Золотые цепи (гет)

— Разве не могу я гулять с Марийкой? — смущённо поинтересовалась Андрианна у дяденьки Сержиуса после ужина, тщетно пытаясь скрыть своё разочарование и жгучую обиду, поселившиеся в сердце. — Марийка — сильная, верная, и она никому не даст меня в обиду...

Сеньору Маргрете и сеньору Каталину по приказу дяденьки Сержиуса поселили совсем близко к андрианниным покоям — отныне им надлежало почти постоянно находиться подле Андрианны и неустанно помогать ей постигать премудрости столичной девичьей жизни. И пусть это было, собственно, то, для чего Андрианна покинула родные просторы Шелярты, сердце всё равно сжималось от обиды на то обстоятельство, что к Андрианне, кажется, снова, как в детстве, приставили нянек.

А как же их с Марийкой мечты о столице и воле?.. Мечты о долгих прогулках, о ярком элленгорнском солнце, ласкающем их кожу, о длящейся вечность пустой болтовне обо всём на свете, о девичьих гаданиях и тайнах?.. Неужели, всё это так и останется всего лишь мечтой? Одной из тех, которым никогда не суждено стать былью?..

Андрианне хотелось, как в детстве, топнуть ножкой, расплакаться и надуть губы, выпрашивая у дяденьки Сержиуса право свободно прогуливаться по улочкам — разумеется, самым подобающим для юной сеньориты — только с Марийкой. Только вот взгляд дяденьки Сержиуса, пусть и полный насмешливых искорок был таким твёрдым, что Андрианна с сожалением осознала — спорить с ним сейчас было попросту бесполезно, и ни одна из детских уловок не в силах была помочь в этой маленькой, но неумолимой беде.

— Никак невозможно, милая! Элленгорн, дорогая моя племянница, — насмешливо сказал дяденька Сержиус, и в бархатном его голосе проскальзывали стальные нотки, — это не захолустье вроде Шелярты. Здесь сеньориты не ходят без сопровождения дуэньи или даже нескольких дуэний.

Андрианне хотелось как-то возразить, но она не нашлась с ответом, и потому позволила себе лишь нахмуриться и поджать губы. И пусть дяденька Сержиус умел быть настойчивым и убедительным (всегда умел, и Андрианна не раз испытывала на себе силу его влияния), сейчас Андрианна Казицини не чувствовала в себе приличествующего ситуации смирения, чтобы безропотно согласиться с навязанными им — или внезапно повернувшегося к Андрианне другой стороной Элленгорна — правилами. Внутри Андрианны всё возмущалось неожиданной и оттого вдвойне обидной несправедливости (за незнание о которой следовало винить только себя, не удосужившуюся поинтересоваться этим вопросом раньше), что так внезапно встала между Андрианной и её детскими мечтами.

В душе её что-то то ли заклокотало, то ли оборвалось, и с каждым мгновением Андрианне всё сильнее хотелось разреветься и попроситься обратно в Шелярту — к маменьке и папеньке, раз уж Элленгорн не оправдал Андрианниных надежд. Слёзы уже подступали к глазам, и Андрианне становилось всё труднее сдерживать их.

— Ну же, улыбнись! — попросил дяденька Сержиус, и взгляд у него вновь сделался хитрый и ласковый. — Мне больно видеть, как ты, любимая из моих племянниц, дуешься на меня! Коль уж так желаешь проводить время со своей Марийкой — щебечите как птички вечерами после ужина, шейте, читайте... Или чем ещё занимаются барышни ваших лет?

Андрианна попробовала улыбнуться. Получилось, наверное, блёкло и не очень убедительно. Возможность проводить с Марийкой вечера была всё же лучше, чем ничего — это, пожалуй, будет почти что похоже на Шелярту, только там в иное время суток сама Марийка из-за работы и прочих хлопот не всегда могла приходить в покои своей панны.

— Иди к себе, милая моя Андрианна, — дяденька Сержиус ласково коснулся плеча племянницы. — Завтра я пришлю к тебе портного, чтобы он мог снять мерки для новых платьев — сеньора Маргрете даже теперь слывёт первой модницей столицы и обязательно поможет тебе выбрать подходящие фасоны и ткани, чтобы блистать в Элленгорне.

Андрианна скованно сделала книксен, прежде чем покинуть столовую и отправиться в свои покои. По коридорам и лестнице Андрианна шагала неторопливо, словно нехотя, и мысль о себе в качестве певчей птички, запертой в красивой клетке, жгла ей душу. Непролитые слёзы теперь будто покатились по самому её сердцу, и без того израненному непривычно долгой разлукой с маменькой и оказавшимися неожиданно нужными ей сёстрами. Если бы только сейчас рядом с ней оказалась бы хоть одна из них!..

В покоях Андрианны уже вовсю обустраивалась Марийка... Она разложила и развесила вещи Андрианны, передвинула к одному из высоких окон (похожих скорее на двери) глубокое мягкое кресло, в которое тут же кинула несколько подушек — так, как любила сидеть Андрианна дома, в Шелярте. И с каждым движением Марийке красивые, но чужие покои превращались в нечто уютное и невозможно близкое. Родное.

— Дяденька Сержиус приставил ко мне дуэний, — упавшим голосом поведала Андрианна Марийке их общую беду, обессиленно опускаясь на сундук. — Говорит, что сеньориты в Элленгорне никуда не ходят без сопровождения!..

— Чего-то такого и следовало ожидать, — нахмурилась Марийка, беря в руки тончайшей работы шерстяную шаль. Удивлённой или особенно раздосадованной Марийка почему-то не казалась.

Марийка развернула шаль, оглядела её со всех сторон — на светло-голубом фоне красовались изящные птицы с белоснежными перьями и чёрными маленькими глазками — и аккуратно положила её на подлокотник стоявшего у окна кресла. Андрианна молча наблюдала за тем, как проворные пальцы Марийки разглаживают маленькую складочку, появившуюся на шали.

— Пан Сержиус хочет сделать из вас знатную сеньору, панна Андрианна, — протянула Марийка самую чуточку снисходительно, но обижаться на её тон совсем не хотелось. — Для этого и нужны дуэньи, которые сумеют объяснить вам, как стоит вести себя в столице, чтобы найти хорошего мужа, понравиться его семье и стать уважаемой в обществе матроной...

Тон у Марийки был невесёлый. Она почти скомкала сильными пальцами какую-то Андрианнину вещь. И взгляд у Марийки тоже был серьёзный, почти суровый. Такой, что и подойти к ней было боязно. Некоторое время Марийка стояла молча, сжимая и разжимая в руках какой-то Андрианнин платок, а потом выпрямилась вдруг и улыбнулась весело, подмигнула почти заговорщически.

— Но мы-то с вами обязательно что-нибудь придумаем, чтобы обойти запрет и не попасться в беду! — пообещала Марийка, и взгляд у неё стал весьма решительный. — Не бойтесь — мы обязательно прорвёмся, панна Андрианна!..

От этих слов на душе у Андрианны немного потеплело. В конце концов, подумала она, впервые искренне улыбнувшись с того момента, как узнала о роли сеньоры Маргрете и сеньоры Каталины в своей дальнейшей жизни, если уж Марийка уверена, что они сумеют справиться с этой бедой — так оно и будет.

Утро в дяденькином доме встретило Андрианну солнечными лучами, пробивающимися сквозь неплотно задёрнутую занавеску. Солнце осветило лоб и волосы Андрианны, а потом мазнуло по векам, щеке, подбородку... Андрианна заворочалась и открыла глаза. Пора было вставать, подумала она, с необъяснимой тоской глядя на пробравшиеся в комнату солнечные лучи. Уже давно Андрианна не поднималась с кровати так поздно, как сегодня. Пора было подниматься, одеваться, завтракать и приниматься за обучение, за работу над манерами...

Голова была тяжёлой, словно свинцовой, и Андрианна с трудом смогла поднять её с мягкой подушки. Не хотелось ничего делать. Ни выбираться из постели, ни завтракать, ни проводить день с сеньорами Маргрете и Каталиной, будь они неладны, ни стоять перед портным, которого сегодня должен был прислать дяденька Сержиус, ни... писать письмо маменьке и папеньке. О письме Андрианна, порядком расстроенная вчерашним разговором с дяденькой, совсем позабыла...

За эту оплошность вмиг стало очень стыдно. Что, должно быть, подумают о ней маменька и сёстры?.. Что Андрианна совсем зазналась, очутившись в Элленгорне? Или что водоворот столичных приключений захлестнул её настолько, что она совсем позабыла о родных? Стефанка, должно быть, возьмётся подтрунивать над Андрианной, когда та вновь окажется в Шелярте!.. И Андрианна подскочила на кровати, принялась развязывать шнурок на ночной рубашке, скинула её и бросилась одеваться.

Со вчерашнего вечера рядом с кроватью на стуле с изогнутыми коротенькими ножками уже лежали заботливо приготовленные Марийкой сорочка, запястные ленты, нижние юбки и по-летнему тонкое платье с тончайшей вышивкой в виде стайки разноцветных птичек. Андрианна помнила ещё, как вышивала этот рисунок маменька, сидя зимой в кресле неподалёку от камина...

Вздохнув, Андрианна, уже надевшая сорочку, что показалась слишком тонкой, подошла к небольшому столику, на котором стояли маленький тазик — голубого цвета и с премилым растительным орнаментом, занимающим всё дно — и кувшин с водой. Андрианна неспеша ополоснула руки, затем — лицо. От прохладной головы голова стала казаться чуточку менее тяжёлой... Впрочем, даже если бы воды здесь было бы достаточно, чтобы окунуться в неё с головой, Андрианне вряд ли бы стало столь же хорошо, как было ещё день-два назад — в утомительной дороге в Элленгорн.

Ленты сегодня, словно желая добить Андрианну окончательно, никак не желали ровно обвиваться вокруг тоненьких запястий. С горем пополам, повязать ленты удалось лишь с пятой или шестой попытки, когда отчаяние почти захлестнуло. Получилось, пожалуй, не вполне аккуратно, но на большее Андрианна сейчас не чувствовала в себе сил. Остальное надеть было куда проще.

— Ты проснулась уже, Марийка? — робко спросила Андрианна, выглядывая из спальни.

Марийка, конечно, уже давно встала, судя по надетому передник и уложенных в узел из кос волосам. Она сидела на полу, постелив перед собой ещё один передник (этот был более старый, Андрианна хорошо его знала, как и каждое пятнышко на белой когда-то ткани), и что-то вырезала из куска деревяшки. Увидев Андрианну, Марийка положила деревяшку и нож в свой старый передник и завернула его, а затем поднялась.

— Доброе утро, панна Андрианна! — широко улыбнулась Марийка. — Очень устали вы вчера с дороги, должно быть!.. Ничего! Отдохнёте немного да попривыкнете к Элленгорну, и вновь будете хорошо себя чувствовать по утрам!

— Как тут отдохнуть с этими дуэньями? — вздохнула Андрианна, присаживаясь на мягкий табурет.

Голос прозвучал жалко, и Андрианна на мгновенье устыдилась своему упадническому настроению. Впрочем, только на мгновение — с Марийкой они дружили так давно, что стоило уже давно позабыть о любом стыде перед ней. Марийка порой видела Андрианну насквозь, и этого стоило бы испугаться, будь на марийкином месте кто-то другой. Но Марийка была Марийкой — сильной, смелой и находчивой.

— Я придумала, что можно сделать, панна Андрианна, с нашей бедой! — поделилась Марийка, берясь за расчёску и проводя ею по андрианниным рыжим волосам. — Пан Сержиус и сеньоры, как говорят на кухне и в конюшне, вряд ли встанут раньше шестого тола⁽¹⁾, а значит, если мне удастся разузнать об укромных проходах и местечках этого дома, время от рассвета до их пробуждения вполне можно будет провести вдвоём где-нибудь на улицах города!

Ловкие пальцы Марийки начали проворно заплетать волосы Андрианны, и та почувствовала, как расслабляется. Тяжесть в голове прошла вмиг, стоило только услышать об идее Марийки. Подумать только — как просто всё на самом-то деле решалось! Андрианна улыбнулась и зажмурила глаза, подставившись под сильные и проворные пальцы Марийки.

Сеньора Маргрете, ещё не успев пройти в андрианнины покои, потребовала, чтобы Андрианна немедленно показала дуэньям свой гардероб и все имеющиеся украшения, головные уборы и обувь. Все платья, украшения, головные уборы, обувь и даже — от этого до сих пор горели щёки — нижнее бельё были безжалостно отвергнуты неумолимой сеньорой Маргрете, ещё вчера потребовавшей у дяденьки Сержиуса немедленного обновления андрианниного гардероба.

Сеньоре Маргрете, к Андрианниному стыду и отчаянию, не нравилось решительно ничего! Она разглядывала фасоны платьев, вышивку, ткани с таким видом, будто Андрианна привезла с собой одни только рваные обноски, и почти всё находила совершенно неудовлетворительным.

— Если вы наденете что-то подобное, все сразу же поймут, что вы не из этих мест, — хмурилась сеньора Маргрете в ответ на каждое робкое возражение, помогая Андрианне, Марийке и сеньоре Каталине раскладывать многочисленные неподходящие платья по сундукам.

Платья в одном сундуке предназначались для того, чтобы отправить их обратно в Шелярту — сеньора Каталина рассудила, что, раз уж в семье Казицини, помимо Андрианны, ещё три девочки «на выданье», то будет не лишним подарить неподобающие для Элленгорна, но весьма дорогие платья Доброславе, Стефании и Казимире. Платья в другом сундуке должны были перекочевать в руки многочисленных служанок дяденьки Сержиуса — добротные, но из более простых тканей, не украшенные столь густо вышивкой. Платья же в третьем — самые простые — следовало раздать бедным в ближайший же церковный день⁽²⁾.

— Маргрете права, милое дитя! — поддакнула сеньора Каталина, театрально взмахнув своими полными руками. — Нет ничего хуже, чем если вы в первый же год здесь выставите себя провинциалкой и чужачкой! Вам станет смертельно одиноко и грустно здесь, коли вас не примут при дворе!

Оставить Андрианне было дозволено лишь несколько самых любимых платьев — с указанием носить их только в доме сеньора Казицини и ни в коем случае не брать их с собой, когда придёт время выйти замуж — и то дорожное, что дяденька Сержиус подарил ей неделю назад. Всё остальное по мнению сеньоры Маргрете, следовало немедленно изгнать из андрианниных покоев. В том, куда именно следовало изгнать столь ненадлежащие предметы гардероба, сеньора Маргрете, по всей видимости, целиком полагалась на сеньору Каталину.

Сапоги, туфли, всевозможные чепцы и шляпы постигла та же участь — почти весь андрианнин гардероб был отвергнут сеньорой Маргрете (и, на взгляд Андрианны, не всегда справедливо) и распределён по трём сундукам. Нижнее бельё — чулки, нательные сорочки и нижние юбки, а так же запястные ленты — тоже были подвергнуты тщательному осмотру. Чулки сеньора Маргрете разрешила оставить почти все — разложив их, правда, в три стопки, из которых только то, что находилось в первой, можно было надевать вне дома дяденьки Сержиуса. Сорочкам, юбкам и запястным лентам повезло несколько меньше.

— Девочка, спустись вниз и узнай, прибыл ли портной, — скомандовала сеньора Маргрете Марийке.

Марийка тотчас умчалась, и Андрианне только и оставалось, что проводить её взглядом. Сеньора Маргрете же не унималась. Большинство украшений вызывали на её лице гримасу недовольства. Украшениям, впрочем, повезло — их сеньора Маргрете не посчитала настолько отвратительными, что единственной их участью могло быть изгнание из андрианниных покоев.

— Умоляю вас, сеньорита Андрианна, — со вздохом попросила сеньора Маргрете, закрывая крышку андрианниной шкатулки, — не носите, пожалуйста, кораллы. Они будут не слишком хорошо смотреться с вашими волосами, какими бы модными не считались в Шелярте.

Андрианна смутилась и опустила глаза. Кораллов в андрианниной шкатулке было, пожалуй, большинство. В Шелярте подобные украшения носила, пожалуй, любая незамужняя девушка — коралл считался символом чистоты, невинности и здоровья. В Элленгорне, очевидно, всё было совсем не так, и Андрианна посчитала, что будет лучше промолчать, а не возражать сеньоре Маргрете вновь.

Вбежала Марийка, сообщившая, что портной уже прибыл и ожидает в малой гостиной. Сеньора Маргрете кивнула, захлопнула один из сундуков — кажется, тот, в котором лежала одежда и обувь для служанок — и, шагнув к двери, пальцем поманила за собой Андрианну. Той не оставалось ничего другого, кроме как последовать за сеньорой Маргрете. Следом засеменила сеньора Каталина — и торопливость её, учитывая полноту сей достойной дамы смотрелась несколько забавно — и зашагала Марийка.

Портным оказался невысокий мужчина — из ксанин, почему-то отметила про себя Андрианна — в довольно простом одеянии. За мужчиной стояли два мальчика-подростка, кажется, не достигшие ещё даже физического совершеннолетия. Один из подростков держал в руках свёрнутую кожаную полоску — в Шелярте подобными портные (портнихи из моуросок чаще всего) снимали мерки, — у второго же в руках была стопка бумаги.

— Вижу, достопочтенная сеньорита недурно сложена! — довольно улыбнулся портной, поклонившись сеньорам Маргрете и Каталине, а затем и Андрианне. — Одно удовольствие будет шить платья для столь хорошенькой барышни! Сеньор Казицини оплатил покупку самых дорогих тканей для своей любимой племянницы, и теперь я вижу, что сеньорита определённо их достойна.

— Девочка, помоги сеньорите Андрианне снять платье и встать на табурет, — скомандовала сеньора Маргрете и, заметив смущение Андрианны, неприятно фыркнула. — Сеньорита Андрианна, не получится пошить вам платьев, достойных девицы вашего положения, если вы из-за чрезмерной стыдливости не станете выполнять мои указания.

Марийка помогла расстегнуть пуговицы на лифе платья Андрианны, а потом — снять платье вовсе, оставив Андрианну в сорочке, нижних юбках и запястных лентах. Помогла сделать шаг на низенький деревянный табурет... Стоять в подобном виде перед мужчинами было стыдно, и Андрианна, если бы не насмешливый взгляд сеньоры Маргрете, непременно обхватила бы свои плечи руками. Только вот обнаруживать смущение перед цепким взором сеньоры Маргрете было стыднее многократно.

— Никаких застёжек спереди, поменьше бантов и лент, месье Леониди, — принялась загибать тоненькие пальчики сеньора Маргрете, обращаясь к портному, — ничего голубого и, пожалуй, оранжевого, никаких простых тканей — исключительно атлас, парча, батист или бархат. И пусть фасон показывает целомудрие сеньориты — иначе она совсем засмущается, когда придёт пора показаться в свете, — но в то же время не слишком отдаёт провинцией.

— Не беспокойтесь, достопочтенная сеньора, — улыбался хлопочущий рядом с Андрианной портной, — с таким прелестным лицом и столь безукоризненным сложением достопочтенную сеньориту сочтут достойной быть графиней или маркизой — не меньше, — даже если она наденет платья столь откровенно... северные, что носит теперь!

Сеньора Каталина заулыбалась этому комплименту для своей воспитанницы и принялась тотчас расхваливать безупречную кожу Андрианны, её черты лица и цвет волос. Сеньора Маргрете же не выглядела столь же радостной. Андрианна боялась смотреть на неё — и на месье Леониди тоже, — но взгляд то и дело возвращался к тонким поджатым губам сеньоры Маргрете.

— Мне надо, чтобы её сочли достойной быть королевой, месье Леониди, — крайне резко отозвалась сеньора Маргрете, — и я очень надеюсь, что вы предпримете для этого все усилия.

1) Тол — эларская мера времени, равная 1/16 суток

Вернуться к тексту

2) В Эларе церковными днями для служителей церкви и философов является каждый пятый день, для прочих эларцев — каждый десятый день.

Вернуться к тексту