Фрагменты войны (джен)

— Батюшки, свят-свят!

Рома отвернулся к шкафу и продолжил осмотр. Ничего примечательного он пока не увидел — чувствовал, что, скорее всего, и не увидит. На бытовуху не похоже — ни стола с недопитой водкой, оставленного протрезвевшими собутыльниками, ни грязной сковородки на полу, которой отоварила сожителя разгневанная подруга жизни. Впрочем, никакой подруги тут в принципе, похоже, нет. Ни по прописке, что следует из документов, ни наяву — квартира явно холостяцкая. Но не запущенная, отметил про себя Рома, убитому было не все равно, как и какие вещи его окружают.

На первый взгляд, убитый — простой водитель, возил даже не генерального, а какого-то посредственного зама, одного из четырех. Расследовать бы это районным, но данное убийство — уже третье в окружении того самого генерального.

— …Правая рука вытянута вдоль туловища, под ладонью небольшая лужа крови, размером три сантиметра…

Неторопливую диктовку судмедэксперта Рома слушал вполуха — если будет что-то важное, ему скажут. Взгляд снова прошелся по ровному ряду книг. Фантастика, пара детективов, исторические романы и немного публицистики. Проверив на всякий случай книги на предмет припрятанных в них тайных писем или чего еще поинтересней (круто было бы как в кино найти в одной из книг тайник с пистолетом — ох, как дело сразу бы заиграло новыми красками!), Рома отвернулся и огляделся. Пустой обеденный стол, накрытый клеенкой, диван, стулья с брошенной на них одеждой, два шкафа — один со шмотками, второй с книгами, телевизор на стене — большой, дорогой. Все обычное и не выбивающееся из общей картины.

— Кто его нашел-то? — спросила Кожурина, закончив за судмедэкспертом записывать состояние трупа.

Рома даже и не подумал ответить, хотя смотрела она в его сторону.

— Сестра, — с готовностью ответил Стас. — Ее там Егоров на кухне допрашивает.

— Не допрашивает, а валокордином отпаивает, — поправил судмедэксперт.

— Молодая?

— Девчонка совсем.

Таня качнула головой, не отрываясь от бумаг — посочувствовала.

Рома все так же молча проверил карманы брошенных на стуле брюк — все так же безрезультатно.

— Батюшки, свят-свят! Что же это делается?..

Старенькая бабулька в цветастом халате старалась не смотреть в сторону лежащего на полу хозяина квартиры, а когда все же ее взгляд вновь и вновь натыкался на него, принималась креститься и снова отворачивалась. Рядом с ней парень в спортивных штанах и мятой футболке, напротив, таращился на труп чуть ли не с восторгом и лишь немного с опаской.

— Батюшки…

Рома вздохнул и со злостью глянул в сторону Стаса, тот развел руками: мол, где я тебе в два часа ночи других понятых найду?! Какие были!.. Рома молчаливую пантомиму прекрасно понял, злился от усталости и очередной бессонной ночи. Тряхнул головой, прогоняя набивших оскомину «батюшек» и направился в соседнюю комнату. Понятых сейчас приведут за ним, но хоть пару секунд отдохнуть…

Толкнул дверь, щелкнул найденным выключателем и замер. На кровати восседал, раскинувшись в вальяжной позе, плюшевый полосатый тигр. Точно такой же, как тот, которого Рома однажды тащил от магазина до знакомого дома — машина (еще та, Альфа-Ромео) была в ремонте, а день рождения Вики с каждой минутой уходящего дня грозился вскоре закончиться, и так до магазина на такси пришлось ехать. Рома тащил тигра и надеялся, что, кроме него, никто пока не догадался пополнить коллекцию девушки таким подходящим экземпляром. Впрочем, кому догадываться-то?.. Не клиентам же. И не сутенеру Коровину.

Тигренок…

Рома шагнул ближе и взял игрушку в руки — на ухе болтался прикрепленный пластиковой леской ярлычок с названием фирмы-изготовителя. На том тоже болтался. Рома его по дороге так и не смог оторвать — побоялся, что вырвет вместе с ухом.

Тигренок…

Какой детской радостью светились тогда ее глаза!.. Она обняла игрушку, прижала к себе, погладила между ушами как живого котенка… И сказала, что это лучший подарок. А потом грустно добавила: «И единственный».

Тигренок… Милый, маленький друг. Умная, красивая, добрая девочка с грустными глазами.

Но вместо ее почти всегда печальных темных глаз Рома видел сейчас светлые, пустые глаза генерала Бажанова.

— Роман Георгиевич, у вас есть в отделе опер Шереметьев?

— Что?..

— Шереметьев. Арнольд.

Он тогда стоял, смотрел в светлые глаза генерала и видел, как его подручные хватают девушку, сажают в машину, бьют, чтобы не кричала и не вырывалась, а потом пытают. Пытают, пока она не называет им имя. Смотрел в светлые глаза и мечтал убить генерала на месте.

— А мне не нравится твоя фамилия, Шилов. Она какая-то холодная и острая. Тебе бы подошло что-нибудь дворянское. Например, Шереметьев. Роман Шереметьев. А лучше — Арнольд Шереметьев.

Милый, храбрый друг.

Почему ж ты не уехала, девочка?!

— За что ты его задушить пытаешься? — донесся до Ромы голос Стаса, и рука сама по себе разжалась. — Сестре наверно купил? — кивнул Стас на тигра, и Рома не сразу понял, что речь про убитого.

— Наверно.

Он бросил игрушку обратно на кровать.

— Что там сестра говорит?

Все, что угодно, лишь бы забить голову работой, прогнать оттуда образ Тигренка, от которого сжимало горло и становилось трудно дышать от чувства собственной беспомощности.

— Да ничего не говорит, как обычно, ни врагов, ни проблем, ничего не знает.

— Разберемся… — бросил Рома, протиснулся мимо пришедших понятых и направился в сторону кухни, нащупывая на ходу в кармане пачку сигарет.

— Рома!.. Так ты спальню осмотрел?

А. Ну да. Остановился и обернулся, нехотя бросив взгляд в сторону кровати.

— Осмотри, я к Петровичу.

Подальше от этого плюшевого рыже-черно-полосатого упрека.

Скольких ты еще потеряешь, Шилов?..

Хочется напиться, но воспоминание о первом вечере в гостеприимном городке Пороги мешает, выпитая тогда водка встает поперек горла. Он пьет, но, кажется, не пьянеет. Во всяком случае, лучше Роме не становится точно.

Когда он поверил Рыжему?.. Нет, не сразу. Тогда, за пьяными откровениями Рома еще внимательно прислушивался, запоминал, задавал иногда сам себе вопрос — все ли это правда, что так охотно рассказывает общительный капитан, или им виртуозно сливают качественную дезу?

Виртуоз, мать его!.. Станиславский отдыхает. Сколько дней играл! И как играл!..

Перед глазами все еще Рыжий в кабинете Блинова. В первую секунду Рома не понял вообще ничего. Блинов застрелился?.. Такие не стреляются… Но тем не менее вот он, труп с дыркой у виска, вот лужа крови, растекающаяся по столу и заливающая бумаги, вот пистолет… Только зачем Рыжий его протирает?.. Если бы тот сразу не заговорил, Рома еще какое-то время ничего бы не понимал. Настолько сильным оказалось обаяние абсолютно своего в доску парня, честного борца за чистые ряды родной милиции.

Все было сыграно гениально. А как сомневался, идти ли против своих!.. Как решался, прямо у Ромы на глазах решался. «Мне потом здесь не жить. К себе перетащишь?» и торопливая затяжка сигаретой в подрагивающей руке. А ранение?.. Рома себя еще виноватым чувствовал! Сначала Лёнька, потом Рыжий, которого, как тогда представилось, ранили вместо него, Ромы!

Тошно. Ужасно тошно даже от здешнего воздуха.

В Питере тошно не было. В Питере он знал, что и зачем делает, знал, кому верить, а кому нет, знал прекрасно обе стороны не проходящей войны и старался не задаваться вопросами о ее, войны, несправедливости. Даже, когда погибали те, кто дорог. При каждой новой смерти заталкивал боль куда-то вглубь, чтобы не вылазило, не болело и не мешало работать.

Несправедливость догнала его именно здесь, в этом уютном, солнечном городке. Серега, Юлька, Тигренок… За что они погибли? Почему они погибли, а этот пышущий солнцем, летом и насквозь прогнивший городок прекрасно существует и существовал бы и дальше, если бы не случайность?

И когда он уже наконец опьянеет?!..

Появившаяся на подъезде к гостинице машина вдруг привлекла внимание, и Рома с вялым любопытством к ней присмотрелся — после вереницы трупов не хотелось еще каких-то неожиданных сюрпризов. Но промелькнувшее на задворках сознания чувство опасности быстро исчезло — узнал машину.

Прикатили. У обоих лица обеспокоенные — испугались, что он опять во что-то вляпался. Шутка ли, ракеты «земля-воздух» и привычные, но от того не становящиеся менее опасными закулисные игры генералов.

Он действительно вляпался. Только не в ракеты, а в кучу дерьма.

Вторая машина сначала вызвала недоумение, но вышедшие оттуда люди ситуацию быстро прояснили. УСБэшники. Где ж вы раньше были, мать вашу…

— Привет, — Джексон протянул руку и тут же уселся рядом с Ромой на ступеньки. — Я думал, ты тут отстреливаешься до последнего патрона…

— Отстрелялся уже… До конца жизни.

Про водку Жека ничего не сказал, молча оценил увиденную картину и без слов все понял. Вместо ненужных объяснений Рома сделал очередной глоток из почти опустевшей бутылки.

Бутылка почти опустела, а голова — все никак.

— О-о-о… Совсем плохо?

Конечно, он им все объяснит и расскажет, но не прямо сейчас. И возможно, не сегодня. Сегодня хочется сдохнуть.

— Плохо, Стас. Так плохо, что помереть охота. — Рома прищурился от солнца и взглянул на молча подошедшего полковника Ткачева. — Вот только не дается смерть!.. А жаль… Другим же дается… Сереге Соловьеву, Елизарову… Юльке… Тигренку и Арнаутовским ребятам… Дай Бог, чтобы Лёне с костлявой не подфартило…

Снова глоток — и ощущение, что пьет воду. Уже не обжигает.

— Да-а… Забирайте его, ребята, пусть отдыхает, — кивнул Ткачев Джексону и Стасу. — А нам еще разгребать этот городок.

— Я вам скажу страшную тайну, полковник! — крикнул ему вдогонку Рома и с некоторым удивлением ощутил, что язык все же немного заплетается. — Вы опоздали. Но не расстраивайтесь!.. Еще немного, и в стране будет много таких городков…

Ткачев не ответил, то ли предпочел не слышать упрека, то ли сам согласился, зашел в гостиницу в молчаливом сопровождении подчиненных. Рома, не оглядываясь на него, сделал очередной глоток.

— Георгич, ну ты коней не гони, — проворчал Джексон и потянулся к не начатой бутылке.

— Жек…

На предупреждение и попытку остановить в голосе Стаса Джексон внимания не обратил, за секунду открутил алюминиевую крышку и протянул бутылку к Роминой руке.

— Давай.

— Лучше не чокаясь, — буркнул Рома и запрокинул голову. — Не за что. — Водки осталось мало. Надо еще купить.

— Жек…

— А что, он один пить будет? — слегка поморщившись от первого глотка, Джексон кивнул в сторону пытающегося найти в карманах остатки денег Ромы.

— А я вторые четыре часа за рулем? — Стас, не дождавшись вразумительного ответа от пожавшего плечами Джексона, махнул рукой, отвернулся и направился к машине. Рома проводил его слегка расфокусированным взглядом.

— Может, мне тоже есть из-за чего напиться? — оправдывающимся тоном проворчал Джексон, закрутил бутылку, поднялся и протянул руку. — Поехали, Георгич.

Рома поднял голову, скривился от ударившего в лицо солнца и еле разглядел хмурую физиономию.

Хорошо, что они приехали. Дышать стало чуть легче.

— Только по дороге в магазин заедем.

— Само собой!.. — воодушевленно хмыкнул Джексон и подхватил протянутую в ответ руку.

Взрыв неожиданностью не стал — Рома за долю секунды до него успел понять, что сейчас произойдет: когда, набрав номер во врученном ему Чубаровым телефоне, услышал мелодию звонка сзади. Он позвонил и тем самым привел в действие механизм взрывного устройства в папке. Он сам позвонил. Шилов. Он, именно он, убил всех этих людей в холле отеля.

И все же на какие-то мгновения взрыв оглушил: не столько чудовищной звуковой волной, сколько своей необратимостью. Рому подставили, сделали это очень мастерски — он и должен был чего-то такого ожидать, но все же надеялся, что обойдется. Не обошлось.

Уходить. Уходить немедленно. Да, камеры. Да, все увидят, что папку принес именно он, и в то, что он сам не подозревал о ее содержимом, поверят только самые близкие. Стас, Жека, Леха. Наверху решат, что он сбежал сам и на сторону «революционеров» тоже перешел сам. Увидят все, но сейчас нужно уходить.

Оглушенный произошедшим Рома подходящего ко входу в отель Берестова узнал не сразу. Столкнулся, осознал, что увидел кого-то знакомого, обернулся.

— Это подстава! Через три двора иди за мной, налево! — крикнул на ходу. Знание города сработало на подсознательном уровне, сам он и подумать не успел, куда увести друга.

Пока бежал, удивлялся, как Берестов вообще оказался у отеля именно сейчас. В совпадения Рома верить перестал еще на заре милицейской карьеры, но заподозрить в чем-то Леху не мог. Ползли мысли, что это не случайно и что надо выяснить у него самого, но ползли они медленно и будто нехотя — в голове отдаленно все еще раздавался громкий взрыв, но приглушенно, как сквозь вату. Контузило наверно слегка.

За углом здания Рома остановился — бежалось как-то с трудом. Ничего, сейчас Леха придет и они все обсудят. Даже хорошо, что он здесь.

Ноги откровенно не держали — то ли от контузии, то ли от шока наваливалась слабость. Дышал Рома часто, в висках пульсировало бешено бьющееся сердце, в крови, наверняка, зашкаливал адреналин.

Сколько там было людей?.. Человек десять?.. Портье, адресат папки и его помощник, женщина в пальто, разговаривавшая по телефону, еще женщина с мужчиной в стороне, пожилая пара на лестнице, девушка в коротком полушубке, лысый мужик, свалившийся на Рому…

Руки чесались задушить Чубарова.

Наконец, раздались торопливые шаги, и Рома вышел из укрытия. Берестов, ошарашенный и негодующий, начал издалека:

— Рома, я не понял! Что это з…

Звук выстрела полоснул по оглушенному сознанию. Леха упал, не дойдя и двух шагов, а за его спиной оказался Чубаров со стволом в руке.

— Гэбист, — буднично пояснил тот, бросив короткий взгляд на тело у их ног. — Я его видел вчера с теми двумя. Твое счастье, что я тебя страховал!

Прошедших секунд Роме хватило на то, чтобы осознать, что только что произошло. Ярость, поначалу совершенно неконтролируемая, захватила его полностью — несколько ударов он нанес, совершенно не думая о последствиях, забыв об общей цели и своих задачах. Сейчас, в данную минуту, у него задача одна — отомстить.

Чубаров сопротивлялся вяло, как будто совсем не ожидал такой реакции. Или просто у Ромы удвоились силы из-за яростного желания прибить на месте?

Когда Чубаров свалился без сознания, у Ромы в крови все еще бушевал огонь, тело все еще рвалось в бой и только голова начала медленно включаться. Убивать нельзя. Эта падла — его единственная ниточка к заказчикам.

Он должен довести дело до конца.

От переполнявших эмоций Рома с силой пнул стену здания — чтобы не пинать лежащее без сознания тело, хотя очень хотелось. Мозги включились, он вытащил из карманов Чубарова деньги и телефон и оттащил его в открытый подъезд, чтобы на него ненароком не наткнулся патрульный наряд. Ничего, полежит, оклемается.

И направился к Берестову, проверил: пульса не было.

До ужаса знакомое чувство вины подступило к горлу: это он, Рома, настоял на участии друга в операции. И с этим чувством, еще одним, далеко не первым в жизни, придется жить дальше.

Оставлять его не хотелось, но надо уходить. Ему уже ничем не помочь, а Роме нужна свобода и время, чтобы довести дело до конца.

Чтобы не зря.

Солнце, Нева, апрель…

Солнечные блики на темно-серой воде. Скоро она станет синей, летней, со множеством белых барашков от проходящих туда-сюда прогулочных катеров. Но это будет там, чуть дальше по течению, за мостом. Сюда катера заходят редко. Вся эта бурная, летняя, праздная жизнь будет там, а здесь все останется как прежде. Здесь, у Крестов, всегда все неизменно.

Где-то там, на противоположном берегу стоит машина со снайпером. Бордовая «девятка», как сообщил Паша, уже с полчаса контролирующий набережную. Они решили, что Джокер будет именно там — больше стрелять неоткуда. Навигация уже открыта, но никаких судов и суденышек по близости нет, а ничего более подходящего здесь не найти. На крышу Крестов попасть — себе дороже.

Наверно, и не зная точно, он чувствовал бы на себе этот взгляд. Но сейчас Роме не до него — пока еще есть время.

В свежем, как всегда холодном, ветре чувствуется примесь будущей весны. Зима уже отступила, солнце греет все сильнее, тянет совсем не зимней сыростью и, если сильно захотеть, в воздухе почудится запах близкой корюшки, неизменного символа питерской весны. Скоро сойдет снег, может, еще пройдут пара снегопадов, но зима уже отступила. День ощутимо длиннее и светлее, город постепенно оживает.

Новый порыв ветра швыряет в лицо смесь запахов — выхлопных газов и чего-то болотного.

А Рома все никак не может сделать вдох.

Началось с Герасимова. Все он уже понял — еще по дороге. Знал, что не успеет. Знал, что снова будет как с Юлькой — он догадался слишком поздно. Он вновь догадался слишком поздно. Вновь ошибся.

Перед мысленным взором вновь пронеслась все та же картина. Белая дверь палаты, белые стены, белая простыня, белая футболка на генерале, алые пятна крови и алая струйка по побелевшему лбу. И до ужаса привычная боль.

Ты снова опоздал, Шилов. Ты снова потерял.

А потом Марина. Знакомое, пугающе знакомое чувство неотвратимости очередного «не успел» появилось сразу, как только они с Пашкой стартовали из кафе. И вроде бы не так далеко до Маринкиного дома, а все равно он уже знал, что они опоздают.

В ее квартире пахло кровью и предательством. Нет, не физически, но Рома как будто бы наяву видел случившееся — просто потому что не впервые. И реальный отпечаток крови на двери вовсе не стал неожиданностью.

И даже убить тут же на месте притворно-озабоченного исчезновением Марины Громова Роме не захотелось.

Начал привыкать?..

К потерям… К предательствам…

Что-то сжалось внутри, и к запущенному с момента гибели генерала внутреннему счетчику добавился еще один — отсчитывающий время для мести за Марину. Без эмоций. Трезво. Не взять им сейчас Громова, не на чем, да и подтверждение нужно, и обдумать надо, что дальше делать.

— Ты как-то страшно спокоен…

— Найдем, убьем… поплачем.

А к невозможности вдохнуть после смерти генерала добивалось еще и это. Воздух будто застрял где-то в легких — не вдохнуть, не выдохнуть.

Нашел, убил, а плакать пока рано. И смерть Громова не принесла облегчения ни на грамм.

Рома достал очередную сигарету и посмотрел в сторону ушедшего к метро Джексона. Шагает наверно по набережной, радуется теплому солнышку — после камеры самое то. А может, уже дошел до вождя мирового пролетариата, идет мимо и привычно ему ухмыляется.

Вот и славно, Жека, вот и топай дальше. Хорошо, что не понял, что он, Рома, здесь, рядом… Незачем тебе знать…

А Барканов что-то не торопится. И взгляд в спину, со стороны противоположной набережной, все настойчивее. Там тоже, видать, волнуются.

А он, Рома, волнуется?.. Он и сам уже не знает.

Одно знает точно: брать Барканова нет смысла. Доказать что-либо сложно, но даже если и получится, те, кто за ним стоит, могут сильно помешать. И выйдет Валерий Михайлович сухим и чистеньким аки младенец из всей этой истории.

Нет, у Ромы на него планы другие.

Прибыл Валерий Михайлович на ведомственной машине с мигалкой. Благо, хоть выключенной. И когда он вышел, Рома почти физически ощутил напряжение по ту сторону Невы.

Разговор получился скомканным и ни о чем. Ну, правда, о чем говорить двум людям, собравшимся друг друга убить?.. Пусть и в тайне друг от друга. Расставлять точки над i вроде как и нет необходимости. Но показать Барканову, что он, Рома, все знает и все понял, — пусть некоторое и слишком поздно! — ему все же хотелось. Да и от машин во время разговора как бы невзначай надо было отойти. Интересно, подумал ли об этом Барканов? Кто его знает, этого снайпера, промахнется, попадет в бензобак… Да и просто по стеклам — все равно потом возись еще с ремонтом…

— Да пошел ты… — лениво отмахивается от его сдержанных обвинений Валерий Михайлович.

— Действительно, пора прощаться… — произносит Рома, выбрасывает окурок и поворачивается к противоположной набережной. Искать взглядом бордовую «девятку» смысла нет, за парапетом плохо видно. Но стрелок там, Рома отлично это чувствует.

Рука к брови — условный жест, которым Барканов собирался подать сигнал киллеру. И подал бы, если бы Рома сейчас его не опередил.

Одна секунда, две, три…

Кто его знает, этого снайпера, промахнется… Триста метров, сильный ветер…

Дурак ты, Шилов. Эта светлая мысль приходит в голову одновременно с пулей в голову Барканова. Пытаться рассмотреть что-то на том берегу нет смысла — не видно, да и Паша сделает свое дело как надо.

Снова достал сигарету: те были «ожидательные», нервные, эта — в качестве разрядки. Чтобы наконец-то перевести дух.

У моста показался прогулочный катер. На верхней, открытой палубе никого не было — еще бы, рано еще нежиться под невским солнышком, — но с катера доносились обрывки музыки. Легкая мелодия — на манер Фрэнка Синатры, как показалось Роме, — сильно диссонировала и с «Крестами», и с тем, что сейчас происходило, и… вообще со всем.

Закурить он не спешил. Прислушивался к ощущениям.

Что это?.. Знак того, что жизнь продолжается? Что в ней, жизни, есть место музыке, веселью, легкости?..

Рома посмотрел на зажигалку в руке. В металлическом корпусе блеснуло отраженное солнце.

Нет, дышать нормально все равно не получается, и сигареты не помогут. Не привык он. Не привык терять. Не привык так много ошибаться. Не привык опаздывать.

Жизнь продолжается?.. Может быть.

Но что он знает гораздо лучше — продолжается война.

Машина послушно катилась по трассе; несмотря на дождливую осень, покрытие успело подсохнуть, и дорога требовала минимум внимания. Рома посматривал в зеркала, чуть подравнивал ход, а сам почти полностью был погружен в размышления, начавшие его терзать с момента выезда.

Дочка на заднем сидении смотрела в окно и, как казалось Роме, немного грустила — наверно, скучая по маме. Но к бабушке и дедушке согласилась ехать с радостью, что не могло не успокаивать — теперь у Ромы не будет времени проводить с ней все дни напролет, пришлось везти «на побывку» загород.

Рядом на сидении лежал только что купленный по дороге букет для мамы и всем своим видом напоминал о новости, которую Рома и собирался этим самым букетом немного смягчить. Что было весьма наивно — зная маму.

Но несмотря на терзающие душу мысли о неприятном предстоящем разговоре, настроение у Ромы было отличное. Он не светился от радости, не пылал восторгом, ему не хотелось делать глупости в азарте беззаботного отдыха — как часто бывало на протяжении прошедшего лета, — но ему было… хорошо. А точнее: правильно. Он принял правильное решение, и именно оно позволяло сейчас дышать полной грудью.

Первая половина лета была изумительна. Море, белоснежный, мягкий, почти шелковый песок, солнце — очень-очень много солнца — и восторженный ребенок, с одинаковым упоением плескающийся в воде, строящий замки из мокрого песка и требующий купить мороженое через каждые десять минут. Рома сдавался через двадцать, пока позвонившая узнать, как дела, Лиза не сообщила, что мороженое Женьке нельзя вовсе. Главное — вовремя. Потом было возвращение и свалившаяся Роме на голову свобода — поначалу приятная. Затем отъезд Лизы на учебу и дележка дочки между Ромой и Димой — договорились чередовать, чтобы была возможность отдохнуть. Вскоре Орехов сообщил, что выходит на службу, Рома Женьку забрал и началась размеренная жизнь на два дома. Игрушки, сказки на ночь, капризы и шоколадные шарики из странной субстанции, залитые йогуртом, на завтрак. У родителей послушный ребенок ел по утрам каши и капризничал вдвое меньше.

Вот где-то в районе отъезда Лизы Рому и начало свербеть извечным в его жизни вопросом: а что дальше? Казалось бы — вот же она, мирная, спокойная жизнь, наслаждайся! Почему ты воротишь от нее нос, как Женька, которой подсунули пригоревшую манную кашу с комочками?

Кошки на душе скребли не из-за перспектив будущего в плане денег или рода деятельности как такового, не из тоски по друзьям или даже вечному адреналину. Кошки — точнее, черные дворовые коты, грязные, холодные и мокрые, Роме это представлялось именно так, — скребли из-за войны. Войны, которую он оставил. Дезертировал. Не из трусости, не из-за усталости — может, самую малость, — не из гордости, когда ему так великодушно вернули родной отдел. Он сам не знал, из-за чего. Два года жил одной целью — убрать Дубровского любыми средствами, терпел, ждал, боролся… А добившись, понял, что больше не может. Не остановить этот беспощадный конвейер — ведь пройдет совсем немного времени и на смену этому придет новый Дубровский: не на его место в Думе, а на место очередной особи из когорты продажных тварей, против которых бороться можно только одним единственным способом — истребляя физически. А всех не перестреляешь. Тем более чужими руками.

Наверно, просто устал. Устал так, что захотелось свободы ото всех и от всего: коллег, генералов, бандитов, нескончаемых проверяющих, громких расследований и рутинной работы.

Черные коты угомонились в одну секунду, когда, повинуясь неясному приказу интуиции, Рома ответил на незнакомый номер, а через пару минут разговора произнес короткое «я согласен». Короткое, исчерпывающее, долгожданное. Как глоток свободы. Настоящей свободы — свободы быть самим собой.

Машина, шурша колесами по вымощенному плиткой подъезду, заехала в ворота, Рома остановился и выпустил Женьку. Приняв у него букет для бабушки, она побежала к дому, а Рома не спеша направился следом, с удовольствием вдыхая чистый, насыщенный кислородом воздух. Пахло осенью, листвой и близким лесом.

Крики Женьки замолкли, стало очень тихо, только ветер чуть шелестел среди деревьев и слышны были голоса птиц. Рома поднял голову к затянутому серыми облаками небу — скоро наверно уже, повинуясь природным инстинктам, полетят перелетные птицы на юг, искать места, где теплее и сытнее.

У него тоже инстинкты. Война, на которую он должен вернуться — то самое место, где ему теплее, потому что именно там жизнь обретает смысл в полном объеме. Пусть даже от этой войны порой очень и очень холодно.

— Рома, ну что же ты медлишь? Заходи скорее, — поторопила его от порога мама, он подошел, поцеловал подставленную щеку, как всегда упоительно пахнущую чем-то утонченным, и прошел в дом, где Женька уже вовсю трещала про то, что цветы надо сначала согреть и не ставить в воду, ее так мама научила.

С дороги проголодался, потому вид накрытого стола несказанно порадовал, и, переговариваясь с отцом по поводу его очередной статьи, как раз изданной, Рома уселся на место, к которому успел привыкнуть за частые посещения этого нового дома. Мама показалась немного встревоженной, и Рома пару раз присмотрелся к ним с отцом — может, поругались как раз накануне, — но ничего не заметил. Отец пребывал в благостном настроении, радовался их приезду, улыбался внучке, и никакого напряжения между родителями Рома не нашел.

А мамина тревога очень скоро объяснилась. Женька закончила есть, конечно же, первой и, спросив разрешения, полностью погрузилась в мультики в телевизоре. Теперь можно было поговорить, не опасаясь ее ненужного любопытства в отношении разговора взрослых.

— Ну? — спросила вдруг мама. — Ты так и не сказал, Ром, что случилось.

Вот как? Ее обеспокоила скоропалительность их приезда?.. Ну да, генерал позвонил, попросил поторопиться с выходом на работу — то ли произошло что, то ли от него сверху требовали скорейшего открытия отдела. А мама, значит, напуганная разнообразными возникающими в их жизни проблемами, решила, что раз он привез срочно Женьку, значит, у него очередные проблемы.

— Ничего не случилось. Все в порядке.

— Да? — чуть с иронией переспросила мама. — Каждый раз, когда ты так говорил, оказывалось, что ты просто не хочешь нас волновать…

Упрек, прозвучавший в этих словах, Рома предпочел пропустить мимо ушей. Он все равно ничего не может изменить.

— Но, может, оно так лучше? — только спросил, слабо надеясь, что мама согласится.

— Мать, ты вечно ждешь каких-то неприятностей, — поддержал Рому отец, и Рому кольнула совесть: он-то понимал, что «неприятности» он маме уже привез. Пусть и сам он считает, что нет повода для беспокойства. Ну… почти нет.

Мама отложила вилку и нож и откинулась на спинку стула.

— Послушайте вы, оба. Я согласилась на покупку и благоустройство этого дома, — конечно, ребенку лучше жить за городом, — я опять привыкла жить в этой стране, — и прекрасно понимаю, Ром, что без неприятностей здесь не обойтись, не обойтись даже тем, у кого сыновья не служат в полиции, что уж говорить о нас… — я просто очень волнуюсь за Женю!

Слова про жизнь в «этой стране» были, по-видимому, адресованы отцу, пожелавшему вернуться на родину, и были отголосками некоего, наверно, не раз возникавшего разговора. Про неприятности он с мамой согласен не был — их полно везде, просто мама слишком хорошо наслышана о проблемах родной страны, будучи непосредственно в них вовлеченной. Возражать не стал: не хотелось спорить. У него для этого слишком хорошее настроение.

— Ну ладно, перестань, — попытался успокоить маму отец. — Во-первых, Рома уже не служит в полиции, во-вторых, неприятности случаются у всех и всегда, независимо от страны. А в-третьих, — отец потянулся к салатнице в центре стола, не желая отвлекаться от еды, — не надо искать поводов для волнения и тогда никаких волнений не будет.

Рому в начале его слов снова кольнула совесть — слегка, будто невзначай.

Женька отпросилась смотреть мультики в компьютере деда и убежала, а мама, очевидно, пользуясь ее отсутствием, решила сменить тему и поднять не менее животрепещущий вопрос.

— Ром… ты обещал заняться своей личной жизнью… — мама пока не упрекала, только интересовалась, с немалой, видимо, надеждой, что в свободное время сын действительно занялся устройством собственной жизни. Он и занялся, только немного не в ту сторону.

— Я и занялся.

Рома поймал себя на желании поделиться с любимыми родителями радостным известием. Да, став взрослым, он предпочитал любить их на расстоянии — по многим причинам, — но сейчас почему-то как в детстве захотелось, чтобы они порадовались за него. Он-то сам за себя радовался!.. Чувствовал, что наконец-то снова живет!

Родители поняли его слова, конечно, слишком прямолинейно. Где-то на границе сознания мелькнула тоскливая мысль о Ксюше, но Рома ходу ей не дал никакого — и по привычке, и потому что сейчас волновало другое.

— Ро-о-ома, — счастливо улыбнулась мама, — ты решил жениться!..

Отец тоже сиял, предвкушая приятные новости, но Рому это не смущало: надеялся, что его выбор родители примут.

— О боже, наконец-то! — продолжала мама. — Ну и кто она?

— Она… — Рома потянулся к бокалу, мама и отец подняли свои, и после того, как раздался хрустальный звон, продолжил: — …это моя работа. Я опять вернулся в полицию.

После нескольких секунд абсолютной тишины снова раздался звон: мама выронила бокал, вздохнула, и не глядя ни на кого встала из-за стола.

Отец пробормотал:

— Вот те бабушка и Юрьев день… — то ли про новость, то ли про реакцию мамы, Рома не очень понял.

Разлитое на скатерти красное вино напомнило, как летом, когда с Джексоном, Пашкой и Светой Морозовой собрались в родной кафешке у главка по случаю Роминого дня рождения, тоже разбился бокал. Только с шампанским — заказали, чтобы отметить радостную новость: Пашка и Света, оба жутко смущаясь, сообщили, что они теперь вместе. А когда Джексон, круто повернувшись в поисках официантки, локтем задел бокал, все молча проводили его полет до кафельного пола, а потом дружно выдали: «На счастье!»

Действительно, посуда же бьется к счастью и удаче?..

— Мама этого не ожидала.

— А ты? — спросил Рома отца.

— Ну я же вижу, как ты издергался… Правильно, конечно, мужчина должен заниматься любимым делом. Я вот… помнишь, в детстве, как мама все время ругалась, когда я мотался по экспедициям?

— Да, но зато я ждал тебя все время с этих экспедиций, у меня были настоящие африканские маски и носорог из черного дерева...

Они чокнулись и все же выпили. А Роме вспомнилось, как мама провожала отца в командировки, как собирала ему вещи, как ждала, как они радовались, когда почтальон приносил телеграммы… Разве мама не привыкла ждать?.. Сколько она ждала отца. И сколько ждала его, Рому — армия, учеба, милиция… Казалось, с его выбором давно уже пора бы смириться и привыкнуть.

«А разве к этому можно привыкнуть?» — прозвучал вдруг в голове женский голос. Тихий, упрекающий. То ли Лизин, то ли Ксюшин — Рома не понял.

Вернулась мама, села за стол, отец тут же обнял ее за плечи:

— Да ладно, ты не грусти. Мы это не один раз уже проходили.

— Жене нужен отец… Она уже привыкла, — обратилась мама к Роме, — видеть тебя каждый день, а тебя опять не будет неделями.

А чего он ждал, спросил себя Рома. Ведь такой маминой реакции и боялся.

— Жене нужен отец, которым она будет гордиться, а не… скучный, сломанный человек.

Мама помолчала и пожала плечами:

— Ну ладно, пока у нас с отцом силы есть, а потом?..

Так далеко Рома не загадывал, что ответить не знал, да и нечего тут было сказать.

— Да ладно, все нормально, мы справимся, — отец как всегда хотел поддержать обоих.

— Ты обещал… — упрекнула мама Рому.

Да. Обещал не возвращаться в полицию, обещал заняться личной жизнью — в начале лета он сам, кажется, во что-то такое верил.

Рома вздохнул:

— Ну извини… «не смогла»… Горбатого могила исправит.

— Тьфу на тебя! — возмутилась мама, но, кажется, отошла и новость более-менее переварила.

Но сидеть с ними дальше не захотела, чуть прибрала со стола и отправилась укладывать внучку. Рома порадовался, что за разговором с Женькой мама успокоится, а потом, попозже, он с ней еще поговорит.

Он не может иначе. И где-то в глубине души мама наверно это знает.

Открыть машину Неклюдова, найти «левый» телефон, скачать информацию, закрыть машину и быстренько ретироваться от нее подальше — комбинация довольно простая, но почему-то Рома нервничал. Парень-взломщик, представившийся Олегом, сомнений не вызывал — Айдар, конечно, прислал лучшего, — не суетился, не терялся, действовал быстро. Явно не в первый раз. Но почему-то Роме как раз хотелось побыстрее ретироваться подальше.

Телефон, как и предположил Рома, нашелся под резиновым ковриком. Казалось бы, дело осталось за малым, всего-то скачать инфу, это не может быть долго, но Рома нервничал, и нервы заставляли все время озираться по сторонам — будто Неклюдов сейчас не с Пашкой в кабинете беседует, а вот-вот выскочит как черт из табакерки прямо возле машины.

— Странно… — произнес Олег, и его растерянный тон Роме сразу не понравился. Но что может быть не так?..

Олег переводил недоумевающий взгляд с телефона на подключенный к нему планшет, Рома хотел уже спросить, в чем именно проблема, но не успел. Телефон взорвался.

Рома инстинктивно пригнулся — среагировал на звук, еще не успев сообразить, что произошло, — и как-то очень удачно увернулся от пролетевшей мимо лица какой-то штуки, наверно, телефонной панели. В первые две секунды только ошалело пялился на орущего парня. Затем включилась реакция: оттащил его от машины, захлопнул дверцу, чтобы не привлекать ничьего внимания, бегло осмотрел окровавленное лицо — парню на самом деле крупно повезло, глаз оказался не задет, только кожа на щеке сильно рассечена.

— Потерпи, сейчас!

— Твою-ю-ю ма-а-ать… — продолжал тот стонать, хватаясь за щеку.

— Да не лезь ты грязными руками, хуже сделаешь. — Рома параллельно звонил Свете. Когда та ответила, отдал быстро распоряжения, велев не задавать лишних вопросов. — Давай, давай, вставай! — Рома помог Олегу подняться. По пути набирал номер знакомого врача.

Когда усадил кряхтящего парня на заднее сиденье своей машины, увидел, как к ним уже подбегает Света. Молодец, девочка, быстро.

— Роман Георгиевич… — И с чисто женским любопытством заглянула в салон рассмотреть раненного.

Сунул ей ключи:

— Некогда, Свет! Врача зовут Саид, он встретит тебя на служебной парковке. Ты приедешь — ему позвонишь. Номер я скину. — Рома говорил и набирал Пашу. — Паша, можешь его еще немного подержать?

Надо-то всего ничего, хоть десять минут лишних!..

— Так он от меня только что ушел. Догнать?

Черт!.. Вернуть?.. А не покажется ему это потом странным?.. Одно дело, просто угнали машину. Другое — если его пытались в Управлении задержать подольше…

— Да ладно, не надо. Все, давай. — Рома сунул телефон в карман.

— Роман Георгиевич, а…

— Времени нет! Все, давай, Свет!

Рома в нетерпении махнул рукой, и Света подчинилась, села за руль и тронулась. Когда она отъехала, Рома глянул в сторону треклятой машины Неклюдова — иного выхода не оставалось: тот вот-вот из здания выйдет!

Подбежал, сел, выдернул провода, завелся и лихо дернул с низкого старта. Куда угодно, лишь бы подальше!

Да, Шилов, давно ты чужие машины не угонял…

Заведенный с момента взрыва внутренний мотор разгонял по телу адреналин и заставлял нестись по улицам, благо, движение пока позволяло. В голове сидела одна единственная мысль: вперед! Неважно куда, главное, уехать как можно дальше! Загнать машину в какие-нибудь дебри, где ее нескоро найдут.

На холодную голову он, конечно, действовал бы иначе — ехал бы спокойно, не выделяясь из общего потока, поставил бы машину в любом дворе, — но до холодной головы было далеко.

Маршала Говорова. Краснопутиловская. Позвонил Жека. «Обрадовал», что поперся к дому Фары один. Но сейчас Роме было не до воспитательных бесед. Джексон — большой мальчик, сам справится.

Автовская. Стачек. Хотел свернуть на Автомобильную, но не оказалось разворота. Рома со злостью глянул на знак «движение прямо» и пролетел мимо. А ведь идея была неплоха!.. С Автомобильной на бульвар Новаторов — к стоянке у местного отделения ГИБДД. Последнее место, где станут искать угнанную машину!

Быстрый взгляд в зеркало. Поворотник. Маршала Казакова. Теперь придумать, где бросить машину… Еще звонок. Да что ты будешь делать! Кому он еще нужен?..

— Приняли мы твоего в коробочку, — довольным тоном поведал в трубке голос Валеры. О котором Рома забыл напрочь. — Лихой товарищ попался!.. Мы его двумя экипажами еле сдерживаем, он сейчас по Маршала Казакова в сторону Доблести движется.

Черт!.. Первоклассный из тебя угонщик, Шилов! Просто сказочный! Угонять машину под бдительным присмотром группы наружного наблюдения! Красавец!

— Валера, отбой! Отбой, говорю, снимай своих!

Перекресток с Жукова. Пора сворачивать в первый попавшийся двор и бросать машину. Перекресток с Десантников. Точно пора, дальше по Казакова ехать осталось всего-то ничего — еще три квартала новостроек и залив.

Машину гайцов он даже не заметил — пронесся мимо и понял, что случилось, только услышав вой сирены позади.

Этого еще не хватало!.. Бросил машину, называется!..

Пришлось втопить педаль газа и лавировать среди потока. Сзади завывало так, что реально действовало на и так не совсем спокойные нервы. Придурки, они же так еще больше ситуацию усугубляют!.. А если б какой нервный тип на его месте сейчас запаниковал и с управлением не справился бы?..

— Водитель Пежо М150КР, прижмитесь к обочине и остановитесь! Повторяю! Водитель Пежо М150КР, повторяю, остановитесь!

Предупреждающий в воздух. Прекрасно… Хотел ГИБДД? Вот тебе ГИБДД во всей красе!.. Думай, Рома, думай! Как их сбросить?! Проспект длинный, это хорошо, но он не резиновый, рано или поздно придется сворачивать.

В какой-то момент выстрелы прекратились, сирена стала вроде тише, и к какофонии звуков добавилось истошное кряканье гаишного клаксона. Рома глянул в зеркало: какой-то баран, очевидно, выезжая из кармана, выехал аж в третью полосу, перекрыв собой всю дорогу! Как никогда Рома был рад такой манере езды. Вот мужик попал-то, прямо на гайцов выехал! Странно, что выстрелов не слышал, там все уже должны были притормозить от греха подальше…

Фух!.. Хоть минута форы у него теперь есть. Спасибо, мужик, кто б ты ни был!.. Или это девчонка там за рулем?.. Вполне может быть.

Впереди показались башни ТЭЦ, и Рома не раздумывая свернул туда. Доехал до пустыря, выскочил из машины и бросился через кусты — сирена уже приближалась снова.

Сердце билось где-то в горле и очень хотелось пить. Хреновый из него угонщик получился… Мимо мусорной свалки, неизбежной в таких местах, Рома направился обратно к проспекту. Гайцы должны остаться возле машины, значит, его уже не поймают.

Звук катящихся по грунтовке колес заставил обернуться — сзади подъезжала машина. Слишком знакомая машина… Когда водитель остановился рядом, Рома на всякий случай пригнулся и глянул — не ошибся ли. Слишком не верилось в такую удачу…

— Здорово… — Рома ошалело протянул руку Валере, попутно соображая, как тот здесь оказался. И вывод напрашивался один.

— Повеселился?.. — На обычно очень сдержанном лице Валеры сейчас отражались явные эмоции от только что закончившейся погони.

И «баран» тот, видать, тоже не баран вовсе!..

— Спасибо…

— Даже не буду спрашивать, что это было, — сказал в свойственной ему манере Валера, как всегда оставаясь в стороне от всех легальных и не очень дел Ромы. — Но я тебе скажу такую вещь: по Ленинскому надо было уходить!.. На Казакова всегда гайцы пасутся. Знай и люби свой город…

— Спасибо… В следующий раз учту… — Собственная любимая фраза вызвала усмешку. Постепенно наступал отходняк, сердце подуспокоилось, и мозги заработали получше. Рома достал телефон.

— Короче, куда едем?

— Сейчас, секундочку…

Вызвонил Пашу, объяснил ситуацию, сказал, куда тот должен подъехать, и попросил Валеру подвезти его туда же. По дороге уточнил, он ли перекрыл дорогу. И еще раз поблагодарил. Тот рассказал, как заметил его на перекрестке, удирающего от гайцов.

Паша приехал быстро, Рома поблагодарил Валеру еще раз, извинился, и, когда тот отъехал, направился к ожидающей его машине.

— Ну, что, куда дальше? — спросил Паша.

— Обратно возвращаемся, — вздохнул Рома. — Пальцы там свои оставил.

— Вот черт…

— А что поделаешь?.. Штирлицу вообще сложнее было. Поехали…

Дышалось уже легче. Дело осталось за малым — приехать, помахать ксивами, осмотреть машину и уехать. Внутренний мотор, кажется, потихоньку сбавил обороты. Давно от погони отрываться не приходилось. Отвык что-то.

Ну, Неклюдов!.. Сапер недоделанный!.. А так все просто начиналось…

— Айдар Георгиевич... Ой, извините... Роман Георгиевич, Айдара Шамангалиева...

От этой странной оговорки и встревоженного голоса Светы, напряжение возникло сразу и заставило остановиться, не обращая внимания на идущего рядом генерала. Сообщение о ранении выслушал так, как привык принимать тяжелые новости — с внутренней готовностью. Жизнь такая. Он к ним готов всегда.

Пока летел в больницу, прикидывал, что могло случиться.

— Все равно без дела сижу, может, чего услышу про Чингиза...

— Хорошо, только слушай аккуратно.

Вот видимо и "послушал"... Неаккуратно. На кого же ты напоролся, Айдар? Самого Чингиза?.. Или кого-то из братвы, кто не любит лишних вопросов?.. Или это привет из прошлого прилетел?.. А если Чингиз, то кто он, мать его, такой?!..

Может, это просто "шальная пуля"? Стечение обстоятельств? Оказался не в том месте и не в то время?..

Разберемся... Лишь бы жив остался.

На визг шин у приемного покоя медсестрички в белых халатах, вышедшие покурить, лишь лениво повернули головы — к такому здесь привыкли. У Ромы, пробежавшего мимо них в раскрытые двери, даже параллель успела проскочить: и его, и их работа успела приучить к ранениям и смертям.

Вот только он теперь уже ничем не может помочь другу. Теперь надежда только на них.

Конечно же, не обошлось без препирательств с врачом: убеждений, аргументов в виде ксивы и уверений, что он быстро, осторожно, аккуратно и недолго.

Так и получилось. У Айдара на долго просто не было сил. Их и хватило только на то, чтобы подтвердить: Чингиз.

Дальше... Ровный писк монитора, означающий остановившееся сердце, в первую секунду вызвал растерянность, во вторую — панику. Потом, когда прибежали врачи, бил по мозгам, но сквозь него стучала единственная мысль — он выживет. Ну, это же Айдар! Он не может вот так просто умереть!..

Звонок Паши не отвлек, мыслями Рома был там, в палате. Слушал вполуха информацию, которую только что получил от самого Айдара, отдал распоряжение насчет ориентировок на Чингиза и командировки Климова в колонию, из которой этот самый Чингиз только что вышел. Мыслями был там, за дверью, с врачами. С врачами, что вдруг неожиданно вышли с тем видом, который ни за что не перепутаешь и не поймешь неверно. Писка больше не было. Больше вообще ничего не было. И Айдара тоже больше нет — эта мысль медленно вползла в сознание, пока Рома поворачивался, чтобы заглянуть в палату.

Погасший, уже не нужный монитор. И очень бледный друг на кушетке. По ощущениям в палате тут же стало пусто, хотя объективно изменилось только одно — погасли цифры на экране. Цифры, означавшие, что сердце еще бьется, еще разгоняет по телу кровь. Кровь, которой Айдару не хватило, чтобы выжить.

Та самая кровь, что пульсирует сейчас у Ромы в висках. Так и не случилось отдать долг. И тем самым наконец сказать своего рода "спасибо".

Нет больше ничего. И долгов больше нет.

Нет. Айдара больше нет.

Пусто. В палате.

В душе тоже медленно, подобно клубам дыма, разливалась... пустота.

...Зачем-то съездил в квартиру, потоптался, мешая работать экспертам. Ничего там путного не увидел. Где искать Ханина — непонятно. Остается надежда, что получится установить личность третьего присутствовавшего в квартире.

Потом пришлось заняться текучкой, неминуемым совещанием у Орехова и несколькими встречами. Работал, звонил, ехал, разговаривал — на автомате, потому что должен. И был странно спокоен.

Когда-то Паша Арнаутов, когда убили Марину Трофименко, сказал ему: "Ты как-то страшно спокоен..." Тогда не время было психовать, горевать и предаваться унынию. Тогда надо было воевать. А сейчас... Сейчас Рома и сам не мог понять своего состояния.

Конечно, род деятельности Айдара и, особенно, его прошлое, такое, которое никогда не бывает полностью в прошлом, — достаточные основания, чтобы ожидать: рано или поздно это может случиться. Его гибель не так неожиданна, как могла бы быть.

Но... друг же погиб...

Неужели он все-таки привык к потерям настолько, что они вызывают не острую боль, а лишь чувство пустоты?..

На похороны не успел. Добрался до кладбища, когда уже все было позади. Знал только, что нашлись друзья, кто обо всем позаботился. Как только все успели, чтобы соблюсти мусульманский обычай хоронить в день смерти!..

Боль пришла вечером, дома. Осознал. За беготней дня все было никак не остановиться, а сейчас — дошло. Ведь только что, еще вчера... Айдар был здесь, сидел вот на этом диване...

Сейчас... пустота...

А ведь Айдар всегда был рядом. Неважно, на воле, в тюрьме, в поездках по бизнесу или очередных бегах от правосудия. Для Ромы Айдар всегда был открыт и готов на все. Даже в последние два года, пока друг сидел, это ощущение не исчезало. Если было нужно, Рома добивался встречи. Айдар всегда был на расстоянии звонка.

Теперь... нет. Еще вчера они разговаривали вот здесь... Рома развешивал постиранные вещи Егорки — Ксюша придет поздно, а он в кои-то веки вечером уже дома, решил помочь. Снова говорили о семье... Два года — срок небольшой, но не тогда, когда ты в разлуке со своими маленькими детьми. Сколько дочке Айдара?.. Они же ровесницы с Женькой. За два года подросла, изменилась, сколько всего нового в ее жизни произошло без участия отца... Айдар уже всеми мыслями был там, с ними. Рома на своем опыте все это прекрасно понимал.

Как они там?.. Наверно Роза тоже в какой-то степени понимает, что это могло произойти. Мало ли врагов в прошлом... Понимает, но менее больно ей сейчас, конечно же, от этого не будет...

От этих мыслей, вертящихся вокруг семьи Айдара, стало особенно тяжело. Да, надо было обзавестись своей семьей, чтобы больше жалеть жену и детей погибшего друга, чем умершую дружбу. Нет, дружба, конечно, останется. Он отомстит, найдет Чингиза... Айдар навсегда останется другом и братом. Кровным.

И память о нем с Ромой будет всегда.

Развернувшись в дверях, Рома прошел на кухню — все так же тихо, чтобы не разбудить своих. Достал бутылку и стопку, тихонько прикрыл дверцу шкафчика, чтобы не хлопнула. Налил на глоток.

Ты хотел мира, Айдар. Хотел спокойно жить, зарабатывать, растить детей, оставив прошлое в прошлом... Но это война. И от нее никуда не убежать.

Покойся с миром, брат.

Да будет Аллах милостив к тебе.