Фрагменты войны (джен)

— Батюшки, свят-свят!

Рома отвернулся к шкафу и продолжил осмотр. Ничего примечательного он пока не увидел — чувствовал, что, скорее всего, и не увидит. На бытовуху не похоже — ни стола с недопитой водкой, оставленного протрезвевшими собутыльниками, ни грязной сковородки на полу, которой отоварила сожителя разгневанная подруга жизни. Впрочем, никакой подруги тут в принципе, похоже, нет. Ни по прописке, что следует из документов, ни наяву — квартира явно холостяцкая. Но не запущенная, отметил про себя Рома, убитому было не все равно, как и какие вещи его окружают.

На первый взгляд, убитый — простой водитель, возил даже не генерального, а какого-то посредственного зама, одного из четырех. Расследовать бы это районным, но данное убийство — уже третье в окружении того самого генерального.

— …Правая рука вытянута вдоль туловища, под ладонью небольшая лужа крови, размером три сантиметра…

Неторопливую диктовку судмедэксперта Рома слушал вполуха — если будет что-то важное, ему скажут. Взгляд снова прошелся по ровному ряду книг. Фантастика, пара детективов, исторические романы и немного публицистики. Проверив на всякий случай книги на предмет припрятанных в них тайных писем или чего еще поинтересней (круто было бы как в кино найти в одной из книг тайник с пистолетом — ох, как дело сразу бы заиграло новыми красками!), Рома отвернулся и огляделся. Пустой обеденный стол, накрытый клеенкой, диван, стулья с брошенной на них одеждой, два шкафа — один со шмотками, второй с книгами, телевизор на стене — большой, дорогой. Все обычное и не выбивающееся из общей картины.

— Кто его нашел-то? — спросила Кожурина, закончив за судмедэкспертом записывать состояние трупа.

Рома даже и не подумал ответить, хотя смотрела она в его сторону.

— Сестра, — с готовностью ответил Стас. — Ее там Егоров на кухне допрашивает.

— Не допрашивает, а валокордином отпаивает, — поправил судмедэксперт.

— Молодая?

— Девчонка совсем.

Таня качнула головой, не отрываясь от бумаг — посочувствовала.

Рома все так же молча проверил карманы брошенных на стуле брюк — все так же безрезультатно.

— Батюшки, свят-свят! Что же это делается?..

Старенькая бабулька в цветастом халате старалась не смотреть в сторону лежащего на полу хозяина квартиры, а когда все же ее взгляд вновь и вновь натыкался на него, принималась креститься и снова отворачивалась. Рядом с ней парень в спортивных штанах и мятой футболке, напротив, таращился на труп чуть ли не с восторгом и лишь немного с опаской.

— Батюшки…

Рома вздохнул и со злостью глянул в сторону Стаса, тот развел руками: мол, где я тебе в два часа ночи других понятых найду?! Какие были!.. Рома молчаливую пантомиму прекрасно понял, злился от усталости и очередной бессонной ночи. Тряхнул головой, прогоняя набивших оскомину «батюшек» и направился в соседнюю комнату. Понятых сейчас приведут за ним, но хоть пару секунд отдохнуть…

Толкнул дверь, щелкнул найденным выключателем и замер. На кровати восседал, раскинувшись в вальяжной позе, плюшевый полосатый тигр. Точно такой же, как тот, которого Рома однажды тащил от магазина до знакомого дома — машина (еще та, Альфа-Ромео) была в ремонте, а день рождения Вики с каждой минутой уходящего дня грозился вскоре закончиться, и так до магазина на такси пришлось ехать. Рома тащил тигра и надеялся, что, кроме него, никто пока не догадался пополнить коллекцию девушки таким подходящим экземпляром. Впрочем, кому догадываться-то?.. Не клиентам же. И не сутенеру Коровину.

Тигренок…

Рома шагнул ближе и взял игрушку в руки — на ухе болтался прикрепленный пластиковой леской ярлычок с названием фирмы-изготовителя. На том тоже болтался. Рома его по дороге так и не смог оторвать — побоялся, что вырвет вместе с ухом.

Тигренок…

Какой детской радостью светились тогда ее глаза!.. Она обняла игрушку, прижала к себе, погладила между ушами как живого котенка… И сказала, что это лучший подарок. А потом грустно добавила: «И единственный».

Тигренок… Милый, маленький друг. Умная, красивая, добрая девочка с грустными глазами.

Но вместо ее почти всегда печальных темных глаз Рома видел сейчас светлые, пустые глаза генерала Бажанова.

— Роман Георгиевич, у вас есть в отделе опер Шереметьев?

— Что?..

— Шереметьев. Арнольд.

Он тогда стоял, смотрел в светлые глаза генерала и видел, как его подручные хватают девушку, сажают в машину, бьют, чтобы не кричала и не вырывалась, а потом пытают. Пытают, пока она не называет им имя. Смотрел в светлые глаза и мечтал убить генерала на месте.

— А мне не нравится твоя фамилия, Шилов. Она какая-то холодная и острая. Тебе бы подошло что-нибудь дворянское. Например, Шереметьев. Роман Шереметьев. А лучше — Арнольд Шереметьев.

Милый, храбрый друг.

Почему ж ты не уехала, девочка?!

— За что ты его задушить пытаешься? — донесся до Ромы голос Стаса, и рука сама по себе разжалась. — Сестре наверно купил? — кивнул Стас на тигра, и Рома не сразу понял, что речь про убитого.

— Наверно.

Он бросил игрушку обратно на кровать.

— Что там сестра говорит?

Все, что угодно, лишь бы забить голову работой, прогнать оттуда образ Тигренка, от которого сжимало горло и становилось трудно дышать от чувства собственной беспомощности.

— Да ничего не говорит, как обычно, ни врагов, ни проблем, ничего не знает.

— Разберемся… — бросил Рома, протиснулся мимо пришедших понятых и направился в сторону кухни, нащупывая на ходу в кармане пачку сигарет.

— Рома!.. Так ты спальню осмотрел?

А. Ну да. Остановился и обернулся, нехотя бросив взгляд в сторону кровати.

— Осмотри, я к Петровичу.

Подальше от этого плюшевого рыже-черно-полосатого упрека.

Скольких ты еще потеряешь, Шилов?..

Хочется напиться, но воспоминание о первом вечере в гостеприимном городке Пороги мешает, выпитая тогда водка встает поперек горла. Он пьет, но, кажется, не пьянеет. Во всяком случае, лучше Роме не становится точно.

Когда он поверил Рыжему?.. Нет, не сразу. Тогда, за пьяными откровениями Рома еще внимательно прислушивался, запоминал, задавал иногда сам себе вопрос — все ли это правда, что так охотно рассказывает общительный капитан, или им виртуозно сливают качественную дезу?

Виртуоз, мать его!.. Станиславский отдыхает. Сколько дней играл! И как играл!..

Перед глазами все еще Рыжий в кабинете Блинова. В первую секунду Рома не понял вообще ничего. Блинов застрелился?.. Такие не стреляются… Но тем не менее вот он, труп с дыркой у виска, вот лужа крови, растекающаяся по столу и заливающая бумаги, вот пистолет… Только зачем Рыжий его протирает?.. Если бы тот сразу не заговорил, Рома еще какое-то время ничего бы не понимал. Настолько сильным оказалось обаяние абсолютно своего в доску парня, честного борца за чистые ряды родной милиции.

Все было сыграно гениально. А как сомневался, идти ли против своих!.. Как решался, прямо у Ромы на глазах решался. «Мне потом здесь не жить. К себе перетащишь?» и торопливая затяжка сигаретой в подрагивающей руке. А ранение?.. Рома себя еще виноватым чувствовал! Сначала Лёнька, потом Рыжий, которого, как тогда представилось, ранили вместо него, Ромы!

Тошно. Ужасно тошно даже от здешнего воздуха.

В Питере тошно не было. В Питере он знал, что и зачем делает, знал, кому верить, а кому нет, знал прекрасно обе стороны не проходящей войны и старался не задаваться вопросами о ее, войны, несправедливости. Даже, когда погибали те, кто дорог. При каждой новой смерти заталкивал боль куда-то вглубь, чтобы не вылазило, не болело и не мешало работать.

Несправедливость догнала его именно здесь, в этом уютном, солнечном городке. Серега, Юлька, Тигренок… За что они погибли? Почему они погибли, а этот пышущий солнцем, летом и насквозь прогнивший городок прекрасно существует и существовал бы и дальше, если бы не случайность?

И когда он уже наконец опьянеет?!..

Появившаяся на подъезде к гостинице машина вдруг привлекла внимание, и Рома с вялым любопытством к ней присмотрелся — после вереницы трупов не хотелось еще каких-то неожиданных сюрпризов. Но промелькнувшее на задворках сознания чувство опасности быстро исчезло — узнал машину.

Прикатили. У обоих лица обеспокоенные — испугались, что он опять во что-то вляпался. Шутка ли, ракеты «земля-воздух» и привычные, но от того не становящиеся менее опасными закулисные игры генералов.

Он действительно вляпался. Только не в ракеты, а в кучу дерьма.

Вторая машина сначала вызвала недоумение, но вышедшие оттуда люди ситуацию быстро прояснили. УСБэшники. Где ж вы раньше были, мать вашу…

— Привет, — Джексон протянул руку и тут же уселся рядом с Ромой на ступеньки. — Я думал, ты тут отстреливаешься до последнего патрона…

— Отстрелялся уже… До конца жизни.

Про водку Жека ничего не сказал, молча оценил увиденную картину и без слов все понял. Вместо ненужных объяснений Рома сделал очередной глоток из почти опустевшей бутылки.

Бутылка почти опустела, а голова — все никак.

— О-о-о… Совсем плохо?

Конечно, он им все объяснит и расскажет, но не прямо сейчас. И возможно, не сегодня. Сегодня хочется сдохнуть.

— Плохо, Стас. Так плохо, что помереть охота. — Рома прищурился от солнца и взглянул на молча подошедшего полковника Ткачева. — Вот только не дается смерть!.. А жаль… Другим же дается… Сереге Соловьеву, Елизарову… Юльке… Тигренку и Арнаутовским ребятам… Дай Бог, чтобы Лёне с костлявой не подфартило…

Снова глоток — и ощущение, что пьет воду. Уже не обжигает.

— Да-а… Забирайте его, ребята, пусть отдыхает, — кивнул Ткачев Джексону и Стасу. — А нам еще разгребать этот городок.

— Я вам скажу страшную тайну, полковник! — крикнул ему вдогонку Рома и с некоторым удивлением ощутил, что язык все же немного заплетается. — Вы опоздали. Но не расстраивайтесь!.. Еще немного, и в стране будет много таких городков…

Ткачев не ответил, то ли предпочел не слышать упрека, то ли сам согласился, зашел в гостиницу в молчаливом сопровождении подчиненных. Рома, не оглядываясь на него, сделал очередной глоток.

— Георгич, ну ты коней не гони, — проворчал Джексон и потянулся к не начатой бутылке.

— Жек…

На предупреждение и попытку остановить в голосе Стаса Джексон внимания не обратил, за секунду открутил алюминиевую крышку и протянул бутылку к Роминой руке.

— Давай.

— Лучше не чокаясь, — буркнул Рома и запрокинул голову. — Не за что. — Водки осталось мало. Надо еще купить.

— Жек…

— А что, он один пить будет? — слегка поморщившись от первого глотка, Джексон кивнул в сторону пытающегося найти в карманах остатки денег Ромы.

— А я вторые четыре часа за рулем? — Стас, не дождавшись вразумительного ответа от пожавшего плечами Джексона, махнул рукой, отвернулся и направился к машине. Рома проводил его слегка расфокусированным взглядом.

— Может, мне тоже есть из-за чего напиться? — оправдывающимся тоном проворчал Джексон, закрутил бутылку, поднялся и протянул руку. — Поехали, Георгич.

Рома поднял голову, скривился от ударившего в лицо солнца и еле разглядел хмурую физиономию.

Хорошо, что они приехали. Дышать стало чуть легче.

— Только по дороге в магазин заедем.

— Само собой!.. — воодушевленно хмыкнул Джексон и подхватил протянутую в ответ руку.

Взрыв неожиданностью не стал — Рома за долю секунды до него успел понять, что сейчас произойдет: когда, набрав номер во врученном ему Чубаровым телефоне, услышал мелодию звонка сзади. Он позвонил и тем самым привел в действие механизм взрывного устройства в папке. Он сам позвонил. Шилов. Он, именно он, убил всех этих людей в холле отеля.

И все же на какие-то мгновения взрыв оглушил: не столько чудовищной звуковой волной, сколько своей необратимостью. Рому подставили, сделали это очень мастерски — он и должен был чего-то такого ожидать, но все же надеялся, что обойдется. Не обошлось.

Уходить. Уходить немедленно. Да, камеры. Да, все увидят, что папку принес именно он, и в то, что он сам не подозревал о ее содержимом, поверят только самые близкие. Стас, Жека, Леха. Наверху решат, что он сбежал сам и на сторону «революционеров» тоже перешел сам. Увидят все, но сейчас нужно уходить.

Оглушенный произошедшим Рома подходящего ко входу в отель Берестова узнал не сразу. Столкнулся, осознал, что увидел кого-то знакомого, обернулся.

— Это подстава! Через три двора иди за мной, налево! — крикнул на ходу. Знание города сработало на подсознательном уровне, сам он и подумать не успел, куда увести друга.

Пока бежал, удивлялся, как Берестов вообще оказался у отеля именно сейчас. В совпадения Рома верить перестал еще на заре милицейской карьеры, но заподозрить в чем-то Леху не мог. Ползли мысли, что это не случайно и что надо выяснить у него самого, но ползли они медленно и будто нехотя — в голове отдаленно все еще раздавался громкий взрыв, но приглушенно, как сквозь вату. Контузило наверно слегка.

За углом здания Рома остановился — бежалось как-то с трудом. Ничего, сейчас Леха придет и они все обсудят. Даже хорошо, что он здесь.

Ноги откровенно не держали — то ли от контузии, то ли от шока наваливалась слабость. Дышал Рома часто, в висках пульсировало бешено бьющееся сердце, в крови, наверняка, зашкаливал адреналин.

Сколько там было людей?.. Человек десять?.. Портье, адресат папки и его помощник, женщина в пальто, разговаривавшая по телефону, еще женщина с мужчиной в стороне, пожилая пара на лестнице, девушка в коротком полушубке, лысый мужик, свалившийся на Рому…

Руки чесались задушить Чубарова.

Наконец, раздались торопливые шаги, и Рома вышел из укрытия. Берестов, ошарашенный и негодующий, начал издалека:

— Рома, я не понял! Что это з…

Звук выстрела полоснул по оглушенному сознанию. Леха упал, не дойдя и двух шагов, а за его спиной оказался Чубаров со стволом в руке.

— Гэбист, — буднично пояснил тот, бросив короткий взгляд на тело у их ног. — Я его видел вчера с теми двумя. Твое счастье, что я тебя страховал!

Прошедших секунд Роме хватило на то, чтобы осознать, что только что произошло. Ярость, поначалу совершенно неконтролируемая, захватила его полностью — несколько ударов он нанес, совершенно не думая о последствиях, забыв об общей цели и своих задачах. Сейчас, в данную минуту, у него задача одна — отомстить.

Чубаров сопротивлялся вяло, как будто совсем не ожидал такой реакции. Или просто у Ромы удвоились силы из-за яростного желания прибить на месте?

Когда Чубаров свалился без сознания, у Ромы в крови все еще бушевал огонь, тело все еще рвалось в бой и только голова начала медленно включаться. Убивать нельзя. Эта падла — его единственная ниточка к заказчикам.

Он должен довести дело до конца.

От переполнявших эмоций Рома с силой пнул стену здания — чтобы не пинать лежащее без сознания тело, хотя очень хотелось. Мозги включились, он вытащил из карманов Чубарова деньги и телефон и оттащил его в открытый подъезд, чтобы на него ненароком не наткнулся патрульный наряд. Ничего, полежит, оклемается.

И направился к Берестову, проверил: пульса не было.

До ужаса знакомое чувство вины подступило к горлу: это он, Рома, настоял на участии друга в операции. И с этим чувством, еще одним, далеко не первым в жизни, придется жить дальше.

Оставлять его не хотелось, но надо уходить. Ему уже ничем не помочь, а Роме нужна свобода и время, чтобы довести дело до конца.

Чтобы не зря.

Проснувшись, Рома огляделся и смутно вспомнил переезд из реанимации в палату: двое угрюмых парней-санитаров, лязгающий какими-то внутренностями лифт, мелькающие перед глазами лампы в длинном коридоре. Ему было тогда слишком хреново — то ли остаточное влияние наркоза, то ли какие-то препараты, — его переложили с каталки на кровать, появившаяся откуда-то медсестра поставила капельницу, и он заснул, не успев даже толком осмотреться.

В палате были еще три кровати. На одной кто-то лежа читал, Роме видна была торчащая к потолку босая нога в синем трико, закинутая на согнутую в колене вторую ногу, и волосатая рука, держащая на весу книгу. Другую кровать видно не было, только горку скомканного одеяла и тумбочку, заставленную чьими-то вещами. Третья кровать у окна была аккуратно застелена и нетронута. За окном оказалось темно, в доме, что находился, судя по всему, на другой стороне улицы, горели окна. Их было много, из чего Рома сделал вывод, что вечер в самом разгаре, часов семь-восемь.

Туго перебинтованное плечо ныло — от шеи и по всей руке. Врач, что провожал его из реанимации, «обрадовал» долгим сроком восстановления. Отчего сейчас Роме было тоскливо — прямо завтра он, конечно, на работу еще не рвался, но и застрять здесь надолго очень не хотелось бы.

Врач еще сказал, что Роме крупно повезло. Это он и сам понимал, мельком подумал об этом еще там, в мастерской, пока ждали скорую.

— Вам лучше помолчать…

— Помолчу, — согласился Рома. Рана горела огнем, пульсировала, рукой невозможно было пошевелить, и очень сильно хотелось, чтобы эта безумная ночь наконец закончилась.

— Нет, нет, не закрывай глаза! — вдруг воскликнула девушка. Рома их тут же открыл, скорее от удивления. И ее беспокойством, и обращением. — Вдруг сознание потеряешь, а я не узнаю, — пояснила она.

Он едва улыбнулся, насколько достало сил.

— Это нечестно… что ты меня знаешь… а я тебя нет, — его еле хватило на такую длинную фразу.

Девушка сдержанно улыбнулась, почти так же, как и он только что.

— Ксения.

Рома с трудом кивнул.

— Сможешь достать свой телефон? — он указал левой рукой в сторону лежащего неподалеку Рэмбо.

И увидел, как тут же заморозился ее взгляд. Самообладание, конечно, у нее дай бог каждому, но все же ей было этой ночью тяжело. Захотелось коснуться и поддержать, мол, все закончилось, но одна его рука перемазана в крови, вторую не поднять, от попыток резало острой болью. Пока он соображал, как бы Ксению подбодрить, она поднялась, подошла к телу и, нисколько не сомневаясь и не теряясь, вытащила из кармана джинсов свой телефон. Рома не сводил с нее глаз.

Пока телефон включался, обернулась:

— А какой же адрес здесь?..

Рома назвал улицу.

— Номер дома не знаю. Скажи: автомастерская.

Когда она договорила с диспетчером и кивнула ему: «Скоро приедут», в стороне входа послышался какой-то шум. Рома тут же инстинктивно потянулся к пистолету, сначала его схватил, потом уже дошло, что последний патрон он выпустил в Рэмбо.

— Рома! Шилов!

Уж что-что, а этот голос Рома услышать никак не ожидал, поэтому только ошарашенно переглянулся с насторожившейся Ксенией. Та, видимо, видела происходящее у входа. Интересно, этого она тоже в лицо знает?..

И только сейчас Рому осенило: кто-то же стрелял!

— Рома! — шаги раздались уже ближе. — Девушка! А что с…

Ковалев наконец дошагал до закутка.

— Слава богу, живой… — выдохнул он с видимым облегчением. — Я уж думал, не успею… Представляешь, Калентьев у меня за спиной… — говорил Ковалев, пытаясь отдышаться то ли от бега, то ли от быстрой ходьбы. — Он, оказывается, с ними заодно был!.. Я подозревал…

Рома таращился на притворно обеспокоенного Ковалева и пытался соображать. Это Калентьев в него стрелял? Надо же, вообще успел забыть о выстреле, пока шла перестрелка, и пока придумывал, как заманить Рэмбо в ловушку. Выстрел! Выстрел, которого не должно было быть, потому что в той стороне был только Баян и его Рома убил. Калентьев… опер из отдела Ковалева… И?.. Зачем?.. Зачем ему убивать его, Рому?.. Думать мешала неправдоподобная трескотня, что щедро продолжал лить на него Ковалев.

— Но я думал, что он со Свешникова хочет бабла срубить! Пошел к нему разбираться, а его нет! Но тут повезло, заметил его на улице. Выбежал… Смотрю, он частника поймал… Ну, я за ним!.. Ехали… а потом… Ну, короче, отстал я от него немного… — Рома оценил виноватые нотки в голосе. — Видел, что свернул, а куда дальше делся… Ну, пришлось тут покрутить… Смотрю, автосервис, место-то так, подходящее… А на пороге трупы… и Калентьев… Ром, ты ранен?.. Помочь, может, надо?

«Боже упаси», — пронеслось в голове.

— Скорая должна приехать. Встретить надо.

— Да! Конечно! — Кажется, Леша был только рад возможности уйти.

Когда его, еще более торопливые, чем прежде, шаги стихли, Ксения молча повернулась. Интересно, а она уловила лживые нотки?.. Или их можно заметить, только хорошо зная человека?.. Впрочем, Ковалеву удается дурить и знающих его людей. Орехова, к примеру… Наверно, из всего главка только Джексон ни при каких обстоятельствах никогда не поверит Леше, даже в самую безобидную правду. Хотя бы потому, что слушать не станет!

Рома кое-как вытер руку об штаны и протянул ее за телефоном. Ксения подошла, присела и, пока он набирал один из тех номеров, что помнил наизусть, прижала, порядком впитавшую кровь, шапку сильнее к ране. От чего его «Жека…» вышло еще более сдавленным. Судя по тону раздавшегося в трубке возгласа, Джексон перепугался, если такое вообще возможно. Рома в двух словах объяснил положение дел, друг пообещал: «Щас все будет, Рома!»

Даже интересно, кто доберется до Орехова первым — Жека или Ковалев…

Можно было бы и вовсе не звонить, или взять телефон у Ковалева, но… пусть у Джексона будет ее номер… Так, на всякий случай.

— А собирался помолчать… — тихо упрекнула Ксения.

Рома снова улыбнулся. Молча.

— Повезло, что ключицу не сломало вроде, — снова заговорила она спустя минуту. Теперь Рома улыбнулся про себя. Было приятно слушать ее тихий мягкий голос. — Иначе все было бы гораздо серьезнее. Сейчас главное крови не потерять много.

Хотелось пошутить, но с каждой минутой все больше наваливалась усталость, спал адреналин, слабость становилась сильнее. На юмор просто не нашлось сил.

Да, насчет перелома это Ксения, конечно, права. Свалиться на полгода совсем не хотелось бы.

— Да где же они!.. — от ее искреннего беспокойства веяло теплом. Рома хотел ответить, что умирать пока не собирается, и тут стали слышны далекие звуки сирены.

Сейчас вспоминать тоже было… тепло. Приятно. Очень… милая девушка.

Приятные и безотчетно волнующие мысли вдруг прервал стук открывшейся двери. В проеме возникла Пашкина бритая голова, а позади над ней возвышалась вторая — с таким недовольным выражением на лице, что Рома остро посочувствовал всему персоналу больницы, кто, очевидно, не хотел пускать Джексона… Время-то уже позднее, не для посещений.

Лишних телодвижений совершать не хотелось, поэтому он не стал махать, просто дождался, когда взгляд Арнаутова сфокусируется на нем.

— Георгич, здорово!

— Ромело, ну как ты?

Они подошли ближе, тут же заняв собой пространство половины палаты. Тихо поздоровались с соседом — тот от такой грозной делегации предпочел ретироваться в коридор, — поозирались, куда бы себя приткнуть. Джексон осторожно, как ему наверно казалось,  сел на кровать — Рома тут же почувствовал, как немножко съезжает с горки. Пашка остался стоять. Оба были в накинутых белых халатах и с таким беспокойством на глядящих вопросительно и с надеждой рожах, что Рому тянуло улыбаться. От них тоже было тепло.

Почему-то вспышкой памяти мелькнул в сознании давным-давно пережитый момент. Как в маленький городок Пороги приехали за ним Жека и Стас — вот с такими же рожами. Ему было тогда убийственно тяжело, ему казалось, что он потонул в грязи, лжи, лицемерии, предательстве, было чудовищно тошно, а друзья приехали — и будто стало чуть легче дышать…

Как, оказывается, иногда важно знать, что ты кому-то нужен.

— Здорово! — он все же собрался с силами и протянул левую руку сначала одному, потом второму. — Вы с боями прорывались?

Пашка весело хмыкнул, Жека только махнул рукой — мол, неважно.

— Ну чё айболиты говорят-то?.. — кивнул он на перебинтованную Ромину грудь.

— Нормально. Перелома нет, но кость задета… Поэтому придется тут задержаться.

Задерживаться не хотелось. Хотелось на свободу. Еще хотелось хорошенечко подумать. О некоторых коллегах.

— Дела-а-а… — протянул Паша сочувствующе.

— Не дрейфь, Ромело, прорвемся, — поддержал Джексон, но во взгляде его Рома прочел еще какое-то беспокойство. То, что было предназначено его, Ромы, здоровью, уже прошло — Жека убедился, что друг жив и почти что цел, — это же беспокойство было иным. То же, что свербит сейчас и у него самого на душе?..

— Ром, а что это за история с Калентьевым? — спросил тут же Жека, полностью подтверждая только что сделанные предположения. — И как там этот чудила оказался?

Рома вздохнул, поморщился, потому что даже такое незначительное движение отдалось в плече, и рассказал в двух словах версию, что наплел ему Ковалев.

— И ты ему веришь? — хмуро сдвинул брови Джексон.

— Нет, конечно.

— Думаешь, Ковалев сам со Свешниковым дело имел? — подал голос Пашка.

Рома, если бы мог, пожал бы плечами. Пришлось проговаривать:

— Ну, свечку-то никто не держал…

— А кто еще? — ожидаемо возмутился Джексон. — Деньги и эта паскуда по отдельности не бывают! К сожалению. Тем более, что он уже смастерил на коленке дело, Аксенова уже арестовала Стрелку и Арджуманова. И даже Москва уже в курсе, что все на мази. И он хочет, чтобы мы поверили, что деньги со Свешникова взял Калентьев, а сам Лешик мимо них пролетел как фанера над Парижем? Ха!..

— Откуда про дело знаешь?

— От Орехова, — буркнул Жека.

Рома снова вздохнул. Подозрения теперь тем более подтвердились. Рассказывать всего он сейчас не хотел. Неконтролируемый Джексон с такой информацией мог наломать таких дров, что и представить страшно. А контролировать его отсюда уж слишком сложно.

— Вы только не лезьте к нему. Пусть пока все будет так, как будет.

— Опять выползет сухим из воды? — снова нахмурился Джексон, но Рома видел, что именно такие распоряжения тот и ожидал услышать, и бурчал теперь больше из вредности.

— Потом сочтемся.

Теперь уже Джексон вздохнул. Так, что наверно сосед в коридоре слышал.

— Вы-то как? — съехал с опасной темы Рома. — Репортаж по ТВ зачетный, молодцы. Как догадались?

— Ну, твою легенду по любому надо было подтвердить, — довольно улыбнулся Пашка, и Рома понял, что идея принадлежала как раз ему. — Понятно, что сомневаться в тебе будут.

— Тебе, кстати, от Айдара привет, — хмыкнул Джексон.

Рома улыбнулся. Все рассчитал верно.

— Вы там ждали?

— Да. Думали, из постели его посреди ночи выдернем, а он в ангаре оказался. Сам свой самолет охраняет! Ну, помимо охраны. Ты крысенышу-то этому успел про самолет рассказать?

— Еще бы… Нес какую-то ахинею… Вспомнил все, что в детстве по авиации читал. Когда к твоему дому приехали, долго соображал, как бы это использовать. Даже про соседку твою размышлял, но не надумал ничего. Не за солью же идти к ней. Потом разговор про угон самолета вспомнил. Это единственный вариант был…

— Это Пашец молодец, про самолет вспомнил, — кивнул Джексон на Пашку, тот смущенно заулыбался. — Мы к Айдару дернули, охрану его предупредили, сами в ангаре сидели, ждали, что ты их приведешь.

— Не довелось, — пояснил Рома. — Пришлось действовать раньше. Рэмбо, перед тем как уходить…

— Да мы знаем, — перебил Паша.

— Откуда?!

— От Ксюхи, — улыбнулся Джексон. Так, что Роме как-то поплохело. «Ксюха»?!.. Вид у него, наверно, был настолько обескураженный, что Джексон пояснил, не дожидаясь вопросов: — Ты хоть помнишь, что она с тобой в скорой ехала?..

Эм… Кажется, да, теперь Рома вспомнил. Она держала бутылку с физраствором, смотрела обеспокоенными глазами и почему-то выглядела гораздо более напуганной, чем на протяжении всей ночи.

— Мы с ней тут сидели, пока из тебя пулю доставали, — все с той же странной улыбочкой произнес Джексон. — Она нам все и рассказала. Хорошая девчонка, — почему-то отвел глаза Джексон. — Боялась за тебя, нервничала. Потом отходняк наступил… оно и понятно, — вздохнул Джексон, явно ее жалея. — Ушла в туалет плакать. Когда врач вышел, она уж совсем никакая была, из последних сил держалась, но клевала носом. Нам сказали, что ты живой и продрыхнешь еще долго, и я ее домой отвез.

Рома лежал слегка пришибленный. Нет, это все, в общем-то, было логичным. Приятно, конечно, что она нервничала за него и ждала результата операции… Но такое живое участие в ней Джексона… почему-то обескураживало. Не в смысле ревности, а в смысле… Черт, это еще сформулировать надо!.. А до того вообще понять, потом уж формулировать!..

Собственное смятение Рома показывать, конечно, не стал, хотя не был уверен, что старый лис Джексон его не просек. Отсюда и улыбочки.

— Да, Георгич, — вступил Пашка, — мы тут принесли… — он протянул пакет, что до того держал в руке, и поставил на пол к тумбочке. — Там из еды кое-что и одежда.

— Одежда? — не понял Рома.

Джексон вдруг, улыбаясь, вытащил из пакета телефон и протянул Роме:

— Ну, мы взяли на себя смелость слегка пойти на опережение. Портки ж тебе тут не помешают? — хмыкнул он. И до Ромы дошло, что он и правда не знает даже, где одежда, в которой его привезли. Да и не в ней же по больнице ходить… — Пистолет в оружейку сдали, ксива и бумажник в сейфе. Ключами воспользовались, — кивнул Жека на пакет, — там штаны, майка, ну, разберешься.

— Спасибо… — только и смог пробормотать Рома, тронутый заботой.

Открылась вдруг дверь, на пороге появилась какая-то медсестра и активно замахала руками — на выход, мол.

— Ладно, — вздохнул Джексон и поднялся, — поправляйся. Придется пожалеть такую очаровательную помощницу и спасти ее от начальственного гнева.

— Спасибо, что пришли, — Рома пожал по очереди обе протянутые ему руки.

— Звони, если что надо. Зарядка там же, в пакете.

Рома снова кивнул Джексону:

— Спасибо!

Он проводил их глазами до выхода из палаты и поймал себя на том, что улыбается. Просто потому что хорошо, когда есть такие друзья.

Но улыбка быстро погасла, потому что вспомнились не самые радужные мысли. И чтобы от них избавится, следовало… обстоятельно все обдумать.

Итак, что мы имеем?..

Ковалев подписал наркоманку Стрелку и недавно откинувшегося Арджуманова, сфабриковал дело и подсунул его сначала Орехову, потом Свешникову. В этом сомневаться не приходится — Свешников хотел дать денег Роме, а значит, после отказа стал искать кого-то другого, уверенный, что убийцу сына найдут только за вознаграждение. Долго искать не пришлось — у Ковалева репутация соответствующая, знающие люди наверняка подсказали. И Джексон видел их в главке вдвоем. Это он тогда уже наверно все обставил… Потом расстрел в авторазборке, куда пригнали мерс, и инфа про хозяина. Кто знал, что туда пригнали мерс Свешникова?.. Демин и Гущенко. Гущенко же поехал опрашивать задержанного хозяина, который, очевидно, знал убийц. Куда он потом с этой инфой пошел?.. Куда бы ни пошел, а Ковалев от него мог запросто ее получить. Случайно или специально. Потом случилось нападение на сто девятый и его, Ромино, «внедрение», о котором узнали, наверняка, все — от Донченко до постовых. Тут Ковалев мог уже сложить два и два. Вполне возможно, деньги от Свешникова он к этому моменту уже получил, и для него сильно запахло жареным. Причем собственной задницей — навряд ли Свешников запросто простил бы попытку его обмануть. Даже если бы Лешик вернул ему деньги.

Так… Нет, но это же вовсе необязательно, что Ковалев узнал от Гущенко. И потом, что именно тот мог узнать от хозяина разборки?.. Что убийцы пригнали мерс, что на следующий день всех перестреляли — это и так известно. Скорее всего, хозяину они (или кто-то один) были известны. Адрес?.. Ну а что это дает?.. Если бы все случилось на квартире Жумы, было бы понятно, но мастерская, где когда-то давно работал Баян…

Что-то тут не так... Черт, как же сигарет-то не хватает!..

Рома покосился в сторону пакета. Сигареты наверняка там, но встать он сейчас, пожалуй, еще не сможет. Тут до туалета-то попытаться бы доковылять… не то что до мест курения. Но местами этими при случае надо будет поинтересоваться.

…Что происходило дальше?.. Дальше в мастерскую ворвался Баян, закричал: «Он мент!», а через секунду за его спиной появился, как позже выяснилось, Калентьев и попытался застрелить его, Рому.

За размышлениями Рома машинально взял телефон, будто собираясь кому-то звонить. Сейчас же посмотрел на телефон, подумал и включил его, мельком вспомнив, как бросал в мусорку табельное с ксивой и отчаянно надеялся, что найдут их те, кто надо. Хотел было позвонить Джексону, спросить, отдали ли на экспертизу вытащенную из него пулю, но еще раз перед глазами пронеслось: хлопок двери, Баян, его крик, наставленная пушка, Рома только и смог, что инстинктивно прикрыться телом Жумы…

Стоп. Вот оно. То самое, что свербило все это время. «Он мент!» Откуда Баян это узнал?.. Если учесть, что через секунду за ним в дверях появился Калентьев, вывод напрашивается один.

Каким таким чудесным макаром Ковалев на Баяна вышел, непонятно. Хотя… Баян подозрительно долго пропадал оба раза, когда ходил менять машины. Конечно, найти подходящую для угона тачку, наверно, дело не пяти минут, но в первый раз его не было почти два часа. За два часа можно десяток машин угнать, умеючи. Или… с кем-то встретиться.

Вообще Баян от своих подельников отличался. Сначала Рома принял это за спокойствие, но потом охарактеризовал как некую отрешенность. Казалось, что Баян не с ними, а где-то в своих нерадужных мыслях.

Еще казалось, что он был бы рад, если б Рэмбо поменьше шмалял направо-налево. Нарик от этого тащился, это было видно, а Баян как будто… опасался чего-то?..

Мог он сам на Ковалева выйти?.. Да, в принципе, почему и нет-то? У Ковалева таких, как он, десяток вагонов и двадцать тележек. Вполне мог неоднократно отмазывать за хорошее вознаграждение, раз Баян был связан с автокражами.

Как бы то ни было, результат один. Кто Рома такой, Баян узнал, очевидно, от Ковалева. Собственно, и Ковалев мог узнать именно от Баяна про магазин, угнанный мерс, авторазборку и захват ОВД — и связать это все воедино. И понять, что если у него, Ромы, все получится, то его сфабрикованное дело для Свешникова развалится в два счета. С непредсказуемыми для него последствиями. Точнее, очень предсказуемыми.

Нет, стоп, опять не клеится. Баян тогда вернулся спокойным. Если б тогда знал, что Рома мент, держался бы иначе. Даже если бы Ковалев наказал пока ничего не сообщать Рэмбо. Хотя зачем ему это?.. В любом случае, нет, тогда Баян ничего не знал. Но отсутствовал долго.

Потом исчез еще раз. Уже из мастерской. Отсутствовал меньше, но все равно дольше, чем нужно для того, чтобы отогнать тачку. Еще раз встречался с Ковалевым?.. Возможно. И вот тогда уже Ковалев ему и сказал про Рому.

Что ему оставалось делать?.. Выход у него был один — фабриковать дело дальше. У него показания Стрелки, и, возможно, пообещал Баяну, что отмажет, если тот расскажет «правильную» версию. Оставалось устранить всех остальных. И, вероятно, выдать за собственную героическую разработку по горячим оперативным данным: узнал, где скрываются налетчики на ОВД, приехал туда с Калентьевым, но в ходе завязавшейся перестрелки оказались убиты двое преступников, внедрившийся в банду Роман Шилов и захваченная в плен следователь.

Ковалев сообщил Баяну, что с ними мент, а не спасенный арестованный, и подписал тем самым смертный приговор — и Роме, и захваченной девушке.

Тьфу, черт. Получается, что Рома два раза обязан Рэмбо жизнью. Во-первых, тем, что Рэмбо вынудил раньше времени начать действовать, иначе в нужный момент у Ромы в руках не оказался бы пистолет. Во-вторых, тем, что застрелил Калентьева. Вторым выстрелом тот мог и добить….

Тогда, в мастерской, при сверх странном появлении Ковалева было непонятно, как он там оказался, каковы его роль и цель. Только интуиция, которая никогда не подводила в таких делах, вопила, что все плохо.

Позабытый на одеяле телефон вдруг зазвонил. И имя, что высветилось на дисплее, мигом выветрило из головы почти все тяжелые размышления. А на лицо снова вернулась улыбка. Ну, невозможно было не улыбнуться.

— Здорово!.. Уже нажаловались, черти?..

— Привет!.. — облегченно выдохнул в трубке Стас. — Джексон сказал, что уже можно позвонить. Я тебя сразу набрал, а телефон выключен был.

— Да, я только включил.

— Как ты?

— Не дождетесь, — со смешком ответил Рома.

— Жека говорит, ключицу задело?

— Ага. Повезло, только задело.

— Все мир спасаешь? — Рома услышал в голосе Стаса улыбку. И не заданный вопрос.

И ответил именно на него:

— Кто-то же должен.

Стас ожидаемо хмыкнул:

— Понятно.

— Как у тебя? Как Маринка?

Сейчас осознал, что не слышал друга несколько месяцев. Был занят работой и совершенно новой для себя ролью отца. В какие-то моменты стреляли мысли, что как раз у Скрябина-то и можно было бы спросить совета, как у умудренного опытом отца уже троих детей, но мысли эти были всегда не ко времени, потом Рома о них забывал, потом наваливалась работа — и так по кругу.

— Переезжать будем. Наверно.

— Как? Куда? — Мелькнула мысль о возможном возвращении друга в Питер, но тут же растаяла. Навряд ли.

— На другую сторону Черного моря.

— К туркам, что ли? — пошутил Рома.

— Скорее всего, Геленджик, но пока еще думаем. Ищем варианты. — Видимо, основательно загруженный мыслями о переезде Стас шутку не оценил.

— На месте совсем все печально?

Неоднократно Рома слушал жалобы на неустроенную жизнь и проблемы с работой.

Стас в телефоне вздохнул.

— Работаю пока, но… Ладно, что мы обо мне-то?.. Как ты? Как с дочкой?

— Отлично. Вот с дочкой как раз все отлично. Хотя и… странно, — улыбнувшись, подыскал слово Рома.

— Пройдет. А… с кем не отлично?

Рома снова улыбнулся. Стас всегда тонко чувствовал собеседника.

— С ее мамой. Какое-то… состояние необъявленной войны.

— Мда… — В телефоне явственно щелкнула зажигалка, и Рома другу позавидовал. — Может, она просто ревнует? — спросил Стас, закурив. — Дочку к тебе.

Мелькнула мысль: если уж кто и должен Женьку ревновать, так это Рома как раз!.. И не к маме.

— Мне так не кажется… Хотя… Наверное, я никогда особо женщин не понимал, хотя считал, что понимаю.

— Могу сказать то же самое, — снова хмыкнул Стас.

— У вас-то все нормально? — обеспокоился Рома. Вот только не хватало, чтобы у них с Маринкой начались проблемы.

— Нормально. — И через паузу, в которую Рома представил друга на крыльце дома, что неоднократно видел на фотках, струйку дыма и огонек сигареты в темноте лишь чуть менее, чем в Питере, холодного крымского вечера, Стас добавил: — Семейная жизнь как она есть.

Где-то на фоне вдруг послышался отдаленный детский крик и следом второй.

— Ссорятся? — спросил Рома.

— Нет, — усмехнувшись, пояснил Стас, — поступила команда собирать игрушки. Скоро ужинать и спать.

Рома снова улыбнулся. Вопрос детских капризов теперь неожиданно оказался близок и понятен.

— Ладно, давай. — Мысленно Рома друга обнял. Соскучился. — Спасибо, что позвонил.

— Да брось ты. Выздоравливай. От Маринки привет.

— Взаимно. Попозже созвонимся, объяснишь про переезд нормально.

— Добро.

— Давай, пока.

— Пока.

Плечо уже очень сильно ныло, и Рома подумал, что, как появится кто-нибудь из куда-то запропастившихся соседей, надо будет попросить найти медсестру. Странно, что лечащий врач до него еще не дошел.

В ожидании Рома уставился в потолок. Хорошо, что Стас с Маринкой решили переезжать. Конечно же, так будет лучше. И легче.

Он никогда не любил сентенции вроде «А вот раньше…», всегда предпочитал смотреть вперед, а не назад, и любого, кто при нем пытался посетовать на более зеленую траву в прошлом, обрывал фразой про плоскую Землю на трех китах.

Но сейчас… Голос Стаса, его тон, такие знакомые нотки, в которых без труда угадываешь, что тот хочет сказать, против воли вернули Рому в прошлое. Обычно Рома эти мысли от себя гнал — при воспоминании прошлых лет неизменно вспоминался Серега Соловьев, после чего уже не хотелось ни вспоминать, ни думать, поскорее забыть о набежавших мыслях… Сейчас привычная боль лишь слегка кольнула, а мысли пошли дальше. О времени, когда друзья были рядом, а жизнь казалась еще вся впереди. Уже тогда были потери — Серега, Тигренок, Юля!.. — уже тогда были коллеги, которых хотелось расстрелять — генерал Бажанов, Рыжий, — уже тогда было понимание, что это война и шансы на ней на самом деле неравны. Но тогда они были моложе, жизнь простиралась впереди широкой полосой уходящей вдаль дороги… А сейчас…

Дверь вдруг открылась, и в ней возник высокий худой мужчина в белом расстегнутом халате, под которым виднелась синяя хирургическая форма. Он по-хозяйски оглядел палату, остановил взгляд на Роме, подошел и заглянул в бумаги, что держал в руке.

— Роман Георгиевич?

— Совершенно верно, — подтвердил Рома, разглядывая врача и отмечая, какой у того замученный вид.

— Извините, что только сейчас пришел, на операции был, а она затянулась. Я ваш лечащий врач, зовут меня Александр Юрьевич. Так, что у нас с вами…

Тот снова уткнулся в бумаги, а Рома подумал, что сейчас попросит обезболивающее, потом уточнит насчет еды, потому что желудок уже немного намекает, что еды в нем не было непростительно давно, а потом вернется к прерванным мыслям.

К мыслям о друзьях, которые были, которые есть и будут. Мыслям о том, что с ними бок о бок воевать гораздо проще. Мыслям о дороге, что все еще уходит вдаль и все еще… интересна. Потому что есть смысл жизни. Есть тепло друзей. Тепло маленьких, порой липких и перемазанных чем только можно ручек, что так доверчиво обвивают шею.

И… позабытый уже стук сердца. От мыслей об удивительной милой девушке.

Пожалуй, впервые на войне не кажется настолько убийственно холодно.

— Думаю, здесь тебе лучше самому, — произнесла Ксения и положила перед ним на стол раскрытую тетрадь Марусова, где тот вел перечень состоявшихся сеансов с клиентами.

Рома сначала не понял смысла ее слов, но глаза вдруг выхватили в конце списка: Орлова Елизавета. И рядом номер телефона, отлично Роме известный.

Вот оно как… Лиза… А, да, Лиза в больнице представила ему Марусова, то есть явно знала того лично. Возможно, от своей подруги. И что?.. Лиза-то с какой проблемой к этому чокнутому ходила?.. Начальство вечными придирками достало? Теперь охрану для Донченко организовывать?.. Или с подругами что-то не ладится?.. Или Орехов с супружескими обязанностями плохо справляется?

Рома взял телефон и вышел в коридор — при Ксении говорить, разумеется, не следует. Набрал номер, не успев ни о чем подумать — где может быть Лиза и может ли она в данный момент говорить.

— Привет, — ответил он на ее внезапно сонное «Алло». — Разбудил?

— Д-да… Что случилось?

— Ты уже знаешь про Демина?

— Не-е-ет… Что произошло? — сонный голос все быстрее становился бодрым. Привыкла к внезапным и внеурочным звонкам.

— Погиб. Его сегодня… — произносить это вслух было трудно, гораздо труднее, чем переживать внутри, наедине с собой, — …застрелил наш «маньяк». Им оказался Марусов. Владимир Васильевич.

— Как… Какой Марусов?.. Психотерапевт Марусов?!

— Да, тот самый Марусов, ты правильно поняла. Подожди... — Только сейчас дошло, что у Лизы есть собственный источник информации, который уже должен был по идее ей все рассказать. — А тебе Дмитрич, что, не рассказывал, что ли?

— Да нет, он в Москве с утра на коллегии, — судя по голосу, Лиза полностью проснулась от таких шокирующих новостей. Рома мельком удивился, что настолько заработался, что даже не знает, где начальство. — Слу-у-ушай, ужас какой... А меня к нему Дашка сосватала...

— На кого жаловалась? — ровным голосом спросил Рома. Наконец добрались до цели звонка.

— На кого-кого?.. — вздохнула Лиза. — На тебя жаловалась... На жизнь свою тобой... как поездом...

Она не договорила, но общий посыл он понял. Точнее, понял исключительно саму суть слов. И немало удивился. Почему-то совершенно не ожидал такое услышать. Гадал с вариантами, а, что называется, слона-то и не приметил…

— Мда-а-а... — вырвалось само собой. Нет, в последнее время он чувствовал, что все между ними сложно, натянуто, ощущал негатив с ее стороны, но чтоб все было настолько серьезно, чтоб к психологу идти… — А что я тебе плохого сделал? — К непростым разговорам о трудностях их несложившихся отношений он готов не был категорически, но вопрос тоже будто вырвался сам собой.

— Да ничего ты мне плохого не сделал, — уставшим голосом ответила Лиза. Такой ее тон он слышал неоднократно. Тогда. Когда расходились. — Кроме того, что вообще был.

Повеяло их ссорами пятилетней давности, отчего у Ромы тут же сработал рефлекс — все что угодно, но сейчас дистанцироваться от очередного выяснения отношений. Слушать про то, как он испортил ей жизнь, он сейчас не станет. К тому же некогда.

— Ладно, ну извини... — тут же понял, как это звучит, и добавил: — что разбудил. Давай спи... Женьке привет.

— Пока.

Итак, следующая жертва — он сам. С одной стороны, лучше не придумаешь. Не надо никем рисковать, ловить на живца, согласовывать операцию по задержанию... Нужно просто поймать, когда он окажется рядом. С другой, рассказывать Джексону и Пашке как-то... не хочется. Почему-то после этого полуночного разговора и Лизиных слов, пропитанных ее болью, пусть и совершенно ему непонятной, дело приняло личный характер.

Или личным оно стало днем?.. Когда Рома злился на себя, что послал Демина к психотерапевту?..

Кто же мог знать тогда...

На какое-то время Рома подзавис. Мысли вернулись к словам Лизы. Нет, наверно все же правильно говорят, что мужчины и женщины — с разных планет и им никогда не понять друг друга. Ну что такого ужасного он сделал Лизе?.. Не изменил, не предал, они просто, что называется, не ужились вместе, такое бывает сплошь и рядом. Ладно бы, если б у нее до сих пор никого не было... Женская обида, одиночество... Еще куда ни шло, особенно на фоне его намечающегося романа с Ксенией, к которой Лиза почти открыто ревнует. Даже не стесняясь Орехова, кстати. Ревнует?.. То есть продолжает его, Шилова, любить, что ли?.. Да ну, бред.

Интересно, что на самом деле чувствовала бы Лиза, устрани Марусов причину ее страданий? Свободно вздохнула бы, начиная новую жизнь, как та продавщица, избавленная от начальницы-тирана?.. Или плакала бы и жалела, как подруга Лизы Дашка, у которой чуть не умер гуляющий на стороне муж?..

Из вороха мыслей выдернул звук приближающихся шагов. Через пару мгновений из-за поворота коридора вышли Пашка и Джексон. У каждого по пакету. У Жеки пакет, видимо, настолько набит жратвой, что он нес его не за ручки, а бережно прижав к груди. Они всю ночь тут жрать собираются?..

Стоп. А если Марусов уже сейчас дожидается его?.. Так и прождет, пока они тут насидятся?.. А если уйдет?.. А вдруг ему под руку попадется кто? Неосторожное замечание — и… Он же псих, на всю голову треснутый!

— Ну что, ваше благородие, кушать подано, — доложил Джексон.

Решение пришло мгновенно.

— Пойду за сигаретками пройдусь.

— Мы купили, — сообщил Паша.

— Да? — Рома направился в кабинет. — Ну, просто продышаться. А то ведь весь день сижу. Мы ж как приехали, я еще даже не выходил. — Взял с вешалки пальто, стараясь не встречаться глазами с Ксюшей. — Я вернусь.

— Ну, ты прогуляйся, а мы пока стол накроем.

Получив разрешение Джексона, Рома проверил наличие сигарет в кармане и отчалил, надеясь, что его уход все же выглядел максимально достоверным. Если честно, подышать действительно хотелось. Целый день прошел в четырех стенах — долгий разговор с психологом, череда допросов свидетелей, мучительные попытки разобраться в устройстве поехавшей крыши горе-психотерапевта… Он и не заметил, что ночь на дворе, пока не понял, что разбудил Лизу звонком.

Морозный воздух ударил в лицо, пробрался под пальто, заставив поежиться и посильнее запахнуть расстегнутый воротник.

Рома огляделся. Пристального взгляда, да и вообще хоть чьего-либо присутствия пока не заметил. Особого плана, разумеется, в голове не было — действовал наобум, по наитию. Но отчего-то был уверен, что все правильно.

Хорошо, что ночь. Пустые улицы, почти никаких рисков. Но все же лучше подстраховаться. Потому Рома сначала прошел по бульвару, присматриваясь к каждому дереву, а потом направился к пустующему ныне старинному зданию торговых рядов. Там длинная анфилада арок — прячься, не хочу! Вот вам, господин Марусов, идеальные условия!..

Дико хотелось закурить, но с этим придется подождать.

Сначала не было ничего.

«Да где ж ты, психопат чокнутый!» — звал его мысленно Рома, кутаясь в полы незастегнутого пальто. Не май же месяц на дворе, столько гулять, еще и нараспашку!..

Послышался какой-то шорох сзади, и наконец появился сверлящий затылок взгляд. И чужое напряжение, которое Рома вскоре ощутил сквозь свое собственное.

Потом звук неумелых шагов по засыпанному грязью и мусором бетону.

Осталось только опередить. А сначала — убедиться. Вдруг это воришка местный за ним крадется, надеясь отжать мобилу?..

Рома достал пачку, вытряхнул сигарету, сунул в рот и, остановившись, будто в поисках зажигалки, захлопал себя по карманам. Пока хлопал, слегка повернулся назад, самую малость, чтобы боковым зрением все же разглядеть — да, Марусов. Замедлил шаги.

И скорее почувствовал, чем реально увидел, как тот вытащил пистолет. Тут же выхватил свой, обернулся, дал себе один лишь краткий миг на окончательное опознание и выстрелил. От все же случившихся нервов — аж два раза. Для верности.

Или со злости за Демина?..

— Ничего личного, — произнес Рома, повторяя фразу убийцы. Нет, это не месть за погибшего коллегу. Это просто работа. Он должен обезвредить опасного преступника. А сумасшедший псих — это куда опаснее самого отпетого головореза.

Марусов безжизненно сполз по стенке на грязный бетон, а Рома достал зажигалку и наконец закурил. Сделал глубокую затяжку и с облегчением выдохнул.

Прислонился к основанию арки и, присев на корточки, глянул в черное ночное небо.

Прости, Гена…

Еще одна затяжка. Стало легче?.. Да черт его знает…

Снова приближающиеся шаги. Те же самые, но теперь торопливые и сопровождаемые поскрипыванием снега.

— Хорошие у тебя прогулки, Георгич! — выдохнул обогнувший основание арки Паша.

— Рома! — Джексон запыхался, изо рта у него короткими и частыми порциями вырывался пар. — А нельзя было сразу его замочить, как заметил?!.. Ну, чтоб старому Джексону меньше бегать пришлось!..

Их появлению Рома не удивился. Конечно же, Ксения послала их за ним. Он даже допускает, что она, в отличие от него самого, заранее понимала, что именно он услышит от бывшей жены.

— А зачем ты бегал? — невозмутимо пробормотал Рома, не торопясь подниматься.

— Аппетит нагуливал! — тут же отпарировал Джексон. — Мы есть-то пойдем?..

И покосился на валяющееся в стороне тело.

— Ну, сейчас оформим и пойдем... — Рома отбросил окурок и поднялся. С трудом преодолевая охватившее оцепенение.

Отходняк. Не сильно, но все же понервничал. Все-таки не каждый день ощущаешь за спиной убийцу. А если этот убийца — психолог с поехавшей кукухой, то все еще веселее...

— Что-то мне уже не очень хочется... — протянул Паша, выглядывая из-за Джексона все туда же, к стене, возле которой привалилось то, что было Марусовым.

— Мне больше достанется! — довольно хмыкнул Жека. — Давай, Рома, вызывай труповозку, а я за Ксюхой схожу.

Рома кивнул. Проводил взглядом зашагавшего обратно к главку друга. Возле Марусова тот скорость сбавил и, кажется, с трудом удержался, чтоб не пнуть его от души.

— Георгич... — смущенно, как показалось Роме, позвал Паша. — А почему он хотел тебя убить?.. Чтобы ты его не поймал?.. Или... ему тоже кто-то жаловался на тебя?..

Все равно узнает. Да и какой смысл скрывать...

— Моя бывшая жена, — ответил Рома, набирая номер дежурки.

— Что-то жениться мне тоже расхотелось...

— А собирался?

— Нет... пока, — чуть улыбнулся Паша.

Дозвонившись и сообщив все необходимое (дежурный только хмыкнул: «Сразу видно: Шилов вернулся»), Рома убрал телефон в карман, а из другого снова вытащил пачку сигарет и зажигалку.

От всплеска адреналина перестало быть холодно. Да и теплый дым как будто бы согрел. А там, в главке, то, что греет гораздо сильнее. Та.

От пары Пашиных фраз на душе стало неуютно. Вспомнились слова Лизы, ее отношение в последнее время, похожее почти на ненависть.

Как уберечь отношения с Ксенией от такого же краха?.. Ответа Рома не знал. И спросить было не у кого. Обращаться к умным людям вроде психологов он точно не станет, тем более после такого…

Но… он подумает об этом как-нибудь потом. Не сейчас. Сейчас хочется домой.

И есть!.. Где там Джексон уже?..

Солнце, Нева, апрель…

Солнечные блики на темно-серой воде. Скоро она станет синей, летней, со множеством белых барашков от проходящих туда-сюда прогулочных катеров. Но это будет там, чуть дальше по течению, за мостом. Сюда катера заходят редко. Вся эта бурная, летняя, праздная жизнь будет там, а здесь все останется как прежде. Здесь, у Крестов, всегда все неизменно.

Где-то там, на противоположном берегу стоит машина со снайпером. Бордовая «девятка», как сообщил Паша, уже с полчаса контролирующий набережную. Они решили, что Джокер будет именно там — больше стрелять неоткуда. Навигация уже открыта, но никаких судов и суденышек по близости нет, а ничего более подходящего здесь не найти. На крышу Крестов попасть — себе дороже.

Наверно, и не зная точно, он чувствовал бы на себе этот взгляд. Но сейчас Роме не до него — пока еще есть время.

В свежем, как всегда холодном, ветре чувствуется примесь будущей весны. Зима уже отступила, солнце греет все сильнее, тянет совсем не зимней сыростью и, если сильно захотеть, в воздухе почудится запах близкой корюшки, неизменного символа питерской весны. Скоро сойдет снег, может, еще пройдут пара снегопадов, но зима уже отступила. День ощутимо длиннее и светлее, город постепенно оживает.

Новый порыв ветра швыряет в лицо смесь запахов — выхлопных газов и чего-то болотного.

А Рома все никак не может сделать вдох.

Началось с Герасимова. Все он уже понял — еще по дороге. Знал, что не успеет. Знал, что снова будет как с Юлькой — он догадался слишком поздно. Он вновь догадался слишком поздно. Вновь ошибся.

Перед мысленным взором вновь пронеслась все та же картина. Белая дверь палаты, белые стены, белая простыня, белая футболка на генерале, алые пятна крови и алая струйка по побелевшему лбу. И до ужаса привычная боль.

Ты снова опоздал, Шилов. Ты снова потерял.

А потом Марина. Знакомое, пугающе знакомое чувство неотвратимости очередного «не успел» появилось сразу, как только они с Пашкой стартовали из кафе. И вроде бы не так далеко до Маринкиного дома, а все равно он уже знал, что они опоздают.

В ее квартире пахло кровью и предательством. Нет, не физически, но Рома как будто бы наяву видел случившееся — просто потому что не впервые. И реальный отпечаток крови на двери вовсе не стал неожиданностью.

И даже убить тут же на месте притворно-озабоченного исчезновением Марины Громова Роме не захотелось.

Начал привыкать?..

К потерям… К предательствам…

Что-то сжалось внутри, и к запущенному с момента гибели генерала внутреннему счетчику добавился еще один — отсчитывающий время для мести за Марину. Без эмоций. Трезво. Не взять им сейчас Громова, не на чем, да и подтверждение нужно, и обдумать надо, что дальше делать.

— Ты как-то страшно спокоен…

— Найдем, убьем… поплачем.

А к невозможности вдохнуть после смерти генерала добавилось еще и это. Воздух будто застрял где-то в легких — не вдохнуть, не выдохнуть.

Нашел, убил, а плакать пока рано. И смерть Громова не принесла облегчения ни на грамм.

Рома достал очередную сигарету и посмотрел в сторону ушедшего к метро Джексона. Шагает наверно по набережной, радуется теплому солнышку — после камеры самое то. А может, уже дошел до вождя мирового пролетариата, идет мимо и привычно ему ухмыляется.

Вот и славно, Жека, вот и топай дальше. Хорошо, что не понял, что он, Рома, здесь, рядом… Незачем тебе знать…

А Барканов что-то не торопится. И взгляд в спину, со стороны противоположной набережной, все настойчивее. Там тоже, видать, волнуются.

А он, Рома, волнуется?.. Он и сам уже не знает.

Одно знает точно: брать Барканова нет смысла. Доказать что-либо сложно, но даже если и получится, те, кто за ним стоит, могут сильно помешать. И выйдет Валерий Михайлович сухим и чистеньким аки младенец из всей этой истории.

Нет, у Ромы на него планы другие.

Прибыл Валерий Михайлович на ведомственной машине с мигалкой. Благо, хоть выключенной. И когда он вышел, Рома почти физически ощутил напряжение по ту сторону Невы.

Разговор получился скомканным и ни о чем. Ну, правда, о чем говорить двум людям, собравшимся друг друга убить?.. Пусть и в тайне друг от друга. Расставлять точки над i вроде как и нет необходимости. Но показать Барканову, что он, Рома, все знает и все понял, — пусть некоторое и слишком поздно! — ему все же хотелось. Да и от машин во время разговора как бы невзначай надо было отойти. Интересно, подумал ли об этом Барканов? Кто его знает, этого снайпера, промахнется, попадет в бензобак… Да и просто по стеклам — все равно потом возись еще с ремонтом…

— Да пошел ты… — лениво отмахивается от его сдержанных обвинений Валерий Михайлович.

— Действительно, пора прощаться… — произносит Рома, выбрасывает окурок и поворачивается к противоположной набережной. Искать взглядом бордовую «девятку» смысла нет, за парапетом плохо видно. Но стрелок там, Рома отлично это чувствует.

Рука к брови — условный жест, которым Барканов собирался подать сигнал киллеру. И подал бы, если бы Рома сейчас его не опередил.

Одна секунда, две, три…

Кто его знает, этого снайпера, промахнется… Триста метров, сильный ветер…

Дурак ты, Шилов. Эта светлая мысль приходит в голову одновременно с пулей в голову Барканова. Пытаться рассмотреть что-то на том берегу нет смысла — не видно, да и Паша сделает свое дело как надо.

Снова достал сигарету: те были «ожидательные», нервные, эта — в качестве разрядки. Чтобы наконец-то перевести дух.

У моста показался прогулочный катер. На верхней, открытой палубе никого не было — еще бы, рано еще нежиться под невским солнышком, — но с катера доносились обрывки музыки. Легкая мелодия — на манер Фрэнка Синатры, как показалось Роме, — сильно диссонировала и с «Крестами», и с тем, что сейчас происходило, и… вообще со всем.

Закурить он не спешил. Прислушивался к ощущениям.

Что это?.. Знак того, что жизнь продолжается? Что в ней, жизни, есть место музыке, веселью, легкости?..

Рома посмотрел на зажигалку в руке. В металлическом корпусе блеснуло отраженное солнце.

Нет, дышать нормально все равно не получается, и сигареты не помогут. Не привык он. Не привык терять. Не привык так много ошибаться. Не привык опаздывать.

Жизнь продолжается?.. Может быть.

Но что он знает гораздо лучше — продолжается война.

Машина послушно катилась по трассе; несмотря на дождливую осень, покрытие успело подсохнуть, и дорога требовала минимум внимания. Рома посматривал в зеркала, чуть подравнивал ход, а сам почти полностью был погружен в размышления, начавшие его терзать с момента выезда.

Дочка на заднем сидении смотрела в окно и, как казалось Роме, немного грустила — наверно, скучая по маме. Но к бабушке и дедушке согласилась ехать с радостью, что не могло не успокаивать — теперь у Ромы не будет времени проводить с ней все дни напролет, пришлось везти «на побывку» загород.

Рядом на сидении лежал только что купленный по дороге букет для мамы и всем своим видом напоминал о новости, которую Рома и собирался этим самым букетом немного смягчить. Что было весьма наивно — зная маму.

Но несмотря на терзающие душу мысли о неприятном предстоящем разговоре, настроение у Ромы было отличное. Он не светился от радости, не пылал восторгом, ему не хотелось делать глупости в азарте беззаботного отдыха — как часто бывало на протяжении прошедшего лета, — но ему было… хорошо. А точнее: правильно. Он принял правильное решение, и именно оно позволяло сейчас дышать полной грудью.

Первая половина лета была изумительна. Море, белоснежный, мягкий, почти шелковый песок, солнце — очень-очень много солнца — и восторженный ребенок, с одинаковым упоением плескающийся в воде, строящий замки из мокрого песка и требующий купить мороженое через каждые десять минут. Рома сдавался через двадцать, пока позвонившая узнать, как дела, Лиза не сообщила, что мороженое Женьке нельзя вовсе. Главное — вовремя. Потом было возвращение и свалившаяся Роме на голову свобода — поначалу приятная. Затем отъезд Лизы на учебу и дележка дочки между Ромой и Димой — договорились чередовать, чтобы была возможность отдохнуть. Вскоре Орехов сообщил, что выходит на службу, Рома Женьку забрал и началась размеренная жизнь на два дома. Игрушки, сказки на ночь, капризы и шоколадные шарики из странной субстанции, залитые йогуртом, на завтрак. У родителей послушный ребенок ел по утрам каши и капризничал вдвое меньше.

Вот где-то в районе отъезда Лизы Рому и начало свербеть извечным в его жизни вопросом: а что дальше? Казалось бы — вот же она, мирная, спокойная жизнь, наслаждайся! Почему ты воротишь от нее нос, как Женька, которой подсунули пригоревшую манную кашу с комочками?

Кошки на душе скребли не из-за перспектив будущего в плане денег или рода деятельности как такового, не из тоски по друзьям или даже вечному адреналину. Кошки — точнее, черные дворовые коты, грязные, холодные и мокрые, Роме это представлялось именно так, — скребли из-за войны. Войны, которую он оставил. Дезертировал. Не из трусости, не из-за усталости — может, самую малость, — не из гордости, когда ему так великодушно вернули родной отдел. Он сам не знал, из-за чего. Два года жил одной целью — убрать Дубровского любыми средствами, терпел, ждал, боролся… А добившись, понял, что больше не может. Не остановить этот беспощадный конвейер — ведь пройдет совсем немного времени и на смену этому придет новый Дубровский: не на его место в Думе, а на место очередной особи из когорты продажных тварей, против которых бороться можно только одним единственным способом — истребляя физически. А всех не перестреляешь. Тем более чужими руками.

Наверно, просто устал. Устал так, что захотелось свободы ото всех и от всего: коллег, генералов, бандитов, нескончаемых проверяющих, громких расследований и рутинной работы.

Черные коты угомонились в одну секунду, когда, повинуясь неясному приказу интуиции, Рома ответил на незнакомый номер, а через пару минут разговора произнес короткое «я согласен». Короткое, исчерпывающее, долгожданное. Как глоток свободы. Настоящей свободы — свободы быть самим собой.

Машина, шурша колесами по вымощенному плиткой подъезду, заехала в ворота, Рома остановился и выпустил Женьку. Приняв у него букет для бабушки, она побежала к дому, а Рома не спеша направился следом, с удовольствием вдыхая чистый, насыщенный кислородом воздух. Пахло осенью, листвой и близким лесом.

Крики Женьки замолкли, стало очень тихо, только ветер чуть шелестел среди деревьев и слышны были голоса птиц. Рома поднял голову к затянутому серыми облаками небу — скоро наверно уже, повинуясь природным инстинктам, полетят перелетные птицы на юг, искать места, где теплее и сытнее.

У него тоже инстинкты. Война, на которую он должен вернуться — то самое место, где ему теплее, потому что именно там жизнь обретает смысл в полном объеме. Пусть даже от этой войны порой очень и очень холодно.

— Рома, ну что же ты медлишь? Заходи скорее, — поторопила его от порога мама, он подошел, поцеловал подставленную щеку, как всегда упоительно пахнущую чем-то утонченным, и прошел в дом, где Женька уже вовсю трещала про то, что цветы надо сначала согреть и не ставить в воду, ее так мама научила.

С дороги проголодался, потому вид накрытого стола несказанно порадовал, и, переговариваясь с отцом по поводу его очередной статьи, как раз изданной, Рома уселся на место, к которому успел привыкнуть за частые посещения этого нового дома. Мама показалась немного встревоженной, и Рома пару раз присмотрелся к ним с отцом — может, поругались как раз накануне, — но ничего не заметил. Отец пребывал в благостном настроении, радовался их приезду, улыбался внучке, и никакого напряжения между родителями Рома не нашел.

А мамина тревога очень скоро объяснилась. Женька закончила есть, конечно же, первой и, спросив разрешения, полностью погрузилась в мультики в телевизоре. Теперь можно было поговорить, не опасаясь ее ненужного любопытства в отношении разговора взрослых.

— Ну? — спросила вдруг мама. — Ты так и не сказал, Ром, что случилось.

Вот как? Ее обеспокоила скоропалительность их приезда?.. Ну да, генерал позвонил, попросил поторопиться с выходом на работу — то ли произошло что, то ли от него сверху требовали скорейшего открытия отдела. А мама, значит, напуганная разнообразными возникающими в их жизни проблемами, решила, что раз он привез срочно Женьку, значит, у него очередные проблемы.

— Ничего не случилось. Все в порядке.

— Да? — чуть с иронией переспросила мама. — Каждый раз, когда ты так говорил, оказывалось, что ты просто не хочешь нас волновать…

Упрек, прозвучавший в этих словах, Рома предпочел пропустить мимо ушей. Он все равно ничего не может изменить.

— Но, может, оно так лучше? — только спросил, слабо надеясь, что мама согласится.

— Мать, ты вечно ждешь каких-то неприятностей, — поддержал Рому отец, и Рому кольнула совесть: он-то понимал, что «неприятности» он маме уже привез. Пусть и сам он считает, что нет повода для беспокойства. Ну… почти нет.

Мама отложила вилку и нож и откинулась на спинку стула.

— Послушайте вы, оба. Я согласилась на покупку и благоустройство этого дома, — конечно, ребенку лучше жить за городом, — я опять привыкла жить в этой стране, — и прекрасно понимаю, Ром, что без неприятностей здесь не обойтись, не обойтись даже тем, у кого сыновья не служат в полиции, что уж говорить о нас… — я просто очень волнуюсь за Женю!

Слова про жизнь в «этой стране» были, по-видимому, адресованы отцу, пожелавшему вернуться на родину, и были отголосками некоего, наверно, не раз возникавшего разговора. Про неприятности он с мамой согласен не был — их полно везде, просто мама слишком хорошо наслышана о проблемах родной страны, будучи непосредственно в них вовлеченной. Возражать не стал: не хотелось спорить. У него для этого слишком хорошее настроение.

— Ну ладно, перестань, — попытался успокоить маму отец. — Во-первых, Рома уже не служит в полиции, во-вторых, неприятности случаются у всех и всегда, независимо от страны. А в-третьих, — отец потянулся к салатнице в центре стола, не желая отвлекаться от еды, — не надо искать поводов для волнения и тогда никаких волнений не будет.

Рому в начале его слов снова кольнула совесть — слегка, будто невзначай.

Женька отпросилась смотреть мультики в компьютере деда и убежала, а мама, очевидно, пользуясь ее отсутствием, решила сменить тему и поднять не менее животрепещущий вопрос.

— Ром… ты обещал заняться своей личной жизнью… — мама пока не упрекала, только интересовалась, с немалой, видимо, надеждой, что в свободное время сын действительно занялся устройством собственной жизни. Он и занялся, только немного не в ту сторону.

— Я и занялся.

Рома поймал себя на желании поделиться с любимыми родителями радостным известием. Да, став взрослым, он предпочитал любить их на расстоянии — по многим причинам, — но сейчас почему-то как в детстве захотелось, чтобы они порадовались за него. Он-то сам за себя радовался!.. Чувствовал, что наконец-то снова живет!

Родители поняли его слова, конечно, слишком прямолинейно. Где-то на границе сознания мелькнула тоскливая мысль о Ксюше, но Рома ходу ей не дал никакого — и по привычке, и потому что сейчас волновало другое.

— Ро-о-ома, — счастливо улыбнулась мама, — ты решил жениться!..

Отец тоже сиял, предвкушая приятные новости, но Рому это не смущало: надеялся, что его выбор родители примут.

— О боже, наконец-то! — продолжала мама. — Ну и кто она?

— Она… — Рома потянулся к бокалу, мама и отец подняли свои, и после того, как раздался хрустальный звон, продолжил: — …это моя работа. Я опять вернулся в полицию.

После нескольких секунд абсолютной тишины снова раздался звон: мама выронила бокал, вздохнула, и не глядя ни на кого встала из-за стола.

Отец пробормотал:

— Вот те бабушка и Юрьев день… — то ли про новость, то ли про реакцию мамы, Рома не очень понял.

Разлитое на скатерти красное вино напомнило, как летом, когда с Джексоном, Пашкой и Светой Морозовой собрались в родной кафешке у главка по случаю Роминого дня рождения, тоже разбился бокал. Только с шампанским — заказали, чтобы отметить радостную новость: Пашка и Света, оба жутко смущаясь, сообщили, что они теперь вместе. А когда Джексон, круто повернувшись в поисках официантки, локтем задел бокал, все молча проводили его полет до кафельного пола, а потом дружно выдали: «На счастье!»

Действительно, посуда же бьется к счастью и удаче?..

— Мама этого не ожидала.

— А ты? — спросил Рома отца.

— Ну я же вижу, как ты издергался… Правильно, конечно, мужчина должен заниматься любимым делом. Я вот… помнишь, в детстве, как мама все время ругалась, когда я мотался по экспедициям?

— Да, но зато я ждал тебя все время с этих экспедиций, у меня были настоящие африканские маски и носорог из черного дерева...

Они чокнулись и все же выпили. А Роме вспомнилось, как мама провожала отца в командировки, как собирала ему вещи, как ждала, как они радовались, когда почтальон приносил телеграммы… Разве мама не привыкла ждать?.. Сколько она ждала отца. И сколько ждала его, Рому — армия, учеба, милиция… Казалось, с его выбором давно уже пора бы смириться и привыкнуть.

«А разве к этому можно привыкнуть?» — прозвучал вдруг в голове женский голос. Тихий, упрекающий. То ли Лизин, то ли Ксюшин — Рома не понял.

Вернулась мама, села за стол, отец тут же обнял ее за плечи:

— Да ладно, ты не грусти. Мы это не один раз уже проходили.

— Жене нужен отец… Она уже привыкла, — обратилась мама к Роме, — видеть тебя каждый день, а тебя опять не будет неделями.

А чего он ждал, спросил себя Рома. Ведь такой маминой реакции и боялся.

— Жене нужен отец, которым она будет гордиться, а не… скучный, сломанный человек.

Мама помолчала и пожала плечами:

— Ну ладно, пока у нас с отцом силы есть, а потом?..

Так далеко Рома не загадывал, что ответить не знал, да и нечего тут было сказать.

— Да ладно, все нормально, мы справимся, — отец как всегда хотел поддержать обоих.

— Ты обещал… — упрекнула мама Рому.

Да. Обещал не возвращаться в полицию, обещал заняться личной жизнью — в начале лета он сам, кажется, во что-то такое верил.

Рома вздохнул:

— Ну извини… «не смогла»… Горбатого могила исправит.

— Тьфу на тебя! — возмутилась мама, но, кажется, отошла и новость более-менее переварила.

Но сидеть с ними дальше не захотела, чуть прибрала со стола и отправилась укладывать внучку. Рома порадовался, что за разговором с Женькой мама успокоится, а потом, попозже, он с ней еще поговорит.

Он не может иначе. И где-то в глубине души мама наверно это знает.

Примечания:

Ничего особенного, но, во-первых, момент со взрывом, конечно, мега неожиданный. Во-вторых, очень понравился Валера, просто красавчик, не ожидала от него такой помощи. В-третьих, не ожидала подарка от режиссеров: на словах Рома едет по проспекту Маршала Казакова и — о, чудо! — в кадре реальный проспект Маршала Казакова)) Когда еще такое счастье привалит:) А когда после этого Рома свернул к Юго-Западной ТЭЦ (а не Северной, к примеру!), режиссеров захотелось расцеловать за адекватность)

Открыть машину Неклюдова, найти «левый» телефон, скачать информацию, закрыть машину и быстренько ретироваться от нее подальше — комбинация довольно простая, но почему-то Рома нервничал. Парень-взломщик, представившийся Олегом, сомнений не вызывал — Айдар, конечно, прислал лучшего, — не суетился, не терялся, действовал быстро. Явно не в первый раз. Но почему-то Роме как раз хотелось побыстрее ретироваться подальше.

Телефон, как и предположил Рома, нашелся под резиновым ковриком. Казалось бы, дело осталось за малым, всего-то скачать инфу, это не может быть долго, но Рома нервничал, и нервы заставляли все время озираться по сторонам — будто Неклюдов сейчас не с Пашкой в кабинете беседует, а вот-вот выскочит как черт из табакерки прямо возле машины.

— Странно… — произнес Олег, и его растерянный тон Роме сразу не понравился. Но что может быть не так?..

Олег переводил недоумевающий взгляд с телефона на подключенный к нему планшет, Рома хотел уже спросить, в чем именно проблема, но не успел. Телефон взорвался.

Рома инстинктивно пригнулся — среагировал на звук, еще не успев сообразить, что произошло, — и как-то очень удачно увернулся от пролетевшей мимо лица какой-то штуки, наверно, телефонной панели. В первые две секунды только ошалело пялился на орущего парня. Затем включилась реакция: оттащил его от машины, захлопнул дверцу, чтобы не привлекать ничьего внимания, бегло осмотрел окровавленное лицо — парню на самом деле крупно повезло, глаз оказался не задет, только кожа на щеке сильно рассечена.

— Потерпи, сейчас!

— Твою-ю-ю ма-а-ать… — продолжал тот стонать, хватаясь за щеку.

— Да не лезь ты грязными руками, хуже сделаешь. — Рома параллельно звонил Свете. Когда та ответила, отдал быстро распоряжения, велев не задавать лишних вопросов. — Давай, давай, вставай! — Рома помог Олегу подняться. По пути набирал номер знакомого врача.

Когда усадил кряхтящего парня на заднее сиденье своей машины, увидел, как к ним уже подбегает Света. Молодец, девочка, быстро.

— Роман Георгиевич… — И с чисто женским любопытством заглянула в салон рассмотреть раненного.

Сунул ей ключи:

— Некогда, Свет! Врача зовут Саид, он встретит тебя на служебной парковке. Ты приедешь — ему позвонишь. Номер я скину. — Рома говорил и набирал Пашу. — Паша, можешь его еще немного подержать?

Надо-то всего ничего, хоть десять минут лишних!..

— Так он от меня только что ушел. Догнать?

Черт!.. Вернуть?.. А не покажется ему это потом странным?.. Одно дело, просто угнали машину. Другое — если его пытались в Управлении задержать подольше…

— Да ладно, не надо. Все, давай. — Рома сунул телефон в карман.

— Роман Георгиевич, а…

— Времени нет! Все, давай, Свет!

Рома в нетерпении махнул рукой, и Света подчинилась, села за руль и тронулась. Когда она отъехала, Рома глянул в сторону треклятой машины Неклюдова — иного выхода не оставалось: тот вот-вот из здания выйдет!

Подбежал, сел, выдернул провода, завелся и лихо дернул с низкого старта. Куда угодно, лишь бы подальше!

Да, Шилов, давно ты чужие машины не угонял…

Заведенный с момента взрыва внутренний мотор разгонял по телу адреналин и заставлял нестись по улицам, благо, движение пока позволяло. В голове сидела одна единственная мысль: вперед! Неважно куда, главное, уехать как можно дальше! Загнать машину в какие-нибудь дебри, где ее нескоро найдут.

На холодную голову он, конечно, действовал бы иначе — ехал бы спокойно, не выделяясь из общего потока, поставил бы машину в любом дворе, — но до холодной головы было далеко.

Маршала Говорова. Краснопутиловская. Позвонил Жека. «Обрадовал», что поперся к дому Фары один. Но сейчас Роме было не до воспитательных бесед. Джексон — большой мальчик, сам справится.

Автовская. Стачек. Хотел свернуть на Автомобильную, но не оказалось разворота. Рома со злостью глянул на знак «движение прямо» и пролетел мимо. А ведь идея была неплоха!.. С Автомобильной на бульвар Новаторов — к стоянке у местного отделения ГИБДД. Последнее место, где станут искать угнанную машину!

Быстрый взгляд в зеркало. Поворотник. Маршала Казакова. Теперь придумать, где бросить машину… Еще звонок. Да что ты будешь делать! Кому он еще нужен?..

— Приняли мы твоего в коробочку, — довольным тоном поведал в трубке голос Валеры. О котором Рома забыл напрочь. — Лихой товарищ попался!.. Мы его двумя экипажами еле сдерживаем, он сейчас по Маршала Казакова в сторону Доблести движется.

Черт!.. Первоклассный из тебя угонщик, Шилов! Просто сказочный! Угонять машину под бдительным присмотром группы наружного наблюдения! Красавец!

— Валера, отбой! Отбой, говорю, снимай своих!

Перекресток с Жукова. Пора сворачивать в первый попавшийся двор и бросать машину. Перекресток с Десантников. Точно пора, дальше по Казакова ехать осталось всего-то ничего — еще три квартала новостроек и залив.

Машину гайцов он даже не заметил — пронесся мимо и понял, что случилось, только услышав вой сирены позади.

Этого еще не хватало!.. Бросил машину, называется!..

Пришлось втопить педаль газа и лавировать среди потока. Сзади завывало так, что реально действовало на и так не совсем спокойные нервы. Придурки, они же так еще больше ситуацию усугубляют!.. А если б какой нервный тип на его месте сейчас запаниковал и с управлением не справился бы?..

— Водитель Пежо М150КР, прижмитесь к обочине и остановитесь! Повторяю! Водитель Пежо М150КР, повторяю, остановитесь!

Предупреждающий в воздух. Прекрасно… Хотел ГИБДД? Вот тебе ГИБДД во всей красе!.. Думай, Рома, думай! Как их сбросить?! Проспект длинный, это хорошо, но он не резиновый, рано или поздно придется сворачивать.

В какой-то момент выстрелы прекратились, сирена стала вроде тише, и к какофонии звуков добавилось истошное кряканье гаишного клаксона. Рома глянул в зеркало: какой-то баран, очевидно, выезжая из кармана, выехал аж в третью полосу, перекрыв собой всю дорогу! Как никогда Рома был рад такой манере езды. Вот мужик попал-то, прямо на гайцов выехал! Странно, что выстрелов не слышал, там все уже должны были притормозить от греха подальше…

Фух!.. Хоть минута форы у него теперь есть. Спасибо, мужик, кто б ты ни был!.. Или это девчонка там за рулем?.. Вполне может быть.

Впереди показались башни ТЭЦ, и Рома не раздумывая свернул туда. Доехал до пустыря, выскочил из машины и бросился через кусты — сирена уже приближалась снова.

Сердце билось где-то в горле и очень хотелось пить. Хреновый из него угонщик получился… Мимо мусорной свалки, неизбежной в таких местах, Рома направился обратно к проспекту. Гайцы должны остаться возле машины, значит, его уже не поймают.

Звук катящихся по грунтовке колес заставил обернуться — сзади подъезжала машина. Слишком знакомая машина… Когда водитель остановился рядом, Рома на всякий случай пригнулся и глянул — не ошибся ли. Слишком не верилось в такую удачу…

— Здорово… — Рома ошалело протянул руку Валере, попутно соображая, как тот здесь оказался. И вывод напрашивался один.

— Повеселился?.. — На обычно очень сдержанном лице Валеры сейчас отражались явные эмоции от только что закончившейся погони.

И «баран» тот, видать, тоже не баран вовсе!..

— Спасибо…

— Даже не буду спрашивать, что это было, — сказал в свойственной ему манере Валера, как всегда оставаясь в стороне от всех легальных и не очень дел Ромы. — Но я тебе скажу такую вещь: по Ленинскому надо было уходить!.. На Казакова всегда гайцы пасутся. Знай и люби свой город…

— Спасибо… В следующий раз учту… — Собственная любимая фраза вызвала усмешку. Постепенно наступал отходняк, сердце подуспокоилось, и мозги заработали получше. Рома достал телефон.

— Короче, куда едем?

— Сейчас, секундочку…

Вызвонил Пашу, объяснил ситуацию, сказал, куда тот должен подъехать, и попросил Валеру подвезти его туда же. По дороге уточнил, он ли перекрыл дорогу. И еще раз поблагодарил. Тот рассказал, как заметил его на перекрестке, удирающего от гайцов.

Паша приехал быстро, Рома поблагодарил Валеру еще раз, извинился, и, когда тот отъехал, направился к ожидающей его машине.

— Ну, что, куда дальше? — спросил Паша.

— Обратно возвращаемся, — вздохнул Рома. — Пальцы там свои оставил.

— Вот черт…

— А что поделаешь?.. Штирлицу вообще сложнее было. Поехали…

Дышалось уже легче. Дело осталось за малым — приехать, помахать ксивами, осмотреть машину и уехать. Внутренний мотор, кажется, потихоньку сбавил обороты. Давно от погони отрываться не приходилось. Отвык что-то.

Ну, Неклюдов!.. Сапер недоделанный!.. А так все просто начиналось…

— Айдар Георгиевич... Ой, извините... Роман Георгиевич, Айдара Шамангалиева...

От этой странной оговорки и встревоженного голоса Светы, напряжение возникло сразу и заставило остановиться, не обращая внимания на идущего рядом генерала. Сообщение о ранении выслушал так, как привык принимать тяжелые новости — с внутренней готовностью. Жизнь такая. Он к ним готов всегда.

Пока летел в больницу, прикидывал, что могло случиться.

— Все равно без дела сижу, может, чего услышу про Чингиза...

— Хорошо, только слушай аккуратно.

Вот видимо и "послушал"... Неаккуратно. На кого же ты напоролся, Айдар? Самого Чингиза?.. Или кого-то из братвы, кто не любит лишних вопросов?.. Или это привет из прошлого прилетел?.. А если Чингиз, то кто он, мать его, такой?!..

Может, это просто "шальная пуля"? Стечение обстоятельств? Оказался не в том месте и не в то время?..

Разберемся... Лишь бы жив остался.

На визг шин у приемного покоя медсестрички в белых халатах, вышедшие покурить, лишь лениво повернули головы — к такому здесь привыкли. У Ромы, пробежавшего мимо них в раскрытые двери, даже параллель успела проскочить: и его, и их работа успела приучить к ранениям и смертям.

Вот только он теперь уже ничем не может помочь другу. Теперь надежда только на них.

Конечно же, не обошлось без препирательств с врачом: убеждений, аргументов в виде ксивы и уверений, что он быстро, осторожно, аккуратно и недолго.

Так и получилось. У Айдара на долго просто не было сил. Их и хватило только на то, чтобы подтвердить: Чингиз.

Дальше... Ровный писк монитора, означающий остановившееся сердце, в первую секунду вызвал растерянность, во вторую — панику. Потом, когда прибежали врачи, бил по мозгам, но сквозь него стучала единственная мысль — он выживет. Ну, это же Айдар! Он не может вот так просто умереть!..

Звонок Паши не отвлек, мыслями Рома был там, в палате. Слушал вполуха информацию, которую только что получил от самого Айдара, отдал распоряжение насчет ориентировок на Чингиза и командировки Климова в колонию, из которой этот самый Чингиз только что вышел. Мыслями был там, за дверью, с врачами. С врачами, что вдруг неожиданно вышли с тем видом, который ни за что не перепутаешь и не поймешь неверно. Писка больше не было. Больше вообще ничего не было. И Айдара тоже больше нет — эта мысль медленно вползла в сознание, пока Рома поворачивался, чтобы заглянуть в палату.

Погасший, уже не нужный монитор. И очень бледный друг на кушетке. По ощущениям в палате тут же стало пусто, хотя объективно изменилось только одно — погасли цифры на экране. Цифры, означавшие, что сердце еще бьется, еще разгоняет по телу кровь. Кровь, которой Айдару не хватило, чтобы выжить.

Та самая кровь, что пульсирует сейчас у Ромы в висках. Так и не случилось отдать долг. И тем самым наконец сказать своего рода "спасибо".

Нет больше ничего. И долгов больше нет.

Нет. Айдара больше нет.

Пусто. В палате.

В душе тоже медленно, подобно клубам дыма, разливалась... пустота.

...Зачем-то съездил в квартиру, потоптался, мешая работать экспертам. Ничего там путного не увидел. Где искать Ханина — непонятно. Остается надежда, что получится установить личность третьего присутствовавшего в квартире.

Потом пришлось заняться текучкой, неминуемым совещанием у Орехова и несколькими встречами. Работал, звонил, ехал, разговаривал — на автомате, потому что должен. И был странно спокоен.

Когда-то Паша Арнаутов, когда убили Марину Трофименко, сказал ему: "Ты как-то страшно спокоен..." Тогда не время было психовать, горевать и предаваться унынию. Тогда надо было воевать. А сейчас... Сейчас Рома и сам не мог понять своего состояния.

Конечно, род деятельности Айдара и, особенно, его прошлое, такое, которое никогда не бывает полностью в прошлом, — достаточные основания, чтобы ожидать: рано или поздно это может случиться. Его гибель не так неожиданна, как могла бы быть.

Но... друг же погиб...

Неужели он все-таки привык к потерям настолько, что они вызывают не острую боль, а лишь чувство пустоты?..

На похороны не успел. Добрался до кладбища, когда уже все было позади. Знал только, что нашлись друзья, кто обо всем позаботился. Как только все успели, чтобы соблюсти мусульманский обычай хоронить в день смерти!..

Боль пришла вечером, дома. Осознал. За беготней дня все было никак не остановиться, а сейчас — дошло. Ведь только что, еще вчера... Айдар был здесь, сидел вот на этом диване...

Сейчас... пустота...

А ведь Айдар всегда был рядом. Неважно, на воле, в тюрьме, в поездках по бизнесу или очередных бегах от правосудия. Для Ромы Айдар всегда был открыт и готов на все. Даже в последние два года, пока друг сидел, это ощущение не исчезало. Если было нужно, Рома добивался встречи. Айдар всегда был на расстоянии звонка.

Теперь... нет. Еще вчера они разговаривали вот здесь... Рома развешивал постиранные вещи Егорки — Ксюша придет поздно, а он в кои-то веки вечером уже дома, решил помочь. Снова говорили о семье... Два года — срок небольшой, но не тогда, когда ты в разлуке со своими маленькими детьми. Сколько дочке Айдара?.. Они же ровесницы с Женькой. За два года подросла, изменилась, сколько всего нового в ее жизни произошло без участия отца... Айдар уже всеми мыслями был там, с ними. Рома на своем опыте все это прекрасно понимал.

Как они там?.. Наверно Роза тоже в какой-то степени понимает, что это могло произойти. Мало ли врагов в прошлом... Понимает, но менее больно ей сейчас, конечно же, от этого не будет...

От этих мыслей, вертящихся вокруг семьи Айдара, стало особенно тяжело. Да, надо было обзавестись своей семьей, чтобы больше жалеть жену и детей погибшего друга, чем умершую дружбу. Нет, дружба, конечно, останется. Он отомстит, найдет Чингиза... Айдар навсегда останется другом и братом. Кровным.

И память о нем с Ромой будет всегда.

Развернувшись в дверях, Рома прошел на кухню — все так же тихо, чтобы не разбудить своих. Достал бутылку и стопку, тихонько прикрыл дверцу шкафчика, чтобы не хлопнула. Налил на глоток.

Ты хотел мира, Айдар. Хотел спокойно жить, зарабатывать, растить детей, оставив прошлое в прошлом... Но это война. И от нее никуда не убежать.

Покойся с миром, брат.

Да будет Аллах милостив к тебе.