Снятся ли ситхи маленьким джедаям? (джен)

— Папа! Папочка! — испуганно позвал маленький мальчик. — Папа, ну же!

Через несколько секунд дверь детской открылась, и к кроватке подбежал высокий мускулистый мужчина. Он присел рядом и обнял малыша, который отчаянно к нему потянулся.

— Тссс, все хорошо, Люк. Все хорошо, мой маленький. Папа здесь, — Энакин начал убаюкивать все еще дрожащего мальчика, нежно его лаская, прижимая к груди и прогоняя исходящий от его хрупкой фигурки страх.

— Опять он, папа! Он за мной гнался, и я упал... а потом он поднял свой красный меч и направил мне прямо в лицо. Он хотел мне сделать больно!

Энакин осыпал белокурую голову поцелуями и покрепче прижал ее к сердцу.

— Никто не сделает тебе больно, Люк. Никто! Мы с мамой не позволим.

Люк вцепился в светлую рубашку отца, уткнувшись в нее лицом.

— Но пап, он всегда в моих снах! В этой страшной маске и... и... так дышит... это...

— Это всего лишь кошмар, — в очередной раз объяснил Энакин. — Всем снятся кошмары. Это ужасные призраки и тени, которые исчезают, стоит только открыть глаза. Они не могут нам навредить. Только если мы сами позволим кошмару завладеть нами, — молодой человек наклонился и большим пальцем вытер слезы на щеках сына.

— Точно? — большие голубые глаза Люка в темноте искали того ободрения, которое мог дать только папа. Энакин встретился взглядом с сыном и пообещал ему целый безопасный мир, отраженный в собственных голубых глазах.

— Точно, — он наклонился и поцеловал Люка в веки. — Засыпай, пока мы сестренку не разбудили, — он с улыбкой кивнул в сторону соседней кровати.

Энакин уложил сына в постель и снова прижал к себе.

— Папочка, — прошептал Люк.

— Что?

— Посиди со мной, пока я не усну? Пожалуйста? — крошечная рука высунулась из-под одеяла, ища его руку. Энакин взял ручку в свою и опустился на колени возле кроватки.

— Сколько захочешь, малыш, — он поднес детскую руку к губам и поцеловал ее. Пальцы другой руки успокаивающе-ласково поглаживали мягкие пряди волос.

— Я люблю тебя, папочка, — тихо выдохнул Люк.

— И я тебя люблю, мой маленький ангел, — сердце Энакина ёкнуло, а взор затуманился. Стоило детям сказать, как они его любят, и что-то внутри Энакина каждый раз отдавалось болью; будто какая-то часть его существа считала, что он не заслуживает этой любви. Отбросив эту бредовую мысль, он наклонился еще ниже, касаясь носом носика Люка. Они потерлись ими, и прием подействовал: мальчик не удержался и начал хихикать, как это и бывало всякий раз, когда они играли в эту секретную игру.

Уже через несколько минут Люк заснул. Энакин же задержался рядом с ним, следя, как бы кошмары не вернулись к сыну. По мысленной связи отец послал малышу любовь и поддержку, а затем поднялся и на цыпочках вышел из комнаты, предварительно убедившись, что дочь сладко спит. Сны брата не потревожили ее.

* * *

— Опять кошмар? — спросила Падме, когда Энакин снова лег. Энакин кивнул, устроился рядом и обнял жену.

— Большой человек в черном, с маской, плащом и странным дыханием?

— Да, — Энакин смотрел на город снаружи сквозь полузакрытые шторы.

— Я за него беспокоюсь, Энакин. Все выходит из-под контроля. Надо что-то делать.

— Завтра я поговорю с Оби-Ваном. Может, он подскажет, чего мы не замечаем.

— Как думаешь, это может быть видение? Предчувствие? — Падме приподнялась на локте и положила другую руку мужу на грудь.

— Не знаю. Но мы выясним, — Энакин перевел на нее взгляд и, оторвав голову от подушки, нежно поцеловал в губы. — Давай спать, а иначе завтра будем валиться с ног.

Прижавшись друг к другу, они закрыли глаза.

* * *

Энакин пересек порог Храма джедаев. Много времени прошло с тех пор, как он в последний раз входил туда, но это место не прекращало поражать его своим великолепием. Многовековые мудрость и умиротворение пронизывали каждый уголок здания.

Он пересек огромный зал и добрался до веранды, где магистр-джедай Оби-Ван Кеноби терпеливо обучал пятнадцать юнлингов. Почувствовав присутствие своего бывшего падавана, Оби-Ван обернулся, и живая улыбка осветила его лицо. В его волосах и бороде виднелась седина, но голубые глаза по-прежнему сверкали молодостью.

— Энакин! — поприветствовал он вошедшего и выключил световой меч.

Энакин улыбнулся в ответ.

— Доброе утро, учитель.

— Чему мы обязаны визитом? — спросил Оби-Ван, тепло обнимая Энакина.

— Мне нужна помощь друга.

Оби-Ван заметил беспокойство в глазах Энакина и, молча кивнув, повернулся к юнлингам.

— Дети, у нас перемена. Ждите меня здесь.

— Да, магистр Кеноби, — ответил хор детских голосов.

Старые друзья созерцали горизонт Корусанта с террасы, наслаждаясь утренним бризом, веющим им в лицо.

— У вас все нормально? — между прочим спросил Оби-Ван, щурясь от солнечного света.

— Да, все в порядке, — сказал Энакин, глядя на купол Сената в отдалении, туда, где сейчас должна была быть Падме.

— Скоро у детей день рождения?

— Через месяц, — любящая и горделивая улыбка осветила лицо Энакина.

— Им шесть исполняется, да?

— Семь, — поправил Энакин.

— Семь уже! Сила, я чувствую себя стариком!

На шутку бывшего учителя Энакин широко улыбнулся. Но улыбка исчезла с его губ, стоило вспомнить цель визита.

— Что-то не так, Энакин? — Оби-Ван повернулся к другу и сосредоточил все внимание на нем.

— Люк, — помолчав, сказал Энакин.

Оби-Ван вздрогнул от беспокойства в голосе молодого человека.

— Уже несколько недель ему постоянно снятся кошмары, — Энакин слегка склонил голову и опустил взгляд на переплетенные пальцы, лежащие поверх перил. — Сначала это было один, максимум два раза в неделю. Но в последнее время кошмары снятся почти каждую ночь и становятся все тревожнее.

— Многие дети проходят фазу очень интенсивных и ярких кошмаров в детстве. Однажды они исчезают так же внезапно, как и появились, — предположил Оби-Ван.

— Я знаю, мы так вначале и подумали. Но теперь я не уверен. Это один и тот же повторяющийся снова и снова кошмар. Человек в черном, в маске и плаще, со странным дыханием, гонится за Люком, чтобы причинить ему боль.

— Не слишком-то отличается от кошмаров миллионов детей по всей галактике, Энакин, — заверил его Оби-Ван.

— При других обстоятельствах я бы согласился. Но прошлой ночью кое-что изменилось.

— И что же?

— Прошлой ночью тот человек в черном размахивал красным световым мечом.

Оби-Ван поднял брови.

— Тем не менее, это не обязательно что-то значит, — попытался рассуждать магистр-джедай. — Вы столько раз приводили сюда детей, и они видели, как мы тренируемся с нашими мечами. Иногда они видели, как ты используешь свой световой меч.

— Знаю, — тело Энакина будто окаменело. Лишь сверкающие глаза говорили о том, что он из плоти и крови. — Но я боюсь, что это может быть какое-то предчувствие. Ты же знаешь, Люк унаследовал...

— Твой дар?

Энакин фыркнул и саркастически усмехнулся.

— Я бы это так не назвал, поскольку все мои предчувствия касались смерти и разрушения.

Последовала короткая пауза.

— Хочешь привести Люка сюда, чтобы мы его обследовали? — предложил Оби-Ван. — Может, это поможет ему обрести контроль над кошмарами, а нам — понять их смысл.

— Не знаю, — вздохнул Энакин. — Это неожиданное обострение...

— Энакин, — не впервые за последние несколько лет Оби-Ван затронул эту тему. — Ты не можешь оставить своих весьма чувствительных к Силе детей нетренированными. Их разум не справится с их способностями. Им нужно руководство, они должны совершенствовать свои умы, чтобы справиться...

— Нет, учитель, — Энакин непреклонно покачал головой. — Я их тренирую по-своему, я чувствую, что так лучше для них.

— И ты полагаешь, твоего способа будет достаточно в долгосрочной перспективе?

— В жизни нет ничего определенного, но я не хочу повторять ошибок... — понимая, что чуть не сказал, Энакин замолчал.

— ...которые мы допустили при твоем обучении? — закончил за него Оби-Ван.

Энакин отвел взгляд и прикрыл глаза.

— Я... — он глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. — Я тебя не виню, учитель. Поверь мне. В своем падении я никого не виню. Только я несу ответственность за свои действия и мой неправильный выбор, — он снова вздохнул, открывая глаза. — Но я усвоил урок. Отцовство открыло мне глаза на многие вещи! Оно дало мне самосознание и перспективу, в которой я всегда нуждался, — он посмотрел Оби-Вану прямо в глаза. — Да, меня ведут лишь любовь и чутье, но я просто знаю, что они направляют меня правильно.

Против воли Оби-Ван улыбнулся. Отцовство действительно сделало Энакина сосредоточенным и стабильным, чего ему не хватало всю жизнь. Сразу после травмирующих событий, которые чуть не привели к падению Республики и Ордена джедаев, Энакин признался в своем тайном браке с сенатором Падме Амидалой, а также в том, что они вот-вот станут родителями. Затем Энакин принял важнейшее решение в жизни. Он покинул Орден навсегда.

Магистр часто размышлял о цепочке событий, которые произошли несколько лет назад. Казалось просто невероятным, что все обернулось к лучшему, хотя так многое могло пойти не так. Магистр Йода был особенно медитативен и интроспективен каждый раз, стоило им начать обсуждать этот вопрос. Казалось, что-то его сильно беспокоило, но даже Йода не знал причины. В конце концов, это было не важно.

— Если я чему и научился, встретив тебя, так это доверять чутью, Энакин, — мягко улыбнулся Оби-Ван. Энакин ответил другу тем же, с благодарностью улыбаясь его словам.

— Спасибо, учитель, — он помолчал секунду, прежде чем осмелиться произнести слова, которые надо было сказать давным-давно. — Вы меня ничуть не подвели. Никто не подводил меня в моем обучении, — он пожал плечами. — Если во мне полно мидихлорианов, это еще не значит, что я создан для такой жизни. В глубине души я всегда знал, что как бы я ни старался, я никогда не стану одним из вас. Магистр Йода был прав с самого начала.

Черты Оби-Вана смягчились; в свою очередь, он был бесконечно благодарен за слова, которые ему необходимо было услышать.

— Я ценю все годы, что я провел здесь, все то, чему меня научили. Не думай, что не ценю. Ты был моей семьей, а Храм был моим домом все эти годы, пока я не обрел свой собственный дом и семью, сначала с Падме, а теперь с Падме, Люком и Леей, — его лицо сияло любовью и умиротворением. — Вот кем я всегда хотел быть. Вот моя настоящая судьба.

Оби-Ван закрыл глаза и кивнул.

* * *

— Господин Люк, госпожа Лея, вы закончили свою домашнюю работу? — 3PO обратился к двум маленьким хозяевам, входя в детскую и ставя на стол поднос с двумя стаканами сока.

— Я да, 3PO! — Лея вскочила на ноги и моментально схватила стакан, чуть не разлив все содержимое. Ее длинные хвостики подскакивали, отражая возбуждение девочки.

— А вы, господин Люк? — золотистый дроид обернулся к светловолосому мальчику, который явно был занят. Он сидел, склонив голову над блокнотом, задумчиво прикусив кончик языка, и был полностью сосредоточен на неторопливом процессе письма.

— Ага… Почти, 3PO, — пробормотал он рассеянно.

— Ужин будет готов через час, — объявил 3PO, невзирая на то, что дети до сих пор были маловаты, чтобы определять время. — Ваш отец только что звонил. Он приведет поужинать особенного гостя.

— Кого?! Кто придет с папой? — спросила Лея.

— Он сказал, что это сюрприз, и я не должен был вам говорить, — приглушенным голосом ответил 3PO. Сокрытие информации, даже такой безобидной, почему-то казалось неправильным. В конце-то концов, одной из обязанностей дроида было предоставление информации своим хозяевам, особенно когда об этом спрашивалось напрямую.

— А я знаю, кто придет, — сказал Люк с легкой улыбкой, поднимая голову от тетради.

— Откуда ты знаешь? — Лея повернулась к брату, и на ее губах все еще был сок.

В ответ Люк коснулся указательным пальцем левого виска.

— Ну да. Да-да, конечно. Снова ты прикидываешься, — пренебрежительно отозвалась Лея.

— Я не...! — начал было Люк. Затем он громко вздохнул. — Я тебе расскажу прямо перед тем, как они придут, ладно? — попытался договориться он.

Лея мысленно улыбнулась. Она-то знала, как из брата веревки вить. Люк обладал удивительной способностью узнавать некоторые вещи до того, как они произойдут, как и она сама знала, хорошо все у них или плохо, просто прикоснувшись к людям. Ей становилось все труднее контролировать свой дар. Иногда ей даже становилось больно, и в последнее время Лея неосознанно старалась не дотрагиваться до людей, на случай, если она уловит болезненные или тревожные ощущения. Папа сказал, чтобы они пришли и рассказали, если у них будут проблемы с даром или если они не будут знать, как с ним справиться. Может все-таки надо ему сказать.

Люк взял стакан с подноса и сделал большой глоток.

— Хочешь с палками потренируемся? — спросила Лея.

— Угу, — кивнул Люк.

В мгновение ока (если бы только 3PO умел моргать) оба выскочили из комнаты, и удивленный 3PO остался в пустой комнате.

* * *

Лея и Люк были в столовой и помогали 3PO накрывать на стол, и тут вошла Падме в элегантном наряде.

— Дети, ваш папа скоро приедет с гостем. Идите переоденьтесь, ладно?

— Хорошо, мамочка!

И детей как ветром сдуло из комнаты.

— Почему бы им для разнообразия не пройтись шагом? — в пятый раз за вечер спросила у себя Падме.

* * *

— Ну, ты мне все-таки расскажешь, кто придет, или как? — спросила Лея у брата, залезая в светло-зеленое платье, с маленькими синими бантиками на бретельках.

— Ну я даже не знаю… Может, еще чуть-чуть подождать… — Люк озорно изогнул брови, натягивая штаны кремового цвета.

— Ну всё-оооо! — Лея надулась и уперла руки в боки.

— Ладно, ла-а-адно, — передразнил Люк и закатил глаза. — Это Оби-Ван.

— Дядя Оби-Ван? — лицо Леи загорелось. — О, как здорово! Мы его сто лет не видели!

— Ага, — улыбаясь, согласился Люк.

* * *

— Здравствуй, 3PO, — поприветствовал своего дроида Энакин, выходя из спидера.

— Рад тебя снова видеть, 3PO, — улыбнулся выходящему на террасу золотому дроиду Оби-Ван.

— Я тоже очень рад вас видеть, господин, — 3PO вежливо склонил голову. — Ужин будет готов через тридцать минут, господин Энакин, — сообщил он молодому человеку.

— Понятно, спасибо, — сказал Энакин и отпустил дроида.

Друзья вошли в апартаменты. Энакин убрал их плащи в маленький шкаф.

— Будешь что-нибудь? — спросил он бывшего учителя, когда они вошли в гостиную.

— Спасибо, можно просто сок, — кивнул Оби-Ван.

Энакин налил обоим сока, и стоило им в уютной тишине допить его, как волнение в воздухе заставило обоих взглянуть в сторону коридора.

— Папа!!!

— Папочка, привет!

Яркая улыбка, полная света и любви, озарила лицо Энакина, и, прежде чем дети ворвались в комнату, он встал и широко раскинул руки, готовясь к столкновению. Две маленькие фигурки влетели к ним и подбежали прямо к мужчине, набрасываясь на него. Они цеплялись за него, обнимая так, словно его не было дома несколько месяцев.

Энакин целовал своих детей, смаргивая слезы, которые неизменно наворачивались ему на глаза. Его так встречали каждый божий день, и каждый день он сознавал, что это самый прекрасный подарок, который он когда-либо сможет получить.

Когда дети отступили, все еще держась за отца, они заметили и Оби-Вана.

— Привет, дядя Оби-Ван! — улыбнулась Лея бородатому мужчине.

— Привет, дядя Оби! — счастливо ухмыльнулся Люк.

— Привет, дети, — магистр не мог сдержать широкой улыбки. — Идите обнимите и меня! — разрешил он.

Брат с сестрой с готовностью приняли приглашение и обняли его так, будто собирались все соки выжать, в то время как Энакин с улыбкой наблюдал за детьми.

— Сила, ну вы и подросли! — воскликнул Оби-Ван, когда наконец-то смог хорошенько рассмотреть их.

— Не так уж и подросли. Мы самые низкие в классе, — недовольно надулся Люк.

Энакин присел на корточки и подозвал детей. Они сгрудились рядышком, и вдруг Оби-Ван почувствовал себя явно лишним.

— Я же говорил вам, — услышал он слова Энакина, — у вас еще много времени, чтобы вырасти и догнать своих друзей. И вообще, рост не имеет значения. Единственное, что важно, это то, что у вас здесь, — он мягко похлопал детей по груди.

Люк и Лея кивнули и с обожанием улыбнулись папе. Казалось, время остановилось.

— Мы доделали домашку, можно нам поиграть на террасе? — спросила Лея.

— Скоро будем ужинать, но немножко поиграть, думаю, можно. Ладно? — разрешил Энакин.

— Ладно! — одновременно выпалили брат и сестра и рванули на террасу.

С задумчивой улыбкой Энакин поднялся на ноги и увидел, как его дети покидают комнату.

— Они умницы, — сказал Оби-Ван, тронутый той сценой, которую только что наблюдал.

— Они лучшее, что со мной случалось, — тихо сказал Энакин. — Они — мое сердце и душа, лучшая часть меня. Они — мое спокойствие и мой мир, — он стряхнул с себя задумчивость. — Они мне нужны, как воздух!

— Ты им нужен не меньше, — улыбнулся своему другу Оби-Ван.

— Нет, учитель. Мне они нужны гораздо больше. До бесконечности, — от охвативших его эмоций Энакин понизил голос.

— Магистр Оби-Ван! — в комнату вошла Падме, выглядящая просто неотразимо.

Оби-Ван встал и подошел к ней. Они взялись за руки и обвели друг друга оценивающим взглядом. Магистр наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Ты так же прекрасна, как и в прошлый раз, — искренне похвалил он.

— Не слушай его, дорогая, — прошептал Энакин своей жене, достаточно громко, чтобы слышно было всем. — Ты прекраснее, чем в последний раз, когда вы виделись.

— О, Энакин, — развеселилась и хихикнула Падме.

— Знаешь, что, учитель? Из-за тебя красивая женщина может начать комплексовать, — поддразнил Оби-Вана Энакин.

— Тогда придется мне улучшить свои социальные навыки, — подхватил шутку Оби-Ван. — Проблема в том, что я не часто нахожусь рядом с красивыми женщинами, так что в конце концов это будет пустой тратой времени.

Трое друзей искренне рассмеялись.

— Сок? — предложил жене Энакин, когда они отдышались.

— Давай, — кивнула Падме.

— Учитель? — многозначительный взгляд в сторону Оби-Вана.

— Нет, спасибо. Мне хватило, — покачал головой Оби-Ван.

— А я еще выпью, — сказал Энакин, наливая по стакану себе и жене. На обратном пути он остановился у двери на террасу и взглянул на детей. Гордая улыбка смягчила его черты, когда он видел, что они тренируются с палками, которые он для них смастерил.

Падме подошла к нему сзади и забрала из его руки свой напиток, положив свободную руку ему на спину, поглаживая. Энакин оглянулся на нее с благодарной улыбкой, взял ее руку в свою и многозначительно сжал.

Оби-Ван уже во второй раз за вечер почувствовал себя лишним, на этот раз — созерцая безотчетные действия этих двоих. Наблюдая за ними, он вдруг осознал слова Энакина. Вот что его младший товарищ искал всю жизнь. Любовь. Семью. И не важно, насколько велика семья джедаев; никто из них не мог дать ему того, что эта женщина и эти двое детей дарили ему каждый день, даже когда они были вдали друг от друга. Прикосновение. Мир. Радость. Привязанность. Тепло. Настоящее человеческое тепло.

Он кивнул самому себе. Да, Энакин принял правильное решение. Наконец-то он шел по пути, которому должен был следовать.

Энакин и Падме подошли к нему, все еще держась за руки. Последовала короткая пауза.

— Уверена, Энакин тебе уже рассказал... — начала как обычно прямолинейная Падме.

— Да, — снова кивнул Оби-Ван. — И я повторю тебе то же, что сказал ему. Скорее всего, это лишь фаза в развитии, которую проходит мальчик. Это не обязательно какое-то предчувствие, — его хмурый взгляд несколько противоречил его же словам. — Конечно, тот факт, что ему снится ситх... примечателен, особенно учитывая, что он их никогда не видел, — он посмотрел на своего младшего товарища. — Возможно, ваша с ним мысленная связь навязала ему этот образ, плюс его собственная фантазия кое-что приукрасила.

— И что ты предлагаешь? — спросила Падме.

— Сегодня я за ним понаблюдаю и, возможно, задам несколько вопросов после ужина. Ничего подозрительного, не волнуйтесь. Будет видно.

Энакин и Падме переглянулись и кивнули в знак согласия.

* * *

Ужин прошел спокойно и приятно, как это и бывает с давними друзьями, которые проявляют заботу друг о друге и чувствуют себя абсолютно свободно в своем обществе. Люк и Лея вели себя хорошо, и Оби-Ван похвалил их, сказав, насколько они выглядят взрослыми, что вызвало хихиканье и такие гордые детские мордашки, что взрослым пришлось сдержать свои улыбки.

После ужина Падме и Оби-Ван оживленно обсуждали дипломатию в гостиной, а Энакин с детьми втроем играли в настольную игру. В какой-то момент Оби-Ван и Падме осознали, что они остались одни в комнате. Смех на террасе привлек их внимание, поэтому они встали и вышли, чтобы продолжить разговор там.

От представшей перед ним картины у Оби-Вана глаза полезли на лоб. Люк и Лея сражались друг с другом двумя гибкими палками, которые, по всей видимости, были безобидной имитацией светового меча. Дети наслаждались битвой, как ничем иным, а их отец присматривал за ними, иногда кивая при виде их приемов.

— Не могу поверить, — пробормотал Оби-Ван.

— Чему? — переспросила Падме.

— Он их тренирует. На самом деле тренирует! — у Оби-Вана отвисла челюсть.

— А он разве тебе не говорил? — с ощутимым недоверием спросила Падме.

— Да нет, говорил. Но он так настаивал на том, чтобы тренировать их по-своему, без контроля со стороны Ордена, что я подумал, что он как обычно отлынивает.

— Ну, нет, как видишь, — взгляд Падме вернулся к домочадцам. — Он уже почти два года их тренирует. Сначала он научил их медитировать, осознанно прикасаться к Силе. Физическая подготовка началась всего шесть месяцев назад.

Оби-Ван удивленно покачал головой, не в силах оторвать взгляд от своего лучшего друга и его детей.

— Вот чего я не понимаю, — сказал он после раздумья, — так почему они занимаются с этими палками. Почему не используют световые мечи?

— У нас с Энакином одно мнение на этот счет. Раз уж мы держим наших детей подальше от ножей и всяческих других колющих и режущих предметов, боясь, как бы кто не поранился, значит, тем больше у нас причин держать их подальше от смертельно опасных световых мечей, — в ее взгляде прорезалась твердость. — Дети не должны учиться обращаться с оружием, пока они не будут умственно готовы и не осознают риски и опасности, которые это влечет за собой. Когда они станут достаточно зрелыми, чтобы справиться с ответственностью, они сами создадут свои световые мечи.

Сердце Оби-Вана замерло от слов Падме. Он никогда не переставал считать, что...

В этот самый миг Люк отразил удар сестры и совершил впечатляющее сальто. Но он вложил слишком много силы в прыжок, и Оби-Ван с ужасом понял, что ребенок приземлится на голову. Он открыл было рот, чтобы выкрикнуть предупреждение. Прямо перед тем, как мальчик должен был удариться головой об пол, сильные руки обхватили малыша и очень нежно опустили на пол. Люк посмотрел на отца и улыбнулся ему, сияя благодарностью и любовью.

— Спасибо, папочка.

— Не за что, малыш, — улыбнулся Энакин, шутливо взъерошив волосы сына. — Не увлекайся слишком сильно, не давай эмоциям помешать тебе. Запомни. Сосредоточенность. Контроль.

— Знаю, папочка, — нетерпеливо кивнул Люк.

В полном шоке Оби-Ван обернулся к Падме.

— А ты даже не вздрогнула. Мальчик чуть себе шею не свернул!

Падме спокойно улыбнулась.

— О своих детях я больше беспокоюсь тогда, когда они в школе, вне нашего с Энакином поля зрения, а когда они вместе тренируются, я спокойна. Глубоко в своем сердце я знаю, что ничего плохого с ними не случится, пока папа рядом.

Оби-Ван тяжело сглотнул. Вот уж не ожидал, что этот вечер окажется таким поучительным — для него самого. Не стоило строить так много совершенно необоснованных предположений.

Когда дети измотались настолько, что были согласны передохнуть, Энакин и Падме быстро обменялись взглядами и кивнули. Падме увела Лею с собой, под тем предлогом, что ей нужно было поучиться самостоятельно медитировать перед сном, вдали от брата. Энакин взял сына за руку и повел его в помещение.

— Весьма неплохо, Люк, — честно сказал Оби-Ван, садясь рядом.

Глаза ребенка засияли.

— Правда?!

— Правда. Твой стиль боя очень напоминает мне стиль твоего папы.

Люк засветился от гордости, словно Оби-Ван только что подарил ему величайшую похвалу.

— Твоя мама говорит, что ты начал тренироваться в пять лет.

— Ага, — кивнул Люк. — Сначала папа научил нас медитировать. Это так круто!

Брови Оби-Вана буквально подскочили.

— Круто? — словно иностранец, произнес он.

Посмеиваясь, Энакин сел рядом с ними.

— Именно так, учитель. Круто, — он мягко подтолкнул ребенка. — А магистр Оби-Ван-то ни в зуб ногой, — заговорщически подмигнул он своему сынишке.

Люк захихикал.

— Ну да, — согласился Оби-Ван с делано обиженным видом. — Я зубы ногой не выбиваю.

Энакин и Люк громко расхохотались.

— Ладно, — джедай ласково улыбнулся смеющейся парочке, — я всего-то хочу у тебя кое-что спросить, Люк. Можно?

Люк кивнул, неосознанно прильнув к отцу.

— Почему тебе кажется, что медитация — это «круто»?

— Потому что она мне очень помогает. Чтобы я не отвлекался в школе и когда делаю домашнее задание... Это хорошо для моей головы, — ответил Люк с усмешкой.

— И для боя тоже? — спросил Оби-Ван.

— О, это просто здорово! — с горящими глазами начал рассказывать ребенок. — Я могу так повсюду прыгать и делать то, что раньше не умел! И мы с Леей на физкультуре лучшие в классе!

— Ничего удивительного, — пробормотал Оби-Ван. — Это замечательно, Люк. Я очень рад, что тренировки твоего отца так тебе помогают, — он на мгновение замолчал, удерживая себя от того, чтобы бросить взгляд на Энакина, иначе мальчик бы заметил. — Еще кое-что. С тобой когда-нибудь так случалось, что происходило что-то... странное или волнительное? Что-то, с чем ты не умеешь справляться сам?

Люк заметно побледнел и опустил взгляд на руки. Он начал перебирать пальцами и ответил кратким кивком.

— Это происходило, когда ты медитировал?

Мальчик покачал головой.

— Когда ты спал?

Люк кивнул.

— Тебе снились кошмары?

Кивок.

— А можешь мне рассказать? — мягко попросил Оби-Ван.

Малыш начал дрожать. Энакин придвинулся, пытаясь ослабить страх сына.

— Это... Это был мужчина. Высокий и большой. Весь в черном. С плащом и в маске, — испуганные глаза мальчика обратились к папе. Энакин протянул руку и кончиками пальцев погладил побледневшую щеку, ласково улыбнувшись. Мальчик тяжело сглотнул, не сводя глаз с отца. — У него светящиеся кнопки на груди, и он странно дышит.

— Странно? — озадаченно переспросил Оби-Ван.

Мальчик повернул к нему голову.

— Да. Громко и хрипло. Как будто он...

— В респираторе? — предположил Оби-Ван.

— Да! — с убежденностью кивнул Люк. — И у него красный световой меч.

— А Лее ты говорил об этом? — спросил Энакин неожиданно.

— Нет, папочка, — замотал головой Люк. — Я ее не хотел пугать. Она не в курсе.

— И что же тот человек делал? — продолжил расспросы Оби-Ван.

— Сначала просто приснился. Стоял передо мной. Глядел на меня, как будто хотел... — Люк изо всех сил пытался объяснить ощущения и эмоции, от понимания которых был еще несказанно далек, и чувствовал, как ему не хватает слов. — Не знаю, — он начал дрожать еще сильнее. — Последние пару раз он начинал шагать ко мне. Тогда я пугался и бежал, но чувствовал, что он идет за мной. И я несся еще быстрее. А... а прошлой ночью я упал, и он направил меч мне в лицо, — Люк зашипел и обернулся за поддержкой к Энакину, который тепло обнял своего ребенка, крепко прижимая к себе.

— Успокойся, мой маленький ангел. Все хорошо, — прошептал Энакин мягким волосам сына. — Никто тебя не обидит. Обещаю.

Люк глубоко, задумчиво вздохнул, уткнувшись в папину руку.

Оби-Ван был тронут до глубины души проявлением любви и преданности между отцом и сыном, но деликатно кашлянул.

— Ну, судя по тому, что ты сказал, это был самый обыкновенный кошмар. Твой папа, конечно, говорил, что раньше тебе снились сны, которые сбывались. Но раз это не один из тех снов, тогда это просто он. Обычный кошмар, — он ласково похлопал мальчика по плечу. — Со временем это пройдет.

— Ты точно знаешь? — Люк отодвинул голову от отца и вытер покрасневшие глаза кулачками.

— Да, знаю, — убежденно кивнул Оби-Ван. — А до тех пор будь очень смелым и держись.

— Вряд ли это один из тех снов, — казалось, Люк на мгновение погрузился в себя. — Но страшно так, как будто он и есть, — он посмотрел на Оби-Вана. — Я вроде знаю, что он мне не сделает больно... здесь, но вот где-то еще... — он зажмурился. — Не знаю, — простонал он, расстроенный тем, что не может понятно объяснить.

— Все хорошо, Люк, — заверил его Оби-Ван. — Не думай об этом. Миллионам детей по всей галактике снятся страшные сны, такие же, как и тебе. И однажды просто проходят. И твой тоже пройдет. Верь мне.

— А ты сам уверен? — спросил Люк с недетской пронзительностью.

— Да, — Оби-Вану вдруг показалось, что он проваливается в голубые глаза мальчика. Потоки, подводные течения времени и пространства словно пульсировали в них, отчего он чувствовал головокружение при бесконечных вероятностях... Он покачал головой, вырываясь из начинающегося транса.

* * *

Энакин приглушенно застонал. Несколько раз он приподнял голову и уронил ее в подушку, прежде чем постепенно пришел в себя. Взволнованное дыхание нормализовалось.

Затем крик ужаса заставил его вскочить с кровати. Сердце бешено заколотилось в груди, и он бросился в детскую, а за ним последовала не менее встревоженная Падме.

— Папочка!!! НЕТ!!! Помоги мне!!! Пожалуйста, папа!!! Спаси, он хочет меня убить! ПАПА!!! — в крике не было ничего человеческого. Будто он исходил от того, кто был на волосок от безумия.

Глухой удар, с которым ребенок упал на пол, поторопил и без того спешащих взрослых. Когда они вбежали в спальню, зрелище заставило их застыть. Пустая кровать Люка была в полном беспорядке. Одеяло отброшено и свисает слева. Как и простыня, конец которой обмотался вокруг детской дрожащей ножки, виднеющейся из-за кровати. Осторожно обойдя кровать, Падме и Энакин опустились на колени рядом с двумя малышами на полу.

Люк свернулся клубочком. Он дрожал и безутешно рыдал, закрывая лицо руками. Рядом с ним, пытаясь его успокоить, на коленях сидела Лея, одной рукой обнимая брата за спину, а другой гладя его по плечу. Она спрашивала его, что случилось, и просила «пожалуйста-пожалуйста-ему-помочь». На ее бледном лице отразились страх и ужас, но голосом она это не выражала, сумев скрыть их.

Неуверенно, даже более шокированный, чем сами дети, Энакин протянул дрожащую руку и положил ее сыну на голову.

— Люк, — тихо, почти неслышно, позвал он.

Мальчик мгновенно подскочил и прильнул к отцу, обхватив его руками и ногами и уткнувшись лицом в шею, словно желая в нем раствориться. Энакин обнял ребенка и закрыл глаза, сдерживая слезы. Ими Люку не помочь, как и тем, чтобы позволить беспомощности завладеть своим существом. Он должен был оставаться сильным и твердым ради того, что должен был пройти его мальчик.

— Я здесь, ангел. Я здесь, — пробормотал он, целуя влажную щеку и начиная покачивать малыша, которого било крупной дрожью у него в руках. — Сила, да что с тобой происходит?! — мысленно закричал он.

— Это опять он, папа! — немедленно отозвался Люк, вываливая все разом. — Он отсек мне руку! Он ее отрезал! — взвизгнул он, хватаясь за папину майку и чуть ли не разрывая ее на части. — Он сказал, что моя судьба связана с ним. Что я еще не осознал свою важность и что я должен присоединиться к нему, — он отодвинулся и устремил на Энакина лихорадочный взгляд опухших глаз. — Он сказал не дать ему меня уничтожить, — он крепче схватился за Энакина. — Он хочет меня забрать, папа. Он хочет меня похитить!

— Для начала ему придется иметь дело со мной, — клятвенно заверил Энакин. Он не знал, что его побудило это пообещать. Разумеется, физически кошмар никому не мог навредить. Или все же мог?

— О, папочка! — заплакал Люк. — Не давай ему мне сделать больно. Пожалуйста, не давай! — его дрожь стала еще сильнее, если это вообще возможно, и он спрятал лицо на плече отца, дрожа от ужаса.

Энакин закрыл глаза и обнял голову сына, утешительным жестом пытаясь успокоить и его, и себя. Все было нереально. И все казалось возможным. Он вздрогнул, и его глаза обратились к жене.

Падме держала Лею, которая в свою очередь обнимала маму за талию, прижимаясь лицом к ее боку. Лея посмотрела на него, и в ее глазах Энакин узнал тот же страх. Лея это тоже чувствовала, даже если не понимала, что именно.

Одного взгляда в глаза Падме было достаточно. Они согласно кивнули и, как один, отвели детей к себе в спальню.

* * *

Спустя полчаса двое детей уже крепко спали в кровати родителей. Даже во сне Люк не отпустил отца и спал, хватаясь за него, как за спасательный круг. Лея мирно спала, положив голову на плечо матери, а Падме рассеянно поглаживала длинные каштановые волосы. Несмотря на полумрак в комнате, взгляды Энакина и Падме пересеклись поверх подушек. Энакин кивнул.

— Завтра я отведу его в Храм джедаев, — тихо прошептал он, поддерживая маленькую белокурую голову ладонью.

Падме кивнула в ответ и глубоко вздохнула.

* * *

— Единственное объяснение, которое я могу придумать, это то, что где-то в галактике есть ситх, который каким-то образом почувствовал огромный потенциал Люка и преследует его, — сказал Энакин, разводя руками в бессильном жесте.

Долгое молчание джедая, взирающего на него, заставило молодого человека поежиться в том же беспокойстве о своем несоответствии, как когда ему было пятнадцать.

— Уверен в этом ли ты? — наконец, спросил Йода.

— Я ни в чем не уверен! — воскликнул Энакин. — Все, что я знаю, это что Люк... особенный. Я это понял, впервые взяв на руки, когда он родился, — его черты озарило дорогое сердцу воспоминание. — Его разум обратился к моему, и я узнал его, будто... как будто его мне недоставало, чтобы восстановить свою целостность. Наша связь сильнее любой другой, возникающей между чувствительными к Силе — будь они даже отцом и сыном. Он дополняет меня, хотя я не могу этого объяснить, — он закрыл глаза и вздохнул. — Он одареннее, чем я, и все же... так уязвим... Он все чувствует, все сострадание, всю любовь... и ей свободно делится, без ограничений.

— Хммммм... — на некоторое время Йода погрузился в себя. — Контроля. Нет.

— Я учу его сосредоточенности и контролю с тех пор, как начал их тренировки, — быстро успокоился Энакин. — Для него это очень трудно, но он делает успехи.

— Привести сюда должно было его. Надлежащее обучение ему нужно. Собственных чувств отрицание. Чтобы их приручить, он должен учиться, — большие глаза Йоды остановились на Энакине, изучая его.

— Это полностью исключено, магистр, — в голосе и лице Энакина прорезалась решительность. — Я не стану учить своих детей сдерживать то, что делает их самими собой, — он глубоко вздохнул и расслабился. — Я согласен, что чувствительным к Силе важно контролировать эмоции, а не позволять им управлять нами. Невоздержанность — это плохо. Но я намерен учить их именно так, — выражение его лица недвусмысленно давало понять, что тема закрыта.

Йода повернул голову к окнам. Шторы были приоткрыты, и он задернул их Силой.

— Один с ним быть должен я. Испытывать его я стану. Как далеко тренировки продвинулись его и насколько глубоки их корни, узнаю.

— Я приведу его, — дал согласие Энакин, поднимаясь на ноги.

* * *

Люк побежал навстречу отцу, стоило тому выйти из комнаты. Энакин присел на корточки и положил руки сыну на пояс.

— Магистр Йода хочет поговорить с тобой один.

Люк глянул в сторону дверей и беспокойно прикусил губу.

Энакин улыбнулся, прекрасно зная, что чувствует мальчик.

— Да он тебя не покусает, — попытался он разрядить обстановку. — Он ниже тебя.

Это сработало. Люк хихикнул, и напряжение заметно спало.

— Мы подождем тебя здесь, — заверил его Энакин в их непосредственной близости. — Иди, — мягким шлепком он направил Люка в направлении дверей. Бросив еще один взгляд на родителей и сестру, Люк сделал глубокий вдох и отважился войти в комнату.

* * *

Тишина и покой в ​​комнате были первым, что заметил ребенок. Но было что-то еще. Вернее, наоборот,чего-то не хватало. Пораженный ощущением бескрайней пустоты и одиночества, разум Люка потянулся к разуму отца, в поисках успокоения и напоминания о постоянном присутствии Энакина внутри него. Реакция Энакина была мгновенной, и каждый уголок души Люка и его мысли тут же наполнили волны тепла и любви. Ободренный, Люк подошел к Йоде и застенчиво взглянул на него.

Йода восседал на круглой подушке кремового цвета, выглядя безмятежным и мудрым. Их взгляды встретились.

Почувствовав дискомфорт Люка, Йода мягко улыбнулся и жестом указал ребенку на подушку, с которой только что поднялся его отец. Мальчик повиновался и сел на подушку со скрещенными ногами, положив руки на колени.

— Очень горд твой отец тобой, — сипло произнес Йода.

Люк густо покраснел и на мгновение опустил глаза, но поспешно поднял их вновь, дерзая ответить старому джедаю.

— Я люблю своего папу. И я хочу, чтобы он мной гордился.

Йода склонил голову в сторону и устремил на мальчика потеплевший взгляд.

— Любовь что такое есть? — спросил он, отслеживая ауру Силы ребенка и каждый его физический и эмоциональный отклик. Люк совершенно не знал, как ответить. Подобные вопросы были вне понимания шестилетнего ребенка. И все же он попытался.

— Любовь это... — он нахмурился, пытаясь выразить словами все чувства, связанные с этим словом. — Любовь — это когда... когда всем хорошо и радостно. Когда вот здесь тепло, — он коснулся своей груди.

— Хмммм... — задумался Йода. — А насколько важна она?

— Это важнее всего! — лицо Люка озарилось радостью.

— Хммммм... — большие уши слегка опустились.

Люк догадался, что это был не тот ответ, который ожидал услышать Йода, и его радость значительно угасла. Он почувствовал себя очень маленьким и смутился.

— А для вас что такое любовь? — неожиданно спросил он.

Йода зашевелил ушами и снова улыбнулся решительности мальчика.

— Любовь — эмоция это, — сказал он. — Эмоция простая, как и другие многие.

— А тебе это не нравится? — ребенок от такого предположения почти возмутился.

— Опасны эмоции. К Темной стороне привести они могут. Контролировать все эмоции джедаи научились. Страх, жадность, гнев... — ритм этих слов был почти гипнотическим.

— И любовь тоже? — Люк в шоке отступил.

— Беспристрастность практикуем мы, — любезно подсказал Йода.

— Без-приз-страстность? — в исполнении мальчика слово прозвучало совсем не так.

— Отрешенность от наших чувств это, — Йода широко взмахнул рукой. — Всегда едины с Силой мы. Она поддерживает нас. Питает. Привязанность к материальным вещам, к людям — слабость это. Страх потери — путь к Темной стороне.

— Так вы никого не любите?! — Люк побледнел от ужаса, обхватив себя руками.

— Сочувствуем, дитя, мы. Но не привязываемся.

Люк долго разглядывал Йоду, обдумывая информацию в меру своих возможностей. Затем он очень медленно кивнул, скользя взглядом по всей комнате. Он поежился.

— Теперь я понял, — пробормотал он себе под нос.

— Что понял ты, юный Скайуокер? — тихо спросил магистр Йода.

— Почему в этой комнате так... холодно.

* * *

Через час двери открылись, и Люк вышел из комнаты. Он выглядел уставшим. Опустошенным.

Энакин уже поджидал его у дверей и тут же бросился на колени, опускаясь к сыну. Люк обнял отца за шею и крепко-крепко обнял его. Ребенок истосковался по человеческим объятиям. Энакин настежь открыл мысленную связь с сыном, и Люк погрузился в нее, прижимаясь к присутствию Силы своего папы, изголодавшись по ней и той поддержке, которую она давала.

— С тобой все хорошо, малыш? — нежно спросил Энакин, ровно поглаживая сына по светлой голове

— Теперь да, папочка, — Люк глубоко вдохнул, пуская отца в свои мысли как можно глубже.

Долгие несколько минут они стояли так, погрузившись в объятия друг друга, пока Люк не вобрал достаточно сил, чтобы отступить. Он положил свои ручки папе на плечи.

— Магистр Йода хочет поговорить с тобой и с мамой.

Энакин кивнул и поднялся на ноги, держа сына на руках. Он подошел к жене и передал ребенка ей. Падме поцеловала Люка в щеку и игриво ущипнула за нос.

— Дядя Оби-Ван позаботится о вас с Леей, а мы пока поговорим с магистром Йодой, — сказала она. — Ведите себя хорошо.

Люк повернул голову и увидел Оби-Вана, сидящего рядом с Леей, которая что-то спокойно рисовала в блокнотике. Джедай встретился с ним взглядом и подмигнул ему. Люк устало улыбнулся в ответ.

Падме поставила Люка обратно на пол, и мальчик подошел к дивану и плюхнулся на него. Он поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как родители исчезают за двойными дверями.

* * *

Шторы вновь были открыты, и солнечный свет заливал комнату. Йода стоял у массивных окон, глядя в полуденное небо и, по-видимому, глубоко задумавшись.

— Магистр Йода, — произнесла Падме вслух, терпеливо дождавшись подходящего момента. Она знала джедая много лет и поняла одно: Йода начинал говорить только тогда, когда был готов. Ни минутой раньше.

Через некоторое время со старых губ сорвался мягкий вздох.

— Эмоционален он, — заявил Йода. — Вихрь эмоций сердце его наполняет. Сильные слишком эмоции, самому справиться чтобы, — он обернулся и указал когтистым пальцем на Энакина. — Возмутительно неистовое руководство твое. Сентиментальное. Безрассудное.

Отчитанный Энакин на мгновение опустил глаза. Но мягкий голос внутри него напомнил ему, что, хотя он и шел против вековых традиций джедаев, он выбрал этот путь своим сердцем. Потому что, несмотря ни на что, он знал, что был прав, и не важно, что там считал Йода или весь Орден джедаев. Он поднял голову и решительно встретился с Йодой глазами.

Взгляд Йоды смягчился, и он кивнул.

— Но хорошее.

Падме и Энакин обменялись быстрыми взглядами, а затем снова посмотрели на Йоду.

— Сильное, прочное обучение его. Правильное решение принял ты, — он снова кивнул Энакину. — Лучшее, возможно, учитывая, что может произойти, — загадочно добавил он.

— А что может прийти, магистр? — спросила Падме, делая шаг вперед.

— Неясно будущее. Туманны возможности, — Йода прикрыл глаза. — Размышлять над этим я стану. Просветление придет, однажды.

— А как насчет кошмаров Люка, магистр? — спросил Энакин, будучи не в силах скрыть беспокойство в своем голосе.

Йода жестом попросил пару сесть и направился обратно к собственному креслу.

— Чрезвычайно одарен он, — подтвердил он, с трудом усаживаясь. — Отца во многом он напоминает. С глубочайшими эмоциями контактирует он. Открыт его разум.

— Открыт для чего? — уточнила Падме.

— Всего. Будущего. Прошлого. Других времен. Других мест. Что будет. Что могло бы быть...

— Могло бы быть? — эхом переспросил Энакин.

Пронзительные большие глаза обернулись к молодому человеку.

— Размышлял долго я. Мрачным казалось будущее. Со временем туман рассеялся, но много вопросов осталось. Без ответа вопросов, требующих ответа, — напряжение увеличилось. — И подходит время.

— Время для чего?

— Просветления. Воля Силы это, чтобы то, что в тени осталось, раскрыто было.

— А кошмары Люка — это ответ на вопрос? — Падме с трудом улавливала смысл.

Йода намеренно медлительно перевел взгляд с Падме на Энакина.

— Тебя внутри лежит ответ, — загорелся зеленый взор.

— Меня?! — воскликнул Энакин.

— Катализатором является мальчик. Бороться нельзя с ним. Когда готов будешь Истину узреть ты, открыта тебе она будет.

* * *

Оби-Ван помахал на прощание семейству Скайуокеров, и когда спидер исчез из поля зрения, вернулся в Храм. Миновав несколько коридоров, он достиг комнаты для медитации.

Йода оставался в том же положении, в котором он находился, когда Энакин с семьей ушли. Оби-Ван бесшумно опустился на подушку напротив крошечного джедая.

— У них больше вопросов, чем ответов, магистр, — с горечью сказал он. Оби-Ван заметил загнанный взгляд Энакина, когда они прощались, и ему было больно за своего друга.

— Да, — выражение лица Йоды — или его отсутствие — не изменилось.

— Это не просто кошмары маленького мальчика, правда? — Оби-Ван знал, что чем бесстрастнее морщинистое лицо, тем больше эмоций скрыто за ним.

Внезапно в огромных, устремленных к Оби-Вану, глазах отразились эмоции.

— Его лучший друг ты. Рядом с ним должен ты быть. Нужен ему ты будешь, — его голова обратилась к окнам, и лицо нахмурилось. — Готов ты быть должен.

* * *

«Ты увидишь, что я полон сюрпризов!»

«Я не пойду за тобой!»

«Он многое сказал. Ты убил моего отца!»

«Неееет! НЕТ!»

Энакин проснулся и сел в постели, тяжело дыша и обливаясь потом. Его широко открытые глаза обыскали комнату, пока его разгоряченный мозг не вспомнил, где Энакин находился. Он закрыл лицо руками и подавил рыдание. Но не смог сдержать полузадушенного вскрика.

— Энакин? — Падме сонно приоткрыла глаза и подняла голову с подушки. Увидев, в каком состоянии был ее муж, она полностью проснулась. — Что с тобой такое? — спросила она, протягивая руку и дотрагиваясь рукой до его лица.

Энакин прижал к своей пылающей щеке ее прохладную ладонь, с жадностью целуя ее.

— Просто... кошмар, — выдохнул он.

— И ты туда же? — Падме села и пододвинулась к Энакину, обнимая его за широкую спину. Энакин наклонился вперед, сгорбившись и скрывая лицо от нее. По какой-то причине он не мог на нее взглянуть. Ему казалось, что он только что совершил самое ужасное преступление.

— Там все было так... темно. Темно и ветрено. И... красноватый свет.

— Красноватый? — мягко поторопила Падме.

— Как будто я смотрел через красный фильтр или что-то такое, — он закрыл глаза, пытаясь избавиться от воспоминаний, запечатленных внутри, от... — Его лица... — и его голос оборвался.

— Какого лица? — Падме осторожно склонилась над ним.

— Молодого человека, — грудь Энакина сжала острая, слепящая боль. — На вид примерно лет двадцать, — он тяжело сглотнул. — Я... я сражался с ним. Он кричал на меня, обвиняя, что я кого-то убил. А потом он закричал, он... НЕТ! — воскликнул он, прикрывая уши руками, пытаясь отогнать отчаянный крик, эхом отразившийся в его голове. — В его голосе было… столько ужаса, столько отчаяния, когда он посмотрел на меня...

— Эни... — Падме пальцем вытерла катящиеся по влажному лицу слезы.

— Я ранил его, Падме. Зачем я его ранил? — измученные глаза смотрели на нее, задавая вопрос, на который она не умела ответить.

И Падме сделала единственное, что могла. Широко раскрыла объятия, принимая в них любимого.

— Папа? — позвал тихий голосок. — Пап?..

Энакин стряхнул с себя задумчивость. Его доченька стояла перед ним, зажав в крохотной ручке лист бумаги. Большие карие глаза глядели на него с беспокойством.

— Моя маленькая принцесса, — Энакин протянул к ней руки, а настроение само поднялось, словно по волшебству. Лея, не мешкая, забралась на колени к отцу и обняла его.

— Это тебе, — сказала она и отдала рисунок Энакину.

Энакин взял его и поневоле растрогался при виде того, какую задумку его ребенок воплотил в жизнь. Он сам, большой и внушительный, явно был защитником. Падме стояла с ним бок о бок и держала за руки Лею с Люком. У всех на лицах были счастливые улыбки, а стояли они все рядышком. Созвездия перемешались на небосклоне, а они всей семьей шли по небу, словно по настоящему лесу.

— Это так красиво, солнышко. Спасибо тебе большое, — Энакин улыбнулся дочери, по-настоящему тронутый. Он и не догадывался, насколько ему нужна была поддержка, как раз такая, какую ему мог подарить детский рисунок. Сморгнув слезы, он несколько раз поцеловал Лею в лоб. Затем обнял ее и прижал к себе.

— Что-то случилось, папочка? — спросила Лея дрожащим голоском.

— Ничего страшного, моя хорошая. Не волнуйся. Все хорошо, — он отодвинулся назад и погладил ее щеку тыльной стороной ладони.

— Не все хорошо, — покачала головой Лея, отчего её хвостики замотались в разные стороны. — Я же чувствую, — она протянула руку и взяла папу за руку. — Ты боишься и беспокоишься. И мама очень растерялась и тоже беспокоится.

Энакин побеждено вздохнул. Лгать детям было невозможно, особенно Лее.

— Ты угадала, — мягко улыбнулся он. — Что-то и правда происходит, но мы пока не знаем, что и почему. И беспокоимся, только потому что не знаем.

— Так вот зачем мы ходили к магистру Йоде? — поинтересовалась Лея.

— Да, — кивнул Энакин. — Он очень старый и мудрый, и мы подумали, а вдруг, он нам поможет.

— Но ты сейчас еще больше волнуешься, папа. И все так… я все… — беспомощная фигурка Лея вздрогнула.

— Что-то не так, ангелочек? — Энакин сразу же сосредоточился на том, что происходило с дочерью. — Что-то не так с твоим даром?

Лея робко потупила глаза.

— Угу…

— Почему ты сразу мне не сказала? — спросил Энакин, опуская руку ей на подбородок и заставляя посмотреть ему в глаза. — Я же велел вам с Люком сразу же идти ко мне, если почувствуете, что что-то не так.

— Все так, папочка, — попыталась объяснить Лея. — Это просто... теперь просто больше.

— Больше — в смысле, дар стал сильнее?

— Да. Я могу угадать, кто о чем думает, просто когда иду мимо, — она перевела взгляд на отца. — И это... то, что происходит с Люком... — она начала перебирать пальцами точь-в-точь, как и ее брат.

— Да? Что с ним происходит? — шепотом спросил Энакин, наклоняясь вплотную к ребенку, пока их лбы не соприкоснулись.

— Не знаю, — она досадливо надула губки. — Если я дотрагиваюсь до Люка или если дотрагиваюсь до тебя... тогда все кружится и кружится... А у меня кружится голова, папочка. Как будто я падаю-падаю и не могу приземлиться, — она глубоко взволнованно вздохнула.

— Все хорошо, милая, — успокоил ее Энакин. — Просто вы растете, и ваши способности растут вместе с вами. Придется еще позаниматься и усовершенствовать ваши щиты, вот и все. И ты сможешь прикасаться к кому угодно, не боясь.

Карие глаза с надеждой уставились на него, и Лея улыбнулась.

— Спасибо, папочка, — она снова взяла его за руку. — А то это было так странно. Так… очень...

— Тревожно? — подсказал Энакин.

— Ага, — если Лея и не знала наверняка значения этого слова, то догадалась с помощью прикосновения.

— А хочешь, я тебя научу лучше защищаться? Пока там Люк доделает домашнюю работу, ты успеешь научиться, — с улыбкой предложил Энакин.

— Класс! — Лея спрыгнула на пол. — Это мне и в школе пригодится. Давай, папочка!

— Сначала спрячем-ка вот это, — сказал Энакин, поднимаясь на ноги и беря в руки рисунок. — Хочу сохранить его навсегда.

Горделивый румянец залил щечки Леи, и она последовала за отцом.

* * *

— Магистр Скайуокер! — позвал его юношеский голос.

Энакин обернулся и увидел падавана, бегущего к нему.

— Добрый день, Джеррон, — поприветствовал он взволнованного юношу, подождав его. — Но я же велел тебе больше не называть меня «магистром». Я больше не джедай. Я не достоин этого звания.

— Еще как достойны. Это ведь вы уничтожили последнего ситха и спасли Республику.

Энакин приложил все усилия, чтобы не закатить глаза. Сколько бы раз он ни пытался прояснить этот вопрос, на некоторых впечатлительных молодых людей, таких вот, как Джеррон, его объяснения не действовали, и их мнение о нем осталось неизменным. Для многих он стал легендой. Не хотел, но стал.

— Я медитировал и долго думал, как вы мне и велели, — выпалил Джеррон. — Я старательно медитировал, долго-долго, слушал шепот сердца и разума, — молодой человек ненадолго замолчал, набираясь смелости, и потом уверенно встретил прямой взгляд Энакина. — Так продолжаться не может.

Энакин глубоко вздохнул, чувствуя окончательность решения молодого человека. И кивнул.

— Надо поговорить об этом в другом месте. Я поклялся хранить твой секрет, но он перестанет им быть, если мы станем обсуждать это в коридорах Храма джедаев.

Джеррон оглянулся и вздрогнул, осознавая свою неосторожность.

— Простите, учитель. Может?.. — начал было он.

— Энакин! — раздался голос Оби-Вана с другого конца коридора.

— Совсем скоро мы это обсудим, я обещаю, — тепло улыбнувшись, попрощался с Джерроном Энакин. — Да пребудет с тобой Сила.

— Да пребудет с вами Сила, учитель, — Энакин сдвинул брови, и юноша быстро поправился. — Хм, господин. Т-то есть, я имею в виду, Энакин Скайуокер, — покраснев, Джеррон удалился.

— Тебя все еще магистром величают? — не удержавшись, поддразнил Энакина Оби-Ван. Энакин пожал плечами и смиренно покачал головой.

— Они юны, — сказал Оби-Ван так, будто это все объясняло. — Тебе придется принять тот факт, что ты герой целого поколения юных джедаев.

— Я только надеюсь, что когда-нибудь они это перерастут. Это были самые темные часы в моей жизни. Меня пугает, что кого-то восхищают поступки, которые чуть не стоили мне души, не говоря о том, что они же стоили жизни магистру Винду, — Энакин закрыл глаза, и его лицо исказилось от боли раскаяния.

— Энакин, значит, для магистра Винду… пришло его время. Перестань казнить себя, — в голосе Оби-Вана ощутимо звучало сочувствие. Шаг в шаг, они шли рядом.

— Я никогда не перестану винить себя. Именно мое предательство, вот что позволило Палпатину избавиться от него, — от души Энакина исходили волны печали.

— Его смерть настолько потрясла тебя, что вернула, вырвала из лап Палпатина, — рассудил Оби-Ван. — Энакин, иногда трагические события неизбежны, и они нужны, чтобы открыть глаза и позволить увидеть Истину. Жизнь магистра Винду была той ценой, которую мы должны были заплатить.

— Я так не думаю, — сказал Энакин.

— Я так считаю, — твердо заявил Оби-Ван, когда друзья вышли на веранду и приблизились к перилам.

— Как странно, мы обсуждаем это теперь, когда прошло столько времени, — сказал Энакин, поворачиваясь к другу.

— Наверное, надо было обсудить это раньше, — признал Оби-Ван. — Скрывать неприятную правду вообще не стоит, ведь она имеет склонность вызывать столь же неприятные последствия, причем так, что хуже некуда. Ты тогда все сделал правильно. Ты и в самом деле всех нас спас.

Энакин повернул лицо к полуденному солнцу, впитывая его тепло и свет.

— Это был переломный момент всей моей жизни, — пробормотал он и протяжно вздохнул.

— И не только твоей. Это был поворотный момент для всей галактики, — судя по выражению лица, Оби-Ван озвучил свой внутренний голос. — Хотел бы я узнать, не об этом ли магистр Йода размышлял все эти годы? — поинтересовался он вслух.

— О чем? — встрепенулся Энакин.

— О том, что смерть Палпатина стала поворотным моментом для всех нас. Что наши судьбы кардинально изменились бы, не умри он от твоей руки в тот самый момент времени.

— Это достоверный факт, — спокойно заметил Энакин. — Каждую минуту, принимая решения, мы даем дорогу новому будущему. Вот почему будущее всегда в движении. Мы постоянно изменяем его, каждый день своей жизни, — его черты снова исказились, стоило воспоминаниям, подобно призракам, обступить его. — Если бы я перешел на ту сторону...

— Но ты не сделал этого, — поспешил успокоить его Оби-Ван, протягивая руку и хватая механическую кисть руки в перчатке. — Ты был тверд, и ничто не поколебало твою уверенность, даже величайшее искушение. Твоя проницательность позволила тебе разглядеть истинные намерения Палпатина за той сетью обмана, что он плел. — Оби-Ван крепко сжал ему руку. — Ты спас галактику от неминуемой смерти. Ты спас от гибели бесчисленные жизни, в том числе и твою собственную, и, возможно, жизни твоей семьи.

— Почему же неуверенность до сих пор пронизывает все вокруг? Магистр Йода говорил, что я — ответ на все вопросы. Но о каких таких ответах речь? Разве не исполнилось пророчество, когда я уничтожил Палпатина? Почему теперь все повторяется, и что-то угрожает моему сыну?

— Как ты считаешь, кошмары Люка связаны с тем, что произошло семь лет назад? — спросил Оби-Ван.

— Это угроза Темной стороны. Но я не могу понять, от кого она исходит, — Энакин беспомощно покачал головой. — Все расплывчато и нечетко. Слишком туманно.

Оби-Ван помедлил, прежде чем снова заговорить.

— Магистр Йода сказал, что я тебе ещё понадоблюсь. Мне нужно быть готовым.

— К чему готовым? — Энакин заметно напрягся. С извиняющимся выражением лица Оби-Ван пожал плечами.

Энакин посмотрел вдаль, стараясь сдержать внезапную вспышку гнева.

— Хотел бы я, ну хоть для разнообразия, чтобы он изрек что-нибудь конкретное вместо этих своих загадочных заявлений, — коротко прокомментировал он. — Единственное, что у него получается, это нагнать еще больше беспокойства, — сжав зубы, процедил он.

Оби-Ван сочувственно посмотрел на младшего товарища.

— Энакин, о чем таком ты мне не рассказываешь? — тихо спросил он спустя пару минут. Энакин иронично улыбнулся и потупился.

— Знаешь, что? Иногда мне кажется, что я так и остался твоим падаваном, — проговорил он с нехарактерной застенчивостью. Оби-Ван улыбнулся и повернулся в сторону.

— А мне иногда кажется, что я так и остался твоим учителем, — он помолчал, отдавшись воспоминаниям. — Несколько лет я никак не мог найти подход к тебе. Ты был весь в движении, неуловимый и загадочный. О чем ты думал, о чем мечтал... — он вздохнул. — Но я бы ни на что не променял те годы, — он обернулся к своему собеседнику. Энакин медленно поднял взгляд на него.

— Вот почему ты не выбрал другого падавана, когда я ушел из Ордена? — спросил он, склоняя голову. Оби-Ван заботливо улыбнулся.

— Возможно, — он приподнял бровь. — Но твоя уловка все же не сработает. Я тебя с девяти лет знаю, не забывай.

Энакин глухо рассмеялся.

— Тебя не проведешь, да? — без нужды спросил он, отказываясь скрывать правду и вмиг становясь серьезным. Он прикусил губу, а потом признался: — У меня кошмары.

Прозаичное признание, сделанное с такой безропотностью, шокировало магистра.

— Что, и у тебя?! — Оби-Ван открыл и закрыл рот, оглядываясь, совершенно сбитый с толку. — Но я думал, что, что бы ни происходило, все крутится вокруг Люка.

— По словам магистра Йоды, всё крутится вокруг меня. А Люк — катализатор, — опасение Энакина теперь стало ощутимее некуда.

Оби-Ван на мгновение погрузился в себя, воззвав к Силе за помощью.

— Твои кошмары как-то связаны с Люком?

Энакин прикусил губу, обдумывая вопрос.

— Вряд ли, — сказал он, наконец. — Во сне я сражаюсь с каким-то молодым человеком.

— Расскажи, опиши его. Чего он хочет от тебя? Он ситх? — осторожно подсказал Оби-Ван.

— Нет, он на стороне добра, — с бесконечной кротостью проговорил Энакин. — На протяжении всего боя он в основном защищается от меня. Я нападаю на него, жестоко, беспощадно. И не могу понять причину. Он обвиняет меня в том, что я убил его отца, а затем кричит… — Он зажмурил глаза, изо всех сил пытаясь избавиться от слепящей боли, вызванной зрительным образом. — Его горе и смятение безмерны. В его глазах... О, Сила, глаза! — прошипел он сквозь зубы.

Оби-Ван поморщился, чувствуя, как страдания друга сметают с ног его самого. Внезапно Энакин обратил взор к нему. Отчаянный, умоляющий.

— Пожалуйста, Оби-Ван, помоги мне. Я чувствую, что схожу с ума. Точно я открыл дверь, которую не могу закрыть, и мои демоны вот-вот вырвутся наружу. Я боюсь того, что обнаружу по ту сторону. Магистр Йода сказал, что Истина будет открыта мне, когда я буду готов с ней встретиться. Но какой ценой я познаю эту Истину? Я боюсь за Люка, за Лею, за Падме. Если что-то случится с ними, ничто остальное не будет иметь для меня ни малейшего значения! — словно уже потеряв рассудок, он затряс головой и ударил сжатыми кулаками по поручню в бессильном жесте.

* * *

— Дядя Оби! — сияющей улыбкой Лея встретила нежданного гостя.

— Добрый вечер, Лея, — Оби-Ван улыбнулся в ответ, садясь перед ней на корточки. — Как дела в школе?

— Здорово! Но нам так много задают. Это тяжко!

Оби-Ван засмеялся.

— Я прекрасно представляю, о чем ты. До сих пор помню свою учебу. Наши учителя-джедаи были к нам очень суровы, и играть нам было некогда.

— О, бедный дядя Оби! — огорчилась Лея. — Привет, папочка! — ее карие глаза вновь загорелись, стоило папе войти в гостиную. Она протянула к нему руки. Энакин поднял ее и усадил поудобнее.

— Привет, солнышко! — он чмокнул ее в румяную щечку. — Ты уже домашнее задание сделала?

— Ага, только что доделала, и ужин уже почти готов. Пойду спрошу 3PO, — она ​​тоже поцеловала отца в щеку.

— Ладненько, — улыбнулся Энакин, снова ставя ее на ноги. — Я проголодался.

— И я! — она хихикнула, уже вприпрыжку направляясь к кухне.

В тот момент, когда его дочь покинула комнату, выражение лица Энакина резко изменилось. Он решительно сделал глубокий вдох и расправил плечи, намереваясь продержаться столько, сколько нужно, ради своих детей.

— Она не?.. — начал было Оби-Ван.

Энакин покачал головой.

— Она чувствует, что что-то не так, и кошмары Люка ее очень сильно беспокоят. Но самой ей, слава Богу, ничего не снится.

— Это... как-то странно, — прокомментировал Оби-Ван, — учитывая такую чувствительность к Силе.

— В способностях Леи больше эмпатии. Прикосновение во многом определяет, как она станет относиться к людям. Она чувствует их на расстоянии. Невероятно проницательная, — объяснил Энакин. — На самом деле, нам пришлось поработать над ее ментальными щитами. Ее способности растут просто в геометрической прогрессии.

— Я, конечно, не эксперт, — сказал Оби-Ван, — но сдается мне, я где-то читал, что семь лет — это очень важный возраст для ребенка. Многое меняется у них в голове. Мозг как бы перестраивается. Может быть, дар Люка и Леи переориентируется сейчас в том направлении, как будет во взрослой жизни. И именно из-за этих изменений это такой беспокойный период.

— Я тоже это все читал, и думаю, может, это и правда, но только частично, — ответил Энакин. — Именно из-за того, что мозг перестраивается, их восприятие Силы тоже меняется, растет, развивается... позволяя им чувствовать то, что раньше было недоступно.

— Ты когда-нибудь мерил их мидихлорианы? — спросил Оби-Ван.

— Нет.

— Энакин, это, мягко говоря, очень безответственно, — в очередной раз попытался внушить свою мысль упрямому товарищу Оби-Ван. — В этом я согласен с магистром Йодой. Это первый раз, когда у чувствительного к Силе рождаются дети. По крайней мере, из известных нам случаев. Их надо было контролировать с самого рождения, для их же блага. Мы должны были...

— Нет, учитель, — решительно произнес Энакин. — Я не желаю, чтобы мои дети росли под микроскопом и тщательно исследовались, как лабораторные крысы. Я хочу, чтобы они жили нормальной жизнью, как обычные дети. Они отлично приспосабливаются, в школе у них есть друзья, и благодаря моим тренировкам их способности не представляют проблемы ни для их нормального развития, ни для их взаимодействия с другими людьми.

— Но это... — попытался спорить Оби-Ван.

— Это произошло бы в любом случае, независимо от того, учились бы они в Храме джедаев или у меня, — прервал его Энакин. — И нет никакой возможности узнать, в каком случае они бы перенесли это легче — с вашими методами или моими.

Наступило короткое молчание, и двое друзей просто неотрывно смотрели друг на друга. Наконец, Энакин, тяжело вздохнув, чуть расслабился.

— Оби-Ван, постарайся посмотреть на все с моей точки зрения. С тех пор как родились Люк и Лея, все, что я делаю — только ради их блага, — он прижал руку к груди. — Всем своим существом я знаю, что делаю все правильно. Я чувствую. Почему ты не можешь это принять?

— Я могу, Энакин, — горячо согласился Оби-Ван. — Но меня не может не удивлять...

— Тогда просто поверь мне и не ищи никаких объяснений, — попросил молодой человек.

Оби-Ван отвел взгляд, борясь с множеством противоречивых чувств.

— Ладно, Энакин, — в конце концов смягчился он. — Это твоя семья, твое решение. Я буду строго ему следовать и не буду мешать.

При этих словах Энакин заметно расслабился.

— Спасибо, учитель. Но я не хочу, чтобы ты просто уступил моему решению. Я хочу, чтобы ты высказал все, что думаешь. Я очень ценю твое мнение. Вот почему я вообще попросил твоего совета. Я знаю, ты нам поможешь.

Оби-Ван с новым восхищением взглянул на слегка бледное лицо друга. Ему показалось, что он увидел его впервые.

— Я сделаю все, что в моих силах, — в вежливом согласии склонил голову он. Энакин благодарно ему улыбнулся.

— Можно, я к вам вторгнусь? — к ним присоединилась Падме и с любовью вгляделась в уставшие голубые глаза мужа. Пара разделила один из тех самых коротких и беззвучных разговоров. Энакин кивнул жене с благодарностью и поцеловал ее в лоб. Она с мягкой улыбкой кивнула в ответ и медленно склонилась к нему.

Оби-Ван, чувствуя себя слегка не в своей тарелке, застенчиво отвел взгляд.

— Магистр, — голос Падме звучал необычайно серьезно. — Энакин говорит и за меня тоже. Мы обсудили все за и против самостоятельного воспитания двух чрезвычайно чувствительных к Силе детей. Мы знали о рисках и догадывались, что может наступить момент, когда нам понадобится ваша помощь. Ну что ж, время пришло, но я все еще убеждена, как и мой муж,что мы поступаем правильно. Сейчас я даже увереннее, чем когда-либо.

Джедаю хотелось выразить свое беспокойство, но разум напомнил ему, что нет в мире ничего опаснее, чем родитель, защищающий свое чадо. И он чувствовал, что сейчас пришлось бы противостоять как раз этой силе. Почувствовав повисшее в воздухе напряжение, Энакин рассмеялся.

— Расслабься, Оби-Ван. Мы не причиним тебе вреда.

Трое друзей от души рассмеялись, и этот смех сразу же успокоил их.

— На секунду я почувствовал себя меньше самого низенького джавы, — сказал Оби-Ван.

— Может быть, это из-за плаща мы тебя с кем-то спутали, — поддразнил его Энакин.

Когда смех утих, Энакин подал всем сок, и они сели.

— Папочка, мамочка! — в комнату вбежал Люк. — А ужин готов!

— Хорошо, — Энакин поставил стакан на стол и встал. — Тогда пойдемте.

— Привет, Люк, — поприветствовал ребенка Оби-Ван.

— Привет, дядя Оби! — мальчик улыбнулся ему и за руку с отцом направился в столовую. — Извини, что я сразу не поздоровался, я доделывал домашку.

— Ничего страшного, — улыбнулся в ответ Оби-Ван. — Лея сказала, что учителя в последнее время вам очень много задают.

— Да уж, — смиренно кивнул Люк. — Всегда так, пока доделаешь задание, уже ужинать пора, — пожаловался он.

— Не переживай, каникулы не за горами, — напомнил Оби-Ван, погладил ребенка по голове. — Скоро будешь играть, сколько захочешь.

— О даааа! — глаза мальчика заблестели от предвкушения.

* * *

Ужин был тёплым и приятным. Проголодавшиеся дети охотно поели и развязали безобидную битву сухариками, пока взрослые обсуждали свои дела.

— Я больше ничего не могу придумать, учитель, — признал свое поражение Энакин. — Я открыт для любых твоих предложений.

Оби-Ван положил вилку и глубоко вздохнул.

— Я не знаю, как ты это воспримешь, но... — он наклонился вперед. — Магистр Йода сказал, что это ты — ключ ко всему, что сейчас происходит.

Энакин осторожно кивнул. Джедай наклонился еще ближе.

— Ты готов это проверить? Откроешь ли ты свой разум, сможешь ли выстоять, что бы там ни было? — хрипло спросил он. Энакин стиснул зубы, и его взгляд скользнул по столу. — Не нужно этого бояться, мой друг, — заверил его Оби-Ван. — Какое бы откровение ни скрывалось за этой дверью, оно не может тебе навредить. Ты можешь только что-то узнать.

Взгляд Энакина остановился на весело играющих детях, которые сейчас кидались крошками. Его черты смягчились, и внезапное спокойствие наполнило его существо. Он повернул голову к Оби-Вану.

— Я готов, — резко кивнул он. — Мне не страшно.

Оби-Ван гордо улыбнулся и кивнул в ответ.

— Тогда возьмем быка за рога, как говорится, — сказал он.

— Как? — одновременно спросили Энакин и Падме.

— После ужина, во время, когда все расслаблены и восприимчивы, я введу тебя и Люка в легкий медитативный транс. Затем опущу некоторые преграды.

Энакин широко раскрыл глаза, сразу же угадав намерения друга.

— У нас будет полный доступ к тому, что действительно стоит за этими кошмарами.

— Именно, — кивнул Оби-Ван. — Может быть, сны станут понятнее, и мы сможем расшифровать их смысл.

Энакин посмотрел на жену, в молчаливой просьбе дать согласие. Падме колебалась. Она не нуждалась в знании Силы, чтобы осознать потенциальную опасность удаления мысленных барьеров, хотя бы и на время. Но также она знала, как немного у них вариантов. Она беспомощно покачала головой, не в силах определиться. Энакин взял жену за руку и повернулся к ожидавшему ответа Оби-Вану.

— Я согласен на все при одном условии.

— И каком же? — спросил Оби-Ван.

— При условии, что ты у нас переночуешь. Я хочу, чтобы ты остался здесь, на случай, если… если будут какие-то... осложнения.

— Я останусь, — кивнул Оби-Ван.

Энакин снова обернулся к Падме и сжал ее руку. Взгляд Падме встретился с его взглядом, и она неуверенно улыбнулась.

* * *

После ужина они обсудили, как надо будет провести эксперимент, а дети играли в настольную игру, не обращая никакого внимания на разговоры взрослых.

Энакин наблюдал за детьми, сосредоточившись на ауре безоблачного счастья, которое они излучали. Он наполнил свою душу этим ощущением и встретился глазами с Оби-Ваном. Тот кивнул, давая понять, что сразу все понял.

— Дети, — позвал Оби-Ван.

Двойняшки повернули головы к джедаю и, увидев, что ему что-то от них нужно, встали с ковра и подошли к нему.

— Что, дядя Оби? — спросила Лея за обоих.

Оби-Ван наклонился вперед и заговорщически произнес:

— Мы с вашими родителями решили помочь Люку победить его кошмары.

При упоминании кошмаров Люк напрягся, и Лея осторожно пододвинулась к брату в защитном жесте.

— Это очень просто, — пояснил Оби-Ван. — Папа поможет. Я введу Люка в медитацию, — его взгляд остановился на мальчике. — Твои сны станут понятнее, если твой разум будет открыт для них.

— А как же я? — спросила расстроенная Лея. — Я тоже хочу помогать Люку.

— Знаю, дорогая, — быстро вмешался Энакин, притягивая к себе ребенка. — Но в этот раз ты не сможешь.

— Но я хочу помочь Люку! — запротестовала Лея.

Энакин положил руку на плечо дочери, утешая ее.

— А ты знаешь, как? — спросил он.

Лея потупила глаза, и ее плечи опустились.

— Нет, не знаю, — признала она, почти обидевшись.

Энакин поцеловал Лею в лоб.

— Я тобой очень горжусь за то, что ты хочешь помочь брату, но пока это все, что мы придумали. Если ты тоже что-нибудь придумаешь, что угодно, скажи нам, договорились?

— Ладно, — тихо отозвалась девочка.

— Молодец, — Энакин улыбнулся и поднялся на ноги. — А теперь посидите с мамой здесь и немного порисуйте.

— Ладно, — повторила Лея и неохотно взялась за свой набор для рисования, садясь рядом с мамой.

Молодой человек опустился на колени и обхватил дочь за плечи.

— Видишь, ты нам уже помогаешь, солнышко, — заверил ее он. — Я не хочу, чтобы тебе казалось, что ты ничего не делаешь, — он ласково погладил мягкие щечки. — Теперь сконцентрируйся и посылай нам все добро и свет, какие только сможешь. Это нам очень поможет.

— Правда?! — глаза девочки загорелись.

— Правда-правда, — широко улыбнулся Энакин. — Слушай Силу и следуй своему сердцу.

— Хорошо, папа! — пообещала Лея и поцеловала его в щеку, а потом быстро открыла блокнотик.

Энакин встал и обменялся понимающим взглядом с женой. Падме с гордостью кивнула ему и одними губами произнесла: «люблю тебя» и «будь осторожен».

Энакин кивнул ей в ответ и пылко поцеловал в губы. Затем он взял Люка за руку, и вместе Оби-Ваном они вышли на веранду. Это было самое умиротворяющее и спокойное место во всей квартире, с успокаивающим звуком журчащей воды в фонтане, мягкими золотыми огнями, освещающими его, удобными диванами и напольными подушками, разбросанными по всему полу. Именно здесь Энакин медитировал с детьми в те моменты, когда им особенно требовалось глубоко соприкоснуться с Силой.

Трое людей стояли на веранде, созерцая вечернее небо, уже практически темное, пролетающие спидеры и миллионы окружающих их зданий.

Энакин сделал глубокий вдох, набираясь смелости, и посмотрел на сына.

— Готов, Люк? — спросил он и положил ладонь на светлую голову.

Мальчик посмотрел на отца и встретил заботливый взгляд голубых глаз. Люк слабо улыбнулся, прижимаясь к Энакину, и кивнул. От слепого доверия и беззаветной, безграничной любви, светившихся в глазах сына, к горлу Энакина подступил ком. «Мой маленький ангел. Часть меня, совершеннейшая и прекраснейшая. Да я жизнь отдам, лишь бы помочь тебе», — пришла непрошеная мысль. Черты лица Люка смягчились, а глаза затуманились. Не отводя взгляда от отца, он поцеловал тыльную сторону его ладони и сильнее прижался к нему.

Оби-Ван молча засвидетельствовал эту молчаливую сцену, вновь поразившись эмоциональности проявления любви между отцом и сыном. Люк влиял на Энакина просто невероятно. Само его присутствие было как бальзам на душу отца.

* * *

Сколько он знал его, казалось, душа Энакина была в постоянном раздоре. Вечно он из кожи вон лез в своем стремлении быть достойнее, больше, лучше, чем он уже есть. Сам с собой он был даже строже, чем любой из джедаев, даже Йода.

Он боялся за друга. Боялся, что однажды страсти и жажда власти поведут Энакина в сторону. Но каким бы амбициозным Энакин ни был, от своих чаяний ему пришлось отказаться к тому моменту, когда он раскрыл свой секрет Совету джедаев. И Оби-Ван никогда в жизни не забудет тот день.

Энакин вошел в комнату, источая мир и спокойствие, более уверенный в себе и убежденный в своей правоте, чем когда-либо. Человеком, наконец-то контролирующим свою судьбу, знающим, кто он и чего хочет в жизни. В нескольких словах он объяснил ситуацию. Он женат на сенаторе Падме Амидале, и всего через несколько недель они готовятся стать родителями. Энакин с самого начала Войны клонов водил Совет за нос, и этот обман преследовал его многие годы. Теперь, когда он выполнил свое предназначение и уничтожил ситхов, он наконец-то вправе следовать своим чувствам, тем, которыми руководствовался девятилетним мальчиком.

Он был там чужим. Он всегда чувствовал, что не должен был становиться джедаем. Он должен быть мужем и отцом. Вот что действительно придавало бы смысл его жизни. И когда его ребенок родится, его семья станет и навсегда останется его первым и единственным приоритетом. Он поблагодарил их всех за годы тренировок и терпения, а затем со спокойным достоинством снял плащ и отцепил с пояса световой меч. Он положил их на пол перед джедаями и с грациозным поклоном навсегда покинул и зал, и Орден.

В течение нескольких минут никто даже не шевельнулся. Чтобы преодолеть шоковое состояние, им потребовалось некоторое время.

Оби-Ван среагировал первым. Он посмотрел на магистра Йоду, который молча кивнул ему. Вскочив со своего места, он призвал с пола световой меч и побежал за другом.

Энакин был уже в ангаре. Падме ждала его, стоя у спидера. Впервые Оби-Ван заметил, что женщина на поздней стадии беременности. Ее многослойные одежды успешно скрывали это, но теперь, когда он знал истину, казалось невероятным, что раньше он ничего не замечал.

Он окликнул Энакина, и молодой человек остановился и обернулся. Мгновение они рассматривали друг друга, а затем Оби-Ван вложил в руку, обтянутую перчаткой, световой меч.

— Да пребудет с тобой и твоей семьей Сила, мой друг. Орден благословляет тебя. Я желаю тебе безоблачного счастья.

Глаза Энакина заблестели, а подбородок дрогнул. Он явно не ожидал всеобщего понимания. Оби-Ван протянул руку и сжал его плечо.

— Сообщи, когда ребенок родится. Стать "дядей" Оби-Ваном будет для меня честью.

Лицо Энакина озарилось, и, отбрасывая всякую сдержанность, он крепко обнял учителя.

Двойняшки родились три недели спустя, и Оби-Ван с ними познакомился, когда тем было два дня от роду. Перемена в Энакине была очевидна с того момента, как только Оби-Ван вошел в детскую комнату медицинского центра. Молодой человек держал Люка на руках, не в силах отпустить его. Крошечная ручка ребенка хваталась за указательный палец отца, и младенец во сне посасывал его кончик. Энакин поднял на друга глаза. Они были полны слез.

— Вот ради чего я был рожден, Оби-Ван. Ради этого. Ради них, — он указал на Лею, которая мирно спала в кроватке рядом с пустой колыбелькой Люка.

Сердце Оби-Вана запело от радости, нет, огромного счастья, наполнившего душу друга. Скрытое беспокойство и агрессия исчезли без следа, а в его душе воцарилось безграничное умиротворение.

Энакин склонился над свертком в своих руках и потерся носом о маленькое личико, нюхая его и рассыпая нежные поцелуи по всему телу. Было что-то настолько простое и первозданное в этой ласке, что Оби-Вану стало не по себе.

Люк неожиданно проснулся, и у Оби-Вана захватило дух от синевы бездонных кристальных глаз, приветствовавших его. Он не знал, могут ли младенцы различать предметы и людей, но он получил ответ на этот вопрос, когда глаза Люка устремились на Энакина, а на круглом пухлом личике появилась лучезарная улыбка. Но это было ничто по сравнению с улыбкой, которая освещала лицо счастливого отца.

— Доброе утро, малыш, — прошептал Энакин сыну, целуя светлые, почти невидимые глазу волоски. Люк отнял ото рта кончик пальца и наградил отца счастливой улыбкой.

— Я-то думал, что человеческие дети не умеют улыбаться, пока им не исполнится несколько недель, — изумлению Оби-Вана не было предела.

— Я тоже так думал, — кивнул Энакин. — Но он мне улыбнулся в тот самый момент, когда дроид передал его мне новорожденным. Он открыл глаза, посмотрел на меня и просто... улыбнулся, — он замолчал, еще раз целуя крошечный носик. — Ты мое величайшее благословение. Мое чудо из чудес! — в его голосе прозвучал какой-то надлом, и это сразу же отрезвило джедая.

— Что-то случилось? — с тревогой спросил Оби-Ван. — Как Падме? — внезапно до него дошло, что они в детской, а не в комнате Падме. Возникло ощущение, что произошло что-то непоправимое. Сильная дрожь пронзила тело молодого человека, и он поднял глаза от сына к старому другу.

— Я чуть не потерял ее, Оби-Ван. Мои кошмары не лгали, — он дрожал как лист при воспоминании о произошедшем. — У нее было сильное кровотечение после рождения Леи. Понадобилось три переливания, прежде чем медицинские дроиды смогли ее стабилизировать. Они до сих пор не знают, как она выжила, — его глаза наполнились влагой, и он отвел взгляд. — Но я-то знаю, — сказал он тихо.

— Да? — хрипло спросил Оби-Ван.

Молодой человек многозначительно улыбнулся.

— Это был Свет, — произнес он очень нежно, обращая взгляд к сыну на руках и дочери в кроватке. Устыдившись, он покачал головой. — Я полагал, что любовь не способна спасти ее. И любовь же была ответом, — он поднес Люка к груди и встретился глазами с Оби-Ваном. — Мы с детьми создали... Я не знаю, как это объяснить. Круг Силы. Мы объединили наши жизненные силы и каким-то образом перенаправили их к Падме, — изумление в его голосе вскоре сменилось мрачнейшим тоном. — Он солгал мне. Решением был Свет, а вовсе не Тьма, — он стиснул зубы и зарычал. — Он хотел мою душу и знал, как легко я ее отдам, чтобы спасти ее... и чтобы спасти их.

Люк коротко вскрикнул, и этот писк тут же выдернул отца из мрачных мыслей.

— Все в порядке, мой ангелочек, — Энакин мгновенно сосредоточился на своем сыне и поцеловал милые ручонки, протянутые вверх и коснувшиеся его лица. — Сила уберегла меня от совершения самой страшной ошибки в жизни, и теперь вы трое рядом со мной. Вы единственное, что мне нужно, — он гладил кончиками пальцев розовые щечки, изучая каждую крошечную черту своим прикосновением. — Никогда больше я не усомнюсь в силе любви.

Наблюдавший за всем Оби-Ван был слишком взволнован, чтобы хоть что-то сказать. Он видел это своими глазами и все еще не мог поверить. Энакин и его сын были связаны. Похоже, их связь была основополагающей. И эти узы позволяли ребенку взывать к заботливой стороне натуры отца, отгоняя от него гнев.

* * *

Ребенок естественным образом привел отца в равновесие. Духовное равновесие. Едва родившись. Он успокаивающе отвечал спокойными и неосознанными мыслями на все страхи Энакина и его врожденную склонность к пессимизму и негативу. Ободренный безграничным доверием сына, Энакин подошел к напольным подушкам. Он усадил Люка на его излюбленное место и пододвинул еще две, ставя их перед мальчиком. Энакин сел, скрестив ноги, на первую подушку, жестом предлагая Оби-Вану занять вторую. Оби-Ван комфортно устроился и поднял голову, замечая, что и отец, и сын выжидающе на него смотрят.

— Вот кого я называю заинтересованными слушателями, — выдавил он, пытаясь заставить всех расслабиться. Он не знал точно, что делать, поэтому прибегнул к юмору. С Энакином это безотказно срабатывало и на этот раз тоже не подвело. Люк и Энакин улыбнулись и заметно расслабились. Но прежде чем он успел начать, Энакин сказал:

— Пожалуйста, дай нам минутку, чтобы я подготовил Люка, — попросил он.

— Ну конечно, — согласился Оби-Ван. Он наблюдал с живым любопытством. Ему был очень интересен подход Энакина к обучению детей.

Энакин повернулся к сыну и сосредоточился исключительно на нем. Как будто существовали только они двое. Его голос понизился до мягкого вкрадчивого шепота.

— Вспомни наши занятия, Люк. Постепенно открой свой разум. Осторожно, — глаза отца и сына закрылись, и оба наклонились вперед, инстинктивно приблизившись друг к другу. — Ищи меня с помощью Силы. Потихоньку, пока не найдешь. Контролируй это ощущение. Сделай его устойчивым, — молодой мужчина улыбнулся. — Хорошо. Теперь сосредоточимся на нашей связи. Видишь ее?

— Да, папа, — голос Люка звучал иначе. Словно стал ниже и наполнился тихой, едва сдерживаемой радостью.

— Доверься ей, малыш, — велел Энакин. Он протянул руку и ласково провел длинной ей по голове ребенка. — Я тебя встречу, — он глубоко облегченно вздохнул.

В этот момент Оби-Ван увидел, как разумы отца и сына соприкоснулись. Мягкое золотистое сияние окутало их, и их лица словно загорелись изнутри. Возвышенная умиротворенность, излучаемая ими, была готова смести магистра-джедай подобно приливу.

— Давай, Оби-Ван, — неожиданно пробормотал Энакин, не открывая глаз. — Мы готовы.

Оби-Ван быстро взял себя в руки.

— Так, ага-а... Слушайте. Я хочу, чтобы вы все делали именно так, как я велю, — он замолчал. — Но вы должны мне верить, — добавил он, подумав.

— Мы верим тебе, — одновременно сказали Энакин и Люк. Их голоса прозвучали как один, и Оби-Ван не смог бы отделить один от другого. Пожалуй, ни разу в жизни ничто не вызывало у него такого суеверного ощущения.

— Ладно, — он закрыл глаза и прикоснулся к Силе внутри себя. Он открылся ей, позволив направлять себя, даже если он и сам не вполне был уверен, что делает. — Я хочу, чтобы вы представили себе двери от ваших разумов. Это двери, отделяющие сознательное от бессознательного. Я хочу, чтобы вы их открыли. Дыхание Люка и Энакина зачастило, что свидетельствовало о явном страхе.

— Вам нечего бояться, — поспешил успокоить их джедай. — Все, что находится за этой дверью, приходит лишь во снах. Это не повлияет на вашу повседневную жизнь. Вы в полной безопасности.

Энакин и Люк очень медленно кивнули, осознавая это. Их дыхание стало размеренным.

— Теперь позвольте вашему разуму снова всплыть на поверхность. Посидите столько, сколько нужно, и откройте глаза, — мягко сказал Оби-Ван.

Джедай с восхищением наблюдал, как умы Люка и Энакина разделились и снова стали отдельными сущностями. Это было почти ощутимо. Их связь распадалась постепенно, пока они не открыли глаза и не посмотрели друг на друга с таким выражением, что оно заставило его потерять дар речи. Нет, связь не была разорвана, точно откровение, пришло к Оби-Вану. Она все еще есть. Скрытая, потенциальная, связывающая их каждую минуту жизни, готовая полностью открыться в тот момент, когда это понадобится. Это было словно пуповина, мистическое единство между их разумом и душой. Единство, в котором отец нуждался не меньше, чем сын.

— У тебя получилось, Оби-Ван, — тихо сказал Энакин, уставившись на сына, который улыбнулся ему и взволнованно кивнул.

— П-получилось? — заморгал Оби-Ван. Ему не верилось, что все было так просто.

— Самый простой способ — всегда самый действенный. Твоя идея визуализировать дверь и затем открыть её была блестящей. Вот и сработала.

Оби-Ван улыбнулся, обрадованный.

— Я очень рад это слышать.

— Давай пойдем и расскажем маме, — ободрил Энакин Люка, который быстро вскочил на ноги. Ничего не изменилось. Он все еще тот же энергичный, жизнерадостный и непоседливый ребенок.

— Советую тебе лечь пораньше, — посоветовал Оби-Ван Энакину, возвращаясь в дом. — Давай проверим, изменится ли что-нибудь в твоих снах в эту первую ночь, когда ты оставил дверь открытой.

Энакин кивнул в знак согласия.

Они вошли в гостиную в тот самый момент, когда Лея показывала маме, что только что дорисовала. Падме взяла блокнот в руки и с улыбкой посмотрела на рисунок девочки. Стоило взглянуть внимательнее, и улыбка исчезла с маминого лица. Смертельная бледность покрыла ее черты, а глаза взметнулись вверх, встречая взгляд Энакина, с нехорошим предчувствием уже бросившегося к ней. Дрожащей рукой Падме передала ему блокнот. Энакин посмотрел на него, и его тело мгновенно оцепенело.

— Что такое? — спросили одновременно Люк и Оби-Ван. Люк поспешил к отцу.

Энакин тяжело сглотнул и присел на колени, показывая рисунок сыну и Оби-Вану, который подошел вслед за мальчиком. Люк издал жалобный всхлип и схватился за папину руку отца в поисках поддержки и защиты. Дрожа, встретился взглядом с Энакином и кивнул.

Оби-Ван уставился на детский рисунок, где был изображен крупный мужчина в маске, одетый во все черное, в сапогах, в перчатках и длинном плаще. Зеленые, красные и белые огни переключателей украшали его грудь. И он размахивал зажженным красным световым мечом, зажатым в правой руке.

* * *

Малышку Скайуокер засыпали вопросами сразу после того, как стало очевидно, что и она как-то причастна, но ее ответы вызвали только больше вопросов.

Лее давно снился человек в черном, но по какой-то причине он не вызывал у нее того же чувства паники, что у брата. Конечно, сон был страшный, но она без проблем контролировала свой страх и противостояла ему. В своих снах она видела себя неким лидером, отдававшим приказы многим людям, которые, похоже, «работали» на нее. Единственное, что ей показалось страшным, — это странные белые солдаты в масках, с большим оружием в руках. Их лица, бесчеловечные и злые, пугали ее и побуждали убегать.

Оби-Ван, Энакин и Падме переглянулись, и в головы им пришла одна и та же догадка. Республиканская армия клонов.

Но это была бессмыслица. Армии клонов больше не было. Конечно, девочка могла их увидеть на старых голограммах, но все равно это не объясняло, почему они угрожали ей в кошмарах. В этой тайне было нечто, чего они не могли постичь, и к разгадке они так и не приблизились.

Наконец, уложив двойняшек спать, взрослые тоже отправились отдыхать с растущим тревожным ощущением в груди.

* * *

Ты должен выбрать!

Я в силах спасти твою любимую!

Теперь ты мой ученик.

Абсолютная влааааасть!

Капли пота покрыли лоб Энакина, и он заворочался и заметался в постели, со слабыми стонами борясь с мрачнейшими, самыми ужасающими воспоминаниями, как из засады, всплывшими в его памяти после семилетнего забытья. Но потом что-то изменилось. В его разуме наступила резкая перемена, и он испытал странное чувство головокружения. Неудержимый поток смел его и затянул прямиком в черную дыру. Когда ему уже казалось, что он вот-вот сойдет с ума, место вновь сменилось. Там были пламя и хаос, худший из возможных кошмаров безумца.

Ты позволил этому темному владыке смутить твой рассудок, и сейчас… и сейчас ты стал как раз тем, что поклялся уничтожить.

Энакин сел, задыхаясь, а потом пронзительно закричал. Крик мог принадлежать только человеку, находящемуся на грани полного безумия, пытающегося убежать и взывающему к забвению.

Падме показалось, что от пронзительного, нечеловеческого вопля, вырвавшего ее из сна, ее сердце остановилось.

Энакин кричал не своим голосом, чуть не до разрыва голосовых связок. Ничто не могло остановить тот зияющий ужас, поглощающий его разум и его мысли, ту темноту, что приближалась к нему, осознавшему, кем он стал.

— Папа! Папа!!! Папочка, прошу помоги-и-и!!!

Эхом донесся другой крик, свидетельствующий о мерзости, поглощающей душу его сына. Это встряхнуло молодого мужчину и вырвало из когтей чудовища, которое его пожирало. Он сбросил с себя одеяло и бросился к детской, и сам похожий на бешеного зверя, готового разорвать любого, кто посмеет угрожать детенышам.

На пороге детской спальни он столкнулся с какой-то тенью. Рыкнув на него, как дикий зверь, он с радостью заметил, что тень дернулась назад. Только тогда каким-то краешком мозга Энакин узнал своего бывшего учителя, но сейчас извинения были последним, о чем бы он подумал. Его обнаженная грудь свирепо вздымалась, ноздри раздувались, а зрачки расширились; он был готов к бою, который закончится только тогда, когда опасность, угрожающая его детям, падет, поверженная к его ногам.

Распахнув дверь в комнату двойняшек, Энакин ворвался внутрь.

Люк сидел в кроватке. Он вздрагивал и трясся, весь вымок от пота, глаза словно остекленели. Люк не мог окончательно проснуться. Руки его потянулись к двери, как если бы он инстинктивно чувствовал, что спасение может прийти только оттуда. Энакин бросился к сыну и обвил его руками, не обращая внимания на свое собственное состояние. Отец и сын обнялись с рвением отчаяния, хватаясь друг за друга, как утопающий за последнюю соломинку. Люк сжался в руках Энакина, почти в позе эмбриона, будто хотел спрятаться глубоко внутри него.

— Папа, ах, папа! — рыдал он, прижимаясь к отцовской груди, и его голос звучал приглушенно. — Не отпускай меня! Не дай ему убить меня! Пожалуйста, папочка! Так больно! Это меня убьет!

— Все в порядке, мой ангел. Папа здесь, теперь ты в безопасности. Я уничтожу любого, кто посмеет тебе сделать больно, — голос Энакина был невозмутимым и успокаивающим. Молодой человек сам поразился спокойствию в своем голосе. Сердце его было готово разорваться, а зубы колотились от страха, и все же он ощущал спокойствие, успокаивая своего ребенка.

— Он в меня молнию запустил, папочка! Она вылетела из его пальцев, он меня убивал ими!

При этих словах сына у Энакина кровь застыла в жилах. Глаза взметнулись в сторону Оби-Вана, и у него в глазах Энакин узнал тот же шокированный взгляд, который, должно быть, направил на него сам. Он обхватил голову мальчика ладонями и крепко поцеловал.

— Кто в тебя стрелял молниями, Люк? — спросил он, крепче прижимая ребенка, мысленно умоляя о прощении за то, что заставляет его обсуждать это.

— К-кто-т-то! — воскликнул Люк. — Кто-то старый и такой… злющий, папа! Мне было плохо! Он как сама Темная сторона был.

— Он что-нибудь говорил? — Оби-Ван мягко поторопил мальчика и заглянул в глаза Энакина, извиняясь. Еще больше пугать ребенка было бы бессердечием, но он знал, что если они не доберутся до сути, рассудку Люка и Энакина вскоре несдобровать.

— Он… он сказал… — Люк схватил отца за плечо и сжал его, заставив Энакина вздрогнуть. Мужчина, с блестящими от слез глазами, сжал свои и без того крепкие объятия, отчаянно пытаясь убедить сына, что он сделает все, чтобы защитить его. — Он сказал, что если я не буду с ним, я буду уничтожен. И что я юный глупец и заплачу за свое непонимание! А потом он поднял руки и... — он закрыл глаза и с пронзительным криком прижался к теплому отцу.

Энакин зашипел от боли сочувствия. Глубоко вздохнув, он медленно поднес губы к детскому уху и тихонько прошептал:

— А у этого человека был черный плащ? И голова закрыта капюшоном?

Мальчик кивнул и прижался к груди отца.

— А глаза у него желтые?

Люк приподнял голову от своего укрытия, и глаза мальчика встретились с глазами отца. Они были красными и опухшими, полными слез, и те текли по горящим щекам. Он снова кивнул.

Энакин наклонился и собственными губами осушил слезы сына, моля обрести силу, способную прекратить страдания сына. Люк обнял отца за шею и, дрожа как лист, прошептал Энакину на ухо:

— У него лоб в больших шишках и… — он прикусил нижнюю губу, боясь произнести слова вслух. Каким-то образом разговор об этом словно сделал видение реальностью, сделал частью его настоящего мира. — Его лицо белое-белое и все в морщинах. У-у-ужасных морщинах, а... его зубы... гнилые. Он улыбался... — Люка снова передернуло, и он уткнулся носом Энакину в плечо, желая исчезнуть и никогда не появляться из папиного неуязвимого круга защиты.

Энакин делал все возможное, чтобы скрыть свою дрожь от сына, но это было выше его сил. Он оглянулся вокруг, ища надежный якорь, успокаивающую силу, которая заставила бы реальность прекратить вращение.

Лея сидела рядышком на кровати своего брата. Она обхватила согнутые колени руками и раскачивалась из стороны в сторону. Глаза ее говорили о полной беспомощности и растерянности, о страхе и... чем-то еще. Он протянул к ней руку, и малышка бросилась к нему. И это брат и сестра ухватились за отца как за единственный якорь, их единственный щит, закрывающий от неназванной угрозы, которая надвигалась на них.

* * *

Было 3:25 ночи, и Люк и Лея были единственными, кто спал в доме Скайуокеров. Все в итоге оказались в гостиной, решив пролить свет на творящееся безумие, так или иначе.

Энакин сидел в центре большого дивана со спящими у него на коленях детьми. Молодой человек обнимал обоих, защищая их лишь Сила знает, от чего. Оби-Ван и Падме сидели в креслах перед Энакином, замыкая круг.

— Ты знаешь, кто этот ситх, о котором говорил Люк, верно? — спросил Оби-Ван без малейшего предисловия, наклоняясь вперед. Энакин поднял взгляд от детей и кивнул после короткой паузы. — Это ведь Палпатин?

Энакин посмотрел в глаза своему бывшему учителю и снова кивнул. Оби-Ван протяжно выдохнул, в самых растрепанных чувствах ​​откидываясь на спинку кресла.

— Мы были правы, — неожиданно сказал Энакин. — Все сходится, приходит к тому мигу в комнате Палпатина, семь лет назад.

— Что? — спросил Оби-Ван в недоумении. — Но Люк ведь никак не связан с этим.

— Есть кое-что, чего я вам не рассказал, никому из вас, — Энакин перевел взгляд с Оби-Вана на свою жену.

— И что же это? — спросила Падме, протягивая руку и сжимая ладонь мужа, покоящуюся на плече Леи.

Черты лица Энакина исказились так, словно кошмарные воспоминания, все еще преследовавшие его спустя все эти годы, миллионами набросились на него. Взяв под контроль свои эмоции, он постепенно успокоился, долгим взглядом обводя спящих детей. Он осмелился взглянуть Оби-Вану в глаза.

— Когда Палпатин сражался с магистром Винду, он использовал молнию Силы, но Винду отразил ее с помощью светового меча, — к желудку подступила тошнота. — Его кожа побледнела. Его лицо начало меняться, дымиться у меня на глазах. Оно наполнилось глубокими линиями, морщинами такими глубокими, что они обрисовали его череп. На лбу появились шишки, а глаза его стали... желтыми.

— Сила святая! — воскликнул Оби-Ван. — Как в старых сказках!

— И что же ты сделал? — спросила Падме, крепко сжимая его руку в молчаливом жесте ободрения и поддержки. — Тогда ты убил его, да?

Энакин колебался, и в его душе пятном расползался стыд. Он среагировал слишком поздно, и та жизнь была проиграна.

— Нет. Он все говорил и говорил, что он в силах спасти мою любимую и что мне надо выбрать, — он закрыл глаза и покачал головой. — Он умолял меня не дать магистру Винду убить его, — он искал взглядом жену, отчаянно нуждаясь в понимании. — Я просил Винду остановиться, сказал, что Палпатин должен предстать перед судом, что хладнокровное убийство — это не то, как поступают джедаи. И когда стало очевидно, что Винду все равно его казнит, я...

— Отрубил ему руку, а затем Палпатин убил его, — быстро досказал Оби-Ван.

Его сердце разбивалось на части, когда он видел друга, терзаемого этой виной. Он не мог представить себе всего ужаса того, что произошло в той комнате за несколько мгновений. Судьба Галактики, Республики и, возможно, Ордена джедаев была решена именно в тот самый момент времени, решена смелым поступком Энакина. Оби-Ван глубоко сожалел, что его не оказалось рядом в нужную минуту, что он оставил Энакина одного в критический момент его жизни. Он был чуть старше, чем простой падаван, всего лишь растерянным молодым человеком, раздираемым миллионом противоречивых эмоций, разрывающимся между долгом, принципами и величайшим искушением. Он оказался лицом к лицу с величайшим из когда-либо существовавших ситхов, человеком, с кем дружил с детства.

— Энакин, все в порядке. Мы понимаем, через что тебе пришлось пройти, чтобы открыть глаза и понять, что тот, кого ты считал своим другом, был всего лишь иллюзией. Которая успешно нас всех водила за нос десятилетиями! Мы все тебя подвели, но ты проявил себя достойно. И этим выбором ты победил своих демонов.

— Но я чуть не перешел черту, Оби-Ван! — взорвался Энакин, держа большой и указательный пальцы на расстоянии одного сантиметра друг от друга. — Я почувствовал, как зверь внутри меня оживает, ревет в моих венах, обещая все, о чем я когда-либо мечтал и даже больше! — Его глаза страстно вспыхнули, а гримаса стала похожа на оскал. — Я хотел поддаться своему гневу и расплатиться за все разочарования, которые копились годами! Я хотел все уничтожить! О, вы понятия об этом не имеете. Сила, безграничная свобода! Никаких ограничений, никаких правил, никакого самоконтроля. Все во мне кричало, чтобы я сдался и был свободным! Я чувствовал, что поддамся... с радостью. Как это было чертовски сладко!

Падме и Оби-Ван одновременно поежились, на секунду увидев все, о чем он говорил, в глазах Энакина. Искушение, непристойный соблазн Темной стороны.

— Что же тебя остановило? — слабо спросил Оби-Ван. Во рту у него пересохло.

Чуть вздрогнув, Энакин вернулся в реальность. Он моргнул и тяжело сглотнул, снова сосредотачиваясь на здесь и сейчас. На драгоценной ноше — детях на своих коленях.

— Я... я не знаю, — честно ответил он. — После смерти магистра Винду я сломался. Я оцепенел, был уже на самой грани, готов был перейти на Темную сторону. И тут я посмотрел на Палпатина. На... существо передо мной. Я видел его душу и тело, поглощенные Тьмой, порабощенные ею, и внутри у меня холодело. Я вдруг осознал, как это будет однажды. Где в конце концов окажусь я сам, если позволю чудовищу, которое скрывалось глубоко внутри меня, поглотить меня и буду не в силах убежать, — он на мгновение замолчал, и его глаза вспыхнули гневом. — И он тоже это понял. Он знал и все равно хотел, чтобы я поддался ему, чтобы он смог поработить меня, — его взгляд тут же смягчился. — Каким-то образом я понял в тот момент, что стоит мне уступить ненависти, и любви больше никогда не будет места в моем сердце. — Его глаза обратились к Падме, испуганной и бесконечно смущенной. — Я бы потерял тебя, потерял навсегда точно так же, как если бы ты умерла в родах, как мне снилось.

Глаза Падме затуманились. Она глубоко вздохнула и переплела свои пальцы с его.

Энакин стиснул зубы, сдерживая слезы и делая сверхчеловеческое усилие, чтобы сохранить контроль над собой. Его глаза обратились к Оби-Вану, и он тут же сел прямо.

— Следующее, что я помню, — это то, как я стоял посреди комнаты, с зажженным световым мечом в руке, а тело Палпатина лежало у моих ног, разрезанное пополам.

Мертвая тишина последовала за окончательным признанием Энакина.

— Но как же Люк относится ко всему этому? — хриплым голосом прошептал Оби-Ван, главным образом сам себе. Теперь ему более, чем когда бы то ни было, необходимо было понять.

Рукой Энакин неосознанно приобнял сына. Люк что-то пробормотал во сне и со вздохом обнял отца.

— Люк мне прошептал, что старик из кошмара был с жёлтыми глазами, большими шишками на лбу и глубокими морщинами на лице. Он бросил в него молнию Силы.

Падме прикрыла рот рукой, не давая крику сорваться с губ.

Оби-Ван отвернулся и поднес руку к бороде, слишком потрясенный этими словами.

— Он… но ему не мог присниться Палпатин, — сказал он, наконец. — Только ты и видел его в таком состоянии семь лет назад, — рассуждал он.

— Поверь мне, учитель. Ему приснился Палпатин, — решительно кивнул Энакин, отвергая все сомнения.

— Что если этот образ Люк получил с помощью вашей связи из твоего разума? — рискнула спросить Падме, понимающая, что была последним человеком, которому стоило бы говорить. Энакин нежно улыбнулся жене, более чем довольный ее предположением. Он мягко покачал головой.

— Нет, здесь что-то еще. Что-то... — он замолчал, не находя слов. — Оби-Ван, что скажешь? — спросил он своего слишком долго молчащего в задумчивости друга. Мужчина перевел взгляд голубых глаз на Энакина, быстро фокусируясь.

— Мы все ближе и ближе, и я убежден, что у нас уже есть все или почти все части головоломки. Мы просто не знаем, как ее собрать. Мы даже не знаем, из чего именно. Но все ее части здесь, у нас на глазах.

Энакин посмотрел вниз и нахмурился, глубоко сосредоточившись. В конце концов он кивнул в знак согласия.

— Например... — начал Оби-Ван.

— Например? — повторил Энакин, слегка подавшись вперед.

— Вот что первое поразило меня в сегодняшнем эпизоде. Мне бы это просто не пришло в голову, если бы я не увидел лично, но теперь, если подумать, я нахожу это странным.

— Что же это? — брови Энакина в недоумении изогнулись.

— Почему Люк нуждается в твоем утешении? — Оби-Вану наконец удалось выразить словами то, что он пытался осмыслить. — Насколько я понимаю, большинство детей, когда им снится кошмар, взывает к матери. Но Люк всегда зовет тебя. Почему? — он взмахнул руками. — Почему после кошмаров он всегда ищет утешение у тебя?

Энакин и Падме мгновенно развернулись друг к другу, приоткрыв рты, осознав истину при заявлении Оби-Вана.

— Просто не верится, что до сих пор мы этого не замечали! — воскликнула Падме.

— Ты абсолютно прав, учитель! — подтвердил Энакин, затаив дыхание. — За все эти годы кошмары им снились всего несколько раз, но каждый раз, когда дети просыпались, они звали Падме.

Отвратительное, ужасное предчувствие пробилось сквозь стену отрицания Оби-Вана, которая мешала ему увидеть единственно возможный ответ. Сердце замерло, и он почувствовал, как желчь прожигает путь к его горлу.

— Оби-Ван, тебе плохо? — полным беспокойства голосом спросил Энакин, заметив бледность изменившегося в лице друга.

Глаза Оби-Вана неуловимо скользили по всей комнате, избегая встречи с глазами друга. Он не мог позволить Энакину взглянуть ему в лицо. Не мог позволить ему заподозрить. По крайней мере, пока его догадка не окажется правильной.

Слова Йоды теперь стали понятны. Даже вопросы, которые мучили его все эти годы...

— Ааах, я в порядке, — он прочистил горло и усилием воли, успокоился и предстал перед друзьями с бесстрастным лицом. — Думаю, мы достигли той стадии, когда пора продолжить в более защищенной среде. В Храме джедаев, — он повернул голову и встретился глазами с Энакином и Падме. — Если что-то пойдет не так, мы сможем лучше контролировать ситуацию.

— А ты думаешь, что все пойдет не так? — спросила Падме, хмурясь от подозрения.

— Я думаю, что мы на пороге важного открытия, — искренне сказал Оби-Ван, — и сегодня все уже слегка вышло из-под контроля, — отметил он. — Что бы ни случилось, там будет безопаснее. Я гарантирую.

Энакин и Падме посмотрели друг другу в глаза в еще одном молчаливом разговоре. Наконец их черты смягчились в согласии, и Энакин повернулся к своему старому другу.

— Хорошо, учитель. Завтра мы отправимся туда.

— Не отходи от Люка, что бы ни случилось, — велел Энакин Падме, стоявшей рядом со столом, на который он собирался лечь. — Когда он очнется от нового видения, ты ему будешь очень нужна. Со мной все будет в порядке, — успокоил он, сжимая ее руку.

Падме сжала руку мужа в ответ, неуверенно улыбаясь. Она не могла избавиться от леденящего ощущения, что сегодня произойдет что-то ужасное.

— Не забудь, ты должен закрыться от своей связи с Люком. Вы не должны ощущать присутствие в разумах друг друга, — с виноватым видом напомнил ему Оби-Ван. Он мог только догадываться, каково это: лишиться этой незаменимой связи. Пустота. Непостижимая тишина в разуме.

— Папа… — Люк нервным движением схватил Энакина за руку. Он догадывался, как важно и необходимо то, что они сейчас делали, но был явно ошеломлен этими событиями и боялся того, чем все кончится. Энакин опустился на колени и прикоснулся к детскому личику.

— Не волнуйся, сынок, — улыбнулся он, опуская взгляд к взволнованным голубым глазам, таким же, как у него самого. Он погладил румяные щеки кончиками пальцев и с любовью поцеловал мальчика в лоб. — Тебе не придется долго ждать, обещаю, — он отступил назад и ответил на взволнованный взгляд с непоколебимым спокойствием и бесконечной любовью. — И помни, даже если ты не ощущаешь меня этим, — он дотронулся до виска Люка, — я все равно всегда здесь, — он коснулся груди, там, где было его сердце. — Всегда.

В эмоциональном порыве отец и сын обнялись, крепче и сердечнее, чем когда-либо раньше. Энакин закрыл глаза, пытаясь сдержать бурю эмоций, мешающую дышать. Он обхватил светлую сыновью голову и осыпал ее поцелуями.

— Я люблю тебя, сыночек. Мой Свет, моя жизнь, мой дух и сердце. Мой маленький ангел! — мысленно попрощался Энакин, прежде чем разомкнуть связь со своим ребенком. Последнее, глубокое прикосновение, прежде чем наступит полная тишина для обоих.

Люк погладил Энакина по голове, скользя мизинцами по волосам отца в несколько странном для семилетнего ребенка жесте. На секунду он показался старше своих лет. Он уткнулся лицом в шею Энакина.

— Я люблю тебя, папочка. Я так тебя люблю! Я тебя бесконечно люблю, — прошептал он сознанию отца, впитывая его тепло и запах, как делал это, когда был маленьким. Отодвинувшись назад, он обхватил своими маленькими ручками голову Энакина и поцеловал его в сомкнутые веки, словно благословляя.

Энакин почувствовал, как на душе потеплело. У него есть любовь его детей — больше ничто во вселенной ему не нужно.

— Сейчас мы должны разомкнуть нашу связь. Не бойся. Мы это сделаем только на время, — он погладил слегка побледневшие щеки тыльной стороной ладони, затянутой в перчатку.

Люк кивнул в знак согласия и прикоснулся губами к ласковым пальцам, прижимая механическую руку к своему лицу. Наблюдавшая за ними Падме в который раз отметила любопытную привязанность, которую Люк, похоже, испытывал к протезу отца. Он всегда держался за него, если они были не дома, всегда сидел справа от Энакина и обнимал папу за плечи, целовал его руку при малейшей возможности. Он относился к протезу отца с неописуемой нежностью.

Со стоном боли отец и сын содрогнулись и ссутулились, когда Энакин закрыл их мысленную связь. Люк покачнулся и схватился за голову, зажмуриваясь от боли.

— Ох, папа. Больно! — застонал он.

Энакин прижал к себе сына, передавая ему все свои силы.

— Знаю. Я знаю, мой хороший, — он ткнулся носом в неровную челку сына, пытаясь смягчить боль посредством физического контакта. — Но когда Оби-Ван уложит тебя спать, больше больно не будет. Обещаю.

— А тебе тоже не будет больно? — спросил Люк.

Энакин улыбнулся и соприкоснулся с сыном лбами.

— Магистр Йода позаботится обо мне. Он тоже отправит меня спать, — он встретился глазами с мальчиком. — И тогда мы больше не будем видеть эти ужасные кошмары, — убежденно улыбнулся он. — Но мы должны быть очень смелыми и делать все так, как нам говорят. Оби-Ван и магистр Йода знают, что нужно делать. Все будет хорошо, вот увидишь.

Люк тяжело сглотнул с заметным колебанием. Но затем поцеловал отца в нос и уверенно кивнул.

— Хорошо, — только и сказал он.

Энакин обнял своего сына, с помощью этого простого, сильного объятия призывая его быть мужественным.

— Я так горжусь тобой, Люк, — прошептал он. — Никогда не забывай, как сильно я тебя люблю, мой храбрый малыш.

— Я люблю тебя, папочка, — прошептал Люк в ответ. — Я всегда здесь, с тобой, — он коснулся груди отца.

Борясь с побуждением никогда его не отпускать, Энакин подтолкнул мальчика к Оби-Вану, который взял его за руку и, кивнув, одним лишь взглядом изъявил полную готовность сделать все возможное.

Слабый кашель за их спинами объявил о прибытии Йоды.

— Готовы вы? — спросил он, окидывая взглядом зеленых глаз всю огромную комнату. Прищурившись, он неодобрительно глянул на последнее проявление ласки Энакина к сыну и поджал губы.

— Мы готовы, магистр Йода, — ответила за всех Падме, мгновенно сверкнув глазами.

— Сейчас я отведу Люка в другую комнату, — сказал Оби-Ван, кивая в сторону соседней комнаты, где обычно тренировались юнлинги. Там было светло и тепло, поэтому неудивительно, что повышенная чувствительность Люка должна была уловить успокаивающие волны, оставленные другими чувствительными к Силе детьми. Он будет чувствовать себя там комфортно. Достаточно комфортно, чтобы отпустить его и не противиться этому.

Энакин сел на невысокий продолговатый стол, где через несколько минут все и произойдет, и посмотрел, как лучший друг уводит его сына. Острая боль в сердце заставила его вздрогнуть. Это его вина. Это он виноват, это он втянул в это и своего сына, и свою дочь, и свою жену. Сила, он свою жизнь бы отдал, лишь бы избавить их от всего этого!

Ему было страшно. Страшно, что увиденное сегодня изменит их навсегда. Страшно при мысли о том, кем они станут, когда эксперимент завершится.

Подойдя к двери, Люк обернулся и посмотрел на него. Приходя в себя, Энакин кивнул и ободряюще улыбнулся мальчику, удерживая себя от порыва тут же открыть мысленную связь. Он чувствовал, как принудительное противостояние этим узам, взывающим к свободе, истощает его.

При взгляде на отца Люку на глаза навернулись слезы, но он заставил себя робко улыбнуться и легко взмахнул рукой. Стоило двери затвориться, и Оби-Ван с треском разорвал остатки ментальной связи.

Энакин слабо оперся о стол и с трудом втянул сквозь сжатые зубы воздух, в очевидном жесте прижимая руку к груди.

— Папа... — тихий голосок Леи вытащил Энакина из добровольного самобичевания. По лицу малышки катились слезы. Слезы страха, неприкрытых эмоций и страдания. До этого момента она как-то держалась, но, очевидно, теперь, когда все началось, ей справиться с этим было для нее не по силам.

— Все в порядке, дорогая, — Энакин улыбнулся ей, целуя в лоб и проводя пальцами по ее длинным темным волосам. — Все будет хорошо.

— Ох, папочка! — она проглотила свои слова, прильнув к шее отца.

— Я знаю, какой беззащитной ты себя чувствуешь, моя принцесса. Но не нужно волноваться. Укрепи ментальный щит, чтобы не чувствовать наших мыслей. Попробуй успокоиться, помедитировать и дотянуться до внутренней Силы. Если сосредоточишься, это очень поможет нам, — успокоил ее Энакин. Почувствовав дрожь в крошечном теле, Энакин понял, что сам он уже на пределе. Он сделал шаг назад и дотронулся до подбородка Леи, по-прежнему себя контролируя.

— Правда? Это правда вам поможет? — с надеждой переспросила девочка.

— Мы все как одно целое, милая, — напомнил ей Энакин, держа ее за руку. — Мы все едины в Силе. Если останешься спокойной и передашь это спокойствие нам, то невероятно поддержишь нас с Люком.

Лея глубоко вздохнула, и ее лицо озарилось радостью от мысли, что она поможет папе и брату, по крайней мере, хоть как-то.

— Я вам помогу, папочка. Я сделаю все, что смогу.

— Спасибо, моя умничка, — через силу улыбнулся Энакин, целуя ее в макушку. — Теперь иди с мамой и Эйлой Секурой, — он поднял голову и кивнул жене и тви'леке. Магистр Секура посидит с вами, пока сеанс гипноза не закончится. Я хочу, чтобы ты нарисовала нам с Люком самый-самый красивый рисунок.

— А Люк всегда говорит, что мои рисунки глупые, — надулась Лея.

— Но ты же знаешь, что он на самом деле так не думает, — Энакин ущипнул девчушку за нос. — Они ему очень даже нравятся.

Лея хихикнула.

— Да я знаю, — она взглянула на Эйлу Секуру, которая смотрела на них обоих со снисходительной, ласковой улыбкой. Потом оглянулась на папу, теперь уже с серьезностью. — Да пребудет с тобой Сила, папочка.

Энакин подставил щеку дочери, и она погладила ее ладонью.

— Да пребудет с тобой Сила, дорогая, — улыбаясь, он встал и встретился глазами с Падме. Подойдя, она разделила с ним бесконечность невысказанного чувства и прощальный поцелуй.

Когда за Леей, Падме и магистром Секурой закрылась дверь, Энакин зажмурился и сосредоточился, обретая равновесие. Он сидел, скрестив ноги, на узком столе,концентрируясь на достижении внутренней Силы.

Йода склонил голову на бок, наблюдая за общением молодого человека с Силой. Выражение лица магистра выражало смесь уважения и осуждения в равной степени.

— Энакин, мы готовы, — услышали они голос Оби-Вана по интеркому.

Энакин открыл глаза и несколько скованным движением потянулся к кнопке.

— Падме с тобой? — спросил он.

— Да, я здесь, Энакин, — послышался успокаивающий голос Падме. — Лея с магистром Секурой, карандаш на изготовку и уже рисует.

Энакин изумленно улыбнулся. Рисование для их дочери стало своего рода ритуалом. Это помогало ей расслабиться и собраться с мыслями, когда она нервничала или расстраивалась. Он начал подозревать, что рисование также было одним из способов проявления ее способностей. Так она выражала вещи, которые не могла передать словами или как-то иначе.

— Что бы ни случилось со мной, ни за что не отходи от Люка, — повторил он в сотый раз.

— Не отойду. Мы не отойдем, — тоже в сотый раз заверила его Падме. — Я люблю тебя, — решительно сказала она, и в том, как она подчеркнула это слово, было не только благословение этого чувства, но и... что-то еще. Что-то, звучащее словно... вызов? Краем глаза он заметил, как Йода снова поджал губы, и понял, зачем эти слова были сказаны вслух. Он сдержал улыбку.

— Я люблю тебя, папочка! — эхом отозвалось восклицание Люка в интеркоме.

Энакин склонил голову, скрывая веселость и пожимая плечами.

— И я люблю тебя, малыш, — заявил он, беря себя в руки. — Скоро увидимся, — сказал он сыну и жене.

— Совсем скоро, — многозначительно повторила Падме.

Они выключили связь, и Энакин снова сел на столе со скрещенными ногами, лицом к Йоде. Что-то в мужчине похолодело.

Это был не страх, а целый букет чувств. Неопределенность, опасения, беспокойство... Внезапно он ощутил себя оторванным от всех, кого любил, от тех, кем был любим. Он чувствовал себя потерянным ребенком, который борется с самым главным страхом один на один. Годы прошли с тех пор, когда он в последний раз так себя чувствовал, и это тревожило его до глубины души.

В этом не было вины Йоды. Он знал, что старый магистр только хотел помочь. Но манера Йоды была такой бесчувственно холодной, в его подходе к Силе и чувствам в принципе было столько бесстрастности, что Энакина бросало в дрожь. Однажды это его пробрало, как морозом, — и оттолкнуло на всю жизнь.

Теперь это почти забытое ощущение развернулось с былой силой. Он укрепил свои щиты, пытаясь собраться. Ему нужна была вся концентрация, на которую он был способен. Любое другое ощущение нужно было отодвинуть в сторону, ведь оно станет лишь помехой. Только когда он сумел достичь спокойного состояния ума, он наконец почувствовал одобрение Йоды, пролетевшее в воздухе подобно прохладному ветерку.

— Когда готов будешь ты, ложиться можешь, — голос Йоды звучал почти гипнотически.

Кивнув, Энакин подчинился и попытался поудобнее улечься на узком столе. Сделав все возможное, он расслабился и открыл свой разум Йоде. Это было нелегко сделать, потому что часть его продолжала сопротивляться. Разум Йоды был слишком чуждым, слишком ограничивающим, совсем не похожим на успокаивающий, дарящий гостеприимство и бесконечную любовь, разум сына. То было святилище для его беспокойных мыслей, где Энакин обретал покой и утешение. Разум Люка был его естественной тихой гаванью. Ум Йоды был настолько идеально упорядочен, настолько логичен и невозмутим, что ему не за что было зацепиться. Не было холода, не было тепла. Он был неизменен, как Время и Пространство. Это пробирало его до костей.

— Не бойся, — прошептал в его голове бестелесный голос. — Бояться в этих знаниях нечего тебе. Только узнать ты сумеешь. Тогда свой разум открой, пределы нашей Вселенной отринь и смотри.

Тихая команда, произнесенная таким шепотом, что разум не смог бы ее принять, разрушила последний барьер. Все грани в его сознании рассыпались. Он был полностью восприимчив и открыт для всего, что ждало снаружи. В мгновение ока Энакина захватило подавляющим чувством головокружения и тошноты. Он более не мог контролировать себя, и все усиливавшееся вращение становилось интенсивнее, чем в предыдущих снах.

— От того, что увидишь, дистанцию держать ты должен. Отстраненно наблюдай, Энакин Скайуокер. Смотри и учись.

Дыхание Энакина резко участилось.

* * *

— Глубже, Люк. Тебе нужно спуститься глубже. Глубже... пока не покинешь пределы этой комнаты, — голос Оби-Вана был ритмичным, завораживающим, но в то же время нежным и заботливым,пока тот уговаривал мальчика отпустить себя и двигаться туда, куда вел его разум.

— Мне страшно, — слабо откликнулся Люк испуганным голосом. Его маленькое тело напряглось подобно стреле, а закрытые глаза сжались еще сильнее. Падме наклонилась вперед в своем кресле, наблюдая за происходящим, как родианский ястреб.

Оби-Ван в защитном жесте опустил руку на стол прямо за головой мальчика.

— Тебе нечего бояться, Люк, — заверил он. — Ты просто зритель, как те зрители, которые смотрят голограмму. Не подпускай к себе близко то, что увидишь, сохраняй расстояние от этого.

Ребенок немного расслабился, но правой рукой схватился за край стола, пока его костяшки не побелели.

— Я вижу... я что-то вижу, — внезапно сказал он.

— Что? Что ты видишь? — спросил Оби-Ван.

— Я… я не знаю. Вокруг меня так шумно и ветрено. Это похоже на огромную широкую трубу; глубокий колодец, но внутри полно маленьких окошек и мигающих огней.

— Что-нибудь еще?

— Я сейчас вхожу в темную комнату. Я вспотел и замерз. Я очень устал и боюсь.

— Кого? — Оби-Ван обратился в слух.

— Его... я знаю, что он здесь, где-то прячется... — маленькое тело дернулось на столе.

Падме и Оби-Ван переглянусь.

* * *

— Где ты? — очень тихо спросил Йода.

— Я в кабинете Палпатина, — ответил Энакин, покрываясь холодным потом, — семь лет назад, — он с трудом сглотнул. — Я… это снова происходит! Палпатин умоляет меня не дать магистру Винду убить его, чтобы позволить ему спасти мою любимую.

— А что ты делаешь?

— Я прошу магистра Винду остановиться, потому что джедаи так не поступают. Я говорю ему, что Палпатин должен предстать перед судом, что он мне нужен. Но он меня не слушает. Он собирается нанести последний удар. Я... я… Я должен остановить его! — Дыхание Энакина стало громким и рваным. — О, Сила! Я отсек магистру руку! — Энакин поморщился, ударяясь головой о стол. — Нет! Палпатин бросил в него молнией Силы! И он выпадал из разбитого окна! НЕТ!!! Он мертв! Мертв!

— А Палпатин? — Йода не отводил взгляда от тела, извивающегося на столе.

— Теперь его лицо искажено, оно стало бледным, на лбу появились две больших выпуклости... глаза пожелтели... от его взгляда не скрыться... он смотрит на меня... смотрит на меня...

— И...? — настойчиво подсказал Йода.

— Он просит меня стать его учеником. Я… слаб… я рухнул в кресло и выронил меч. Что я наделал? Магистр Винду погиб из-за меня. Вина разрывает меня, но в то же время... Я сгораю от гнева. Во всем виноваты джедаи! Я сделал, как мне велели, я предал свои принципы ради них, а они все еще не доверяют мне! Они никогда мне не верили и никогда не будут! Им было наплевать. Я одинок. Мне не к кому обратиться за помощью. Я могу доверять только себе, — он ударил кулаком по столу. — Я им покажу! Я стану самым могущественным из джедаев, каким и должен был стать, я им еще покажу! Я спасу Падме, и пусть они заплатят. Они заплатят за то, через что я прошел, за то, что мучили меня и требовали невозможного! Мне надоело бояться! Мне надоело прятаться! Теперь я повелитель! Вот мое истинное лицо! Не надо больше прятаться! Отпусти. Отпусти и стань своим господином! Хозяином самому себе и отомсти!

Глаза Йоды закрылись, как от приговора, и он очень медленно кивнул.

— И каков на предложение Палпатина ответ твой — хрипло спросил он.

— Я сказал ему... я... — голос Энакина вдруг зазвучал слабо и нерешительно. Почти как у ребенка.

— Что? Что скажешь ему ты? — настойчиво вопрошал Йода.

Тело Энакина дернулось, будто его пронзило током.

— Неееееет! Неееет!

* * *

— Он меня толкнул! И я упал, а он направил меч мне в лицо! — Люк заскулил и сжался на столе. Оби-Ван склонился над мальчиком, почти касаясь его.

— Тише, Люк, тише. Он не может тебе навредить. Расслабься. Просто расслабься и расскажи нам, что ты видишь.

— Он говорит, что я повержен. Сопротивление бесполезно. Велит не дать себя убить, как Оби-Ван.

При этих словах Оби-Ван дернулся и отпрянул, будто они его задели и принесли физическую боль. Впрочем, так и было.

Сзади Падме замерла в кресле, как струна, широко распахнув глаза. Но прежде чем Падме и Оби-Ван были готовы спросить что-то еще, Люк продолжил.

— Я бьюсь с ним изо всех сил, я нанес удар в плечо, но он все равно теснит меня, — снова пожаловался Люк. — Я так близко к краю! Если отступлю хоть на шаг, то упаду в пропасть! Но он не останавливается. Он... Он... — лицо мальчика исказилось, и тишину пронзил леденящий кровь крик. — Он отсек мне руку!!! Он ее отрубил!!!

Падме прикусила нижнюю губу и закрыла лицо руками, сквозь пальцы быстро покатились слезы, которые она была не в силах сдержать.

— Я уронил свой меч. Теперь я беззащитен. Отступать некуда. Он меня убьет!!!

Внезапно в комнате настала оглушительная тишина.

— Но он этого не сделал. Он опускает меч и говорит со мной. Он говорит мне, что я еще не понял своей значимости, что я только начал познавать свою власть. Он просит меня пойти за ним, и он завершит мое обучение. Объединив наши силы, мы положим конец этим разорительным войнам и наведем порядок в галактике.

— Люк, не забывай, что ты не участвуешь во всем этом. Ты только наблюдаешь со стороны, как это происходит. Это никак не может тебе навредить, — мягко напомнил мальчику Оби-Ван. Несмотря на внешнее спокойствие Люка, того не прекращая била дрожь, пока он переживал эти особенно мучительные моменты.

— Я знаю, — ответил Люк, отрывая руку от края стола и теперь обхватывая свое тело обеими руками. — Но это так реалистично. Он кажется таким настоящим!

— Это тот ситх, которого ты видишь в кошмарах? Человек в черном, в маске, накидке и с респиратором? — Оби-Ван сделал глубокий вздох.

— Да.

— А кто ты сам в этом видении?

— Я повзрослел.

— Повзрослел? — Оби-Ван поднял брови.

— Мне двадцать один.

Оби-Ван неосознанно подергал себя за бороду. Он должен был догадаться раньше. Словарный запас ребенка постепенно изменился, расширился. Определенно, сейчас он говорил как взрослый.

— Расскажи нам о себе. О том, как ты живешь.

— Я сирота. Я жил с дядей Оуэном и тетей Беру на Татуине, пока их не убили имперские войска. Я случайно получил сообщение Леи с просьбой помочь, а когда спас ее, я вступил в Альянс повстанцев. Мы сражались с Империей три года. Дарт Вейдер — правая рука императора Палпатина и его главный приспешник. Оби-Ван сказал мне, что Вейдер предал и убил моего отца, и с тех пор я с нетерпением ждал момента нашей встречи. Магистр Йода попросил меня сначала закончить обучение, но мне пришлось спасти своих друзей, — от длинного объяснения у мальчика захватило дух, и его тело снова напряглось. — Но я повержен, — простонал он.

— Вейдер сейчас убьет меня. Он обманывает мой разум, пытаясь соблазнить меня Темной стороной. Он хочет, чтобы я присоединился к нему и обратился к Темной стороне!

— Что он говорит, его точные слова? — Оби-Вану удалось пересилить шок от откровений мальчика и задать вопрос.

— Я говорю ему, что никогда не пойду за ним, но он продолжает со мной говорить. Объясняет, что Оби-Ван не сказал, что случилось с моим отцом, — гнев ослепил его, и лицо Люка вспыхнуло. — Мерзавец! Да как он смеет говорить о моем отце! Ведь он убил его! Но он… он говорит мне, что не... что... что он... — Люк замер. Его тельце словно окаменело, и Оби-Ван с Падме испугались, что сейчас оно разлетится на части.

— Люк? — Падме было приподнялась, когда из горла ребенка вырвался крик ужаса.

— Он сказал, что это он мой отец! Нет! Неееет! Это невозможно!

Падме рухнула в кресло. Кровь в ее венах застыла до последней капли. Лицо стало пепельным, и она, дрожа от шока, погрузилась в себя, не смея верить.

Этого не может быть. И никогда не могло бы!

* * *

— Неееееет!!! Я перешел на Темную сторону! Я поклялся в верности учению Палпатина! — тело Энакина сотрясала крупная дрожь. Его голова моталась из стороны в сторону, будто он пытался убежать от самого себя, отчаянно стремился избежать ужасающей правды, которую он узнал.

— Дистанцию держать ты должен, Энакин Скайуокер, — настойчиво повторял Йода, используя Силу, чтобы удержать Энакина на столе. Несмотря на то, что Энакин был погружен в глубокий гипноз, Йода боялся, что открытая истина сломает мужчину.

Лея внезапно встрепенулась, и ее рука судорожно дернулась, царапая на бумаге жирную прямую линию.

Магистр Секура резко повернула голову и склонилась над малышкой.

— Ты в порядке, моя хорошая? — тихо спросила она.

Лея несколько секунд смотрела прямо перед собой, не мигая, как будто наблюдала за чем-то далеким или слушала что-то, неподвластное органам чувств. Затем она вернулась к рисованию, бросая на бумагу штрихи яростнее и лихорадочнее, чем прежде.

* * *

— Он сказал, что это единственный выход, — выдавил Люк между бесконечными стонами и рыданиями. — Но я не могу перейти на его сторону! Если бы я так поступил, это было бы не лучше смерти. Внутри я стал бы мертв, как и монстр передо мной. Я предпочитаю умереть. Умру, но не стану ситхом... Это мой единственный путь, — тельце Люка на мгновение обмякло. — Я расцепил руки и упал в шахту. Я ожидаю смерти, но она никак не приходит. Я уцепился за флюгер, но долго так не продержусь. Лея... Лея, услышь меня...

Взгляды Оби-Вана и Падме замерли, и они были не в силах отвести глаз с лиц друг друга. В этих глазах сейчас читался одинаковый шквал жгучих эмоций и молчаливого призыва.

Магистр-джедай готовился к этому с прошлой ночи, когда наконец-то упала завеса. Но быть готовым к чему-то и испытать это на деле оказалось совершенно разными вещами. Не хватало слов, никаких чувств не хватало, чтобы описать происходящее сейчас в этой комнате.

— Лея услышала меня. Мы спаслись от имперцев, — продолжил Люк, не обращая внимания на потрясение взрослых. — Но как же мне жить с этим? Оби-Ван и Йода умышленно лгали мне. За что? Почему? Почему они не сказали мне? — слезы покатились по бледному лицу, и по телу малыша волнами прошла боль. — Он мой отец. Мой отец!

* * *

Энакин был на грани безумия. Его тело, душа и все его существо оцепенели от тех злодеяний, свидетелями которых — одного за другим — он стал. Безумный поток ужасающих сцен, в которых он действовал с хладнокровной, безжалостной, нечеловеческой точностью.

Вот он убивает джедаев и юнлингов в Храме джедаев. Вот он перерезал сепаратистов на Мустафаре. Искушающий шепот в мозгу наполняет его, призывает скрытую в его душе Тьму воспрянуть и раскрыться, питает его жаждой власти, которой он всегда желал... ради того, чтобы защитить тех, кого он любил, даже посягнув на саму Вселенную, если к этому все придет. Теперь эти искания объединились в одну конкретную цель, которая целиком поглотила его. И он позволил себе быть поглощенным, зная, что он проявится на другой стороне, сильнее и могущественнее, чем он или любой другой ситх или джедай мечтали стать.

Проблеск незамутненного сознания, неведомо как выжившего в этом сонме Тьмы, и невинный маленький мальчик в ужасе наблюдает за зверством во имя любви; сжимаясь под этим натиском от страха,он чувствует, что больше не в силах остановиться.

Это бессмысленное противостояние. Падме и Оби-Ван пытаются убедить его. Но Зверь больше не внемлет, слишком далеко он зашел, чтобы слышать хоть что-то, не являющееся его собственным голосом. Он отныне служит только себе, окончательно миновав точку невозврата. Он хочет больше. Он требует всего, а те, кто попытается ему препятствовать, будут уничтожены, ведь они глупы и слепы.

«Совсем тебя не узнаю! Энакин, не разбивай мне сердце! Ты встал на путь, который я не могу принять».

«Остановись! Вернись обратно! Я люблю тебя!»

«Лгунья! Ты заодно с ним!» — рычал Зверь и душил Силу то самое существо, которое поставил над всеми остальными, поклялся защищать и лелеять.

«Ты восстановил ее против меня!» Все пытает. Все в огне. Испепеляющем.

«Это сделал ты сам», — спокойно ответил Оби-Ван.

«Ты её у меня не отнимешь!»

Огонь пылающими языками лизал его мысли. Раскаленная ненависть. Жажда мести! Полное уничтожение!!!

«Твой гнев и твоя жажда власти отняли ее у тебя. Ты позволил этому темному владыке смутить твой рассудок, и сейчас… и сейчас ты стал как раз тем, что поклялся уничтожить».

«Если ты не со мной, значит ты мой враг». Те, кто не поклонился Тьме, будут уничтожены. Ради высшего блага.

«Только ситхи все возводят в абсолют. И я выполню свой долг».

«Ну попробуй!»

Здравый ум Энакина по крупицам рушился, всякая мысль ускользала. Если он продолжит смотреть, то внутренний огонь пожрет его, не оставив от него ни следа. Зверь был он сам. Он!

— НЕТ! НЕТ! Это не могу быть я! — сопротивлялся Энакин. — Это не я! Я люблю Падме! Я люблю нашего ребенка! Я умру, но не причиню им боли! Это не могу быть я!

Но он не мог сбежать от Истины. Не мог убежать от происходящего. Потому что это действительно происходило. Не здесь. Не сейчас. Но где-то еще. Где-то...

Адские образы пролетали у него перед глазами. Образы жестокой схватки между ним и его бывшим учителем, его лучшим другом. Под влиянием Тьмы его единственной мыслью стало уничтожить его. Уничтожить. Уничтожить! Отомстить. Повелевать! Подчинить себе! Покорить все и вся и наконец быть свободным от всего!

Пока он, ослепленный собственной одержимостью и высокомерием, самодовольный фанатик, не совершил роковую ошибку. И Оби-Ван не упустил шанса. С глубоким отвращением к тому чудовищу, что скрывалось внутри него, Энакин наблюдал, как огонь поглощает то, что осталось от его тела. Другого конца пылающий дракон, пожирающий его изнутри, и не заслужил.

Но даже теперь все было далеко не кончено. Даже теперь ему не будет пощады.

Из руин Энакина Скайуокера поднялся Дарт Вейдер. В то время, когда его жена и его дитя погибли, родился монстр. Человечность,надежда на спасение, любые принципы, за которые он стоял всю свою предыдущую жизнь, — все это было ему теперь чуждо. Теперь он служил только себе. И той бездне, которой, как идолу, он пожертвовал все, что когда-либо ценил.

Перед его взором прошли годы. Годы кровопролития и массового уничтожения, что прошли не только без колебаний с его стороны, но и с торжеством, возникавшим при каждой вновь отобранной жизни, что лишь разжигало его ненависть и глубже погребало в тот извращении, жертвой которого он пал.

Но однажды одно-единственное имя изменило все.

Люк Скайуокер.

Люк. Имя, которое они с женой решили дать первенцу, если это будет мальчик. Так звали чрезвычайно чувствительного к Силе пилота, взорвавшего абсолютное оружие Империи.

За этим последовал маниакальный поиск. Тьма кипела внутри него. Мрак и бесконечная ярость при свидетельстве этого последнего предательства. Теперь все это выплыло наружу, перевалило за кульминацию и завершилось во вспышке ярости и безумия, когда он вступил в бой на световых мечах со своим сыном.

— Нееееет!!! О, Сила! Помоги мне! Этого не может быть! Я сражаюсь с Люком!!! Вот кто тот юноша из моих кошмаров! Мой повзрослевший сын! Сила, не позволь этому случиться! Не дай мне совершить этого! Пожалуйста! Пожалуйста, нет!

Но никто и ничто не могло остановить происходящее.

Энакин неистово бился на столе. Он боролся с демоном внутри себя, что совершал сейчас самое немыслимое, зверское преступление — уничтожал это светлое, идеалистичное дитя, награждая его одним яростным ударом за другим. Эти удары, полные слепой ярости, резонировали в душе невинного молодого человека, а неумолимый садист и не думал останавливаться.

— Не дайте мне сделать это! Пожалуйста, не дайте мне убить его! Сила, нет!!! Забери меня первым! Меня, но не моего сына! Не моего ангела! — горячие слезы бежали по щекам Энакина, но он их даже не замечал. Он не чувствовал ничего, кроме звука бьющегося сердца и разума, раздираемого на миллион окровавленных осколков.

— Неееет!!! Я отрубил ему руку! Нет! Святая Сила, нет! — проваливаясь в бесконечную череду рыданий и стонов, Энакин неожиданно попытался было встать со стола, но Йода снова удержал его с помощью Силы.

Непомерный ужас, после рассказа отразившийся на искаженном лице молодого человека, отчаянно пытающегося сбежать, разбивал старому магистру сердце. Но они должны это преодолеть. Сила требовала, чтобы Истина была полностью раскрыта для знания и понимания каждого. Теперь они не могут повернуть назад. Только когда все будет позади, понятное и открытое взору, они увидят всю картину целиком и извлекут из нее все необходимые уроки.

Энакин бесцельно молотил руками, беспомощно чего-то ища. Случайно он задел по интеркому. Потом уронил руки на живот.

— Свершилось, — в его голосе звучало полное опустошение и безнадежность. — Я сообщил ему, кто такие я и он сам. Он сбежал, сломленный и уничтоженный. Он предпочел смерть тому, чтобы перейти на Темную сторону и присоединиться ко мне. Его мать поступила так же, — жгучие слезы текли из раздраженных глаз Энакина. — Но наши пути пересекутся вновь. Мы встретимся. Непременно!

* * *

Падме и Оби-Ван вздрогнули, когда через интерком просочился грубый, приглушенный голос Энакина. Люк не подал вида, что услышал голос отца. Он был настолько травмирован открытой правдой, что не признал самого дорогого сердцу голоса.

— Прошло несколько месяцев, а у меня сердце заходится каждый раз, когда я вспоминаю… — он не обращал ни малейшего внимания на текущие по бледным щекам слезы. — Я должен снова встретиться с ним. Йода и Оби-Ван все велят и велят мне сделать то, что... я должен. Но я не могу. Даже после того, что он со мной сделал... я не могу его ненавидеть. Я пытался, но не сумел, — ребенок поднял руку, прикладывая ее к сердцу. — Почему-то мои мысли всегда возвращаются к его словам, к каждому его жесту, и как-то... — он вздохнул. — В образах, воспоминаниях... Я вижу его во сне, он зовет меня, как звал тогда. И только сейчас я осознал... Он не хотел убивать меня. Он мог бы, когда я отказался последовать за ним. Я был бессилен, безоружен, побежден... а он отключил световой меч и потянулся ко мне. Он назвал меня сыном, попросил меня пойти с ним. В его разуме, соприкоснувшемся с моим, была... тоска? Что это значит? Что мое сердце пытается мне сказать? — его лицо озарилось слабым светом, будто новая надежда расцветала в побежденной ею пустоте. — Когда-то он стоял за правое дело и справедливость. Он был хорошим человеком. Он любил. Где теперь эта любовь? Сумел бы я... разжечь эту искру снова и... спасти его? Так ли я глуп, мечтая попытаться? — горькая улыбка заиграла на его губах. — Может быть и так. Но даже если надежды и нет, я не могу его оставить. Сила, помоги мне, потому что даже сейчас, после всего, что он сделал, я... я люблю его.

Падме лишилась дара речи, была не способна ни на одно связное размышление. Эмоции бурлили в ней, необузданные и разрушительные. Невероятным образом, единственным источником мира и спокойствия в этой комнате сейчас был... ее Люк. Непредсказуемым образом он, похоже, сумел смириться со всем, что узнал. Пришло ли это умиротворение от взрослого Люка, что направлял его, или же от него самого, она не могла бы сказать. Впервые за мучительно тянущееся время он расслабился на столе, и на его лице появилась вымученная обнадеживающая улыбка.

Оби-Ван судорожно сглотнул и попытался успокоиться. Глубоко внутри него его раздирали неуправляемые эмоции. Рассказ Люка положил конец любому осознанному понятию, любой иллюзии почвы под ногами, что у него когда-либо была. Даже если рассказ маленького мальчика не имеет ничего общего с ними самими, их жизнью и реальностью, достаточно было одной только мысли о том, что это могло быслучиться, чтобы у него кровь застыла в венах.

— И что же ты сделал? — хрипло пробормотал он, пугаясь собственного голоса.

— Я сдался ему, — ответил Люк. — Я прошу его пойти со мной. Я знаю, что в нем еще есть добро. Я говорю ему, что я не подчинюсь, и ему придется убить меня. Я призываю его поверить своим чувствам и отпустить ненависть, — на его лице промелькнуло огорчение. — Но он говорит мне, что для него уже слишком поздно, — Люк вздрогнул. — Я хочу сказать ему, что никогда не поздно, что все еще возможно, если у нас достаточно мужества, чтобы все выдержать и пройти. Но он не дает, — мальчик разочарованно поджал губы. — Я расстроен, но все еще надеюсь. Я не сдамся. Впервые я чувствую, что действительно его разглядел. Я увидел под маской человека, а не ситха. Я верю в него. Когда он осмелится заглянуть в мое сердце, он увидит правду. Я готов умереть за него и его свободу. Я спокоен.

Падме прикусила губы, и по ее щекам снова потекли слезы.

* * *

— Я веду его к Палпатину. Не хочу, но веду. Моя воля больше мне не принадлежит. Я сам от всего отказался, когда хотел… — вздох Энакина походил на шепот разрушающейся Вселенной. — Не важно, чего я хотел. Теперь я раб, кем всегда и являлся, — его голос был едва слышен. — Я ни на что не надеюсь. Надежда умерла во мне. Мне, ему, нам больше не на что надеяться. Я действительно мертв, как мудро сказал мой сын. Прогнил изнутри. Я могу только смотреть, как Палпатин склоняет моего сына к Темной стороне. О да, он поддастся.

Йода заметил, что мужчина полностью побежден, теперь это было очевидно.

Энакин Скайуокер был сама страсть, до одержимости. Одержимый своими чувствами, правильностью поступков, тем, как бы никого не разочаровывать, тем, чтобы всегда быть лучшим. Он сам подгонял себя без тени жалости. Но, дойдя до края, до отказа от собственных принципов и морали, от того, что он сам считал правильным, Энакин потерпел неудачу, его собственное поглощение не позволило ему увидеть Истину. Его недостатки ослепили его и скрыли правильное решение.

Энакин всегда был опасен для себя и других. И Истина, которую они раскрыли сегодня, была самым жестоким доказательством этого.

— Палпатин жестокий и коварный. Он заманил Альянс в ловушку. Он нарочно позволил нам заполучить ту информацию, и он был готов к нашей атаке, ждал нас. Я наблюдаю за тем, как наши корабли обращаются в ничто. Я беспомощен, а он смеется над моей болью, над моим ужасом, побуждая меня поддаться гневу и напасть на него. И как я хочу поддаться! — руки ребенка сжались в кулаки, и его тело снова напряглось, кипя от гнева, который чувствовал его двойник. — Это я и сделал. Но мой отец блокирует удар, — он оскалился. — Так вот в чем дело. Я снова не могу избежать сражения с моим отцом.

* * *

— Люк лишь защищается от моих атак. Он говорит со мной снова и снова. И все мое существо, хочет взять его за руку и прижать к себе, к моей мертвой душе. Но я так привык к мраку, что не знаю, как это сделать. Действительно, разве от меня осталось хоть что-то, чтобы Люк мог бы спасти? Я каркас, раковина, подобно костюму, в котором я и живу. Я отказываюсь от протянутой мне руки и угрожаю преследовать Лею. Дочь, о которой я до сих пор не знал.

* * *

— Нееет! Никогда! — Люк дернулся сильнее, чем до этого, движимый Силой. — Вот что ты от меня хочешь, да?! Так получи же, да, именно то, чего и желал, ты, ненормальное чудовище! Борись со мной! Сражайся со мной, но не угрожай уничтожить, исказить то, должен был любить и защищать в первую очередь! Давай же! Сразись со мной, если сможешь! Больше ты мне не страшен! Посмей причинить мне боль, хоть попытаться! Давай же, дерись со мной!

* * *

— Люк ранил меня, отрубил руку. Он вне себя от гнева. Он направляет меч мне в горло, как и я сам однажды. Он на краю той же пропасти, в которую упал я. И я всем существом противлюсь этому, я поднимаю руку, пытаясь остановить его падение. Нет, Люк! Не делай ту же ошибку, что и я! Сила — это иллюзия. Я считал, что могу повернуть ее к своей пользе, но я ошибся, и это она подчинила меня. Мы не можем предотвратить происходящее, как бы ни старались. Если мы сильны духом, мы можем владеть собой. Мне потребовалась вся жизнь, чтобы осознать эту истину, но теперь я ясно это вижу. Отойди, сын мой! Спасайся сам! — воротник туники Энакина уже промок от слез. Мужчина протянул левую руку, будто пытаясь мысленно коснуться призрачного образа своего взрослого сына.

— Теперь, когда Палпатин убеждает меня убить моего отца и занять его место рядом с Императором, мне все становится ясно. Мои безудержные эмоции привели меня на грань гибели. В этом не повинен ни отец, ни даже Палпатина, это моя собственная вина. Мой протез и протез моего отца — это доказательство, знак, достаточный, чтобы понять, как мне нужно поступить. Прощение, сострадание и любовь — это единственный верный путь. Единственная Истина. Не только для других, но и для нас самих.

И с этими словами Люк успокоился, преодолев не отпускавшее его с начала гипноза напряжение. Тихое, полузадушенное рыдание сорвалось с его губ.

— Я отбрасываю свой световой меч в сторону, благодаря Силу за то, что показала мне путь. Наконец-то я джедай, такой же, каким был мой отец. Палпатин кипит от гнева, но, похоже, принимает мое решение. И правда, ведь я не оставил ему выбора.

* * *

— Я пытаюсь сесть, но не могу. Люк одолел меня во всех смыслах. И все же, я изо всех сил вглядываюсь, потому что я почувствовал внезапное, смутное колебание в Силе. Я уже чувствовал этот темный прилив раньше, несколько раз перед тем, как... — Энакин замер. Его члены стали такими жесткими, что суставы были близки к тому, чтобы не выдержать этого, почти за гранью.

Йода склонился над ним, шевеля ушами и раздувая ноздри.

Внезапный крик проник сквозь все до единой стены Храма джедаев.

* * *

По интеркому звучал общий для отца и сына вопль.

— Палпатин пальцами бросает в меня молнии Силы! — отпрянув в сторону, закричал Люк. — У меня будто душа от тела отрывается, так больно! Я не могу помешать этому! Я не могу спастись! Я умираю! Палпатин убивает меня!

— А где твой отец? — спросил Оби-Ван, игнорируя пульсирующую боль в горле и вытирая с лица пот.

— Он... Он стоит рядом с Палпатином и смотрит, как меня убивают! — на лице и в голосе малыша был неописуемый ужас. На один ужасный миг оба взрослых решили, что Люка убивает вовсе не молния Силы Палпатина, а безразличие отца.

Маленькая ручка повторила жест взрослого двойника.

— Отец прошу! Помоги!

И Падме все же разрыдалась.

— Энакин, пожалуйста, помоги! — стонала она, чувствуя, как железный кулак, сжимает ее сердце.

* * *

— Палпатин убивает моего сына у меня на глазах! — все границы яви и видения для Энакина были уже сметены, но это откинуло его к точке невозврата. — Люк тянется ко мне, умоляя спасти его, но... но я ничего не делаю! Я хочу, мне необходимо помочь ему,настолько, что мне больно дышать, но я просто стою, переводя взгляд с сына на Палпатина и обратно, не вмешиваясь!

Энакин дышал громко и прерывисто, напоминая смертельно больного человека. Пот стремился по его лбу горячими каплями. Глаза были зажмурены, и он отчаянно боролся с тем, что видел сейчас мысленным взором, боролся, пытаясь изменить, что видел, спасти сына одной лишь силой воли.

— О, мой маленький ангел. Мой драгоценный сын! Прости меня! Прости этого недостойного человека, эту темную тварь. Сила, я больше этого не вынесу!

Йода, не веря этому, неожиданно обнаружил, что смотрит в широко раскрытые глаза Энакина.

В подрагивающей синеве этих глаз не было ни малейшего узнавания. Безумие взяло верх.

На секунду старый магистр поразился мощи той силы, что позволила Энакину самому выйти из глубочайшего гипноза. Йода успокаивающе протянул когтистую руку, но ответом ему был лишь безжалостный шлепок Силой и последовавший за этим полет через всю комнату и мощнейший удар о дальнюю стену.

Оби-Ван и Падме одновременно вздрогнули от резкого, сокрушительного звука, когда Йода всем телом ударился о стену.

Оби-Ван вскочил на ноги, уже не обращая внимания на то, что бросает мальчика одного корчиться на столе в физической и эмоциональной агонии. Что-то подсказало, что так было правильно, пусть он и нарушал свое обещание не отходить от Люка.

— Оставайся с ним, Падме! — велел он, бросаясь к дверцам, которые разъехались и быстро сомкнулись у него за спиной.

Падме бросилась к сыну и начала успокаивающе гладить мальчика по бокам, бросая тревожные взгляды на закрытую дверь. Часть ее желала умереть, лишь бы оказаться там и как-то помочь мужу. Она могла лишь представлять, какой кошмар сейчас переживает Энакин, и ей было достаточно и этого, чтобы прийти в чистейший ужас.

— Продолжай надеяться, Люк. Все будет хорошо. Твой папа не подведет тебя. Он не подведет. Никогда! — выдавила она абсолютно убежденным тоном, целуя потный лоб.

* * *

Лея подскочила, всполошив Эйлу Секуру. Девочка смотрела прямо перед собой, словно могла видеть сквозь стены, отделяющие ее от семьи. Она решительно отпихнула магистра в сторону и, вскочив на ноги, целенаправленно ринулась к дверям.

Магистр Секура догнала ее, прежде чем девочка оказалась у дверей, и схватила ее за руку, удерживая. И тогда ребенок точно взорвался. Она изо всех сил вырывалась из рук магистра.

— Мне нужно бежать! Я должна бежать! Отпустите меня! Выпустите! — взбунтовавшись, кричала Лея.

* * *

Оби-Ван ворвался в комнату и застыл как вкопанный. Все органы чувств буквально кричали об этом. О практически тошнотворном ощущении и запахе страха.

Страх. Безумие, пожирающее душу его друга, уничтожающее последнюю искру разума, которая каким-то чудом еще не угасла под гнетом ужасающих сцен, всплывших из глубин сознания.

Тьма наступала. Была катастрофически близко. Она поднималась из недр страхов Энакина, готовясь взять над ним верх, стоит последней надежде умереть в душе молодого мужчины.

Недолго думая, он протянул к нему руку.

— Стой, где стоишь!!! — воскликнул Энакин, пятясь, как раненый зверь. Его налитые кровью глаза широко раскрылись, почти вываливаясь из глазниц. — Не подходи ко мне! Ни шагу больше, ты слышишь?!

Краем глаза Оби-Ван увидел, как Йода с трудом поднимается на ноги, потирает поясницу и тянется к трости на полу.

— Все в порядке, Энакин, — он успокаивающе протянул руки, сосредоточив все свое внимание на друге. — Все хорошо. Позволь нам помочь тебе.

— Помочь? Помочь мне?! — взвизгнул Энакин. — Да как ты сумеешь мне помочь? Ты хоть представляешь, что я натворил? Кем я стал? Кто я теперь?

— Но я знаю, Энакин, — голубые глаза мужчины наполнились сочувствием. — Люк нам все уже рассказал.

Напоминание о сыне привело Энакина в состояние лихорадочного бреда. Он зажмурил глаза, и из них ручьем полились слезы.

— Мой светлый ангел! Как же я мог так поступить с тобой? Как я мог стоять и смотреть, как тебя убивают? Разве я такое чудовище?

Оби-Ван прикусил губу, мучительно размышляя, что можно в такой ситуации сделать. И сколько еще выдержит разум друга, прежде чем кошмар окончательно сломит его.

— Я не представляю и не могу понять, через что ты сейчас проходишь, мой друг, — честно сказал он срывающимся от волнения голосом. — Но верь, что нам это знание досталось не случайно. Из него можно извлечь урок.

— Урок? — рявкнул Энакин, и его голос был наполнен сарказмом. — Какой еще урок?

— Сложнейший. О том, как единственное решение одного-единственного человека в ничтожный момент может навсегда изменить судьбу целой галактики, — Оби-Ван склонил голову набок, наконец-то ясно видя все кусочки головоломки на своих местах. — Я так часто задумывался над тем, насколько же невероятно удачно все обернулось семь лет назад, тогда как так многое могло пойти не так. Теперь Сила явила нам, что могло бы быть, если бы ты поддался Темной стороне.

— Могло бы быть? — Энакин издал тихий страшный смешок. — Учитель, ты так ничего и не понял? — выплюнул он. Оби-Ван замолчал, застигнутый этими словами врасплох.

— Это не могло бы быть, Оби-Ван, — насмешливо повторил Энакин. — Это другая вселенная, такая же настоящая, как и та, в которой живем мы. Вселенная, где я поддался Темной стороне, стал ситхом, чудовищем, убившим собственную жену, уничтожившим миллионы жизней, мучившим собственную дочь, изуродовавшим собственного сына и покорно стоявшим рядом со своим владыкой, глядя, как тот убивает мою родную плоть и кровь. Это и есть я! — мерзкая улыбка исказила его лицо, превращая его в гротескную маску ненависти и отвращения к себе.

Ошеломленный откровением, Оби-Ван отшатнулся.

— Да, учитель, — прошипел Энакин. — Поместив нас в тот транс, ты настежь распахнул дверь между двумя вселенными, позволяя нашим разумам разглядеть другую реальность. Это истина, которой понадобилось семь лет терпеливого ожидания, чтобы выйти на свет, — он простер руки. — Узрите же вашего Избранника! Героя без страха и упрека! Он перед вами! — зловеще прохрипел он уже в явной истерии.

* * *

Точно одержимая, Лея выдернула рисунок, который только что доделала, из своего блокнота с эскизами и выскочила из комнаты, прежде чем Эйла Секура успела ее остановить.

* * *

Дрожа, Падме склонила голову и сдержала рыдание. Она не хотела, чтобы Люк услышал, как она плачет. Он был до странного тихим после того, как убежал Оби-Ван. Аура жутковатого спокойствия и удовлетворенности окружала его фигурку, производя разительный контраст с тем кошмаром, что разворачивался буквально в нескольких метрах от этой комнаты.

Каждое новое слово, слетающее с губ Энакина, разбивало ей сердце. Ее любимый муж был на грани потери самого себя, и она не могла этого допустить. Энакину нужна была поддержка семьи. Ему нужно было чувствовать их любовь, их веру в него, их приятие того, кто он и какой он, здесь и в любой другой реальности.

Она так ясно это видела! Чувствовала все это сердцем и душой. Тот дар, каким джедаи давно перестали пользоваться. То самое, что чуть не обратило Энакина против них. Тот самый конфликт, который привел к их дверям множество молодых падаванов, что хотели обратиться к Энакину за советом, когда обучение входило в прямое противоречие их собственным ощущениям.

Разве могли существовать сострадание и забота без личного участия? Разве будет жива справедливость без ключевого понимания человеческой природы? Без знания о многочисленных слабостях человеческого существа? Чтобы чем-то овладеть, сначала нужно это понять. Вот где истинное сострадание.

Она боготворила магистра Йоду. Он был добрым и мудрым. Но некоторым его учениям она не была готова следовать. Его подход не был гибким, его несгибаемая праведность могла причинить большой вред. Лично Энакина это глубоко ранило и разрушило его самовосприятие. Сильно по нему ударило, заставив терзаться вопросом: что с ним не так, что не так с его непомерной способностью все чувствовать и неумением сладить с одолевающими его эмоциями. Ему нужна была поддержка, чтобы справиться с этими ощущениями, а вовсе не критика и чтение морали.

Рождение близнецов стало благословением. Чудом, которое спасло папу в последний момент.

Как бы сильно она ни любила мужа, Падме знала: только другой владеющий Силой сумеет понять Энакина и помочь ему. Люк и Лея стали сутью жизни Энакина и подарили ему спокойствие, которое он всегда искал. Только благодаря своим детям Энакин сумел наконец овладеть собой. То, что в нем настолько нуждались, всецело от него зависели, избавило ее мужа от эгоизма. Только после этого в молодом мужчине раскрылась самоотверженность.

Люк и Лея были для Энакина всем. Обучая их, он также тренировался сам и познавал себя. Нерушимая любовь сына и дочки к папе была для Энакина настоящим спасением. Разве могла такая любовь избрать своим объектом человека недостойного? Разве от такой любви можно отказаться как от опасной, даже ненужной и неподобающей?

Любовь способна на спасение даже самой пропащей души. Любовь может искупить грехи. И Энакина было необходимо заставить понять!

Но детям нельзя видеть своего папу в таком состоянии. Потрясение может никогда не изгладиться из их памяти. Она единственная, кто может это сделать. Единственная, кто мог бы дотянуться до Энакина в той мрачной бездне, куда он провалился. И это должно произойти сейчас, пока еще не слишком поздно, пока муж не совершил чего-нибудь непоправимого.

Закусив в мучительном раздумье нижнюю губу, она переводила взгляд с сына к двери и обратно. Впервые она так разрывалась, совершая выбор. В этот момент, словно отвечая на ее безмолвную просьбу, наружные двери открылись, и в комнату ворвалась Лея, сопровождаемая магистром Эйлой Секурой.

* * *

— Энакин, даже если это и правда так, — Оби-Ван наконец сумел собраться и изо всех сил пытался достучаться до своего друга, — это не настоящий ты. Не в этом времени. Не в этом пространстве, — он закрыл глаза и затряс головой, заклиная, чтобы нужные слова пришли ему в голову. — У всех нас есть свои демоны. Они, чудовища, скрываются глубоко в душе и могут вырваться наружу, если пересечь черту. Ты пересек эту грань в другой вселенной, в нашей же ты был тверд и непоколебим. Все, что тебе требуется понять из этой ситуации, — это что каждое слово, что мы произносим, ​​каждое действие, которое совершаем, каждое принимаемое решение важно. Все, что мы делаем, имеет последствия, даже если мы их не можем предвидеть сразу, — он тихо вздохнул. — Вот зачем мы тренируемся, вот зачем медитируем. Чтобы найти в себе точку равновесия, которая удержит нас от падения и не позволит нашим демонам поглотить нас. Во всех нас сидит бес. Во всех! — он снова простер руку.

— Но как же мне теперь с этим жить, после того, что я узнал? — Энакин скользнул невидящим, затравленным взглядом по комнате. — Как я вернусь к семье, зная, что...? — он опустил глаза, глядя на перчатку. — Я убил юнлингов. Я самолично задушил Силой Падме, — его тело сотрясалось от рыданий, заставляя его сгибаться. — В моей жизни были лишь разрушение и порок. Я убил тебя. Я пытал собственных детей... Сила! — он поднял глаза к потолку, и по его лицу стекли слезы. — Теперь-то я понимаю, почему у меня все внутри переворачивалось, когда Люк или Лея говорили мне, как сильно меня любят. Похоже, что часть меня не верила, что я заслуживаю их любви. Теперь я знаю, почему Люк звал меня после своих кошмаров. Сейчас я... — он закрыл лицо руками, безудержно разрыдавшись. — Я так не могу, просто не могу! — он затряс головой.

— Можешь! Ты справишься! — воскликнул Оби-Ван, осмелившись шагнуть к сгорбленной фигуре на полу. — Ты самый смелый человек, которого я когда-либо знал. Сражайся! Поверь, теперь ты вправе жить счастливо больше, чем когда-либо! Так ты окончательно победишь Палпатина. Держись за свою любовь к семье. Доверься их любви к тебе. Пусть она проведет тебя через все это!

Но Энакин больше не слушал. Его аура Силы, как и лицо, потемнела, стоило ему утратить восприятие реальности.

— Делать это запрещено тебе, — неожиданно вступил в разговор Йода, протягивая к мужчине руку в почти невероятном сострадательном жесте.

Губы Энакина изогнулись в болезненном намеке на улыбку.

— И ты смеешь говорить мне это? — он презрительно усмехнулся. — Ты, который несколько минут назад был убежден, что я представляю опасность для себя и других? — сквозь пламенное безумие на мгновение проступила бесконечная тоска.

На лице старика возникло выражение изрядного потрясения, когда Йода осознал, что Энакин без его ведома прочитал его самые сокровенные мысли. Но после этого ощущения подкралось и другое. Что-то, чего Йода уже давно не ощущал да и не помнил об этом. Чувство стыда.

Побежденный, Энакин посмотрел вниз и покачал головой.

— Но в том и дело, что ты прав, — тихо сказал он с пугающим спокойствием. — Мои недостатки ослепляли меня, не позволяя увидеть истину. И решение, — его тело напряглось, когда последняя искра надежды угасла в нем. Взгляд был направлен вверх и вдаль, совершенно лишенный какого-либо выражения и тепла. — Единственное решение, — повторил он, закрывая свои мысли.

— Не-е-ет! — закричал Оби-Ван, и так инстинктивно догадавшись, о чем подумал товарищ.

Энакин вытянул правую руку, направив ее к столику в дальнем углу комнаты. Световой меч, его световой меч, который он принес этим утром без какой-либо особой причины, взлетел в воздух, скользнув прямо в открытую в ожидании ладонь.

* * *

— Лея! Магистр Секура! — окликнула их Падме, умоляюще протягивая к ним руки. — Идите сюда, посидите с Люком! Позаботьтесь о нем и никуда не уходите! — быстрым движением она присела на корточки, схватила дочь за плечи и слегка встряхнула, подчеркивая сказанное. — Не уходите!

— Но мамочка...! — начала было Лея, размахивая рисунком у нее перед носом.

— Нет, Лея! — приказала Падме. — Останься здесь и позаботься о брате! — ее горящие глаза волей-неволей заставили ребенка замолчать, хотя Лея все еще раздосадовано сверлила ее взглядом.

Не оглядываясь, Падме выбежала за дверь.

Лежащий на столе Люк тихо заскулил, сраженный горем.

* * *

Падме ворвалась в соседнюю комнату и увидела зажегшийся световой меч Энакина, по дуге взмывающий в воздух.

Первым порывом Оби-Вана было схватить перчатку Энакина обеими руками и сдернуть ее, тем самым не давая мужчине схватиться за световой меч.

Энакин яростно зарычал, но, мгновенно изменив тактику, быстро протянул левую руку. Ручка меча, как грациозная птица, затрепетала на его открытой ладони, и он плавным движением развернул меч. Затем поспешно отскочил назад, освобождаясь от хватки Оби-Вана.

Оби-Вану понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что сделал Энакин. Он просто таращился на отрезанный протез в своих руках и не верил, что все это происходило на самом деле.

— Энакин, нет! — завопила Падме.

Услышав ее голос, Энакин замер.

Их взгляды встретились, и что-то промелькнуло за безумным выражением лица Энакина. Его подбородок задрожал, а глаза заблестели от мучительной боли, которую даже она не могла смягчить.

— Пожалуйста, не делай этого! — умоляюще прошептала Падме, протягивая к нему руки. — Ты нужен детям. Ты нужен мне! — молила она от всего разбитого сердца.

Энакин покачал головой, не в силах отрешиться от единственной мысли, засевшей и отдающейся эхом в его голове.

— Ты все для меня. Но я должен защитить тебя, Падме, разве ты не понимаешь?

— Защитить от тебя? — договорила за него Падме. — Энакин, ты не обязан нас ни от чего защищать, уж тем более от тебя самого! Мы тебя и так любим!

Горькая улыбка появилась на лице молодого мужчины.

— Одной любви не всегда достаточно, мой ангел. Ты не знаешь, что я совершил во имя любви.

— В другой вселенной, Энакин. Не здесь. Ты говоришь о чужой жизни, не о своей! А даже если и ты, даже если бы ты совершил все эти преступления в нашей вселенной... — она смело проглотила слезы, — я никогда не поверю, что ты мог бы полностью отвратиться от любви! В тебе всегда будет добро, — все ее лицо отражало ее решимость. — Ты не опасен. Ты не опаснее, чем был семь лет назад или мог бы стать через десять лет. Ты никогда не узнаешь, что несет будущее, но готов совершить самоубийство, потому что мог бы перейти на Темную сторону... это же абсурдно, и ты сам это знаешь!

Энакин повесил голову, не зная, как объяснить ей.

— Падме, ты же знаешь, как тяжело мне всегда было контролировать свои эмоции, свой гнев! Я был высокомерным и эгоистичным, и это чуть не стоило мне души. Но теперь, когда я увидел тебя и детей... а если бы я когда-нибудь причинил вам вред... — он застонал, когда увиденное в ужасающем вихре заклубилось у него в голове. — Ты не понимаешь... Я отнимал жизнь с упоением! Ненависть наполняла мое сердце, как кровь вены! Ничего не существовало, кроме неутолимой жажды власти! Любовь означала слабость. Любовь — удел слабых. Меня невозможно оправдать... — его мертвенный взгляд пересекся с ее, заботливым и нежным. — Ты все еще в опасности! Не тогда, когда во мне живет это чудовище!

— Нет никакого чудовища, милый, — по щекам Падме катились слезы. — Ты его победил много лет назад. Мне достаточно лишь взглянуть на тебя, когда ты тренируешь Люка и Лею, чтобы быть в этом уверенной. Достаточно услышать, как именно ты отвечаешь на любой их вопрос о Свете и Тьме. Как рассказываешь им, что любовь — это единственный ответ на все, непреложная истина. Как ты стараешься помочь всем тем падаванам, что приходят к нам за советом, если они не довольны своим обучением, — она снова потянулась к нему. Пожалуйста! Не сдавайся! Не разрушай все, что у нас есть!

Сломленный, Энакин рухнул на колени.

— О, Сила! Спаси меня! — выкрикнул он. — Кто-нибудь, научите меня с этим жить! Жить, помня, как на меня смотрел мой изувеченный сын, когда я сообщил ему, что я его отец! Жить, вспоминая, как прекращало биться его сердце, когда его убивали передо мной, а я ничего не сделал, чтобы его спасти! Зная, как я убил свою жену, лучшего друга и еще миллион ни в чем не повинных людей!

Падме закрыла глаза, сокрушенная тем, что она видела, уже и не зная, что еще сказать, как успокоить, как оправдать ту информацию, что любого здравомыслящего человека сведет с ума.

— Позволь нам помочь тебе, Энакин, — умолял Оби-Ван, нерешительно шагая вперед. — Давай мы попробуем исправить тот ущерб, который тебе причинили, — на его лице тоже виднелись дорожки от слез. Последние несколько минут открыли ему глаза на ту роль, что сыграли в этой трагедии джедаи. Это они несут ответственность за то, как укоренились недостатки Энакина, в то время как должны были научить справляться с ними. Они ограниченно трактовали Силу. Они превратили ее в неоспоримую догму, неизменную реальность, а не постоянно развивающуюся, находящуюся в движении и изменении истину. Для каждого чувствительного к Силе она была особой.

Энакин интуитивно нашел верный путь при обучении Леи и Люка. Он использовал разные подходы к двойняшкам, поощряя проявление одаренности у обоих детей, помогая им найти ответы на их вопросы, решить, что им подходит лучше. Он направлял их в Силе, но ничего не внушал.

И теперь его друг страдал из-за джедаев. Настолько не в себе, что его невозможно вразумить. Теперь он убежден, что является угрозой для своих близких, как и для всех остальных.

Баланс в сознании Энакина сместился, и неясно, как его восстановить, как заставить Энакина снова поверить в себя. От беспомощности хотелось кричать.

— Вы никак не можете мне помочь. Вы не можете изменить то, кем я в глубине души являюсь, — Энакин горько улыбнулся, поднял световой меч и направил его перед собой, разделяя их этим барьером. Его глаза встретились с глазами жены, и взгляд смягчился любовью. — Скажи нашим детям, как сильно я их люблю. Скажи им, что я всегда буду с вами. Скажи им, что все это к лучшему, — солнце золотым ореолом обрамляло его лицо. — Я люблю тебя, Падме. Я всегда буду любить тебя.

Бесконечность воспоминаний уместилась в той долгой секунде, что длился их зрительный контакт. Затем, закрыв глаза, Энакин обернулся и бросился прочь.

— Нет! — в один голос закричали Падме и Оби-Ван и кинулись следом.

Энакин вылетел на веранду и остановился, добравшись до перил. Он созерцал город вокруг, безупречно голубое небо и в последний раз наслаждался теплом солнышка на коже.

Его разум озарился прекрасными улыбающимися лицами его детей, и, поднося этот образ к сердцу, он поднял оружие и направляя его внутрь. Он закрыл глаза.

— Папа!!!

Голос был то ли детский, то ли юношеский и вышел словно из его худшего кошмара. Теряя ощущение реальности происходящего, Энакин резко обернулся.

Перед ним стояли Люк и Лея. Люк чуть-чуть опередил сестру, встал ближе и обращался к нему. Лея сжимала в маленькой ручке лист бумаги и дрожала с головы до ног. Позади малышей появились запыхавшиеся Падме, Оби-Ван и Йода.

— Не делай этого, папа, — попросил Люк, и в его голосе все еще звучали нотки старшего Люка-двойника; он все еще не стряхнул с себя остатки транса, который он покинул, когда почувствовал, что папа в опасности.

Милое личико сияло любовью, исходившей от самой сути ребенка. Любовью, которую не смогли убить никакие отвратительные преступления — ни в той, ни в другой вселенной.

— Опусти его, папочка. Пожалуйста, — велел он, делая еще один бесстрашный шаг вперед.

Появление детей пробудило в Энакине осознание жестокости совершаемого им поступка. Его тело дрогнуло, а потом дрожь начала усиливаться, и вот уже все его тело беспощадно трясло.

— Святая Сила, нет! — застонал он, снова падая на колени в измождении. — Помогите! Кто-нибудь, помогите мне! — выключенный световой меч соскользнул с его дрожащих пальцев.

Люк преодолел расстояние, отделяющее его от отца, и прижал голову Энакина к своей груди, уткнувшись носом в папины волнистые светлые волосы. Энакин крепко обнял своего маленького сына. Лея тоже бросилась вперед, и свободной рукой ласково гладила папу по спине, передавая всю свою любовь кончиками пальцев.

— Открой нашу связь, папочка, — попросил Люк, мягко, медленно проводя пальцами по волосам Энакина. — Она мне нужна. И ты мне нужен, — он закрыл глаза и прошептал отцу на ухо: — Я люблю тебя.

Уступая разбивающей его сердце любви, сознание Энакина раскрылось навстречу сыну, как цветок навстречу утреннему солнцу. Любовь Люка хлынула потоком, затопила и окутала его, заставив воспарить. Души отца и сына слились во вспышке Света, сияющей ослепительнее, чем самая яркая звезда. Оби-Вана и Йоду отбросило ударной волной и ошеломляющей красотой вновь восстановленной связи, которая пульсировала через Силу в ритме бьющегося сердца.

— Ничто в нашем мире или любом другом не заставит меня разлюбить тебя, папа, — выдохнул Люк. Сказанное им было истиной, которая и была в нем определяющей.

Энакин обмяк в руках сына и попытался отстраниться, вспомнив свои чудовищные поступки. Люк не отпустил и ближе прижал его к себе.

— Как же ты все еще прикасаешься ко мне и любишь, если я позволил тебе страдать и умереть на моих глазах? — Энакин до крови прикусил губу.

— Но ты же не позволил, папа, — дрогнувшим голосом заявил Люк. — Ты спас меня. Ты что, разве не видел?

Энакин покачал головой, прижимаясь лицом к излучающему тепло ребенку, не желая ничего слышать, ничего знать. Он просто хотел умереть на руках своего прекрасного мальчика. Он его не заслуживал.

— Ты сказал, что уничтожишь любого, кто осмелится причинить мне боль, и так и вышло. Ты убил Палпатина и спас меня, — Люк поцеловал его в шею.

— Не было такого, — простонал Энакин в бесконечном раскаянии.

— Было! — страстно воскликнул Люк, заставляя отца взглянуть на него. Он отодвинулся назад и нежно обхватил руками измученное лицо. — Ты его схватил, поднял над головой и бросил в шахту.

— Это правда, папочка. Видишь? — тихий голосок Леи напомнил отцу и сыну, что они тут не одни.

Лея показала им свой рисунок. В нем человек в черном костюме с плащом и в маске держал над головой кого-то в плаще с капюшоном. С кончиков пальцев этого существа слетали молнии Силы, пронзающие ситха и лежащего на полу юношу, тоже в черном, со светлыми волосами и голубыми глазами.

Энакин смотрел на рисунок так, будто увидел в нем свой последний шанс на искупление, последний шанс доказать себе, что он достоин жить в этом мире.

Люк повернул папино лицо обратно к себе. Слезы залили щеки мальчика, и он крепче прижал к себе Энакина, словно уверяя себя в том, что папа все еще с ними.

— Но там ты погиб, чтобы спасти меня, папа. Ты отдал свою жизнь за меня, и я снова остался один. Я потерял тебя, только-только найдя! — он прижал лицо к отцу, теперь позволив себе беспомощно разрыдаться.

«О, мой милый! Ты даже там меня любишь! Что я такого сделал, чтобы заслужить такого ангела, как ты?» — несказанно ошеломленный и растроганный, Энакин прижал к себе сынишку, отчаянно потянувшись к любви своего мальчика.

Люк улыбнулся отцу сквозь слезы. Его одухотворенное, иначе не скажешь, лицо сияло радостью и чем-то еще более возвышенным.

— А потом что-то еще произошло, папа. Что-то такое… — он отвел взгляд в сторону, и глубокий восторженный вздох слетел с его губ. Он закрыл глаза и очистил свой разум. Так же свободно и естественно, как это сделал другой Люк.

Как будто в трансе он протянул руку и обнял культю Энакина. Тот глянул вниз. Он как-то даже не осознавал, что вторично ранил себя, и это осознание его шокировало. Но самое странное, что боли не было. Прикосновение его сына было невыразимо умиротворяющим, как будто он прикасался не руками, а духом.

Люк почувствовал, как Сила трепещет внутри него, и он слепо доверился ей, позволяя ей делать то, она пожелала.

Свет был любовью. И любовь была Светом. Вот чему все это время учил его папа. Только сейчас, почувствовав, как она поет в его жилах, Люк понял, что за шепот он слышал всю свою жизнь, дотрагиваясь до протеза своего отца, каждый раз, когда он держал его за руку и целовал ее.

Кончики пальцев покалывало. Он послал через них свою любовь. И чем больше любви он посылал, тем громче пела в нем Сила.

Рядом с ними недоверчиво вскрикнули, но Люк ничего не слышал. Глаза Энакина тоже закрылись, и его голова устало склонилась на плечо сына. Словно беспомощный ребенок, он полностью доверился заботе сына. Его душа широко открылась зову мальчика, и Энакин позволил маленькому ангелу в его бесконечной доброте любовью очистить свою испорченную сущность. Их души парили рядом, в совершенном единстве.

Это была Сила в чистом виде. Жизненно необходимая, динамичная, обильная. Ее питали самые глубокие и искренние эмоции людей, она же наполняла их взамен, невинных, словно дети.

Интенсивность духовного схождения постепенно спала, и они постепенно осознали, где они. Не желая разлучаться, отец и сын еще раз прижались друг к другу, прежде чем открывать глаза. Эти голубые глаза манили их, как маяк. Они улыбались.

Энакин протянул руку и тыльной стороной ладони протер щеку Люка, наслаждаясь шелковистой мягкостью кожи и таящим на щеках румянцем. Он бережно провел рукой по светлой брови. Внезапно он остановился. И уставился на свою поднятую руку. То была его правая рука. Правая рука во плоти. И пальцы на ней тоже были настоящие. Он повертел рукой, изучая ее и будучи не в силах поверить в чудо. Он поднял взгляд на своего маленького хранителя, гарант его здравомыслия, целителя его души. И, как выяснилось, и целителя тела тоже.

— Тот другой Люк тоже обрел своего папу, — сказал Люк, светясь от радости и целуя Энакина в кончик носа. — Они всегда будут рядом.

Слезы снова наполнили глаза Энакина. Но это были слезы радости. Это были исцеляющие слезы, слезы надежды. Беззаветная любовь и вера этого ангела в то, что остальные сочли бы невозможным, в искупление ситха, спасло Энакина Скайуокера. Обоих Энакинов Скайуокеров.

Люк счастливо улыбнулся своему отцу, не подозревая, как совершенное им отразится на последствиях, что это будет значить для него, его сестры, его папы и для всего Ордена джедаев. Для самой Силы.

Но зато это понимали Оби-Ван и Йода. Энакин и Люк начали революцию; они принесли новое, более совершенное понимание Силы, освободив ее от оков, от веками сковывающих убеждений, навязываемых целым поколениям джедаев. То был ошибочный, кружной путь, лишивший их способности общаться с Силой и медленно, но неумолимо приводивший их к моральному и эмоциональному опустошению.

Новое будущее наступало. Оно обещало быть ярче, добрее и мудрее.

Оно уже наступило, прямо у них на глазах. Его воплотило в жизнь искреннее, любящее объятие молодой пары и их детей и тот отклик, который их любовь находила в Силе, заряжаясь ее энергией, наполняясь ее гармоничными звуками и оттенками. Она всегда будет напоминать им о том, чем на самом деле являются Свет и Тьма.

Спустя месяц

Падме шагнула навстречу человеку, выходящему из только что приземлившегося на террасе спидера.

— Магистр Кеноби, — расцвела на губах Падме улыбка, и женщина раскрыла объятия. Друзья тепло обнялись, с полным пониманием значимости момента. Впервые они вновь встретились после того рокового дня. В голове и на сердце с тех пор изменилось так много, и вот теперь физическое объятие наконец-то смогло расставить все по местам. Оби-Ван, все еще обнимавший ее за плечи, кивнул, из чего стало ясно, что думали они сейчас об одном и том же.

— Можно, я к вам вторгнусь? — отстраняясь от нее, спросил он.

— Ну разумеется, можно! — гостеприимно взмахнув рукой, Падме пригласила его войти и последовала за ним в дом. — Мы всегда тебе рады, ты же знаешь, — мягко упрекнула она.

— Знаю, — Оби-Ван скрестил руки и спрятал их в широких рукавах коричневого плаща. — Но всем нам нужно было время, чтобы прийти в себя... осмыслить, что с нами произошло. Я понимаю, что Энакину для исцеления нужно больше времени, чем любому из нас, и не могу представить, когда этот момент настанет.

— Никогда. Он не исцелится до конца, — с горечью признала Падме, потупив взор. — Но он старается. Ради детей, ради меня. Ради себя самого.

— Как он? — затаив дыхание, с беспокойством проговорил Оби-Ван.

— Бывают ужасные дни, бывают сносные. В плохие дни он ищет утешения в медитации и учит Лею с Люком. Вот что ему лучше всего помогает. Дети для него лучшее лекарство.

— А как дети восприняли?.. — Оби-Ван не договорил, не зная, как выразить словами то, о чем он хотел спросить.

— Слава богу, с ними все в порядке, — со вздохом облегчения кивнула Падме. — Их беспокоили те возвращавшиеся кошмары и что никто не знал, что они означают. Но теперь, когда дети все поняли, то смогли без проблем оставить свои страхи в прошлом и не оглядываться.

— Детское умение принять правду и двигаться дальше — это просто дар свыше, — вновь обретя спокойствие, умиротворенно изрек Оби-Ван.

— Но та правда к ним не имеет никакого отношения! — передернула плечами Падме. — И судя по словам Люка, в той другой вселенной дела тоже пошли на поправку.

Оби-Ван кивнул, снова задумавшись.

— Возможно, из этой ситуации мы можем извлечь еще один ценный урок.

— И какой же?

— Что ни делается, всегда к лучшему, в какой бы вселенной мы ни находились. Даже после долгой ночи Свет в конце концов одолеет Тьму.

— А Энакин всегда будет ключиком от любой вселенной? — спросила Падме, входя с Оби-Ваном в гостиную.

— Он же Избранник, — просто сказал Оби-Ван, садясь на диван.

Падме подошла к панорамным окнам и задержалась у них, глядя вдаль.

— Избранник, — вымолвила она через некоторое время; в голосе ее звенела обида.

Оби-Ван повернул голову и сочувственно взглянул на женщину. Он мог понять ее гнев. В какой-то степени он даже разделял его сам.

— Да, Избранник, — мягко подчеркнул он. — От судьбы не уйдешь. В конце концов она нас нагонит.

— Но в чем смысл, по какой причине Энакину вообще нужно было узнавать, кем он стал, что натворил в той, другой, вселенной, не имеющей с нашей ничего общего? Какой урок он мог бы извлечь из этого знания, что где-то там он перешел на Темную сторону и совершил ужаснейшие преступления? — она ​​склонила голову. — Ему же теперь с этим жить.

Оби-Ван глубоко вздохнул. Он встал и подошел к большому окну, вставая рядом с ней. Его взгляд сразу же привлекли три неподвижно сидящих на маленьких напольных подушках фигуры. Неужели вот здесь же всего месяц назад он ввел Энакина и Люка в тот транс? Невероятно. Кажется, это было в прошлой жизни.

Он сосредоточил взор на трех фигурах. Энакин восседал во главе треугольника, образованного им, Люком и Леей, сидящими рядышком с отцом. Дети держались за руки, и их личики озарялись улыбкой. Они были в умиротворении.

— Возможно, смысл был в том, что урок не для Энакина либо не только для него, — по некотором размышлении сказал он.

— Что ты хочешь сказать? — Падме, само воплощение серьезности, повернулась к нему.

Губы собеседника сложились в пронзительную усмешку.

— Я хочу сказать, возможно, урок этот был для джедаев, — в голосе Оби-Вана звучало горькое сожаление. — Энакин оказался единственным, кто мог нам этот урок преподать. Окончательное просветление могло прийти только от него.

Прищурившись и обдумывая его слова, Падме смотрела на Оби-Вана. Как ни жаль, но ей придется признать справедливость его слов. И она неохотно кивнула.

— За это... просветление он заплатил непомерно высокую цену.

Оби-Ван поморщился, и его глаза заблестели.

— Ну говорят же, что не было бы счастья, да несчастье помогло, — проговорил он вскоре, не отрывая глаз от своего друга и его детей. Падме проследила за его взглядом, и волна умиротворяющего тепла прошла по ее телу.

— Дар Люка к исцелению временно остался бы непознанным, — размышляла она вслух. Оби-Вану принужденно улыбнуться.

— Кем бы Люк мог стать, как не целителем? Даже при том, что его дар беспрецедентен, а наша способность использовать Силу с годами уменьшилась, из его ауры это было очевидно: его благодатная натура и какой он любящий и заботливый. Безраздельно, безоговорочно, — его лицо омрачилось. — Самоуверенность и убежденность в нашей непогрешимости помешала нам разглядеть его, как и не дала обнаружить ситха, который скрывался в сердце Республики у всех на виду в течение десятилетий, — неожиданно его лицо осветила улыбка. — Люк был жизненно необходим Энакину, чтобы тот выполнил предначертанное.

— Уничтожить ситхов? — ох уж это проклятое неведение Падме в том, что касалось джедайских преданий. Она всегда с трудом пробиралась сквозь эти загадочные высказывания, ища в них здравый смысл.

— Он смог это сделать в нашей вселенной еще до рождения Люка, — заметил Оби-Ван. — Но потребовалась поддержка Люка, чтобы другой Энакин в другой вселенной смог сделать это, — в волнении он прикусил губу. — Может быть... Энакину все еще предстояло исполнить предначертанное Избраннику. А Люк был катализатором в этих историях, в обеих вселенных, только по-разному.

— В каком смысле исполнить? — Падме ощутила странный трепет в груди. Как будто сейчас должно было прозвучать что-то очень важное.

— Направив Орден к новому, более осознанному пониманию Силы.

Падме недоуменно приподняла бровь.

— И почему же у меня появилось ощущение, что не просто так ты к нам зашел? — с кривой улыбкой вслух поинтересовалась она. Но слова прозвучали беззлобно.

У Оби-Вана хватило такта чуть-чуть покраснеть.

— В течение нескольких недель я долго и усердно размышлял в поисках причины, что могла бы оправдать весь ужас, пережитый Энакином.

— И?

— Один образ не желает покидать меня, — Оби-Ван обернулся и посмотрел ей в глаза. — Энакин, что тренирует юнлингов в храме. Энакин, что учит, просвещает нас, ведет путями Силы, переводя нас на следующий, более высокий уровень понимания, которого джедаи должны были бы достичь много столетий назад.

Падме отвела взгляд и приоткрыла губы. Она избегала встречаться с ним глазами, пока не собралась с мыслями.

— Итак, ты заявляешь, что исключить Энакина из Ордена было ошибкой, и именно так Сила вернула его на законное место?

Сам Оби-Ван не стал бы формулировать это так, но взгляд сквозь призму понимания Падме был настолько непривычным, что он уставился на нее в полном изумлении широко распахнутыми глазами.

— В целом — да, — он запнулся, стараясь найти правильные слова. — Энакин чувствовал, каков был правильный путь, но мы были слишком закостенелыми, не желали открыть для себя новое понимание Силы, чего он принять не мог. Его нетерпеливость и высокомерие тоже подливали масла в огонь. Он попытался к нам приспособиться, но со временем понял, что в этой битве нет победителя. Он никогда не смог бы соответствовать нашим ожиданиям, поэтому ему оставалось только сдаться. На самом деле, это был тупик, даже до того, как всплыла правда о вашем союзе; Совет и так исключил бы его, это был лишь вопрос времени, — он неодобрительно покачал головой, глубоко стыдясь того прежнего Ордена.

— Но ему хватило ума обучить детей согласно своим убеждениям, — гордо сказала Падме.

Оби-Ван кивнул и улыбнулся своим воспоминаниям.

— Однажды я сказал ему, что он стал мудрым, могучим джедаем. Я и не надеялся стать таким, — он усмехнулся и снова самоуничижительно качнул головой. — О, Сила, как мы были слепы! Я только молю Силу, чтобы оказалось, что все еще возможно исправить, что мы не лишились путеводного света безвозвратно.

Падме протянула руку и успокаивающе похлопала его по плечу.

— Не лишились.

Оби-Ван встретил ее пристальный взгляд, и почему-то его сердце пропустило удар.

— Что ты имеешь в виду?

Она мягко улыбнулась.

— Энакин рассказал мне прошлой ночью. У него было видение.

— Какое... видение? — во рту у мужчины внезапно пересохло.

— Видение, где он сам воспитывает юнлингов в Храме. Видение, где он направляет вас всех к тому новому пониманию, которого вы так жаждете.

Оби-Ван поднес не слушающуюся руку к прикрытому рту. Его глаза покраснели, и по щеке скатилась слеза.

— Неужели он... готов пойти по этому пути? — хрипло спросил он.

— Как ты и сказал, он Избранник. Тот, кто приведет Силу в равновесие. Вот в чем его предназначение, верно? — ослепительно улыбнулась Падме.

Оби-Ван кивнул, а слезы все продолжали ползти по его щекам. Его глаза были прикованы к поднимающемуся с подушки человеку. Одного взгляда было достаточно, чтобы заметить перемены, произошедшие в друге. Его осанка, его движения стали более плавными и спокойными. От него исходило нерушимое умиротворение. Это было... изумительно. Перед ним был Избранник. Не вызывающий трепет совершенный духовный лидер, которого они ждали, а не идеальный, уязвимый, как и все, совершающий ошибки, человек, что выковал себя в суровом испытании, которое сломило бы более слабое существо.

Гордыня ушла, а чистая сущность Энакина Скайуокера расцвела. Пройденное испытание очистило его от Темной стороны и позволило принять себя настоящего. Ибо разве не в этом заключается истинная мудрость? Теперь он готов встретить свою судьбу, зная обо всех человеческих слабостях и страданиях. Он способен подняться над ними и стать тем, кем ему суждено было стать от рождения.

Любовь отразилась на красивом лице, когда он взял детей за руки. Словно одно прикосновение дало ему частичку жизненной силы. Его глаза обратились к Оби-Вану, как будто он знал, что за ним все время наблюдали. От увиденной в этих горящих глазах решимости у магистра захватило дух. Энакин одарил его понимающей улыбкой и кивнул.

Наконец-то все было так, как и должно было быть.