Неприятие встреч (гет)

— Она опять пришла без Малфоя, — громко влетело в ее ухо. — Может, наша вечная парочка наконец разошлась?

Лили резко крутанулась, кинула холодный, цепкий взгляд в сторону забитого алкоголем столика и увидела, точнее, сразу же наткнулась на стройную, беспечную фигурку, и странный порыв зависти опять захватил ее.

Она пришла одна. Без него. В который раз Лили так коротала вечера, лелея тщетную надежду хотя бы одним глазком увидеть его? Хотя бы просто подметить затаившуюся на дне зрачков усталость, увидеть, что брови его на протяжении огромного количества времени прибывают в нахмуренном состояние, и опять понять для себя, что он все еще живет тем, чем жил всегда: работой, Аидой Роули и тщеславием.

Этими моментами, наверное, Лили Поттер только и жила, но эта стерва лишила ее даже этих мимолетных встреч — она забрала у нее Скорпиуса безвозвратно и по-собственнически цепко. А он просто по-глупому любил ее, Лили Поттер была в этом уверена.

Но ее уверенность в их отношениях в угоду тайной радости трескалась всякий раз, когда Лили подмечала, как странно заинтересовано смотрит Аида Роули на стоявшего в отдалении Андре Лонгботтома, и что-то страшное поднималось в ее душе, словно приговаривая: «Почему бы не столкнуть две судьбы?».

— Мюриэль, запиши, пожалуйста, — скрестив руки, бормотала Лили, — что на следующий вечер мы опять должны позвать Андре. И… сделай, будь добра, так, чтобы он перестал уже садиться за мой столик… Возможно, стоит… — ее цепкий взгляд прошелся по табличкам, спотыкаясь на вензеле «А и Р», — кажется, за северным столиком он еще не сидел, да?

В такие моменты, когда алкоголь прорывал оковы ее совести, Поттер готова была смеяться до боли в желудке — ей казалось, что в своих тонких пальцах она держит хрупкие струны судьбы. Ведь как по-другому она могла объяснить то, что видела — беспрецедентное, неизбежное сближение человека, которого при ином раскладе она хотела просто отравить.

Аида Роули купилась на слюнопускание Андре сразу. И поначалу Лили Поттер это безумно веселило.

Но в итоге… в итоге ей захотелось захлебнуться от того нещадного потока слез, который она пролила, глядя на Скорпиуса Малфой — ее дорогого, горячо любимого Скорпиуса Малфоя, который молчал, когда Аида говорила; который смотрел на нее нежным взором; который ласково поглаживал ее запястья.

Но что-то в душе Лили Поттер навсегда раздвоилось, и стоило только слезам высохнуть, а глазам приобрести нормальный оттенок, как она продолжала делать то, что делала до этого: сталкивала Аиду с Андре, подсаживала их вместе, убирала вокруг них людей, лишь бы они могли побыть наедине, устраивала вечеринки чуть ли не каждую неделю.

Иногда ей казалось, что она больная стерва, что она — буря, которая уничтожает окружающих людей, что Скорпиус Малфой никогда ее не простит, не поймет, если узнает вдруг, что она сделала все возможное для того, чтобы судьбы двух раньше безразличных людей накрепко переплелись.

Глупая-глупая Лили Поттер. Сколько слез она пролила в день, когда случилось неизбежное — свадьба Андре и Аиды. Сколь сильное страдание поднялось в ее душе, когда она услышала от Альбуса, что Малфой наконец вернулся в Англию и узнал обо всем.

Она ненавидела себя, проклинала свое мелочное желание разрушить то, что выглядело таким крепким и нерушимым. Но где-то там, в глубине душе красным маячило: «Давай, Лили Поттер, у тебя наконец-то появился шанс».

Ах эта ужасная, оттягивающая нервы безответная любовь. Да и любовь ли это была? Для Лили, у которой границы нормального и аморального существовали бок о бок, все переплелось.

Хотя… ведь все, право, начиналось так невинно — красивый одноклассник ее брата, приезжавший к ним на каникулы. Вот, кем поначалу был Скорпиус Малфой. Но чем старше она становилась, тем сильнее испытывала странное притяжение — не во внешности его было дело, не в том, что он чем-то напоминал ей отца, и загвоздка заключалась даже не в том мрачном амплуа, что окружало его.

Все дело было в его личности как таковой. Скорпиус Малфой с его горящим взглядом, с его скрытным, на первый вид тихим характером был такой же неукротимой силой, как и она. Казалось, Лили раскусила его почти сразу — увидела в нем борьбу, желание прославиться, стать уважаемым в обществе. Эти чувства намертво впечатались в его глазах, и она хорошо запомнила тот день, когда Малфой, наперекор всей профессуры, пришел на экзамен, чтобы доказать, на что была способна его воля.

Наверное, именно тогда Гарри Поттер и сказал на семейном обеде, что от Скорпиуса Малфой стоит ожидать многого.

Но отец… отец заметил это так поздно! Лили видела его потенциал с самого начала, и она любила его силу. Любила потому, что, безвольная от природы, паразитировала за счет других.

И все ведь было хорошо — одно время он был свободным, и Лили могла смело предаваться своим мечтам. Ровно до тех пор, пока его руки не обвили, словно силки, тонкие пальцы мисс Аиды Роули, у которой в глазах было что угодно, кроме любви.

Может быть, Поттер стоило порадоваться за того, чье счастье она ставила порою даже выше своего; может, ей нужно было всего лишь забить подростковую ревность и принять для себя очевидное: ее Скорпиус Малфой совсем не ее и что нити, связывающее их, лишь у нее в голове.

Ей нужно было смириться. Просто жизненно необходимо. Только вот сама Аида Роули будто была против этого, поэтому, наверное, без зазрения совести закатывала скандалы. Лили слышала, как ругались они за закрытой двери в их загородном доме; видела, как нарочито небрежно она общается с ним на публике; чувствовала, что таким убитым Малфой был далеко не из-за того ада, что творился у него на работе. С каждым днем Лили Поттер осознавала очевидное: Аида губит его. И, право, кто бы мог переубедить ее, что она выступает не как благодетель, а как тщеславная душа, считавшая, что может беспечно играть судьбами других?

Расплата наступила для нее стремительно — любимый Скорпиус Малфой страдал, и, увязываясь за братом, она видела только новый виток разложения, а не успокоительное воскрешение, о котором так долго мечтала.

Во всем этом была виновата она. Во всяком случае, ей почему-то так думалось, и, напиваясь рядом с ним, Поттер трясла его мысли, трогала его за руки, обращал внимание на себя, лишь бы взгляд у Скорпиус не был таким пустым, а лицо — безжизненным.

— Ты лучше, чем считаешь, — шептала она, наблюдая за тем, как голова Скорпиуса умиротворенна лежала на столике.

— Ты сильнее, чем думаешь, — говорила она мысленно, видя, как Малфой приходит к ее отцу для обсуждения очередного дела.

Может, эта глупая уверенность и была причиной, по которой однажды все ее мечты стали явью? Чем еще могла заслужить Лили Поттер объятия человека, о котором мечтала, казалось, всю жизнь?

«Будь стойкой, Лили, и не проси больше», — думала она всю ночь, лежа рядом с ним, наблюдая, как лунный свет скользит по его спящей фигуре.

Будь незаметной. Скрывайся. Прячь эмоции, сотри эту любовь. Лили выбила внутри себя эти аксиомы уже очень давно, но именно сейчас, когда она добилась, казалось, того, о чем желала, что-то внутри нее начинало разрушаться. Как можно было прятать нечто такое, что приносило ей столько боли?

— Лили. Все ведь в порядке? — спрашивал он, и Лили чувствовал, как его тяжелый взгляд блуждает по ее телу, и перед ним Поттер ощущала себя словно душевно обнаженной.

Как можно было это таить? Эту боль от осознания, что человек, который наполняет твою жизнь смыслом и дыханием, в тебе не нуждается совсем?

— Да, — твердила она, словно мантру.

И он уехал. Как у Скорпиуса все было просто: хочешь — сиди за работой, словно за каменной стеной; хочешь — сбегай, куда глаза глядят. А Лили сбежать не могла. Она проживала свой ад наедине с собой и тоскливо глядела, как зима сменяется весною, но в душе ее наперекор природы возрождения не было.

Терпению ее, казалось, постепенно наступал конец, и каждый раз, стоило ей услышать от отца новости об очередных успехах Малфоя, Поттер думала лишь о том, что он всегда получал то, чего хотел, и будто бы сама судьба оберегала его от плохого. А Лили… что было у нее?

«Давай, Лили Поттер, бери его, пока он никому не принадлежит», — шептала змеиный голос внутри, но глаза ее видели, куда обращался взгляд Скорпиуса Малфоя, кого он с поразительной легкостью находил в толпе. И злость, неутихаемая, слившаяся в диком экстазе с ревностью, болью, несбыточными надеждами, прорывала коконы ее молчания, и Поттер плевалась ядом, словно профессионал.

— Я пускала о ней слухи, — говорила она уверенно, видя, словно наяву, Хогвартс и женский туалет, в котором она вечно декларировала ужасные вещи об Аиде Роули.

— И о вас пускала. О ваших с ней отношениях. И делала это постоянно, слышишь, Малфой? П-о-с-т-о-я-н-н-о, — обнажала душу Лили, скалясь, вспоминая, как много было проронено ею в гостиной Гриффиндора и как часто она смаковала любую грязную подробность их свиданий, потому что… потому что, да, черт возьми, ей было больно смотреть на его счастливое и ее лукавое лицо, потому что она считала это несправедливым. И, будучи ребенком, не находила ничего лучше, кроме как опуститься до грязных трюков.

— Кто знает. Может, это я стала причиной, почему она вдруг переключилась на удачно — так странно удачно — подвернувшегося мистер Лонгботтома.

Это был плевок в его душу, и Лили видела, что он достиг цели. Потому внутри нее наперебой с сожалением крутилось чувство удовлетворения.

Наконец она высказала то, о чем у нее так долго болела душа. Наконец она могла не таить очевидного: однажды Лили Поттер просто захотела, чтобы он все-таки стал ее. И что любовь у нее была не жертвенная, всепрощающая, а эгоистичная и жестокая. Так порицайте же ее, и, ты, Малфой, в первую очередь. Ненавидь, но вспоминай; проклиная, но думай.

И этими мыслями было заполнено ее надломанное сознание, где рядом с сожалением о прошлом стояло гордо и неприступно осознание, что она поступила, как того требовали обстоятельства. В конце концов, Лили Поттер просто была маленькой, трусливой гриффиндоркой, которая боялась получить отказа и скрывала свои чувства ото всех. И в тот момент, когда наконец пожелала освободиться и от них, и от лика Скорпиуса Малфоя, он вдруг появился на пороге их загородного дома. Так, словно ничего между ними не было — ни ночи, ни яростных признаний, ни чувства пустоты.

Что искал он здесь? Утешения? Покоя? Или новой ссоры? Лили боялась найти ответ на свой вопрос, а потому избегала — уходила от него в лес, плутала, а потом, ближе к вечеру, наведывалась на печально забытый пирс, чтобы предаться мыслям, чувствам, несбыточным желанием и чувствовать своего рода успокоение.

Но даже здесь он в итоге настиг ее. И когда его сухие губы целовали ее, Лили чувствовала ни с чем несравнимый трепет. И тем больнее было тогда, когда, отстранившись, Скорпиус Малфой посмотрел на нее взглядом, в котором было много всего не того:

— Можно ли тебя понять, Лили Поттер?

«Можно ли тебя простить, Лили Поттер? Можно ли оправдать?», — вот, что он вкладывал в свой вопрос. И Лили не знала. А потому ей хотелось плакать, что она и делала, когда Скорпиус круто развернулся и пошел медленной поступью обратно в дом. А Лили, как всегда неотрывно следившая за ним, вдруг улыбнулась сквозь слезы какой-то кривой улыбкой, и подумала, что он стал слегка похрамывать после возвращение из командировки.

И ведь так было всегда — она замечала мельчайшие колебания его души, изменения в поведении, эмоциях. Лили готова была терпеть его отлучки из-за работы, его постоянные разъезды и усталость. Все это она видела с детства в лице своего отца, и потому это совершенно ее не смущало.

Но она совершенно не была готова к его презрению. К тому, чтобы он вдруг совершенно перестал на нее смотреть, даже хоть как на сестру Альбуса Поттера.

Глупый игрок. Ей нужно было играть свою роль до последнего, а Лили просто взяла и вывалила — вывернула душу наизнанку. Зачем?

Лили не стало лучше. Она не почувствовала себя счастливей. И когда Скорпиус Малфой вновь пришел в их дом, внутри нее крошились остатки самообладания.

— Вот, я опять уезжаю, — говорил он с картонной улыбкой, и Альбус, весело подтрунивая над ним, легонько хлопал того по спине. — Не вернусь раньше декабря, наверное. Решил попрощаться.

С чем сравнима была буря в ее душе? Разве могла быть природа столь разрушающей, как это глупое чувство, вшитое венами в ее кровеносную систему. Лили молчала, боясь захлебнуться от собственных эмоций, проклиная и свои остатки надежды на невозможное, бессмысленно пошла вслед за ним, чтобы, как это было принято, опять проводить его до ступенек крыльца и понаблюдать за тем, как его высокая фигура скрывается за поворотом.

— Осуждённому на смерть и то дают право на последнее слово, — тихо говорила она, подавая Скорпиусу его мантию. — Ты не дал даже этого.

Малфой посмотрел на нее тяжелым взглядом, накинув на плечи мантию, и, медленно выпрямившись, отвел наконец взгляд.

— И что же ты можешь мне сказать, Лили Поттер?

Тяжелый воздух наполнял легкие свинцом, и в этой предлетней неге, казалось, не было ничего живого — природа умирала под натиском бушующей жары, а Лили умирала под давлением чувств, воспоминаний и ощущения вины.

Да. Наверное, она была виновата. Может, она не была права, когда решила, что может просто взять и поиграться в чужие жизни. Но разве… во всем виновата только Лили Поттер? Разве Аида Роули не сама приняла эти ухаживания?

Лили могла многое сказать в свою защиту. И слова громоздились возле ее уст. Но, увы, с них слетело самое бессмысленное и непонятное, то, что в силу обстоятельств легко можно было взять и растоптать:

— Я люблю тебя.

А ответом ей был только шелест ветра и его слегка прихрамывающий шаг.

Да, он опять уходил куда-то, а она опять провожала его тоскливым взглядом.

И что делать, если именно в такие моменты в ее жизни наконец появилось что-то неподдельно искреннее и ценное?