Ласточка (гет)

Разлепить свои опухшие глазоньки получилось ближе к часу дня или около того. Я не особо-то и старалась.

Хочу спать? Буду спать.

Меня не смогли отвлечь ото сна ни скрипучие половицы в коридоре, ни злоебучее солнце, целью которого, судя по всему, было попасть мне в глаза и сжечь их к херам. Даже настойчивый стук в дверь мысленно был послан нахуй.

Немного придя в себя и прихватив сменную одежду, нацеливаюсь на поход в ванную, в которой… занято.

Вторая попытка подёргать дверь не увенчалась успехом. Вздох, стон, ползу в душ на первом этаже.

В гостиной витает оладьевый дух, утягивая нос прямиком на кухню, где шумит вытяжка.

— Как спалось, егоза?

Бабуля как-то угрожающе машет лопаткой и скидывает горяченький оладушек на противень рядом. Там уже целое поколение таких же золотистых и аппетитных.

— Пло-о-ха-а, — хныкаю и встречаюсь взглядом с Бэмби за столом, мирно попивающим чай. Лыбится, кивает.

Недовольно киваю в ответ:

— А ты-то чё радостный такой? Прекрати, я сейчас ослепну.

— Оладьи вкусные! — протягивает мне вкусность, а сам в рот ещё два пихает.

А они не маленькие, в половину моей ладони…

 

Талант. Это точно талант.

 

— А чего спала плохо, случилось чего? — продолжает бабуля, не отрываясь от готовки. Замечаю издёвку в голосе, а потом и блюдо с пирогом на подоконнике.

Почему-то вот только сейчас мои мозги соизволили задаться вопросом: а для кого был тот пирог? Если бабушка делает такую гору оладьев, значит тесто было заготовлено заранее, а где ж оно тогда…

Су-к-а-а, миска на верхней полке.

Была с тестом! Поздравляю.

Ну видела ж миску, ну могла догадаться, что пирог лучше не трогать.

Роковая невнимательность.

Какая-то неделя, откровенно говоря, хуёвая выдалась.

Упихиваю оладий в рот, отпиваю из кружки школьника.

Фу! Сладкий, аж зубы сводит, морщусь и возвращаю гадость на место.

Подхожу в бабушке:

— Тётя Ксюша?

— Тётя Ксюша, — игриво покачивает головой Нин Евгеньнна и наносит мне сокрушительный удар лопаткой по лбу. — А вас, Штирлиц, я попрошу остаться.

 

Потирая лоб, закатываю глаза.

 

Тётя Ксюша — наша соседка через дорогу. Хорошая женщина, правда. Всегда приветлива, мать двух очаровательных спиногрызов, дом — полная чаша.

Всё хорошо, но. Какая же. Она. БОЛТЛИВАЯ.

Её словесный понос действует на мозги похлеще любого энергетического вампира. От непрерывной речевой мешанины хочется плакать уже через пару минут общения. А голос у Ксении Михайловны прям что надо: громкий, звонкий, отбивающий каждую букву сразу в ушную раковину, где бы ты не находился.

В довесок к этой пытке — семилетние двойняшки с деревянными мечами и разбросанным лего под ногами. А, и куда же без допроса про замуж/дитяток/планы на жизнь. Этакая гнилая вишенка на торте.

О-бо-жа-ю.

 

Разворачиваюсь на сто восемьдесят и, смирившись с участью, иду в душ, бурча себе под нос:

— Вообще-то на такой случай надо записки оставлять.

— Что-что? — нагоняя уже в гостиной, раздаётся у меня за спиной.

— Офигеть, как рада, говорю!

— То-то же! — кричит мне вслед некая язвительная особа.

В надежде утопиться ныряю в санузел и ближайший час вылезать не собираюсь.

Оставлю записку: «Пропала при захадошных обстоятельствах», намылюсь дорогущим гостевым мылом и выскользну в окно.

 

* * *

 

Когда я вышла из душа и заглянула на кухню, бабушки уже не было, а за столом сидели «Гьебь» и Андрей.

Колдун с явно мокрыми волосами укутался в тёмно-синюю толстовку и что-то обсуждает со школьником, иногда отвлекаясь на экран ноута.

Горе луковое, наетое, сидит рядом в кремовой толстовке с закатанными рукавами и отбивает ритм по столу.

Если смотреть на них вот так, со стороны, и правда смахивают на братьев.

Только у школьника фигура поспортивней будет, и ощущение такое, что рост не до конца взял, и личико ещё чуть округлое, детское.

 

— А где бабушка? — машу рукой и направляюсь прямиком к оладьям.

— Для человека, который вырос в этом доме, ты слишком часто теряешь в нём людей, — поворачивается в пол-оборота толстовка постарше.

Поворачиваюсь с тарелкой и потираю переносицу средним пальцем.

Улыбается уголками губ и отвечает тем же.

— Антонине Евгеньевне позвонили, и она куда-то ушла. Сказала, минут на двадцать, — нарушает наш обмен любезностями подросток.

Синяя толстовка утыкается обратно в экран.

— Спасибо, золотой ребёнок. Ты хоть выспался? — ставлю на стол свой завтрак и топаю обратно к шкафчикам.

— Да-а, у вас тут уютно, по-домашнему так. Только меня утром с кровати столкнули, — щурится в сторону макбука.

— Ты так сильно храпел, что я заволновался, вдруг ты задыхаешься? Решил: надо спасать!

 

У кого-то хорошее настроение?

Возвращаюсь, сажусь за стол и наливаю на край тарелки острый соус.

— Слышь, что за лицо, мистер «я насыплю в чай сахара с горкой и умру от диабета»?

— Маш, ты гастрономическая извращенка, — осуждение у Андрея выходит довольно реалистично: корчится, аж передёргивает.

Цокаю и показательно макаю оладушек в соус.

— А в чём проблема? Ты же ешь блины с ветчиной и сыром — сладкое с солёным, — ноут закрывается. — А она — сладкое с острым, вы не так уж далеко друг от друга ушли.

 

Опа-па-а.

Бэмби брезгливо фыркает, а «Гьебь» обращается уже ко мне:

— Через сколько выезжаем?

Задумчиво жую произведение искусства из теста, отхлебываю чаёк.

— Глеба-а, а ты меня в бассейн подкинешь? Я с собой всё взял. Пожа-а-а-луйста, — наигранно хныкает кремовая толстовка.

 

Так вот откуда у школьника такое тельце. Похвально.

 

Колдун неохотно кивает.

Перевожу на него взгляд:

— Без меня — хоть сейчас. Если успеете до возвращения бабушки — убежите налегке, а если нет, — оглядываю парней и вздыхаю, — то хана багажнику.

Парень чуть хмурится:

— Почему без тебя?

— А, кстати, кто такая эта тётя Ксюша и что в ней плохого?

— А что будет с багажником?

 

Входная дверь в прихожей хлопает, отдавая вибрацией по стенам.

— Поздравляю, не успели. Теперь по порядку: без меня, потому что я задержусь и буду отрабатывать ночной пирог.

Подпираю лицо рукой:

— Тётя Ксюша — это и есть моя отработка, соседка напротив, я ночью её пирог подъела. А она такая трындаболка, хоть убейся.

 

Андрей понимающе кивает, а «Гьебь» тырит у меня с тарелки оладушку:

— Ну, не ты одна замешана в этом преступлении, — макает зажаристое тесто в острый соус и кусает. — Так что давай я этого, с пузом, отвезу на занятие, там близко совсем, и приеду тебя забрать? Часа два займёт, от силы. У меня планов на сегодня не было, да и дома сидеть скучно.

Мотаю головой, двигаю свою тарелку поближе. И соус тоже. Крысюк.

— Не, спасибо, сама доберусь, электрички вечером пустые гоняют, переживу.

Из тарелки испаряется ещё один оладий, но уже в другую сторону. Толстовка помладше довольно лыбится, обмакивает тесто в варенье и отбивает «кулачок» толстовке постарше.

— Да хватит!

Может быть, я бы и задумалась о предложении некроманта, но после ночных ковыряний в моей голове как-то не особо горю желанием оставаться с ним наедине. Ещё и в замкнутом пространстве.

 

Шорох из прихожей перемещается в гостиную, и чуть позже на кухню заходит гроза всех внучек — Антонина Евгеньевна со своим прекрасным настроением.

— Маш, надо в погреб сходить, соленья взять. Заодно и ребятам с собой гостинцы домашние собрать, плохо гостей с пустыми руками отпускать, — таинственно на меня глядит. — Можете как раз с Глебом и сходить, за один раз управитесь.

Ехидничает.

— Не-а, — подрываюсь с места, хватаю Андрея за капюшон и тащу к двери, — я с этим сгоняю. Экскурсию проведу, ягоды наберём!

Напяливаю уличные тапки и выдаю гостевые подростку. Стягиваю ключи от погреба с крючка около двери, оборачиваюсь.

У колдуна за столом лицо такое смешное, как будто обидели, но мозг ещё не до конца понял, чем именно. Бровки нахмурил, головой мотает.

Чёрта с два я с ним останусь, ага.

Выталкиваю паренька на крыльцо и перешагиваю сама.

Бабушка только и успевает крикнуть:

— А багажник вам кто откроет?

— Разберёмся! — выкрикиваю уже за порогом и, помахав ручонкой, закрываю дверь.

— Это расплата за оладушку, да?

Стоит, руки в переднем кармане спрятал, на кенгуру похож.

Довольно хмыкаю:

— И да, и нет. Пойдём, проведу тебя по ягодным владениям, пускай Глеб бабушку отвлекает.

Оглядываясь, негодует:

— А собирать-то её во что? В руки?

Поворачиваю за плечи и указываю на металлический ящик, обосновавшийся на торце крыльца. Спускаемся и подходим к нему с целью найти какую-нибудь подходящую ёмкость для урожая. Ёмкости.

Выгребаю два пластиковых ведёрка от мороженого, вручаю подростку один и тихо-мирно веду его за собой по тропинке, рассказывая обо всём, что здесь растёт.

 

Участок хоть и напоминает сплошные заросли, но в нём несложно ориентироваться.

Если перед домом, в основном, растут лечебные растения, то выходя во двор из кухни можно найти кучу съедобного.

В магическом потоке, исходящем из земли, очень комфортно живётся всякой мелочи: ягодным кустам, различным овощам, бахчевым, грибам и зелени. Такой обогрев даёт растениям хороший иммунитет, исключая заболевания, связанные с почвой, например, гниль. В особо холодную погоду листву поддерживают тёплые ветра, не давая наземной части увянуть и погибнуть.

А вот деревьям бабушка устраивает полноценную зимовку. Это связано с корневой системой — дай волю корневым гигантам, и те вытеснят всё зеленое с участка, даже обычной траве станет тесно. А копать вручную землю, полную корней, — кошмар любого обладателя земельного участка.

Надо отдать должное — за домом царит организованность и порядок.

Ровные грядки, горшки на подставках и отдельная зона для кабачков около компостной кучи.

Овощи, знаете ли, растут в предоставленных им условиях и не выпендриваются, как та же ромашка. Казалось бы, выйди на любую поляну — везде растёт, хоть все лепестки повырывай. Но нет. Попробуй откопать среди этих самозванок настоящую. Вот и у нас во дворе за ней ещё побегать придётся: эта девица любит прятаться в какой-нибудь высокой траве. Девясил там или мята.

Когда предоставляешь растениям полный комфорт круглый год и они перестают в чём-либо нуждаться — от их привычного поведения не остаётся и следа. Капризничают, веселятся, «бегают» по территории. Порой прям норовят аккурат под ноги попасть, даже тропинка не спасает.

Было бы совсем чудесно «облагородить» её каким-нибудь камнем или, на худой конец, галькой засыпать и смесью залить — дёшево и сердито. Но я никогда не предложу эти задумки первой, иначе и воплощать их в жизнь придётся именно мне: Нин Евгеньнна не любит пускать незнакомцев на свои плодородные земли.

Идея расположить всё «неаппетитное» перед главным входом возникла примерно по той же причине — чтобы никто из детворы не покушался на

драгоценные ягодные кусты и плодовые кустарники. Потому что практически под каждым растут ядовитые грибы. Бабушка переживала, что кто-нибудь может залезть к нам и подъесть ядовитых товарищей. Но не потому, что они отравятся и помрут, а потому что вместо отменных пиздюлей ей пришлось бы их откачивать, а потом выслушивать от родителей ненужные лекции о безопасности. У неё забавные приоритеты.

А традиция высаживать грибы под кустами появилась из-за их любви к «ведьминым кругам». Плясали, где вздумается, живность магическую приманивали. Выделить отдельную зону под самые разнообразные мицелии было затруднительно: участок не резиновый, но и оставлять ядовитые экземпляры на части земли перед домом тоже нельзя. Решили скомбинировать с кустами и кустарниками.

И вот уже под жимолостью уютно обосновался «Сатанинский Гриб», под крыжовником — «Кровоточащий Зуб», а под той самой малиной можно найти смешной «Огненный Коралл».

Естественно, такие опасные экземпляры огорожены низким заборчиком и, для особо упёртых и тупых, стоят под барьером. Не под всеми кустами проживают ядовитые грибы, есть и обычные, пригодные в пищу, и просто несъедобные — для красоты.

Из ягод у бабушки в коллекции, помимо «Волчеягодника», есть ещё «Вороний Глаз» и «Ландыш». И, судя по списку, она их просто по ходу дела с корнем вырвала и дальше себе пошла. А вот грибы-ы. Вот, где истинная любовь кроется! Времени на поиски ядовитых грибов было выделено явно больше, чем на всё остальное.

Мы и кусты-то начали сажать, потому что для грибов уже «основ» не хватало!

Бабушка, одним словом. Вторым — внучка с лопатой. И где-то там, вдалеке, третьим — очень недовольный дед, когда узнал обо всём об этом. Ему же со своими големами всё это греть, кормить, оберегать.

Во время моего рассказа Андрей уже несколько раз почти впечатывал ягоды в толстовку, не успевая донести до рта. Поговаривают, что в его голове водился мозг, но это не точно. Не в первый раз замечаю: ему интересна абсолютна любая мелочь, связанная с колдовством. Если до этого школьник и видел что-то мельком, то сейчас его лично пригласили поучаствовать в магическом кашеварении, всучив огромную поварёшку.

Но есть одно «но».

Как мы будем уговаривать маму подростка, настроенную против всего колдовского царства, — я в душе не ебу. Не думаю, что всё будет так просто.

 

Остаётся надеяться, что она поймёт всю серьёзность ситуации.

Да, я тоже на это очень надеюсь.

Хотя, смотря на его наивность и доверчивость, начинаю понимать, откуда ноги растут. Кстати об этом.

Срываю с грядки пару мини-перцев и даю один Бэмби:

— Андрей, что ты будешь делать, если твоя мама не согласится на твоё обучение, помимо обычной школы?

Жую оранжевую сладость, даю время мальчонке вернуться обратно в реальность и смахнуть розовую пыль «восторга», которой его так усиленно осыпали вчера и сегодня. Продолжаем:

— Бабушка тебе рассказала?

Мы стоим всё у той же грядки, звуки улицы немного смазывают ощущение нагнетаемой мной атмосферы. Да и у меня нет в планах испугать пацана до чёртиков.

— Да, рассказала, — догрызает перец до хвостика и закапывает рядом в землю. — И про маму я тоже размышлял, и даже о том, чтобы сбежать из дома, в случае чего.

Посмотрел на меня снизу вверх, улыбнулся и дальше растение разглядывать.

— Идея так себе, только Глеба подставишь.

Кивает, присаживаюсь рядом.

— Бабушка постарается убедить, лишь бы мама твоя от страха за сыночку в монастырь какой не отправила.

 

Как жаль, что это не поможет.

 

— И как тебе новость о родственниках-убийцах?

Трёт щёку о плечо — руки-то грязные, в земле.

— А как мне новость. Плохо, наверно? Не знаю, я и не общался с ними никогда. Мама развелась ещё когда беременна была. После моего рождения всё сама тащила. Хорошо, что зарабатывает неплохо и я проблем не доставляю. Иногда тётя приезжала со мной посидеть, если маме в командировку надо было. Жаль, бабушка умерла, когда я совсем маленький был…

Руки свои рассматривает, растирая комочки земли между пальцами, словно медитирует:

— А про отца, если честно, я почти ничего не знаю. Только то, что он магом был и тоже как-то с медициной связан. Мама особо в подробности не вдаётся, говорит, со мной это никак не связано. А я прям такой дурак, ага. Не связано, «но колдовством заниматься не смей». «Чем дальше от этих фокусов, тем безопаснее» — настолько там всё не связано, как будто меня маме ветром надуло.

Замечаю, как злится.

— Ты же не думаешь, что в этом твой отец замешан?

— А, Антонина Евгеньевна объяснила, что янтарным нужно хотя бы несколько поколений переждать, чтобы тело потомка силой напиталось и стабилизировалось. Или быть сводным родственником, как это у тебя было.

— О чём ещё разговаривали? — увожу от неприятных деталей жизни, чтобы вздохнул спокойно.

А разговаривать было о чём. Бабушка устроила целую лекцию по барьерным камням, их разновидностям и отличиям. Не забыла упомянуть и про главную причину, почему родовые обереги ценнее, нежели воссозданные по средству алхимии. Всё дело в принадлежности. Камни, как результат трансмутации, абсолютно пустые внутри: нет ни остатков силы предков, ни осколков души, ни значимости. Они ничейные.

Минералы, что используют поколениями, хранят верность определённой семье, точнее, генам.

Поэтому и существуют обряды «дарения»: ты даёшь возможность другому человеку «прикоснуться» к семейному древу, и оберег «позволяет» себя использовать, воспринимая тебя как часть своей семьи. Откуда такие сложности? Всё просто: передаваемые поколениями защитники впитывают в себя что-то от каждого хозяина, приобретая собственный нрав.

 

«Ты чужак, ты не из моей семьи, пшёл атседа!»

Как-то так?

Если мы о Горном Хрустале Алёхиных, то.

Ха-ха, нет.

Он у нас тот ещё говнюк горделивый.

 

Тогда: «Слышь ты, дупло смердящее, положил меня на место, ёбань сраная! Я ща как расплавлюсь — без руки тебя оставлю!»

Да-а, уже похоже на правду.

 

Обычно спокойные, в чужих руках камни могут и характер показать: треснуть или расплавиться, раня при этом чужака. А могут и вовсе пропасть, потеряться. При самых плохих раскладах, когда оберег всё-таки окажется в «своих» руках, потребуется жертва или особые условия восстановления — кипящая родниковая вода с травами или дрова из определённого сорта дерева. Насчёт жертв — касается тех оберегов, в которых содержатся останки предков: кости, волосы или чернила из крови — для бумажных экземпляров. Да, такие тоже существуют.

— Но мне вот, что интересно, — встаёт, отряхивает руки и помогает мне повторить за ним, — что мешает колдунам принять алхимические камни в семью?

— Камни, созданные руками человека, не имеют зачатков души.

Обходим грядки и делаем крюк по участку.

— Даже если ты внесёшь свою кровь в состав, ёмкость таких оберегов всё равно будет меньше природных. Иначе Глеб давно бы уже разбогател.

Хмурится.

— Хах, об этом я не подумал. А если дам свою кровь для создания камня, будет какая-то разница между моим и Глебовским оберегом?

Останавливаюсь, поворачиваюсь к подростку:

— Андрей. Никогда. Никому. Ни в коем случае. Не давай добровольно свою кровь для алхимических экспериментов. Да вообще ни для чего не давай!

От резкой смены тона аж голову в плечи вжал.

— Даже Глебу?

— Даже Глебу, — ерошу мальчонке волосы на макушке, иду дальше. — Есть разница между тем, как ты потерял свою кровь. Будь то раны после драк, сдача крови или случайные порезы — всё относится к «несогласию». Твоя сила в таком случае почти моментально «испаряется» вне твоего тела. Такая кровь абсолютно бесполезна в колдовстве. Но. Если ты добровольно отдашь хоть каплю, а в алхимии нужна именно такая покорность, её можно будет использовать как связующее между тобой и чёрт знает кем, и с хуй пойми какими намерениями. Помнишь, как я передала тебе хрусталь?

— Да.

— В случае с кровью всё намного проще: достаточно сказать, а иногда и просто подумать, что отдаёшь её добровольно, и с этого момента вся твоя жизнь сразу делится на до и после. Ни мне, ни моей бабушке, ни Глебу, ни кому-либо ещё, даже маме, ты не должен давать согласие на свою кровь, понял?

— Ты когда так серьёзно говоришь, у меня мурашки по телу бегают.

Ёжится и рукава спускает.

— Так я и не шутки шучу, чтобы тебе смешно было, горе луковое, — пожимаю плечами.

— А чё эт я горе луковое?

Поднимаю брови:

— А ты ещё разок меня ПопОвной назови, я тебя и не так обзову.

Багровеет прям на глазах. Пусть насладится этим чувством неловкости с примесью стыда.

 

Пускай-пускай.

 

— Да блин! Я тот день вообще слабо помню, а когда Глеб спросил, то растерялся, стыдно же — не запомнить, как зовут человека, который тебе жизнь спас… переспрашивать тоже было стыдно, пришлось как-то самому разруливать.

— Да ладно, я понимаю, — похлопываю парня по плечу и улыбаюсь. — Я вообще удивлена, что ты так хорошо в тот день держался. На следующий день хреново не было?

— Было, рвало, как ты и говорила, школу пропустил — весь день камнем провалялся.

— Ага-а.

За неспешной прогулкой как-то упустила из внимания, когда это мы успели подойти к небольшому навесу и деревянной дверце в земле.

А вот и погреб. На самом деле, он совсем рядом с крыльцом. Просто мне хотелось показать мальчонке наши огородные владения — тоже своего рода чудо. Вряд ли они с бабушкой вчера заходили на эту часть двора: вечером здесь темно, и всё затихает.

— Тебе следует перестать быть таким доверчивым.

Передаю свой ягодный бидончик Бэмби, «поставь вон туда, сейчас поможешь мне». Присаживаюсь, снимаю навесной замок и тяну дверь на себя.

— Ты как мама моя. Я не дурак, за протянутой конфеткой не попрусь.

После дверцы сразу виднеются деревянные ступени, чуть покосившиеся вовнутрь, но функцию свою выполняющие исправно.

— Слышь, не дурак, если бы не Глеб, ты бы поехал с непонятной тёткой в какую-то глушь без каких-либо гарантий на возвращение обратно.

Под недовольное бурчание со спины аккуратно спускаюсь вниз. Здесь нет света, зато есть грибы-светяшки, облюбовавшие деревянные стены под потолком.

Да, выбор материала оставляет желать лучшего. Но погребу примерно столько же лет, сколько и дому, поэтому без особых вариантов. Перекапывать землю бабушка не хотела, обычный бетонный погреб тоже. Выход, как освежить и укрепить стены, был найден в виде светящегося мицелия, проросшего в дерево намертво, но особо его не разрушающего. Эти грибы ещё и холод аккумулируют, в условиях подогрева участка — отличный вариант не переделывать погреб. И плюс один экземпляр в бабушкину коллекцию.

Освещение хоть и слабое, зато захватывает все восемь квадратных метров подземного царства. Хватает ли бабушке этого пространства? Конечно, нет! Тут заставлены абсолютно все горизонтальные поверхности: полки, стеллажи, стол, пол. Если можно было бы прилепить банки к потолку — бля буду, я бы сейчас со стремянкой по погребу расхаживала.

Тем не менее, есть и плюс. Такое количество консервации заставляет держать бабушкин шаловливый хаос в ежовых рукавицах: все банки подписаны, рассортированы по группам и стоят строго от меньшего к большему. По левой стороне висят плетёнки из лука/чеснока и стоят овощные баночки, нет — банчища, по правой: различные компоты, варенье, фрукты и ягоды в сиропе. На дальней стенке обосновалась святая святых — грибы. На столе и под ним, по старинке, стоят ящики с различными корнеплодами и всякими долго лежащими овощами да фруктами.

Пока я пытаюсь понять, что именно имелось в виду под словом «соленья», наверху происходят какие-то копошения и в дыре на свободу появляется любопытная моська:

— Маш, тебе помочь? Я только с виду хиленький, правда. Я могу, ты только скажи.

— И говорю — стой там. Мы вдвоём здесь с тобой не разойдёмся, — выглядываю из глубины. — Я сейчас нужные банки к выходу подтащу, потом тебе передавать начну, ставь их около ведёрок с ягодами, хорошо?

— Хор-о-шо-о-о, — тянет недовольная моська в проёме.

— Кстати, что ты из фруктов и овощей не ешь?

— Я всеяден!

— Отлично! — кричу уже откуда-то из глубины погреба, разглядывая банки на полках.

Лечо? Берём. Кедровые орешки в меду? Естественно. А ещё: огурецы, помидоркис, острые перчики, груши и персики в сиропе, всякие компоты и пару овощных банок для соседки Ксении. А, и грибы, обязательно грибы!

Отдельно выгребаю консервированные патиссоны для Ритки: она их обожает и за баночку гостинца готова простить мне даже мою вредность. Сразу штуки три возьму — взятка прозапас.

Пока выставляю банки на верхние ступеньки, а Андрей потихоньку забирает по одной, размышляю, нужно ли брать земляничное варенье ещё одному городскому обитателю… или облезет?

Не-е, надо взять, узнает, что домой ездила — всю плешь проест.

Иду к «сладким» стеллажам и выбираю всем баночки покрасивши и, что уж там, соседке тоже.

— Ма-аш-а-а… Ма-а-ш!

— Чего-о-о? — передразниваю подростка.

Малиновое варенье тоже захвачу. Жёлтое, с чаем вкусно.

— Андрей? Ты чего там? Если тяжело — оставь! Сейчас, варенье соберу и помогу!

— Да не в этом дело, я сдвинуться не могу!

 

А?

 

— А? В смысле?

— В прямом! Выйди сюда, пожалуйста!

Хмурюсь. Ставлю прошедшие отбор баночки на стол и топаю к выходу.

— Маш… Маш, быстрей! — слышу, хнычет.

Да ёбаный, я бы с удовольствием, но побегу — ноги переломаю, везде эти чёртовы банки! Ещё и на ступеньках!

Начинаю не на шутку волноваться:

— Да что там у тебя?!

— Маша, мне страшно! МАША!