Frozen (гет)

После собственной выписки Бьякуя продолжает приходить к ней в госпиталь каждый день до тех пор, пока ее не выписывают. Первое время она проводит дома, так как ее состояние все еще нестабильно, и Бьякуя радуется, что они могут проводить вместе столько времени.

От Абарая Бьякуя узнает, что Куросаки тоже был серьезно ранен и даже чуть не погиб, но Иноуэ Орихимэ сумела его вылечить. Странно, но Рукия ни разу не вспоминает о нем, и Бьякуя решает начать разговор первым.

— Как там Куросаки? — спрашивает он как-то раз за ужином, когда у Рукии хорошее настроение. Настроение ее тут же заметно портится. — Я слышал, он тоже был ранен во время той битвы.

— Не знаю, я с ним с тех пор не говорила, — отвечает Рукия, нахмурившись. Это понятно — она лежала в госпитале и никак не могла с ним поговорить, но Бьякуя думал, что, возможно, им как-то удалось связаться через Абарая.

— Если хочешь, я могу достать тебе разрешение на проход через Сенкаймон, чтобы ты смогла его проведать.

— Спасибо, но в этом нет необходимости.

— Разве тебе не интересно, как он там?

— Почему нии-сама так волнует Ичиго?

— Я волнуюсь не о нем.

Рукия вздыхает, сообразив, на что он намекает.

— Это в прошлом. Нии-сама может не переживать обо мне. Мы с Ичиго все равно принадлежим разным мирам, так что даже неплохо, что он не ответил мне взаимностью.

— Мне жаль, — бормочет Бьякуя спустя некоторую паузу. Ему действительно ее жаль.

— Все в порядке, — улыбается она. — Видите — мне совсем не грустно.

Врет она или нет — он не знает: Рукия искусна в скрывании чувств за маской. Она училась этому сорок лет. После ужина он предлагает ей сыграть в го, и она охотно соглашается. Завтра она возвращается к работе, и они станут видеться реже. Бьякуя хочет, чтобы этот вечер длился как можно дольше.

Бьякуя играет за белых, и Рукия ходит первой. Она полностью сосредоточена на игре и смотрит только на доску — видимо, просчитывает возможные ходы и сферы влияния. Они не так давно играют — всего-то лет пять, но для Рукии этого времени оказывается достаточно, чтобы придумать собственную тактику и даже несколько раз победить.

— Нии-сама, можно задать нескромный вопрос?

— Спрашивай.

— Вы любили Хисану-сама?

Вот уж действительно нескромный вопрос, и Бьякуя от неожиданности чуть не роняет камень, но берет себя в руки и все-таки делает ход, а потом вздыхает и коротко отвечает:

— Да.

— А влюблялись ли вы после этого в кого-нибудь?

Бьякуя дожидается, когда она сделает ход, и берет белый камень, чтобы сделать свой — он уже догадался, какую тактику она задумала, и теперь знает, как играть дальше. Но вот зачем она задает такие вопросы, он не понимает.

— Да, — решает он ответить столь же кратко.

— Она знает о ваших чувствах?

Бьякуя может просто остановить этот допрос — он не обязан отвечать, но все равно отвечает, потому что эта неожиданная опасность, таящаяся в ее вопросах, почему-то начинает его заводить.

— Нет.

— Почему? Боитесь, что она вам откажет?

Бьякуя прекрасно понимает тактику игры Рукии, но никак не может сосредоточиться на доске и то и дело совершает мелкие ошибки, которые в дальнейшем могут вылиться с крупную проблему. Он даже начинает думать, что она специально задает ему эти вопросы, чтобы сбить с толку и заставить ошибаться.

— Есть причины, по которым мы не можем быть вместе.

— Она простолюдинка?

— Нет. По другим причинам.

На некоторое время Рукия умолкает, погрузившись в раздумья во время очередного своего хода. Ход занимает у нее минут пять, она то и дело наклоняет голову, словно мысленно прикидывает возможные ходы, а потом наконец берет камень и ставит его так, что Бьякуя понимает — вот теперь-то он действительно может проиграть даже несмотря на то, что разгадал ее тактику. Рукия не теряет времени и снова его отвлекает. Согласно этикету игры, это неправильно — отвлекать соперника во время хода, но ее это, похоже, не смущает.

— Если я спрошу, кто она, вы мне ответите?

Бьякуя смотрит ей прямиком в глаза, и она не отводит взгляда. Их разделяет лишь игральная доска, и он мог бы просто наклониться вперед и поцеловать ее, но не смеет.

— Сдаюсь, — говорит он, и Рукия смотрит на него непонимающе, пока до нее не доходит, что он говорит о партии в го.

— Вы смогли подловить меня и имели все шансы на победу, — произносит Рукия, а взглядом дает понять, что ответ на предыдущий вопрос ее все еще интересует.

— А ты смогла подловить меня, — отвечает он. — Я не могу сказать тебе, кто она. Будет лучше, если о моих чувствах никто больше не будет знать.

Рукия кивает. Она кажется разочарованной.

— Еще партию? — предлагает Бьякуя. Она качает головой.

— Уже поздно. Мне завтра на дежурство. Спокойной ночи.

Она помогает ему сложить камни в чашу, а потом вроде бы собирается уходить, но мешкает. Он это замечает, и под напором его взгляда она все-таки решается задать свой вопрос:

— Есть ли хоть малейший шанс на то, что вы говорили обо мне?

Бьякуе не хватает воздуха, и кажется, будто температура в комнате упала до абсолютного нуля. Рукия выглядит чуть испуганной, и он думает, что наверняка выглядит сейчас не менее испуганным, чем она.

— Простите, мне не следовало об этом спрашивать. Пожалуйста, давайте забудем об этом! — просит она и пятится к сёдзи, но ответ Бьякуи ее останавливает.

— Это ты.

Она застывает, совершенно пораженная услышанным, но секунду спустя взгляд ее меняется — она кажется радостной. Он протягивает к ней руку, словно предлагает подойти ближе. Она чуть колеблется, но все же преодолевает страх и подходит. Он проводит ладонью по ее щеке, и она чуть вздрагивает и прикрывает глаза.

— Согреешь меня? — спрашивает Бьякуя, и она кивает. Он наклоняется и целует ее губы.

Ее поцелуи неумелы и осторожны, но она старается. Она не дотягивается до его шеи, поэтому обхватывает его за талию, и он охотно прижимает ее к себе, одной рукой придерживая за плечи, а второй все еще гладя по щеке. Бьякуя уже не сдерживает себя, впиваясь в ее губы со всей страстностью, словно это их последний поцелуй, словно ее вот-вот у него отнимут.

От поцелуя сбивается дыхание, но он готов задыхаться, так как не в силах от нее оторваться. Она чуть отстраняется, давая короткую передышку, а потом осыпает поцелуями его лицо, шею, и Бьякуя сильнее вжимается в ее тело, чувствуя, как от прикосновения ее пальцев по спине бегут мурашки. Он больше не может ждать, поцелуев недостаточно, чтобы утолить его голод. Он тянется руками к поясу ее юката, стягивает его и слышит одобрительный вздох в ответ. Рукия не остается в долгу и тоже потихоньку начинает его раздевать, и Бьякуя не представляет, что ему придется пережить: если уж от прикосновений сквозь ткань косодэ и хаори он чувствует такой озноб, то что будет, когда она коснется его обнаженной кожи?

Он подхватывает ее и несет в соседнюю комнату, туда, где его ждет приготовленный ко сну футон. Бьякуе он всегда казался слишком широким для одного, но теперь, когда их двое, кажется, будто места на футоне недостаточно. Впрочем, это заставляет их лишь сильнее прижиматься друг к другу, и это неплохо.

Они спешат расстаться с одеждой, не теряя ни секунды и не переставая целовать друг друга. Он хочет увидеть ее обнаженной, хочет провести ладонями по ее коже, почувствовать, как она дрожит от его прикосновений. Наконец они полностью наги, но Бьякуе не холодно. У Рукии получается его согреть.

Он кладет ее спиной на футон и возвышается сверху, накрывая ее тело своим. Его руки шарят повсюду, куда только могут дотянуться: гладят плечи, переходят к груди, пальцами дразнят соски. Бьякуя перекатывается на бок, одновременно опуская руки вдоль живота ниже, раздвигает в стороны бедра и гладит их внутреннюю поверхность. Он проводит пальцами вдоль влагалища, она там совсем мокрая и чуть вздрагивает, подаваясь вперед навстречу его пальцам. Он двигается медленно, дразняще, и она чуть стонет, тихонько шепча «нии-сама, нии-сама».

— Зови меня по имени, — просит он, и она с придыханием отвечает:

— Хорошо, Бьякуя-сама…

Он вновь ее целует, ускоряя движение пальцами. Она держит его за плечи, ее глаза закрыты, а с губ то и дело продолжает слетать его имя.

Наконец она прижимается лбом к его плечу, чуть выгибается и расслабляется, откидываясь на подушку. Бьякуя убирает руки и осторожно целует ее в висок, щеку, уголок губ, потом ниже — шею и ключицы, а она гладит его одной рукой по предплечью.

Наконец он переставляет ноги и оказывается между ее бедер. Она понимает, к чему все идет, это видно по ее глазам, но в них нет ни страха, ни сомнений, ни желания его остановить. Его член уже совсем твердый, и он больше не может ждать. Он ждал чертовых сорок лет!

Войти с первого раза не получается — она слишком узкая, и совершенно очевидно, что это ее первый раз. Он продвигается медленно и осторожно, понемногу, и то, что она влажная внутри, очень помогает. Выправка шинигами дает о себе знать — Рукия не жалуется, поэтому Бьякуе приходится ориентироваться на невербальные сигналы. Наконец он полностью в нее входит, чуть переводит дух и целует, а потом так же медленно двигается назад.

Ее руки ползут вдоль его спины и застывают на пояснице, и у Бьякуи вдоль позвоночника бегут мурашки. Он ускоряется и вот уже двигается в привычном темпе, если можно называть привычным что-то, чем ты не занимался более сорока лет. Рукия совсем расслабляется в его руках и теперь лишь тихонько постанывает, и Бьякуя опускает голову, прижимаясь щекой к ее щеке.

Вскоре он кончает, и мир словно теряет точку опоры. Он прижимается к ней всем телом и пытается восстановить дыхание. Рукия обнимает его крепче и тихонько целует в щеку. Он возвращает ей поцелуй, прильнув к губам. Чуть улыбнувшись, она спрашивает:

— Вам тепло?

Он кивает и снова ее целует.

Рукия уходит под утро, едва начинает светать. Она боится, что кто-то может их застукать. Бьякуя тоже боится, но, с другой стороны, ему хочется, чтобы остальные знали, что отныне Рукия принадлежит ему и только ему. Неизвестно, сколько сотен лет должно пройти, прежде чем он решится раскрыть их секрет, но пока оба знают, что лучше держать их роман в тайне.

Следующей ночью она приходит к нему снова, потом еще и еще, и им больше не холодно.