Вторая звезда Ориона (джен)

1975. Шипы

Каждый год в сентябре, возвращаясь в Хогвартс, Сириус первые дни был сам не свой. Джеймсу он казался каким-то заледеневшим, покрытым коркой заторможенного послушания. Но проходила неделя, Блэк оттаивал в тепле гриффиндорской гостиной, и вся его безбашенность, которую долгое лето утрамбовывали внутрь, вырывалась наружу бешеным шквалом.

Осенью четвёртого курса всё было так же, да не совсем. Зная друга как облупленного, Джеймс чувствовал, что летом произошло нечто, о чём Сириус умалчивает и что его гложет. Эта недосказанность висела между ними, как снитч, маячащий на границе зрения, — вроде ничем не мешает, но, боггарт его побери! Невозможно думать ни о чём другом, пока его не схватишь. К тому же из-за этой тайны Сириус был более замкнутым и агрессивным, чем обычно.

Вечером, когда они остались в мальчишеской спальне вдвоём, Джеймс пихнул друга в плечо и спросил:

— Ну? Что она в этот раз сделала, а, Бродяга?

— Кто? — напряжённо уточнил тот.

— Да мать твоя, кто!

Сириус покачал головой.

— Да ничего нового.

— Тогда в чём дело? Я же вижу! Ты, типа, конечно, не обязан ничего рассказывать… Но я могила и всё такое.

Сириус долго молчал, нервно кусая заусенец, хотя обычно таких привычек за ним не водилось. Затем он огляделся, как бы убеждаясь, что они наедине.

— Я не знаю, сможешь ли ты меня дальше терпеть после такого… — проговорил он сумрачным тоном.

— Терпеть? Да ты же мой лучший дружбан, Бродяга! Блин, да даже если ты убил кого-то, я тебя не кину! Но ты же никого не убивал? — уточнил он с нервным смешком.

— Нет. Я просто… подглядывал за девушкой.

Джеймс поводил бровями.

— И? Ты такой пришибленный, словно она ну как минимум оказалась вейлой!

Сириус усмехнулся.

— Это бы многое объяснило…

Джеймс почесал затылок и вдруг сказал серьёзнее:

— Я догнал, походу. Ты запал на кого-то, да? А она что?

— Ничего я не запал!

Глаза Джеймса озорно блестели, но он сдерживался и не сыпал шутками.

— Как скажешь, Бродяга, как скажешь. Но, знаешь, вредно держать в себе, так что, если решишь поделиться, мои уши к твоим услугам, — он рассмеялся. — Я ничего не спрашиваю, но она блондинка или брюнетка? Только не говори, что рыжая!

— Не рыжая.

— Фу-ух! Всё, главное выяснили, теперь я спокоен!

Сириус не смог сдержать смешка. Джеймс одарил его искрящимся, но мягким взглядом.

— Хорошо, что дело не в твоей семейке, — добавил он.

— Вообще-то в ней, — вздохнул Сириус.

— В смысле? — нахмурился Джеймс. — Мать вжарила тебе за неправильный выбор девчонки?

Сириус криво усмехнулся и отошёл к окну. Друг последовал за ним.

— Ну, можно и так сказать, — неохотно признал Сириус. — Вжарила сильно заранее и, видимо, поделом.

— Что?! — не поверил ушам Джеймс. Взяв Сириуса за плечи, он встряхнул его. — Она никогда и ничего не делает тебе «поделом», слышишь?! Просто даже мысли такой не допускай, пожалуйста, Бродяга!

Сириус сглотнул.

— Речь… речь про Ригель.

— Так, и что с ней?

— Не прикидывайся дурачком! — вдруг вспылил Сириус.

Джеймс нахмурился, пытаясь сопоставить всё сказанное до этого.

— Погоди, ты же не хочешь сказать, что это за ней ты подглядывал?

Сириус кивнул.

— А зачем?

Он закатил глаза.

— Воу, — сказал Джеймс. — Воу.

Он невольно отступил на пару шагов, и Сириус остался стоять у окна один, ссутулившись. Он упёрся лбом в стекло, занавесив лицо длинными волосами и нахохлив плечи. В его позе было столько одиночества и потерянности, что отторжение, которое Джеймс невольно испытал, тут же потонуло под волной сопереживания, и он шагнул обратно к другу.

— Ладно, Бродяга. Да, это странно, — признал он. — Такого я не ожидал. Но это не значит, что я от тебя отвернусь.

Он ободряюще положил руку Сириусу на плечо.

— Запачкаешься, — проронил тот.

— Уф-ф, Мерлин, прекращай! Слушай, ну Ригель — красотка, тут без вопросов вообще.

Сириус покосился на него, и Джеймс со смехом вскинул руки.

— Не-не, я не претендую! Ты же знаешь, для меня существует только Лили, — он театрально прижал руку к груди, заставив Сириуса наконец улыбнуться.

Немного расслабившись, тот рискнул поделиться:

— Я правда чувствую себя так гадко от того, что не могу выкинуть её из головы… Мы давно живём в разных частях дома, но всё равно ведь близко. И я вижу иногда её вещи, типа бельё… знаю, что не должен так реагировать на них, но…

Джеймс молча слушал, внимательно глядя другу в глаза и мягко кивая. Подбадриваемый этим, Сириус продолжал:

— Раньше такого не было. Но этим летом… — он покачал головой. — Это что-то животное. Я впервые рад, что она на другом факультете, блин! Не представляю, как возвращаться домой и снова каждый день… — он тяжело вздохнул.

Джеймс прочистил горло, немного смущённый, и предложил:

— Может, замутишь с другой девчонкой, и пройдёт?

— Надо попробовать…

— Но знаешь, — добавил Джеймс, пожав плечами, — если бы вдруг выяснилось, что Лили моя тайная сестра, я бы послал всех в жопу Салазара и всё равно бы её добивался! Потому что нам суждено быть вместе, и это не обсуждается!

— Как ты это понял, а? — спросил Сириус неожиданно серьёзно, хотя обычно лишь подшучивал над влюблённостью друга.

— Не знаю, я просто чувствую, что мне никто другой не нужен. Она сияет, как солнце, и меня в дрожь бросает, когда она входит в класс, даже если я её не вижу, — объяснил Джеймс с какой-то беспечной простотой. — А ты что чувствуешь?

— Ничего похожего… Скорее адский зуд, как будто дюжина докси покусала.

* * *

Амикус Кэрроу был шестикурсником, плечистым и коренастым, с нависающими бурыми бровями и кулаками, что твой бладжер. Сириуса до одури бесило, что этот детина ошивался рядом с его сестрой. И неважно, что они вместе играли в сборной Слизерина по квиддичу.

Поэтому они с Мародёрами придумали план, как отвадить Кэрроу от Ригель, да и от квиддича вообще. Пользуясь мантией Джеймса, они преследовали слизеринца и швырялись в него сломанными квиддичными шарами, которые предварительно стащили из школьного ангара. Кончилось всё тем, что Кэрроу ухватился за мантию и стащил её, обнажив лица обидчиков, а потом нажаловался на них преподавателям, и парней наказали, отправив по одиночке ремонтировать барельеф на стенах в разных частях замка.

Так Сириус оказался в скучном одиночестве в гербологической секции библиотеки — стоял на стремянке, уныло утыкая палочку в обгоревшую часть стены и направляя в неё чары. Когда из-за шкафов вышла Лили Эванс со своим рыжим хвостиком и стопкой книг в руках, он порадовался хоть какой-то компании.

— Что ищешь? — спросил он, заставив её ойкнуть от неожиданности.

Девчонка вскинула удивлённый взгляд наверх к нему.

— Ты что там затеял? — насторожилась она.

— Ничего. Я, наоборот, отбываю за другие затеи, — честно признался он.

Она хмыкнула, как бы говоря: «Поделом», и отвернулась к стеллажу с книгами. Сириус вложился в ремонтные чары, быстро счистив гарь с каменного вензеля, и спрыгнул с лестницы.

— Боже… — прошептала Эванс.

— Да не буду я тебя доставать. Скажи реально, что ищешь. Я тут уже третий день маюсь, сто раз все полки осмотрел.

Лили окинула его подозрительным взглядом, но названия книг озвучила. Сириус помог найти и достать их с высоких полок.

— Спасибо, — удивлённо сказала Эванс. — Неужели дисциплинарные наказания правда работают и исправляют хулиганов?

Сириус криво усмехнулся.

— Я галантный джентльмен вообще-то, — он отвесил ей шутовской поклон.

Лили рассмеялась.

— Давай помогу тебе отнести книги? — предложил он, чтобы под благовидным предлогом свалить из библиотеки.

— Да я могу их левитировать… Но ладно. Спасибо.

Они продолжали болтать, пока он нёс её тома, и постепенно Эванс оттаивала. «А она не такая уж и зануда», — подумал Сириус после её неожиданно остроумной шутки.

Поднявшись в гостиную Гриффиндора, он направился вместе с сокурсницей в женское общежитие, и, поскольку он шёл просто чтобы занести книги, а не чтобы с кем-то обжиматься, зачарованная лестница пустила его. Поставив фолианты к другим запасам Эванс, он приметил там необычно яркие обложки.

— Ого, а это что?

— Ничего особенного. Просто…

— Они что, магловские? Можно полистать?

— Э… Ну да…

Он открыл странную маленькую мягкую книжку и вдохнул причудливый запах. На одной из страниц ему бросились в глаза подчёркнутые карандашом строки: «Птица с шипом терновника в груди повинуется непреложному закону природы; она сама не ведает, что за сила заставляет её кинуться на остриё и умереть с песней. В тот миг, когда шип пронзает ей сердце, она не думает о близкой смерти, она просто поёт, поёт до тех пор, пока не иссякнет голос и не оборвётся дыхание».

— Там типа про Австралию… и про запретную любовь, — пояснила Лили смущённо. — Можешь взять почитать, если вдруг интересно.

— Да не, — ответил он, но продолжил держать книгу в руках. — Слушай… А можно странный вопрос? Насчёт обычаев маглов… Как у них смотрят на отношения между родственниками? Это табу или нормально?

Лили цыкнула и отвернулась.

— Боже! А я ведь правда поверила, что ты умеешь не быть засранцем!

Сириус мысленно выругался, поняв, что для девчонки вопрос прозвучал как очередная попытка чистокровного сноба поддеть её по поводу происхождения. Лили вырвала книгу из рук Сириуса, а у него внутри будто что-то обвалилось.

— Я не хотел тебя обидеть, — тихо сказал он. — Я правда почти ничего не знаю о маглах. Мне интересно.

— Ага, и ты нашёл что спросить!

Он пожал плечами с деланным безразличием. Её реакция была по большому счёту красноречивым ответом. В любом из миров запасть на собственную сестру — это грязно и гадко, о таком лучше даже не заикаться. Он узнал то, что хотел, вот только легче от этого ничуть не стало. Он почувствовал себя мерзким извращенцем, каковым, судя по всему, и являлся. И Эванс после этого вопроса видела его насквозь, да ведь? Вот же позорище!

Он ещё мог бы притвориться, что просто хотел оскорбить её как маглорождённую. Какой-нибудь едкий комментарий в духе «Для животных ведь это нормально» сработал бы. Но Сириус не собирался прибегать к такой подлости. Впрочем, и совсем помолчать не смог.

— Если будешь на каждую фигню обижаться, то никто с тобой так и не начнёт общаться, Эванс! Только этот твой слизеринец с вонючими патлами! — бросил он и быстро направился к выходу.

— Как будто мне нужен кто-то кроме него! — крикнула она вслед.

* * *

Осень пятого курса оказалась очень познавательной для Сириуса, но отнюдь не в плане учёбы. Напротив, на уроках он бывал реже обычного, проводя время то с одной девушкой, то с другой, пока наконец не сошёлся с семикурсницей, которая оказалась не прочь открыть перед ним завесу женских тайн. По ночам он рассказывал Мародёрам такое, что у тех глаза на лоб лезли от зависти.

Но вот настало Рождество, а вместе с ним и каникулы, и, как всегда, возможность остаться на это время в Хогвартсе была для Блэка лишь иллюзией. Конечно, его забрали домой. И если летом, сталкиваясь с Ригель, он чувствовал просто неопределённый зуд, то теперь, приобретя опыт, уже ясно и детально представлял, чего хочет. То, что должно было излечить его от одержимости, сделало её лишь навязчивей. Он чувствовал, что каждый день и каждая ночь под одной крышей с сестрой толкают его к преступной черте.

Когда он поспешно накидал вещи в сумку и решил распрощаться с фамильным домом, стояли трескучие морозы. Он не знал, куда бежит и как собирается выживать, но оставаться в особняке на Гриммо 12 было больше невозможно. Он скользил по ночному коридору, чтобы навсегда исчезнуть отсюда, и вдруг услышал тихий оклик:

— Сириус?

Сердце упало. Это был её голос. Он замер и обернулся к сестре. Её ночная сорочка оставляла открытыми тонкие нежные руки и ключицы, а под кружевной тканью угадывались контуры девичьей груди. Взгляд Ригель тяжело сверлил сумку в его руках.

— Ты…

— Я не могу здесь больше оставаться, — хрипловато сказал он. — Пожалуйста, не говори матери.

Серые глаза Ригель сверкнули, как звёзды. Она сделала шаг к брату.

— Можно я с тобой?

Его будто ошпарило, и он отпрянул к стене.

— Нет!

Ригель нахмурилась.

— Почему? — спросила она жёстко. Иногда её интонации были почти как у матери.

— Ты… не потянешь! — бросил он. — Думаешь, сбегать из дома — это приключение? Ты ничего не знаешь об улицах! Не хочу носиться с тобой и защищать от каждого ветерка!

Взгляд Ригель потемнел, словно звёздное небо заволокло грозовыми тучами. Сердце Сириуса сжалось от вины. Он не хотел ранить сестру словами, но никакого другого ответа на ум не пришло, а теперь он не мог умолкнуть.

— Да и зачем тебе сбегать? Ты же идеальная дочурка, слизериночка без нареканий!

Ригель скрестила руки на груди и презрительно усмехнулась.

— Посмотрите только на него: как испугался! Ну беги-беги, братец, пока пол тут своим ядом не прожёг. Даю тебе десять минут форы, потом бужу матушку. Посмотрим, как далеко ты успеешь слинять.

Вырвавшись из особняка, словно из котла с кипятком, он обернулся псом и благодаря этому смог скрыться от родителей. Когда через пару дней, закоченевший и припорошённый снегом, он возник на пороге Поттеров, Джеймс совсем не удивился и сразу всё понял.

1976. Колдография

Февральский матч против Когтеврана кончился для Ригель плачевно. Скверная погода, в которой не то что снитч, даже охотника не разглядишь, взаимные обиды внутри команды и странное онемение чувств, не покидавшее Ригель уже полтора месяца после побега брата, — всё это не оставляло шансов на победу, а во втором часу игры, когда очередная снежинка показалась снитчем, и Ригель метнулась за нею ввысь, её ногу от колена до бедра вдруг опалило взрывной болью. Это было хуже, чем обычное попадание бладжера. Не удар, а прожигающий до кости выстрел. Лишь чудом Ригель не отпустила древко метлы и сумела посадить её на заснеженное поле, хотя перед глазами стояли слёзы и чёрные пятна.

Сейчас она лежала в больничном крыле и размышляла. Бладжер был проклят и, скорее всего, кем-то из своих. За позицию ловца всегда была конкуренция, и многие считали, что Ригель получила её незаслуженно — только за фамилию. Февральское ненастье было прекрасным способом вывести её из игры, оставшись скрытым за пеленой метели. Впрочем, Ригель была почти уверена, что это Кэрроу. Вопрос в том, нажаловаться ли на него матери или мстить самой? Первый вариант был значительно проще и эффективней, но бил по гордости.

Хуже всего было то, что в глубине души Ригель и сама сомневалась, что заслуживает позицию ловца. Да, она была внимательна и отлично подмечала мелкие детали. Увидеть снитч не было для неё проблемой. И да, она неплохо летала. Но особо лихих кульбитов, в отличие от того же Поттера, например, не выписывала. И главное, ей было некомфортно в агрессивной суматохе матчей, где большинство игроков вдвое превосходили её по весу и проносились мимо подобно гигантским боровам, всякий раз грозя сбить её с метлы.

Спрашивается, зачем вообще играть, если не нравится? Но она с детства восхищалась квиддичем, ведь со стороны он выглядел так захватывающе и грандиозно, поэтому попросилась в школьную сборную. А отступать теперь — значило признать слабость и поражение. Нет уж, лучше терпеть этих потных мальчишек рядом, чем сдаться. Тем более теперь, когда её пытались силой и угрозами вытурить из сборной.

От мрачных мыслей её отвлёк многоголосый шум у кровати напротив. Там лежала девочка из Пуффендуя, и сейчас вокруг неё собралась целая толпа однокурсников. Они смеялись, подбадривали её, принесли каких-то гостинцев.

Ригель нахмурилась и отвернулась. К ней никто не приходил, даже брат. Особенно брат. Но она твёрдо сказала себе, что это неважно. Весь этот шум только раздражает.

Наконец мадам Помфри разогнала пуффендуйцев, и Ригель вздохнула с облегчением. Но не прошло и десяти минут, как девчонка обратилась к ней:

— Как вы там два часа летали в такую пургу — ужас просто! — сказала она. — Я на трибунах чуть не заледенела.

Ригель хмыкнула.

— Хочешь шоколадную лягушку?

Она окинула пуффендуйку подозрительным взглядом. С чего такое дружелюбие? Что ей нужно?

— Ради чего ты это предлагаешь?

— Что? Ну, просто пообщаться. И потом, мне столько сладостей принесли, что я за целую неделю не управлюсь! Угощайся.

Девочка обезоруживающе улыбнулась и бросила Ригель пятиугольную коробочку. Легко поймав её, та покрутила угощение в пальцах.

— Я Хлоя, кстати, — представилась соседка, когда Ригель всё-таки сочла приемлемым съесть лягушку.

Они провели вместе в больничном крыле пару дней, и Ригель была вынуждена признать, что лёгкое и беззаботное общение грело душу и скрашивало неприятные часы, когда её кости и мышцы восстанавливались. Почему Хлоя здесь, она так и не выяснила: пуффендуйка отмахивалась и уходила от ответа.

Как бы то ни было, с ней было весело. И Ригель, наверное, никогда в жизни не ела столько сладостей!

Распаковав очередную вафельную трубочку, она закусила её (дома матушка за такую вульгарность могла бы и по губам ударить!) и раскрутила коллекционную бумажку-вкладыш. Но стоило ей увидеть, что там изображено, и Ригель вскрикнула, разом выронив карточку из рук и трубочку изо рта. Картинка упала на пол, тут же свернувшись обратно в рулончик, но изображение продолжало пылать в воображении вопиющей пошлостью. Там был изображён молодой мускулистый мужчина, абсолютно обнажённый! Он стоял вполоборота, прикрывая рукой срам, но бравируя рельефным лоснящимся торсом, играя мышцами груди и томно усмехаясь. Какой ужас! Она не должна была этого видеть! Это так грязно, вульгарно, низменно! Кто вообще делает такие карточки! И как эта мерзость попала в школу?!

Всё это звучало в голове Ригель голосом матери. И одновременно она чувствовала постыдный жар, вспыхнувший внизу живота и разливающийся оттуда по всему телу.

— Что там? — спросила Хлоя взволнованно, приподнимаясь на кровати.

Она подошла, подобрала с пола карточку и ойкнула, поглядев на неё, а потом прижала к груди.

— Это же сам Фиестус Латунный! Ничего себе тебе повезло!

Хлоя протянула ей карточку, но Ригель отстранилась.

— Мне это не нужно. Забери, пожалуйста.

Хлоя бросила взволнованный взгляд на мужчину и тут же отвернула карточку изображением вниз.

— Мерлин! Он такой горячий, что расплавиться недолго, да?

— Он отвратительно слащавый, — заявила Ригель, пытаясь справиться с собственными непонятными чувствами. — И не имеет никакого достоинства, раз выставляет себя на всеобщее обозрение.

Хлоя хихикнула, смутилась, пробормотала что-то и отошла к своей кровати.

Вскоре Ригель поправилась, и её выписали из больничного крыла. И хотя расстались они с Хлоей вполне дружески, было ясно, что много общаться не получится, ведь они были на разных факультетах и курсах.

Ригель шла на ужин в Большой зал, когда вдруг увидела брата в нише за колонной. Сириус прижимал к стенке какую-то девушку и думал, видимо, что со стороны их незаметно. Его руки бесстыдно шарили под мантией девицы, а губы ловили её поцелуи. И снова Ригель бросило в жар, а в памяти сам собой всплыл образ того беспардонного красавца с колдографии.

Её охватила буря противоречивых чувств и желаний, часть из которых она не могла или не желала осознавать. Но среди них точно была тяга подойти к вульгарной парочке, отдёрнуть брата за волосы от этой шлюхи и влепить ему пощёчину. А ещё было желание развернуться на каблуках, убежать в слизеринскую спальню и расплакаться. Ни того, ни другого Ригель не сделала. Она прошла мимо колонны, будто бы ничего не замечая, и устремилась за факультетский стол. Сев на своё место, она попыталась справиться с учащённым сердцебиением и расчистить мысли. Ей ведь ещё Амикусу мстить. Не до Сириуса сейчас.

Совы разнесли вечернюю почту, и на стол легло несколько газет. Ригель взяла выпуск «Пророка», пытаясь отвлечься с помощью чтения. Но статья на первой полосе была тревожной, а чёрно-белая колдография изображала странного лысого человека с вертикальными штрихами зрачков. Его кожа была болезненно-бледной и неровной, точно змеиная, а в безгубой прорези рта виднелись острые зубы. «Новый кандидат в министры магии бросает угрожающие лозунги!» — гласила подпись. Ригель смотрела на портрет заворожённо, со смесью отвращения и любопытства. Кипевшие внутри неё страсти начали затихать, словно бурный речной поток, который наконец нашёл подходящее русло.

«Он даже на мужчину не похож, — подумала она с мрачным облегчением. — Если мне будет нравиться он, ничего страшного точно не случится».