Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
4. Плющ.
«Цветущей юности принадлежат все розы,
А лавр хорош для цвета жизни дня;
Мне ж дайте плющ, прошедший чрез морозы,
Тот, что явился в мире до меня.»
Кристина Джоржина Розетти, 1862г.
23 октября.
В этом проулке он парковался уже более четырех лет, если не парковался возле книжного. Во всяком случае, ночи он проводил здесь. И проулок ему нравился тишиной, безлюдностью никогда не открываемых дверей и викторианскими окошками. Больше всего ему нравилось, что окошки, щедро увитые плющом, не любопытствовали на тему постоянной парковки винтажной Бентли со спящим хозяином и массой растений в горшках внутри. Плющ он считал своим союзником, ведь он всегда стремится к звездам, связывает все воедино, накрывает тенью и предоставляет убежище. Не являясь паразитом плющ не пьет сока деревьев, по которым вьется, а символизируя метания жаждущей просвещения души, предупреждает, что, стремясь к свету, надо не угодить в ловушку, точно зная, куда нас ведут наши желания.
С желаниями все обстояло сложно особенно в последние два месяца. Думать об этом было больно и грустно. Очень больно и очень грустно.
В этот вечер он вернулся в переулок из оперы. В Ковент-Гарден давали «Фауста», шла вторая картина второго действия, а он, сидя один в глубине их постоянной с Азирафелем ложи, слушал внимательно, пытаясь наслаждаться голосами и музыкой. Наслаждаться не получилось. Мефистофель уж слишком проникновенно пропел Маргарите: «Нет, храм не для тебя!» А последующее: «Вспомни дни, как была ты невинна пред небом и как ангел чиста…Теперь же что с тобой, от неба ты отпала и аду предалась. Там страданье и плач среди тьмы непроглядной, вечный скрежет и стон!» Вот это последующее прозвучало, как нечто слишком личное для певца. Кроули остался в ложе в антракте, потрясенный до такой степени, что даже не удивился, увидев на соседнем кресле вместо Азирафеля оперного Мефистофеля.
— Ну и как тебе? — спросил тот.
— Прекрасно, Повелитель. Вы знаете, о чем поете. Очень трогательно.
Люцифер с трудом сдержал смех, столь неуместный не на сцене, и продолжил: «Хорошо, что ты здесь. Есть дело. Сегодня я встречался с Метатроном».
— За каким чертом?
— Грубо, Змий. Очень грубо. Но сейчас важнее другое. Небеса озадачились проектом «Второе пришествие». По сей причине Метатрон и попросил о встрече. Обещал льготы и поблажки в обмен на сотрудничество против людишек. Нашел дурака.
— А Вы?
— Что я? Послал его обратно. Мне это не интересно. И все дело в том, что для проекта им нужны кое-какие ингредиенты, которых у них нет. Ни Сына божьего, ни Книги жизни. Только Рафаил с трубой своей дурацкой и присутствует. Ну про Книгу я еще понимаю, что так как мы ею пугали херувимов, то скорее всего эта книга так и пребывает в виде их воспаленных фантазий, переданных людям в последствии. Но мне интересно, как эти небесные проходимцы ухитрились потерять Иисуса? И еще очень хотелось бы знать, если Метатрон озвучивает божественные мысли, то как он их получает? Мне, например, упорно и давно кажется, что он просто несет отсебятину.
— Это все понятно, Повелитель. Но что Вы от меня хотите?
— От тебя? Как ты понимаешь, наши кадровые проблемы имеют весьма глубокие корни. После первого опыта — весьма успешного, ты тысячелетьями отказываешься становиться Герцогом Ада, от Вельзевул я слышал, что и сейчас отказался. Зря. Я еще помню… И ты так высоко задрал планку, что все, пришедшие после тебя не справлялись так, как я себе это представлял. Воображение это великая вещь! Не эту же дуру Шакс мне ставить на освободившееся место!
— Нет, Повелитель, увольте. Уговор есть уговор. Мне велено по Земле ползать на чреве своем сами знаете кем. И спорить с этим даже Вы не станете. Так что с кадровой проблемой разбирайтесь сами. Дагон спит и видит занять это место. Тут я не помощник.
— Хорошо. То есть плохо, конечно. Все, что плохо, это хорошо? Ладно! Раз в этом нет, но в другом деле можешь пригодиться. Их новый верховный архангел очень интересное явление. Ведь если они его приговаривали в тот раз, значит, он предал Небеса? Так нельзя ли переманить его на нашу сторону? Или использовать в наших целях?
— Он там. Я здесь. И мы не разговариваем.
— И почему?
— Я обиделся, — пафосному тону Кроули позавидовал бы даже принц Гамлет (принц из «Золушки» уж точно!»).
— Да? Интересный поворот! Обиделся он! Ах ты, ранимая душа! А я так надеялся на твою помощь!
Прозвенел очередной звонок, напоминая, что приближается следующее действие и певцу пора на сцену.
— Итак, Кроули. Все же этот Проект нам не нужен. И тебе все-таки следует связаться с новым верховным архангелом. Думаю, что этот Проект и ему не нужен. Да только он там один среди всего этого ангельского улья. Подумай. Я же не заставляю тебя искать Сына божьего и эту эфемерную книженцию. Заметь, я не посылаю тебя туда, не знаю куда. Просто разведай подробности. И все.
Не дожидаясь ответа, Люцифер скрылся. Кроули уже не захотел дослушивать всю эту историю тем более, что он знал ее конец, а ночь в мирном переулке под стенами, увитыми плющом, обещала подобие покоя и тишины. Надо было подумать и найти выход. Но, как ни думай, все сводилось к ангелу. Раз Проект пытаются запустить, стало быть, Азирафель в опасности. По крайней мере тот Азирафель, которого он знал.
«Он сказал, что все имеет конец. Да. И Земля, и все это хрупкое счастье жизни на ней, видимо, тоже. И, главное, я не хочу говорить ни с одним существом во Вселенной. И с Ангелом в том числе. С ним — особенно не хочу. Как он мог так сказать?! Как он мог это сделать со мной?! Мне снова стать ангелом? И работать под его началом? Над чем работать, простите? Над вторым пришествием, будь оно неладно?! Как он мог так предать меня и нашу дружбу?! Опять довериться этому небесному серпентарию?!» Немыслимая тяжесть охватывала его: «Как он там молился?! Тот человек в саду Гефсиманском? Что-то о чаше, которую молил пронести мимо? Это была отчаянная человеческая молитва Его, преданного всеми. Молитва, которую нельзя игнорировать или осмеивать. Молитва всех оставленных. Господи, да минует меня чаша сия! Зачем, зачем он поддался своим прошлым надеждам? Зачем поддался минутному желанию быть понятым и признанным Небесами? Ведь знал же, что там, наверху, только бюрократический бедлам и никакого присутствия господня. Бедный, бедный глупый ангел! Да и с поцелуем я явно переборщил. Он все понял не так. Видимо эти две бывшие монашки и с ним успели поговорить, а на фоне всех наших упражнений по розжигу любви между первой, Ниной, бывшей Мэри-Тараторой, и братом-ботаником второй все и правда выглядит непотребно. Партнеры? В каком смысле? Они и правда так решили? Что вечные существа с тысячелетней историей стремятся вот к этому? Милый раек в коттеджике? Со всеми вытекающими последствиями? Фу. Какая гадость! Ангел теперь выглядит как британец, думает, как британец, понимает все, как британец. А британская культура общения абсолютно не тактильная, а в определении «ангел» видит не определение эфирной сущности, а бредовые межличностные отношения между двумя мужиками. Так что отчаянные прощальные жесты ближневосточного характера ему совершенно непонятны и не нужны. А впрочем, может я напрасно переживаю? Он сказал, что в Аду все мерзавцы и все кончается? Он и в самом деле так думает?! Ну не говорил же он это для читающего по губам через окно Метатрона! Вот уж глупости какие. Причем, глупо все: и Метатрон читающий по губам через окно, и про «все кончается». Кончается? Значит, кончено.»
Рассуждения подобного рода, свойственные ему уже пару месяцев, конечно, неплодотворные, только терзали и без того истерзанную сомнениями демонскую душу, и абсолютно не облегчали страданий. Одиночество настигло его: беспросветное, отчаянное, вечное.
Увы! Шакс квартиру не освободила по простой причине несостоятельности ее расчетов на высший пост в Преисподней. Пост достался Дагон, а Шакс просто дали понять, что она еще легко отделалась. В помощь для работы на Земле, в подчинение ей, дали Фурфура, чему тот несказанно обрадовался. На фоне этой их дурацкой радости Кроули все глубже увязал в депрессии и меланхолии. Что касается квартиры, ему вначале было обидно, потом — все равно, но растениям явно не нравилось ожидать в машине приближающихся холодов, даже если эта машина и имеет неистощимый запас топлива, не зависящий от цен и энергетических кризисов, то световой режим британской осени и зимы растениям на пользу не шел. Это показали уже четыре предыдущих года. И ругайся, не ругайся, а на страницах с три миллиона восемьсот пятьдесят по три миллиона сто тысяч двести шесть об этой особенности существования царства флоры уже было сказано еще до всей этой истории с племенной парой людей и прочими непостижимыми нелогичными скандалами господними.
Ночь выдалась неспокойной. Полная Луна временами выглядывала из-за рвущихся на запад туч, из которых срывались то просто крупные отдельные капли, то потоки ледяного дождя. Ветер нес небесных странниц упорно и быстро, он порывисто шелестел листьями плюща, иногда отрывал очередную его лозу, и тогда казалось, что тонкая облиственная змея тянется к луне беспомощно и настойчиво.
Вдруг ближайшая небольшая дверь, видимо черный вход, с треском распахнулась под очередным порывом осенней бури и повисла на одной петле. Из проема хлынул неожиданно и нестерпимо яркий переливчатый свет.
— Падшее мое дитя, именующее себя демоном Кроули! Где ты был, когда Я полагал основания земли? Кто положил меру ей, если знаешь? На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее, при общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости?
— Не та речь.
— В смысле?
— Это — для Иова.
— Да? Да. Точно... Так, о чем это я?
— Вероятно, о том же, что и всегда: сначала научись делать китов, а потом спрашивай. И, кстати, я там и был. При свете утренних звезд. Но все остальное тоже очень спорно теперь. И в глубину моря они нисходили, и «Титаник» там прям на дне и снимали. И молнии пускают весьма успешно. Электрификация любой страны превосходит по смыслу и полезности любую из молний. Из чьего чрева выходит лед и иней небесный? Серьезно? Природоведение для младшей школы, круговорот воды в природе. И насчет пера и пуха страуса и красивых крыльев павлина тоже глупо спрашивать. Естественный отбор, страница миллион девятьсот тысяч сто пятнадцать. Про роды диких коз и ланей даже говорить неприлично. Бегемота теперь любой болван легко увидит в любом зоопарке мира, а что касается Левиафана и его прочей кошмарной грозности, которой ты так горд, так их генетикам стоит поменять пару генов в геноме этого самого Левиафана, как он станет протягивать кабели по дну океана и брать рыбку из рук. Про потоки вод и сдвигание гор тоже не вспоминай, глянь на туннель под Ламаншем, Панамский и Суэцкий канал, или на Крымский мост, хотя бы. Гордился бы созданиями своими. По образу и подобию же? То есть человек-творец? Или как?
Но мне вот интересно все-таки, для чего все эти планы странные? Ладно. Люц — любимое сияющее дитя, первенец, по образу и подобию. Потом все остальные. Тоже по образу и подобию. И для чего было считать пару людей племенной, а потом выгонять из сада за фиговые листики и неожиданную беременность? Если они и так должны были плодиться, как люди? То есть не из ребра, как убежден Гавриил, а по обычным родовым путям. Апокалипсис этот дурацкий. Ладно, проехали. Теперь Метатрон грандиозные проекты прорекламировал? А проект то всего один, в котором этот самый Метатрон, как Хозяин Слова божьего собирается н белом коне в самый ответственный момент покрасоваться? Только где сейчас это Слово? И кажется мне, что рожа херувимская никакого отношения к этому Слову не имеет. Вот мне и интересно, это Метатронов проект или чей?
— Ты считаешь, что мой?
— Я спрашиваю.
— Нет. Тут Я спрашиваю.
— Мне все равно чей, главное, что проект дурацкий, жестокий, бессмысленный и беспощадный. К тому же, он просто глуп и нелогичен. Вот, например, Ты, видимо, очень гордишься китами. Так зачем же уничтожать эдакую гору мозгов? Обычно то, чем гордятся, не уничтожают.
— Вот именно.
— Вот именно? И какое-то странное у тебя было это «вот именно»?
— Ты мне указываешь, что ли, какими «вот именно» пользоваться?
— Сатана меня избавь тебе указывать. Просто предлагаю. Считай, что бросил прошение в дурацкий ящик для предложений.
— Поконкретнее.
— Хорошо. Предлагаю прекратить устраивать суды, пришествия, массовые заезды Всадников и больше доверять своим детям, как это делают нормальные родители. Раз уж они по образу и подобию, то есть все-таки дети, а не рабы.
Вместо ответа — раздался гром, перешедший в стук чьих-то пальцев по лобовому стеклу Бентли. Кроули проснулся на переднем сиденье с мыслью о том, почему Бог разговаривает во сне своим прежним, а не метатроновым, голосом. Пальцы же, отстукивавшие по стеклу какой-то до боли знакомый ритм, принадлежали статному и широкоплечему мужчине, лет тридцати трех. Волосы его белые, как снег, окружали ореолом очень знакомое лицо со слегка раздвоенной недлинной бородкой, а глаза горели, как огни, отражая чистый лунный свет.
— Извините, друг мой, — серьезно и доброжелательно спросил стучавший, заметив, что тот уже не спит, — но Вы даже не паркуетесь, а скорее живете в машине под окнами моего дома настолько давно, что я посчитал возможным к Вам обратиться.
Кроули надел очки и опустил стекло окна, грубо бросил: «Что надо? Я могу уехать, если Вам не нравится.»
— Как раз наоборот. Такой великолепно сохранившийся винтажный экземпляр местного автопрома из 20-х годов прошлого века, и под моими окнами! Но не зайдете ли в дом ненадолго? Судя по содержимому мусорного контейнера напротив, Вы предпочитаете Талискер или хорошее красное вино. Тут наши вкусы вполне совпадают. Так что нижайше прошу составить компанию. В такую ночь.
— В какую ночь? — собеседник начал его то ли раздражать, то ли пугать. Было в нем нечто настораживающе, знакомое, древнее и всесильное. Да и напиваться в компании с подозрительным незнакомцем ему не хотелось. Да и просто не хотелось напиваться, никогда.
— Ночь осеннего равноденствия. И Вас не удивляет, почему ее не называют осенним равноночеством? Ведь сегодня свет и тьма находятся в удивительном равновесии.
— Естественное астрономическое явление. И чего в нем особенного?
— Ну, как же! Скоро тьмы ощутимо прибавится, и с этим надо что-то делать!
«Это было сказано с очень странной интонацией. Назвать ее внушительной или иносказательной нельзя, да и не сарказм явно. Но слишком угрожающе это было произнесено, просто со знанием дела. Или я еще сплю?» — подумал Кроули, но из машины вышел.
Собеседник протянул ладонь: «Джо». Ладонь была теплой и крепкой. Не ладонь интеллектуала, или менеджера. Это была мозолистая ладонь мастера — надежная и добрая. Со странным звездчатым шрамом между четвертой и пятой пястными костями. То ли от современной ювелирной хирургической металлопластики, то ли от четырехгранного древнеримского гвоздя. Нащупав форму шрама на ладони, Кроули медленно покрылся холодным потом, к горлу подступил столь непривычный для него ком. Что-то намекало, что владелец этой ладони упорно и неоднократно пытался пробить ею стену то ли из кирпича, то ли из непонимания людского.
— Я не пью с незнакомцами.
— Хорошо. А за все царства мира? И разве мы уже не знакомы? Я же назвал вам имя. А Ваше я тоже знаю. Там в контейнере счета на имя Антония Дж. Кроули.
— Тоже мне, соседский дозор. И, скажите пожалуйста, Джо? Это от Джон, Джонатан, Джозайя, Джозеф, Джоэл, Джордж, Джоселин или… — Кроули перечислял, увиливая, скользя от правды прочь, находя некоторое облегчение в очередном саркастическом ерничестве.
— Джо это от Джошуа. Да, если все же припомните, то прекрасное было фалернское. А если и нет, что Вам стоит выпить с незнакомцем? Вы же всегда широко вмешиваетесь в жизнь незнакомцев. А полностью, кстати, я — Джошуа Инрай.
— INRI? Вы серьезно? И что пить будем? Опять вино из воды?
— Да Вы знаток, любезный! Я серьезен, как никогда. Можете, конечно, и дальше повыпендриваться. Но вдруг мне давно хочется отплатить за тот вояж по всем царствам мира с провинциальным плотником из Назарета?! И еще за одно. В доказательство серьезности и чистоты моих намерений. Только Вас интересовало, насколько это больно, пробивание ладоней гвоздями. Эдакое неожиданное и последовательное сочувствие от адской твари. В отличии от Вашего друга-ангела, которого в тот момент больше волновал небесный план, и способ его утверждения и оправдания перед Вами. Ну? Пойдем, наконец?! Без подвоха. Земля под домом не освящена, а я — просто человек.
— Я влип окончательно? Но он — не Ад или Небо? Что он может? Просто человек?! — подумал Кроули и, вновь чувствуя жгучий холод по всей коже аж до змеиного хвоста и сильнейшее желание заснуть и не просыпаться до дня зимнего солнцестояния, все же шагнул вслед за хозяином в сияющий светом дверной проем.
Примечания к четвертой главе.
• «Волосы его белые, как снег, окружали ореолом очень знакомое лицо, а глаза горели, как огни» — пересказ описания Джошуа из Откровения Иоанна.
• «С поцелуем я явно переборщил» — Обычай приветствовать друг друга поцелуем был широко распространен еще в древнем христианстве и назывался он лобзанием мира («святое целование»). Смысл христосования — это демонстрация того, что между людьми есть духовное родство, единство веры и нет никакой вражды и конфликтов. У христиан, например, запрещено причащаться, если ты с кем-то находишься в открытой вражде. Лобзание мира как раз подтверждало, что все примирились, отпустили друг другу взаимные обиды и пребывают в мире и любви. Никакой эротики.
• Инрай — INRI — Iesus Nazaretus Rex Iudaeorum.& Igne Natura Renovatur integra.- Имя Иисуса, которое земляне толкуют по-разному, в зависимости от убеждений: «Иисус Назаретянин, царь иудейский», или «Огнем природа обновляется постоянно».
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |