1+1 (джен)

Примечания:

AU Школа

С самого раннего детства нам твердят, что все мы уникальные. Что мы сами выбираем какими нам быть, что менять в своей жизни, кого приглашать, а от кого уходить. Нас учат, что кругом все только добрые и хорошие, и часто это понятие определяется как «вежливость», «заботливость» и «взаимная помощь». Нам всю бессознательную жизнь, когда мы зависимы от родителей и их решений, твердят, что, повзрослев, мы станем самостоятельными, умными и сильными. Что станем счастливыми и ни от кого не будем зависеть. Они выстраивают, так называемую, «Стену иллюзий», чтобы защитить нас от невидимого врага, чтобы мы смотрели на мир через розовые очки. Думали проще, доступнее и как можно более ярко, потому что «Реальность» и «Взросление» являются жестокими и мерзкими явлениями в жизни любого человека. Как только ребенок сталкивается с шипами Реального мира, как только он начинает показывать свои уязвимые места, или вести себя неподобающе, то этот монстр тут же добивает его своими клыками и рычащим голосом, чтобы превратить его в такого же послушного и правильного раба, кормильца, благодаря которому, эта Реальность будет только расти, и, к сожалению, только в негативном ключе.

Олежа тоже, как и все дети в его возрасте, столкнулся с этой тварью. Он разрушил Стену Иллюзий в семь лет, когда только поступил в школу. С самого первого обзывательства, с самой первой драки и грубых слов в его сторону, он крепко разбился об неустойчивую Стену, осколки которой впились в голову, оставляя болезненные воспоминания о всех тех событиях. Каждый раз, когда Олежу избивали, как отбирали и вытряхивали содержимое из рюкзака, как задирали или же угрожали порезать ножом за невыполненное за кого-то задание — он приходил домой в слезах, в синяках и сильно трясся, что вызывало гнев и недоумение у отца семейства. Михаил был строгим, холодным и учтивым человеком. А каким нужно было быть лидеру огромной компании? Он ненавидел любые проявления эмоций и каждый раз, когда сын приходил и плакал, он кричал на него, давал подзатыльники и доводил его до истерик, после которых его успокаивала сестра и глубоко любящая мама. Олеже было больно. Ему было больно, что многие мальчики в классе его обижали просто за то, что он знает немного больше остальных, что всегда приходит вовремя, является любимчиком учителей и делает все на пятерки. Он предполагал, что за это его будут любить, уважать и слушать, признавать в конце концов. Но за это он лишь получал в лоб ярлыком «Заучка!» или «Душнила!», а потом могли и надавать сильных пинков, чтобы отбить желание вообще что-либо делать.

Он просто не понимал что с ним не так. Изо дня в день он вел себя очень дружелюбно, мило и спокойно. Помогал если кому-нибудь что-то было нужно, активно поддерживал почти любой разговор, рассказывал о себе и пытался завести друзей, так как свято верил в силу дружбы, взаимопомощи и любви. Он изо всех сил пытался быть хорошим другом, старался не расстраивать никого, всегда со всем соглашался, делился последней булочкой или конспектом с урока, подсказывал правильные ответы и искренне радовался, когда к нему обращались за советом. Однако мальчик и не думал, что за пеленой улыбок, благодарностей и словами «друзей» было лишь желание использовать его в своих целях. За этой дружбой, о которой Олежа слышал много всего хорошего, стояла безликая черная магма предательства, равнодушия и злости, частички которой выплескивали на него так называемые «друзья», как на самого жалкого и слабого человечка в классе. И Олежа понял свое положение, когда его друг Петя, с которым они были знакомы два года, просто проигнорировал просьбу помочь, когда его снова избивали школьные задиры. Предательство всегда ранит. А первое предательство, как правило, самое болезненное и запоминающееся. В тот день ему было невероятно больно, что-то лопнуло внутри его души, а в голове помутнело так, что перед глазами встал черный дым. Проснулся он на следующий день только в больнице. Невыносимо.

Раз детям не удалось угодить, тогда Душнов решил угодить своему требовательному отцу. Он делал буквально все, чтобы его впечатлить: учился всегда на отлично, никогда не допускал двоек, помогал маме по дому и мыл посуду, делал все домашние задания идеально, ложился спать в одно и то же время, сам выключал телефон, и все это он делал ради него. Ради него он пошел на секции бокса, чтобы стать смелее и сильнее, начал тренироваться, делать пробежки по утрам. Он всегда пребывал в нервном состоянии, но это не мешало ему пытаться быть «Правильным» и «Идеальным» ребенком. Оля и мама с некоторым ужасом наблюдали за сыном. Вместо игрушек у него были только тетради и ручки, вместо мультиков он смотрел документальные и научные фильмы, и в целом из доброго и милого паренька он неожиданно превратился в типичного задолбавшегося студента. Хотя ему на тот момент было всего лишь одиннадцать лет. Однако, с сестрой он часто сбегал по ночам, чтобы отдохнуть от учебников, играли где-нибудь в подворотне и смотрели на мерцающие звезды в ночном небе, вдыхая запах свободы и веселья. Именно с ней ему не стыдно было быть ребенком, что наивно верит в Деда Мороза, любит бултыхаться в снегу, играть в догонялки и читать книжки про космос. И сколько бы часов Олежа не уделял учебе, занятиям, тренировкам и домашним делам, ему гораздо было интереснее быть ребенком. Жить настоящим, верить в лучшее, играть и просто… быть. Отец постоянно его подстегивал. «Нужно больше.» «Нужно смелее.» «Не бояться! «Выражаться четко».

А Олежа не хотел быть для кого-то простым набором чисел и наград. В глубине души он хотел быть хорошим и добрым человеком. Он хотел быть счастливым и делиться своим счастьем. Быть любимым и дарить свою любовь несмотря ни на что. Ему хотелось быть важным, нужным и смелым, но не через страдания — а через игру, мягкость, через что-то, что можно было изменять как ты хочешь. Что-то наподобие пластилина. Предавать любую форму, катать, растягивать и сжимать, чтобы сделать все как можно более комфортнее. И именно поэтому, когда в шестнадцать лет он случайно услышал рассказ родственника о каком-то спектакле, заинтересовался актерским делом.

Он редко посещал театр. Точнее, он посещал детские, кукольные театры, которые только пугали мальчишку и не представляли для него ничего хорошего и полезного. Скорее, вызывали отвращение от слишком громкой музыки, противных голосов актеров и визгов перевозбужденных детей. Однако, когда он, вместе с мамой и сестрой пошел в настоящий театр на спектакль «Гроза», по одноименной пьесе Островского, весь мир перевернулся перед глазами. Олежа был буквально потрясен буйством красок отовсюду, был захвачен особой атмосферой величия и эстетической красоты, осматривая высокие потолки с лепнинами, гравюрами, переполненными балкончиками и вдыхая душистый, но приятный запах старого занавеса. Музыка, красивая, пластичная и грациозная, лилась по его легким и венам, наполняя его чувством истинного блаженства и культурного восхищения, что оставалось с ним до самого финального акта. Он не мог оторвать глаз со сцены. Он наблюдал как актеры, совсем близко, не такие как в телевизоре, играют свои роли, действуют, показывая свои разные характеры, «Темное Царство» и конечно же ему запомнилась Катерина. Мечтательница, словно как сам Олежа, мечтающий о другой жизни, о любви, о свободе, сыгранная милой девушкой, да так хорошо, что он верил ей. Так же верил как и другим, но ей хотелось верить больше, потому что она буквально его отражение. Она стала его музой и он понял в чем его истинное призвание — лицедейство.

Олежа хотел дарить радость людям, хотел будоражить души своими речами, движениями и красотой. Иметь способность менять облики, отыгрывать сложные психологические роли и буквально растворяться в этом искусстве, быть частью Святейшего Храма и не думать ни дня о том, что он «Неправильный» и «Неидеальный». А творить. Творить ради искусства, ради обогащения других людей и себя в том числе. Впервые у мальчика появилась своя мечта, своя миссия. И больше ничья. С того самого мгновения мальчик отбросил тяжелый график дня и начал углубленно изучать театральное искусство: смотрел спектакли в свободное от дел и занятий время, слушал некоторые курсы с Ютуба, читал статьи, интересовался актерами и записывал всю информацию себе в блокнотик, тщательно скрывая свои увлечения от отца. Он с особой энергией рассказывал Оле о театре, спорил об актерах и какие режиссеры лучше. Иногда, если позволяли деньги и время, ходил с ней в театр, на что сестра была вовсе не против. Ей наоборот было радостно, что ее суетливый братец наконец-то становится живым. Не машиной для выполнения каких-то скучных задач, а именно живым обычным ребенком, человеком, у которого было любимое увлечение и цель в жизни, что разожгла его загнанное сердце.

Однако, как и обычно бывает, за светлой полосой в жизни приходит темная, что может подарить целый букет негативных чувств. И именно этот букет вручил сыну Михаил, узнав о его «Запретном занятии». Однажды утром, пока Олежа все еще спал перед походом в школу, отец решил порыться в вещах сына, чтобы понять, почему он в последнее время стал очень веселым, радостным и заинтересованным чем-то «ненужным», что его очень настораживало. Он не был сторонником проявления эмоций, так как они могли показать слабость человека, а Михаил не хотел видеть Олежу слабым и никчемным — он хотел сделать его идеальным строгим лидером, каким являлся он сам. И все его надежды рассыпались в прах, когда он нашел тот самый блокнотик в груде бумаг и листочек на дне тумбочки. Описания актеров, театральных терминов, хореографии и прочего, чего он сердечно ненавидел, повергли его в невообразимую ярость. Он заревел, криками разбудил мальчика и, крепко взяв за ухо, хорошенько выпорол ремнем, игнорируя его попытки вырваться, не слушая стоны боли и слезы. Олеже было страшно. Спросонья он не понимал что сделал не так, чем вызвал гнев у отца, но когда он опустил взгляд в пол, он увидел разорванные листы блокнотика. Того самого, с его мечтой и он все понял. Он не мог сдержать слез. Но ему на помощь подбежала разъяренная мама и всеми силами отпихнула Михаила от ребенка, глядя на него с ужасом и сожалением. В тот день это было последней каплей. Она возненавидела своего мужа.

Пока родители ругались, Олежа крепко обнимался с сестрой, пытаясь успокоить новые порывы слез. Ему было больно, страшно, силы стремительно кончались и ему хотелось буквально исчезнуть, прямо здесь и сейчас провалиться под землю и забыть о театре навсегда. Он понял, что не заслуживает этого удивительного мира грез и фантазий, не заслуживает ничего хорошего и доброго кроме страданий и боли, и, вырвавшись из объятий сестры, убежал прочь из дома. Олежа чувствовал себя ничтожеством. Ведь его снова ранила Реальность.

Олежа сидел на своей же курточке, облокотившись об темную стену. Он находился у черного входа в школу. Эта дверь была всегда закрыта на ключ и, судя по грязному крылечку, старому неухоженному дворику и мусору, за ним никто не смотрел и никто не обращал внимания. Как и за самим бедным ребенком. За стенами проходили занятия. Слышались бормотания учителей и звонкие голосочки детей, но Олеже было все равно. Он обнимал колени и совсем тихо, сдавленно, так как в легких не хватало воздуха, плакал, ощущая себя ничтожным, слабым и жалким существом. Существом, которое поверило в хорошее, которое дает слабину своими никому ненужными эмоциями и существованием. Ему было немного холодно. Дул февральский ветер, вороша его волосы, легкую домашнюю одежку и заставляя слегка содрогаться, отчего все внутри свернулось. Бедра ощутимо болели после наказания, в голове был снова шум и пепел, а все нутро отдавалось ужасающей болью, которую трудно было выразить словами или душевно. Он просто не знал куда себя девать. Он не знал, стоило ему было идти домой, идти в школу или вообще уехать из города? Из страны? На остров, где он будет счастлив, или вообще на другую планету, где было бы лучше. Было бы счастливее и радостнее, чем торчать в этой невыносимой, неблагодарной черной дыре под названием «Земля». Он не знал что делать. Не знал ничего и просто ожидал неизвестного, содрогаясь от плача и большой обиды, которая пожирала его изнутри.

— Чего ты хнычешь?

Олежа чуть не подпрыгнул от внезапного голоса и замер, сам не понимая от чего сжался всем телом. Ему было страшно и непонятно, но все-таки надо было проверить кто это был. Хотя ему сейчас не хотелось говорить ни с кем и хоть как-то контактировать с людьми. Он медленно поднял заплаканные глаза и увидел перед собой высокого парня в расстегнутой куртке, с непослушными каштановыми волосами, с широкими плечами и красивыми, затуманенными глазами мятного цвета, что немного обеспокоенно, но внимательно смотрели на мальчика. Олежа тихо сглотнул, разглядывая незнакомца, у которого меж пальцами дымилась сигарета. На лице, простоватом, но отдающийся какими-то приятными добрыми нотками, были едва заметные шрамики, что создавало впечатление опасного вояки или гопаря, о которых мальчик много слышал. Однако тот не проявлял какой-либо агрессии и потому ему не было так страшно, однако долго молчать и смотреть ему стало стыдно и Олежа, глубоко вздохнув и вытерев локтем слезы, ответил:

— Я не плачу. Ты кто? Что тебе надо от такого ничтожества как я?!

Последняя фраза вырвалась у него случайно. Сдавленно, словно кричал не он, а его измученная душа. Это заставило незнакомца чуть отшатнуться, но он не отошел, а приблизился и осторожно положил руку на его худое плечо. На что Олежа неожиданно крепко сдавил руками куртку и вжался в грудь, продолжая тихо плакать. Парень вовсе не осудил его. Не оттолкнул, не упрекнул, а лишь молча сидел с ним рядом и держал за плечо, покуривая сигарету. Ему было очень жаль этого мальца. И он уже примерно догадывался что с ним.

— Прости…

Пробормотал Олежа, когда наконец-то рыдания прекратились. Он медленно отстранился от парня, с опаской взглянув на него, и снова обнял колени, устремив пустой взгляд куда-то в сторону. Ему было очень плохо. И даже не задумывался о человеке, что с ним сидел. Что он хотел? Почему он здесь? Мальчик не знал. Да и не хотел знать. Думать ему сейчас было тяжело. Незнакомец выдохнул очередной клуб дыма, задумчиво что-то пробормотал, затем потушил сигарету об носок ботинка и повернул голову к пареньку, что только что плакал ему в рубашку. Взгляд был не злым. А спокойным и каким-то грустным. Ему очень хотелось защитить этого человечка, хотя он с ним не был знаком.

— Не извиняйся, все нормально. Ты как?

— Не очень.

— Родаки?

Олежа чуть хмурит брови. Он не понимал значения этого слова и повернул голову к парню, озадаченно взглянув на него. Тот слабо усмехнулся.

— Ну, родаки тебя довели, да? Родители.

— Ну да… точнее один из них. Мне просто хочется умереть.

Олежа снова спрятал лицо в колени и тяжело вздохнул, слегка содрогаясь от холода. Незнакомец молча смотрел на него. Конечно, это была его жизнь, но он не мог просто бросить какого-то бедного паренька на произвол Судьбы. Одного. Без поддержки. Он вздохнул, накрыл на плечи Олежи свою куртку и придвинулся чуть ближе, но не слишком, чтобы ноги не касались друг к другу.

— Пацан, я все понимаю, поверь. У меня такая же херня с родаками… Хочешь поговорить об этом?

— А почему тебе интересно? Я думал люди вроде тебя счастливы… ну, ты же… сколько тебе?

— В моем возрасте пиво могут пить. Восемнадцать. И знаешь, я нихуя не счастлив.

— Правда?

Мальчик поднимает голову и удивленно таращит глаза на подростка, просто не веря услышанному. В его понятии подростки, восемнадцати лет и старше, были самыми счастливыми людьми: они могли гулять где захотят, делать и покупать что угодно, ощущая безграничную свободу и радость. Но видя перед собой эти тусклые глаза, уставший взгляд, лицо и басистый, грубоватый тембр, Олежа начал понимать, что далеко не все так радужно. Незнакомец усмехнулся.

— Ага. Как думаешь, чего я добился? У меня родаки ебанутые люди, у которых только одно бухло на уме, вечно меня бьют. Ты ведь тоже думал, что когда вырастешь, сможешь делать че хочешь? Не, нихуя. Я хотел стать музыкантом и бряцать на гитаре как Брайан Мэй или Джим Симмонс, знаешь их? Я брал гитару у ребят и тренировался, был очень рад этому делу… до тех пор пока мой батя не разъебал гитару об пол. И еще много всякой хуйни было. Меня бросали, предавали, пытались пару раз на наркоту подсадить и в целом, жизнь не сахар. А у тебя что?

Олежа слушал его с некоторым трепетом и вниманием, ощущая в этом звучном голосе и рассказе некоторую тоску, что заставляла невольно съеживаться, то ли от холода, то ли от представления всей ситуации. Он сильнее укутался в куртку незнакомца, пытаясь согреться и переварить услышанное. Мальчик нередко слышал сотни подобных историй, в которых чьи-то родители были алкашами и избивали собственных детей. Потом эти же дети заводили знакомства с плохой компанией, а дальше беспорядочные половые связи, алкоголь, сэкс и прочие прелести гнилой жизни. Раньше он думал что все это не меньше чем фантазии телевизионщиков. Однако, смотря на изможденное лицо парня, слушая его рычащий и как будто бы сломанный голос, не такой какой должен быть у «радостного 18-ти летнего подростка», он понимал, что все иначе. Ему стало очень жаль его.

— Я хотел бы стать актером… знаешь, я обожаю театр. С этой атмосферой, занавесом, декорациями и костюмами. Это меня притягивает, понимаешь? Ведь когда ты актер, ты сможешь стать кем угодно. Принцем, генералом, графом, героем или злодеем, но… Мой папа запрещает мне думать об этом. Он говорил что актер — жалкая профессия, и что я должен стать лидером компании. Даже учил меня разным организаторским вещам, но… посмотри на меня:

Олежа развернулся всем корпусом парню, осмелившись взглянуть заплаканными глазами в изучающие напротив. Его коротко стрельнула дрожь, но он не дал виду, лишь продолжил неспешный рассказ, ощущая странно нарастающее тепло где-то внутри.

— Я маленький, хилый, эмоциональный и просто… не правильный, понимаешь? Я очень умный, но мои знания никто не ценит. Я пытаюсь быть правильным, быть идеальным и приносить пользу, но всем всё мало и я просто не понимаю что мне делать. Как мне быть и что говорить. И такое ощущение, что я должен исчезнуть, потому что… не достоин жить в этом мире. И скажи, кому я такой нужен?

Подросток внимательно слушал Олежу, вглядываясь в эти невинные голубые глаза, в которых читалась кристальная доброта, доверие и тоска. Ему хотелось прямо сейчас обнять этого маленького зашуганного котенка, взять на ручки и унести куда-нибудь в безопасное место, чтобы ему стало легче и спокойнее. Чтобы не было деспота отца и не было места для боли и ненависти. И пока он слушал мальчика он невольно узнавал самого себя: когда-то и он хотел быть нужным, важным и полезным. Помогал всем подряд, старался быть правильным, изредка грубил и скрывал свою агрессию, боясь кому-нибудь навредить. Однако из-за постоянного игнорирования собственных чувств и эмоций его здоровье пошатнулось и тогда он оттолкнул всех от себя, начав новую жизнь с другими людьми. И в этой жизни впервые появился такой человек как Олежа. Словно младший брат, которого ему всегда не хватало.

Парень улыбнулся, он мягко положил руку на плечо мальчика и тот озадаченно, пугливо посмотрел на него, однако не отшатнулся и не двигался, словно от этого прикосновения его резко парализовало. Настала тишина. Короткая, приглушенная воем ветра, трелью звонка за стеной школы и радостными криками детей, но такая нужная сейчас, родная и теплая, что Олежа слабо улыбнулся, краем глаза заметив на пальце подростка глубокий шрам. его снова чуть передернуло.

— Ты самый нормальный ребенок. Поверь мне. Тебе не нужно пытаться быть идеальным и правильным, понимаешь? Тебя, я уверен, любит твоя мама, может, сестра, братья, просто за то, что ты есть. Знаешь, я бы все отдал чтобы у меня был такой человек, который любит и ценит тебя не за оценки или правильные мысли в башке, а за просто так. Будь собой. Не надо гнаться за кем-то, это такая неблагодарная хуйня, наверно ты уже это понял. И ты достоин жить, поверь мне, каждый достоин, если поймет что всем людям друг на друга наплевать. Делай то что тебе нравится, смотри, изучай, будь тем кем захочешь, а остальных, кто говорит что это херня, шли в жопу. Я уверен что ты справишься.

Олежа внимательно выслушивал парня и его нутро мелко тряслось от тепла, что обволакивало все его тело, согревало голову, разводило плечи и он ощущал такое воодушевление, что ему хотелось расправить крылья и взлететь ввысь, не замечая никого и ничего. Эти слова, искренние, такие важные и необходимые сейчас, вмиг успокоили мальчика. Ему снова захотелось жить и он был приятно удивлен что такой сломленный жизнью человек решил помочь маленькому неудачнику вроде Олежи. Может, Реальность не такая уж и сука?

Душнов улыбнулся и коротко кивнул, глядя блестящими глазами на него. Подросток усмехнулся и с его лица как будто пропали все шрамы, оголяя молодое, красивое лицо, пусть и самое простое и обычное. Он точно был особенным и Олежа это чувствовал.

— Спасибо!

— Обращайся.

Пожал плечами парень, похлопал Олежу по плечу и встал с крылечка, взглянув куда-то вдаль. Тот немного порезал на месте, ощутив тупую боль в бедрах, зажмурился и встал позади, заинтересованно глядя на незнакомца. он же так и не узнал его имени!

— Прости, а… Как тебя зовут?

— Я Дима. А тебя?

Дима развернулся к нему и снова улыбнулся. Слабо, полуулыбкой, сверкнув мятными глазами. Олежа мог поклясться что в этот момент что-то екнуло в его груди, когда он встретился с его взглядом. Он скрепил два пальца в смущающем жесте и ответил, слегка потупив взгляд:

— Я Олегсей. Не Олег. Но ты можешь называть меня Олежа!

— Хорошо, Олежа, запомню. А пока… погуляем немного? У нас, кажется, незапланированный свободный день. В школу все равно не хочется.

— А куртка? Тебе отдать?

— Оставь пока себе, мне не холодно.

Олежа недолго думая кивнул и подбежал ближе к Диме, весь улыбаясь от счастья и радости, на что Дима только усмехнулся. С того дня для них обоих открылась новая страница, и они обещали друг перед другом что проживут жизнь так, как они хотят, поддерживать друг друга, находиться рядом и помогать, не взирая на злую «Реальность» и мерзкое «Взросление. Этот день для них был особенным.

Примечания:

Специальные благодарности Риваю Кислому за идею.