Нефритовая шпилька (джен)

Ци Вэю Красный Дворец напоминал цветок: изящный венчик из башен и шпилей, видимый со всех концов Старой Столицы, и еще дальше распространяющий флер аромата, влекомые которым со всех концов Благословенных земель съезжались юноши и девушки, желающие или преуспеть в заклинательских науках, или хотя бы иметь возможность сказать «я был учеником Дворца Фениксов», что, без сомнения, открывало для них изрядное количество дверей. Но, как и у любого цветка, у Красного Дворца имелись корни, питающие и стебель, и листья, и прекрасные лепестки.

Хранилища Красного Дворца по праву считались богатейшим среди Орденов собранием техник и артефактов, некоторые из которых превосходили древностью Благословенные земли. С самого основания Орден Феникса собирал и приумножал знания, с достоинством отделяя драгоценные зерна истины от бесполезной шелухи заблуждений. Даже верхние уровни орденской библиотеки — открытые всем гостям — поражали воображение сведущих, что уж говорить о внутреннем собрании, доступном лишь адептам ордена.

Ци Вэй всегда с особым благоговением спускался по длинным лестницам, проверял целостность печатей, хранящих древние свитки, и никогда не отказывал себе в удовольствии прикоснуться к зримому воплощению мощи Феникса. Даже Ли Дао не знал все тайны хранилища, в конце концов, он оставался лишь Главой Ордена, а Ци Вэй носил звание Хранителя Архивов еще до того, как нога Ли Дао впервые коснулась плит Красного Дворца. Впрочем, Ци Вэй готов был признать, что глава Ли уделял хранилищам много больше внимания, чем любой из глав Хун на его памяти, и спускался в подземные залы не только за тем, чтобы забрать какой-нибудь свиток в уплату очередного долга, но и приносил новые. При нем архивы Феникса изрядно расширились, пусть Ци Вэй не всегда одобрял выборы Ли Дао, тяготевшего к старинным техникам и непроверенным легендам, но знания есть знания.

Погруженный в свои мысли, Ци Вэй пересек открытую часть библиотеки, рассеянно кивнул приветствующим его ученикам и толкнул узкую дверцу, чей неприметный вид совершенно терялся в великолепии парадного убранства и оказался в зале более священном, чем самое секретное из хранилищ Феникса. Красный Дворец жил, и каждый его вздох отображался здесь строкой в бесчисленных свитках, расписками, накладными о расходах, благодарственными письмами и предлагающимися к ним доходами, слагаясь в конце концов в огромные учетные книги, занимавшие с каждым годом все больше и больше места в Хранилище, так что пришлось даже потеснить старые свитки, относящиеся еще чуть ли не к наследству давно исчезнувшего Нефритового Цилиня.

— Этот ничтожный может услужить уважаемому Старейшине? — один из адептов неслышно приблизился к Ци Вэю и почтительно поклонился. В хранилища учетные книги обычно попадали уже приведенными в строгий порядок, но до того момента разобраться в царящем в бумагах хаосе мог только этот хаос создавший.

— Да, — Ци Вэй благожелательно улыбнулся, — этот Старейшина хотел бы еще раз взглянуть на списки вещей, что покинули хранилища ордена и пока в него не вернулись. Вдруг, что-то из них внезапно понадобится, а мы..., — тут он развел руками.

— Понимаю-понимаю, — адепт мелко закивал, — такая суматоха, конечно, нужно знать точно, — и он ловко провел Ци Вэя между своими снующими в совершенном беспорядке собратьями к свободному месту. — Сейчас я все принесу.

Ци Вэй еще раз кивнул, стараясь ничем не показать охватившее его тревожное чувство. Хранилища Феникса и личная коллекция Ли Дао славились своими диковинками и чудесными вещами, а глава Ли был так добр и щедр, что дозволял нуждающимся воспользоваться этими вещами. Такая щедрость открывала для него двери во многие другие хранилища, а еще изрядно пополняла казну: разве могла невеста знатного чиновника, украсив себя на свадьбе Шпилькой Неотразимости, не отблагодарить Красный Дворец за такую возможность?

Адепт вернулся, принеся тщательно опечатанный свиток, а сопровождавший его слуга аккуратно расставил на маленьком столике чайный прибор и сладости. Ци Вэй не помнил ни одного случая, чтобы в этом зале его не угостили чаем. Или чтобы кто-то в момент его визита не пил чай. К счастью, чайные расходы не были заботой Ци Вэя, и он наслаждался хорошо заваренным напитком, медленно водя пальцем по строчкам списка.

— Уважаемый Старейшина, разрешите спросить, — адепт не возвратился к работе, а присел рядом с Ци Вэем и теперь разливал чай. — Решено ли что-то о... грядущих расходах?

Ци Вэй, принявший чашку из рук адепта, строго на него посмотрел, но не увидел на его лице и тени праздного любопытства, только озабоченность, а потому решил ответить:

— Нет, пусть пока все идет своим чередом.

Адепт больше ничего не спросил, а Ци Вэй продолжил изучать свиток. Взгляд его скользил по столбикам иероглифов, выписанных деловым стилем кайшу.

— Скажите... — Ци Вэй помедлил, но все же решился задать вопрос вслух, — а не посылали ли кому в последнее время Слезу Феникса?

— Разве она есть в списке? — адепт покачал головой и, понизив голос, добавил: — я слышал, что о Слезе спрашивали, но глава Ли отказал даже Дворцовому управлению, что просило Слезу для третей Вдовствующей супруги.

— А не мог ли глава пообещать ее кому-то еще и, — тут Ци Вэй сделал жест, будто стирал со свитка начертанные строки.

— О таком нам ничего не известно, — адепт поджал губы, всем собой выражая совершенное неприятие всего, что каким-то чудом могло миновать учетные свитки.

— Благодарю за помощь, — Ци Вэй бережно свернул свиток и вернул его адепту. Зал он покидал еще в большей тревоге, чем покои Ли Дао часом ранее.

В сокровищнице Ордена не было предмета более ценного, чем Слеза Феникса. Совершенной формы жемчужина принадлежала лично Ли Дао, с ней он, тогда еще безвестный бродячий заклинатель, пришел во Дворец Феникса. В другое время глава Хун и на порог бы его не пустил, но положение Феникса было столь шатким, что усмирило даже гордыню главы.

Ци Вэй хорошо помнил тот несчастливый для Феникса год: погиб первый молодой господин Хун, на которого глава возлагал немало надежд, и даже Чжан Ян признавал — надежд далеко не напрасных. Сравнивать того Хун Тао все равно, что ставить цыпленка в один ряд с птенцом феникса. Не успели вернуть на башни спущенные на время траура флаги — пришла весть о болезни в Небесном дворце. Феникс послал лучших своих целителей, но они не смогли сладить с напастью, только еще сильнее разгневали Императора, и без того поминающего Фениксу незадачливого ученика Чжан Яна. Во всей этой суматохе даже пропажа некоторых сокровищ из Хранилищ показалась досадной мелочью, не стоящей упоминания. И когда Ли Дао пришел к главе Хун и сказал, что он знает, как справиться с болезнью в Небесном Дворце, глава Хун его выслушал.

Подробностей разговора Ци Вэй не знал, но Ли Дао в сопровождении главы Хун явился в Небесный дворец и исцелил всех чудесной жемчужиной, а после был принят в Орден Феникса. Небесный Двор хотел выкупить жемчужину для себя, но Ли Дао сказал, что храниться она должна в особом чистом от дурных помыслов месте, иначе теряет свою силу. С тех пор Слеза Феникса хранилась у Ли Дао, но он всегда отвечал на просьбы страждущих и жемчужина ни раз выходила в мир. Так слава его распространилась по всему Благославенному Краю. Никто не удивился, что после смерти главы Хун Дворец Феникса возглавил Ли Дао.

И теперь Слезы Феникса не оказалось на месте! Перед глазами Ци Вэя вновь отчетливо возникло пустое гнездо в шкафчике. Удивительно, что никто из мастеров не обратил внимание — ведь все знали, что особая энергия чудесного сокровища отгоняет насекомых! Покои Ли Дао никогда не тревожили ни мелкие мошки, ни крупные летние мухи.

Могли ли мастера быть столь беспечны? Слишком много несчастий для одной ночи. Ци Вэй покачал головой: людская природа так далека от небесных высей.

* * *

В преддверии Летнего Фестиваля, сопровождающего Большое Собрание Орденов, Дворец Феникса всегда полнился волнением и суетой. И все же Ли Мэй казалось, что сегодняшняя суета отличается. Она слышала, что всех мастеров собрали в приемной Дворца, а старшим адептам поручили как следует занять учеников. Что там случилось? Ли Мэй поднесла руку к груди, смяв ткань платья, и с трудом отвела взгляд от высокого дворцового шпиля. Она чувствовала устремленные на нее любопытные взгляды младших учеников. Нужно сосредоточиться. Какой пример она подает? Ли Мэй на мгновение прикрыла глаза, а когда вновь открыла — ее губы украшала безмятежная улыбка.

— Смотрите внимательно! — она, придерживая широкий рукав платья, расписанный фениксами, круговым движением высыпала в широкую низкую ступку высушенные травы из глиняной чаши. — Плавно и неспешно. Не забывайте следить за дыханием. Приготовленное с неспокойным сердцем лекарство сравнимо с ядом. Умерьте ваши мысли, пусть ци течет свободно.

Голос Ли Мэй звучал размеренно, в такт движениям нефритового пестика, которым она разминала травы в ступке. Привычные слова легко срывались с языка, но если бы кто-нибудь рискнул использовать для лекарств подготовленные ею травы, их хватило, чтобы свалить с ног и Священного Быка горы Цы Ню.

Младшие ученики покинули беседку, и Ли Мэй сама собирала оставленные ими инструменты. Глава Ли всегда говорил: "Делая — не думай, лишние мысли приносят праздность рукам. Если же размышляешь — не смущай разум суетными деяниями". Ли Мэй старалась сосредоточиться на простых и привычных действиях, но мысли носились в голове вспугнутыми птицами. Должна ли она?..

— Неужто во Дворце Феникса перевелись младшие ученики, раз самой деве Ли приходится собирать плошки? — Хун Тао беззвучно поднялся по ступенькам беседки и взмахнул веером, указывая на посуду в руках Ли Мэй.

— Возносясь вверх, опасно забывать о начале пути, — Ли Мэй поспешно поставила плошки на стол и поклонилась, прижав руки к животу. Широкие рукава упали до самых кончиков пальцев, скрывая сотрясшую их дрожь. — Почтение Старейшине Хун.

— Не стоит так церемонно, — Хун Тао замахал рукой, а лицо его вдруг сделалось таким участливым, что Ли Мэй немедленно захотелось плеснуть на него водой, чтобы смыть истекающее приторной сладостью выражение. В Хун Тао ей все казалось слишком нарочитым и притворным, будто за всю жизнь этот человек не сказал ни одного слова, созвучного творящемуся в его мыслях. — Ты сядь, сядь, дорогая. — Он опустился на скамью, раскинув широкие полы своих одеяний, и похлопал по мраморному сидению, предлагая Ли Мэй присоединиться. Она села, выбрав место как можно дальше от темно-красных, расшитых золотыми фениксами одежд, и чинно сложила руки на коленях. Хун Тао молчал, но Ли Мэй чувствовала его взгляд: не тяжелый, будто пригибающий к самой земле, как у Ли Дао, или жалящий шершнем, как у почтенного Чжан Яна, а обволакивающий душным бархатом. От взгляда Хун Тао хотелось сбежать в купальни и скрести кожу мыльным корнем до красноты.

— Уважаемый Старейшина хотел о чем-то поговорить с этой Ли Мэй? — нарушила она затянувшееся молчание.

— Ах, дитя, — Хун Тао покачал головой. — Не знаю, с чего и начать. Может быть, другие Старейшины были правы, и тебе не стоит... но семья — превыше всего, так думаю я.

— Я не совсем понимаю... — Ли Мэй нахмурилась. Отступившая на время занятий тревога вернулась, разливаясь в груди холодком предчувствия. Что-то все-таки случилось, раз Хун Тао говорит так. Что-то еще.

— Бедное дитя, — Хун Тао будто и не слышал ее, — мир так жесток и лицемерен... Кто теперь наставит тебя и убережет от опасностей?

— Разве защиты достопочтенного Ли Дао недостаточно? Когда крылья Феникса успели настолько ослабнуть? — ногти Ли Мэй впились в запястье, а голос звенел от напряжения высоким колокольчиком.

— Об этом я и толкую, — Хун Тао вдруг оказался прямо перед ней, пристально заглядывая в глаза. Руки его обвились вокруг скрытых рукавами запястий Ли Мэй. — Сегодня на рассвете Главу Ли нашли мертвым.

— Что? — Ли Мэй показалось, что она ослышалась: так дико и невозможно звучали слова Хун Тао. Даже голос его, обычно мягкий и велеречивый, вдруг стал сухим и резким. Она слабо дернула руками, но так и не смогла освободить их от чужой хватки. — Старейшина Хун, такие слова...

— Правда, дитя мое, чистая правда. Разве ты сама не заметила, в какой тревоге пребывает Орден? Что же теперь с тобой будет?

— Со мной? — эхом повторила Ли Мэй. Она снова дернулась, высвободив наконец из пальцев Хун Тао одно, а потом и другое запястье. Будто это было самым важным делом сейчас. — Что со мной может случиться?

— Ты одна, дитя. Совсем одна. У тебя нет ни отца, ни братьев, что могли бы позаботиться о тебе, — Хун Тао говорил мягко, будто действительно разговаривал с ребенком, но взгляд его, холодный и цепкий, напоминал Ли Мэй хищных птиц, что встречались в горах, где она проводила время в уединении.

— Я часть Ордена Феникса, — голос Ли Мэй перестал дрожать, плечи расправились так сильно, что она почувствовала, как лопатки коснулись друг друга. — Разве это изменилось?

— Ну что ты, конечно нет, — Хун Тао выпрямился и отступил, — но хочешь ли ты, чтобы твою судьбу решал Феникс? Ах, дитя, у Ли Дао было так много врагов...

— Отец никому в жизни не причинил зла, — Ли Мэй встала. "Они кланяются и целуют протянутую руку, потому что знают, кто здесь сила, покажешь слабину — и клыки тут же вопьются в ладонь. Мы — чужаки, и это они не забудут, пока солнце не взойдет на западе," — в унисон ее голосу звучали в ушах слова Ли Дао.

— Конечно, — Хун Тао закрылся распахнутым веером, — разве я сказал что-то иное? Готовься к фестивалю, дева Ли. О чем я сказал — более никому говорить нельзя. Если ты хочешь, чтобы Феникс еще нес свои крылья.

— Я покидаю вас, Старейшина Хун, — Ли Мэй деревянно присела. Шаг ее был так ровен, что не дрогнула ни одна из богатых шпилек в темных волосах.

Хун Тао заткнул веер за пояс и медленно провел пальцами по умащенной маслами бородке. Разговор прошел как нельзя лучше: он был уверен, что дочь Ли Дао достаточно умна, чтобы услышать именно то, что он хотел сказать. И принять правильное решение. К кому еще ей идти? И все же что-то было не так. Хун Тао сжал переносицу, припоминая разом все события суматошного утра. Что же это было? Так много шума... вопросы, суета, люди. Он замер, невидящим взглядом уставившись на резные столбики, поддерживающие ажурную крышу беседки. Этим утром Ли Мэй единственная не спросила его о Ли Бо.

* * *

Вдох. Шаг. Выдох. Ли Мэй усилием воли заставляла себя идти медленно: она чувствовала устремленный ей в спину взгляд Хун Тао и не могла позволить себе сбиться с шага. Даже если больше всего на свете хотелось побежать. Она стиснула скрытые широкими рукавами пальцы и зажмурилась. Что же делать?

Однажды Ли Мэй видела смерч. Совсем маленький, он пронесся по лугу, срывая травинки, головки цветов и прячущихся в них пчел и хрупких бабочек. Они кружились, бессильно хлопая крылышками, неспособные вырваться из сковавшего их смертоносного объятия. Ли Мэй выхватила одну из ветряного плена. Та долго сидела на ладони, расправляя смятые крылышки и усики, а потом все же медленно сорвалась в неровный полет. Найдется ли рука, готовая вырвать из объятий смерча ее саму?

— О чем дева Ли печалится в такой день? — раздавшийся совсем рядом голос вывел Ли Мэй из задумчивости, и она резко открыла глаза. На дорожке перед ней, склонив голову к плечу в обычной своей манере, стоял Ши Ван. Ловкие пальцы быстро перебирали четки из каких-то мелких черных бусин неправильной формы. Ли Мэй видела их много раз: обернутыми несколько раз вокруг запястья или надетыми на шею, торчащими из рукава, подвешенными к поясу... Ши Ван никогда не расставался с четками, несмотря на насмешки, которыми его одаривали другие адепты за неказистый вид безделушки. Как-то он сказал, что это подарок наставника. Ши Ван никогда не рассказывал, кем тот был, и по редким обмолвкам Ли Мэй решила, что учитель его умер давным-давно. Возможно, отец знал его и потому согласился принять Ши Вана в Орден? У Феникса было много приглашенных адептов, но обычно они представляли известные Ордена или именитые фамилии, или их семьи щедро одаривали Орден. Ши Ван же не принадлежал ни к первым, ни ко вторым и вряд ли у него нашелся достойный Феникса дар. Но все же Ли Дао самолично внес его в списки. Ли Мэй никогда не спрашивала Ши Вана об этом.

— Ши-гэ, я, — Ли Мэй попыталась улыбнуться и поддержать шутливый тон, но губы будто свело судорогой, и она часто-часто заморгала, стряхивая влажную пелену перед глазами.

— Сестрица Мэй? — улыбка мгновенно стерлась с лица Ши Вана, а между бровей залегла беспокойная складочка. Он шагнул вперед, Ли Мэй покачнулась и с тихим хныканьем уткнулась в пахнущую можжевельником ткань ханьфу. Она больше не могла думать ни о приличиях, ни о том, как будет выглядеть со стороны.

— Т-ш-ш, — Ши Ван, осторожно обнял Ли Мэй и увлек ее с дорожки в уютную тень магнолий. Тихо щелкнули бусины на длинных четках. Он не произнес ни слова, пока Ли Мэй заходилась всхлипами и судорожными рыданиями. Но постепенно слезы иссякли, оставив после себя воспаленно зудящие глаза и прерывистое дыхание. Ли Мэй так давно не лила слез, что уже почти забыла, как это делается. «Слезы — это слабость, все только и ждут, когда ты их прольешь, чтобы как следует посмеяться», — часто повторял Ли Дао, и Ли Мэй училась не плакать, особенно когда действительно хотелось рыдать навзрыд. Матушка учила иначе, Ли Мэй хорошо умела ронять четко отмеренные слезинки, за которыми не было ни горя, ни грусти. Она так устала быть сильной и притворяться.

Ши Ван так и не отпустил ее, умудряясь удерживать одновременно крепко и невесомо. Так, что на платье не останется ни одной лишней складочки, а из прически не выбьется ни пряди. Он ни о чем не спрашивал, не строил догадок и не пытался решить за нее, о чем же она думает на этот раз. Как и всегда. Ли Мэй длинно вздохнула. Нестерпимо хотелось рассказать все и сразу, пожаловаться на Хун Тао с его грязными намеками, рассказать о... Ши Ван бы что-нибудь придумал. У него всегда находились хорошие идеи, даже когда Ли Мэй казалось, что сделать нельзя ничего совсем. Но... неправильно было впутывать в это кого-то еще. Особенно — Ши Вана. Он был последним человеком, которому она пожелала бы зла.

Ли Мэй достала платок, тщательно промокнула глаза и требовательно посмотрела на Ши Вана:

— Я совсем дурно выгляжу?

— Ты не можешь выглядеть дурно, — Ши Ван покачал головой, — но от девы Ли в такой день ожидают совсем другое лицо.

Ли Мэй опустила глаза. Она не сказала ничего и не обязана была ничего говорить, но не могла отделаться от чувства, что солгала.

— Ну-ну, птичка, расскажешь, когда захочешь. Или не расскажешь. Держи, — и Ши Ван протянул на раскрытой ладони искусно сделанный шелковый цветок. Несколько мгновений Ли Мэй смотрела на него, с трудом возвращаясь мыслями к утру — ко всему, что было до Хун Тао и прочего. Каким безмятежным оно было. Весь день должен был остаться таким.

— Ты уже подарил мне цветы. С первой утренней росой.

— Да? — Ши Ван лукаво улыбнулся. Цветок исчез в глубоком кармашке рукава. — Утро было так давно, что я запамятовал. Надеюсь, сестрице они понравились. Какие цветы я подарил?

— Те, что растут на большой клумбе у фонтана. Брат Ши был недостаточно осторожен и, возможно, садовникам найдется, что сказать ему.

— Думаю, они простят меня, — Ши Ван тихо фыркнул и сложил ладони в церемонном поклоне: — Долгих дней и счастья сестрице.

— Хотелось бы, чтобы они и впрямь были счастливыми, — Ли Мэй вернула поклон.