Золотые цепи (гет)

Гуляния по случаю замужества Людмиты, старшей из пяти дочерей пана Анжея Казицини, ещё не отгремели толком, когда Андрианне, второй по старшинству из сестёр Казицини, было велено собираться в дорогу. Дядя, пан Сержиус, посчитал — время настало. Пришла пора выводить Андрианну в свет и знакомить с подходящими по статусу ксанинами⁽¹⁾, чтобы в ближайшем будущем найти блестящую партию — какого-нибудь графа, барона или маркиза.

Сердце Андрианны трепетало от предвкушения скорого исполнения многочисленных девичьих грёз — о суженом, которого нагадала давным-давно верная Марийка, о его сильных и ласковых руках, о влюблённом взгляде, нежных улыбках, о красивых нарядах, которых у неё, Андрианны, будет (обязательно-обязательно будет) поболее, чем у Людмитки, что, к неудовольствию дяденьки Сержиуса, выбрала себе в женихи пана Бориса Триницкого, небогатого и не слишком-то знатного...

Следовало собрать вещи в дорогу — платья (по шеляртской моде, которые нигде более толком и не надеть), гребни для волос, ленты, нижние рубашки (тонкие, в которых будет не слишком жарко летом, и тёплые, для зимы), чулки, заколки, по-девичьи скромные украшения ... Вещей у Андрианны, как оказалось, было слишком много, чтобы управиться без помощи Марийки. Времени на сборы дядя Сержиус дал Андрианне до вечера дня, следующего за окончанием пиров по Людмиткиной свадьбе.

Марийка, конечно же, отправлялась с ней — Андрианна наотрез отказалась уезжать из Шелярты без неё, и пусть дяденька Сержиус недовольно качал головой и не оставлял попыток убедить племянницу, что в столице и без Марийки полным-полно служанок и кузнечек, сумела всё-таки настоять на своём. И как только мог дяденька Сержиус помыслить, что Андрианна решится покинуть Шелярту без милой Марийки?.. Как будто могла Андрианна справиться без неё!

Дорога в ближайшее время Андрианне (ну и Марийке с дяденькой Сержиусом тоже) предстояла не близкая — до самого Элленгорна, столичного измерения Элара. Маменька, пани Лижбетта, то хмурилась, то улыбалась горделиво, то смахивала украдкой слезу, то принималась целовать Андрианну в щёки и шептать ей какие-то напутствия, вслушиваться в которые у Андрианны не хватало терпения. Папенька, пан Анжей, тоже — то беспокоился, то улыбался как-то по-особенному ласково. Трепал порой Андрианну по голове — и всякий раз приводил тем её волосы в беспорядок — да называл шеляртской розой, шутливо сетуя, что невольно оказался отцом самой красивой девицы во всей Шелярте.

Андрианна внимала отцовским комплиментам и улыбалась счастливо — и к девичьим грёзам о любви и красивых нарядах постепенно добавлялись мечты об ярком элленгорнском солнце, которое, по рассказам дяденьки Сержиуса, было не чета шеляртскому, выглядывавшему через раз, мечты о цветущих садах и многообразии самых разных фруктов один слаще другого. И с каждым часом мечты об Элленгорне становились всё слаще, всё ярче, и Андрианна больше не могла думать ни о чём, кроме столицы и нагаданного давным-давно суженого...

Младшие сёстры поглядывали на Андрианну то ли с любопытством, то ли, кажется, с завистью. И, думала Андрианна с некоторой долей снисходительности, имели на эту зависть полное право. Три младшие девочки семейства Казицини ещё не перешагнули магического совершеннолетия ⁽²⁾, и потому считались слишком юными для брака, а значит и отправлять их в Элленгорн пока было не за чем.

Андрианна старалась делать вид, что не замечает ни любопытства, ни зависти — только собирала вещи, укладывая их в сундуки настолько аккуратно, насколько только была способна. А ещё, пытаясь быть милой напоследок, если уж ей, возможно, не суждено больше переступить порог этого дома, будучи панной Казицини, подарила каждой из младших сестёр по паре памятных безделушек.

— Как устроишься в Элленгорне, зови нас! — хитро улыбнулась только-только переступившая двадцатилетие⁽³⁾ Казимира, самая младшая из сестёр Казицини.

У Казимиры блестели хитро-хитро голубые глаза, и сама она напоминала лисичку. Казимира была маленького роста (ниже любой из сестёр Казицини), и полувзрослые платья, длиной до середины голени, смотрелись на ней почти смешно. Почти неправильно. Как будто двенадцатилетняя девочка стащила наряды старшей сестры и примерила их, красуясь перед зеркалом и воображая себя взрослой.

Казимире, только-только сменившей детские короткие платьица на подростковые, должно быть, безумно хотелось побывать в Элленгорне! В отличие от старших сестёр, она ни разу не была нигде за пределами Шелярты — даже в соседней Занелии, куда пан Анжей и пани Лижбета прошлой зимой возили «старшеньких» покататься на коньках по заледеневшему озеру.

— Я вышила тебе оберег, — едва слышно вздохнула Доброслава, которой до магического совершеннолетия оставалось ждать чуть больше десяти лет. — Ты уж не забывай про нас.

Глаза Доброславы — такие же голубые, как и у всех в семействе Казицини — были полны слёз, но всё же Доброслава не позволила им пролиться. Лишь грустно улыбнулась, протягивая красивую тряпичную куклу, на которой красовались вышитые защитные символы. Женская родовая магия, вспомнила Андрианна уроки одной из наставниц — едва заметная по большей части, но иногда способная защитить принадлежащих роду ксанин и моурос⁽⁴⁾. Хотя бы — теплом.

В солнечном жарком Элленгорне, подумала Андрианна, с улыбкой принимая подарок и благодарно целуя Доброславу в щёку, и без сестриных оберегов будет довольно тепла. И Андрианна клятвенно пообещала не забывать младших сестёр — и старшую тоже, только Людмита сейчас в мужнином доме, а не в отчем — и приезжать так часто, как будет возможно. И писать — обязательно писать, помногу и часто-часто — кучу писем, покрывая каждое поцелуями и, возможно, вкладывая засушенные лепестки цветов или красивые листики. А ещё — обязательно-обязательно пригласить погостить в Элленгорн, как только представится такая возможность.

Стефания, средняя из младших сестёр Андрианны, и вовсе ничего не говорила. Уткнулась в какую-то книгу да буркнула что-то неразборчивое, пусть и похожее смутно на благодарность, когда Андрианна подарила ей стопку рыцарских романов. Только потом, когда комнату покинули и Доброслава с Казимирой, чтобы отнести подарки в свои комнаты, и Марийка с одним из Андрианниных сундуков, Стефания кинулась сестре на шею, так же молча, как и прежде, а потом, не сказав ни слова, отстранилась и унеслась прочь. Разумеется — прихватив стопку рыцарских романов. Так легко, будто бы все эти книги нисколько толком и не весили.

Андрианна, порядком сконфуженная детской выходкой Стефании, присела на кровать и с чуть грустной улыбкой осмотрелась. Покидать свои девичьи покои оказалось несколько тяжелее, чем Андрианна могла предположить. Теперь, даже когда Андрианна вернётся в Шелярту, ей выделят одни покои с мужем. Более роскошные, чем полагается незамужней ксанинке. И уж точно это будут не эти комнаты.

На каминной полке стояла кукла — одна из последних, прочие давным-давно были раздарены Доброславе, Стефании да Казимире, — и Андрианна подумала отчего-то, что стоило поправить кукольные локоны. Светло-рыжие локоны, уложенные по элленгорнской моде. Поправить да подарить куклу Казимирке — только она ещё могла считаться достаточно маленькой для подобных игр. А мгновением позже в голову Андрианне пришла идея — стоило подарить эту куклу Людмитке. Людмита когда-нибудь, должно быть, дочку родит — вот и пригодится ей андрианкина кукла.

Андрианне подумалось, что ей-то в Элленгорне, коли у неё самой дочка родится, всегда представится возможность купить столько разодетых по столичной моде кукол, сколько захочется.

И Андрианна схватила куклу с полки, прижала одной рукой к груди да побежала прочь из своей девичьей спальни в комнаты маменьки. Понеслась по дому подобно егозе Стефанке, в одно мгновенье позабыв о том, что ей, невесте, ходить надобно неторопливо да бесшумно.

— Маменька, маменька! — закричала запыхавшаяся Андрианна, врываясь к склонившейся над вязанием пани Лижбетте. — Отдай эту куклу Людмитке! Я остальным девочкам преподнесла по подарку по случаю моего отъезда. А про Людмитку — забыла.

Маменька отложила вязание да улыбнулась. Нахмурилась для виду, побранила Андрианну за то, что бегала по дому, подобно маленькой девочке, но недостаточно строго, чтобы Андрианна не посмела прижаться к материнской груди. Когда ещё выдастся возможность прильнуть к маменьке, почувствовать прикосновение её нежных рук к собственным волосам, плечам?..

Маменька всхлипнула, а в следующее мгновенье смахнула слезу и снова улыбнулась. Мягко и ласково.

— Взрослая совсем... — протянула маменька, проведя подушечкой пальца по андрианниной щеке. — И ты, и Людмитушка — взрослые обе... Красавица моя... — голос у маменьки на мгновенье стал грустным, а в следующую секунду она вновь сумела улыбнуться. — Ты уж держись в тенёчке, когда приедешь в Элленгорн — жарко там в это время года, голову перегреть может, и на танцах не слишком усердствуй... Балы там порой больно долго длятся. И пиши мне, пожалуйста, почаще.

Андрианна — несколько менее торжественно, чем получилось с младшими сёстрами — поклялась маменьке писать обязательно — помногу и так часто, как только выйдет. И, чувствуя, что слёзы вот-вот могут подступить к глазам от мыслей о столь близкой разлуке с маменькой, унеслась прочь из маменькиных комнат. Куда — Андрианна и сама не знала. Просто подальше ото всех — чтобы не разреветься подобно младенцу.

— Надо было дать Андрианне больше времени на сборы, а Лижбетте — на проводы да прощания, — услышала вдруг Андрианна папенькин не слишком довольный голос. — Успели бы всё подготовить хорошенько да в себя прийти после людмиткиной свадьбы. А так — сразу двух дочерей из отчего гнезда отпускаем. Нелегко матери с этом смириться. Да и мне, признаться, тоже.

— И твоя Лижбетта и вовсе бы дочку в Элленгорн не отпустила! — рассмеялся тут же дяденька Сержиус. — Легла бы, вцепилась бы в ноги — мне или Андрианнушке — и плакала бы, не давая девицу от материной юбки оторвать! Полно тебе! Наша шеляртская роза уже пять годков в невестах ходит — пора жениха ей искать! И не где-нибудь в провинции, братец, такой-то красавице знатный да богатый муж нужен, а не какой нищий пан!

Андрианна улыбнулась. Сердце вновь затрепетало в предвкушении. Андрианне вспомнилось вновь марийкино гадание да все связанные с тем гаданием девичьи грёзы. Андрианна мотнула головой и расправила плечи. Свидится она совсем скоро вновь и с маменькой, и с папенькой, и с сёстрами. Только будет уже очень знатной пани, а не маленькой панной.

1) Ксанин — в мире Элар раса магов, владеющих сразу двумя или тремя стихиями; во времена правления Миивов пользовались привилегированным положением

Вернуться к тексту

2) У ксанин не принято связывать себя узами брака и/или заводить детей до магического совершеннолетия — считается, что это плохо сказывается на формирование магического ядра

Вернуться к тексту

3) У Ксанин принято отмечать четыре основных вехи взросления: окончание младенчества в семь, физическое совершеннолетие в двадцать, магическое совершеннолетие в сорок и полное совершеннолетие в шестьдесят

Вернуться к тексту

4) Моурос — в мире Элар раса магов, владеющих одной из шести стихий: вода, земля, огонь, воздух, электричество, сознание.

Вернуться к тексту

Когда пришла пора Андрианне отправляться в путь, маменька уже вовсе не могла сдержать слёз. Она обнимала и целовала Андрианну в щёки, убеждала обязательно носить днём батистовое или муслиновое фишю (а лучше и вовсе — надевать парлет), не выходить без нужды под жаркое солнце (или же надевать веспайо или соломенную шляпку, не обращая внимания на столичных модниц) и не перетруждать себя танцами, рукоделием или чтением. Марийке, стоявшей рядом с Андрианной, было строго-настрого наказано беречь юную панну, во всём ей помогать и не давать сильно скучать.

Андрианна нежно обнимала маменьку, теребила нервно голубую юбку своего шерстяного дорожного платья и, тайком, словно было в этом что-то ужасно постыдное, предавалась грёзам о столичной жизни — в грёзах непременно случался какой-нибудь красивый граф, маркиз или герцог, воспылавший чувствами к юной панне Казицини, а, связав себя с ней узами брака, баловавший юную жену красивыми нарядами, многочисленными драгоценностями и частыми-частыми выходами в свет. В том, что всё окажется именно так, Андрианна не сомневалась — слишком уж часто дяденька Сержиус повторял, что его шеляртской розе подобает выйти замуж за человека знатного и богатого, чтобы ни в чём не знать нужды.

Папенька стоял рядом и, хоть и улыбался, глядел на Андрианну обеспокоенным несколько взглядом, отчего той ещё больше, чем от слёз маменьки, хотелось смутиться своей радости. Казалось — будто своим восторгом от одних мыслей о столице она предаёт что-то важное, словно покидать родителей ей в радость. О, если бы только могли они отправиться вместе с ней!.. То было бы самым большим счастьем!

Маменьку и папеньку, напоминала себе Андрианна, она вновь увидит совсем скоро — как только выйдет замуж и отправится в традиционное свадебное путешествие, в котором следовало объехать с радостной вестью всех-всех родных. И пусть отныне Андрианна не будет считаться маленькой панночкой, много ли в том плохого? С этими мыслями Андрианна вновь позволила маменьке обнять себя и коснуться мокрой щекой своей щеки.

— Ну, полно тебе плакать, Лижбетта! — рассмеялся дяденька Сержиус, неторопливо спускаясь с крыльца. — Я ведь вашу красавицу не в лес увожу волкам на съедение! Месяц-другой, и привезу тебе её обратно — знатной сеньорой в парче и жемчугах на зависть всем соседям!

На дяденьке Сержиусе вновь красовался дорожный костюм — по столичной моде, как видится. Он сменил шеляртский наряд, надетый по случаю Людмиткиной свадьбы, на одежду, подобную которой носил уже много-много лет. И стал он отчего-то, подумалось Андрианне, снова выглядеть старше, чем когда он облачался согласно шеляртским традициям.

За дяденькой Сержиусом, толкаясь и перешёптываясь, стояли Доброслава, Стефания и Казимира. На Казимире красовалось одно из старых платьев самой Андрианны — голубое, как и все самые любимые платья Андрианны, — только причёска была сделана на столичный манер, за что Казимире, должно быть, после достанется от маменьки с папенькой. Но сейчас Казимира мечтательно улыбалась и завистливо наблюдала за тем, как провожают в дорогу Андрианну.

Маменька отстранилась, вздохнула и через силу улыбнулась. Коснулась белоснежным носовым платочком — должно быть, уже мокрым насквозь — заплаканных глаз да потянулась к ладони стоявшего рядом мужа. Папенька, заметила Андрианна, легонько сжал маменькину ладонь — и этот жест поддержки и сочувствия показался Андрианне трогательнее обычного.

Согласно шеляртскому обычаю, невеста перед свадьбой должна была поклониться в пояс сначала отцу, затем матери, а затем всем прочим родственникам, с которыми расставалась, в порядке старшинства. После — поклониться следовало отчему дому. Андрианна, сообразив, что, видимо, до свадьбы не увидится ни с папенькой, ни с маменькой, ни даже с вездесущими младшими сёстрами, с улыбкой отвесила поклон сначала папеньке с маменькой, а затем и каждой из сестёр по очереди. И дому тоже поклонилась. После свадьбы предстояло выполнить те же поклоны уже вместе с мужем. И сердце Андрианны вновь заколотилось сильнее. Каким он будет? Этот её суженый...

Вновь захотелось разреветься. Броситься вновь на шею маменьке и расплакаться, словно маленькая. И — остаться. Непременно остаться в родном доме, под крылышком у маменьки с папенькой. И, вероятно, бросив тем своё будущее в омут⁽¹⁾ — к неудовольствию дяденьки Сержиуса, который и в случае свадьбы Людмитки не сумел сдержать своего раздражения, а тут, должно быть, и вовсе раскричится. Как тогда — пять лет назад, когда маменька отказалась выдавать замуж Андрианну вперёд Людмитки.

Андрианна выпрямила спину и нежно улыбнулась маменьке и папеньке. Той улыбкой, которую наставницы и дяденька отмечали как особенно лучезарную. Ласково — как только могла, чтобы слёзы не покатились градом.

— Я буду писать часто-часто, маменька! — ещё раз пообещала Андрианна, прежде чем повернуться к давным-давно приготовленной к путешествию карете. — Ты по своей Андрианне и соскучиться не успеешь, как я к тебе приеду!

Дяденька Сержиус, заметила Андрианна, одобрительно улыбнулся. Гордо даже. Папенька смотрел на Андрианну с, казалось, уважением — не с той снисходительной лаской, как он глядел на неё прежде. Он глядел на Андрианну, как на взрослую. И уважение со стороны сразу и папеньки, и дяденьки Андрианне льстило. Она вновь улыбнулась на прощание родным и шагнула к карете.

Марийка помогла Андрианне забраться в карету и устроиться поудобнее — подоткнула подушки и укрыла ноги тёплым одеялом. Сама села рядом, оправила надетые поверх штанов короткие — всего-то до колена, что, впрочем, было неудивительно для моуроски — юбку и фартук.

— Умница, — едва слышно шепнул Андрианне дяденька Сержиус, когда забирался сам, — не раскисай, пока Лижбетта нас видит.

Маменька едва было не кинулась к карете, но папенька мягко удержал её на месте, обнимая и утешая. К родителям, увидела Андрианна, подбежали и Стефания с Казимирой. Доброслава ещё не спустилась с крыльца, застыв на одной из нижних ступенек.

Карета тронулась. Андрианна махала беленьким хлопковым платочком и улыбалась, улыбалась, улыбалась. Ибо эта улыбка была единственным, что хоть немного притупляло её желание немедленно выскочить из кареты или разреветься, или попроситься обратно. И даже вроде говорила что-то — утешительное, весёлое, пока родные не скрылись из виду...

— Андрианка, пришли нам элленгорнских шёлковых лент и пиши обо всех зданиях, что увидишь в столице! — донёсся до Андрианны громкий крик проказницы Стефании.

И от этой Стефанкиной глупости, что теплом отозвалась в душе, глаза предательски защипало, и Андрианна прижалась щекой к сильному плечу Марийки.

Дорога в Элленгорн оказалась несколько утомительнее, чем Андрианна могла предположить. И как только дяденька Сержиус ездил к ним в Шелярту постоянно?.. Это оказалось совершенно несравнимо с поездкой в Занелию!.. Путешествие выматывало так сильно, что в какой-то момент Андрианна могла лишь полудремать на плече у верной Марийки.

Неустанно смотреть в окно, как в первый день пути, больше не хотелось. Тем более, когда одно измерение сменяло другое — те вспышки магии, пусть больше и не пугали Андрианну, как впервые, ещё когда она с родителями и Людмиткой впервые оказалась в Занелии, но и не казались хоть сколько-нибудь занимательными.

С момента отъезда прошла неделя, и оставалось ещё столько же. На ночь они оставались в дорожных дворцах (домах — так их называли, хотя каждый из этих домов был роскошнее дворца шеляртского храбиа⁽²⁾), что располагались по всему королевскому тракту как раз на расстоянии приблизительно дня пути.

Дяденька Сержиус показывал стражникам в этих дворцах-домах какую-то бумагу, и троим путникам отводились гостевые покои — обычно две крохотных спальни и небольшую гостиную. В одной из спаленок всякий раз размещался дяденька Сержиус, в другой — Андрианна с Марийкой. В гостиную же вечером приносили ужин — только для Сержиуса и Андрианны, Марийке, как ни обидно то было, ужинать полагалось в кухне. А после ужина Марийка всякий раз чистила магией дорожные платья — Андрианнино и своё. Приводила платья в порядок, разглаживала появившиеся складки и перешивала пуговицы — каждый раз пришивала новые, и какие-то полчаса дороги проходили для Андрианны незаметно за разглядыванием

Каждый вечер Андрианна, разоблачившись до ночной сорочки, бралась за перо. Писала об убранстве домов, о местных садах — столь подробно, насколько только хватало сил да способностей, — о том, как удалось в этих домах устроиться. Писала и сама дивилась необычайному своему усердию. На третий день пути Андрианна, вытирая заслезившиеся глаза, написала, как сильно скучает по маменьке. На пятый — по папеньке. Теперь же, кажется, напишет и о сёстрах.

Спустя неделю разлуки занудство Людмитки, плаксивость Доброславы, шалости Стефанки и капризы Казимирки уже не казались столь уж существенными недостатками, как раньше. Теперь каждая из сестёр казалась Андрианне ближе, чем это когда-либо бывало прежде. Теперь Андрианне хотелось, чтобы кто-то из них оказался рядом — пусть даже подруги вернее и преданнее Марийки и быть не могло, сёстры, оказывается, тоже были Андрианне дороги. И с каждым новым днём ей всё сильнее хотелось, чтобы улыбнулась лукаво лисичка-Казимира, чтобы закатила глаза и громко — нескромно громко — расхохоталась проказница Стефанка, чтобы всхлипнула в очередном сентиментальном порыве Доброслава... Даже Людмиткино ворчание хотелось услышать.

— Смени дорожное платье на то, что на твоей кровати, Андрианна, — мягко улыбнулся дяденька Сержиус сегодня, прежде чем шагнуть за дверь своей спаленки. — Отныне мы не в северных измерениях, так что следует носить другую одежду — по моде Элленгорна, а не по традициям Шелярты.

Андрианна кивнула — сегодня молча, ибо дорога этим днём оказалось ещё более невыносимой, чем ранее — и прошла к себе. Опустилась на обитый бархатом табурет, стоявший рядом с кроватью, и, забывшись ненадолго от усталости, посмотрела на оставленное дядей платье лишь когда в комнату вошла Марийка.

Хорошее было платье. Из узорчатой ткани — голубой, как и любила Андрианна, — с жёстким корсажем, многочисленными нижними юбками — тоже узорчатыми, как и верхнее платье, и шёлковыми розовыми лентами⁽³⁾. Рядом с платьем лежал и парлет — белый с нежно-розовыми вышитыми цветами на нём. Чайными розами, которые так нравились Андрианне. Очень красивыми розами — так искусно их ещё не каждая рукодельница вышить сумеет.

Андрианна залюбовалась платьем, потянулась к нему, почувствовала тонкую шерстяную ткань своей ладонью, коснулась нежными пальцами искусной вышивки и... тут же отдёрнула руку с сожалением.

Платья по столичной моде — такие были у Андрианны и в Шелярте, пусть и не в том количестве, в котором хотелось бы — маменька просила надеть только в Элленгорне, где простудиться Андрианне будет гораздо труднее. Андрианна не знала точно, стоит ли писать о дядиной просьбе маменьке — та, должно быть, только расстроится. Не знала Андрианна и того, стоит ли по этому поводу спорить с дяденькой.

Дяденька Сержиус, подумала Андрианна, всегда баловал любимую племянницу красивыми нарядами и прелестными безделушками, и ещё никогда за сорок пять лет жизни Андрианны не ошибся в подборе для неё костюма по погоде. Да и парлет здесь тоже был — горло, быть может, Андрианна и не застудит. Или же всё же стоило отказаться? Или написать маменьке?..

— Надевайте его завтра, панна Андрианна, — твёрдо сказала Марийка, словно считав сомнения давней подруги. — Пани Лижбетта беспокоются за вас, но ничего дурного не будет, коли наденете. Платье красивое, и вам очень к лицу будет. А на случай, если замёрзнете, я завтра утром лишние пару шалей возьму.

Андрианна улыбнулась ей и потянулась за шёлковыми запястными лентами.

1) Бросить в омут — устойчивое выражение в северных измерениях Элара, означающее «стать причиной краха»

Вернуться к тексту

2) Храбиа — титул в некоторых северных измерениях Элара, приблизительно соответствует титулу графа

Вернуться к тексту

3) Представительницам расы ксанин не следует появляться где-либо с обнажёнными запястьями, это считается неприличным. Незамужние прикрывают запястья лентами, замужние носят наручи, часто — золотые или серебряные.

Вернуться к тексту

Элленгорн встретил Андрианну солнцем, которого с непривычки оказалось так много, что пришлось задёрнуть шторы в карете, оставив лишь небольшую щёлочку, в которую с трудом можно было что-либо разглядеть. И всё же, даже это не помешало Андрианне заметить, что светлые здания, многочисленные и на редкость причудливые, сияли в свете этого необыкновенно яркого столичного солнца, становясь почти сказочными.

О, всё это и было похоже на сказку! Дома с кучей арок, деревянных и каменных резных балконов, всевозможных каменных завитков и растительных орнаментов, яркое-яркое солнце, пробивавшееся даже через занавеску, долгое путешествие, пусть и утомительное, но завершившееся на такой радостной ноте... А ещё — Элленгорн уже утопал в зелени, тогда как в родной Шелярте снег ещё не везде успел сойти. Андрианна улыбнулась и нервно поправила рукав своего совсем новенького ещё дорожного голубого платья, скрывая наполовину девичьи запястные ленты.

Андрианна млела от переполнявшего её счастья — она чувствовала себя сказочной принцессой, впервые очутившейся за воротами мрачного замка, за пределами влияния ужасного дракона, оказавшейся в чудесном мире, который обязательно будет полон сбывшихся надежд, приятных запахов и ярких платьев, а ещё — обязательно любви. Красивой, искренней и нежной — чтобы сердце замирало... И пусть прекрасного принца или храброго рыцаря, что всегда спасали сказочных принцесс в любимых Андрианной поэмах и балладах, пока ещё не было рядом, Андрианне достаточно было просто видеть утопающий в цветах белокаменный Элленгорн, чтобы чувствовать себя по-настоящему счастливой.

Подумать только — она, Андрианна Казицини, и впрямь, в Элленгорне, в чудесной эларской столице, о которой прежде только мечтала, слушая дяденькины россказни! И при мысли об этом чудесном обстоятельстве, Андрианне безумно хотелось заёрзать, завертеться, словно маленькой — только разглядеть бы всё получше, только бы запомнить каждую колонну, каждый резной балкон!..

Андрианна подумала, пряча улыбку, что Стефанка с Казимиркой, должно быть, не поверят ей, когда получат письмо из Элленгорна. Она и сама сочла бы описания здешних красот всего лишь преувеличением, если бы получила письмо, находясь в Шелярте. А теперь Андрианна готова слагать стихи, писать которые никогда не умела, воспевая яркое солнце, необыкновенные здания и прекрасные цветы на фруктовых деревьях, что росли вдоль дороги.

Марийка, кажется, разделяла Андрианнин восторг. Она улыбалась и тоже ёрзала, не сумев удержаться на месте, выглядывала то и дело сквозь щель между окном и занавеской. Затем Марийка вновь пыталась принять приличествующее взрослой девушке положение — с лежащими на коленях ладонями и прямой спиной. Андрианна видела это, когда ненадолго отвлекалась от окошка. Иногда их руки случайно касались, и тогда кто-нибудь — Марийка или же Андрианна — обязательно хихикал.

И как только дяденька Сержиус мог спокойно читать, когда за окнами проплывала мимо них такая красота?.. Андрианне казалось кощунством не любоваться местными видами, не восторгаться совершенно непривычным элленгорнским солнцем, зелёными уже давным-давно садами да необычными орнаментами на светлых каменных зданиях. Андрианна вновь потянулась к занавеске, чтобы чуть-чуть приподнять её и вновь поглазеть на царящее вокруг буйство красок.

— Мы скоро уже приедем ко мне домой, — обронил дяденька Сержиус, не отвлекаясь особенно от книги, а потом бросил, будто бы чуть раздражённо. — Не вертись, Андрианна! И оставь в покое несчастную занавеску! И ты, Марийка, не вертись! Ещё успеете насмотреться на Элленгорн!

Андрианна несколько смутилась — пожалуй, подобное поведение, и впрямь, не подобало девицам их возраста — и послушно отдёрнула руку от занавески. В том, чтобы сидеть ровно и смотреть на красоту вокруг сквозь лишь маленькую щёлочку, было, если уж говорить по чести, несколько меньше радости, однако Андрианна всё равно не могла сдержать улыбки. Давние детские мечты её никуда не исчезли, напротив, казалось, с каждым новым прожитым мгновением они словно всё глубже и глубже пускали корни в её душе.

Карета отчего-то остановилась ненадолго (Андрианна услышала, как лязгнул засов, а потом заскрипели ворота), а потом повернула куда-то, и они въехали в окружённый каменными стенами сад — во всяком случае, именно так казалось сквозь узкую щёлочку между стеклом и занавеской, в которую могла смотреть Андрианна, чтобы «не вертеться».

Карета вновь остановилась. Дверца распахнулась, и дяденька Сержиус вышел, дождался, когда вылезет Марийка, а потом подал руку племяннице. Андрианна схватилась за его ладонь и вылезла из кареты, проявив, пожалуй, несколько меньше грациозности и изящества, чем планировала.

Андрианна огляделась вокруг. То, что она сначала приняла за сад, было внутренним двором дяденькиного элленгорнского особняка. Вдоль стен были посажены какие-то деревья, показавшиеся Андрианне забавными из-за непривычного для Шелярты внешнего вида. Во дворике уже стояли слуги. И судя по их аурам, все они были из ксанин⁽¹⁾.

— Перенесите сундуки в покои, предназначенные для моей племянницы! — скомандовал дяденька Сержиус, и два слуги бросились исполнять его приказ.

Одеты они были совсем не так, как одевались ксанин или моурос в Шелярте, и Андрианна очень старалась не слишком сильно разглядывать их и их одежду. Не стоило проявлять подобную невежливость даже по отношению к слугам, припомнила Андрианна одно из маменькиных наставлений и подумала, что исполнить его на самом-то деле было не так уж легко, как представлялось раньше. В Элленгорне всё казалось Андрианне в новинку, и крайне трудно было не позволять себе глазеть по сторонам.

В Шелярте, подумала Андрианна со вздохом, к маменькиным наставлениям отчего-то было куда легче прислушиваться. Здесь же, в незнакомом чудесном Элленгорне хотелось вести себя совсем иначе. Хотелось вволю любоваться небом — таким насыщенно-голубым, что просто не верилось в происходящее, — хотелось кружиться в танце, схватив за руки Марийку, хотелось любоваться каждым листочком, каждым цветком, распустившимся так рано, а не заботиться о манерах, хорошем тоне и внешнем виде. В Шелярте следовать всевозможным правилам отчего-то было легче. Может быть, это Элленгорнское яркое солнце так влияло на Андрианну?

— Лита, подойди! — обратился дяденька Сержиус к одной из служанок, и темноволосая смуглая девушка в зелёных перчатках⁽²⁾ проворно подбежала к нему. — Прошу тебя, Лита, проводи сеньориту Андрианну в её покои. Её служанка Марийка тоже может за вами проследовать. И покажи, где находится мой кабинет — я жду Андрианну там к пяти часам пополудни.

Лита присела в книксене перед дяденькой Сержиусом, а затем и перед Андрианной, после чего попросила сеньориту — как непривычно это звучало — Андрианну следовать за ней.

Андрианна послушно пошла. Марийка поплелась позади. Они втроём шагали по коридорам кажущегося почти сказочным дома. Лита показала, где находится кабинет дяденьки Сержиуса — тёмная резная дверь на первом этаже — и повела Андрианну и Марийку по широкой светлой лестнице, устланной зелёным узорчатым ковром.

В доме дяденьки Сержиуса было, безусловно, красиво. Очень красиво — резные разукрашенные во множество цветов потолки, пол, уложенный узорами из камня, всюду роскошные ткани, узорчатая мебель, многочисленные ширмы, куда более дорогие на вид, чем те, что стояли в Шелярте... Только вот сердце Андрианны почему-то заныло, и вся радость её от приезда в Элленгорн куда-то разом улетучилась, исчезла — словно и не было её.

Андрианна не могла объяснить, что с ней происходит, даже себе самой. И от этого в душе лишь всё больше разрасталось глухое, ноющее беспокойство. Хотелось схватить за руки Марийку и упросить её немедленно вернуться в Шелярту. К маменьке. К папеньке. К младшим сёстрам и даже к Людмитке. Надо перетерпеть, подумала Андрианна, подождать ещё немного и, вероятно, немного отдохнуть после долгой дороги, и она снова сможет порадоваться красоте Элленгорна.

Лита толкнула очередную резную дверь — эта была сделана из несколько более светлого дерева, чем все прочие в дяденькином доме, — и жестом попросила Андрианну и Марийку войти. Они шагнули, и оказались в довольно большой комнате, по размерам больше напоминающей маленький танцевальный зал. В комнате было несколько высоких необычных окон и ещё две резные светлые двери.

— Я принесу вам обед через час, сеньорита Андрианна! — залебезила Лита, бочком отходя к двери. — Располагайтесь пока и отдохните.

И буркнула не слишком любезно, обращаясь к Марийке: «кухня на первом этаже», прежде чем покинуть Андрианнины покои.

Андрианна растеряно огляделась вокруг. Арочные окна-двери выходили на сад — другой внутренний сад, которого она ещё не видела, — полы были устланы коврами, на всевозможных диванчиках, скамейках и креслах красовались вышитые цветами и листиками подушки, вазы, в которых красовались срезанные кем-то розы нежно-розового оттенка... Андрианна повернулась к Марийке. Дёрнулась к ней неуверенно — желание вернуться поскорее под маменькино крылышко никуда пока не делось, и Андрианне жизненно необходимо было видеть рядом хоть кого-то из прежней шеляртской жизни...

— Красиво тут!.. — протянула Марийка отчего-то не слишком уверенно. — Только вот... не поймите меня неправильно, панна Андрианна!.. Только вот больно холодно — не рукам там или ногам, как в Шелярте зимой бывает, а сердцу.

Комнаты, в которых Андрианне позволили разместиться, оказались чудесными (и когда Андранна немного пришла в себя после долгой дороги и вкусно отобедала, она сумела это оценить) — на втором этаже просторного дяденькиного дома, украшенные голубой с синем мозаикой, большие (гораздо больше тех, что полагались Андрианне дома), с видом на прекрасный внутренний сад и с выходом на балкон, с которого можно было запросто дотянуться до зелёных веток, с резной мебелью из тёмного дерева, многочисленными ширмами, подушками, вазами, сундуками и шкатулками.

В сундуках и шкатулках обнаружились всякие приятные мелочи — запястные ленты, серёжки и бусы, похожие на то, что носили юные ксанинки в Шелярте, всевозможные брошки, пара бумажных вееров, нитки для вышивания (целый набор с самыми разными оттенками), несколько иголок, гребней... Андрианна потратила, наверное, целых полчаса только на их разглядывание.

К тому времени, когда дяденька Сержиус велел племяннице быть в своём кабинете, Андрианна и Марийка как раз закончили перебирать все привезённые из Шелярты платья Андрианны. Разложили по назначению — домашние, дорожные, прогулочные, бальные... Домашних оказалось больше всего — во всяком случае, большинство платьев Андрианны теперь годились только на это. Прогулочных тоже, пожалуй, хватало. Меньше всего было подходящих для бала. Впрочем, Марийка была убеждена, что пан Сержиус обязательно наймёт портних, чтобы пошить для панны Андрианны достаточно модных бальных платьев, и уверенность Марийки перешла и к Андрианне.

Конечно же, подумала Андрианна, шагая почти уверенно по широким светлым коридорам дяденькиного дома, будет у неё бальных платьев вдоволь — если уж в Шелярте нередко девицам пару искали на балах, то в Элленгорне, должно быть, и подавно стоит жениха искать во время танцев. А те платья, которые есть сейчас — те из них, что окажутся больно шеляртскими — Андрианна отошлёт младшим сёстрам. В конце концов, через каких-то десять лет Доброславе тоже можно станет носить длинные платья, и старые андрианнины для этого прекрасно подойдут.

Перед тёмной деревянной дверью Андрианна остановилась. Оправила юбку и лиф своего домашнего платья, убедилась, что запястные ленты закрывают её руки от локтя до больших пальцев, улыбнулась и постучалась, прежде чем войти.

В комнате, помимо дяденьки Сержиуса, находилось две женщины, маленькая и высокая. Обе были пани — то есть, наверное, уместнее было называть их сеньорами — судя по сверкающим золотым наручам. На той женщине, что была пониже, красовалось жёлтое⁽³⁾, но чересчур откровенное платье (и Андрианна тут же подумала, что окажись здесь маменька, эту женщину непременно выставили бы из дома семьи Казицини). Голые шея, плечи и грудь этой сеньоры были того молочно-белого оттенка, о котором мечтали, пожалуй, все эларские красавицы, белокурые локоны её рассыпались по плечам с небрежным изяществом, а взгляд казался насмешливо-уставшим. Вторая женщина — высокая сеньора — отличалась лукавым взглядом, круглым приятным лицом и крупной родинкой на левой щеке. Тёмные с проседью волосы высокой сеньоры были почти полностью спрятаны под серебристой сеточкой. И одета высокая сеньора была куда скромнее: в белое с серым парлетом платье.

— Познакомься с сеньорой Маргрете Дарнм и с сеньорой Каталиной Алриена, Андрианна, — сказал дяденька Сержиус, — они помогут тебе освоить на должном уровне элленгорнские манеры, а также будут сопровождать тебя на всех прогулках.

От неожиданности Андрианна замерла, застыла на месте, как вкопанная. Смутилась оценивающих взглядов, нежданного знакомства... А затем, позабыв в один миг о крохах некогда привитых ей элленгорнских манер, совершенно по-шеляртски поклонилась каждой из дам поясным поклоном.

Сеньоры по очереди кивнули Андрианне, не поднимаясь со своих мест. Кажется, на лицах обеих появились чуть лукавые улыбки.

— О, милая Маргрете, только посмотри-ка, какая у Сержиуса очаровательная девочка в родственницах! — по-доброму рассмеялась высокая полная сеньора. — Хорошенькая, словно картинка! Нежная, словно весенний цветочек!

Андрианна смущённо улыбнулась и бросила украдкой взгляд на дяденьку Сержиуса. Тот, кажется, выглядел вполне довольным. Он заговорщически подмигнул Андрианне, прежде чем вновь натянуть на лицо серьёзное выражение.

— И, впрямь — хороша, — почти равнодушно согласилась сеньора Маргрете, распахнув жёлтый веер, — только, кажется, воспитана уж больно... по-шеляртски...

Андрианна почувствовала, как запылали её щёки от этого — вполне справедливого после недавней оплошности с поклонами — замечания. Она вновь почувствовала себя растеряно и неловко. В голове вдруг мелькнула мысль, от которой заныло андрианнино сердце — неужто, нельзя будет ей гулять по Элленгорну с одной только Марийкой?..

— Ну так мы вроде как её дуэньи! — рассмеялась вновь сеньора Каталина, повернувшись к сеньоре Маргрете. — Сумеем научить юную сеньориту столичным манерам!

Андрианна попыталась улыбнуться, и это вроде даже удалось вполне прилично, и всё же мысль о том, что не получится, как мечталось в Шелярте, пройтись по всем-всем элленгорнским улочкам вместе с верной спутницей и сообщницей во всех шалостях Марийкой, не давала Андрианне покоя.

1) Ксанин и моурос почти не отличаются внешне, но имеют другую природу магии, что чувствуется по аурам

Вернуться к тексту

2) Незамужние девушки из небогатых семей ксанин чаще всего носят перчатки, а не запястные ленты

Вернуться к тексту

3) В королевстве Элар жёлтый — цвет скорби

Вернуться к тексту

— Разве не могу я гулять с Марийкой? — смущённо поинтересовалась Андрианна у дяденьки Сержиуса после ужина, тщетно пытаясь скрыть своё разочарование и жгучую обиду, поселившиеся в сердце. — Марийка — сильная, верная, и она никому не даст меня в обиду...

Сеньору Маргрете и сеньору Каталину по приказу дяденьки Сержиуса поселили совсем близко к андрианниным покоям — отныне им надлежало почти постоянно находиться подле Андрианны и неустанно помогать ей постигать премудрости столичной девичьей жизни. И пусть это было, собственно, то, для чего Андрианна покинула родные просторы Шелярты, сердце всё равно сжималось от обиды на то обстоятельство, что к Андрианне, кажется, снова, как в детстве, приставили нянек.

А как же их с Марийкой мечты о столице и воле?.. Мечты о долгих прогулках, о ярком элленгорнском солнце, ласкающем их кожу, о длящейся вечность пустой болтовне обо всём на свете, о девичьих гаданиях и тайнах?.. Неужели, всё это так и останется всего лишь мечтой? Одной из тех, которым никогда не суждено стать былью?..

Андрианне хотелось, как в детстве, топнуть ножкой, расплакаться и надуть губы, выпрашивая у дяденьки Сержиуса право свободно прогуливаться по улочкам — разумеется, самым подобающим для юной сеньориты — только с Марийкой. Только вот взгляд дяденьки Сержиуса, пусть и полный насмешливых искорок был таким твёрдым, что Андрианна с сожалением осознала — спорить с ним сейчас было попросту бесполезно, и ни одна из детских уловок не в силах была помочь в этой маленькой, но неумолимой беде.

— Никак невозможно, милая! Элленгорн, дорогая моя племянница, — насмешливо сказал дяденька Сержиус, и в бархатном его голосе проскальзывали стальные нотки, — это не захолустье вроде Шелярты. Здесь сеньориты не ходят без сопровождения дуэньи или даже нескольких дуэний.

Андрианне хотелось как-то возразить, но она не нашлась с ответом, и потому позволила себе лишь нахмуриться и поджать губы. И пусть дяденька Сержиус умел быть настойчивым и убедительным (всегда умел, и Андрианна не раз испытывала на себе силу его влияния), сейчас Андрианна Казицини не чувствовала в себе приличествующего ситуации смирения, чтобы безропотно согласиться с навязанными им — или внезапно повернувшегося к Андрианне другой стороной Элленгорна — правилами. Внутри Андрианны всё возмущалось неожиданной и оттого вдвойне обидной несправедливости (за незнание о которой следовало винить только себя, не удосужившуюся поинтересоваться этим вопросом раньше), что так внезапно встала между Андрианной и её детскими мечтами.

В душе её что-то то ли заклокотало, то ли оборвалось, и с каждым мгновением Андрианне всё сильнее хотелось разреветься и попроситься обратно в Шелярту — к маменьке и папеньке, раз уж Элленгорн не оправдал Андрианниных надежд. Слёзы уже подступали к глазам, и Андрианне становилось всё труднее сдерживать их.

— Ну же, улыбнись! — попросил дяденька Сержиус, и взгляд у него вновь сделался хитрый и ласковый. — Мне больно видеть, как ты, любимая из моих племянниц, дуешься на меня! Коль уж так желаешь проводить время со своей Марийкой — щебечите как птички вечерами после ужина, шейте, читайте... Или чем ещё занимаются барышни ваших лет?

Андрианна попробовала улыбнуться. Получилось, наверное, блёкло и не очень убедительно. Возможность проводить с Марийкой вечера была всё же лучше, чем ничего — это, пожалуй, будет почти что похоже на Шелярту, только там в иное время суток сама Марийка из-за работы и прочих хлопот не всегда могла приходить в покои своей панны.

— Иди к себе, милая моя Андрианна, — дяденька Сержиус ласково коснулся плеча племянницы. — Завтра я пришлю к тебе портного, чтобы он мог снять мерки для новых платьев — сеньора Маргрете даже теперь слывёт первой модницей столицы и обязательно поможет тебе выбрать подходящие фасоны и ткани, чтобы блистать в Элленгорне.

Андрианна скованно сделала книксен, прежде чем покинуть столовую и отправиться в свои покои. По коридорам и лестнице Андрианна шагала неторопливо, словно нехотя, и мысль о себе в качестве певчей птички, запертой в красивой клетке, жгла ей душу. Непролитые слёзы теперь будто покатились по самому её сердцу, и без того израненному непривычно долгой разлукой с маменькой и оказавшимися неожиданно нужными ей сёстрами. Если бы только сейчас рядом с ней оказалась бы хоть одна из них!..

В покоях Андрианны уже вовсю обустраивалась Марийка... Она разложила и развесила вещи Андрианны, передвинула к одному из высоких окон (похожих скорее на двери) глубокое мягкое кресло, в которое тут же кинула несколько подушек — так, как любила сидеть Андрианна дома, в Шелярте. И с каждым движением Марийке красивые, но чужие покои превращались в нечто уютное и невозможно близкое. Родное.

— Дяденька Сержиус приставил ко мне дуэний, — упавшим голосом поведала Андрианна Марийке их общую беду, обессиленно опускаясь на сундук. — Говорит, что сеньориты в Элленгорне никуда не ходят без сопровождения!..

— Чего-то такого и следовало ожидать, — нахмурилась Марийка, беря в руки тончайшей работы шерстяную шаль. Удивлённой или особенно раздосадованной Марийка почему-то не казалась.

Марийка развернула шаль, оглядела её со всех сторон — на светло-голубом фоне красовались изящные птицы с белоснежными перьями и чёрными маленькими глазками — и аккуратно положила её на подлокотник стоявшего у окна кресла. Андрианна молча наблюдала за тем, как проворные пальцы Марийки разглаживают маленькую складочку, появившуюся на шали.

— Пан Сержиус хочет сделать из вас знатную сеньору, панна Андрианна, — протянула Марийка самую чуточку снисходительно, но обижаться на её тон совсем не хотелось. — Для этого и нужны дуэньи, которые сумеют объяснить вам, как стоит вести себя в столице, чтобы найти хорошего мужа, понравиться его семье и стать уважаемой в обществе матроной...

Тон у Марийки был невесёлый. Она почти скомкала сильными пальцами какую-то Андрианнину вещь. И взгляд у Марийки тоже был серьёзный, почти суровый. Такой, что и подойти к ней было боязно. Некоторое время Марийка стояла молча, сжимая и разжимая в руках какой-то Андрианнин платок, а потом выпрямилась вдруг и улыбнулась весело, подмигнула почти заговорщически.

— Но мы-то с вами обязательно что-нибудь придумаем, чтобы обойти запрет и не попасться в беду! — пообещала Марийка, и взгляд у неё стал весьма решительный. — Не бойтесь — мы обязательно прорвёмся, панна Андрианна!..

От этих слов на душе у Андрианны немного потеплело. В конце концов, подумала она, впервые искренне улыбнувшись с того момента, как узнала о роли сеньоры Маргрете и сеньоры Каталины в своей дальнейшей жизни, если уж Марийка уверена, что они сумеют справиться с этой бедой — так оно и будет.

Утро в дяденькином доме встретило Андрианну солнечными лучами, пробивающимися сквозь неплотно задёрнутую занавеску. Солнце осветило лоб и волосы Андрианны, а потом мазнуло по векам, щеке, подбородку... Андрианна заворочалась и открыла глаза. Пора было вставать, подумала она, с необъяснимой тоской глядя на пробравшиеся в комнату солнечные лучи. Уже давно Андрианна не поднималась с кровати так поздно, как сегодня. Пора было подниматься, одеваться, завтракать и приниматься за обучение, за работу над манерами...

Голова была тяжёлой, словно свинцовой, и Андрианна с трудом смогла поднять её с мягкой подушки. Не хотелось ничего делать. Ни выбираться из постели, ни завтракать, ни проводить день с сеньорами Маргрете и Каталиной, будь они неладны, ни стоять перед портным, которого сегодня должен был прислать дяденька Сержиус, ни... писать письмо маменьке и папеньке. О письме Андрианна, порядком расстроенная вчерашним разговором с дяденькой, совсем позабыла...

За эту оплошность вмиг стало очень стыдно. Что, должно быть, подумают о ней маменька и сёстры?.. Что Андрианна совсем зазналась, очутившись в Элленгорне? Или что водоворот столичных приключений захлестнул её настолько, что она совсем позабыла о родных? Стефанка, должно быть, возьмётся подтрунивать над Андрианной, когда та вновь окажется в Шелярте!.. И Андрианна подскочила на кровати, принялась развязывать шнурок на ночной рубашке, скинула её и бросилась одеваться.

Со вчерашнего вечера рядом с кроватью на стуле с изогнутыми коротенькими ножками уже лежали заботливо приготовленные Марийкой сорочка, запястные ленты, нижние юбки и по-летнему тонкое платье с тончайшей вышивкой в виде стайки разноцветных птичек. Андрианна помнила ещё, как вышивала этот рисунок маменька, сидя зимой в кресле неподалёку от камина...

Вздохнув, Андрианна, уже надевшая сорочку, что показалась слишком тонкой, подошла к небольшому столику, на котором стояли маленький тазик — голубого цвета и с премилым растительным орнаментом, занимающим всё дно — и кувшин с водой. Андрианна неспеша ополоснула руки, затем — лицо. От прохладной головы голова стала казаться чуточку менее тяжёлой... Впрочем, даже если бы воды здесь было бы достаточно, чтобы окунуться в неё с головой, Андрианне вряд ли бы стало столь же хорошо, как было ещё день-два назад — в утомительной дороге в Элленгорн.

Ленты сегодня, словно желая добить Андрианну окончательно, никак не желали ровно обвиваться вокруг тоненьких запястий. С горем пополам, повязать ленты удалось лишь с пятой или шестой попытки, когда отчаяние почти захлестнуло. Получилось, пожалуй, не вполне аккуратно, но на большее Андрианна сейчас не чувствовала в себе сил. Остальное надеть было куда проще.

— Ты проснулась уже, Марийка? — робко спросила Андрианна, выглядывая из спальни.

Марийка, конечно, уже давно встала, судя по надетому передник и уложенных в узел из кос волосам. Она сидела на полу, постелив перед собой ещё один передник (этот был более старый, Андрианна хорошо его знала, как и каждое пятнышко на белой когда-то ткани), и что-то вырезала из куска деревяшки. Увидев Андрианну, Марийка положила деревяшку и нож в свой старый передник и завернула его, а затем поднялась.

— Доброе утро, панна Андрианна! — широко улыбнулась Марийка. — Очень устали вы вчера с дороги, должно быть!.. Ничего! Отдохнёте немного да попривыкнете к Элленгорну, и вновь будете хорошо себя чувствовать по утрам!

— Как тут отдохнуть с этими дуэньями? — вздохнула Андрианна, присаживаясь на мягкий табурет.

Голос прозвучал жалко, и Андрианна на мгновенье устыдилась своему упадническому настроению. Впрочем, только на мгновение — с Марийкой они дружили так давно, что стоило уже давно позабыть о любом стыде перед ней. Марийка порой видела Андрианну насквозь, и этого стоило бы испугаться, будь на марийкином месте кто-то другой. Но Марийка была Марийкой — сильной, смелой и находчивой.

— Я придумала, что можно сделать, панна Андрианна, с нашей бедой! — поделилась Марийка, берясь за расчёску и проводя ею по андрианниным рыжим волосам. — Пан Сержиус и сеньоры, как говорят на кухне и в конюшне, вряд ли встанут раньше шестого тола⁽¹⁾, а значит, если мне удастся разузнать об укромных проходах и местечках этого дома, время от рассвета до их пробуждения вполне можно будет провести вдвоём где-нибудь на улицах города!

Ловкие пальцы Марийки начали проворно заплетать волосы Андрианны, и та почувствовала, как расслабляется. Тяжесть в голове прошла вмиг, стоило только услышать об идее Марийки. Подумать только — как просто всё на самом-то деле решалось! Андрианна улыбнулась и зажмурила глаза, подставившись под сильные и проворные пальцы Марийки.

Сеньора Маргрете, ещё не успев пройти в андрианнины покои, потребовала, чтобы Андрианна немедленно показала дуэньям свой гардероб и все имеющиеся украшения, головные уборы и обувь. Все платья, украшения, головные уборы, обувь и даже — от этого до сих пор горели щёки — нижнее бельё были безжалостно отвергнуты неумолимой сеньорой Маргрете, ещё вчера потребовавшей у дяденьки Сержиуса немедленного обновления андрианниного гардероба.

Сеньоре Маргрете, к Андрианниному стыду и отчаянию, не нравилось решительно ничего! Она разглядывала фасоны платьев, вышивку, ткани с таким видом, будто Андрианна привезла с собой одни только рваные обноски, и почти всё находила совершенно неудовлетворительным.

— Если вы наденете что-то подобное, все сразу же поймут, что вы не из этих мест, — хмурилась сеньора Маргрете в ответ на каждое робкое возражение, помогая Андрианне, Марийке и сеньоре Каталине раскладывать многочисленные неподходящие платья по сундукам.

Платья в одном сундуке предназначались для того, чтобы отправить их обратно в Шелярту — сеньора Каталина рассудила, что, раз уж в семье Казицини, помимо Андрианны, ещё три девочки «на выданье», то будет не лишним подарить неподобающие для Элленгорна, но весьма дорогие платья Доброславе, Стефании и Казимире. Платья в другом сундуке должны были перекочевать в руки многочисленных служанок дяденьки Сержиуса — добротные, но из более простых тканей, не украшенные столь густо вышивкой. Платья же в третьем — самые простые — следовало раздать бедным в ближайший же церковный день⁽²⁾.

— Маргрете права, милое дитя! — поддакнула сеньора Каталина, театрально взмахнув своими полными руками. — Нет ничего хуже, чем если вы в первый же год здесь выставите себя провинциалкой и чужачкой! Вам станет смертельно одиноко и грустно здесь, коли вас не примут при дворе!

Оставить Андрианне было дозволено лишь несколько самых любимых платьев — с указанием носить их только в доме сеньора Казицини и ни в коем случае не брать их с собой, когда придёт время выйти замуж — и то дорожное, что дяденька Сержиус подарил ей неделю назад. Всё остальное по мнению сеньоры Маргрете, следовало немедленно изгнать из андрианниных покоев. В том, куда именно следовало изгнать столь ненадлежащие предметы гардероба, сеньора Маргрете, по всей видимости, целиком полагалась на сеньору Каталину.

Сапоги, туфли, всевозможные чепцы и шляпы постигла та же участь — почти весь андрианнин гардероб был отвергнут сеньорой Маргрете (и, на взгляд Андрианны, не всегда справедливо) и распределён по трём сундукам. Нижнее бельё — чулки, нательные сорочки и нижние юбки, а так же запястные ленты — тоже были подвергнуты тщательному осмотру. Чулки сеньора Маргрете разрешила оставить почти все — разложив их, правда, в три стопки, из которых только то, что находилось в первой, можно было надевать вне дома дяденьки Сержиуса. Сорочкам, юбкам и запястным лентам повезло несколько меньше.

— Девочка, спустись вниз и узнай, прибыл ли портной, — скомандовала сеньора Маргрете Марийке.

Марийка тотчас умчалась, и Андрианне только и оставалось, что проводить её взглядом. Сеньора Маргрете же не унималась. Большинство украшений вызывали на её лице гримасу недовольства. Украшениям, впрочем, повезло — их сеньора Маргрете не посчитала настолько отвратительными, что единственной их участью могло быть изгнание из андрианниных покоев.

— Умоляю вас, сеньорита Андрианна, — со вздохом попросила сеньора Маргрете, закрывая крышку андрианниной шкатулки, — не носите, пожалуйста, кораллы. Они будут не слишком хорошо смотреться с вашими волосами, какими бы модными не считались в Шелярте.

Андрианна смутилась и опустила глаза. Кораллов в андрианниной шкатулке было, пожалуй, большинство. В Шелярте подобные украшения носила, пожалуй, любая незамужняя девушка — коралл считался символом чистоты, невинности и здоровья. В Элленгорне, очевидно, всё было совсем не так, и Андрианна посчитала, что будет лучше промолчать, а не возражать сеньоре Маргрете вновь.

Вбежала Марийка, сообщившая, что портной уже прибыл и ожидает в малой гостиной. Сеньора Маргрете кивнула, захлопнула один из сундуков — кажется, тот, в котором лежала одежда и обувь для служанок — и, шагнув к двери, пальцем поманила за собой Андрианну. Той не оставалось ничего другого, кроме как последовать за сеньорой Маргрете. Следом засеменила сеньора Каталина — и торопливость её, учитывая полноту сей достойной дамы смотрелась несколько забавно — и зашагала Марийка.

Портным оказался невысокий мужчина — из ксанин, почему-то отметила про себя Андрианна — в довольно простом одеянии. За мужчиной стояли два мальчика-подростка, кажется, не достигшие ещё даже физического совершеннолетия. Один из подростков держал в руках свёрнутую кожаную полоску — в Шелярте подобными портные (портнихи из моуросок чаще всего) снимали мерки, — у второго же в руках была стопка бумаги.

— Вижу, достопочтенная сеньорита недурно сложена! — довольно улыбнулся портной, поклонившись сеньорам Маргрете и Каталине, а затем и Андрианне. — Одно удовольствие будет шить платья для столь хорошенькой барышни! Сеньор Казицини оплатил покупку самых дорогих тканей для своей любимой племянницы, и теперь я вижу, что сеньорита определённо их достойна.

— Девочка, помоги сеньорите Андрианне снять платье и встать на табурет, — скомандовала сеньора Маргрете и, заметив смущение Андрианны, неприятно фыркнула. — Сеньорита Андрианна, не получится пошить вам платьев, достойных девицы вашего положения, если вы из-за чрезмерной стыдливости не станете выполнять мои указания.

Марийка помогла расстегнуть пуговицы на лифе платья Андрианны, а потом — снять платье вовсе, оставив Андрианну в сорочке, нижних юбках и запястных лентах. Помогла сделать шаг на низенький деревянный табурет... Стоять в подобном виде перед мужчинами было стыдно, и Андрианна, если бы не насмешливый взгляд сеньоры Маргрете, непременно обхватила бы свои плечи руками. Только вот обнаруживать смущение перед цепким взором сеньоры Маргрете было стыднее многократно.

— Никаких застёжек спереди, поменьше бантов и лент, месье Леониди, — принялась загибать тоненькие пальчики сеньора Маргрете, обращаясь к портному, — ничего голубого и, пожалуй, оранжевого, никаких простых тканей — исключительно атлас, парча, батист или бархат. И пусть фасон показывает целомудрие сеньориты — иначе она совсем засмущается, когда придёт пора показаться в свете, — но в то же время не слишком отдаёт провинцией.

— Не беспокойтесь, достопочтенная сеньора, — улыбался хлопочущий рядом с Андрианной портной, — с таким прелестным лицом и столь безукоризненным сложением достопочтенную сеньориту сочтут достойной быть графиней или маркизой — не меньше, — даже если она наденет платья столь откровенно... северные, что носит теперь!

Сеньора Каталина заулыбалась этому комплименту для своей воспитанницы и принялась тотчас расхваливать безупречную кожу Андрианны, её черты лица и цвет волос. Сеньора Маргрете же не выглядела столь же радостной. Андрианна боялась смотреть на неё — и на месье Леониди тоже, — но взгляд то и дело возвращался к тонким поджатым губам сеньоры Маргрете.

— Мне надо, чтобы её сочли достойной быть королевой, месье Леониди, — крайне резко отозвалась сеньора Маргрете, — и я очень надеюсь, что вы предпримете для этого все усилия.

1) Тол — эларская мера времени, равная 1/16 суток

Вернуться к тексту

2) В Эларе церковными днями для служителей церкви и философов является каждый пятый день, для прочих эларцев — каждый десятый день.

Вернуться к тексту

Неделя в Элленгорне пролетела оглушительно быстро.

Андрианна едва успевала дышать в эти бесконечные и вместе с тем мимолётные дни. Сеньора Маргрете без устали и жалости проверяла, как Андрианна умеет ходить, есть, пить чай, танцевать, делать реверансы и улыбаться, цеплялась к внешнему виду, начиная от выбора платьев для каждого случая и заканчивая вплетёнными в волосы лентами, сеньора Каталина слушала, как Андрианна поёт и играет на лютне и клавикордах, и непрестанно поправляла и делала замечания, приводя Андрианну тем едва ли не в отчаяние, а дяденька Сержиус (в его доме следовало называть его «доном Сержиусом» — Андрианне не сразу удалось это запомнить) заставлял Андрианну читать и пересказывать книги по истории Элара в целом и Элленгорна в частности и декламировать стихотворения и баллады, и порой довольно подолгу эмоционально сокрушался, что пани Лижбета Казицини не позволила ему в должной мере озаботиться образованием племянницы раньше... Каждый вечер после ужина Андрианна готова была упасть от усталости прямо где-нибудь на лестнице, и с каждым новым днём пробуждения давались ей всё труднее.

Самыми приятными мгновениями прошедшей недели стали две утренние прогулки с Марийкой — к огромному белому фонтану, в который следовало бросать монетки, чтобы загадать желание, и к закрытым в столь ранний час торговым рядам неподалёку от дома дяденьки Сержиуса, — когда Андрианне приходилось заворачиваться в марийкин плащ от макушки до пят, чтобы никто не мог случайно её, Андрианну, узнать. Самыми неприятными — написание писем маменьке и папеньке, превратившееся в одночасье из, в целом, доставляющего радость занятия в сущую пытку.

Сеньора Маргрете не желала видеть, выведенные на бумаге «вольные» обращения (писать «маменька» и «папенька» на её взгляд было совершенно неприлично), выражения искренней и горячей любви и нежной привязанности (поцелуи, объятия и лобызания сеньора Маргрете находила пошлостью) и провинциальные выражения («ксанинок» и «ксанинов» следовало заменить на безликое «ксанин», «моуросок» и «моуросов» — на «моурос», предметы гардероба во многом стоило называть иначе и не выражать столь душевной привязанности к слугам). Письма с подачи сеньоры Маргрете живо превращались в вежливые и безукоризненные с точки зрения этикета послания, в которых Андрианна не могла бы найти ничего своего, даже если бы очень постаралась.

Сначала она думала даже писать по два письма в день — одно согласно правилам сеньоры Маргрете, а второе по-своему, — но почти тут же обнаружила, что гербовая бумага для писем в доме дяденьки Сержиуса (а Андрианне, не проявлявшей больших успехов в живописи, другой не давали) подлежала учёту, так что провернуть подобное без ведома дяденьки Сержиуса и сеньоры Маргрете, которой было доверено воспитание светских манер Андрианны, не представлялось возможным.

Так что, с этой пыткой Андрианне, горячо возмущавшейся первые два дня столь бесцеремонным вторжением в личное пространство, пришлось в итоге смириться. Как и со всеми другими ограничениями, возникшими в Элленгорне словно сами собой. В Элленгорне Андрианна чувствовала себя запертой в клетке пташкой — той, что так радостно пела на просторах родной Шелярты, порой забираясь в своём уютном гнёздышке под тёплое крылышко маменьки. Нельзя было выходить на улицу — с этим ограничением, правда, скоро должно было стать покончено, ибо сегодня утром сеньора Маргрете объявила, что завтра же, на день гортензий, Андрианне следовало появиться (вместе с сотней других девушек из достойных семей ксанин) в королевском саду на пышном праздновании, — нельзя было упоминать за столом любые темы, кроме погоды или угощений (при чём, угощениями надлежало лишь восхищаться)... Нельзя было громко смеяться, нельзя было при всех бросаться на шею Марийки, нельзя было даже делать поясные поклоны в знак уважения — их должны были заменить реверансы...

Одним из немногих — помимо Марийкиного ободрения и тех двух прекрасных утренних прогулок — утешений были сладости, которые готовила дяденькина повариха. Повариха смотрела на Андрианну ласково и с радостью ставила перед ней тарелки то с сладкими трубочками из теста, наполненными орехами и каким-то кремом, то с знаменитым эрнхаэмским кремом из сливок, яиц, сахара и чего-то ещё, то с турроном, то с песочным печеньем... И иногда Андрианна, к своему стыду, съедала сладкого куда больше, чем следовало бы. Только вот отказаться от творений дяденькиной поварихи было выше андрианниных сил.

Именно за сладостями в кухню Андрианна и пыталась прокрасться — признаваться дяденьке и дуэньям (и даже верной Марийке) в своей детской любви к подобным угощениям было даже более стыдно, чем примерять одно за другим новые платья под придирчивым взглядом сеньоры Маргрете, — когда услышала в столовой беседу сеньоры Маргрете и дяденьки Сержиуса.

— Следовало привезти девочку в столицу гораздо раньше, хотя бы на год раньше, — голос у сеньоры Маргрете был строгий, резкий, и Андрианна, сообразив, что речь идёт о ней самой, затаила дыхание и осторожно шагнула чуть ближе к двери, чтобы лучше слышать разговор, — а не за пару недель до почти назначенной свадьбы! Я не спорю, что сеньорита весьма хороша собой и усваивает уроки вполне быстро, но этого было бы довольно, будь в запасе год или два, а не несколько недель! Обучение манерам, изящным искусствам и истории могло бы пройти куда мягче и приятнее для сеньориты Андрианны, если бы мне и Каталине не приходилось бы пытаться вложить в её голову и тело за считанные дни то, что в хорошенькие пустые головки большинства девушек из Элленгорна вкладывают годами, а то и десятилетиями!

Андрианна замерла, боясь пошевелиться или вздохнуть. За пару недель до почти назначенной свадьбы... Андрианна чувствовала себя потерянной и ужасно испуганной при одной мысли о том, что всё, кажется, уже было решено. Почему это так пугало её теперь, если ещё в Шелярте Андрианна знала, что поездка в Элленгорн была связана с поисками жениха для неё?.. Андрианне хотелось обнять себя руками и по-детски топнуть ножкой, сердясь на дядю, дуэний и даже маменьку с папенькой.

Ответ пришёл в голову тут же — потому что тогда, в Шелярте, Андрианна была уверена, что сможет выбрать себе мужа сама, пусть и советуясь по поводу и без с дяденькой Сержиусом. В сердце в то же мгновенье поселилась зависть к Людмитке, небогатый и неказистый муж которой раньше вызывал только гадливое чувство жалости — Людмитка выбрала мужа сама, настояв в разговоре с папенькой и маменькой на том, что выйдет замуж именно за Бориса Триницкого. И пусть Андрианна в жизни не посмотрела бы в сторону такого, как Борис, теперь ей ужасно хотелось решать свою судьбу самостоятельно.

— Думаете, сеньора Маргрете, я не упрашивал брата отпустить дочерей ко мне? — недовольно отозвался дяденька Сержиус, застучав пальцами по столу. — Только вот супруга моего дорого братца не желает отпускать от себя своих драгоценных малюток без крайней на то необходимости. В противном случае я бы привёз в Элленгорн трёх старших племянниц ещё лет двадцать назад.

— Может быть, не слишком удачная партия, выпавшая старшей дочери, заставит сеньора Анжея и его супругу пересмотреть свои взгляды на то, как стоит воспитывать девушек, вступивших в брачный возраст? — холодно поинтересовалась сеньора Маргрете. — Если я когда-нибудь стану их дуэньей, мне бы хотелось иметь хотя бы чуточку больше времени в запасе. И я уверена, что любая сеньора в столице скажет вам те же слова, дон Сержиус.

Послышался стук каблуков и шорох юбок сеньоры Маргрете. Семь шагов по направлению к двери, за которой пряталась Андриана... Андрианна замерла, затаила дыхание и прикрыла глаза, понимая, что вот-вот попадётся за подслушиванием... Сердце Андрианны заколотилось так сильно, что одно это, казалось, должно было её выдать. Как стыдно будет попасться!.. Наверное, многие недели после этого Андрианна не посмеет показаться на глаза дяденьке Сержиусу и дуэнье...

Но каблуки сеньоры Маргрете застучали вновь. Андрианна едва сдержала выдох облегчения — сеньора Маргрете почему-то шагала в обратную сторону. К дяденьке Сержиусу, разговор с которым, казалось, был уже окончен. Сеньора Маргрете, между тем, остановилась.

— Пойдёмте в ваш кабинет, дон Сержиус, — услышала Андрианна громкий вздох своей дуэньи, — нам с вами ещё следует обсудить, какая символика должна быть вышита на свадебном платье Андрианны.

— Нам нужно поговорить, Андрианна, — мягким и вместе с тем не терпящим возражения тоном сказала сеньора Маргрете, постучавшись в комнаты Андрианны ближе к вечеру, когда все уроки на сегодняшний день уже были завершены. — Надеюсь, вы простите мне мою внезапность, но откладывать больше нет возможности, и я считаю, что лучшим решением в этой ситуации будут максимальная честность с моей стороны и максимальная внимательность — с вашей.

Сеньора Маргрете, не дожидаясь приглашения, шагнула в андрианнины покои, огляделась столь же придирчиво, как и обычно, взглянула привычно холодно на стоявшую посреди комнаты Марийку, замерла на мгновенье, но тут же взяла себя в руки.

— Сбегай к портному, девочка, — деловито распорядилась сеньора Маргрете, обратившись к Марийке, — и узнай, в каком состоянии находится платье сеньориты Андрианны для верховой езды. Оно понадобится через пару дней. Хотелось бы быть уверенной, что всё уже готово.

Марийка бросила на Андрианну вопросительный взгляд, а потом молча кивнула и покинула андрианнины покои, осторожно притворив за собой дверь. Только теперь взгляд сеньоры Маргрете стал чуточку теплее. Казалось, теперь дуэнья смотрела на Андрианну почти что жалостливо, и от этой жалостливости Андрианне стало противно.

Сеньора Маргрете присела на краешек дивана, оправила подол своего жёлтого вдовьего платья и жестом попросила Андрианну сесть в кресло напротив. Андрианна послушалась. Она села напротив дуэньи, покорно сложила руки на коленях и выпрямила спину. Поза скорее шеляртская, чем элленгорнская, пусть и вполне уместная и в Элленгорне. Во всяком случае, сеньора Маргрете никак не показывала своего недовольства ранее, когда Андрианна садилась так.

— Я знаю, что вы подслушали сегодня мой разговор с вашим дядей, так что, не думаю, что есть смысл откладывать разговор, который следовало завести ещё в вечер нашего с вами знакомства, — сказала сеньора Маргрете, не обращая внимания на то, что щёки её воспитанницы вспыхнули от стыда. — Дон Сержиус желает, чтобы вы вышли замуж за короля и стали королевой. И, если вы согласитесь, произойдёт это очень скоро. Слишком скоро, на мой взгляд.

— Короля? — переспросила Андрианна едва слышно, чувствуя себя так, будто все мысли разом вышибли из её голову. — Я правда стану королевой?

В голове вдруг пронеслись одна за другой картинки из любимых баллад и поэм — красивые дамы в роскошных платьях, королевы, одна изящнее другой, одетые в бархат и шелка, с тиарами в прекрасных волосах... Неужели дяденька Сержиус действительно считал, что Андрианне суждено стать королевой?.. Почему же в таком случае он не сказал ей об этом ещё в Шелярте? О, Андрианна бы восприняла бы придирки сеньоры Маргрете и сеньоры Каталины куда легче, если бы только знала, какую судьбу готовит ей дяденька!..

Сеньора Маргрете вздохнула, словно этот разговор давался ей тяжело. Она разговаривала с Андрианной так, словно говорила с ребёнком, подумалось вдруг. Взгляд зелёных глаз дуэньи стал, казалось, почти ласковым.

— Да, Андрианна, если вы согласитесь на этот брак, вы станете королевой Элара, — ответила сеньора Маргрете чересчур мягко, а потом, после некоторой паузы, добавила. — Хотя я не уверена, что вам стоит соглашаться.

Щёки Андрианны вновь вспыхнули. На этот раз от обиды, горькой и болезненной настолько, что слёзы едва не брызнули из Андрианниных глаз. Сеньора Маргрете словно выдернула её — грубо и бесцеремонно — из самых сладких грёз, окунув вновь в реальные будни Элленгорна, оказавшиеся не столь чудесными, как то, что Андрианна ожидала от них. Захотелось немедленно прогнать дуэнью. Заплакать, позвать громко-громко Марийку и разрыдаться у неё на плече. Только вот Марийка была далеко-далеко... Сеньора Маргрете послала её к портному.

— Вы считаете, что я недостаточно хороша, чтобы стать королевой? — спросила Андрианна несколько менее вежливо, чем полагалось.

Сеньора Маргрете почему-то улыбнулась. Мягко-мягко и почти что грустно, и от этого Андрианне непременно стало бы стыдно, не чувствуй она себя в данный момент столь глубоко оскорблённой. Но в груди Андрианны клокотала обида, которую не могли потушить нежные и грустны улыбки. Андрианна убрала руки с колен и вцепилась пальцами в подлокотники, словно только это могло не позволить ей вскочить и натворить глупостей.

— Не спорю, вы очаровательная юная девочка, Андрианна, с прелестным личиком, открытым взглядом и нежными ручками, но, поверьте мне, этого достаточно для невесты барона, графа или даже герцога, но не для невесты короля, — терпеливо, словно маленькому ребёнку, сказала сеньора Маргрете. — Быть королевой — это не только носить драгоценности и красивые платья, Андрианна. Главный долг королевы — быть поддержкой и опорой короля, даже если будет казаться, что он не прав. И иногда это означает пойти наперекор себе, своей гордыне и своему сердцу. Вы уверены, что правда готовы на это?

Сеньора Маргрете поднялась с дивана и неторопливо, шурша жёлтыми юбками, подошла к окну. Замерла у него, уставившись вдаль. Повисло молчание. Андрианна цеплялась пальцами за подлокотник своего кресла и не смела это молчание прерывать. Молчали они обе, должно быть, долго. Пока сеньора Маргрете не повернулась к Андрианне вновь.

— Если вы станете королевой, Андрианна, в вашей жизни появится множество ограничений, и это вам не понравится (кому могут понравиться ограничения?), но как-либо изменить это будет невозможно, — голос дуэньи сделался почти суровым. — Графиня может быть простушкой, маркиза может позволить себе некоторые вольности, а баронесса может быть полной дурой, но королева должна быть во всех отношениях безупречна. Вы это понимаете, Андрианна?

Андрианна, голова которой кружилась от услышанного за сегодняшний день, неуверенно кивнула. Она всё ещё не могла поверить в происходящее. Дяденька Сержиус взаправду желал видеть её супругом — самого короля? От одной мысли об этом голова могла закружиться! Подумать только!.. И сеньора Маргрете, что, казалась, вознамерилась заставить Андрианну отказаться от такой судьбы!.. Это сбивало с толку. Заставляло сердце биться чаще, а грудь сжиматься то ли от страха, то ли от предвкушения, то ли от горькой обиды.

В голову Андрианне вдруг пришла мысль, что возможно, у самой дуэньи были на выданье племянницы или какие-нибудь иные родственницы, которых она хотела бы видеть в роли супруги короля Элара куда больше, чем какую-то шеляртскую провинциальную девицу. Это бы сделало сегодняшний разговор куда более понятным.

— У вас будет ровно неделя, пока вы ещё сможете отказаться от этого брака и от роли, что может оказаться вам не по силам, — вздохнула сеньора Маргрете, вновь подойдя к Андрианне. — И я очень прошу вас подумать над этим вопросом хорошенько, пока вы ещё можете выбрать, какую судьбу вы для себя хотите. В тот день, когда король публично пришлёт вам брачные дары, отказываться будет уже поздно.

— Я обещаю подумать над вашими словами, сеньора Маргрете, — ответила Андрианна, поднимаясь с кресла и приседая перед дуэньей в реверансе.

— В день гортензий в королевском саду собираются девушки и юноши из самых достойных семей ксанин, — напутствовала Андрианну сеньора Каталина, пока они ехали в карете, — и вам, моя милая, надо показать, насколько хороши ваши манеры, способности к музыке и как вы держите себя в танцах. От этого многое зависит, милая барышня, и вам определённо стоит постараться сегодня.

На празднование дня гортензий Андрианну сопровождала только сеньора Каталина, чему Андрианна, по правде говоря, была несказанно рада. Сеньора Каталина, быть может, и изводила её придирками, когда дело касалось музицирования, но зато в остальном была куда приятнее сеньоры Маргрете. Сеньору Каталину, во всяком случае, возможно было слушать в полуха, продолжая витать где-то в облаках.

Подумать определённо было о чём. Начиная от наряда, непривычного ещё для Андрианны, пусть и прелестного, и заканчивая неожиданной вчерашней новостью, что, пусть и весьма льстила андрианниному тщеславию, серьёзно волновала её теперь, когда Андрианна вспомнила о марийкином гадании.

Одета Андрианна была в приготовленное ей сеньорой Маргрете зелёное с вышитыми на лифе розовыми цветами шёлковое платье, по-элленгорнски открытое, с которым, впрочем, было позволено надеть так же парлет из золотой сетки и полупрозрачной кисеи. Рыжие волосы Андрианны оставили почти что распущенными и украсили цветами. Подобная причёска казалась необычной по сравнению с тем, что было принято в Шелярте (и почти что неприличной — только маленьким девочкам, не достигшим семи лет, в Шелярте дозволялось где-либо появляться с распущенными волосами), но Андрианна старалась не возражать. В Элленгорне были иные правила и в отношении хороших манер, и в отношении моды. Да и, в конце концов, и дяденька, и Марийка, и Лита, и обе дуэньи в один голос твердили, что Андрианна сегодня чудо как хороша.

К тому же, после вчерашнего разговора с сеньорой Маргрете, Андрианна вообще старалась помалкивать лишний раз, когда оказывалась в поле зрения дяденьки или обеих дуэний, не желая вновь оказаться в подобной ситуации. Хорошенько подумав сегодняшней ночью, Андрианна решила, что, коль уж дяденька Сержиус счёл её достойной стать супругой не просто знатного человека, а самого короля, стоит проявить хотя бы некоторое терпение и хотя бы выяснить, подходит ли король под описания андрианниного суженого, что нагадала когда-то Марийка...

— В нижнем саду будут только юные девушки вроде вас и их дуэньи, — продолжала напутствовать сеньора Каталина, — тогда как юноши расположатся на террасе. Подниматься на террасу вам нельзя, как ни одному юноше нельзя спускаться в нижний сад. Во время танцев и музицирования вы будете окружены лишь сеньоритами, и я надеюсь, что, пока я буду далеко от вас, вы проявите себя наилучшим образом и в выступлениях, и в следовании этикету.

— Да, сеньора Каталина, — послушно отозвалась Андрианна, вновь ныряя в мысли об услышанном вчера.

Написать бы маменьке да сёстрам, что за жениха нашёл ей в столице дяденька!.. Как это уязвит, должно быть, Людмитку!.. Только вот сеньора Маргрете вчера взяла с Андрианны обещание, что та ничего не будет делать, пока не решит всё окончательно (пусть сеньоре и не следовало знать, чем именно Андрианна собиралась руководствоваться) и, если всё же решит согласиться на все выдвинутые условия, не получит от короля брачные дары, что ознаменуют помолвку его величества Эвеллуса Миива с девицей Адрианной Казицини из измерения Шелярты. А до этого судьбоносного дня, если вести отсчёт с сегодняшнего, должна пройти ещё целая неделя, каждый день которой Андрианну вновь и вновь станут мучить уроками да придирками, не давая свободно выдохнуть. И пусть, узнав о цели подобных мучений, Андрианне, должно быть, легче станет терпеть, вряд ли она когда-нибудь до конца сумеет смириться, как элленгорнские обычаи день за днём пытаются сломить в ней привычку к безмятежному шеляртскому укладу жизни.

После объявления о помолвке пройдёт ещё неделя — за которую Андрианне, по словам сеньоры Маргрете, нужно будет совершить как минимум три очень важных визита, — прежде чем настанет, наконец, день главного торжества в жизни любой девушки. Должно быть, Людмиткина свадьба покажется блёклой по сравнению с Андрианниной! Но, конечно же, Андрианна согласится лишь в том случае, если король окажется брюнетом, одной из стихий которого является электричество⁽¹⁾, тем самым исполнив Марийкино пророчество. Не может быть и речи о том, чтобы Андрианна отступила от того гадания!

— Вам, драгоценная моя девочка, стоит держаться спокойно и с достоинством, побольше улыбаться (улыбка у вас просто чудесная) и не торопиться, когда станете петь, — почти пропела сеньора Каталина очередное наставление. — Даже если кто-то из сеньорит скажет вам что-то не вполне приятное, вам не стоит падать духом и обращать на них какое-либо внимание. Помните — главное в сегодняшнем празднике вовсе не их одобрение.

На дне гортензий, как обещали Андрианне дяденька и дуэньи, будет шанс увидеть короля, пусть и не совсем вблизи. Это обстоятельство, пожалуй, волновало Андрианну куда больше, чем то, как она сумеет станцевать общий девичий танец и спеть разученную с сеньорой Каталиной старинную кантигу.

Заметив на себе пристальный взгляд сеньоры Каталины, Андрианна в очередной раз уверила дуэнью, что постарается выполнить её указания. Та довольно улыбнулась. Андрианна с тоской смотрела в щёлочку между занавеской и стеклом, пытаясь разглядеть хоть что-то из проплывающих мимо них видов. Чем дольше они ехали, тем сильнее Андрианну захлёстывало волнение. Вдруг, всё пойдёт не так, как она ожидает?.. Вдруг — король ей не суженый?.. Что Андрианне делать тогда? Как обмануть дяденькины ожидания?

Андрианна сумела заставить себя мягко улыбнуться. Не следовало сеньоре Каталине знать, чего Андрианна так сильно боится. Об этом знать может только Марийка. Никому больше Андрианна не сумела бы доверить тайн своего сердца. И почему только нельзя было взять Марийку с собой в королевский сад?.. Андрианна чувствовала бы себя гораздо спокойнее, если бы только плечо верной подруги было рядом.

— Не беспокойтесь сегодня ни о чём, милое дитя, — подбадривающе улыбнулась сеньора Каталина, когда карета, наконец, остановилась. — Вы — прелестная юная девушка, и просто не можете не понравиться мужчине, если у него глаза на месте.

Андрианна слабо улыбнулась. На большее пока не хватило сил. Двери открылись, и лакеи помогли выбраться из кареты сначала сеньоре Каталине, а потом и Андрианне. Они оказались на ступеньках, ведущих к высоким резным воротам, удивительнее которых Андрианна, признаться, ничего в Элленгорне не видела. Около ворот стояли два стражника в до смешного ярких одеяниях.

Стоило туфелек Андрианны коснуться ступеньки, следующей за той, на которую она сошла, карета вновь тронулась, отдаляясь от них и пропуская на своё место другую карету. Сеньора Каталина проворно зашагала по ступенькам, и Андрианна, вздрогнув, засеменила за ней, стараясь не отставать от дуэньи. Ей было боязно потеряться, остаться здесь совсем одной и впутаться в какую-нибудь историю, в которую непременно попала бы Стефания, окажись она на андрианнином месте. Было боязно показаться всем глупой, нелепой и смешной. Было страшно встретиться лицом к лицу с королём, что мог и вовсе не оказаться её суженым.

Стражники отворили ворота, и Андрианна, вслед за сеньорой Каталиной, прошла в сад, оказавшийся даже более прекрасным, чем все иллюстрации в романах и балладах. Андрианна боялась дышать — таким чудесным казалось всё вокруг. Сказочным. Восхитительно сказочным. Как ужасно будет, если король окажется блондином или рыжим, или не будет владеть стихией электричества!.. Подумать только — ведь у Андрианны действительно есть шанс стать хозяйкой этого цветущего великолепия!.. Не стоило, наверное, слишком глазеть по сторонам, если нет желания выставить себя в смешном свете...

Пальцы Андрианны дрожали, и она едва могла их унять. По правде говоря, Андрианне оставалось лишь улыбаться — ласково и едва заметно, стараясь, чтобы спина оставалась безукоризненно прямой, а волосы, непривычно распущенные, не растрепались за те несколько часов, которые Андрианне предстояло провести в королевском саду.

— О, милая моя девочка! Сейчас мы с вами расстанемся на некоторое время, и вам нужно будет исполнить нашу милую кантигу, как мы с вами разучивали, и поучаствовать в танцах, — зачастила сеньора Каталина, остановившись перед украшенной цветами аркой, а потом вдруг вздохнула словно бы чуть-чуть виновато и обернулась к Андрианне. — Я надеюсь, я вас не сильно напугала своими разговорами?

— Не напугали, сеньора Каталина, — едва слышно отозвалась Андрианна, чувствуя, как волнение затапливает её сердце. — Я постараюсь всё сделать хорошо.

Под цветочной аркой — и Андрианна это помнила ещё из позавчерашних объяснений — она должна была пройти одна. Без своей дуэньи. Ещё немного, каких-то десять-двадцать шагов, и Андрианна на долгие несколько часов окажется совсем одна в обществе совершенно незнакомых ей элленгорнских сеньорит. И впервые за недолгую Андрианнину жизнь рядом не будет ни Марийки, ни маменьки, ни сестёр, ни папеньки с дяденькой, ни даже несносных дуэний.

Вопреки ожиданиям и страхам Андрианны, день гортензий оказался празднеством во всех отношениях приятным. Со всех сторон лилась музыка, всё вокруг утопало в цветах... В нижнем саду расположилось около двадцати девушек возраста Андрианны в ярких платьях... Все были милы и очаровательны, пусть Андрианна и чувствовала некоторое смущение, когда кто-либо заговаривал с ней.

Голос Андрианны, когда пришла пора исполнить кантигу, почти не подвёл, пусть и не обошлось без нескольких огрехов. Речь в кантиге, что казалась Андрианне чересчур заунывной, шла о добродетели девы, жених которой уехал в военный поход и погиб. Дева ждала жениха так долго, плакала так горько и молилась так искренне, что небеса сжалились над ней и позволили при жизни вознестись на небеса к возлюбленному. Текст кантиги, когда Андрианна её разучивала, казался ужасно сложным и непривычным (так, должно быть, уже много веков никто не говорил), но сегодня Андрианна смогла почти без ошибок пропеть каждое из слов вполне внятно.

Большинство девушек, находившихся в нижнем саду рядом с Андрианной, тоже пели. Тоже кантиги — одна заунывнее другой, и Андрианна, подумав немного, решила, что пусть выбор музыкальных произведений для праздника гортензий был не самым удачным для собрания юных девушек-невест, это совсем не её дело. Две девушки — Андрианна успела заметить, что у одной из них был крупный некрасивый нос, а вторая была одета едва ли не более откровенно, чем сеньора Маргрете — играли на лютне, ещё одна — в почти бордовом платье — выбрала своим музыкальным инструментом нечто, лишь отдалённо её напоминающее.

Подобный инструмент висел в доме дяденьки Сержиуса и, кажется, считался одним из наиболее традиционных элленгорнских музыкальных инструментов. Дяденька Сержиус, правда, не умел на нём играть — зато умела сеньора Маргрете. Только вот в руках сеньоры Маргрете эта странная, похожая по форме на грушу, лютня звучала красиво и необычно, а исполнявшая сегодня унылое старинное произведение сеньорита, на взгляд Андрианны, играла весьма дурно.

Общий танец — почти невыносимо долгий, состоящий из множества почти одинаковых фигур, неспешно сменяющих одна другую — тоже удался Андрианне вполне недурно. Она нигде не запнулась, не запуталась в ногах (впрочем, после шеляртских танцев, имевших гораздо более быстрый темп, это было не слишком сложно), не перепутала фигуры и того, к какой из девушек ей стоит подойти (важным, неспешным шагом), между фигурами.

На террасу, пока не закончились музыкальные номера и танцы, Андрианна, по правде говоря, не решалась смотреть. Взглянула, только когда пришла пора сделать заключительный реверанс в танце. Взглянула и на мгновение замерла. На террасе, почти в самом центре, окружённый юношами в пёстрых одеждах, стоял он — удивительной красоты молодой темноволосый мужчина в пурпурных с золотом одеждах⁽²⁾, электричество в стихиях которого было очевидно любому, кто хоть сколько-нибудь учился магии.

Должно быть, это был король!.. Сеньора Маргрете как-то говорила Андрианне, что королю следует выбирать одеяния из трёх цветов — пурпурного, золотого и чёрного. Но не мог же король — и быть в чёрном на дне гортензий! О, Андрианна была уверена, что не мог! Сама Андрианна всегда терпеть не могла этот цвет, и сёстры её, насколько она знала, тоже. Чёрный цвет был мрачным и напоминал о страданиях и боли даже сильнее, чем жёлтый. А сегодня был такой чудесный день!..

Этот красивый мужчина просто не мог быть кем-то другим, кроме как королём! Долгое мгновенье Андрианна не могла отвести взгляда. Сердце её вновь забилось в груди часто-часто, от надежды и вновь захлестнувшего всё её естество волнения. Не обманула Марийка!.. И дяденька... Какой счастливой чувствовала себя Андрианна, подумав, что дяденька выбрал для неё лучшего жениха во всём Эларе!

Взгляд Андрианны, когда ей пришлось подняться из реверанса, скользнул левее, и она заметила, что рядом с королём, таким красивым и по-аристократичному надменным, стоял хмурый юноша с изуродованным лицом и в до нелепости простой чёрной одежде. Юноша этот, тоже темноволосый и тоже отмеченный стихией электричества, был почти на полголовы ниже короля, тонок до того, что мог бы скорее сойти за мальчишку-подростка, чем за мужчину, перешагнувшего магическое совершеннолетие, и мрачен настолько, что это совсем не укладывалось в любые понятия о приличиях.

В нижний сад к оттанцевавшим сеньоритам пустили дуэний, ранее стоявших поодаль, под террасой. К Андрианне тут же устремилась сеньора Каталина, и, судя по её радостному лицу, Андрианна действительно выполнила всё, на что рассчитывали дяденька и дуэньи. Это порядком успокаивало.

Некоторые из стоявших на террасе юношей, сами взяли в руки музыкальные инструменты. Снова полилась музыка. Андрианна, конечно, предпочла бы что-нибудь несколько более весёлое и... современное, пожалуй. Впрочем, права выбирать у неё всё равно не было. Должно быть, исполнение подобных произведений было очередной из огромного множества традиций Элленгорна, которые шеляртской девочке не понять без долгих объяснений.

— Вы — настоящая умница, девочка моя! — прошептала сеньора Каталина с улыбкой. — Ни одна из моих прежних воспитанниц не схватывала всё столь быстро и легко, как вы!

Андрианна улыбнулась ей в ответ и позволила увести себя в сторону накрытых столов — на них уже стояли хрустальные графины с тем, что сеньора Маргрете называла оранжадом, и лежали тарелки с разложенными на дольки мандаринами и апельсинами, с клубникой, крупнее которой Андрианна никогда прежде не видела, с нарезанными на маленькие квадратики яблоками...

И всё же, король и тот хмурый юноша со шрамом не шли из головы Андрианны. Кто он был такой, раз ему было позволено стоять рядом с королём, одеваться столь нелепо и разве что не кривить лицо? Только через некоторое время, положив на блюдце пару ягод клубники и несколько мандариновых долек, Андрианна, осмелилась вновь повернуться в сторону террасы.

Король, увидела Андрианна, повернулся к своему странному спутнику и что-то ему сказал. Андрианна не могла слышать, что именно, как не могла слышать и ответа. Зато явно видела, как юноша в чёрных одеждах покачал головой и сделал шаг вперёд, положив руку в чёрной перчатке⁽³⁾ на перила балюстрады.

Если до этого мгновения Андрианна испытывала лишь недоумение по поводу присутствия в королевском саду на торжестве человека, неуместность которого бросалась в глаза даже ей, обычной шеляртской девчонке, то теперь в сердце Андрианны закралось презрение. Что это был за мужчина, что так откровенно, публично надевал одежду, которую обычно носили лишь женщины?..

— А кто там, рядом с королём? — стараясь скрыть некоторую брезгливость в голосе поинтересовалась Андрианна у сеньоры Каталины.

— Бенедетто Жиолон, младший сын герцога Ветенгри, — услужливо отозвалась дуэнья, подавая Андрианне хлопковую салфетку, чтобы вытереть запачканные фруктовым соком руки. — Говорят, его взяли в камергеры только затем, чтобы он развлекал короля.

Так он был почти шутом!.. Тогда это многое объясняло. В том числе — перчатки, которые не надел бы ни один мужчина из ксанинов (ой, то есть, правильнее было сказать — из «ксанин»). Вряд ли человек с подобным лицом мог годиться на что-то другое, подумала Андрианна, ощутив на миг неприятную жалость к этому человеку.

Впрочем, должен ли был её занимать какой-то там Бенедетто, коли ей, Андрианне Казицини, надлежало выйти замуж за короля и стать королевой? Андрианна вновь унеслась мыслями в те воздушные замки, что рисовало её воображение ещё в Шелярте, и до конца праздника и не вспоминала о существовании этого несчастного Бенедетто. Отныне мысли Андрианны занимал король. И свадьба, которая, если всё действительно прошло удачно, случится через каких-то две недели.

1) Ксанин владеют сочетанием из двух или трёх стихий: вода, земля, огонь, воздух, электричество, сознание и дух. Последняя считается «проклятой» стихией

Вернуться к тексту

2) В Эларе цветами одежды короля являются чёрный, пурпурный и золотой

Вернуться к тексту

3) Среди ксанин перчатки считаются чисто женским предметом гардероба

Вернуться к тексту

Сегодняшнее утро началось непривычно рано по сравнению с иными элленгорнскими буднями Андрианны — велено было немедленно позавтракать, принять ванну и позволить одеть себя в то платье, которое сеньора Маргрете выбрала намедни, и причесать на элленгорнский манер (почти так же, как и на день гортензий, однако без вплетённых в волосы цветов). Делать всё следовало быстро (а потому с помощью едва ли не полдюжины служанок), и в итоге уже через пару часов после пробуждения Андрианна чувствовала себя измотанной донельзя.

— Помните, что нужно делать? — холодно поинтересовалась сеньора Маргрете, аккуратно, почти что нежно, поправляя Андрианне локоны, когда большая часть хлопот была уже позади. — Раз уж вы высказали намерение принять предложение его величества, отныне вам нужно следить за тем, чтобы ваши манеры были безупречны.

Сегодня был столь важный день, что от одной мысли о нём — и о той ответственности, которую возлагали на неё дяденька и дуэньи — Андрианну начинало трясти. Если всё пройдёт как надо, с сегодняшнего дня маленькая панночка Андрианна Казицини, нежная шеляртская роза, как называл её любимый дяденька, будет считаться невестой короля Элара. Людмитка, должно быть, помрёт от зависти! И все шеляртские соседки семьи Казицини — тоже.

Дуэньи и Лита — Марийка, упражняясь в обращении с мечом, повредила руку, и оттого не могла сейчас помогать Андрианне одеваться — одели Андрианну в прелестное платье персикового цвета с зелёной и золотой вышивкой, расчесали длинные рыжие волосы и, оставив большую часть из них распущенной, уложили локоны по плечам. Ещё две служанки помогли Андрианне обуться в узкую пару расшитых золотом и жемчугом тканевых туфель с лентами (ленты следовало повязать на лодыжках так, чтобы туфли ненароком не свалились с ног. К платью прилагался и парлет с персиковым воротом — сеньора Маргрете, подумав, решила, что «чрезмерная стыдливость» юной невесты может пойти на пользу (и взяла с Андрианны слово, что та, как только выйдет замуж, откажется от своей «шеляртской привычки» закрывать зону декольте тканевыми вставками хотя бы в тёплое время года).

На табурете напротив Андрианны сидела и ёрзала сеньора Каталина, на лице которой было такое волнение, что впору было принимать его за суеверный ужас. В последние несколько дней её настроение постоянно менялось от восторга до смущения и неуверенности в каждом вздохе (своём и воспитанницы), от смущения до суетливой радости, от радости до суеверного страха...

— Да, сеньора Маргрете, — послушно отозвалась Андрианна, изо всех сил стараясь унять предательскую дрожь. — Я выйду на парадное крыльцо, когда Лита подаст сигнал, и сделаю реверанс. Я не должна разглядывать процессию, но нельзя и смотреть в пол — лучше всего смотреть чуть-чуть поверх голов послов.

С тех пор, как пять дней назад Андрианна выказала желание стать супругой короля (на радость дяденьке Сержиусу, только за день до этого лично рассказавшему Андрианне о своих амбициозных планах), ситуация в элленгорнском доме дяденьки Сержиуса не стала для Андрианны хоть чуточку приятнее прежнего. Сеньора Маргрете принялась тиранить воспитанницу столь усердно, что иногда Андрианне хотелось рыдать от несправедливости. Письма маменьке, папеньке и сёстрам (и письма от них) отныне следовало читать за ужином при дяденьке, дуэньях и слугах, и сеньора Маргрете могла придраться к любому слову, что казалось ей не вполне удачным, а так же — к тому, как Андрианна читала вслух. Шеляртские платья не следовало отныне надевать даже в своих покоях. Нельзя было бегать (ни по лестнице, ни по саду, ни где-либо ещё), громко говорить, громко смеяться, чересчур сердечно общаться со слугами и служанками (даже с Марийкой отныне запрещалось обниматься вне андрианниных покоев), есть слишком быстро, есть слишком медленно...

Критике отныне подвергалось любое андрианнино действие, начиная от того, насколько ровными получались стежки в рукоделии и какие книги она выбирала для чтения, и заканчивая тем, как шумно Андрианна дышала (разве реально было заставить себя дышать тише?) и насколько приветливым было выражение её лица (никаких выражений скуки, гнева, бурной радости или грусти — сеньора Маргрете напоминала об этом столь часто, что Андрианна уже не могла больше об этом слышать спокойно).

Сеньора Каталина была гораздо сердечнее сеньоры Маргрете, однако, музыкальные занятия тоже с трудом могли сойти за приятное времяпровождение. В иные дни Андрианне хотелось только запереться в своих покоях (запираться со дня гортензий было тоже нельзя — сеньора Маргрете желала убедиться, что Андрианна одета в платья по элленгорнской традиции даже по утрам и вечерам), уткнуться в марийкино плечо и просто тихо плакать, умоляя увезти её обратно в родную Шелярту, где, даже учитывая Людмиткино брюзжание, никогда не было столько всевозможных правил.

Оставалось только мечтать о том прекрасном времени, когда все Андрианнины мучения окажутся далеко позади. Андрианна представляла себя в нежных объятиях горячо любящего её короля, и на сердце становилось чуточку радостнее. Она словно наяву видела своего супруга в пурпурном с золотом наряде и с сияющей короной на голове, а рядом с королём стояла сама Андрианна, с улыбкой прижимаясь к груди супруга...

— Что-то ещё? — самым равнодушным тоном, что Андрианна только могла представить, спросила сеньора Маргрете, наконец, оставляя в покое андрианнины волосы. — Старайтесь не витать в облаках, Андрианна — сегодняшний день слишком важен для нас всех, чтобы вы могли позволить себе считать воздушные замки и всё испортить.

Сеньора Маргрете что-то шепнула одной из дяденькиных служанок, и та тотчас унеслась прочь. Андрианна проводила её тоскливым взглядом. Должно быть, служанка побежала узнавать, когда именно приедут послы... Как Андрианне хотелось тоже пробежаться — по лестницам дяденькиного дома, по улочкам Элленгорна, по шеляртским полям... Но отныне от Андрианны требовали степенности, неторопливых шагов, изящных поворотов головы, плавных движений рук...

Сеньора Маргрете неторопливо вышла из-за спины Андрианны и присела на краешек дивана. Андрианна, смотря на неё, подумала с досадой, что само присутствие этой её дуэньи могло извести любое радостное предвкушение на корню, превратить любое торжество в сущую скуку. Интересно, все элленгорнские вдовы таковы или встречаются и те, кто обладает более приятным характером?.. После царящей в Шелярте сердечности, холодность сеньоры Маргрете приводила Андрианну почти что в отчаяние, и, если бы рядом не было Марийки и сеньоры Каталины, пребывание в Элленгорне стало бы для Андрианны ещё более суровым испытанием.

— Я не должна ничего говорить, пока меня не спросят, согласна ли я принять подарки от его величества — тогда я отвечу «С радостью и смирением принимаю» и сделаю ещё один реверанс, более долгий и глубокий, чем первый. После чего я должна буду делать реверансы всякий раз, когда будут открывать ларец с даром. После того, как откроют седьмой ларец, я должна буду снять запястную ленту... — тут Андрианна осеклась, весьма смутившись, что ей надлежит предстать перед кем-то в подобном виде⁽¹⁾, — снять запястную ленту с правой руки и отдать дя... дону Сержиусу. Правое запястье допускается скрыть под рукавом.

Это испытание, подумала Андрианна, будет весьма суровым для её девичьей скромности. Неужели это столь обязательно, чтобы выйти замуж за короля? Когда к Людмитке сватался Борис, о подобном церемониале не шло и речи!.. Да, конечно, Андрианне суждено было выйти замуж не за какого-то шеляртского пана, но ведь... Нет, Андрианна не станет слишком долго останавливаться на грустных мыслях в столь радостный день. В конце концов, руки Андрианны добивается сам король Элара — само это должно поддерживать и ободрять юную панночку Казицини и придавать ей душевных сил.

— Верно, милое дитя! — одобрительно воскликнула сеньора Каталина, тут же стушевавшись под суровым взглядом сеньоры Маргрете.

О, милая, чудная сеньора Каталина, подумала Андрианна с нежностью, она так старалась подбодрить её, Андрианну, свою воспитанницу!.. Пожалуй, за одно это стоило простить сеньоре Каталине её нервозность во время занятий музыкой. В конце концов, сеньора Каталина, пусть и придиралась едва ли не к каждой ноте, в остальное время всегда старалась хвалить и поддерживать Андрианну. И стоило проявить ответную снисходительность к этой милой, пусть и нервной даме.

— Что будет потом? — спросила сеньора Маргрете столь же равнодушно, как и прежде. — Или в момент, когда вы скроете запястье под рукавом, всё считается свершённым, и вы можете кинуться на шею дону Сержиусу, послу, мне или кому-нибудь из слуг?

Щёки Андрианны запылали от стыда. Пару дней назад Андрианна получила письмо от папеньки с благословением на брак. К письму прилагались связанная маменькой пуховая шаль — такая тоненькая и нежная, что могла бы пройти через колечко, если бы Андрианне вздумалось, — вышитый Казимирой носовой платок да рантух, на котором нежными ручками Доброславы были вышиты цветочные узоры. Не помня себе от радости, Андрианна бросилась на шею к принёсшей все эти сокровища Лите, и в таком положении была застигнута проходившей мимо сеньорой Маргрете.

— Нет, сеньора Маргрете, — кротко ответила Андрианна, потупив взор. — Я должна буду стоять, пока послы зачитают поздравления с помолвкой, и делать реверансы всякий раз, когда будет произнесено поздравление. Уйти к себе я смогу только после того, как послы откланяются и покинут дом дя... дона Сержиуса.

Замечание сеньоры Маргрете по поводу недавнего Андрианниного поведения, пожалуй, сложно было признать несправедливым. Только вот так сложно было привыкнуть к элленгорнской холодности и церемонности после Шелярты!..

— Пошли все вон! — скомандовала вдруг сеньора Маргрете, и выражение её лица стало почти суровым.

Лита и ещё одна дяденькина служанка выбежали из Андрианниных покоев почти мгновенно. Сеньора Каталина, поднявшаяся с табурета, зашагала следом, и на её лице одновременно с обидой проступило словно бы облегчение. Марийка ушла последней. Обернулась напоследок, взглянула на Андрианну вопросительно, готовая остаться, если та попросит, и покинула комнату только после Андрианниного кивка.

Сеньора Маргрете поднялась с дивана, зашуршала жёлтыми юбками, прошла к окну, затем назад — к дивану, к двери, снова к окну... Словно что-то гнело её. Андрианне безумно хотелось встать, размять затёкшие ноги и поясницу, но что-то в шагах сеньоры Маргрете, в каждом движении её тонких рук, пугало Андрианну и заставляло сидеть на месте.

— Немного позднее я спрошу вас ещё раз, действительно ли вы хотите той судьбы, что приготовил для вас дон Сержиус, — сказала сеньора Маргрете, и голос её зазвучал словно отстранённо, — и если вы вновь ответите мне, что действительно желаете выйти замуж за короля, пути назад уже не будет. Если же вы откажетесь, у меня будет не больше двух часов, чтобы успеть отправить в алькасар послание.

Андрианна покорно чуть склонила голову, чтобы показать дуэнье, что готова её выслушать — молча, как полагалось благовоспитанной сеньорите, и без выражения скуки или недовольства на лице.

На деле слушать долгие речи сеньоры Маргрете совсем не хотелось. В конце концов, говорила та по большей части одно и то же — что при дворце царит строгий церемониал, что Андрианне придётся привыкнуть к жизни, полной ограничений и запретов, что после шеляртских вольностей сделать это будет непросто, что Андрианна недостаточно изыскана, что недостаточно хорошо музицирует, недостаточно хорошо образованна, что вообще недостаточно хороша, чтобы стать королевой... Всё это было так обидно, так несправедливо, что...

В общем, покорно слушать сеньору Маргрете совсем не хотелось. Тем более, что Андрианне при каждом таком разговоре приходилось едва ли не зубы стискивать, чтобы не сказать в эти моменты чего-нибудь лишнего своей дуэнье.

К тому же, у Андрианны голова болела от волнения из-за предстоящего ей испытания (прилюдно снять с себя запястную ленту — подумать только!). В таком состоянии хотелось мечтать о безмятежном и безоблачном будущем, полном лишь радости и счастья, а не слушать скучные объяснения дуэньи, словно бы пытавшейся убедить Андрианну, что для роли королевы она нисколько не годится.

— Его величество, — столь же отстранённо продолжила сеньора Маргрете и почему-то вдруг застучала пальцами по подоконнику, — не достиг даже физического совершеннолетия на тот момент, когда разом лишился всех женщин, способных оказывать на него влияние.

В шеляртской школе для девочек, которую Андрианна когда-то посещала, кажется, говорили что-то о трагедии, случившейся с королевской семьёй Элара. Только вот трагедия произошла, наверное, лет за сто до рождения Андрианны, а история, как и прочие науки, никогда особенно Андрианну не занимала (во всяком случае, настолько, чтобы помнить прочитанное и изученное после экзаменов). С дяденькой Сержиусом Андрианна ещё не успела изучить столь... относительно недавние события. С дяденькой Андрианна все эти недели изучала в основном правление королевы Иденны, и о трагедии Андрианна знала лишь то, что произошло это в правление короля Илдвайна.

Пожалуй, впервые Андрианна почувствовала некоторое смущение и сожаление, что на занятиях по большей части витала в облаках и не слишком интересовалась историей королевской семьи. Не отвратит ли подобное пренебрежение Андрианны науками её супруга? Не посчитает ли он свою наречённую равнодушной, глупой девчонкой?..

И Андрианна тут же мысленно поклялась себе, что обязательно прочтёт нужные книги. Когда-нибудь на этой неделе. Не сегодня, конечно — сегодня предстояло ещё принять брачные дары и показать себя той кроткой, милой и очаровательной сеньоритой, которую все хотят в Андрианне видеть.

— Я не видела его величество с его девятнадцати лет, и не могу сказать, каким мужчиной он вырос, — сеньора Маргрете после некоторой паузы продолжила говорить и, обернувшись, посмотрела на Андрианну так серьёзно, что той на мгновение стало не по себе. — Но я нередко видела, что юноши, лишившиеся женской поддержки и влияния в столь нежном возрасте, становятся... нервными, если не сказать — дикими — мужчинами...

Вот это уже глупости сеньора Маргрете говорила! Андрианне вспомнился пан Триницкий, которого выбрала Людмитка — скромный, покладистый, смотревший на родителей Андрианны с надеждой и почти с обожанием. Дикими в Шелярте можно было назвать других — многих юношей, что имели обоих родителей. «Несчастный сирота», как называли Бориса, диким же не был вовсе. Спохватившись, Андрианна тут же подняла на сеньору Маргрете испуганный взгляд, опасаясь, что дуэнья смогла прочесть эти мысли на лице воспитанницы.

Сеньора Маргрете, напомнила себе Андрианна, должно быть, желает сосватать королю какую-нибудь свою родственницу. Конечно, она будет пытаться сделать всё, чтобы Андрианна передумала! Андрианна старалась не хмуриться. Старалась выглядеть доброжелательной и кроткой, как подобало барышне из ксанин, и всё же, должно быть, раздражение пробивалось через все эти попытки держать лицо.

Сеньора Маргрете вздохнула тяжело и отошла от окна. Вновь зашуршали жёлтые юбки, и сеньора Маргрете оказалась перед Андрианной.

— Если вы станете королевой, Андрианна, вам придётся многое терпеть — скуку, ворчливых старух, вредных вдов вроде меня, длительные церемонии, неудобные наряды, — сказала сеньора Маргрете серьёзно и тихо, — но всё это, пожалуй, может оказаться пустяком, если вы окажетесь любимы королём и будете любить его. Но любить мужа, моя дорогая, это не всегда легко.

Сеньора Маргрете ласково улыбнулась Андрианне и с нежностью погладила её по щеке.

1) Представительницам расы ксанин не следует появляться где-либо с обнажёнными запястьями, это считается неприличным. Незамужние прикрывают запястья лентами, замужние носят наручи, часто — золотые или серебряные.

Вернуться к тексту

Руки Андрианны дрожали от волнения — сегодня ей предстояла беседа с прелатом, в результате которой станет ясно, благословляет ли церковь Элара союз короля с девицей Андрианной Казицини, что родом из провинции Шелярта. И с каждым последующим мгновением Андрианне всё сильнее казалось, что она упадёт замертво от стыда и отчаяния прямо в соборе, если прелат не одобрит её кандидатуру.

Сеньора Маргрете считала — и говорила, пусть и не вполне прямо, — что благословлять Андрианну на роль королевы определённо не следовало. Дяденька Сержиус, улыбаясь и подмигивая, уверял, что прелат во всём Эларе не сумеет сыскать девицы более достойной для этой роли. Сеньора Каталина по сто раз проверяла у Андрианны знание молитв (и каждый раз находила его вполне удовлетворительным, пусть и не столь безупречным, как хотелось бы) и сама возносила мольбы к небу, чтобы Андрианна вышла замуж за короля. А Марийка — дорогая верная Марийка — пылко пообещала, что, если беседа с прелатом пойдёт не по плану, немедленно отвезёт Андрианну в Шелярту, к пану и пани Казицини.

От волнения, от сжимающего сердце ужаса хотелось расплакаться. Только вот плакать было нельзя (показываться на глаза прелату с красными и опухшими от слёз глазами, кажется, не стоило), топать ногами, срываясь на служанок, было нельзя (в конце концов, служанки не были хоть в чём-то виноваты, и Андрианна чувствовала бы себя последней мерзавкой, если бы позволила себе срываться на окружавших её девушек просто из-за плохого настроения), да и просить сеньору Маргрете перенести встречу с прелатом хотя бы на день-два было нельзя (сеньора Маргрете попросту сочла бы Андрианну не подходящей для столь прекрасной партии). И Андрианна старалась улыбаться, старалась сдерживать просившиеся наружу слёзы, старалась выглядеть безмятежной и очаровательной ровно настолько, чтобы не показаться холодной или вульгарной.

Всего этого словно бы было недостаточно для сеньоры Маргрете. Сеньора Маргрете считала, что Андрианна прикладывает слишком мало усилий, чтобы быть похожей на тот идеал знатной сеньориты, что существовал в Элленгорне. Сеньора Маргрете считала реверансы Андрианны слишком неуклюжими, манеры — слишком провинциальными, голос — слишком тихим, а речь — слишком невнятной, а саму Андрианну, казалось — слишком глупой и слишком чувствительной.

Только вот об этом всём не следовало сейчас даже думать, чтобы не разрыдаться ненароком.

Сегодня утром Андрианне помогли одеться в персиковое с золотом платье — похожее на то, что было на ней в день вручения брачных даров от короля, и всё же другое, — но теперь поверх платья Андрианны наброшена была ещё узорчатая синяя накидка с капюшоном — чтобы прикрыть волосы, когда нужно будет переступить порог храма. Обута же Андрианна почти по-домашнему — так, чтобы легко было снять с себя туфли (ещё один элленгорнский обычай, которого Андрианна никак не могла понять), прежде чем пересечён окажется порог капеллы...

В Шелярте никогда не приходилось снимать обувь в церкви, почему-то подумала Андрианна несколько смущённо. Но, впрочем, и порог капеллы — в Шелярте ею обычно, даже в соборе, служила небольшая комнатка, в которой бывало лишь духовенство, — Андрианна никогда прежде не переступала. Но здесь, в Элленгорне, традиции (даже те, что касались церковных обрядов), казалось, были иными.

Андрианне становилось всё боязнее, всё волнительнее с каждой минутой. Каким ксанин окажется прелат? Добрым и улыбчивым как каплан Франчишек или суровым и неразговорчивым как каплан Рафал?.. Согласится ли элленгорнский прелат принять в королевы девчонку из глухой провинции, когда наверняка среди столичных знатных красавиц достаточно желающих заполучить короля в мужья да сей титул? Хотелось искусать губы или хотя бы приняться теребить завязки накидки, но Андрианна, если ей хотелось выйти замуж за короля, не могла себе позволить и этой малости. Оставалось только изо всех сил стараться не расплакаться да тайком теребить запястную ленту.

О, щёки Андрианны до сих пор пылали от стыда всякий раз, стоило вспомнить день принесения брачных даров! Тогда Андрианне пришлось на пару секунд, стоя на парадном крыльце дяденькиного дома, обнажить своё правое запястье перед всеми: дяденькой, дуэньями, королевскими посланниками... И почему нельзя было обойтись без этого унижения, которое теперь не давало Андрианне спокойно спать по ночам?

В Шелярте же обходились без этого! Супруг Людмиты, Борис, просто пришёл с поклонами к папеньке и маменьке, попросил руки и сердца Людмиты и смиренно выждал положенных три недели, в которые родители невесты могли определиться с ответом. Почему в случае Андрианны всё не могло совершиться так же просто?.. Почему Андрианна обязана была проходить через смущающие элленгорнские традиции?..

Произносить это вслух, пожалуй, не следовало — сеньора Маргрете непременно напустилась бы на неё, не преминув напомнить, что женихом Людмиты был простой шеляртский пан, тогда как Андрианна собирается выйти замуж за короля самого Элара. И Андрианна молчала. Только пальцы её с каждым мгновеньем, что приближало столь пугающую беседу с прелатом, дрожали всё сильнее и сильнее.

Карета была уже подана. Ещё пару минут, и нужно будет сделать ещё один шаг к своему замужеству. Дуэньи и служанки хлопотали где-то рядом, но Андрианне отчего-то казалось, что вся эта суета вдали от неё. Или же — это она далеко-далеко. В родной Шелярте, подле маменьки и папеньки, а не рядом с неприятной сеньорой Маргрете, которую беспокоили лишь Андрианнины манеры, но не движения её сердца.

Сопровождать Андрианну должна была сеньора Маргрете — об этом стало известно ещё намедни, и известие это, надо заметить, не слишком-то Андрианну обрадовало. Опять ей придётся находиться рядом с нелюбимой дуэньей и терпеть её придирки! Опять у Андрианны не будет возможности расслабиться хотя бы на минуточку! Стоило ли говорить, что всё это не добавляло Андрианне уверенности в себе и хорошего настроения?

И почему, спрашивается, Андрианну не могла сопровождать сеньора Каталина?.. Сеньора Каталина, может, и переживала не меньше воспитанницы, но хотя бы не изводила каждую минуту замечаниями по поводу и без повода.

Андрианна тихонько вздохнула — постаралась сделать это незаметно, неслышно, — и вновь попыталась унять дрожь в руках. Прелат вряд ли оценит, если Андрианна от переизбытка чувств потеряет сознание. Только как же трудно оказалось приводить мысли и чувства в порядок, когда на душе было так неспокойно!..

— Перестаньте так трястись, панна Андрианна! Просто будьте собой! — шепнула рассудительная Марийка на ухо Андрианне, когда сеньора Маргрете отвлеклась, чтобы переговорить о чём-то с дяденькой Сержиусом. — Коль уж король вам действительно суженый — понравитесь прелату, и станете замечательной королевой. Ну, а коль не ваш он суженый — так и замуж идти не стоит.

Андрианна слабо улыбнулась и робко кивнула Марийке. Да, наверное, она была права... Если суждено Андрианне оказаться подле короля и принести ему брачные клятвы — всё сладится само.

И всё же — какое это будет унижение, если прелат не согласится благословить Андрианну на брак с королём!.. Как тогда Андрианне смотреть в глаза дяденьке, папеньке с маменькой и сёстрам?.. Тогда ей останется сбежать тогда только, разве что, с верной Марийкой куда-нибудь далеко-далеко, где сердце изноется от тоски по близким... Нет! Думать об этом не хотелось. Андрианна вздохнула тихонько вновь. На этот раз чуда не произошло — сеньора Маргрете, кончившая говорить с дяденькой, услышала вздох, и губы её едва заметно дёрнулись от недовольства.

Зашуршали жёлтые юбки, и сеньора Маргрете оказалась подле Андрианны. От сеньоры Маргрете пахло душными элленгорнскими благовониями. От женщин Шелярты так не пахло, с грустью подумала Андрианна, вспоминая маменьку и многочисленных знакомых пани. От женщин Шелярты пахло молоком, хлебом, иногда — свечным воском... Уютом. И запахи эти были едва слышные, робкие... Элленгорнские же благовония сеньоры Маргрете на Андрианну производили тяжёлое, гнетущее впечатление...

— Нам уже пора, Андрианна! — поправляя жёлтую кружевную накидку на голове, напомнила сеньора Маргрете, и равнодушный её тон приводил Андрианну едва ли не в отчаяние. — Для королевы нет ничего хуже недостаточной пунктуальности. И вам следует это учитывать, если вы хотите понравиться прелату, а после — придворным.

Андрианна забралась в карету (не без помощи верной Марийки). Сеньора Маргрете села в карету следом. Должно быть, не коснувшись руки Марийки даже кончиком пальца — как и каждый раз прежде. Это всегда казалось Андрианне странным — то, как ксанин в дяденькином доме шарахались от Марийки, словно она была повинна в чём-то страшном.

В карете благовония сеньоры Маргрете ощущались ещё более удушающими, нежели прежде. Странно... В Шелярте Андрианне нравился запах элленгорнских масел, но здесь, в столице от того же запаха болела голова. Может быть, всё это происходило оттого, что Андрианна тосковала по дому сильнее с каждым новым днём, тем более, что писать письма по-простому, как раньше, теперь не дозволялось...

— Желаю благоволения небес вам обеим, — с улыбкой произнёс дяденька Сержиус, прежде чем захлопнуть дверцу кареты.

И Андрианна успела лишь слабо ему улыбнуться, прежде чем карета тронулась. Невесёлые мысли вновь завладели вниманием девушки.

Андрианна и сеньора Маргрете ехали в собор. В главный собор Элленгорна — у Андрианны, как назло, совсем вылетело из головы, как тот назывался. Впрочем, это, кажется, было не важно. Важным являлось только то, что Андрианне необходимо было понравиться прелату — показать себя скромной, набожной (впрочем, не чрезмерно — сеньора Маргрете за вчерашний день подчеркнула не единожды, что даже в таком аспекте как религиозность будущей королеве стоило знать меру), почтительной, трудолюбивой и добронравной. Марийка намедни пошутила, что во всём Эларе не найдётся ни единой девушки, что могла бы соответствовать всем требованиям одновременно и быть при этом ещё жизнерадостной, ласковой и живой.

А ещё важно было не забыть, когда снять обувь, куда её поставить, как поклониться, как сесть перед прелатом, как обращаться к нему, что и как отвечать (и ни в коем случае не начинать говорить прежде, чем заговорит прелат, за исключением первого титулования при поклоне и целовании рукава одеяния), как встать после завершения беседы, как вновь поклониться прелату... Всевозможных нюансов было так много, что Андрианна не могла почувствовать себя в достаточной мере уверенной и спокойной.

— Возьмите мой платок, раз уж вам так надо что-то теребить, — сказала сеньора Маргрете, и Андрианна только тогда увидела, что сминала пальцами ткань своей юбки. — Вернёте, когда войдём в собор.

Тон сеньоры Маргрете был привычно холодным, и всё же Андрианна почувствовала к дуэнье благодарность.

— Да, сеньора Маргрете, — ответила Андрианна, приняв из рук дуэньи носовой платок. — Спасибо.

Сеньора Маргрете лишь молча кивнула.

Элленгорнский кафедральный собор производил впечатление. Он был совсем не похож не только на приходскую церковь рядом с имением семьи Казицини, но и даже на собор в самом центре Шелярты. Подумать только — когда-то шеляртский собор казался Андрианне таким огромным и величественным, что просто дух захватывало!.. Но по сравнению с элленгорнским он был крохотной скромной церквушкой.

Он был огромный, высокий, словно ажурный на вид, с множеством заострённых кверху арок, самых разных скульптур и барельефов (худощавых людей в каменных одеждах, причудливых зверей, каких, наверное, во всём Эларе не сыскать, цветов) всех форм и размеров... Посреди фасада красовалось огромное круглое окно, отдалённо напоминающее цветок.

Внутри собор оказался не менее роскошен. И каким же воздушным, лёгким он казался, несмотря на свои размеры!.. Андрианна не могла удержаться, чтобы не начать разглядывать причудливые своды, каких не бывало в шеляртских храмах, барельефы и чудесные витражи в высоких узких окнах, и словно плетёные каменные колонны... А пол? Какой чудесный здесь был пол! Андрианна шагала по чудесным узорам, почти картинам, и пыталась разглядеть и запомнить каждый образ, каждый узор, каждую линию...

— Умоляю вас, Андрианна, идите быстрее и ступайте легче, а не словно табун лошадей, — едва слышно одёрнула её сеньора Маргрете, когда Андрианна замешкалась, засмотревшись на выложенный разноцветными камнями узор в виде лабиринта.

— Да, сеньора Маргрете, — привычно произнесла Андрианна заученные слова и постаралась шагать быстрее.

Шли они быстро. Сеньора Маргрете — почти бесшумно, только юбки её платья шуршали. У Андрианны шагать бесшумно не получалось, как она ни пыталась, и в какой-то момент Андрианна решила сдаться, вспомнив марийкины слова. Если уж Андрианне действительно суждено стать королевой, стук каблуков едва ли способен помешать ей в этом. Не стоит слишком сильно волноваться об этом сейчас — когда Андрианна всё равно не сможет ничего сделать. Только разволнуется больше, чем следует, и тогда точно не сумеет понравиться прелату.

Андрианна и сеньора Маргрете прошли через весь собор (не считая, разве что, алтарной части), свернули в крытую галерею, витражи в которой смотрелись особенно чудесно, и остановились около резных дверей. Рядом находилась очень низенькая — чуть выше андрианниных лодыжек — каменная скамеечка.

— Оставьте обувь здесь и ступайте, — скомандовала сеньора Маргрете шёпотом, кивнув на скамеечку, и Андрианна покорно разулась, оставшись босиком. — Я буду ожидать вас здесь.

На каменном полу стоять босиком было зябко. Андрианна неловко толкнула одну из резных дверей, и та отворилась, пропуская её в капеллу. Тут было ещё более холодно. И почему-то — душно. В центре капеллы стояли три золотых саркофага, их Андрианна увидела сразу, как только вошла. Кто покоился здесь?.. Андрианна, припомнив смутно уроки сеньоры Маргрете, поняла, что здесь были упокоены королева Иденна, король Илдвайн и король Аелл. Находиться рядом с мертвецами — пусть и умерли они давным-давно, когда Андрианны и на свете-то не было, — было не по себе, и Андрианна постаралась не смотреть больше на пугавшие её саркофаги.

Она шагнула дальше, стараясь идти неспешно, и в то же время — не слишком медлить.

В капелле сидел прелат в расшитых золотом белых одеждах. За ним, за резной конторкой, стоял высокий белокурый мужчина в красном. Перед мужчиной в красном лежала раскрытая книга с пустыми пока листами и стояла золотая чернильница, а в руках он держал перо. Писарь, должно быть, сообразила Андрианна, и больше в сторону мужчины в красном старалась не смотреть.

— Ваше преосвященство, — дрожащим голосом обратилась Андрианна к прелату и наклонилась, чтобы поцеловать край его длинного рукава.

Прелат жестом показал Андрианне, что она может сесть на небольшой ковёр, располагавшийся у ног прелата. Андрианна послушно села, стараясь сделать это столь же изящно, как получалось у сеньоры Маргрете во время тех утомительных тренировок, которым Андрианну подвергли в последние несколько дней. Достичь того же уровня изящности и изысканности у Андрианны никак не получалось, впрочем, она лелеяла робкую надежду, что выходило всё же не столь дурно, как порой твердила нелюбимая дуэнья.

— Как ваше имя, дитя, и сколько вам лет? — поинтересовался прелат приятным поставленным голосом, и Андрианна, из шеляртских представлений о скромности стараясь смотреть лишь на подол одеяний прелата, тут же назвала и своё имя (и род — сеньора Маргрете подчеркнула, что следует обязательно сказать, из какой она семьи), и то, что ей недавно исполнилось сорок пять.

Писарь заскрипел пером. От этого скрипа хотелось съёжиться, высказать недовольство или хотя бы нахмуриться, но Андрианна молчала, стараясь сохранять при этом самое доброжелательное выражение лица, на которое только могла, учитывая противный звук, издаваемый пером и без того расшатанные нервы.

— Позвольте мне на вас взглянуть, дитя, — попросил прелат, и Андрианна покорно подняла на него взгляд, не решаясь, впрочем, заглянуть его преосвященству в глаза.

Прелат чуть наклонился к ней, осмотрел долгим оценивающим взглядом, под которым Андрианне стало несколько неуютно. Её осматривали внимательно, долго, так, будто бы искали малейшие изъяны и недостатки в её лице, глазах, волосах... Словно недостаточно было сеньоры Маргрете с её придирчивым взглядом, что, казалось, следовал за Андрианной по пятам, куда бы Андрианна ни пошла.

Сердце забилось чаще. А вдруг прелату не понравятся рыжие волосы Андрианны? Андрианна не видела здесь, в Элленгорне, рыжеволосых. Или, возможно, прелат сочтёт черты лица Андрианны слишком простыми?..

— В облике видимых изъянов нет, — сказал прелат, и писарь тут же вновь противно заскрипел пером. — Вы единственный ребёнок ваших родителей, дитя?

— Нет, ваше преосвященство, — ответила Андрианна, стараясь не обращать внимания на раздражающий скрип пера, — я вторая из пяти дочерей па... сеньора Анжея и сеньоры Лижбетты Казицини.

Подумать только — Андрианна едва всё не испортила!.. С языка едва не сорвались привычные для шеляртской девочки «пан» и «пани» вместо элленгорнских «сеньора» и «сеньоры»! Как стыдно было бы, если бы шеляртские обращения всё же прозвучали!.. Андрианна, должно быть, тут же провалилась бы под землю, не сумев справиться со смущением! Впрочем, прелат и писарь, кажется, не заметили небольшой заминки.

— Хорошо, очень хорошо — ваша мать достаточно плодовита, — одобрительно кивнул прелат. — Назовёте ваши стихии, дитя?

— Вода и воздух, ваше преосвященство.

Подобное сочетание стихий считалось вполне хорошим для барышни — пусть, быть может, и чуть хуже сочетания воды и земли. Сеньора Маргрете ещё в первые дни пребывания Андрианны в столице заставила её ещё раз пройти с десяток магических тестов на принадлежность к стихиям (будто бы те, что когда-то проводились в школе, были недостаточно хороши) и, на пару с сеньорой Каталиной, заключила, что набор стихий Андрианны не должен вызвать ни у кого беспокойства.

— Как часто вы посещаете церковь, дитя? — поинтересовался прелат. — И какие знаете молитвы?

— В Шелярте я посещала церковь раз в десять дней, ваше преосвященство, — ответила Андрианна, а затем смутилась. — Но последний месяц я не ходила в храм — две недели мы с дяденькой добирались в столицу из Шелярты, и останавливались только на ночлег, а с момента прибытия в столицу я молилась только в домовой церкви своего дяди. Мне сказали, что я буду ходить в храм, когда дуэньи убедятся в достаточном соответствии моих манер элленгорнским обычаям.

Прелат молча кивнул. Перо писаря опять заскрипело.

Андрианна принялась перечислять молитвы, которые она знала — к счастью, бесконечные уроки сеньоры Каталины не пропали даром. Теперь Андрианна и сама была рада её урокам. В Шелярте сёстры Казицини, если маменька не видела, нередко молились по детскому молитвослову, не содержавшему, должно быть, и трети молитв!.. И здесь, в столице, если бы за Андрианну не взялась сеньора Каталина, это могло всерьёз испортить ей жизнь, перечеркнув судьбу в одночасье.

Прелат попросил вознести некоторые из названных Андрианной молитв, и та тотчас сделала это. Слова лились так легко и свободно, будто бы Андрианна всё свободное время только и делала, что молилась.

— Напиши — воспитана в вере и благочестии, — подвёл итог прелат, кивнув писарю. Тот записал.

Всё шло, кажется, вполне хорошо, подумала Андрианна. Прелат вроде бы выглядел вполне довольным увиденным и услышанным. Если всё и дальше пойдёт хорошо — Андрианна, вероятно, получит желанное благословение, и тогда можно будет с чистой совестью готовиться к свадьбе.

— Занимаетесь ли вы рукоделием, дитя? — спросил прелат, и Андрианна, чуть помедлив, решила честно признаться в том, что пусть вышивание и вязание даются ей легко и приносят радость, кройка и шитьё не всегда приносят столь безупречные результаты, как хотелось бы маменьке и дуэньям.

— Не слишком ли сеньорита невинна, юна и скромна для королевского двора? — поинтересовался вдруг писарь с чуть заметной насмешкой. — Ещё испугается наших диких нравов да решит сбежать обратно в... Откуда вы, сеньорита?

Андрианна смутилась. Тон писаря показался ей почти оскорбительным, и в то же время Андрианна не могла точно сообразить, что именно так её задело. Насмешка?.. Но Стефания порой отзывалась о некоторых качествах Андрианны в сто раз насмешливее! Или же влияло то обстоятельство, что здесь, в соборе, перед прелатом, Андрианна не имела права как-либо ответить, кроме как спрятать глаза, устремив взгляд вниз?..

— Мирткор, помолчите в кои-то веки, скверный вы мальчишка! — тон прелата был столь ледяным, что, будь Андрианна на месте писаря, точно испугалась бы. — Кто дозволил вам говорить в подобном тоне?

— Как вы не устаёте мне повторять с моих семи лет, ваше преосвященство: я — скверный мальчишка, — рассмеялся писарь, кажется, ни чуточки не испугавшись холода в голосе прелата, — а значит, и дозволение мне не требуется.

Прелат обернулся к Андрианне, вновь оглядел её оценивающе, задумчиво. Андрианна едва могла дышать от волнения. Что скажет ей прелат? Не решит ли, что нелюбовь Андрианны к шитью одежды является непреодолимым препятствием на пути к браку с королём? Не стоило ли Андрианне соврать? Впрочем, можно ли вообще было лгать рукоположённому лицу в стенах капеллы?

— Я благословляю вас, дитя, исполнить свой долг перед королевством и вашим будущим супругом, — наконец, после довольно-таки долгой паузы сказал прелат, и его слова заставили сердце Андрианны трепетать от облегчения и всепоглощающего счастья. — Будьте стойкой и терпеливой на том пути, что предначертана вам судьбой.

Она едва не забыла о том, как следует действовать дальше. Насилу удержалась от того, чтобы вскочить и по давней привычке — как нередко действовала в случае, если папенька или дяденька Сержиус что-то дарили ей — кинуться своему собеседнику на шею. Слава небесам, что удержали Андрианну от столь опрометчивого поступка!

Вместо этого она поднялась неторопливо, поклонилась (не по-шеляртски, а отчасти похоже на реверанс, что следовало делать в элленгорнском светском обществе), поблагодарила и пообещала (теми словами, что заставила заучить сеньора Маргрете) исполнить свой долг перед Эларом, затем подошла поцеловать край рукава прелата, после чего неторопливо (пусть холодный пол почти заставлял пальцы на ногах подгибаться) пошла к выходу из капеллы.

На золотые саркофаги, во время беседы находившиеся слева от Андрианны, она старалась не смотреть. Шаг, другой — и вот Андрианна вновь оказалась перед резными деревянными дверями, за которыми её уже ждала сеньора Маргрете. Открыть дверь, шагнуть за пределы капеллы, затворить дверь и только после этого выдохнуть под пристальным вопросительным взглядом дуэньи.

— Благословил!.. — прошептала Андрианна одними губами, и сеньора Маргрете улыбнулась и принялась помогать воспитаннице обуться.

День свадьбы наступил столь же внезапно, сколь внезапно имели обыкновение наступать все наиболее значимые и волнительные дни в жизни Андрианны. Ощущать себя почти замужней дамой было странно и, вместе с тем, приятно. Радостное волнение захлёстывало Андрианну с головы до пят, заставляя трепетать одновременно от ужаса и от переполнявшего всё естество восторга.

Подумать только — сегодня, наконец, сбудутся давние, ещё детские мечты Андрианны о суженом! О знатном темноволосом суженом, по венам которого текла магия молний. О совершенно необыкновенном суженом для юной шеляртской панночки. И сердце билось сильнее, когда Андрианна думала о том, что вот-вот должно было случиться: сегодня она выйдет замуж, станет королевой, станет самой значимой женщиной в Эларе, обретёт в одночасье любовь и счастье, богатство, почести, самый высокий титул, что только можно пожелать — всё это и не снилось несчастной Людмитке, которой пришлось выбрать в супруги почти нищего пана (да и можно ли было называть его хотя бы паном) Бориса Триницкого...

Андрианна всё воображала себя блистающей на сегодняшнем торжестве, впечатляющей всех многочисленных придворных своей красотой, своими манерами, простотой в обращении и... Наверное, не стоило витать в облаках и жаждать мгновенного триумфа — довольно ведь было уже того, что Андрианна выходила замуж за самого короля.

И всё же... Людмитка ведь улыбалась и важничала, дразня сестёр в день своей свадьбы, и с каждым мгновеньем, приближающим долгожданное замужество, Андрианна всё больше и больше начинала понимать старшую сестру. Ох! Только бы здесь, в Элленгорне, оказались сегодня рядом с ней Доброслава, Стефания да Казимирка!..

По правде говоря, если верить сеньоре Маргрете, едва ли сегодня Андрианна сумеет впечатлить придворных — сегодня должны были случиться только венчание да первая брачная ночь. Все прочие торжества планировались на завтрашний и послезавтрашний дни — на них Андрианне следовало появиться уже королевой, с золотыми наручами замужней женщины, в белом платье с обилием золотой вышивки... Однако, это было, в общем-то, неважно. Днём позже, днём раньше — какая была разница теперь, когда мгновения триумфа были так близко, что, казалось, можно было коснуться их рукой?

Сегодняшний день для Андрианны начался с чудесного, солнечного утра, когда от одного вида залитой светом комнаты хотелось вскочить с кровати и, схватив Марийку за руки, пуститься в пляс. Это ли не должно было служить самым лучшим предзнаменованием для заключения брачного союза?..

Чуть позже Лита и Марийка помогли Андрианне залезть в ванную, вымыли почти до скрипа, намазали ароматными маслами, тщательно помыли, расчесали и уложили ей волосы. Одевали Андрианну не менее старательно. Не одевали даже — облачали слой за слоем, начиная от почти прозрачной нижней рубашки, что ничего толком не могла скрыть, и белоснежными шёлковыми запястными лентами, и заканчивая свадебным розовым платьем с цветочным узором. Свадебное платье отличали необычно короткие рукава (едва прикрывающие локти), призванные облегчить снятие девичьих запястных лент и надевание полагающихся замужней женщине наручей.

— Ой, какая красивая вы, панна! — улыбалась Марийка, помогая Андрианне облачаться в свадебное платье. — Прямо всамделишная королевишна!.. Даже не верится!

Платье и вправду было премилым, пусть Андрианна и предпочла бы, чтобы ткань оказалась голубого, а не розового цвета. Но торжественным цветом⁽¹⁾, соответствующим положению её семьи, был розовый. А что в жизни юной девушки могло быть более торжественным, чем свадьба? К платью полагался даже парлет — пусть и столь тонкой ткани, что через него прекрасно видна была нежная кожа Андрианны.

— Это правда, сеньорита! — поддержала Марийку Лита, обычно не слишком приветливая с шеляртской моуроской. — Вы чудо как хороши в этом платье! Давно, должно быть, в Эларе не было столь прелестной и очаровательной невесты!.. Вы — наша шеляртская роза! Юная и прекрасная!

Перед Андрианной стояло зеркало, в которое можно было увидеть себя от макушки до пят, и она не могла удержаться, чтобы не засмотреться на своё отражение. Да, платье было премилым: не смотря на слишком короткие рукава, из-под которых торчали запястные ленты, розовый цвет (розовый всегда был больше цветом Людмитки, и это почему-то чуточку уязвляло), чудесный полупрозрачный парлет... Андрианна смотрелась в своём свадебном уборе недурно, пусть и полагала, что парлет следовало бы сделать из другой, более плотной, ткани, а само платье выбрать небесно-голубого цвета.

Андрианна знала от сеньоры Маргрете — завтрашним утром не будет позволено надеть никаких успокаивающих сердце парлетов или фишю. Новая королева Элара должна была показаться перед своими подданными в первое послесвадебное утро ослепительной, блистательной — и в понятия Элленгорна о красоте и блистательности парлеты не входили. Они, по словам сеньоры Маргрете, ещё могли считаться позволительными юной скромной девице, прибывшей из далёкой провинции, но уж никак не подобали супруге правящего монарха, если та не носила дитя.

Безумно хотелось хотя бы ненадолго остаться с Марийкой наедине. Не хотелось видеть никого больше в девичьих — о, пока ещё девичьих — покоях. Тем более, не хотелось видеть Литу, что весьма охотно доносила дуэньям о любом Андрианнином шаге.

— Да, платье действительно чудесное, — согласилась с тихим вздохом Андрианна, позволяя себе немного повертеться перед зеркалом, оглядывая каждый вышитый белый или тёмно-розовый цветок на шелестящей ткани. — Лита, ты не спросишь сеньору Маргрете, что ещё мне нужно надеть или сделать?

Видеть сеньору Маргрете, конечно, не хотелось. Но сеньора Каталина — так некстати — вчера свалилась с простудой, и дяденька Сержиус решил не допускать её до Андрианны до полного выздоровления. К тому же, от нежеланного присутствия Литы возможно было избавиться лишь так — пусть и на совсем недолгий срок.

Лита кивнула, присела в книксене и убежала звать сеньору Маргрете. Марийка и Андрианна остались в комнате совсем одни, и Андрианна позволила себе широко улыбнуться верной служанке. Как хорошо это было — улыбаться искренне и открыто, не пытаясь сдерживать свою улыбку и не боясь показаться нелепой или не вполне красивой!.. В Шелярте Андрианне не было нужды это осознавать, но здесь, в Элленгорне, под неусыпным оком мучительницы Маргрете, возможность открыть кому-то свои чувства и страхи была попросту бесценной.

— Милая Марийка, как бы я хотела, чтобы платье оказалось голубым или синим! — мечтательно вздохнула Андрианна. — Очень жаль, что это совершенно невозможно из-за сотни элленгорнских правил и традиций: я бы так чудесно смотрелась бы в голубом!..

Марийка посерьёзнела вмиг, и принялась расстёгивать пуговицы на кармане своего передника. Из кармана показался кулон — совсем небольшой, не больше монеты — на серебряной толстой нити. Кулон был вышитым (совсем по-шеляртски, в Элленгорне такое и не увидеть), и от него явственно исходила тёплая слабая магия талисманов и амулетов.

Марийка на мгновение дала кулон в руки Андрианне, чтобы та могла разглядеть эту вещицу: на небольшом круглом поле были вышиты прелестная роза (голубого цвета, столь любимого Андрианной) и чёрный с фиолетовым дракон на заднем плане. В стебле розы виделись едва заметные «бриллиантовые» нити, которыми обычно на изнаночной стороне оберегов особыми стежками выводились знаки.

— Панна Андрианна, вы уж наденьте оберег, не побрезгуйте, — едва слышно шепнула Марийка, словно кто-то в пустой комнате мог их подслушать, и, не дожидаясь ответа забрала оберег из Андрианниных рук и принялась цеплять кулон к одной из мелких петелек на изнаночной стороне короткого рукава свадебного платья, — мы с панной Доброславой специально для вас его приготовили ещё дома, мне только что-нибудь связанное с женихом вышить оставалось. Вы здесь роза, а на гербе вашего жениха, как мне сказали, есть дракон.

Андрианна счастливо улыбнулась. Как радостно было знать, что и Марийка, и Доброслава так беспокоились за неё, что сотворили такую прелесть!..

И как неприятно было в следующее мгновенье услышать, как открылись двери в покои, и увидеть сеньору Маргрете и Литу! Лита, чинно следуя за Андрианниной дуэньей несла что-то на бархатной подушке. А затем Андрианна увидела тонкий золотой венец, украшенный розовыми сапфировыми лепестками — невероятно гордая собой Лита положила подушку на столик и присела перед Андрианной в книксене.

Венец тоже был чудесен, как и платье. Он украсит голову Андрианны сегодня?.. О, должно быть он будет прекрасно смотреться в её волосах!.. Андрианна улыбнулась, подумав, что всё, что украшало волосы Людмиты в день свадьбы — скромный цветочный венок. Осознавать, что ей самой предназначено нечто большее, чем брак с каким-то нищим шеляртским шляхтичем, приносило определённое удовлетворение (пусть думать так и было дурно). А осознание, что младшим сёстрам тоже не суждено добиться столь же выгодных партий, и вовсе заставляло сердце Андрианны трепетать от восторга.

Следующие несколько мгновений, впрочем, погасили эту радость: в комнату вошла ещё одна служанка, державшая в руках нечто кружевное и нежно-розовое. Присмотревшись чуть лучше, Андрианна поняла, что этим нежно-розовым и кружевным была вуаль. А в следующее мгновенье, когда служанка разложила кружева на столике рядом с принесённой Литой подушкой, оказалось, что вуалей было целых две.

— Спасибо, Белинда, — равнодушно поблагодарила служанку сеньора Маргрете, и та тут же присела в реверансе. — Лита, помоги сеньорите надеть и закрепить вуали — сначала короткую, она должна закрывать в первую очередь глаза, затем длинную, что должна заканчиваться чуть ниже уровня груди. Закрепите шпильками — но так, чтобы перед брачным ложем удобно было их снять.

Сердце Андрианны едва не остановилось. Вновь — как и до беседы с прелатом — захотелось расплакаться. Даже тёплая домашняя магия, что была вплетена в марийкин амулет, не помогала справиться с засевшим в груди разочарованием. Прошло всего лишь какое-то мгновенье — и в душе Андрианны, вместо пренебрежительного, снисходительного сочувствия Людмитке, поселилась жгучая зависть к ней же.

Людмите не пришлось надевать вуаль на свою свадьбу. В шеляртских свадебных традициях не было никаких вуалей. В шеляртских свадебных традициях невеста стояла перед алтарём, в нарядном платье и обязательно в белоснежных сапожках, и волосы невесты, заплетённые в косу с лентой, украшенные цветочным венком, были открыты окружающим взглядам. Считались едва ли не главной гордостью невесты.

Надевать чепец замужней женщины полагалось уже после — на полуночных очепинах, куда уже не пускали юных панночек. Тогда невесте расплетали волосы, укладывали их узлом на затылке и закрывали получившийся узел специальным чепцом.

— Обязательно мне надевать вуали, сеньора Маргрете? — едва слышно поинтересовалась Андрианна, с грустью рассматривая прекрасное кружево, которое сейчас должно будет закрыть её лицо и волосы. — Я думаю, что хотела бы обойтись без них.

Разве получится у Андрианны блистать сегодня, если лицо и большую часть волос скроют вуали?.. Разве сумеет хоть кто-то разглядеть сегодня её красоту: нежность её кожи, блеск голубых глаз, шёлк рыжих локонов?.. Разве будет она сама чувствовать себя той шеляртской розой, как все называют её?..

У Людмитки волосы с детства были жиденькие и никогда не отрастали достаточной длины — и ей и то было дозволено стоять в церкви в день венчания с головой, покрытой только цветами. Так почему же Андрианне надлежало надеть вуали, прячась от всех, словно она сделала нечто дурное?..

—  Вуали надевают на всех женщин, что входят в семью Миивов, — ответила сеньора Маргрете несколько раздражённо. — Что у вас за капризы перед самым венчанием, Андрианна? Мне казалось, прошлые несколько недель вы старались убедить меня, будто прекрасно понимаете, на что именно идёте.

Андрианне хотелось возразить дуэнье. Сказать что-то остроумное о том, что она думает о сотне всевозможных элленгорнских правил, представлявшихся ей то глупыми, то чрезмерными, то и глупыми и чрезмерными одновременно. Только вот в голову не лезло ничего, что сеньора Маргрете не сочла бы ребячеством, неуместными в день свадьбы капризами дурно воспитанной девицы, и Андрианна промолчала.

Только плечи её поникли. Вновь нестерпимо хотелось заплакать. Пожалуй, единственная польза, что могла быть от этого злосчастного кружева — слёзы, если Андрианна всё же не выдержит, не будут заметны на венчании. Только вот Андрианна совсем не собиралась плакать, пока не увидела эти вуали.

— Лита, — вновь обратилась к служанке сеньора Маргрете, не обращая больше внимания на воспитанницу, — помогите сеньорите надеть и закрепить вуали. Потом — тиару. Я буду ждать вас внизу через час. Надеюсь, этого времени хватит, чтобы завершить все приготовления.

Лита снова присела в реверансе и послушно шагнула к столику, на котором лежали названные предметы. Сеньора Маргрете развернулась, и снова зашуршали жёлтые юбки её вдовьего платья — сеньора Маргрете уходила прочь, оставляя Андрианну с Литой, Марийкой и Белиндой.

Голоса церковных певчих доносились до Андрианны словно сквозь сон. Она будто и слышала их пение, но только вот от волнения не могла разобрать ни слова. Всё вокруг неё состояло из марева множества звуков, что сливались во что-то единое, не похожее ни на что, знакомое Андрианне раньше.

Эти мгновенья — или часы, если учесть, что богослужения обыкновенно бывали весьма долгими — должны были стать самыми счастливыми в жизни Андрианны Казицини. Только вот счастливой Андрианна себя не чувствовала. Мешали злосчастные кружевные вуали, сквозь которые невозможно было ничего увидеть. Разве должно это было быть так? Казалось бы — это лицо Андрианны должно было оказаться скрытым от чужих взглядов, но она сама не должна была потерять способность видеть окружающих. Но нижняя вуаль была слишком плотной, а вторая, надетая поверх неё, только довершала дело, а, может быть, дело и вовсе было в каких-нибудь чарах, наложенных на эту злосчастную ткань. Только вот итог всё равно был один — Андрианна Казицини не могла видеть ничего, кроме, разве что, мерцания множества свечей. Всё остальное — лица собравшихся в соборе людей, священнослужителей, короля, детали на их одежде — оставалось для неё скрытым.

Андрианна уже долго стояла на коленях на генуфлектории, что должен был располагаться почти прямо перед алтарём. По правую руку от неё, тоже на коленях, стоял король. Андрианна знала, что это именно король, пусть и не могла его увидеть. Духовенство возносило молитвы — кажется, те же, что звучали в день Людмиткиной свадьбы, только звучали они сейчас раз в сто торжественнее.

Сколько это уже длилось? Несколько минут? Множество часов? Андрианна не знала. Она могла только думать о том, что стоять на коленях было так утомительно, почти до боли утомительно, что от невозможности разглядеть хоть что-нибудь уже кружилась голова и накатывал страх, от которого не помогал даже кулон, прикреплённый верной Марийкой к изнаночной стороне рукава.

Андрианна не испытывала теперь ни волнения, ни восторга, положенного выходящей замуж барышне. Ей просто хотелось, чтобы всё это закончилось как можно быстрее, чтобы она оказалась в объятиях законного супруга, чтобы тот поцеловал её нежно и трепетно, как пишут про поцелуи в романах и поэмах. Но венчание всё длилось, и Андрианна была близка к тому, чтобы потерять всяческое терпение.

До генуфлектория её, за руки, провели две девочки, головки которых были — если довериться сеньоре Маргрете, вчера и позавчера потратившей время, чтобы объяснить Андрианне, как будет происходить венчание — украшены цветочными венками. Платья на девочках, ещё не достигших хотя бы физического совершеннолетия, вероятно, были белыми, как полагалось одеваться девочкам-цветочницам и мальчикам-пажам на свадьбах. Андрианна знала это от своей нелюбимой дуэньи, но не могла даже полюбоваться.

— Эвеллус Миив, король Эларский, согласен ли ты взять в жёны Андрианну Казицини? — наконец, спросил прелат, и Андрианна надеялась, что всем в соборе не был слышен её облегчённый выдох.

Эти слова означали — венчание подходило к концу. Оставалось совсем немного — и с рук Андрианны снимут запястные ленты, наденут на них золотые наручи. Она станет замужней женщиной, станет королевой. До этого мига оставалось совсем немного времени, и Андрианне следовало потерпеть ещё чуть-чуть, прежде чем все проблемы и переживания останутся для неё позади.

— Согласен, — ответил король словно несколько поспешнее, чем следовало бы.

Голос его показался каким-то странным. Охрипшим, что ли? Словно надтреснутым. Голос короля не должен был оказаться таким! Нет! В поэмах, которые Андрианна читала, рыцари и герои разговаривали с прекрасными дамами сильными, звучными голосами, которыми хотелось заслушиваться, но...

— Андрианна Казицини, согласна ли ты взять в мужья Эвеллуса Миива, короля Эларского? — вновь послышался голос прелата, отвлекающий Андрианну от её мыслей о голосе будущего супруга.

— Согласна, — тут же ответила на слова прелата Андрианна, и голос её, должно быть, тоже прозвучал не столь красиво, как учила сеньора Маргрете.

Быть может, причина странного звучания голоса короля была в том, что он тоже волновался? В конце концов, Андрианна ведь волновалась всё сегодняшнее утро. Разве не мог король переживать из-за вступления в брак? Для него их свадьба тоже была событием — ведь король не был вдовцом, венчающимся повторно. Сердце Андрианны вновь забилось ровно. Всё шло вполне хорошо, подумала она, позволив себе слабо улыбнуться. Осталось потерпеть ещё чуть-чуть, и всё и вовсе станет идеальным.

Настал черёд принесения друг другу брачных обетов — тех, которые сеньора Маргрете заставила Андрианну вызубрить наизусть. Сначала обеты произнёс король — Андрианна не слишком в них вслушивалась. Она только повторяла про себя то, что парой секунд позже должна будет сказать сама. Нельзя было забыть ни единого слова из этих клятв — ведь произнести их придётся перед огромной толпой элленгорнцев!..

И это, впрочем, тоже закончилось вполне благополучно. Андрианна ничего не забыла, нигде не запнулась, и голос её прозвучал на этот раз куда ровнее... Один из священнослужителей снял с головы Андрианны золотой венец. Справа от неё послышался какой-то шорох — должно быть, король снимал со своей головы корону, чтобы водрузить её на бархатную подушку, которую, вероятно, держал в руках какой-нибудь герцог или граф, выступающий в роли того, кто в Шелярте назывался маршалком.

Прелат возложил руки на головы жениха и невесты и принялся читать молитвы, закончившиеся объявлением короля Эвеллуса Миивы и девицы Андрианны Казицини мужем и женой.

Певчие запели «Славься», а люди, сидевшие где-то за спиной Андрианны, стали вставать со скамеек.

Андрианна отныне официально считалась замужней женщиной, женой самого короля. Сердце её вновь ликовало и радовалось. Пение хора, одобрительный гул сидевших в той части собора, где проходило венчание, только добавляли радости. Андрианна, наконец, чувствовала себя счастливой.

Впереди было ещё снятие девичьих лент и надевание женских наручей. Для этого несколько священников, державших в руках покрывала, должны были обступить Андрианну со всех сторон, закрывая от посторонних глаз. Так и произошло. Прелат встал перед ней, и Андрианна протянула к нему руки. Ленты легко соскользнули с запястий, и Андрианна волновалась лишь об одном — не выпадет ли из рукава закреплённый Марийкой амулет. Прелат едва ощутимо поправил рукава нижней рубашки Андрианны, и надел наручи, застегнул их.

Андрианна не могла разглядеть того, как выглядели эти наручи. Но она знала одно — если уж позолоченные наручи сверкали на руках Людмитки в день её свадьбы, то на её собственных запястьях должны были сомкнуться настоящие сокровища, стоившие, наверное, с половину поместья семьи Казицини. И как же отрадно было думать о том, что теперь, когда настанет день возвращения в родительский дом, в Шелярту, когда Андрианна и её супруг должны будут поклониться в пояс пану и пани Казицини, прося последнее родительское благословение на супружескую жизнь!.. Людмита поклонилась родителям, стоя бок о бок с простым шляхтичем, но Андрианна-то будет стоять рядом с королём!

— Да пусть новобрачные коснутся ладоней друг друга и обменяются магией! — объявил прелат, когда другие священнослужители отступили от Андрианны.

Только теперь Андрианна могла подняться с колен. Сделать это не слишком неуклюже оказалось не так легко, как Андрианна думала ранее. Колени её затекли, поясница болела. И всё же, это не мешало ей чувствовать себя по-настоящему счастливой. Справа от неё послышался шорох — с колен поднимался король.

Мгновенье, чтобы повернуться к друг другу, и Андрианна оказалась перед новоиспечённым супругом, которого пока не могла разглядеть из-за двух слоёв кружева на своём лице. Надо было протянуть правую руку вперёд — так учила сеньора Маргрете, советы которой теперь доносились до Андрианны словно сквозь завесу. Протянуть и ждать, когда король тоже протянет руку.

Ладони Андрианны коснулась ладонь короля. Горячие сухие пальцы легко сжали её тонкие пальчики. Прелат прочёл над новобрачными специальную молитву, и магия словно хлынула из них, знаменуя правильное завершение обряда. Только вот это вовсе не оказалось так приятно и хорошо, как говорила непривычно улыбающаяся Людмита!

Магия короля ощущалась чужеродной, тяжёлой и обжигающей, словно едкой. Болезненной даже. Сам король отчего-то вздрогнул и сжал ладонь супруги чуть сильнее, неприятно стиснув пальцы. Андрианне было больно, казалось, сама её магия бунтовала против этой едкой энергии, исходящий от короля. Андрианна едва сумела вытерпеть положенные несколько секунд, прежде чем им было разрешено разорвать прикосновение. И когда король отпустил её ладонь, Андрианна не сумела удержаться от вздоха облегчения.

Что же за магия у него была? Одной из стихий было электричество — Андрианна знала это. Только вот что за стихия была второй? Что ощущалось так чужеродно и неприятно? У Андрианны пока что не было ответов. Она просто чувствовала себя растерянной и словно бы разочарованной из-за того, что свадебный обмен магией не оказался для неё столь же счастливым мгновением, как для Людмиты.

В сердце прокралась надежда — может быть, Людмита просто соврала младшим сёстрам?..

Певчие вновь запели «Славься», знаменуя окончание обряда. Король шагнул куда-то в сторону, оставляя молодую супругу, а к Андрианне вновь подошли девочки-цветочницы, две из которых взяли её за руки, а ещё несколько других (если верить познаниям сеньоры Маргрете о свадебных элленгорнских традициях) рассыпали под ноги Андрианне розовые лепестки.

Голова у Андрианны кружилась от переполнявших её душу эмоций и страхов.

1) Торжественный цвет — в Эларе цвет, который дворянам-ксанин следует надевать на особенно торжественные мероприятия. Цвет зависит от титула, который носит глава конкретного рода: так, например, королевской семье соответствует чёрный цвет, герцогам — фиолетовый, маркизам — красный и т.д.

Вернуться к тексту