Снятся ли ситхи маленьким джедаям? (джен)

Энакин сделал глубокий вдох, набираясь смелости, и посмотрел на сына.

— Готов, Люк? — спросил он и положил ладонь на светлую голову.

Мальчик посмотрел на отца и встретил заботливый взгляд голубых глаз. Люк слабо улыбнулся, прижимаясь к Энакину, и кивнул. От слепого доверия и беззаветной, безграничной любви, светившихся в глазах сына, к горлу Энакина подступил ком. «Мой маленький ангел. Часть меня, совершеннейшая и прекраснейшая. Да я жизнь отдам, лишь бы помочь тебе», — пришла непрошеная мысль. Черты лица Люка смягчились, а глаза затуманились. Не отводя взгляда от отца, он поцеловал тыльную сторону его ладони и сильнее прижался к нему.

Оби-Ван молча засвидетельствовал эту молчаливую сцену, вновь поразившись эмоциональности проявления любви между отцом и сыном. Люк влиял на Энакина просто невероятно. Само его присутствие было как бальзам на душу отца.

* * *

Сколько он знал его, казалось, душа Энакина была в постоянном раздоре. Вечно он из кожи вон лез в своем стремлении быть достойнее, больше, лучше, чем он уже есть. Сам с собой он был даже строже, чем любой из джедаев, даже Йода.

Он боялся за друга. Боялся, что однажды страсти и жажда власти поведут Энакина в сторону. Но каким бы амбициозным Энакин ни был, от своих чаяний ему пришлось отказаться к тому моменту, когда он раскрыл свой секрет Совету джедаев. И Оби-Ван никогда в жизни не забудет тот день.

Энакин вошел в комнату, источая мир и спокойствие, более уверенный в себе и убежденный в своей правоте, чем когда-либо. Человеком, наконец-то контролирующим свою судьбу, знающим, кто он и чего хочет в жизни. В нескольких словах он объяснил ситуацию. Он женат на сенаторе Падме Амидале, и всего через несколько недель они готовятся стать родителями. Энакин с самого начала Войны клонов водил Совет за нос, и этот обман преследовал его многие годы. Теперь, когда он выполнил свое предназначение и уничтожил ситхов, он наконец-то вправе следовать своим чувствам, тем, которыми руководствовался девятилетним мальчиком.

Он был там чужим. Он всегда чувствовал, что не должен был становиться джедаем. Он должен быть мужем и отцом. Вот что действительно придавало бы смысл его жизни. И когда его ребенок родится, его семья станет и навсегда останется его первым и единственным приоритетом. Он поблагодарил их всех за годы тренировок и терпения, а затем со спокойным достоинством снял плащ и отцепил с пояса световой меч. Он положил их на пол перед джедаями и с грациозным поклоном навсегда покинул и зал, и Орден.

В течение нескольких минут никто даже не шевельнулся. Чтобы преодолеть шоковое состояние, им потребовалось некоторое время.

Оби-Ван среагировал первым. Он посмотрел на магистра Йоду, который молча кивнул ему. Вскочив со своего места, он призвал с пола световой меч и побежал за другом.

Энакин был уже в ангаре. Падме ждала его, стоя у спидера. Впервые Оби-Ван заметил, что женщина на поздней стадии беременности. Ее многослойные одежды успешно скрывали это, но теперь, когда он знал истину, казалось невероятным, что раньше он ничего не замечал.

Он окликнул Энакина, и молодой человек остановился и обернулся. Мгновение они рассматривали друг друга, а затем Оби-Ван вложил в руку, обтянутую перчаткой, световой меч.

— Да пребудет с тобой и твоей семьей Сила, мой друг. Орден благословляет тебя. Я желаю тебе безоблачного счастья.

Глаза Энакина заблестели, а подбородок дрогнул. Он явно не ожидал всеобщего понимания. Оби-Ван протянул руку и сжал его плечо.

— Сообщи, когда ребенок родится. Стать "дядей" Оби-Ваном будет для меня честью.

Лицо Энакина озарилось, и, отбрасывая всякую сдержанность, он крепко обнял учителя.

Двойняшки родились три недели спустя, и Оби-Ван с ними познакомился, когда тем было два дня от роду. Перемена в Энакине была очевидна с того момента, как только Оби-Ван вошел в детскую комнату медицинского центра. Молодой человек держал Люка на руках, не в силах отпустить его. Крошечная ручка ребенка хваталась за указательный палец отца, и младенец во сне посасывал его кончик. Энакин поднял на друга глаза. Они были полны слез.

— Вот ради чего я был рожден, Оби-Ван. Ради этого. Ради них, — он указал на Лею, которая мирно спала в кроватке рядом с пустой колыбелькой Люка.

Сердце Оби-Вана запело от радости, нет, огромного счастья, наполнившего душу друга. Скрытое беспокойство и агрессия исчезли без следа, а в его душе воцарилось безграничное умиротворение.

Энакин склонился над свертком в своих руках и потерся носом о маленькое личико, нюхая его и рассыпая нежные поцелуи по всему телу. Было что-то настолько простое и первозданное в этой ласке, что Оби-Вану стало не по себе.

Люк неожиданно проснулся, и у Оби-Вана захватило дух от синевы бездонных кристальных глаз, приветствовавших его. Он не знал, могут ли младенцы различать предметы и людей, но он получил ответ на этот вопрос, когда глаза Люка устремились на Энакина, а на круглом пухлом личике появилась лучезарная улыбка. Но это было ничто по сравнению с улыбкой, которая освещала лицо счастливого отца.

— Доброе утро, малыш, — прошептал Энакин сыну, целуя светлые, почти невидимые глазу волоски. Люк отнял ото рта кончик пальца и наградил отца счастливой улыбкой.

— Я-то думал, что человеческие дети не умеют улыбаться, пока им не исполнится несколько недель, — изумлению Оби-Вана не было предела.

— Я тоже так думал, — кивнул Энакин. — Но он мне улыбнулся в тот самый момент, когда дроид передал его мне новорожденным. Он открыл глаза, посмотрел на меня и просто... улыбнулся, — он замолчал, еще раз целуя крошечный носик. — Ты мое величайшее благословение. Мое чудо из чудес! — в его голосе прозвучал какой-то надлом, и это сразу же отрезвило джедая.

— Что-то случилось? — с тревогой спросил Оби-Ван. — Как Падме? — внезапно до него дошло, что они в детской, а не в комнате Падме. Возникло ощущение, что произошло что-то непоправимое. Сильная дрожь пронзила тело молодого человека, и он поднял глаза от сына к старому другу.

— Я чуть не потерял ее, Оби-Ван. Мои кошмары не лгали, — он дрожал как лист при воспоминании о произошедшем. — У нее было сильное кровотечение после рождения Леи. Понадобилось три переливания, прежде чем медицинские дроиды смогли ее стабилизировать. Они до сих пор не знают, как она выжила, — его глаза наполнились влагой, и он отвел взгляд. — Но я-то знаю, — сказал он тихо.

— Да? — хрипло спросил Оби-Ван.

Молодой человек многозначительно улыбнулся.

— Это был Свет, — произнес он очень нежно, обращая взгляд к сыну на руках и дочери в кроватке. Устыдившись, он покачал головой. — Я полагал, что любовь не способна спасти ее. И любовь же была ответом, — он поднес Люка к груди и встретился глазами с Оби-Ваном. — Мы с детьми создали... Я не знаю, как это объяснить. Круг Силы. Мы объединили наши жизненные силы и каким-то образом перенаправили их к Падме, — изумление в его голосе вскоре сменилось мрачнейшим тоном. — Он солгал мне. Решением был Свет, а вовсе не Тьма, — он стиснул зубы и зарычал. — Он хотел мою душу и знал, как легко я ее отдам, чтобы спасти ее... и чтобы спасти их.

Люк коротко вскрикнул, и этот писк тут же выдернул отца из мрачных мыслей.

— Все в порядке, мой ангелочек, — Энакин мгновенно сосредоточился на своем сыне и поцеловал милые ручонки, протянутые вверх и коснувшиеся его лица. — Сила уберегла меня от совершения самой страшной ошибки в жизни, и теперь вы трое рядом со мной. Вы единственное, что мне нужно, — он гладил кончиками пальцев розовые щечки, изучая каждую крошечную черту своим прикосновением. — Никогда больше я не усомнюсь в силе любви.

Наблюдавший за всем Оби-Ван был слишком взволнован, чтобы хоть что-то сказать. Он видел это своими глазами и все еще не мог поверить. Энакин и его сын были связаны. Похоже, их связь была основополагающей. И эти узы позволяли ребенку взывать к заботливой стороне натуры отца, отгоняя от него гнев.

* * *

Ребенок естественным образом привел отца в равновесие. Духовное равновесие. Едва родившись. Он успокаивающе отвечал спокойными и неосознанными мыслями на все страхи Энакина и его врожденную склонность к пессимизму и негативу. Ободренный безграничным доверием сына, Энакин подошел к напольным подушкам. Он усадил Люка на его излюбленное место и пододвинул еще две, ставя их перед мальчиком. Энакин сел, скрестив ноги, на первую подушку, жестом предлагая Оби-Вану занять вторую. Оби-Ван комфортно устроился и поднял голову, замечая, что и отец, и сын выжидающе на него смотрят.

— Вот кого я называю заинтересованными слушателями, — выдавил он, пытаясь заставить всех расслабиться. Он не знал точно, что делать, поэтому прибегнул к юмору. С Энакином это безотказно срабатывало и на этот раз тоже не подвело. Люк и Энакин улыбнулись и заметно расслабились. Но прежде чем он успел начать, Энакин сказал:

— Пожалуйста, дай нам минутку, чтобы я подготовил Люка, — попросил он.

— Ну конечно, — согласился Оби-Ван. Он наблюдал с живым любопытством. Ему был очень интересен подход Энакина к обучению детей.

Энакин повернулся к сыну и сосредоточился исключительно на нем. Как будто существовали только они двое. Его голос понизился до мягкого вкрадчивого шепота.

— Вспомни наши занятия, Люк. Постепенно открой свой разум. Осторожно, — глаза отца и сына закрылись, и оба наклонились вперед, инстинктивно приблизившись друг к другу. — Ищи меня с помощью Силы. Потихоньку, пока не найдешь. Контролируй это ощущение. Сделай его устойчивым, — молодой мужчина улыбнулся. — Хорошо. Теперь сосредоточимся на нашей связи. Видишь ее?

— Да, папа, — голос Люка звучал иначе. Словно стал ниже и наполнился тихой, едва сдерживаемой радостью.

— Доверься ей, малыш, — велел Энакин. Он протянул руку и ласково провел длинной ей по голове ребенка. — Я тебя встречу, — он глубоко облегченно вздохнул.

В этот момент Оби-Ван увидел, как разумы отца и сына соприкоснулись. Мягкое золотистое сияние окутало их, и их лица словно загорелись изнутри. Возвышенная умиротворенность, излучаемая ими, была готова смести магистра-джедай подобно приливу.

— Давай, Оби-Ван, — неожиданно пробормотал Энакин, не открывая глаз. — Мы готовы.

Оби-Ван быстро взял себя в руки.

— Так, ага-а... Слушайте. Я хочу, чтобы вы все делали именно так, как я велю, — он замолчал. — Но вы должны мне верить, — добавил он, подумав.

— Мы верим тебе, — одновременно сказали Энакин и Люк. Их голоса прозвучали как один, и Оби-Ван не смог бы отделить один от другого. Пожалуй, ни разу в жизни ничто не вызывало у него такого суеверного ощущения.

— Ладно, — он закрыл глаза и прикоснулся к Силе внутри себя. Он открылся ей, позволив направлять себя, даже если он и сам не вполне был уверен, что делает. — Я хочу, чтобы вы представили себе двери от ваших разумов. Это двери, отделяющие сознательное от бессознательного. Я хочу, чтобы вы их открыли. Дыхание Люка и Энакина зачастило, что свидетельствовало о явном страхе.

— Вам нечего бояться, — поспешил успокоить их джедай. — Все, что находится за этой дверью, приходит лишь во снах. Это не повлияет на вашу повседневную жизнь. Вы в полной безопасности.

Энакин и Люк очень медленно кивнули, осознавая это. Их дыхание стало размеренным.

— Теперь позвольте вашему разуму снова всплыть на поверхность. Посидите столько, сколько нужно, и откройте глаза, — мягко сказал Оби-Ван.

Джедай с восхищением наблюдал, как умы Люка и Энакина разделились и снова стали отдельными сущностями. Это было почти ощутимо. Их связь распадалась постепенно, пока они не открыли глаза и не посмотрели друг на друга с таким выражением, что оно заставило его потерять дар речи. Нет, связь не была разорвана, точно откровение, пришло к Оби-Вану. Она все еще есть. Скрытая, потенциальная, связывающая их каждую минуту жизни, готовая полностью открыться в тот момент, когда это понадобится. Это было словно пуповина, мистическое единство между их разумом и душой. Единство, в котором отец нуждался не меньше, чем сын.

— У тебя получилось, Оби-Ван, — тихо сказал Энакин, уставившись на сына, который улыбнулся ему и взволнованно кивнул.

— П-получилось? — заморгал Оби-Ван. Ему не верилось, что все было так просто.

— Самый простой способ — всегда самый действенный. Твоя идея визуализировать дверь и затем открыть её была блестящей. Вот и сработала.

Оби-Ван улыбнулся, обрадованный.

— Я очень рад это слышать.

— Давай пойдем и расскажем маме, — ободрил Энакин Люка, который быстро вскочил на ноги. Ничего не изменилось. Он все еще тот же энергичный, жизнерадостный и непоседливый ребенок.

— Советую тебе лечь пораньше, — посоветовал Оби-Ван Энакину, возвращаясь в дом. — Давай проверим, изменится ли что-нибудь в твоих снах в эту первую ночь, когда ты оставил дверь открытой.

Энакин кивнул в знак согласия.

Они вошли в гостиную в тот самый момент, когда Лея показывала маме, что только что дорисовала. Падме взяла блокнот в руки и с улыбкой посмотрела на рисунок девочки. Стоило взглянуть внимательнее, и улыбка исчезла с маминого лица. Смертельная бледность покрыла ее черты, а глаза взметнулись вверх, встречая взгляд Энакина, с нехорошим предчувствием уже бросившегося к ней. Дрожащей рукой Падме передала ему блокнот. Энакин посмотрел на него, и его тело мгновенно оцепенело.

— Что такое? — спросили одновременно Люк и Оби-Ван. Люк поспешил к отцу.

Энакин тяжело сглотнул и присел на колени, показывая рисунок сыну и Оби-Вану, который подошел вслед за мальчиком. Люк издал жалобный всхлип и схватился за папину руку отца в поисках поддержки и защиты. Дрожа, встретился взглядом с Энакином и кивнул.

Оби-Ван уставился на детский рисунок, где был изображен крупный мужчина в маске, одетый во все черное, в сапогах, в перчатках и длинном плаще. Зеленые, красные и белые огни переключателей украшали его грудь. И он размахивал зажженным красным световым мечом, зажатым в правой руке.

* * *

Малышку Скайуокер засыпали вопросами сразу после того, как стало очевидно, что и она как-то причастна, но ее ответы вызвали только больше вопросов.

Лее давно снился человек в черном, но по какой-то причине он не вызывал у нее того же чувства паники, что у брата. Конечно, сон был страшный, но она без проблем контролировала свой страх и противостояла ему. В своих снах она видела себя неким лидером, отдававшим приказы многим людям, которые, похоже, «работали» на нее. Единственное, что ей показалось страшным, — это странные белые солдаты в масках, с большим оружием в руках. Их лица, бесчеловечные и злые, пугали ее и побуждали убегать.

Оби-Ван, Энакин и Падме переглянулись, и в головы им пришла одна и та же догадка. Республиканская армия клонов.

Но это была бессмыслица. Армии клонов больше не было. Конечно, девочка могла их увидеть на старых голограммах, но все равно это не объясняло, почему они угрожали ей в кошмарах. В этой тайне было нечто, чего они не могли постичь, и к разгадке они так и не приблизились.

Наконец, уложив двойняшек спать, взрослые тоже отправились отдыхать с растущим тревожным ощущением в груди.

* * *

Ты должен выбрать!

Я в силах спасти твою любимую!

Теперь ты мой ученик.

Абсолютная влааааасть!

Капли пота покрыли лоб Энакина, и он заворочался и заметался в постели, со слабыми стонами борясь с мрачнейшими, самыми ужасающими воспоминаниями, как из засады, всплывшими в его памяти после семилетнего забытья. Но потом что-то изменилось. В его разуме наступила резкая перемена, и он испытал странное чувство головокружения. Неудержимый поток смел его и затянул прямиком в черную дыру. Когда ему уже казалось, что он вот-вот сойдет с ума, место вновь сменилось. Там были пламя и хаос, худший из возможных кошмаров безумца.

Ты позволил этому темному владыке смутить твой рассудок, и сейчас… и сейчас ты стал как раз тем, что поклялся уничтожить.

Энакин сел, задыхаясь, а потом пронзительно закричал. Крик мог принадлежать только человеку, находящемуся на грани полного безумия, пытающегося убежать и взывающему к забвению.

Падме показалось, что от пронзительного, нечеловеческого вопля, вырвавшего ее из сна, ее сердце остановилось.

Энакин кричал не своим голосом, чуть не до разрыва голосовых связок. Ничто не могло остановить тот зияющий ужас, поглощающий его разум и его мысли, ту темноту, что приближалась к нему, осознавшему, кем он стал.

— Папа! Папа!!! Папочка, прошу помоги-и-и!!!

Эхом донесся другой крик, свидетельствующий о мерзости, поглощающей душу его сына. Это встряхнуло молодого мужчину и вырвало из когтей чудовища, которое его пожирало. Он сбросил с себя одеяло и бросился к детской, и сам похожий на бешеного зверя, готового разорвать любого, кто посмеет угрожать детенышам.

На пороге детской спальни он столкнулся с какой-то тенью. Рыкнув на него, как дикий зверь, он с радостью заметил, что тень дернулась назад. Только тогда каким-то краешком мозга Энакин узнал своего бывшего учителя, но сейчас извинения были последним, о чем бы он подумал. Его обнаженная грудь свирепо вздымалась, ноздри раздувались, а зрачки расширились; он был готов к бою, который закончится только тогда, когда опасность, угрожающая его детям, падет, поверженная к его ногам.

Распахнув дверь в комнату двойняшек, Энакин ворвался внутрь.

Люк сидел в кроватке. Он вздрагивал и трясся, весь вымок от пота, глаза словно остекленели. Люк не мог окончательно проснуться. Руки его потянулись к двери, как если бы он инстинктивно чувствовал, что спасение может прийти только оттуда. Энакин бросился к сыну и обвил его руками, не обращая внимания на свое собственное состояние. Отец и сын обнялись с рвением отчаяния, хватаясь друг за друга, как утопающий за последнюю соломинку. Люк сжался в руках Энакина, почти в позе эмбриона, будто хотел спрятаться глубоко внутри него.

— Папа, ах, папа! — рыдал он, прижимаясь к отцовской груди, и его голос звучал приглушенно. — Не отпускай меня! Не дай ему убить меня! Пожалуйста, папочка! Так больно! Это меня убьет!

— Все в порядке, мой ангел. Папа здесь, теперь ты в безопасности. Я уничтожу любого, кто посмеет тебе сделать больно, — голос Энакина был невозмутимым и успокаивающим. Молодой человек сам поразился спокойствию в своем голосе. Сердце его было готово разорваться, а зубы колотились от страха, и все же он ощущал спокойствие, успокаивая своего ребенка.

— Он в меня молнию запустил, папочка! Она вылетела из его пальцев, он меня убивал ими!

При этих словах сына у Энакина кровь застыла в жилах. Глаза взметнулись в сторону Оби-Вана, и у него в глазах Энакин узнал тот же шокированный взгляд, который, должно быть, направил на него сам. Он обхватил голову мальчика ладонями и крепко поцеловал.

— Кто в тебя стрелял молниями, Люк? — спросил он, крепче прижимая ребенка, мысленно умоляя о прощении за то, что заставляет его обсуждать это.

— К-кто-т-то! — воскликнул Люк. — Кто-то старый и такой… злющий, папа! Мне было плохо! Он как сама Темная сторона был.

— Он что-нибудь говорил? — Оби-Ван мягко поторопил мальчика и заглянул в глаза Энакина, извиняясь. Еще больше пугать ребенка было бы бессердечием, но он знал, что если они не доберутся до сути, рассудку Люка и Энакина вскоре несдобровать.

— Он… он сказал… — Люк схватил отца за плечо и сжал его, заставив Энакина вздрогнуть. Мужчина, с блестящими от слез глазами, сжал свои и без того крепкие объятия, отчаянно пытаясь убедить сына, что он сделает все, чтобы защитить его. — Он сказал, что если я не буду с ним, я буду уничтожен. И что я юный глупец и заплачу за свое непонимание! А потом он поднял руки и... — он закрыл глаза и с пронзительным криком прижался к теплому отцу.

Энакин зашипел от боли сочувствия. Глубоко вздохнув, он медленно поднес губы к детскому уху и тихонько прошептал:

— А у этого человека был черный плащ? И голова закрыта капюшоном?

Мальчик кивнул и прижался к груди отца.

— А глаза у него желтые?

Люк приподнял голову от своего укрытия, и глаза мальчика встретились с глазами отца. Они были красными и опухшими, полными слез, и те текли по горящим щекам. Он снова кивнул.

Энакин наклонился и собственными губами осушил слезы сына, моля обрести силу, способную прекратить страдания сына. Люк обнял отца за шею и, дрожа как лист, прошептал Энакину на ухо:

— У него лоб в больших шишках и… — он прикусил нижнюю губу, боясь произнести слова вслух. Каким-то образом разговор об этом словно сделал видение реальностью, сделал частью его настоящего мира. — Его лицо белое-белое и все в морщинах. У-у-ужасных морщинах, а... его зубы... гнилые. Он улыбался... — Люка снова передернуло, и он уткнулся носом Энакину в плечо, желая исчезнуть и никогда не появляться из папиного неуязвимого круга защиты.

Энакин делал все возможное, чтобы скрыть свою дрожь от сына, но это было выше его сил. Он оглянулся вокруг, ища надежный якорь, успокаивающую силу, которая заставила бы реальность прекратить вращение.

Лея сидела рядышком на кровати своего брата. Она обхватила согнутые колени руками и раскачивалась из стороны в сторону. Глаза ее говорили о полной беспомощности и растерянности, о страхе и... чем-то еще. Он протянул к ней руку, и малышка бросилась к нему. И это брат и сестра ухватились за отца как за единственный якорь, их единственный щит, закрывающий от неназванной угрозы, которая надвигалась на них.

* * *

Было 3:25 ночи, и Люк и Лея были единственными, кто спал в доме Скайуокеров. Все в итоге оказались в гостиной, решив пролить свет на творящееся безумие, так или иначе.

Энакин сидел в центре большого дивана со спящими у него на коленях детьми. Молодой человек обнимал обоих, защищая их лишь Сила знает, от чего. Оби-Ван и Падме сидели в креслах перед Энакином, замыкая круг.

— Ты знаешь, кто этот ситх, о котором говорил Люк, верно? — спросил Оби-Ван без малейшего предисловия, наклоняясь вперед. Энакин поднял взгляд от детей и кивнул после короткой паузы. — Это ведь Палпатин?

Энакин посмотрел в глаза своему бывшему учителю и снова кивнул. Оби-Ван протяжно выдохнул, в самых растрепанных чувствах ​​откидываясь на спинку кресла.

— Мы были правы, — неожиданно сказал Энакин. — Все сходится, приходит к тому мигу в комнате Палпатина, семь лет назад.

— Что? — спросил Оби-Ван в недоумении. — Но Люк ведь никак не связан с этим.

— Есть кое-что, чего я вам не рассказал, никому из вас, — Энакин перевел взгляд с Оби-Вана на свою жену.

— И что же это? — спросила Падме, протягивая руку и сжимая ладонь мужа, покоящуюся на плече Леи.

Черты лица Энакина исказились так, словно кошмарные воспоминания, все еще преследовавшие его спустя все эти годы, миллионами набросились на него. Взяв под контроль свои эмоции, он постепенно успокоился, долгим взглядом обводя спящих детей. Он осмелился взглянуть Оби-Вану в глаза.

— Когда Палпатин сражался с магистром Винду, он использовал молнию Силы, но Винду отразил ее с помощью светового меча, — к желудку подступила тошнота. — Его кожа побледнела. Его лицо начало меняться, дымиться у меня на глазах. Оно наполнилось глубокими линиями, морщинами такими глубокими, что они обрисовали его череп. На лбу появились шишки, а глаза его стали... желтыми.

— Сила святая! — воскликнул Оби-Ван. — Как в старых сказках!

— И что же ты сделал? — спросила Падме, крепко сжимая его руку в молчаливом жесте ободрения и поддержки. — Тогда ты убил его, да?

Энакин колебался, и в его душе пятном расползался стыд. Он среагировал слишком поздно, и та жизнь была проиграна.

— Нет. Он все говорил и говорил, что он в силах спасти мою любимую и что мне надо выбрать, — он закрыл глаза и покачал головой. — Он умолял меня не дать магистру Винду убить его, — он искал взглядом жену, отчаянно нуждаясь в понимании. — Я просил Винду остановиться, сказал, что Палпатин должен предстать перед судом, что хладнокровное убийство — это не то, как поступают джедаи. И когда стало очевидно, что Винду все равно его казнит, я...

— Отрубил ему руку, а затем Палпатин убил его, — быстро досказал Оби-Ван.

Его сердце разбивалось на части, когда он видел друга, терзаемого этой виной. Он не мог представить себе всего ужаса того, что произошло в той комнате за несколько мгновений. Судьба Галактики, Республики и, возможно, Ордена джедаев была решена именно в тот самый момент времени, решена смелым поступком Энакина. Оби-Ван глубоко сожалел, что его не оказалось рядом в нужную минуту, что он оставил Энакина одного в критический момент его жизни. Он был чуть старше, чем простой падаван, всего лишь растерянным молодым человеком, раздираемым миллионом противоречивых эмоций, разрывающимся между долгом, принципами и величайшим искушением. Он оказался лицом к лицу с величайшим из когда-либо существовавших ситхов, человеком, с кем дружил с детства.

— Энакин, все в порядке. Мы понимаем, через что тебе пришлось пройти, чтобы открыть глаза и понять, что тот, кого ты считал своим другом, был всего лишь иллюзией. Которая успешно нас всех водила за нос десятилетиями! Мы все тебя подвели, но ты проявил себя достойно. И этим выбором ты победил своих демонов.

— Но я чуть не перешел черту, Оби-Ван! — взорвался Энакин, держа большой и указательный пальцы на расстоянии одного сантиметра друг от друга. — Я почувствовал, как зверь внутри меня оживает, ревет в моих венах, обещая все, о чем я когда-либо мечтал и даже больше! — Его глаза страстно вспыхнули, а гримаса стала похожа на оскал. — Я хотел поддаться своему гневу и расплатиться за все разочарования, которые копились годами! Я хотел все уничтожить! О, вы понятия об этом не имеете. Сила, безграничная свобода! Никаких ограничений, никаких правил, никакого самоконтроля. Все во мне кричало, чтобы я сдался и был свободным! Я чувствовал, что поддамся... с радостью. Как это было чертовски сладко!

Падме и Оби-Ван одновременно поежились, на секунду увидев все, о чем он говорил, в глазах Энакина. Искушение, непристойный соблазн Темной стороны.

— Что же тебя остановило? — слабо спросил Оби-Ван. Во рту у него пересохло.

Чуть вздрогнув, Энакин вернулся в реальность. Он моргнул и тяжело сглотнул, снова сосредотачиваясь на здесь и сейчас. На драгоценной ноше — детях на своих коленях.

— Я... я не знаю, — честно ответил он. — После смерти магистра Винду я сломался. Я оцепенел, был уже на самой грани, готов был перейти на Темную сторону. И тут я посмотрел на Палпатина. На... существо передо мной. Я видел его душу и тело, поглощенные Тьмой, порабощенные ею, и внутри у меня холодело. Я вдруг осознал, как это будет однажды. Где в конце концов окажусь я сам, если позволю чудовищу, которое скрывалось глубоко внутри меня, поглотить меня и буду не в силах убежать, — он на мгновение замолчал, и его глаза вспыхнули гневом. — И он тоже это понял. Он знал и все равно хотел, чтобы я поддался ему, чтобы он смог поработить меня, — его взгляд тут же смягчился. — Каким-то образом я понял в тот момент, что стоит мне уступить ненависти, и любви больше никогда не будет места в моем сердце. — Его глаза обратились к Падме, испуганной и бесконечно смущенной. — Я бы потерял тебя, потерял навсегда точно так же, как если бы ты умерла в родах, как мне снилось.

Глаза Падме затуманились. Она глубоко вздохнула и переплела свои пальцы с его.

Энакин стиснул зубы, сдерживая слезы и делая сверхчеловеческое усилие, чтобы сохранить контроль над собой. Его глаза обратились к Оби-Вану, и он тут же сел прямо.

— Следующее, что я помню, — это то, как я стоял посреди комнаты, с зажженным световым мечом в руке, а тело Палпатина лежало у моих ног, разрезанное пополам.

Мертвая тишина последовала за окончательным признанием Энакина.

— Но как же Люк относится ко всему этому? — хриплым голосом прошептал Оби-Ван, главным образом сам себе. Теперь ему более, чем когда бы то ни было, необходимо было понять.

Рукой Энакин неосознанно приобнял сына. Люк что-то пробормотал во сне и со вздохом обнял отца.

— Люк мне прошептал, что старик из кошмара был с жёлтыми глазами, большими шишками на лбу и глубокими морщинами на лице. Он бросил в него молнию Силы.

Падме прикрыла рот рукой, не давая крику сорваться с губ.

Оби-Ван отвернулся и поднес руку к бороде, слишком потрясенный этими словами.

— Он… но ему не мог присниться Палпатин, — сказал он, наконец. — Только ты и видел его в таком состоянии семь лет назад, — рассуждал он.

— Поверь мне, учитель. Ему приснился Палпатин, — решительно кивнул Энакин, отвергая все сомнения.

— Что если этот образ Люк получил с помощью вашей связи из твоего разума? — рискнула спросить Падме, понимающая, что была последним человеком, которому стоило бы говорить. Энакин нежно улыбнулся жене, более чем довольный ее предположением. Он мягко покачал головой.

— Нет, здесь что-то еще. Что-то... — он замолчал, не находя слов. — Оби-Ван, что скажешь? — спросил он своего слишком долго молчащего в задумчивости друга. Мужчина перевел взгляд голубых глаз на Энакина, быстро фокусируясь.

— Мы все ближе и ближе, и я убежден, что у нас уже есть все или почти все части головоломки. Мы просто не знаем, как ее собрать. Мы даже не знаем, из чего именно. Но все ее части здесь, у нас на глазах.

Энакин посмотрел вниз и нахмурился, глубоко сосредоточившись. В конце концов он кивнул в знак согласия.

— Например... — начал Оби-Ван.

— Например? — повторил Энакин, слегка подавшись вперед.

— Вот что первое поразило меня в сегодняшнем эпизоде. Мне бы это просто не пришло в голову, если бы я не увидел лично, но теперь, если подумать, я нахожу это странным.

— Что же это? — брови Энакина в недоумении изогнулись.

— Почему Люк нуждается в твоем утешении? — Оби-Вану наконец удалось выразить словами то, что он пытался осмыслить. — Насколько я понимаю, большинство детей, когда им снится кошмар, взывает к матери. Но Люк всегда зовет тебя. Почему? — он взмахнул руками. — Почему после кошмаров он всегда ищет утешение у тебя?

Энакин и Падме мгновенно развернулись друг к другу, приоткрыв рты, осознав истину при заявлении Оби-Вана.

— Просто не верится, что до сих пор мы этого не замечали! — воскликнула Падме.

— Ты абсолютно прав, учитель! — подтвердил Энакин, затаив дыхание. — За все эти годы кошмары им снились всего несколько раз, но каждый раз, когда дети просыпались, они звали Падме.

Отвратительное, ужасное предчувствие пробилось сквозь стену отрицания Оби-Вана, которая мешала ему увидеть единственно возможный ответ. Сердце замерло, и он почувствовал, как желчь прожигает путь к его горлу.

— Оби-Ван, тебе плохо? — полным беспокойства голосом спросил Энакин, заметив бледность изменившегося в лице друга.

Глаза Оби-Вана неуловимо скользили по всей комнате, избегая встречи с глазами друга. Он не мог позволить Энакину взглянуть ему в лицо. Не мог позволить ему заподозрить. По крайней мере, пока его догадка не окажется правильной.

Слова Йоды теперь стали понятны. Даже вопросы, которые мучили его все эти годы...

— Ааах, я в порядке, — он прочистил горло и усилием воли, успокоился и предстал перед друзьями с бесстрастным лицом. — Думаю, мы достигли той стадии, когда пора продолжить в более защищенной среде. В Храме джедаев, — он повернул голову и встретился глазами с Энакином и Падме. — Если что-то пойдет не так, мы сможем лучше контролировать ситуацию.

— А ты думаешь, что все пойдет не так? — спросила Падме, хмурясь от подозрения.

— Я думаю, что мы на пороге важного открытия, — искренне сказал Оби-Ван, — и сегодня все уже слегка вышло из-под контроля, — отметил он. — Что бы ни случилось, там будет безопаснее. Я гарантирую.

Энакин и Падме посмотрели друг другу в глаза в еще одном молчаливом разговоре. Наконец их черты смягчились в согласии, и Энакин повернулся к своему старому другу.

— Хорошо, учитель. Завтра мы отправимся туда.