Время, хранящее тепло (гет)

Слух прилетел, как это часто бывает со слухами, с торговыми ветрами и возвращающимися приливами.

Может и прошло почти шесть лет, но Ублюдок Бочки с тех пор постоянно держал в гаванях одного из юных пауков, чтобы они наблюдали и слушали. Пауки ловили слухи в течение лет, неважно маленькие или большие, и докладывали о них боссу. Иногда их было достаточно, чтобы заставить Грязные Руки исчезнуть, покинуть Кеттердам на несколько дней, недель, однажды даже месяцев только для того, чтобы вернуться с еще более мрачным огнем в темных жестоких глазах.

Прошло почти два года с тех пор, как ему прошептали последний слух. Большинство людей в Кеттердаме почти забыли, что Призрак когда-то была человеком, девушкой из плоти и крови, любви и мечтаний, а не просто легендой. Большинство в Истинноморе забыли, что носящий то же имя корабль, по-прежнему продолжавший благородную миссию по прекращению работорговли, когда-то плавал под командованием грозной Королевы пиратов, Санкты морей.

Каз Бреккер не забывал ни на секунду.

В поле зрения появился Шрифтпорт. Каз оперся о перила корабля и прищурился, наблюдая, как земенский город поднимается из сверкающий голубизны моря, словно некое пробуждающееся существо.

— Ты был когда-нибудь в Новом Земе? — беспечно спросил Джеспер, облокотившись о перила рядом с Казом.

Каз только неразборчиво проворчал в ответ. Джеспер прекрасно знал, что он никогда не бывал в Новом Земе. Вопрос был риторическим — просто способ Джеспера дать знать Казу, что он здесь, рядом с ним. Каков бы ни был результат.

Сколько бы времени ни прошло.

Неприветливость Каза нисколько не смутила Джеспера. Он просто придвинулся чуть-чуть ближе, старательно не касаясь его руки своей, и молча наблюдал за тем, как приближается Шрифтпорт.

Каз хранил колотящуюся в сердце надежду так долго, как мог.

Следуя за первым слухом, надежда ярко пылала, давая ему энергию прорезать вместе с Джеспером опустошительную полосу по Блуждающему Острову. Она продолжала пылать в течение месяцев, что он провел, прочесывая Равку, недель в караване с ее родителями, долгих дней, проведенных в Малом Дворце, где царь, царица и их Гриши предоставили всю возможную помощь.

После этого надежда начала угасать. Визит во Фьерду, встреча с сильно перекроенной Ниной. Короткий набег на Шу Хан с Уайленом и Кювеем после слуха о sher-pah, являющейся на побережье. Экскурсия в западную Равку и бесплодный набег на изодранные остатки Каньона. Новый Зем ни разу не появлялся среди слухов, которые достигали его ушей.

Ни одна экспедиция не принесла плодов, и слухи постепенно затихли.

Но пока ему еще удается выживать в этой жалкой жизни, Каз будет следовать за любым слухом, прошептавшим ее имя, каким бы слабым и далеким он ни был.

Они причалили в Шрифтпорте, и как всегда, высадка на берег заняла слишком много времени на вкус Каза. К тому моменту, когда они с Джеспером с дорожными сундуками в руках сошли на земенскую землю, утро давно закончилось. Они остановили экипаж, договорились о цене, и колокол спустя уже ехали на запад.

* * *

Приграничный городок Пелтон был маленьким и непритязательным, примерно в трех часах езды на экипаже от родного городка Джеспера Кофтона. Каз знал, что Джеспер планирует заехать к своему па на несколько дней после того, как они обыщут Пелтон, но не думал, что на этот раз он присоединится к семейству Фахи. Обычно эти бесплодные поиски он заканчивал в совершенно неподходящем для дружеской компании настроении.

Джеспер легко спрыгнул с повозки, сверкая ослепительным фиолетовым пиджаком пейсли. Раскинув руки, он крутанулся вокруг оси, подняв лицо к горячему послеполуденному солнцу, пока Каз спускался гораздо осторожнее. Его трость ударила в пыльную землю, и Джеспер снова повернулся к нему лицом, его серебристые глаза сверкали.

— Хорошо быть дома, — ухмыльнулся он, и Каз просто приподнял бровь, повернувшись к экипажу, чтобы достать их сундуки.

— Ты в нескольких часах от дома, Джеспер, — сухо напомнил ему Каз, но улыбка Джеспера не дрогнула.

— Это всё — граница, Каз, — сказал он, подхватив свой сундук. — Чувствуется одинаково, пахнет одинаково, в каком бы городе ты ни находился.

Он встал рядом с Казом, и они окинули взглядом маленький центр городка, отмечая кузницу, главный магазин, таверну, магазин кофе и юрды, контору медика.

— Куда сначала, босс?

Каз направился к таверне, внимательно изучая лица каждого проходившего мимо человека. Насколько он видел, все они были земенцами.

— Давай снимем комнаты, и тогда сможем поискать как следует.

* * *

Вначале в новостях не было ничего особенного.

«Призрак» не появился в Пятой гавани в ту неделю, когда должен был, но Каз не беспокоился. Приливы непредсказуемы, как и работорговля: «Призрак» задерживался и раньше, пережидая шторм или перехватывая непредвиденный рабовладельческий корабль. Каз просто продолжал заниматься делами, управляя Отбросами, надзирая за «Клубом ворона» и «Серебряной шестеркой», держа Бочку в напряжении. Прошла неделя, потом другая, и, хотя Каз не признался бы в этом, он начал беспокоиться.

Опоздав на три недели, «Призрак» наконец-то добрался до кеттердамской гавани.

Каз был на двадцать втором причале, сжимая руками голову ворона на трости в попытке не позволить тревоге отразиться на лице. Он видел, что корабль поврежден, в корпусе не хватало кусков дерева, один парус был неровно сшит, фок-мачта наклонилась, словно сломанная конечность.

Спустившийся по трапу Шпект выглядел постаревшим лет на сто. Он заметил Каза на полпути вниз, и на его лице промелькнули эмоции: опустошение, грусть, боль, угрызения совести. Каз сжал пальцы, сильнее стискивая трость, твердо удерживая на лице хмурое выражение. Он отказывался демонстрировать панику, которая закручивалась внутри.

— Какое дело? — коротко спросил Каз, когда Шпект остановился перед ним.

Его голос был грубее обычного, и он чувствовал, что захлебывается, словно опять оказался в водах гавани.

— Каз, приятель, — Шпект колебался, его покрасневшие глаза уставились вниз на причал, вместо того чтобы встретить взгляд Каза. — Мы пытались найти ее. Мы несколько дней оставались в тех водах, целые команды обыскивали все береговые линии. Мы потеряли ее. Капитана. Потеряли ее в Истинноморе.

Мир Каза почернел сильнее, чем когда-либо прежде.

* * *

Комнаты в постоялом дворе «Восточная звезда» нашлись быстро.

Пелтон был маленьким городком, отсутствующим на туристических картах. Каз подозревал, что таверна наполняется только во время фестивалей, когда люди собираются домой, чтобы отпраздновать с родными.

Каз бросил сундук на пол, запер комнату и прошагал к двери Джеспера, резко постучав по дереву. В кои-то веки Джеспер появился немедленно. Он сбросил фиолетовый пиджак, но в остальном был готов идти.

Они спустились по лестнице и вышли на земенский солнцепек, остановившись у входа в таверну.

— Разделяемся и ищем? — лениво спросил Джеспер, проводя пальцами по рукояткам револьверов в кобурах.

Может, с виду и казалось, будто он в ус не дует, но Каз знал, что выдает Джеспера. Он нервничал, был на взводе.

Каз нервничал не меньше, хотя и никогда в этом не признался бы.

На этот раз что-то чувствовалось иначе. В течение лет было столько внушающих надежду слухов, и все они приводили только к тому, что еще одна часть сердца Каза разбивалась, потерявшись в волнах.

Но это — это чувствовалось иначе.

— Давай останемся вместе, — решил Каз, внимательно осматривая главную улицу вдоль и поперек.

Центр Пелтона состоял всего из трех больших улиц, пересекающих друг друга в форме треугольника, и несколько переулков вели в других направлениях. Они могли не спеша прогуляться по треугольнику, а потом разделиться, чтобы поискать дальше.

Каз выбрал направление, и Джеспер последовал за ним.

Под земенским солнцем было жарко. Каз потел под рубашкой, несмотря на то что скинул жилет. Он чувствовал, как липкий жар собирается и под кожаными перчатками, но не рискнул их снять. Он нуждался в их защите на тот момент, когда они неизбежно не найдут Инеж и Каз вернется в Кеттердам с еще более ожесточенным сердцем.

Они прошли главный магазин, расположенный в нескольких зданиях от таверны, и нырнули внутрь. Джеспер расспрашивал лавочника на земенском, тогда как Каз просто стоял позади него, тяжело опираясь на трость и пронзая лавочника взглядом. Тот пожал плечами и покачал головой при упоминании имени Инеж. Однако Каз не пропустил подозрительный взгляд, которым одарил их лавочник: парочка бандитов из Кеттердама в костюмах, с татуировками и оружием. Каз мог бы поставить последние крюге, что так они не добьются от жителей Пелтона честности.

Это не представляло проблемы для Каза. Он всегда мог вернуться, если почувствует необходимость… любезно убедить лавочника — убедить любого в городе — поделиться с ним информацией.

Каз с Джеспером вышли обратно на улицу и продолжили медленный обход города. Маленькая школа была пуста, как и несколько контор, которые они прошли. В конце концов был Zondersdag, когда в Новом Земе закрывались все школы и большинство рабочих контор.

* * *

И тогда в Кеттердаме тоже был Zondersdag — когда вернулись Шпект и «Призрак», принеся самую черную новость в жизни Каза. Он помнил относительную тишину Обручей, пока шел обратно в Клепку с пытавшимся поспевать за ним Шпектом. Никто из Отбросов не осмелился остановить их или заговорить с Казом, и он прошагал через Клепку, тяжело стуча тростью по деревянному полу. Он поднялся к себе на чердак, рухнул в кресло за столом и жестом велел Шпекту говорить.

Каз достал бутылку каэльского виски, которую держал в нижнем ящике стола. Обычно она предназначалась, чтобы отпраздновать сделки, но в тот день он налил дрожащими пальцами тройную дозу и осушил одним глотком, пока молча слушал подробности исчезновения Инеж.

Он сложил в голове все подходящие обрывки информации. Засада, три корабля, Истинноморе. Рукопашный бой на палубе, летающие над головой пушечные ядра. Инеж, выкрикивающая команды, сражаясь на клинках с дюжиной мужчин. Был какой-то взрыв, дымовая бомба, достаточно большая, чтобы на несколько долгих минут темнота накрыла весь «Призрак».

К тому моменту, когда дым рассеялся, атакующие сбежали, три вражеских корабля поднимали якоря, а «Призрак» был полностью приведен в негодность, не в состоянии преследовать их.

Капитана Инеж Гафа нигде не было видно.

Когда дым рассеялся, она исчезла, словно действительно была призраком.

* * *

Остальная часть Пелтона была еще тише.

— Слушай, мы тут всего первый день, — сказал Джеспер, когда они повернули обратно на улицу, на которой находилась таверна; палящее солнце наконец-то начало спускаться к горизонту. — Завтра я пройдусь по домам, порасспрашиваю о ней. В Новом Земе не слишком много сулийцев, особенно так далеко на юге.

Каз устало кивнул, соглашаясь. Шансы найти хоть какой-то след Инеж в этом захолустном приграничном городке были близки к нулю, но как бывало с каждой наводкой в течение лет, он был решительно настроен перевернуть каждый камушек.

— А пока ты отвлекаешь простофиль, я займусь тем, что у меня получается лучше всего, — мрачно добавил Каз.

Как и ожидалось, следующие несколько дней не принесли результатов. Пока Джеспер болтал на земенском со всеми и каждым, Каз наблюдал из теней и вскрывал каждый попавшийся замок, обыскивая дома, конторы, даже маленькую школу — всё ради намека на имя или репутацию Инеж. Местные воспринимали Джеспера лучше, чем Каза, но даже с его земенским происхождением было заметно, что он чужак среди этих людей. Его произношение было не совсем правильным, его гламур Бочки смотрелся не к месту среди строгой одежды фермеров и торговцев. Его терпели и довольно радушно встречали, но Каз видел нехватку тепла в глазах местных, слышал осторожность в их голосах. В конце концов такие маленькие сообщества защищают своих.

Джеспер подошел к Казу после неопределенного и бесполезного разговора с молодым батраком и его хорошенькой женой-каэлкой.

— Ничего, — сказал он, его обычно бьющий энергией голос звучал подавленно. — В предместья?

Между Пелтоном и фермами, которые давали людям работу и еду, стояли несколько бессистемно расположенных домов.

Пока они шли, Каз уставился себе под ноги, рассматривая варианты. Они весь день находились на солнцепеке, и даже Каз уже проголодался, а значит, Джеспер наверняка умирает от голода. Он вздохнул и кивнул в сторону «Позолоченного тесла».

— Давай поедим.

«Позолоченное тесло» было маленьким трактиром с толстыми стенами, который подавал сносную еду и местный эль и сидр. Еда в их таверне была лучше, но они ели здесь каждый вечер. Конечно, в первый день Каз проник в подсобные помещения и быстро просмотрел гроссбухи, но не нашел ни капли информации об Инеж. Тем не менее могло оказаться полезным послушать местных в разных заведениях.

Они заказали себе эль и тушеное мясо и сели за крошечный стол спиной к стене. Джеспер, поскольку мог понимать разговоры вокруг, сидел тихо и слушал, пока Каз медленно пил эль и ковырялся в еде, цепким взглядом осматривая посетителей паба. В основном это были батраки, которые в перерыве между полевыми работами поглощали тушеное мясо и мясные пироги. Здесь сидела цветочница. Поставив корзинку с яркими цветами возле ног, она смеялась и пила с подругой какую-то слегка шипучую розовую наливку.

Каз подавил вздох и попытался прогнать мысли об очередном тупике. Еще одного дня в Пелтоне, вероятно, будет достаточно, чтобы закрыть дело с этим последним слухом. Тем более что Джеспер, повернувшись к Казу, едва заметно качнул головой.

— Ладно, — решительно произнес Каз, бросив горсть земенских дом, покрывающих стоимость еды. — Еще один круг по центральной части, и возвращаемся в таверну.

Джеспер встал и направился к двери. Он достаточно часто был с Казом в таких поездках, чтобы знать, что поиски подходят к концу.

Они медленно обошли город, взгляд Каза изучал лица проходивших мимо незнакомцев, видя только земенцев. Джеспер, возможно, в попытке исправить становившееся слишком подавленным настроение, болтал о последнем купеческом ужине в Кеттердаме, на котором он присутствовал, посвящая Каза в сплетни от Совета.

Каз слушал вполуха и, когда они прошли половину пути, поднял взгляд, чтобы еще раз осмотреть окрестности и людей рядом.

Тогда-то он споткнулся и потрясенно застыл на месте, Джеспер замолчал на полуслове, врезавшись в него. Сердце Каза пропустило удар, а желудок перевернулся, словно это он оступился.

— Твою мать, Каз, — пробормотал рядом Джеспер, не отрывая взгляда от того, что заставило его остановиться.

Каз не ответил. Ему и не надо было, и он даже не был уверен, что сейчас смог бы.

Потому что на другой стороне пыльной улицы определенно находилась Инеж Гафа, его любимая, дорогая Инеж.

Длинные черные волосы, как всегда, были заплетены в косу, она улыбалась ослепительной яркой улыбкой, опустившись на колени. А перед ней, улыбаясь в ответ, на нее смотрел ребенок не старше пяти лет.

Его коричневая кожа и черные волосы были совершенно как у Инеж, но изогнутые брови, вздернутый нос, острые скулы: с лица ребенка смотрел крошечный Каз Бреккер, отлитый в бронзе.

На мгновение весь мир Каза завис в невесомой тишине, от потрясения кровь застыла в венах. Инеж… У Инеж был ребенок. Ребенок с его собственными чертами.

Пылающая опасная ярость медленно начала заменять лед в венах. Он… Каз был отцом, а Инеж просто исчезла — на годы, — не дав ему ни малейшей подсказки. Почему?

Он не хотел верить в то, что она бросила его, после всего, через что они прошли.

Не хотел верить, но разве не верил всегда в глубине души? Она всегда была слишком хороша для него, и каждый раз, когда Каз наблюдал, как «Призрак» уплывает за горизонт, темная его часть гадала, не станет ли этот раз последним.

Когда они с Инеж поженились, страх начал уменьшаться, но полностью так и не исчез. Был ли Каз прав всё это время? Возможно, Инеж достаточно доверяла ему, пока могла успешно защитить себя, но, когда появилось нечто столь драгоценное, как ребенок — ребенок, который нес бремя отца, которого многие опасные люди были бы счастливы видеть мертвым, — не обнаружила ли она, что ее доверие не распространяется так далеко, как они оба надеялись?

Каз попытался укрепить рухнувшее сердце, сжал челюсть и сузил глаза, с большим трудом оторвав взгляд от ребенка и переведя яростный взгляд обратно на Инеж.

Однако, как только его взгляд снова остановился на ней, он уже едва мог найти в себе гнев. Она выглядела… беззаботной, спокойной и расслабленной, какой Каз ни разу не видел ее в Кеттердаме. Разницы хватило, чтобы дать ему точку опоры, успокоить — всего на мгновение, но этого было достаточно.

Достаточно, чтобы отметить неправильности. Увидеть подсказку, скрывающуюся за видимостью.

Он наблюдал, как Инеж взяла мальчика за руку, и они продолжили медленно идти по улице. Он видел, как Инеж не обращала никакого внимания на окружающее, не сканировала лица проходивших мимо незнакомцев. Как она не подняла немедленно взгляд, чтобы обнаружить наблюдавших за нею с другой стороны улицы Каза и Джеспера. Она была одета в белую блузу и длинную узорчатую юбку: достаточно обычный наряд для земенской границы, но не такой, в котором акробатка-шпион могла бы бегать, прыгать, взбираться или драться. И, скользнув взглядом по ее телу, которое всё еще было так знакомо ему, Каз понял, что при Инеж нет ни единого клинка или какого-то другого оружия, коли на то пошло.

— Какого хрена, — снова пробормотал Джеспер, беспокойно переминаясь, ему явно не терпелось перебежать через дорогу.

Каз искоса посмотрел на Джеспера. Выражение его лица менялось от потрясения к недоверию, гневу и снова потрясению.

— Поверить не могу, что Инеж так поступила — спрятала от тебя ребенка.

Конечно, на мгновение Каз подумал то же самое, когда сердце разбилось в груди и безымянное чувство прожигало дыру в желудке. Но сейчас у него возникло жуткое ощущение, что он точно знает, что происходит.

— Всё, — объявил Джеспер, плотнее натянув шляпу на голову. — Я пошел выяснить, во что она играет последние шесть лет.

Прежде чем Джеспер успел умчаться, Каз схватил его за руку, потянув назад, а потом быстро отпустил. Ему стало гораздо проще с прикосновениями, особенно с Джеспером и Уайленом, но он по-прежнему предпочитал сохранять каждое необходимое прикосновение коротким и легким.

— Джеспер, постой, — сказал Каз, наблюдая, как Инеж с мальчиком поворачивают за угол и исчезают из поля зрения. — Думаю, Инеж не знает, кто она.

* * *

Каз с Джеспером сидели за столом в «Позолоченном тесле», перед каждым стояла кружка с земенским элем. Каз сидел спиной к стене, не отрывая глаз от дверей таверны. Джеспер барабанил пальцами по столу, нетерпение исходило от него почти осязаемыми волнами. Каз отпил эля, прислушиваясь к разговорам вокруг. Все говорили на земенском — он теперь достаточно хорошо узнавал звуки слов, даже если не понимал их, — но тон всех разговоров был легким, расслабленным.

Это был тот же день, когда они увидели на улице Инеж с ребенком, но с тех пор солнце давно село, и паб был переполнен и оживлен, поскольку трудолюбивые земенские горожане начали собираться здесь, чтобы поужинать, выпить и отметить хорошо сделанную работу. Дверь таверны открылась, но внутрь вошла лишь пара работников с фермы и прошла к бару.

— Каз, — позвал Джеспер, который явно ждал столько, столько смог.

Каз игнорировал его большую часть дня, только подсунул записку ему под дверь, информирующую о планах на ужин. Каз вздохнул, но не стал на него цыкать.

— Почему мы просто сидим здесь, когда Инеж там? Инеж и ее — твой — ребе…

— Хватит, — оборвал его Каз; он не мог думать сейчас об этом мальчике. — Она будет здесь с минуты на минуту, и тогда мне надо, чтобы ты просто подыграл мне, хорошо?

Джеспер нахмурился, но всё равно кивнул.

В Новом Земе не знали Грязных Рук, и здесь в Пелтоне мрачная репутация не могла облегчить Казу работу. Однако годы опыта в Бочке подарили ему способность устрашать даже тех, кто не знал его в лицо, и в этот раз — теперь наверняка зная, что Инеж в городе — Каз… убедил трактирщика в их таверне признать, что сулийка работает в городском пабе в некоторые вечера.

И тогда стало проще простого отправиться обратно в «Позолоченное тесло» в тишине раннего вечера и снова проскользнуть в подсобные помещения, пока хозяин бара был занят со своей женой в спальне наверху. Возможно, один из Святых Инеж наконец-то удосужился помочь, поскольку Каз нашел имя «Инеж», нацарапанное на списке дежурств на этот самый вечер. Больше не было никаких касающихся ее документов, из-за чего его торопливые поиски на неделе ничего не дали. Впрочем, неудивительно: у Инеж не было никаких официальных документов даже в Кеттердаме, за исключением контракта, а позже свидетельства о браке. Оказавшись одна в Пелтоне, она не имела ничего, и постоянную работу наверняка найти было сложно.

Несколько мгновений спустя двери таверны снова открылись и вошла Инеж. Каз позволил себе долгое мгновение впитывать ее взглядом — здоровую, счастливую и живую, — а потом повернулся к Джесперу с многозначительным взглядом.

— Думаю, нам скоро надо возвращаться в таверну, — сказал Каз на керчийском немного громче, чем обычно, с резким узнаваемым акцентом. — Путь из Кеттердама был долгим, я еще не совсем пришел в себя.

Глаза Джеспера слегка расширились, но он слишком часто бывал с Казом на деле, чтобы растеряться.

— И здесь намного жарче, — согласился он тоже на керчийском, повысив голос так, чтобы он разносился. — Никогда бы не подумал, что буду скучать по керчийским дождям.

Как Каз и надеялся, Инеж подняла голову на звук разговора, ее карие глаза остановились на них. Она задержалась возле их столика по пути к бару, ее губ коснулась теплая улыбка. На ее лице не отразилось ни малейшего узнавания.

— Вы приехали из Кеттердама? — спросила она.

Ее керчийский по-прежнему был идеален, несмотря на эхо сулийского акцента.

Каз кивнул, не в состоянии оторвать взгляда от ее глаз. Она была такой знакомой, такой до боли Инеж, и тем не менее в ней было столько не совсем правильного: открытая улыбка, легкое доверие в глазах, отсутствие ножей.

— Да, — ответил он. — Мы покинули Керчию шесть дней назад, причалили в Шрифтпорте четыре дня назад. Вы знаете Кеттердам? — добавил он.

Конечно, он знал настоящий ответ на этот вопрос, что бы ни ответила Инеж.

И конечно же, нечто сверкнуло в ее глазах. Мгновение неуверенности, уязвимости.

— Я... эм, вообще-то нет, — сказала она, опустив взгляд на стол. — Мне надо… У меня сейчас начинается смена, так что если вы, господа, извините меня…

Не дожидаясь ответа, она поспешила к бару.

Каз допил остатки эля и внезапно встал, со стуком отодвинув стул.

— Пошли, — резко сказал он Джесперу и, не дожидаясь ответа, схватил трость и похромал прочь.

Он видел, как Джеспер торопливо допил свой эль и бросил несколько монет на стол.

Когда они вернулись в постоялый двор «Восточная звезда», Каз сел за крошечный стол в своей комнате, быстро вскрыл замок на переносном сейфе, достав оттуда разнообразные свертки бумаг и кучу брелков для ключей.

Джеспер сразу уловил его намерение.

— Что я должен делать, Каз? — серьезно спросил он.

Каз уже писал на обрывке бумаги.

— Мне надо, чтобы ты вернулся в Кеттердам, как можно быстрее. Из Шрифтпорта на рассвете отходит паром. Если отправишься сейчас, успеешь вовремя.

Джеспер уже кивал, готовый помочь чем угодно.

— Отдай это Анике, — добавил Каз, бросив Джесперу маленький серебряный ключ; тот легко поймал его одной рукой и засунул в карман, едва взглянув на него. — Он от второго сейфа в моем кабинете. Там она найдет всё необходимое, чтобы управлять Отбросами, пока меня не будет.

Джеспер снова кивнул, но сузил глаза.

— И как долго тебя не будет?

Каз не ответил, бросив ему еще один ключ.

— Я знаю, тебе это на самом деле не нужно, — сухо произнес он, — но он от нижнего ящика в моем столе на чердаке. Используй шифр, который найдешь там, чтобы общаться со мной. Мне будет надо, чтобы ты переслал некоторые мои вещи — всё, что посчитаешь нужным, но ничего, что могло бы выдать мою личность. Вот это, — добавил он, протянув клочок бумаги, на котором писал, — кому ты должен адресовать все письма.

Джеспер взял его, опустил взгляд и, нахмурившись, прочитал нацарапанное заостренным почерком имя: Каз Ритвельд.

— Тебе надо держать ушки на макушке, Джес. Ты не можешь никому рассказать, что мы нашли ее. Кроме Уайлена, конечно, — добавил он, когда Джеспер открыл рот. — Если что-нибудь услышишь, любой слух о том, что кто-то знает, где она, знает, где я, что угодно, Джес, пиши мне, хорошо?

Он кивнул, уже надежно убрав бумагу с настоящим именем Каза. Он выглядел грустным, но Каз не мог сосредотачиваться на его чувствах. Сейчас он был слишком занят тем, чтобы подавлять слишком много собственных.

— Как долго тебя не будет, Каз? — снова спросил Джеспер необычно тихим голосом.

Каз поднял на него взгляд, вспомнив то, что он сказал Инеж в самом начале: лучше ужасная правда, чем сладкая ложь.

— Я не вернусь, Джес, — сказал он.

Каз даже не знал, когда сформировалось это решение, но теперь, произнеся его вслух, он знал, что другого выбора быть не могло. Он позволил маске Грязных Рук пронести его через боль, которая пришла от мысли навсегда покинуть Кеттердам — покинуть Джеспера, и Уайлена, и Отбросов.

— Если только Инеж не вспомнит и не захочет вернуться.

Они оба знали, что после пяти лет с потерянной памятью Инеж могла никогда не вернуться к прошлой жизни.

Джеспер дернулся, но твердо кивнул, коснулся рукояток пистолетов, как делал всегда, когда был ошеломлен.

— Святые, Каз, — пробормотал Джеспер.

Он медленно прошел вперед, пока не оказался перед Казом, опустив руки по бокам. Каз знал, он ждет знака, что может прикоснуться к нему.

Он коротко кивнул и закрыл глаза, когда Джеспер мягко притянул его в объятие. Он глубоко вдохнул. Знакомый запах Джеспера: порох и масло, металл и специи, — давал ему точку опоры, не позволял подняться холодной воде.

А потом Джеспер отстранился, сморгнул грозившую упасть слезу и подарил Казу дрожащую улыбку.

— Ни траура, — сказал он, и Каз сжал челюсть, готовясь попрощаться с другом, возможно, навсегда.

— Ни похорон, — ответил он, и Джеспер ушел.

Каз покинул таверну задолго до двух колоколов после полудня, низко натянув шляпу на лоб, чтобы защитить лицо от яркого земенского солнца. Он уже изучил городскую школу и знал, что в это время Инеж приходит забрать сына. Конечно же, улицы Пелтона становились всё оживленнее по мере того, как он приближался к маленькой школе, поскольку родители начали собираться, чтобы подождать своих детей после уроков.

Каз встал на другой стороне улицы, позволив тени кассии скрыть его. Школа, состоявшая из единственного зала, в котором учились все дети городка, болезненно напомнила Казу о школе в Лиже, куда ходили они с Джорди. Каз всегда сидел рядом с Джорди, даже когда брат добродушно жаловался на то, что Каз таскается за ним, словно щенок.

Появилась Инеж, разрушив его ностальгическую меланхолию. Она незаметно смешалась с группой родителей так же легко, как когда-то сливалась с тенями Кеттердама, как раз когда пробило два колокола. Никто не разговаривал с ней, но она, похоже, не возражала, просто молча ждала, когда ворота школы распахнутся и на солнце выкатится поток болтающих возбужденных детей.

Взгляд Каза сам по себе устремился к детям. Его взгляд немедленно нашел сына, словно их ребенок унаследовал некую составную часть своей матери, благодаря которой Каз всегда знал, когда она рядом. Эти темные растрепанные волосы, выразительные брови, скулы… Каз снова был поражен ощущением, что смотрит на себя в зеркало, вернувшись в то время, когда он жил на старой ферме близ Лижа. Лицо мальчика осветилось солнечной улыбкой, когда он увидел мать, вырвав Каза из мечтаний. Он отступил дальше в тени. Инеж протянула мальчику руку и что-то сказала, и они тихо отошли от галдящей толпы родителей и детей рядом со школой.

Инеж с мальчиком перешли через дорогу и неторопливо направились к спрятавшемуся в тенях Казу, и он ослабил хватку на трости, приготовившись к выходу. Этот трюк родился из тысячи представлений — легко споткнуться о трость, словно он слегка оступился, как раз в тот момент, когда приблизились Инеж с сыном.

Каз без труда восстановил равновесие, но со стороны так не выглядело, и Инеж подняла взгляд именно в то мгновение, в какое планировал Каз. Их взгляды встретились, он заметил вспышку узнавания на ее лице, на ее губах появилась неуверенная улыбка.

— О! Я видела вас недавно, да? В «Позолоченном тесле»? — спросила она на керчийском.

Ее карие глаза смотрели тепло, и Каз подавил стремление заговорить с ней слишком по-свойски.

— Официантка, которая говорит по-керчийски, конечно, — улыбнулся он, положив руки на набалдашник трости. — Я Каз Ритвельд.

Настоящее имя слетело с языка легче, чем он мог бы подумать.

— Инеж Бахами, — ответила она снова с этой легкой улыбкой. — А это Матти, мой сын.

Матти. Каз не мог задерживаться на имени своего сына, не сейчас. Если он собирался сохранить способность любезно разговаривать с Инеж так, будто не знал ее, еще не любил ее, словно его сердце не пылало от того, что он снова видит ее.

Ребенок выглянул из-за юбок Инеж, настороженно и серьезно посмотрев на Каза. Каз опустился на колено здоровой ноги, используя трость для опоры, и серьезно посмотрел на мальчика в ответ. А потом медленно и осторожно потянулся рукой в перчатке за ухо Матти. Когда он вернул ее обратно, в его пальцах была конфета, обернутая в яркую зеленую фольгу.

Глаза Матти загорелись, как бывало у Инеж в Кеттердаме каждый раз, когда Каз дарил ей новый кинжал. Мальчик посмотрел на Инеж, которая кивнула ему, а потом робко взял предложенную Казом конфету.

Каз снова поднялся на ноги и обнаружил, что Инеж тепло улыбается ему.

— Продолжайте в том же духе, и обретете нового лучшего друга, — поддразнила она, и он едва сдержал глупую ухмылку.

Инеж опустила взгляд на Матти, который аккуратно разворачивал конфету.

— Можешь поблагодарить господина Ритвельда? — спросила она его на сулийском.

Перед исчезновением Инеж учила Каза своему языку, и он мог понять ее слова.

— Он говорит на керчийском. Спасибо будет «bedankt».

Матти нахмурился и поднял на Каза взгляд серьезных темных глаз.

— Bedankt, gespedin Ритвельд, — произнес он.

Он говорил с акцентом — намеки на сулийский и земенский соединялись со случайной керчийской модуляцией: остатки акцента, который Инеж усвоила в Кеттердаме. Казу отчаянно хотелось схватить его в охапку, вдохнуть его запах, поцеловать в темные волосы и узнать, такие ли же они мягкие как у Инеж.

Вместо этого он официально ответил:

— Gijn dankt, Матти.

И Матти продолжил смотреть на него, засунув конфету в рот.

— Итак, господин Ритвельд, — сказала Инеж на керчийском, возвращая к себе внимание Каза. — Какое у вас дело в Пелтоне?

— Каз, пожалуйста, — поправил он, заставив себя беспечно улыбнуться.

Будто она не знала Каза, не знала его имя так же хорошо, как собственное.

Будто он не знал, как Инеж по-особенному произносит его имя: резко и колюче, когда злится; тепло и мягко, когда счастлива; низко, порочно и одновременно словно молитву, в постели…

Соберись, Бреккер.

— Я здесь из-за проблем со здоровьем, — сказал он настолько беспечно, насколько смог, махнув свободной рукой на трость и больную ногу, и добавил с самоуничижительной улыбкой: — Керчия становится слишком холодной и влажной для моих старых костей.

Инеж улыбнулась в ответ, и ее темные глаза прошлись по нему долгим взглядом, который заставил его сердце забиться быстрее.

— Я бы не сказала, что вы старый, — мягко поддразнила она.

Каз почти смущенно отвел взгляд, чувствуя, как теплеет лицо. Она флиртовала с ним, даже не зная, кто он для нее?

— Инеж — сулийское имя, — быстро сменил тему Каз.

Инеж приподняла бровь — ее способ дать ему понять, что она заметила и не забудет, но пока позволит ему выйти сухим из воды.

— Что насчет Бахами? — добавил Каз, стараясь говорить беспечно.

— На земенском это значит «морская королева», — ответила Инеж, неловко засмеявшись. — У земенцев есть традиция выбирать себе фамилии, и поскольку я появилась здесь, зная о себе только имя, они придумали мне новую фамилию.

Каз сжал челюсть в попытке не позволить лицу выдать что бы то ни было. Он бросил взгляд вниз и увидел, что Матти смотрит на него из-за ног Инеж. Каз протянул ему руку, в его пальцах появилась еще одна конфета в яркой обертке, и Матти с восторгом схватил ее.

— Звучит как интересная история, — прокомментировал Каз, по-прежнему не глядя на Инеж.

Инеж в ответ задумчиво помычала.

— Наверно, — согласилась она, ее ладонь опустилась на голову Матти.

У него были густые волосы, черные, как вороново крыло, непослушные и взъерошенные. В этот момент он напоминал Джорди, и Каз подавил вызванное этой мыслью чувство.

— Могу как-нибудь рассказать вам за чаем.

Каз собрался с мыслями и поднял голову. Инеж наблюдала за ним с нежным выражением в глазах.

— У вас есть в Пелтоне друзья или семья?

— Э…

Каз запнулся. У него была здесь семья: он смотрел прямо на нее. Но он не мог сказать этого Инеж. В итоге он покачал головой, слово «нет» отказывалось формироваться на его губах.

— Что ж, завтра я не работаю, — сказала Инеж. — Почему бы вам не зайти после полудня? Я приготовлю нам чая. Возможно, я смогу стать вашим первым другом на границе?

* * *

Каз нахмурился на свое отражение в зеркале в комнате над таверной, возясь с воротником рубашки. Он остановился на серых шерстяных брюках и рабочей рубашке, у которой оставил не застегнутым воротник, стремясь придать себе небрежный вид, не отличающийся от отдыхающих батраков, которые заходили в таверну по вечерам. Он не хотел, чтобы Инеж посчитала его чопорным консервативным купцом, или напугать Матти своими строгими костюмами.

«Это просто чай, Гезена ради», — подумал он, злясь на себя. Каз Бреккер так не нервничает. «Каз Ритвельд нервничает постоянно, — возразил хитрый голосок в голове. — Из-за Инеж».

Каз вздохнул и провел рукой по волосам, отбрасывая их со лба. Должно сойти. Он отвернулся от зеркала, неловко взял букетик желтых тюльпанов, которые сумел найти в фермерском магазинчике, натянул шляпу и направился в город.

Инеж жила на окраине с другой стороны Пелтона, вдалеке от шумной главной улицы и станции дилижансов. Ее дом был крошечным, втиснутым между двумя или тремя большими домами, но выкрашенный в радостный солнечно-желтый цвет, с прибитой над дверью ржавой подковой: на удачу или просто осталась от прежних жильцов, Каз не знал. Он глубоко вдохнул, оперся на трость и легонько постучал в дверь.

Инеж ответила почти сразу же и, открыв дверь, так ярко улыбнулась Казу, что он едва не споткнулся о порог. Он без церемоний протянул ей тюльпаны. Он не мог говорить, чувствуя себя неуклюжим влюбленным дураком, и нахмурился, когда ее глаза радостно расширились.

— Каз, они чудесны! Спасибо большое.

Она отступила, пропуская его, и он снял шляпу, чувствуя, как по щекам поднимается проклятый предательский жар. Только Инеж когда-либо удавалось заставить его краснеть, и он слишком сильно любил ее, чтобы всерьез злиться из-за этого.

— Ничего особенного, — грубовато ответил он, хотя цветы были особенными.

Тюльпаны были любимыми цветами Инеж — ну, или по крайней мере, были раньше, когда она помнила свою жизнь, — и они росли только в Керчии. Букетик, который он сумел найти в главном магазине Пелтона, был невероятно дорогим.

Инеж провела его в аккуратную маленькую кухню и, бросив на Каза быстрый взгляд, потянулась за глиняной вазой с ярко-бирюзовой глазурью по ободу в обычном земенском стиле.

— Мне еще никто не дарил цветов, — тихо призналась она, наполняя вазу водой из большого закрытого кувшина в углу.

Казу пришлось прикусить губу и стиснуть руками трость, чтобы помешать себе издать какой-нибудь звук. Да, за время их медленно расцветающих отношений он чаще дарил Инеж кинжалы, чем цветы, но при случае он дарил ей цветы — всегда тюльпаны.

— Вы заслуживаете их, — ответил он, избегая ее пораженного взгляда, и сменил тему, пытаясь говорить беспечно, несмотря на то что сердце чувствовалось слишком большим для грудной клетки: — Матти здесь?

— В гостиной, — ответила Инеж, сосредоточившись на поднятии котелка с плиты и наливании кипящей воды в чайник. — Думаю, читает одну из своих приключенческих книг.

— Приключенческие книги?

Инеж поставила две кружки, кувшин молока и стеклянную чашу с сахаром на сколотый эмалированный поднос, и Каз потянулся взять свободной рукой чайник, когда она подняла поднос.

— О да, он ненасытный читатель. Пожирает всё с пиратами, Гришами или ковбоями.

— Правда? — Каз не мог сдержать улыбку, представив лицо Матти, когда он обнаружит, что его мать — на самом деле пират, тетя — Гриш, а дядя — снайпер тоже с границы.

— Все не потраченные на проживание деньги уходят на книги для него, — с нежностью произнесла Инеж.

И конечно же, Матти лежал на животе перед окном с яркой детской земенской книжкой в руках.

— Сейчас у него любимые — керчийские истории, — продолжила Инеж, поставив поднос на маленький столик; Матти поднял взгляд и весело помахал Казу, после чего вернулся к книге. — Ему нравятся про банды из Бочки в Кеттердаме.

От удивления Каз чуть не выронил чайник, едва сумев крепче сжать его и поставить на столик. Инеж села на мягкий потертый диван и потянулась за чайником.

— Неужели, — пробормотал Каз, наблюдая, как Матти читает книгу, болтая в воздухе ногами в носках.

Каз осторожно сел на диван, вытянув перед собой больную ногу и прислонив трость к подлокотнику. Инеж согласно помычала, готовя им чай. Она подтолкнула к нему одну из чашек, и он взял как есть — черным и без сахара. Он не мог сдержать ухмылки, увидев, как Инеж щедро добавляет себе молока и сахара, как всегда делала в Кеттердаме. Похоже, некоторые воспоминания глубоко запечатаны в мышцах и костях.

Оба осторожно отпили всё еще горячего напитка, и окружавшая их тишина была уютной, знакомой. Инеж довольно вздохнула и подобрала под себя ноги.

— Итак, Инеж, — произнес Каз настолько невозмутимым тоном, насколько сумел. — Расскажите, как вы стали земенской морской королевой и осели в таком пограничном городке как Пелтон?

— На самом деле это не настолько захватывающая история, как кажется, — быстро ответила Инеж, засмеявшись.

И если бы Каз не знал ее так хорошо, он не заметил бы тщательно скрытого напряжения в ее словах. Он молчал, позволяя ей собраться с мыслями, давая время и пространство решить, хочет ли она поделиться с ним. Раньше она всегда ценила его способность молча ждать, пока она подбирает слова. Она снова вздохнула, слегка опустив голову, и немного крепче сжала чашку.

— Меня нашли выброшенной на каменистый берег прямо на восток отсюда — без сознания и в лохмотьях. Если бы Марина не нашла меня…

Инеж замолчала, с болью глядя вдаль и прижав ладонь к животу. Казу пришлось заставить замолчать сердце, чтобы не думать об ужасных сценариях, в которых Инеж — беременную, без сознания, во власти любого шторма или прохожего — так и не нашли, или хуже — нашел не тот человек.

Каз стиснул челюсть, сосредоточившись на здесь и сейчас.

— Марина? — мягко подтолкнул он тихим голосом.

— Марина Симла, — пояснила Инеж. — Чудесная женщина. Земенка, конечно, и из Пелтона. Ее сестра — жена рыбака, и они живут в крошечной деревушке неподалеку от берега, на котором меня нашли.

Инеж снова замолчала, отпила чаю. Матти захихикал над чем-то в книге, торопливо перевернул страницу, чтобы приключение не замедлилось. Инеж тепло улыбнулась сыну, а потом снова обратила на Каза яркие карие глаза.

— Я очнулась, как только они притащили меня в рыбацкую хижину и согрели, но… Я не могла ничего вспомнить. Я знала только свое имя — то есть я предположила, что вспомнила его, — добавила она, и на лбу появилась озабоченная складка. — Но ничего до того момента, как очнулась в хижине.

Каз до боли стиснул пальцами кружку в попытке подавить бьющие через край эмоции. Он заставил себя сидеть тихо и неподвижно. Инеж самокритично пожала плечами и грустно улыбнулась.

— Марина взяла меня с собой в Пелтон и помогла устроить здесь жизнь. Она всегда верила, что память может вернуться со временем, но этого так и не случилось. И никто никогда не искал меня.

«Я пытался, — протестующе закричал мозг Каза. — Я искал тебя везде, где мог, Инеж».

— Где Марина сейчас? — вместо этого спросил он, надеясь, что у Инеж было хотя бы подобие семьи, чтобы присмотреть за ней в Новом Земе.

Его слабую надежду смело, когда Инеж покачала головой.

— Умерла два года назад. Она была уже старой, когда спасла меня.

Каз не смог придумать, что сказать на это: ничто не изменит тот факт, что подруга Инеж умерла. Они выпили еще чаю, уютное молчание снова наполнило пространство между ними.

Больно было осознавать, насколько просто снова привыкнуть чувствовать ее рядом, словно все эти года растворились. Горло сдавило от эмоций, и Каз оторвал взгляд от Инеж, пока она не заметила, что он таращится на нее. Не в состоянии остановить себя, он снова посмотрел на сына.

— Как вы выбрали ему имя? — спросил Каз, по-прежнему глядя на мальчика. — Если вы ничего не помнили?

Мгновение она не отвечала, и, осмелившись снова посмотреть на Инеж, он обнаружил, что она смотрит на него со странным выражением на лице. Оно болезненно напомнило ему о напряженных взглядах, которыми она одаривала его, когда они были юны, когда он делал или говорил что-то, что она могла истолковать как свидетельство его доброты. Он вопросительно приподнял бровь, и она слегка встряхнулась и извиняющеся улыбнулась.

— На самом деле, я не знаю, откуда взялось его имя, — признала она, с нежностью глядя на Матти. — Маттиас. Это просто… чувствовалось правильно. Я даже не рассматривала ничего другого.

Маттиас. Хотя Каз подозревал это, всё равно имя выстрелило, словно пуля в грудь, когда Инеж произнесла его.

— Хорошее имя, — сказал Каз, заставляя челюсть расслабиться. — Сильное имя.

Инеж застенчиво улыбнулась ему, опустив голову.

— Я часто гадала, значило ли имя что-то для меня. Раньше, я имею в виду, — без нужды добавила она. — Возможно, он был кем-то. Частью моей семьи.

Конечно, был. Однако мысли Каза обратились к ее родителям, и он не мог не спросить:

— Вы когда-нибудь пытались найти их? Вашу семью?

Инеж неловко пожала плечами, обняв чашку обеими ладонями.

— Я никогда не могла позволить себе оплатить дорогу в Равку, — тихо признала она. — Кроме того, я даже не помню свою фамилию, не говоря уже о караване, к которому я принадлежала — если я вообще принадлежала к каравану. На их поиски могли уйти годы. На то, чтобы узнать, кто я на самом деле.

На мгновение ее взгляд расфокусировался, словно она смотрела в прошлое. Со вздохом она встряхнулась и, слегка улыбнувшись, повернулась к Казу.

— То, что случилось в прошлом остается в прошлом. У меня есть Матти и жизнь здесь в Пелтоне. Я счастлива здесь, Каз. Мне больше ничего не нужно — никто не нужен.

* * *

Вернувшись в таверну тем вечером, Каз сразу поднялся в свою комнату. День, проведенный с Инеж, подтвердил то, в чем он уже был уверен: она не могла вспомнить ничего с того момента, как исчезла с «Призрака» почти шесть лет назад.

Теперь, когда это подтвердилось, Каз знал, что сделает Пелтон своим домом. Он не мог бесконечно оставаться в этой комнате в таверне, а на то, чтобы обеспечить себя жильем в городе, потребуется больше дом, чем он в спешке взял из сейфа на чердаке в Кеттердаме.

К счастью, у Каза оставались домы, которые он перевел в Земенский центральный банк в качестве инвестиции еще во время дела с аукционом. Инвестиции, которая принесла немало прибыли за прошедшие годы — вполне достаточно, чтобы обеспечить дом и жизнь рядом с Инеж и Матти. И вполне достаточно, чтобы его семья здесь никогда не нуждалась в деньгах и не сражалась за безопасность.

Он сел за стол, снова подтянув к себе лист пергамента и сняв колпачок с дорогой ручки, которую прихватил из дома одного купца шесть месяцев назад. Всего пару мгновений понадобилось, чтобы написать распоряжение банку и размашисто поставить свою подпись — свою настоящую подпись.

Затем он написал во Фьерду, используя сложный шифр, который они с Ниной Зеник разработали много лет назад. Он верил, что она помнит этот шифр не хуже него. Может, они с Зеник и не очень сходились во взглядах, но Каз всегда ценил ее военную подготовку и серьезность, с которой она бралась за работу. Не говоря уже о том, что она тоже любила Инеж и сделает всё возможное, чтобы помочь. Возможно, Зеник не сможет ответить какое-то время, возможно, даже не получит письмо в течение нескольких месяцев после того, как оно прибудет в страну, но Каз знал, что как только сможет, она сделает всё, что надо.

Наконец Каз написал Колму Фахи. Кофтон находился всего в нескольких часах езды от Пелтона, и хотя существовало крайне мало людей, которым Каз Бреккер доверял, отец Джеспера постепенно стал одним из них.

В конце концов, это было важнее Каза. На кону стояло прошлое Инеж и будущее его сына.

И Каз знал, что в этот раз ему понадобится помощь.

— Каззи!

Каз поймал себя на том, что широко улыбается, опускаясь на колени в грязь, чтобы встретить решительно мчавшегося к нему на маленьких ножках Матти. Добежав, Матти кинулся в объятия Каза. От силы удара тот едва не опрокинулся назад и засмеялся, удерживая Матти.

— Добрый день, малыш, — сказал Каз, взъерошив ему густые волосы.

— Святые, Матти, осторожнее с больной ногой Каза!

Каз поднял взгляд на голос Инеж — она с улыбкой подошла более спокойным, чем у сына, шагом.

— Чтобы меня одолеть, одного земенского ковбоя недостаточно, не беспокойся, — ответил Каз, и Матти лучезарно улыбнулся ему поверх яркого шейного платка и деревянной звезды шерифа, гордо прикрепленной к груди.

Каз поселился прямо через дорогу от Инеж и Матти, как только смог получить доступ к своему счету в земенском банке, и в последующие несколько недель постепенно входил в жизнь Инеж в Пелтоне.

Снова войти в жизнь Инеж было просто, слишком просто — словно некая часть ее поврежденного разума помнила его, или по крайней мере признавала его безопасным. Каз часто заходил на ужин или на крепкий земенский чай и однажды солнечным утром отвел Матти в школу, когда из-за ежеквартальной инвентаризации Инеж надо было пораньше начать работу в клубе. Матти держал его за руку, таща по улице, и возбужденно показывал на остальных детей, когда они приблизились к школе. Учительница Матти, Вивани Онтар, которая стояла возле школьных ворот и считала входящих детей, вздрогнула, посмотрев Казу в лицо, ее челюсть упала в беззвучном «о», пока она изучала черты его лица, так похожие на Матти. Каз пронзил ее взглядом, и она быстро взяла себя в руки, одарив его быстрой смущенной улыбкой, после чего повернулась к Матти и велела ему заходить.

Каз не стал задерживаться для светского разговора.

Сейчас он неловко поднялся, опираясь на трость. Инеж понимающе улыбнулась ему, пока Матти тихо воспитанно стоял, с ожиданием глядя на него. Каз подавил улыбку и изобразил, как прохлопывает пиджак, вытащив пустую подкладку кармана и покачав головой. На личике Матти начало появляться беспокойство. Каз потянулся в первый проверенный карман, позволив Матти заглянуть в него и увидеть, что он пуст, и в его руках появился бумажный сборник сказок. Название было написано на керчийском, а на обложке красовался грубый рисунок земенского ковбоя, потрясающего двумя револьверами, с бандитской татуировкой на предплечье: явный намек на Джеспера. «Готов поспорить, ему понравилось», — подумал Каз, когда разворачивал пришедшую утренней почтой книгу. С тех пор, как он узнал о любви Матти к приключенческим книгам, он договорился, чтобы Джеспер с каждым письмом присылал ему из Керчии новую. Матти поглощал их, осваивая керчийский с завидной легкостью, с которой дети осваивают языки. В конечном итоге они хотят только историй и приключений и воспринимают их на любом возможном языке.

Каз шагнул к Инеж и достал из еще одного с виду пустого кармана фиолетовый тюльпан, с улыбкой протянув ей, и она тепло улыбнулась.

— Спасибо, Каз, — пробормотала она, беря цветок.

Ее пальцы коснулись его пальцев, и мгновенное прикосновение к ее коже заставило его задрожать от восторга.

Он не ответил, но непроизнесенные слова эхом отдавались внутри.

Что угодно для тебя, Инеж.

* * *

— Ты празднуешь Мавануски?

Каз с Инеж стояли рядом — он мыл тарелки после ужина, она их вытирала. У нее над раковиной находилось окно, и Каз видел пару ярких птичек, порхающих по веткам мускатного дерева снаружи.

Инеж покачала головой.

— Нет, хотя госпожа Баррос — моя соседка, которая иногда присматривает за Матти, когда я работаю — обычно приглашает нас на ужин в последний вечер, — она помолчала и заметила: — У тебя есть планы на праздник?

Голос Инеж звучал немного слишком беспечно.

— Вообще-то есть, — сказал он. — У одного моего хорошего друга семья в Кофтоне. Я присоединюсь к ним на несколько дней.

Джеспер и Колм практически приказали Казу присоединиться к ним и Уайлену на земенский праздник урожая, раз уж он в этом году оказался так близко к Кофтону. Каз не мог отрицать, что мысль о том, чтобы провести несколько дней среди людей, которые знали его, знали Инеж — настоящую Инеж, — казалась блаженным перерывом. Он ждал праздника почти с нетерпением.

Инеж бросила на него тоскливый взгляд. В конце концов, прошло много лет с тех пор, как она проводила время с семьей, и она этого даже не помнила.

— Звучит здорово.

Каз хотел утонуть в ее глазах. С тех пор, как она пропала, он каждую ночь видел ее взгляд во сне — часто в кошмарах. Теперь, когда она вернулась к нему, он не хотел больше никогда отводить от нее глаз.

— Я, э… упоминал Колму о тебе и Матти в одном из писем, — признался он, чувствуя себя влюбленным подростком, каким был в начале их отношений. Инеж очаровательно покраснела, и он продолжил: — Он сказал, что вы оба будете более чем желанными гостями на праздниках.

— О! Каз, это ужасно любезно, но… Я не могу вот так вторгаться в ваши празднования.

— Инеж, — Каз строго посмотрел на нее, и она покраснела сильнее и отвела взгляд. — Я бы не стал тебя приглашать, если бы не хотел, чтобы ты поехала.

Инеж тихо помычала в ответ, ее губы искривились, пока она тщательно обдумывала, после чего снова повернулась к нему.

— Нет, думаю не стал бы, — она задумчиво посмотрела на него, прищурившись, и протянула ему руку. — Что ж, тогда, господин Ритвельд, сделка есть сделка.

Каз не стал трудиться прятать ухмылку. Он твердо пожал ей руку.

— Сделка есть сделка.

* * *

— Инеж, моя дорогая, — произнес Колм переполненным эмоциями голосом, протягивая руку; Инеж тепло улыбнулась и пожала ее. — Mavanuski faroh. Для нас удовольствие принимать тебя здесь на сборе урожая.

Из Пелтона в Кофтон они добирались на дилижансе. Ферма Колма находилась всего в полумиле ходьбы от станции дилижансов, и с небольшим багажом Каз с Инеж решили пройти это расстояние пешком.

Колм открыл парадную дверь, когда они приблизились, его серебристые, как у Джеспера, глаза вспыхнули при виде Инеж и Матти. К счастью, он сумел взять свои эмоции под контроль, когда Каз предупреждающее посмотрел на него.

— Faroh varudi, — свободно ответила Инеж на земенском.

Если она и нашла странным его слишком свободное обращение с ней, она этого не показала. Они стояли в прихожей, их багаж был сложен в углу, готовый переместиться в комнаты.

— Спасибо огромное, что пригласили нас на празднования, господин Фахи.

— Колм, пожалуйста, — поправил Колм.

— Колм, — легко ответила Инеж; по-прежнему прятавшийся за ее ногами Матти, дернул ее за пояс, и она присела на корточки. — Матти, милый, это друг Каза, господин Фахи. Ты поздороваешься?

Матти подозрительно уставился на Колма, и Казу пришлось прикусить губу при виде того, как знакомо хмурятся брови над такими же темными глазами, которые он ежедневно видел в зеркале. Матти определенно унаследовал его хмурый взгляд и подозрительную натуру. Колм ободряюще улыбнулся, и Матти нахмурился сильнее и снова спрятал лицо в ногах Инеж. Она с сожалением улыбнулась Колму.

— Он всегда стесняется незнакомых, — объяснила она, нежно гладя темные волосы Матти. — Он скоро станет дружелюбнее.

Колм кивнул, жестом пригласив их проходить на кухню.

— О, не беспокойтесь. Мой Джеспер в возрасте Матти был таким же.

Колм взял чайник и три чашки, которые уже были приготовлены.

— Джеспер, — повторила Инеж, медленно, задумчиво произнося имя; на короткое мгновение в груди Каза вспыхнула надежда, что она что-то вспомнила, но потом она заговорила снова: — Ваш сын, да?

— Верно, — Колм передал Инеж чашку чая. — Единственный ребенок, наш Джеспер. Он отправился в Кеттердам, чтобы учиться в университете.

Колм передал Казу чашку и на короткое мгновение встретился с ним взглядом. Что-то сверкнуло между ними — некая общая искра чувства вины и ответственности.

Но, конечно же, Инеж не помнила Джеспера и не имела причин подвергать сомнению его университетскую карьеру. Она отпила чая и прошла в гостиную следом за Колмом.

Он прошел мимо Каза, и Каз неловко кашлянул. Колм остановился и посмотрел на него, вопросительно приподняв бровь. Каз нахмурился, не встречаясь с ним взглядом.

— Спасибо, — тихо хрипло произнес он. — За то, что разрешили привезти ее сюда.

Рука Колма дернулась, как если бы он хотел хлопнуть Каза по плечу, но он достаточно давно его знал, чтобы подавить это желание.

— Всегда пожалуйста, сынок, — мягко ответил Колм и пошел дальше в гостиную, тактично оставив Каза на несколько мгновений в одиночестве, давая ему возможность взять в узду любые эмоции, которые грозили пробиться сквозь годами отточенную маску.

* * *

Конечно же, Матти полюбил Джеспера с первого взгляда. Они с Уайленом появились на следующее утро. Джеспер — вибрирующий сгусток возбужденной энергии, Уайлен — более спокойный и собранный. Оба одарили Инеж широчайшими улыбками, и Каз видел, что Джесперу приходится изо всех сил сдерживаться, чтобы не прыгнуть на нее и не стиснуть в объятиях.

Когда Матти выглянул из-за ног Инеж — Каз быстро узнал, что он всегда там прячется, встречаясь с новыми людьми, — Джеспер упал перед ним на колени и просто улыбнулся и поздоровался на земенском. Матти лучезарно улыбнулся в ответ и в следующую секунду уже уводил Джеспера за руку, счастливо болтая с ним на земенском.

Когда они двое устроились среди кучи книг и игрушек Матти, и он протянул Джесперу вырезанную из дерева козу, Инеж с Казом обменялись ошеломленным взглядом. Инеж засмеялась тем самым смехом, который всегда заставлял Каза застыть, и прислонилась к нему — короткое мгновение близости, от которого его сердце бешено заколотилось. А потом взяла его ладонь обеими руками и на мгновение уткнулась лицом ему в бицепс.

— Приятно видеть, что он так к кому-то привязывается, — сказала она настолько тихо, чтобы слышал только Каз.

Он повернул голову, и ее шелковые волосы защекотали ему щеку. Было бы так просто мягко поцеловать ее в макушку, как он делал тысячу раз прежде.

— Я ужасно беспокоюсь, что он совсем один, без семьи рядом с нами.

— Все любят Джеспера, — неохотно произнес Каз, проигнорировав усмешку Уайлена.

Они расселись: Матти, по-прежнему влюбленный в Джеспера; Уайлен, наблюдающий за ними с нежным выражением; Инеж с Колмом, беспечно болтающие на диване.

В это мгновение Каз почувствовал себя странно одиноким в окружении людей, которых любил больше всего на свете — ну или по крайней мере терпел, неубедительно солгал он сам себе. Сердце чувствовалось слишком большим, и было немного больно дышать. Сидевший на ковре Матти засмеялся высоким, свободным и радостным смехом, который наполнил Каза тем же желанием закупорить звук в бутылку и всегда держать у себя, как было с Инеж.

Подражая, насколько мог, способностям давно потерянного Призрака, Каз тихо выскользнул из гостиной. Он прохромал на кухню и встал, невидящим взглядом уставившись на персиковые деревья Колма в окне. Несколько долгих мгновений спустя вошел Уайлен.

— Купчонок, — поприветствовал его Каз, позволив уголку губ приподняться.

Он упрямо держался за старое прозвище Уайлена, когда они здоровались, даже все эти годы спустя.

— Бреккер, — сухо ответил Уайлен с неохотной улыбкой. — Рад видеть тебя, Каз.

Каз повернулся от окна, прислонившись к буфету.

— Я тебя тоже, — тихо признал он. — Это было…

Каз колебался. Как бы он ни старался быть более открытым, более уязвимым с друзьями, это всегда требовало от него усилий.

К счастью, Уайлен не принадлежал к тем, кто стремится сразу заполнить молчание. Он просто повернулся, поставил чайник на плиту и принялся собирать всё необходимое для чая, пока Каз сражался со своей броней.

— Это было сложно, — наконец признал Каз. — Не значит, что я не рад, что мы наконец-то нашли ее. Конечно, я рад. И я всегда буду заботиться об Инеж, вне зависимости от того, что она помнит или не помнит. Но это так тяжело. Она моя жена, Уайлен. Она мать моего сына, Гезена ради, она моя совесть, мой якорь, мое всё… — Каз прервался, глаза горели от непролитых слез, и снова повернулся к окну, прижав ладони к буфету. — Она вся моя жизнь, и она считает, что брошена и одна на всем белом свете, и я не могу… я даже не могу… — он сердито фыркнул и бессильно ссутулился, опустив голову.

— Каз, — ровным, но мягким тоном произнес Уайлен, подтолкнув к нему чашку чая. — У тебя же есть план, да?

Каз покосился на него, приподняв бровь.

— Тлеющий, — признал он. — Я дам ему еще три месяца, но, если ничего не услышу, придется придумать что-то другое.

Уайлен задумчиво кивнул, прекрасно зная, к кому из их далеких общих друзей Каз мог обратиться, и отпил чаю.

— Значит, сейчас ждем. А Грязные Руки ничего не делает так хорошо, как запускает планы и терпеливо ждет, пока можно будет пожать плоды.

Каз не смог сдержать усмешки. Гезен знает, Уайлен был прав: будь то месть, инвестиции или даже преодоление своего отвращения к прикосновениям, Каз был терпеливым хитрым охотником. Он делал это прежде, сможет сделать снова.

Он отпил чая. Тот был идеален: Уайлен точно помнил, как Каз его предпочитает.

— Рад снова видеть тебя, купчонок, — снова сказал он, и Уайлен ухмыльнулся в ответ и поднял чашку в ироничном приветствии.

* * *

Джеспер дал Матти поносить свою бирюзовую ковбойскую шляпу и после того, как Инеж разрешила, взял его на неторопливую прогулку на сером пони, на котором Джеспер когда-то учился ездить верхом. Ножки Матти были слишком малы, чтобы вставать в стремена, и он крепко держался за поводья, весело помахав Казу и Инеж, когда Джеспер медленно повел пони по кругу выгона.

Они прошли мимо, и Инеж вздохнула и оперлась о деревянное ограждение пастбища. Волосы выбились из свободной косы, и золотое солнце превращало ее волосы в расплавленную лаву. Казу пришлось бороться с желанием заправить ей волосы за уши. Обнять и поцеловать ее долгим медленным поцелуем, как он делал раньше, когда она возвращалась с моря.

На пятый вечер Мавануски они сели за обильный ужин, который все помогали готовить. Матти съел слишком много яблочных плетенок, в итоге стал жаловаться на больной живот и безропотно позволил Инеж уложить его в кровать, когда принесли каэльское виски. Джеспер понимающе посмотрел на Каза и беспечно спросил, сколько яблочных плетенок съел он. Слишком много, как и его сын. Не то чтобы Каз признал это вслух: вместо этого он пронзил Джеспера взглядом.

Гораздо позже, когда бутылка виски опустела, а Уайлен с Колмом закончили с последними каэльскими частушками, на пении которых они настояли, взрослые тоже начали расходиться спать. Вначале Колм, поцеловав Джеспера в макушку перед уходом, а потом Джеспер и Уайлен.

Остались только Каз и Инеж в тишине гостиной Колма, глядя друг на друга с болезненно знакомой пристальностью. Долгую минуту спустя Инеж пошевелилась и кивнула в сторону окна на бархатистую темноту ночи за ним.

— Ясная ночь, — тихо произнесла она, не отрывая от него глаз. — Мне хотелось бы посмотреть на звезды.

Каз подавил улыбку. Инеж всегда любила открытые пространства ночного неба, мягкую тишину, которую приносила темнота. Много раз они лежали рядом на крыше Клепки, глядя на яркие точки звезд сквозь грязную дымку кеттердамского неба.

И он никогда не мог отказать Инеж.

Они вышли в ночь, воздух был ароматным и нежным даже в это время года. Ясное небо над ними представляло собой одеяло из звезд, таких же ярких, сверкающих и пылающих, как сама Инеж, как любовь к ней, которая горела в груди Каза.

Они остановились возле забора выгона, и Инеж повернулась к Казу, медленно подавшись вперед, пока не оказалась так близко к нему, что он слышал, как дрожит ее дыхание.

Инеж подняла на него взгляд, карие глаза в темноте казались черными, и Каз попал в их ловушку, загипнотизированный, как в тот судьбоносный день в «Звернице», когда она застала его врасплох в первый и последний раз.

Каз знал, что сейчас произойдет, и был совершенно бессилен остановить это.

Инеж нервно улыбнулась и встала на цыпочки. Она мягко прижалась к его губам своими, ее руки легко легли ему на живот.

Словно не было всего этого времени.

Словно он вернулся домой.

Он не мог сопротивляться, его руки легли на знакомый изгиб ее талии. Не мог не прижаться сильнее к ее губам, не притянуть ближе к себе ее гибкое теплое тело. Он чувствовал запах масла, которым она натирала волосы — жасмин, как всегда, — и знал, что снова пропал.

— Я рада, что ты решил приехать в Пелтон, Каз Ритвельд, — произнесла Инеж с застенчивой улыбкой, когда они оторвались друг от друга. Звук его настоящего имени на ее губах разбивал сердце. — Рада, что смогла познакомиться с тобой.

Как он мог сказать ей правду? Что они уже знали друг друга, лучше, чем кто-либо в мире? Что она не одинока, не брошена, будто никому ненужный котенок в Бочке. Что он изо всех сил боролся, изъездил каждый закуток мира, потратил все крюге, чтобы найти ее?

Он не мог.

Пока не мог.

На следующее утро Инеж, Матти и Каз вернулись в Пелтон, оставив Уайлена и семью Фахи провести еще несколько дней вместе.

Пока Инеж и Колм прощались, а Джеспер присел на корточки перед Матти, Уайлен потянул Каза в сторону.

— Мы можем поселиться с тобой, — сказал он, кивнув на Джеспера. — В Пелтоне. В любое время. Если с нами рядом будет проще?

Каз молчал несколько мгновений, наблюдая, как Инеж нежно улыбается на какие-то слова Колма. Ее улыбка была беззаботной, открытой, свободной от страдания и мрачного прошлого, от которого его Инеж так до конца и не освободилась. Он покачал головой, но с благодарной улыбкой.

— Пока нет, — ответил он. — Но спасибо, купчонок. За всё, — добавил он и дружески взъерошил рыжевато-золотые кудри Уайлена.

Уайлен нахмурился и оттолкнул его руку.

— Ты сущее наказание, Бреккер, — проворчал он в ответ, но даже не пытался скрыть смех в голове. — И пожалуйста. Пиши нам, если тебе что-то понадобится, ладно? Я серьезно, Каз — вообще что угодно.

Слишком быстро Каз, Инеж и Матти погрузились в кэб и отправились обратно домой.

* * *

Они вернулись к тихой жизни в Пелтоне, словно между ними ничего не изменилось.

Ни тот, ни другой не упоминали об украденном поцелуе.

Каз не мог говорить об этом, не мог спросить Инеж, что он значил или почему она сделала это. Его охватило чувство вины за то, что он воспользовался ее уязвимостью, поцеловав ее, когда она понятия не имела, кто он для нее на самом деле, и в кои-то веки чувство вины не было легким для сердца Каза Бреккера. Неделя проходила, а он упрямо молчал об их общем секрете, решительно настроенный подавлять чувство вины, пока не найдет способ вернуть Инеж память.

Если найдет способ вернуть Инеж память. Ничто не вызвало у нее даже искру узнавания, несмотря на встречу с Казом, Джеспером и Уайленом. И по-прежнему никаких признаков письма, которое Каз так отчаянно ждал: единственная реалистичная возможность, которую он увидел, чтобы дать Инеж шанс вернуть прошлое. Тем не менее, думал он, наблюдаемая инвестиция никогда не умножается. Письмо скоро придет, а если нет… что ж. У Каза в рукаве было припасено несколько крайних вариантов, если до этого дойдет.

А пока Каз в основном проводил время в попытках не зацикливаться на том, почему Инеж игнорирует их поцелуй той ночью в Кофтоне. Пожалела ли она об этом в тот же самый момент? Поняла ли, что он желает ее в определенном смысле? Поняла, что в этом смысле он ей не нравится?

Казу придется ждать почти целый месяц, прежде чем хоть один из этих вопросов наконец получит ответ.

* * *

Ничто в их повторном сближении не было запланированным.

Был обычный Mittendag, спокойный солнечный день в Новом Земе, теплый воздух пах цветами апельсина и жимолостью. Каз провел утро в крошечном кабинете своего съемного дома, разбираясь с длинным письмом от Аники, а потом просматривая доходы Колма. Прибыль от юрды Колм всего лишь сохранял на стандартном банковском счете, и, обнаружив это во время Мавануски, Каз не принимал отказа, зная, что, вкладывая с умом, прибыль можно по меньшей мере утроить.

Пока он шел к дому Инеж, голову наполняли потенциальные инвестиции для Колма, цифры, акции и спекуляции бесконечно множились в мыслях.

Улыбка Инеж, когда она открыла дверь, хотя бы немного помогла отвлечь его.

Они вместе приготовили ужин, к этому моменту уже привыкнув готовить вдвоем на крошечной кухне Инеж. Матти помогал, когда мог (даже если он больше устраивал бардак, чем действительно помогал). В их жестах присутствовала непринужденность семейной жизни, которая никогда им полностью не удавалась в Кеттердаме с их не самыми честными карьерами.

После ужина они помыли тарелки, и Каз уложил Матти в кровать, тогда как Инеж вышла на улицу, чтобы загнать кур в курятник. Матти настоял, чтобы Каз прочитал ему главу из последней приключенческой истории. Это болезненно напомнило о той блаженной неделе в Кеттердаме, когда они с Джорди верили, что вот-вот сколотят состояние. Джорди купил себе целую библиотеку рассказов и каждый вечер читал Казу, пока тот не засыпал рядом с ним в теплой мягкой кровати, которую они делили в пансионате.

По крайней мере сейчас Каз мог гарантировать безопасность Матти. Ни он, ни Инеж никогда не позволят причинить вред их сыну, а они оба всю свою юность развивали способность защищать себя и тех, кого любят.

С ностальгией по Джорди и детству и болезненным желанием вернуть время вспять, чтобы знать Матти с самого начала, Каз прохромал обратно вниз. Инеж уже вернулась, приглушила масляные ламы и стояла, скрестив руки, глядя в темное окно.

— Инеж? — голос Каза звучал грубее, чем обычно, уставший от чтения и сдавленный волнением.

Повернувшись на звук его голоса, она выглядела такой маленькой, хрупкой и потерянной, что единственное, чего он хотел — унести ее обратно домой и больше никогда не выпускать из поля зрения.

Каз погрузился в расплавленные глубины ее взгляда, внимательность ее глаз, и шаг запнулся. Ее челюсть была напряжена, руки опустились по бокам, и он заметил, что она слегка покачивается с пятки на носок: боевая стойка, которую он узнал в ее первый день в качестве Призрака. Каз инстинктивно тоже подобрался, хотя и не знал для чего.

До тех пор, пока она не устремилась к нему, быстрая, текучая и беззвучная, и он оказался затянут в ее орбиту, беспомощно падая к ней.

— Каз, пожалуйста? — голос Инеж был мягким и нежным, как и ее руки, поглаживающие его накрахмаленную белую рубашку, натягивая ее у него на груди.

Инеж поднялась на цыпочки, захватив его губы своими, прижимаясь к нему гибким, до боли знакомым телом.

Он знал, что это неправильно, что он должен отстраниться, мягко отодвинуть ее. Как должен был сделать на ферме Колма.

И всё же сейчас, как и тогда, он был беспомощен перед своей любовью.

На ее губах остался вкус пряного сулийского чая и горько-сладкое эхо памятных объятий в далеких чердачных комнатах, которые они когда-то звали домом. Каз затянул поцелуй, не в состоянии оторваться от соблазнительных губ, его руки по собственной воле потянулись намотать на палец прядь черных волос, провести по линии челюсти, по дуге бровей.

Медленно они отстранились друг от друга.

— Инеж, — выдохнул Каз, прижавшись к ее лбу своим.

Ее ладони лежали у него на груди, и она медленно сжала их в кулаки, натянув его рубашку.

— Каз, — ответила она сладким гипнотизирующим голосом. — Пошли наверх?

Каз испустил дрожащий выдох и кивнул, не в состоянии говорить.

Инеж провела его наверх к своей комнате, потянула к кровати. Они упали на матрас, переплетясь друг с другом. Ловкие пальцы Инеж уже расстегивали его пуговицы. Ее ноги обернулись вокруг его талии, его руки вокруг нее, и она целовала его неустанно, отчаянно, стянув теперь уже расстегнутую рубашку с его плеч.

Она провела пальцами по голой коже его живота, груди, подтолкнула его руки вверх, чтобы окончательно избавить от рубашки, и он задрожал под ее прикосновением. Однако его тело реагировало так не из-за страха или тревоги — подобного не бывало уже давно, — а из-за воспоминаний, предвкушения. Ее вес, ее фигура, ощущение ее тела под пальцами: всё было так до боли знакомо, и Каз чувствовал себя пьяным от ее близости.

Инеж провела руками вдоль его тела, задержавшись на татуировках. «Р» на бицепсе, ворон и чаша на предплечье, сердце и кинжал на левой половине груди.

— Чувствую, за этим могут скрываться интересные истории, — пробормотала Инеж, ее прикосновение было словно огонь на его обнаженной коже.

Каз сглотнул и кивнул.

— Я расскажу тебе о них, — пообещал он. — Когда-нибудь.

Инеж наклонилась и поцеловала кинжал над его сердцем: татуировка, за которую Каз заплатил Фабрикатору небольшое состояние, когда Инеж вернулась к нему из первого долгого путешествия на «Призраке».

Они быстро раздели друг друга, словно осознавая потерянные годы и не желая больше тратить время. У Инеж было немного больше шрамов, чем помнил Каз — наверняка остались после последнего рокового плавания, что бы с ней тогда ни произошло, — и она стала круглее, мягче в некоторых местах. Их сын оставил отпечаток на ее теле. Ну и мирная жизнь, которую Инеж вела здесь. И Каз ничего так не желал, как часами заново изучать ее очертания, каждый дюйм своими быстрыми умными пальцами.

Он задумался, есть ли какая-то физическая часть Инеж, которая тоже помнит его, узнает его тело и то, как когда-то оно означало для нее дом.

После всего он уткнулся лицом в живот Инеж, и ее нежные руки гладили его волосы. Когда в голове немного прояснилось, Каз понял, что Инеж тихо поет ему нежную лиричную морскую песню. Она пела ему эту песню вместо колыбельной каждую ночь перед отплытием в очередное путешествие. Она стала их способом попрощаться, обещанием возвращения.

И сейчас сердце Каза болело от нее не меньше, чем тогда.

Позже они лежали в уютной тишине. Каз на спине, Инеж обернувшись вокруг него, зарывшись пальцами в его волосы. Она довольно вздохнула и томно потянулась, ее по-прежнему обнаженное тело соблазнительно выгнулось рядом с ним.

— Это было просто чудесно, — прошептала она, спрятав лицо в шее Каза.

Он сонно улыбнулся, повернув голову, чтобы вслепую поцеловать ее в лоб.

— Святые, Инеж, — пробормотал он, всё еще чувствуя себя ленивым и сонным, словно выпил слишком много кружек кваса, пьяный от прикосновения Инеж, ее присутствия, возможности снова держать ее в объятиях. — Я ску…

Каз едва успел остановить себя. Споткнулся, как никогда не бывало в Кеттердаме.

Я скучал по этому, хотел он сказать. Я скучал по тебе.

— Что? — Инеж слегка приподняла голову, положив подбородок ему на плечо.

Ее карие глаза были теплыми, встрепанные волосы окружали ее ореолом.

Каз глубоко затолкал внезапный приступ чувства вины — способность, отточенная годами, проведенными в Бочке. Он притянул Инеж немного ближе к себе и успокаивающе погладил ее по длинным спутанным волосам.

— Ничего, моя дорогая, — пробормотал он, закрыв глаза, чтобы не врать, глядя ей в глаза. — Спи.

Инеж счастливо вздохнула и прижалась к груди Каза, ее дыхание стало глубже и ровнее, и она спокойно заснула.

Только несколько колоколов спустя Каз смог убедить свой охваченный чувством вины мозг заснуть.

* * *

На следующее утро Каз проснулся уже с хмурым выражением на лице. Он чувствовал запах Инеж на подушке, в которую уткнулся лицом, и помнил прикосновение своих пальцев к ее коже. Он перевернулся, тело чувствовалось ленивым и расслабленным, и потянулся к ней.

Чтобы найти…

Ничего.

Глаза распахнулись, Каз окончательно проснулся и сел на смятых простынях. Он всё еще был голым, в теплой кровати и один в комнате.

Солнце еще низко стояло в небе. Насколько Каз мог судить по свету, который проникал сквозь занавески, день только начался. Не успев выбраться из кровати, Каз увидел сложенный лист бумаги на прикроватном столике. Он нетерпеливо раскрыл его, обнаружив записку на керчийском знакомым аккуратным почерком Инеж.

«Дорогой Каз,

Извини, что не разбудила тебя, но ты крепко спал и ты заслуживаешь хорошего отдыха. Я только заброшу Матти на старый серебряный рудник для школьной поездки — они выезжают с особым учителем. Он тоже из Кеттердама. Возможно, ты его знаешь? Хотя учитель Матти вроде говорил, что родом он с Блуждающего Острова.

Святые, только посмотрите, как я болтаю чепуху в письме, пока ты спишь в футе от меня! Я сразу же вернусь домой, как только заброшу Матти.

Сохрани кровать теплой для меня.

Твоя Инеж».

Он тоже из Кеттердама.

Кровь Каза медленно стыла в венах, он перечитывал письмо Инеж снова и снова, пока в желудке не поселились тяжесть и холод, а в сердце боль и тревога.

Каз точно знал, кто нашел их и выманил его жену и ребенка из безопасности его защиты. Точно знал, что за каэлец приехал в Пелтон из Кеттердама под маской учителя.

Пекка чертов Роллинс.

Старый рудник находился на самой окраине Пелтона, заброшенный и давно забытый. Рудокопы, которые стекались сюда в надежде на пограничные богатства, снова ушли, после того как глубоко в скалистых пещерах жила за жилой смогли открыть только серебро и ничего более ценного. Еще остались остатки тропы, ведущей от входа, и Каз пошел по ней настолько быстро, насколько позволяли хромота, трость и уже жаркое утро.

Он оставил в доме Инеж наскоро нацарапанную записку, адресованную Джесперу: «ПЕККA РОЛЛИНС. СРЕРЕБРЯНЫЙ РУДНИК». Во время Мавануски в Кофтоне Каз и Колм установили почтовую систему оповещения. Если что-нибудь случится с Казом и ожидаемое письмо так и не придет, Колм свяжется с Джеспером, который через неделю будет в Пелтоне.

Держа пистолет наготове и низко натянув шляпу, чтобы защититься от неумолимого палящего солнца, Каз приблизился к изборожденной земле, которая отмечала вход в рудник Пелтона. Он больше никого не видел, не слышал ничего подозрительного, но отточенные Бочкой инстинкты говорили, что здесь не всё в порядке.

Вглядевшись поверх выступа рудника, Каз увидел, как в темноте исчезает стальной кабель шаткого старого подъемника. Должно быть, клетка подъемника находилась на дне, но рядом с точками крепления кабеля имелся огромный ржавый рычаг. Ржавчина вокруг механизма была недавно содрана.

Значит, Роллинс увел их глубоко в сердце рудника.

Каз отсек от сердца боль, которая грозила затопить его при мысли о том, как растерянную испуганную Инеж и беспомощного перепуганного Матти опускают в темноту. Он не мог позволить, чтобы эмоции затуманили разум, не мог позволить разбираться с этим Казу Ритвельду.

Сейчас ему нужен был Грязные Руки.

Он мог потянуть рычаг и призвать подъемник, но скрежет от него раздастся эхом под землей, задолго предупредив Роллинса о приближении Каза. Вместо этого он торопливо прошел по периметру рудника, зорко выглядывая что-нибудь, что могло помочь. Он был вознагражден длинной, с виду крепкой веревкой, засунутой в давно забытый ящик с припасами. Изучив ее на предмет потертостей и износа, Каз убедился, что она в хорошем состоянии и достаточно длинная для его нужд. Он повесил ее на плечо и прохромал обратно ко входу в рудник, подстегиваемый решимостью.

Настало время Казу Бреккеру вернуть свою девочку.

* * *

Спуск по веревке на дно шахты был медленным, ровным и болезненным. Приходилось следить, чтобы не ударяться больной ногой о стены, а привязанная к спине трость делала его более неустойчивым при спуске, чем хотелось бы.

Тем не менее, бесшумно спрыгнув на пыльную почву внизу и оглядев два тяжелых оружия, поставленных на перевернутые ведра, и двух охранников с колодой карт, играющих в «Обмани Гриша», Каз посчитал, что момент неожиданности стоил времени и неловкости.

Первый охранник умер раньше, чем заметил летящую ему в лицо утяжеленную трость. Его товарищ последовал за ним раньше, чем успел покачнуться от потрясения, сложившись пополам, когда Каз со злобным рычанием впечатал трость ему в ребра.

Каз продолжил быстро идти по тенистому туннелю рудника, достав из куртки светящийся шар, который озарил пространство жутким зеленым сиянием. Он слышал впереди эхо звуков, бормотание — вероятно, голоса — нескольких людей, явно не беспокоящихся о том, что их могут услышать.

Каз держался в тенях, подражая умениям Призрака. Он прокрался к пересечению рудника, где развилку освещали тусклые фонари. В начале туннеля, который вел направо, стояли еще двое.

«Легко узнать, где Роллинс держит Инеж», — подумал Каз, его губы сжались в угрюмую тонкую линию.

К этим двум охранникам подкрасться было невозможно, так что Каз убрал светильник, крепче сжал трость и, приготовившись к драке, прошагал к ним. Первый удар он нанес по колену, и один из них с воем упал.

Второй охранник устремился вперед, и Каз легко увернулся, немного наклонившись назад и повернув голову, так что кулак прошел мимо его челюсти, и охранника по инерции потянуло вперед. Удар трости по нижней части спины заставил его споткнуться и закричать, и Каз зашипел, когда резкая боль пронзила бедро здоровой ноги.

Первый охранник, который из-за раны не мог стоять, достал откуда-то нож. Прежде чем он смог ударить снова, Каз поднял трость и резко опустил ее на висок мужчины, даже не вздрогнув, когда дождь из крови из разбитых костей забрызгал ему лицо и рубашку.

Второй охранник сумел выпрямиться и, когда Каз повернулся к нему, доставал револьвер из кобуры. Он едва успел увернуться от пули и прыгнул на охранника, прежде чем тот смог перезарядить, не обращая внимания на горящую болью ногу. Чтобы вырубить его, хватило быстрого апперкот-хука.

На пару секунд Каз прижал ладонь к холодной стене рудника, чтобы перевести дыхание и приспособиться к новому уровню боли в поврежденной ноге. Она была жестокой, но определенно не худшее, что он испытывал. Худшее было наградой за несколько дней ходьбы по фьерданской тундре, когда они были подростками. Каз давно подозревал, что заново сломал ногу, пока нес Инеж на «Феролинд», и сложный переход вкупе с ледяным холодом привели к постоянной ослепляющей боли на многие мили, которые они прошли.

И тем не менее тогда он сумел пробиться сквозь большую боль к меньшей награде. Ничто не остановит его на пути к жене и сыну в этом темном пыльном месте.

Каз оттолкнулся от стены и, стиснув зубы, пошел по туннелю.

Еще два охранника, еще два тела остались позади с разбитыми костями и раздробленными черепами.

Наконец Каз дохромал до входа в более просторное помещение. Вглядевшись туда из теней, он увидел стол и стулья, несколько ящиков и полку с пыльными запасами, и даже некоторое количество гамаков, натянутых между скалистыми стенами. Должно быть, здесь шахтеры отдыхали, ели и спали, чтобы дольше работать под землей.

Пекка Роллинс сидел на одном из стульев, на столе перед ним небрежно лежал заряженный револьвер. Он откинулся на спинку стула так, что только две ножки стояли на земле, и насвистывал нестройную мелодию, чистя ногти раскладным ножиком.

Каз посмотрел в один из углов с гамаками. Там в тенях стояла Инеж, прижав к себе Матти, который уткнулся лицом ей в юбку. Во взгляде Инеж, направленном на Роллинса, присутствовал знакомый опасный блеск, и в груди Каза поднялась волна горячей нежности при виде отголоска той Инеж, которую он знал и любил. Он не сомневался, что Матти будет в безопасности под ее защитой.

Всё это могло закончиться только одним способом.

Каз стиснул челюсть, крепче сжал трость и прямой и непоколебимый вышел на свет.

— Роллинс. Давно не виделись.

Пекка Роллинс со стуком опустил стул на четыре ножки, заставив Матти подпрыгнуть в руках Инеж. Инеж просто наблюдала за Казом расширившимися глазами, словно не совсем веря в то, что видит.

— Недостаточно давно, готов поспорить, — с усмешкой ответил Роллинс.

Он лениво потянулся за пистолетом, театрально нацелив его на Каза. Тем временем Каз сделал несколько шагов вперед, встав между Роллинсом и своей семьей.

— Любой срок был бы недостаточно долгим, — прорычал Каз в ответ.

Ему было плевать на пистолет, пока тот нацелен на него. Учитывая усилия, затраченные на это представление, Роллинс захочет некоторое время похвастаться, прежде чем Каз окажется в реальной опасности.

— Какого хрена ты здесь делаешь, Роллинс?

На лице Пекки Роллинса появилось нечто среднее между усмешкой и рычанием.

— Я знал, ты что-то скрываешь, Бреккер. Исчезнуть вот так из Кеттердама. Лицемерный поганец. Ты не лучше остальных со всем твоим хвастовством.

Каз видел, как Инеж нахмурилась на слова Роллинса, ее взгляд метнулся к Казу при упоминании его фамилии.

— Бреккер? — тихо произнесла она — вопрос и обвинение одновременно.

Каз мог только злобно смотреть на Роллинса. Если он посмотрит на Инеж, если признает хоть какую-то часть их прошлой жизни вместе, Каз Ритвельд пробьется на поверхность, а он сейчас отчаянно нуждался в том, чтобы Грязные Руки продолжал контролировать ситуацию.

К счастью, Роллинс не услышал Инеж, слишком занятый тем, чтобы ухмыляться и махать пистолетом на Каза. Он повернулся к Инеж и сделал угрожающий шаг вперед. Пистолет переместился вместе с ним, и Каз напрягся и тоже переместился, ступив ближе к Инеж и Матти.

Как только Роллинс сделал движение в ее сторону, Инеж инстинктивно толкнула Матти себе за спину и встала в изящную боевую стойку на подушечках пальцев, согнув колени, держа руки перед собой, готовая к действию.

Может, Инеж и не помнила свое прошлое, но ее тело определенно помнило. В этот момент Каз был уверен, что, если сможет передать ей нож, Инеж будет знать, что с ним делать.

Матти выглянул из-за ног Инеж, в тревоге глядя на Роллинса большими черными глазами. Роллинс засмеялся, жестко и резко, и слегка наклонился вбок, глядя на ребенка. Пистолет в его руке оставался опущенным.

Инеж зашипела на Роллинса, точно сердитая кошка, и толкнула Матти дальше за себя, скрывая из поля зрения.

— О, да, я вижу, почему ты протащил его через пол океана прочь от Бочки, — сказал Роллинс, снова сосредоточившись на Казе. — Всякий поймет, что этот малец — ублюдок Ублюдка.

Инеж бросила на Каза еще один испытующий взгляд, но он старательно игнорировал ее и искривил рот, глядя на Роллинса. Осторожно двигаться перед Инеж, словно оставляя ее в безопасности за спиной, было проще простого. В процессе он поднял трость и обвиняюще наставил ее на Роллинса.

— Попробуй только хоть пальцем тронуть мою семью, Роллинс, — прошипел он, незаметно перекинув устричный нож в другую руку и вложив его в ладонь Инеж. — И к тому моменту, когда я закончу с тобой, ты будешь умолять о смерти.

Как Каз и предвидел, Роллинс едва удостоил Инеж взглядом. Каз видел то мгновение, когда он списал Инеж со счетов: когда она в защитной позе встала перед Матти, — и слишком сосредоточился на реальной угрозе Грязных Рук и его легендарной трости.

Роллинс издал короткий холодный смешок, пистолет в его руке блеснул.

После этого Казу даже почти не пришлось прилагать усилия. Он сильнее сжал трость, делая ложную подсказку до боли очевидной, и угрожающе шагнул к Роллинсу, двигаясь в сторону так, что, следуя за его движением, тот был вынужден повернуться спиной к Инеж.

Каз позволил себе бросить быстрый взгляд поверх плеча Роллинса туда, где Инеж бесшумно двигалась за его спиной, в ее руке опасно блестел устричный нож Каза. Она поймала его взгляд, ее глаза пылали яростью, и в эту секунду они легко и естественно общались без слов — как в былые времена, когда вместе правили на улицах Кеттердама.

Вложив весь свой гнев, Каз рванул трость вверх, ударив вооруженную руку Роллинса. Пистолет взлетел в воздух, и раздался выстрел, а Роллинс взвыл от боли, когда Инеж метнулась вперед и глубоко вонзила устричный нож ему в почку. Для ровного счета Каз ударил тростью Роллинса по ноге, и тот рухнул на пол. Еще один удар — по голове — довершил дело, и Роллинс потерял сознание. Из-под вонзенного в спину ножа сочилась кровь.

В то мгновение, когда Роллинс упал, в пещеру ворвались Джеспер Фахи и Уайлен Ван Эк. Держа револьверы наготове, Джеспер в ожидании огляделся. При виде распростертой фигуры Пекки Роллинса, лежащей между Казом и Инеж, его лицо вытянулось.

— Проклятье. Ты правда не оставил мне никого пристрелить?

* * *

Поскольку ничего более интересного не осталось, Уайлен стал разбираться с Роллинсом, а Джеспер аккуратно отвел Матти от стола, усадив его и принявшись оживленно с ним болтать. Когда Матти начал тихонько смеяться на гримасы Джеспера, а Уайлен — связывать Роллинсу руки, Каз медленно повернулся к Инеж. Она наблюдала за ним расширившимися настороженными карими глазами.

Между ними повисла неуютная тишина, и взгляд Инеж метнулся к Джесперу и Матти; Джеспер теперь поднял руки, обучая его какой-то игре в хлопки.

— Ты отец Матти, да?

Инеж не смотрела на Каза, не отрывая взгляда от их друзей. Он был трусливо рад этому и наполовину отвернулся от нее, словно защищая уязвимую сторону в сражении.

Но больше не было причин скрывать.

— Да, — ответил он резким тоном Грязных Рук.

Каз ненавидел себя за это, но в то мгновение только так мог защитить свое хрупкое сердце.

Как ни тихо произнесла Инеж следующие слова, она не смогла скрыть боли.

— Почему ты не искал нас?

Каз резко развернулся к ней, сердце бешено заколотилось.

— Инеж, — произнес он, и Грязные Руки исчез; ее имя слетело с его губ, словно надломленная молитва.

Она наконец посмотрела на него, кусая нижнюю губу, крепко сцепив руки перед собой. Каз шагнул вперед и упал на колени у ее ног, игнорируя вспышку боли в ноге. Он протянул руки ладонями вверх, словно делая подношение Святой.

Инеж медленно потянулась и взяла его руки в свои.

— Инеж, милая, я искал тебя. Я провел последние шесть лет, обшаривая моря и земли в поисках тебя. Я никогда не переставал искать.

— Я думала, мы одни, — беспомощно прошептала она, и по ее щеке скатилась слеза, разбив сердце Каза.

Он поднял руки Инеж к губам, нежно поцеловав каждую.

— Мне так жаль, Инеж, — произнес он, горло стиснуло от эмоций. — Я не должен был никогда возвращаться в Кеттердам. Я должен был обыскать каждый городок и деревню в каждой стране, пока не найду тебя.

Казу пришлось опустить взгляд на ее руки, длинные коричневые пальцы и знакомые серебристые шрамы от бесчисленных сражений на ножах. Он наконец-то нашел Инеж, но опоздал на шесть лет.

Инеж опустилась рядом с ним на колени на пыльную землю, забрав у него одну руку, чтобы мягко приподнять его подбородок, пока их глаза снова не встретились.

— Я не сомневаюсь, что ты искал дольше и усиленнее, чем стал бы кто-то другой. И, возможно, нам многое надо наверстать, — сказала она, изогнув губы в кривой улыбке, — но я так рада, что ты нашел нас. Теперь мы вместе, и только это важно.

Прежде чем Каз успел придумать ответ, Инеж подалась вперед и нежно поцеловала его в уголок губ.

Теперь они были вместе, и сердце Каза Бреккера вернулось к нему.

* * *

— Как ты догадался приехать в Пелтон? — спросил Каз Джеспера после того, как они запихали связанного Роллинса с кляпом во рту в клетку подъемника.

Уайлен уже ждал у выхода из рудника с Инеж и Матти.

Джеспер пнул бесчувственное тело Роллинса, впихивая его в клетку.

— Аника получила кое-какую информацию и позвала меня. Твои пауки хороши, Каз. Они собрали все возможные странные слухи.

Каз кивнул, нажав кнопку подъемника. Он принял верное решение, оставив Анику во главе Отбросов.

— Спасибо, что пришел за нами, — сказал он слегка напряженным тоном, словно извинялся, а не благодарил.

Джеспер, будучи джентльменом, никак не прокомментировал. Он просто тепло улыбнулся Казу и коротко хлопнул по предплечью.

— Настоящий вопрос в том, — намеренно легким тоном ответил Джеспер, — что теперь будем делать с этим ублюдком? — он коротко пнул безжизненное тело Роллинса в ребра. — Он никогда не позволит тебе быть счастливым, Каз. Ты знаешь, теперь он последует за тобой через океан, чтобы попытаться отомстить. Пока Роллинс жив, Матти всегда будет в опасности.

Каз кивнул, нахмурившись на старого недруга, пока подъемник, грохоча, медленно поднимался к ждавшим их Уайлену и Инеж. Джеспер был прав, и более того, Каз теперь с ужасающей полнотой понимал яростное упорство Роллинса. Одна мысль о ком-то, угрожающем Матти, заставляла его кровь кипеть, словно его сжигал живьем изнутри Инферни.

Только одно не позволяло ему схватить один из пистолетов Джеспера и пристрелить Роллинса, прежде чем подъемник доедет до верха: лицо Инеж, резкий неодобрительный взгляд ее темных глаз. Она никогда не хотела становиться убийцей, делала это только потому, что он поставил ее в такое положение. Она никогда не одобрит хладнокровное убийство человека — даже того, кто угрожал ее жизни.

Он уставился на Роллинса, пытаясь найти решение, и тут Джеспер осторожно положил ладонь ему на плечо. Каз удивленно вскинул голову и обнаружил, что Джеспер смотрит на него с пониманием.

— Каз. Я позабочусь о нем.

Слова прозвучали сурово и серьезно.

Они с Джеспером были близки как братья гораздо дольше, чем Каз признавал. Когда Инеж только исчезла, Джеспер устроил его в особняке Ван Эков, сделав Каза своим главным приоритетом в течение долгих отчаянных месяцев. Если бы не Джеспер, Каз не ел бы, не пил и не мылся. Он подозревал, что просто перестал бы жить, постепенно превратившись в легенды и слухи, как случилось с Инеж.

Но он выжил благодаря Джесперу. И сейчас его брат снова был рядом, предлагая взять на себя грех Каза.

Джеспер знал не хуже него, что и Каз сделал бы для него что угодно.

Каз коротко кивнул, и на лице Джеспера появилось удовлетворение. Поток света ослепил их, и подъемник со скрипом встал на место у входа в рудник.

Уайлен помог Джесперу и Казу вытащить тело Роллинса из клетки. Инеж наблюдала за ними с гримасой отвращения. Джеспер поймал взгляд Каза и многозначительно кивнул на грязную тропу, которая вела в город.

— Почему бы тебе не проводить Инеж и Матти обратно в город, — с непринужденной улыбкой сказал Джеспер. — Мы скоро вас догоним.

Инеж бросила на него подозрительный взгляд. Она держала Матти на руках, хотя тот был уже слишком большим, чтобы его носить. Он обхватил ее ногами, уткнулся лицом ей в шею и замер, мрачно посасывая большой палец. Когда Каз подошел к ним, Матти поднял на него настороженный взгляд темных глаз. Инеж тоже на него посмотрела, и он видел на ее лице смятение, оставшееся после откровений Роллинса в руднике.

Однако, прежде чем хоть один из них успел заговорить, Матти с тихим хлопком вынул палец изо рта и потянулся ручками к Казу.

Каз застыл, захваченный напряженностью взгляда своего сына. Эти ручки просили нежности — физической нежности, чтобы его прижал к себе кто-то, кому он доверяет, — и Каз не был уверен, способен ли он ее дать.

Он осознал, что, не отрываясь смотрит на Матти, а Инеж не отрываясь смотрит на него, и что ему надо начать двигаться. Действовать.

С колотящимся сердцем Каз шагнул вперед и протянул руки. Инеж аккуратно передала ему Матти, и в следующее мгновение сын уже был в его руках.

Он был тяжелее, чем ожидал Каз, теплый и настоящий. От него пахло пылью из рудника и особым ромашковым мылом, которым Инеж его мыла. Матти тихо вздохнул и уткнулся лицом Казу в шею.

Это был его сын, и само его существование и возможность держать его на руках, его трепещущая несомненная жизнь были таким чудом, что воды даже издалека не угрожали Казу, когда он прижал Матти к сердцу.

На то, чтобы доставить уставшего Матти и ошеломленную Инеж обратно в Пелтон, а потом встретить пыльных, окровавленных Джеспера и Уайлена возле таверны и устроить их в съемном доме Каза, ушло несколько часов. К тому времени, когда Каз наконец-то вернулся к Инеж и постучал в дверь, он вымотался так, словно уже была полночь, а не едва перевалило за полдень. Открывшая ему Инеж, завернутая в хлопковый халат, со всё еще влажными после ванной волосами, заплетенными в свободную косу, выглядела такой же уставшей, каким Каз себя чувствовал.

— Заходи, — тихо пригласила она, отступив назад, чтобы впустить Каза. — Матти спит, у него глаза закрывались.

Они в молчании переместились на кухню, вскипятили воду и собрали всё необходимое для чая, словно это было хорошо отрепетированным танцем. Ни тот, ни другой не говорили, пока не устроились на небольшом диване в гостиной. Инеж держала чашку слегка пряного сулийского чая, а Каз — более крепкой земенской смеси.

— Как меня зовут на самом деле? — спросила Инеж спустя несколько мгновений молчания.

Ее голос был таким тихим и испуганным, что Каз едва мог это вынести. Его ладонь сжалась, отчаянно желая потянуться и взять ее за руку, и он видел, как она бросила быстрый взгляд, и знал, что она знает. Она крепче сжала руками чашку, словно согреваясь, снова посмотрев в сторону.

— Инеж, — ответил Каз со всей доступной ему мягкостью. — Инеж Ритвельд Гафа.

Инеж подняла взгляд, и в ее темных глазах блеснули непролитые слезы.

— Мы женаты? — спросила она едва слышным шепотом.

Каз не мог говорить из-за возникшего в груди кома, так что просто кивнул. Слеза скатилась по щеке Инеж, и она прикусила губу, осторожно поставив чашку на стол. Он поставил свою чашку рядом.

— Я думала, я одна, — сказала Инеж, сцепив руки. — Все эти годы я считала, что никому не нужна и уж точно никто меня не любит. Как я могла, когда я была… — она резко вскинула взгляд, вытерев слезу. — Ты знал? Когда я пропала, ты знал, что я беременна?

Ком в груди Каза расширился, породив чувство, будто он тонет изнутри. Он схватил ртом воздух и покачал головой.

— Я понятия не имел, Инеж. И я думал о тебе каждый день с тех пор, как потерял тебя. Я искал тебя почти в каждой стране. Я никогда не сдавался, но возникало ощущение, будто ты исчезла с лица земли, — он прервался, уткнувшись лицом в ладони. — Мне так жаль, что я не нашел тебя раньше.

— Как я вообще оказалась в Новом Земе? — спросила она, в расстройстве повысив голос. — Я была на корабле? Куда я отправлялась? — за этим последовала пауза, и, прежде чем Каз успел хотя бы попытаться ответить на ее мысли, она снова заговорила: — О, Святые, — ее глаза встревоженно расширились, и она прижала ко рту дрожащую ладонь. — Каз, думаешь… что, если я убегала от тебя? Что, если я знала, что беременна?

— Ты этого не делала, Инеж.

Казу не надо было даже задумываться. У него не было сомнений.

— Как ты можешь быть так уверен? — воскликнула Инеж, ее глаза наполнились слезами.

— Я знаю тебя, Инеж, — ответил Каз, медленно потянувшись к ее руке, давая ей время отстраниться.

Она не отстранилась и, когда он сжал ее ладонь, вцепилась в него, словно снова потерпела кораблекрушение.

— Мы были… мы есть партнеры во всех смыслах этого слова. Я не знаю, знала ли ты про ребенка до того, как потеряла память, но, если знала, уверен, ты была на пути домой, чтобы сказать мне.

Ее большие карие глаза напряженно наблюдали за ним, словно за фокусником в Обручах, с радостью облегчающим простофиль от крюге с помощью умных рук и быстрых слов. Каз сам чувствовал себя ловкачом, скармливая Инеж кусочки утешения, при этом умалчивая о болезненных частях ее прошлого, их прошлого.

Словно прочитав двойственность в его мыслях, Инеж вдруг отвела взгляд, между ее бровей появилась складка. Она осторожно забрала у него свою руку.

— Инеж? — Каз, не думая, подвинулся ближе, стремясь изгладить мысли, которые заставляли ее хмуриться. — Что такое, милая?

Ласковое обращение беспомощно сорвалось с губ, и Инеж сделалась еще несчастнее.

Она не могла встретиться с ним взглядом и смотрела вниз, пока говорила.

— Ты… Святые, Каз. Ты поцеловал меня, ты спал со мной, когда я даже не знала, кто ты.

Каз не мог ответить. Он сглотнул, горло внезапно сдавило, в желудке появилась тяжесть. Чувство вины не нравилось Казу Бреккеру, особенно когда речь шла об Инеж.

Не дождавшись ответа, Инеж спрятала лицо в ладонях, выбившиеся из косы волосы рассыпались по плечам, словно разлитое масло.

— Это так сложно! Я просто… Я не знаю, что думать. Я не знаю, что я чувствую.

Каз молчал, позволив ей разобраться с мыслями, насколько возможно. Что он мог добавить в любом случае? Не было никакой сладкой лжи, которая могла бы всё исправить. Долгие неловкие минуты они сидели молча, а потом Инеж съежилась, словно паруса корабля, которые опадают, когда внезапно прекращается ветер.

— Инеж? — наконец нарушил Каз молчание, ее имя было запятнано грубостью его голоса, виной, окрашивающей его слова. — Ты в порядке?

Инеж тихо засмеялась, но не своим настоящим смехом, который Каз всегда любил. Это было нечто короткое и безрадостное, соответствующее усталости на ее лице.

— Думаю… мне надо немного поспать. Я так вымоталась, что едва соображаю.

Каз кивнул, позволив натренированной маске равнодушия скользнуть на лицо. Он не мог показать ей свои настоящие эмоции, боль и вину, которые затопили его. Ему надо было быть сильным ради нее, ради Матти.

Инеж медленно встала, но задержалась, прежде чем уйти, повернув голову к Казу, чтобы по-настоящему посмотреть на него.

— Ты… можешь остаться? Пока я сплю?

Каз не колебался с ответом.

— Конечно, Инеж. Я останусь столько, сколько буду нужен тебе.

Инеж вскинула на него взгляд. Их глаза встретились лишь на короткое мгновение, после чего она благодарно кивнула и отвернулась, но сейчас ему этого было достаточно. Они стояли возле пропасти, созданной всем, что было скрыто и вышло наружу, и Каз знал, что путь вперед будет тяжелым. Но в итоге они с Инеж сделают то, что делали всегда: бок о бок, с палящими пистолетами и обнаженными кинжалами они пробьют себе путь.

Вместе.

* * *

Когда Инеж проснулась, а вскоре за ней и Матти, Каз приготовил обоим ужин, позволив им сидеть, обнявшись, на диване. Пока они ждали, Инеж читала Матти одну из его приключенческих книг. Инеж настаивала, что пока не хочет говорить о своей памяти. Вместо этого она после ужина послала Каза за Джеспером и Уайленом, и он сделал всем чая, и они пытались завязать беспечный разговор за кофейным столиком.

Едва стемнело, когда в парадную дверь настойчиво постучали. И даже Каз в самых изощренных предположениях не мог предугадать, что за дверью окажется Нина Зеник — дерзкая, прекрасная, невероятная Нина Зеник.

Нина тут же прыгнула в объятия Джеспера и Уайлена, и все трое одновременно смеялись и плакали, тогда как Инеж с Матти рядом с Казом наблюдали в ошеломленном молчании. Каз позволил взгляду скользнуть к женщине, которая вошла следом за Ниной: высокая, черноволосая, в красной кефте. Она молча смотрела на шумную встречу Воронов.

Наконец отпустив Джеспера и Уайлена, Нина повернулась к Казу, кивнув ему со взаимным уважением, а потом ее взгляд остановился на Инеж и смягчился.

— Инеж, дорогая моя.

Инеж потянулась к руке Каза, ее пальцы схватились за его рукав, словно утопающий за спасательный круг.

— Я не знаю тебя, — сказала она Нине, и ее голос дрожал так же, как и руки, — но чувствую, что должна знать.

Она шмыгнула носом, и по ее щеке покатилась слеза.

Прежде чем Каз успел повернуться, чтобы стереть ее, Нина устремилась вперед и схватила Инеж в объятия, прижав к себе и гладя по голове.

— Инеж, милая, пожалуйста, не плачь, — успокаивающе пробормотала Нина. — Мы все теперь здесь, и ты в безопасности. Мы поможем тебе, дорогая.

Нину сопровождала Целительница из Малого Дворца. У Анны Крикински были длинные черные волосы и белая как снег кожа, выделявшаяся на фоне красной кефты. Нина с Анной сели рядом с Инеж. Анна начала задавать осторожные вопросы о том, что Инеж помнит до Пелтона, и Каз принялся вышагивать туда-сюда неподалеку, словно раздраженный администратор в «Серебряной шестерке». А потом еще несколько долгих безмолвных минут Aнна, нахмурившись, водила руками вокруг головы Инеж.

Наконец Целительница встала, и Каз устремился к ней в нетерпеливой жажде новостей.

— Ну? — резко спросил он, не обращая внимания на душераздирающе знакомый упрекающий взгляд, которым одарила его Инеж.

Матти, всё еще вымотанный после событий предыдущих дней, крепко спал, обернувшись вокруг нее, словно паукообразная обезьянка. Остальные собрались вокруг Каза, и Анна одарила их успокаивающим взглядом.

— Похоже, потеря памяти Инеж была вызвана намеренно. Работа Гриша.

Нина зашипела, будто сердитая кошка из Бочки, а Каз стиснул зубы и глубоко вдохнул. Сначала ему следовало сосредоточиться на Инеж, спрятать пылающий гнев внутри.

Месть может подождать.

— И что дальше? — спросил он, его голос сорвался от подавленной ярости. — Вы можете это исправить?

Анна смерила его холодным взглядом, одна из ее изящных бровей презрительно приподнялась.

— Конечно, могу, — ответила она с сильным равкианским акцентом. — Но это непростая задача, а я устала после долгого пути в Новый Зем. Сегодня ночью я сплю, а завтра верну ей память.

Даже Каз не был настолько глуп, чтобы спорить с такой аргументацией, хотя всё равно нахмурился сильнее. Анна с Ниной сняли комнаты в постоялом дворе «Восточная звезда», и Анна попрощалась со всеми, после чего отправилась туда отдыхать, оставив Нину.

Нина, Джеспер и Уайлен расположились на диване с чашками чая, Инеж наблюдала за ними с любопытным тоскливым выражением в глазах, когда они снова смеялись, плакали и предавались воспоминаниям. Каз заметил, как они старательно избегали всякого упоминания о Маттиасе, и подозревал, они делали это, чтобы избавить Инеж от болезненного осознания, откуда взялось имя ее сына.

Инеж, похоже, ничего не заметила. Нина сидела рядом, крепко держа ее за руку, Матти по-прежнему спал на груди Инеж. Каз сидел в одиноком кресле в углу, держа в ладонях чашку с кофе, чернее, чем его репутация, и настроение медленно достигало той же мрачности.

Он не мог ничего с этим поделать, наблюдая за Инеж рядом с ближайшими друзьями — ее большие глаза были невинны, а губы изгибались в нежной улыбке. Она беззаботно смеялась, когда Джеспер с Ниной говорили всё громче и возбужденнее, вспоминая старые истории, краснела очаровательным персиковым румянцем, когда замечала, как Уайлен нежно улыбается ей поверх своей чашки.

Вид такой беззаботной доверчивой Инеж, какой она должна была быть, если бы ее не похитили из кровати и не притащили в Керчию ребенком много лет назад, разрывал сердце Каза.

Не трудясь скрывать свой хмурый вид, Каз поставил на стол недопитый кофе и нетвердо встал на ноги — больная нога затекла и ныла. Он вышел в сад, вдыхая ароматный ночной воздух, пытаясь успокоить колючесть под кожей.

Он сумел подавить вздох, когда услышал, как дверь позади него открылась и снова закрылась, хотя и не был удивлен, обнаружив, что Нина последовала за ним.

— Каз Бреккер, — Нина встала перед ним практически вплотную, но не прикасаясь, уперев руки в бедра и сердито сверкая глазами.

Каз вздохнул от слишком знакомой картины недовольной им Нины Зеник.

— Ты забываешь, что я знаю тебя. Что за идиотская идея крутится сейчас в твоей дьявольски умной голове?

Каз проглотил раздраженный рык и провел ладонью по волосам.

— Ты знаешь не хуже любого из нас о тех ужасах, которые лежат в прошлом Инеж, — его хриплый голос звучал резче, чем обычно. — Она была счастлива здесь, Зеник. Счастлива со своим сыном, с безопасной тихой жизнью. Кто я такой, чтобы позволить ей вспомнить Кеттердам и все кошмары, которые произошли с ней там, просто потому что я слишком эгоист, чтобы жить без нее?

Нина фыркнула, но выражение ее лица сейчас было мягче, чем бывало обычно, когда она смотрела на Каза.

— Ты знаешь Инеж лучше, чем мы все, Каз, — сказала она. — Ты правда думаешь, что она будет счастлива жить, не зная всех людей, которых любила? Что она предпочтет безопасность дружбе, семье?

Каз раздраженно выдохнул, отворачиваясь от ее понимающего взгляда. Вечернее небо было ясным, темно-синим и бархатистым, а на далеком дереве пела ночная птица.

Нина была права, конечно, права. Глубоко внутри он знал, что Инеж примет любую ужасную правду, чтобы вспомнить свою настоящую жизнь.

Просто Каз отдал бы что угодно, всё, что у него было, если бы мог избавить Инеж от новой боли.

Словно почувствовав внутренний водоворот его эмоций, Нина приподняла бровь, ее руки слегка дернулись, словно инстинктивно потянувшись к давно потерянным силам Сердцебита, чтобы успокоить его колотящееся сердце и спутанные мысли.

— Инеж способна преодолеть любые трудности, Каз. Ты знаешь это лучше, чем кто-либо. До сих пор она справлялась со всем, что эта проклятая жизнь обрушила на нее, и с этим тоже справится.

И Каз ничего не мог добавить к горячему заявлению Нины. Он тяжело выдохнул, и они молча стояли плечом к плечу, наблюдая, как в ночном небе появляются звезды.

* * *

Как и обещала, Анна Крикински вернулась в дом Инеж на следующее утро, ее глаза сияли, а кожа светилась, она явно отдохнула, выспалась и поела, и была готова работать.

Хотел бы Каз сказать то же самое про себя. Он едва спал этой ночью, проведя ее полностью одетым на кровати Инеж, обнимая ее, пока она спала.

— Ты уверена, что хочешь, чтобы я остался? — тихо неуверенно спросил он, когда Инеж попросила его лечь с нею в кровать и обнять ее.

Она кивнула без единого сомнения.

— Я чувствую себя в безопасности с тобой, Каз, — просто сказала она. — И я верю, что мы сможем со временем распутать неразбериху в наших отношениях.

Ее сердце всегда было таким чистым, таким великодушным. Она всегда была так недосягаема для Каза и тем не менее снова и снова с готовностью тянула его к себе наверх. Он безропотно лежал рядом с ней, считая победой каждый час, который она мирно спала в его объятиях.

Хорошо, что Инеж как следует отдохнула, поскольку Анне понадобилось немало времени, чтобы отменить то, что сделал Гриш, затуманивший ее память.

Два колокола прошли без изменений, долгое бесконечное молчание заполняло время. Вороны неловко сидели вокруг, напряженные и притихшие, и без конца пили чай, делая вид, будто не наблюдают за тем, как Анна работает с Инеж.

Все, кроме Каза и Матти.

Каз сидел на одном из кухонных стульев Инеж с прямой спинкой, прислонив трость к столу, его шляпа, жакет и перчатки давно были отброшены. Матти сидел у него на коленях, расположив большую часть веса на его здоровой ноге, прислонившись щекой к жилету Каза. Каз прижимал его к себе, наслаждаясь успокаивающим весом своего сына, мягкостью его темных волос, так похожих на Инеж, и то, что когда-то захлестнуло бы его водой, теперь давало опору.

— Каззи?

Каз опустил взгляд, обнаружив, что Матти смотрит на него серьезными карими глазами.

— Что такое, приятель?

— Когда мама вернет память, — спросил Матти, и его темные брови нахмурились, — мы уедем из нашего дома?

Невинный вопрос Матти нанес удар в уже и без того ноющее сердце Каза. Не было никакой гарантии, что силы Анны смогут вернуть память Инеж, но даже если смогут, захочет ли Инеж покинуть Пелтон? Оставить относительную безопасность городка, в котором она растила сына, вернуться в опасный дождливый город, который никогда не любила? Когда-то Каз думал сделать ее королевой Кеттердама, правящей рядом с ним, но она сбегала на своем драгоценном корабле так часто, как могла, возвращаясь только к нему и никогда к зданиям, крышам, кривым улицам и прямым как стрела каналам, которые были домом Каза с тех пор, как Джорди покинул его.

— Не знаю, Мат, — тихо ответил Каз и нежно провел ладонью по его мягким темным волосам. — Возможно, маме понадобится время, чтобы решить.

Матти кивнул с серьезным лицом. Он посмотрел на Инеж. Ее глаза всё еще были закрыты, а лицо умиротворенно.

— Мне хотелось бы поплыть на лодке, — сонно пробормотал он и снова уткнулся лицом в грудь Казу.

Анна по другую сторону кухонного стола негромко прочистила горло, и Каз резко вскинул взгляд. Она торжественно кивнула ему, и Каз крепче обнял Матти, не смея дышать, пока наблюдал, как она совершила над головой Инеж финальный резкий жест.

Мгновение Инеж не шевелилась и не открывала глаза.

А потом резко втянула воздух, словно вытащенная из воды, ее глаза распахнулись, расширившиеся, встревоженные и отягченные, отягченные прожитым прошлым, заново открытым знанием, плохими и хорошими воспоминаниями.

Каз инстинктивно встал на ноги, крепко держа Матти на руках, и взгляд Инеж обратился на него. Ее большие карие глаза прошлись по чертам его лица, наполняясь непролитыми слезами, нижняя губа задрожала, а дыхание стало неровным. Прежде чем он успел что-то сказать, Инеж бросилась к нему.

— Каз, — прорыдала она.

И он обнял ее, крепко прижав к себе вместе с Матти, держа их близко, навсегда в безопасности.

После полдесятилетия одиночества, Каз наконец снова был со своей семьей.

Несколько недель спустя

Инеж глубоко вдохнула, наслаждаясь свежим запахом соли в воздухе, морской ветерок ласкал ее кожу. Прошло слишком, слишком много времени с тех пор, как она была в море и чувствовала потертое дерево «Призрака» под ладонью.

О том, чтобы Инеж возвращалась домой на каком-то другом корабле, кроме своего любимого, даже вопрос не стоял. Каз, конечно, всё устроил, точно зная, к какому берегу «Призрак» причалит с наибольшей вероятностью, и несколько недель спустя после возвращения памяти Инеж, Матти и все Вороны отправились в Шрифтпорт, где их ждал проворный корабль.

Шпект — точнее, исполняющий роль капитана Шпект — тут же притянул Инеж в медвежьи объятия, несколько долгих минут обнимая ее словно отец потерянную дочь. Когда они наконец отстранились друг от друга, глаза были мокрыми не только у нее, хотя Шпект кашлянул и отдал честь, чтобы скрыть волнение.

— Рад твоему возвращению, капитан, — грубовато объявил он.

Снова окруженная своей командой, воссоединившись со своими Воронами, и с Казом рядом, Инеж не переставала удивляться, как она умудрилась выжить почти шесть лет забвения.

Конечно, ее спас Матти. Она была тогда не в состоянии слишком много размышлять о потерянном прошлом и о борьбе за выживание, занятая подготовкой к его появлению, физическим и психическим испытанием самих родов, а потом всеобъемлющей ролью матери новорожденного. Матти стал ее солнцем, ее сияющей звездой, центром ее жизни и сердца. Она вращалась вокруг него, подчинив его жизни свою — с радостью и любовью.

Тем не менее, глядя на нос корабля, где находились Каз с Матти, Инеж размышляла: если Матти был ее солнцем, то Каз — несомненно луной — ее непредсказуемой, однако всегда присутствующей луной. Не всегда видимый, не так ярко сияющий, но всегда рядом, непоколебимый и надежный, усердно трудящийся и настроенный на каждое ее движение, даже когда она не помнила его имени.

Матти сидел на перилах корабля, болтая над бортом маленькими ножками, а Каз стоял позади него, надежно удерживая сильными руками, разговаривая с сыном и кивая на море. Матти показал на далекого дельфина, чье серое тело выпрыгнуло из волн, и Каз закрыл глаза, вдохнув запах Матти, уткнувшись носом в темные спутанные волосы сына.

Сердце Инеж заполнилось теплом и миром. Не в первый раз она задумалась, как заслужила яростную упорную любовь этого опасного сложного человека. Словно почувствовав ее взгляд — и разве не был он всегда с того первого раза способен чувствовать ее присутствие? — Каз поднял на нее взгляд. Нежная мягкая улыбка коснулась его губ, и Инеж захотелось поцеловать эту улыбку, сцеловать ее с его лица и превратить в нечто иное, нечто жаждущее и отчаянное, принадлежащее только ей.

Оглядевшись, она увидела, как Нина оживленно болтает с одним из членов команды — высокой, сильной молодой шуханкой по имени Герель, которая, когда они с Инеж вместе плыли в тот последний роковой раз, была всего лишь испуганным подростком.

Никто не удивился, когда Инеж вспомнила, кто так ужасно поступил с ней: «Призрак» попал в ловушку рабовладельческих кораблей. Кровавая живая легенда о корабле и капитане, которая освобождала пленников и не оставляла после себя живых, заставила соперничающих работорговцев объединиться в союз, который никто прежде не мог и вообразить. Каз уподобил это партнерству Отбросов с Грошовыми Львами, или, может, даже с самим Торговым советом (хотя Инеж заметила, как Уайлен и Джеспер обменялись восторженными улыбками на эту идею). Основанная кеттердамским купцом — который по иронии судьбы давно умер от руки Каза — и второстепенным членом каэльской королевской семьи — чью смерть Инеж и Каз уже планировали на следующий год в подробных и жутких подробностях, — группа работорговцев атаковала «Призрак» с единственной целью: схватить капитана Гафа, заставить своего пленного Целителя стереть ей память и выбросить ее за борт где-нибудь достаточно близко к берегу, чтобы она могла выбраться на сушу и найти помощь.

Это был извращенный жестокий план, стремящийся не только разоружить «Призрак», унизить и наказать Инеж, но и укоротить хвост Ублюдку Бочки.

Когда Целитель понял, что Инеж беременна — и Инеж, тоже только что узнавшая новость, вынуждена была очень постараться, чтобы сохранить на лице бесстрастную маску, призвав все умения, которым научилась у Каза, — работорговцы пришли в восторг от дополнительной удачи. Инеж смогла не сломаться, пока они не сорвали у нее с шеи веревку, на которой висело обручальное кольцо, и не выбросили его в море.

Она знала, что будет, если усилия Гриша сработают. Она забудет о своем ребенке, забудет о Казе, забудет, что она вообще замужем, и ей не останется ничего — никакой зацепки, ни крохи информации, откуда она и рядом с кем ее место.

Впервые в жизни Инеж пожалела, что не сделала татуировку в виде чаши и ворона. Может, в Новом Земе и не узнали бы сразу татуировку Отбросов, но этого было бы достаточно: что-то, от чего оттолкнуться. Она привела бы ее в Керчию, в Кеттердам. Этого было бы более, чем достаточно, чтобы Каз нашел ее. Но никаких зацепок не осталось и всё потому, что она отказалась снова быть помеченной. Так ли уж ужасно было бы тогда сделать татуировку, которая связывала бы ее с Казом?

Инеж мотнула головой, пытаясь выбросить виноватые мысли. Она подошла к Нине, которая перехватила ее взгляд и вопросительно приподняла бровь. Было так чудесно снова вернуть подругу в свою память и в свою жизнь, и Инеж была в восторге, когда Нина объявила, что освободила себе целый месяц от обязанностей во Фьерде, чтобы побыть с Инеж и помочь ей снова устроиться в Кеттердаме. Инеж кивнула в сторону мужа и сына.

— Не против немного присмотреть за Матти? — спросила она.

Нина понимающе выгнула брови в ответ, и Инеж почувствовала, как потеплели щеки, выдавая ее намерение. По вполне понятным причинам Матти был сбит с толку событиями последних недель и настаивал каждую ночь спать в объятиях Инеж, вытеснив Каза на гамак, подвешенный в углу капитанской каюты. У них почти не было времени побыть вдвоем с тех пор, как Нина приехала в Пелтон с ключом к памяти Инеж.

К счастью, Нина была добрым другом — ну или, по крайней мере, румянец Инеж был для нее достаточным вознаграждением, — и, засмеявшись, кивнула и последовала за ней к носу корабля.

Они не один час просидели на диване с множеством печенья и бесконечными чашками чая, вспоминая, плача, наверстывая упущенное и снова плача над именем Матти и воспоминанием о Маттиасе. Инеж никогда в жизни столько не плакала, но после она почувствовала себя хорошо: очищенной, просветленной, в безопасности в знакомых объятиях лучшей подруги.

Подойдя к Казу и Матти, Нина протянула Матти руку, и он принялся извиваться в руках отца, пока Каз не поставил его на палубу, после чего решительно затопал к своей любимой новой тетушке.

Каз поднял руку, чтобы Инеж могла свернуться у него под боком, оба нежно улыбались, когда Нина с Матти зашагали прочь, рука в руке. Инеж потянулась к Казу, поцеловав резкую линию его челюсти, после чего прошептала:

— Пошли со мной.

Всегда послушный — по крайней мере, когда дело касалось Инеж, — Каз позволил ей взять его за руку и отвести в каюту.

— Всё хорошо? — спросил он, слегка нахмурившись, как только они оказались внутри.

Инеж заперла дверь каюты и повернулась к нему с коварной улыбкой. Глаза Каза потемнели и запылали от понимания, и она прикусила нижнюю губу, подняв руки, чтобы схватить воротник его рубашки — он был одет необычно небрежно, с расстегнутой верхней пуговицей и без галстука и жилета, — и потянулась вверх, чтобы уткнуться носом ему в челюсть, когда он шагнул к ней.

— Нам надо наверстать шесть лет, любовь моя, — нежно пробормотала она ему в шею, после чего слегка наклонила голову и поцеловала его там. — И я не вижу, почему мы должны ждать, пока вернемся в Кеттердам, прежде чем начать оплачивать долги.

Каз добродушно застонал, раскрыв объятия, чтобы она могла шагнуть в них и уткнуться носом ему в грудь.

— Ты говоришь совсем как керчийка, — поддразнил он ее, подняв руку, чтобы аккуратно намотать ее косу на кулак. — Знаешь, я не могу сопротивляться тебе, когда ты так говоришь.

Инеж невольно рассмеялась, и Каз выглядел восторженным — и немного самодовольным — из-за того, что насмешил ее.

— Ты никогда не можешь сопротивляться мне, Ритвельд, — ухмыльнулась она.

Взгляд Каза смягчился, и он улыбнулся в ответ — искренне, счастливо, его лицо стало открытым и лишенным коварства.

— Ты права, Инеж, — тихо произнес он, погладив ее косу большим пальцем, взяв ее за талию другой рукой и притягивая ближе. — Ничего вообще не изменилось. Я не могу сопротивляться тебе.

Она поняла, что не в состоянии говорить, не заплакав. И встала на цыпочки, притянув губы Каза к своим, вложив в поцелуй все слова, которые не могла сказать. По нежному ответу Каза она знала, что он понял.

— Я люблю тебя, Инеж.

Святые. Она так долго жила, не слыша этих слов, не произнося их в ответ — она хотела утонуть в них, в его хриплом голосе, слышать эти слова от него так много раз, чтобы она больше никогда не смогла забыть его.

— Я тоже люблю тебя, Каз, — прошептала она.

* * *

— Земля!

Призыв Шпекта пробудил их от липкой сонливости, которая окутала их. Вначале Инеж осознала присутствие Каза, знакомый запах его мыла, мягкость его рук на ее коже. Она довольно вздохнула и собиралась ближе прильнуть к его груди, когда разбудившее ее слово наконец отложилось в сознании. Глаза распахнулись, инстинктивно обратившись на всё еще запертую дверь каюты.

— Кеттердам, — выдохнула она, и сердце заныло от горько-сладких воспоминаний.

Она встретилась взглядом с Казом, и он нежно улыбнулся и потянулся заправить ей за ухо выбившуюся прядь волос.

И произнес в пространство между их губами, где их дыхание снова перемешивалось, всего два слова:

— Пошли домой.