Под Созвездием Дракона (гет)

Примечание: Таймлайн — сразу после книги «Таня Гроттер и Исчезающий Этаж». Вечер на следующий день после Таниного пробуждения.

Музыкальная тема: Lifehouse — Everything

Lord Huron feat. Phoebe Bridgers — The Night We Met

Таня проснулась от сильной головной боли. Виски пульсировали, голова казалась чугунной и не хотела отрываться от подушки. А ведь ещё несколько часов назад Таня чувствовала себя прекрасно и даже упрашивала Ягге выписать её. Сейчас девочка была благодарна старушке за её упрямство, благодаря которому она всё ещё была здесь.

Таня медленно повернула голову на бок и только сейчас обратила внимание на падающий через дверной проём свет из соседней комнаты. Дверь была прикрыта наполовину, и девочка смогла разглядеть в другой комнате женщину, сидящую к ней спиной. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы узнать в ней Медузию.

Таня вдруг вспомнила, как Ягун днём рассказывал, что Чумиха не просто зомбировала Медузию, но и наложила на неё более трёхсот сильнейших черномагических заклинаний, подчиняющих волю. Ягге не распространялась на этот счёт, но Ягун умел узнавать даже самые секретные новости раньше других. Он рассказывал, что Ягге очень обеспокоена её состоянием: она ещё очень слаба, а уже вернулась к занятиям и снова стала загружать себя работой. Старушке это не нравилось, она настаивала на паре недель отдыха, но так ничего и не добилась и в итоге лишь заставляла ту чуть ли не литрами пить восстанавливающие и укрепляющие зелья.

Помимо нынешнего лечения Медузии предстоял ещё долгий курс реабилитации. Чёрная магия никогда не проходит бесследно, и Ягге старалась минимизировать урон.

Тане потребовалось ещё около минуты, чтобы осознать, что из-за двери доносятся тихие голоса: заботливый, в котором она быстро узнала Сарданапала, и непривычно мягкий — Медузии.

— Иди, мне ещё нужно выпить зелье, — донеслось до Тани, и она увидела, как рука Медузии, чуть повернувшейся в сторону, потянулась куда-то за пределы видимого Тане пространства.

Девочке вдруг представилось, что преподавательница ободряюще сжимает ладонь академика, и она тут же прогнала этот образ из головы. Она даже не знала, откуда взялось такое красочное представление. По школе ходили разные слухи, но верить кому-то на слово, тем более в этом вопросе, было себе дороже. Мало ли, кому что могло прийти в голову. Так и рождались сплетни. Таня предпочитала верить лишь в то, что имело под собой веские основания. Ни Медузия, ни Сарданапал никогда не давали и повода подтвердить чужие сплетни. Даже если они на самом деле были парой, они очень хорошо справлялись с тем, чтобы оставить это в тайне.

— Я мог бы зайти на обратном пути.

— Не беспокойся, я дойду сама. Не украдёт же меня Инвалидная Коляска, в самом деле.

В голосе Медузии послышалась лёгкая улыбка, и Таня вдруг подумала, что стала свидетельницей особо личного разговора. Дело было не в сказанных словах, дело было в интонациях. В каждом звуке сквозило что-то особое. Даже академик и тот говорил как-то по-другому. Таня хотела было как-то подать знак, что она проснулась, но побоялась, что преподаватели посчитают, будто она специально подслушивала, и так и осталась лежать на кровати, не зная, как лучше поступить.

Решение проблемы пришло само собой: академик лишь обронил короткое «Хорошо», и через пару секунд послышался тихий щелчок закрывающейся двери, что говорило об уходе Сарданапала. Таня решила, что выждет несколько минут, и даст о себе знать. В конце концов ей всего-то и надо было, что попросить у Ягге что-нибудь от головной боли и снова уснуть. Она чувствовала, как глаза слипаются, но боль в висках упрямо не давала спокойно спать.

— Его можно понять, он беспокоится о тебе, — издалека послышался голос Ягге.

— И не он один, — расплывчато ответила Медузия. — Как он?

— Он только что был здесь. Как по мне, так с ним всё в полном порядке, — как само собой разумеющееся сказала Ягге, и Таня услышала шорох, догадываясь о том, что старушка закуривает трубку.

— Ты ведь поняла, о чём я, — с нажимом начала Медузия, в голосе которой не осталось и следа от былой мягкости.

Таня поняла, что разговор снова балансирует на грани, рискуя снова сорваться в сторону чего-то особо личного.

— Понятия не имею.

— Я знаю про шрамы.

На мгновение повисло молчание, и Таня уже собралась подать знак, что она не спит, даже повернулась на кровати, надеясь, что скрип донесётся до женщин и заставит их обратить на неё внимание, но предательница-кровать в кои-то веки промолчала. В следующую секунду раздался голос Ягге, и момент был упущен.

— Рассказал всё-таки… Он не хотел, чтобы ты знала.

— Я знаю. Он так долго думал, прежде чем показать мне, а в итоге закатал рукав лишь на треть предплечья и слишком уж старался не акцентировать на этом моё внимание.

Таня не понимала, о каких шрамах идёт речь, и почему Медузия так сильно этим обеспокоена. Но абсолютно точно знала, что её это не касается.

— И всё же как он? — снова задала вопрос Медузия.

— В разы лучше тебя. Это всего лишь шрамы — через пару недель даже следов не останется. Тебе досталось больше. Честно говоря, я даже не уверена, что ты дотянула бы до той ночи, если бы не он, — мрачно сказала старушка.

Таня знала, что чёрная магия слишком опасна, и, слушая рассказ Ягуна о наложенных Чумихой на Медузию заклятиях, представляла всю опасность. Но она даже не думала, что всё настолько серьёзно. Неужели Ягге сейчас намекала на то, что, если бы Медузия не освободилась от влияния Чумы несколько дней назад, она могла и не дожить до сегодняшнего дня? Но ведь она же бессмертна, разве могла она умереть? Божественная сила куда опаснее и мощнее, разве могла какая-то чёрная магия, какой бы смертоносной она ни была, тягаться с ней?

— Не только до той ночи… Если бы не он, я бы не дотянула и до Тибидохса три тысячи лет назад.

— В последнее время ты стала какой-то слишком сентиментальной, не находишь? — задумчиво сказала Ягге и почти сразу же продолжила менее отстранённым голосом — В последние дни ты и правда ходила как зомби. И дураку было ясно, что с тобой творится.

Таня вдруг вспомнила несколько последних дней и поняла, что уже тогда Медузия вела себя как-то не так, но она не придала этому должного внимания, и на Исчезающем этаже для неё стало шоком увидеть доцента Горгонову, выходящую из-за колонны.

— Он очень много заклинаний снял с тебя. Да и Танька очень вовремя пошла на Исчезающий этаж. В кои-то веки их с Ягунчиком любопытство сработало во благо. Как ни крути, а она, сама того не зная, спасла тебе жизнь. Тебе повезло с…

Фраза так и осталась незавершённой, поскольку Таня слегка повернулась на бок, и кровать, промолчавшая в последний раз, решила, что её лимит тишины на сегодня исчерпан, и громко скрипнула пружинами.

Медузия тут же повернулась на стуле лицом к двери и толкнула её, заставляя ту распахнуться настежь. Свет из соседней комнаты тут же ударил в привыкшие к темноте глаза Тани, что заставило её сильно прищуриться. Она пыталась быстро сообразить, что сказать: пожаловаться ли сразу на головную боль или извиниться сначала за то, что прервала их разговор, проснувшись так не вовремя. Однако, если она всё-таки сперва извинится, будет ли это считаться признанием в том, что она подслушала часть их беседы?

— Гроттер? — тихо, но, как показалось Тане, строго проговорила Медузия, пристально смотря на неё. — Что-то болит? — спросила она спустя мгновение, чуть смягчившись.

Таня вдруг обратила внимание на глаза Медузии. Было в них что-то особое, начиная с цвета и заканчивая глубиной взгляда. Таня никогда прежде не всматривалась так пристально в её глаза. Они были насыщенно-зелёного цвета, но прозрачными, как только что обработанный маслом изумруд. Вокруг зрачка волокна более тёмного оттенка расходились во все стороны до середины радужной оболочки, создавая зигзагообразную границу. Глаза Медузии на самом деле были красивыми.⁽¹⁾

Смотрела на Таню она тоже как-то по-особому. Взгляд её был таким глубоким, что, казалось, будто она всматривается в саму душу, но, вопреки всему, это не напрягало, а даже в какой-то мере расслабляло. Впервые Таня увидела во взгляде доцента Горгоновой нечто другое… Ранее казавшийся строгим и предельно холодным, сейчас он представлялся Тане каким-то успокаивающим и мягким. Девочке даже показалось, что она увидела в глазах преподавательницы искренние переживание и заботу. Никогда раньше Медузия не казалась ей такой участливой.

Внезапно Тане даже захотелось её обнять, и она тут же испугалась собственного желания. Вот она — проблема недолюбленных детей: они не умеют видеть разницу между истинными проявлениями чувств и вежливостью, и в итоге тянутся ко всем, кто проявил к ним хоть крохотное подобие доброты.

Таня никогда не могла сказать, что ей не хватает родительской ласки и заботы. Как может не хватать того, чего у тебя никогда не было? Вот и Таня всегда довольствовалась тем, что у неё есть. Она привыкла всегда всё делать сама, она всегда сама была себе опорой и поддержкой, и в сущности ей никто и не был нужен. К десяти годам она в совершенстве усвоила один единственный урок: единственный, кто всегда поможет тебе — это ты сам. Никто, кроме тебя, не останется рядом надолго, и все проблемы нужно уметь решать в одиночку.

Вот Таня и научилась… Научилась ругаться с Пипой и с тётей Нинелью, отвоёвывая свои интересы. Научилась быть доброй и вежливой, но отвечать грубостью на грубость. Надеяться на лучшее, но быть готовой к худшему. Таня всегда считала это правильным подходом, и ей никогда не досаждало собственное одиночество.

Но вот сейчас… Стоило Медузии посмотреть как-то иначе, и Таня почувствовала, как ранее любимое одиночество теперь начинает тяготить. Ей хотелось к кому-то прижаться, кому-то довериться, почувствовать себя защищённой и знать, что ей всё ещё можно побыть маленькой девочкой. Какой бы взрослой она не хотела казаться, но ей всего лишь одиннадцать лет, и она всё ещё была ребёнком, которому нужна была забота и родительская ласка.

Таня почувствовала, как к горлу подкатывает ком, а глаза начинают слезиться, и поспешила опустить голову.

— Я… — начала было Таня, но тут же замолкла, не определившись с правильной формулировкой ответа. — Голова… Виски пульсируют, не могу спать. Можно мне?..

— Ох, конечно, подожди минутку, Танюш, сейчас я дам тебе зелье, — донёсся голос Ягге из-за двери, после чего старушка направилась к шкафчику с различными флакончиками. — Всё дело в магнитных бурях, все вокруг жалуются на головные боли.

Да, Ягге права, всему виной были магнитные бури, и нынешнее нестабильное эмоциональное состояние Тани — тоже их проделки…

Медузия, как будто что-то заподозрив, тоже поспешила отвести взгляд и обернулась к Ягге. Старушка что-то говорила, ища нужный пузырёк с жидкостью, но Таня её не слышала, стараясь привести себя в норму.

Очнулась она, когда входная дверь резко распахнулась и в магпункт влетел запыхавшийся Ягун. Он быстро кивнул Медузии, как показалось Тане, слегка смутившись, и обратил своё внимание на неё, тут же просияв. Стоило только верному другу замаячить на горизонте, и ей тут же стало лучше. Казалось, грустные мысли в тот же миг отступили, передав бразды правления радости и душевной теплоте.

— О, Танька, привет! И ты не спишь! — весело протараторил он, на что Таня тут же улыбнулась, кивнув в ответ, и Ягун тут же повернулся в сторону Ягге. — Бабуля, там Ванька весь горит. Стонет, квохчет, с постели встать не может, не знаю, что с ним делать.

Таня почувствовала, как беспокойство овладевает её сознанием. Ванька очень редко болел, но если коварная простуда нападала на него, она отрывалась по полной. Для него не было ничего хуже температуры. Впрочем, Ягге всегда очень быстро ставила его на ноги, поэтому Таня заставила себя успокоиться, повторяя, что уже утром он будет в норме.

Ягге, пару секунд назад отвернувшаяся от шкафчика и держащая в руках три флакончика с прозрачной жидкостью, возмущённо посмотрела на внука.

— Да вы что, все сговорились, что ли? Одни ко мне с головной болью пачками идут, вторых лихорадка не отпускает. Подожди, сейчас Таньку зельем напою, и пойдём.

— Иди к Ваньке, не беспокойся, я напою её зельем, — подала голос Медузия. — Ты ведь не станешь капризничать и будешь пить зелье? — как всегда спокойно спросила Медузия, обращаясь к Тане, но в глазах у неё блеснула насмешка.

Будто кто-то мог позволить себе капризничать с Медузией… Таня отрицательно покачала головой и сказала тихое:

— Нет.

Ягун как-то подозрительно посмотрел на Таню, и в следующее мгновение она почувствовала лёгкую щекотку в голове. Она нахмурилась и почувствовала, как что-то пробкой вылетает из её сознания, а Ягун тихо шикнул, быстро отводя от неё взгляд. Медузия покосилась на мальчика и что-то пробурчала себе под нос, очень похожее на: «Ничему жизнь не учит». Впрочем, она не была уверена в этом наверняка. Ягун больше на Таню не смотрел.

— Спасибо тебе. Надеюсь, я быстро управлюсь.

Ягге, казалось, даже не обратила внимание на их с Ягуном дружескую перепалку, со звоном поставила три флакончика из прозрачного стекла и, повернувшись к Медузии, сказала, показывая на первый справа пузырёк, который был значительно больше остальных:

— Это твой, не забудь выпить. А эти… — она указала рукой на два других. — Для Таньки от головной боли и… — Ягге слегка замялась, и Тане это совсем не понравилось.

— Я поняла, — тихо обронила Медузия, отодвигая свой флакончик в сторону.

Ягге кивнула, взяла свой саквояж, в котором были зелья для первой помощи, и вышла из магпункта, толкая вперёд Ягуна. Мальчик напоследок помахал Тане рукой на прощание и вынырнул за дверь. В магпункте внезапно стало непривычно тихо.

— Не беспокойся, это всего лишь отвар из сон-травы, чтобы ты лучше спала, — заметив, как Таня с подозрением косится на флакончики, сказала Медузия.

Она забрала со стола три пузырька и прошла к Таниной кровати. Девочка тут же села, свесив ноги и касаясь босыми ступнями прохладного пола. Медузия не сказала ни слова, но от её кольца оторвалась небольшая зелёная искра, упала вниз, и пол под ногами тут же потеплел. Таня от изумления смогла лишь вымолвить тихое «спасибо», на что Медузия лишь кивнула.

— Сначала это, — протягивая девочке первый флакончик, сказала доцент Горгонова. — Пей небольшими глотками.

Таня кивнула и забрала зелье. Медузия поставила второй флакончик на прикроватную тумбочку, а третий — оставила у себя в руках, сев рядом с девочкой на кровать. Таня сделала первый глоток и тут же сморщилась от противного вкуса зелья. Медузия невольно улыбнулась. Ей вспомнилось, как десять лет назад маленькая Таня точно так же начинала морщиться перед тем, как заплакать.

— Отвратительно, — только и сказала Таня, проглотив первую порцию зелья.

Медузия сделала глоток из своего флакона и прикрыла глаза, стараясь не сморщиться так же, как её дочь минутой раньше. Вкус был премерзким: ужасно горький с примесью чего-то солёного. Запах был не лучше, что тоже не облегчало задачу. Таня сделала второй глоток и без замедлений героически проглотила вязкую жидкость, выждала несколько секунд и сделала ещё один глоток, опустошая флакон.

Она отставила стеклянный пузырёк на тумбочку и потянулась за следующим, решив поскорее со всем этим покончить, но была остановлена Медузией.

— Нет-нет, не пей сразу, подожди минут десять, пока зелье подействует. В противном случае тебе придётся несладко: мало того, что голова всё ещё будет болеть, так ещё и прибавится тошнота, а отвар из сон-травы заставит тебя уснуть даже стоя. В таком состоянии — это не лучший вариант, и завтра всё станет ещё хуже.

Таня покивала головой и села, поджав под себя правую ногу. Во рту по-прежнему чувствовался мерзкий вкус зелья, от которого хотелось избавиться. Медузия, словно услышав её желание, изящно взмахнула ладонью, и в руке у неё из ниоткуда появился высокий стакан с горячим ароматным напитком тёмно-коричневого цвета.

— Попробуй, станет легче, — протягивая стакан Тане, сказала Медузия и сделала последний глоток зелья.

— Горячий шоколад? — почувствовав приятный запах любимого напитка, удивлённо спросила Таня.

— Он очень быстро перебивает вкус, к тому же в разумных пределах шоколад очень полезен.

Медузия тоже отставила флакончик из-под зелья и наколдовала ещё один стакан горячего шоколада — уже для себя, сразу же делая небольшой глоток вкуснейшего напитка. Таня последовала её примеру и отхлебнула немного шоколада, чувствуя, как приятное тепло разливается внутри, а мерзкий вкус зелья бесследно исчезает.

У лопухоидов такого шоколада не найдёшь: они давным-давно заменили его на какао, оставив лишь одно название. Волшебники же предпочитали топить настоящий тёмный шоколад, доводя его до жидкого состояния высокими температурами, добавляя совсем немного молока, для того чтобы шоколад не затвердевал. Консистенция по итогу получалась слегка густоватой для напитка за счёт снижения температуры, которая была пригодна для потребления, и некоторые любители стали добавлять ещё больше молока для совсем жидкого состояния и смягчения вкуса.

— М-м-м, как вкусно, — восторженно отозвалась девочка. — Спасибо.

Медузия улыбнулась и сделала ещё один глоток, вспоминая, как больше трёх тысяч лет назад сама выпрашивала горячий шоколад у двух молодцев из ларца перед походами к Ягге.

— Когда я только попала в Тибидохс, Ягге меня три месяца изо дня в день поила укрепляющими зельями, а ты ведь знаешь, что на вкус они не очень, — начала Медузия, непроизвольно дотронувшись кончиками пальцев до шеи, однако Таня не обратила на это внимания, с увлечением вслушиваясь в спокойный мелодичный голос преподавательницы. — И вот я три недели добросовестно пила зелья, а потом в один миг мне это всё так надоело. А Ягге ещё запрещала что-либо есть или пить в течение тридцати минут после приёма зелий для их лучшего усвоения.

Медузия загадочно улыбнулась, как будто погружаясь глубоко в воспоминания, и Таня поразилась этой улыбке. Дело даже было не столько в самой улыбке, — которая, к слову, тоже совсем не часто появлялась на лице доцента Горгоновой, — сколько в её искренности. Таня никогда не видела Медузию настолько открытой. Было что-то чарующее в её выражении лица, что-то сокровенное. Тане в голову вдруг пришла мысль, что навряд ли кто-то из учеников, кроме неё, когда-либо за свою жизнь имел возможность увидеть Медузию именно такой. Таня была одной из тех немногих, кто стал причиной её улыбки. И это было в сотни раз ценнее, чем, скажем, пятёрка по нежитеведению за экзамен, которая ценилась в Тибидохсе дороже золота и платины вместе взятых, или чем безнаказанные прогулки по ночному Тибидохсу, о которых даже Поклёпу не удавалось пронюхать. Улыбка Медузии была доказательством её доверия — даже крошечного, но всё же… А все знали, что с доверием у неё было неважно, и это придавало ей ещё большее значение.

— И вот однажды я взяла бутылку апельсинового сока на обеде, перед тем как пойти в магпункт, и что ты думаешь? Благополучно выпила пол-литра сока вслед за зельем. На следующий день так же, а на третий день Ягге поняла, что что-то не так — зелья попросту перестали помогать. Как выяснилось, цитрусовые нейтрализуют свойства половины ингредиентов. Естественно, что оно перестало работать.

Таня не смогла сдержать улыбку и попыталась спрятать её за стаканом с горячим шоколадом, который уже допивала, а Медузия усмехнулась, вспоминая, сколько ей тогда пришлось выслушать нотаций. Таня поставила пустой стакан на тумбочку и снова повернулась к Медузии.

— В итоге Ягге разрешила мне тогда пить горячий шоколад, поскольку он не оказывает никакого влияния ни на одно её зелье. К тому же, как я уже говорила, в разумных пределах он очень полезен. Я всё боялась, что однажды Ягге изменит состав зелий, и спасаться от них станет нечем, но прошло уже три тысячи лет, она придумала сотни новых зелий, а горячий шоколад запрещает пить только в паре случаев. Только он должен быть без увеличенного количества молока и сахара, это важно. Молоко в большом количестве вместе с сахаром выступает нейтрализатором всех полезных свойств шоколада и не всегда оказывает положительное влияние на ингредиенты зелий.

Таня только сейчас осознала, что только что Медузия научила её избавляться от вкуса зелий, в обход Ягге, и это так не вязалось с образом вечно строгой и правильной преподавательницы. Однако, словно поняв, о чём Таня подумала, Медузия сказала:

— Ты можешь попросить у Ягге немного горячего шоколада в следующий раз. В этом нет ничего предосудительного.

Доцент Горгонова изящно взмахнула рукой, и пустой стакан из-под только что допитого ею горячего шоколада закрутился в воздухе, за ним последовал Танин стакан, и оба через секунду испарились, рассыпавшись на множество мелких прозрачных искр.

— Я не…

— Не воспринимай это на свой счёт, просто ученики очень часто любят углядеть заговор везде, где его нет. Вам всегда кажется, что, если преподаватель лезет со своими советами в другую дисциплину, значит, он идёт в обход своего коллеги, а это далеко не всегда так. Не могу найти логического объяснения такому умозаключению, хотя сама когда-то была такой же. И это при том, что, когда я училась в Тибидохсе, мне было на несколько сотен лет больше, чем тебе.

Таня улыбнулась, пытаясь представить Медузию в годы учёбы здесь. Это оказалось довольно сложно — сопоставить образ сдержанной преподавательницы и вспыльчивой ученицы.

У лопухоидов бытует легенда о том, как она обращала храбрых воинов в камень, но Медузия была белым магом и всегда была строга, но справедлива ко всем, и Тане совсем не верилось в то, что она была какой-то злодейкой старых времён. О том, как именно Медузия попала в Тибидохс, история умалчивала… как и о том, какую роль всё-таки сыграл Персей в этой истории.

Как-то Таня услышала обрывок фразы, которую обронил Поклёп, о том, что доцент Горгонова перебила всю посуду в замке, когда была моложе. Может быть, она и была вспыльчивой и горячей в юности, но точно не была злодейкой. Таня знала это наверняка.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Таня, прежде чем успела обдумать вопрос. Ей почему-то стало сейчас важно услышать, что после истории с Исчезающим Этажом с ней всё было в порядке. — Я слышала, что… — И она вдруг осеклась, поняв, что если продолжит, может ненароком выдать Ягуна. Но было уже поздно.

— Что? — Медузия пристально посмотрела на Таню, но девочка в который раз за сегодня не чувствовала себя некомфортно под её взглядом.

— …Что Чума наложила на вас много проклятий.

— И кто же распространяет такие слухи?

— Просто… говорят… — уклончиво ответила Таня, отводя взгляд. Медузия лишь кивнула, как бы принимая её ответ, но весь её вид говорил о том, что она сама прекрасно знала, кто именно «распространяет эти слухи».

— Уже всё хорошо, спасибо, — мягче ответила Медузия, и девочка едва заметно кивнула, показывая, что ответ принят.

Таня опустила глаза, внимательно рассматривая свои руки, как будто никогда не видела ничего подобного, и внезапно почувствовала лёгкое напряжение от воцарившегося молчания.

— Я хотела извиниться перед тобой… — тихо, но твёрдо начала Медузия, заставив девочку быстро поднять на неё глаза. — За то, что случилось на Исчезающем Этаже.

— Не стоит, вы же… — попыталась было возразить Таня, несколько смущённая её словами.

— То, что я находилась под зомбированием, не умаляет моей вины. Всё могло зайти слишком далеко. Всё могло закончиться куда более плачевнее, не разбей ты куб так вовремя. И я прошу за это прощения.

Таня смотрела на Медузию и не знала, что сказать. Ей не за что было её прощать. Она по-прежнему не чувствовала в ней угрозу, не видела в ней опасности. Она до сих пор не могла представить, что могло бы быть, если бы преподавательница пробыла под зомбированием чуть дольше. Сама Медузия прямолинейно намекала на то, что могла её убить, но Таня так и не смогла в это поверить.

Таня смотрела на Медузию и понимала, насколько сильно её терзает случившееся. Её голос даже не дрогнул, но глаза говорили о многом. Столько вины и сожаления в них плескалось. Когда живёшь с людьми, которые готовы громко накричать на тебя за малейшую оплошность, невольно учишься читать чужие эмоции и прислушиваться к тихим шагам. Вот и Таня, живя у Дурневых, научилась этому навыку.

К девочке вдруг пришло осознание того, что причиной всех переживаний Медузии была она. Таня три дня почти не приходила в сознание после битвы на Исчезающем Этаже. Наверняка это заставило Медузию переживать ещё больше и вызвало в ней ещё большее чувство вины. Никогда прежде никто так не беспокоился о девочке. Неважно было, что стало причиной этого беспокойства, сам факт его наличия заставлял чувствовать себя особенной. Когда ты — недолюбленный ребёнок, подкупает всё. Любые — даже самые крошечные — проявления внимания.

Стоило Тане только задуматься об этом, как она снова почувствовала сильное желание обнять Медузию. Чтобы заставить её перестать чувствовать себя виноватой, чтобы почувствовать себя нужной, чтобы… просто обнять.

Таня не успела подумать о том, что делает, как оказалась прижатой к Медузии… И с опозданием поняла, что никто насильно её не прижимал, и инициатором объятий всё-таки стала она. И внезапно стало до ужаса страшно от того, что могло произойти дальше. На глаза в тот же миг навернулись слёзы, и Таня так и не поняла, отчего. Медузия никогда не отличалась особой мягкостью и нежностью, и Тане почему-то казалось, что она не потерпит такого поведения.

«Только бы не оттолкнула…»

Единственная мысль, не дававшая Тане покоя. Медузия не оттолкнёт резко и с возмущением, нет… Она сделает это аккуратно и как бы невзначай, без осуждения и пытаясь не задеть чувства девочки. Но, в сущности, разница была небольшая… механизм уже был запущен: навернувшиеся на глаза слёзы были готовы сорваться вниз, а к горлу уже подступил ком, сдавивший голосовые связки. Если Таня произнесёт хоть слово, всё пойдёт крахом… Она начнёт плакать в голос, и это при том, что повода для слёз не было и нет. Если Медузия её оттолкнёт — пусть даже и максимально деликатно, — Таня будет выглядеть слишко жалко. Она не простит себе эту слабость, о которой потом с позором будет вспоминать всю оставшуюся жизнь, коря себя за то, что так и не научилась контролировать свои эмоции.

Однако не успело пройти и пары секунд, как девочка почувствовала, что её крепко обняли в ответ, прижимая ближе, а затем, как тёплая ладонь начала успокаивающе гладить её по спине. И в какой-то степени это стало последней каплей.

Всего лишь объятие, которое не значило ровным счётом ничего. Можно сказать, Таня сама его выпросила. Но для неё это значило всё. Чтобы обнимать кого-то, нужно, по меньшей мере, испытывать к человеку хотя бы самый минимум тёплых чувств, иначе ничего не выйдет. Можно, конечно, обнимать, и ненавидя, но такие объятия всегда насквозь пропитаны холодом и не несут в себе ничего хорошего. Фальшь всегда чувствуется за версту. Искренние же объятия, напротив, согревают, словно растопленная печка, и тепло это исходит не откуда-то извне, а прямиком из сердца.

Таня когда-то слышала, что объятия придуманы, чтобы прятать лицо… Возможно, так оно и было на самом деле, но в этом нет ничего плохого. Иногда это необходимо. Когда человек лишается возможности видеть лицо другого, он начинает чувствовать собеседника сердцем. Иной раз бывает полезно «ослепнуть», чтобы в полной мере научиться чувствовать.

Это и происходило сейчас с Таней и Медузией. Они обе в данный миг были слишком уязвимы друг перед другом. Таня слышала, как быстро бьётся сердце Медузии, как слегка подрагивают её пальцы, что наводило на мысль о том, что Медузия тоже не совсем в порядке, и понимала, что та чувствует её эмоциональное состояние настолько же хорошо.

Девочка не успела понять, когда по щеке скатилась первая слеза. Она поняла, что плачет, когда уже сбилось дыхание, начиная срываться на всхлипы. Таня быстро задержала дыхание, в попытке избежать судорожного вдоха. Ей не хотелось привлекать внимание Медузии. Она не задумалась о том, что преподавательница уже давно поняла, что девочка плачет, поскольку слёзы уже успели пропитать ткань мантии и соприкоснуться с кожей плеча, куда Таня уткнулась лицом. Девочка сделала поверхностный вдох и тяжело сглотнула. Всхлип, которого ей не удалось избежать при вдохе, вышел почти незаметным, но в то же мгновение Медузия сильнее прижала Таню к себе, и девочка поняла, что для преподавательницы ничего не осталось незамеченным. Однако Медузия по-прежнему молчала, не задавая никаких вопросов, за что Таня была ей безмерно благодарна.

Никто не знал, сколько они так просидели… может быть, всего несколько минут, а может, и пару часов. У Тани было чувство, что время одновременно убегает и стоит на месте. Однако Ягге так до сих пор не вернулась от Ваньки, а значит, навряд ли прошло больше часа с момента её ухода. Таня потихоньку успокаивалась, теперь уже она могла дышать в полной мере, не беспокоясь о том, что её судорожные вдохи вызовут кучу вопросов со стороны Медузии.

— Простите, я… — нашла в себе силы тихо прошептать Таня.

Голос слегка дрогнул, но в целом прозвучал твёрдо. Девочка так и не решилась отстраниться от Медузии и в итоге продолжала сидеть, прижавшись к ней. Медузия продолжала успокаивающе гладить её по спине, и движения эти убаюкивали.

— Не извиняйся… — тихим шёпотом перебила преподавательница. — Никогда не извиняйся за то, что чувствуешь. То, что идёт из сердца, всегда верно… даже если иной раз кажется иначе. — Она замолчала на несколько мгновений, заставив Таню задуматься над её словами, а потом продолжила. — Нам обеим это было нужно. У всех бывают трудные времена. Никто и никогда не посмеет осудить тебя за это. Ты должна знать одно: что бы ни случилось, тебе есть, куда пойти. Ко мне, к Сарданапалу, к Ягге, Тарараху — неважно. Никто и никогда не прогонит тебя. Не бойся просить помощи, если она тебе нужна. Даже простое объятие может спасти от падения в пропасть.

— Спасибо.

Таня впервые почувствовала глубокое единение с Медузией. Она слушала её и верила каждому слову. Медузия не лгала и не говорила ничего, чтобы просто успокоить. Таня знала, что если в самом деле случится такое, что она придёт к кому-то из преподавателей, её правда не прогонят. Ей, казалось, что даже Поклёп бы не отвернулся. Он, конечно, ещё тот ворчун и вредина, и не стал бы обниматься с ней, как Медузия, но всё равно придумал бы тысячу и один способ помочь.

Учителя — это вторые родители. Так было всегда. По крайней мере, в магическом мире.

Таня была лишена родителей, но сейчас она впервые осознала в полной мере, что у неё всегда были вторые родители: Сарданапал, который с первой же встречи добродушно улыбался и помогал освоиться в первые часы нахождения в замке; Медузия, которая была крайне строга с учениками, но всегда справедлива, и которая своей строгостью воспитывала в каждом умение защитить себя; Ягге, которая каждый раз бежала на помощь и с которой можно было поговорить обо всём… Любой из Тибидохских преподавателей был родителем каждому ученику. У Тани не было родителей, но у неё была лучшая семья, о которой можно только мечтать. Что бы ни случилось, она никогда не останется одна.

Прошло ещё немного времени, прежде чем Медузия, всё так же продолжавшая гладить Таню по спине, заметила, что девочка заснула. Пузырёк с отваром из сон-травы по-прежнему стоял на прикроватной тумбочке, так и не выпитый. Впрочем, навряд ли он уже понадобится Тане, что-то подсказывало Медузии, что девочка будет крепко спать и без него.

Преподавательница аккуратно уложила Таню в постель, стараясь не разбудить её, накрыла ребёнка одеялом, забрала пузырьки из-под зелий и вышла в соседнюю комнату, тихонько прикрыв дверь. Мысли роились в голове, словно пчёлы. Жутко хотелось спать. Организм требовал отдыха. За этот вечер произошло слишком много, и Медузия не была готова сейчас об этом думать. Сейчас она дождётся Ягге и сразу же отправится спать. Обо всём, что произошло сегодня здесь, она подумает когда-нибудь завтра.

1) Иллюстрация к сцене: https://drive.google.com/file/d/1Iyo-0BI06RjHbsRchTO7mutBYnKYqN4z/view?usp=drive_link

Вернуться к тексту