Я знаю, что вы сделаете этим летом (гет)

Лёгкие точно налились свинцом, и дышать становилось тяжелее с каждым мгновением. Касаясь пальцами горла, Ксавье упрямо держался на ногах, хотя конечности будто стали ватными, непослушными, словно и не принадлежали ему. Его взгляд потерянно блуждал по зале, перемещаясь с одного размытого лица на другое, пока мир вдруг не закачался, ограничившись сплошным потолком, ветхим и облезшим.

— Аякс! Когда он успел попробовать пирог?! — раздался где-то в отдалении требовательный голосок, едва достигший слабевшего слуха художника. Через мутную пелену он кое-как разглядел бледное лицо в обрамлении смоляных кос; кончик одной из них почти касался его щеки, щекоча кожу. «Уэнсдей», — уголки губ приподнялись в слабой улыбке. Едва осознавая свои действия, Ксавье протянул к ней ладонь, но ощутить касание так и не успел: его поглотила тьма.

Ежевичные заросли обступали со всех сторон. Крупные чёрные ягоды, налитые соком, заманчиво блестели, но стоило коснуться ладонью, как они обращались в пауков, разбегавшихся по тонким веткам и скрываясь среди листьев. Торп бездумно стоял на месте, с трудом воспринимая себя в пространстве и то, что с ним происходит. Как он оказался здесь? Память подсказывала, что дело было в пироге, но Ксавье только успел коснуться выложенных на румяной корочке ягод ежевики, когда Уэнсдей внезапно посетило видение. Возможно, он на автомате коснулся губ пальцами, испачканными в соке. «Неужели я мёртв?» — предположение отозвалось в сердце пронзительной болью. Он ведь столько всего не успел сделать и только начал протаптывать дорогу к мечте… Своей маленькой чернокосой мечте, которую так хочется чаще видеть рядом и держать за руку хотя бы иногда. И что ему мешало немного поторопиться? Теперь он чувствовал себя круглым дураком: безвозвратно поздно для всего. Для всего, кроме сожалений, которые опутывали его липкой паутиной, старательно набрасываемой ежевичными пауками. Пройдёт время — и он обратится в ничто…

Над головой раздалось пронзительное карканье. Спикировав вниз, чёрный ворон пронёсся рядом с лицом художника, разрывая лапами паутину и отрезвляюще задевая крылом щеку. Стряхнув наваждение уныния и брезгливо проведя ладонью по лицу, стягивая с него невидимое липкое нечто, Ксавье отыскал своего спасителя взглядом. Тот пристроился на ветке корявого дерева впереди и, убедившись, что парень его заметил, с глухим «кар» снова поднялся в воздух, точно призывая следовать за собой.

— Если это ты, Аддамс, то я почти не удивлюсь, — хмыкнул Торп, пробираясь через колючие заросли, цеплявшиеся за его одежду в последней попытке удержать в этом ядовитом кошмаре. Ворон (или всё же ворона?) нетерпеливо закаркал, кружа над едва заметной тропой, заросшей травой. Чуть поодаль виднелся воткнутый в землю указатель с табличкой, на которой витиеватым шрифтом было выведено: «Мальчик с мечтой».

Когда Ксавье приблизился, птица бесстрашно опустилась на его плечо, недвусмысленно ткнув клювом в сторону таблички, словно указывая направление. За неимением лучшего (или хотя бы компаса, который, впрочем, наверняка был бы здесь бесполезен) Торп последовал совету, и тропа вскоре вывела его к увитой цветами каменной арке, за которой начинался заброшенный сад, где рядом с благоухающими клумбами соседствовали потрескавшиеся в безвременье скульптуры. В такой атмосфере легко было вообразить себя с мольбертом, или с куском глины за рабочим столом… В свободное время Ксавье иногда занимался в том числе художественной лепкой, пытаясь оживить и глиняные свои творения, но пока без особых надежд. Есть ли они теперь у него сейчас, эти надежды?..

Словно в ответ на этот вопрос перед ним возник высокий стол, по центру которого расположился металлический каркас с вылепленным безликим бюстом, рядом — бесформенный ком белой глины, металлические стеки и латунная чаша с водой. Намёк был понят сразу: сад предлагал «мальчику» вылепить из глины свою мечту, подобно тому, как Пигмалион сотворил свою Галатею, и Ксавье прекрасно знал, чьё лицо ему больше всего на свете хочется запечатлеть.

Его пальцы порхали, аккуратно сминая, нежно разглаживая, бережно вычерчивая даже самые неуловимые черты, делавшие незабвенным тот образ, что занозой застрял в его сердце. До чего же ему хотелось обнимать ладонями эти щёки, чувствуя их тепло…

Прижавшись лбом ко лбу вылепленного им лика, Ксавье прикрыл глаза, выдыхая всего лишь одно слово, которое мечтал однажды суметь произнести вслух для неё, — своей миниатюрной инфернальной мечты.