Удивительные приключения студентки Васильевой (джен)

Примечания:

Главная метка — каникулы. Да, я знаю: у студентов в июне сессия, поэтому этот рассказ посвящается именно им)

В рассказах часто встречается это «но вдруг». Авторы правы: жизнь так полна внезапностей!

Антон Павлович Чехов. «Смерть чиновника»

В современном мире часто принято разбрасываться разными терминами, имеющими под собой довольно зыбкое основание; именно поэтому до сих пор не вышло из моды такое прекрасное понятие, как «многозадачность», означающее, что человек умеет делать две и более вещи одновременно. Однако, во-первых, понятие многозадачности было придумано не маркетологами двадцать первого века, а еще императором Юлием Цезарем, который умел делать три вещи за раз, а во-вторых, это понятие не распространяется на человека, находящегося в состоянии сна. Впрочем, никто вам не запрещает перед сном выпить, чтобы спать и быть пьяным одновременно⁽¹⁾, но вряд ли подобное сочетание занятий можно назвать многозадачностью.

В конечном счёте, к чему было сказано так много слов? А к тому, что Васильева Алёна Сергеевна в течение уже длительного периода времени спала. Не стоило бы на этом заострять такого большого внимания, как это делаем мы, ведь сон суть есть вполне привычное состояние человека, но были два обстоятельства, которые заставляли задуматься над создавшимся положением. Первое обстоятельство заключалось в том, что Алёна была студенткой второго курса. Ничего необычного, согласитесь, — мало ли в России-матушке студентов-второкурсников? А вот второе обстоятельство было куда более интересным: через два дня у Алёны начиналась сессия, к которой она, естественно, не готовилась, так как делать это, лёжа в любимой кровати и видя уже седьмой сон, не представлялось возможным. То есть, собственно говоря, даже если бы Алёна и имела такой навык, как «многозадачность», его применение осложнилось бы тем, что она сейчас спит.

Вот только сессия приближалась медленно, но неумолимо, а Алёна, по традиции большей части господ студентов, имела обыкновение учить теорию прямо перед экзаменом. И опять же, возвращаясь к тому, с чего мы начали: не обладая таким талантом, как «многозадачность», Алёна, валяясь в постели, сильно рисковала, так как невыученные вовремя билеты могли напомнить о себе в самый неподходящий для этого момент — то есть прямо на экзамене. К сожалению, Алёну это нисколько не волновало, поскольку во сне человек имеет свойство быть спокойным как удав.

И мы непременно должны признаться, что она спала бы и дальше, если бы не случилось вдруг одно прелюбопытное, никем нежданное и весьма несвоевременное «но». Это самое «но» сначала погремело на кухне, потом со скрежетом, достойным преисподней, передвинуло стул, ну а после, в завершение своего концерта, свалило что-то с книжной полки. В конце концов Алёна с трудом проснулась, слегка приоткрыла глаза, увидела, что электронные часы весело мигнули и показали «8:58», и недовольно стянула с себя одеяло.

— Слышь, котяра! — проорала Алёна, прекрасно помня, что в квартире, кроме неё, есть только кот. — Ты вообще там обнаглел? Может, тебя для профилактики сегодня не кормить?

После этого в доме неожиданно наступила полная тишина, прерываемая только чириканьем птиц. Не слышно было ни возившегося кота, ни соседского телевизора, ни даже криков детей за окном. Алёна, благодарно вздохнув, собралась было уже снова продолжать спать, но тут из кухни послышалось деликатное покашливание, которое практически сразу стихло.

— Прощу прощения, сударыня, но мы не знали, что здесь, кроме нас, есть ещё кто-то… — кротко произнес незнакомый мужской голос, после чего Алёна, только что коснувшаяся головой подушки, резко вскочила и прислушалась.

Сначала она подумала, что заговорил уже окончательно обнаглевший кот, но затем осознала, что коты не говорят, а это означало только одно: в её квартиру кто-то бессовестно пробрался! Более того, этот кто-то смел с ней разговаривать и, не боясь, показывал своё присутствие. Алёна, внезапно прозрев, вскочила с кровати, чуть ли не с ноги открыла дверь и пулей вылетела на кухню, чтобы наконец понять, что за чертовщина здесь происходит.

А через несколько мгновений она уже стояла на кухне, встречаясь взглядами с пятью совершенно незнакомыми ей людьми, одетыми как минимум не по современной моде, которые, увидев её, вдруг стремительно отвели глаза. Единственная женщина среди этих пятерых брезгливо наморщила нос, осмотрев Алёну с ног до головы, и сделала недовольный жест рукой.

— Что за бесстыдство! — с тихой яростью в голосе сказала она. — Как вы смеете появляться не то что передо мной, а перед мужчинами в таком виде?! Вы понимаете, в какое положение вы себя этим ставите?

Алёна, начав понимать, в чём, собственно, состоит дело, аккуратно посмотрела вниз и увидела, что всё её одеяние составляет сорочка гораздо выше колена. Это её, конечно же, не смущало — мало ли в чём она по дому ходит, и людей, которые проникли в её квартиру, это ни разу не касается — но, по-видимому, незнакомцы были по этому поводу несколько иного мнения. Алёна набрала в грудь побольше воздуха и собиралась с духом, чтобы высказать этим «господам» всё, что она о них думает.

— Первое: извините меня, конечно, но в последнюю очередь у вас я хотела спрашивать, во что мне нужно одеваться, — начала она вполне недружелюбно. — Второе: я вас абсолютно не знаю, и меня очень интересует вопрос, как вы сюда попали. Третье: кто вы, блин, такие? И, наконец, четвёртое: где мой кот?

На несколько долгих мгновений установилась пауза, за которую Алёна успела рассмотреть своих гостей. Женщина, которая вступила с ней в диалог, была дамой лет за сорок, уже с морщинками на лице, явно с не самым простым характером и с непоколебимыми моральными устоями. Остальные четверо были мужчинами; двое в военной форме странного покроя, оба блондина, один постарше, другой помладше. У того, что постарше, был отличный черный мундир, но вместо штанов имелись прекрасные обтягивающие белоснежные леггинсы; у младшего хотя бы были штаны в тон мундиру, но это нисколько не объясняло того, почему форма у него чёрная, когда во всей российской армии она зелёная или на крайняк синяя. Оставшиеся два товарища имели вид весьма жалкий, представляя собой двух молодых людей в хорошо потрепанной жизнью одежде и с вытянувшимися от удивления лицами. В общем, выглядела эта пятерка лучших, на вкус обывателя, к которым причисляла себя Алёна, максимально странно и совсем не так, как полагается выглядеть уважающим себя взломщикам квартир.

— Да как вы смеете! — чуть ли не прокричала женщина за сорок, которая за эту продолжительную паузу успела сначала побагроветь, потом страшно побелеть и снова побагроветь. — Как вы смеете так с нами разговаривать? Кто вы вообще такая, чтобы говорить таким образом? — женщина повернулась к сопровождавшим её мужчинам. — Мне кажется, господа, что нам следует позвать сюда жандармов для того, чтобы они… поскорее разобрались с этим! — безапелляционно произнесла она.

— Жандармов? — Алёна, стараясь не концентрироваться на том, что её обозвали местоимением «это», подключила все свои знания, чтобы вспомнить, кто это такие, и память услужливо ей подкинула образ французских жандармов из второсортных детективов. — Ментов, что ли? Ну, если вы настаиваете, можем вызвать и их, но это большой вопрос, кому они поверят больше: вам, мне или никому. Тем более, что сейчас лето, жара, так что ехать они к нам будут часа два, не меньше. А теперь, когда вы прокричались, я требую объяснений — кто вы и что вы забыли в моей квартире?

Женщина от возмущения даже не нашлась, что на это ответить, а четверо мужчин, переглянувшись между собой, что-то быстро смекнули и решили действовать самостоятельно и без помощи полицейских. Поэтому через мгновение рядом с Алёной уже стоял белобрысый мужчина постарше, деликатно улыбался и обдумывал то, что он сейчас ей скажет.

— Простите, сударыня, не имею чести знать, как вас зовут…

— Алёна, — хамовато отозвалась Алёна, вполне обоснованно считая, что имеет на это полное право.

— Алёна… — мужчина помолчал немного, потом виновато улыбнулся и спросил: — А как вас по отчеству, сударыня?

— Просто Алёна. Если вы меня будете называть по имени-отчеству, я буду чувствовать себя старухой.

Женщина за сорок приняла эту реплику на свой счёт, а мужчина, немного помявшись, что-то обдумал и согласно кивнул.

— Хорошо… Алёна. Позвольте мне вам всё объяснить, по крайней мере то, сударыня, что я знаю сам. Меня зовут Александр Павлович Романов… — мужчина сделал паузу, надеясь, что его имя Алёне что-нибудь скажет, но оно ей не сказало ровным счётом ничего. — Я — Император Всероссийский Александр I, — в конце концов выдал он. Алёна в ответ громко и отчего-то очень презрительно фыркнула.

— Тогда спешу вас уведомить, что вы умерли двести лет назад, сударь, — сказала Алёна и, кажется, начала понимать, в чём дело; это были какие-то странные косплееры, которые с какого-то перепуга ворвались к ней в дом и всё никак не могут осознать, кто они такие на самом деле.

Ладно, пожалуй, она поспешила с тем, что полицию вызывать не надо: ей бы их поскорее выставить из квартиры, потому что завтрак сам себя не съест и билеты сами себя не выучат. Она начала переступать с ноги на ногу, ожидая, что проблема исчезнет как-нибудь сама собой, но проблема не исчезала, а только удивлённо рассматривала её и размышляла о собственной адекватности.

— Какой же сейчас год, сударыня? — решил таки уточнить «император», с ужасом осознавая что-то страшное.

— Две тысячи двадцать четвёртый, господа, — злорадно и с явным сарказмом ответила Алёна, намеренно передразнивая речь таинственных незнакомцев. — А теперь я предоставляю вам честный и демократический выбор: или вы выметаетесь из моей квартиры, или мы всё-таки дозваниваемся до полицейского участка и вас забирают люди в форме. У вас минута. Время делает тик-так, так что прошу вас поспешить с решением.

— Мне кажется, что вы слишком скептически относитесь к моим словам, сударыня, — с лёгкой обидой ответил лже-Александр I. — Если вы хотите удостовериться в моей личности, то скажите, каких доказательств вы требуете, и тогда я смогу хоть как-то возразить вам. Сейчас же мне это представляется мало возможным.

Алёна задумалась: что такого может рассказать ей недокосплеер, чтобы она поверила, что он — Император Всероссийский? Разве что документы показать… Хотя какие у императоров документы? Да и вообще — она же их выгнать хотела… Правда, удержаться от того, чтобы поважничать, было невозможно, поэтому Алёна оглядела пространство вокруг на предмет смартфона, нашла его на кухонном столе и забила в поисковике «александр первый», на что Интернет ей отдал в распоряжение вагон и маленькую тележку разной ненужной информации. Портретное сходство с оригиналом было очевидным: она даже нашла картину, где император, восседая на коне, был одет почти что так же, как и сейчас перед ней. И ещё было очевидно, что об Александре I много знают только двое: он сам и всемогущий Яндекс. А раз так, то и устроить этому господину внеочередную проверку большого труда не составляло.

— Если вы уж так настаивате, то специально для вас блицопрос, — испытуемый, не поняв значения последнего слова, с опаской кивнул, и Алёна продолжила. — Значит так: я быстро спрашиваю — вы быстро отвечаете. Итак, вопрос номер один. Дата и место вашего рождения.

— Двенадцатое декабря тысяча семьсот семьдесят седьмого года, Зимний дворец, — кандидат в императоры заметно смутился и сказал: — Кажется, это все знают, Алёна…

— У вас, может быть, и все. А у нас процентов пятьдесят даже не вспомнит, кто вы такой. Но это только так, для разминочки. Вопрос номер два. Когда вступили на престол, господин император?

— Двенадцатого марта тысяча восемьсот первого года, — лже-Александр I замялся, и за это время Алёна успела прочитать, что император взошел на престол после убийства своего батюшки, прямо в тот же день. Она мысленно усмехнулась, подумав о его дальновидности, улыбаться вживую, правда, не рискнула и стала читать дальше.

— Эм-м… Вопрос номер три. Кто входил в негласный комитет? — спросила Алёна, ожидая, что на этом вопросе её собеседник уж точно посыпется, потому как лично она узнала о существовании этого комитета только сейчас.

— Граф Павел Александрович Строганов, граф Виктор Павлович Кочубей, князь Адам Чарторыйский и граф Николай Николаевич Новосильцев, — без запинки ответил ей «император», и Алёна уже начала сомневаться в том, что он всего лишь косплеер. А царь-то, по ходу, настоящим сейчас окажется… Алёна отлючила телефон и посмотрела в глаза Александру Павловичу.

— А теперь последнее и самое важное: как и с кем вы сюда попали?

— Наконец-то мы перешли к сути вопроса! — возрадовался новоявленный император. — Сначала позвольте вам представить Александру Фёдоровну Романову, императрицу и жену Николая II, юнкера Алексея Григорьевича Евдокимова и двух студентов, Родиона Романовича Раскольникова и Дмитрия Прокофьевича Разумихина. Мы успели познакомиться, пока вы спали… Что же касается моего появления здесь, то я об этом знаю не больше вас: я, кажется, уснул в этот момент, а проснулся тогда, когда почувствовал, что сплю я на полу, а не на кровати. Это всё, что я могу вас сказать, сударыня, по интересующему вас вопросу.

Алёна мученически перевела глаза наверх, понимая, что от гостей ей не отвертеться, потом вспомнила, что рядом есть ещё два студента, и с надеждой в голосе спросила:

— А вы на каком факультете учитесь, товарищи студенты?

— На юридическом, — ответил один из них, про которого было известно, что зовут его Дмитрий Разумихин. — Простите, сударыня, но как-то, что мы учимся на юридическом факультете, связано с…

— Ну да, ясное дело, что не на химфаке, — перебила его Алёна и немедленно сникла, осознав, что даже билеты к сессии ей придётся учить в такой весёлой компании, состоящей из юристов, императриц и военных, и настроение, и так бывшее никаким, упало куда-то под плинтус. — Мне кажется, мои друзья скажут, что у меня кукуха улетела в дверь, но так уж и быть, оставайтесь здесь… но только на время, — поспешила уточнить Алёна. — И ещё кое-что: я тут к сессии готовлюсь, так что большая просьба мне не мешать. Очень большая. Прям очень. А сейчас вопрос на повестке дня: вы кофе больше любите или чай? И да: то, что вы здесь, не значит, что я вам поверила; просто мне сейчас некогда с вами разбираться.

— Пожалуй, мы от чая не откажемся, — ответил ей Дмитрий Разумихин. — А вот что касается того, верить нам или нет, то мы и сами не разобрались, как тут и чего… А если это и вправду будущее… то тогда у нас, мне кажется, будет время разобраться с этим поподробнее.

— Будет, будет, — успокаивая скорее себя, сказала Алёна. — А сейчас попьём чай — и сидим максимально тихо, пока я готовлюсь…

— И не забудьте переодеться! — вставила свои пять копеек Александра Фёдоровна, жена Николая II, и Алёне ничего не оставалось делать, как согласно кивнуть.

До сессии оставалось всего лишь два дня…

1) Цитата из «Пиратов Карибского моря»

Вернуться к тексту

Примечания:

Главная метка — подростки. Хех) А что вы делали на уроках химии в школе? Сам автор учится на физика, поэтому стебаться над химиками — это святое)

https://youtu.be/0bshk2Ithlk?feature=shared — упомянутая песня. Как мне рассказывали, в девяностые она звучала из каждого утюга, впрочем, она и сейчас не потеряла своей актуальности.

Всё в нашей жизни приходит неожиданно. Сессия… Лето… Старость, пенсия, болезни…

Игорь Фёдорович Шарыгин

Алёна сидела над конспектом. Честно. И честно пыталась выучить все свойства аминокислот, зазубрить, зачем нужно коагулирование и йодометрирование, понять, чем думали Фридель и Крафтс, когда проводили свои эксперименты, и почему реакцию алкинирования бензола назвали именем Фриделя-Крафтса, а не Фиделя Кастро… Всё это, понятное дело, смешивалось у неё в голове в какую-то невообразимую кашу, которую не то что расхлебать — даже осознать было невозможно. Да ещё и новые соседи решительно ей мешали своим наматыванием кругов по квартире и задаванием глупых риторических вопросов по типу «А это для чего?», после которых она убедилась, что странные люди, оказавшиеся в её квартире, действительно из прошлого. Слава Богу, эти вопросы задавались не ей, и всё же Алёну, даже когда она заперлась в своей комнате, это бесило чрезвычайно, поэтому в конце концов она вышла на кухню и сдала конспект на руки двум студентам, которых посчитала наиболее адекватными из всех пятерых.

— Поспрашивайте меня что-нибудь, — Алёна села на стул, положила ногу на ногу и ощутила на себе неоднозначный взгляд, направленный на неё со стороны Александры Фёдоровны. — Я думаю, что я всё знаю, но мне кажется, что я не знаю ничего.

Как думала Алёна, Дмитрий Прокофьевич Разумихин, будучи студентом юрфака, конечно же не будет готов к тому, что он увидит в её конспекте, потому что химический конспект напоминал скорее Тетрадь Смерти, нежели тетрадь с теорией; почти на каждой странице там были нарисованы какие-то шестиугольники, буквы «С», «О» и «Н» с палочками и всякая прочая дребедень, которая обывателю покажется исчадием ада. Впрочем, Дмитрий Прокофьевич сохранил присутствие духа, задумчиво полистал тетрадь и с недоумением посмотрел на Алёну, разобрав наконец некоторые слова среди этой тонны рисунков.

— Какая-то причудливая у вас в будущем орфография. Ни еров, ни ятей…

— И без этих ужасов хорошо живём, — возразила Алёна. — И вообще, у меня через два дня сессия, так что желательно было бы, если уж вы здесь, чтобы вы мне хоть немного помогли к ней подготовиться. Не зря же вы здесь оказались? Не зря. Так что извольте мне помогать… Иначе рискуете не оправдать ожиданий Вселенной или кого-нибудь там ещё, уж кто там вас сюда направил, я даже и не знаю.

Дмитрий Прокофьевич недоверчиво хмыкнул, все остальные задумчиво переглянулись между собой и в конечном счёте решили не возражать очевидному. Потом Алёне всё-таки устроили долгожданную проверку, на которой было задано десять контрольных вопросов и один дополнительный, после чего Дмитрий Прокофьевич захлопнул тетрадь так сильно, что та даже страдальчески скрипнула, а сидящий рядом с ним Родион Романович слегка закатил глаза.

— Сударыня, вы умудрились ответить неправильно на восемь вопросов из одиннадцати! — возмутился Дмитрий Прокофьевич. — Это никуда не годится! Я удивляюсь, как вы ещё в университете учитесь, да ещё и на кафедре теоретической химии!

— А вы откуда знаете? — с подозрением спросила Алёна.

— У вас на тетради написано — «Курс теоретической органической химии», — с укоризной ответил ей Дмитрий Прокофьевич. — Что же вы, в двадцать первом веке совсем перестали учиться? В наше время мы сами платили за обучение в университете, давали частные уроки, перебивались, как могли… Родион Романович может вам подтвердить мои слова. А сейчас что? Пока не вижу, чтобы вы хоть как-то интересовались своим предметом, да и вообще были готовы к обучению.

Алёна сделала грустное выражение лица и подумала о том, как низко она пала, а потом вдруг вспомнила, чем она занималась на уроках химии в девятом классе, когда она ещё находилась в полной уверенности, что на химфак она точно поступать не будет, а поступит на экономиста, там, или ещё кого-нибудь в том же духе. Сидела она тогда на задней парте, и, естественно, считала, что два часа химии в неделю — это полное прожигание жизни и сливание её в никуда, и сие продолжалось до тех пор, пока одному из её одноклассников не пришло в голову протащить в школу покерный набор. После этого жизнь приобрела новые краски, особенно потому, что Алёна в большей части случаев оставалась в выигрыше. Конечно, лавочку быстро прикрыли, одноклассника едва не отчислили, но потом они перепробовали ещё много чего — карты, Уно, покер онлайн и всякое разное прочее. Уже в десятом классе, осознав, что обществознание она знает ещё хуже, Алёна вдруг решила подучить химию, и в итоге поступила на химфак СПбГУ. Зачем — она так и не поняла, потому как планы учиться на экономиста у неё никуда не исчезли, и всё же, поступив, Алёна решила получить степень бакалавра и потом уже окончить какие-нибудь курсы, чтобы получить красивую бумажку и устроиться на нормальную работу. Поэтому, увидев, как все её гости вдруг посмотрели на неё как-то иначе, Алёна просто пожала плечами и отобрала у Дмитрия Прокофьевича конспект.

— Ну, знаете, времена имеют свойство меняться, так что вам сложно оценить то, как мы живём сейчас. Ныне все знания находятся вот здесь, — Алёна показала телефон и слегка потрясла им перед носом у двух студентов, — а гораздо важнее теоретических знаний практические умения. Накодить что-нибудь или ещё что-то в таком ключе. Современное поколение, Дмитрий Прокофьевич, живёт в таком мире, где за него всё делают машины. Постирать вещи? Пожалуйста, вот вам стиральная машина. Приготовить еду? Мультиварка. Поразвлекаться? Вот вам телевизор и триста каналов в придачу. Не знаю, как вы, а я бы предпочла вместо того, чтобы запихивать в себя всю эту теорию, которая и так есть в Интернете, научиться программировать на Питоне, что значительно бы ускорило выполнение некоторых задач, в том числе и химических.

— Но вы же учите её сейчас? — с недоумением спросил Дмитрий Прокофьевич. — Зачем тогда учить, если все знания есть в этой коробочке?

— Ну, система образования пока не успевает за техническим прогрессом, поэтому учить теорию ещё нужно; и вдогонку к этому прибавляется так называемый шкурный интерес, потому что не сдай я сессию хорошо — и мне не выплатят стипендию, а деньги, как вы, я думаю, догадываетесь, лишними никогда не бывают, — Алёна помолчала немного, а потом вдруг пропела: — «Нажми на кнопку, получишь результат, и мечта твоя осуществится. Нажми на кнопку, но что же ты не рад? Тебе больше не к чему стремиться…» Вот так и живём мы, люди будущего, дорогие господа из прошлого. Дивный новый мир не такой уж и дивный, так что… пойду-ка я готовиться к первому экзамену, а то я правдивость этого тезиса узнаю на собственном опыте.

Алёна забрала тетрадку и ушла к себе в комнату, оставив людей прошлого о чём-то тихо перешёптываться на кухне, но так как дверь — это довольно условная преграда для звука, то она прекрасно слышала весь дальнейший разговор.

— Знаете, никогда не думал, что когда-нибудь это скажу, — начал речь Дмитрий Прокофьевич, — но мне кажется, что не так уж и плохо нам жилось в своём девятнадцатом веке. Вот возьмём вас, Алексей Григорьевич, или хоть меня для примера; учились мы, значит, на юридическом факультете или в юнкерском училище, выходим мы потом в большую жизнь, а там оказывается, что наши знания уже никому не нужны. За вас, вот, машина уже нарисовала план сражения, а за меня на судебном процессе продумала защиту подсудимого⁽¹⁾, а нам с вами нужно только выполнять её указания. Это же ужасно! Мало того, что это приведёт к вырождению почти всех интеллектуальных профессий, так ещё и эффективность таких методов нам неизвестна. Ни в каком законе, как и в плане сражения, невозможно предусмотреть все варианты, а возможности машин в трактовании буквы закона, как мне думается, должны быть весьма ограничены.

— И не говорите, Дмитрий Прокофьевич, — тяжело вздохнул Алексей Григорьевич, и Алёна впервые за несколько часов услышала от него хоть какую-нибудь реплику. — Пожалуй, я бы советовал, если мы вернёмся назад, никому не рассказывать о том, что мы здесь видели… Или лучше, наоборот, рассказать всем о том, что нас ждёт в будущем, чтобы как-то изменить его. Не думаю, что наши потомки здесь очень счастливы, — на минуту установилось молчание, во время которого, как подозревала Алёна, все посмотрели на её дверь. — Может быть, тем самым мы сможем помочь им?

— Ну-ну, — скептически отозвался Дмитрий Прокофьевич. — Если хотите, чтобы нас воспринимали в обществе, как Фаддея Булгарина с его «Правдоподобными небылицами, или странствованиями по свету в двадцать девятом веке», то пожалуйста, говорите всё, что вашей душе угодно. Я ещё хочу сохранить свою репутацию, поэтому думаю следующее: нам нужно здесь оглядеться, посмотреть, что тут к чему, поспрашивать у Алёны, как тут всё устроено. Может, наше первое впечатление было обманчивым, а на самом деле всё не так уж и плохо. А о том, что мы увидим в будущем, лучше никому не говорить; мы с вами не знаем, как это повлияет на нас или на мир вокруг. И договоримся о следующем: никто не должен знать больше положенного. Нам не стоит знать, когда мы умрём или когда Российская Империя вступит в очередную войну. Думаю, что вы согласитесь с этим соображением, господа.

— Я думаю, что вы правы, Дмитрий Прокофьевич, — ответил Александр I. — Правы абсолютно, и, как и вам, мне кажется, нам нужно придерживаться нейтралитета; не пытаться узнать ничего лишнего, но в в то же время узнавать то, что нам говорят. А сейчас предлагаю попросить у Алёны… что-нибудь поесть в надежде на то, что наши потомки не питаются солнечным светом или чем-нибудь похожим на него.

Алёна, до этого прислушивавшаяся к этому разговору и удивлявшаяся тому, как логика порой может завести не туда, сделала вид, что учит конспект, а совсем даже не подслушивает чужие прения, и почти сразу после этого услышала стук в свою дверь, обозначавший, что посланник для получения еды был избран и отправлен к ней. Она встала с удобного офисного стула, открыла дверь и увидела перед собой вездесущего Дмитрия Прокофьевича, который широко ей улыбался.

— Вопросы, пожелания, предложения? — поинтересовалась Алёна.

— Скорее предложения, чем всё остальное, — весело ответил он. — Как насчёт того, чтобы поесть?

— Поесть? Не, ну вы серьёзно?! Мне готовиться вообще-то надо! — увидев, как улыбка на лице студента заметно поблекла, она смилостивилась и махнула рукой. — Ладно, придумаем что-нибудь сейчас.

— Господа, обед сейчас будет придуман! — радостно возвестил Дмитрий Прокофьевич, чем вызвал лёгкий смешок.

— Ага, из воздуха, палок и дорожной пыли, — саркастично ответила Алёна, после чего все смеяться почему-то перестали. — Да ладно вам, чего вы напряглись-то? Я же просто пошутила!

Все облегченно выдохнули, а Алёна поплелась на кухню — шарить по всем шкафам в поисках съестного.

1) С того времени, как начал функционировать знаменитый Chat GPT, было несколько прецедентов, когда судьи обращались к нему для разрешения спорных вопросов. Это так, для заметки.

Вернуться к тексту

Примечания:

Главная метка — Моря/Океаны. В последний раз я там была... очень давно:) (Если, конечно, не считать того, что Петербург стоит на Балтийском море)

Q: Я поджарил яичницу, а затем разогрел ее в микроволновке — она не взорвалась!A: Яичницы, в отличие от яиц, редко взрываются в микроволновках.

— Знаете, если не гипнотизировать микроволновку взглядом, то она всё равно прекрасно разогреет еду, — говорила Алёна, наблюдая за тем, как гости из прошлого задумчиво смотрят на эту любопытную машину. Можно было только догадываться, что так привлекало их в этом зрелище — то, как тарелка вращается вокруг своей оси или то, что там лампочки внутри горят. В общем, это была необъяснимая загадка природы, суть которой Алёна даже не хотела раскрывать. Впрочем, на её слова так никто и не обратил внимания, так что она села на диван и начала листать конспект, с надеждой смотря в будущее и видя там одну неминуемую сессию. — Никогда не знала, что замороженная пицца, которая пролежала в холодильнике бог знает сколько на чёрный день, так мне пригодится в этой жизни.

— А где же ваши родители? — вдруг неожиданно спросила Александра Фёдоровна. — Вы же не одна здесь живёте?

Да, конечно, Алёна жила не одна; она жила вместе с мамой, вот только мама вместе со своей сестрой, тётей Полиной, и её ребёнком, ужасным чёртиком двенадцати лет по имени Маруся, улетели в Таиланд, в Пхукет. В этой ситуации был только один плюс: её не заставляли сидеть с двоюродной сестрой и следить за тем, что она решит вытворить на этот раз. На этом плюсы прискорбно заканчивались — сейчас в Пхукете стояла прекрасная погода: солнышко, море, свежий ветерок… Конечно, в Питере было не хуже, и море тоже было, и ветерок, да такой, который сдувал тебя куда угодно, но только не туда, куда тебе нужно… Солнышка, правда, не было, но не в этом состояла главная проблема. Мама сейчас загорала там, в Таиланде, ела суши и всякую прочую дребедень, а Алёна торчала дома, учила никому не нужную теорию и тусовалась с пятёркой странных людей, происхождение которых ей ещё только предстояло выяснить. Она тяжело вздохнула и пожала плечами.

— Ну, я живу с мамой… А она уехала. Надолго. Недели на две. С моей тётей и кузиной. Поэтому пока я здесь одна. Не считая вас, конечно… С вами в моей квартире шесть человек, и мою маму непременно заинтересует, что вы делаете здесь.

— Надеюсь, вы сможете объяснить вашей маменьке, что мы здесь делаем, — полувопросительно, полуутвердительно сказал Дмитрий Прокофьевич, и Алёна обречённо кивнула.

Микроволновка неожиданно запищала, оповестив всех о том, что отведённые ей две минуты закончились; все, кроме Алёны, едва ли не подпрыгнули, а Алёна достала еду из микроволновки, выяснила, что пицца, как обычно, холодная, а тарелка горячая, и положила её обратно.

— Вот всегда гадала о том, где живут те фантастические твари, которые сдают сессию, ни разу не появившись на парах. Я даже готовлюсь, а всё равно чувствую, что не сдам, — вздохнула Алёна.

— Я вам уже говорил, что то, что вы называете подготовкой, вряд ли можно назвать таковой, — ответил Дмитрий Прокофьевич. — Нужно было материал постепенно переваривать в течение всего года, а вы пытаетесь это сделать за два дня.

— Угу. На первом курсе получилось как-то сдать летнюю сессию, и на этом получится. Ничего, пока живём-живём, даже неплохо, я бы сказала. Время есть, значит, не всё потеряно. На море бы сейчас…

Алёна мечтательно ещё раз достала пиццу из микроволновки, убедилась, что она всё равно до конца не прогрелась, но решила есть её так, полутёплой — потому что надоело.

— Мы иногда ездили летом в Ялту вместе с детьми, — отозвалась Александра Фёдоровна и с опаской взяла предложенный кусочек пиццы. — В Ливадийский дворец. Там мы проводили много времени… море было тёплое, почти всегда достаточно жарко, только изредка там шли проливные дожди. Хотя Николай любил и Балтийское море — мы часто выходили в него на «Штандарте»… Это была его любимая яхта, — с огромной грустью в голосе произнесла экс-императрица.

— А как вы попали сюда? — осторожно поинтересовалась Алёна, ожидая снова услышать какие-нибудь придирки в свой адрес.

— Из Екатеринбурга, — коротко ответила Александра Фёдоровна. Больше она ничего не сказала, но было видно, что сама тема ей неприятна. Алёна в который за сегодня взялась за телефон, нашла в википедии биографию русской императрицы и узнала, что из Екатеринбурга она живой больше не выйдет.

— Понятненько… — сказала Алёна, не зная, что можно ещё сказать в таком случае, и угрюмо начала есть пиццу.

К слову, до этого Алёна никогда не интересовалась историей. Ну, что такое история? История — она как мясной паштет: лучше не вглядываться, как его приготовляют. Поэтому с высоты птичьего полёта на достижения или промахи своих предков иногда полюбоваться стоит, но закапываться в этом… гарантированно нет. Собственно, и сама история как наука посложней будет, чем даже химия или физика. В химии или физике всё понятно: есть закон — и всё этому закону подчиняется, а если не подчиняется, то придумываем новый закон и объяснем, почему он работает, а предыдущий — нет. История — совсем другое дело; помимо того, что существуют даты, документы, свидетельства, воспоминания очевидцев, которые кропотливый учёный изучает, рассматривает, читает, есть ещё много других факторов, влияющих на исторический процесс.

Кто-то, например, считает, что история основывается на поступках и воле героев — по крайней мере, так думали старики греки и римляне; кто-то думает, что историю вершат людские массы, и неважно, кем, чем и когда они ведомы: если между двумя народами возникает напряжение, рано или поздно они идут друг на друга войной, с приказом их лидера или без; кто-то вообще полагает, что историю составляет в основном экономика, политика и человеческий фактор, а никакого напряжения между народами нет и в помине, сие есть бред и россказни военщины.

Алёна, как, впрочем, и мы, придерживалась того мнения, что в каждом взгляде на происхождение истории есть свое здравое зерно, но всё же больше всего её привлекала теория древних. История героев? Да, конечно, люди вокруг нас не Гераклы и не Тесеи, но если истории героев можно дать точное определение, то напряжение между народами — вещь гораздо более абстрактная. Что это такое? Один другому дал по лбу, и теперь у нас война, как в детском саду? Вечный идеологический конфликт между западной цивилизацией и восточной? Ну, пока для гостей из прошлого его нет и в помине: со времён Петра Великого Российская Империя бодро шагает в ногу с Европой — даже в пору войны с Наполеоном; а идеология — это немного другое, это уже двадцатый век, это будет только лет через пятьдесят… Ну и что же, спросит читатель? Вот, например, не будь Наполеона, разве французы пошли бы воевать против всей Европы?

Но зачем им это? Был у французов король, были жирондисты, был Робеспьер, была Директория — и что же? Вначале еще был революционный запал — а потом что? Не будь Наполеона, который своей харизмой зажёг сердца людей, стали бы французы идти через полконтинета, чтобы по его воле мёрзнуть в далекой России? Да зачем им это было бы нужно? Далёкие московиты, которых большая часть французов в глаза не видела, и ничего у них за душой нет — только леса, водка и медведи. С них и взять-то нечего — да у них даже рабство до конца не отменили, что уж и говорить-то!

Не будь Наполеона — и сидели французы бы дома, по завету Генриха IV поедая бы каждое воскресенье курицу. Но нет! Вот — лидер! Вот — харизма! И не народ идёт против народа — это лидер идёт против лидера! Не будь у французов Жанны д’Арк, изгнали бы они англичан? Может быть, и изгнали бы, но Столетняя война длилась бы гораздо больше — не сто с лишним лет, а двести, триста! Но вот она, святая дева, появилась в мужских доспехах — и люди пошли за ней, как овцы за пастухом. Что это, как не история героев? Нет, не героев — лидеров. Вдохновителей людей, зажигателей сердец. Вот она, причина напряжения между народами — напряжение между лидерами.

Все эти соображения плыли перед Алёной нескончаемым потоком, поэтому, когда её деликатно потрясли за плечо, она от неожиданности едва ли не упала со стула и с удивлением перевела взгляд на того, кто нарушил её покой.

— Сударыня, вы себя хорошо чувствуете? — обеспокоенно спросил Дмитрий Прокофьевич. — Каким-то слишком неподвижным взглядом вы смотрели на стену напротив…

— Да так, задумалась о путях истории, — ответила Алёна. — Вот вы как считаете, кто вершит историю: герои, народы или внешние факторы?

— Думаю, что и те, и другие, и третьи; а всеми ими заправляет госпожа Фортуна, та самая, которая и отправила нас сюда. Но это тема для споров философов, а не для размышлений юной девушки, которой предстоит готовиться к экзамену по химии…

— Нашли, о чём напоминать! Не сыпьте мне соль на раны, и так тяжело даётся жить с осознанием того, что времени остаётся всё меньше, — Алёна встала со стула и рукой показала на посудомойку. — Складываем всю посуду сюда — и машина сама всё моет. И если кто-нибудь скажет, что я, живя вместе с ней, несчастна, потому что не намываю тарелки самостоятельно, то пусть он пеняет на себя, — Алёна выразительно посмотрела на Алексея Григорьевича, и молодой юнкер, кажется, понял, что его единственная реплика, как удивительный феномен, не осталась незамеченной. — И по поводу счастья, господа: всё в этом мире относительно, как доказал Альберт Эйнштейн, поэтому то, что нам кажется вполне приемлимым, вам вполне может казаться лютой дичью. Это не значит, что я плохая или вы не догоняете. Просто примите как факт, что у нас всё немного по-другому. Ну, разница культур, если хотите. Так что извольте это учитывать, когда делаете какие-то логические выкладки. И вообще: что за Фаддей Булгарин такой нарисовался?

— Да был такой у нас литератор, — со смешком ответил Дмитрий Прокофьевич. — О нём замечательно выразился Пушкин в своей эпиграмме: «Все говорят: он Вальтер Скотт, но я, поэт, не лицемерю: согласен я, он просто скот, но что он Вальтер Скотт — не верю». Этим всё сказано.

Алёна весело засмеялась, пожалела некоего Булгарина за то, что он нажил врага в лице Пушкина, и с чистой совестью отправилась в комнату — когда-нибудь она непременно должна была начать готовиться, и этот момент показался ей наиболее подходящим.

Примечания:

Главная метка — детские лагеря. Ну, вот так как-то:)

Студенты — это люди, которые плавают на поверхности науки и два раза в год ныряют в её глубины.

Алёна всегда была уверена, что самый сложный предмет на химфаке — это органическая химия. Это когда препод выводит на доске странные письмена, а ты перерисовываешь их в тетрадь, не задумываясь над их тайным смыслом. Это когда однокурсник случайно заглядывает в твой конспект, спрашивает: «Ты что, шаришь, что ли?», а ты отвечаешь: «Конечно же нет, я на парах ничего не понимаю». Это когда на экзамене по органической химии проще преподу вкратце пересказать сюжет «Сильмариллиона», потому что главное правило органики как предмета — «Говори, чтобы было ничего непонятно», при этом с использованием моря и маленькой лужицы неизвестных имён и терминов по типу, например, хоризмовой кислоты (если говорить о «Сильмариллионе», то следует использовать имена, имеющие в себе корень -фин-, а также названия для разных неизвестных науке артефактов). Потом препод покивает, похвалит за знание предмета и скажет: «Ну, ладно».

Вообще-то, в университетах уже давно пора ввести оценку «Ну, ладно»; она должна ставиться в том случае, если студент по некоторым независящим от него причинам никак не может подготовиться и сдать экзамен на три, но тем не менее раз за разом упорно ходит на пересдачи. Хотелось бы верить, что эта оценка будет равняться числу Эйлера, то есть примерно 2,718281828, что в зачётке лёгким движением руки округляется до трёх. Если бы кому-нибудь пришла в голову такая прекрасная идея, то студенческая жизнь стала бы гораздо проще, но так как такая идея приходила только в светлые головы студентов, то пока что сданный на два зачёт был исключительно их проблемой. Поэтому Алёна стремилась сдать сессию по программе минимум на трояки, а по программе максимум — без троек вовсе, чтобы двойки не стали её головной болью на следующие месяца полтора, или как повезёт.

Впрочем, после того, как её квартира превратилась в проходной двор, её новые постояльцы не давали ей сосредоточиться ровным счётом ни на минуту: чего только стоила их реакция на звонок мамы, решившей позвонить аккурат когда Алёна, уложив мужчин на пол, а Александровну Фёдоровну на стоявший на кухне диван, выключила свет и ушла к себе в комнату, чтобы начать наконец готовиться. Такой концентрации удивления на секунду времени ни одна однокомнатная квартира в Красносельском районе славного города Санкт-Петербурга ещё не видела. Надо же — коробочка помимо того, что всё знает, так ещё в придачу позволяет говорить с теми, кто сейчас за тысячу километров от тебя. Алёна потратила где-то полчаса, чтобы объяснить этот чудесный феномен, но в итоге сама запуталась и выглядела, как тот мужик из мема: попадает он в прошлое, древние люди спрашивают у него: «Так как вы получаете электричество?», а он сидит в позе скульптуры мыслителя и отвечает: «Я не знаю»⁽¹⁾. В конце концов ей удалось уложить всех спать и отправиться всю ночь сидеть над конспектом, недоумевая, как этот гранит науки можно разгрызть за оставшиеся сутки.

То ли дело было в школьные года: помимо того, что Алёна тогда пребывала в счастливом неведении о том, где она будет учиться, она ещё и летом не кисла дома, а ездила по детским лагерям. В шахматный, в математический, в спортивный… Где она только не перебывала! Особенно ей понравилось, когда в десятом классе она ездила в зимний лагерь куда-то под Владимир. У неё была традиция: по ночам ходить в ближайшую «Пятёрочку», в которой продавщиц, разумеется, ни капли не смущало, что их в ночное время посещает несовершеннолетний, и потом в комнате наедаться до отвала растворимым кофе, печеньем, сухариками и дошиком — чтобы на свете было не так скучно жить. Правда, в тот раз Алёна не учла, что дело будет под Владимиром, да ещё и зимой, то есть именно тогда, когда ударяют морозы в минус сорок градусов, и что до ближайшей «Пятёрочки», как и до любой другой цивилизации, надо было сначала бежать сквозь лес, там подраться с медведем, потом аккуратно перебежать через шоссе, ну и в конце концов через всего лишь каких-то три часа достигнуть таки ближайшего населённого пункта, в котором единственная «Пятёрочка» открывается в восемь, а после проделать весь тот же путь обратно с прилагающимися полными пакетами еды. В общем, Алёна тогда заставила проходить всю эту дорогу какого-то несчастного курьера, которому не посчастливилось в тот день выйти на работу, о чём он наверняка потом очень сильно жалел.

Алёна несчастно улыбнулась, посмотрела на часы, выяснила, что уже «6:24», и вышла — правильнее сказать выползла — из своей комнаты наружу. Самое время ощутить себя Голлумом из «Властелина колец» — когда солнечный свет, падающий на пол сквозь плотно задёрнутые шторы, пугает тебя, и когда всё в мире становится неважным по сравнению с твоей прелестью. Хотя если у Голлума вся прелесть заключалась в золотом колечке, то у Алёны — в чашке кофе и блинчиках со сгущёнкой на завтрак. А ещё лучше в двух чашках. А ещё лучше в двух кофейниках.

Алёна, позёвывая, наконец доползла до кухни, явив ей свой лик, и обнаружила, что её гости уже встали, бодро шуруют по кухне и ищут, что бы такое поесть, — по крайней мере так объяснила себе Алёна то, что Дмитрий Прокофьевич решил осмотреть все кухонные шкафы.

— Еды в доме нет, — объявила Алёна. — Может, найдётся пара Дошираков и пачка растворимого кофе… Но это будет всё, что осталось после нашего набега на пиццу.

— Выглядите вы ужасно, сударыня, — весело сказал Дмитрий Прокофьевич. — А есть нам и вам всё же необходимо, потому что голод — не тётка…

— В лес не убежит, — продолжила Алёна. Поймав на себе двусмысленные взгляды, она пожала плечами. — Ладно, я зайду в магазин «24 часа» и буду надеяться, что его обычные посетители выглядят ещё хуже, чем я. А ваша задача — не разбомбить дом, пока я покупаю нам завтрак. Кстати, о завтраке…

Алёна нащупала где-то в кармане телефон, открыла там приложение банка и с удивлением узнала, что на карточке осталось чуть больше ста пятидесяти рублей.

— Ну, на десять Дошираков хватит, — сказала Алёна, что-то такое подсчитав. — А дальше, похоже, нам придётся есть друг друга, если вы, конечно, не найдёте в карманах что-нибудь ценное, потому что у меня денег больше нет… но вы там обязательно держитесь.

— Как вы можете такое говорить?! — возмутилась Александра Фёдоровна. — Мы всё же приличные и благовоспитанные люди! Как вы могли нас обвинить в таком непотребстве — есть друг друга?!

— Я вас ни в чём не обвиняла. Просто я констатирую факт: или деньги на бочку, или мы пойдём просить милостыню на улицу. Студенты даже сейчас не слишком богатые, несмотря на то, что вроде бы прогресс произошёл на полтора века…

Все с понимающим видом начали рыться в карманах, и по итогу после всей этой процедуры на столе у Алёны оказались: тридцать пять царских рублей 1806 года чеканки; сто рублей ассигнациями и какая-то мелочь 1863 года выпуска; золотые серёжки императрицы. После некоторых прений к ним присоединились золотые часы и табакерка, принадлежавшие таинственному анониму. Алёна осмотрела всё это богатство, поняла, что практической ценности оно не имеет, и грустно вздохнула.

— И что мне со всем этим добром делать? — спросила Алёна.

— Если бы мы были в нашем времени, я посоветовал бы вам отдать это ростовщикам, — по-деловому сказал Дмитрий Прокофьевич. — Вот у нас все студенты-«товарищи» ходили к старухе-процентщице, Алёне Ивановне… Родя, всё хорошо? Ты так сильно побледнел!

Алёна краем глаза посмотрела на Раскольникова и увидела, что он действительно стал абсолютно белым, аки лист бумаги.

— «Товарищи»… Как-то по-коммунистически звучит. Хотя и я бы на месте Родиона Романовича тоже испугалась, тем более, что ростовщиков я, признаюсь честно… пока что не видела ни разу. Даже не знала, что они все ещё в природе встречаются. Может, уже и не встречаются. А что делать с этими залежами я, повторюсь, пока не понимаю. Есть идеи помимо ростовщиков? — Алёна увидело, что все отрицательно замотали головами, и заметно помрачнела. Потом неожиданно на её лице отобразилась какая-то идея, которая почему-то всем уже заранее не понравилась, а Алёна рванулась звонить кому-то по телефону. — Алло, тётя Надя? Здравствуйте, давно не виделись. Что звоню? Да вот, не заняли бы вы мне тысяч… пять? Нет, что вы, я обязательно вам их верну! Правда, не деньгами, а бартером, так сказать. Мне тут серёжки подарили, но вы же знаете, я серёжки не ношу, а вашей Катеньке вполне пришлись бы в пору. Кто подарил? Да так… Только маме не говорите, хорошо? Тогда когда я к вам заеду, непременно передам. Не забуду. Переведёте мне на карточку? Да? Спасибо! До свидания, тётя Надя! Спасибо вам ещё раз!

Когда Алёна положила трубку, на неё воззрилось пять пар удивлённых глаз, под взглядом которых она почему-то почувствовала себя неловко.

— Кто такая тётя Надя? — холодно спросила императрица, которой явно хотелось знать, кому только что разбазарили её серёжки по такой дешёвке.

— Да ладно вам, всё будет тип-топ. А тётя Надя — это женщина, благодаря которой мы с вами не умрём с голоду. Ну, а если серьёзно, это наша дальняя родственница. Ничего страшного, свои люди — сочтёмся.

— Островский тоже написал пьесу «Свои люди — сочтёмся», — заметил Дмитрий Прокофьевич. — Знаете, чем она кончилась? Тем, что купца, который так говорил, ограбил собственный зять.

— Знаете, фразу «Враг моего врага — мой друг» произнёс один арабский принц, которого потом убили его подданные. Но, как по мне, это событие на смысл этого высказывания не влияет никак. Хорошо же сказано? И про своих людей тоже хорошо сказано, и не важно, что этого конкретного купца из этой конкретной пьесы кинул его же зять. Значит, сам виноват. А я перед тётей Надей ещё ни в чём не провинилась.

— Вы хоть сию пьесу-то читали, сударыня? — тоном, которым обычно разговаривают с ребёнком, спросил Дмитрий Прокофьевич. Алёна обидчиво помотала головой — она, естественно, читала, но давно, и едва ли помнила, в чём там состоит вся проблема. — Может быть, купец и виноват, но зять и его почище. Впрочем, оба они жулики, а жуликов я не люблю: всегда есть способ заработать законно. И ведь находятся же люди, которые печатают фальшивые акции и продают их, а сами наживаются! — гневно выкрикнул Дмитрий Прокофьевич и грохнул кулаком по столу так, что тот жалобно заскрипел.

— Дмитрий, успокойся, — посоветовал ему Раскольников.

— Право, Дмитрий Прокофьевич, — сказал Александр I. — Все мы грешны, а на таких жуликов, которых вы описываете, управа обязательно найдётся. Вот для этого вы же и учитесь на юридическом факультете, сударь, — и мне кажется, что следователем быть вам было бы очень полезно, как для вас, так и для общества.

— На каждую рыбу найдётся рыба покрупнее, — выдала Алёна и снова этим заработала несколько недоуменных взглядов. — Только Дмитрий Прокофьевич такая рыба, что никто его не проглотит, а если и проглотит, то подавится.

Дмитрий Прокофьевич и Родион Романович переглянулись, обменялись улыбками и вдвоём засмеялись.

Алёна облегчённо выдохнула: наконец-то над её шуткой хоть кто-то посмеялся.

1) https://ruanekdot.ru/news/v_proshlom/2024-02-03-43537

Вернуться к тексту

Примечания:

Главная метка — дача. Ну-с, кто на ней хоть раз окучивал картошку?:)

Дачный труд отличается от рабского только тем, что здесь рабов иногда кормят шашлыком.

— Так жарко, — тихо заметил Алексей Григорьевич, сидя у окна и рассматривая возвышавшиеся на улице жёлто-бело-оранжевые многоэтажки. Выглядела эта какофония цвета не то что непрезентабельно, а просто ужасно, что вызывало сомнения в том, что тот, кто разрисовывал это восьмое чудо света, остался потом жив. — Сейчас бы на природу, господа… До того, как оказаться здесь, я проходил службу на Кавказе…

— По-моему, то, что здесь не пыльно и не грязно, как это бывает по обыкновению в Петербурге летом, делает людям будущего честь. Видите, даже деревья на улице растут, — перебил его Дмитрий Прокофьевич, подходя к окну. — А то, что мы, чай, не на Кавказе, — так это каждому понятно. Кстати, не мешало бы спросить у нашей хозяйки, в какой это замечательный город мы попали, ведь мы так и не узнали этого…

Предложение на секунду повисло в воздухе, после чего из комнаты, где сидела Алёна, донеслись какое-то шуршание и зевок.

— Вы, конечно, мне не поверите, но вы как были в Петербурге, так в нём и остались. Просто за последние десятилетия — а, точно, уже столетия — он сильно разросся, так что теперь то, что раньше было пустырём или лесом, теперь застроено вот такими многоэтажками с интересными цветовыми решениями. А ещё у меня завтра в девять часов утра экзамен, поэтому лучше вам не задавать мне никаких вопросов.

— Хорошо, Алёна, вы это уже сказали… очень много раз, — ответил Дмитрий Прокофьевич. — А впрочем, Алексей Григорьевич прав: даже тут свежего воздуху маловато.

— Самое время, господа, помечтать о прекрасной даче под Петербургом, — со смехом отозвался Александр I. — Вокруг всё благоухает, а вы сидите в плетёном кресле на веранде, пьёте чай с вишнёвым вареньем, отдыхаете на лоне природы…

Император услышал, как позади него скрипнула дверь, замолчал, обернулся и увидел, как из комнаты вышла Алёна; выражение ужаса на её лице едва ли можно было выразить человеческим языком, а сама она отражала одновременно удивление, злость и непонимание.

— Я, значит, на даче пашу, а вы на ней отдыхаете! — возмущённо воскликнула она. — Ни картошку не окучиваете, ни сорняки не выпалываете, ни поливаете! Да моя бабуля за такое богохульство вас бы на ближайшем суку повесила!

— Не надо нас никуда вешать, — возразил Алексей Григорьевич. — Можете быть уверены, нам и так неплохо. И вообще вы только что жаловались, что вам надо готовиться к вашим экзаменам. А что касается дачи, то мы, верно, не поняли друг друга: я не знаю, что под этим словом подразумевается у вас, но у нас это место отдыха от городской суеты и духоты, которые так часто бывают в летнее время…

— Пф-ф-ф! Да ладно! Вы смеётесь? Это небольшой загородный участок, где люди выращивают овощи и фрукты, зачем — не знаю, видимо, на чёрный день; и чтобы это всё выросло, нужно приложить столько усилий и труда, что можно только удачи пожелать тому, кто за это возьмётся. Я честно вам скажу — я, когда стану взрослой, именно для отдыха дачу и буду использовать, ну, там, шашлыки пожарить или ещё что-нибудь, но вот моя мама пока что считает по-другому… А я пока что считаю как мама.

— Как сильно меняются времена! — воодушевлённо сказал Дмитрий Прокофьевич.

Алёна устало вздохнула, мысленно поздравила всех присутствующих с тем, что они всё ещё пребывают в счастливом неведении, кто такие коммунисты, нацисты, фашисты и иже с ними. Она боялась, что, расскажи она о них, и это вызовет у них неприятие и непонимание, а вслед за этим может и измениться вся история, которая произойдёт после них. Ведь как-то же они собираются домой возвращаться после всего этого бедлама? Мысль о том, что соседи могут в один прекрасный день стать не просто соседями, а жильцами, как-то обходила Алёну стороной до сих пор, пока она вдруг случайно не задумалась об этом. А что, если назад они больше не вернуться, а так и останутся здесь, выполняя чью-то дурацкую волю? Да-а, маме всё это будет трудно объяснить, особенно то, с какой это стати она пустила к себе (а точнее, к маме) на порог пятерых неизвестных доселе людей, предположительно — важных и не очень исторических личностей.

И вот если с важностью императора и императрицы было всё более-менее понятно — Александру I, как выяснилось, только предстояло пройти Отечественную Войну Двенадцатого года и прочие радости жизни вместе с ней, а Александра Фёдоровна сыграет свою роль, пусть и не такую масштабную, при расстреле семейства Романовых. Про оставшихся трёх было известно почти что ничего; хотя про Алексея Григорьевича она всё-таки нарыла немного информации, конечно, в ущерб экзамену, но она не смогла удержаться от соблазна узнать что-нибудь интересное про своих не слишком разговорчивых соседей.

Юнкер Алексей Григорьевич Евдокимов только что начал служить на Кавказе, когда в тысяча восемьсот семьдесят седьмом году началась очередная русско-турецкая война. Он входил в состав русского гарнизона, оборонявшего от пятикратно превосходивших сил турков небольшую крепость Баязет, за что после этого «баязетского сидения» получил повышение. В конце концов он дослужился до полковника и, может быть, в перспективе даже дошёл бы и до генерала, но рок или судьба почему-то решили по-другому. В этот самый решающий момент в Российской Империи грянул неспокойный семнадцатый год, а в восемнадцатом его уже расстреляли коммунисты за отказ быть военспецом в Красной Армии. В общем, судьба у него была не самой радужной, как, впрочем, с большой долей вероятности, и у всех остальных.

А два студента-юриста были вообще двумя тёмными лошадками, о биографии которых не было достоверно известно практически ничего. Правда, если Дмитрию Прокофьевичу она доверяла, потому что он был весь такой большой, белый, пушистый и невероятно добрый, то его однокурсник, Родион Романович, вызывал в ней какие-то смешанные чувства. С одной стороны, он казался ей жалким в его убогом одеянии и в сапогах, на которых не то что живого, а вообще хоть какого-нибудь места не осталось, и вызывал своим видом только сочувствие, но, с другой стороны, он сам внушал ей непреодолимый страх, и по этой причине Алёна обходила его за два с половиной метра — ровно столько ей позволяла это делать однокомнатная квартира. Что-то в нём было отталкивающее, не то что бы неприятное, а пугающее. Дмитрий Прокофьевич как-то поведал, что у Раскольникова, кроме него, любимого и вездесущего, друзей-то, по-хорошему, и нет, что очень удивило Алёну. Это ж каким надо быть интровертом, чтобы общаться только с собой, ну, и ещё немного с болтливым Разумихиным, который и сам с собой был бы рад поговорить, да только не о чем. Странные всё-таки эти люди прошлого… Вроде бы как на ладони, а вроде и ни черта не разберёшь в них.

— Мне сейчас жутко некогда готовить вам обед, поэтому приготовьте что-нибудь сами… Главное, плиту не сожгите и в любых непонятных ситуациях зовите меня. И если у вас всё же получится что-нибудь сготовить, то и меня покормите — я такая голодная, что съела бы три обеда в «Бургер Кинге»…

Алёна оборвалась на полуслове, потому что вдруг вспомнила, как в «Криминальном чтиве» в переводе Гоблина была отсылочка на то, что в Америке в «Бургер Кинг» ходят только чёрные… Почему-то именно туда ей идти мгновенно расхотелось, и она пожала плечами, как бы говоря: «Ну вы и сами поняли, что я хотела вам сказать».

— Алёна… — хотел что-то спросить Дмитрий Прокофьевич, но Алёна безапелляционно подняла руку.

— Не Алёнкайте на меня, я же сказала, мне некогда. Еду я вчера купила, она в белом шкафу лежит. Кофе в крайнем левом верхнем ящике. Микроволновкой вы уже пользоваться научились? Вот и отлично, осталось только её не угробить. И не забудьте: ни в коем случае нельзя греть в микроволновке еду, завёрнутую в фольгу. Почему — без понятия, просто примите как факт. Вроде всё сказала… Не сожгите тут ничего, а то мне потом отвечать придётся!

— Алёна! — в тон ей сказал Дмитрий Прокофьевич.

— Ну, я за неё! Что надо-то?

— Что готовить-то? Мы, естественно, что-нибудь приготовим, вы не думайте… Просто хотелось как бы заранее узнать, на что нам надо рассчитывать.

Алёна изо всех сил постаралась вспомнить, что она покупала вчера в магазине «24 часа». Кажется, она всё-таки переборщила, когда всю ночь готовилась к экзамену, но потом постепенно в голове всплыл образ двенадцати упаковок самого дешёвого Доширака, какой она только смогла себе позволить на сто пятьдесят рублей. Тётя Надя почему-то обещанных пяти тысяч так и не прислала, поэтому Алёна, будучи «на мели», выживала как могла и заставляла выживать и своих гостей.

— Ну, как бы вам так описать… Помните, что мы вчера вечером ели? — Алёна виновато улыбнулась, хотя полностью осознавала, что другой еды в доме всё равно нет. — Вот это и будет нашим завтраком, обедом и ужином на сегодня. А завтра мне мама обещала перевести немного, да и тётя Надя, может быть, неожиданно вспомнит про пресловутые пять тысяч…

— Эта ужасная лапша?! — полным возмущения голосом спросила Александра Фёдоровна. — Она же просто отвратительна!

— Отвратительна, не спорю, — согласилась Алёна, понимая, что любые аргументы в таком деле будут бесполезны и, более того, будут использованы против неё же. — Но, во-первых, есть больше нечего, во-вторых, можно не сыпать в неё специи, а просто щепотку соли добавить, ну, а в-третьих, японцы считают «лапшу быстрого приготовления» самым полезным изобретением за весь двадцатый век вместе взятый.

— Так то японцы! А мы с вами — русские! — отпарировала императрица. — Или вы уже забыли, как мы с ними воевали?

— Кто старое помянет, тому глаз вон, — мудро рассудила Алёна. — И вообще, в который раз вам говорю — вы меня отвлекаете. Я всё никак свойства аминов запомнить не могу, а вы тут со своими японцами и лапшой… Дмитрий Прокофьевич, как будет готово, принесёте ко мне в комнату? Я вам даже за это спасибо скажу.

— Спасибо на хлеб не намажешь, — заметил Дмитрий Прокофьевич.

— Ну, не хотите — не намазывайте, я вам и просто так спасибо скажу.

Алёна с улыбкой откозыряла студентам и в который раз ушла пытаться готовиться к сессии.

Примечания:

Главная метка — фестивали. А кто-нибудь был когда-нибудь на рок-фестивале?

В Японии состоялся фестиваль японо-российской дружбы. Обе страны находятся в состоянии войны.

Никита Владимирович Богословский

— Алёна! — заунывно говорил голос где-то на задворках сознания Алёны. Она изо всех сил старалась понять, кому он принадлежит, но сквозь сон тембр изменялся настолько сильно, что теперь он мог принадлежать кому угодно — даже подкроватному монстру. — Алёна! У вас будильник звонит!

— Передайте ему, что я перезвоню, — выдала она заученную фразу, но что-то вдруг заставило Алёну смутиться и приоткрыть глаза.

Да нет, всё в порядке — даже кот перестал наконец прятаться в туалете, ночью пришёл к ней и нагло стащил у неё половину одеяла. Но почему тогда её не оставляет чувство тревоги, исходящее из самых глубин подсознания? Такое непонятное, вяжущее чувство, имеющее такую знакомую и одновременно непонятную причину…

— Алёна! — теперь она явно расслышала голос Дмитрия Прокофьевича, а вместе с ним ещё и нетерпеливый стук в дверь. — Вам на экзамен к девяти часам!

— Ох бл…и-ин, — еле удержавшись от того, чтобы нехорошо выругаться, Алёна подскочила на кровати так резко, что кот от страха тоже подпрыгнул и, приземлившись всеми четырьмя лапами на одеяло, удивлённо посмотрел на хозяйку. — А сколько времени сейчас, добрый человек?

— Семь часов тридцать минут, сударыня, — сказала дверь всё тем же слегка весёлым голосом Дмитрия Прокофьевича. — Вставайте, а то опоздаете!

— Ну да ё-маё… всего полтора часа поспала, — пожаловалась Алёна, неохотно встала с постели и в одной пижаме босыми ногами пошлёпала на кухню, вызвав этим очередной взрыв негодования Александры Фёдоровны.

— Опять вы чуть ли не в одном исподнем ходите! — запротестовала она. — Вы посмотрите на себя в зеркало! Не причёсаны, не одеты!

— Я же вам уже сто раз говорила: время у нас такое, — с видом ужасно уставшего человека ответила Алёна, — когда перед мужчиной проще ходить в трусах, чем делать реверансы и прочее. Ладно, и правда пойду переоденусь, а то на экзамен как-то не кошерно так идти.

Алёна переоделась, потом в течение пяти минут успела почистить зубы и умыться, а после предстать перед императрицей во вполне приличном костюме — в старых синих джинсах и в любимом сером свитере с изображённом на нём лягушонком Кермитом.

— Что за убожество! — брезгливо сказала императрица. Алёна посмотрела на лягушонка Кермита, которого, видимо, и назвали убожеством, не нашла в нём ничего убогого, наоборот, он даже был достаточно забавным и милым, и удивлённо посмотрела на императрицу.

— Кермит — не убожество, он лягушонок, — заметила Алёна. — Ну я не виновата, что когда приходишь в магазин покупать себе футболку или свитер, то в мужском отделе всегда есть что-нибудь с годными принтами, «Симпсоны», например, «Футурама» или логотип какой-нибудь рок-группы, а в женском висят только футболочки белого или блевотно-розового цвета, обязательно с кучей блёсток, с цветами или чем-то в том же духе, либо с надписью крупными буквами: «Paris». И какого… мне бы понадобилось такое счастье? Вот, был единственный раз, когда я таки прибарахлилась этим прекрасным свитером, и меня в нём всё устраивает. Если кто-то имеет что-то против — то это уже его проблемы, а не мои.

— Какие замечательные рассуждения! — восхитился Александр Павлович. — Надеюсь, политики будущего не имеют таких же убеждений? «Если кто-то имеет что-то против нас, то это уже не наши проблемы»…

— Не надейтесь — они, похоже, так и рассуждают. Ладно, так о чём это я говорила? А, об футболках и свитерах… Ну, в общем, если бы мне было бы не лень и я ездила на всевозможные рокерские фестивали, то у меня этих футболок было бы столько, что на обед их есть можно было, но я ленивая… точнее, не ленивая, а альтернативно работающая, поэтому футболки с принтом Горшка или Мэрлина Мэнсона у меня пока нет.

— Горшок-то вам зачем? И что такое этот ваш рок? — начал интересоваться Дмитрий Прокофьевич.

— Не горшок, а Горшок, — пояснила Алёна. — Ну, Михаил Горшенёв, он пел когда в рок-группе «Король и Шут», правда, умер уже давно… А рок — это такое новое направление в музыке, которое сформировалось в шестидесятые годы. Очень популярное. Даже сейчас. Наверное, я словами не смогу описать, что оно обозначает. Может, поставить вам запись какой-нибудь песни?

Алёна задумалась: что такое из творений рокеров не ударит по мозгам её гостей и оставит их в нормальном психическом здравии? В голову приходил Цой, но это было слишком банально, она им перегорела ещё лет в шестнадцать, и он ей надоел до жути, несмотря на то, что она его глубоко уважала. Да ещё он и на русском поёт, и про социальные всякие мотивы, и Алёна не была уверена, что господам из прошлого это понравится. Горшок — тоже не вариант. От песен Мэрлина Мэнсона они просто повесятся, тут к гадалке не ходи. Какие у неё ещё любимые рок-группы? Желательно английские, потому что русский рок — тема отдельная. После тщательного анализа Алёна поняла, что единственные две подходящие группы — это Imagine Dragons и Fall Out Boy. При выборе между ними она больше склонилась к первым и на телефоне включила попавший под руку плейлист, надеясь, что там окажется нормальная песня.

I'm waking up to ash and dust

Я пробуждаюсь среди пепла и пыли,

I wipe my brow and sweat my rust

Вытираю ржавчину, что проступает пóтом.

I'm breathing in the chemicals

Каждый вдох полон химикатов,

I'm breaking in and shaping up

Я разрушаюсь и формируюсь снова,

Then checking out on the prison bus

Затем расплачиваюсь и выхожу из тюремного автобуса.

This is it the apocalypse

Вот и всё, это апокалипсис.

I'm waking up

Это пробуждение,

I feel it in my bones

Ощущаю его каждой частичкой тела.

Enough to make my system blow.

Этого чувства достаточно, чтобы снесло крышу.

Все странно переглянулись между собой: очевидно, во-первых, никто не ожидал, что Алёна включит музыку просто так, из коробочки, не дошла ещё техника до такого в девятнадцатом веке, а во-вторых, как показалось Алёне, никто из этой команды невесёлых и ненаходчивых не знает английского, иначе переглядывания друг с другом были бы несколько менее удивлёнными…

Welcome to the new age

Добро пожаловать в новую эру,

To the new age

В новую эру!

Welcome to the new age

Добро пожаловать в новую эру,

To the new age

В новую эру!

I'm radioactive

Я — радиоактивен,

Radioactive

Радиоактивен.

I'm radioactive

Я — радиоактивен,

Radioactive

Радиоактивен.

I raise my flag, dye my clothes

Я поднимаю свое знамя, переодеваюсь в одежду другого цвета.

It's a revolution I suppose

Полагаю, что это — революция.

We're painted red to fit right in

Чтобы соответствовать ей, мы окрасились в красное.

I'm breaking in, shaping up

Я разрушаюсь и формируюсь снова,

Then checking out on the prison bus

Затем расплачиваюсь и выхожу из тюремного автобуса.

This is it, the apocalypse

Вот и все, это апокалипсис.

I'm waking up

Это пробуждение,

I feel it in my bones

Ощущаю его каждой частичкой тела.

Enough to make my system blow

Этого чувства достаточно, чтобы снесло крышу.

Welcome to the new age

Добро пожаловать в новую эру,

To the new age

В новую эру!

Welcome to the new age

Добро пожаловать в новую эру,

To the new age

В новую эру!

I'm radioactive

Я — радиоактивен,

Radioactive

Радиоактивен.

I'm radioactive

Я — радиоактивен,

Radioactive

Радиоактивен.

All systems go

Все системы в норме,

The sun hasn't died

Солнце не погасло.

Deep in my bones

Оно глубоко внутри,

Straight from inside

Прямо во мне…

I'm waking up

Это пробуждение,

I feel it in my bones

Ощущаю его каждой частичкой тела.

Enough to make my system blow

Этого чувства достаточно, чтобы снесло крышу.

Welcome to the new age

Добро пожаловать в новую эру,

To the new age

В новую эру!

Welcome to the new age

Добро пожаловать в новую эру,

To the new age

В новую эру!

I'm radioactive

Я — радиоактивен,

Radioactive

Радиоактивен.

I'm radioactive

Я — радиоактивен,

Radioactive

Радиоактивен

— А теперь можно перевод? — поинтересовался Дмитрий Прокофьевич. — Я абсолютно ничего, сударыня, не понял, а там как будто кто-то умер по дороге… Одно могу сказать: песни у вас странные, но прелюбопытные.

— Это песня о мужчине, который пережил апокалипсис, — ответила ему Александра Фёдоровна прежде, чем Алёна даже успела открыть рот. — Думаю, что то место, где он живёт, заражено «радиацией»… кажется, про неё писали где-то в газетах, об открытии Пьера и Марии Кюри. «Тяжелейшие последствия при её излучении», — процитировала она из неизвестного источника. — Но я всё равно не до конца поняла, о чём эта песня…

— Ну, не нужно понимать буквально. Как мне кажется, они здесь немного не о том поют. Но это вам домашнее задание: подумать над текстом песни. А сейчас я убежала, потому что мне до универа ехать минут пятьдесят, и за это время я хочу повторить всю теорию. Надеюсь, успею! Пожелаете мне удачи?

— Удачи вам, сударыня, — ответил Дмитрий Прокофьевич. — А я в свою очередь буду надеяться, что вы всё-таки расскажете, о чём поётся в этой песне…

— Обязательно! — Алёна зашла к себе в комнату, спешно покидала в сумку конспекты, пенал и телефон и ушла одеваться. — Но условия вашего нахождения здесь остаются неизменными: вы должны постараться не разбомбить в квартире всё. Понятно?

— А так хотелось… — с мнимой грустью сказал Дмитрий Прокофьевич.

— Даже не думайте, — выпалила Алёна из прихожей, одевая на ноги туфли. — Приду — проверю. Если будет что-то не так, ой как по шапке кому-то надаю…

— Вы как всегда — очень дружелюбны, — грустно отозвался Александр Павлович.

— Нет, я обычно белая и пушистая, но и вы меня поймите, такой день… — Алёна остановилась в прихожей, увидела, что вся пятеро гостей уже собрались её провожать, и помахала им ручкой.

— Ну пуха ни пера, — пожелал Алексей Григорьевич.

— К чёрту, — со смешинкой в голосе сказала Алёна и выскользнула из квартиры, всё ещё веря, что, когда она придёт, её жилище останется целым и невредимым…

Примечания:

Главная метка — клятвы/обещания... Ну вот и последняя глава)

Как правило, наука, в которую мы верим (и зачастую слепо), заранее и задолго готовит нас к грядущим чудесам, и психологический шок возникает у нас только тогда, когда мы сталкиваемся с непредсказанным, — какая-нибудь дыра в четвёртое измерение, или биологическая радиосвязь, или живая планета…

«Понедельник начинается в субботу» Братья Стругацкие

— Я дома! — проорала Алёна и плюхнула тяжёлую сумку с конспектами в прихожей. — Всё хорошо, я сдала на четыре. Там несложно было, как раз то, что я успела повторить… Эй, есть тут кто-нибудь вообще? Или вы решили со мной в прятки поиграть?

Квартира в ответ странно молчала. Ни шебуршания, ни покашливания, ни скрипа. Алёна нахмурилась, подумала, что постояльцы решили её разыграть, и пообещала каждому надавать по шапке тапком (кроме Александры Фёдоровны, потому как вряд ли она разрешила бы проделывать с собой такие операции). Алёна сбросила туфли, босиком прошла сначала в кухню, где была идеальная пустота и чистота; даже стулья были все задвинуты. Потом она проверила ванную, туалет, свою комнату. Под кроватью, в шкафу… Везде не было ни то что намёка на присутствие пятерых человек, тут даже пыли не было. Алёна не помнила, когда она успела так убраться, но единственной радостью оказалось то, что кот, умудрившийся всё же спрятаться где-то в кухне, выскочил прямо к ней и сразу же начал требовать, чтобы его почесали за ушком.

— Ну и что, морда, где мои граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы? — спросила Алёна у кота. Тот только помурлыкал и потёрся тёплым и пушистым боком о её руку. — Ничего не понимаю. Два дня назад в моей квартире оказались пятеро человек — Александр I, Александра Фёдоровна, Алексей Григорьевич Евдокимов, Дмитрий Прокофьевич Разумихин и Родион Романович Раскольников. Верно я говорю? Да вроде нигде не ошиблась. Теперь я прихожу, а их нет. Два дня были, а теперь решили смыться… Или они обратно к себе в прошлое вернулись? Чёрт знает что такое!

Алёна задумалась, а на душе было такое мерзотное чувство, расплывавшееся по телу и проникающее всюду — чувство одиночества. Оно было крайне противным и неуютным, и Алёна, чтобы спрятаться от него, схватила кота на руки и взяла телефон.

— Я же у тёти Нади взамен на серёжки пять тысяч просила! — вспомнила Алёна. — Где же я ей теперь их возьму, если Александры Фёдоровны здесь нет?

Подумав над этим не больше секунды, она набрала номер и ровно после трёх гудков услышала резкий голос своей родственнницы.

— Здравствуйте, тёть Надь! Как у вас дела? Хорошо? Ну, и у меня тоже хорошо, первый экзамен сдала неплохо… Я вот о чём хотела вас спросить — я вам недавно звонила… Как не звонила? — я удивлением переспросила Алёна. — И пять тысяч взаймы у вас не просила? Нет?! Ах, понятно, это, наверное, на фоне сессии, опять я всё перепутала… То есть не звонила и не просила? Ага, понятно, спасибо, тётя Надя! До свидания, всего вам хорошего!

Алёна положила трубку, потом опустила кота на пол и, не веря своим глазам и ушам, ещё раз осмотрела всё на наличие здесь пятерых инопришеленцев из прошлого. И снова ничего. Только пустота и лютая, гробовая тишина.

— Это что же получается? — спросила Алёна, садясь на диван и наливая себе чашку чая. — Это мне всё привиделось? От начала и до конца? Да не может же быть такого! Я же точно помню, как на меня Александра Фёдоровна ругалась, как надо мной Дмитрий Прокофьевич подтрунивал? Или это у меня кукуха вылетела в дверь окончательно? Ну не могла же я шизануться на фоне сессии? Я же всё отчётливо помню. На Александре I был мундир, чёрный, и шляпа с двумя концами, чёрные сапоги до колена, которые я попросила его оставить у порога, и белые леггинсы. Странные ещё такие, у нас только женщины так ходят… А у Родиона Романовича Раскольникова было дратое лёгкое пальто, такие же дратые сапоги, более-менее приличные штаны и застиранная до дыр белая рубаха. У меня ещё Дмитрий Прокофьевич спросил нитки ненадолго взять, чтобы её подшить…

Алёна, которой в голову пришла гениальная мысль, вскочила с дивана, буквально влетела в свою комнату, нашла там моток белых ниток и проверила их на сохранность. Правда, как они раньше стояли нетронутыми года полтора, так и сейчас стояли точно так же, и на них, в противовес их окружению, успела скопиться небольшая горочка пыли.

— Так получается что, мне это всё показалось? — спросила у Алёна у кота. — Вот что за разводилово, объясни-ка мне, морда: сначала у тебя живут пятеро гостей из прошлого, ты к ним уже и по-своему привязаться успеваешь, кормишь их за свой студенческий счёт пиццей, а они тут раз и… исчезают. Как? Что? Где? Вообще непонятно. Может, их и не было вовсе, что только больному воображению второкурсника не привидится… Но почему именно эти персонажи? Почему не Пётр I? Не Иван Грозный? До того, как юнкер Алексей Григорьевич здесь не оказался, я даже не знала, что он на свете существует. И про студентов тоже не знала. Про императоров… Ну ладно, знала, я же всё-таки не такой уж и необразованный мурзик, историю в школе на четвёрочку знала. Кстати… хорошо, что вспомнила. Что там у нас с пиццей и деньгами?

Алёна сначал проверила холодильник, в котором лежала нетронутая пицца «Маргарита», а потом счёт на карте, где всё так же одиноко лежали сто пятьдесят рублей.

— А что я ела тогда всё это время? — с интересом спросила себя Алёна. Ответом ей послужил желудок, который решил напомнить ей о себе и недовольно заурчал. — Хорошо, с этим разобрались. Ничего, кроме чая от фирмы «Красная цена». Что мы имеем после этого? — Алёна достала из холодильника пиццу и положила её в микроволновку. — То есть никто мне не мешал, никто под руку не говорил, это всё просто мне померещилось… Даже грустно как-то стало.

Она на всякий случай проверила Википедию, чтобы убедиться, что с мировой историей всё в порядке; ничего необычного снова не было. Семью Романовых расстреляли, а Александр I умер в Таганроге. Всё снова шло своим чередом.

— Да не хочу я идти своим чередом! — возмутилась Алёна. Она подняла глаза наверх, туда, где, по её расчётам, находился Всемогущий Автор, и погрозила ему кулаком. — Не хо-чу. Хоть раз в жизни можно я с нормальными людьми пообщаюсь? И весёлые, и нетоксичные — ну, почти все, и в телефонах не сидят, и шутят по-приличному. Что мне теперь, опять только с собой разговаривать?! Слушай, я же экстраверт до мозга костей, ничего с собой не могу поделать, так что возвращай их назад.

— Ничего не могу обещать, — ответил Всемогущий Автор с высоты птичьего полёта. — Тем более, что это была всего лишь история, а истории имеют свойство кончаться.

— Смотря о какой истории Ты со мной говоришь, понятие это, знаешь ли, многозначное… А история в широком смысле кончится только тогда, Всемогущий Автор, когда ты устроишь мысленный геноцид земной цивилизации.

— Я могла бы отправить к тебе средневековых инквизиторов или Сталина в комплекте с НКВД-шником, так что я бы на твоём месте сказала спасибо, — отпарировал Всемогущий Автор.

— Я! Не! Хочу! Жить по твом хотелкам, о Великий Автор! Я хочу жить так, как я хочу, а не так, как мне сказал Ты. Отправишь меня куда-то непонятно куда, разве пинка для ускорения не дашь, и теперь я сиди и мучайся, не понимая, в какую это фигню я попала!

— Ну, никто тебя за язык не тянул, Васильева Алёна Сергеевна, — сказал Всемогущий Автор, обиделся и вознёсся… нет, не на небеса, а на вершины своего сознания.

Алёна в свою очередь тоже обиделась, стукнула кулаком по столу, как некогда это сделал Дмитрий Прокофьевич; правда, если в его случае жалобно скрипел стол, то в этом Алёна бегала по квартире и трясла руками, потому что стол оказался слишком твёрдым.

— Да что такое-то, а? Почему именно сегодня?

Она с разбегу кинулась на кровать в своей комнате и зарылась носом в подушку. Она думала о прошлом, о будущем, несправедливой жизни, желании поспать и ничего не делать; микроволновка пикнула, предпредив о том, что пицца готова, и Алёна тяжело вздохнула, так, как будто на её плечах висела огромная гиря, которая всё никак не могла свалиться.

Впереди была ещё целая неделя экзаменов…

Примечания:

Вот так вот всё оказалось — а вы что думали, в сказку попали?:)