Фрагменты войны (джен)

Проснувшись, Рома огляделся и смутно вспомнил переезд из реанимации в палату: двое угрюмых парней-санитаров, лязгающий какими-то внутренностями лифт, мелькающие перед глазами лампы в длинном коридоре. Ему было тогда слишком хреново — то ли остаточное влияние наркоза, то ли какие-то препараты, — его переложили с каталки на кровать, появившаяся откуда-то медсестра поставила капельницу, и он заснул, не успев даже толком осмотреться.

В палате были еще три кровати. На одной кто-то лежа читал, Роме видна была торчащая к потолку босая нога в синем трико, закинутая на согнутую в колене вторую ногу, и волосатая рука, держащая на весу книгу. Другую кровать видно не было, только горку скомканного одеяла и тумбочку, заставленную чьими-то вещами. Третья кровать у окна была аккуратно застелена и нетронута. За окном оказалось темно, в доме, что находился, судя по всему, на другой стороне улицы, горели окна. Их было много, из чего Рома сделал вывод, что вечер в самом разгаре, часов семь-восемь.

Туго перебинтованное плечо ныло — от шеи и по всей руке. Врач, что провожал его из реанимации, «обрадовал» долгим сроком восстановления. Отчего сейчас Роме было тоскливо — прямо завтра он, конечно, на работу еще не рвался, но и застрять здесь надолго очень не хотелось бы.

Врач еще сказал, что Роме крупно повезло. Это он и сам понимал, мельком подумал об этом еще там, в мастерской, пока ждали скорую.

— Вам лучше помолчать…

— Помолчу, — согласился Рома. Рана горела огнем, пульсировала, рукой невозможно было пошевелить, и очень сильно хотелось, чтобы эта безумная ночь наконец закончилась.

— Нет, нет, не закрывай глаза! — вдруг воскликнула девушка. Рома их тут же открыл, скорее от удивления. И ее беспокойством, и обращением. — Вдруг сознание потеряешь, а я не узнаю, — пояснила она.

Он едва улыбнулся, насколько достало сил.

— Это нечестно… что ты меня знаешь… а я тебя нет, — его еле хватило на такую длинную фразу.

Девушка сдержанно улыбнулась, почти так же, как и он только что.

— Ксения.

Рома с трудом кивнул.

— Сможешь достать свой телефон? — он указал левой рукой в сторону лежащего неподалеку Рэмбо.

И увидел, как тут же заморозился ее взгляд. Самообладание, конечно, у нее дай бог каждому, но все же ей было этой ночью тяжело. Захотелось коснуться и поддержать, мол, все закончилось, но одна его рука перемазана в крови, вторую не поднять, от попыток резало острой болью. Пока он соображал, как бы Ксению подбодрить, она поднялась, подошла к телу и, нисколько не сомневаясь и не теряясь, вытащила из кармана джинсов свой телефон. Рома не сводил с нее глаз.

Пока телефон включался, обернулась:

— А какой же адрес здесь?..

Рома назвал улицу.

— Номер дома не знаю. Скажи: автомастерская.

Когда она договорила с диспетчером и кивнула ему: «Скоро приедут», в стороне входа послышался какой-то шум. Рома тут же инстинктивно потянулся к пистолету, сначала его схватил, потом уже дошло, что последний патрон он выпустил в Рэмбо.

— Рома! Шилов!

Уж что-что, а этот голос Рома услышать никак не ожидал, поэтому только ошарашенно переглянулся с насторожившейся Ксенией. Та, видимо, видела происходящее у входа. Интересно, этого она тоже в лицо знает?..

И только сейчас Рому осенило: кто-то же стрелял!

— Рома! — шаги раздались уже ближе. — Девушка! А что с…

Ковалев наконец дошагал до закутка.

— Слава богу, живой… — выдохнул он с видимым облегчением. — Я уж думал, не успею… Представляешь, Калентьев у меня за спиной… — говорил Ковалев, пытаясь отдышаться то ли от бега, то ли от быстрой ходьбы. — Он, оказывается, с ними заодно был!.. Я подозревал…

Рома таращился на притворно обеспокоенного Ковалева и пытался соображать. Это Калентьев в него стрелял? Надо же, вообще успел забыть о выстреле, пока шла перестрелка, и пока придумывал, как заманить Рэмбо в ловушку. Выстрел! Выстрел, которого не должно было быть, потому что в той стороне был только Баян и его Рома убил. Калентьев… опер из отдела Ковалева… И?.. Зачем?.. Зачем ему убивать его, Рому?.. Думать мешала неправдоподобная трескотня, что щедро продолжал лить на него Ковалев.

— Но я думал, что он со Свешникова хочет бабла срубить! Пошел к нему разбираться, а его нет! Но тут повезло, заметил его на улице. Выбежал… Смотрю, он частника поймал… Ну, я за ним!.. Ехали… а потом… Ну, короче, отстал я от него немного… — Рома оценил виноватые нотки в голосе. — Видел, что свернул, а куда дальше делся… Ну, пришлось тут покрутить… Смотрю, автосервис, место-то так, подходящее… А на пороге трупы… и Калентьев… Ром, ты ранен?.. Помочь, может, надо?

«Боже упаси», — пронеслось в голове.

— Скорая должна приехать. Встретить надо.

— Да! Конечно! — Кажется, Леша был только рад возможности уйти.

Когда его, еще более торопливые, чем прежде, шаги стихли, Ксения молча повернулась. Интересно, а она уловила лживые нотки?.. Или их можно заметить, только хорошо зная человека?.. Впрочем, Ковалеву удается дурить и знающих его людей. Орехова, к примеру… Наверно, из всего главка только Джексон ни при каких обстоятельствах никогда не поверит Леше, даже в самую безобидную правду. Хотя бы потому, что слушать не станет!

Рома кое-как вытер руку об штаны и протянул ее за телефоном. Ксения подошла, присела и, пока он набирал один из тех номеров, что помнил наизусть, прижала, порядком впитавшую кровь, шапку сильнее к ране. От чего его «Жека…» вышло еще более сдавленным. Судя по тону раздавшегося в трубке возгласа, Джексон перепугался, если такое вообще возможно. Рома в двух словах объяснил положение дел, друг пообещал: «Щас все будет, Рома!»

Даже интересно, кто доберется до Орехова первым — Жека или Ковалев…

Можно было бы и вовсе не звонить, или взять телефон у Ковалева, но… пусть у Джексона будет ее номер… Так, на всякий случай.

— А собирался помолчать… — тихо упрекнула Ксения.

Рома снова улыбнулся. Молча.

— Повезло, что ключицу не сломало вроде, — снова заговорила она спустя минуту. Теперь Рома улыбнулся про себя. Было приятно слушать ее тихий мягкий голос. — Иначе все было бы гораздо серьезнее. Сейчас главное крови не потерять много.

Хотелось пошутить, но с каждой минутой все больше наваливалась усталость, спал адреналин, слабость становилась сильнее. На юмор просто не нашлось сил.

Да, насчет перелома это Ксения, конечно, права. Свалиться на полгода совсем не хотелось бы.

— Да где же они!.. — от ее искреннего беспокойства веяло теплом. Рома хотел ответить, что умирать пока не собирается, и тут стали слышны далекие звуки сирены.

Сейчас вспоминать тоже было… тепло. Приятно. Очень… милая девушка.

Приятные и безотчетно волнующие мысли вдруг прервал стук открывшейся двери. В проеме возникла Пашкина бритая голова, а позади над ней возвышалась вторая — с таким недовольным выражением на лице, что Рома остро посочувствовал всему персоналу больницы, кто, очевидно, не хотел пускать Джексона… Время-то уже позднее, не для посещений.

Лишних телодвижений совершать не хотелось, поэтому он не стал махать, просто дождался, когда взгляд Арнаутова сфокусируется на нем.

— Георгич, здорово!

— Ромело, ну как ты?

Они подошли ближе, тут же заняв собой пространство половины палаты. Тихо поздоровались с соседом — тот от такой грозной делегации предпочел ретироваться в коридор, — поозирались, куда бы себя приткнуть. Джексон осторожно, как ему наверно казалось,  сел на кровать — Рома тут же почувствовал, как немножко съезжает с горки. Пашка остался стоять. Оба были в накинутых белых халатах и с таким беспокойством на глядящих вопросительно и с надеждой рожах, что Рому тянуло улыбаться. От них тоже было тепло.

Почему-то вспышкой памяти мелькнул в сознании давным-давно пережитый момент. Как в маленький городок Пороги приехали за ним Жека и Стас — вот с такими же рожами. Ему было тогда убийственно тяжело, ему казалось, что он потонул в грязи, лжи, лицемерии, предательстве, было чудовищно тошно, а друзья приехали — и будто стало чуть легче дышать…

Как, оказывается, иногда важно знать, что ты кому-то нужен.

— Здорово! — он все же собрался с силами и протянул левую руку сначала одному, потом второму. — Вы с боями прорывались?

Пашка весело хмыкнул, Жека только махнул рукой — мол, неважно.

— Ну чё айболиты говорят-то?.. — кивнул он на перебинтованную Ромину грудь.

— Нормально. Перелома нет, но кость задета… Поэтому придется тут задержаться.

Задерживаться не хотелось. Хотелось на свободу. Еще хотелось хорошенечко подумать. О некоторых коллегах.

— Дела-а-а… — протянул Паша сочувствующе.

— Не дрейфь, Ромело, прорвемся, — поддержал Джексон, но во взгляде его Рома прочел еще какое-то беспокойство. То, что было предназначено его, Ромы, здоровью, уже прошло — Жека убедился, что друг жив и почти что цел, — это же беспокойство было иным. То же, что свербит сейчас и у него самого на душе?..

— Ром, а что это за история с Калентьевым? — спросил тут же Жека, полностью подтверждая только что сделанные предположения. — И как там этот чудила оказался?

Рома вздохнул, поморщился, потому что даже такое незначительное движение отдалось в плече, и рассказал в двух словах версию, что наплел ему Ковалев.

— И ты ему веришь? — хмуро сдвинул брови Джексон.

— Нет, конечно.

— Думаешь, Ковалев сам со Свешниковым дело имел? — подал голос Пашка.

Рома, если бы мог, пожал бы плечами. Пришлось проговаривать:

— Ну, свечку-то никто не держал…

— А кто еще? — ожидаемо возмутился Джексон. — Деньги и эта паскуда по отдельности не бывают! К сожалению. Тем более, что он уже смастерил на коленке дело, Аксенова уже арестовала Стрелку и Арджуманова. И даже Москва уже в курсе, что все на мази. И он хочет, чтобы мы поверили, что деньги со Свешникова взял Калентьев, а сам Лешик мимо них пролетел как фанера над Парижем? Ха!..

— Откуда про дело знаешь?

— От Орехова, — буркнул Жека.

Рома снова вздохнул. Подозрения теперь тем более подтвердились. Рассказывать всего он сейчас не хотел. Неконтролируемый Джексон с такой информацией мог наломать таких дров, что и представить страшно. А контролировать его отсюда уж слишком сложно.

— Вы только не лезьте к нему. Пусть пока все будет так, как будет.

— Опять выползет сухим из воды? — снова нахмурился Джексон, но Рома видел, что именно такие распоряжения тот и ожидал услышать, и бурчал теперь больше из вредности.

— Потом сочтемся.

Теперь уже Джексон вздохнул. Так, что наверно сосед в коридоре слышал.

— Вы-то как? — съехал с опасной темы Рома. — Репортаж по ТВ зачетный, молодцы. Как догадались?

— Ну, твою легенду по любому надо было подтвердить, — довольно улыбнулся Пашка, и Рома понял, что идея принадлежала как раз ему. — Понятно, что сомневаться в тебе будут.

— Тебе, кстати, от Айдара привет, — хмыкнул Джексон.

Рома улыбнулся. Все рассчитал верно.

— Вы там ждали?

— Да. Думали, из постели его посреди ночи выдернем, а он в ангаре оказался. Сам свой самолет охраняет! Ну, помимо охраны. Ты крысенышу-то этому успел про самолет рассказать?

— Еще бы… Нес какую-то ахинею… Вспомнил все, что в детстве по авиации читал. Когда к твоему дому приехали, долго соображал, как бы это использовать. Даже про соседку твою размышлял, но не надумал ничего. Не за солью же идти к ней. Потом разговор про угон самолета вспомнил. Это единственный вариант был…

— Это Пашец молодец, про самолет вспомнил, — кивнул Джексон на Пашку, тот смущенно заулыбался. — Мы к Айдару дернули, охрану его предупредили, сами в ангаре сидели, ждали, что ты их приведешь.

— Не довелось, — пояснил Рома. — Пришлось действовать раньше. Рэмбо, перед тем как уходить…

— Да мы знаем, — перебил Паша.

— Откуда?!

— От Ксюхи, — улыбнулся Джексон. Так, что Роме как-то поплохело. «Ксюха»?!.. Вид у него, наверно, был настолько обескураженный, что Джексон пояснил, не дожидаясь вопросов: — Ты хоть помнишь, что она с тобой в скорой ехала?..

Эм… Кажется, да, теперь Рома вспомнил. Она держала бутылку с физраствором, смотрела обеспокоенными глазами и почему-то выглядела гораздо более напуганной, чем на протяжении всей ночи.

— Мы с ней тут сидели, пока из тебя пулю доставали, — все с той же странной улыбочкой произнес Джексон. — Она нам все и рассказала. Хорошая девчонка, — почему-то отвел глаза Джексон. — Боялась за тебя, нервничала. Потом отходняк наступил… оно и понятно, — вздохнул Джексон, явно ее жалея. — Ушла в туалет плакать. Когда врач вышел, она уж совсем никакая была, из последних сил держалась, но клевала носом. Нам сказали, что ты живой и продрыхнешь еще долго, и я ее домой отвез.

Рома лежал слегка пришибленный. Нет, это все, в общем-то, было логичным. Приятно, конечно, что она нервничала за него и ждала результата операции… Но такое живое участие в ней Джексона… почему-то обескураживало. Не в смысле ревности, а в смысле… Черт, это еще сформулировать надо!.. А до того вообще понять, потом уж формулировать!..

Собственное смятение Рома показывать, конечно, не стал, хотя не был уверен, что старый лис Джексон его не просек. Отсюда и улыбочки.

— Да, Георгич, — вступил Пашка, — мы тут принесли… — он протянул пакет, что до того держал в руке, и поставил на пол к тумбочке. — Там из еды кое-что и одежда.

— Одежда? — не понял Рома.

Джексон вдруг, улыбаясь, вытащил из пакета телефон и протянул Роме:

— Ну, мы взяли на себя смелость слегка пойти на опережение. Портки ж тебе тут не помешают? — хмыкнул он. И до Ромы дошло, что он и правда не знает даже, где одежда, в которой его привезли. Да и не в ней же по больнице ходить… — Пистолет в оружейку сдали, ксива и бумажник в сейфе. Ключами воспользовались, — кивнул Жека на пакет, — там штаны, майка, ну, разберешься.

— Спасибо… — только и смог пробормотать Рома, тронутый заботой.

Открылась вдруг дверь, на пороге появилась какая-то медсестра и активно замахала руками — на выход, мол.

— Ладно, — вздохнул Джексон и поднялся, — поправляйся. Придется пожалеть такую очаровательную помощницу и спасти ее от начальственного гнева.

— Спасибо, что пришли, — Рома пожал по очереди обе протянутые ему руки.

— Звони, если что надо. Зарядка там же, в пакете.

Рома снова кивнул Джексону:

— Спасибо!

Он проводил их глазами до выхода из палаты и поймал себя на том, что улыбается. Просто потому что хорошо, когда есть такие друзья.

Но улыбка быстро погасла, потому что вспомнились не самые радужные мысли. И чтобы от них избавится, следовало… обстоятельно все обдумать.

Итак, что мы имеем?..

Ковалев подписал наркоманку Стрелку и недавно откинувшегося Арджуманова, сфабриковал дело и подсунул его сначала Орехову, потом Свешникову. В этом сомневаться не приходится — Свешников хотел дать денег Роме, а значит, после отказа стал искать кого-то другого, уверенный, что убийцу сына найдут только за вознаграждение. Долго искать не пришлось — у Ковалева репутация соответствующая, знающие люди наверняка подсказали. И Джексон видел их в главке вдвоем. Это он тогда уже наверно все обставил… Потом расстрел в авторазборке, куда пригнали мерс, и инфа про хозяина. Кто знал, что туда пригнали мерс Свешникова?.. Демин и Гущенко. Гущенко же поехал опрашивать задержанного хозяина, который, очевидно, знал убийц. Куда он потом с этой инфой пошел?.. Куда бы ни пошел, а Ковалев от него мог запросто ее получить. Случайно или специально. Потом случилось нападение на сто девятый и его, Ромино, «внедрение», о котором узнали, наверняка, все — от Донченко до постовых. Тут Ковалев мог уже сложить два и два. Вполне возможно, деньги от Свешникова он к этому моменту уже получил, и для него сильно запахло жареным. Причем собственной задницей — навряд ли Свешников запросто простил бы попытку его обмануть. Даже если бы Лешик вернул ему деньги.

Так… Нет, но это же вовсе необязательно, что Ковалев узнал от Гущенко. И потом, что именно тот мог узнать от хозяина разборки?.. Что убийцы пригнали мерс, что на следующий день всех перестреляли — это и так известно. Скорее всего, хозяину они (или кто-то один) были известны. Адрес?.. Ну а что это дает?.. Если бы все случилось на квартире Жумы, было бы понятно, но мастерская, где когда-то давно работал Баян…

Что-то тут не так... Черт, как же сигарет-то не хватает!..

Рома покосился в сторону пакета. Сигареты наверняка там, но встать он сейчас, пожалуй, еще не сможет. Тут до туалета-то попытаться бы доковылять… не то что до мест курения. Но местами этими при случае надо будет поинтересоваться.

…Что происходило дальше?.. Дальше в мастерскую ворвался Баян, закричал: «Он мент!», а через секунду за его спиной появился, как позже выяснилось, Калентьев и попытался застрелить его, Рому.

За размышлениями Рома машинально взял телефон, будто собираясь кому-то звонить. Сейчас же посмотрел на телефон, подумал и включил его, мельком вспомнив, как бросал в мусорку табельное с ксивой и отчаянно надеялся, что найдут их те, кто надо. Хотел было позвонить Джексону, спросить, отдали ли на экспертизу вытащенную из него пулю, но еще раз перед глазами пронеслось: хлопок двери, Баян, его крик, наставленная пушка, Рома только и смог, что инстинктивно прикрыться телом Жумы…

Стоп. Вот оно. То самое, что свербило все это время. «Он мент!» Откуда Баян это узнал?.. Если учесть, что через секунду за ним в дверях появился Калентьев, вывод напрашивается один.

Каким таким чудесным макаром Ковалев на Баяна вышел, непонятно. Хотя… Баян подозрительно долго пропадал оба раза, когда ходил менять машины. Конечно, найти подходящую для угона тачку, наверно, дело не пяти минут, но в первый раз его не было почти два часа. За два часа можно десяток машин угнать, умеючи. Или… с кем-то встретиться.

Вообще Баян от своих подельников отличался. Сначала Рома принял это за спокойствие, но потом охарактеризовал как некую отрешенность. Казалось, что Баян не с ними, а где-то в своих нерадужных мыслях.

Еще казалось, что он был бы рад, если б Рэмбо поменьше шмалял направо-налево. Нарик от этого тащился, это было видно, а Баян как будто… опасался чего-то?..

Мог он сам на Ковалева выйти?.. Да, в принципе, почему и нет-то? У Ковалева таких, как он, десяток вагонов и двадцать тележек. Вполне мог неоднократно отмазывать за хорошее вознаграждение, раз Баян был связан с автокражами.

Как бы то ни было, результат один. Кто Рома такой, Баян узнал, очевидно, от Ковалева. Собственно, и Ковалев мог узнать именно от Баяна про магазин, угнанный мерс, авторазборку и захват ОВД — и связать это все воедино. И понять, что если у него, Ромы, все получится, то его сфабрикованное дело для Свешникова развалится в два счета. С непредсказуемыми для него последствиями. Точнее, очень предсказуемыми.

Нет, стоп, опять не клеится. Баян тогда вернулся спокойным. Если б тогда знал, что Рома мент, держался бы иначе. Даже если бы Ковалев наказал пока ничего не сообщать Рэмбо. Хотя зачем ему это?.. В любом случае, нет, тогда Баян ничего не знал. Но отсутствовал долго.

Потом исчез еще раз. Уже из мастерской. Отсутствовал меньше, но все равно дольше, чем нужно для того, чтобы отогнать тачку. Еще раз встречался с Ковалевым?.. Возможно. И вот тогда уже Ковалев ему и сказал про Рому.

Что ему оставалось делать?.. Выход у него был один — фабриковать дело дальше. У него показания Стрелки, и, возможно, пообещал Баяну, что отмажет, если тот расскажет «правильную» версию. Оставалось устранить всех остальных. И, вероятно, выдать за собственную героическую разработку по горячим оперативным данным: узнал, где скрываются налетчики на ОВД, приехал туда с Калентьевым, но в ходе завязавшейся перестрелки оказались убиты двое преступников, внедрившийся в банду Роман Шилов и захваченная в плен следователь.

Ковалев сообщил Баяну, что с ними мент, а не спасенный арестованный, и подписал тем самым смертный приговор — и Роме, и захваченной девушке.

Тьфу, черт. Получается, что Рома два раза обязан Рэмбо жизнью. Во-первых, тем, что Рэмбо вынудил раньше времени начать действовать, иначе в нужный момент у Ромы в руках не оказался бы пистолет. Во-вторых, тем, что застрелил Калентьева. Вторым выстрелом тот мог и добить….

Тогда, в мастерской, при сверх странном появлении Ковалева было непонятно, как он там оказался, каковы его роль и цель. Только интуиция, которая никогда не подводила в таких делах, вопила, что все плохо.

Позабытый на одеяле телефон вдруг зазвонил. И имя, что высветилось на дисплее, мигом выветрило из головы почти все тяжелые размышления. А на лицо снова вернулась улыбка. Ну, невозможно было не улыбнуться.

— Здорово!.. Уже нажаловались, черти?..

— Привет!.. — облегченно выдохнул в трубке Стас. — Джексон сказал, что уже можно позвонить. Я тебя сразу набрал, а телефон выключен был.

— Да, я только включил.

— Как ты?

— Не дождетесь, — со смешком ответил Рома.

— Жека говорит, ключицу задело?

— Ага. Повезло, только задело.

— Все мир спасаешь? — Рома услышал в голосе Стаса улыбку. И не заданный вопрос.

И ответил именно на него:

— Кто-то же должен.

Стас ожидаемо хмыкнул:

— Понятно.

— Как у тебя? Как Маринка?

Сейчас осознал, что не слышал друга несколько месяцев. Был занят работой и совершенно новой для себя ролью отца. В какие-то моменты стреляли мысли, что как раз у Скрябина-то и можно было бы спросить совета, как у умудренного опытом отца уже троих детей, но мысли эти были всегда не ко времени, потом Рома о них забывал, потом наваливалась работа — и так по кругу.

— Переезжать будем. Наверно.

— Как? Куда? — Мелькнула мысль о возможном возвращении друга в Питер, но тут же растаяла. Навряд ли.

— На другую сторону Черного моря.

— К туркам, что ли? — пошутил Рома.

— Скорее всего, Геленджик, но пока еще думаем. Ищем варианты. — Видимо, основательно загруженный мыслями о переезде Стас шутку не оценил.

— На месте совсем все печально?

Неоднократно Рома слушал жалобы на неустроенную жизнь и проблемы с работой.

Стас в телефоне вздохнул.

— Работаю пока, но… Ладно, что мы обо мне-то?.. Как ты? Как с дочкой?

— Отлично. Вот с дочкой как раз все отлично. Хотя и… странно, — улыбнувшись, подыскал слово Рома.

— Пройдет. А… с кем не отлично?

Рома снова улыбнулся. Стас всегда тонко чувствовал собеседника.

— С ее мамой. Какое-то… состояние необъявленной войны.

— Мда… — В телефоне явственно щелкнула зажигалка, и Рома другу позавидовал. — Может, она просто ревнует? — спросил Стас, закурив. — Дочку к тебе.

Мелькнула мысль: если уж кто и должен Женьку ревновать, так это Рома как раз!.. И не к маме.

— Мне так не кажется… Хотя… Наверное, я никогда особо женщин не понимал, хотя считал, что понимаю.

— Могу сказать то же самое, — снова хмыкнул Стас.

— У вас-то все нормально? — обеспокоился Рома. Вот только не хватало, чтобы у них с Маринкой начались проблемы.

— Нормально. — И через паузу, в которую Рома представил друга на крыльце дома, что неоднократно видел на фотках, струйку дыма и огонек сигареты в темноте лишь чуть менее, чем в Питере, холодного крымского вечера, Стас добавил: — Семейная жизнь как она есть.

Где-то на фоне вдруг послышался отдаленный детский крик и следом второй.

— Ссорятся? — спросил Рома.

— Нет, — усмехнувшись, пояснил Стас, — поступила команда собирать игрушки. Скоро ужинать и спать.

Рома снова улыбнулся. Вопрос детских капризов теперь неожиданно оказался близок и понятен.

— Ладно, давай. — Мысленно Рома друга обнял. Соскучился. — Спасибо, что позвонил.

— Да брось ты. Выздоравливай. От Маринки привет.

— Взаимно. Попозже созвонимся, объяснишь про переезд нормально.

— Добро.

— Давай, пока.

— Пока.

Плечо уже очень сильно ныло, и Рома подумал, что, как появится кто-нибудь из куда-то запропастившихся соседей, надо будет попросить найти медсестру. Странно, что лечащий врач до него еще не дошел.

В ожидании Рома уставился в потолок. Хорошо, что Стас с Маринкой решили переезжать. Конечно же, так будет лучше. И легче.

Он никогда не любил сентенции вроде «А вот раньше…», всегда предпочитал смотреть вперед, а не назад, и любого, кто при нем пытался посетовать на более зеленую траву в прошлом, обрывал фразой про плоскую Землю на трех китах.

Но сейчас… Голос Стаса, его тон, такие знакомые нотки, в которых без труда угадываешь, что тот хочет сказать, против воли вернули Рому в прошлое. Обычно Рома эти мысли от себя гнал — при воспоминании прошлых лет неизменно вспоминался Серега Соловьев, после чего уже не хотелось ни вспоминать, ни думать, поскорее забыть о набежавших мыслях… Сейчас привычная боль лишь слегка кольнула, а мысли пошли дальше. О времени, когда друзья были рядом, а жизнь казалась еще вся впереди. Уже тогда были потери — Серега, Тигренок, Юля!.. — уже тогда были коллеги, которых хотелось расстрелять — генерал Бажанов, Рыжий, — уже тогда было понимание, что это война и шансы на ней на самом деле неравны. Но тогда они были моложе, жизнь простиралась впереди широкой полосой уходящей вдаль дороги… А сейчас…

Дверь вдруг открылась, и в ней возник высокий худой мужчина в белом расстегнутом халате, под которым виднелась синяя хирургическая форма. Он по-хозяйски оглядел палату, остановил взгляд на Роме, подошел и заглянул в бумаги, что держал в руке.

— Роман Георгиевич?

— Совершенно верно, — подтвердил Рома, разглядывая врача и отмечая, какой у того замученный вид.

— Извините, что только сейчас пришел, на операции был, а она затянулась. Я ваш лечащий врач, зовут меня Александр Юрьевич. Так, что у нас с вами…

Тот снова уткнулся в бумаги, а Рома подумал, что сейчас попросит обезболивающее, потом уточнит насчет еды, потому что желудок уже немного намекает, что еды в нем не было непростительно давно, а потом вернется к прерванным мыслям.

К мыслям о друзьях, которые были, которые есть и будут. Мыслям о том, что с ними бок о бок воевать гораздо проще. Мыслям о дороге, что все еще уходит вдаль и все еще… интересна. Потому что есть смысл жизни. Есть тепло друзей. Тепло маленьких, порой липких и перемазанных чем только можно ручек, что так доверчиво обвивают шею.

И… позабытый уже стук сердца. От мыслей об удивительной милой девушке.

Пожалуй, впервые на войне не кажется настолько убийственно холодно.