Джон и Маргарет. С открытыми глазами. (гет)

Дом на Харли-стрит всегда отличался утонченным вкусом, изяществом вечеров и легкостью общения. И свежая обивка мебели, и вышколенные слуги, и разбросанные по дому милые безделушки вкупе с тонкими ароматами цветов и свежими фруктами в вазах — все говорило о том, что обитатели этого дома — счастливейшие из смертных. 

Хозяйка дома, миссис Шоу, принадлежала к числу тех избранных людей, чья добрая душа и живость общения привлекали к себе множество приятных людей и приятных событий, а самым горьким несчастьем ее жизни стал брак с пожилым генералом, который не стал слишком сильно обременять свою супругу и уже через три года оставил ее хотя и безутешной, но весьма состоятельной вдовой. 

Этот краткий союз оставил миссис Шоу дочь Эдит, а также глубокую скорбь о своей загубленной юности и непреклонную убежденность в том, что в брак необходимо вступать исключительно по взаимной склонности. И последующие два десятка лет беззаботной, финансово обеспеченной жизни, в которой  только миссис Шоу решала, что подавать на обед и какой морской курорт предпочесть в этом году, решительно убедили её в этой мысли. Особенно охотно делилась она этими убеждениями со своей сестрой, миссис Хейл, которая вышла замуж едва ли не против воли родителей за своего ровесника, юного и прекрасного мистера Хейла, который только начинал свою духовную карьеру. 

«Я всегда говорю милой Эдит, хотя я нисколько не тороплю ее замуж, нет, что она должна выбирать сердцем», — любила повторять миссис Шоу своей сестре в те редкие минуты, когда та приезжала в Лондон.  Миссис Хейл, потеряв в последнее время всякую надежду, что муж получит приход получше и побогаче захудалого Хелстона, и всегда надевая для поездки в Лондон одну и ту же шаль, так как другой шелковой шали у нее не было, считала за лучшее молчать в ответ, не спорить с сестрой и не расстраивать ее и саму себя. 

Дочь миссис Шоу, до недавнего времени мисс Эдит Шоу, унаследовала все лучшие черты своей матери, а в чем-то даже и превзошла ее. Она определенно была миловиднее, чем мать в свои молодые годы, не так серьезно размышляла о жизни и вышла замуж не за старика, а за привлекательного и веселого капитана Леннокса. 

Капитан же Леннокс, окруженный такими превосходными дамами, и вовсе не желал для себя ничего лучше; он нежно любил жену, тратил средства разумно и имел все шансы дожить до глубокой старости счастливым отцом семейства. 

Когда Маргарет, в глубоком трауре, тихая, будто придавленная горем, приехала из Милтона, миссис Леннокс со дня на день ожидала рождения своего первенца. Несмотря на исключительное внимание к потребностям Маргарет и все нежные слова утешения, которые много раз повторяли ей миссис Шоу и Эдит,  все обитатели дома радостно ожидали предстоящего пополнения, а когда спустя неделю миссис Леннокс благополучно разрешилась наследником, о Маргарет практически забыли. Она была только рада этому обстоятельству, так как никто не докучал ей расспросами о событиях в Милтоне, не будил жалостью к ней тяжелых воспоминаний, и она могла находиться в своей комнате столько, сколько ей было необходимо, чтобы тихо переживать свое горе. 

Когда первая и самая сильная боль отступила, Маргарет сосредоточилась на ребенке. Ни долгие разговоры миссис Шоу и Эдит, ни забавные истории капитана Леннокса, которые тот привозил из клуба, не отвлекали ее от тяжелых мыслей так, как новорожденный племянник. В отличие от Эдит, которая впервые держала на руках младенца и, естественно, чувствовала себя неуверенно, Маргарет уже имела некоторый опыт общения с детьми: будучи дочерью сельского священника, притом в довольно бедном приходе, она привыкла навещать прихожан и помогать им в их повседневных заботах. Старики, дети, больные, одинокие женщины были ее самыми частыми собеседниками, а кричащие младенцы и беспомощные старухи не вызывали чувства растерянности. Миссис Шоу, всегда стремившаяся ко всему прекрасному, восторженно знакомила дочь с самыми приятными сторонами младенческой жизни, поминутно вспоминая, каким ребенком была сама Эдит. Она охотно делилась своим опытом о том, как воспитывать детей, как их одевать и петь им веселые песенки; но проблемы больного живота, громкого крика или просто плохого настроения младенца всегда адресовались няне или Маргарет. 

Маленький Шолто, как назвали ребенка в честь шотландских предков капитана Леннокса, отвлекал Маргарет от собственной скорби, будил в ней воспоминания о счастливой юности, проведенной в родительском доме, и радовал своим тихим сопением, когда засыпал у нее на руках. Ребенок был так беспомощен и раним, так нуждался в заботе, что Маргарет начала все чаще выходить из своей комнаты и все больше проводить времени в детской или у Эдит. 

Миссис Шоу считала, что Маргарет стала совсем прежней; Эдит говорила, что Маргарет всегда была слишком серьезной. Верная Диксон, которая после смерти миссис Хейл стала горничной Маргарет, считала, правда, что юная хозяйка улыбается не так много, как в Хелстоне, слишком задумчиво смотрит на проезжую часть и слишком много читает, поэтому по-прежнему недобрым словом поминала Север в целом и Милтон в частности. Но у нее всегда под рукой было верное средство: заметив печальное, сосредоточенное лицо Маргарет, она делилась своими подозрениями, что неопытная мать может простудить ребенка, а няня недостаточно нежна к Шолто. Морщинки на лбу Маргарет разглаживались, она бросала благодарный взгляд Диксон и шла в детскую.