Удивительные приключения студентки Васильевой (джен)

Примечания:

Главная метка — детские лагеря. Ну, вот так как-то:)

Студенты — это люди, которые плавают на поверхности науки и два раза в год ныряют в её глубины.

Алёна всегда была уверена, что самый сложный предмет на химфаке — это органическая химия. Это когда препод выводит на доске странные письмена, а ты перерисовываешь их в тетрадь, не задумываясь над их тайным смыслом. Это когда однокурсник случайно заглядывает в твой конспект, спрашивает: «Ты что, шаришь, что ли?», а ты отвечаешь: «Конечно же нет, я на парах ничего не понимаю». Это когда на экзамене по органической химии проще преподу вкратце пересказать сюжет «Сильмариллиона», потому что главное правило органики как предмета — «Говори, чтобы было ничего непонятно», при этом с использованием моря и маленькой лужицы неизвестных имён и терминов по типу, например, хоризмовой кислоты (если говорить о «Сильмариллионе», то следует использовать имена, имеющие в себе корень -фин-, а также названия для разных неизвестных науке артефактов). Потом препод покивает, похвалит за знание предмета и скажет: «Ну, ладно».

Вообще-то, в университетах уже давно пора ввести оценку «Ну, ладно»; она должна ставиться в том случае, если студент по некоторым независящим от него причинам никак не может подготовиться и сдать экзамен на три, но тем не менее раз за разом упорно ходит на пересдачи. Хотелось бы верить, что эта оценка будет равняться числу Эйлера, то есть примерно 2,718281828, что в зачётке лёгким движением руки округляется до трёх. Если бы кому-нибудь пришла в голову такая прекрасная идея, то студенческая жизнь стала бы гораздо проще, но так как такая идея приходила только в светлые головы студентов, то пока что сданный на два зачёт был исключительно их проблемой. Поэтому Алёна стремилась сдать сессию по программе минимум на трояки, а по программе максимум — без троек вовсе, чтобы двойки не стали её головной болью на следующие месяца полтора, или как повезёт.

Впрочем, после того, как её квартира превратилась в проходной двор, её новые постояльцы не давали ей сосредоточиться ровным счётом ни на минуту: чего только стоила их реакция на звонок мамы, решившей позвонить аккурат когда Алёна, уложив мужчин на пол, а Александровну Фёдоровну на стоявший на кухне диван, выключила свет и ушла к себе в комнату, чтобы начать наконец готовиться. Такой концентрации удивления на секунду времени ни одна однокомнатная квартира в Красносельском районе славного города Санкт-Петербурга ещё не видела. Надо же — коробочка помимо того, что всё знает, так ещё в придачу позволяет говорить с теми, кто сейчас за тысячу километров от тебя. Алёна потратила где-то полчаса, чтобы объяснить этот чудесный феномен, но в итоге сама запуталась и выглядела, как тот мужик из мема: попадает он в прошлое, древние люди спрашивают у него: «Так как вы получаете электричество?», а он сидит в позе скульптуры мыслителя и отвечает: «Я не знаю»⁽¹⁾. В конце концов ей удалось уложить всех спать и отправиться всю ночь сидеть над конспектом, недоумевая, как этот гранит науки можно разгрызть за оставшиеся сутки.

То ли дело было в школьные года: помимо того, что Алёна тогда пребывала в счастливом неведении о том, где она будет учиться, она ещё и летом не кисла дома, а ездила по детским лагерям. В шахматный, в математический, в спортивный… Где она только не перебывала! Особенно ей понравилось, когда в десятом классе она ездила в зимний лагерь куда-то под Владимир. У неё была традиция: по ночам ходить в ближайшую «Пятёрочку», в которой продавщиц, разумеется, ни капли не смущало, что их в ночное время посещает несовершеннолетний, и потом в комнате наедаться до отвала растворимым кофе, печеньем, сухариками и дошиком — чтобы на свете было не так скучно жить. Правда, в тот раз Алёна не учла, что дело будет под Владимиром, да ещё и зимой, то есть именно тогда, когда ударяют морозы в минус сорок градусов, и что до ближайшей «Пятёрочки», как и до любой другой цивилизации, надо было сначала бежать сквозь лес, там подраться с медведем, потом аккуратно перебежать через шоссе, ну и в конце концов через всего лишь каких-то три часа достигнуть таки ближайшего населённого пункта, в котором единственная «Пятёрочка» открывается в восемь, а после проделать весь тот же путь обратно с прилагающимися полными пакетами еды. В общем, Алёна тогда заставила проходить всю эту дорогу какого-то несчастного курьера, которому не посчастливилось в тот день выйти на работу, о чём он наверняка потом очень сильно жалел.

Алёна несчастно улыбнулась, посмотрела на часы, выяснила, что уже «6:24», и вышла — правильнее сказать выползла — из своей комнаты наружу. Самое время ощутить себя Голлумом из «Властелина колец» — когда солнечный свет, падающий на пол сквозь плотно задёрнутые шторы, пугает тебя, и когда всё в мире становится неважным по сравнению с твоей прелестью. Хотя если у Голлума вся прелесть заключалась в золотом колечке, то у Алёны — в чашке кофе и блинчиках со сгущёнкой на завтрак. А ещё лучше в двух чашках. А ещё лучше в двух кофейниках.

Алёна, позёвывая, наконец доползла до кухни, явив ей свой лик, и обнаружила, что её гости уже встали, бодро шуруют по кухне и ищут, что бы такое поесть, — по крайней мере так объяснила себе Алёна то, что Дмитрий Прокофьевич решил осмотреть все кухонные шкафы.

— Еды в доме нет, — объявила Алёна. — Может, найдётся пара Дошираков и пачка растворимого кофе… Но это будет всё, что осталось после нашего набега на пиццу.

— Выглядите вы ужасно, сударыня, — весело сказал Дмитрий Прокофьевич. — А есть нам и вам всё же необходимо, потому что голод — не тётка…

— В лес не убежит, — продолжила Алёна. Поймав на себе двусмысленные взгляды, она пожала плечами. — Ладно, я зайду в магазин «24 часа» и буду надеяться, что его обычные посетители выглядят ещё хуже, чем я. А ваша задача — не разбомбить дом, пока я покупаю нам завтрак. Кстати, о завтраке…

Алёна нащупала где-то в кармане телефон, открыла там приложение банка и с удивлением узнала, что на карточке осталось чуть больше ста пятидесяти рублей.

— Ну, на десять Дошираков хватит, — сказала Алёна, что-то такое подсчитав. — А дальше, похоже, нам придётся есть друг друга, если вы, конечно, не найдёте в карманах что-нибудь ценное, потому что у меня денег больше нет… но вы там обязательно держитесь.

— Как вы можете такое говорить?! — возмутилась Александра Фёдоровна. — Мы всё же приличные и благовоспитанные люди! Как вы могли нас обвинить в таком непотребстве — есть друг друга?!

— Я вас ни в чём не обвиняла. Просто я констатирую факт: или деньги на бочку, или мы пойдём просить милостыню на улицу. Студенты даже сейчас не слишком богатые, несмотря на то, что вроде бы прогресс произошёл на полтора века…

Все с понимающим видом начали рыться в карманах, и по итогу после всей этой процедуры на столе у Алёны оказались: тридцать пять царских рублей 1806 года чеканки; сто рублей ассигнациями и какая-то мелочь 1863 года выпуска; золотые серёжки императрицы. После некоторых прений к ним присоединились золотые часы и табакерка, принадлежавшие таинственному анониму. Алёна осмотрела всё это богатство, поняла, что практической ценности оно не имеет, и грустно вздохнула.

— И что мне со всем этим добром делать? — спросила Алёна.

— Если бы мы были в нашем времени, я посоветовал бы вам отдать это ростовщикам, — по-деловому сказал Дмитрий Прокофьевич. — Вот у нас все студенты-«товарищи» ходили к старухе-процентщице, Алёне Ивановне… Родя, всё хорошо? Ты так сильно побледнел!

Алёна краем глаза посмотрела на Раскольникова и увидела, что он действительно стал абсолютно белым, аки лист бумаги.

— «Товарищи»… Как-то по-коммунистически звучит. Хотя и я бы на месте Родиона Романовича тоже испугалась, тем более, что ростовщиков я, признаюсь честно… пока что не видела ни разу. Даже не знала, что они все ещё в природе встречаются. Может, уже и не встречаются. А что делать с этими залежами я, повторюсь, пока не понимаю. Есть идеи помимо ростовщиков? — Алёна увидело, что все отрицательно замотали головами, и заметно помрачнела. Потом неожиданно на её лице отобразилась какая-то идея, которая почему-то всем уже заранее не понравилась, а Алёна рванулась звонить кому-то по телефону. — Алло, тётя Надя? Здравствуйте, давно не виделись. Что звоню? Да вот, не заняли бы вы мне тысяч… пять? Нет, что вы, я обязательно вам их верну! Правда, не деньгами, а бартером, так сказать. Мне тут серёжки подарили, но вы же знаете, я серёжки не ношу, а вашей Катеньке вполне пришлись бы в пору. Кто подарил? Да так… Только маме не говорите, хорошо? Тогда когда я к вам заеду, непременно передам. Не забуду. Переведёте мне на карточку? Да? Спасибо! До свидания, тётя Надя! Спасибо вам ещё раз!

Когда Алёна положила трубку, на неё воззрилось пять пар удивлённых глаз, под взглядом которых она почему-то почувствовала себя неловко.

— Кто такая тётя Надя? — холодно спросила императрица, которой явно хотелось знать, кому только что разбазарили её серёжки по такой дешёвке.

— Да ладно вам, всё будет тип-топ. А тётя Надя — это женщина, благодаря которой мы с вами не умрём с голоду. Ну, а если серьёзно, это наша дальняя родственница. Ничего страшного, свои люди — сочтёмся.

— Островский тоже написал пьесу «Свои люди — сочтёмся», — заметил Дмитрий Прокофьевич. — Знаете, чем она кончилась? Тем, что купца, который так говорил, ограбил собственный зять.

— Знаете, фразу «Враг моего врага — мой друг» произнёс один арабский принц, которого потом убили его подданные. Но, как по мне, это событие на смысл этого высказывания не влияет никак. Хорошо же сказано? И про своих людей тоже хорошо сказано, и не важно, что этого конкретного купца из этой конкретной пьесы кинул его же зять. Значит, сам виноват. А я перед тётей Надей ещё ни в чём не провинилась.

— Вы хоть сию пьесу-то читали, сударыня? — тоном, которым обычно разговаривают с ребёнком, спросил Дмитрий Прокофьевич. Алёна обидчиво помотала головой — она, естественно, читала, но давно, и едва ли помнила, в чём там состоит вся проблема. — Может быть, купец и виноват, но зять и его почище. Впрочем, оба они жулики, а жуликов я не люблю: всегда есть способ заработать законно. И ведь находятся же люди, которые печатают фальшивые акции и продают их, а сами наживаются! — гневно выкрикнул Дмитрий Прокофьевич и грохнул кулаком по столу так, что тот жалобно заскрипел.

— Дмитрий, успокойся, — посоветовал ему Раскольников.

— Право, Дмитрий Прокофьевич, — сказал Александр I. — Все мы грешны, а на таких жуликов, которых вы описываете, управа обязательно найдётся. Вот для этого вы же и учитесь на юридическом факультете, сударь, — и мне кажется, что следователем быть вам было бы очень полезно, как для вас, так и для общества.

— На каждую рыбу найдётся рыба покрупнее, — выдала Алёна и снова этим заработала несколько недоуменных взглядов. — Только Дмитрий Прокофьевич такая рыба, что никто его не проглотит, а если и проглотит, то подавится.

Дмитрий Прокофьевич и Родион Романович переглянулись, обменялись улыбками и вдвоём засмеялись.

Алёна облегчённо выдохнула: наконец-то над её шуткой хоть кто-то посмеялся.

1) https://ruanekdot.ru/news/v_proshlom/2024-02-03-43537

Вернуться к тексту