрис о себе прекрасно помнил. Ледяные тиски паники постепенно отпускали его. Он снова был в своих покоях, он был в Харренхолле.

— Он хотел меня убить… — тихо забормотал он. — Он. Хотел. Меня. Убить.

— Ваша милость, вы целы? — спросил Белый Бык, благоразумно не став приближаться.

— Я же говорила тебе. Они жаждут твоей крови. — Джоанна вновь соизволила появиться. — Сожги виновных. Видишь, он даже сейчас смеется над тобой. Сожги его, чтобы больше никто не смел над тобой смеяться.

— Они хотят моей крови! — подавшись вперед и встав на колени, завизжал Эйрис не своим голосом. — Сжечь! Сжечь их всех!

— Отец, сначала стоит узнать, кто его послал, — мягко перебил его Рейгар.

— Да… Да, ты прав… Спроси, кто его послал. Спроси! — выпучив глаза, Эйрис смотрел на убийцу.

— Ты слышал вопрос, — жестко обратился к нему Хайтауэр. — Кто приказал тебе убить короля?

Наемник исподлобья смотрел на Лорда Командующего, затем повернулся к королю. Его разбитые в кровь губы растянулись в жуткой ухмылке, от которой по спине Эйриса поползли мурашки. Не сводя с него глаз и не переставая улыбаться, наемник медленно поднял руку и указал на Рейгара. Несколько пар глаз воззрились на наследного принца. Затем в оглушающей тишине наемник резким движением перерезал себе горло. И в той же неестественной тишине раздался радостный, торжествующий смех Джоанны.

Примечания:

Мне была подана замечательная идея с ПОВ-ом Эйриса, и я ухватилась за нее руками и ногами. Спасибо за идею! Надеюсь, вам было так же интересно его читать, как мне было интересно писать.

*Они снова не переспали! Да что ж такое!*

1) Ментизм — наплыв мыслей (обычно неприятного содержания), ни на одной из которых невозможно сконцентрировать свое внимание, сопровождается чувством утраты контроля над своим мышлением.

Вернуться к тексту

2) Бред воздействия

Вернуться к тексту

3) Вкладывание мыслей — чувство, что извне «вкладывают» ему чужие, посторонние мысли (близко к слуховым псевдогаллюцинациям, но нет восприятия непосредственного звучания «голоса», только мысли).

Вернуться к тексту

4) Сделанное настроение, сделанные чувства (больные утверждают, что их настроения, чувства, симпатии и антипатии являются результатом воздействия извне).

Вернуться к тексту

5) Эхо-мысли — окружающие вслух начинают произносить то, о чем думает больной.

Вернуться к тексту

6) Симптом открытости мыслей — чувство известности и доступности своих мыслей для окружающих.

Вернуться к тексту

7) Псевдогаллюцинации: псевдогаллюцинации проецируются в субъективное пространство («пространство представлений»), не связанное с реальной окружающей обстановкой. Соответственно, например, люди с псевдогаллюцинациями обычно не пытаются локализовать источник слышимых ими «голосов» (в отличие от истинных галлюцинаций, при которых источник слуховых галлюцинаций больные всегда локализуют где-то в реальном пространстве — в коридоре, за окном и пр.), а про зрительные образы говорят, что видят их в каком-то другом, отличном от реального, измерении. Псевдогаллюцинации не влекут за собой непосредственного галлюцинаторного поведения, связанного с реальным пространством, т.е. пациентам нет нужды присматриваться к чему-то объективно несуществующему, они не пытаются, например, ловить руками или топтать то, что воспринимают в своих галлюцинациях, они не разговаривают вслух со своими слуховыми псевдогаллюцинациями и пр. Таким образом, по поведению пациента судить о наличии у него псевдогаллюцинаций сложно — иногда лишь некоторые паузы между фразами и внезапные перемены темы разговора могут свидетельствовать о наличии псевдогаллюцинаций

Вернуться к тексту

8) Символическое мышление

Вернуться к тексту

9) Императивные галлюцинации— вербальные галлюцинации, отличающиеся приказным, повелевающим тоном. Истинные галлюцинации в восприятии больного обладают теми же признаками реальности, что и окружающие предметы и явления (т.е., например, галлюцинаторный голос слышится таким же, как голос реального собеседника, галлюцинаторные образы крыс на полу кажутся настолько реальными, что больной начинает давить их ногами, рубить топором и т.д.), они естественным образом вписываются в окружающую среду (т.е. галлюцинаторные образы проецируются в окружающее пространство). Больные убеждены, что воспринимают эти образы точно так же, как и остальной мир, т.е. при помощи своих органов чувств.

Вернуться к тексту

Привычная тишина ночного лагеря непривычно раздражала. Джон потер переносицу, с досадой ощущая медленное приближение головной боли. Если не принять микстуру сейчас, то легкая пульсация к утру непременно превратится в сущую пытку. Только вот это было последней из его тревог этой ночью. Мерное постукивание металла по столу также не способствовало успокоению. Брандон, до того меривший ширину палатки шагами, периодически прерывая это действо для того, чтобы выскочить наружу и немигающим взглядом всматриваться в очертания Харренхолла, теперь барабанил по дубовому столу пальцами или развлекал себя игрой с небольшим гвоздем, невесть откуда добытым.

До сих пор их дерзкий план воплощался в жизнь практически идеально. Все шло как по маслу, и стоило сказать, это несколько напрягало привыкшего во всем, даже в благоволении фортуны, искать подвох Аррена. Но люди Старка выполнили свою часть безупречно: проникшему в ряды стражников шпиону, что должен был впустить в замок наемников, удалось поменять дежурство на сегодняшнюю ночь. Этим утром на арену выехал рыцарь в доспехах Смеющегося Древа и прямо сейчас двое старковских наемников должны были уже проникнуть в замок.

И самое главное испытание, пожалуй, начиналось именно там. От того, как они выполнят предписанную им роль, зависело многое, а вернее было сказать, все. Аррен вновь покосился на Старка. Юноша был взволнован. Что ж, тревога переполняла и его, Джона, до краев, однако в наследнике Рикарда говорил еще не успевший обрасти опытом юношеский максимализм. Неудача приравнивалась концу света, тогда как сам Аррен с высоты своих лет знал, что в жизни чаще всего на одну победу приходится три поражения. Главное, не забыть устроить все так, чтобы осколки этого поражения на долетели до тебя. И Аррен умел равно встречать успех и невезение, помня, что их голос лжив. Решив, что хорошо бы взбодрить юношу, Джон подошел к столу.

— А мы неплохо сработались, что скажешь? — промолвил он, наполняя два кубка дорнийским сухим. — Каким бы ни был исход сегодняшней ночи, за это стоит выпить.

И Джон ни капли не покривил душой, говоря это. Да, весь план был придуман им, однако привести этот механизм в действие, набрать надежных людей так быстро без помощи Старка он не сумел бы. Кстати, об этом…

— К слову, — заметил он, отпив из своего кубка, — я все хотел поинтересоваться, откуда ты отыскал этих молодчиков, готовых идти на смерть за тебя? И что ты им такого обещал взамен?

Брандон слабо улыбнулся и прежде чем ответить, так же сделал глоток вина.

— Я набрал их из Ночного Дозора. Прошлая зима была довольно суровой и многие семьи оказались на пороге голодной смерти. Даже высокородные, чьи амбары почти опустели, начинали испытывать нужду, что уж говорить о бедняках. Было немало семей, схоронивших родных. Один из этих двоих, рыбак по имени Уилл, был осужден за попытку кражи еды, чтобы прокормить свою семью. Все бы ничего, да только он убил хозяйку дома, дряхлую старуху. Справедливости ради, она и без его помощи бы померла. Второй, конюх Колтин, за убийство мерзавца, надругавшегося над его сестрой.

— За это их обоих отправили в Ночной дозор?

— Да, — кивнул Брандон. — Я предложил им сделку, разумеется, с согласия отца. Я обещал, что позабочусь об их семьях, братьев Уилла возьму в оруженосцы, а сестру Колтина на работу в Винтерфелл и позабочусь о ее будущем браке.

— А взамен ты попросил их жизни? — подытожил Джон.

— Именно, — Брандон долил обоим еще вина. — Я не принуждал никого из них. То была честная сделка, которую они оценили по достоинству. Колтин тогда сплюнул и процедил, что лучше смерть в обмен на жизнь семьи, чем прозябание в этой «дыре», среди таких же ублюдков, как тот, кого он отправил к старым богам.

Джон задумался, как бы поступил на месте тех двоих, и пришел к выводу, что тоже предпочел бы смерть Ночному Дозору и вероятной голодной гибели семьи.

Услышанное заставило по-новому взглянуть на мальчишку Старка. Аррен втайне считал его отважным и решительным, но туповатым самодуром, способным только махать мечом, да горланить. И только сейчас его впервые посетила мысль, что Брандон Старк вовсе не так наивен и поверхностен, как кажется. Да, пусть ему и не хватало глубины суждений и аналитического ума, однако он неплохо разбирался в людях, в особенности северянах, умел находить ниточку к каждому, искренностью и честностью подкупать порой даже самые черствые натуры. Не просто же так люди шли за ним.

— Как считаете, эта тишина к добру? — вырвал его из мыслей напряженный голос Брандона, в котором явственно слышалось беспокойство.

Самым сложным для натур, подобным Брандону, было ожидание. Ринуться в самую гущу схватки было для них проще, чем сидеть сложа руки в ожидании неизвестности. Такие люди созданы для того, чтобы вершить историю на поле боя, а не передвигать фигуры на невидимой кайвассе. Для этого есть Джоны Аррены, и Тайвины Ланнистеры — прирожденные стратеги.

Рикард Старк при всех своих неоспоримых достоинствах и Хостер Талли в придачу ко всем очевидным недостаткам не были стратегами. Хостер предлагал убить Эйриса, а Рикард — Рейгара, считая его более опасной для них фигурой хотя бы потому, что тот был в здравом уме. Но ни один из этих вариантов не был стратегически верным. Убив Эйриса, они бы ускорили восхождение на трон Рейгара, а с ним сдюжить было бы чуточку сложнее. Прикончив Рейгара, они бы и вовсе ничего не добились. Эйрис страдал духом, но не телом. Да и реакция Безумного короля на убийство наследника была бы непредсказуемой.

Джон предложил более изящную альтернативу. Подослать к Эйрису наемных убийц, задача которых будет двухступенчатой. Первая ступень — убить Эйриса. Вторая, не менее важная — выставить все в таком свете, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, кто стоит за покушением. Наемникам были даны четкие инструкции (об этом позаботился Брандон). Когда их поймают — а их непременно должны поймать — они должны назвать имя принца Рейгара, а затем, улучив подходящий момент, лишить себя жизни.

Если все пошло по плану Джона, то прямо сейчас двое бывших братьев Ночного Дозора (а еще говорят, что их дозор кончается со смертью) должны сидеть в темнице, где на все вопросы отвечать, что нанял их принц Рейгар. Вот только что такое слово наемника против слова кронпринца? Еще одной загвоздкой оставался исход, при котором бы их убили раньше, чем следовало, например, в пылу схватки. Тогда Брандон предложил подложить в карман одного из наемников письмо, якобы написанное Рейгаром. Но как раздобыть его печать? Эта часть была наиболее трудноисполнимой.

Они сошлись на том, что выкрасть печать нужно во время турнира, а потом быстро вернуть на место, тогда велика будет вероятность, что принц не заметит пропажи. Но нужен был надежный человек, вхожий в окружение Рейгара. Кто? Попытки отыскать хоть кого-то в Драконьем Камне оказались бесплодными: все слуги, стража, рыцари были выходцами с острова, до мозга костей преданными Таргариенам. Талли советовал заплатить кому-то из слуг, аргументируя это тем, что преданность слуги всегда можно купить. Но так рисковать они не могли.

Тогда Джон обратил взор на Королевскую Гавань, на старых друзей принца. Семеро, как оказалось, были благосклонны к нему. Кто же знал, что юный оруженосец сира Эртура Дейна, Олли Темплтон, окажется племянником сира Герольда Темплтона, вассала Орлиного Гнезда! Джон был дружен с Герольдом и доверил бы тому свою жизнь, как было на войне Девятигрошовых королей. Несколько недель назад Аррен наведался в их замок, Девять звезд, и побеседовал с Герольдом. Не вдаваясь в подробности, Аррен объяснил, что во время турнира ему понадобится ненадолго одолжить печать принца Рейгара. Как и ожидалось, старый друг тут же с готовностью отозвался на просьбу, даже не поинтересовавшись о причинах. И уже здесь, на турнире Герольд сообщил ему, что все с племянником налажено. Оруженосец при успехе мог рассчитывать на множество благ, вплоть до будущего титула лорда (новый король, воспитанник Аррена, уж точно не поскупится на благодарность).

И Олли свою часть дела выполнил безукоризненно. Все в замке, от лордов до последней служанки знали, как дружны Рейгар с Эртуром. К тому же Дейн был Белым Плащом, поклявшимся служить королю и его семье. Если бы Эртуру вздумалось зайти в покои принца без приглашения, никому из стражников даже не пришло бы в голову его остановить. Рейгар также был знаком с Олли и хорошо относился к мальчику — об этом страже также было известно. Потому Олли был идеальной кандидатурой, по мнению Джона.

Олли потребовалось улучить момент во время турнира и под благовидным предлогом вернуться в замок, когда тот почти пуст, а дальше сообщить страже, что он по поручению сира Эртура — и стража преспокойно пропустила оруженосца в замок. Преданный Брандону стражник путем хитрости и обмана оказался единственным, охранявшим крыло Рейгара, затем он же пропустил оруженосца в покои и так же беспрепятственно из них выпустил.

И вот письмо с печатью наследного принца в кармане у наемника. Все, что зависело от Джона и Брандона, они выполнили. После смерти Эйриса этих улик должно хватить, чтобы лорды Семи Королевств не пожелали видеть на троне человека, вероятно, замаравшего руки в крови предыдущего короля. Одно лишь подозрение порой становится решающим камешком, склоняющим чашу весов в нужную сторону. А тут будут серьезные доказательства.

Но даже если безумный Эйрис выживет, долго ли станет он думать прежде, чем сжечь в диком огне неугодного сына, имевшего неосторожность попасть в опалу отца? О да, Аррен был уверен, что его наблюдения верны: отношения отца и сына напоминали натянутую до предела тетиву, готовую в любой миг порваться. Даже этот исход, где умирал только Рейгар, мог считаться пусть и не полным, но успехом. Пусть и стратегически неполноценным успехом.

Имел ли этот план изъяны? Конечно! Как и любая поистине дерзкая задумка. Стражник мог ошибиться, Олли мог не справиться, наемники могли провалить свою часть миссии. Но в этом и заключалась прелесть риска, ибо награда за него бывает несравнимо высока. Да, в глубине души Джон Аррен был из того сорта авантюристов, которые могут в радостной надежде поставить на карту все свое состояние ради одной безрассудной мечты или идеи, все проиграть и никогда не пожалеть о том.

Джон усмехнулся своим мыслям. Большая часть их интриги прошла успешно, теперь оставалось только ждать и молиться, чтобы наемники также не оплошали.

— Сложно сказать, — не стал успокаивать юношу Аррен. — Это может означать что угодно. От смерти короля и растерянности его Малого Совета до провала твоих друзей из Дозора.

Брандон, ожидавший услышать несколько иные слова, поджал губы. Ничего, юноше пора привыкать к тому, что во взрослой жизни никто не будет вытирать ему сопли и рассказывать сказки из разряда «все будет хорошо». Джон бросил взгляд на пустующее место за столом. Они сидели в палатке Аррена, вот только один из гостей сегодня не соизволил явиться.

— Не знаешь, отчего твой тесть сегодня не почтил нас своим присутствием? — будничным тоном полюбопытствовал он.

Старк скривился, как от зубной боли, при слове «тесть».

— Я не его оруженосец, чтобы знать, где его носит, — грубее, чем следовало, отрезал он.

Джон укоризненно вскинул брови, заставив юношу смущенно пробормотать извинения.

— Ты не оруженосец, ты — будущий лорд Винтерфелла, — мирно улыбнулся Джон. — И должен знать все, что может так или иначе коснуться твоего дома и Севера.

— Вы правы, — Брандон откинулся назад, запустив руку в волосы. — Сегодня один из моих рыцарей сообщил, что видел, как Тайвин Ланнистер выходил из палатки Талли. Я тогда не придал этому значения, но отсутствие Хостера сегодня наводит на определенные выводы.

— С чего Тайвину встречаться с Хостером? — задумчиво протянул Аррен. — Обе его дочери помолвлены, разве что… он хочет обручить Серсею с Эдмуром?

— То есть, вы не считаете, что это как-то связано с нашим делом? — неуверенно предположил Старк.

— Тайвин не стал бы поддерживать Эйриса. Не после тех оскорблений, нанесенных ему.

Джон покачал головой, затем нахмурился. Внезапная догадка посетила его — быть может, Тайвин поддерживает вовсе не Эйриса, а его сына? Джон мотнул головой. Нет, этот мечтательный арфист не способен на политические игры. Ему бы больше подошла роль бродячего артиста, а не короля Семи Королевств. В его полнейшей бесполезности Джон Аррен не сомневался. Если при Эйрисе Вестерос может погрузиться во тьму деспотизма и безумия, то при его слабовольном и витающем где-то в облаках сыне попросту начнется грызня за власть.

— Нет, — кивнув самому себе, продолжил Джон: — Тайвин сейчас сам по себе. Пожалуй, мы могли бы перетянуть его на свою сторону. Чуть позже, когда наши позиции укрепятся.

— Почему не сейчас? — задал резонный вопрос Брандон.

Потому, что нам двоим будет тесно у штурвала, подумал Аррен, но вслух предпочел сказать совершенно иное:

— Потому что мы еще не можем полагаться на Ланнистера целиком и полностью. Этот человек лишен совести и я сомневаюсь в наличии у него чести. Он может, не моргнув глазом, предать нас, если решит, что его дому новое положение дел будет невыгодно.

Брандон сдвинул брови, соображая. Не найдя подвоха в словах наставника младшего брата, он согласно вздохнул. Снова по гладкой полированной поверхности стола застучал маленький гвоздь. Время будто замедлилось, играя на их нервах. Сейчас в Харренхолле, быть может, решалась судьба Вестероса, а в лагере, ни о чем не подозревая, спокойно спали сотни лордов и рыцарей.

* * *

Переполох, царивший в Харренхолле, можно было описать лишь одним словом: страх. Несколько минут назад стражник разбудил Барристана и полным ужаса и паники голосом сообщил, что на короля было совершено покушение и Лорд Командующий вызывает его к себе. Времени облачаться в доспехи не было, так что Барристан, торопливо надев дуплет и сапоги, прихватил свой меч и бросился следом за стражником.

В коридорах замка была неразбериха, все куда-то бежали, начальник замковой охраны отдавал яростные приказы, покрывая отборной руганью особенно нерасторопных подчиненных. Слуг, всех до единого, по приказу Командующего собрали в одном из залов, все входы и выходы замка перекрывались, дабы даже мышь не смогла проскользнуть мимо них. И на лице каждого, от самой обычной прачки до начальника охраны, был написан страх. Страх за свою жизнь. Ведь неизвестно, кого его милость сочтет повинным в случившемся, кого окрестит предателем по одному ему понятной логике. И кто эту ночь не переживет.

У самой лестницы Барристан заметил высокую фигуру Эртура Дейна, что с растерянным и неверящим видом слушал донесение одного из стражников. На нем все еще был тот же камзол, в котором он танцевал на балу. Барристан окликнул товарища и продолжил подниматься по лестнице, отстраненно подумав, что Дейн проводил это время куда интереснее его самого, раз до сих пор не ложился. Эртур подбежал к нему и, поравнявшись, спросил:

— Что все это значит, Селми? Это правда, что на короля было совершено покушение, а Ливен, дежуривший у его покоев, тяжело ранен?

— Судя по всему, да, — мрачно отозвался Барристан. — Лорд Командующий вызывает нас всех в Зал Ста очагов.

— Но его величество жив? — помедлив, спросил Эртур.

— К счастью, да, — Барристан, перепрыгивая через две ступеньки, достиг вершины лестницы и свернул налево, откуда вышел в одну из верхних галерей зала. Дейн не отставал.

Внизу собралась небольшая толпа. Лорды Малого совета, Уэнты, принцесса Элия со своей фрейлиной, Лорд Командующий Хайтауэр с Освеллом. Около десятка обычных стражников застыли поодаль. А четверо скрутили руки сидевшим посреди зала на коленях принцам Рейгару и Оберину. Эйрис остервенело метался перед ними, яростно крича и размахивая руками.

— Это доказательство! Доказательство! Мой собственный сын замыслил меня погубить!

Переглянувшись, Барристан и Эртур торопливо спустились вниз, встав напротив принцессы Элии. Никто не обратил на них внимания. Страх, витавший по всему замку, здесь достиг апогея. Селми внимательно оглядел всех собравшихся. Хмурые, взволнованные и откровенно напуганные лица, на некоторых написано явное желание уменьшится и стать менее заметным для разбушевавшегося короля. Уэнты, в чьем доме едва не произошло цареубийство, были не на шутку обеспокоены своей судьбой. Лорд Челстед и десница Оуэн старались незаметно отойти подальше, а могли бы, и вовсе спрятались за спинами стоявших рядом с ними Велариона и Хайтауэра, которые, если и опасались гнева своего короля, умудрялись сохранять на лице серьезную сосредоточенность. Варис, стоявший слева от коленопреклоненных принцев, надул губы, как делал всегда, желая скрыть крутившиеся в голове мысли. И только сдвинутые брови, да бегающие глаза выдавали крайнюю степень напряжения.

Но больше всего Барристана поразило присутствие принцессы Элии и ее фрейлины, вернее, их внешний вид. Обе девушки были одеты в белые ночные сорочки с накинутыми на плечи пледами. Однако даже так не удавалось скрыть выдающийся живот принцессы или округлости бедер девушек. Барристан неодобрительно поджал губы, догадываясь, что им даже не дали времени одеться. Обе были бледны, а Элия, одной рукой держалась за Эшару, а другой прикрывая живот в инстинктивной попытке защитить свое дитя, не сводила перепуганных глаз с мужа.

Последний, к слову, сидел прямо, насколько ему позволяли стражники, скрутившие его руки, и не мигая уставился в мраморный пол перед собой. Мертвенная бледность покрывала его лицо. Мартелл, в отличие от него, выглядел разъяренным. Еще бы, посадить его на колени, как какого-то преступника, когда он совершил, возможно, величайший подвиг за свою жизнь!

Если, конечно, стражник, разбудивший Барристана, ничего не напутал в своих спутанных, разрозненных объяснениях. Что, седьмое пекло, тут произошло?! Не мог же наследный принц покушаться на собственного отца… или мог?

— Ваша милость, я убежден, что это происки врагов короны… — В отваге Лорду Командующему сложно было отказать, раз тот решился прервать вопли Эйриса.

— Происки врагов? — Эйрис резко остановился перед Хайтауэром. — А как ты объяснишь это?! Здесь печать этого ублюдка, которому я дал жизнь! На, читай! Читай, если не понял с первого раза! Он отдал приказ меня убить!

Эйрис с перекошенным лицом швырнул скомканную бумагу в лицо Белого Быка, а затем вновь принялся метаться перед ними, подобно взбешенному зверю. При этом он отчего-то хватался за голову, словно его мучила нестерпимая головная боль.

— Его милость прав. Как это не прискорбно, но все улики на лицо, — без привычной величавости проговорил Стонтон, опиравшийся на трость и осторожно перенесший вес тела на здоровую. — Наемник указал на принца, и в довершение, в его кармане обнаружилось письмо, написанное принцем.

— Тогда объясните мне, лорд Стонтон, почему принц Рейгар не стал убивать наемника, когда была возможность? — Белый Бык повернулся к хромому мастеру. — Почему сам требовал назвать имя нанимателя?

— Не думал, что тот его выдаст, — пожал плечами Стонтон, будто вынужденный объяснять очевидные вещи полному идиоту. — Лучше объясните мне, как его печать оказалась на этом письме, если он не виновен?

— А почему тогда принц сам спас его милость? Подсылать убийц, чтобы после самому им препятствовать? — вмешался Веларион, «не расслышав» вопроса Стонтона.

— Откуда мне знать, что творится в голове того, кто пытается совершить измену и низвергнуть короля?

Барристан переглянулся с Дейном. Это походило на театр абсурда. Король, совершенно невменяемый, ходил из стороны в сторону, бормоча себе что-то под нос, а его советники обсуждали наследника так, словно тот не сидел перед ними на полу. Неужели никому не прийдет в голову стребовать объяснений с самого Рейгара? И тут Барристана осенило. Они все боялись! Они боялись обращаться к принцу, пока его величество не соизволит сделать это первым! Словно одно это могло связать их с подозреваемым, все равно что прокаженным, принцем. А Эйрис, надо полагать, был не в том состоянии, чтобы рассуждать здраво. Удивительно, что принц еще не превратился в пылающий факел. Рейгар, очевидно, пришел к тем же выводам. Он оторвал взгляд от пола и посмотрел в упор на отца.

— Ваша милость… я бы хотел высказаться в свою защиту.

Стало очень тихо. Эйрис прекратил свои метания и уставился на Рейгара с выражением чистейшей, незамутненной ненависти.

— Что ты можешь сказать, щенок? Как ты подослал ко мне убийц? — выплюнул он.

— Я невиновен, ваша милость, — твердо произнес он. — Как сказал лорд Командующий, если бы я подослал тех убийц, стал бы я вмешиваться? Напротив, мне сообщили, что на вас будет планироваться покушение этой ночью, оттого я и поспешил в ваши покои. Если позволите, я…

Пока он говорил, Эйрис вновь схватился за голову и сдавленно замычал.

— Хватит! Довольно! Замолчите все! — завопил он, а потом перевел бешеный взгляд на сына. Пугающая ухмылка сделала его лицо еще менее приятным, чем обычно. — Говоришь, ты не виновен?

Эйрис внезапно понизил голос. Вкрадчивость и жуткое предвкушение на его лице заставили всех моментально напрячься. Он подошел к одному из стражников и вытащил его меч из ножен.

— Если не ты, то кто? Быть может, твой дорнийский родственник? Или, может, твоя шлюха-жена замыслила меня порешить? Быть может, это дитя в ее чреве плетет интриги против меня? — Эйрис указал мечом сперва в сторону Оберина, затем Элии. — Может, мне стоит вырезать твоего ублюдка из ее чрева и скормить псам?

Селми пришел в ужас. Как и все остальные мужчины в зале. На лицах всех была написана одинаковая смесь ужаса и растерянности. Если король велит сжечь Рейгара, никому (или почти никому) не придет в голову воспротивиться, но как быть, если он пожелает убить беременную, невинную женщину? На мгновение все в зале перестали дышать. Барристан невольно взглянул на Элию, сравнявшуюся по цвету с собственной сорочкой.

В критические моменты органы чувств работают лучше, чем когда-либо, подмечая малейшие детали окружающего. От рыцаря не укрылось, как леди Эшара чуть потянула принцессу к себе за спину, словно желая встать перед ней в решающий миг, как брат фрейлины подался вперед, похожий на готовящегося к атаке хищника, как Оберин дернулся в руках своих стражников в сторону короля, как лорд Уэнт, пискнув, прикрыл рукой рот.

— Отец… — Рейгар поперхнулся и, о боги, впервые на памяти Барристана, смотрел таким испуганным, умоляющим взором. — Отец, прошу… Элия ни в чем не виновата…

Эйрис пожевал губу, задумавшись.

— Один из вас двоих виновен, — констатировал он с непонятно на чем основанной убежденностью. — Ты или она?

— Отец…

— ТЫ ИЛИ ОНА? — взвизгнул Эйрис, прожигая сына диким взглядом. — Отвечай!

Нет, его величество не может настолько лишиться разума, чтобы всерьез подозревать Элию. Барристан решил, что таким способом король пытается выбить признание у сына. Если Рейгар признается, все остальные доказательства за и против более не будут иметь смысла. Но при взгляде на безумные глаза Эйриса его невольно посетила мысль, что это не глаза человека, способного к столь сложным тактическим приемам. Что бы не творилось в голове короля, адекватностью и расчетливостью там даже не пахло. Там пахло тленом и разложением.

В полной тишине Рейгар опустил голову, прикрыв глаза. Решаясь. Прежде чем он открыл рот, Барристан уже знал, каким будет его ответ. Только тихое «Я» потонуло в другом, более громком голосе.

— Ваша милость, милорды, — взволнованно привлек к себе внимание Варис, сделав несколько шагов вперед. — Кажется, мне известно, как печать принца Рейгара могла оказаться на том письме!

Эйрис с сомнением покосился на него, но промолчал, позволяя говорить. А Варис неожиданно повернулся к Эртуру Дейну.

— Сир Эртур, не могли бы вы мне напомнить, как зовут вашего оруженосца? — вежливо спросил он.

— Олли, — озадаченно ответил Эртур. — Олли Темплтон.

— Скажите мне, не отлучался ли этот юноша от вас во время турнира?

Дейн задумался и тут брови его взлетели. Похоже, он что-то вспомнил.

— Да, два дня назад перед началом сшибок он пожаловался мне на тошноту и недомогание, — признал он. — Я решил, что мальчик чем-то отравился и отпустил его, взяв другого оруженосца.

Варис благодарно склонил голову, как бы говоря, что услышал все, что ему было нужно, после чего вышел на середину зала перед принцами и вновь обратился к королю. В одно мгновение мастер над шептунами превратился из безмолвного наблюдателя в актера, чья очередь выходить на сцену наступила. И надо сказать, Варис свою роль исполнял отменно.

— Ваша милость, вам известно, что еще до начала турнира мои пташки разлетелись по всей окрестности Херренхолла. Они, без преувеличения, заполонили всю округу, заполнили собой каждую щель. Я озаботился тем, чтобы ни одна мышь не проскользнула в замке, лагере или городе без моего ведома. Лорды и рыцари даже не догадываются…

— Короче, — прорычал Эйрис.

— Мои пташки, — смиренно продолжил Варис, — как раз два дня назад сообщили мне, что оруженосец сира Эртура во время турнира дважды возвращался в замок. Поначалу я не обратил на это внимания, решив, что сиру Эртуру попросту что-то понадобилось, но привычка докапываться до истины, пусть даже в самом незначительном вопросе, сделала свое дело. Я расспросил охрану замка, и один из них вспомнил, что дважды Олли направлялся в сторону покоев принца. Однако меня насторожило иное: никто из опрошенных стражников — а я поговорил с каждым — не дежурил в тот день в крыле принца. Но кто-то ведь должен был охранять его покои?

Варис выдавал эти сведения предельно серьезно, без привычной плутоватой вкрадчивости, даже голос его как будто стал ниже. Но поражало другое. Эйрис успокаивался на глазах. Барристан в который раз становился изумленным свидетелем того, какой властью обладал этот полноватый, лысый человек, лишенный мужского достоинства, над королем. В чем был его секрет? В негромком, умиротворяющем голосе или в мягкости и слабом намеке на сочувствие в обращенного на короля взоре?

В юности, служа оруженосцем у сира Манфрида, он часто замечал юродивого сына местной прачки, единственным другом которого был его старший брат. Безобидный по большей части, он порой впадал в неконтролируемое бешенство из-за какой-то мелочи или им овладевало непробиваемое упрямство, когда несчастный отказывался делать требуемое, только выл и бил себя по голове. В такие моменты единственный, кто мог пробиться сквозь пелену безумия и успокоить его, был тот самый старший брат. Ему достаточно было просто заговорить — тихо, заботливо, примиряюще — и мальчик умолкал. Крылась ли причина в доверии и знании, что брат его не обидит? И если так, не видит ли в Варисе король кого-то близкого, кого-то, чья тень всегда укроет его от боли? Глядя на общение Эйриса и евнуха, Барристан нередко ловил себя на мысли, что у каждого душевнобольного должен быть человек, способный одним лишь своим голосом унять терзающих его демонов.

— И что с того? — фыркнул Эйрис уже спокойнее. — Мало ли зачем мальчишка посещал покои этого ублюдка!

— Ваша милость, в данной ситуации возможно два варианта, — продолжил рассуждать Варис. — Первый, принц Рейгар действительно замыслил чудовищное злодеяние против вас, но что-то пошло не по плану, вынудив его передумать. И в таком случае он заслуживает смерть. — Варис сделал паузу, после чего продолжил чуть громче. — Но есть и второй вариант, в котором некто, враг короны, пытается подставить его высочество и стравить вас друг с другом, лишить вас наследника, ослабить вас. Если этот так, то казнив своего сына, вы лишь сыграете в их игру. Станете их марионеткой.

Селми восхитился хитроумием Вариса. Ловко же он наступил на больную мозоль больного короля. Самой большой навязчивой идеей Эйриса, самым его страшным кошмаром была мысль, что им пытаются управлять. Сколько раз он кричал, что Тайвин или кто-то другой стараются склонить его к своей воле. И помня об этом, Варис заставил его задуматься.

— Этот кто-то очень умный и чудовищно хитрый человек, пытающийся лишить вас наследника. Ваш второй сын, принц Визерис, еще мал и нескоро подрастет. А до тех пор дом Таргариен будет уязвим. Вспомните, что я вам рассказывал, ваша милость.

О чем он нашептывал королю, окружающие так и не узнали. Эйрис, казалось, задумался.

— И как мне найти этого мерзавца? — махнул он мечом.

— Мне кажется, — Варис позволил себе осторожную улыбку, — что юный оруженосец Олли Темплтон может стать ключом к разгадке. Я уже велел привести его сюда, он ожидает за дверью. Вы позволите, ваша милость?

Эйрис хмуро кивнул, скорее всего разочарованный тем, что немедленная казнь откладывается. Кое-что во всей этой истории смутило Селми. Почему Варис с самого начала не выдал эту информацию королю, почему дождался, пока все не станет слишком рискованно? Какую игру он играл? Варис же сделал знак стражнику и через пару минут перед ними предстал бледный, как мел, невысокий юноша со смешными оттопыренными ушами. Дейн, стоявший рядом с Барристаном, сдвинув брови, сверлил его взглядом. Мальчик был смертельно напуган и еле передвигал ногами.

— Друг мой, — дружелюбно обратился к нему Варис. — Ты знаешь, зачем мы тебя сюда позвали? — в ответ судорожное дергание головой из стороны в сторону. — Мы хотим, чтобы ты рассказал нам, зачем ты проник в покои принца Рейгара два дня назад. Мы уже знаем правду, но нам хотелось бы, чтобы ты сам поведал все его величеству.

Олли перевел взгляд на короля и позеленел. Казалось, еще немного и его стошнит прямо на мраморный пол.

— Я ничего… ничего не делал, ми… ваша милость. Я не знаю, о чем…

— Олли, — проговорил Дейн, подойдя к мальчику и положив руку ему на плечо. — Ты только сделаешь себе хуже. Лучше расскажи правду сейчас, хорошо? Что тебе было нужно в покоях принца? И кто тебе велел туда пойти?

Мальчик смотрел на Эртура Дейна, Меча Зари, человека, которым восхищались и на кого мечтали походить все его друзья, и страх в его глазах самую малость отступил. Сир Дейн — благороднейший из рыцарей, он не даст его в обиду. Мальчик шмыгнул носом и расстроенно опустил голову.

— Олли, прошу, — Дейн сильнее сжал его плечо. — Скажи правду сейчас.

Самым жестоким во всей этой ситуации было то, что Дейн выбивал признание у слепо верившего ему мальчика, одновременно губя и спасая его. Ведь пыток этот худощавый оруженосец точно не выдержит…

— Я забрал печать, — едва слышно произнес он.

— Что ты сделал? Скажи громче, дитя. — Варис, сама доброта и участливость.

— Я забрал печать его высочества, но я вернул ее на место, клянусь!

— Кому ты ее отнес?

— Я… — глаза мальчика забегали.

— Олли, не надо спасать тех, кто не пощадил тебя, — тихо промолвил Эртур. — Они без зазрения совести подвергли тебя опасности, сделав пешкой в своих играх.

Глаза мальчика наполнились слезами. Он торопливо вытер их рукавом и шмыгнул.

— Дядя Герольд. Это он велел мне выкрасть печать и отнести ему.

— Что он с ней сделал?

— Я не знаю. Мне только велели ждать, а потом отнести ее обратно.

Варис, одарив Олли последним сочувствующим взглядом, повернулся к королю. Эйрис был в замешательстве, тяжелый взгляд бегал от Олли к Рейгару и обратно.

— Ваша милость, прикажете привести сюда сира Герольда? — спросил Хайтауэр.

— Да, — мрачно кивнул Эйрис, оторвав взгляд от сына. — Приведите его!

Хайтауэр приказал двум стражникам отправиться в лагерь и в строжайшей секретности привести оттуда Темплтона. Эйрис, так и не выпустив из рук меча, уселся на трон, специально для него установленный предупредительными Уэнтами. В тишине вдруг раздался судорожный всхлип.

— Ваша милость, принцессе дурно! — взволнованно воскликнула Эшара.

И только тогда все обратили внимание на неестественную бледность Элии, которая практически висела на руках фрейлины, держась за живот. Рейгар дернулся в сторону жены, но большего сделать ему не позволили.

— Ей нужен мейстер! Она же беременна! — отчаянный крик Оберина разнесся по залу.

— Ладно, уведите ее, она мне не нужна больше, — презрительно, словно речь шла о вшивой суке, а не жене его сына, отмахнулся Эйрис.

Элия сделала неверный шаг в сторону выхода и тут же осела на пол, поддерживаемая Эшарой. К ней подскочил стоявший ближе всех Веларион и подхватил девушку на руки. Принцесса была в сознании, бормоча про головокружение и темноту, но похоже была не в состоянии стоять на ногах. Веларион, испросив разрешения короля, торопливо унес ее прочь, пока Эшара встревоженно семенила следом.

Все это время Рейгар не сводил с них глаз, а взиравший на него с высоты своего трона Эйрис, злобно ухмылялся.

— Что, сын, боишься потерять наследника? — глумливо обратился он к Рейгару. — Ничего, нарожает еще. А если она сдохнет сегодня, подыщем тебе новую жену.

Желваки на скулах Рейгара заходили, но он лишь опустил глаза в пол, не сказав ни слова. В отличие от него Оберин даже не думал отворачиваться, дерзко глядя прямо в лицо королю.

Но в издевательских словах Эйриса скрывался более глубокий смысл, не ускользнувший от Барристана. Эйрис поверил в невиновность сына и не собирается его казнить. По крайней мере, пока.

На некоторое время зал погрузился в густую, тяжелую и душную тишину, прерываемую шмыганьем Олли или чьими-то негромкими шагами, шорохом ткани, да периодическим мычанием Эйриса, который что-то напевал себе под нос. Неуправляемая агрессия его сменилась не менее пугающей веселостью, и одному Неведомому было известно, что это значит.

Однако Эйрис был единственным человеком, находившим в данной ситуации причины для веселья. Лорды Малого Совета, избегая смотреть друг на друга, переступали с ноги на ногу. Тяжелее всех приходилось лорду Стонтону с его больной ногой. Мартелл и Рейгар неподвижно сидели в одинаковых позах с заведенными назад руками. Поза довольно неудобная, а при должном усердии держащих, весьма болезненная. Никто не проронил ни слова с того момента, как лорд Люцерис вынес принцессу Элию.

Барристан переглянулся с Дейном и Освеллом. Они ничего не знали о состоянии Ливена, но отчего-то Барристан не беспокоился за друга. Просто таких людей, как Ливен Мартелл, невозможно представить мертвыми. Куда больше сейчас беспокоила судьба другого Мартелла и принца Рейгара. Да, Эйрис решил повременить с казнью, но стремительность, с которой менялось его настроение, лишала присутствовавших даже надежды на какую-нибудь стабильность. Король мог через минуту вскочить и с воплем требовать казни. Сам Селми уже не верил в виновность принца Рейгара. Он уже успел увидеть и услышать достаточно, чтобы убедиться, что наследник стал лишь жертвой чьей-то хитроумной интриги.

Прошло не меньше часа, прежде чем стражники сообщили о прибытии сира Герольда. В зал неуверенным шагом вошел мужчина около пятидесяти лет, коренастый, с беспокойными голубыми глазами, густой темной шевелюрой и не менее густыми бакенбардами. Стражник следовал за ним по пятам, пока они не остановились перед королем. Взгляд мужчины заметался между сидящими, словно преступники, на коленях принцами, Олли, отводящим глаза, членами Совета и, наконец, прирос к трону.

Эйрис подался вперед, обеими руками опираясь на меч. Поза могла бы быть устрашающей, будь в короле чуточку больше воинственности. Однако единственное, что придавало ему жути, были глаза — широко распахнутые, так что виднелись белки между радужкой и верхним веком.

— Ты Герольд Темплтон? — хрипло спросил Эйрис.

— Д-да, ваша милость, — от страха Темплтон не сразу справился с голосом.

— Твой племянник утверждает, что ты приказал ему меня убить!

От неожиданности все присутствующие уставились на короля. Что уж говорить о Темплтоне, онемевшем от изумления. Даже Рейгар поднял голову и вгляделся в лицо отца. Барристан вновь переглянулся с Эртуром, но тот тоже похоже ничего не понимал.

— Что? — забормотал Герольд, вмиг сбросив все краски с лица. — Ваша милость… я ваш преданный слуга… я ничего… это ложь… это клевета…

— Лжец! — рявкнул Эйрис. — Ты подослал ко мне убийц! Признавайся! Кто приказал тебе подложить то письмо с печатью моего сына наемным убийцам?

На лице Темплтона отразилось нечто, похожее на понимание. Его глаза забегали. И тогда Селми захотелось хлопнуть себя по лбу. Эйрис либо был глубочайшим безумцем, либо величайшим хитрецом. Темплтон мог быть всего лишь исполнителем чужой воли, пешкой в чужих руках. Он мог даже не догадываться, для чего именно нужна печать, мог не быть посвященным во все детали плана, касающиеся покушения на короля. С ходу обвинив его во всех грехах, Эйрис застал мужчину врасплох. Теперь дело оставалось за малым: дождаться, пока до Темплтона дойдет, что он вовсе не обязан умирать за чужие преступления. Если, конечно, их предположения были верны, и участие рыцаря ограничивалось лишь похищением печати.

Барристан следил за мимикой немолодого рыцаря, боясь моргнуть. Вот на лице мелькнуло осознание, а затем решимость. Подняв глаза на короля, Темплтон уверенно проговорил:

— Да, ваша милость. Я признаю свою вину. Преступление мое является изменой против короны, и я заслуживаю соответствующего наказания.

— Так ты признаешься? — допытывался Эйрис. — Кто был твоим сообщником? Отвечай!

— Никто, ваша милость. Я сделал все сам.

— Вы не могли провернуть все в одиночку с оруженосцем, сир, — возразил Мериуэзер, впервые нарушив молчание.

— Мог. Я нанял наемников, подкупил стражу… Я хотел избавиться от обоих Таргариенов одним ударом. Хватит с нас безумцев на троне, — твердо ответил Темплтон, с вызовом глядя прямо на короля. Смелости ему придавало, очевидно, понимание, что его песенка и так уже спета.

Глаза Эйриса налились кровью. Он медленно поднялся с трона. Рот перекосился.

— Сжечь! — завопил он, указывая рукой на Темплтона. — Сжечь его и этот выводок! Всех сжечь!

Стражники тут же схватили Темплтонов — старшего и младшего, который начал верещать о своей невиновности. К королю быстро подошли лорд Варис и Стонтон, начав наперебой что-то втолковывать. Из общей какофонии криков и голосов, Барристан уловил обрывки слов Стонтона: «объяснить это лордам…», «сюзерен негодяя…», «казнить публично…».

— Нет! Сжечь! Прямо сейчас! Здесь! Если кто-то скажет хоть слово, присоединится к ним!

Дважды повторять не пришлось. Все возражения прекратились. Из-за дальней колонны отделились две тени и к королю подошли два человека, на которых до сих пор никто не обращал внимания, вернее, их не замечали. Сухопарый мужчина с нездоровым желтоватым цветом лица и глубокими морщинками на лбу в длинной темно-коричневой тунике и идущий на полшага позади него более молодой помощник. В руках последнего был небольшой сундучок.

— Ваша милость, — с глубоким поклоном обратился к Эйрису пиромант, — если позволите, Двор Расплавленного камня вполне подойдет для этой цели.

Голос пироманта был скрипучий, с неприятной хрипотцой, словно он давно повредил себе голосовые связки. Эйрис, все еще возбужденный, отрывисто кивнул. Что будет дальше, было хорошо известно каждому, и почти каждый из присутствовавших предпочел бы тысячу раз увидеть работу гильотины, чем наблюдать предстоящее зрелище.

Стражники подняли сопротивлявшихся Темплтонов и поволокли их во внутренний двор. Следом последовали пироманты, затем король и его несчастная свита. По молчаливому согласию короля Рейгара и Оберина, наконец, отпустили, позволив свободно идти следом.

Барристан, Эртур и Освелл не отставали от короля. Пройдя по внутренней галерее, спустившись вниз по витиеватой лестнице, они через заднюю дверь вышли во двор. Двор Расплавленного камня получил свое название после атаки Балериона, своим пламенем расплавившего мощенный булыжник, который впоследствие застыл, приобретя кривые, волнистые формы. Ходить по ним было неудобно, а уж тележки или кареты и вовсе не въезжали сюда.

На востоке забрезжил рассвет, небо постепенно окрашивалось в светло-голубые, нежно-фиолетовые оттенки. Олли и Герольду связали руки и поставили на колени. По лицу мальчика текли слезы, он умолял не убивать его, клялся, что невиновен. Потом его мольбы обратились к Эртуру Дейну.

— Сир Эртур! Сир Эртур! Скажите им! Умоляю, скажите, что я невиновен! Я не хотел убивать его величество, клянусь! — Его опустили на колени, и когда пироманты приблизились к ним, мальчик отчаянно задергался, с ужасом глядя на сундучок. — Сир Эртур! Вы же обещали, что если я все скажу, будет лучше! Вы солгали! Пожалуйста, я не хочу умирать!

Эртур Дейн стоял с каменным лицом, но Селми догадывался, какие эмоции обуревали его. Любой рыцарь несет ответственность за своего оруженосца. За его ошибки и преступления, за его жизнь и здоровье. Стоять столбом, не имея возможности помочь мальчику, с которым проводил ежедневно столько времени, которого обучал и которого однажды собирался посвятить в рыцари, было тяжело. А Эртур Дейн не был из тех равнодушных, циничных людей, способных глядеть на казнь подчиненного, не испытывая при этом ничего.

Главный пиромант снял замок с сундука и открыл крышку, затем осторожно вытащил сосуд в форме яблока с мутно-зеленой субстанцией внутри. Олли при виде нее перестал кричать, а Герольд, к его чести, только выпрямился, поджав губы, изо всех сил стараясь не показывать страх. Пиромант, откупорив крышку, подошел к осужденным. Встав позади них, он вытянул руку и вылил часть содержимого на голову Герольда, часть на голову зажмурившегося, дрожавшего, как осиновый лист, Олли и, продолжая осторожно выливать жидкость уже на землю, отошел на шаг, тем самым создав тонкую дорожку субстанции. Затем его помощник с зажженным факелом подошел ближе и взглянул на короля. Улыбка Эйриса больше напоминала оскал дикого зверя.

— Давай! Поджигай! — экзальтированно крикнул он. — Скорее!

— Будьте вы прокляты! — внезапно отчаянно зашелся истошным воплем Олли. — Будь ты проклят, Эйрис Таргариен! Будь ты проклят, Эртур Дейн! Будьте все вы про… Аааааааа!

Барристан отвернулся. Это было все, что он мог сделать — не смотреть. Но заткнуть уши он не смел и слышал все. Оба Темплтона катались по земле и выли в предсмертных муках под аккомпанемент эйрисового хохота. Знакомый запах горелой плоти ударил в нос. Раньше Барристан смотрел на лица других людей в попытке понять, чувствуют ли они то же самое. Больше он этого не делал. Знал, что лица большинства из них не выражают ничего, потому что давно научились носить маски в присутствие сумасшедшего дракона.

Вокруг успела собраться толпа слуг и работников крепости. Не привыкшие к виду заживо горящих тел они с ужасом взирали на представившуюся картину. Эйрис же наслаждался зрелищем, пока крики не умолкли, а два тела неподвижно не застыли на земле, продолжая гореть. Затем медленно улыбка сползла с его лица. Несколько мгновений король озадаченно рассматривал тела, словно не понимая, отчего те так быстро прекратили его веселить, затем тень набежала на его лицо.

— Наконец-то, стало тихо, — пробормотал Эйрис. — Я устал.

И не сказав больше ни слова, он развернулся и двинулся в замок, какой-то опустошенный и даже слегка сгорбленный. За эти несколько часов Эйрис пережил множество эмоций, от дикого ужаса и страха, до гнева и веселья, затем негодования и бешенства, а после вновь веселья. Даже после меньших по силе приступов он обычно спал по полдня. А в этот раз, как предполагал Барристан, проспит весь день. А еще это был единственный на памяти рыцаря раз, когда ярость короля была полностью оправданна.

Освелл и Хайтауэр отправились за королем. Собравшиеся зеваки также спешили убраться поскорее от полыхающего зеленого пламени. Тушить дикий огонь было бессмысленно, оставалось только ждать, когда он потухнет сам или от тел останется лишь горстка пепла.

— Милорды, нам стоит обсудить, что делать дальше, — встревоженно заговорил Мериуэзер, зажимая платком нос. — Что мы объявим сегодня на турнире, как объясним казнь Темплтонов? Возможно, стоит и вовсе отменить турнир, раз здесь есть кто-то желающий смерти его величества?

При этих словах лорд Уэнт, уже успевший возблагодарить всех известных ему богов за то, что Эйрис нашел себе других виновных и не вспомнил о хозяевах дома, в котором едва не погиб, крупно вздрогнул.

— Вы стали весьма словоохотливы, уважаемый десница, с того момента, как его милость нас покинул, — съязвил Стонтон. — Не вижу проблемы. Есть множество свидетелей, готовых подтвердить, что Темплтон признался в совершенном преступлении.

— И тем не менее, милорд, вы ведь не будете отрицать, что публичная казнь с громким признанием была бы куда предпочтительнее. Тогда точно было бы меньше неудобных вопросов, которые теперь неизбежно возникнут, — возразил Челстед, еще один молчун.

— Помнится, вы тоже стояли как воду в рот набрав, когда мы с лордом Варисом пытались переубедить короля, — окрысился Стонтон. — А теперь вдруг додумались высказать то, что мы и без вас знаем.

Челстед, к которому вернулась храбрость, возмущенно открыл рот, но был перебит Варисом.

— Мой принц, что думаете вы?

Рейгар стоял в стороне рядом с Мартеллом, глядя на зеленый пламень, поглощавший еще недавно живых людей, между бровей его пролегла глубокая морщинка. Он был настолько погружен в свои мысли, что не сразу понял, что от него хотят. Варису пришлось повторить суть вопроса. Выслушав его, Рейгар только покачал головой.

— Прошу меня простить, милорды, но сейчас все, что меня волнует, это состояние моей жены и ребенка. И сейчас я собираюсь отправиться к ней.

И он действительно развернулся и почти бегом направился в замок. Оберин вначале собирался последовать за ним, но, передумав, подошел к Дейну и Селми и вымотанно опустился прямо на ступеньку.

— Веселенькая выдалась ночка, что скажете? — усмехнулся он, только улыбка его вышла нервной. Барристан заметил, что руки дорнийца слегка подрагивали.

— Да, — вполголоса согласился Эртур, глядя вслед отдалявшимся и продолжавшим спорить лордам. — Кое в чем Мериуэзер прав. Необходимо собрать срочный совет и решить, как поступить дальше. Даже идиоту ясно, что Темплтоны действовали не в одиночку. Речь идет о серьезном заговоре.

— Мне надо выпить, — серьезно пробормотал Оберин.

На некоторое время они замолчали, каждый погруженный в свои мысли, и наблюдали за тем, как занимался рассвет нового дня. Дня, который не всем было суждено увидеть. Тут они заметили Освелла, возвращавшегося к ним. На гвардейце не было лица. Поглядев на него снизу вверх, Оберин застонал:

— Только не говори, что опять что-то требует нашего присутствия!

Уэнт даже не взглянул на него, обращаясь к товарищам.

— Хайтауэр приказал позвать вас, — надтреснуто произнес он. — Ливен… скончался.

Барристан тупо уставился на Освелла, уверенный, что ослышался. Но печальный вид гвардейца мог значить лишь одно. Перед глазами встало смеющееся лицо Ливена — он всегда слишком много улыбался и слишком много шутил. А еще у него где-то в Королевской Гавани была женщина, которую он, вопреки собственным заверениям, любил, иначе не стал бы рисковать ради нее честью. А еще Ливен часто любил смотреть в ночное небо и утверждал, что обязательно поедет в Дорн, ибо там звезды намного ярче.

Такие, как Ливен Мартелл, никогда не играют главных ролей в театре жизни, они плывут по течению этой самой жизни, внешне безмятежные и незаметные. Никто и никогда не догадывается, какие бури бушуют в их душах, ведь со стороны они всегда невозмутимы и даже беспечны. Никто не осознает, насколько они привязались к таким, как Ливен Мартелл, пока те внезапно не исчезают с их горизонта. Таких, как Ливен Мартелл, невозможно представить мертвыми. Пока они не умрут.

Примечания:

Ну что ж, меня пинали-пинали, и я снова доказала, что живу по второму закону Ньютона)

Спасибо всем, кто тыкал в меня палкой, жал ждуна, лайкал и писал отзывы)

Как считаете, что стало причиной провала плана Аррена?

A) Варис и его проклятые пташки

B) Лианна, из-за которой Рейгар спас отца и вызвал вполне логичные сомнения

C) Закон подлости

D) Кто сказал, что план провален? Еще не вечер, верим в старину Джона))

Пи.Сы. Кто заметил маленькую отсылочку к одному прекрасному стиху, тот молодец)))