Время, хранящее тепло (гет)

На следующее утро Инеж, Матти и Каз вернулись в Пелтон, оставив Уайлена и семью Фахи провести еще несколько дней вместе.

Пока Инеж и Колм прощались, а Джеспер присел на корточки перед Матти, Уайлен потянул Каза в сторону.

— Мы можем поселиться с тобой, — сказал он, кивнув на Джеспера. — В Пелтоне. В любое время. Если с нами рядом будет проще?

Каз молчал несколько мгновений, наблюдая, как Инеж нежно улыбается на какие-то слова Колма. Ее улыбка была беззаботной, открытой, свободной от страдания и мрачного прошлого, от которого его Инеж так до конца и не освободилась. Он покачал головой, но с благодарной улыбкой.

— Пока нет, — ответил он. — Но спасибо, купчонок. За всё, — добавил он и дружески взъерошил рыжевато-золотые кудри Уайлена.

Уайлен нахмурился и оттолкнул его руку.

— Ты сущее наказание, Бреккер, — проворчал он в ответ, но даже не пытался скрыть смех в голове. — И пожалуйста. Пиши нам, если тебе что-то понадобится, ладно? Я серьезно, Каз — вообще что угодно.

Слишком быстро Каз, Инеж и Матти погрузились в кэб и отправились обратно домой.

* * *

Они вернулись к тихой жизни в Пелтоне, словно между ними ничего не изменилось.

Ни тот, ни другой не упоминали об украденном поцелуе.

Каз не мог говорить об этом, не мог спросить Инеж, что он значил или почему она сделала это. Его охватило чувство вины за то, что он воспользовался ее уязвимостью, поцеловав ее, когда она понятия не имела, кто он для нее на самом деле, и в кои-то веки чувство вины не было легким для сердца Каза Бреккера. Неделя проходила, а он упрямо молчал об их общем секрете, решительно настроенный подавлять чувство вины, пока не найдет способ вернуть Инеж память.

Если найдет способ вернуть Инеж память. Ничто не вызвало у нее даже искру узнавания, несмотря на встречу с Казом, Джеспером и Уайленом. И по-прежнему никаких признаков письма, которое Каз так отчаянно ждал: единственная реалистичная возможность, которую он увидел, чтобы дать Инеж шанс вернуть прошлое. Тем не менее, думал он, наблюдаемая инвестиция никогда не умножается. Письмо скоро придет, а если нет… что ж. У Каза в рукаве было припасено несколько крайних вариантов, если до этого дойдет.

А пока Каз в основном проводил время в попытках не зацикливаться на том, почему Инеж игнорирует их поцелуй той ночью в Кофтоне. Пожалела ли она об этом в тот же самый момент? Поняла ли, что он желает ее в определенном смысле? Поняла, что в этом смысле он ей не нравится?

Казу предстояло ждать почти целый месяц, прежде чем хоть один из этих вопросов наконец получит ответ.

* * *

Ничто в их повторном сближении не было запланированным.

Был обычный Mittendag, спокойный солнечный день в Новом Земе, теплый воздух пах цветами апельсина и жимолостью. Каз провел утро в крошечном кабинете своего съемного дома, разбираясь с длинным письмом от Аники, а потом просматривая доходы Колма. Прибыль от юрды Колм всего лишь сохранял на стандартном банковском счете, и, обнаружив это во время Мавануски, Каз не стал слушать его отговорки, зная, что, вкладывая с умом, прибыль можно по меньшей мере утроить.

Пока он шел к дому Инеж, голову наполняли потенциальные инвестиции для Колма, цифры, акции и спекуляции бесконечно множились в мыслях.

Улыбка Инеж, когда она открыла дверь, хотя бы немного помогла отвлечь его.

Они вместе приготовили ужин, к этому моменту уже привыкнув стряпать вдвоем на крошечной кухне Инеж. Матти помогал, когда мог (даже если он больше устраивал бардак, чем действительно помогал). В их жестах присутствовала непринужденность семейной жизни, которая никогда им полностью не удавалась в Кеттердаме с их не самыми честными карьерами.

После ужина они помыли тарелки, и Каз уложил Матти в кровать, тогда как Инеж вышла на улицу, чтобы загнать кур в курятник. Матти настоял, чтобы Каз прочитал ему главу из последней приключенческой истории. Это болезненно напомнило о той блаженной неделе в Кеттердаме, когда они с Джорди верили, что вот-вот сколотят состояние. Джорди купил себе целую библиотеку рассказов и каждый вечер читал Казу, пока тот не засыпал рядом с ним в теплой мягкой кровати, которую они делили в пансионате.

По крайней мере сейчас Каз мог гарантировать безопасность Матти. Ни он, ни Инеж никогда не позволят причинить вред их сыну, ведь они оба всю свою юность развивали способность защищать себя и тех, кого любят.

С ностальгией по Джорди и детству и болезненным желанием вернуть время вспять, чтобы знать Матти с самого начала, Каз прохромал обратно вниз. Инеж уже вернулась, приглушила масляные ламы и стояла, скрестив руки, глядя в темное окно.

— Инеж? — голос Каза звучал грубее, чем обычно, уставший от чтения и сдавленный волнением.

Повернувшись на звук его голоса, она выглядела такой маленькой, хрупкой и потерянной, что единственное, чего он хотел — унести ее обратно домой и больше никогда не выпускать из поля зрения.

Каз погрузился в расплавленные глубины ее взгляда, внимательность ее глаз, и шаг запнулся. Ее челюсть была напряжена, руки опустились по бокам, и он заметил, что она слегка покачивается с пятки на носок: боевая стойка, которую он узнал в ее первый день в качестве Призрака. Каз инстинктивно тоже подобрался, хотя и не знал для чего.

До тех пор, пока она не устремилась к нему, быстрая, текучая и беззвучная, и он оказался затянут в ее орбиту, беспомощно падая к ней.

— Каз, пожалуйста? — голос Инеж был мягким и нежным, как и ее руки, поглаживающие его накрахмаленную белую рубашку, натягивая ее у него на груди.

Инеж поднялась на цыпочки, захватив его губы своими, прижимаясь к нему гибким, до боли знакомым телом.

Он знал, что это неправильно, что он должен отстраниться, мягко отодвинуть ее. Как должен был сделать на ферме Колма.

И всё же сейчас, как и тогда, он был беспомощен перед своей любовью.

На ее губах остался вкус пряного сулийского чая и горько-сладкое эхо памятных объятий в далеких чердачных комнатах, которые они когда-то звали домом. Каз затянул поцелуй, не в состоянии оторваться от соблазнительных губ, его руки по собственной воле потянулись намотать на палец прядь черных волос, провести по линии челюсти, по дуге бровей.

Медленно они отстранились друг от друга.

— Инеж, — выдохнул Каз, прижавшись к ее лбу своим.

Ее ладони лежали у него на груди, и она медленно сжала их в кулаки, натянув его рубашку.

— Каз, — ответила она сладким гипнотизирующим голосом. — Пошли наверх?

Каз испустил дрожащий выдох и кивнул, не в состоянии говорить.

Инеж провела его наверх к своей комнате, потянула к кровати. Они упали на матрас, переплетясь друг с другом. Ловкие пальцы Инеж уже расстегивали его пуговицы. Ее ноги обхватили его талию, его руки вокруг нее, и она целовала его неустанно, отчаянно, стянув теперь уже расстегнутую рубашку с его плеч.

Она провела пальцами по голой коже его живота, груди, подтолкнула его руки вверх, чтобы окончательно избавить от рубашки, и он задрожал под ее прикосновением. Однако его тело реагировало так не из-за страха или тревоги — подобного не бывало уже давно, — а из-за воспоминаний, предвкушения. Ее вес, ее фигура, ощущение ее тела под пальцами: всё было так до боли знакомо, что Каз чувствовал себя пьяным от ее близости.

Инеж провела руками вдоль его тела, задержавшись на татуировках. «Р» на бицепсе, ворон и чаша на предплечье, сердце и кинжал на левой половине груди.

— Чувствую, за этим могут скрываться интересные истории, — пробормотала Инеж, ее прикосновение было словно огонь на его обнаженной коже.

Каз сглотнул и кивнул.

— Я расскажу тебе о них, — пообещал он. — Когда-нибудь.

Инеж наклонилась и поцеловала кинжал над его сердцем: татуировка, за которую Каз заплатил Фабрикатору небольшое состояние, когда Инеж вернулась к нему из первого долгого путешествия на «Призраке».

Они быстро раздели друг друга, словно осознавая потерянные годы и не желая больше тратить время. У Инеж было немного больше шрамов, чем помнил Каз — наверняка остались после последнего рокового плавания, что бы с ней тогда ни произошло, — и она стала круглее, мягче в некоторых местах. Их сын оставил отпечаток на ее теле. Ну и мирная жизнь, которую Инеж вела здесь. И Каз ничего так не желал, как часами заново изучать ее очертания, каждый дюйм своими быстрыми умными пальцами.

Он задумался, есть ли какая-то физическая часть Инеж, которая тоже помнит его, узнает его тело и то, как когда-то оно означало для нее дом.

После всего он уткнулся лицом в живот Инеж, и ее нежные руки гладили его волосы. Когда в голове немного прояснилось, Каз понял, что Инеж тихо поет ему нежную лиричную морскую песню. Она пела ему эту песню вместо колыбельной каждую ночь перед отплытием в очередное путешествие. Она стала их способом попрощаться, обещанием возвращения.

И сейчас сердце Каза болело от нее не меньше, чем тогда.

Позже они лежали в уютной тишине. Каз на спине, Инеж обернувшись вокруг него, зарывшись пальцами в его волосы. Она довольно вздохнула и томно потянулась, ее по-прежнему обнаженное тело соблазнительно выгнулось рядом с ним.

— Это было просто чудесно, — прошептала она, спрятав лицо в шее Каза.

Он сонно улыбнулся, повернув голову, чтобы вслепую поцеловать ее в лоб.

— Святые, Инеж, — пробормотал он, всё еще чувствуя себя ленивым и сонным, словно выпил слишком много кружек кваса, пьяный от прикосновения Инеж, ее присутствия, возможности снова держать ее в объятиях. — Я ску…

Каз едва успел остановить себя. Споткнулся, как никогда не бывало в Кеттердаме.

Я скучал по этому, хотел он сказать. Я скучал по тебе.

— Что? — Инеж слегка приподняла голову, положив подбородок ему на плечо.

Ее карие глаза были теплыми, встрепанные волосы окружали ее ореолом.

Каз глубоко затолкал внезапный приступ чувства вины — способность, отточенная годами, проведенными в Бочке. Он притянул Инеж немного ближе к себе и успокаивающе погладил ее по длинным спутанным волосам.

— Ничего, моя дорогая, — пробормотал он, закрыв глаза, чтобы не врать, глядя ей в глаза. — Спи.

Инеж счастливо вздохнула и прижалась к груди Каза, ее дыхание стало глубже и ровнее, и она спокойно заснула.

Только несколько колоколов спустя Каз смог убедить свой охваченный чувством вины мозг заснуть.

* * *

На следующее утро Каз проснулся уже с хмурым выражением на лице. Он чувствовал запах Инеж на подушке, в которую уткнулся лицом, и помнил прикосновение своих пальцев к ее коже. Он перевернулся, тело чувствовалось ленивым и расслабленным, и потянулся к ней.

Чтобы найти…

Ничего.

Глаза распахнулись, Каз окончательно проснулся и сел на смятых простынях. Он всё еще был голым, в теплой кровати и один в комнате.

Солнце еще низко стояло в небе. Насколько Каз мог судить по свету, который проникал сквозь занавески, день только начался. Не успев выбраться из кровати, Каз увидел сложенный лист бумаги на прикроватном столике. Он нетерпеливо раскрыл его, обнаружив записку на керчийском знакомым аккуратным почерком Инеж.

«Дорогой Каз,

Извини, что не разбудила тебя, но ты крепко спал и ты заслуживаешь хорошего отдыха. Я только заброшу Матти на старый серебряный рудник на школьную экскурсию — они выезжают с приглашенным учителем. Он тоже из Кеттердама. Возможно, ты его знаешь? Хотя учитель Матти вроде говорил, что родом он с Блуждающего Острова.

Святые, только посмотрите, как я болтаю чепуху в письме, пока ты спишь в футе от меня! Я сразу же вернусь домой, как только заброшу Матти.

Сохрани кровать теплой для меня.

Твоя Инеж».

Он тоже из Кеттердама.

Кровь Каза медленно стыла в венах, он перечитывал письмо Инеж снова и снова, пока в желудке не поселились тяжесть и холод, а в сердце боль и тревога.

Каз точно знал, кто нашел их и выманил его жену и ребенка из-под его надежной защиты. Точно знал, что за каэлец приехал в Пелтон из Кеттердама под маской учителя.

Пекка чертов Роллинс.