Ласточка (гет)

Шаги эхом отзываются в пустом коридоре. Конечно, все нормальные студенты ещё днем посбегали из этого чудесного места, именуемого университетом. Мне бы тоже сбежать со всеми, но просьба старосты, деканат, куча бумажек, и вот, как итог — время на часах показывает пугающие семь вечера.

Заворачиваю к концу коридора, где обосновались владения аналитической химии.

— Здравствуйте, извините, а Светлана Анатольевна ещё здесь?

Стоять в дверях маленькой лабораторной неловко, особенно когда лаборант в ней и не думает поворачиваться в ответ.

— Она просила занести ей распечатки.

— А.

Спина в халате застывает на секунду, как будто бы размышляя, что делать с очередным молочным студентом.

Только нахер не посылай, умоляю, я и так в универе задержалась и пиздецки хочу домой. Стоп, а разве в лабораторных можно ходить в кепках?

— Оставь на столе, я ей передам.

— Спасибо, до свидания!

Наверно, неприлично было так радостно прощаться и сверкать пятками… Ой, да ладно, переживёт. Хочу побыстрее свалить из этого здания гранитных пыток и попасть в место пострашнее — метро. Полчаса выстоять в вагоне потных и уставших полулюдей, а там уже и до дома минут пять бодрым шагом.

По пути к выходу из корпуса встречаю Светлану Анатольевну, уведомляю о распечатках в лабораторной и уже со спокойной совестью выбегаю на улицу, прохладную и свежую.

 

В своих мыслях топаю в сторону метро, расписывая в голове план на вечер, вот бы ещё заказать чего-нибудь на ужин. Пасту? Роллы? Грузинскую кухню?

Спускаясь в метро, понимаю, что попала в самое пекло — привет, час-пик. Это когда очередь к эскалатору начинается прям от турникетов, если не раньше, а люди напоминают головастиков в луже — только макушки и видны. Отстояв прилично времени в толкучке, наконец-то подхожу к нужному направлению. Осталось дождаться поезд и занять удобное положение тела в вагоне.

Проскальзываю к стенке с межвагонной дверью; хорошо, когда универ почти на конце ветки: есть шанс занять любимое местечко, несмотря на толпу.

Наушники в уши, музыку погромче — можно жить.

Через некоторое время, правда, всё равно начинаю клевать носом, а чуть позже очухиваюсь от резко подогнувшихся коленок. Пока пытаюсь смахнуть сонливость, замечаю в своей голове какие-то странные мысли, больше похожие на отдельные слова.

Даже не так.

Чужие отдельные слова — вот так.

Поток мыслей извне, что пытается прощупать мои собственные, похож на удочку с наживкой, крайне невкусной, кстати. Как будто мне в рот напихивают кисло-солёной тревоги, уверяя, что это амброзия. Вот же тварь.

Кто-то с энергетическим голодом явно ищет, кого бы подъесть. Обычно таких называют энергетическими вампирами, условно, конечно, зато смысл всем понятен — сожрём ваши сильные чувства бесплатно, без регистрации и смс.

 

Главная цель этих говнюков — установить непрямой контакт с жертвой при помощи телепатии и потихоньку вытаскивать лакомые кусочки из мозга, опустошая воспоминания бедолаги. Головные боли, апатия и спазмы по всему телу — частые последствия такого вампиризма.

Обычные паразиты, глистов мне напоминают, если честно. Печально, но человек зачастую даже не понимает, что в его голове скребут десертной ложечкой, выковыривая особо крупные шматы пережитых событий. Особо извращённые гурманы любят посягать на одарённых, взрослых не трогают, не-е-т, там можно нехило так отхватить, а вот молодняк... Те и барьеры то толком ставить не умеют. И талисманами зачастую пренебрегают — не круто, понимаете ли, с бабкиными камушками в карманцах гонять.

Их внутренние переживания всегда приправлены магией, а на вкус такое блюдо, как взрывная карамель, — искра, буря, наслаждение. Ценность выше, в общем.

И тут до меня доходит. Слишком уж долго длится атака телепатией, обычный смертный уже давно бы сдался. Значит, в вагоне есть кто-то из магических? Он ищет кого-то определённого? Или закинул наживку по площади в надежде на удачу?

Чуть выпрямляю спину и пытаюсь оглядеть вагон: людей уже порядком меньше, что радует, но эти чужие потоки в голове мешают, словно комары над ухом.

Несомненно, обереги дают защиту, но без хорошего внутреннего барьера это говно из головы полностью не выкинуть, к сожалению. Ничего подозрительного не наблюдаю, люди как люди — хмурые, недовольные, любимые московские лица.

 

Сколько бы тематических поездов не выпускали в свет, начинка всегда будет одинаковой — забитые реальностью взрослые, не/много сходящие с ума старички и разной стадии развития молодняк.

Мелькающие огоньки чёрных тоннелей и иногда мигающий свет в вагонах создают особую атмосферу, из-за которой хочется спрятаться в телефоне, книге, в чём угодно, лишь бы не оставаться наедине с давящими на мозг мыслями о бытие.

В метро особая романтика, с нотками клаустрофобии.

С объявлением станции в вагон заходят новые единицы общества и инородное в голове затихает. Вышел? Или нашёл, что искал, и уже достал трубочку для трапезы?

 

Так, блять, Алёхина, а что это за внезапный порыв героизма? Ну, найдёшь ты его, сосунца коварного, а дальше что? Будешь в него камушками своими бросаться? А если он уже кем-то подкрепился, что тогда?

 

Признаю, тут мой внутренний голос прав: во мне силы — кот наплакал, я слабее даже самой заурядной ведуньи, увы. Если бы не «камушки», заныканные по всей одежде, — уже б давно померла. Возможно, как раз от трапезы одного из таких паразитов.

Вряд ли кто-то в вагоне намеревается убить человека, высосав его подчистую, — преступления магических существ против людей берутся под особый контроль. Чего не скажешь о преступлениях против таких, как я. Логика простая, нет тела — нет дела, а если и есть, то это уже наши проблемы, а не полиции. «Делать им нечего, лезть в перепалки тварей одарённых», ага.

И мне тоже нет дела, так?

Если человек — разберутся другие, если существо — а само виновато, защиту надо с собой носить.

Решая, что пора бы перемещаться поближе к дверям в центре вагона, встаю у поручня, по привычке смотрю на отражение за надписью «не прислоняться». Вот же срань.

 

Стоит бледнее смерти, голову в капюшон спрятал, весь в стенку вагона вжался. Как будто не видит его никто и не должен.

 

Внутри неприятно паника скребётся, вызывая мурашки по всему телу.

 

Не смотри.

Выдыхаю.

Дышит через раз, весь вспотевший, взгляд рассеянный. Колдовских кровей точно, лет семнадцать, может.

 

Изматывающая усталость и обжигающее изнутри дыхание. Я хорошо знаю, что он сейчас чувствует. На подкорке отпечаталось…

 

Алёхина, прекрати-туда-смотреть.

Ком к горлу подкатывает.

Вцепился в лямку валяющегося рюкзака, удивляюсь, как сам на ногах ещё стоит.

 

Маша, блять, куда?!

Да нахуй, потом разберусь!

Разворачиваясь, замечаю взгляд рядом сидящей бабки. Вот оно. Она, это она его пьёт, на меня косится, но продолжает сидеть.

Клянусь, она смотрит на меня матом, самым гневным из всех, что я когда-либо слышала, чувствовала.

Поезд останавливается — моя остановка.

— Хэй! Привет, как давно тебя не видела! — подхватываю рюкзак, впихиваю амулет парню в руку. — Пойдём-пойдём, в гости заглянешь, мама так обрадуется!

 

Алёхина, хуёвая из тебя актриса.

Трясусь от страха, тащу парня под руку, встречаю ноль сопротивления.

Господи боже, кто бы знал, как я сейчас рискую, спасая вот это нечто на ватных ногах! А если карга сейчас за нами выскочит? Я ж его на себе не унесу, тут вместе и помрём: он — от истощения, я — со страху.

И шум не поднимешь — паника начнётся, мальчонка и так на наркошу малолетнего смахивает. А если полицейские поймут, что мы ещё и магические, закинут в обезьянник без разборок, встрянем оба.

 

Тогда и бабку с собой заберём!

О-о, а это уже адреналин в висках бьёт.

Всё ещё сжимаю парня за руку, когда слышу спасительное «Осторожно, двери закрываются».

Медленно поворачиваю голову в сторону путей — пусто, нет бабульки.

Матерь божья, пусто! Какое счастье! Судорожно выдыхаю.

Никогда, блять, не верьте бабулькам в общественном транспорте! На вид обычная старуха, а лет ей может быть под сотку, а то и больше.

Ладно, и маленькие дети ещё, им тоже не верьте, их я тоже боюсь до усрачки.

 

Ноги еле держат, в одной руке рюкзак, в другой — его обладатель, добрая часть оберегов стали заметно тяжелее — впитали силу старухи, когда паренька за руку подхватила. Окидываю взглядом зал. Надо сесть.

Несу свою тушу на еле гнущихся ногах к ближайшей скамейке. Тушу поменьше тащу за собой — за всё время вообще ни звука не издал, он живой хоть?

Заглядываю под капюшон и теперь могу рассмотреть подростка поближе.

Вы только гляньте на это чудо: глазёнки изумрудные, нос с горбинкой, веснушки по лицу разбросаны, чуть отросшие каштановые волосы. Красивый мальчик, не поспоришь. Такие вот и рождаются колдунами, чтобы красоту свою от чужих лап оберегать. Красивый мальчик... и тупой.

 

— Ну привет, — жду, пока взгляд на меня поднимет, — пить хочешь?

Видно, что соображает туго, кивает, пытается что-то сказать, но осекается — больно. Лезу в рюкзак, уже свой.

— Помолчи пока, — протягиваю полупустую бутылку с водой. — На.

Пить тоже больно, знаем — плавали. Морщится, но пару глотков делает.

Вытирает рот рукавом, смотрит на меня. Потухший, но живой.

— Руку давай, — тянет бутылку ко мне, — да не эту, дурень, ту, что с камнем.

Бутылку ставлю рядом на скамейку.

Сколько там на часах, начало девятого? Оглядываюсь: людей на станции немного, внимание мы особо не привлекаем. Парнишка протягивает раскрытую ладонь с горным хрусталём. Обычно прозрачный, сейчас он больше смахивает на кусок зелёной плесени в твёрдой оболочке.

 

У каждой семьи свои обереги — кто-то носит мешочки с волосами/косточками предков, кто-то использует конвертики с заклятиями, а кто-то, как в моей, минералы, горный хрусталь в частности.

Некоторые из них трескаются от магического воздействия — такие принято очищать в огне, особо слабые просто крошатся в пыль и считаются одноразовыми, а мои очищаются в родниках, растворяя в чистой воде всю впитанную смоль.

Да, обычно загрязнённый хрусталь напоминает сосуд с чёрной вязкой жидкостью. Как лавовая лампа — вот, отличное сравнение. А то, что я забрала у горе-колдуна, — пугает.

Магия/волшебство/сила — как не назови, суть одна — это нечто осязаемое, живое и восполняемое, и не должно выглядеть как гниль. Даже если это отрицательная магия — она живая.

Ныряю в рюкзак; где-то в кармане лежали же, блин.

Вот когда надо — хуй найдёшь.

Нащупываю бумажный свёрток, наконец-то! Разворачиваю бумагу с оберегами — пару запасных всегда ношу с собой, достаточно убрать пергамент с барьером, и они начинают работать.

 

Долго, видимо, сидела в своих мыслях — еле живое тельце начало проявлять признаки жизни и пытаться убрать ладонь в карман толстовки. Та погоди ты, потерпи. Удерживаю ручонку, взглядом показывая, мол, держи так. Ёжится, холодно ему, от истощения-то.

Заворачиваю пугающую каменюку в бумажку-барьер — поеду на выходных к бабуле, может, она в курсе, что с этим делать. Ныкаю «добро» поглубже в карман рюкзака и кладу чистый оберег парню в ладонь, накрывая своей.

 

— Дарую хрусталь рода Алёхиных...

Каждый раз про себя смеюсь с этих обрядов. Столько пафоса, а фамилия подкачала. Но камням-то всё равно, хочешь чтобы работали на полную силу — изволь соблюдать традиции.

— … юному колдуну с изумрудным взором, для защиты, сохранения и предотвращения зла извне.

Хлопаю по ладошке. Мы закончили. Встаю, забирая оба рюкзака на плечи.

— Погнали, горе луковое, нечего тут рассиживаться, легче тебе от этого не станет.

— К-куда?

Гляди-ка, и голос-то у него приятный, ну, везёт же таким уродиться.

— У тебя без еды скоро спазмы начнутся: сначала вырвет, потом голова разболится, а потом и в обморок свалишься. Пошли, тут «Мак» недалеко, накормим тебя.

И меня. Признаюсь честно, я сама сейчас не в лучшей форме. Плакали мои грандиозные планы на вечер, который уже ночь.

Какая нахуй доставка, сегодня в меню комбо-обед и мороженка на десерт. Ладно, гуляем, дайте две!

— Как зовут-то тебя, мелочь? — спрашиваю медленно встающее со скамейки тельце.

— Андрей, и это, — мнётся: то ли стыдно, то ли стесняется, — спасибо, ну, за помощь.

Киваю в ответ, и мы не спеша идём в сторону выхода.

Точно бы помер, Бэмби несчастный.

 

* * *

 

Беру свои слова обратно, это не Бэмби, это сраный лось-пылесось. Не успела я креветочку в соус макнуть, как он полподноса себе в рот запихнул: этим талантом его тоже природа наградила, или приобретённый навык в среде выживания подростков?

Ухмыляюсь, любо-дорого смотреть, как у пацанёнка щёки здоровым румянцем наливаются. Жуёт с такой скоростью, как будто сейчас всё отберу, ещё и съеденное отрабатывать заставлю. Пихаю в рот измученную креветку и двигаю мороженое поближе к Андрею.

— Тебе сейчас сахар нужен, и не спеши так, иначе блеванешь, жуй нормально.

Или он так быстро ест, чтобы со мной не разговаривать? Стыдно?

— Боже, и перестань на меня так смотреть, я тебе не мамочка, ругать не собираюсь.

— А причитаешь прям как она самая, — ну наконец-то улыбнулся, — я надеюсь, тебя не Таней зовут?

— Алёхина Марья Анновна, так и быть, Машей называй.

Вторая креветка летит в рот. О, картошечка.

— Анновна? Значит, колдунство по матери? А я Дмитриевич, правда без этого самого Дмитрия рос, — отпивает из стаканчика, обдумывая, стоит ли продолжать. — С мамой вдвоём и живём, а она, ну, обычная, не из магических.

 

Неловко ему этим делиться, будем считать, что я удосужилась награды в виде честности за спасение. Тема и правда такая себе, в мире колдовских не особо ценят полукровок. Союзы между двумя «волшебными» всегда дают ребёнку комбинацию сил, а когда только один из родителей принадлежит миру магии, то и у ребёнка потенциал в изучении направлений слабее. Но это не значит, что ребёнок по собственной силе никакой, просто обучение вне своей стези даётся сложнее, вот и всё.

Это не как я, у Андрея явно хорошие задатки. Судя по потоку, что я вижу, он быстро восстанавливается — хороший знак.

— Я спросить хотел, если ты из наших, зачем тебе столько оберегов?

Задумчиво крутит камушек в руках, спасибо, что и его не съел.

— «Из ваших» — это из тех, кто ходит вообще без них и попадает вот в такие приколы? — передразниваю, приподнимая бровь. — Присмотрись повнимательнее, что видишь?

Снимаю браслет с руки — верный защитник от ненужных глаз. Смотрю за меняющимся лицом парня. Да, классика.

— Каналы пустые… А как это, почему не восстановишь? Это из-за меня? Ешь, пожалуйста, вдруг совсем плохо станет?

Смеюсь тихонечко, скорее от горести, раньше мне частенько приходилось слушать что-то такое, жалостливое.

— Еда здесь не при чём, ты тоже, — растекаюсь по диванчику, ощущая тепло от съеденного, — меня сил лишили, в детстве ещё. Каналы по телу — это вся магия, что во мне осталась, застряла посередине — и не человек, и не колдунья.

Ой, ну вот эти зелёные глазёнки в сочетании с жалостью — это всё, это смерть.

— А выпили-то как? В детстве, насколько знаю, родительский барьер работает, разве нет?

Тревога сменилась любопытством, оживился, поближе подвинулся.

Думаю, ничего страшного, если расскажу, не секрет же.

— Лет в двенадцать мой классный отец решил сообщить, что у него новая любовь случилась, что ребёнок есть, что развода хочет.

Повезло ему, что бабушки тогда дома не было.

— За каким-то хуем этого ребёнка ещё и с собой привёл, в бабушкин дом. Я тогда только с прогулки вернулась, в доме скандал, а во дворе, у качелей, девочка лет семи стоит, на меня смотрит. Я по доброте душевной, вообще без задней мысли, подбежала к ней, вдруг случилось чего.

 

Неприятно.

Выдыхаю. Воспоминания со временем поистёрлись, но вот ощущения остались живыми.

 

— В общем, сестрица пиявкой оказалась, вцепилась в меня ручонками и начала высасывать, — замечаю немой вопрос на лице, — мы же сводные, половина на половину, вот защита и не сработала. Сначала выпила всю отцовскую силу, а потом и мамину подцепила, а своя у меня тогда только начинала формироваться. Как сейчас помню: всё зелено кругом, солнышко греет, а я сползаю на землю около качелей, не в силах даже голоса подать, пока отцовские вещи под крики из окна летят. А эта ещё смотрела на меня так пристально, — передёргивает рефлекторно, — как будто...

— Как будто ей нравился весь процесс? — тревожный оленёнок, прям мысли читает.

Киваю.

— Да. Отец, выходя из дома, заметил нас, оттащил мелкую, да так и встал столбом, бормотал там себе что-то, а я уже синюшная лежала, в слезах, соплях, заблёванная, всё тело в чёрных точках — магические каналы вдребезги. Жуть. За отцом и мама выбежала, её крик тогда хорошо в голове отпечатался. Знаешь, такой, надрывный, как будто меня заживо сжигают, а она смотрит, ничего сделать не может.

— А потом как?

— А мы знахари, звёзд с неба не хватаем, конечно, но сила неплохая, по женской линии у нас передаётся — крепкая. Мама бабушке позвонила и всё время до её приезда во мне жизнь поддерживала, не давала сердцу остановиться, отец пытался остановить усвоение выпитого у мелкой, да только толку, поздно было — детский организм как губка, впитывает всё и отовсюду.

Бабушка на порог — папу с «сестрой» пинками из дома, маму на хуях распинала за то, что не углядела, а сама со мной на руках к роднику побежала. Он у нас недалеко от дома, вся деревня туда ходит.

Физическое тело было в порядке, а вот поток силы внутри полностью иссяк, не было единого с телом канала, по которому магия могла по телу циркулировать. Тогда мама начала из себя эти пути ткать, буквально — из своих жизненных сил, проклинала всё на свете, особенно отца с новоиспечённой сестрой, проклинала и ни на минуту от меня не отходила. Всю ночь так и просидела, пока я в роднике плавала, бабушка на алтарь несколько овец пустила. Страшно это всё, но помогло. Только я пустой очнулась, ни намёка на поток, каналы пустые, голодные, бездонные. Мама с бабушкой пытались в меня свою силу влить, да только мне мало было, я стала чёрной дырой, почти ничем от пиявок энергетических и не отличалась. На меня по итогу печать наложили, чтобы кого-нибудь неосознанно не убила. Она особо и не мешает, главное — не пытаться колдовать, иначе организм из-за магического голода начнёт сам себя пожирать.

И вот она я, неспособная колдовать, но как будто бы чуть больше, чем обычный человек.

 

Хотя до сих пор помню эти ощущения от магии на кончиках пальцев и мурашек по коже. Помню ощущение лёгкости в теле при колдовстве, когда внутренняя сила сама ведёт тебя к нужным местам с лекарственными травками или туда, где твоя помощь пригодится. Всё помню. И от этого особенно горько. Я могла забрать у живого болезнь и «переварить» внутри тела, могла залечить перелом или усмирить душевную боль, а сейчас ничего не могу.

 

— Поэтому столько оберегов и таскаю, считай, психологическая травма. С ними спокойней.

Разговаривать с этим мальчиком оказалось легко и «освобождающе», возможно, мне просто нужно было с кем-то поделиться своей историей. Кем-то незнакомым, кто не вздыхает над каждым моим словом, выражая сочувствие. Который просто выслушает и отпустит.

 

Оказалось, что Андрей в девятом классе и ему пятнадцать, своими способностями он не особо пользуется. Не умеет.

Мама работает в больнице и вечно на сутках, а парень довольно самостоятельный и ведёт домашние дела в помощь маме.

Ещё любопытный момент: у него есть знакомый по лестничной площадке — колдун, тот иногда даёт ему уроки магии, но больше гоняет по теории. Душнила какой.

Этот сосед ему одноразовые обереги и подгоняет, только в этот раз они Андрею не помогли. Странно всё это, оберег не помог, мой жуть какую-то впитал.

 

— Знаешь, как минералы друг от друга отличать? Как очищать?

— В теории только, — улыбается виновато, — у меня такой впервые, спасибо большое.

И светится весь. Горе-колдун, которого спасло моё несчастье в прошлом и горсть камней в настоящем.

Это что получается, я себе зверушку камушком приманила? Как интересно.

Заглядываю в окно — темень страшная, засиделись мы прилично, задушевные беседы вообще в мои планы не входили. Как и злобные бабки в метро.

— Тебе куда до дома топать? Пойдём, по пути всё расскажу.

Выяснилось, что мальчонка проехал свою остановку ещё пару станций назад и топать нам теперь обратно к метро. Не проводить я его не могу, увы. Это как подобрать с улицы котёнка и оставить в подъезде по итогу.

 

Мы в ответе за тех, кого приручили. Или одарили оберегом, да, Алёхина?

 

По дороге рассказала про хрусталь и родники, Андрей так уши вклеил, что даже вопросов никаких не задавал, ловил каждое слово и энергично, по-детски, кивал в ответ. Хороший же мальчик, и потенциал у него неплохой.

 

Это мне покоя не даёт.

Под конец обменялись номерами, прочла лекцию о безопасности в общественных местах, в вагон посадила, ручкой помахала, написала в чате, чтобы отписался, как до дома добежит, и, выдохнув от тяжести на плечах, побрела в сторону дома.

 

Заветный поворот ключа в замке, шаг через порог, и день можно считать завершённым, почти.

Закидываю минералы с одежды в банку с родниковой водой. У моих, кстати, обычная реакция, правильная — чёрные капельки внутри, изредка реагирующие на прикосновения, никакой плесени.

Ползу в ванную.

Выходя из душа получаю сообщение, что объект на базе и всё в порядке, благодарности за спасение, обещание покормить в ответ и какие-то уточнения по хрусталю.

Посидела на кухне, задумчиво разглядывая пар над чашкой. Всё-таки отправила сообщение с предложением на этих выходных сгонять вместе к бабушке в деревню, на родник сходить, развеяться чуток.

Мне всё равно каменюку ей отвезти надо, а тут сразу с виновником приеду, удобно.

Ответа не получила, поздно уже, а завтра в школу. А завтра?

 

А завтра кому-то вставать в семь и тащиться к первой паре.

Бля-я-ять.

Да почему всё так некстати.

По кухонной столешнице ещё домовой с блюдцем вышагивает, явно недовольный.

— Прости, маленький, совсем забыла, пошли.

Подхватываю блюдце с комочком шерсти и несу к холодильнику:

— Выбирай всё, что захочешь — всё твоё.

 

Домовёнок у меня подобранный, в универе ютился по углам, не выдержала, притащила тапок и забрала к себе. Шуршит себе иногда, за птичками в кормушке наблюдает, пыль гоняет. Его присутствие в квартире даёт ощущение уюта и спокойствия, кажется, даже сплю крепче.

Заворачиваюсь в тёплое одеяло и неприлично широко зеваю, усталость накатывает волнами, ноги гудят, комочек на кухне по блюдцу цокает.

Охуенный был денёк. А можно больше не надо?

Рискую не пережить ещё один такой же.

Договорились с Бэмби на субботнюю электричку, там недолго — около часа и мы на месте. Если поехать пораньше, то успеем к обеду; бабуля сказала, что картошечки нам пожарит, на шкварочках, ради такого можно ещё два дня учебы потерпеть.

Правда, Андрей в пятницу спросил, можно ли его знакомому с нами.

 

С нами?

Сомнительная затея — честно призналась, но школьник уверяет: его мама очень тепло относится к соседу, плохого за ним замечено не было.

Ах, ну раз ма-а-ма доверяет.

 

[Бэмби]

Маааш, а он на машине,

а он нас довезёт и обратно привезёт.

[Maria A]

А на кой хуй ему бабкина деревня сдалась?Чё ты там ему напиздел уже?

[Бэмби]

Я про метро рассказал и про хрусталь…

И про тебя немного, без подробностей, конечно.

[Бэмби]

Про субботу ещё ляпнул, вот его и прошибло,

но если прям нет, я ему откажу, всё ок.

 

«стрёмный чел на тачке < стрёмные челы с голыми писюнами в электричке»

 

[Maria A]

Хуй с тобой,берём колдуна.

[Maria A]

Исключительно как дополнение к машине.

[Maria A]

Так и передай.

Как говорится: то нихуя, то дохуя.

Что я знаю про этого чудо-классного-колдуна-соседа?

Ха.

Что одноразки защитные у него говно. Ещё что он какой-то там аспирант-зубрила, фанатеющий по алхимии. Собственно, это объясняет первый пункт. Уважения особо не вызывает: играешься с трансмутацией — играйся в одиночестве, не впихивай ребёнку результаты своих экспериментов. Они могут стоить ему жизни, полоумный ты придурок.

Я уже думала об этом: если бы Андрей купил себе простой оберег или подороже — зеркальный, то всей ситуации в метро могло и не произойти. Минерал успел бы нагреться и предупредить школьника об опасности, а не раскрошиться от малейшего воздействия.

 

А если у мальчишки просто нет лишних карманных на цацки магические, умница-разумница?

Тоже верно, вскипела, не подумав. Может, этот аспирант и не при чём, ладно... надеюсь, у него аллергия на свиные шкварки.

 

* * *

 

В субботу, казалось бы, и поспать можно, выходной же, а всё равно встала рано, в девять.

Рано — говорит человек, который полночи по квартире шатался от необдуманно выпитого стаканчика кофе на ночь глядя. Ритка, овца такая, потащила после учёбы в ТЦ сначала поесть — это святое, — а потом искать ей обновки для гардероба. Нас было трое: я, она и её непоколебимое желание найти что-то в куче чего-то, обязанное зацепить взгляд кого-то там из старшаков в универе.

 

У нас последние недели две девки с потока как с цепи сорвались. Какая-то суматоха, пересмешки, предложения из разных групп позависать в каком-нибудь баре всем вместе. Пугают они меня своей инициативой.

Весна, слышь, ты чё-т рано, мы так не договаривались.

У всех приподнятое настроение, а у меня — матка.

Месячные, знаете ли, отлично держат кортизол и тестостерон на уровне «только подойди, сука, я сожру тебя без соли».

Бегущую строку на моём лбу не замечает только Рита — всегда на позитиве, всегда влюблённая дурёха.

Вот мы и ходим: тварь из дикого леса и Белоснежка, не иначе.

 

— Как тебе?

Крутится в слишком летней, как по мне, юбке до колена, сверху топ. Ну, симпатично.

Чуть хмурится:

— Правда, сверху всё равно халат напяливать, у нас на следующей неделе сплошное ассорти химии.

— Очень хорошо, только колготки не забудь, а то до свиданий своих и не доживёшь.

Причитает что-то, но кивает. Отлично, квест пройден.

 

По привычке беру в кофейне дозу, а дальше всё как в тумане: ночь, открытый холодильник и моя кислая мина в нём. Стою, колбасу жую.

Взгляд на часы — половина третьего. Жую дальше.

 

Уверяю, девять утра — это верх героизма для меня сегодня. За мной заедут к двенадцати. Собираю вещички на загородные выходные, конечно, парням тоже предложила — дом у бабушки небольшой, но вместительный, и хозяйка она радушная, за исключением некоторых нюансов. Дополнению к машине предложила из приличия.

Проверяю бумажный свёрток в кармане рюкзака — виновник поездки на месте.

 

К оговоренному времени Андрей пишет, что они поехали в универ к зубриле, что-то срочное с его работой решить надо, извиняется, что задержатся.

 

Первый штрафной.

 

Через часа полтора соизволили написать, что подъехали. Ну, пойдём, посмотрим, с чем там ваших алхимиков едят.

Перед подъездом меня ждёт обычный синий кроссовер корейских кровей, ничего такой.

 

Обычный, ага. Для аспиранта на нищенской зарплате, ага. Заливай больше.

 

Водителя не вижу, только лучезарную мордаху на переднем пассажирском.

— Всем здрасьте, — с рюкзаком наперевес упихиваю себя в салон машины, — уютненько тут у вас, свежо.

— Извини, задержались, — Бэмби ведёт себя непринужденно, давая мне понять, что ему здесь комфортно. Наверно, мне тоже можно выдохнуть.

— Привет, пришлось забрать из универа работу на дом, забыл про ночёвку, — ко мне полностью не поворачивается, но чуть машет рукой и как будто улыбается даже, протягивая мне телефон. — Глеб. Вобьёшь адрес?

 

Гьебь.

 

— Маша, — ввожу адрес, возвращаю телефон. — Значит, решил остаться с нами на ночёвку?

— Тёть Тане обещал увезти и привезти, — отмахивается в сторону Андрея, — от меня места живого не останется, в случае чего.

 

В случае чего, умник?

Понятно, мы с ним в равно-недоверительных позициях по отношению друг к другу. Мамка с папкой новообретённого ребёнка не поделили. Умора.

 

Нашу высокоинтеллектуальную молчанку изредка нарушает городской шум из приоткрытых окон и какие-то рассказы из жизни оленёнка.

Выезжая из города, забываешь о его суете, атмосфера вокруг тише и свободнее, нет скованности на дороге и смога над головой, дышать легче и желанней.

Никакие беседы заводить не хочу, я спала часов пять от силы, месячные отдают тянущей болью в правом боку, голова гудит, грудь ноет.

Предупреждаю о наушниках, пускай мальчики шушукаются, прикладываю голову к холодному стеклу и отключаюсь под какое-то модное атмосферное чилаут радио в ушах.

 

Недолго дремала, спустя минут сорок почувствовала снижение скорости и поворот направо — приехали, значит.

Бабушка живёт в начале деревушки, тут и дорога ещё не разбита, и домики встречаются современные. А вот ближе к окраине — лес и речушка местная, постройки всякие древние, там и родник где-то поблизости. Детвора летом лягушатник в нём устраивает и барахтается, а взрослые их гоняют — невежливо так к чистому месту относиться. Бабушку мою здесь все знают и уважают, а родник кто-то из наших предков как раз возвёл, поэтому к нему и относятся соответствующе.

 

О, различаю очертания нашего «поместья».

Когда перед знахарями ставят вопрос «дом побольше или клочок свободной земли?» — будьте уверены, они выберут второе. Потому на наших семи сотках чёрт ногу сведёт: скромный двухэтажный дом, построенный кем-то из прадедов, красуется где-то в глубине участка.

На фоне современных коттеджей наше семейное гнёздышко как налёт советского наследия. Летняя дача, если проще.

Но если сравнивать с обладателями квартир в «загаженной Москве» — мы шикуем: целых три спальни, гостиная, просторная кухня и аж два санузла! И не важно, что в спальнях ничего, кроме кровати, особо и не поставишь, а до нормальных туалетов была «яма» во дворе. И что фасад дома надо раз в пару лет обслуживать, пропитывая древесину защитой от плесени, которая способна пролезть где угодно, если время просрали.

«Зато у вас есть камин!»

Да, а вы его хоть раз чистить пытались? А в летне-осеннее рабство на заготовки попадали? А в погреб всё это таскали? Его ещё попробуй найди на той земле, где Алёхины живут.

У нас же, понимаете, другая гордость — двор!

 

А тут всё как всегда: травы по колено и только посмей что-то сорвать! Всё нужное, всё лечебное! Вечнозелёные засранцы, поддерживаемые магией в тепле и достатке. Курорт круглогодичный.

В детстве я очень любила бродить по двору и разглядывать полустёртые таблички у разных кустиков, казалось, они там просто для вида. Мама с бабушкой на зубок знали каждую травинку, ягодку и деревце вокруг дома.

 

«Вот здесь, Машунь, растёт слеза Юноны, или Вербена лекарственная, её отвар дают при высокой температуре, а мазь из листьев используют на сильных ушибах. Если нет вербены, бери зверобой или листья шиповника. А вот здесь, рядом с ромашкой, Адонис весенний, у нас его называют горицвет — применяют при болезнях сердца и головных болях, как успокоительное. А во-о-н там, пойдём, рядом с лавандой…»

Мама водила меня за собой, рассказывая, как правильно и в каких пропорциях смешивать культуры для разных целебных эффектов. Она была настоящей мастерицей в составлении мазей, отваров и лечебных чаёв. Всегда понимала по виду больного, что ему нужно дать и на что может быть аллергия. Могла встать посреди ночи из-за предчувствия «беды» и сидеть в ожидании гостей, и зачастую оказывалась права.

В отличие от бабушки. Антонина Евгеньевна, в прошлом — вторая глава местного совета знахарей, а ныне — просто бабуля, всегда предпочитала «тёмную» сторону. Ядовитые грибочки, ягодки, цветочки, несите всё да побольше! Конечно, людей на ноги она тоже ставила, но чаще пропадала на очередных сборах сырья для экспериментов, где-нибудь подальше в лесу.

 

О-о, эту женщину боялись даже звери, что уж говорить о людях. Одна управа на неё была — первый глава совета, мой дед, Михаил Алёхин. Рослый дядька, с солидной сединой, от него всегда пахло бергамотом и мятой, немного карамелью.

Когда мне было пять, они с бабушкой решили развестись, без обид и ссор, просто чувства угасли. Деду тогда предложили хорошую должность в «Департаменте Магических Исследований», что подразумевало под собой командировки и переезды. Решил не оттягивать разговор, оба были благодарны за совместно прожитые годы, за мою маму и меня, мелочь пузатую, бегающую вокруг них.

Как по мне — пример взрослых отношений, достойный уважения.

Мы иногда созваниваемся, но чаще переписываемся.

 

А бабушка после развода взялась таскать меня летом с собой по лесам.

«Машка, смотри сюда, красивая ягодка, да? Закинешь в чай к однокласснику — помрёт. Волчья ягода это, блестит, манит, а есть нельзя, запоминай.

А сюда взгляни — гриб Паутинник, в простонародье — приболотник, сразу ничего не почувствуешь, а вот через недельку другую будет поносное веселье и гроб!»

 

Ну, бабушка у меня такая, да. У неё в роду были знахарки и колдуны элементники, ей вот воздух симпатизирует. Вполне подходит, взгляд лихой придурковатый, идей в голове — хоть ложкой черпай.

Бабушка частенько во двор всякую ядовитую дрянь из леса тащила, для коллекции и разработок антидотов. А куст с волчьей ягодой, кстати, посадили прям у крыльца. А на месте «ямы» — малину… вкусная, зараза.

 

Сколько раз не предлагала теплицы и сад обустроить, бабушка всё брюзжит на меня, что травки сами место выбирают. Там своя атмосфера: какие-то привередливые, им одиночество подавай; другие, наоборот, только в ароматной компании расти и могут. Я, честно, перестала искать компромисс и просто обхожу эту зелень по давно протоптанной Алёхиными тропинке. С возрастом, правда, как в город переехала, всё-таки заметила систему — травы лекарственные растут исключительно вдоль заборчика, то ли тем самым защищая то, что внутри двора, то ли сбежать хотят.

У меня вот получилось, а вы и дальше страдайте.

 

Корона нигде не жмёт?

Поджимает иногда, каюсь.

Ладно, для честности признаем, что за счёт этих самых трав я и могу позволить себе комфортную жизнь в Москве. Составлять для меня верные по граммовкам смеси — проще пареной репы, а за счёт магии в домашних травах эффект от таких настоев намного выше, чем от покупных «пакетиков». В моей учебной группе сессии только так и сдают.

«Маш, а тот чай для концентрации и памяти ещё остался?»

«Машенька, а мазь успокаивающая есть?» И всё в таком духе.

И бабушке хорошо — растения в росте не тормозят, — и мне заработок неплохой.

 

Окидываю знакомые широты взглядом; сбежать-то сбежала, а всё равно возвращаюсь сюда постоянно.

К тем самым качелям — некогда любимому развлечению, а сейчас — камню воспоминаний, привязанному к шее.

Сраные качели.

Ладно, отряхнулись-потянулись, вылезаю из машины и потягиваюсь от дремоты.

Глеб, не, «Гьебь» ставит ручник, глушит мотор, расталкивает сонного Андрея и выходит вслед за мной. Обычный такой «Гьебь»: с меня ростом, растрёпанные волосы, джинсовка на толстовку и штанцы, заправленные в мартинсы. Прикуривает.

 

Дорогущие, сука, мартинсы!

Сколько ты зарабатываешь на этих камушках, чел?

 

Андрей вываливается из железного коня последним и, вытянув рюкзак, закрывает за собой дверь. Стоит, зевает, местность разглядывает.

Да, наш озеленённый двор сильно выделяется среди, пока ещё, спящих вокруг земель. Подхожу к «Гьебю» и прошу курить подальше вот от этой красивой травушки, «она не любит сигаретный дым и злая, как собака, может ужалить».

Замечаю лёгкий оценивающий взгляд, затягивается и кивает, покорно отходя от забора.

Подзываю Бэмби и обращаюсь уже к обоим:

— Думаю, по живой изгороди и так понятно, что дом у нас на приколе. Поэтому, пожалуйста, — специально выделяю, — пожалуйста, смотрим за моими действиями на пороге и повторяем точь-в-точь как я, понятно?

Кивают. Тыкаю пальцами в обоих:

— Будем себя хорошо вести — нас покормят, напоят, поцелуют в лобик и спать уложат.

Снова кивают: Андрей со всей серьёзностью, колдун же, наоборот, с усмешкой. Проходим через калитку, поднимаемся на крыльцо, обычное такое, деревянное, со скамеечкой около двери.

Прихожая тоже стандартная, небольшая: справа всем привычные вешалки для одежды, чуть дальше — шкаф, а слева от двери стоит комод для обуви, на котором красуется деревянная миска с крупной морской солью. Беру горсть, закидываю через правое плечо, разуваюсь и спокойно прохожу к шкафу повесить куртку.

 

Школьник повторяет за мной, особо не думая над смыслом процесса, но вот алхимик. Тот застыл с немым вопросом на лице, с солью в ладошке. Сиротинушка. Постоял, подумал, попытался сделать шаг и.. завис. Нога, встретив сопротивление барьера, зависла прямо в воздухе, вопрос с лица пропал, появилось смятение:

— А если я, допустим, крещёный?

— Допустим, — закрываю дверцу шкафа. — Боишься, что соль ангела-хранителя твоего обидит?

— Нет, но это как-то неуважительно, греховно даже?

Говорит, а сам перекидывает соль через плечо. Правое, правильное. Вытаскивает свои ноги в чудных носках из мартинсов, что стоят, как крыло самолёта.

 

ЧуднЫх.

— Сходишь в церковь на исповедь, не обломаешься.

Обыденно хмыкает в ответ, вешает джинсовку в шкаф и замечает взгляд мальчонки у меня за спиной. Оборачиваюсь, а та-а-м.

 

Там не человек, а светящаяся лампочка. У Андрея на лице такое озарение: похоже, у него сложился пазл из дома, цветущей травы в середине весны и правого плеча с солью. Конечно, откуда у подростка опыт пребывания в колдовских местах, у него в кругу общения «Гьебь» да я из тварей магических. Мама обычная, папа свинтил, силами пользоваться банально не умеет, а теория без практики — считай, просто фэнтези книгу прочёл.

 

Не выдерживаю и хлопаю его по плечу:

— Добро пожаловать в мир магии, Гарри, — улыбаюсь.

Провожаю ребят в санузел и, выдав гостевые полотенца, указываю на светлое помещение впереди:

— Прямо по курсу гостиная, располагайтесь, а я бабушку поищу.

 

Иду на кухню по велению сердца. Того, что в желудке.

Как же.

Здесь.

Пахнет!

Дамы и господа, поздравляю, мы сорвали джекпот. Бабушки не наблюдаю, но не сильно из-за это расстраиваюсь: здесь и без неё жизнь кипит.

Всё пространство на кухне пропитано ароматами домашней стряпни.

На плите сковорода с поджаренной картошечкой на шкварочках и золотистым луком. Стырить пробу не получится: деревянная лопатка застыла в воздухе над плитой и следит за сохранностью блюда, изредка его помешивая. Я как-то раз такой по лбу получила, больше не рискую.

Прокрадываюсь к столу около плиты, где нож сам по себе гуляет по разделочной доске, выбирая, какой овощ пойдёт следующим в миску с уже расчленёнными товарищами.

 

Обожаю, когда бабушка вот так оставляет хозяйство на колдовство, ощущение детского восторга, как будто впервые вижу. Это что-то на домашнем, уютном.

Решаю помочь миске с овощами и заправить салат маслом, как слышу шорох с полок над вытяжкой.

 

Домовой был здесь сколько себя помню. Дедушка называл его «Буря», а бабушка иногда ласково зовёт «Поганцем». Комок не то пыли, не то тучи, на длинных сероватых ножках, «почему-то» очень любящий стаскивать мелочёвку со всего дома к себе туда, под потолок. И попробуй отобрать — шипит, кусается. Только выгодный обмен, только хардкор. Он меня в детстве, честно, недолюбливал, я ему поганку пыталась скормить. И не раз.

— Буряка, в гостиной друзья, у них ничего не воруй, — угрожаю ложкой сползающей серой жопке по дверце кухонного шкафа.

Плюхается около плиты, прыгает ко мне поближе. Всё-таки соскучился, поганец.

— Ты же у нас здесь самый главный? — отдаю ложку.

Пыхтит, мешает салат под звонкое отстукивание ножа по доске.

— Куда наша Нин Евгеньевна ушла, не подскажешь?

Домовой без раздумий указывает своей костлявой ручонкой в сторону окна, вздыхаю. Ну да, бабушка явно не дома. Не удивлюсь, если пошла на обход по деревне. Середина апреля — самое время для сезонных болячек. Особенно для слишком взрослых детишек без шапок, бегающих в расстёгнутых куртках по нашей деревушке.

А ой.

Она буквально за окном. Присматриваюсь: топает в сторону дома, в своём прекрасном льняном платье, в вязанной кофте на плечах и домашних тапочках с причудливыми носами на восточный манер. Судя по банке с компотом в руке — в погреб ходила. Радуюсь, когда замечает меня в окне и машет пучком зелени. Открываю кухонную дверь во двор.

 

— Как это мы с тобой разминулись-то, Машк? — переступает порог, передает букет свежести и банку с компотом.

Из кизила, мой любимый.

Берёт солонку со столешницы рядом и посыпает за правое плечо.

— Вроде на той же стороне двора была, а машину не услышала. Ну, здравствуй, егоза городская, — отряхивает кофту и тянется обнимать.

— Так это все джунгли твои звукопоглощающие. Там колючка опять разрослась, на курящих людей нападает, — кряхчу от слишком уж крепких объятий.

Это я настолько усохла, или бабушка подкачалась?

— Ой, брось ты, колючка не ядовитая, не убьёт. Зато около забора никто не дымит, — совсем по-девичьи хихикает. — Ну, где там мальчики твои, пора бы и на них посмотреть.

— Либо в гостиной сидят, либо, — замечаю две приближающиеся тени, — на ловца и зверь бежит.

 

Улыбаюсь и киваю на гостиную. Бабуля успевает ополоснуть и закинуть зелень под скучающий нож, поправить причёску и перешагнуть границы кухни в сторону гостиной.

— Здравствуйте, мальчики. Хорошо, что выбрались на выходные, нечего в пыльном городе сидеть. Антонина Евгеньевна, бабушка Марии.

— Глеб Аркадьевич, приятно познакомиться.

— Андрей Дмитриевич, очень приятно, — слышу, как мнётся.

 

Стес-ня-ет-ся.

Бабушки всегда одинаковые, да? Хмыкаю, пока открываю компот. Буря, застыв с ложкой как с посохом, с интересом наблюдает за фигурами в другой комнате.

 

А алхимик молодец. Объяснил школьнику базовый этикет.

В колдовском мире принято представляться по имени отчеству/матчеству, чтобы собеседник понимал, колдун перед ним или обычный человек. А отчество или матчество зависит от того, чью силу ребёнок перенял в большей степени. Иногда добавляют и фамилию, если род на слуху, это подчёркивает важность персоны, но фамилия больше про официальные приёмы — не наш случай.

— Помощь нужна?

«Гьебь» проходит на кухню, рассматривая многочисленные пучки засушенных трав на верёвках у окна. Тоже засматриваюсь на пару секунд, не забыть бы проредить бабулины травы во благо своих запасов.

— Да, не откажусь. Буря, подай, пожалуйста, тарелки, — забираю у домового ложку и подталкиваю к шкафам, отдаю колдуну миску с салатом. — Это на стол, и компот можно перелить вон в тот графин с подоконника. А куда бабушка мелкого уже прикарманила?

— Как я понял, повела определять его предрасположенность в магии.

— А, с места в карьер, значит. Я думала, что завтра поведёт, — расставляю тарелки, подаваемые Бурей. — А ты молодец, ну, что предупредил о правилах.

— Да, подумал, что не помешает ввести его в курс дела.

 

Стоит ко мне своей худощавой спиной, в розовой футболке. Из тапок выглядывают полосатые, как леденцовая трость, носки и скрываются под штанинами на уровне щиколоток. Причесался, что ли? Вроде растрёпанный был.

 

Да даже растрёпанному «Гьебю» всё равно бы уступала по внешнему виду.

Я то приехала, как будто и не уезжала: спортивки, затёртые кроссы и огромный пуловер, или как его там, свитшот? Бля, кофта короче. На ней, если постараться, можно найти пару боевых пятен от соевого соуса.

Меня на машине везли, вообще-то. Домой везли, вообще-то, зачем мне было наряжаться?

 

А ещё смарт-часики, тонкие браслеты и пару колец вдобавок. По стилю одет, ботаник.

Ага, давайте теперь зубрил по внешнему виду определять.

Хотя-я, не удивлюсь, если в его плейлисте какая-нибудь модная попсовая чепуха или, ещё пуще, — суровый русский рэпчик.

 

— Даже от «дополнения к машине» бывает толк. За пределами этой самой машины, — хмыкает спина в ответ на тишину.

Ах ты ж блять.

— Что, Андрей передал? — явно веселюсь и краснеть не собираюсь. Напомню, они ещё и задержались.

— Случайно увидел, когда он тебе писал.

Ставит графин на стол:

— Но можно было бы и повежливее. Где у вас приборы лежат?

Киваю Бурьке, и тот бежит по столешнице к нужному выдвижному шкафчику, подзывая «Гьебя».

— Ты — дополнение к машине, я — к загородной ночёвке, вкусной еде и суперклассной ведунье, которая сможет помочь мелкому в колдовском деле, вопросы?

 

Повыёбывайся тут, ага.

 

— Резонно, никаких, — кивает и раскладывает столовые приборы. — Один-ноль в твою пользу.

Наш странный разговор прерывает бабушка и очень уж взбудораженный подросток. Звезды во лбу не хватает, честное слово. Нина Евгеньевна, как опытная колдунья, погоняла его по тактильным тестам и вынесла свой вердикт: мальчонка из активных элементальных магов, к нему охотно тянутся огонь и земля, менее — вода, а вот до воздуха ему далековато.

 

Этот элемент ошибочно считают чуть ли не слабейшим, а всё из-за его нрава. Его невозможно полностью подчинить, и из-за сопротивления в итоге страдает сам колдун, выдавая меньший из возможных результатов. А с ветром просто нужно быть наравне и развлекать, когда стоит полный штиль. Не у всех хватает выдержки.

Обычно колдуны с его отметкой немного придурковатые, свободолюбивые и шебушные. Бабушка в их числе, конечно же.

 

По глазам вижу: ей даже обидно, что воздух мимо. Она бы взяла Андрея под своё обучение, будь в нём хоть малейший отклик на поток. Приглянулся он ей.

Сказала, что поспрашивает парочку знакомых, преподающих в Москве, базу нагнать будет несложно — Бэмби схватывает на лету.

Обедо-ужин прошёл, на удивление, очень ладно. Бабушка искренне заинтересовалась наработками «Гьебя» в алхимии, оценила его барьерные минералы, даже похвалила.

 

Теория с камушками пустышками мимо, получается?

Получается, что так, но вопросов от этого не меньше.

Между тем, пока они болтали, я была на службе у голодного растущего организма. Эта мелочь жрёт уже третью порцию картохи, а приношу ему эти добавки я. Бабуля слишком увлеклась разговором с молодой кровью. То и дело докладывает ему салат и кивает в такт его объяснениям. Два душных человека за одним столом — это сильно, конечно.

 

Честно, я лучше побуду на побегушках у рта. Поправочка, ртов. Буря умостился рядом с Андреем — они неплохо поладили — и тырит к себе в мисочку шкварки с тарелки школьника.

 

— А моя Маша тоже ведь на химическом направлении учится, — бабуля замечает моё негодование от внезапного внимания и переводит взгляд на меня, — как там дела в университете?

Бабуль, всё мимо, кривляясь закатываю глаза:

— Сравнила хер с пальцем. Глеб химик, а я так, технолог-пищевик, совершенно разные направления.

Бабушка одаривает таким тяжёлым взглядом, мол, «не выражайся».

— Да нормально у меня дела, ба. Девки весеннюю лихорадку словили, резко начали интересоваться ребятами из старших потоков, скоро до магистров с аспирантами доберутся. Строят планы, как шоколадки с номерками подложить, да на преподов не нарваться.

— Да не любят старшаки ваши шоколадки, — как-то уныло завёл колдун, — посоветуй девчонкам что-то посъедобней прикупить, кофе там или булку какую.

На моём лице жирным шрифтом читается «а не зажрались ли чьи-то морды?», потому продолжает:

— Я иногда могу до ночи в универе проторчать, мне эта несчастная шоколадка — как мёртвому припарка. Хоть бы раз кто шавуху занёс, — пожимает плечами под бабушкино хихиканье.

 

Еба, птица важная.

Парень переводит взгляд на Андрея:

— Ты не лопнешь, деточка?

— Я, видать, ещё восстанавливаюсь после метро. Всё наесться не могу, если честно, — вытирает рот салфеткой и улыбается в ответ. — Или я просто растущий организм, отстань.

Под смешки и переговоры за столом ловлю бабушкин взгляд, задержавшийся на Андрее. Нотка беспокойства? Ещё немного посидев, мне дают команду сопроводить юных господ на второй этаж и показать им их спальню.

Планировка дома довольно стандартная, на первом этаже всё по правилам: прихожая с кладовкой, чуть дальше гостевой санузел и просторная гостиная с камином, лестницей на второй этаж и библиотекой вдоль длинной стены — заслуга дедушки. Они с бабушкой так часто засиживались на работе в архивах, что дед в итоге выбил разрешение на копии нужных книг и начал складировать их дома. А потом не выдержала бабушка — её очень бесила «засранная» коробками и пылью гостиная.

Поэтому она поставила небольшой стеллаж, разложила макулатуру на полках, только одним стеллажом дело не закончилось.

 

Как итог — у нас своя домашняя библиотека с энциклопедиями по травам, учебниками и методичками, и ботаническими атласами. Мама тоже приносила интересные экземпляры. Конечно, помимо знахарских книг там есть и база по колдовскому искусству, но до сих пор самым ценным считается мой альбом-гербарий, который я делала лет в восемь? Помню, дедушка тогда был на Урале и прислал песчаную гвоздику, или, как я её подписала, «Гвоздика Крылова», и «Ирис сизоватый».

Поучаствовал даже отец, который не питал особой любви ко всем этим травкам-муравкам, но бережно сушил их своей магией.

Надо Андрею выловить пару простых учебников с начальной практикой, не убьёт же он себя колдовством, в самом деле.

 

Часть стеллажей как раз видно из большого дверного проёма, ведущего на кухню. Ещё помню те времена, когда здесь был кошмарный советский гарнитур с неприятными металлическими ручками, а на одной из стен красовался огромный плакат с водопадом.

Сейчас же это уютное светлое пространство с кремовым гарнитуром под каменной столешницей а-ля перепелиное яйцо.

А, нет-нет: «Маша, это терраццо!»

Как любит поправлять меня бабушка. Крошка и крошка, какая разница.

От советских времен остался лишь обеденный стол: очень нравился маме, поэтому у нас с бабушкой рука не поднялась его выкинуть. Тяжёлый и массивный — мы по достоинству оценили его убийственные качества, когда решили сами отреставрировать этот кусок дерева. Даже бабушка тогда материлась, хотя обычно при мне отрицается существование матерных ругательств.

 

Всё было бы проще, используй она силы, но я же рогом упёрлась: надо самим, надо руками! Подросток из меня получился истеричный и с заскоками, что тут скажешь. Зато сразу было понятно: я точно внучка своей бабушки. Мы в то время очень много ругались, но неизменно собирались на вечерние чаепития, где Бурька бегал от чашки к чашке, вылавливая лесные ягоды своими маленькими ладошками. Так и остывали, мирились.

 

От щекочущей мозг ностальгии отрывают гости с рюкзаками и набитыми животами наперевес. Поднимаясь по лестнице, школьник оглядывает гостиную как что-то волшебное и чарующее. Колдун лохматит его волосы и просит не тормозить толпу.

«Хотелось бы чуток в тишине полежать, пока есть возможность» — выдаёт чуть смеясь, Андрей только закатывает глаза и что-то бурчит себе под нос.

«Храпит» — комментирует «Гьебь» на моё замешательство.

На спальном этаже провожу инструктаж:

— Дальняя комната ваша, сразу справа — дверь на общий балкон, — киваю курящему, — можешь спокойно выходить курить, пепельницу снаружи найдешь.

— Понял.

— Здесь наши с бабушкой комнаты, а здесь — туалет и ванная.

Андрей кивает в ответ, и оба наетых рта скрываются за дверью когда-то родительской спальни, а ныне обычной гостевой.

 

Мой лимит активности почти иссяк, от еды мозг усиленно клонит в сон.

Вытащив свёрток с камнем, закидываю в свою комнату рюкзак и топаю обратно на кухню.

«Моя комната», на самом деле, уже пару лет как бабушкин кабинет. Без обилия строгой мебели, с полуторным диваном, креслом-качалкой и скромным икеевским компьютерным столиком с офисным креслом.

Обычно я ночую как раз в гостевой, но сегодня исключение.

 

На втором этаже всегда чуть прохладней, чем на первом: Алёхины не любят спать в духоте, поэтому и дверь на балкон обычно приокрыта в любое время года. У бабушки свои договорённости с ветром: он спокойно гуляет по нашему дому и исправно утягивает всю пыль за собой на улицу. Не жизнь, а мечта.

Я вот о своей пыли и на пару дней забыть не могу. Монетка то и дело бегает по квартире со своим блюдцем, весь в сером пушке. Откуда он каждый раз такой зачуханный выползает — секрет. Зато, после уборки и ванных процедур, сидит на столе красивый, на солнышке с черноты на синеву переливается, засранец.

Мне кажется, он специально всю пыль по углам собирает, чтобы я его купала почаще.

— Чегой-то улыбаешься так сладко? — бабушка складывает тарелки в мойку. — Ребята отдыхают?

— Монетку вспомнила, в пыли бегающего. А эти, ага, решили отдохнуть. Всё было очень вкусно, бабуль, особенно компотик, — приобнимаю и отодвигаю бабушку от мойки, кладу ей в руку хрусталь. — Лучше пока на это глянь, а я посуду помою.

Облокачивается спиной о край столешницы рядом со мной, разворачивает бумагу и затихает. В ожидании ответа мылю тарелку за тарелкой под монотонный шум воды. Ответа всё нет, заканчиваю с посудой, протираю стол, раковину, ставлю чайник.

 

Падаю на стул и решаюсь нарушить тишину:

— Так, Антонина Евгеньевна, выкладывай, что не так?

— Машунь, этот хрусталь, в момент впитывания, точно был не у тебя?

Мне не нравится её тон, слишком серьёзный, напряжённый, в отличие от моей обычно хихикающей бабули.

— Я его в кармане таскаю, крупный же. В момент передачи точно чистый был.

Бабушка, нахмурившись, садится рядом за стол. Я же, тем временем, снова на ногах, иду за кружками, чаем и кипятком.

— Маш, это колдовство против своего рода. Гниль поганая.

— Приплыли…

Ставлю кружки с травяным чаем на стол. Теперь понимаю, почему она с этого вопроса начала.

 

Ох, надо было больше мяты в чай пихать. Больше.

— Ты сказала, что видела кого-то? — заворачивает оберег обратно в пергамент и прячет в карман платья.

— Старуху видела, её глаза выдали: янтарные, в крапинку.

Говорю и замираю от осознания.

Бабушка кивает, задумалась.

Да, янтарные глаза в моём мире не особо жалуют. Обычно карие, но с приливом силы наливаются «золотом», становясь цвета янтаря.

Как будто насмехаясь над тобой, пока крадут твою жизнь, как будто говоря, что твоя сила вытекает из тебя, словно расплавленный металл. Янтарные глаза могут быть только у того, кто колдует против кровных уз. Золото — проклятие в колдовских кругах, и пошло оно именно от этих глаз.

Я почему-то вскользь упомянула это при разговоре тогда, по телефону, неправильно обозвав глаза светлыми. Возможно, от адреналина в голове детали смазались. А сейчас поняла: кому-кому, а мне стоило бы обратить на это всё своё внимание.

Глаза, как у сводной сестры в момент, когда я умирала.

 

— Вот дура, ба, извини.

Выдыхаю, чувство вины мерзко подкатывает к горлу.

— Всё нормально, это психика твоя так защитилась. На родник я сама схожу, ещё надо деду твоему позвонить, связи его пригодятся, — заметно оживилась, — своим Московским ещё напишу, Андрея надо брать под наставничество, раз он в метро коньки не отбросил и так быстро восстановился — грех такому дарованию пропадать.

Киваю и вздыхаю, погано себя чувствую, беспомощно.

— М-а-шка, — бабушка сжимает мои ладони в своих, — ты огромная молодец, чего приуныла-то? Мальчик жив? Жив. Прекрати себя накручивать, защитим мы его, на ноги поставим, маг из него отличный выйдет. Попрошу знакомых сильные обереги ему выделить. Алёхин зря, что ли, защиту от «златоглазых» разрабатывал? Отдел возглавил, всё зря, по-твоему?

 

И правда.

Дедушка тяжело переживал тот инцидент, в основном потому что его не было рядом, когда всё произошло. Сначала за меня переживал, потом за маму, да так сильно, что, когда всё-таки удалось приехать, отца проклял.

 

Он не почувствует меня как родную кровь, не увидит в толпе, не узнает лицо, если я того не пожелаю — такого было условие деда. Если честно, бабушка вообще предлагала отца в лесу закопать да сверху что-нибудь «краснокнижное» высадить. И я ни разу не засомневалась в серьёзности ее намерений. До сих пор не сомневаюсь.

«Захочешь общения — я против не буду, но Машенька, солнышко, запомни: там, где твой отец, там и твоя сестра златоглазая, за спиной матери своей таится. Если ты когда-нибудь решишь, что хочешь с ним встретиться — предупреди нас с бабушкой, а до тех пор я сделаю все, чтобы тебя обезопасить…»

 

И он сделал, включая создание нового отдела по разработке мер против «золотых». Спорил на собраниях, отстаивал права магов. Для Министерства было подобно позору признать, что угроза в собственных семьях имеет место быть. Что свой может убить своего, и что отдел нужно создавать, подрывая доверие обычных людей.

После подписания соглашения с другими странами с дедом мы виделись крайне редко. Как ему тогда сказали: «Твоя идея, тебе отдел и возглавлять».

И по сей день он хорошо справляется с этой ношей.

 

— Мария Анновна!

 

Хватит в мыслях тонуть, очнись.

Точно, бабушка. Мотаю головой.

— Вот и я о том же. Давай, взбодрись, — вздыхает, отпуская мои руки. — Может, это всё и злая шутка жизни, а может судьба, что ты Андрея тогда заметила и оттащила, даже без сил, даже с печатью.

Подходит ко мне и так по-тёплому целует в макушку, кладёт мне на плечи свою кофту:

— Со всем справимся, мы же Алёхины — упёртые до мозга костей. Да и парнишка тоже хорош, с некромантом вон сдружился, смотрю, почти братья.

 

Чево-о-о блять?

 

— Что?

Как резко я очнулась от этого слова. Пожалуй, отложу самобичевание на попозже.

Недоверчиво киваю в сторону лестницы:

— Кто у него там некромант, Глеб, что ли?

— Машка, блин, я старая, а не слепая. Ты кольца у него на пальцах видела? — хмурюсь, киваю. — А вон то невзрачное, тонюсенькое на указательном? В нём же черный оникс — камень некромантов, он их оберегает, истинную личину скрывает. А никто, кроме них, этот оберег использовать и не может.

— Да как ты его разглядела-то, блин, ба? — пребываю в изумлении. А я даже внимание не обратила на какие-то там камушки в цацках. Господи, глазастая какая.

А она только и делает, что смотрит лукаво да улыбается:

— Ай, Маша, всегда обращай внимание на окружение колдовских. Детали, всегда важны детали. Оникс бесполезен для обычных, а для нас неприятен, холодом обжигает.

Подмигивает мне.

Вот это да-а, знахари чаи с некромантом гоняли, сами в гости позвали, вот это нихуя ж себе.

 

Комичненько, не находишь?

Конечно, никаких предрассудков по поводу любителей общения с мертвецами я не имею. Да давно никто ничего против не имеет. Ребята классные, просто не ожидала, что наш экземпляр будет расхаживать в розовой футболке, учиться на химфаке и увлекаться алхимией, и душнить.

Хотя нет, последнее им как раз свойственно.

 

Тихие шаги по лестнице нарушают мой внутренний монолог, заставляя следить за тенями в гостиной. Бабушка домывает свою кружку, когда на кухню проскальзывает моська в веснушках:

— К вам можно? Там Глеб вырубился, решил не мешать и спустился.

Киваю на стул рядом, а бабушка внезапно выдает:

— Андрей, а тот хрусталь, что Маша тебе даровала, он у тебя с собой?

— Конечно, Антонина Евгеньевна, я его теперь в кармане ношу, только он это, цвет начал менять.

Школьник показывает чуть синеватый прозрачный оберег, и у бабушки в глазах проскальзывает хитрица:

— Который там у нас час? — кидает взгляд на настенные часы. — Смотрите-ка, всего лишь восьмой час, молодой человек, а не пройтись ли нам к роднику? Как ты на это смотришь?

— Ой, да забирай его с кишками, смотри, сейчас плакать от радости начнёт! — не выдерживаю и прыскаю со смеху. — Цвет он у него поменял, ага. В-о-от, заодно и расскажешь, чем важны оттенки в наших горных камнях.

— А ты не пойдёшь?

Бэмби весь в предвкушении, переминается с ноги на ногу.

— Увольте, мои пять часов сна меня с вами не дотащат, — машу рукой.

— Пойдём, Андрюш, пускай сидит тут, бурчит себе под нос.

 

Бабушка улыбается и уводит мальчонку к главному выходу, пару минут шороха, и дверь за ними закрывается.

Смотрю на своё отражение в кружке и хмыкаю.

Синий цвет в хрустале — это песнь сирен, что так часто используют в любовно-приворотных обрядах. Говорила же, красивый мальчик.

Вообще, я собиралась дождаться гуляк с родника, и план казался вполне реалистичным. Ошибкой было принять горизонтальное положение на диване в гостиной и начать залипать в телефон. Звуки видосиков с прохождением игр плавно перекрыл треск поленьев из камина — успокаивающий, убаюкивающий.

В памяти отпечаталось, как недовольно мычала, пока меня укрывали чем-то мягким и тяжёлым. Ещё помню фразу, что сплю я, как убитая, и мерзенькие смешки.

Конечно, это была Нин Евгеньнна с Андреем, но сил у меня хватило только на то, чтобы отвернуться к спинке дивана и укрыться вязанным пледом с головой.

 

Минус два бойца на поле боя.

 

Проснулась в подозрительной темноте. В камине дотлевают седые угольки, еле-еле задевающие своим светом защитное стекло. Поняла, что лежу в презабавном виде: ноги голые, весь плед скомкался выше пояса, только макушка торчит. А мне ещё сон такой странный снился, будто ползу под домом, тяжело так, жарко. А вон оно что.

 

Кхекаю в попытке найти телефон под подушкой, но тот оказывается на полу.

Ага, почти два часа ночи. Лучше бы он так на полу и лежал, честное слово.

Скидываю плед и сажусь на диван. Отлично, ещё и голова гудит. Вечерний сон нарушил все её планы на полноценные отношения с ночью.

На втором этаже горит маленький настенный светильник, чтобы ночные жруны, если выползут в поисках еды, на лестнице не расшиблись.

Меня этот этап миновал, так что я просто топаю на кухню в поисках воды.

А может и еды. Перешагивая границы гостиной, замечаю сидящее ко мне спиной нечто за столом, освещённое экраном ноутбука.

 

Он бы ещё простынкой сверху прикрылся.

Прохожу мимо стола сразу к кухонным шкафчикам, один щёлчок, и над столешницей загорается тёплая подсветка, озаряя кухонные владения и обладателя розовой футболки за ноутом.

 

Макбук. Кто бы сомневался.

Не отрываясь от экрана вяленько машет мне ладошкой и дальше что-то печатает себе под нос.

— Что, зло не дремлет? — спрашиваю, наливая в стакан воду из фильтра. Делаю глоток.

— Что? — снимает наушник не отводя взгляд от экрана.

Играет что-то тихое и непонятное.

Смакую живительную водичку и мотаю головой:

— Не, ничего.

Ныряю в холодильник с целью найти что-нибудь пожевать.

«Найти», глупости какие — это же бабушкин холодильник, конечно, тут будет, чем поживиться.

— Дремлет, ещё как. Вон там, на втором этаже, и храпит на всю комнату.

 

Усмехаюсь в полку холодильника. Не слышал он, как же.

— Выспался, да и ночью работается лучше, — складывает наушники в кейс и продолжает что-то делать в своей моднявой машине с экраном.

 

— М-м, — киваю в ответ.

Я тоже занята, у меня раскопки.

— Ба, вот ты крыса!

Шипя, высовываю башку из-за дверцы холодильника, натыкаясь на удивлённый взгляд.

— Пирог будешь?

— С чем? — облокотившись на стол, заинтересованно вскинул брови.

Отламываю край в поисках начинки.

— Явно не сладкий, — пихаю кусок в рот и достаю пирог.

— Тогда буду, — одобрительно кивает и закрывает ноут.

 

Судя по тесту — пирог заливной. Бабуля не любит сладкие заливные пироги.

Ставлю награду за раскопки около раковины и щёлкаю чайник:

— Вам чай али кофий, сударь?

— Чай, есть обычный? — киваю. — А ещё, на крыльце курить можно? Я как-то не решился и на балкон поднимался.

 

Бля, какой кадр.

Не кадр, а воспитанный гость.

— Да, конечно, можешь прям с кухни выходить, — достаю кружки. — У нас дед курил, всё в порядке. Пепелка под лавкой.

«Понял». Выходит во двор, а я, засыпав чай по кружкам, крадусь к туалету.

 

Заглядываю в зеркало, м-да. Видок у меня отменный: заспанный, умеренно помятый, гнездо на голове и унылое лицо лица. Умыться будет очень кстати.

Чуть посвежев, ползу обратно на кухоньку, а здесь уже и чай налит, и розовая футболка за столом, и тарелки с пирогом… и вилки?

 

Гляди-ка, хозяйничает, как у себя дома.

Присаживаюсь на стул напротив, подтягивая к себе пострадавший кусок, вилочку кокетливо отодвигаю обратно.

Отламываю немного и поднимаю вверх, шепчу:

— Пс-с, Бурьяка, смари, чё нашла!

Наверху слышится копошение и тихое шлёпанье до вытяжки.

— У вас там над крыльцом гнёзда забавные, — с вилкой во рту бормочет, наблюдая за довольным домовым, присевшим с добычей рядом на столе.

— Ага, ласточки. Раньше одна семья гнездилась, потом прибавилось: нравится им здесь, насекомых из-за цветущих растений много.

 

Кусаю пирог.

М-м, с яйцом и луком.. и ветчиной. Жмурюсь от удовольствия и запиваю ромашковым чаем. Лишь скрежет вилки о тарелку нарушает эту идиллию. Нахуя, кто бы знал. Педант несчастный.

Буре тоже не импонирует, потому домовой двигает свой кусок поближе ко мне и как-то неодобрительно пинает рядом лежащую чистую вилку. Не могу сдержать ухмылку.

 

Тянусь за телефоном и, когда не наблюдаю ответного действия с ноутбуком, останавливаюсь:

— Да, в целом всё, птицы и птицы, их здесь всегда много. Они же к знахарям тянутся, это вроде не секрет, — он как-то внимательно разглядывает свою тарелку, не отрываясь от трапезы. — Я, если что, не мешаю: можешь дальше в ноуте зависать.

— Я пока закончил, устроил перерыв.

Откинулся на спинку стула, чай попивает, кухонные угодья рассматривает. И молчит.

 

Бля, просто уткнись обратно в ноут, господи.

Мне вот неловко от этой тишины, будто должна поддерживать очень скучную беседу из приличия. Как-то не горю сейчас желанием натягивать гостеприимную улыбку и кого-то развлекать.

 

Сама виновата. Не пила бы вчера вечером кофе, спала бы сейчас наверху и бед не знала.

Да-да, в курсе.

Решаю украдкой рассмотреть парня, зависшего взглядом в окне.

Синяки под глазами выдают усталость на лице, а нос настолько прямой, что им можно убивать людей. Чуть приподнятые уголки губ, наверняка улыбается с ямочками. Снова растрёпанные тёмные волосы, «зализанные» с правой стороны, наверняка подушкой. Небольшой шрам на подбородке.

Сейчас он выглядит как студент где-то в середине сессии, когда тело двигается на автомате, а голова уже устала болеть от попыток впихнуть в неё невпихуемое.

Вроде и милый, а вроде и обычный, не знаю.

Сидит, молчит, виды оконные созерцает, вздыхаю:

— Намёков ты не понимаешь, да?

— Что ты, я довольно проницателен, — окидывает меня взглядом, — просто жду.

Не совсем понимаю, о чём он, но откладываю жевание пирога на потом.

— Жду, когда спросишь, какого хуя я за вами увязался.

 

А-а.

— Андрей ведь мог спокойно соврать, что погнал к друзьям на выхи, — делает глоток чая и поворачивается ко мне, скрещивая руки на груди. — Честно? Я думал, что это ты всё в метро подстроила, а под предлогом «поехать к бабушке» решила закончить начатое.

Он так извиниться хочет или просто обменяться взаимными наездами? Я лично за второе.

— Если ты решил в качестве извинений за свои домыслы раскрыть мне свои карты, то у тебя хуёво получается.

Поглаживаю рядом сидящего домового, забавный такой, весь в крошках.

— Но если мы здесь про мутные образы рассуждаем — я тоже о тебе не великого мнения.

Пожимает плечами. «Продолжай». Некроманты всегда дофига уверенные в себе, да?

— Сначала я думала, что ты нянька беспокойная. Прошляпил момент в метро и теперь из чувства вины следуешь за мальчонкой по пятам.

— Сначала?

— Сейчас же я думаю о том, а не захотел ли ты спиздить парочку наших семейных камней для своих припизднутых экспериментов с алхимией.

— И как, по-твоему, уже успел по комнатам всё обшарить? — улыбается, а глаза за реакцией следят.

 

Ха.

— А я? Как, по-твоему, уже присосалась к Андрею? Вдруг, пирог с его кишками? — наклоняюсь в сторону оппонента. — Кстати, вкусный?

Секунда, ещё одна, тишина сменяется тихим смехом и лёгким поскрипыванием спинки стула.

— Ладно, если серьёзно, спасибо, что приглядела за этим несчастьем. У нас родители знакомы: они раньше в одной больнице работали. Иногда и правда как нянька с ним ношусь.

 

Врачи? Звучит солидно.

Некроманты — ценные единицы не только в колдовском обществе, но и обычном. Это не редкость — встретить в нейро-, кардио- и детской хирургии обладателей чёрного оникса. Рождённые с особыми привилегиями в отношениях со Смертью, они лучше чувствуют приближение конца, нежели колдуны-лекари.

 

Нет, неправильно.

Предчувствие смерти у некромантов и знахарей — два абсолютно разных явления.

К примеру, род Алёхиных относится к знахарям-ткачам. Течение жизни мы видим как еле уловимый поток, состоящий из переплетений нитей, исходящий из тела. Мама называла его «Пуповиной».

 

Когда ребёнок рождается, его поток довольно плотный и соединён с материнским. С течением времени, болезней и недугов, некоторые нити рвутся. На некоторых же, наоборот, образуются узелки, захватывающие и укрепляющие другие нити в потоке — результат воздействия извне, будь то лечение, операции или профилактика. Всё это — естественный процесс взросления организма. Когда знахарь нашей фамилии берётся за дело, своими действиями он завязывает на нитях узелки, укрепляя связь человека с Жизнью. Если дело серьёзное, то передает часть своей силы и вплетает временную нить: она играет роль заплатки и немного отличается по цвету от остальных.

Ещё точно знаю, что шаманы с Алтая видят связь с Жизнью через душу человека, точки силы и потоки внутри тела. А чукчи, к примеру, помогали больным через связь с предками, приходившими в образе различных животных и птиц во время обрядов.

Техник у знахарей и шаманов огромное количество, и все передаются по своей родословной, иногда комбинируясь между собой или укрепляясь в одном направлении.

 С некромантами немного иначе. Они наблюдают за прогулкой Смерти, способны вести с ней диалог и абсолютно точно не боятся «загробья».

 

Как-то раз мне довелось пофилософствовать с одной миловидной некроманткой на вписке у однокурсника. Настя? Да, вроде Настя, училась в меде и планировала стать патологоанатомом. Под любопытными взглядами мы обсуждали человеческий страх перед смертью, когда она объяснила своё отношение к этому вопросу:

«Люди так сильно боятся конца, не осознавая одного: в последний путь человека проводит именно Смерть. Она будет вести вас за руку, напевая самую нежную колыбельную — это будет ветер. Она омоет ваше лицо от слёз страха — это будет вода. Она согреет вашу замёрзшую душу, накрыв своим плащом, — это будет огонь. И она сплетет вам самый красивый венок из луговых цветов — это будет земля. Смерть сделает всё, чтобы ваша последняя прогулка была комфортной. Она оплакивает каждого, кого берёт за руку.

С рождения человек идёт не за Жизнью, он уже живёт, он идёт за Смертью.

Вы — результат любви их обеих, они обе оберегают вас от невзгод, но каждая по-своему. Потому, Жизнь ступает по вашим следам, а вы — по следам Смерти…»

 

Тогда я почти влюбилась в эту стройную особу с каштановыми косами и голубыми глазами, так элегантно курившую тонкую сигаретку с ментоловым шариком.

Нашу беседу нарушили возгласы про насильников, убийц и аборты. Ещё что-то ляпнули про религию, и пошло-поехало. Типичная тусовка разномастных ребят, предпочитающих граниту науки море алкоголя и интересные знакомства.

 

Чуть позже мы ещё немного поболтали у подъезда. Настя рассказала, как в лет тринадцать, в морге, где работал её отец, она впервые разглядела Смерть: та бродила около тела и поглаживала его то по голове, то по руке. А под столом, где лежал труп, была кровавая земля, кишащая опарышами. «Насильственная смерть» — подумала она тогда и оказалась права: мужчину отравила сожительница, подмешав что-то в алкоголь.

Когда подъехало такси, девушка сказала на прощание:

«Маш, мне жаль, что ты такое пережила. Как склеенная хрустальная ваза. Тебя вернули в мир живых, а не должны были. И теперь оберегают против воли».

 

Обычному человеку было бы неприятно такое услышать. Что касается меня, я и до Насти была в курсе всей этой мешанины со смертью.

Некроманты в момент «видения» могут быть до одури бестактными по отношению к собеседнику.

Но за «Гьебом» пока такого замечено не было, это из-за камня в кольце? Сдерживает силу? Вот бы он его снял.

— А почему твои родители не помогли ему с наставником?

— Тётя Таня против магических фокусов: они плохо с отцом Андрея разошлись, почти в ненависти. — «Гьебь» налил ещё кипятка и тормознул у пирога. — Мои пытались вразумить, сама видела — парень видный. Но она будто отрицает саму суть колдовства. Я её не виню, она хорошая, просто боится, что малой сам себе навредит.

 

Ведёт себя так легко и свободно, как будто не он здесь гость, а я. Аккуратно отрезал себе ещё пирога, чистую вилку со стола убрал, окно приоткрыл. Я точно у себя дома? А готовить он умеет?

 

— В таком случае, у меня для неё плохие новости, — тяну свою тарелку, намекая на добавку, — Андрей реально мог умереть, он даже барьер ставить не умеет.

— Обычно эту тему мои минералы закрывали, — садится обратно, передаёт мою порцию. — Я давал ему самые ёмкие, у меня таких даже на продаже нет, делать муторно и невыгодно.

И то правда, бабушка за ужином покрутила один такой, из бирюзы, была приятно удивлена качеству цацки.

Камень легко достать как болванку для барьера, а кровь некроманта ни разу не слабая составляющая. Или что там алхимики используют в своих целях? Слюни? Слёзы?

 

Сперму?

Мозг!

 

— Ни твоя бирюза, ни мои родовые обереги не смогли бы его спасти, Глеб. Над Андреем золотой сглаз висит.

— Какие… охуенные новости, — выдыхает, потирая переносицу.

А мы всё ещё делаем вид, что не знаем, кто такой Гьебь?

Нет, уже не делаем.

— Даже твоя связь со Смертью не помогла бы в этой ситуации, — говорю максимально спокойно, под слегка приподнятую бровь на другом краю стола.

«Златоглазые» тем и опасны: каким бы сильным не был некромант, знахарь или пророк, он не сможет предсказать преступление против родной крови. Они как слепая зона в автомобиле. Как ошибка природы, что желает обладать не только силой предков, но и потомков.

 

Трясу запястьем с браслетом и указываю на кольцо на руке парня. Тонкое украшение из белого металла, с чёрной точкой в центре. Симпатичное.

Крутит его на пальце, размышляет и, через пару секунд, почти снимает с руки, но возвращает на место.

Видимо, по привычке.

Сидит, нахохлился весь, губы поджал.

— Расслабься, бабушка рассказала, я бы ни в жизнь сама не заметила. Старая глазастая ведунья в семье — зло.

Хиленько улыбаюсь, зеваю.

Провожаю Бурьку взглядом до верхних шкафчиков — атмосфера ему наша не понравилась и этот, с вилкой.

— Без кольца сильно жить мешает? Как оникс вообще работает, помимо укрытия от глаз? Он как-то сдерживает способность «видеть» или просто помогает контролировать?

 

После разговора с бабулей мне правда стало интересно. «Гьебь» ничем не отличался по своему потоку от обычного «барьерника» или «элементника».

Ровная аура лазурного оттенка — вода в союзниках. Ничего в землю уходящего, как пишут в учебниках: «Аура некроманта «расползается» по земле вокруг колдуна на несколько метров, образуя область подвижного потока, что позволяет поддерживать постоянный эффект «Видения» и контакт со Смертью».

Вода и Земля — лучшие вспомогательные элементы в случае некромантии.

Как шутил дед: «Труп либо в воду, либо в землю, а дальше — гравитация и время разберутся».

У Насти с тусовки как раз была та аура из учебника. Напоминала расползающиеся от ног корни дерева, постоянно подвижные, но никого не задевающие. Интересное зрелище, скажем так, незабываемое.

— Допустим, фантома позади тебя я и с кольцом вижу. Ты в курсе, да?

 

Она в курсе.

После инцидента с сестрой, после реабилитации. Сначала изредка — в отражении, далее всё чаще, боковым зрением, я стала замечать чуть подвижную тень за спиной. Без очертаний лица, но с фигурой точно человека… ребёнка. На него никто никогда не реагировал, даже чувствительные домовые. Со временем просто перестала обращать внимание, скинув всё на психологическую травму и стресс, привыкла, а оно и не мешалось.

Оказывается, кто-то видит.

 

Киваю в ответ, а он продолжает:

— А ты в курсе, что это часть твоей души… — голос резко ледяной, сквозь меня смотрит, пристально так, заставляя волосы на загривке подорваться дыбом от накатывающего страха.

Наклоняется ближе.

«Что давно мертва?» — раздаётся звоном в голове, и паника, словно по команде, хватает меня за горло своими когтистыми ручищами. Сдавливая всё сильнее, царапая кожу, не даёт и шанса на вздох.

 

Я больше ничего не вижу, я чувствую.

Чувствую, как в лютый мороз стою в поле, без единого клочка одежды. Как сердце заходится в ужасе, пропуская удар за ударом.

Чувствую слабый пар изо рта, иней на ресницах, онемевшее лицо.

Здесь, посреди снега, в тщетных попытках выжить, я с такой силой сжимаю пальцы на ногах, что в икрах отдаёт судорогой. Звон в голове не прекращается, в глазах пляшут разноцветные точки, не давая сфокусировать зрение. А мурашки водят хороводы по всему телу, словно обжигающие порывы ветра.

 

А этот, с вилкой, как будто в том же поле стоит, наблюдает, скалится.

Сука.

Дай.

Мне.

Вздохнуть!

 

А он не унимается:

— Смерть пережила, да? С того света вытягивали, — цокает, мотая головой, и откидывается обратно на стул, отводя взгляд, — слишком долго, даже для колдовских.

Минута, как вечность, ещё одна; начинает отпускать.

Сразу задышать не получается, делаю несколько коротких вздохов и шумно выдыхаю.

Нахожу свои руки, вцепившиеся в край стола. Зубы скрипят от напряжения. Судорога в ногах очень даже реальна. Вся в стол вжалась, как комок нервов. Сердце где-то в пятках чечётку отбивает, живое ещё. Спасибо.

 

Ничо такой парень в смешных носках, да?

Иди нахуй, «ничо такой парень». Иди нахуй со своим ёбанным кольцом!

Второй штрафной.

Теперь моя очередь хмуриться и губки поджимать.

— А насчёт камня. Он избавляет от резких выбросов ауры перед видениями, но пользоваться силой не мешает. И бонусом скрывает причуды некромантии с глаз, чтобы людей не пугать: почерневшие конечности там или письмена на теле, или ещё чего, у всех по-разному, — в более мягкой форме объясняет колдун.

Тело расслабляется, кладу голову на стол и отворачиваюсь от колдуна. Закрываю глаза и пытаюсь глубоко дышать, как после марафона, иногда пошмыгивая носом.

Хмыкает.

 

Сука, ХМЫКАЕТ!

Аккуратно встаёт из-за стола, цепляя пачку сигарет, и тихо выходит под недовольное поскрипывание двери.

Смотрю в окно, на пока ещё тёмное небо, густые облака и наши зелёные кусты по бокам. Успокаиваюсь, ползу за стаканом воды, всё ещё будто в тумане.

Так вот, как ощущается насильное считывание души, омерзительно. Как будто вывели на площадь ради потехи, а под ногами липкое и колючее.

 

Дуновение ветра с улицы, запах сигаретного дыма, привычное шарканье ножек стула:

— Мне ещё ни разу не доводилось общаться с такими выжившими. Извини, если было неприятно, оно само собой получается, даже с камнем.

— Вы, некроманты, такие шизики, просто пиздец, — накидываю бабушкину кофту и сажусь обратно.

Что-то больше не хочется заглядывать ему в глаза, поэтому туплю, разглядывая свои ладони. Зависла.

— Есть такое, — посмеивается, — расскажешь?

 

Ты посмотри какая дрянь. Специально так ласково спрашивает, чёрт любопытный.

— А что рассказывать? Ты вроде умный, сам поймёшь. Руки на стол положи.

Покорно кладёт, а я, чуть помедлив, стягиваю браслет с руки.

Кожа бледнеет, прилипая поплотнее к костям, сосуды проступают, губы сохнут. И это вечное ощущение простуженности.

Колдун внимательно меня рассматривает и кивает, как будто бы не мне, а своим домыслам. В ночи, без браслета, я выгляжу как человек, давно страдающий анемией, дефицитом витамина Д и запущенной формой анорексии.

Кладу руку на стол, киваю:

— Дотронься.

Тянется и слегка проводит рукой по предплечью.

Под его пальцами кожа дубеет, отзываясь болезненным покалыванием.

Морщусь.

Чёрный рисунок расползается под чужой ладонью, становясь совсем прозрачным по краям, оставляя после себя лишь неприятные ощущения.

— Печать наложили ещё в детстве. Нет у меня никаких сил. Поэтому, Глеб, — решаюсь оторвать взгляд от руки и посмотреть ему в глаза, — никогда больше так не делай. Из-за магического голода твоя магия отзывается во мне болью. Так и помереть недолго.

Убираю руку, надеваю обратно браслет, спокойно добавляю:

— Меня высосали, Андрей не говорил?

— Нет, даже намёка не было, — растирает ладонь со своим невозмутимо спокойным лицом. — Я понял, извини.

 

Пожимаю плечами. Ну, он не знал.

Такие фокусы я ещё до печати проворачивала с соседскими колдунишками. Посылаешь крупицу силы и, если он не отразит твоё намерение, проникаешь в суть человека — обитель сознания. Так и происходит «считывание» тела и души. Человек как на ладони, но волен в любой момент выкинуть тебя из своей головы. Детская шалость, настолько лёгкая в исполнении раньше, сейчас заставляет всё моё тело реагировать инстинктивно, желая забиться куда-нибудь в угол, корчась от страха. Даже мыши смелее.

Раз атмосфера ночных посиделок окончательно слилась в трубу, решаю рассказать «Гьебю» немного про своё детство, в общих чертах, захватив небольшой кусок про сестру. А потом и про знакомство с Андреем в метро, про разговор с бабушкой и упоминание деда с его исследованиями. На этом моменте парень оживился и расхохотался в стол.

Оказывается, школьник не запомнил мою фамилию и пытался объясниться по средству ассоциаций, а какие могут быть ассоциации с фамилией Алёхина? Пральна, Алёша Попович! Потому представлена я была как Марья ПопОвна, блять! Андрей, ну сук-ка, ну что ты за горе-то такое.

 

Пóповна звучит лучше, хе-хе…

Слышь.

 

Ещё выяснилось, что колдовские исследования Михаила Сергеевича Алёхина популярны даже среди некромантов. Родители колдуна лестно отзывались о парочке из них, как практикующие врачи. Приятно такое про деда слушать, даже в улыбке расплылась.

— Когда дед все эти разработки затеял, вскоре выяснилось, что помимо собственной внутренней защиты мага способен укрыть алмаз. Именно обычный камень, знаешь, без огранки, с примесями.

— Но алмазы очень привередливы к своим хозяевам, нет?

О, тут он прав, эти паршивцы выносливы к напитыванию магией, но способны погубить собственного хозяина из-за его «тёмных» мыслишек и поступков. Причём под эти действия попадает даже убийство комара и мысли матом на какого-нибудь человека.

Очень странный камень. Слишком правильный, слишком чопорный, но только он способен отразить попытку «золотых» проникнуть к тебе в голову.

Однако есть управа и на эту драгоценность:

— Если поместить алмаз в слияние с другими минералами, — показываю браслет, — он становится просто душечкой. Это тестовый образец, здесь в слиянии алмаз, морион и яшма. Больше трёх лучше не комбинировать: может пострадать крепость и свойства. И желательно, чтобы в составе был ещё один драгоценный камень — связующее между алмазом и обычным минералом.

Результат алхимии в моём браслете не похож на кристально чистый алмаз. Это мутный огрызок с потемнениями внутри и красноватой окантовкой снаружи — единственное, что позволяет мне спокойно расхаживать по городу, зная, что где-то в этом же городе может разгуливать моя сестра. Но, если совсем честно, не думаю, что ей есть дело до меня — оболочки без съестного.

— Но основная проблема в том, что алмазы не поддаются алхимическому воссозданию. Точнее, то, что получается на выходе, сильно отличается по своим свойствам от природного камня — над этим сейчас и работает дедушка.

— А публично об этом не говорят, потому что слишком большая цена выходит?

Киваю.

— Да не переживай, для Андрея камень точно достанут, бабушке он понравился, небось и деду уже все уши прожужжала.

— Ага.

Ещё немного поболтали о всякой ерунде, просто чтобы отвлечься от дум великих, и я даже не заметила, когда он успел убрать посуду со стола. Стоит теперь, тарелки намывает. Опять спиной ко мне, в свете первых лучей, деликатно пробивающихся сквозь стекло и как бы намекающих об окончании ночи.

 

Бля-я, да ла-а-дно, уже рассвет?

Смотрю на время, начинаю стонать, закрывая лицо руками.

— Ты чего? — поворачивается ко мне с полотенцем на плече.

— Я никогда не высплюсь в этой жизни, — продолжая ныть, подхожу выключить кухонную подсветку.

Плетусь к холодильнику, отдираю от дверцы стикеры на магните, зеваю, пишу записку для пострадавшего пирога.

— Это зачем? — подглядывает через плечо, расставляя чистую посуду по местам.

— Заметаю следы преступления, или хочешь пиздюлей утром выхватить? — мотает головой. — Вот и я не хочу, а придётся.

Заворачиваю пирог плёнкой, клею бумажку поверх и ставлю обратно в холодильник. Поправляю бабушкину кофту на спинке стула.

Колдун тянется к мятой пачке с голубым верблюдом, когда добавляю:

— Долго тут не засиживайся, бабушка по утрам не самая приятная личность.

— Понял, замету следы и залягу на дно, — утвердительно кивает и, подцепив губами сигарету, выходит во двор.

 

* * *

 

«Антонина Евгеньевна, на меня напал пирог!

В попытках защититься,

пришлось выгрызть ему сердце.

С первого раза не нашла,

поэтому попыток было много.

С любовью, еле выжившая, Мария Анновна!

P.s. Прекратите так вкусно готовить!»

 

«Я всё видел и готов выступить свидетелем.

Битва была не на жизнь, а на смерть!

С уважением, Глеб Аркадьевич.

P.s. Подтверждаю, слишком вкусно готовите!»

Разлепить свои опухшие глазоньки получилось ближе к часу дня или около того. Я не особо-то и старалась.

Хочу спать? Буду спать.

Меня не смогли отвлечь ото сна ни скрипучие половицы в коридоре, ни злоебучее солнце, целью которого, судя по всему, было попасть мне в глаза и сжечь их к херам. Даже настойчивый стук в дверь мысленно был послан нахуй.

Немного придя в себя и прихватив сменную одежду, нацеливаюсь на поход в ванную, в которой… занято.

Вторая попытка подёргать дверь не увенчалась успехом. Вздох, стон, ползу в душ на первом этаже.

В гостиной витает оладьевый дух, утягивая нос прямиком на кухню, где шумит вытяжка.

— Как спалось, егоза?

Бабуля как-то угрожающе машет лопаткой и скидывает горяченький оладушек на противень рядом. Там уже целое поколение таких же золотистых и аппетитных.

— Пло-о-ха-а, — хныкаю и встречаюсь взглядом с Бэмби за столом, мирно попивающим чай. Лыбится, кивает.

Недовольно киваю в ответ:

— А ты-то чё радостный такой? Прекрати, я сейчас ослепну.

— Оладьи вкусные! — протягивает мне вкусность, а сам в рот ещё два пихает.

А они не маленькие, в половину моей ладони…

 

Талант. Это точно талант.

 

— А чего спала плохо, случилось чего? — продолжает бабуля, не отрываясь от готовки. Замечаю издёвку в голосе, а потом и блюдо с пирогом на подоконнике.

Почему-то вот только сейчас мои мозги соизволили задаться вопросом: а для кого был тот пирог? Если бабушка делает такую гору оладьев, значит тесто было заготовлено заранее, а где ж оно тогда…

Су-к-а-а, миска на верхней полке.

Была с тестом! Поздравляю.

Ну видела ж миску, ну могла догадаться, что пирог лучше не трогать.

Роковая невнимательность.

Какая-то неделя, откровенно говоря, хуёвая выдалась.

Упихиваю оладий в рот, отпиваю из кружки школьника.

Фу! Сладкий, аж зубы сводит, морщусь и возвращаю гадость на место.

Подхожу в бабушке:

— Тётя Ксюша?

— Тётя Ксюша, — игриво покачивает головой Нин Евгеньнна и наносит мне сокрушительный удар лопаткой по лбу. — А вас, Штирлиц, я попрошу остаться.

 

Потирая лоб, закатываю глаза.

 

Тётя Ксюша — наша соседка через дорогу. Хорошая женщина, правда. Всегда приветлива, мать двух очаровательных спиногрызов, дом — полная чаша.

Всё хорошо, но. Какая же. Она. БОЛТЛИВАЯ.

Её словесный понос действует на мозги похлеще любого энергетического вампира. От непрерывной речевой мешанины хочется плакать уже через пару минут общения. А голос у Ксении Михайловны прям что надо: громкий, звонкий, отбивающий каждую букву сразу в ушную раковину, где бы ты не находился.

В довесок к этой пытке — семилетние двойняшки с деревянными мечами и разбросанным лего под ногами. А, и куда же без допроса про замуж/дитяток/планы на жизнь. Этакая гнилая вишенка на торте.

О-бо-жа-ю.

 

Разворачиваюсь на сто восемьдесят и, смирившись с участью, иду в душ, бурча себе под нос:

— Вообще-то на такой случай надо записки оставлять.

— Что-что? — нагоняя уже в гостиной, раздаётся у меня за спиной.

— Офигеть, как рада, говорю!

— То-то же! — кричит мне вслед некая язвительная особа.

В надежде утопиться ныряю в санузел и ближайший час вылезать не собираюсь.

Оставлю записку: «Пропала при захадошных обстоятельствах», намылюсь дорогущим гостевым мылом и выскользну в окно.

 

* * *

 

Когда я вышла из душа и заглянула на кухню, бабушки уже не было, а за столом сидели «Гьебь» и Андрей.

Колдун с явно мокрыми волосами укутался в тёмно-синюю толстовку и что-то обсуждает со школьником, иногда отвлекаясь на экран ноута.

Горе луковое, наетое, сидит рядом в кремовой толстовке с закатанными рукавами и отбивает ритм по столу.

Если смотреть на них вот так, со стороны, и правда смахивают на братьев.

Только у школьника фигура поспортивней будет, и ощущение такое, что рост не до конца взял, и личико ещё чуть округлое, детское.

 

— А где бабушка? — машу рукой и направляюсь прямиком к оладьям.

— Для человека, который вырос в этом доме, ты слишком часто теряешь в нём людей, — поворачивается в пол-оборота толстовка постарше.

Поворачиваюсь с тарелкой и потираю переносицу средним пальцем.

Улыбается уголками губ и отвечает тем же.

— Антонине Евгеньевне позвонили, и она куда-то ушла. Сказала, минут на двадцать, — нарушает наш обмен любезностями подросток.

Синяя толстовка утыкается обратно в экран.

— Спасибо, золотой ребёнок. Ты хоть выспался? — ставлю на стол свой завтрак и топаю обратно к шкафчикам.

— Да-а, у вас тут уютно, по-домашнему так. Только меня утром с кровати столкнули, — щурится в сторону макбука.

— Ты так сильно храпел, что я заволновался, вдруг ты задыхаешься? Решил: надо спасать!

 

У кого-то хорошее настроение?

Возвращаюсь, сажусь за стол и наливаю на край тарелки острый соус.

— Слышь, что за лицо, мистер «я насыплю в чай сахара с горкой и умру от диабета»?

— Маш, ты гастрономическая извращенка, — осуждение у Андрея выходит довольно реалистично: корчится, аж передёргивает.

Цокаю и показательно макаю оладушек в соус.

— А в чём проблема? Ты же ешь блины с ветчиной и сыром — сладкое с солёным, — ноут закрывается. — А она — сладкое с острым, вы не так уж далеко друг от друга ушли.

 

Опа-па-а.

Бэмби брезгливо фыркает, а «Гьебь» обращается уже ко мне:

— Через сколько выезжаем?

Задумчиво жую произведение искусства из теста, отхлебываю чаёк.

— Глеба-а, а ты меня в бассейн подкинешь? Я с собой всё взял. Пожа-а-а-луйста, — наигранно хныкает кремовая толстовка.

 

Так вот откуда у школьника такое тельце. Похвально.

 

Колдун неохотно кивает.

Перевожу на него взгляд:

— Без меня — хоть сейчас. Если успеете до возвращения бабушки — убежите налегке, а если нет, — оглядываю парней и вздыхаю, — то хана багажнику.

Парень чуть хмурится:

— Почему без тебя?

— А, кстати, кто такая эта тётя Ксюша и что в ней плохого?

— А что будет с багажником?

 

Входная дверь в прихожей хлопает, отдавая вибрацией по стенам.

— Поздравляю, не успели. Теперь по порядку: без меня, потому что я задержусь и буду отрабатывать ночной пирог.

Подпираю лицо рукой:

— Тётя Ксюша — это и есть моя отработка, соседка напротив, я ночью её пирог подъела. А она такая трындаболка, хоть убейся.

 

Андрей понимающе кивает, а «Гьебь» тырит у меня с тарелки оладушку:

— Ну, не ты одна замешана в этом преступлении, — макает зажаристое тесто в острый соус и кусает. — Так что давай я этого, с пузом, отвезу на занятие, там близко совсем, и приеду тебя забрать? Часа два займёт, от силы. У меня планов на сегодня не было, да и дома сидеть скучно.

Мотаю головой, двигаю свою тарелку поближе. И соус тоже. Крысюк.

— Не, спасибо, сама доберусь, электрички вечером пустые гоняют, переживу.

Из тарелки испаряется ещё один оладий, но уже в другую сторону. Толстовка помладше довольно лыбится, обмакивает тесто в варенье и отбивает «кулачок» толстовке постарше.

— Да хватит!

Может быть, я бы и задумалась о предложении некроманта, но после ночных ковыряний в моей голове как-то не особо горю желанием оставаться с ним наедине. Ещё и в замкнутом пространстве.

 

Шорох из прихожей перемещается в гостиную, и чуть позже на кухню заходит гроза всех внучек — Антонина Евгеньевна со своим прекрасным настроением.

— Маш, надо в погреб сходить, соленья взять. Заодно и ребятам с собой гостинцы домашние собрать, плохо гостей с пустыми руками отпускать, — таинственно на меня глядит. — Можете как раз с Глебом и сходить, за один раз управитесь.

Ехидничает.

— Не-а, — подрываюсь с места, хватаю Андрея за капюшон и тащу к двери, — я с этим сгоняю. Экскурсию проведу, ягоды наберём!

Напяливаю уличные тапки и выдаю гостевые подростку. Стягиваю ключи от погреба с крючка около двери, оборачиваюсь.

У колдуна за столом лицо такое смешное, как будто обидели, но мозг ещё не до конца понял, чем именно. Бровки нахмурил, головой мотает.

Чёрта с два я с ним останусь, ага.

Выталкиваю паренька на крыльцо и перешагиваю сама.

Бабушка только и успевает крикнуть:

— А багажник вам кто откроет?

— Разберёмся! — выкрикиваю уже за порогом и, помахав ручонкой, закрываю дверь.

— Это расплата за оладушку, да?

Стоит, руки в переднем кармане спрятал, на кенгуру похож.

Довольно хмыкаю:

— И да, и нет. Пойдём, проведу тебя по ягодным владениям, пускай Глеб бабушку отвлекает.

Оглядываясь, негодует:

— А собирать-то её во что? В руки?

Поворачиваю за плечи и указываю на металлический ящик, обосновавшийся на торце крыльца. Спускаемся и подходим к нему с целью найти какую-нибудь подходящую ёмкость для урожая. Ёмкости.

Выгребаю два пластиковых ведёрка от мороженого, вручаю подростку один и тихо-мирно веду его за собой по тропинке, рассказывая обо всём, что здесь растёт.

 

Участок хоть и напоминает сплошные заросли, но в нём несложно ориентироваться.

Если перед домом, в основном, растут лечебные растения, то выходя во двор из кухни можно найти кучу съедобного.

В магическом потоке, исходящем из земли, очень комфортно живётся всякой мелочи: ягодным кустам, различным овощам, бахчевым, грибам и зелени. Такой обогрев даёт растениям хороший иммунитет, исключая заболевания, связанные с почвой, например, гниль. В особо холодную погоду листву поддерживают тёплые ветра, не давая наземной части увянуть и погибнуть.

А вот деревьям бабушка устраивает полноценную зимовку. Это связано с корневой системой — дай волю корневым гигантам, и те вытеснят всё зеленое с участка, даже обычной траве станет тесно. А копать вручную землю, полную корней, — кошмар любого обладателя земельного участка.

Надо отдать должное — за домом царит организованность и порядок.

Ровные грядки, горшки на подставках и отдельная зона для кабачков около компостной кучи.

Овощи, знаете ли, растут в предоставленных им условиях и не выпендриваются, как та же ромашка. Казалось бы, выйди на любую поляну — везде растёт, хоть все лепестки повырывай. Но нет. Попробуй откопать среди этих самозванок настоящую. Вот и у нас во дворе за ней ещё побегать придётся: эта девица любит прятаться в какой-нибудь высокой траве. Девясил там или мята.

Когда предоставляешь растениям полный комфорт круглый год и они перестают в чём-либо нуждаться — от их привычного поведения не остаётся и следа. Капризничают, веселятся, «бегают» по территории. Порой прям норовят аккурат под ноги попасть, даже тропинка не спасает.

Было бы совсем чудесно «облагородить» её каким-нибудь камнем или, на худой конец, галькой засыпать и смесью залить — дёшево и сердито. Но я никогда не предложу эти задумки первой, иначе и воплощать их в жизнь придётся именно мне: Нин Евгеньнна не любит пускать незнакомцев на свои плодородные земли.

Идея расположить всё «неаппетитное» перед главным входом возникла примерно по той же причине — чтобы никто из детворы не покушался на

драгоценные ягодные кусты и плодовые кустарники. Потому что практически под каждым растут ядовитые грибы. Бабушка переживала, что кто-нибудь может залезть к нам и подъесть ядовитых товарищей. Но не потому, что они отравятся и помрут, а потому что вместо отменных пиздюлей ей пришлось бы их откачивать, а потом выслушивать от родителей ненужные лекции о безопасности. У неё забавные приоритеты.

А традиция высаживать грибы под кустами появилась из-за их любви к «ведьминым кругам». Плясали, где вздумается, живность магическую приманивали. Выделить отдельную зону под самые разнообразные мицелии было затруднительно: участок не резиновый, но и оставлять ядовитые экземпляры на части земли перед домом тоже нельзя. Решили скомбинировать с кустами и кустарниками.

И вот уже под жимолостью уютно обосновался «Сатанинский Гриб», под крыжовником — «Кровоточащий Зуб», а под той самой малиной можно найти смешной «Огненный Коралл».

Естественно, такие опасные экземпляры огорожены низким заборчиком и, для особо упёртых и тупых, стоят под барьером. Не под всеми кустами проживают ядовитые грибы, есть и обычные, пригодные в пищу, и просто несъедобные — для красоты.

Из ягод у бабушки в коллекции, помимо «Волчеягодника», есть ещё «Вороний Глаз» и «Ландыш». И, судя по списку, она их просто по ходу дела с корнем вырвала и дальше себе пошла. А вот грибы-ы. Вот, где истинная любовь кроется! Времени на поиски ядовитых грибов было выделено явно больше, чем на всё остальное.

Мы и кусты-то начали сажать, потому что для грибов уже «основ» не хватало!

Бабушка, одним словом. Вторым — внучка с лопатой. И где-то там, вдалеке, третьим — очень недовольный дед, когда узнал обо всём об этом. Ему же со своими големами всё это греть, кормить, оберегать.

Во время моего рассказа Андрей уже несколько раз почти впечатывал ягоды в толстовку, не успевая донести до рта. Поговаривают, что в его голове водился мозг, но это не точно. Не в первый раз замечаю: ему интересна абсолютна любая мелочь, связанная с колдовством. Если до этого школьник и видел что-то мельком, то сейчас его лично пригласили поучаствовать в магическом кашеварении, всучив огромную поварёшку.

Но есть одно «но».

Как мы будем уговаривать маму подростка, настроенную против всего колдовского царства, — я в душе не ебу. Не думаю, что всё будет так просто.

 

Остаётся надеяться, что она поймёт всю серьёзность ситуации.

Да, я тоже на это очень надеюсь.

Хотя, смотря на его наивность и доверчивость, начинаю понимать, откуда ноги растут. Кстати об этом.

Срываю с грядки пару мини-перцев и даю один Бэмби:

— Андрей, что ты будешь делать, если твоя мама не согласится на твоё обучение, помимо обычной школы?

Жую оранжевую сладость, даю время мальчонке вернуться обратно в реальность и смахнуть розовую пыль «восторга», которой его так усиленно осыпали вчера и сегодня. Продолжаем:

— Бабушка тебе рассказала?

Мы стоим всё у той же грядки, звуки улицы немного смазывают ощущение нагнетаемой мной атмосферы. Да и у меня нет в планах испугать пацана до чёртиков.

— Да, рассказала, — догрызает перец до хвостика и закапывает рядом в землю. — И про маму я тоже размышлял, и даже о том, чтобы сбежать из дома, в случае чего.

Посмотрел на меня снизу вверх, улыбнулся и дальше растение разглядывать.

— Идея так себе, только Глеба подставишь.

Кивает, присаживаюсь рядом.

— Бабушка постарается убедить, лишь бы мама твоя от страха за сыночку в монастырь какой не отправила.

 

Как жаль, что это не поможет.

 

— И как тебе новость о родственниках-убийцах?

Трёт щёку о плечо — руки-то грязные, в земле.

— А как мне новость. Плохо, наверно? Не знаю, я и не общался с ними никогда. Мама развелась ещё когда беременна была. После моего рождения всё сама тащила. Хорошо, что зарабатывает неплохо и я проблем не доставляю. Иногда тётя приезжала со мной посидеть, если маме в командировку надо было. Жаль, бабушка умерла, когда я совсем маленький был…

Руки свои рассматривает, растирая комочки земли между пальцами, словно медитирует:

— А про отца, если честно, я почти ничего не знаю. Только то, что он магом был и тоже как-то с медициной связан. Мама особо в подробности не вдаётся, говорит, со мной это никак не связано. А я прям такой дурак, ага. Не связано, «но колдовством заниматься не смей». «Чем дальше от этих фокусов, тем безопаснее» — настолько там всё не связано, как будто меня маме ветром надуло.

Замечаю, как злится.

— Ты же не думаешь, что в этом твой отец замешан?

— А, Антонина Евгеньевна объяснила, что янтарным нужно хотя бы несколько поколений переждать, чтобы тело потомка силой напиталось и стабилизировалось. Или быть сводным родственником, как это у тебя было.

— О чём ещё разговаривали? — увожу от неприятных деталей жизни, чтобы вздохнул спокойно.

А разговаривать было о чём. Бабушка устроила целую лекцию по барьерным камням, их разновидностям и отличиям. Не забыла упомянуть и про главную причину, почему родовые обереги ценнее, нежели воссозданные по средству алхимии. Всё дело в принадлежности. Камни, как результат трансмутации, абсолютно пустые внутри: нет ни остатков силы предков, ни осколков души, ни значимости. Они ничейные.

Минералы, что используют поколениями, хранят верность определённой семье, точнее, генам.

Поэтому и существуют обряды «дарения»: ты даёшь возможность другому человеку «прикоснуться» к семейному древу, и оберег «позволяет» себя использовать, воспринимая тебя как часть своей семьи. Откуда такие сложности? Всё просто: передаваемые поколениями защитники впитывают в себя что-то от каждого хозяина, приобретая собственный нрав.

 

«Ты чужак, ты не из моей семьи, пшёл атседа!»

Как-то так?

Если мы о Горном Хрустале Алёхиных, то.

Ха-ха, нет.

Он у нас тот ещё говнюк горделивый.

 

Тогда: «Слышь ты, дупло смердящее, положил меня на место, ёбань сраная! Я ща как расплавлюсь — без руки тебя оставлю!»

Да-а, уже похоже на правду.

 

Обычно спокойные, в чужих руках камни могут и характер показать: треснуть или расплавиться, раня при этом чужака. А могут и вовсе пропасть, потеряться. При самых плохих раскладах, когда оберег всё-таки окажется в «своих» руках, потребуется жертва или особые условия восстановления — кипящая родниковая вода с травами или дрова из определённого сорта дерева. Насчёт жертв — касается тех оберегов, в которых содержатся останки предков: кости, волосы или чернила из крови — для бумажных экземпляров. Да, такие тоже существуют.

— Но мне вот, что интересно, — встаёт, отряхивает руки и помогает мне повторить за ним, — что мешает колдунам принять алхимические камни в семью?

— Камни, созданные руками человека, не имеют зачатков души.

Обходим грядки и делаем крюк по участку.

— Даже если ты внесёшь свою кровь в состав, ёмкость таких оберегов всё равно будет меньше природных. Иначе Глеб давно бы уже разбогател.

Хмурится.

— Хах, об этом я не подумал. А если дам свою кровь для создания камня, будет какая-то разница между моим и Глебовским оберегом?

Останавливаюсь, поворачиваюсь к подростку:

— Андрей. Никогда. Никому. Ни в коем случае. Не давай добровольно свою кровь для алхимических экспериментов. Да вообще ни для чего не давай!

От резкой смены тона аж голову в плечи вжал.

— Даже Глебу?

— Даже Глебу, — ерошу мальчонке волосы на макушке, иду дальше. — Есть разница между тем, как ты потерял свою кровь. Будь то раны после драк, сдача крови или случайные порезы — всё относится к «несогласию». Твоя сила в таком случае почти моментально «испаряется» вне твоего тела. Такая кровь абсолютно бесполезна в колдовстве. Но. Если ты добровольно отдашь хоть каплю, а в алхимии нужна именно такая покорность, её можно будет использовать как связующее между тобой и чёрт знает кем, и с хуй пойми какими намерениями. Помнишь, как я передала тебе хрусталь?

— Да.

— В случае с кровью всё намного проще: достаточно сказать, а иногда и просто подумать, что отдаёшь её добровольно, и с этого момента вся твоя жизнь сразу делится на до и после. Ни мне, ни моей бабушке, ни Глебу, ни кому-либо ещё, даже маме, ты не должен давать согласие на свою кровь, понял?

— Ты когда так серьёзно говоришь, у меня мурашки по телу бегают.

Ёжится и рукава спускает.

— Так я и не шутки шучу, чтобы тебе смешно было, горе луковое, — пожимаю плечами.

— А чё эт я горе луковое?

Поднимаю брови:

— А ты ещё разок меня ПопОвной назови, я тебя и не так обзову.

Багровеет прям на глазах. Пусть насладится этим чувством неловкости с примесью стыда.

 

Пускай-пускай.

 

— Да блин! Я тот день вообще слабо помню, а когда Глеб спросил, то растерялся, стыдно же — не запомнить, как зовут человека, который тебе жизнь спас… переспрашивать тоже было стыдно, пришлось как-то самому разруливать.

— Да ладно, я понимаю, — похлопываю парня по плечу и улыбаюсь. — Я вообще удивлена, что ты так хорошо в тот день держался. На следующий день хреново не было?

— Было, рвало, как ты и говорила, школу пропустил — весь день камнем провалялся.

— Ага-а.

За неспешной прогулкой как-то упустила из внимания, когда это мы успели подойти к небольшому навесу и деревянной дверце в земле.

А вот и погреб. На самом деле, он совсем рядом с крыльцом. Просто мне хотелось показать мальчонке наши огородные владения — тоже своего рода чудо. Вряд ли они с бабушкой вчера заходили на эту часть двора: вечером здесь темно, и всё затихает.

— Тебе следует перестать быть таким доверчивым.

Передаю свой ягодный бидончик Бэмби, «поставь вон туда, сейчас поможешь мне». Присаживаюсь, снимаю навесной замок и тяну дверь на себя.

— Ты как мама моя. Я не дурак, за протянутой конфеткой не попрусь.

После дверцы сразу виднеются деревянные ступени, чуть покосившиеся вовнутрь, но функцию свою выполняющие исправно.

— Слышь, не дурак, если бы не Глеб, ты бы поехал с непонятной тёткой в какую-то глушь без каких-либо гарантий на возвращение обратно.

Под недовольное бурчание со спины аккуратно спускаюсь вниз. Здесь нет света, зато есть грибы-светяшки, облюбовавшие деревянные стены под потолком.

Да, выбор материала оставляет желать лучшего. Но погребу примерно столько же лет, сколько и дому, поэтому без особых вариантов. Перекапывать землю бабушка не хотела, обычный бетонный погреб тоже. Выход, как освежить и укрепить стены, был найден в виде светящегося мицелия, проросшего в дерево намертво, но особо его не разрушающего. Эти грибы ещё и холод аккумулируют, в условиях подогрева участка — отличный вариант не переделывать погреб. И плюс один экземпляр в бабушкину коллекцию.

Освещение хоть и слабое, зато захватывает все восемь квадратных метров подземного царства. Хватает ли бабушке этого пространства? Конечно, нет! Тут заставлены абсолютно все горизонтальные поверхности: полки, стеллажи, стол, пол. Если можно было бы прилепить банки к потолку — бля буду, я бы сейчас со стремянкой по погребу расхаживала.

Тем не менее, есть и плюс. Такое количество консервации заставляет держать бабушкин шаловливый хаос в ежовых рукавицах: все банки подписаны, рассортированы по группам и стоят строго от меньшего к большему. По левой стороне висят плетёнки из лука/чеснока и стоят овощные баночки, нет — банчища, по правой: различные компоты, варенье, фрукты и ягоды в сиропе. На дальней стенке обосновалась святая святых — грибы. На столе и под ним, по старинке, стоят ящики с различными корнеплодами и всякими долго лежащими овощами да фруктами.

Пока я пытаюсь понять, что именно имелось в виду под словом «соленья», наверху происходят какие-то копошения и в дыре на свободу появляется любопытная моська:

— Маш, тебе помочь? Я только с виду хиленький, правда. Я могу, ты только скажи.

— И говорю — стой там. Мы вдвоём здесь с тобой не разойдёмся, — выглядываю из глубины. — Я сейчас нужные банки к выходу подтащу, потом тебе передавать начну, ставь их около ведёрок с ягодами, хорошо?

— Хор-о-шо-о-о, — тянет недовольная моська в проёме.

— Кстати, что ты из фруктов и овощей не ешь?

— Я всеяден!

— Отлично! — кричу уже откуда-то из глубины погреба, разглядывая банки на полках.

Лечо? Берём. Кедровые орешки в меду? Естественно. А ещё: огурецы, помидоркис, острые перчики, груши и персики в сиропе, всякие компоты и пару овощных банок для соседки Ксении. А, и грибы, обязательно грибы!

Отдельно выгребаю консервированные патиссоны для Ритки: она их обожает и за баночку гостинца готова простить мне даже мою вредность. Сразу штуки три возьму — взятка прозапас.

Пока выставляю банки на верхние ступеньки, а Андрей потихоньку забирает по одной, размышляю, нужно ли брать земляничное варенье ещё одному городскому обитателю… или облезет?

Не-е, надо взять, узнает, что домой ездила — всю плешь проест.

Иду к «сладким» стеллажам и выбираю всем баночки покрасивши и, что уж там, соседке тоже.

— Ма-аш-а-а… Ма-а-ш!

— Чего-о-о? — передразниваю подростка.

Малиновое варенье тоже захвачу. Жёлтое, с чаем вкусно.

— Андрей? Ты чего там? Если тяжело — оставь! Сейчас, варенье соберу и помогу!

— Да не в этом дело, я сдвинуться не могу!

 

А?

 

— А? В смысле?

— В прямом! Выйди сюда, пожалуйста!

Хмурюсь. Ставлю прошедшие отбор баночки на стол и топаю к выходу.

— Маш… Маш, быстрей! — слышу, хнычет.

Да ёбаный, я бы с удовольствием, но побегу — ноги переломаю, везде эти чёртовы банки! Ещё и на ступеньках!

Начинаю не на шутку волноваться:

— Да что там у тебя?!

— Маша, мне страшно! МАША!

— Блять!

Буквально несусь со всех ног на свет в конце ступеней, спотыкаясь то ли об банки, то ли об собственные ноги. Я примерно догадываюсь, что происходит на поверхности. Мы так комфортно болтали, что забыла предупредить про «нюансы» наших земельных владений. На последние ступеньки заскакиваю, помогая руками, почти на четвереньках.

Немного проморгавшись от яркого света, теперь могу разглядеть картину маслом: на полпути к погребу стоит Андрей с испуганным взглядом и явно вспотевшими ладошками. Земля под его ногами шевелится, будто живая, напоминая змеиную свадьбу. А два зелёных пятна круги вокруг нарезают, то уменьшая радиус до стоп подростка, то чуть отступая.

— Это гость! Гость!

Пятна замедляются, и теперь в них можно узнать маленькие кустики северных ягод: морошки и шикши.

Явно недовольные, но послушные, постепенно увеличивают расстояние между собой и ногами ребёнка. Земля вокруг ягодных големов колыхается, напоминая рябь на воде, а сами создания балансируют на поверхности, периодически чуть «утопая» в почве. Зависли у банок, ждут, паршивки.

— Что это? — наблюдая за живыми кустами, очень тихо спрашивает «пострадавший».

— Големы — наблюдатели участка. Видать, я когда в погреб спустилась, они тебя за чужака приняли, вот и окружили. Не ссы, своих не тронут.

Андрей немного отмирает, вытирает руки о штанины и нервно зачёсывает пальцами волосы назад.

— Я только шаг хочу сделать, а земля под ногами как трясина становится — страшно пиздец! И всё так быстро произошло, я их даже не заметил!

Отряхиваю руки после подвала и выставляю банки со ступеней:

— Трясина — это способность вон той, с чёрными ягодками — шикши. Она болота очень любит. А похожая на малину — морошка, предпочитает чужаков корнями оплетать. Они за эту часть двора отвечают, а у главного входа обитает рододендрон жёлтый.

— И способность у него?

Показываю шрамы у локтя:

— Дерьмовый характер вкупе с ядом. Это я его в детстве вытащить из земли захотела. Ещё и кусается; увидишь — вообще не трогай. Тот ещё говнюк.

 

Передаю банки толстовке и постепенно спускаюсь к нижним ступеням. Андрей таскает их к общей куче и всё ещё недоверчиво косится на големов, что «плавают» около ведёрок с ягодой.

— А чего они не уходят?

— Вкуснях хотят. Положи горсть ягод подальше в траву, они и отстанут.

— Ага, понял, — кивает и отходит на пару метров.

Бравые охранницы следуют за парнишкой. Немного шороха, хруста, и кустики расплываются в разные стороны.

Подросток возвращается и, забирая у меня очередную банку, спрашивает:

— А они всегда под землей?

— Нет, но это надо летом приезжать, когда им не надо землю греть. Ползают по участку, на солнце греются, иногда бабушкины грибы подъедают.

 

А он ведь тоже земляных стихий?

Отчасти. Но кстати.

 

— Андрей, послушай. Не бойся, если растения с тобой «разговаривают».

Глазками хлопает, типа не понимает, продолжаю:

— Мы когда у грядок сидели, ты хвостик с семенами от перца прям там закопал. Зачем?

Молчит.

— Материнское растение попросило?

Кивает. Немного озадачен.

— Здесь вся земля заколдована. Это нормально — «слышать».

— Големов… я тоже «слышал». Но это не было похоже на речь, скорее, на ощущения. Внутри так неприятно, словно ногтями по доске — «чужой-чужой». В моменте очень страшно.

Похлопываю мальчонку по плечу:

— Задача големов охранять участок и следить за порядком, а не ягодки выпрашивать. Конечно, они будут устрашающими. Такова их природа.

Выползаю из погреба:

— Вот и всё, последняя банка, — улыбаюсь и выглядываю на кухонное крыльцо.

Нам до него метров десять по дорожке топать. Думаю, как быть: обойти дом и сразу до машины банки тащить или через кухню, зацепив толстовку постарше?

Пока размышляю, встречаюсь взглядом с колдуном, сидящем на лавочке. Курит. Очень даже вовремя. Машу рукой, встаёт и уже собирается идти к нам, когда кричу:

— Кури на крыльце! Не спускайся! — кивает и выдыхает порцию сизого дыма. — Открой нам машину!

— Сигналка в доме! — машет мне сигаретой. — Докурю и открою!

Поворачиваюсь обратно:

— Отлично, тогда тащи банки к машине, я здесь закончу и помогу.

— Через дом тащить? — подхватывая компот, спрашивает подросток.

— Не, давай в обход.

— Оке.

Бэмби уходит, а я закрываю погреб и наконец-то потягиваюсь.

Беру гостинцы для Ритки и выхожу из-за деревьев. Наблюдаю картину, как колдун на крыльце, с сигаретой в зубах, передразнивает мальчишку, изображая испуг и смеётся. Пострадавший грозит ему банками, что-то выкрикивает и уже как-то агрессивно топает на другую часть двора. «Гьебь» тушит окурок и скрывается за дверью.

 

А, так он всё видел. Видел и не помог… Как благородно.

Ну, я бы тоже не отказалась ещё понаблюдать за големами. Весной они обычно сонные и ленивые, и довольно агрессивные. А тут так живенько отреагировали, хоть и мирно. Надо будет бабушке рассказать.

Поднимаюсь на крыльцо и ставлю на лавку взятки с патиссонами.

— Это в машину? — интересуется джинсовка на толстовку.

— Не, это моим. В машину всё, что у навеса на земле стоит… Да пошли вместе, покажу.

Андрей догоняет нас на обратном пути и, с соленьями в руках, делает нечто неожиданное: пинает колдуна под жопу и со злодейским хохотом убегает вперёд.

— Вот же! Утырок малолетний, — «Гьебь» ставит банки и отряхивает штаны.

Удивлённо хмыкаю:

— Ох ты ж, а он и так умеет?

Колдун снисходительно на меня смотрит и выдыхает:

— Да вы, сударыня, святая простота.

— Почему?

— Мария, окститесь. То, что этот паршивец так «миленько» себя вёл, — так это просто я был очень убедителен, сказав, что он рискует на обратном пути бежать за машиной босиком. А то и вовсе голым.

 

Аха-хах-ха! Окститесь! Всё интереснее и интереснее.

 

— Да ла-а-дно… А с виду такой котёночек.

— Не поддавайся его очарованию. Думаешь, он не знает о своей смазливой мордашке? Знает. И активно этим пользуется.

Мимо нас проходит Андрей и показывает «Гьебю» язык.

— Он тот ещё мамкин манипулятор, — закатывает глаза колдун.

Доходим до машины и ставим банки в багажник. Идём обратно.

— Значит недостаточно был убедителен, раз Бэмби сорвался, — посмеиваюсь.

— Бэмби? — задумался, кивнул; «подходит». — Да нет, это он понял, что мы обратно без тебя поедем, и расслабился, крысёныш. Включит какое-нибудь свое попсовое говно и будет в машине бесоёбить.

 

А как же… рэпчик?

Погоди, есть дела поважнее.

Признаюсь, ещё с момента беготни в погребе хочу в туалет. Перетерплю, и будет лужа.

 

— Слушай, вы сами справитесь? Там только по банке овощных ассорти оставь на лавке, это соседке.

— Да, конечно.

У крыльца во всеуслышание заявляю, что «Гьебь» — гость, и заскакиваю в дом.

О, это прекрасное чувство облегчения и свободы. Наконец-то. Захожу в гостиную и встречаю бабулю, выходящую из кухни:

— Это мальчикам в дорогу, — поднимает два пакета с явно чем-то съестным внутри, — положила им оладьи и бутерброды на скорую руку сделала. Заметила, что Андрей хорошо кушает — услада для глаз. Соленья Ксюше взяла?

Мд-а, от кого ж ещё я могла старомодных словечек понабраться. Конечно, от бабушки.

— Да и Ритке вкусняхи тоже взяла.

— А варенье Матвею?

— Блин, в погребе на столе оставила! И этим же тоже взяла!

Вытягиваю пакеты у бабушки и мчу к главным дверям, цепляю тапки и бегу к машине.

«Гьебь» как раз закрывает багажник, когда я подбегаю и вручаю ему комбо-обеды в бабушкином исполнении:

— Держи, это отвлекающий манёвр для Андрея.

Разворачиваюсь и, оставляя колдуна в недоумении, быстрым шагом иду к погребу.

— А ты куда? — кричит вдогонку подросток с переднего сиденья.

— Я сейчас вернусь, подождите!

 

* * *

 

— Это вам, — передаю через окно баночки школьнику. — Земляничное варенье: две тебе, одну Глебу.

Подросток расплывается в довольной улыбке и прячет сладость на заднем сиденье. «Гьебь» дымит чуть позади машины и с кем-то разговаривает по телефону. Кивает, мол, «спасибо».

— Спасибо, что позвала в гости, — высовывается из машины мальчонка, — бабушка у тебя классная!

Ерошу ему волосы и смеюсь:

— Ты ей тоже очень понравился, — кидаю взгляд на спину в джинсовке. — И «дополнение к машине». Можно будет ещё как-нибудь так выехать на выходные.

 

Слышу шаги со спины: бабушка вышла проводить.

— Маш, а можно будет и с мамой твоей познакомиться? Интересно, какая она.

Чуть заминаюсь, делая вид, что усиленно думаю. Мягко улыбаюсь:

— Познакомлю, в следующий раз.

Бабушка подходит и накидывает мне на плечи пуховик.

— С тётей Таней разговаривал, — возвращается к машине колдун. — Спасибо за выходные, у вас очень уютно и вкусно.

Нин Евгеньнна обнимает «Гьебя» и гладит Андрея по голове:

— Рада, что вам у нас понравилось. Быстрой дороги и обязательно приезжайте ещё!

Джинсовка садится за руль. Машина лениво выруливает на дорогу под угрозы «оторвать кому-то руки, если сейчас же не пристегнётся» и вскоре скрывается из вида.

Смотрю на время, уныло вздыхаю. Да какая разница, сколько там на часах в телефоне, если пришло время умирать от чьей-то неумолкающей болтовни?

Кошусь на дом напротив:

— Шесть вечера, электричка через часа два, уложимся?

— Во что уложимся-то? — хмыкает бабушка.

— В отработку пирога, мы же сейчас прямиком в ад идём? Ну, к Ксении Михайловне с её двумя ангелочками и мужу шутнику?

— А-а. Да не пойдем мы к ним.

Разворот головы на девяносто:

— Чой-то? — недоверчиво хмурюсь.

— «Ангелочки» какую-то заразу со школы притащили — болеют. Я днём поэтому и выходила — сборы лекарственные передать.

Бабушка приобнимает меня, и мы продолжаем стоять, созерцая соседский дом, злорадно хихикая.

 

Пронесло.

— Так стоп, — немного выпрямляюсь. — А какого хера я тогда с парнями не поехала?! Ты чего раньше-то не сказала, ба?

Старая мудрая женщина не даёт выбраться из объятий и сжимает руки ещё сильнее:

— А это, внученька, и есть твоя отработка. Посудку помоешь, чай со мной в тишине да покое попьёшь, сплетни там свои расскажешь. Проведём с тобой семейный вечерок. А к половине девятого, кстати, Фёдоровский сын в Москву поедет — заодно и тебя подвезёт, не переживай. И не выражайся.

Кладу голову бабуле на плечо и выдыхаю:

— Ах ты-ы, слишком хитрая женщина. Признавайся — с самого начала всё спланировала?

Легонько смеётся и выпускает меня из тёплых рук:

— Кто знает, кто знает. Пойдём в дом, мерзляво что-то.

— А соленья? Они там на крыльце стоят.

— А, так это Фёдору банки — оплата твоего проезда.

Почти у самого крыльца цепляюсь взглядом за старые качели, что так искусно обвил своими лозами старый-добрый плющ Хедера, делая детское развлечение практически невидимым.

Поднимаюсь по ступенькам:

— Слышала? Андрей про маму спрашивал, познакомиться хочет.

— Для жениха пока мелковат, конечно, — усмехается. — Но познакомить можно.

— Может, сходим к ней?

Бабушка останавливается у самой двери:

— Хорошая идея, да и время у нас есть, но сначала чай и покушать. Ты сегодня так ни разу нормально и не поела.

Заходим в дом.

— Да нормально я ем, ба. Не преувеличивай.

— Да-да, всё понятно, — отмахивается, — но сначала чай. Заодно Анечке пирог возьмём. Точнее то, что от него осталось. После ночного-то набега, — легонько толкает меня локтем и, посмеиваясь, скрывается на кухне.

Иду на второй этаж — надо заранее собрать все вещички и поставить их у порога, пока чайник не вскипел.

 

И банки! Банки со скамьи не забудь.

 

* * *

 

На улице, за пределами нашего участка, прохладно. И пока мы идём вдоль домов в сторону леса, есть время насладиться, возможно, одним из последних весенних снегопадов.

Крупные, воздушные хлопья кружатся в лёгких потоках воздуха, плавно оседая на различных поверхностях. И мне на макушку. Внутри отзывается знакомым, тёплым. Будто вернулась в детство. Вот-вот подбегут соседские ребята и отпросят меня, «наканючат» разрешение на погулять. Мы будет играть в снежки, лепить снеговиков и ловить снежинки языком, а под конец прогулки обязательно завалимся к кому-нибудь на ночёвку. На всех не хватит ни подушек, ни одеял, и мы будем спать кучками. Ютиться.

Улыбаюсь.

Освежаю в памяти знакомые просторы каждым домом, деревцем и снежинкой. Пока на сердце спокойно и тихо. Пока можно вспоминать и рассказывать бабушке всякие шалости из детства. О которых она знала с самого начала. Ветер вездесущ. И он отменный сплетник и доносчик. Мой вечный детский враг.

Выходим на небольшую полянку в конце деревни.

Здесь, поближе к древесным гигантам, обосновался каменный «бассейн» с родниковой водой. Сам источник находится в глубине леса. Он служит лесной живности и растениям. А вот ручей, что тянется от «основания», очень удобно выруливает именно сюда — его и используем.

Чтобы жителям здешних земель хватало воды, кто-то из древних Алёхиных возвёл стены возле ручья: магические, способные удержать и не испортить воду внутри.

Напоминает каменную чашу, утопленную в земле. Метра два, два с половиной в диаметре и чуть больше полуметра глубиной. Позже, деревенские выложили вокруг резервуара невысокий каменный бортик. Помимо сбора родниковой воды иногда сюда приходят просто посидеть в тишине и покое. Приезжающие колдуны — очистить обереги и отдать дань уважения благам природы. А некоторые сюда заявляются… чтобы носиться как ошалелые и бултыхаться в «лягушатнике».

— Тебе воды с собой набрать? — бабуля кивает в сторону родника.

— Да не, у меня есть. Как «зацветёт» — поменяю.

Кивает.

Всегда слежу за водой, в которой очищаю минералы. Всё просто. Позеленела — значит пора менять.

Проходим мимо каменной чаши и направляемся в лес.

Он не желает просыпаться. Ему зябко и лениво. Деревья стоят голышом, и пока не планируют выпускать почки. Редкие сосны скрашивают бело-коричневый фон своей зелёной красотой, как и прошлогодние ягоды на кустах, до которых не добрались птицы и животные. В прошлом приятно шуршащие под ногами листья теперь смахивают на замёрзшую сгнившую кашу. Радуюсь, что по ней всё ещё можно спокойно пройти.

Через недельку-другую солнца станет больше, и почва начнет жадно напитываться теплом, тормоша спящие растения. Птицы будут спешить вычистить и занять старые гнёзда, а деревья скинуть остатки старой листвы. У прыгучих, бегающих и некоторых летающих настанет пора линьки и смены окраса. Грядёт большая генеральная подготовка к лету.

А пока. Пока мы проходим вглубь леса. Здесь много разных тропинок, но мы точно знаем, куда идти.

Сначала прямо метров пять.

Свернуть на левую тропинку и пройти до небольшого оврага.

Обойти его справа и пройти ещё пару метров.

Впереди небольшой пригорок и несколько могучих сосен, слегка припорошённых снегом. Словно в шапочках стоят. Проходим к той, что стоит дальше всех. Окружённая кустарниками, словно прячется от ненужных глаз. На ней нет никаких отметин или флажков, но я точно знаю — мы на месте.

Аккуратно лавируя между колючими ветками, пробираюсь к дереву поближе. Помню его ещё маленьким саженцем. За прошедшие года оно успело окрепнуть и вымахать под метра три, если не больше. Бабушка идёт следом, почти неслышно.

Присаживаюсь на корточки, замечаю тонкую мерцающую нить, повязанную у самого основания. Это бабуля не удержалась и украсила, выделила. Смахиваю снег с земли и кладу два кусочка пирога рядом.

— Привет, мам…

— Маша-а-а, подьём! Лекция закончилась, — чья-то рука настырно пытается растормошить моё спящее тело.

Поправка: замаскированное, спящее тело.

Всю лекцию по биохимии продрыхла под кучей верхней одежды.

Этот шалаш служил мне полноценным укрытием от прекрасно-недовольного лица лекторши и не вызывал ни-ка-ки-х подозрений.

— Отмечали? — выползаю аки черепаха после спячки, попутно раздавая девчонкам по ряду их куртки.

— Не, она списки попросила. Давай, собирайся, пойдём поедим. 

Пока зеваю, Рита успевает скинуть всё моё барахло с парты в рюкзак, подцепить пуховик и начать угрожающе подпинывать мою тушу к выходу из аудитории.

Слушаюсь и повинуюсь.

 

Мы с Риткой учимся в одной группе. Она выбрала тактику плавного внедрения в мой круг общения. То что-то спросит про общий чат, то подсядет на лекциях, а потом и на практических занятиях от меня не отходила. Угощала какой-нибудь заморской гадостью и ухахатывалась с моей физиономии от кислючих конфет. Легко поддерживала любую тему для разговора. Подсказывала на проверочных. Даже в юморе мы неплохо сошлись. И вот, к концу первого курса я осознала — меня завоевали, пора выставлять белый флаг «дружбы». 

Но было и «но».

Рита — хорошистка невьебенной красоты, иначе и не скажешь. Даже со своими метр с кепкой. Отличный вкус в одежде, красивая мордашка, кудрявые светло-русые волосы почти до бёдер, милый голосок — хороша во всем, включая учебу.

Она с первых дней сильно выделялась на нашем потоке. И если старшие курсы от подкатов к Рите останавливали расписание и слишком короткие «переменки», то молочных мальчишек из нашей группы не останавливало ничего.

 

Практически все места вокруг нас всегда были облеплены горе-влюблёнцами. Отвлекающее шушуканье, переглядки и вечные вопросы не по теме шли в комплекте. В один не прекрасный день мне всё это надоело и, будучи в скверном настроении, я не выдержала и грызанула её просьбой отсесть, сказав, что у меня «аллергия на её красоту и её поклонников». Одногруппница удивлённо на меня посмотрела, а затем… расхохоталась на всю лекционную. Даже замечание преподавателя не возымело никакого эффекта: она ещё с минуту хихикала в рукав, сложившись под партой. Общаться мы, конечно, не перестали, но через некоторое время нашу «двойку» всё-таки оставили в покое.

 

Уже позже, гуляя в парке и поедая сладкую вату, она спросит у меня про браслет, а я пойму, что неспроста засматривалась на подвеску с одинокой жемчужинкой у неё на шее.

Маргарита — русалка. Это объясняло и неземную красоту девушки, и её длинные волосы — гордость любой морской владычицы, и острый ум, и язык до кучи.

А ещё, она северных кровей: семья родом из Екатеринбурга.

 

Русалки с Урала, в отличие от своих южных родственников, предпочитают глубоководье. Вытянутый хвост, острые плавники. Мелкая чешуя, что переливается с чёрно-синего на серебристый, подобно блесне-приманке. Кожа чуть прозрачная и, благодаря специальным клеткам с люциферином, словно светится изнутри. Всё в образе морских северян — от острых зубов до глубоких перепонок между пальцами — говорит о том, что они быстрые хищники.

Но это в воде. На суше русалки и русалы легко теряются в толпе людей и почти ничем не выделяются, кроме красоты, конечно же. А изобилие продуктов отодвигает их кровожаднось на задний план. В наше время нередко встречаются особы и вовсе принявшие вегетарианство. 

Ещё одна отличительная особенность русалок — эмпатия, то есть умение «считывать» человека, как его мысли, так и эмоциональный фон. Их практически невозможно обмануть или скрыть свои настоящие чувства.

В тот раз, когда я психанула, Рита не почувствовала никакой злобы или зависти, чему и была удивлена.

Этим я тронула её северное сердечко. А. Ещё бабушкиными гостинцами и тем, что покорно слушаю про её любовные неудачи. О, да. Русалка любит присесть мне на уши. Амурный подкаст двадцать четыре на семь.

 

На удивление, сегодня она в обычных штанах, а не в новой юбчонке, что купила накануне. И на голове небрежный пучок вместо сложной причёски. Волосы в мире подводных обитателей — ценный ресурс. Дабы тело русалки не нагревалось, они накапливают силу в своих волосах и используют её при необходимости. Удобный внешний аккумулятор. 

Заклинания, магическая кровь, привязки, запечатанные в русалочьих волосах, могут храниться долгое время без потери своих свойств. Добровольно срезанные «сосуды» — редкость на колдовских просторах и стоят хороших денег. Для хвостатых особ это предмет особой гордости и практически незаменимая вещь, когда речь идёт о подводном обитании. 

Удивлена сегодняшней небрежности.

 

«Проспала, некогда было» — недовольно буркнула мамзель на моё «а де?» и размахивание руками. Как можно проспать в общаге, которая находится на территории универа, уточнять не стала. Ходят слухи, что Рита только внешне добрая и милая, а внутри собака злющая. Зуб даю, неспроста ребята тогда от нас отстали. 

К концу первой пары и стаканчика кофе подруга всё-таки приободрилась. Даже помогла мне подготовиться к спячке на вторую пару, накидывая сверху чужую одежду.

Уже в столовой посвящаю Риту в подробности прошлой недели, в надежде, что еда смягчит её реакцию.

— Маш, ты совсем ебнулась? — водя в воздухе вилкой сокрушается подруга.

 

Ну, или не смягчит.

 

— Рит, ничего не случилось. Все живы и здоровы.

— Сесть в машину к ноунейму с непонятным школьником. Ну ты в своем уме?! — в меня продолжают тыкать. — А если бы он тебя в машине прирезал?

 

На этой вилке, судя по всему, должна быть я, а не бедная котлета.

— Пачкать мной салон машины? Брось, такая себе затея, — отодвигаю пирожком вражеский столовый прибор. — А вот… почему я истерики не закатываю, когда ты там со своих подработок за полночь возвращаешься и в общагу через окна лезешь?

Мамзель очень осуждающе мотает головой и, наклонившись поближе, почти шипит:

— Маша, я русалка! Одной моей распевки хватит, чтоб завалить целую толпу агрессивных мужиков! Сила у меня, а безрассудная у нас почему-то ты.

Давно заметила, что Рита забавно злится. Будь мы сейчас в комиксе — у неё бы пар из ушей пошёл, настолько смешно за этим наблюдать. Сидит, макароны жуёт, показушно отчитывает, но заботливо пододвигает ко мне стакан с чаем.

— Зачем толпу? Хватит и одного злого дядьки с кафедры органики. Давай, Рит, одна напевочка, м?

Вздыхает:

— Ты знаешь моё отношение к таким просьбам — я не буду закрывать сессию русалочьими силами. Ни твою, ни свою.

 

Вредная рыба.

Чуть нахмурившись, продолжает:

— Не вредная, а принципиальная.

 

Упс.

Я привыкла.

Рита с лёгкостью считывает всю информацию, связанную с ней, но никогда не лезет дальше личных границ. Только если позволяют.

 

Ах, как было бы классно, спой она хотя бы разочек на зачёте какому-нибудь вредному преподу. Таких у нас целый список, хоть галочки на лбу ставь.

Умоляю, ною, стою на коленях с первого курса, даже не ради результата, скорее, ради зрелища. Перед тем, как спеть, русалки «считывают» человека от и до, находят сильные положительные воспоминания и своей песней создают похожие, но фальшивые.

Жертва, одурманенная всплеском гормонов, становится покорнее любой зверушки и сделает всё, о чём попросит морская дева. Естественно, по своей воле, никакого принуждения.

 

А вот раньше, когда русалки держались обособленно даже от колдунов, они использовали самую простую технику — «песнь пленения». Внезапно сильное, но обрывочное чувство всепоглощающей любви заполняло человека с головы до пят, вынуждая подчиниться.

Но, как только эффект песни сходил на нет, жертве становилось невыносимо больно и тоскливо, будто любовь всей его жизни убили у него на глазах. И он намерен умереть вслед за ней.

С тех времен взгляды у русалок на такие методы подчинения сильно поменялись, как и отпала необходимость «выживать».

 

Но я упёртая.

— А за баночку деревенской вкусности? — не сдаюсь и достаю гостинец.

Подмигиваю.

— Петь не буду, но зачёт сдать помогу, — довольно улыбаясь, убирает вкусность в сумку. — Я иногда вопросом задаюсь: что у тебя там в голове вместо мозгов трещит? Постоянно филонишь.

— Как что? Горошина об черепушку бьётся. Места много — толку мало.

— Маш, — снисходительно начинает русалка, — я серьёзно…

Отвлекается на гудящий телефон, отвечает на звонок:

— Привет, ага. Да мы с Машкой в столовке, да-да, а? Ну, давай, ждём.

Вопросительно киваю на телефон:

— Мы что-то натворили и за нами выехали?

— Ага, дурка выехала, — немного посмеиваясь выдаёт подруга, — не, Эд звонил. Сейчас подойдёт.

— Для обеда что-то поздновато, — хмыкаю, пожимая плечами.

— Ага… А что там с златоглазым этим, что делать дальше будете?

— Пока вроде тихо, к выходным бабушке должны привезти алмаз. Может, сама за ним съезжу, а может с Андреем сгоняем. Пока не знаю. 

Кивает, но продолжает задумчиво:

— Меня одно в этой истории смущает — локация. Типа, метро… — разводит руками, — серьёзно? Не слишком ли многолюдное место? Я думала, им наоборот, уединение подавай, все дела.

— Я тоже запнулась на этой детали. А если это было подобием казни? Может, пучеглазые настолько отбитые? 

Рита выглядывает мне за спину и машет рукой, поворачиваюсь в ту же сторону:

— О, свет очей наших, любимый труженик староста! — вскидываю руки к потолку. — Ты чего запыханный весь?

— На кафедру нашу бегал. Заебался с этими бумажками туда-сюда носиться. Можно? — кивает на мой стакан.

— Бери-бери. А что за бумаги, помощь нужна?

 

Уже и не помню, каким образом Эдика избрали главным по группе: может, коллективно, а может и сам вызвался, но надо отдать ему должное — с первого курса староста частенько выбивает нам всевозможные поблажки и автоматы на сессиях. Попахивает синдромом спасателя и отличника в одном лице.

Но совесть внутри периодически давит мне на мозги, потому нередко вызываюсь ему помочь. Да, совесть и Рита — за три года учёбы красотка-зубрила и староста отлично спелись.

 

Немного отдышавшись, парень достает файл с какими-то распечатками:

— Помнишь, ты на кафедру аналитики бегала? Вот туда надо отнести, — передаёт мне бумажки. — Я вообще сам хотел занести, чего и прибежал. Ты мой заказ захватила? Сбор успокаивающий?

 

Убираю бумаги в рюкзак и показываю пакет с заварными травами, что Эд оплатил ещё на прошлой неделе. Поездка к бабушке оказалась не лишней: у меня как раз закончилась лаванда.

Парень кивает:

— О, класс, тогда можешь и распечатки, и травы занести в лабораторную — убьёшь двух зайцев. Это ребята с аналитики через меня чай заказали.

 

Рита тянет ручонку в чужую сумку:

— Что у тебя там? Ты решил весь запас бумаги испоганить? — хихикает.

— Бля, молчи, мне это добро ещё на кафедру биохимии тащить, я почти рыдаю.

— Да ладно, пошли вместе, у нас же следующая пара во втором корпусе?

 

Староста кивает, и Рита встает с места, вытягивая увесистую кипу бумаг из его сумки, парень облегчённо вздыхает и потирает явно уставшее плечо. 

— Вы идите, — подхватываю подносы с пустой посудой, — я лучше сразу бумаги и чай отнесу, а потом к вам.

— Алёхина, я за твои отметки на лекциях шеи грызть буду, клянусь, — лыбится староста.

— Мы тебе место займём. Давай, минут пятнадцать до пары осталось.

Взглянув на меня, русалка добавляет:

— А ещё у тебя крошки на футболке.

Взаимный обмен закатывания глаз проходит успешно, направляюсь к столу для подносов.

Натыкаюсь взглядом на витрину с пирожками и так не вовремя вспоминаю высказывание «Гьебя» про «шоколадки и шавуху». Обед же, обитатели лабы наверняка уже поевши, да?

 

«Нет» — почему-то подумалось мне, и, прихватив парочку хлебобулочных с мясом, мчу на этаж аналитической химии.

 

* * *

 

«Ну и, как там лаборанты, симпатичные?» — уже после пары спросила русалочья моська. К сожалению, подругу не удовлетворил ответ, что никого там не было и мне пришлось всё оставить на столе. Рита чуток посокрушалась по поводу пустой лабораторной и нарушения правил безопасности, и мы поплелись на последнюю, ура, пару.

Моего запаса энергии не хватило на всю лекцию, и я тупо пялилась на препода, различая по мимике какие-то буквы и циферки, вылетаемые из его рта. В общие фразы их соединить не получилось. Увы.

 

Домой добралась без проблем и приключений. Мой этаж, родная железная дверь, прихожая и домашний цитрусовый запах с нотками стирального порошка. Разуваюсь и вешаю одежду на крючок в полной тишине. Но недолго — слышу, как из комнаты пищит и несётся домовёнок.

В первые дни после «переезда» Монетка ныкался по углам и не давал к себе прикасаться. «Подарила» блюдце в знак дружбы и начала оставлять на нём еду.

Мне казалось, что так всё и останется, но я ошиблась. На деле малыш оказался очень ласковым и нежным комочком тёмной шерсти.

 

Дед рассказывал, что от характера домашнего обитателя можно предположить, из каких кусочков душ «сварганен» призрачный домовой. Буря, к примеру, поначалу был довольно ершистым и диковатым. Скорее всего, он «слепился» из остатков диких животных и птиц, желающих «жить» после смерти.

 

А Монетка? Похоже, что в нём есть что-то и от человека, и от животного. Может, крыса? Кто у нас ещё может по универу бегать? Помимо нас с Ритой. 

Прохожу с домовым на плече через небольшую гостиную зону и попадаю на кухоньку. По привычке зажигаю свечи, ставлю их на подоконник. Монетный ценитель, словно зачарованный, тянет свои мелкие лапки к пляшущим огонькам — приходится оставить его наедине с развлечением и отправиться наводить марафет после до-о-лгого, нудного учебного дня.

Устала.

 

Сижу в ванне, наблюдаю, как шипят остатки ароматной смеси из соды и лимонной кислоты. Выбираю, на что заработала на прошлой неделе: хинкали, хачапури или сет роллов? Звучит масштабно и здорово, но в суровой реальности я не смогу осилить даже одну порцию японских рулетиков с рыбой и рисом. Точнее как, съесть-то я могу сколько пожелаю, а вот переварю лишь часть. А остальное так, на скоростном поезде по ЖКТ пронесётся, организм и не заметит.

Булькаю в воду.

 

Помимо внешнего вида, браслет практически никак не влияет на мой организм. Иллюзия здоровья.

Есть и плюсы: мой рот легко прокормить. Заглотила кусок хлеба с маслом и побежала дальше жизнь жить.

Правда, сил хватает ненадолго, приходится с собой всякие батончики таскать и часто перекусывать.

А раньше ела за троих, годам к семи была таким бочонком на ножках, пока расти не начала.

 

— Ой, — рассматриваю скукоженную от воды кожу на пальцах. Засиделась.

 

Ладно, решено: хочу хачапури и айран, и какой-нибудь сериал на фон.

 

* * *

 

«Вкусно тебе, зараза? Знала бы, что ты доставку закажешь, напросилась бы на ночёвку!» — бурчит Ритка из динамиков телефона. Саму мамзель на экране не видно, только её кудрявые волосы. Куда-то она там поползла, только голос и слышно.

— А то ты прям голодаешь, Рит, — посмеиваюсь.

«А если и да?» — о, лицо на экран вернулось, с патчами под глазами.

— Чё ты врёшь? Ты у сестры сегодня ночуешь, а она богически готовит! А, привет, Полин, — машу рукой девушке позади негодующей русалки.

«Привет, Машунь! Приезжай вместо неё в следующий раз, а? Эта морская корова у меня косметику тырит… и еду!» — заливисто смеётся старшая русалка, пока младшая пытается вытолкать её из кадра.

Смеюсь.

Похожи, как две капли воды, хоть и с разницей в пять лет. Только у Полины волосы прямые и посветлее. А глаза у обеих серые, с синеватым оттенком, — отцовские.

 

Пока мы обсуждали первомайский поход в караоке нашей универской тусовкой, Рита умудрилась вынести мозг не только мне, но и сестре. Устав закатывать глаза и вздыхать, Полина ретировалась из просторной кухни под мой одобрительный прощальный кивок. Отлично её понимаю, ибо слушать организаторский монолог подруги — скука смертная. Душнила.

«Если хочешь, ебалая этого, сосущего можешь с собой притащить…» — совсем незаинтересованно добавила русалка и скрылась за пределами экрана.

 

А, это она про Матвея — моего друга детства.

 

Почему сосущего?

Он энергетический вампир. Да-да, тот, что высасывает из людей все соки, оставляя после трапезы серое подобие человека. Только друг предпочитает менее радикальные способы набить свой магический желудок и высасывает из людей только негативные эмоции. Обычно на заказ: неплохая надбавка к зарплате бармена.

 

Люди, обращаясь к Матвею, преследуют разные цели: забыть боль от утраты или разрыва, чтобы жить дальше. Или, наоборот, — попробовать построить отношения заново. Но есть и те, кому доставляет удовольствие наблюдать, как человек, утратив весь негатив, бегает за заказчиком хвостиком.

Разное бывает.

 

За что уплочено, то проглочено.

Буквально.

 

А почему ебалай? Потому что русалки и энергетические вампиры — антиподы друг друга. Если морские девы привносят в жизнь человека что-то «сказочное» и «невесомое», то вампиры этого лишают.

Вот и мои кадры друг с другом не поладили. Их знакомство прошло как по маслу, но явно не сливочному:

«— Слышь, рыба, жабры сдуй и пиздуй. Нечего тут тухляком вонять.

— Я лучше тухлячком повоняю, чем сосать у кого попало буду, усёк?»

 

Во-о-т как-то так они любезностями тогда и обменялись.

Конечно, за пару лет им пришлось притереться друг к другу. Из-за меня, естественно. Но так потешно, порой, следить за их перепалками и подколами.

 

Шум… Там какой-то шум.

 

А? Поворачиваю голову в сторону окна. И правда, домовой окно скребёт. Взглядом застыл в одной точке, слабо, но уверенно шкрябает стекло.

 

«Но я бы на твоём месте того некроманта позвала… Маш?» — вернувшись, высматривает меня русалка.

— Да, Рит, погоди минутку. Тут Монета что-то на улице увидел.

 

Оставляю телефон на подставке и встаю из-за стола. Медленно двигаюсь в сторону шума, пытаясь рассмотреть темноту за окном.

— Хэй, мелочь, ты чего там застыл? — пытаюсь отвлечь домового, проглатывая подступающую тревогу.

 

Хранители домашнего очага могут так залипать на две вещи: на что-то чужое и враждебное или же на нечто крайне манящее и интересное, то есть безопасное. 

«Мария Анновна, давай поаккуратней, слышишь?» — раздаётся опасливое из динамиков.

Киваю на автомате.

 

Открываю створку окна, заглядываю на улицу. На оконном отливе, совсем в углу, сидит маленькая птаха. Судя по жёлтому клюву — птенец. Протягиваю руку, бережно подхватываю малыша и заныриваю обратно на кухню. Прохладно. 

«Так! И что там?» — почти шёпотом тянет подруга и выжидающе рассматривает меня в экран.

— Птенец, прикинь? Вроде ласточка городская.

Задумываюсь.

«А что не так? У тебя же там всё окно в кормушках увешано?»

— Так-то оно так, но это птенчик ласточки, а не воробья или синицы… 

Опускаю малыша на стол около телефона, Монетка заинтересовано разглядывает незваного гостя, но не трогает.

 

«А можно для не орнитологов и на понятном языке?» — недовольно бурчит мамзель, пока роюсь в верхних шкафчиках в поисках особенной баночки.

— Для ласточек ещё рано. Они прилетают в начале мая, а птенцов выводят к концу месяца… Может, домашняя?

 

О, баночка найдена, возвращаюсь к столу, где домовой бережно поглаживает перья желторотика.

«Маша, блин, это что, консервы из червей?!»

Смеюсь.

Да, Рита довольно брезглива. Открываю банку:

— Я не побегу в ночь живых покупать. Покормлю да отпущу. Как-то же он на девятый этаж взлетел…

А пернатый малыш и правда ест, довольно глаза щурит и не стесняется требовать добавки. 

«Фе-е. А если это чей-то фамильяр?» — наблюдая за кормлением, интересуется русалка.

— Фамильяры не едят с чужих рук, а этот, вон, жрёт как не в себя и человека не боится. Скорее всего и правда домашний.

«Бр-р, не могу на этих мерзких червяков смотреть!» — а сама продолжает смотреть, обманщица. — «Лучше вернёмся к теме некроманта, Глеб, да? Вы не общались с того момента?»

— А, он написал мне потом, но скорее так, чтобы держать в курсе новостей про Андрея и в целом обстановки, — поглаживаю Монетку, умостившегося у меня на коленях и наблюдающего за происходящим на столе. — Да и зачем? Мы не то чтобы прям классно поладили.

«А ты бы его привела в караоке, да я бы глянула своим чутьём. Ладно, давай, расскажи мне, какой он? Высокий?»

Ну, понеслась.

«Тело как?»

Вздыхаю.

«Личико хоть симпатичное?» 

Бомбардировку не остановить?

Вою.

«А лет сколько?»

«А работает кем?»

«Ну, Ма-а-ш?»

— Тормози, ёпти. Он обычный, и тело у него обычное. Личико симпатичное, но хмурое и прям нейтральное — в толпе не заметишь. Возраст, хм-м, не знаю, может, около двадцати шести? И знакомство у нас не по симпатии, а вынужденное…

 

Птаха наелся, обгадил плетённую салфетку под собой и теперь активно чистит перья, намереваясь устроить сральный аэродром в моей квартире. Пора выпускать.

 

«А номер-то хоть сохранила?» — всё не унимается динамик.

— А, — уже у окна задумываюсь на секунду, — сохраню потом.

 

Птичий комок, пару раз расправив крылья у меня на ладони, вполне уверенно взлетает и скрывается за пределами стеклянных оков квартиры.

 

«Теперь протри стол хлоркой, иначе я за него больше не сяду…» — цокает мамзель.

— Да-да-а.

 

Немного поболтав о странных наклонностях Риты к сватовству, распрощались до завтра.

Раззевалась, пока убирала стол и заворачивала остатки доставки.

Было вкусно.

Проверила окно ещё разок, на всякий случай, — никого. Оглядываю кухню: спокойно, тихо, только домовой на стуле сопит, подёргивая лапкой. Выключаю свет и выхожу. 

Мне нравится жить одной. Нравится моя уютная однушка — словно коробчонка после бабушкиного дома. Квартиру мы купили к поступлению в универ. Деньги после родительского развода оставались, и ещё дед добавил. С ремонтом помогли знакомые — вышло недорого.

Малюсенькая прихожая, кухня с небольшой гостиной зоной, просторная комната с балконом и совмещённый санузел — это всё, что мне нужно для уединения и спокойствия. И чтобы семья сверху пореже слонами по полу бегала.

Пока чищу зубы, проверяю родниковую воду в банке — всё в норме, прозрачная. 

Переодевшись в пижаму и завалившись на кровать, открываю вчерашнее сообщение от незнакомого номера.

 

[8-ххх-ххх-хх-хх]

Привет, это Глеб, номер у Андрея спросил.

Подумал, что нам было бы неплохо

быть на связи.

Если что пиши и доброй ночи.

[Maria A]

Привет, окей, поняла.Доброй ночи.

 Хм-м-м, надо как-то тебя обозвать, да?

Дай-ка подумать…

 

[Выпердыш в Мартинсах]

Привет, это Глеб, номер у Андрея спросил.

Подумал, что нам было бы неплохо

быть на связи.

Если что пиши и доброй ночи.

[Maria A]

Привет, окей, поняла.Доброй ночи.

Да, так определённо лучше.