Доброе железо остается (джен)

Во время обхода один из селян увидел принадлежащего Газару пса Гурнешу. Пес выглядел обеспокоенным; увидев человека, он начал тявкать, словно желал привлечь к чему-то внимание. Следуя за собакой, селянин пришел к дому Газара и увидел, что тот пуст.

О произошедшем немедленно сообщили Кутанесу. Тот опросил патрулировавших село; один горец вспомнил, что видел Газара и Азрине неподалеку от их дома. Газар сказал, что встревожился за соседей и вышел посмотреть, что у них; но, к счастью, все оказалось нормально. Своего огня у Газара не было, но на улицах Аствадпогпата было достаточно светло, благодаря разожженным по распоряжению Кутанеса кострам, так что горец не испугался за пару. Ему и в голову не могло прийти, что Газар с женой могут покинуть село.

— Гурнеша, — обратился Кутанес к псу, — ты сможешь показать, куда пошел твой хозяин?

— Тяфф! — ответил пес, что, видимо, означало утвердительный ответ.

Гурнеше дали понюхать старую шапку Газара, и пес стремглав понесся по невидимому следу. Кутанес с Ваннезом и Арегбедом едва поспевали за ним. Они миновали кузни и вышли на дорогу, ведущую к горам.

— Неужели они полезли в штольни?.. — бормотал Кутанес. — Боги, только не это!..

Словно в ответ на его мысли, в отдалении раздался приглушенный грохот.

— Обвал! — вскрикнул Кутанес. — Это в старой шахте! О небо, что им там могло понадобиться?!

Шахта, из которой донесся звук обвала, была заброшена много лет назад из-за того, что руда в ней иссякла. Опоры со временем заметно подгнили, и кровля могла обвалиться в любой момент — что в итоге и произошло. Когда горцы подбежали к устью шахты, в свете факелов они увидели свежую каменную осыпь, преграждавшую им путь. Гурнеша, вырвавшись вперед, вскочил на камни и яростно залаял.

— Тихо, Гурнеша, тихо! — Кутанес помахал рукой, подзывая пса — Будь оно все проклято, а!.. Слушайте меня: я сейчас пойду в село и позову подмогу… А вы начинайте разбирать завал!..

Притаившись в поросшем кустарником горном овраге, ассасин наблюдал за обходящими село горцами. Для них поймать чужака было настолько же легко, насколько легко слепцам поймать зрячего. Он мог бы шутя перерезать их всех — но ему не это было надо. Его задачей было довести людей до того, чтобы они сами сдались воинам сиятельного владыки — да хранит его Небо! И у него было немало средств для достижения этой цели…

Горцы разбирали завал до самого восхода. Наконец один из них, оттащив в сторону очередной камень, вскрикнул — не то с радостью, не то с тревогой.

Из-под камней торчали ноги, принадлежавшие, вне сомнения, Газару. Несчастный, судя по всему, был еще жив — но без сознания. Надежда придала селянам сил, и они с удвоенной энергией принялись оттаскивать камни в стороны. Вскоре завал был разобран; пока горцы хлопотали вокруг тяжелораненого Газара, Кутанес и Ваннез ринулись в глубь шахты. То, что Азрине не было под завалом, вселяло в них надежду, что несчастная женщина сумела спастись.

В глубь штрека вела прикрепленная к скале лестница. Когда горцы спустились по ней, их глазам предстало жуткое зрелище: на прибитой к опорам перекладине висело изуродованное женское тело. Вся правая половина ее тела, включая голову, была освежевана. На землю натекла уже изрядная лужа крови; кровью же были начертаны какие-то странные, вызывающие ужас знаки, среди которых особенно часто повторялся знак в форме спирали.

— Бедная Азрине… — прошептал Ваннез. — Будь они прокляты… и ассасины, и те, кто их послал!

— Боюсь, — изрек Кутанес, положив руку на плечо юноши, — это дело рук вовсе не ассасинов…

Газар был жив, но тяжело ранен — похоже, обвалом ему повредило внутренности. Руки его сжимали обломанную опору — должно быть, он сам сломал ее, тем самым вызвав обвал. Когда его вынесли на свежий воздух, он ненадолго пришел в себя.

— Скажи, — обратился к нему Кутанес, к тому моменту уже выбравшийся из штольни, — зачем ты сделал это?!

— Я… — застонал Газар, — не мог… Она сама… просила…

Он закашлялся, точно пытаясь что-то еще сказать — но вместо слов на губах появился только кровяной сгусток — вытянулся в конвульсиях, протяжно выдохнул и затих.

…В те времена, когда жизнь была отчаянным бегом наперегонки с бедой и несчастьем, у предков горцев существовал страшный и жестокий обычай. Если горец, алкая справедливого возмездия за своих родных и товарищей, убитых врагами, не мог надеяться на помощь ни земных сил, ни небесных — он предавал свою душу, либо душу самого близкого ему человека во власть злобных демонов. Человека приносили в жертву в самый темный час, сдирая с него живого половину его кожи. И если демонам придется по вкусу его душа — они поглотят ее, превратив в мстительного призрака. Люди верили, что, став призраками-мстителями, они смогут настигнуть врагов и высосать из них жизнь.

С тех пор, как предки нынешних горцев осели в Аствадпогпате, этот обычай, казалось бы, навсегда остался в мрачных преданиях о прошлом. Никому и в кошмаре не могло привидеться, что однажды жуткие легенды вернутся в их жизнь.

Ваннезу казалось, что он попал в кошмар, из тех, что снятся в ненастье, когда небо скрывают тучи, а со стороны гор ползет холодный туман. Но такие кошмары обычно заканчиваются пробуждением; этот же мог кончиться только сном, длящимся вечно. Юный подмастерье ловил себя на том, что он готов понять Газара с Азрине, добровольно отдавших себя в жертву демонам — лишь бы не стать жертвой тех, кто страшнее всякого демона…

Когда Ваннез вернулся в село, страхи его несколько успокоились. Вокруг него продолжалась обычная жизнь, словно ничего не происходило. Над крышами домов поднимался дымок из очагов. Из-за оград как ни в чем ни бывало доносился гомон играющих детей. Как будто бы и не было страшной угрозы, повисшей над Аствадпогпатом.

Но так казалось только на первый взгляд. Еще недавно горцы не закрывали двери в домах, ибо им было некого здесь бояться. Теперь же они спешно прилаживали к дверям запоры. Если постучаться в дверь одного из домов — хозяева открывали теперь не сразу, а прежде требовали назвать себя, требовали доказать, что ты тот, за кого себя выдаешь.

Как скоро это недоверие иссушит души горцев, словно засуха пастбище? Уйдут имперцы, сгинут ассасины — а жители Аствадпогпата будут продолжать говорить друг другу сквозь дверь: «Кто ты? Докажи, что не лжешь!» Со временем они привыкнут видеть друг в друге чужаков, перестанут друг другу доверять; следом за потерей доверия появятся и поводы для оправдания потери. Люди начнут ссориться, начнут выяснять — кому на самом деле принадлежит тот клочок земли или эта коза — погрязнут в распрях и интригах и в итоге уподобятся брошенным в горшок паукам, жрущим друг друга. Взаимная вражда и недоверие источат людскую жизнь, как кислота металл. Люди станут бежать с родной земли, словно от кошмара; но на чужбине они так и не найдут счастья. Кутанес рассказывал о таких вечных бродягах, не способных прожить на одном месте больше суток. Всюду чужие, всегда в поиске — но в итоге находят только безымянную могилу в дальнем краю…

И никто больше не сложит поэм из стальных слов…

Как ни странно, но еще один человек в этот момент думал о том же.

Ассасин нашел себе пристанище в ветвях дерева, что росло на пригорке. Отсюда ему были хорошо видны окраины села. Надежно скрытый листвой, ассасин наблюдал, как закутанная в платок женщина гонит на пастбище коз. Следом за женщиной шел вооруженный тесаком мужчина. Безмолвный мог бы в два счета их прикончить — однако ему не это было нужно.

Повелитель Убийц объяснил Безмолвному: его задача — принести в Аствадпогпат смятение и хаос. Ради этого хороши все средства, включая убийство; однако усердствовать не следует. Старейшины должны оставаться в живых — это важнейшее условие.

Допустим, он убьет эту женщину — и что? Горцы только сильнее сплотятся; это, конечно, не остановит Безмолвного, но значительно усложнит его миссию. Нет, нужно, чтобы они начали подозревать друг друга — только тогда их жизнь станет настоящим адом. Безмолвному придется действовать тоньше и хитрее…

Все-таки Безмолвный был умен — гораздо умнее даже, чем о нем думали его хозяева. Он уже знал на собственном опыте — много ума, много проблем.

Старая Маникуш шла бок о бок с козами, время от времени шлепая их по бокам прутиком. Время от времени она косилась из-под платка на идущего следом двоюродного племянника, вызвавшегося быть ее телохранителем. Сама Маникуш к этой затее относилась скептически. «Если ассасины и впрямь такие пройдохи, как про них говорят — рассуждала она — никакой телохранитель мне не поможет. Да только мало ли что говорят — вон, говорят, что за Серыми Горами псоглавцы живут… Вот и про ассасинов этих тоже наверняка много врут. Да и зачем я ему?..»

Вслух Маникуш, конечно, ничего не сказала. Она вообще была неразговорчива — настолько, что многие считали ее немой.

Одна из коз издала тревожное блеяние. Маникуш обернулась на звук, в сторону лежащего сбоку от пастбища редколесья.

— Осторожней! — крикнул ей племянник. — Я сам сейчас посмотрю, что с козой!

…Безмолвный отпустил козочку (та снова издала жалобное блеяние) и быстро скрылся среди деревьев. Спустя несколько секунд появился племянник, пришедший на голос животного.

— Все в порядке — произнес он, обращаясь не столько к животному, сколько к себе, затем шагнул вперед и подхватил козочку на руки…

…И вдруг почувствовал, что на него кто-то смотрит. Враг явно был рядом, совсем рядом!

— Эй! — Придерживая одной рукой козочку, племянник Маникуш поднял с земли тесак. — Где ты, шелудивая крыса? Боишься выйти на бой один на один, как подобает честным воинам? Вместо этого бьешь исподтишка, как презренный трус? Паршивая тварь с заячьей душонкой!

Ответом ему было приглушенное блеяние коз, оставшихся на пастбище. Охваченный тревогой, племянник кинулся назад. В голове стучала жуткая мысль — вдруг ассасин воспользовался его отсутствием и напал на тетушку? Однако, когда племянник выбежал на пастбище, одной рукой держа козочку, а в другой сжимая тесак, никаких изменений заметно не было — за исключением того, что козы выглядели взволнованными. Но что их взволновало? Маникуш как ни в чем ни бывало стояла рядом с козами, сжимая в руке прут.

— Ничего здесь не случилось? — обратился к ней племянник. Маникуш в ответ отрицательно покачала головой.

Похоже, и впрямь пронесло… Да и вообще, так ли уж могучи эти ассасины? Говорят, во время Восстания ассасины перешли на сторону Данкуй-Хараша и вступили в бой с царскими воинами. Ассасины намного превосходили противников численно; тем не менее, они были наголову разгромлены. Именно тогда сам царь признал, что на него работала целая армия тайных убийц, и что именно они сыграли важную роль в Очищении. Теперь же бывшие царские убийцы, уцелевшие после Восстания, объявлены вне закона — но говорят, что они продолжают исполнять царскую волю…

Почему даже самые верные почитатели Шам-Марума без колебаний преследуют служащих ему убийц? Не потому ли, что даже они в глубине души ненавидят царя, как бешеную собаку, но боятся дать волю своим чувствам и вымещают ненависть на вернейших его слугах — ассасинах? Кто знает, кто знает…

Высоко стоящее солнце светило ярко, воздух был напоен запахом трав и пением горных сверчков, и вся эта обстановка совершенно не располагала к мыслям о том, что где-то здесь бродит безжалостный убийца, и что он, возможно, гораздо ближе, чем можно представить.

Ваннезу снились кошмары. Во сне он бежал по горным тропам, а по его следам неслись убийцы в черном. Ноги Ваннеза наливались тяжестью, вязли в грунте, а убийцы мчались легко и свободно, словно вообще не нуждались в ногах. Они пытались окружить юношу; с большим трудом Ваннезу удалось оторваться от них и скрыться в чернеющем впереди здании. Закрыв и заперев дверь, Ваннез облегченно вздохнул, обернулся…

Убийца стоял за его спиной. Сверкнуло лезвие кинжала…

Ваннез проснулся от собственного крика. Сердце билось так, словно хотело сбежать. Первым делом юноша непроизвольно ощупал шею, чтобы убедиться, что она не перерезана.

Когда Ваннез немного пришел в себя, он услышал у двери странные, жуткие звуки. Вскочив с лежанки, юноша кинулся к двери и уже собирался ее открыть, но остановился. В объятом паникой разуме всплыла мысль: что, если ассасин пытается выманить его из безопасного жилища?.. Ваннез уже собрался было отойти от двери, но тут он снова услышал те самые звуки. На этот раз сомнений не было — это скулила собака.

Когда Ваннез отомкнул запоры и распахнул дверь, его взору открылось тягостное зрелище. У порога лежал, пытаясь подняться, Гурнеша. За псом тянулся кровавый след.

Кто?! Кто посмел ранить несчастное животное? Ваннез огляделся — и понял, что кошмар все еще продолжается.

Над Аствадпогпатом поднимался дым. Дом, где жили старая Маникуш с племянником, полыхал, точно факел.